Однако встать Ивану пришлось гораздо раньше. Где-то посреди ночи - как Иван позже разглядел - в начале четвёртого, в его комнате включилась сирена, а табло зловеще замигало красным светом. Звук сирены был не то, чтобы и громким - стража всё же заботилась и о проживающих по соседству лояльных к Церкви мирян, но каким-то уж очень занудным и заунывным - ну совсем, как церковные молитвы и песнопения. Иван вскочил, как ошпаренный. И не столько потому, что его разбудил вой сирены, сколько потому, что был приучен вскакивать под этот вой. Рефлексы срабатывали настолько быстро, что уже стоя на ногах, он всё ещё продолжал спать. Вот и сейчас, натягивая джинсы, он только-только просыпался. Где-то вдалеке потоком пронеслись мысли о надоедливой страже, не дающей покоя даже ночью, о том, что выходить к страже в джинсах, недолюбливаемыми Церковью, было не вполне удачным решением; отдельно сонное сознание Ивана тревожной иглой кольнула мысль о том, всё ли он спрятал перед тем, как лечь спать.
Все эти мысли возникли и улетучились в течение одной-единственной минуты, когда он вскакивал с постели, бежал к дверям и открывал их. Иван ожидал увидеть на лестничной площадке смеющихся псов - они порой так развлекались, будя "неблагонадёжных" ночью без особых на то причин, или же вообще - пустую площадку, так уже развлекались соседские детишки, звоня и убегая стремглав, и как только им удавалось выбираться из дому по ночам. Но, открыв дверь, увидел в свете тусклой лампочки три тёмных силуэта. Всё-таки псы! Силуэты шагнули навстречу, входя в квартиру, и превратились в трёх стражей православия облачённых в рясы. И настроены они были весьма решительно, если не сказать воинственно - это Иван сумел разглядеть даже сквозь свой, всё ещё не рассеявшийся, сон. Более того, один из стражей, стоящий справа, вперив в Ивана пристальный взгляд, сухо произнёс:
- Это он.
Ничего не успев ответить на эту короткую фразу, прозвучавшую, как явное обвинение - обвинение в чём? - Иван тут же получил новое, более развёрнутое и эмоциональное:
- Точно! Это он! Я же говорил, что помню его адрес! У-уу, вражина!
Иван перевёл туманный взгляд на говорившего. Тот стоял слева. Что-то было в нём знакомое... Иван протёр глаза, мотнул головой, и снова посмотрел. Ну да! Это же тот самый пёс, с которым он столкнулся сегодня... нет, уже вчера вечером. Круглолицый. Иван вновь посмотрел на того, кто первым бросил в него обвинение. А вот и рыжебородый. Тот по-прежнему злобно и пристально смотрел на него.
- Помолчите, братья. Обыскивать надо было на месте. Сейчас криком делу не поможешь.
Иван, наконец, посмотрел на того, кто стоял посередине. Толстенький, как и все церковники - с бородой, человечек в интеллигентских круглых очочках на маленьком носу, которые он время от времени поправлял пухлыми ручками, не внушал опасений: ни своим видом - он был значительно ниже рядом стоящих с ним стражей, доставая им только до плеч, ни своим голосом - слащавым и тягуче-вкрадчивым, ни своими манерами - учтивыми и вежливыми. Он вообще разительно контрастировал со стоящими рядом с ним стражами. И всё же Иван интуитивно понял, что именно от этого коротышки и следует ждать больше всего неприятностей.
- Ваше имя? - тихо спросил коротышка-интеллигент.
- Иван.
- Полное, пожалуйста.
- Да что вы с ним..., - перебил коротышку круглолицый. Но был тут же остановлен мягким, но решительным жестом пухлой руки.
- Тише, брат Иаков. Тише. У вас было своё время. Теперь буду говорить я. ...От Божьего Суда ещё никому не удавалось уйти. Не волнуйтесь.
Успокоив круглолицего, коротышка вновь обратился к Ивану.
- Так как вас зовут?
- Шумаков Иван Валерьевич, - ответил Иван.
Он чувствовал себя неуютно под этим проницательным, изучающим его, взглядом из-под стёкол очков. Словно, он был насекомым, беспомощно лежащим под микроскопом, в окуляры которого его рассматривает пара любопытных глаз. Особенно это чувство усиливал тот факт, что Иван стоял в джинсах и голый по пояс. С его правого плеча вызывающе смотрела татуировка, представлявшая собой надпись египетскими иероглифами, и переводимая как "сияние Ра", которую он, как и все протестно настроенные, сделал, когда ещё только начинал осознанно противостоять Церкви. В тот момент он толком и не знал что накалывает, просто ему уж очень приглянулись эти замысловатые символы. Куда важнее был сам факт неповиновения Церкви, которая в первое время своей власти наложила на татуировки строгий запрет, но впоследствии заменившая его налогами для всех, кто их носил. Эти налоги зависели от содержания и размера татуировки и иногда доходили до весьма внушительных сумм. Иван отдавал за свою почти четверть зарплаты. Замена запрета на налоги вовсе не означала уступку со стороны Церкви. Иван не был столь наивен и прекрасно понимал, чем это обусловлено. Церковь, будучи весьма искушённой в вопросах коммерции и предпринимательства, быстро сообразила, что из татуировок можно извлекать огромную прибыль, разрешив их ношение после определённой уплаты. Этим Она убивала сразу двух зайцев - пополняла свою казну и обеспечивала себе образ "доброй и готовой понимать нужды и чаяния определённых слоёв мирян Церкви". Хотя во второе-то никто из этого "определённого слоя мирян" как раз и не верил. Зато все дружно "восхищались" предприимчивости и находчивости Церкви. В среде "неблагонадёжных" по этому поводу придумали даже собственную расшифровку аббревиатуры "РПЦ" - Ростовщическая Предпринимательская Церковь. А на взгляд Ивана эта "уступка" Церкви ещё и лишний раз подтверждала её лицемерие. Ведь по её же собственным канонам татуирование тела считалось грехом, но ради прибыли Она закрывала глаза и на свои священные правила.
Перехватив взгляд коротышки, направленный на его татуировку, Иван в сотый раз пожалел, что не надел майку и, наоборот, надел джинсы. Всё-таки не стоит лишний раз раздражать их. И пропорционально его сожалениям росли и усиливались его ощущения самого себя как беспомощного, жалкого насекомого. Настолько пристальным и липучим был взгляд коротышки-интеллигента. Наконец, видимо, налюбовавшись на татуировку, он вежливо поинтересовался:
- Иван Валерьевич, вы знаете, зачем мы пришли?
- Нет, - честно сказал Иван. И тут же - опять сработали его рефлексы "неблагонадёжного" - выдал стандартный в таких случаях ответ. - Я ничего не сделал.
Это поспешно произнесённое оправдание прозвучало настолько пугливо, что Иван стал мерзок и отвратителен даже самому себе, не говоря уже о страже - рыжебородый и круглолицый скривились в презрительных усмешках. Один лишь коротышка не изменился в лице. Наоборот, его вежливость и учтивость не только не исчезли, но и, как показалось Ивану, проявились с новой силой.
- Вы позволите нам пройти, Иван Валерьевич? - спросил коротышка, сложив руки на своём выпячивающемся вперёд животике.
Не привыкший к деликатному обращению со стороны псов, Иван на некоторое время растерялся. Он ожидал чего угодно, но только не вежливости. Или эта вежливость только лишь форма, а содержание будет прежним - унижение и оскорбление? Кашлянув в кулак, Иван молча указал рукой на кухню.
Как только полуночные "гости" расположились на кухне - на табурет сел коротышка, двое других остались стоять - коротышка начал беседу. Иван, по его просьбе он тоже сел на второй табурет, в очередной раз удивился, потому, как это походило именно на беседу, а не на допрос. Окончательно сбитый с толку, Иван почувствовал себя не просто насекомым, а насекомым, на котором ставят какие-то опыты. Настолько всё было для него непонятным и оттого, казавшимся более опасным.
- Так вы не догадываетесь, почему мы к вам пришли? - вновь спросил коротышка, после того, как мельком оглядел бедно обставленную кухню.
- Нет, - снова повторил свой ответ Иван.
- Позвольте вам представиться, - вдруг сказал коротышка. - Протодиакон Андрей. Я не из православной стражи, я всего лишь богослов, преподаю в православной академии, в семинариях.
"Ага. Теперь понятно откуда эта вежливость. Хотя непонятно зачем он, богослов, пришёл к нему вместе со стражами. Что-то новенькое. Надо бы быть осторожнее в своих ответах". Протодиакон словно прочитал мысли Ивана:
- Вам вероятно интересно, почему я, не будучи стражем, нахожусь сейчас здесь?
Иван не нашёл ничего лучше, чем кивнуть.
- Всё очень просто. Я волонтёр, доброволец. Долг честного христианина обязал оставить меня мою кафедру и выйти в регулярный охранный рейд православной стражи. Тысячи таких, как я, были вынуждены предложить страже свою помощь. Ибо Церковь наша подверглась спланированному нападению. И последний инцидент подтверждает наши самые худшие опасения. Вы ведь знаете, что произошло в городе?
- Ну ещё бы ему не знать! Он же там был! - снова не удержался круглолицый. Он стоял, переминаясь с ноги на ноги, и еле сдерживался, чтобы не схватить Ивана за грудки. Все эти неспешные разговоры явно раздражали его.
- Брат Иаков, - протодиакон повернулся к круглолицему. - Я ведь вас просил - будьте сдержаны в моём присутствии, не мешайте мне. И вообще, вы оба можете заняться своей непосредственной обязанностью - обыском. Мы же с Иваном Валерьевичем пока поговорим.
"Ну да, вежливость вежливостью, а забывать, кто есть кто - не следует" - мысленно ухмыльнулся Иван.
Стражи, скрепя зубами, повиновались и отправились обыскивать комнату. По всей видимости, вмешательство постороннего в их дела они воспринимали с досадой, но в то же время были обязаны подчиняться ему, как духовному лицу более высокого сана.
- Не беспокойтесь, Иван Валерьевич, - продолжил протодиакон, как только стражи вышли из кухни. - Этот обыск вполне законен. Мне сказали, что в чрезвычайных ситуациях он может проводиться без свидетелей и должного оформления документов. А ситуация чрезвычайная, смею вас в этом заверить. Так что вы знаете о том, что произошло?
- А что произошло? - в свою очередь спросил Иван, хотя уже и догадался, из-за чего мог возникнуть такой переполох.
- Как что? Вы ведь были вчера вечером в парке Пресвятой Богородицы?
- Да. Я возвращался через него домой.
- Значит, вы видели ту ель.
- В парке много елей. Они там повсюду...
- Но нас интересует одна-единственная. Та, у которой собралась толпа любопытствующих. Вы ведь тоже там были. Признайтесь.
То, что поначалу Иван принял за беседу, начинало приобретать всё более схожие черты с допросом. Может быть, он всё-таки ни какой и не богослов?
Коротышка, - кем бы он там ни был на самом деле - протодиаконом, интеллигентом или богословом, вновь угадал его мысли. Может, он, ко всему прочему, ещё и экстрасенс?
- Иван Валерьевич. Не стоит так волноваться, - от внимательного взгляда коротышки не укрылось напряжение Ивана. - Я не держу камня за пазухой, меня вы можете не опасаться. Я хоть и нахожусь в данный момент на службе православной стражи, но всё же, я богослов. Это мой седьмой раз, когда я сопровождаю стражу в таких вот рейдах. Правда, я уже успел лично провести два опроса. Нет, вы не ослышались. Именно опроса, а не допроса. Вас допросят и без меня, причём более профессионально. Я же лишь хочу с вами поговорить. Как видите, я даже протокола не веду, да и диктофона у меня нет.
Протодиакон развёл руками, расправляя многочисленные складки своей рясы - как будто Иван мог что-то там разглядеть.
- Давайте договоримся так, Иван Валерьевич, - вновь, видя его недоверие, слащаво заговорил коротышка. - Вы мне расскажите, что вы делали вчера вечером, а я - попробую вам помочь. Я видел стражу в действии и знаком с их методами. По мне, так они слишком грубы и неэффективны. Я - сторонник более мягких форм, не люблю конфликтов.
Его взгляд скользнул по татуировке Ивана, и он вдруг спросил:
- Как давно вы носите татуировку?
- А что? Я плачу за неё налог, - резко, будто хотел взять реванш за то пугливое оправдание, сказал Иван. Но вышло опять не так - дергано и нервно. Коротышка даже вскинул бровями.
- Хорошо-хорошо. Я вас ни в чём не обвиняю. Просто любопытствую. Это ведь египетские иероглифы? Насколько я разбираюсь в них - имя какого-то фараона?
- Нет. Бо...
Иван споткнулся на полуслове. Чёрт! Проклятый коротышка, похоже, поймал его. Ведь чувствовал, что он не так прост. Всё из-за недосыпа, да и коротышка говорил, будто мёдом мазал. Вот он и потерял бдительность. Когда его вносили в список "неблагонадёжных", то скопировали в его дело и его татуировку. Но этим дуболомам-стражам и в голову не пришло прочесть её. Сколько уж лет прошло, а вот сейчас... Проклятый богослов!
- Ну, что же вы замолчали, Иван Валерьевич? Ведь там говорится о боге Ра?.. В молодости я увлекался египтологией и достаточно хорошо разбираюсь в иероглифах. Вам не зачем отпираться.
- Я сделал её до официального запрета на упоминание языческих богов и героев.
- Но, тем не менее, не удалили её.
- У меня затруднительное финансовое положение. Сами видите, как живу.
- Но вы ведь должны знать, что Церковью предоставляются займы на богоугодные дела, к коим относится и удаление татуировок.
- Я не смог бы расплатиться по займу, там слишком высокий процент...
- Но вы можете ежемесячно платить за неё налог! Что-то у вас не сходится, Иван Валерьевич.
С каждым словом коротышки-протодиакона, образ насекомого, распятого под микроскопом, возникший в воображении Ивана, дополнялся анатомическими подробностями - развороченным нутром с торчащими во все стороны внутренностями. Коротышка, и вправду, будто препарировал его, заглядывая, куда ему хочется, вытаскивая из Ивана наружу всё, что ему вздумается. И ведь никак теперь не увернуться. Коротышка между тем вновь приступил к препарированию.
- Иван Валерьевич. Не усугубляйте своё положение. - Обычно эти слова произносились с угрозой и сопровождались соответствующей мимикой. Но, то стража. У коротышки же они прозвучали участливо-просительно и лицо его при этом было, как у нищего на паперти - чуть ли не заискивающим. - В конце концов, непубличное письменное упоминание языческого бога, неславянского, разумеется, не настолько уж и тяжелое преступление. Уплатите небольшой штраф или походите на исправительные работы. Ничего страшного. Гораздо страшнее - скрывать преступление, равное вчерашнему. Я не верю, что его совершили вы, как об этом мне говорят братья Серафим и Иаков. Я вижу, что вы не причастны к этим экстремистам. Расскажите всё, что вы знаете об этом происшествии. И я поручусь за вас...
Договорить ему не дали. Из комнаты, где в это время проводили обыск братья Серафим и Иаков, послышался дикий скрежет. А немного погодя - возбуждённый крик:
- Брат Андрей! Посмотрите, что мы нашли!
Коротышка поспешил в комнату. Иван остался на кухне - он уже понял, что тайник его вскрыт, что его самого ждут заключение и тщательное следствие, и что он уже нескоро принесёт Светланке сказки.
Через некоторое время на кухню вернулись все трое. Коротышка бросил на стол перед Иваном несколько его книг и с укоризной произнёс:
- Кажется, я в вас ошибался, Иван Валерьевич. Вам придётся проехать с нами.