Город был, как плещущий костёр.
Слоился дым лиловыми клубами.
И взрывом унесённые во двор,
На ветках чьи-то шторы догорали.

Сползали крыши с пасмурных домов.
От ран и страха все вокруг кричали.
Смотрел мальчишка-осетин на бывший кров,
Но лишь огонь в глаза горячими ключами.

Он не забудет этот ураган.
Он не забудет, как в крови метался ветер.
Помчался босоногий мальчуган,
Взвалив сестру на худенькие плечи.

Он так бежал по грозному пути -
в крови сестрёнка, и уже не плачет, - 
Что не заметил, как чуть позади,
В последний раз подпрыгнул его мячик.

Не в битве, а в побоище жестоком,
Где взрыв за взрывом - всё сильней!
Бьются и кричат в агонии глубокой,
Разбуженные ночью, тысячи людей.

Не дай, Бог, видеть к небу поднятые руки,
Убитых, что, как хлам, валялись на земле.
А разум, испытав такие муки,
Как он-то не остался в вечной мгле?

Цхинвальский мальчик! Может музыкант?
Ты всё ж ушёл от грохота и свиста.
И на меня глядят глаза - во весь экран! -
С иконы мученика, но... не пианиста.