Дети покинули Сгусток перед рассветом. Ушли на редкость организованно, без неизбежного в больших подростковых компаниях шума, перебранок и смешков. Шаги в коридоре флигеля разбудили бакалавра, и он вышел посмотреть на этот удивительный исход. Дети уходили, сбившись в маленькие стайки, по трое-пятеро растворяясь в желтоватом тумане, окутавшем Город, превращаясь в маленьких призраков. Данковский не представлял, отчего они выбрали в качестве убежища столь странное место, как Многогранник, но сознавал, что переспорить их невозможно. Вчера подростки собрались в доме Капеллы, чтобы принять окончательное решение. Сегодня они его выполнили, и мнение родителей, родных, преподавателей, любых взрослых больше не имело для них значения.
Население Города разделилось на тех, кому уже исполнилось пятнадцать и тех, кто не достиг этого рокового возраста. Разделение было полным и бесповоротным. Дороги младшего и старшего поколения навсегда разошлись. Взрослые отступили перед Чумой, и она уводила их из жизни одного за другим. Перед детьми, похоже, отступила Чума. Но они уходили сами. Из городских кварталов - в башню Стаматина. Из прежней жизни... в новую?
Данковский стоял на крыльце опустевшего особнячка Капеллы, глядя вслед исчезающим в тумане фигуркам. "Там же полно заразы, в этом тумане. Воздушно-капельные конгломераты, верная смерть. Впрочем, детей она не берет. Невероятно, непостижимо, но факт. Ева!.. если она выйдет из дома... Да нет, Ева, наверное, еще не вернулась. В такую рань, в этом тумане, она не рискнет одна идти через Город. А я рискну? Я соприкасался с Песчанкой так плотно и так часто, как, наверное, никто из жителей Города, кроме разве что Бураха, Рубина и служителей-мортусов. Пока, слава уж не знаю кому, обошлось... Ласка говорила что-то о моем иммунитете... рискну".
Даниэль размышлял над идеей отправиться на Станцию. Если предвидение Капеллы истинно, он вскоре увидит и услышит приближающийся экспресс. Телеграфная станция разрушена, связи со Столицей нет. Прибывшие руководители Санитарного Корпуса будут настоятельно нуждаться в свежей информации. Много ли в Городе живых и заболевших, какие кварталы в первую очередь нуждаются в помощи, где разместить прибывших медиков и развернуть полевой госпиталь. Не исключено, вместе с Корпусом прибудет кто-нибудь из его знакомых, выпускников или преподавателей Имперской Академии. Будет неплохо, если их встретит осведомленный человек, способный быстро и толково ввести новоприбывших в курс дела.
"Пойду на Вокзал", - Данковский спустился к набережной Жилки, свернув вверх по течению. Река неспешно текла меж пологих берегов, заросших лопухами и полынью, побитых первыми заморозками. Поднявшийся утренний ветер, слабый, холодный, шевелил листья на мостовой, помаленьку разгоняя туман. Пахло застоявшейся сыростью и гарью - должно быть, догорал вспыхнувший вчера днем Госпиталь. Бакалавр дошел до конца каменной набережной, протиснулся между прутьями решетки на территорию примыкавших к реке Складов. Впереди показались очертания перекинутого через Жилку железнодорожного моста, по которому бежала узкоколейка к Термитнику. Горожане прозвали мост Медным. За ним начиналась та часть Складов, которой владели Двудушники, шайка Ноткина.
Под опорой моста дымил жиденький костерок. У костра сидели подростки, четверо не то пятеро - едва завидев их, Даниэль поспешил укрыться за остатками старой кирпичной стены. Не из осторожности - хотя все мальчики были вооружены, кто обрезом армейского карабина, кто изящной охотничьей винтовкой, явно из коллекции Георгия Каина - но от неожиданности. Почему они здесь, если все уцелевшие подростки Города этим утром стекаются к Многограннику? Кого-то ждут? Кого?
Мальчишки выглядели совершенно спокойными. Один ворошил веткой в золе, у другого в руках появилась гитара, и бакалавр с изумлением услышал струнный перебор.
...Когда закончилось все, мы осознали, что остались ни с чем.
Генералы делили победу за нашим плечом.
Мы стояли на коленях в храме среди тысяч свечей,
Благодарили небо за право пожить еще.
Корабли уходили без нас, нас не брали на борт,
А в газетах писали, что каждый уцелевший герой.
Нашим домом, похоже, надолго становился порт,
И рада нам была только та, что звалась Сестрой...
С гитарой парень обращаться умел, а голос у него был детский, ломающийся, хрипловатый. Данковский, стараясь не шуметь, сполз спиной по кирпичной кладке, присел на корточки. Ему вдруг зверски захотелось курить - до сведенных скул, до дрожи в пальцах. Эту песню он знал. За нее в свое время исключали из Университета с "волчьим билетом". И уж никак не тринадцатилетнему парнишке ее петь.
...Неотправленные письма, как испуганные птицы в силках,
Ломали крылья, пропадая в почерневших лесах
Старуха выносила мертвых на костлявых руках,
Живые теряли разум, заглянув ей в глаза.
Мы стояли по горло в трясине, улыбаясь весне,
Мы глохли от взрывов, мы видели вещие сны,
Мы сжигали деревни, и плавилось солнце в огне,
Мы знали слишком много такого, чего знать не должны...
Певец прервался, закашлялся, сипло попросил:
- Стрижик, дай флягу. Горло промочу.
В утренней хрупкой тишине все звуки различались совершенно отчетливо. Забулькала фляга. Другой голос спросил:
- Это про Белый Берег, да? Говорят, жуткое дело было.
- Там, знаешь, такое было... - задумчиво произнес третий. - Что там было - про то в газетах не напишут, а хоть и напишут, да соврут. Говорят, например, были антиправиль... Ну, в общем, мятеж против Империи. Вооруженный и оплаченный этими... конфедра... ну, врагами, в общем. Которые за Горькой рекой. Только врут они все. Вот у Ярикова дяди сводный брат служил в Девятом легионе, том самом, чудом уцелел. Расскажи, Яр.
- Да я уж рассказывал, - неохотно сказал певец. - Чего рассказывать. Сводный без ноги вернулся, так и пьет с тех пор... Лучше песню докончу.
- А я не слышал! и я! - загалдели двое наперебой. - Правда, что там наемники с имперской гвардией схлестнулись? А...
- Да ничего не правда, - с досадой перебил Яр. - Газеты больше читай, в них и не такое напишут, понял? Ладно. Расскажу. Был там до войны рыбацкий городок. В войну построили порт, посадили гарнизон и военного коменданта. И вот солдаты... не гарнизон которые, а другие... никакие они были не наемники. Просто демобилизованные ветераны Девятого легиона, застрявшие в ожидании транспортов, чтобы вернуться по домам. Раненые, или которые на побывку ехали, или увечные калеки, как сводный. А у нас тогда сложные отношения были с Конфедерацией. Все ждали, с кем они союз подпишут, с нами или с теми, и велено было считать, что Конфедерация - это вероятный противник. Белый Берег сразу стал вроде как на линии фронта. Вероятный противник-то вон, рукой подать, за Горькой рекой. Дядя говорил, та река - одно название, с одного берега на другой - камнем добросить. Горькая впадает в Агатовый залив, а там и курорты, и рыбные фермы, и рыбачьи флотилии - что наши, что конфедератов - и все друг друга знают. У всякого полно родственников на другом берегу реки и по ту сторону залива. Это ж до Смуты была одна страна, ты на уроках что делал, мух хлебалом ловил или на девчонок пялился?
- А чего я-то?.. Яр, давай дальше!
- Дальше тебе... Дивинов, комендант Белого Берега, то ли умом был тронутый, то ли служака из тех, кому одну извилину фуражка натерла. Может, выслужиться хотел, кто его знает. Повсюду ему шпионы конфедератов мерещились. Как-то раз приказал обстрелять лодки, что возвращались с ночного лова. Повесил кого-то, якобы за преступный сговор - а у парня просто невеста жила за Горькой, вот он к ней каждый день и мотался на лодке туда-сюда. Конечно, местные возмущались, но до поры терпели. А потом комендант приказал конфисковать все рыбачьи лодки. Чтоб не плавали через Горькую - вроде как шпионаж в пользу врага и все такое. Лодки-то забрали, а чем людям жить? На Побережье испокон веков рыбной ловлей кормились. Земли там красивые, но под посев не годны, на них только сосна да можжевельник хорошо растут, а рожь или там пшеница - ни за что. Ну, рыбаки пошли к управе, стали свое обратно требовать. И жены рыбацкие с ними были, они ж мирно шли, не думали, как обернется. Дивинов приказывает: "Разойдись!" - они ни в какую. Тогда комендант поднял по тревоге гарнизон...
Рассказчик умолк, задумчиво перебирая струны.
- И что? - жадно спросил кто-то.
- Тут и началось, - вздохнул Яр. - Солдаты давай прикладами их мордовать, и, видать, в раж вошли. Дошло до штыков, и до стрельбы. Многих покалечили, кого и вовсе насмерть... Разогнали, в общем... Дивинов победный рапорт в столицу послал, мол, выступление враждебных агентов подавлено... А на следующий день к управе уже не только рыбаки пришли, но и легионеры с ними - поперек горла им стало такое паскудство. Оружия при них, считай, не было, разве что ножи, багры и, может, дробовики охотничьи, но умения да злости хватало с лихвой. К тому времени по всему Белому Побережью стоял дым столбом. Коменданта вздернули на фонаре, гарнизон порядком поистребили. Поостыли, ужаснулись - братья-сестры, что ж мы натворили-то? Ну, обратились в Столицу с покаянием и за справедливостью. Дали им покаяться, в полный рост, а как же, - в голосе рассказчика прорезалась горечь. - Прислали Серебряную Бригаду и полковника Пепла. Все, конец истории.
- Как это? Ну, прибыла бригада, потом-то что было?
- Ничего потом не было, Стрижик, - зло сказал певец, дернув струну. - Ни Белого Берега, ни Девятого легиона. Очень мало кто выжил, и никто в точности не знает, как именно все случилось. Говорят, была какая-то... как ее... провокация, да. Пепел приказал открыть огонь. Легионеры с горожанами вскрыли арсенал, держались два дня, но куда им с карабинами против пушек и огнеметов. Девятый расформировали вскоре после этого дела, вот только песня от них и осталась... - мальчишка повернул голову, повысил голос, окликнув:
- Мэтр, хватит прятаться! Идите к нам! - и, пока сконфуженный Данковский брел к костру, снова взялся за гитару.
Это конец войны.
Несколько лет в аду.
Только дождись меня,
Я по воде приду,
Я по воде...
- почти беззвучно закончил певец.
Данковский присел у костра, подобрав полы кардигана. Мальчишки смотрели в огонь, Даниэль разглядывал мальчишек, испытывая двойственное, жутковатое ощущение от чумазых детских лиц, их взрослой спокойной неподвижности и тяжелых карабинов, лежащих поперек костлявых детских коленок.
- Водички хотите? Сладкая, ключевая? - нарушил молчание коротко, почти наголо стриженый мальчуган лет десяти - Стрижик. Бакалавр взял протянутую флягу, пил долго и с наслаждением. Вода и впрямь была удивительно чистой и вкусной.
- Мэтр, Яр правду рассказал? Про Белый Берег? - требовательно спросил Стрижик, принимая флягу обратно.
Даниэль грустно усмехнулся - в Столице прямой и честный ответ на подобный вопрос мог бы стоить ему как минимум долгой опалы.
- Правду.
- То есть, выходит, этот... Пепел, он что - целый город убил? Там ведь и женщины были, и дети, наверное? И их...тоже?
Солгать - невозможно, утешать - нелепо, подумал Данковский. Эти дети с недетскими лицами за последние три дня видели больше смерти, чем иной взрослый за всю свою бестолковую жизнь.
- Да, Стрижик. Насколько мне известно... из неофициальных источников... вполне достоверных... было около двух тысяч погибших. Вероятно, среди них были и дети.
- Так почему ж ему самому до сих пор лоб зеленкой не намазали?! - взвился рыжий паренек, сидевший справа от бакалавра. - Еще и генералом сделали такую сволочь!
Данковский обнаружил, что ему тоже хочется смотреть в огонь. Это было куда приятнее, чем смотреть в яростные глаза рыжего мальчишки. Странно, но, когда схожие вопросы задавали в Столице - студенты-вольнодумцы, после третьей кружки, в тесном "своем" кругу, понизив голос и с оглядкой - ответить было не в пример легче.
- Потому что потому, Вьюн, - сумрачно отрезал гитарист. - Зачем хозяину злая собака? Чтоб на людей науськивать.
- А Пепел, значит, чтоб города жечь, - выдохнул Стрижик. - Оттого и Пепел. Вот и к нам...
- Язык без костей! - страшным голосом рявкнул Яр. Стриженый парнишка втянул голову в плечи. Повисла неловкая пауза.
- Пепел - это не прозвище. Это его настоящая фамилия, - сказал бакалавр, пытаясь сгладить неловкость. - Просто так совпало. Послушай, Яр, эта песня... Знаешь, это не самая популярная песня. Где ты ее слышал?
- Стаматин пел, - пожал плечами мальчишка. Угрюмоватый, ширококостный, со степняцкими чертами скуластого лица, в своей команде он явно был за старшего - и по возрасту, и по авторитету. - Не Творец. Брат его. Анархист который. Он с нами часто вожжался - песням учил, стрелять учил, ножики кидать. Рассказывал... о разном. Хороший был человек, упокой Степь его душу.
- Откуда ты знаешь, что он умер? - удивился Данковский.
Подросток вновь неопределенно повел плечами и не ответил ничего. Чахлый костерок угасал, стреляя редкими искрами. Рыжий Вьюн отошел к реке и стоял у самой воды, время от времени швыряя в воду камешки. Кургузый винтовочный обрез неуклюже болтался у него на плече.
- А почему вы здесь? - в свою очередь поинтересовался Яр. - Мы-то понятно. Капелла велела встретить-проводить кой-кого. Вы тоже, что ли, встречаете?
- Встречаю, - признался бакалавр. - Эшелон Санитарного корпуса.
При этих словах подростки, сидевшие у костра, обменялись быстрыми взглядами. Несмотря на то, что ни один из них не двинулся с места и даже не переменил позы, у Данковского вдруг возникло странное чувство - словно вокруг него мгновенно возникла зона отчуждения. Так чувствует себя человек, ляпнувший нечто совершенно неуместное в тесной компании посвященных. Он собирался тут же разъяснить эту странность, но в эту секунду Вьюн коротко свистнул в три пальца и крикнул от воды:
- Идут!
...Вдоль речного берега со стороны Вокзала шли трое - высокий мужчина и двое детей. Мужчина шагал слишком быстро и широко, чтобы дети могли поспевать за ним. Им приходилось почти бежать, но это не мешало подросткам наперебой убеждать мужчину в чем-то - и создавалось странное впечатление, что взрослый бежит от детских упреков.
Когда они поднялись на откос узкоколейки, Даниэль без труда признал всех троих - менху Бураха, мастерицу кукол Миши и Таю Тычик из Термитника, маленькую хранительницу Уклада. Тая была расстроена до слез и шмыгала носом, Миши хмуро косилась по сторонам, а Бурах...
Артемий Бурах пребывал здесь - и где-то в другом месте. В очень скверном месте, куда он попал против своей воли, где ему не хотелось оставаться, но у него не было иного выхода. Он глядел на мир покрасневшими глазами, обведенными багровыми тенями усталости, нервно топтался на месте, не зная, куда девать руки - крупные руки с сильными и ловкими пальцами прирожденного хирурга.
С гаруспиком Данковский не сталкивался уже три дня, довольствуясь неопределенными слухами о том, где пребывает и чем занят менху, зловещий Потрошитель, чья вина так и не была определенно доказана. А теперь они случайно встретились на Медном мосту, на узкоколейке, чьи истертые множеством тяжелых вагонеток рельсы успели потускнеть и поржаветь от дождей. И Данковский втайне обрадовался - в конце концов, Бурах, как и он сам, прибыл из Столицы. Он заканчивал тот же Университет, что и Даниэль, они не раз сталкивались в анатомическом театре и на лекциях, в популярном среди студентов и преподавателей кафе "Фолиант", в книжных лавках и на общих семинарах - хотя друзьями так и не стали. Уроженцу Столицы и горожанину до мозга костей Данковскому провинциал Бурах казался угрюмым и замкнутым, слишком сосредоточенным на занятиях в ущерб простым радостям жизни - о которых, казалось, молчаливый степняк из отдаленного городка и не подозревал.
Наверное, судьбе показалось ужасно забавным свести их здесь, на степном краю земли, в умирающем городе.
- Ты-то мне и нужен, - выпалил менху, не успев толком перевести дыхание после стремительного подъема по осыпающемся откосу. - Спасай. Я забыл, что обещал держать ее в курсе дела, и теперь Лилич наверняка собственноручно заводит и расставляет взрыватели. Беги в Собор. Скажи Инквизитору, чтобы не трогала Многогранник. Пусть выставляет около него караул, пусть сама стережет рядом, если хочет - но чтобы она забыла о своей идее взрыва.
- Какого взрыва? - оторопел от подобного натиска бакалавр.
- Инквизитор хочет разрушить башню, - влезла с пояснениями Тая.
- Зачем?! - Данковский почувствовал, что ему необходимо сесть. Все равно куда, хотя бы даже на холодные рельсы.
- Она считает, что таким образом очистит воду Горхона от заразы, - раздраженно отмахнулся Бурах. - Она права и одновременно глубоко заблуждается. Ее надо остановить. Хотя бы на время. На несколько часов. Потом - пускай взрывает. Мне позарез нужны эти несколько часов! - светло-зеленые глаза менху горели беспомощной злостью, вызванной невозможностью растолковать все по порядку. - Пожалуйста, поговори с ней. Убеди. Может, она тебя послушает. Отдай ей... - он торопливо захлопал себя по многочисленным карманам куртки. Миши толкнула его локтем в бок и молча протянула бакалавру несколько плотно закупоренных пробирок, вложенных в станок-переноску. - Ага, вот они где. Скажи - я сделал панацею. Ее катастрофически мало, но теперь у меня есть методика. Через час, когда мы закончим одно дело, вакцины хватит на всех, - он в отчаянии взглянул на Таю Тычик. Девочка помотала головой. - Н-ну, я думаю, что хватит...
- В Многограннике - дети! - Данковский наконец смог вставить в поток бессвязных просьб и невнятных объяснений гаруспика свое слово. - Капелла увела туда подростков Города. Вбила себе в голову, что в этом их спасение, а остальные поддержали ее! В башне сейчас около трехсот детей - здоровых, не зараженных Язвой детей!
Менху длинно и заковыристо выругался. Подростки встревожено смотрели на двух взрослых. Миши теребила куклу, в балках Медного моста тоненько посвистывал ветер, журчала речушка.
- Тем более беги в Собор, чего ж ты в землю врос? - взревел менху. - Беги и останови ее!
- Пойдем вместе. Вроде она склонна более прислушиваться к тебе, нежели ко мне, - предложил Даниэль. Судя по выражению лица, гаруспик отчаянно колебался перед выбором и в конце концов принял решение:
- Не могу, Данковский. Хоть убей - не могу.
- Но почему?
- Мы идем на курган Раги, - непреклонно заявила Тая. - Артемий будет проводить ритуал Кледы.
- Нашли время заниматься шаманством! - не выдержал Даниэль.
- Вовсе никаким не шаманством. Это его долг! - разозлилась девочка.
- Тая, довольно, - устало попросил Бурах. - Я дал тебе слово. Не вынуждай меня сожалеть о сказанном, - Тая осеклась и испуганно прикрыла рот ладошкой. - Данковский, ты выполнишь мою просьбу? Слушай, а на кой ляд тебя вообще понесло в Степь?
- Я ждал поезд, - признался бакалавр. - Санитарный Корпус. Капелла сказала, мол, эшелон приближается и сегодня утром прибудет на станцию. Я решил выйти им навстречу, обсказать, как тут и что... Думал, вдруг там будет кто из моих однокашников?
- Это не Санитарный Корпус, - подала голос молчавшая до сих пор Миши. - Это... как его... мобильная бригада. Серебряная Бригада под командованием генерала Пепла. Это совсем не врачи. Это истребители. Они везут с собой пушки, а не лекарства. Большие пушки на платформах.
- Что?! - у Данковского сорвался голос.
- Вот-вот, - мрачно согласился Бурах. - Она уже часа три твердит об этом. Говорит, ей куклы нашептали, - он пожал плечами. - Я ей верю. По-моему, все дети в Городе знают об этом - а мы понятия не имеем, что к нам приближается - спасение или гибель. Поэтому я и тороплюсь. Так ты сходишь в Собор? Поговоришь с Лилич?
- Д-да, - бакалавр заставил себя мыслить здраво, не поддаваясь внезапно нахлынувшей панике. - Конечно. Отдать вакцину, убедить Инквизитора не трогать Многогранник. Дождаться твоего возвращения.
- Правильно. Спасибо. Удачи тебе, - Бурах сделал неловкое, судорожное движение, словно намеревался по привычке пожать бакалавру руку на прощание, но сразу передумал - то ли опасаясь заразы, то ли боясь наградить собеседника чем-то похлеще Чумы. Сделал несколько шагов по шпалам, остановился и окликнул: - Данковский! Мэтр, тебе, часом, не приходило в голову одно простое соображение - все так и было задумано, с самого начала эпидемии? Никто не собирался присылать сюда никаких врачей, напротив, они просто ждали часа, когда мы тихо-мирно передохнем? А мы все трепыхаемся и трепыхаемся, назло судьбе! - он зло рассмеялся, как закаркал, и быстро пошагал через Медный мост. Девочки припустили за менху - похожие на маленьких, но яростных фурий, богинь неотвратимого возмездия. Яр с дружками деловито затоптали костерок, похватали карабины и ружья, и тоже поспешили следом.
Гитару они оставили, прислонив инструмент к каменной опоре железнодорожного моста. Струны чуть подрагивали - и Данковскому стоило большого труда убедить себя в том, что струны дрожат сами по себе, а не от вибрации рельсов под приближающимся тяжелым составом, грохочущим на стыках.
Глава 20. Лилич: Неумолимость справедливости.
Стараниями Инквизитора вокруг Собора развернулась бурная деятельность - Данковский увидел это издалека, проходя мимо Омутов. Не удержавшись, забежал в особняк. Записка торчала на прежнем месте, на зов никто не откликнулся, Ева Ян не вернулась. Бакалавр оббежал массивную решетку, ограждавшую Собор, скривился при виде виселицы. Напротив широких ступней храма стояла вместительная телега на резиновом ходу, загруженная выкрашенными в защитный оливковый цвет ящиками с крикливо-алыми надписями: "Осторожно, взрывчатые вещества!" За полным отсутствием в Городе лошадей Наблюдатели, похоже, волокли телегу вручную - и теперь отдыхали, черными нахохленными воронами рассевшись на ступеньках Собора. Ликторы, чье количество изрядно уменьшилось, строились в кривоватое каре. Никто не остановил Данковского, когда он торопливо взбежал по ступеням и проскочил в стоявшие нараспашку тяжелые двери с бронзовым литьем.
Внутри царил организованный кавардак. Клерки суетливо сортировали и раскладывали казенные папки по ящикам, закрывали крышки и накладывали пломбы. В притворе стоял железный ящик-жаровня на ножках, заполненный углями и исходивший удушливым чадом - туда швыряли клочья изорванных документов. Карающий Бич распоряжалась, успевая повсюду и не позволяя никому ускользнуть от надзора ее бдительного ока. В руках у нее был длинный список, в котором она то и дело делала пометки. Заметив бакалавра, махнула ему рукой, подзывая.
- Все всё и заканчивается, мэтр, - ему показалось странным выражение ее лица. Словно Карающий Бич в кои веки попыталась ощутить себя не бесстрастным инструментом Закона, но молодой женщиной, обремененной тяжким грузом долга. - Санитарный Корпус, должно быть, уже где-то милях в двадцати от нас. Как раз достаточно времени, чтобы разобраться с Многогранником, - он невольно повернула голову, взглянув на витраж, за которым поднималась к небу башня Каиных.
- Вы не должны этого делать, - по дроге бакалавр разобрался со своими аргументами - хотя и не раз проклял Бураха за то, что менху не пожелал или не успел ничего толком объяснить ему. - Во-первых, у нас есть панацея, - он поставил на опустевший стол Карающего Бича картонку с пробирками. - Да, ее мало. Но Бурах обещает в ближайшее время сделать больше. Во-вторых, он передает вам настоятельную просьбу - не трогать Многогранник. Хотя бы в ближайшие часы. Я же добавлю, что вам лучше вообще оставить замысел подорвать башню. Там дети. Там дети Города.
- А что они там делают? - Инквизитор не возмутилась, как ожидал Даниэль. Просто хотела знать причину столь странного поступка детей.
- Они собрались по слову Капеллы. Надеются, Многогранник защитит их...
- А, маленькая Вероника Ольгимская, - кивнула Лилич. - Жаль, не выдалось случая побеседовать с ней. Она казалась мне наиболее разумной в своем семействе - а барышне вздумалось поиграть в Крысолова с дудочкой? - она бережно взяла станок с пробирками, поднесла их поближе к глазам. - Что, это впрямь вакцина? Вы видели ее действие, мэтр?
- Нет. Но Бурах заверил меня в том, что она действенна. Можно испытать ее на ком-нибудь, - предложил бакалавр.
- Некогда, - отрицательно качнула светловолосой головой Инквизитор. В задумчивости рассеянно постучала ногтем по тонкому стеклу пробирки с густой темной жидкостью внутри. - Почему именно Многогранник, мэтр? Чего испугались дети? Корпус в первую очередь позаботится о них, их вывезут в Бод-Бадер...
- Дети полагают, к нам выслали не медиков, а Серебряную Бригаду, - выпалил Данковский.
- О-о, - почти беззвучно выдохнула Карающий Бич. - Никак вы поверили детским страшилкам?
- Здешние дети, как я убедился, порой знают куда больше, чем разумные образованные взрослые, - огрызнулся бакалавр. - Вы не тронете Многогранник?
- А где, собственно, носит самого Бураха? - откликнулась вопросом на вопрос Аглая Лилич. - Странно, что он лично не прибежал со своим снадобьем, а прислал вас. Он бы не упустил случая хоть немного потрафить своей гордыне.
- Я встретил его с четверть часа назад на Медном мосту. Вместе с Таей Тычик и Миши-кукольницей. Они направлялись в Степь. Бурах говорил, он собирается провести какой-то ритуал Уклада, как его... Кледа, - вспомнилось Данковскому оброненное Таей загадочное словечко. - Он уверен, что в результате обряда у него появится достаточное количество материала для вакцины.
Инквизитор сдвинула брови.
- Любые ритуалы Уклада основываются, насколько мне известно, на приношении божествам кровавой жертвы, - проговорила она медленно, точно советуясь сама с собой или листая невидимый справочник. - Обычно степняки режут быков, но быков в Городе больше не осталось. Тут вообще нет никаких животных, даже кошки и собаки не то передохли, не то сбежали. Что он затеял, прах его побери? - она в раздражении топнула ногой. - Он полагает, я закрою глаза на его безумные еретические выходки? Где он проводит этот свой... обряд? - последнее слово Лилич словно выплюнула.
- На кургане Раги. Но послушайте, Лилич, сейчас не до того! Пусть Бурах потрошит, кого ему вздумается. Наверняка в Термитнике уцелела овца или теленок. У нас полно других проблем! - попытался воззвать к здравому смыслу Карающего Бича бакалавр.
- Нет, - отрезала Инквизитор. - Нет и не может быть ничего важнее, чем преступление против истинной веры. Мэтр, вы что, не понимаете? Уклад рожден на крови, но им неоткуда взять кровь животных. Значит, они воспользуются той единственной, что еще осталась в их распоряжении. Человеческой. Говорите, с ним шли девочки? Местными детьми владеет извращенная и фанатическая вера в силу чудес, у них достанет ума предложить себя в качестве жертвы. Хорошо, Многогранник может обождать пару часов, но подобное преступление - нет! Я должна быть там! - она резко повернулась, взлетели матовые черные шелка одеяния. Бакалавр машинально бросился за ней:
- Тогда я иду с вами. Даже не пытайтесь меня отговорить!
- Я не пытаюсь, - она склонила голову набок, пристально и озадаченно вглядываясь в лицо Данковского. Нахмурилась: - Мэтр, я прошу прощения, но вы... Я ошибаюсь или вы до сих пор не знаете?
- Не знаю - о чем именно? - раздраженно уточнил бакалавр.
- О вашей знакомой, барышне Ян, - Карающий Бич протянула руку, ухватив Даниэля за рукав и оттащив в дальний угол придела. Впервые на памяти Данковского в голосе Карающего Бича Церкви прозвучало нечто вроде простого человеческого сочувствия. - Мне очень жаль. Моя вера не одобряет таких поступков и считает подобных людей навеки обреченными пекельному огню грешниками, но все-таки мне жаль ее. И вас. Мы положили ее в подвале, вместе с Ларой Равель - там достаточно холодно. Вам лучше не ходить туда, поверьте моему слову.
- Но...
- Она оставила это вам, - Инквизитор вытащила из складок черной хламиды карамельно-розовый конверт, протянула Даниэлю, оледеневшему в предчувствии чего-то скверного, очень скверного. - Ева принесла сюда ваши вещи и записи, мы поставили их вон туда, с ними все в порядке, - она кивнула в угол, где стоял черный саквояж Данковского и фонограф, упакованный в кожаный кофр с металлическими накладками по углам. Безжалостно-сочувственный голос Лилич расставил все по своим местам: - Когда вспыхнул пожар в Госпитале, толпа обезумела, сочтя мамзель Равель соучастницей поджога. Ее буквально растерзали на части. Воспользовавшись суматохой подле Театра, госпожа Ян поднялась на крышу Собора и прыгнула вниз. Будьте сильным, мэтр, - она еще раз мимолетно притронулась к плечу Данковского и ушла, прямая и черная. Не ведающая жалости к преступникам, но знающая о снисхождении к тем, кого ей выпало защищать.
Бакалавр сделал шаг назад, зацепился ногой за стул, неловко упал на сиденье. Что-то стиснуло его сердце, мешая дышать, мешая смотреть на мир, сводя с ума. Навалилось тяжелой глыбой, неощутимой и неподъемной, раздавливая и сминая в лепешку. Неловкими руками он вскрыл конверт, вытащил косо обрезанную четвертушку писчей бумаги. С короткой строчкой, выведенной аккуратным почерком отличницы-гимназистки:
"Пусть у Собора будет душа шлюхи, чем никакой. Может, хоть теперь храм защитит нас от Чумы. Даниэль, не надо сожалений. Пожалуйста, пойми меня и прости. Ева".
Данковский уронил листок и впился зубами в запястье. Не помогло. Боль не уходила. Боль шептала, что теперь навсегда пребудет с ним - сколько бы дней и лет он не прожил. На языке появился солоноватый привкус крови. Ева. Пепельные кудряшки, нежная кожа, усталый светлый взгляд. Ева шагнула с крыши Собора. Бедная, глупая Ева Ян. Наивная мечтательница, грезившая о любви столичного гостя. Несколько стремительных мгновений полета в пустоте. Звук, с которым человеческое тело разбивается на камнях. Кровавое жертвоприношение, как в старые добрые времена. Собор окроплен кровью девственницы, добровольно легшей на алтарь. А он решил отложить разговор с ней. Обещал себе заглянуть попозже.
"Капелла предсказала мне скорбь и дала точный ответ на вопрос о том, куда пропала Ева - а я не понял ее слов. Она во внутреннем покое своей души, там, где уже никто не сумеет причинить ей боли".
Он сидел, сгорбившись и обхватив руками голову. Не замечая ничего, происходящего вокруг.
Глава 21. Бурах и Оспина: Кледа.
Бурах опознал бы это место даже без настойчивых подсказок Таи, хотя прежде не бывал здесь. Насыпной курган высотой в два или три человеческих роста, плавным всхолмием выраставший над Степью - как остров в море серебристой травы. На плоской вершине застыли напротив друг друга принесенные древним ледником валуны. Две массивные гранитные глыбы с вкраплениями киновари, поросшие мхом в основании и с глубоко вырубленными клеймами причудливого вида - тавро, которыми Степь метила своих животных до появления скотопромышленного концерна Ольгимских.
Пахло холодом, близкой зимой и одиночеством.
Курган Раги располагался довольно далеко от Города. Сюда редко кто приходил - не считая дней новолуния, когда мясники Уклада приводили на возвышенность жертвенного быка. Окончив ритуал, они обычно забирали тушу с собой - лишенное одухотворяющей его частицы Матери Бодхо, мясо становится просто мясом.
Сегодня одинокий холм стал весьма оживленным местечком. Оспина решила провести церемонию согласно всем древним ритуалам. К тому времени, когда Бурах со своей маленькой свитой добрались до кургана Раги, там собралось уже не меньше дюжины человек. Явившиеся из Степи олонги, Говроящие-с-Травами - вечно согбенные создания неопределенного возраста, закутанные в черные балахоны и носившие белые безликие маски. Бурах даже не мог определенно сказать, мужчины олонги или женщины - передвигались они нелепыми подскоками, редко отрывая взгляд от земли, разговаривали одинаково скрипучими голосами, напоминавшими лай степных лисиц. Олонги должны были выглядеть смешными и неуклюжими в своих долгополых хламидах - но отчего-то казались зловещими.
Чего нельзя было сказать о Травяных Невестах. Пять молодых степнячек в сплетенных из колючей травы сетчатых одеяниях, плотно облегавших фигуру. Пять прекрасно-диковатых созданий, танцовщиц и заклинательниц, звеневших медными бубенчиками на запястьях и лодыжках, всякое движение которых было верным и отточенным. Бурах поразился тому, где Оспина сумела разыскать их - ведь большинство оказавшихся в городе Невест очень скоро становились гулящими девицами в "Одинокой звезде" или подружками громил Грифа.
Но, помимо Невест и собирателей, на кургане присутствовали две личности, появления которых менху никак не ожидал. Тихая белокурая Ласка, смотрительница кладбища, и Капелла Ольгимская. На черном платье Вероники ярко блестела золотая фигурка бычка - Ники прикрепила ее на длинную цепочку и носила на шее. Похоже, у Капеллы выдалась скверная ночь - она была бледна, и любой бы понял, что она пролила много слез. Но все же Ольгимская-младшая заставила себя быть спокойной и улыбнуться навстречу гаруспику.
- Мы знаем, что ты собираешься совершить, - заговорила она, предупредив вопрос менху. - Это важно для всех. Для всего Города. Поэтому мы будем здесь, с тобой. Чтобы не случилось ничего плохого. А мальчики постерегут, - она махнула рукой, показав на окрестную степь, по которой рассеялись и затаились подростки из шайки Хана.
И еще была Оспина. Оспина, сидевшая на маленьком домотканом коврике, расстеленном ровно между двумя валунами. Печальная Оспина, смотревшая на Термитник и обернувшаяся, когда гаруспик приблизился к ней.
- Ты все же решился, - спокойно произнесла она.
- И да, и нет, - признался менху. - Похоже, мое мнение уже не имеет никакого значения. Ты все решила. Они, - он кивнул в сторону шептавшихся девочек, - они все решили.
- Верно, - согласилась Оспина. - Ты - всего лишь инструмент в их руках. Я, последняя из старших Хозяек, ухожу - а они займут наши места, - она слабо улыбнулась, перечисляя: - Посмотри на них, пока они еще молоды, пока не перешагнули Черту - и запомни их такими. Сейчас, пока они еще остаются детьми. Ласка, чей камень - туманный опал, хранительница мертвых, шепчущаяся с душами. Вероника, пламенный рубин, владычица чудес. Миши, черный агат, одухотворяющая неживое и видящая незримое. Тая, ослепительный золотой топаз, подательница жизни. Ожерелье из четырех драгоценных камней на ладони Матери Бодхо.
- Они станут Хозяйками? - менху протянул степнячке руку, помогая подняться, и по въевшейся в кровь привычке отметил - сейчас она совсем не выглядела больной. Даже струп уменьшился и подсох, сделавшись почти незаметным. - Они четверо? А как же Мария Каина - все в Городе полагали, она заменит свою мать, покойную Нину...
Оспина покачала головой из стороны в сторону:
- То, что она дочь своей матери, еще не дает ей права стать Хозяйкой. Она Видела, да, этого у нее не отнять. Но этого оказалось недостаточно. Марии больше нет среди нас.
Степнячка отцепила от пояса гремящую связку бронзовых подков и маленьких тавро, подержала ее в вытянутой руке и отпустила. Талисманы, всю жизнь сопровождавшие ее, с жалобным звоном упали в траву. Оспина хлопнула в ладоши - резкий звук оживил терпеливо ждавших участников церемонии, заставил вращаться диковинную карусель. Олонги расселись вдоль невидимого круга, центром которого стали менху и степнячка, низкими, стенающими голосами затянув мелодию, похожую на отдаленное мычание коров. Невесты извлекли длинные пучки разноцветных лент, растянули их на земле, оградив место будущего ритуала. Закружились в танце, обходя вершину кургана, напоминая несомые ветром листья. Будущие Хозяйки собрались под защитой одного из валунов, не приближаясь, но пристально следя за всем, что происходило.
- Оспина, тебе хотя бы доводилось слышать о том, чтобы кто-то проводил Кледу и чем это закончилось? - гаруспик понимал, что пустыми разговорами пытается отсрочить необходимое. Да, у него был немалый опыт операций - и на живых, пациентах университетской больницы, и на мертвых в анатомическом театре. Но те операции были источником познания и способом спасения человеческой жизни, а то, во что втягивала его Оспина... Оно заставляло его испытывать страх - леденящий, скручивающий внутренности, иррациональный страх перед неведомым. Перед тем, что у него ничего не получится. Что все надежды Оспины окажутся не более, чем пустой выдумкой, а ее смерть - банальным убийством, замаскированным под ритуальное жертвоприношение. Ему не место здесь. Он должен уйти. Заняться реальной помощью горожанам, а не стоять тут, на пронизывающем ветру.
- Да, менху и жрицы Уклада уже совершали колесо Кледы, - подтвердила Оспина. - Давно, когда Города еще не существовало. Тебе страшно? - догадалась она. - Не бойся. Ты справишься, сделаешь все, как нужно, вот увидишь. Не покидай меня здесь одну. Я ведь тоже боюсь, - она вымученно улыбнулась. - Знаешь, о чем я сожалею? Мать не дала нам с Оюном детей. Всю жизнь я воспитывала чужих птенцов - и одна из моих воспитанниц теперь взлетит высоко к небесам. Давай начинать, Бурах. Пока у меня и у тебя еще хватает решимости, - она подняла руки, распуская туго стянутую шнуровку платья.
Травяные Невесты поднесли ей медную чашу, наполненную крепкой дымной твириновкой - той, что уводит крепко уснувшего человека в миры по иную сторону воображения, в страну грез, из которой можно и не вернуться. Оспина мелкими глотками осушила чашу, провела ладонью по губам, на которых остались темные следы. Она присела на коврик, Бурах опустился рядом с ней - держа степнячку за руку, покуда та засыпала. Настою не сразу удалось взять верх над упрямой женщиной: Оспина роняла голову и закрывала глаза, вздрагивала, приходила в себя - и снова погружалась в неодолимую дремоту, пока наконец ее тело не обмякло и она мягким грузом навалилась на гаруспика.
"Ей не будет больно. Она ничего не почувствует", - Бурах достал кошель с Инструментами, развернул мягкий фетр. Острые тонкие лезвия сверкнули, отразив бледные лучи встающего над Степью солнца. Монотонный напев раскачивающихся влево-вправо олонгов стал громче, насыщеннее, оплетая всех присутствующих невидимой паутиной, приковывая их к начавшему раскручиваться колесу свершающейся Кледы. Оспина лежала на спине, беспомощно раскинув руки и ровно, мерно дыша. Гаруспику пришлось сперва разрезать ее шерстяной балахон и застиранную холщовую рубашку. Оспина была довольно крупной женщиной, но за дни эпидемии сильно отощала, теперь напоминая фигурой девушку в пору созревания - безмятежно уснувшую в Степи девушку, не ведающую, что над ней занесен нож.
Кошмар Бураха не исполнился - Оспина не очнулась с воплем боли, когда он сделал первый разрез. Изжелта-светлая кожа степнячки под нажимом скальпеля легко разошлась в стороны, открывшаяся глубокая рана заполнилась ярко блестевшей кровью.
Истинные менху, наверное, произносили во время ритуала положенные слова, заклиная Небо и Землю. Бурах этих слов не знал, и потому механически твердил себе под нос зазубренный наизусть перечень органов, костей скелета и артерий - как делал это во время работы в анатомическом театре. Он не мог прижигать перерезанные сосуды, кровь лилась, ее становилось все больше и больше, она бурыми струйками текла по телу Оспины, пропитывая землю. Менху стоял на коленях над женщиной, перевоплощавшейся под его руками из живого существа в удивительное, невероятное создание. Ее волосы становились шелестящей травой, вены - ручьями, кости - тропами и дорогами. Ее кожа и плоть были землей Степи. Ее кровь, горячая и соленая, оживляла мир, заставляя весной распускаться цветы и вызывая дождь, пробуждая в жизни оледеневшие за долгие зимы семена и омертвевшие людские сердца. Она была миром и был ею, ее линии скорбели о грядущем горе, взывая к ушедшим и позабытым богам.
Она была добровольной жертвой, а он - избранным ею жрецом. На язык Бураха само собой ложилось ее имя, ее подлинное имя - Эсь"Пайна, Эсь"Пайна, вкрадчивое перешептывание ветра в травах жарким июльским полднем. Он больше не ощущал ни холода, ни страха, ни сожаления - только звенящее чувство верности содеянного, мягкость и твердость тканей под лезвием, и самого себя - движущийся Инструмент, безжалостно иссекающий бренную реальность, дабы позволить родиться вымыслу. Он не мог отвлечься, не мог бросить взгляд по сторонам, погрузившись в транс - двигались только его руки, следовавшие за причудливыми изгибами линий судьбы. Кровь. Магия. Степь. Судьба.
Кружились в безумном танце Невесты, звенели и стонали бубенцы. Низко, захлебываясь, выли олонги. Трепетали на ветру пестрые ленты, незримые ступицы вращающегося колеса Кледы, колеса судьбы. Капелла и Ласка крепко держались за руки, Ласка бледно, призрачно улыбалась, Капелла щурилась, точно пыталась рассмотреть вдалеке нечто крошечное. Миши сползла вниз, к основанию гранитного валуна, и сидела там, запрокинув лицо к небу. Глаза мастерицы кукол закатились под веки, были видны только налившиеся прозрачной голубизной белки. Тая прижимала к себе игрушечного бычка и тихонько хныкала. Ветер упруго хлестал по траве, заставляя ее пригибаться к самой земле - но здесь, на кургане Раги, царило мертвенное спокойствие. Лишь дрожал воздух, как бывает в жаркий день, когда над Степью появляются миражи небывалых земель.
- Остановитесь, силой Божьего слова заклинаю вас остановиться! - голос Инквизитора звучал так отчаянно-требовательно, назойливо ввинчиваясь в уши. Она и ее маленький отряд ликторов подошли со стороны Термитника, благополучно миновав засаду подростков - а может, у тех достало ума не связываться с воинами Церкви, тренированными и подготовленными, слывшими мастерами боевых искусств и безоружного сражения. Мальчишки допустили их к кургану, и теперь Карающий Бич поднималась по склону, путаясь в траве, прямая и тонкая в своем развевающемся черном плаще с алым подбоем.
- Остановитесь! Бурах, не смей!
Ее никто не услышал. Мир на плоской вершине холма жил по своим законам, и, добежав до отмеченной ленточками и флажками границы, Карающий Бич остановилась, словно наткнувшись на невидимую стену. Прищурившись, оценила представшую ее глазам живую картину - олонгов, выводивших дрожащую мелодию, танцующих Невест, стоящих под защитой камня Хозяек. Менху, склонившегося над своей жертвой - его не знающие усталости, не ведающие ошибок руки, сжимавшие потемневший от крови скальпель.
Полудюжина ликторов, уцелевших после стрельбы у трактира, окружили свою госпожу, ожидая распоряжений. Инквизитор не колебалась, жестом приказав им выстроиться в линию и взять карабины наизготовку. Окликнула:
- Вероника! Слышишь меня, девочка? Отойди в сторону. Отойди и уведи своих подруг.
Капелла, сгорбившись, отрицательно повела головой из стороны в сторону. Миши очнулась, с трудом поднялась на ноги - и Хозяйки схватились за руки, образовав кольцо. Воздух заныл от сгустившегося напряжения готовых вот-вот вырваться наружу сил. Невесты кружились темными кометами, творя сложный рисунок танца, с каждым шагом приближаясь все ближе к ликторам, закрывая своими телами место жертвоприношения.
- Уйдите! - рявкнула на них Инквизитор. Стремительные танцовщицы замерли нервной линией на склоне холма, глядя испуганными, влажными глазами диких лошадей, переступая босыми ступнями по колючей стерне, прижимая руки к груди, но не двигаясь с места. - Уйдите, кому сказано!
Олонги неуклюже поднялись на ноги, заковыляли к Невестам, не прекращая тянуть ноющую, сводящую зубы мелодию - похожую на тонкий заунывный звон натянутой до отказа металлической проволоки. Карающий Бич от неожиданности сделала шаг назад, но тут же опомнилась:
- Мы будем стрелять, предупреждаю первый и последний раз! Прекратите и разойдитесь! Бурах, ты слышишь меня?!
Ее голос доносился до менху - как мог бы доноситься крик с соседнего континента. Он даже видел ее краем глаза - искаженный, кривляющийся облик, отраженный в сверкающей сфере, крохотная черная фигурка, что-то требовавшая от него. Странным образом он был привязан к этой фигурке, ее злой в своей беспомощности крик задевал его. Она не понимала сути происходящего, но ее вела вера и инстинкт, твердивший ей о необходимости вмешаться. А он - он не мог ничего сказать ей, не мог дать ей то, что в чем она нуждалась. Они стояли на колющемся льду, и с каждым мгновением льдины под их ногами уплывали все дальше и дальше друг от друга по черной воде. .
Сердце Эсь"Пайны сократилось в последнем трепещущем усилии - упругий комок мяса и мускулов, даривший жизнь отважной и злоязыкой женщине по прозвищу Оспина.
- Стреляйте в них... в него! - хрипло выкрикнула Лилич.
Треснули выстрелы. Пронзительно закричала, падая, одна из Травяных Невест, всхлипнул навылет пронзенный пулей олонг.
Удург вздохнул.
Огромный удург, бык, поднявшийся из Бездны и бродящий по тончайшей грани между Здесь и Не-здесь. Великий Бык, по черной шкуре которого рассыпались сверкающие звезды, а между изогнутыми рогами дрожал тонкий полумесяц, зверь, бережно несущий на своем хребте галактики и миры. В своих бесконечных странствиях он прилег отдохнуть посреди поля шелестящей золотой травы, и заснул, убаюканный песнями степных чародеек. Он заснул и растворился в напоенном терпким запахом твири воздухе, став призраком и символом, легендой и вымыслом стариков, но не прекратив Быть.
Быка не существовало - и он был. Живой, дышащий, дремлющий. Город вырос на его спине, он был Городом и Город был им. Он умирал на бойнях, отдавая людям свое мясо, жилы и кости, и возрождаясь вместе с телятами, в первый раз распахивающими мутные глаза и тыкающимися мордой в материнское вымя. Он падал под жертвенным ножом, кровь его вновь и вновь возвращалась к нему же. Маленькие люди бродили по его широченной спине, убивая его тысячи раз - и он снова поднимал тяжелую рогатую голову, воскресая в своих снах.
Но на сей раз он не мог очнуться. Слишком много столетий пролетело над ним, тяжелым грузом придавив к земле. Кровь в его жилах была отравлена заразой и не обновлялась, перетекая по замкнутому кругу. Он состарился, стал слишком грузным и неповоротливым, быстрые и сильные прежде ноги отказывались держать его. Впервые он понял, что может умереть, окончательно и бесповоротно, без надежды на исцеление и возрождение. Он слышал отчаянные голоса людей, совершавших смешной и глупый ритуал в попытке дозваться его, требовавших, чтобы он хоть на мгновение пробудился от своего тягостного мертвенного сна, помог им - и тогда они помогут ему. Пусть он умрет - они сохранят искорку его жизни, они станут заботиться о его наследнике, о продолжении его рода, а пока живы люди - будет жить и он, великий и бессильный удург. Звездный Бык, дитя Матери Бодхо, что некогда даровала ему жизнь.
Кровь сотен поколений высших быков, бурля и кипя, ворвалась в иссохший, истомившиеся ожиданием тоннели, жилы спящего удурга.
Колесо Кледы повернулось на скрипучей оси Судьбы, замкнув в себя всех, кто взошел сегодня на курган Раги.
Удург вздохнул, раздувая трепещущие ноздри и наполняя хрупкие людские тела остатками своей силы.
Далеко-далеко гулко лязгнул сочленениями, останавливаясь, тяжелый железнодорожный состав. Ярко-синий с алыми полосами локомотив уткнулся широким изогнутым отражателем в тормозное ограждение, шумно выпустил отработанный пар. Сверкали начисто отмытые окна единственного пассажирского вагона первого класса, распахивались двери плацкартных вагонов. С решетчатых ступенек прыгали на землю фигуры в черно-зеленой форме, хрустел гравий под тяжелыми армейскими ботинками. На открытых платформах молчаливо громоздились в ожидании своего часа накрытые брезентом длинноствольные пушки.
Глава 22. Люричева: Выстрелы.
Даниэль представления не имел, сколько просидел в опустевшем гулком Соборе, из которого ушла жизнь. Время стало текучим и бессмысленным, огибая его и больше не увлекая за собой вниз по течению от прошлого к будущему. Никогда прежде он никакого не терял - и это оказалось больно, так больно. Хотелось забиться куда-нибудь, спрятаться, переждать, перетерпеть эту боль в робкой надежде, что когда-нибудь она немного утихнет. Но никто не подарит ему незаслуженного облегчения, ему предстоит жить с памятью о совершенном. С памятью о печальной, одинокой женщине с пепельными локонами, хотевшей от жизни так немного. Женщине, чью жизнь он мог спасти. Женщине, которая могла бы остаться рядом с ним - навсегда. Ему не дано избавится от воспоминания, неподъемным камнем отяготившего его совесть. Он клял себя за то, что не выкроил четверти часа для Евы - четверти часа, которые могли бы все изменить.
- Данковский? Вы - мэтр Даниил Данковский?
Бакалавр нехотя поднял голову. Ему понадобилось какое-то время, чтобы придти в себя и осознать, что его настойчиво окликают. Лицо обращавшегося к нему человека закрывал раструб гигиенической маски, он был облачен в темно-зеленый прорезиненный балахон с натуго затянутым капюшоном и завязанными рукавами. К балахону был пришпилен массивный значок, украшенным изображением атакующего ястреба на фоне восходящего солнца.
- Да, это я, - шершавый язык тяжело ворочался во рту, произнося невнятные слова. Даниэль откашлялся и повторил уже тверже: - Да, я бакалавр Данковский.
- Вы ранены? Больны? - спросил гвардеец. Голос его звучал озабоченно, но несколько невнятно из-за закрывающей рот маски.
- Нет. Просто очень устал.
- Нам приказано разыскать вас и доставить в Управу. Вы можете идти?
- Кем приказано? - не то, чтобы это всерьез интересовало бакалавра, ему требовалось заново привыкнуть к тому, что он в силах говорить. - Инквизитором Лилич?
- Генералом Пеплом. Мадам Лилич сейчас находится в Управе - она передала генералу ваши исследования касательно этой болезни, Песчанки, и посоветовала, где вас искать, - гвардеец казался Данковскому слегка нереальным, порожденным его собственным рассудком, утратившим способность логично соображать. - Генерал ознакомился с документами и желает увидеть вас. Немедленно. Идемте, мэтр.
Оказалось, что день уже перевалил за середину - было часа два или три. Нагруженную зелеными ящиками с динамитом телегу откатили в дальний угол площади, чтобы не мозолила глаза. Наблюдатели исчезли. За Станцией что-то полыхало, яростно и жарко, выплевывая длинные языки огня.
- Что там горит? - спросил Данковский, когда пламя взлетело особенно высоко и до людей около Собора дошел отдаленный низкий гул.
- Склады. Огнеметная бригада по приказу генерала выжигает их, как особо опасный источник заразы, - бесстрастно сообщил гвардеец. - Эвакуация людей проведена согласно установленному протоколу, ветхие здания уничтожаются.
"Уцелел ли кто после их эвакуации... Может, Гриф сообразил увести своих людей в Степь? Вряд ли. Склады были их домом, и контрабандисты наверняка защищали свои владения до последнего. Прощай, Влад. Теперь - прощай навсегда".
- Вы привезли с собой медиков? - медленно, но верно жизнь брала свое. Бакалавр приходил в себя, пытаясь восстановить картину прошедших мимо него событий.
- Да, - последовал краткий ответ. - Не волнуйтесь. К вечеру Город будет полностью под контролем. Мы разберемся с этой проблемой.
"Именно этого я и опасаюсь", - они прошли мимо Театра, громоздившимся обугленным айсбергом за прозрачной витой решеткой. Часть крыши и задней стены рухнула грудой кирпичей и искореженных железных листов. Торчали обломанные и еще курившиеся дымом балки, разграничивавшие наполовину срезанные внутренние помещения - черные от копоти, вылизанные огнем. Превратившиеся в крошащийся уголь предметы - приглядевшись, еще можно было угадать их первоначальное предназначение. Вот это стол с зеркальным трельяжем, это - массивный и потому не прогоревший до конца шкаф, это - повисшая над пропастью больничная койка... Нет Госпиталя, и больше нет Стаха Рубина, так надеявшегося спасти своих пациентов. Его тела так и не нашли. Бывшие пациенты Госпиталя и врачи не знали, куда идти - и обосновались в обширном сквере позади Театра, расставив под облетевшими деревьями уцелевшие кровати и натянув над ними шатры из бывших декораций. Жалкий, скукожившийся лагерь, многие из обитателей которого уже были заражены вирусом Язвы.
"Любопытно, кем я сейчас считаюсь. Арестованным? Вроде нет. Задержанным до выяснения обстоятельств - или рядовым гражданином, которого пожелал увидеть господин генерал?" - отобранный у Хана обрез, который Данковский сунул под кардиган и небрежно прицепил к поясу, больно стукнул его по ноге.
За Театром маленькая каменная лестница, зажатая между двумя домами, выводила прямиком к городской Управе - трехэтажному зданию унылого вида, возведенному точно в согласии со столичными предписаниями касательно надлежащего внешнего вида казенных учреждений. По обширному двору Управы сновали гвардейцы Бригады, выглядевшие до чрезвычайности энергичными и компетентными - в зеленых гигроскопических масках или марлевых повязках, в однообразных защитных балахонах, перчатках и резиновых бахилах, натянутых поверх сапог. Деловито натягивались брезентовые шатры, перетаскивались цинковые ящики и бочки с надписью "Соблюдать противопожарную безопасность!". Сколько Данковский не всматривался, он не заметил нигде ни малейших признаков разворачиваемого полевого госпиталя и ни одного лица, носившего на рукаве белую повязку с красным крестом. Зато из Управы активно вытаскивались ящики, набитые папками с наклейками "Городской архив".
"А ведь они боятся, - неожиданно осознал Даниэль. - Они ужасно напуганы. Им сказали, что предстоит рейд в район, охваченный эпидемией неясного происхождения. Если бы им предстояло иметь дело с очевидным врагом - сепаратистами, армией Конфедерации, анархистами из бригад Стаматина или горожанами, слишком вольно трактующими слово "демократия", как на Белом Побережье, они бы прекрасно знали, что и как. Но у нас - болезнь. Рассеянная в воздухе, неуловимая, смертельная. Подкарауливающая за каждым углом, притаившаяся в каждом предмете, в глотке воды или воздуха. Их пальцы дрожат на курках, они готовы в любой миг открыть стрельбу, не ожидая команды. Чем там занят Бурах, успеет ли он? Или менху был прав - все наши усилия изначально были обречены на провал? Городу вынесли приговор в первые же дни эпидемии".
Бакалавр знал, как выглядит прибывший в Город генерал - его фотографии и портреты достаточно часто публиковались в столичных газетах. Вдобавок Пепел выступал перед слушателями военной кафедры в Университете, и Данковский не мог устоять перед возможностью взглянуть на столь одиозную личность - задав заодно пару колких вопросов с подвохом, заставивших генерала хоть на миг, да утратить хваленое самообладание.
Александр Пепел до смешного походил на идеализированное воплощение отважного героя из фильмов о Второй Смуте. Образцово-показательный военный с идеальной выправкой, худощавым скуластым лицом и коротко остриженными светло-серыми, почти серебристыми волосами. То ли рано поседел, то ли от рождения обладал столь эффектным цветом шевелюры. Голубые, чуть навыкате, глаза могли даже показаться добродушными - особенно сейчас, когда он стоял неподалеку от широкого крыльца Управы, беседуя с дамой и смеясь. Как и его подчиненные, Пепел натянул бесформенный балахон, но свою маску держал в руке, небрежно помахивая ею.
Даму бакалавр тоже знал. Да и как было не признать ослепительную белокурую красотку, столичную яркую бабочку в модной шляпке с пером на тщательно уложенных золотых кудрях и длинном приталенном дорожном пальто малахитового оттенка? Анна Ангел что-то говорила - а Пепел улыбался и отрицательно качал головой, вызывая сдержанное недовольство своей собеседницы. На ступеньках под присмотром скучающего гвардейца выстроились рядком несколько внушительного вида клетчатых чемоданов и саквояжей - мадемуазель Ангел не намеревалась более радовать Город своим присутствием.
"Они знакомы. Знакомы давно и хорошо. Нет, не просто знакомы. Она работает на него, - Данковский не знал, откуда к нему приходят внезапные мгновения прозрений. Может, он обрел талант к тому, что Бурах и Капелла именовали расплывчатым эзотерическим термином "видеть линии"? Или просто очнулась дремавшая интуиция ученого, позволявшая делать точные умозаключения на основе множества рассыпанных фактов и намеков? - Анна приехала в Город вовсе не в поисках ангажемента и не повинуясь ностальгическим воспоминаниям о золотом детстве. Ей приказали быть здесь. Она выполнила свое задание - и теперь возвращается в Столицу. Она вернется в свой театр, к поклонникам и прожекторам - а Ева мертва. И не только Ева. Сколько еще жизней на ее совести?"
Стремление подойти к певице и бросить ей в лицо обвинение было сильнее доводов логики и соображений собственной безопасности. Даниэль знал, что ему нечем подтвердить свои слова, что формально Ангел - такая же жертва эпидемии, как и прочие горожане. Но бакалавр не мог равнодушно смотреть на кукольное личико Анны с тщательно подкрашенными губками, понимая, что должен немедленно что-то сделать. Прямо сейчас.
Он сделал шаг в сторону стоящей на ступеньках пары - и увидел быстро приближавшуюся со стороны набережной женщину. Молодую симпатичную женщину с вызывающе короткой стрижкой, в черной блестящей курточке и черных же широких брюках, заправленных в полусапожки. Под мышкой девушка несла толстую казенную папку, а ее целеустремленный вид говорил о том, что она имеет полное право находиться здесь. Возможно, работает в Управе и сейчас торопится с исполнением возложенного на нее поручения - и гвардейцам не пришло в голову задержать ее. Женщина пересекала двор, лавируя между ящиками, Даниэль запоздало признал в ней Юлию Люричеву. Юлию, переодетую анархисткой из фильма, с сосредоточенным лицом и сжатыми в узкую нитку губами.
Ей оставалось пройти до крыльца не больше десяти шагов. Юлия резко отшвырнула папку - кружась, разлетелись белые пустые листы бумаги - и в ее вытянутой вперед руке появился маленький, блестящий матовой синевой начищенной стали револьвер "Кобольд". Рука не дрожала, доказывая, что Люричева не первый раз в жизни имеет дело с оружием и прекрасно знает, как им пользоваться.
Звонко щелкнул взводимый курок. Юлия нажала на спуск, но взяла слишком высоко - пуля выбила фонтанчик красной крошки из кирпичей над головами Пепла и Анны. Певица шарахнулась в сторону, быстрым, но совершенно бессмысленным жестом скрестив руки над головой и сбив на землю свою вычурную шляпку. Пепел не бросился к дверям, стоял неподвижно, пристально глядя на приближающуюся девушку с револьвером.
Юлия шла, словно цирковая актерка по туго натянутому канату. Каждый шаг ее сопровождался хлопком выстрела. Она взяла Анну на прицел, она не могла не попасть - с такого малого расстояния и в столь крупную цель, как человек. Выплюнутые "Кобольдом" пули уже расколотили полуподвальное стекло, с тупым хрустящим звуком ударялись в стену Управы, разнесли огромную доску для объявлений - а Анна оставалась невредимой.
Отгремели шесть выстрелов, барабан провернулся вхолостую, курок ударил по пустоте вместо подставленного капсюля. Услышав характерный звук осечки и поняв, что осталась безоружной, Люричева бросила бесполезный "Кобольд". Сунула руку в карман, выхватила нож - самодельный клинок с пестрой наборной рукояткой - и умелым движением замахнулась им снизу вверх, в точности хулиган, берущий свою жертву "на перо".
Анна коротко вскрикнула. Песок под ее ногами взметнулся смерчиком, Даниэль ощутил пробежавшую по двору волну холодного упругого воздуха - и страха. Сковывающего сердце, туманящего рассудок, требующего немедленно бросить все и бежать, бежать как можно дальше. Юлия не завершила своего движения, кончик ножа лишь рассек материю пальто Ангел - и тут кто-то из гвардейцев Пепла выстрелил Люричевой в спину. Ее кожаная куртка разорвалась, Юлия нырнула лицом вперед, прямо на не успевшую уклониться Анну. Женщины отлетели к стене, упали, переплетясь руками и ногами. Юлия, похоже, скончалась сразу - а оказавшаяся под ней Анна несколько ударов сердца билась и хрипела, пытаясь столкнуть с себя тяжелое тело. Даниэль видел ее взметнувшуюся руку в элегантном рукаве с золотыми пуговицами - руку, беспомощно протянутую к Пеплу. Рука упала, Анна больше не шевелилась. Под женщинами начало быстро расплываться черное пятно блестящей крови.
- Мертвы, - констатировал Пепел, склонившись над убитыми. Гвардейцы, громыхая сапогами, поспешно стягивались с разных сторон двора, и генерал раздраженно махнул в их сторону рукой, вполголоса распорядившись: - Уберите это. Да, и это тоже, - он мимоходом пнул носком сапога один из чемоданов певицы, тот закачался, но не упал. Пепел же, утратив всякий интерес к нелепо погибшей знакомой, устремил взгляд на бакалавра: - Мэтр Данковский, я полагаю? Вы на редкость вовремя. У меня есть к вам несколько вопросов - как раз по вашей специализации. Идемте, - он скрылся за внушительного вида двустворчатыми дверями Управы.
Глава 23. Данковский: Отчет.
В вестибюле, где прежде навевали тоску салатно-серые стены и вытертый коричневый линолеум, связисты установили доставленный на поезде телеграфный аппарат Бодье, протянув и забросив провода на уцелевшие телеграфные столбы. Судя по назойливому треску и выползающей на пол длинной желтоватой ленте с точками и тире, Бригада обрела связь со Столицей и докладывала о своем прибытии на место. Посреди просторного холла громоздился на растопырившей опоры треноге пехотный пулемет, нацеленный тупым железным рылом на двери - и Данковский задался вопросом, по кому собираются вести огонь гвардейцы, не по вирусам ли Чумы? Нелепо яркими квадратами выделялись расклеенные по стенам рекламные плакаты с объявлениями о грядущих благотворительных распродажах и танцевальных вечерах со сборами средств для нуждающихся детей.
Пепел легко взбежал по широкой лестнице с облупившимися латунными перилами на второй этаж - туда, где некогда располагалось ведомство Сабурова, скучали над бумагами и сплетничали клерки, а комендант выслушивал жалобы городских обывателей друг на друга. Стены в длинном гулком коридоре были бледно-розовыми, с развешанными через равные промежутки гравюрами в тонких позолоченных рамках. Дурно отпечатанные гравюры изображали виды Столицы и фонтанного каскада в Бод-Бадере. Порой бакалавр всерьез подозревал, что существует некий строжайше засекреченный циркуляр с предписаниями касательно того, в какой колер надлежит окрашивать стены присутственных учреждений и какого рода картины в них развешивать. Чиновника, допустившего хоть малейшее отступление от параграфов циркуляра, ждет строжайшая кара с лишением должности и полугодового жалования.
Караульный распахнул перед генералом и следовавшим за ним Данковским высокие белые двери со строгой эмалевой табличкой "Александр Сабуров, прием по будням с 10 до 17". За три недели пребывания в Городе бакалавр неоднократно навещал коменданта как дома, в Стержне, так и здесь, на рабочем месте.
Обширный, чопорный кабинет Сабурова почти не изменился. Только большой квадратный стол выдвинули на середину, разложив на нем ворох карт и чертежей, а глубокие кожаные кресла расставили вдоль стен. В простенке между двумя высокими окнами появилась подробная схема железнодорожных путей страны, с отмеченной яркой синей звездочкой Столицей в центре. Город находился в самом дальнем от нее левом верхнем углу - на конце длинной Северо-Восточной ветки.
Помимо карт, на столе лежали вещи, донельзя знакомые бакалавру. Разбухшая от многочисленных заметок Тетрадь, переплетенная в синий ледерин, и вытащенный из кофра фонограф, рядом с которым раскатились валики с записями. Видимо, недавно генерал и его подчиненные прослушивали составленную бакалавром летопись пришествия Чумы.
Даниэль ожидал увидеть в кабинете Инквизитора, но мадам Лилич отсутствовала. Караульный чуть придержал бакалавра на входе, охлопал карманы, ловким и давно отработанным движением извлек из-под кардигана посетителя обрез. Переломил стволы, извлек патроны, забрав их себе, и положил обезвреженного "Кентавра" на стол. Пепел гостеприимно махнул рукой:
- Проходите, мэтр. Сожалею, что вам пришлось стать очевидцем столь кровопролитной внештатной ситуации, но с ушедшими на покой анархистами вечно одни неприятности. Никогда не знаешь, что им взбредет в голову. Вы, случаем, не водили знакомство с этой экспрессивной мадемуазель?
- С Юлией Люричевой? Да, немного, - бакалавр подошел к столу, принялся машинально сортировать валики с записями по датам. - Она служила преподавательницей литературы в одной из здешних школ. У нее был сложный, но привлекательный характер и весьма циничные взгляды на жизнь - но я не думал, что она способна взять в руки оружие и причинить кому-то вред...
- Года три назад ваша знакомая Люричева проходила по разработкам Департамента внутренних дел как Наваха, - поделился сведениями Пепел. - Входила в группировку небезызвестного Анджея Стаматина. Из револьвера по мирным гражданам барышня Наваха не стреляла и мины в поезда не подкладывала, но как агитатор и автор прокламаций не знала себе равных. Считалась единственной более-менее постоянной подругой Стаматина. Когда ищейки сели ему на хвост, он бросился сюда, прятаться ей под юбку. Полагаю, Стаматин до сих пор скрывается где-то в Городе - но мы непременно его выкурим и доставим в Столицу, для показательного суда.
- Анджей Стаматин умер от Язвы, - бакалавр вспомнил отдаленный треск единственного выстрела и короткую вспышку в сумерках. - Я присутствовал при этом и могу официально засвидетельствовать факт его кончины.
- Одним безумцем, терроризировавшим общество, меньше, - кивнул Пепел. - Должно быть, известие о его смерти произвело на мамзель Люричеву столь гнетущее впечатление, что она решила в отместку лишить меня внештатной сотрудницы.
- Анна Ангел служила в вашем департаменте? - Даниэлю было очень важно услышать подтверждение своих подозрений от человека, бывшего истинным работодателем певицы.
- Да, уже лет пять, - равнодушно отозвался генерал. - Она была талантливой и многообещающей девушкой. Мы славно потрудились на Побережье, у нее были хорошие перспективы. Да вот беда, в последнее время наш Ангелок слишком много потакала своему желанию публичной славы, что шло в ущерб делу. Ее не раз предупреждали, она не пожелала внять. Случившееся с ней, пожалуй, стало наилучшим выходом для всех, - Пепел мимолетно, холодно улыбнулся. - Но довольно о прекрасной Анне. Как оно там говорится: мертвых в землю, а живых - за стол? Я ознакомился с вашим трудом, мэтр, - он переворошил листы Тетради, испещренные записями бакалавра, с подклеенными результатами анализов и наскоро нацарапанными теоретическими заметками. - Я не специалист, так что просматривал по диагонали, опуская цифры и формулы. Знаете, Данковский, комплименты ваших коллег по Университету были абсолютно справедливы. Вы по совершенной случайности оказались в эпицентре катастрофы, сумели взять себя в руки и проделали колоссальную работу. На удивление четкое и конкретное изложение ситуации. Хоть сейчас под копирку и на стол государю Императору. Я восхищен. Вы заслуживаете награды.
- Благодарю,- обещание гипотетического признания его заслуг оставило Данковского безучастным.
- Вы упомянули опыты по созданию вакцины, способной противостоять Песчанке. Однако я не увидел их окончательного результата, - заметил генерал. - Вы изложили его отдельно? Было бы крайне любопытно узнать, что вы предлагаете для решения проблемы.