Вечером в коридоре раздавался длинный, протяжный звонок. К нам в гости спешила подруга мамы. Товарка, соседка с первого этажа - тетя Рита, небольшого росточка, шустрая, суетливая. Приходила она к нам почти каждый день. В синей засаленной телогрейке, в сером, повязанном вокруг головы, теплом платке и стоптанных войлочных сапожках на молнии.
Ее странной привычкой было кусать ногти. Обычно сидим за столом, пьем чай или перекусываем, а тетя Рита, двумя клыками делает свое дело.
- Ритка, хватит жрать ногти, - делала замечание ей моя мать, - За столом сидишь, а пальцами в рот лезешь. Тебе самой не противно?.. Возьми лучше колбаски...
Тетя Рита, застигнутая врасплох, моргала в ответ глазами, и добавляла:
- Привычка с детдома. Там нам ножницы не давали. Мы себе ногти зубами кусали. Вот когда я волнуюсь, то так, Лидусь, я себя успокаиваю...
Еще тетя Рита была страстной, заядлой курильщицей. Она всегда носила с собой пачку сигарет и коробку спичек. Если она приходила к нам, когда матери дома не было, то она, стесняясь(тушуясь смущаясь) и конфузясь, говорила:
- Сережа, я покурю, а мы потом проветрим.
Если у нас топилась печь, то запах табака был почти не заметен. Но если было лето, то мать приходила и ругалась:
- Хватит тут курить, Ритка. Сколько тебе говорить?
- Лид, да всего одна сигаретка, и то не докурила, - она показывала на замятый длинный чибарик (окурок), а мать, высказав свои претензии, успокаивалась. Друг без друга они не могли жить. Мать моя была старше, выше ростом, грузней и жестче, но женщины в чем -то дополняли друга. И хотя часто ссорились, ругались, жили, наверное, дружней, чем родные сестры.
Иногда к нам заходил ее сын. Тётя Рита была счастлива, когда Николай поднимался по лестнице в нашу квартиру и, просунув маленькую голову в проем между дверью и коробкой, спрашивал:
-Тетя Лида, а у вас нет мамули?
Николай никогда не называл свою мать мама. Вариации были разные: мамуля, маманя, маманька, мамунечка очень редко мамаша. Николай был единственным из наших знакомых, кто так нежно обращался к матери. Даже когда ему было за двадцать, он ластился к матери как малый ребенок. Если вы видели, как большой переросший свою мать котенок бегает за кошкой и пугается звуков улицы, то это был Колька.
- Тетя Лида, а, правда, моя мамочка добрая?
- Правда, Коля, правда, мать у тебя - золото. Ты Колька мать то не обижай...
Мы были наслышаны, как Николай порою ведет себя дома. Как там летают круглые, твердые, звонкие предметы, а потом на всю улицу звучит отборная брань. В минуты гнева он был дурной, если же он был спокоен, то это был лучший из сыновей.
- Мамочка, милая моя мамуля, как я тебя люблю...- произнося на распев эти слова, Колька лез к матери с поцелуями, а она обнимала его голову, звонко два раза чмокала в щеку и краем платка утирала слезы счастья. Две девчонки, его сестры также как и Колька любили мать. Но никогда свои чувства на людях не показывали. С Колькой все было наоборот. Ему приносила удовольствие, наслаждение та комедия, какую он часто ломал на наших глазах. Потом, когда они уходили, моя мать замечала:
- Ну, всю Ритку облизал. Сначала мать колотит, матом кроет, а потом с нею расстаться не может.
Ее слова говорили: "Какой он странный этот Колька",- но интонация, печаль в глазах свидетельствовали о другом. Она жалела, что мы с сестрой не проявляем на людях чувств, какие так непосредственно выказывает Колька к своей матери.
Колька со своей матерью были неразлучными. Выходя из дома, они всегда шли вместе на рынок, в кино, за грибами они ходили только парой. Это была забавная картина. Она невысокого роста, плотная, на коротких ногах вперевалку, шла всегда первой. За ней поспешал высокий, выше ее почти на две головы, "одна её радость"- сын Николай. Если она семенила, часто мелкими шажками, то он шел за ней в растяжку, большим легким шагом.
В тоже время, несмотря на небольшой рост, тетя Рита была смелая, отчаянная до безрассудства. И приклеилась к этой забавной и неугомонной женщине странная кличка: Чита.
Кличку дают женщинам редко. Она получила свою после того, как на экраны страны вышел американский фильм про Тарзана, человека- короля лесной Африки. Фильм пользовалась бешеным успехом. Сотни людей стояли часами, чтобы взять билет на удивительную картину. Порой вовремя сеанса ломали двери черного хода, в зал врывались отчаянные поклонники киногероев и тогда сеанс прерывали.
Страна оживала после войны, после всех запретов голодная на все иностранное. Самым простым рецептом накормить людей были зрелища. Для граждан России, тогда СССР, открыли маленькую отдушину.
В фильме лучшей подругой Тарзана была небольшая обезьянка, шимпанзе Чита. И вот
лицо нашей соседки, было зеркальным отражением морды обезьяны. Кличка легла как влитая.
Тетя Рита сначала злилась, потом перестала обращать внимание и, хотя за глаза звали Чита, соседи относились к ней с добром, уважали.
Жизнь в семье была не простая. Жила одна, одна воспитывала детей. Нажила она троих детей от разных мужей. Две старших - девчонки, младший парень. Когда родила сына, то соседи заходили по очереди в гости. Смотрели на маленького человечка, на счастливую мать и говорили:
- На мать похож парнишка, как две капли. Вылитая обезьянка.
Зашел к ним сосед дядя Саша с женой Валей и заявил:
- Давай, Ритка, показывай свое наследство. Мать счастливая вынула из кроватки и повернула к ним мальчонку.
- Хорош, хорош, - улыбался дядя Саша, а был он с похмелья,- вылитый Чёмба.
(В фильме о Тарзане, Чёмба был сыном Читы).
Тетя Рита не на шутку обиделась за сына, выгнала их обоих из комнаты и почти месяц с ними не разговаривала. Вторая кличка опять села намертво. Так они и ходили по двору, а вслед неслось:
- Чита и Чёмба пошли.
Или так:
- Ты сегодня Чёмбу не видел?
- Нет, Чита одна дома.
Мальчишка рос шустрый, непоседа. Глаза круглые, всегда удивленные. Кисти рук крупные, сам худой, но отчаянный, весь в мать. Еще мальчишкой не давал спуску ни одной собаке. Затем как вырос, с ним не решались связываться даже взрослые.
Помню, как наша соседка тетя Татьяна, сказала Кольке что-то поперек. После минутного препирательства он схватил кирпич и пустился в погоню за обидчиком.
И так было почти с каждым. Кирпич обязательно летел в цель. Жаловались матери. Она уже понимала, что он вырос нервный, объясняла:
- Да глупый он, Таня. Дурак, совсем дурак, - в голосе матери была жалость и боль,- зачем ты с ним связываешься?
На ее глазах проступали слезы. Как поступить, кого защищать она не знала.
- Он теперь и меня не слушает. Что я с ним могу сделать?
После нескольких таких случаев с Колькой никто с ним больше не связывался.
Учился Колька во вспомогательной школе. Учился не плохо. Но в этой школе знания были не главное. Цель у школы - научить ребенка пользоваться в жизни необходимым: пилить, забивать гвозди, быть вежливым, любить Родину. И надо признать, школа справлялась с этой работой неплохо. Во дворе Колька познал жизнь с другой стороны. Стал ругаться, пить вино, грубить старшим, ну и остальное понемногу усвоил.
Квартиру, где жила Рита с детьми, составляла одна комната, маленький коридор и крошечная кухня. Комната была метров двенадцать, и как там жили четыре взрослых человека, понять было сложно. Но они жили.
Очень часто тетя Рита заглядывала к нам на огонек. Когда моя мать приходила с работы, тетя Рита, поднималась к нам на второй этаж, приносила с собой горсть конфет и начинала рассказывать, что с ней приключилось в этот день. Иногда она пускалась в воспоминания и частенько припоминала историю о том, как она получила свою квартиру.
Жила тетя Рита еще до войны, в Москве. В районе Армянского переулка. Семья у бабки была большая, жили скученно, как в муравейнике. При расселении родственники их оттеснили. Оказались они, чуть ли не на улице, где-то в бараке. Началась война, и она подростком, настроенная решительно (весной ее приняли в комсомол), убежала из города и поехала в товарняке на фронт. Очень хотела быть медсестрой и помогать бить немцев. Поезд, где она ехала на платформе под брезентом, разбомбили в районе Брянска, так что до фронта не добралась.
Какое то время жила в брошенном доме. Опять помогли добрые люди, устроили временно на работу. Помогала мыть полы, в какой то конторе, за это ее кормили.
Через пару недель, в Брянск вошли немцы, против которых она и собиралась драться.
Вошли нагло с песнями и с операторами киносъемки. Уверенные, сытые они шли по улицам города, махали редким жителям приветственно руками и пели гортанные песни.
-Ох, как я их ненавидела, - рассказывает тетя Рита. Работу найти было невозможно, в городе близких нет, а жрать то хочется, пришлось ночью бегать по чужим огородам, воровала картошку и свеклу.
Однажды во время облавы ее забрали. Всех кто попался, рассортировали.
-Меня,- говорит тетя Рита,- определили в лагерь. Готовили нас к отправке на работу в Германию. Жили в лагере дней десять, потом прошел слух, что завтра подгоняют состав. Ночью, человек десять подростков, а мне было тринадцать лет, решили бежать куда угодно, хотя бы в лес. Лагерь был обнесен проволокой, но почти не освещался. Так что побег удался.
Образовался небольшой отряд шайка голых, обозленных и оборванных подростков. Партизан они не нашли, а может плохо искали. Бродили по лесам и воровали провизию в деревнях. Иногда собирали грибы. Выкопали себе землянку, в ней и жили. А воевать приходилось голыми руками. Главным оружием у них была хитрость, осторожность, смекалка. Оружия почти не было, всего две или... три винтовки. Немцев не убивали. За одного убитого немца, расстреливали десять русских. Убивали только ... своих.
-Один раз поймали полицая, продолжает она,- нашего русского, и придумали ему казнь. Подвесили на вожжах на березе, а внизу развели костер. Орал он так, что мы разбежались кто куда. Самим стало страшно. Когда мы вернулись, смотреть на труп было страшно. Шинель на нем вся сгорела, сгорела и форма. Ужас, лучше не вспоминать.
Так мы и воевали, прожили два года в лесах. Затем пришли "Наши". Армейские части. Всех юных партизан гуртом отправили в детский дом. Мать Риты к тому времени умерла, остались тетки, но у них были свои заботы.
После войны, когда выпустили ее из детского дома, надо было определяться. Не долго думая, решила тётя Рита осесть где- нибудь рядом с Москвой. Так ее выбор пал на наш город, в те годы Загорск. Приехала, работала то продавцом, то буфетчицей. Постепенно освоилась, появились подруги.
На танцах под гармошку в Парке Культуры, познакомилась с парнем. Высокого роста, представительный, звали Роман. Он сразу ей понравился, простой, душа нараспашку. В тот вечер, два парня лет за тридцать, стали приставать к ее подруге. Ребята были пьяные, лезли обниматься, затем потащили подругу в темноту с криками:
- А сейчас мы угостим тебя пивом! Не ори, мы тебя угощаем....
Надежда, подруга Риты, поняла что доулыбалась:
-Да, пустите, не хочу я пива,- те не слушают, рот зажали и тащут в кусты.
Роман бросился с ними в драку. Ритка встряла, досталось и ей. Девка она была бойкая, ничего не боялась, так они с Романом и подружились.
Когда стали жить вместе, Роман предупредил, что мать у него злая:
- Жить она,Ритка ,нас пустит, но прописку не даст.
А я влюбилась по уши, какая прописка, черт с ней с пропиской. Как в омут, а там будь что будет. Перебралась я к ним из барака. Свекровь жила как царица в отдельном доме. Первое время она на меня злилась, но я нашла к ней подход. Стала иногда покупать ей бутылку то портвейна, то сухого крымского. Старуха после стакана становилась довольная, глаза добрые:
-Тебе может чо надо, Ритка? Хочешь капустки. А то грибочки есть. - Так мы с матерью замирились.
Через год родилась старшая Танька, через три года Маринка. И тут Роман загулял. Нашел себе молодую девчонку, глупенькую, та в него влюбилась с первого взгляда, девка оказалась с приданым. Затащила его к себе в дом и больше не выпускала. Свекровь, видя такое дело, стала злиться.
-Забирай своих девок и сваливай. Без сына ты мне не нужна.
-Да куда я пойду, - плакала Рита, - у меня дети, двое...ваши же внуки, кровь ведь родная.
- А куда хочешь... вали. Детей - пока в детдом, а сама откуда пришла. Ромка из- за тебя ушел, если бы тебя не было, то жил бы с Нюрой у меня (А Нюрка новая жена).
Ругались так они целый год, порой кидались друг в друга тарелками, но до драки не доходило. В конце концов, сил терпеть издевательства не осталось. Без прописки в чужом доме, на птичьих правах. Постоянно слышала:
-Уходи, уходи...
Пришла я в исполком, - рассказывает тетя Рита,- а там начальник жилотдела Благонравов. Сидит важный, глаз от бумаг не поднимает, слова не вымолвит. Только губы надувает и молчит. Я ему объясняю, что у меня две девки - малолетки. Живу у свекрови без прописки, и завтра, а может сегодня, окажусь на улице.
Он все выслушал, спрашивает у меня:
- Это все?
- Все говорю, все. Все, правда! Ей Богу не вру.
А он мне заявляет:
- А зачем вы, женщина, без прописки рожать вздумали. Вы что, совсем без ума?
Я подумала, про себя: " Ты дядя, думаешь что несешь? Это что же мне совсем не рожать, а может эту прописку, я еще лет двадцать ждать буду".
Он так играет, ручкой стучит ей по столу, и первый раз на меня посмотрел:
- Комнат в городе нет! - И резко так, как будто я глухая. Я онемела, чего на меня кричать, а он затем потише, совет мне дает:
- Вам женщина, надо помириться с мужем. Это для вас самый простой выход". - Со мной значит, говорит, но в глаза не смотрит.
-А у меня,- говорит тетя Рита, - как вспомнила я Романа, свекровь свою гадину, так внутри все и защемило, на глазах слезы.
- Дашь, - говорю я ему сквозь слезы,- ты мне, падла, комнату? Или я тебя здесь удавлю!
-Это во мне фронтовая жилка взыграла. Вспомнила как мы в лесах, на болотах гнили, а эта тварь, по броне в тылу свой зад спасал. Мне в коридоре, просители про него все рассказали.
Смотрю, он испугался, взял колокольчик со стола, позвонил им, секретаря вызывает, знак дает. И еще кричит:
- Вася, Вася, - это секретарь.
- Выведи эту бабу, а то она мне работать мешает.
- Ах, ты думаю, сучье рыло, все равно пропадать! Так я тебе щас "Первое мая" устрою! Будешь ты меня долго помнить!
Хотела ему морду расцарапать, а пока думала, что да как, прибежал Вася, здоровый жеребец рыжий, тянет меня от стола за руку и уговаривает:
- Пройдемте, пройдемте гражданочка, вы тут не одна! Какая вы гражданочка непонятливая. Уходите! Прием закончен, у нас обед!
Я ору, на весь кабинет:
- Убери лапы дядя, я еще не все сказала!
В коридоре народ весь собрался. В дверь заглядывают, что происходит?
А я продолжаю орать:
- Пускай мужик у меня кобель. Пусть ушел к другой, но он сука, не такой гад как ты. Он свою жопу, если будет война, спасать не будет!
Вижу, начальнику все это слушать надоело. Он встал из-за стола и говорит Васе:
- Хватай ее крепче ,и потащили. Так она никогда не выйдет.
Переживая этот момент, тетя Рита, спросила у матери:
-Лид, можно я покурю, а то, как я вспомню, так все в груди жмет
-Кури, кури,- отвечает мать, печальными глазами глядя на свою подругу.
Тетя Рита нервно затянулась, глотнула порцию сизого дыма и продолжила свое повествование:
-Кричу я, а сама соображаю, что с двоими уже не справлюсь. Думаю, вытолкнут меня в коридор, и "Прощай" не скажут. Хватаю я тогда со стола чернильницу и плесь -начальнику прямо в морду.
- Получай, говорю, падла, за меня, за детей, за Романа......... (Никак я тогда Романа забыть не могла, любила его дурака, ох как любила).
И так удачно попала, почти все чернила на нем! Благонравов, стоит у стола, костюм у него светлый серый. А после как потекли чернила, костюм грязный, а он, дурак ,стал их еще размазывать. И сам уже весь в чернилах. Даже за ухом чернила. А лицо белое, белое как бумага. Не ожидал он, что я такое сотворю.............
Вася меня тянет за дверь, ну просто цирк. Я сопротивляюсь, хватаюсь рукой за плакаты, все, что было, на стенах навешено все сорвала. Тащит меня этот Вася, а сам кричит:
- Она, Дмитрий Степанович, ненормальная! - Орет, матом ругается, меня выталкивает, а я не иду. Вася ругается, а в глазах улыбка, и смех и грех.
-Мы для нее сейчас милицию вызовем, - объясняет начальнику Вася. Вытащил меня в коридор, усадил на лавочку, а мне на ухо шепчет:
- Ну, ты баба смелая. У нас такого еще не было, - и как рассмеется. Ржет этот Вася уже в полный голос. Даже посинел сердечный, еле водой отпоили.
Где-то минут через десять приехали архаровцы на машине. Вошли в приемную, потом ко мне и вежливо, аккуратно говорят:
- Вы что же, женщина нервничаете, зачем волноваться,- наверное, милиционеры боялись, что я и с ними что- нибудь сделаю.
Проводили, меня до машины, сесть помогли. Все так культурно, будто я, какой важный гость, повезли, но не в милицию, а в Абрамцево.
Мы с сестрой ее слушать уже не можем. Сползли со стула под стол и сами прыскаем под столом от смеха. Мать тоже хохочет и говорит:
- Ты Рит, чай то пей, а то он остынет.
А та разошлась, продолжает:
-Приехали, сдали врачам, ну думаю, сейчас свяжут и будут водой отливать. У нас слухи ходили, что в больнице дураков мучают. В ванную их сажают, держат по часу в холодной воде, чтобы пациент сдох побыстрее. Но меня не трогали. Правда, два укола сделали, таблетки давали почти горстями. Бабы - персонал, там строгий, следят, чтобы все выпила. А я и не сопротивлялась. Зато отъелась там за все эти годы. Каши, картошки там было навалом. Ничего, полежала, отдохнула немножко. А наша нянечка мне объяснила, что на работе больничный лист мне оплатят, (я уборщицей на пол ставки подрабатывала), ...
В больнице я только за девок переживала. Боялась, что их в детдом отдадут, и больше я их не увижу, но ничего обошлось.
Через месяц вышла, девчонки обе живые, здоровые. Только младшая, целый месяц меня не узнавала. Все пугалась и под стол пряталась. А ордер, мне участковый на работу принес. Наверное, Благонравова тот случай испугал сильно. И решил он больше со мной не встречаться. Я ведь больная. Дура!
Эти слова тетя Рита произносила резко, выговаривая по слогам:
- Бо -ль-на-я. Дуу-раа. Что с меня взять?..
И затем, повернув голову, корчила свое лицо, показывая, какая она Дура.
В этом месте, после слова дура, мы опять катаемся под столом. Тетя Рита ждет, когда мы отсмеемся, заканчивает:
-Вот так свою квартиру, я у них с боем взяла. - При этом она делала большие глаза и показывала большим пальцем за спину, в сторону исполкома.
Сестра, отсмеявшись, прощалась с нами и шла к себе домой. Тетя Рита с мамой обсуждали текущие дела знакомых. Я забирался в кровать ложился на подушку, подпирал щеку рукой и старался не пропустить ни одного слова. Они обсуждали поступки, какой- то Гали, затем Алевтины. О чем-то шептались, затем вновь говорили в полный голос:
- И что, на каком месяце?
- Не знаю на каком, но живот...
- Да, нет, может быть, ты не поняла, неужели уже поздно
- Да, поздно точно. Нелька, говорила Вале...
Дальше шел набор непонятных мне слов, затем опять шепот. Я слушал, слушал, а веки мои слипались сильнее. Приходилось бороться с приступом сна, когда Тетя Рита после местных сплетен, рассказывала новость из Москвы.
Медленно- медленно я засыпал, под тихую речь близких, родных женщин. Свет от лампы, и задушевная речь лилась и лилась. Над люстрой плыли радужные кольца, слова обволакивали меня, как тихая, колыбельная песня. Глаза слипались, и сон заботливо уносил меня, куда то далеко, далеко в другую реальность.