Я иду в густом дыму. Благо-уха-ет - не хуже выгребной ямы. И мне очень хочется поскорей убраться отсюда. Нужно как-то отыскать проход в то место, где я смогу, наконец, остановиться, почувствовать себя успокоенным. Пытаюсь всмотреться влево и вправо - ничего не видно. Но я точно знаю, что ещё рано. Поэтому не тороплюсь покидать каменистую тропинку, боюсь, что снова её не найду. Саму тропинку я тоже не вижу, но знаю - она там, внизу, под моими ногами.
Дым густеет, становится трудно втягивать в себя воздух и выталкивать его обратно. Идти стало тяжело - будто по дну банки с вареньем ходишь, хорошо, что запах не усилился, даже ослаб немного.
Спросить бы кого про дорогу отсюда. Хотя бы того старика, вон он стоит впереди шагах в тридцати.
Ха, в этом дыму я руки вытянутой не вижу, а как же старик виден? И он послушно растворяется в дыму. Пытаюсь бежать в том направлении, но варенье из дыма всё густеет... Проходит целая вечность, прежде чем добираюсь до того места. Старика нет.
- Здравствуй! - раздаётся прямо за спиной.
Резко оборачиваюсь - вплотную ко мне стоит парень в жёлтой рубашке с синими погончиками. Его горячее дыхание здорово раздражает. Поспешно делаю шаг назад.
- З... здравствуй, - отвечаю.
Парень снова приближается вплотную и смотрит прямо в глаза.
- А где старик? - интересуюсь, неприязненно отворачивая голову.
Парень тут же делает шаг и снова оказывается лицом к лицу. А дыхание - как из фена! Не выдерживаю и прикрываюсь рукой.
- Старик-то? Старик-то здесь! - по-старчески проскрипело со стороны парня. - А вот ты теперича куды пойдёшь?
Убираю руку - да, тот самый старик. А держится от меня чуть подальше давешнего парня.
Да, интересно выходит, он спрашивает у меня то, что я хотел спросить у него. Перспективно.
А старик продолжает:
- Путь ищешь? А ты повоюй сначала, - и исчез за дымом. Издали ещё донеслось пение: "Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!.." Ну, как же так? Убежал. А я даже про дорогу не расспросил.
Ладно. Иду в направлении смолкшей песни, то и дело наклоняясь до земли, пытаясь найти свою дорожку. Земля напоминает линолеум, чуть вытертый, а мне нужна настоящая, каменная дорожка. Только сейчас осознаю, что пока старик-парень был рядом, дым не мешал мне двигаться. Запах теперь совсем пропал, но воздух так сгустился, что, наклоняясь к земле, я отрываюсь от неё ногами, и приходится ждать, пока снова не опущусь. И всё чаще первой касается земли голова. Зато, выпрямляясь, я глубоко вминаюсь ногами в линолеум. Это приносит приятное ощущение мести.
Дым уже потерял однородность, теперь в нём различаются мириады точек. Вот одна приближается к глазам, и я вижу мужчину, одетого, как ниндзя, но только в белое. Белый ниндзя без конца выполняет боевой приём, вроде круговой подсечки сидя. Названий приёмов я не знал, в голову приходит слово "тодес", очень уж походит на этот элемент фигурного катания, только на порядок быстрее. И весь дым теперь состоит из этих белых ниндзя, и все немедленно меня атакуют.
Они такие крохотные, что меня разбирает смех. Всё же смеюсь немного нарочито, звук будто приглушён слоем ваты.
Это мне они не страшны, а вот моей коже - даже очень! В панике она разворачивается и бросается наутёк. Ниндзя тут же переключаются на мышцы. Те тоже сбежали бы, но их держат кости. И я их понимаю! Иначе очередь дошла бы и до них. Я их понимаю, но простить не могу!
И мышцам приходится несладко. Не обученные боевым искусствам, да ещё удерживаемые костями они не могли дать отпор. Ниндзя же всё крутят свои тодесы. Я ускоряю шаг, каждому ведь ясно: если эти твари крутятся волчком, значит, от них можно убежать! И вижу, что кое-что изменилось. Дым, нет, уже туман потерял свою липкость и стал похож на машинное масло. Руки и ноги теперь двигаются очень легко, даже слишком, они теперь перемещаются так быстро, что я не успеваю уследить за ними. По очереди беру их под контроль и начинаю маршировать, постепенно увеличивая амплитуду. Довожу движения до уставной чёткости, и тогда в голове раздался скрип старика: "Прямо!.. Раз, два, три... Раз, два, три..." Выполняю команду, правда, ноги по этому маслу сильно буксуют, и я с каждым шагом продвигаюсь не больше, чем на сантиметр.
Ниндзя теперь не до меня. Они тоже маршируют, летая в тумане, и встречаясь друг с другом, отдают по уставу честь в движении.
По мере моего продвижения голос постепенно затихает, а ниндзя начинают поглядывать в мою сторону. Перехожу на бег, максимально ускоряюсь, скорость продвижение сразу утроилась. Ниндзя понемногу отстают. Живём!
А линолеумная земля всё больше набирает скользкости, я уже не в состоянии держать вертикаль и наклоняюсь в разные стороны, часто почти до земли, а потом тяжело, большим усилием воли возвращаюсь в вертикальное положение. Промучавшись так бог знает сколько времени, я всё же приноравливаюсь вовремя прилагать волевые усилия и держаться ровно. Обернувшись, вижу, что от ниндзя ушёл совсем недалеко. Пока я ловил вертикаль, они выросли до нормального размера и теперь, злобно поглядывая, опять крутят свои фигуры шагах в десяти.
Припускаюсь, как только могу, а сам думаю: "Проклятые твари, я в полуметре от себя в этом тумане ничего не вижу, а их - так пожалуйста!" Моя скорость всё снижается, почва совсем не даёт опоры, но я знаю - нельзя сдаваться! Дышу паровозом, стучу сердцем, как затвором АКМ при автоматической стрельбе, лужа от стекающего пота тоже комфорта не добавляет. А в глубине мозга плавает фраза: "Медлительная страна! У нас надо бежать изо всех сил, чтобы оставаться на месте, а хочешь куда-то попасть - беги вдвое быстрее". Напрягаюсь и бегу вдвое быстрее. "И кланяйся, пока думаешь над ответом, - несётся следом. - Это экономит время!" Ну, дудки! Работаю конечностями с той же быстротой. Нельзя сдаваться. Умру, но сдаваться нельзя! И...
...вылетаю из тумана на открытое плоское место под палящим солнцем в чёрном небе. Скольжу по линолеуму, изображающему песок. Скорость, на которой я сюда выскочил, неописуема. Деревья слева и справа от меня проносятся пулями и свистят так же. Их мельтешение убаюкивает. По мозговым извилинам ленивой мохнатой гусеницей ползёт мысль: "Ге-лий... сверхтекучий... квантовый... ге... лий... - гусеница двигается всё медленней, ей явно мешают волоски, растущие на глазах. - И... воз-дух... кван-то-вый... не... ду-ет... ду... ет..."
Но тут туманная смазка на сандалиях кончилась, и я лечу кувырком.
Подробностей кувырка не помню. Просто - стою посреди пустыни. Деревья слева и справа, оказывается, бутафорские, нарисованы на кусках картона, держащихся на подставках. И ветер тоже бутафорский - шумит, играет листьями на деревьях, но не обдувает меня. Жарко, хочется пить.
С ностальгией вспоминаю свой дом с восхитительным водопроводом, город, работу и даже козла-шефа.
- Ты чего это стоишь спиной ко мне? - раздаётся сзади вопль шефа. Кроме Козла, он ещё носит кличку Клаксон.
Разворачиваюсь рывком. Передо мной кабинет шефа с багровым шефом впридачу.
- И как ты смел появиться без униформы? - продолжает орать Клаксон. - Здесь кабинет или нудистский пляж? Я замдиректора или кто тебе тут? Где мой отчёт?
Опускаю глаза - точно! - кожа не просто сбежала, она и одежду прихватила. А я стою перед шефом, как анатомический экспонат. В дверь робко стучатся, потом её приоткрывают, в щель проскальзывает кожа и, не переставая смущёно кланяться, пробирается ко мне и занимает своё место. Замечаю, что она здорово потрёпана. В тех местах, где продырявлена, тут же ощущаю боль, из ран начинает течь кровь, заливая униформу. Шеф брезгливо стягивает кожу у рта, потом не выдерживает и отворачивается.
Я пользуюсь паузой и припоминаю контрольные цифры отчёта. Начинаю докладывать.
- Вздоррр! Бррред! Спагет-ти на ушах! - взрывается шеф. - Где письменный отчёт? Мне перед главным доклад... это... Где МОЙ отчёт!
Терпелив я, конечно, но не до такой степени! И потом, откуда в пустыне кабинет, откуда в пустыне Клаксон?
- Заткнись! - ору ему. - Замри!
Шеф застывает молчаливой статуей. Только глаза живут - следят за мной. Жирная морда замёрзла маской брезгливого презрения. Я с удовлетворением подхожу почти вплотную.
- А теперь учти, - объясняю ему со спокойной ненавистью. - Ты это не ты.
Статуя послушно перетекает в новую форму. Теперь на меня с восторженной влюблённостью смотрит практикантка из планового. Чего она во мне нашла? С трудом удерживаюсь от того, чтобы проверить, насколько затвердела эта статуэтка.
- И не ты.
Теперь на меня смотрит трёхголовая псина с выражением скуки, злобы и преданности на мордах слева направо. Впрочем, живут глаза только на злобной морде. Это меня просто взбесило.
- Тут вообще ничего нет! - и судорожно делаю вдох, почувствовав, что падаю. Падаю в кромешно чёрной пустоте. Падение всё продолжается и продолжается. Затошнило даже. Постепенно до меня доходит - никуда я не падаю, просто вишу, и никого, и ничего больше нет. Один только я. В невесомости, что естественно полностью подтверждает первый закон Ньютона.
- Дом бы сейчас, - некстати мечтаю я. Некстати, потому что мой девятиэтажный панельный дом тут же появился и, быстро вращаясь, двинул ко мне.
- Назад, назад, в пустыню! - ору во всю глотку, не помня себя от отчаяния.
И стала пустыня, я сижу посреди неё, а дом пробивает с приличным землетрясением линолеум и пропадает в дыре. Мне не хочется туда смотреть. Впрочем, дыра тут же затянулась новеньким блестящим покрытием.
Как же я обрадовался этой пустыне, этому солнцу, даже этой жаре. И небо, вроде, немного посинело.
Я поднялся и бодро зашагал по бутафорскому песку мимо нежно шелестящих бутафорских деревьев.
И куда-нибудь приду. Куда бы ты не пошёл, куда-нибудь непременно попадёшь, если никуда не сворачивать. Главное - не сдаваться!