Аннотация: Свидание с дамой в белом - награда или наказание?
Среда. Его день. Он здесь достаточно быстро потерял счёт дням, но за днями недели теперь следит ревниво, нетерпеливо торопит солнце и все светила на небе, лишь бы наступил скорее этот день.
Солнце, звёзды, луна. Единственные его товарищи. Они рядом каждый день. Только иногда они упрятаны в облачную темницу. Но их часто выпускают на свободу. Зато к ним не приходит она.
Его бросили сюда где-то полгода назад, в разгар весны. Поначалу особой разницы со своим маленьким замком он почти не ощутил: такие же стены из грубо тёсанного камня, тот же полумрак, еды вопреки ожиданию давали вполне достаточно. Выйти он не мог, так он и дома всегда отшельником сидел. Травка, птички - это его никогда не прельщало. Только книг здесь его не было. Зато были допросы и пытки. Он недоумевал, зачем он, отпрыск обнищавшего рода, понадобился новому королю, узурпатору, убившему своего дядю-короля собственными руками. Пытки продолжались месяца два, впрочем, избегая калечить, да и цепей на него не надевали, а их звон то и дело раздавался в коридорах этого мрачного места, когда кого-то вели по ним. Потом его до конца лета оставили в покое. А потом пришла она.
Он встречал её раза два, будучи в гостях у кого-то из соседей. Неудивительно, он вылезал из своей берлоги нечасто. Спокойная, с лёгкой снисходительной улыбкой разглядывала гостей, будто сама хозяйкой была, а вовсе не гостьей. Всегда одета в белое, словно в постоянном королевском трауре. Она была одинока, весьма богата, сомнительное положение незаконной дочери короля, не допускавшего её к себе, не мешали смотреть на мир прямо и дерзко.
Могла ли она его заметить тогда? Он сомневался в этом.
Но пасмурным осенним вечером тюремная дверь отворилась, вошёл охранник, приказал знаком подняться с постели, потом вошёл немолодой слуга, неся тюк и корзинку. В тюке оказались тюфяк, подушка и чистое постельное бельё, всё это слуга постелил на кровать. Потом достал из корзинки вино и еду, разложил на столе, поклонился и вышел, следом вышел охранник. И тогда вошла она, спокойно и снисходительно осмотрелась, кивнула узнику, обернулась к двери, которую тут же поспешили захлопнуть.
Они почти не разговаривали. Казалось, она наслаждается его ошеломлением. Разумом он понимал, что такой как она здесь не место, но она держалась так уверенно и естественно. Она непостижимым образом стала частью того, что его окружало, но частью отделённой от этого.
Он ел, мало обращая внимания на еду, он разглядывал её невозмутимо улыбающееся лицо, безупречно белое платье, заглядывал в глаза. Её взгляд был открыт и в то же самое время непроницаем. Он ждал, когда она сама заговорит, объяснит происходящее, но этого всё не происходило.
Потом она разделась, терпеливо разбираясь в хитростях своего одеяния - сразу видно, что она не привыкла обращаться с одеждой сама. Но когда он захотел помочь, остановила взглядом. Подсела рядом с ним, взяла за руку. В этот момент ему стало стыдно, что он рядом с ней такой грязный, со спутанными отросшими волосами и бородой, с обгрызенными ногтями - стричь их было нечем. Она помогла ему справиться с собой и осталась почти до рассвета.
Ещё затемно в дверь заскреблись, она встала, оделась, снова не подпустив его себе помочь, потом легко стукнула в дверь и вышла, ничего не объяснив. Вошёл слуга, поклонился, собрал остатки ужина в корзинку, свернул постель и тоже вышел. Напоследок заглянул охранник - другой, видимо сменился - проверил, всё ли в порядке в помещении, нет ли чего лишнего, и захлопнул дверь.
Узник не стал задаваться вопросом, что это было. Он жил теперь воспоминанием ночи. Это было чудо, так и следовало принимать.
А через неделю чудо повторилось. Незадолго до заката охранник вошёл и так странно посмотрел на узника, что у того гулко в предчувствии заколотилось сердце. Оставшись один, он попытался как-то умыться водой из кувшина, потом принялся обтачивать ногти о шершавый камень стола, а когда дверь открылась, попробовал пригладить рукой волосы. Последнее оказалось излишним, она принесла с собой костяной гребень и сама расчесала ему волосы и бороду. Было больно, но он воспринимал эту боль с блаженством. Впрочем, гребень она ему не оставила.
Ночью он спросил, как она сюда попала. Заплатила стражнику, улыбнулась она. Ему пришлось удовольствоваться этим. Хотя поверить в это было невозможно. Слишком многим и слишком много пришлось бы платить. За чудом явно проглядывалась воля короля. Но почему? Чем он так важен королю? Неужели это чудо является всего лишь поощрительной подкормкой укрощаемому коню в сочетании предыдущими пытками? Нет, так думать не хотелось, пусть будет, как она сказала - просто заплатила стражнику.
Придёт ли снова, спросил он, когда уходила. Она не ответила.
Но пришла. И снова, и снова пришла.
И теперь он ждал вечера среды. Самое страшное время, время, когда он сходил с ума.