Глинский Семен : другие произведения.

Перфоманс

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Семен Глинский
Перфоманс
роман

1

   Добежав до середины Дворцового моста, Варвара остановилась, чтобы перевести дух и попрощаться взглядом с ангелом, стынущим в вышине, в серебряных с чернью облаках. Закрывшись золотым крылом от ледяного ветра, он с трудом удерживал равновесие на кончике шпиля. Ангела, несущего нелегкую службу в небе над Санкт-Петербургом, Варваре Петровне было жалко до слез. Но еще жальче было себя, самую разнесчастную бабу на свете. В этом вопросе она резко расходилась с абсолютным большинством своих знакомых, хотя спорить с ними не пыталась. Они верили ее глазам, и любой бы поверил. Что-то похожее на счастье плескалось в глубине темных, как промоины в невском льду, зрачков. Какой-то таинственный свет пробивался через тонкую и прозрачную, как костяной фарфор, кожу лица. Не красотой, на которую не было и намека, чем-то другим притягивало к себе ее лицо. Многие бились над разгадкой. Сходясь с ней, мужики бросали семьи, запивали надолго. Изводили ее и себя. По большому-то счету, вряд ли долю ее можно было назвать счастливой.
   Вот и сейчас, обмотавшись деревенским вязаным платком, на котором от ее дыхания успели уже намерзнуть сосульки, пряча руки в рукава старенькой кроличьей шубки, поскальзываясь на льду, покрывшем тротуары после вчерашней оттепели, она торопилась домой, чтобы согреть остатками своего тепла еще одного несчастного.
   Рискуя нажить неприятности вроде разных выговоров, устных и письменных, лишения премии и прочего, сбежала с работы, не дождавшись конца ночной смены. Бросив огромное родильное отделение. Почти сотню крошечных, только что народившихся человечков, остро нуждавшихся в ней, препоручила заботам безотказной Паши, санитарки пенсионного уже возраста, не очень грамотной и не слишком чистоплотной. Совесть, конечно же, ее мучила.
   Лишь бы успеть, лишь бы он не натворил чего до ее прихода. Немногим больше месяца прошло с того злосчастного утра, когда вот так же вернувшись с ночного дежурства, она нашла Степу под окном, тяжело привалившегося к батарее, в луже крови, растекшейся по паркету и казавшейся черной. Он весь был обсыпан мелким и крупным стеклом. Большой серповидный осколок, воткнувшийся под ухом, блестел в лунном свете, как сережка. Страх сковал ее и, войдя в комнату, она застыла у порога, не в силах даже поднять руку и включить свет. Ветер задувал через разбитое стекло, на голове у Степы шевелились волосы. Он, как ей показалось, начал уже коченеть. Она двинулась не к нему, а, пятясь задом, вернулась в коридор. Заставила себя снять трубку и набрала номер, который разрешала себе набирать только в экстренных случаях. Случай был как раз тот самый.
   Через двадцать минут она уже открывала входную дверь, услышав на лестнице тяжелые шаги, и впускала в квартиру доктора Владиславлева, огромного, как доставшийся ей по наследству от бабушки Леониды четырехстворчатый шкаф. Доктор едва не раздавил ее в тесной прихожей. Скинул на руки воняющий мокрой псиной полушубок, включил свет и, нагнувшись над Степой, приложился ухом к груди.
   - Дышит, - удовлетворенно крякнув, сообщил он. - А вы, мадам, уже записали его в покойники. А ну-ка, тащите сюда нашатырь... йодоформ, хлороформ... вату, корпию... что там есть у вас в дому? Согрейте воды. Принесите из прихожей мой чемоданчик с инструментами. Ну, чего стоишь? - прикрикнул он на нее. - Двигайся - и поживее!
   Он сильно изменился за те семь или восемь лет, что они не виделись. Вполовину прибавил в весе, а волос, которыми он старательно прикрывал лысину, осталось вдвое меньше против прежнего. К привычным для ее обоняния запахам пота, обильно струившегося по его мощному торсу, и хирургического отделения, где доктор кромсал несчастных женщин, прибавился сладковатый аромат французской туалетной воды.
   - Ты стал носить галстук, - подавая ему чемоданчик, сказала она. - Выглядишь неплохо. Ева оказалась хорошей женой?
   - Ева?! - удивился он. - Мы прожили вместе только один год. Я разве не знакомил тебя с Мусей?
   Доктор начал с того, что выдернул осколок, сидевший в голове Степы. Из раны выступила кровь, и доктор промокнул ее марлевым тампоном, предназначенным, вообще-то, совсем для других целей.
   - Правильно, Варвара, - одобрил он. - Вещь стерильная. Вишь, и для мужика сгодилась. Бинт-то у тебя найдется или будем резать дамское белье?
   Резать ничего не пришлось. Бинта и ваты она много принесла с работы. Просто не сразу смогла вспомнить, где у нее что лежит. Больше всего боялась, что нечем будет обработать раны, если Степа в ее отсутствие добрался до спирта. Повезло, бутылку он не нашел.
   Варвара смотрела, как движутся пальцы хирурга. Ими нельзя было не залюбоваться. Работали быстро, точно, уверенно, как группа цирковых гимнастов. Стоя у него за спиной, она ассистировала, подавая пинцет или вату, смоченную спиртом, нитки и иглу. Снова, как в те далекие невозможные годы, когда она не была чем-то самостоятельным, а только его продолжением, второй парой рук, глаз и ушей, и не мыслила себя как-то иначе. И ей казалось, что так будет всегда.
   - Ты все там же работаешь? В Снегиревке? - спросила она, отыскивая у него в кармане пиджака пачку "Беломора". Вынула папиросу, вставила ему в рот и, чиркнув о коробок спичкой, дала прикурить. О том, что он хочет устроить перекур, догадалась за мгновенье до того, как он собрался сообщить ей об этом. На лице у него появилась блаженная улыбка. Она очень хорошо его понимала. Сама курить бросила только недавно, причем с большим трудом. Пришлось бросить - какие-то пятна темные нашли в легких.
   - Нет, - мотнул он головой. - Давно оттуда ушел. Точнее сказать, ушли. Выперли с треском. Я, кстати, очень благодарен им за это. Сам бы я, наверное, не скоро еще решился. Привык уже тянуть лямку. Предложений-то много разных было, звали в кооперативы всякие... Мне все сомнительным казалось, несерьезным, чем-то вроде "Рогов и копыт". Зато теперь у меня своя фирма.
   До нее доходили периодические слухи о скандалах, связанных с его именем. Вроде бы он сказочно разбогател, продавая за границу кровь и плаценту беременных женщин. И даже уголовное дело на него будто бы было заведено. Слухам этим она отказывалась верить.
   - Фирма твоя, наверное, "Евой" называется? - не без легкого сарказма спросила она.
   - Точно, - подтвердил он. - Создавали вместе с женой. Потом она, правда, перебралась в другие края. Загорает теперь на солнышке. Круглый год нагишом разгуливает. Название менять - дело хлопотное. Да и нравится оно мне.
   Она помогла ему снять со Степы пиджак. Он расстегнул пуговицы залитой кровью рубашки - и нахмурился. Живот был разрезан крест накрест, как будто Степан попытался сделать себе харакири.
   - Черт... Будем надеяться, что внутренние органы не задеты. Лучше бы, конечно, отправить его в больницу. Но и тормошить сейчас не хочется. В любом случае необходимо перелить кровь... думаю, много потерял. - Он послушал сердце и, приподняв веки, заглянул Степе в зрачки. - Ладно, - принял он решение. - Кровь мы ему и здесь сможем перелить. Сейчас позвоню - доставят.
   Кровь привезли через десять минут. "Молодцы, - отметила про себя Варвара. - Оперативно работают. У нас в клинике с этажа на этаж доставляли бы дольше. Правильно я все-таки сделала, что позвонила ему".
   Спокойная и уверенная в себе молодая сестра быстро установила капельницу. Нашла на руке у Степы вену и воткнула иглу. Степан по-прежнему был недвижим, только грудь едва заметно поднималась и опускалась при каждом вдохе и выдохе. Но меловое лицо начало уже розоветь. Дрогнули веки, и он наконец-то открыл глаза и посмотрел бессмысленно на Варвару и хлопотавших около него незнакомых людей в белых халатах.
   - Ну вот, - весело сказал Владиславлев. - Оживаем понемногу.
   - Варя, - прошептал Степа. - Что со мной? Что случилось? Я ничего не помню.
   - Ничего, мой родной, ничего. - Наклонившись, она погладила его по плечу. - Все будет хорошо. Разбилось стекло. Ты поранился.
   Он снова уронил голову.
   - Отлежится, - уверенно сказал доктор. - Я, кстати, так и не понял, как он умудрился вмазаться в стекло. За бабочкой погнался?
   - За звездой, - грустно улыбнулась Варвара. - Сказал, что душа его улетела на Венеру и ждет его там. Каждое утро зовет. Венера ведь утренняя звезда?
   Владиславлев вздохнул тяжело.
   - Сегодня, вроде, и звезд-то не было. Я, по крайней мере, не видел ни одной. У меня над Саперным переулком небо было пасмурное.
   Она вопросительно посмотрела на него.
   - Мне пора, - сказал он. Медсестру зовут Тоня. Она останется здесь - подежурит. Если что понадобится - звони.
   - Может, хоть чаю попьешь? - спросила Варвара. - Я даже не угостила тебя ничем - в суматохе этой.
   Он отрицательно помотал головой.
   - В другой раз. Муся там уже волнуется, наверное. Ночью-то меня теперь из дома редко выдергивают.
   Она развела руками.
   - Извини, Лева, что потревожила тебя. Мне нечем тебя отблагодарить. Я твоя вечная должница. Ты снова меня спас. Одна я бы с этим не справилась.
   - Перестань, - обматывая шею шарфом и надевая полушубок, отмахнулся он. - О каких долгах ты говоришь?! Ты всегда можешь на меня рассчитывать. Нет, правда, звони. В любое время. А мужик твой оклемается. Пить только много ему не давай. - Пошел к двери и у порога остановился. - Кстати, насчет работы тоже можешь мне позвонить. Небось, копейки у себя в клинике получаешь. Мы лучше печемся о своих сотрудниках, чем твое начальство. Переходи к нам.
   - Спасибо, Лева. Я подумаю. - "К кому это - к нам? - мысленно переспросила она. - К вам с Мусей? Сам ведь говорил, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Высохла та река. Теперь и русла даже старого не найти".
  

2

  
   Навстречу двигался кто-то высокий, в длинном черном пальто с поднятым воротником, поверх которого был повязан белый шарф. Широкополая шляпа была низко надвинута на лоб.
   Занятая своими мыслями Варвара мельком глянула на него, и через несколько мгновений незнакомец растаял бы в утренних сумерках, не оставив в памяти никакого следа. Но неожиданно она поскользнулась и упала бы, наверное, на чугунные перила, если бы мужчина не задержал ее. Даже не он сам, а подставленный им локоть, воткнувшийся ей в грудь. Она охнула от боли, на секунду повисла на нем, схватившись руками за его железные плечи и уткнувшись лицом в ворсистую ткань пальто. Он посмотрел на нее удивленно и строго, глаза блеснули холодно в узкой щели между полем шляпы и седой от инея бородой, закрывавшей нижнюю часть лица. Молча оторвал ее от себя, поставил на тротуар и пошел дальше. И не оглянулся.
   Он показался ей странным, и ее задело его равнодушие. Обычно мужчины ведут себя с ней совсем иначе, чаще пристают, чем наоборот, а этот либо отмороженный, либо и не мужик вовсе. Хотя о том, что под этими поношенными одежками прячется женщина, догадаться, конечно, непросто, но настоящий мужик бы сумел.
   Смог же, например, Степа, и ему хватило доли секунды, за которую она промелькнула за стеклами его автомобиля. Кстати, одета она тогда была не лучше, чем сейчас, и тоже возвращалась с работы, невыспавшаяся, с синяками после ночного дежурства. Степа проскочил перекресток по красному и должен был еще прибавить газу, но вместо этого нажал на тормоз, а после дал задний ход.
   - Виноват, мадам, я не задел вас? - спросил он, приоткрыв дверцу и высунув наружу рыжий чуб. - Вы совершенно правы - нужно ездить потише. Разрешите загладить вину. Я подвезу вас. Вы где живете?
   - Спасибо, - отказалась она. - Я уже почти пришла. Я живу за углом.
   - Тогда я обвезу вас вокруг квартала, тем более что здесь нет левого поворота, а я уже нарушил один раз и больше не хочу. И если мы не успеем познакомиться за один круг, можно будет сделать два или сколько угодно. Вы меня не боитесь? Тогда садитесь.
   - Хорошо, - сказала она, усаживаясь рядом с ним. - Довезите меня, но делать круги мы не будем. Глупо, да и незачем жечь бензин. Лучше зайдем ко мне, зажжем газ и сварим кофе. Поговорим за завтраком, если вы в самом деле хотите со мной познакомиться.
   По краям тротуара лед был раскатан не так сильно, как посредине, и она решила держаться поближе к перилам, чтобы ухватиться за них в случае чего. Варвара миновала уже середину моста, из тумана ей навстречу вышло подсвеченное прожекторами здание Адмиралтейства, и теперь она смотрела только на шпиль и плывущий по небу кораблик.
   Какая-то непонятная сила заставила ее замедлить шаг и, перевесившись через чугунные перила, посмотреть вниз, на лед, серевший под мостом.
   Она увидела прямо под собой человека, лежавшего неподвижно, вниз лицом, и сердце сжалось от предчувствия беды. Ей показалось, что волосы на затылке у покойника рыжие, и она сразу же признала в нем Степана. Не зря она спешила - и все равно опоздала. Он надумал ее встречать и, не дождавшись, а может быть, увидев, как она обнимается с каким-то мужиком, сиганул с моста. Угораздило ее влюбить в себя психа.
   Что делать? Куда бежать? На набережную - и по льду к нему? Искать автомат и звонить в скорую? Тихо, сказала она себе, не психуй. Может, это и не он. У Степана дубленка рыжая, такая же, как волосы, чуть-чуть посветлее. А на мертвеце - черная. Хотя это, возможно, сумерки меняют цвета. А если Степа все-таки дома, и она только время впустую потеряет на всю эту возню с покойником. Кончится действие снотворного, что ему одна таблетка, такому-то бычине... нужно было дать две... И... выйдет в окно, как в прошлый раз. Нет, нужно бежать домой. Как Владиславлев любил говорить: "Думайте всегда только о живых".
   Она помнила, что на углу Адмиралтейского и Невского стоит телефонная будка и, добежав до нее, рванула разрисованную инеем стеклянную дверь. С потолка свисали голые провода, даже аппарата не было, остался только черный квадрат на стене, где раньше висел телефон.
   С тобой могут делать все что угодно - насиловать, убивать. И никто не придет на помощь. Не дозвонишься и не докричишься. Не только милиции, на улицах вообще нет людей. Не считая, конечно, проституток и алкашей. И это в самом центре города.
   Улица Гоголя, недавно переименованная в Морскую, была превращена в огромный котлован - здесь заново прокладывали канализацию. Идти по ней можно было только очень медленно, прижимаясь к фасадам офисов и банков, прятавшихся за решетками и казавшихся нежилыми. Наконец она свернула в родной двор и увидела свет в окнах своей квартиры. Степа проснулся - и он ждет ее. О том, что он мог уйти, не погасив свет, она подумала только тогда, когда, поднявшись по стертым ступенькам на свой этаж, полезла в сумочку за ключом. Он, кстати, ей не понадобился - дверь не была заперта.
   Степана, живого и невредимого, она нашла на кухне. Он спал, уронив голову на стол, и его коротко остриженный рыжий затылок блестел в свете низко висевшей лампы, как медный чайник. Тот самый чайник, что испокон веков стоял на полке, над плитой, рядом с самоваром и старой кофейной мельницей. Как и все остальное в этой квартире, он перешел к ней по наследству. Она всегда думала про него, что он слишком и, пожалуй, даже вызывающе ярок, а красный оттого, что постоянно на кого-то или на что-то обижен. Когда она была маленькой, называла его глупым. Степа был похож на него не только цветом волос, но и характером.
   Он был одет. Выходил на улицу, причем совсем недавно. Воротник рыжей дубленки, которую, вернувшись домой, он почему-то не снял, был мокрый, а лужи на полу от растаявшего снега, принесенного на ботинках с улицы, не успели еще высохнуть.
   Услышав ее шаги, он оторвал голову от стола и, повернувшись к ней, улыбнулся несмело, словно не веря, что это не сон.
   - Ну, наконец-то... Я ждал тебя, ждал... - Он попытался ее обнять, но она выскользнула у него из рук, оставив ему вместо себя кроличью шубу.
   - Ты почему в одежде? - спросила она, устало опускаясь на стул. Ноги уже отказывались держать. - Выходил куда-то?
   - Ну да, - смутившись, сказал он. - Ходил тебя встречать. Ждал на набережной, у моста. Целый час стоял... Замерз. - Он хлюпнул носом. - Потом подумал, что ты уже, наверное, дома... Как-то разошлись...
   - Ага, разошлись, - кивнула она. - Ставь, Степа, чайник. Я тоже замерзла и устала жутко. Торопилась - бежала к тебе бегом.
   Степан наклонился и поцеловал ей руку. Она осторожно провела кончиками пальцев по шраму, розовевшему под ухом.
   - За меня боялась? - спросил он, заглядывая ей в глаза. - Варя, Варечка... - Он опустился на корточки и положил голову ей на колени. Она продолжала гладить его шрамы. - Не бойся. Больше я такой глупости не сделаю. Нет, правда. Ты мне веришь?
   - Верю, конечно, - сказала она, поднимаясь и забирая у него шубу. - Пойду переоденусь - и будем завтракать. - Она всплеснула руками: - Черт! Надо же позвонить... Там человек лежит на льду, под мостом. Вдруг он еще живой. А я тут с тобой сижу, чепуху всякую болтаю.
   - Какой человек? - спросил он. - Почему он там лежит. Скинули, что ли?
   - Не знаю, - пожала она плечами. - Может, и сам спрыгнул. Как это произошло, я не видела. Я чисто случайно вниз посмотрела. Обычно я к перилам близко не подхожу, а сегодня скользко очень...
   Степан пристально посмотрел на нее.
   - Слушай, Варвара, а он часом не рыжий? Он не похож на меня?
   - Да ну тебя, - она махнула рукой. - Глупости говоришь. Почему он должен быть похож на тебя? И как я могла разглядеть что-то? Там же темно. Подумай своей бестолковой головой.
   - Подожди, Варя. - Она хотела уже идти, но он поймал ее за руку. - Я должен знать. Ты подумала, что это я. Так ведь?
   - Ну... да, - поколебавшись, сказала она. - Мне показалось, что волосы у него такого же оттенка, как у тебя. Но это ничего не значит. Ровным счетом ничего. Простое совпадение. И, кстати, дубленка у него черная.
   - А если это не простое совпадение? Что если это меня хотели скинуть? Охотились за мной и перепутали с кем-то? - Он заходил нервно по кухне, и она не знала, что ей обо всем этом думать. Степан всегда поражал ее резкими перепадами настроения и всевозможными смелыми гипотезами. Но человека, лежавшего неподвижно на льду, она видела своими глазами. И ей действительно в первый момент показалось, что он похож на Степана.
   - Ладно, - сказала она. - Ты мне немедленно все выложишь. Давно ведь обещал рассказать о себе. Я долго ждала. Время пришло. Все, Степа. Слышишь? О себе и тех людях, которые могут за тобой охотиться. Мы не ляжем с тобой спать, пока я не буду знать всю правду. Но сначала я позвоню в милицию и в "скорую помощь". Может, кроме меня, его пока никто не видел. А рассветет еще не скоро.
  

3

   Степан Трофимыч Кузенков в жизни своей ничего не боялся. Ничего и никого. Ни в школе, в которой, впрочем, проучился совсем недолго - до поступления в Суворовское училище. Ни в училище, из которого его отчислили за полгода до выпуска - за драку. Набил морду стукачу и подонку. Испачкал кровью белый парадный мундир, и его пришлось сменить на просоленную потом солдатскую гимнастерку. Два года отбарабанил в стройбате, и это были золотые денечки. Золотое среднеазиатское солнце пекло его рыжую голову. Золотой песок пустыни хрустел на зубах. Таяли во рту золотые дыни, которые они воровали прямо с бахчи. Мимо проходила дорога, точнее - караванный путь, и его рота должна была построить современную трассу - тридцать километров - от одного поселка до другого. Дорогу заносило песком, она никак не хотела углубляться в пустыню, обрываясь сразу за поселком, в котором жили таджики, черные, как уголь. С дикими пугливыми туземками долго не удавалось наладить контакт, но постепенно дело пошло на лад. Они стали отвечать на приветствия и подпускать к себе ближе, чем на десять шагов. Однажды был взят и последний рубеж. Ни черта он тогда не боялся. Ни угроз мстительных родичей, ни ножа, блеснувшего в темноте, ни пули, выпущенной из охотничьего ружья. Фортуна любит смелых и отчаянных.
   А теперь вдруг испугался. Мести женщины, не женщины - богини. Афины Паллады. Это он первый придумал называть так Нику Поладьеву, свою сожительницу, слишком уж легко доставшуюся ему, вообще без усилий. Эта обманчивая легкость и подвела его. Не распознав поначалу твердого как камень характера своей любовницы, он решил, что может позволить себе какие-то вольности, развлечения на стороне, необременительные кратковременные связи. Она это быстро пресекла. Странно, удивлялся он, почему до сих пор никто не понял, кто она такая на самом деле. А ведь она не скрывала. Говорила, что отец у нее грек, и когда-нибудь она обязательно вернется на историческую родину. Но только тогда, когда зашибет бабок столько, что сможет купить себе апартаменты не в какой-нибудь дыре, а в Афинах, в самом центре, неподалеку от Акрополя. "Там я снова верну себе расположение богов", - говорила она, упрямо сдвигая к переносице густые жесткие брови. Как он мог сомневаться? Достаточно было один раз увидеть ее строгий и словно вырезанный резцом классический профиль. Длинный прямой нос. Высокий алебастровый лоб. Черные, как ночи Тавриды, глаза, метавшие грозные синие молнии. Взглядом могла испепелить любого. И насчет отца не соврала. Действительно оказался греком. Он приезжал на недельку из Крыма по каким-то своим рыночным делам и останавливался у них. Они с Никой снимали тогда комнату на Обводном. А потом Степан сбежал от нее, слишком подавляла его своей железной волей. И вот теперь она ищет его, и до него дошли слухи, что грозится его убить.
   - Наверное, в самом деле сильно тебя любит. - Варя налила себе в чашку кипятка из окутанного паром чайника, стоявшего на плите. Опустила пакетик заварки, потрогала чашку - слишком горячая - пусть остынет немного, а то она всегда обжигается, торопится, вечно спешит куда-то. Бежала домой, к нему, к Степану, думала, его нужно спасать от него самого, а оказывается, за ним и другие охотятся. Во рту аж пересохло всё - от беготни и переживаний. Взяла чашку, сделала глоток и, конечно же, обожглась. Всегда с ней так.
   - Не знаю, - дернул плечом Степан, - чего тут больше, любви или ненависти? Но убить она способна - это точно.
   - Такая красавица, судя по твоим описаниям. - Варя сделала себе маленький бутерброд, намазав булку маслом, не потому, что хотела есть, а чтобы смазать обожженную губу. - Я ей не соперница. Ты можешь уйти от меня в любой момент.
   - Так ты, значит, не любишь меня - раз отпускаешь так легко? - Он заглянул вопросительно ей в лицо.
   - Ну что ты, Степа. - Она порывисто обняла его и прижалась намасленными губами к шее. - Перемажу сейчас тебя всего. - Вечно она спасает мужиков для кого-то, для других баб. Но никто и никогда не благодарит ее после за это, ни мужики, ни бабы. - Я к тебе по-настоящему привязалась, но бегать за тобой не стану. Не потому, что такая гордая, а как раз потому, что люблю.
   - Странная ты женщина. - Он удивленно посмотрел на нее, как будто она открылась ему еще с одной стороны. - Таких, как ты, очень мало. У меня еще не было.
   Она смутилась и, поднеся руки к лицу, энергично помахала ими, подгоняя холодный воздух к пылавшим огнем щекам. "И у меня тоже не было таких, как ты, - хотела ответить она, но в этих словах правды было меньше, чем лжи, и они застряли у нее в горле. - Нет, были... Сильных не было, а слабые были. Я подбираю их, беспомощных, растерянных, похожих на птенцов, выпавших из гнезда. Выхаживаю - и отпускаю на волю".
   Она походила по кухне, успокаиваясь, переосмысливая заново их отношения в свете новых фактов.
   - Конечно, тебе нужно где-то отсидеться, и я ничего не имею против того, чтобы ты прятался у меня... Но если ты думаешь, что это тебя хотели убить, значит, она или те, кого она наняла, тебя выследили. - Глаза у нее расширились, и ему было приятно, что она так испугалась - не за себя, как испугалась бы любая другая женщина, окажись она на ее месте, - за него. - Может, нужно пойти в милицию и рассказать там обо всем?
   - Ерунда, - решительно сказал Степан. - Никакие предположения и подозрения никого не интересуют. Что я им расскажу? Про богиню? Про Афину Палладу? Только посмеются. Кстати, у мафии в милиции есть свои люди, а Ника моя, как я теперь думаю, с мафией связана. И не на последних там ролях.
   - Ой, Степа, ты меня пугаешь. - Варя подошла к окну и, отодвинув занавеску, посмотрела вниз. Ей показалось, что какой-то человек, стоявший возле подъезда, увидев ее в окне, метнулся за угол и скрылся в арке. - Но нужно ведь что-то делать? Нельзя же просто сидеть и ждать
   - Сидеть мы не будем. Мы ляжем. Ты напилась чаю? - Он решительно взял ее за руку и повел в спальню. - Завтра покумекаем на свежую голову - как жить дальше. В любом случае - сюда они не придут.
   - Хотелось бы надеяться, - сказала она. - Минутку еще одну можешь потерпеть? Я все-таки позвоню - в милицию и в "скорую", а то меня потом совесть замучит.
  

4

  
   Досмотрев последний сон с погонями драками и стрельбой, и снова чудом оставшись в живых, Редькин открыл глаза. Как раз в этот момент мимо дома проезжала какая-то машина. Скользнув по окнам, фары выхватили из темноты большие часы, висевшие на стене. Длинная стрелка подпирала цифру "12", а толстая и короткая, споткнувшись, задержалась на цифре "5". Еще часа три можно было бы спокойно смотреть сны - машина за ним придет только в половине девятого, - но следователь не хотел рисковать. Вдруг бандиты все-таки достанут его в следующей серии и если даже не убьют, а только ранят - тоже мало радости. Валяйся потом на госпитальных койках. Хватит - належался уже. И с переломами, и с огнестрельными ранами, и с ножевыми. Последняя - совсем свежая. Осторожно касаясь пальцами, он помассировал рубец на левой стороне груди. След ножа, метившего в сердце. До сих пор отзывается болью, но это все-таки лучше, чем быть покойником и не чувствовать ничего. Ему здорово повезло. Нож скользнул по фляжке из нержавеющей стали, которую он постоянно носил во внутреннем кармане пиджака. А говорят, от алкоголя один вред. Его он спас.
   Плохо, что у него нет собаки. Он знает не так уж мало людей, которым собака помогает бороться с бессонницей. Например, соседа по лестничной площадке, чудаковатого профессора, хмурый несговорчивый кобелина-боксер каждое утро вытаскивает на улицу в половине пятого. Помотав часок по пустырям и помойкам, приводит обратно бодрого, с проветренной головой и свежими идеями. О собаке Редькин мечтает уже давно. Но пока он жил в коммуналке, были против соседи. Когда перебрался в отдельную квартиру, выяснилось, что у жены аллергия на собачью шерсть. Теперь вроде бы ничего не мешает, он даже смог бы, наверное, выводить собаку днем, потому что работает рядом с домом - в десяти минутах спокойной езды на автомобиле. Мешает только одно... Ему все кажется, что жена однажды осознает, что совершила ошибку, уйдя от него. Возвращаясь с работы домой, он всякий раз с надеждой смотрит на вешалку - не висит ли на ней лисья шубка, в которой она, разругавшись с ним, разгоряченная, не надев даже шапки, выскочила за дверь - и ее подхватила и унесла метель. Ни он, ни она не думали тогда, что дверь закроется за ней навсегда.
   Редькин протянул руку к пачке сигарет, лежавшей на тумбочке, рядом с кроватью. Одно из немногих преимуществ его нынешнего положения - то, что никто не может запретить ему курить в постели. И в эту минуту зазвонил телефон. Следователь поднял трубку, прервав громкую трель на первой ноте, словно он ждал звонка или боялся потревожить чей-то сон.
   - Петрович? Я тебя разбудил? - услышал он знакомый стариковский голос. - Извини, дорогой. По пустякам беспокоить бы не стал. Нам тут труп интересный подкинули. Не хочешь приехать посмотреть?
   - А вы далеко? - спросил Редькин.
   - Рядом... на Макарова... Думаю, что скинули с моста, но хорош, чертовски хорош... мне такие еще не попадались... - Старый медэксперт задыхался, хватая ртом ветер, свистевший над Невой. Давно уж на пенсию пора, но сам он никогда не уйдет. Говорит, что ощущает себя живым только тогда, когда каждый день видит покойников, и если не с чем будет сравнивать, он не сможет сказать определенно - жив он или мертв. А уволить его в голову никому не придет. В своем деле он лучший. По крайней мере, был когда-то. Но легенда-то, уж конечно, переживет его.
   - Не трогайте его, - крикнул старик кому-то находившемуся рядом. - Я еще не закончил осмотр.
   - Андрей Палыч, вы нас всех заморозите. - Редькин улыбнулся, услышав хрипловатый басок Ромашиной, вечно распаренной, толстой и продолжавшей набирать вес. Она жаловалась, что к каждому Дню милиции ей приходиться шить себе новую парадную форму. Это какой же нужен мороз, чтобы заморозить такое тело?
   - Зинуля, я вас умоляю. - Редькин живо представил, как Ромашина надвигается всем корпусом на тщедушного Петровского, заталкивая его в служебный автобус. Видел подобные сцены не раз.
   - Дай мне Зину на минутку, - попросил Редькин.
   - Старший лейтенант Ромашина, - бодро отрапортовала Зинуля. - Произвожу розыскные мероприятия по установлению личности трупа неизвестного лица и осмотр места происшествия... Здравствуйте, Николай Петрович, - с опозданием вспомнила она. - Бр-р... холодно... ветер тут такой жуткий...
   - Палыч говорит, труп у вас какой-то необычный.
   - Ага... не совсем ординарный... Хотите приехать посмотреть?
   - А есть на чем? - поинтересовался Редькин. Со своей развалюхой, честно отслужившей пятнадцать лет, он расстался еще прошлой осенью, а на новую машину денег пока не скопил. Пару годиков еще придется поездить на служебном транспорте. Если зарплату не повысят. Но на это вряд ли можно рассчитывать.
   - Ох, - тяжело вздохнула Ромашина. - Я бы в такую погоду из теплой постели ни за что бы не вылезла. Пришлю за вами "козла" - одолжу у ребят из местного отдела. Нам вас подождать?
   Мента за ним прислали совсем юного, еще неоперившегося. Только-только армию отслужил - в органах без году неделя. Во двор он не стал въезжать, а встал на улице, под номерным знаком дома. Редькин прошел по запорошенной снегом дорожке и остановился, напряженно вглядываясь в темный провал арки.
   Именно здесь на него напал тот ненормальный с ножом, и если бы не соседский боксер, возвращавшийся с хозяином с прогулки, ему бы худо пришлось. Он нащупал в кармане пистолет, который после того происшествия, выходя из дома, постоянно берет теперь с собой. Вообще-то говоря, штука тяжелая и не всегда уместная. Скажем, при походе в баню или во время утренней пробежки. Ничего не поделаешь. Придется терпеть некоторые неудобства. Пока придурок гуляет на свободе.
   Помедлив немного, он шагнул в арку.
   Парень дремал, опустив голову на руль, и обернулся с опозданием, услышав, что кто-то открывает дверцу и усаживается сзади. Если бы это был не Редькин, а бандит. Он уже несколько раз успел бы выстрелить водителю в голову или пустить в ход нож. "Неплохое пополнение пришло в органы, - подумал следователь. - Самая горячая точка, в которой пареньку пришлось побывать, видимо, камбуз".
   Город постепенно просыпался. Загорались окна. Осыпая себя голубыми искрами, прошли первые троллейбусы и трамваи, но машин на улицах и продуваемой ветром набережной было пока немного. Доехали быстро.
   - Я вас здесь высажу, - сказал водитель, затормозив у бронзового льва, положившего лапу на гранитный шар. - Дойдете?
   Редькин пожал плечами.
   - Попробую... авось не провалюсь.
   Подойдя к парапету, следователь увидел стоявший над центральным пролетом моста знакомый синий автобус, на котором группа криминалистов и судебных медиков обычно выезжала на место происшествия. В свете фар, с трудом пробивавшихся через взвихренную снежно-серую муть, мелькали человеческие фигуры. Их было много, и кто там толчется около трупа - через сумерки и сквозь метель разглядеть невозможно, но двоих он все-таки узнал. Похожую на снежную бабу Зинулю и Петровского, размахивающего руками, словно ветряная мельница. Спорят как всегда.
   Ступая в чьи-то следы, он начал осторожно спускаться по заваленным снегом ступенькам и, сойдя с последней, провалился в глубокий сугроб. С середины реки снег сдувало к облицованным камнем набережным и намело в человеческий рост. Он выматерил мысленно мента, не захотевшего довезти его до места. Автобус-то с работниками прокуратуры смог где-то съехать на лед и добраться до трупа.
   Выбравшись из сугробов, едва не угодил в полынью. "Следующий труп, которым займется бригада, будет мой".
   Его заметили, и, медленно объезжая черные промоины, автобус двинулся к нему навстречу. "Тоже рискуют, - с тревогой подумал Редькин. - Уйдут к чертям под лед".
   Лед выдержал. Оказавшись в автобусе, следователь увидел много знакомых и незнакомых лиц и, протягивая всем поочередно руку, удивлялся, что их так много. Работники прокуратуры, менты из местного отдела, спасатели, врачи, пожарники. Даже журналисты. Это в такую-то рань. Неслыханное дело. Обычно на место происшествия выезжает бригада из трех-пяти человек, а сейчас набился целый автобус. Видно, и впрямь происходит что-то необычное.
   - Ну и чем так поразил вас труп? - пробившись наконец к Петровскому, спросил Редькин.
   - Сейчас увидишь, - сказал старик и причмокнул. - Не труп - конфетка. - Он похлопал водителя по широкой спине. - Давай, дуй к мосту, но поосторожнее.
   - Да уж, Михеич, ты не гони, - попросил Редькин. - Мы еще на свадьбе твоей погулять должны. - Подтрунивать над водителем давно уже стало традицией. Михеич - закоренелый холостяк, к тому же убежденный. Блестя золотыми коронками, он улыбается вместе со всеми.
   На Петропавловке вспыхнул прожектор. Голубой луч скользнул по льду, и вдруг перед самым автобусом открылась черная вода и задымилась в призрачном свете, словно на нее вылили кипящее масло.
   Михеич вовремя затормозил, попятился и, взяв левее, объехал промоину. Мысленно осенил себя крестом и, подняв глаза к небу, поблагодарил ангела.
   Дорогу преградил занесенный снегом мент, поставленный охранять труп. Он посмотрел обиженно через стекло на сидевших в автобусе - катаетесь, вам-то хорошо, тепло, а мне тут на ветру каково...
   - Идемте, Петрович, - позвала Редькина Зина. - Посмотрите на красавца.
   Сидевший у входа журналист тоже встал, но Зина сказала строго:
   - Вы нам будете мешать. Оставайтесь в автобусе. - И добавила извиняющимся голосом, обращаясь ко всем остальным: - Мы по-быстрому... Скоро заканчиваем.
   Водитель открыл дверь, и Ромашина спрыгнула на лед, а Редькина задержал, поймав за локоть, старик.
   - Коля, это он, Шутник, - прошептал ему на ухо медэксперт. - Его рук дело... тот же почерк... намучаемся мы с ним.
   Дремавший рядом прокурор открыл глаза, посмотрел на следователя сонно и, подманив пальцем, сказал негромко, но так, что слышали все:
   - Постарайтесь разобраться с этим делом поскорей. Утром - ко мне на ковер. Доложите ваши выводы и предложения.
   Прокурора назначили недавно, и он плохо пока знал людей, как с кем разговаривать и что от кого требовать. Но нюх у него всегда был хороший, и он сразу почуял, что дело это с душком, без политического подтекста, но с душком, не случайно, словно вороны на запах падали, слетелись журналисты. Такие дела будоражат общественность, а она сейчас и без того взбудоражена. Тем более - выборы на носу.
   Редькин подумал, что утро уже началось, и день не сулит ничего хорошего. Требуют дело завершить поскорей, а он к нему еще не приступал. Даже с трупом пока не знакомился. Интересно, что в этот раз приготовил для нас господин Шутник?
  

5

  
   Редькин вспомнил, как это начиналось. С эпизода действительно комичного. С пропажи носа. Того самого, что красовался на лице майора Ковалева, и в одно прекрасное утро исчез. Почти как у Гоголя. Все потешались над бедным майором, и только ему самому было не до смеха. Он написал заявление, и убивавшаяся больше его самого жена отнесла бумагу в милицию.
   Со стола дежурного оперуполномоченного, лишившегося от изумления дара речи и молча показавшего гражданке Ковалевой на дверь, заявление перекочевало на стол капитана Ковалькова, мучительно и трудно выходившего из очередного запоя. Следователь решил, что сотрудники пытаются его разыграть.
   Очень уж колоритно выглядела стоявшая перед опером женщина. Пострадавшее от побоев лицо густо замазано белой краской и похоже на гипсовую маску. Один глаз подбит, и глазное яблоко барахтается в кровавом месиве. Другой - светлый и чистый, в капельках росы, как майская сирень. Ноги тоже разные. Левая - загипсованная от ступни до колена, в рваной тапке, словно бы мужская. Правая - тонкая, в изящной белой туфельке. Слушая потерпевшую, Ковальков то трезвел, стервенея, как свистящий над заливом ноябрьский ветер, то на него накатывалось алкогольное и теплое, как "Мартовское" пиво или июльская гроза. Его одолевали противоположные желания. Он был готов осыпать Ковалеву поцелуями и полевыми цветами. Но в следующую минуту хотелось сломать ей вторую ногу и размазать по лицу последний сиявший чистотой и невинностью глаз.
   - Как это исчез? - спрашивал Ковальков, поигрывая зажигалкой, сделанной в виде пистолета. - Сам? Без посторонней помощи?
   - Ну, это вряд ли. - Она дышала часто и прерывисто, как будто за нею гнались. - Наверняка кто-то помог. Я думаю, что муж был с ними в сговоре.
   - Вы мужа своего подозреваете? - спрашивал следователь, балдея от ее дыхания и близких губ, на которых пузырилась слюна. - У вас есть какие-то основания?
   - Вот. - Она показала пальцем на свой запекшийся глаз. - Вам этого мало?
   "Интересно, в какую игру меня втягивают? - спрашивал себя опер, но размягченные мозги варили кое-как, и он пока плохо представлял себе, куда может завести его разговор с интересной гражданкой. - Хочешь поиграть со мной, киска? Ладно, поиграем".
   - Так это он вас избил? А что послужило поводом?
   Она рассмеялась хрипло.
   - Его нос, конечно. Мы всегда ссорились из-за него.
   Она достала из сумочки пачку сигарет, вынула одну и, потянувшись к Ковалькову за зажигалкой, покачнулась неожиданно, вроде бы потеряв равновесие. Промахнулась мимо стола и оперлась рукой о его ногу, чуть повыше колена.
   - Ого, - снова выпрямившись, сказала она. - У вас тоже предмет. Я вас не ушибла? Извините бога ради.
   - Я не понял, - дав ей прикурить, сказал Ковальков. - Почему вы ссорились из-за его носа?
   - Вы его не видели. Это был не нос... Это была передняя часть корабля. Ростра, если хотите. Когда муж приходил в ярость, он срубал носом молодые деревца, попадавшиеся у него на пути. У него, конечно, были неприятности. Его постоянно принимали за лицо кавказской национальности. И били по этому самому лицу.
   - А кем он был на самом деле? - между прочим поинтересовался опер.
   - Мужиком, - улыбнулась она. - Простым русским мужиком. Мама у него из Сургута, а отца своего он не знал. Но что не грузин - это точно. Мать моего Алексея терпеть их не могла.
   - История, - задумчиво произнес Ковальков.
   - Это я уговорила его лечь на операцию. Если бы я знала, - вздохнула она. - Он своим носом гордился, говорил, что второго такого во всей России не сыскать. Это был как бы фирменный знак. Женщинам про такого мужика объяснять ничего не нужно. Какой нос - такой и предмет. У вас вот нос длинный - предмет тоже солидный. Ой, я, кажется, вас смутила.
   - Ну и что? Сделали вашему мужу операцию? - спросил опер, пытаясь спрятать нижнюю часть тела под столом.
   - Нет, - покачала она головой. - То есть в больницу-то он лег. Положили в отдельную палату - за деньги сейчас все можно. Часов около одиннадцати вечера пришла медсестра - сделала какой-то укол. Утром просыпается - ни носа, ни, извините, предмета. Ни медсестрички, которая укол делала. Врачи тоже ничего объяснить не могут. Мы, говорят, вашего мужа еще и не начинали к операции готовить. Акт вандализма.
   - Считаете, врачи виноваты?
   - Нет, - убежденно сказала она. - Врачи тут ни при чем. Я мужу не верю, майору моему затраханному.
   "Может, это она сама? - подумал Ковальков. - Месть или что-то еще. Уж больно честные у нее глаза".
   - Мне кажется, он заработать хотел, но его кинули. Теперь страдает, а рассказать все начистоту - духу не хватает.
   - Я с ним поговорю, - пообещал следователь. - Он уже дома?
   - Нет, пока в больнице. Будут лепить ему новый нос. Я позвоню вам дня через два, хорошо?
   - Звоните в любое время. - Следователь стал перебирать лежавшие перед ним на столе бумаги, сделав вид, что завален работой. Но когда дверь за Ковалевой закрылась, Ковальков подумал, что совершил ошибку. Нужно было, пожалуй, ее проводить. И по делу, возможно, удалось бы еще что-то выяснить, да и вечерок с ней тоже недурно было бы провести - чем-то она зацепила его. А теперь оставалось лишь одно - напиться.
  
  

6

  
   Покойник распластался на льду под самым высоким разводным пролетом моста, с которого его, очевидно, сбросили. Мешок из дорогой импортной овчины, набитый под завязку переломанными человеческими костями, мясом и требухой. Без документов, даже без лица, превратившегося в кровавую маску. Несомненно бывший при жизни мужчиной, но лишенный кем-то перед смертью не только общеизвестных признаков пола, но и поменявший некоторые части тела на женские. И кое-какие аксессуары, и обувь тоже. Из рукавов дубленки высовывались изящные тонкие кисти рук, в замшевых перчатках, с надетыми на пальцы поверх ткани серебряными кольцами. Из штанин мужских брюк торчали маленькие ступни, которые вряд ли могли служить опорой для крупного тяжелого тела. Кто-то надел на покойника женские туфли тридцать шестого размера, с удлиненными носами, на шпильках. Одна туфелька отлетела в сторону, метра на два, а другая каким-то чудом удержалась на ноге. На шее похожий на удавку длинный белый шарф. Шапки поблизости не видно, возможно, ее унесло ветром.
   - Рыжий, - присев на корточки перед трупом, констатировал Редькин.
   - Ага, рыжий, - подтвердила Ромашина.
   Оранжевые волосы на кончиках казались голубыми.
   - Натуральный? - Оба прекрасно понимали, какая это важная деталь. Естественный рыжий цвет в природе встречается не так уж часто.
   - Да вроде бы, - пожала она плечами. - Петровский взял уже на экспертизу. Как вам его ручки и ножки?
   - Симпатичные, - согласился Редькин. - А что с лицом? Разбито при падении?
   - Пока неизвестно. Старик думает, что его изуродовали еще до того, как скинули с моста, но не очень давно - раны свежие.
   - Следы какие-нибудь есть? - продолжал допрашивать Зинулю следователь, хотя и сам знал ответ. Ночь... что тут можно разглядеть. Да и затоптали уже, если и было что-то.
   - Ищем, - буркнула Ромашина. - Пока ничего.
   - Ладно, поехали, - махнул рукой Редькин. - Труп когда будете забирать?
   - Сейчас за ним машина придет... не тащить же его в автобус... Вы думаете, это Шутник? Вот навязался на нашу голову, маньяк хренов.
  

7

  
   Когда месяц спустя капитан Ковальков вышел наконец-таки из запоя и приступил к работе, на него навалили столько дел, что не было даже времени на то, чтобы позвонить мадам Ковалевой и поинтересоваться ее самочувствием. А уж о том, чтобы заняться носом, исчезнувшим с лица ее супруга, речь вообще не могла идти. Однажды следователь все-таки выкроил минутку и вызвал Ковалеву к себе. На этот раз сирень цвела в обоих глазах, но какая-то неживая, на нее дохнуло холодом, и глаза затуманились. А на скуле цвел синяк.
   - Как дела у майора? - спросил Ковальков. - Сделали ему новый нос?
   - Ага, - кивнула она. - Огромный, почти такой, как раньше, но прямой. Не нос, а монумент. Теперь он у нас ариец
   - А про похитителей ничего не известно? Кто это сделал и зачем? - Ковалькову, как и при первой встрече, хотелось покрыть поцелуями ее бледное лицо, а недавно появившиеся морщинки под глазами разгладить кулаками. - Майор молчит?
   - Нет, - покачала она головой. - Он уже много чего мне сказал... Что это я во всем виновата, и он напишет прокурору, а милиция бездействует...
   - Понятно, - сказал Ковальков. - Вы звоните, если узнаете что-нибудь новое.
   Он снова не решился проводить ее или назначить свидание, и, оставшись один, ругал себя последними словами.
   Жизнь вошла в привычную колею, и про исчезнувший нос, наверное, и не вспомнил бы никто, но неожиданно он всплыл опять и заставил говорить о себе весь город.
   То в одном районе объявится, то в другом. Накануне вечером его видели в Сосновой Поляне, а утром следующего дня он напугал до смерти двух старух, живущих по соседству в Веселом Поселке.
   Бабулька вернулась из магазина и, высыпав из пакета на кухонный стол сосиски, обнаружила толстый мясистый хрящ и не сразу даже поняла, что это тот самый нос, про который ей рассказывала дворничиха. Сосиски бабка, конечно же, вернула в магазин, но пару часов спустя нос непонятным образом перекочевал в свежевыпеченный хлеб, принесенный из булочной соседкой. У старухи не было зубов. Она срезала с каравая все горбушки, чтобы после отдать воробьям, и вдруг увидела торчащий из мякоти нос. Ей показалось, что он шевелится и собирается чихнуть. Втянул в себя запахи ее кухни, они ему не понравились, он морщился и выражал неудовольствие. Старуха открыла крышку мусоропровода, проведенного прямо в ее квартиру, - воняло оттуда действительно жутко. Выкинула хлеб с запеченным в него носом и перекрестилась на угол, где прежде икона висела. Иконку внучок пропил, балда двадцатилетняя, теперь из голой стенки только гвоздь торчит. Вот и кажет антихрист лики свои непотребные.
   Рассказывали и про женщину, возвращавшуюся поздно вечером с работы. Она села на остановке в троллейбус, темный и холодный. Давки в это время обычно не бывает, и ей не понравилось, что кто-то навалился на нее плечом. Она обернулась - пьяный, в заляпанном грязью плаще. Отодвинулась от него подальше и на всякий случай проверила карманы - кошелек и пенсионное удостоверение были на месте. Рука нащупала в кармане платок и потянула за кончик - чисто машинально, простуда прошла, но привычка вытирать каждую минуту нос осталась. Из кармана вывалился и шлепнулся на пол кусок резинового шланга. Как он мог к ней попасть? Недоумевая, она нагнулась и подняла. И увидела с ужасом, что никакой это не шланг, а Срган. Черный, толстый с лиловым набалдашником, принадлежащий здоровенному негру или, может быть, жеребцу. Она вскрикнула и отшвырнула грязный липкий предмет. Пассажиры зашумели. Дремавшая на переднем сиденье кондукторша подняла голову и, округлив глаза, смогла выговорить только одно слово: "Мамочка..." Постучала в стеклянную переборку, призывая на помощь водителя. Тот посмотрел через плечо и нажал на тормоза. Остановив троллейбус, водитель вышел в салон и призвал всех к порядку: "Спокойно, граждане! Сейчас доедем до отделения - там разберутся".
   Как же - разберешься тут, уныло думал Редькин. Ниточек, вроде бы, много, а потянешь - кончик сразу обрывается. Уж больно изобретательно и нагло действует преступник. Нарочно оставляет следы, которые никуда не ведут. Изгиляется.
   - Вы сейчас куда повернете - налево или направо? - спросил Редькин у Зины, когда они вернулись в автобус, и тот, осторожно объезжая промоины, двинулся к набережной.
   - Сначала Петра Борисыча завезем в прокуратуру. - Зинуля покосилась на прокурора, вызывавшего у нее ужас почти мистический. Когда он смотрел, как сейчас, замораживая взглядом, мурашки бегали по спине. И не только у нее одной. У прокурора и прозвище было подходящее - Гиперборей.
   "Мне сейчас в прокуратуре делать, вроде бы, нечего, - подумал Редькин. - В этакую-то рань. Заскочить, что ли, на пару часиков домой... Побриться и кофейку попить".
   Зина предложила свой вариант.
   - Может, зайдете сейчас к свидетельнице? Той, что труп обнаружила. Она здесь рядом живет - на Морской.
  

8

  
   Редькин долго давил на звонок, слушая, как за дверью рассыпает натужные трели электрический соловей. Хозяева не спали - в этом не могло быть никаких сомнений. Щелкая выключателем, зажигали и снова гасили свет. Топтались в прихожей - шаги то приближались, то снова удалялись. Впускать его не хотели - очевидно, у тех, кто тут жил, не было привычки принимать гостей по ночам.
   Он уже хотел уходить, но тут звякнула цепочка, и дверь немного приоткрылась.
   - Что вам нужно? - Голос был низкий и теплый. - Почему вы ломитесь в квартиру? Я сейчас милицию вызову.
   - Я и есть милиция. - Следователь вынул из кармана и, раскрыв, подержал перед щелью красные корочки. - Это вы труп обнаружили? Могу я с вами поговорить?
   - Как ваша фамилия? - За дверью все еще сомневались. - Степа, набери 02 и спроси - работает ли у них такой сотрудник.
   - Вам не ответят на ваш вопрос так быстро, - устало сказал Редькин. - Ладно, отбой. Я к вам днем зайду. Извините, что побеспокоил.
   - Хорошо, мы вам верим. - Женщина открыла дверь и посторонилась, впуская следователя в квартиру. - Входите. В самом деле, упустите время. Вдруг я смогу чем-нибудь помочь... Не знаю, правда, чем.
   Пока Редькин шаркал подошвами ботинок о коврик, снимал и вешал на крюк пальто, он успел осмотреться и сделать кое-какие выводы. Женщина живет не одна, но рыжий парень, разгуливающий по квартире в трусах, вряд ли приходится ей мужем или каким-то родственником. На вешалке полно женской одежды - для любых сезонов, а из мужских вещей только дубленка и зимние сапоги. Парень поселился здесь недавно, а прибыл откуда-то с юга. Выдает его не загар - солнце к рыжим прилипает плохо, а выгоревшие брови и ресницы, и как он щурится, прикрывая веками обожженные солнцем зрачки. В пользу того, что у парня были какие-то дела на Востоке, свидетельствует и еще одна интересная деталь. Наколка на плече - минарет и луна над ним. А на груди, испещренной ржавыми отметинами, выколот православный собор. Как-то плохо все это согласуется одно с другим.
   Женщина ждала в конце коридора, упиравшегося в стеклянную дверь - за нею горел неяркий свет, и, обогнув громоздкий шкаф, следователь двинулся на этот свет, как на маяк. Неожиданно дорогу перегородил рыжий.
   - Ну чего ты приперся? Мы только легли - а ты будишь. Жена с ночи - устала, как жучка. Чего тебе от нее нужно? Она не видела ничего. Какая такая у тебя срочность? Приходи днем - и позвони сначала.
   Женщина попыталась пробиться к следователю, но парень ее не пропускал.
   - Перестань дурить, Степан, - сердито сказала женщина. - Чего человека гонять... Пусть спрашивает - раз пришел. - Парень нехотя отступил в сторону, прижавшись к стене. - Проходите на кухню, - пригласила следователя хозяйка. - Вы, наверное, замерзли. Погода сегодня жуткая. Может, чаю выпьете?
   - Погода сейчас нелетная, - согласился Редькин. - Можно и чайку.
   По контрасту с тесной прихожей и узким коридорчиком кухня показалась даже слишком просторной, и он сразу почувствовал себя уверенно и свободно, как актер, очутившийся на большой сцене. Под высоким потолком горела яркая люстра, свет дробился в хрусталях и стекал по розовым занавескам. Синие окна были как бы частью декорации, за которой в качестве задника смутно рисовалась глухая стена и закрывавшая небо крыша. Женщина расставляла на столе бутафорские пузатые чашки, расписанные чересчур яркими розами. В нем всегда жила страсть к театральным импровизациям. Можно было попробовать разыграть небольшую семейную драму с классическим треугольником, а хороший у нее будет или плохой конец - это зависит от взирающего на них с небес автора. И ощущая себя героем-любовником, и предвкушая минуты успеха и овации, он тянул и тянул паузу, как учат великие режиссеры.
   Редькин плюхнулся на табуретку, стоявшую у окна, и, увидев на широком подоконнике керамическое блюдце с раздавленным в нем окурком, посмотрел вопросительно на хозяйку:
   - Курить у вас можно?
   - Курите, - разрешила она. - И я с вами покурю за компанию. Врачи не разрешают, но от одной сигареты, думаю, большого вреда не будет.
   Редькин вынул из кармана портсигар, подаренный на юбилей сослуживцами. Очень удобная вещь - сигареты не ломаются и в карманах не образуются залежи табака. Откинув крышку, протянул женщине.
   - Спасибо, - отказалась она, - я курю облегченные. - Обернувшись к двери, крикнула: - Степа, принеси мои сигареты. Возьми в спальне, в тумбочке.
   - Кстати, мы не познакомились, - сказал следователь. - Редькин Николай Петрович.
   - Я тоже Петровна, - улыбнулась женщина. - Варвара Петровна Замшина.
   - Очень хорошо, - улыбнулся в ответ следователь. - Мне, кстати, понадобятся паспорта. Ваш и вашего мужа. Это нужно для протокола.
   - Мы не расписаны, - смутившись, сказала женщина. Она как-то очень странно покраснела - кровь отлила от лица и прихлынула к шее.
   - Понятно, - кивнул следователь. - Штамп в паспорте ничего не меняет.
   Появился рыжий с сигаретами.
   - У тебя есть какой-то документ? - с тревогой глядя на него, спросила Варвара.
   - Только военный билет. - Парень весь как-то подобрался, напружинился. Попытался прочитать в глазах у Варвары, что она в его отсутствие успела ляпнуть про него. - Я не успел еще получить паспорт... ты же знаешь...
   - Военный так военный, - легко согласился Редькин, - какая разница. Вы ведь ходили встречать жену? - спросил он как о факте, не вызывавшем сомнений. - Значит, были у моста и тоже могли что-то видеть? Каких-то людей, или машина, может быть, проезжала?
   - Ходил, - сглотнув слюну, сказал рыжий. - Но мы разошлись. Я никого не видел... ничего подозрительного.
   Редькин на время потерял интерес к Степану. Закурил и сквозь прозрачную пелену дыма наблюдал с удовольствием за Варварой. Как она двигается по кухне - быстро, без лишней суеты и шума, успевая делать сразу несколько дел. Снимает с плиты закипевший чайник и, заварив чай, наливает в пузатые чашки. Ставит на стол вазочку с вареньем и, зачерпнув ложкой, пробует и облизывает пахнущие земляникой губы. Как сжимает липкими губами сигарету, протянутую Степаном, и наклоняется к Редькину, чтобы прикурить от его зажигалки. Как озаряется восковое лицо, почти насквозь просвеченное поднесенным к нему огнем. Как расширяются глаза - открылось первое светлое дно, песчаное в крапинках слюды, второе - каменистое, с тонкими золотыми прожилками, третье - застывшая лава, под которой пылает вулканический огонь.
   - Вам часто приходится работать по ночам? - спрашивает следователь.
   - Раз пять-шесть за месяц, - отвечает она. - Обычно я работаю до семи и возвращаюсь домой на троллейбусе, но сегодня сбежала пораньше.
   - Понятно, - кивает Редькин. - Торопились домой к мужу. Вы позвонили ему перед уходом?
   - Нет, - удивленно говорит она. - Я думала, что он спит.
   - А он, оказывается, не спал и вышел вас встретить. Выходит, он знал, что вы собираетесь уйти пораньше?
   - Нет, - отвечает Варвара. - Я и сама не знала - до самой последней минуты. Увидела, что небо красное в этой стороне. И несколько машин пожарных мимо проехало. Вспомнила, что перед уходом чайник ставила на плиту, а выключила потом газ или нет - не помню. Сорвалась - и понеслась.
   Парень пожимает плечами.
   - Ты говорила, что тебя, может быть, отпустят пораньше.
   - Тебе, наверное, приснилось, - говорит Варвара. - Жалко, что ты меня не встретил.
   Парень берет со стола пустую чашку и, подойдя к раковине, открывает кран с холодной водой, наливает доверху и выпивает залпом.
   "Очевидно, алкоголик, - думает Редькин, - и, возможно, тут не только водка, но и наркотики тоже. Следов уколов, правда, на теле не видно... курит или глотает какое-нибудь дерьмо".
   - А вы в каких войсках изволили служить? - спрашивает следователь.
   - В стройбате, - неохотно отвечает парень.
   - Срочником, что ли? - недоверчиво глядя на парня, спрашивает следователь. Парню на вид года тридцать два - какой может быть стройбат? Ему бы больше штрафбат подошел.
   - Сначала срочником, а потом контракт подписал - еще на три года. Послали в училище, закончил и снова вернулся в свою часть. Сам попросился - в стройбате тоже можно неплохо служить.
   - Понравилось?
   - Ага, понравилось, - кивает рыжий. - Места там красивые.
   - А теперь что? - спрашивает Редькин.
   - А теперь комиссовался, - отвечает парень.
   - Здоровье пошатнулось? - насмешливо смотрит на рыжего Редькин.
   - Ага, здоровье, - соглашается парень.
   "Куда-то он ходил ночью, - думает следователь. - Водку можно рядом с домом купить, а он дошел до набережной. Анашу искал или гашиш".
   Редькин гасит дымящийся окурок, подставив его под тонкую струйку воды, бегущей из крана. Ищет, куда бросить размокший чинарик. Мусорное ведро стоит под раковиной, в нем нет почти ничего - две пустые консервные банки из-под кукурузы и зеленого горошка, бумажная обертка от печенья. Опытный глаз следователя видит на дне и смятый фунтик, свернутый из старой пожелтевшей газеты. В нем могли быть семечки, но могла находиться и травка... хорошо бы его понюхать. Рядом блестит металлическая пробка, сдернутая с поллитровки. Тару Степа ликвидировал, а пробку выкинуть в окно не догадался.
   Но от самого парня ничем подозрительным не пахнет, напротив - бывший стройбатовец благоухает парфюмом, причем не дешевым. Алкоголиков и наркоманов обычно глаза выдают, но у рыжего они сощурены, и пойди разбери, что там в них отражается - реальный мир или призрачный, солнце или луна.
   - Садитесь пить чай, - приглашает мужчин хозяйка. - Только он, наверное, уже остыл.
   - Ничего, - говорит Редькин, - я не люблю чересчур горячий.
   - Знаете что, - сказала вдруг Варвара, - я ведь вспомнила. Одного подозрительного человека на мосту я точно видела. Я поскользнулась и упала на него - чуть с ног не сбила. Он показался мне очень странным. Бородатый, в черной шляпе, с длинным белым шарфом, похож на художника.
   - Ну и что в нем такого необычного? - спросил Редькин.
   - Не знаю, как это объяснить... Он отпихнул меня от себя. Обычно мужчины так себя не ведут... я говорю о настоящих мужчинах... вы меня понимаете, да? У него глаза, как две льдины... таким холодом меня еще никто никогда не обдавал... как будто в проруби искупалась... Такой мог бы убить... по необходимости, конечно... потому что он не сумасшедший, нет... Правда, может быть, вообразил себя гением или сверхчеловеком... Мне кажется, он художник... или, может быть, врач...
   - Интересно, - сказал Редькин, - то, что вы говорите, это очень интересно... может, это как-то поможет найти убийцу, хотя человек этот, скорей всего, случайный прохожий, такой же, как вы. Но все равно спасибо. За информацию...И за чай. - Он сделал несколько глотков. - Очень вкусный.
   - Страшно все это, - поежилась Варвара. - Труп этот на льду... Я перепугалась ужасно. Что-нибудь известно о нем? Кто он такой и за что его так? Или он сам спрыгнул?
   - Да нет, не сам, - покачал головой Редькин. - Помогли. А перед этим еще и изуродовали сильно. Документов при нем никаких нет. Кто он такой - мы пока не знаем.
   - Ну, а приметы какие-то особые есть? - спросила Варвара.
   - Приметы? Есть, - кивнул Редькин. - Рыжий, как Степан, или даже еще рыжей, как ваш чайник медный, вон тот, на полке.
   Варвара обменялась со Степой быстрыми взглядами.
   - Думаете, это случайность? То, что у них волосы одинакового цвета.
   - Не знаю, - пожал плечами следователь. - А вы думаете, нет?
   - А если это его хотели убить, Степана? - Парень положил руку ей на плечо, пытаясь остановить, но она оттолкнула его. - Нужно рассказать все, Степа. Я боюсь. Понимаешь? За тебя боюсь.
   - Зря ты это, Варя, - угрюмо сказал парень. - Менты мне все равно не помогут. Я уж как-нибудь сам. И с покойником меня ничего не связывает.
   - За ним его жена бывшая охотится, - сказала Варя. - Может, она наняла кого-то... киллеров... И они перепутали в темноте.
   - Ну, вот что, - строго сказал Редькин. - Хватит нам в кошки-мышки играть. Дело-то серьезное. Убийство. Давайте-ка, выкладывайте все - и поподробнее.
  

9

  
   Выйдя из подъезда, Редькин помедлил, вглядываясь в темноту арки. Слушал рассеянно приглушенный уличный шум и звуки, долетавшие из соседнего двора. Хлопнув дверью подъезда, кто-то выпустил на прогулку собаку, и с радостным лаем она помчалась по своим собачьим делам. Неторопливо постукивая палкой, кто-то пересек двор. Задержался ненадолго у мусорных бачков и двинулся дальше. Инвалид, наверное, подумал Редькин. Еще шаги - осторожные, вкрадчивые. Достигнув черного тоннеля, соединявшего дворы, шаги оборвались, никуда не продлившись. Редькин сунул руку в карман пальто и нащупал пистолет. Осторожно, боком двигаясь вдоль стены, он пошел на сближение. От темной стены отделилась тень и, нарисовавшись на фоне светлого полукруга в дальнем конце прохода, метнулась во двор.
   Запрыгали, заторопились шаги. Гулкие под сводом прохода, они с треском ломали лед и снежный наст во дворе. Оборвались у забора, у дыры, проделанной в каменной стене.
   Ступая в чужие следы, продавленные в сугробах, Редькин дошел до пролома и заглянул в него. Какая-то стройка, за нею бывшая Герцена. Под забором, в снегу, что-то чернеется. Вязаная шапка, очевидно, слетела с головы убегавшего. Он так спешил, что не нашел даже времени поднять. Редькин поддел ее ногой. Он уже видел ее сегодня. Сверху, с высоты третьего этажа, из квартиры свидетельницы Замшиной. Она сидела на круглой как шар голове, и ее подпирали мясистые уши, покрасневшие от холода. И парень тоже его видел, когда следователь курил из окна. Между теми, кто находился в квартире, и человеком, стоявшим под окнами, была протянута ниточка, и можно было попробовать потянуть ее за кончик и размотать весь клубок, но слишком уж сильно рванул парень. Это тоже неплохо. Что слежка действительно ведется, теперь факт установленный. Осталось только выяснить, кому и зачем это нужно.
   Редькин поднял шапку и осмотрел ее. Шапка-то не совсем обычная. На отвороте узкая прорезь - для глаз. И если опустить отворот на лицо - получится маска. Одна из тех, что используют спецназовцы. И не только они одни. Бандиты тоже. Он сунул шапку в карман. Надо будет показать ее криминалистам. Тем более что они, наверное, уже ждут его. Не потому, что он несет им шапку. Криминалисты обследовали труп и готовы познакомить его с первыми выводами, а заодно послушать, что скажет он. Прокурор тоже ждет его в своем кабинете и надеется услышать какие-то версии. И готов сделать свои выводы, чисто организационные. Давно уже грозится. Если бы накачки и разносы могли сдвинуть дело с мертвой точки. А оно тупиковое, как этот двор.
   Он двинулся обратно, в арку, в первый двор, в который выходили окна Варвариной квартиры, еще в одну арку - и вышел на Гоголя. Увидел вывернувший из-за угла троллейбус, перебежал через улицу, увертываясь от норовивших раздавить его машин, и через минуту его уже мяли и плющили пассажиры троллейбуса. Он в очередной раз пожалел, что у него нет машины. Не давишь сам - давят тебя.
   Первым, кого он навестил из коллег, был старик. Вот кто всегда доводит свое расследование до конца и может назвать истинную причину смерти. Чем она была вызвана - огнем, водой, веревкой, сталью или чем-то еще. А главное, естественной причиной или чьим-то преступным умыслом. И никогда при этом не ошибается. Тут есть чему позавидовать.
   В морг он вошел через черный ход - так было ближе. Прошел через большой зал, заставленный гробами. В некоторых из них лежали покойники - обмытые, одетые, приукрашенные, приготовленные для прощания с близкими.
   Поднявшись на второй этаж, он заглянул в прозекторскую, очень светлую, очень чистую. Она была похожа и на операционную, и на зал музея одновременно. На полках, стоявших вдоль стен, в стеклянных банках всех калибров хранились заспиртованные, заформалиненные части человеческих тел. Разного рода аномалии. Уши с мохнатыми кисточками на концах, как будто при жизни они принадлежали черту. Ухо размеров в полторы головы, навевавшее воспоминание о "Солярисе" Тарковского. Нос, плавно переходящий в мужской член. Половые органы - мужские, женские и такие, про которые можно было сказать, что они и мужские, и женские одновременно. Петровский собирал свою коллекцию всю жизнь, но лицезреть ее допускались немногие. Вообще-то делалось это все не вполне законно, чаще всего без разрешения родственников умерших и безо всякого оформления. Старик имел через свое увлечение разные неприятности.
   Редькин нашел старика в соседнем помещении, приспособленном под кухню и столовую. Тот сидел у накрытого клеенкой стола и благодушествовал в компании самовара и двух санитарок, уже слегка замутненных, с хмельной грустинкой в глазах. Они вмиг повеселели, увидев Редькина: "О, кто к нашему шалашу!" Редькин чмокнул обеих в атласные щечки. "К вечеру нажрутся, - подумал он. - Хорошие бабы, душевные, а для семейной жизни не годятся". Наверное, он ошибался. Освобождая место для гостя, старик пересел на диван, к санитаркам, приобнял по-отечески, и таким семейным теплом дохнуло на Редькина от всей троицы, что он в очередной раз позавидовал старику. Умеет устраиваться, старый черт. Живет, как хочет, и никто ему не указ. В белом халате, надетом на голое тело, в клубах пара, вытекающего из самовара, потный, уставший после тяжких трудов, но не утративший бодрости духа, он был похож на Саваофа.
   - Чаю хочешь? - спросил старик.
   - Спасибо, - отказался Редькин. - Чаем меня уже напоили.
   - Можем и покрепче чего-нибудь налить, клюквенной или перцовой. Ты к настойкам как относишься?
   - Хорошо отношусь, но нельзя мне сейчас - на ковер вызывают, к начальству.
   - Ладно, вернемся к этой теме ближе к вечеру, если уйдешь от начальства живым. - Петровский встал с дивана, снял с гвоздя солдатский ватник и, надев его, пошел к выходу. - Идем, Петрович, покажу тебе труп. - Обернувшись, погрозил девицам пальцем. - Вы тут без нас на напитки-то особенно не налегайте.
   Они вышли на лестницу и стали спускаться в подвал.
   - Новенькие? - спросил Редькин. - Я, вроде, раньше их тут не видел.
   - Ага, недавно устроились. Маша и Даша, хорошие девчонки. Тоже, наверное, долго не проработают... зарплата-то маленькая.
   Старик поискал в карманах ключи, вытащил связку и открыл стальную решетку и обитые железом двери. В нос ударил удушливый запах сырого подземелья и несвежего мяса.
   - Вытяжку так и не сделали нормальную, - поморщившись, сказал Редькин.
   - Кто будет делать-то? - Старик нашарил на стенке выключатель и зажег свет.
   В бело-голубом свете ртутных ламп казалось, что покойники приморожены к оцинкованным столам, хотя на самом деле температура в помещении была плюсовая, никакие холодильные агрегаты, разумеется, не работали.
   - Зимой-то еще ничего, а вот летом тут такое творится.
   Никто силой и не держит. Пенсию заработал - уходи. Лето-то уж тем более мог бы проводить где-то на даче. Или на Чукотке, у своих. Там попрохладнее.
   - Дочери не зовут к себе?
   - Зовут. А на кого я оставлю своих подопечных? - Он подвел следователя к столу, на котором лежал изуродованный труп. - Вот он, наш красавец.
   Такого Редькину видеть еще не приходилось. Все выступающие детали - лоб, брови, нос, щеки, скулы, губы, подбородок - были с лица гладко срезаны, словно соструганы рубанком. Не лицо, а сплошная кровавая маска. Тело плотное, судя по большинству признаков - мужское, хотя главный признак отсутствует напрочь, а между ног зияет дыра. Она не просто прорезана, края раны завернуты и пришиты. Впечатление такое, будто кто-то, надругаясь над покойным, в тот момент, возможно, еще живым, произвел операцию по замене пола. Кисти рук и ступни ног тоже отрезаны и заменены женскими. Кости - берцовые и лучевые - в местах соединений просверлены, а в отверстия вставлена туго скрученная стальная проволока, стянувшая чужеродные детали.
   - Хорош, да? Чувствуется, художник поработал. - Петровский кружился вокруг стола, надевая то одни, то другие очки и любуясь трупом, то издали, то вблизи.
   - Да, потрудился он на славу, - согласился Редькин. - Зацепок нет никаких? Татуировок, шрамов прижизненных старых? Может, операции какие-то делались?
   - Татуировок нет, а операции были. Отсутствует одна почка. Сразу сказать не могу, когда была удалена, год или полтора назад, но, думаю, определю. И чем это было вызвано.
   - Уже кое-что, - обрадовался Редькин. - Начальству я могу доложить?
   - Ну, не знаю, - с сомнением протянул Петровский. - Может, не стоит спешить? Подожди, когда будут результаты экспертизы.
   - Не могу я ждать, Палыч. Прокурор живьем меня съест, если кость ему не брошу.
   - Да, прокурор сейчас зверствует... выборы скоро... его мэр дергает, а он вас... Мне уже Зинуля утром звонила - плакала.
   - Мне бы пару месяцев еще продержаться, говорят, в мае Гиперборея нашего в Москву заберут. Пока новый прибудет, в курс дела войдет, отпуска все отгуляют... раньше осени обо мне вряд ли кто вспомнит, а до следующей зимы мы придурка этого обязательно поймаем. Это я тебе точно говорю. Уж больно нагло он себя ведет - на чем-нибудь проколется обязательно.
   Петровский взял из тазика пинцет и, наклонившись над трупом, выдернул из головы несколько волосков, потом проделал то же самое с волосками, растущими на лобке, рядом с вновь образованным влагалищем. Упаковал образцы в специальные полиэтиленовые пакетики, а сверху написал фломастером номер, под которым был зарегистрирован труп, и откуда были взяты образцы.
   - Может, болел чем... Посмотрю под микроскопом...
   - Цвет-то хоть натуральный? - спросил Редькин. - Или над волосами тоже поработали?
   - Вроде бы природный. Точнее через пару часов скажу. Кстати, рыжие болеют чаще. Слыхал о таком? Последние научные данные.
   - Вряд ли это нам что-то даст. Вот если бы все рыжие были где-то зарегистрированы...
   - До этого пока не дошло. - Петровский к очкам прибавил еще и лупу и, вооружившись, рассматривал внимательно ногти, аккуратно обработанные, накрашенные лаком на руках и ногах. - Интересно, куда он дел дамочку, у которой все это позаимствовал?
   - Всплывет где-нибудь - раньше или позже. Трупы прятать - это не его стиль. Сделает еще одну куклу - и подбросит. Во всем этом безумии логика какая-то, безусловно, есть, - задумчиво сказал Редькин. - Чего он добивается? Прославиться хочет? Но тогда он должен придти к нам сам. Или перед журналистами выступить. Иначе это полная бессмыслица. А мне кажется, он не безумен... нет, не безумен.
  

10

  
   Криминалист Карандин ждал его у себя в кабинете. Увидев недовольное лицо майора, сидевшего за столом, Редькин подумал, ну вот, сейчас начнется. Споры, раздоры, обиды, непонимание, хождение к начальству. Карандин перевелся недавно из Владивостока, а до этого успел поработать еще в пяти или семи местах. Нажил огромное количество врагов, хотя друзей у него тоже было немало. Одних раздражала его неуступчивость, другие восхищались его неподкупностью.
   На место происшествия он не выезжал. Зинуля попыталась его вызвонить, но майор не ночевал ни дома, ни у подруги. И других криминалистов свободных Ромашина тоже найти не смогла. Этот болен, те в командировках, кто-то в запое.
   Он опаздывал на занятия, ухитрялся еще совмещать, читал лекции студентам. Злился, курил - пепельница на три четверти уже была заполнена окурками. Брызгая слюной, начал с ходу выговаривать Редькину Протокол осмотра места происшествия оформлен плохо. Судмедэксперт не должен был снимать одежду с трупа, пока он, Карандин, не обследует его тщательно. Редькина он ждет уже третий час, тот должен подписать протоколы и завизировать докладную на имя прокурора. Редькин взял лежавшую на столе дорогую китайскую ручку с золотым пером и, быстро пробежав глазами придвинутую к нему стопку бумаг, молча расписался везде, кроме докладной. И пошел к выходу.
   - Подождите, - крикнул вдогонку майор. - Мы не обсудили еще ничего. Дело-то не ординарное.
   Редькин посмотрел на криминалиста вопросительно. Расстегнул пальто, присел на краешек стула.
   - Извините, - виновато улыбаясь, сказал Карандин, - я немного понервничал. Располагайтесь, курите. - Вытряхнув пепельницу в стоявшую у стола корзину, придвинул к следователю. - Я тут человек новый, в обстановке пока не разобрался, а о вас я много слышал... Это ведь вы Михальчука брали, ловко вы его обдурили. Я студентам своим об этом деле рассказываю.
   - Это все в прошлом, - сказал Редькин. - Нам маньяка сейчас нужно перехитрить. Вы осматривали одежду, снятую с трупа. Обнаружили что-нибудь?
   - Да нет, ничего особенного. - Из тонкой кипы бумаг, лежавших на столе, майор выдернул опись вещественных доказательств. - Дубленка пятьдесят шестого размера, турецкая, фабричная. Один карман наполовину оторван, зацепился, очевидно, за что-то, когда с моста падал. Костюм из твида, темно-синий, немецкого производства. Рубашка и галстук итальянские. Ну, и так далее. Подобрано все со вкусом, не от "Версаче", но не дешевое. Что наводит на мысль о том, что покойный занимался бизнесом, уж больно одежда типичная, они все подражают друг другу и одеваются одинаково. Не из самых верхних слоев, конечно, не олигарх и не банкир, - предприниматель средней руки. С женскими, правда, ручками, - усмехнулся он, - в нашем случае.
   - Но крови на одежде нет. Вам это не кажется странным? - спросил Редькин. - Представляете, сколько крови из него должно было вытечь, когда ему отрезали руки и ноги?
   - Это как раз объяснимо. Убивали в другой одежде или голым, а потом помыли и переодели во все чистое, как для похорон.
   - Но вместо кладбища отнесли на мост и скинули на лед. Ну и где тут логика? Убийца ведь сильно рисковал. Кто-то мог видеть, как он тащит тело, перебрасывает через перила. Место людное, центр города. Даже ночью болтается много народа. Или маньяк, по-вашему, не думает об опасности? Или тут что-то другое, что мы пока не в силах понять?
   - Не знаю. - Карандин поскреб задумчиво лысину. - Наверное, какая-то логика в его действиях все-таки есть, хотя она не вполне сообразуется со здравым смыслом. Может быть, сначала он труп куда-то подкинуть хотел, а потом испугался чего-то. Возможно, он проезжал по мосту на машине, и мысль о том, что от трупа нужно избавиться, посетила его больную голову именно в тот момент, когда он достиг середины. А что касается опасности... Может, он от этого тащится и самый большой кайф ловит, когда ему что-то угрожает. Психология преступника меня не особенно интересует. Сейчас важнее установить личность убитого. Узнаем, кто жертва - круг поиска преступника сразу сузится.
   - Все правильно, - сказал Редькин. - Только жертв у нас две. Еще и женщина какая-то пострадала. Перчатки, туфли осмотрели?
   - Да, конечно, - кивнул Карандин. Женские вещи тоже все фирменные. Все неношеное, незамаранное. Никаких следов пота, крови, отпечатков пальцев. Есть, правда, один момент...
   - Какой момент? - насторожился Редькин.
   - Кольца серебряные... кустарного производства. - Майор открыл сейф и вынул из него полиэтиленовый пакетик с тускло блеснувшими через прозрачную упаковку пятью колечками, снятыми с трупа. - Вот, посмотрите. Они все одинаковые. Змея, проглотившая свой хвост. Символ вечности.
   - Интересно, - сказал Редькин. - А клеймо какое-то есть?
   - Имеется. Купидон, стреляющий из лука. В реестре знаков, зарегистрированных Торговой палатой, такого нет. Нужно будет показать ювелирам, вдруг кто-то узнает свои колечки.
   - Анализ металла сделали? - Редькин взял пакетик с кольцами и позвенел в воздухе.
   - Да, конечно, - сказал Карандин. - С этого я и начал. Серебро не чистое. Сплав, причем достаточно редкий и дорогой. Используется, в основном, в космических технологиях.
   - Угу, - сказал Редькин. - Где-то есть утечка. Нужно будет связаться с военными. Я могу взять это на себя... кое-какие связи еще остались.
   Зазвенел телефон, Карандин снял трубку, и кабинет сразу заполнила собой большая шумная Ромашина, и вместе с нею прорвались голоса улицы - сдержанный гул моторов, недовольные гудки машин, - Зинуля попала в пробку на углу Садовой и Гороховой.
   - Карандин? Ты у себя? Я жажду тебя видеть. Никуда не исчезай. Сейчас буду.
   - Ну вот, - сказал он кисло. - Придется звонить - отменять занятие. Студенты мои только рады будут.
   Зинуля появилась через двадцать минут. Запыхавшаяся. Розовая.
   - Здорово, мужики. С тобой, Петрович, виделись, а этот кадр прямо неуловимый мститель какой-то. А, Викторыч? Ты чего молишь? Давай, колись по-быстрому. Ты где эту ночь провел? Жена не знает, где его носит. Любимая курсистка мычит что-то нечленораздельное.
   - Жена знала, но я велел ей никому не говорить. С коллегой встречался, - виновато развел руками Карандин. - Прилетел с Сахалина, привез рыбы, икры. Остановился в "Прибалтийской". Посидели немного у него в номере. Я на диванчике там и заночевал.
   - Ага, - с понимающим видом кивнула Зина. - А баб вам в номер вместе с ужином доставили - они входят в стоимость. Знаю, какой там сервис. Ладно, замнем для ясности. Коллега твой женатый или холостой?
   - Развелся недавно - пока свободен.
   - Может, познакомишь нас? А, Викторыч? Я тоже сейчас свободна. - Зина расстегнула шубу, и взору майора открылась необъятная грудь, не стесненная никакими условностями вроде лифчика или строгой формы. Зинуля надела сегодня шелковую кофточку, и тело просвечивало розово через тонкую ткань. Карандин заморгал часто-часто, как от яркого света. - Ладно, не пугайся, я шучу. - Зина отодвинулась от майора. - Мне мужиков хватает. Ну что, придумали, как гада этого изловить? Попадись он мне - задушила бы своими руками.
   - Ты можешь, - сказал Редькин. - И не только руками.
   - Ох, Петрович, доиграешься ты у меня. Кстати, как свидетельница? Удалось что-нибудь выяснить?
   - Пока только то, что за нею следят.
   - За кем? За теткой, которая труп обнаружила? - удивленно переспросила Зина.
   - За ней или за ее сожителем, пока не могу сказать точно. Она с молодым парнем живет. Между прочим, он тоже рыжий, как наш покойник. И ночью он болтался в районе моста. Говорит, встречал жену, но они так и не встретились - разошлись в тумане. Возможно, пытался приобрести наркотики. Или продать. Не мешало бы это выяснить. - Редькин вынул из кармана и положил на стол бумажный фунтик, который он тайно выудил из помойного ведра в квартире Замшиной. Из другого кармана достал черную вязаную шапку. - Вот трофеи принес. В пакетике травка хранилась - остался запах. А шапку парень потерял, который за квартирой следил. Вы, Георгий Викторович, сможете посмотреть?
   - Попробую, - кивнул Карандин. - Только бумагу попрошу оформить и к делу приобщить.
   - Это мы сделаем, - пообещал Редькин. - С чем у нас не бывает проблем - это с бумагами.
   - Слушай, Карандин, - сказала Зина, переходя на официальный тон. - У меня к тебе большая просьба. Ни на что сейчас не отвлекайся. Никаких других дел. Про совместительство пока забудь. Баб своих на время оставь. Из коллег ты должен встречаться только с нами. Все это слишком серьезно. Таких дел у нас еще не было. Ты меня понял?
   - Понял, - сухо ответил Карандин.
   - Ну, вот и хорошо. Ты, Петрович, сейчас к прокурору? Он нас обоих ждет. Поехали - я на машине.
   На улице их поджидал милицейский газик, то же самый, на котором Редькина возили на место происшествия. Только водитель сменился - этот был постарше и поопытнее.
   - Давай, Юра, в прокуратуру. - Зинуля похлопала водителя по широкой кожаной спине.
   - Откуда машина? - поинтересовался Редькин. - Неужто прокурор позаботился?
   - Я поплакалась в жилетку, и Петр Борисыч распорядился, чтобы мне машину с водителем выделили, на все время следствия. А где твоя машина?
   - Я еще осенью загнал. Ты разве не знала?
   - Краем уха слышала, вроде ты новую собираешься покупать. Ладно, не горюй. Будешь себя хорошо вести - буду иногда тебя катать.
   - А чего ты с Карандиным так жестко разговариваешь? - спросил Редькин. - Он не обидится?
   - Если умный, не обидится. Мы ведь вместе в университете учились, на одном курсе. Потом он пропал, а выплыл во Владивостоке. С ним иначе нельзя - он тебе сразу на голову сядет. Казуистикой своей замучает. То не так, другое неправильно. Мужик он грамотный, неуживчивый только. И бабник, вот за это я его не уважаю.
   - Ну-ну, - покосился на нее Редькин. - А мне кажется, ты глаз на него положила.
   - Перестань, - отмахнулась Ромашина. - На хрена он мне нужен... зануда лысый. Нет, Петрович, наши с тобой половинки пока где-то по свету мотаются. Подождем... когда-нибудь прилепятся... какие наши годы...
  

11

  
   Секретарь прокуратуры Маргарита Сергеевна Толстикова приходилась дальней родственницей тому еще, номенклатурному Толстикову. Про нее говорили, что она пересидела полтора десятка прокуроров и половину из них похоронила, и не существует в мире такой силы, которая могла бы сковырнуть ее с насиженного места. Разве что придет кому-то в голову заменить мебель, и ее вынесут из приемной вместе со стулом.
   У нее на лице было написано полное безразличие. На мгновенье оторвалась от лежащего перед ней на столе дела и вновь опустила бесцветные глаза. Это могло означать: "Входите, он вас ждет". И с равной долей вероятности: "Подождите, он занят".
   Редькин выбрал первый вариант и решительно взялся за ручку двери.
   Прокурор был в кабинете не один. У окна, спиной к Гирину стоял человек в сером костюме и разглядывал фасады домов на противоположной стороне улицы. Услышав шаги, он развернулся, но остался стоять у окна. Не поздоровался и не представился, и молча сканировал взглядом вошедших.
   "Плохо дело, - подумал Редькин. - ФСБ подключилась".
   - Ну, наконец-то, - сказал Гирин. - Мы вас уже заждались.
   Редькин подсел к столу, приставленному к начальственному ножкой буквы "Т", расстегнулся и придвинул к себе пепельницу. Ромашина устроилась рядом.
   - Вы проводите совещание? - спросил Редькин. - Мне никто не передавал.
   - Маргарита Сергеевна пыталась до вас дозвониться. - Прокурор снял трубку, нажал на клавишу на телефонной подставке, но на другом конце провода никто не отозвался. - Ладно, это уже не важно. Совещание я провел, а сейчас просто побеседуем.
   - У вас есть ко мне вопросы? - Редькин выдержал леденящий взгляд Гиперборея. - Мне вам пока сказать нечего. Проводим следственные мероприятия. Все как обычно.
   - Вот это-то и плохо, - сердито сказал прокурор. - Дело неординарное, а вы подходите к нему с обычными мерками. Я ведь вас уже предупреждал.
   - Я даже не знаю, с какого конца подступиться, - сказал Редькин. - Кого убили. За что.
   - Ищите. Это ваша работа. Не ешьте, не спите. Ваши трудности меня не касаются. Мне нужны результаты, а не пустая болтовня. Боитесь, что не справитесь - скажите сразу. Поставим других.
   - Петр Борисыч, мы ищем, - сказала Ромашина. - У нас появился подозреваемый. Рыжий, как и убитый. Точно установлено, что в тот момент, когда тело убитого сбрасывали с моста, он находился где-то поблизости, а может быть, и сам участвовал в преступлении. И, между прочим, он наркоман.
   - Хотите подбросить куклу? - ехидно улыбаясь, спросил прокурор. - Думаете, здесь дураки сидят? Нет у вас никакого подозреваемого. Если бы он у вас был, вы бы уже арестовали его. И он парился бы на допросе. А я мог бы доложить мэру.
   - Докладывать пока рано, - сказал Редькин. - Но зацепки кое-какие есть.
   Гирин сдвинул очки вниз, ближе к кончику красноватого носа, и поверх стекол пристально посмотрел на следователя.
   - Убитому операцию делали год или полтора назад - удалена одна почка, - начал перечислять Редькин. - Из него вытекла или нарочно была выкачана практически вся кровь. У трупа вырезаны гениталии и сделано что-то вроде операции по замене пола. Лицо состругано электрорубанком или шлифмашинкой. То, как он был одет, позволяет сделать вывод, что убитый занимался бизнесом. Серебряные кольца, надетые на пальцы женских рук, изготовлены кустарем, на них есть личное клеймо мастера. Причем использован редкий сплав, применяемый в космических технологиях. - Представитель ФСБ вынул из кармана блокнот и карандаш и сделал какие-то пометки. - И последнее. Он рыжий.
   - Ну, что ж, кое-что действительно есть, - согласился прокурор. - Нет только одного - времени. Утром мне позвонил мэр. Интересовался, как идет расследование, и просил его ускорить. В понедельник он ждет меня с докладом. Что я ему скажу? Что у нас есть двое рыжих - убитый и подозреваемый?
   Редькин пожал плечами.
   - До понедельника мы все равно не успеем никого задержать. Думаю, что будут еще трупы. И нужно честно сказать об этом мэру.
   - Сказать, что будут трупы? - Прокурор обернулся к представителю ФСБ, приглашая его в свидетели. - Слышите, Юрий Савельич? Вот такие у нас работники. Может, честнее было бы заявить о своей отставке?
   - Петр Борисыч, мы стараемся, - жалобно сказала Зина. - Мы его обязательно поймаем. Только нам помощь нужна. Сами знаете, как у нас с техникой обстоит и с людьми.
   - Машину я вам уже выделил, - сказал прокурор. - Люди? С этим сложнее. Снова пришла разнарядка. Только из Центрального района мы должны будем отправить сто человек в Чечню. Из всех подразделений - милиционеров, прокуроров, оперативных работников, криминалистов. Но и здесь мы должны за порядком следить - это с нас никто не снимает. Будет совсем тяжело - попросим о помощи военных. Федералы, полагаю, тоже не останутся в стороне. Так ведь, Юрий Савельич?
   Фээсбэшник молча кивнул.
   - А почему мэр взял это дело под свой контроль? - спросил Редькин. - Я понимаю, общественность волнуется. Выборы скоро. Но не депутата ведь убили, не чиновника важного какого-нибудь, не банкира. Гад какой-то изгиляется, прославится наверное, хочет. Маньяки были всегда и будут.
   - Вы газеты сегодняшние читали? - Из толстой кипы бумажной продукции, лежавшей на маленьком журнальном столике, прокурор выдернул несколько газет, пестревших цветными фотографиями и броскими заголовками.
   "Маньяк убивает гермафродита". "Трансвестит наказан". "Месть гомосексуалиста". "Изуродованный труп сброшен с Дворцового моста". "Кто станет следующей жертвой?" И снимки, сделанные минувшей ночью. Человек, распластавшийся на льду. Голый труп, снятый в морге.
   - Ну и что тут необычного? - Осторожно, словно боясь испачкаться, Редькин развернул одну из газет. - Они эти ужасы каждый день живописуют. По-моему, их никто не читает.
   - Это вам только кажется, - сказал Гирин. - Читают и делают выводы. - Он ткнул пальцем в жирный заголовок статьи "Власть без власти, или кризис доверия". Полистав газету, нашел строчку, выделенную красной краской: "Почему нас продолжают убивать?" А еще через страницу: "Кто гарантирует нам нашу безопасность?"
   - За безопасность отвечает другое ведомство. - Редькин покосился на представителя ФСБ. Человек в сером костюме и с таким же серым незапоминающимся лицом перешел от окна к столу и теперь рассматривал фотографии. Те, что были напечатаны в газетах, и те, что дал ему прокурор. Труп, заснятый на месте происшествия и в морге.
   - Это верно, - кивнул прокурор. - Отвечает. И не допустит никаких провокаций. А с журналистами будет особый разговор. Завтра я устрою пресс-конференцию. - Он сделал еще одну попытку вызвать секретаря, и опять у него ничего не вышло. - Ладно, место и время я уточню позже.
   Редькин достал из кармана портсигар и, открыв крышку, вытащил сигарету.
   - На улице покурите, - сказал Гирин. - Я вас больше не задерживаю.
   - Все понятно, - сказал Редькин, возвращая сигарету на место.
   - До свидания, Петр Борисыч, мы будем держать вас в курсе. - Вскочив с места, Ромашина дернула Редькина за рукав пальто. - Идем работать, Петрович.
   Они вышли на улицу и сели в занесенный снегом милицейский газик.
   - Куда поедем? - спросила Зинуля. - Честно говоря, мне уже хочется есть.
   - Все равно куда, - сказал Редькин. - Можем пообедать сначала. - А сам подумал: "Нажраться бы сейчас - и завалиться спать".
   - Между прочим, у меня сегодня день рождения, - сообщила Зина.
   - Да ты что?! Ну, это повод. А я смотрю, что это ты сегодня такая нарядная, кофточку новую надела.
   - Да, - вздохнула она, - только никто не оценил.
   - И сколько тебе стукнуло, - поинтересовался Редькин. - Тридцатник.
   - Около того, - не стала уточнять Ромашина.
   - Кстати, Петровский приглашал. Может, к нему? У него там тихо.
   - Можно, - согласилась она. - Нормальный старик. Когда выпьет, объясняется всем в любви, а протрезвеет - берет свои слова обратно.
   - Куда двигаем? - обернувшись, спросил водитель.
   - Давай в морг, - распорядился Редькин. - Только по дороге остановись где-нибудь около цветочного магазина.
   - Без цветов нам никак нельзя, - сказала Зина. - Ритуал требует.
  

12

  
   Из морга вывалились шумной компанией уже далеко за полночь.
   - Хорошо, что журналист тут никакой поблизости не гулял, - сказал Редькин. - А то написал бы, что вурдалаки устроили в морге шабаш.
   - Может, и напишет еще, - сказал Петровский. - Откуда ты знаешь, что он не прячется за забором? Вчера ночью в анатомичку проник один. Я лично его не впускал, наверное, санитарок подкупил. Видел снимки в газетах?
   - Видел, - кивнул Редькин. - Мне прокурор показывал.
   - Завтра Гиперборей журналистов собирает, - напомнила Зина. - Я думаю, Петрович, тебе выступать придется. Ты ведь у нас знаменитость. Вопросы каверзные будут задавать. Ты подготовился к пресс-конференции?
   - Издеваешься? - спросил Редькин. - Что я им скажу? Что у следствия нет ни одной серьезной улики и никаких версий?
   - Да ты что?! - всплеснула руками Ромашина. - Тебя живьем проглотят. Наоборот. Скажешь, что вышли на след. Что у нас есть свидетельница, и она смогла подробно описать преступника. И хорошо бы показать газетчикам фоторобот.
   Редькин почесал за ухом.
   - Липу какую-то, наверное, можно было бы подсунуть. Лишь бы отвязались. Черт... начальник наш не вовремя заболел, он бы обязательно что-нибудь придумал. - Вдруг его осенило: - Слушай, Зинаида, а ведь ты права. Замшина в самом деле видела какого-то мужика. Нужно будет завтра показать ей шарф. На трупе ведь был белый шарф? И на том мужике тоже.
   - А чего ты раньше-то молчал? - удивилась Ромашина.
   - Не знаю... только сейчас все вместе связалось, алкоголь, наверное, подействовал. Шляпа, борода, длинное пальто, белый шарф. Может, это и есть наш маньяк?
   Из-за угла выехал газик и, остановившись у морга, несколько раз мигнул фарами.
   - Это что, за нами?! - не поверил Петровский. - Неужели нас развезут по домам?
   - А ты думал, Палыч, я сейчас потопаю на трамвайную остановку? Я смотрю, ты меня совсем не уважаешь. Садись, старик. Через десять минут выкинем тебя на твоей вонючей Рузовской.
   - Маша! Даша! - закричал старик, призывая санитарок. - Где вы там застряли? За нами машина пришла.
   - О, лимузин! - Спускаясь с крыльца, Даша крепко держалась за перила.
   Водитель открыл дверцу и протянул девушке руку:
   - Прыгайте сюда.
   - О, сержант, - растроганно сказала Даша.
   - Ты только не дыши на него, - громко икнув, посоветовала ей подруга. - А то он отвезет нас в вытрезвитель.
   - Сейчас ветерком весь хмель выдует, - сказала Зина. - Давай, Юра, жми!
   На повороте Редькина кинуло на Ромашину.
   - Дурак все-таки этот Карандин, - сказал Редькин, почувствовав прожигающий
   через несколько слоев ткани и меха жар женского тела. - Такая баба пропадает. Я бы на его месте...
   - Все вы так говорите, - махнула рукой Зина.
   - Ну, что там начальник? - спросил Редькин. - Не помер еще?
   - Пока живой, - сказала Зина. - Его вчера в другое отделение перевели.
   - Что у него теперь обнаружили? - Если быть честным до конца, здоровье начальника Редькина не особенно волновало - о своем подумать некогда. Спросил из вежливости.
   - Почку больную. - Зина старалась не прижиматься к Редькину, но машину трясло, и они все время сползали друг к другу. - Собираются резать. Ты бы, Петрович, навестил его, он про тебя постоянно спрашивает. Водку только с собой не бери - нельзя ему.
   - А что ему можно? - спросил Редькин.
   - Грелку теплую и газету с кроссвордами.
   - Почку, говоришь, будут отрезать? - задумчиво спросил Редькин. - Ладно, завтра постараюсь к нему заскочить. А то помрет, и никто грехов ему не отпустит.
   Как в нерабочее время разговаривать с начальником без бутылки, Редькин плохо себе представлял. Да и в рабочее тоже. Бывало, зайдешь к нему в кабинет по делу, а он молча запирает дверь изнутри - и к сейфу. Там у него оружие личное хранится, документы секретные. Вынет пистолет, снимает с предохранителя, положит на стол справа от себя, в пределах досягаемости. Достанет из сейфа бутылку и стакан. Нальет - и придвинет молча: "Пей". Правая рука на пистолете лежит. Указательным пальцем левой ритмично постукивает по столу, отсчитывая секунды. На все отводилось тридцать секунд. Он называл это "моментом истины". Подождет, пока выпьешь, хлопнет сам и только после этого спросит: "Рассказывай, зачем пришел".
   - Бутылку принес? - первое, что спросил полковник, увидев майора на пороге палаты. Тот похлопал себя по карману пиджака, оттянутого книзу тяжелой флягой.
   Сзади крикнули: "Посторонись!" Редькин отступил в сторону, и санитары в белых халатах, надетых поверх солдатской формы, вкатили в палату каталку.
   - Опоздал ты, Коля, - с горечью сказал шеф. - Приехали за мной.
   - Ничего, - бодро отозвался майор. - Наше от нас не уйдет. Выпьем еще.
   - Выпьете на моих поминках, - сказал полковник, укладываясь на каталке.
   - Ты чего, Георгич, говоришь такое, - покачал головой Редькин. - Выкарабкаешься. Я вылез - и ты вылезешь.
   - Ну, будь, Николай, - простился с ним шеф. - Нашим привет передавай.
   На глазах у полковника навернулись слезы. Случалось, он и раньше мог всплакнуть - по пьяной лавочке. А трезвый - впервые. Хотя накануне его накололи наркотиками, и какой-то кайф он все равно словил.
   Шефа увезли в операционную, а Редькин отправился разыскивать начальника хирургического отделения, генерала Жмуду.
   Он нашел генерала в его кабинете, и когда постучал в дверь, из кабинета поспешно вышла женщина-врач. Молодая, светловолосая, со стройными ногами. Редькин подумал, что у них, наверное, роман.
   - Вы по какому вопросу? - недовольно спросил Жмуда. - У меня сейчас нет приема.
   - Я из прокуратуры, - пояснил следователь.
   Генерал широко раскрыл глаза, и без того уже увеличенные очками, и они стали такими же квадратными, как стекла.
   - Что-то случилось?
   - Пока еще нет, - сказал следователь. - Сейчас увезли на операцию полковника Манина. У него что-то с почками. Это опасно?
   - Редькин, - вспомнил Жмуда. - Вы ведь тоже у нас лежали. Как ваша рана?
   - Заживает помаленьку... чешется только сильно, - сказал Редькин.
   - Ну, вот видите, - сказал генерал. - Кого-то мы все-таки спасаем. А что касается полковника... Шансы у него, безусловно, есть, но гарантии стопроцентной вам никто не даст. Операция очень сложная.
   - Понимаю, - кивнул Редькин. - К нам сейчас как раз поступил такой труп. Тоже, видимо, операцию делали. Одна почка удалена, а вторая вполне здоровая.
   - Как такое могло произойти? - недоверчиво посмотрел на Редькина Жмуда. - По ошибке удалили?
   - Думаю, что намеренно, - сказал Редькин. - Очевидно, кому-то понадобилась здоровая почка. К сожалению, труп рассказать уже ничего не сможет.
   - Да, такое сейчас возможно. - Генерал опустил голову, уставившись в стол, и надолго задумался. - Трансплантацией органов занимаются многие, особенно на Западе. А материал идет отсюда. Прибыльный бизнес.
   - Очень прибыльный, - согласился с ним Редькин. - И очень жестокий. Человеку говорят, что он серьезно болен. Уговаривают лечь на операцию, и пока он находится под наркозом, вырезают жизненно важные органы.
   - Врачи-убийцы. Кажется, это уже было. - Жмуда снял очки, прикрыл глаза и, мягко касаясь пальцами, помассировал налившиеся усталостью веки. - У вас есть еще ко мне вопросы?
   - Пока нет. Я зайду к вам после операции.
   Редькин протянул руку, и генерал, помедлив, пожал ее.
   - Не болейте, товарищ Редькин, - на прощанье посоветовал Жмуда. - Не пейте дерьма. Лучше всего чистая водочка. Берегите свои органы. Я не уверен, что смогу их вам заменить.
  

13

  
   Варвара взяла в руки теплый окровавленный комок, и он сразу задвигался, задышал, издал положенные звуки и первым же делом написал на нее.
   Сколько их было в ее жизни. Такие похожие, слишком крошечные, чтобы различать их по-настоящему, и все-таки в каждом из них с самых первых мгновений было что-то неповторимое, свое. У нее разрывалось сердце от любви к ним, но она говорила себя всякий раз: "Спокойно! Он не твой. У него есть своя мать, и теперь только она в ответе за него". Что юридически было не совсем точно. В первые дни и часы после родов за жизнь младенца отвечала клиника, и она, Варвара, в немалой степени. Но это подразумевалось как бы само собой.
   Она отдала младенца молоденькой медсестре, практикантке, не слишком еще умелой, но старательной. Роженица тоже была юная и неопытная, рожала тяжело и потеряла много крови. Варвара ставила капельницу и мучилась, отыскивая вену на тонких, детских еще почти ручонках, и провозилась довольно долго. Делала все автоматически, не беря в голову чьи-то страдания, не обращая внимания на стоны, на синяки под глазами и обескровленное серое лицо девчонки. Мысль была только об одном: "Как он там, Степа?! Снова сорвался?"
   Улучив минуту, помчалась в ординаторскую. Догадавшись, что она собирается звонить домой, акушерка и медсестра из деликатности вышли. Набрала номер - раз и другой - никакого ответа. Два часа тому назад было то же самое. Либо напился и дрыхнет, либо гуляет где-то. С ним творится что-то непонятное, и нужно что-то делать, но она не знает, что. И оставить все как есть нельзя. Сам себя не угробит - прикончат другие. Те, что за ним охотятся.
   Варвара закурила, пуская дым в форточку. Смотрела тупо на картинку за окном, но сегодня пейзаж был лишен привычной глубины и резкости. Исчезла за снежной пеленой набережная Макарова. Затертый во льдах плавучий ресторан, видимо, все-таки уплыл в залив. Не видно ни Адмиралтейства, ни Исаакия.
   Особенно тяжело обходиться без собора. Она любила успокаиваться взглядом на его совершенных формах.
   "Однажды из этого города исчезнет все, что было дорого тебе, - подумала она с горечью. - Не останется даже адресов".
   Проверила глаза, проведя по ним тыльной стороной ладони, - ни капли влаги. И нет жалости - ни к себе, ни к другим. Одна только горечь. Ее саму удивляла собственная черствость.
   Она высунулась в коридор и крикнула в темную гулкую пустоту:
   - Девчонки, где вы там? Заходите. Я не дозвонилась.
   Затушила сигарету и вернулась в отделение.
   Тетя Паша домывала пол. Бросила тряпку в ведро, разогнулась кряхтя и осуждающе посмотрела на Варвару:
   - Слушай, девка, на тебе лица нет. Переживаешь из-за обалдуя своего. Шла бы ты домой. Мы и без тебя управимся.
   Варвара пыталась ей возражать:
   - Тетя Паша, у меня все нормально.
   - Я еще не ослепла, - сердито сказала Прасковья. - Нормальная, когда глаза сияют, а сегодня будто мертвая.
   Варвара сняла испачканный кровью халат, сунула в контейнер с грязным бельем - завтра оно уйдет в стирку. Раньше она сама стирала свои халаты. Шила, стирала, отбеливала, гладила - и ей это нравилось. Теперь все иначе.
   Натянула джинсы, влезла в новый свитер, приятно коловший кожу шерстяными иголками. Подвела глаза, накрасила губы. Ее трясло, как в лихорадке. Пальцы не слушались, и она с трудом застегнула пуговицы на дубленке. Тетя Паша постояла-постояла, отвернулась и пошла. Выглянули из палаты девчонки - и снова скрылись. Никаких ахов, охов. На перемены в ее облике сотрудники отреагировали достаточно странно. Как будто она украла одежду. Или она сидит на ней безобразно. Завидуют, наверное. Или злятся, что переложила свою работу на других.
   Может так повернуться, что она вообще уйдет из клиники. Надоело вкалывать за копейки. Что они тогда скажут.
   Накануне Степа дал ей денег. Целую пачку, ей и не снились такие суммы. Она даже не поинтересовалась, откуда они у него. Деньги обжигали ладони, и она засунула их на самое дно сумочки.
   - Может, прогуляемся? - спросил он. - Тебе чего-нибудь хочется?
   - Не знаю, - пожала она плечами. - У меня, вроде бы, все есть.
   - Давай купим тебе шубу, - предложил он. - Хочешь норковую? Сейчас модно.
   - Шубу?! - изумилась она. - У меня есть шуба. Она тебе не нравится?
   - Тогда дубленку, - сказал он. - Тебе пойдет.
   Он повел ее в магазин, где продавцов было больше, чем покупателей, их обступили со всех сторон. Она растерялась, зато Степа держался уверенно и командовал, как у себя в роте. "Покажите вон то пальто кожаное, дубленку синюю и еще... - он покрутил головой и указал на полушубок, висевший высоко под потолком, - Еще тот полуперденчик".
   Полушубок распахнулся перед ней. Она с опаской вошла в теплое уютное нутро, как входят в богатый дом - вдруг не признают за ровню, но это было свое, родное. И она дала себя уговорить. Потом Степан выбрал для нее джинсы и свитер. Голубые джинсы больше подходили для прогулок по небу, чем по земле. По янтарно-красному свитеру, перенасыщенному электричеством, пробегали желтые и зеленые искры и, отлетая в глаза, тлели потом в глубине.
   - Ну как? - выйдя из примерочной, спросила Варвара. - Не слишком вызывающе?
   - Нормально, - кивнул он. - Все в тему. Ничего не снимай - пойдем, где-нибудь посидим. Нужно обмыть, а то плохо будет носиться.
   - Я так и пойду с бирками? - спросила она.
   Продавец подлетел с ножницами, и Степан срезал все бирки. Сумочку он так и не дал ей открыть - за все заплатил сам.
   Отразившись в стекле витрины, Варвара не узнала себя. Только что мимо прошла группа иностранок, тетки примерно того же возраста. Она ничем от них не отличалась.
   Спустились в подвальчик, освещенный тускло горевшими свечами. Играла негромкая музыка. Пахло жареным мясом, пряностями и кофе. Степа заказал шампанское и черную икру.
   - Завтра Новый год? - спросила она.
   - Завтра - новая жизнь, - сказал он, поднимая бокал. - За нас!
  
  

14

  
   Обогнав ее, на огромной скорости мимо промчался троллейбус - пустоголовый и легкий. Другой будет не раньше, чем через полчаса. Середина дня - до работы и рынков народ уже добрался, а в обратную сторону еще не двинулся. Транспорт сейчас ходит плохо.
   Господи, у нее же есть деньги! На такси отсюда можно доехать за десять минут. Она сунула руку в сумочку и вытащила пятисотенную купюру. Заглянула внутрь - там только такие. Как положила вчера пачку - так и лежат. Плохо, что нет при себе мелких денег, но ничего не поделаешь, авось у таксиста будет сдача.
   Подняла руку - и сразу рядом притормозил какой-то "жигуленок". За рулем сидел взъерошенный парень, по виду студент.
   - Вам куда? - спросил он, приоткрыв дверцу. - У меня мало времени.
   - Через мост - и налево, - сказала она, с подозрением глядя на парня, - очень уж несолидный. - На Гоголя, на бывшую.
   - Садитесь, - сказал он. - Я как раз туда, на Исаакиевскую.
   - Случайно не в Думу? - пристегивая ремень безопасности, спросила Варвара.
   - Угадали, - кивнул он. - Опаздываю на заседание.
   - Депутат, что ли? - не поверила она.
   - Да нет, - мотнул он головой. - Журналист. Буду делать репортаж о думцах. А вы, наверное, в "Асторию"?
   - Про меня можно так подумать? - улыбнулась Варвара. - Я живу на Гоголя, и мои родители там жили.
   - Хорошее место, - сказал он. - Я вот на Ржевку мотаюсь.
   - Можете меня здесь высадить. - Они стояли на перекрестке перед въездом на Исаакиевскую площадь и ждали, когда красный свет переключится на зеленый. - Сколько с меня?
   - Вы с ума сошли, - сказал журналист, увидев у нее в руке измятую пятисотенную бумажку. - Я с попутчиков денег не беру, тем более симпатичных. Можно нескромный вопрос - вы где-то трудитесь?
   - Пока не на пенсии, - сказала Варвара. - Вы рожать не собираетесь? Я работаю в роддоме - могу устроить по блату.
   - Слушайте, так не бывает. - Он изумленно посмотрел на нее. - Это же точное попадание в десятку. Я как раз сейчас ищу выходы на роддом. Собираю материалы о торговле материнской плацентой. Тема скандальная. Можете мне помочь?
   - Не знаю, - пожала она плечами. - Вам это недешево будет стоить.
   - Заплатим, сколько скажете. У нас с этим не бывает проблем. - Он вынул из кармана куртки ручку и маленький блокнотик. - Телефон у вас контактный есть? Меня, кстати, зовут Кириллом.
   - А меня Варварой, - вылезая из машины, сказала она. - Телефон есть, но я редко подхожу к нему - работаю или отсыпаюсь после ночной смены. Может, и дозвонитесь. Подойдет мужчина - не пугайтесь. Это квартирант мой.
   Он записал номер ее телефона и, дождавшись зеленого, поехал направо и остановился у Мариинского дворца. Варвара пошла прямо, через переход и скверик, мимо собора и гостиницы, на свою любимую улицу Гоголя.
   "Шустрый паренек, - думала она. - Такие всегда добиваются своего. Везет мне в последнее время на молодых и нахальных".
  

15

  
   У подъезда стоял синий пикап, внутри, за забрызганными грязью стеклами, сидели какие-то мужики. Она не разглядела их толком, да и не особенно старалась - зачем они ей нужны? Надавив кнопки кодового замка, вошла внутрь. И услышала, как во дворе завелась машина. Отъехала немного - и снова остановилась, но мотор продолжал работать.
   Кто-то спускался по лестнице - ей навстречу. Она быстро одолела два марша, нащупала в кармане ключи и, взявшись за ручку, поняла, что дверь не заперта на замок, но что-то держит ее. Варвара надавила плечом - дверь немного поддалась, - и она смогла протиснуться в узкую щель.
   На полу, упираясь головой в порог, в трусах и в майке лежал Степан. Глаза у него были закрыты, но он дышал, хотя и редко. На губах и подбородке пузырилась пена, и пахло нехорошо. Принюхавшись, она определила, что запах идет не только от него. Сильно тянуло из кухни. Ее вдруг затошнило, и закружилась голова. Пронзила догадка: "Это же газ!"
   Оттащила Степана в сторону - открыла дверь. Зажав пальцами нос и задержав дыхание, вошла на кухню. Так и есть. Из всех конфорок и духовки с шипением выходит газ. Она быстро закрыла краны на плите и, кинувшись к окну, распахнула настежь. На несколько мгновений задержалась у окна, чтобы вдохнуть свежего воздуха, и увидела еще одного члена команды, сидевшей в пикапе.
   Из подъезда вышел мужик в камуфлированной армейской куртке. Сняв серую ушанку, вытер ладонью плешь и посмотрел вверх. Варваре показалось, что она уже видела где-то этого человека, но он не жил в этом доме - соседей своих она знала достаточно хорошо. Сел в пикап, и машина сразу уехала.
   Варвара нашла в аптечке нашатырный спирт и, смочив ватку, дала понюхать Степе. Он дернулся, икнул несколько раз - изо рта у него полезла какая-то вонючая дрянь. Она держала его голову, а он блевал. Открыл глаза и, узнав ее, прошептал:
   - Варя, это ты? Что со мной?
   Просунув руки ему под мышки, она волоком оттащила Степана в спальню. Подняла на кровать тяжелое непослушное тело. Сходила в ванную за полотенцем, вытерла Степану лицо. И начала названивать по телефону.
   С Владиславлевым ей не повезло.
   - Доктор на операции, - ответил очаровательный женский голос. - Что ему передать?
   - Пусть срочно позвонит Варваре Петровне.
   Рядом спросили: "Кому он еще понадобился?" - "Тетке какой-то". - "Прямо на части рвут".
   - Я обязательно передам.
   Варвара набрала номер "скорой".
   - Что у вас стряслось?
   - Отравление газом.
   - Газ перекрыли?
   - Да, конечно.
   - Кто пострадал?
   - Мужчина.
   - Сколько лет?
   - Двадцать семь.
   - Это ваш муж?
   Она начала уже уставать от вопросов.
   - Послушайте, а нельзя выяснить все это потом?
   - У нас все равно сейчас нет свободных машин.
   - Ну, и когда вас ждать?
   - Он в сознании? Пульс есть? Не давайте ему спать.
   - Я медсестра.
   - К вам приедут.
   Владиславлеву все-таки передали ее просьбу. Он позвонил через полчаса.
   - Извини, Варя, я в самом деле очень занят. Опять Степан что-то учудил?
   - Отравился газом.
   - Черт... я не смогу сейчас к тебе приехать. Вызывай "скорую".
   - Я это уже сделала.
   - Слушай, если предложат поместить его в больницу, не отказывайся. Могут быть всякие неприятности. Сердце может остановиться. Да мало ли что еще.
   - Я знаю.
   - Как он сейчас?
   - Блюет.
   - Я попробую вырваться к тебе вечером, а пока возись с ним сама. Тебя ведь учить ничему не надо - ты у нас грамотная. Не раскисай, держись. Бог даст - все обойдется.
   И сразу позвонили в дверь - приехала "скорая помощь".
   Врач вошел и остановился у порога. Втянул воздух длинным хрящеватым носом и посмотрел с неудовольствием на Варвару:
   - До сих пор пахнет... Кто отравился?
   - Мой муж.
   - Кайф ловил?
   - Я не знаю, чем он тут занимался, - сказала Варвара. - Меня не было дома.
   - Где он?
   - Там, - показала она на дверь спальни. Врач вышел на площадку и позвал:- Сестра, заходите. - Медсестра почему-то осталась на первом этаже и только сейчас, гремя сапогами, поднялась на третий.
   - Такой молодой! - увидев лежащего на кровати Степана, удивился врач. - Обычно газом травятся старики. Или женщины, брошенные мужиками. - Вынул из кармана маленький фонарик, раздвинул Степану веки и посветил в глаза. - Зрачки сужены. Сейчас вколем ему антидот.
   Сестра уже готовила шприц. Врач взял Степана за руку, нащупал ниточку пульса;
   - Слабый.
   Варвара повела врача мыть руки, и когда вышли в коридор, он спросил:
   - У вашего мужа с головой все нормально?
   - В каком смысле? - не поняла она.
   - Вы уверены, что это был несчастный случай? - Она как раз не была уверена. - На вашем месте я бы показал его психиатру.
   - Пусть оклемается сначала.
   - Лучше было бы отправить его в больницу.
   - Отправляйте, если нужно, - сказала Варвара, - только в хорошую.
   - Полис у него есть?
   - Нет, - покачала она головой. - Он военный... вернее, был им, - поправилась Варвара. - Комиссовался недавно.
   - Очень хорошо, - сказал врач. - Мы можем отвезти его в военный госпиталь.
   Степана увезли и, оставшись одна, она попыталась заполнить пустоту уборкой и стиркой. Вымыла кухню и полы во всех комнатах. Собрала разбросанные по квартире вещи Степана. Из-под тахты вынула рубашку и майку, под креслом нашла грязные трусы, а на батарее в гордом одиночестве сушился носок. Засунула в стиральную машину вместе с простынями и наволочками, содранными с кровати.
   Увидела испачканный кетчупом пиджак и остановилась перед ним в нерешительности. Что с ним делать? Попробовать отстирать? Отправить в чистку? Размышляя, чисто машинально прошлась по карманам. Во внутреннем лежали доллары, несколько сотенных купюр. В наружном боковом обнаружила записную книжку. И на первой же странице прочитала ненавистное имя, вписанное аккуратным Степиным почерком. Афина Паллада. И телефоны - домашний, рабочий, мобильный.
   Ну, что ж, очень кстати. Эта женщина лучше знает Степана. Может, она сумеет объяснить, зачем ему было травить себя газом?
   Сейчас половина шестого. Она, наверное, еще на работе. Протянула руку к телефону - и вздрогнула от резкого звонка.
   - Варвара Петровна? Вас следователь беспокоит. Да, да, Редькин. Мне нужно с вами поговорить. Вы сейчас никуда не уйдете?
   - Не уйду, - сказала Варвара. - Я недавно пришла с работы.
   - А почему голос такой тусклый? У вас все нормально?
   - Степана в больницу увезли.
   - Съел что-нибудь?
   - Газу нанюхался.
   - Выпивший, что ли, был?
   - Был, наверное. Но я все равно не могу понять, зачем он это сделал. Думаете, он повернутый?
   - Не знаю, - с сомнением протянул Редькин. - Мне он показался вполне нормальным. Необщительный только. Знает больше, чем говорит. Ладно, разберемся.
   Действительно, пора разобраться. Она набрала номер - подошел мужчина.
   - Вам кого?
   Хотела сказать: "Афину Палладу", - но вовремя спохватилась:
   - Позовите, пожалуйста, Нику Поладьеву. - И похвалила себя: "Молодец, запомнила".
   - Нику? - удивленно переспросил мужчина. - А вы кто?
   - Знакомая.
   - Вероника Аркадьевна, - крикнул мужчина, - возьмите трубку.
   - Я вас слушаю. - По голосу можно судить о характере - самоуверенная, резкая. - Извините, я с кем говорю?
   - Это неважно, - сказала Варвара. - Вы знаете человека по фамилии Кузенков?
   - Степана? - И после паузы: - Он попал в беду?
   - Послушайте, девушка, - не выдержала Варвара. - Перестаньте притворяться. Вы сами прекрасно все знаете. Зачем вы преследуете его? Что он вам сделал? Не можете простить, что он вас бросил?
   - Он меня бросил? Вы что-то путаете. Мы не можем сейчас встречаться - на то есть свои причины. Но он меня любит и каждый день говорит мне об этом по телефону.
   - Я вам не верю, - сказала Варвара. - Вы хотите его убить - он сам это говорил.
   - Перестаньте нести чепуху, - рассердилась Ника. - Где он?
   - В больнице, - сказала Варвара.
   - В какой больнице?
   - А вот этого я вам не скажу. И достать вы его не сможете - его милиция охраняет. Я по-человечески вас прошу - отвяжитесь от него.
   Непонятный у них вышел разговор. Ничего не прояснилось, наоборот - запуталось еще больше. Неужели Степа звонит этой гадине каждый день? Быть такого не может. Эта стерва все врет.
   Она снова взялась за Степин пиджак. Наверное, все-таки лучше сдать его в чистку. Кроме большого бурого пятна на груди, она разглядела еще несколько, помельче - на лацкане и на кармане. А подкладку когда он успел порвать? Разорвана по шву и зашита снова. Нитки подобраны не в тон, такие неровные стежки мог положить только мужчина. Провела рукой по скользкому шелку, пальцы вдруг наткнулись на твердый предмет. Похоже на записную книжку. Еще одна? Может, это деньги?
   Распороть и посмотреть? А что скажет потом Степа? Вряд ли ему понравится, что она влезла в его дела. А, теперь уже все равно!
  

16

  
   Варвара взяла ножницы и, распоров подкладку, сунула руку в дыру и вынула сверток. Толстый увесистый конверт, плотно заклеенный и для верности еще крест-накрест обмотанный скотчем. Никому не адресованный. Без почтовых марок и штемпелей.
   "Все равно ничего не узнала, - с сожалением подумала она. - Не могу же я вскрыть его. Потом спрошу у Степана - какие такие секреты он скрывает от меня. Через них, наверное, у него все эти неприятности. Рассказал бы раньше - наверняка нашли бы какой-то выход".
   Внизу стукнула дверь. Кто-то поднялся по лестнице и, потоптавшись на площадке, вошел в квартиру. Она торопливо засунула конверт в ящик комода, под белье, и пошла в прихожую. Подумала с досадой: "Кого еще там черти принесли?" Ей сейчас никого не хотелось видеть.
   - Варвара Петровна, вы дома? - услышала она голос Редькина.
   - Я что, дверь забыла запереть?
   - Да, было открыто, - снимая пальто, сказал Редькин. - Воров не боитесь?
   - Тут вообще головы лишишься, - подавая Редькину тапки, сказала Варвара. - Сколько всего навалилось - и все сразу. Я так и думала, что вы еще придете.
   - Надоел я вам, да? Хуже горькой редьки?
   - Да нет, - сказала Варвара. - Я даже рада. А то сижу тут одна - грущу. Проходите на кухню. Сейчас чай будем пить.
   - Чай это хорошо, - сказал Редькин. - Я, кстати, пирожных купил. Хороших. В "Севере".
   - Вы ко всем свидетелям с пирожными приходите? - улыбнувшись, спросила Варвара. - Или я попала в разряд особо важных?
   - Не ко всем. - Редькин взял из мойки нож и разрезал бечевку, которой была перевязана коробка. - Только к душевным и симпатичным. - Откинул крышку и посмотрел оценивающе: - Выглядит вполне прилично. Я не знал, какие вы любите. Взял "корзиночек", "буше" и "эклеров".
   -Я всякие люблю. - Варвара поставила на стол две пузатые чашки с красными розами, те же самые, что и в прошлый раз. - Я вообще сладкоежка.
   - Ну, вот и хорошо, - обрадовался Редькин. - ""Чай вдвоем" - это как-то лучше звучит, чем "бутылка на троих"", - подумал он.
   - Вы хотели поговорить со мной о Степане? - спросила Варвара. - Его опять пытались убить. Я думала, что это его жена. Нашла телефон в его записной книжке - позвонила ей на работу. Она была очень удивлена. Не знаю... может быть, она в самом деле тут ни при чем. Допытывалась, в какой он больнице, но я не сказала.
   - Ну, это-то выяснить нетрудно. - Услышав шум подъехавшей к дому машины, Редькин выглянул в окно.
   - Этот пикап и днем здесь стоял, - стояла Варвара. - Какие-то военные.
   - Почему вы так решили?
   - Одинаковые... как будто их одним рубанком строгали. Ждут, когда им скомандуют "налево" или "направо". Лысый, мне кажется, у них за старшего.
   - Мужики серьезные, - сказал Редькин. - Явно кого-то пасут. Степана здесь уже нет. Может, вас?
   - Я теперь уже ничему не удивлюсь. Тем более что я свидетельница. Хотя и не видела ничего такого особенного. Не считая трупа и мужика в шляпе.
   - Кстати, о мужике. Я хотел уточнить одну вещь. - Следователь сходил в прихожую и вернулся с полиэтиленовым мешком. Вытянул из него белый шарф и протянул Варваре. - На нем был такой?
   - В точности, - кивнула Варвара. - Я ведь и сама вяжу. Глаз у меня наметанный. Мельком гляну - и сразу в памяти отложится. На каких спицах, какой вязкой было связано. Темно, конечно, было. Но ведь я упала ему на грудь.
   - Понятно, сказал Редькин, убирая шарф в пакет. - Я схожу помою руки.
   - Я дам вам чистое полотенце.
   Редькин снова выглянул в окно.
   - Стоят. Что им, все-таки, тут нужно? - Двинулся в ванную, но остановился в раздумье, увидев телефон. - Знаете что, Варя. А позвоните-ка вы этой женщине еще раз. Скажите, что Степан лежит в госпитале, и завтра в десять часов утра можно будет поговорить с врачом. Пусть приходит, если хочет.
   - Прямо сейчас? - спросила Варвара.
   - Можно и попозже. А я пока свяжусь с одним моим приятелем. Пусть наведет справки. Не нравится мне этот пикап. А экипаж еще меньше.
   - Можете позвонить из спальни, - предложила Варвара. - Там вам будет удобнее. Я зажгу свет.
   Редькин притиснулся к стене, давая пройти хозяйке, и почувствовал тонкий аромат духов, к которому примешивался неистребимый привкус медицины. Точно так же пахло от его жены, а после того, как она ушла из его жизни, запахи эти продолжали хранить ее вещи.
   Варвара зажгла лампу, стоявшую на маленьком столике. Задернула занавески. Сиреневый туман, сгустившийся за окнами, продолжал сочиться через тонкий тюль и плавал по комнате. Редькина потянуло в сон. Он хотел опуститься в кресло, но помешал оставленный Варварой пиджак.
   - Чем это он умудрился так измазать его?
   - Кетчупом, наверное, - сказала Варвара.
   Он поднес пиджак к лампе.
   - Похоже на кровь. - Вывернул наизнанку и увидел дыру. - А это что такое? Зацепился за гвоздь?
   - Нет, поколебавшись, сказала Варвара. - У него там пакет был зашит. Деньги, наверное. Может, он должен кому-то?
   - Что за пакет? - спросил Редькин. - А сейчас он где?
   - У меня, - сказала она. - Я случайно его обнаружила, когда Степу в госпиталь отвезли.
   Она открыла ящик и, вынув конверт, протянула следователю.
   - Интересно, - сказал Редькин, - очень интересно. - Подавил пальцами, постучал пакетом по столу. - Вряд ли это деньги.
   - Ну а что тогда?
   - Сейчас узнаем. У вас игла найдется?
   - Игла? - удивилась Варвара. - Зачем она вам? Хотите зашить пакет обратно?
   - Нет, - мотнул он головой. - Не хочу.
   Варвара дала ему иглу, и следователь проткнул конверт в нескольких местах. Поводил у себя под носом, а потом и к Варвариному носу поднес иголку, на кончике которой остался желтоватый порошок.
   - Что это?! - с ужасом глядя на него, спросила Варвара. - Героин?
   - Сдается мне, что это он, - вздохнув, сказал Редькин. - Знаете, сколько это может стоить на черном рынке? Тысяч двадцать баксов. Приблизительно. Да, за такое могут убить.
   Редькин пододвинул к себе аппарат и набрал номер человека, не раз выручавшего его в трудных ситуациях. Кому сейчас можно доверять? Только не менту. Этому было можно.
  
  

17

  
   -Ковальков? - Услышав знакомую шутку: "Никого нет дома", - он обрадовался. - У меня к тебе дело.
   - У меня к тебе тоже, - отозвался подозрительно трезвый голос. - Я тут ящик пива выиграл на спор - одному мне его не осилить. Ты приедешь?
   - Часика через два, - пообещал Редькин. - У меня под окнами какой-т неправильный пикап стоит. Можешь выяснить, на кого он оформлен?
   Рядом с трубкой что-то звякнуло и булькнуло.
   - Тебе срочно? - после паузы спросил Ковальков.
   - Очень срочно, - сказал Редькин. - Ты уже погнал? Придержи лошадей. Мы с тобой еще пообщаться должны.
   - За кого ты меня держишь? - обиделся Ковальков. - Меня пьяным кто-нибудь видел хоть раз?
   Пьяным капитана никто не видел. Уходя в запой, он ложился, как субмарина, на дно, а всплывал, исчерпав запас кислорода.
   - Записывай номер, - сказал Редькин. - И постарайся выяснить не только фамилию владельца, но и чем он занимается.
   - Лады, - сказал Ковальков, - я отключаюсь.
   Через час он снова вышел на связь, и вопреки опасениям майора, разум его не только не замутился, а стал еще прозрачнее. И голос звенел. Как стекло, самую малость только надтреснутое.
   - Тут такое дело, Петрович, - докладывал капитан. - Официально владельцем является одна частная фирма, а директором в ней некто Райзман. Помнишь такого?
   - Юлия Марковича? Помню, конечно. Подозревался в организации убийства, но адвокаты сумели отмазать. Полтора года он все-таки отсидел, да и те получил исключительно за наглость. Уж больно безобразно вел себя на суде.
   - Сейчас он в Израиле. Завел дело, зарегистрировал фирму - и свалил за границу. Законом это не запрещено.
   - Ну, и что у него общего с военными?
   - С военными? Пока не знаю. Но я уверен на сто процентов, что тут не обошлось без одной известной структуры. Догадываешься - какой?
   - Догадываюсь, - сказал Редькин. - Это ведь они засадили его тогда, а теперь, значит, дружат?
   - Теперь другие времена. Я думаю, что "Лотос" - никакая не фирма, а прикрытие. Ты что, перехлестнулся с ними?
   - Выходит, так. - Редькин выматерился мысленно: "Ну, Юрий Савельич! Ну, сучий потрох! Это так ты помогаешь следствию?!"
   - Так ты приедешь? - спросил Ковальков.
   - Приеду, раз обещал. И еще кое-кого с собой прихвачу. Тут одна женщина горит желанием с тобой познакомиться. Ты не против?
   - Когда я был против? - возмутился Ковальков. - Жду вас с нетерпением.
   Варвара выходила на кухню и вернулась в комнату, когда Редькин закончил разговор.
   - Мы сейчас уходим, - сказал следователь. - Вам понадобится много времени, чтобы переодеться?
   - Кто это "мы"? - спросила Варвара.
   - Вы и я, - сказал следователь. - Я не хочу вас оставлять здесь одну. Вдруг те, кто приходил к Степану, вздумают навестить вас.
   - Вы теперь всюду будете таскать меня с собой? Как собачку? На поводке? Но я все равно должна буду вернуться домой. Вы поселитесь у меня?
   - Хорошая мысль, - оценил Редькин. - Мне понравилось у вас. Но моя квартира нисколько не хуже. И с таким же успехом мы могли бы жить у меня.
   - Я подумаю над вашим предложением, - сказала Варвара. - А куда вы ведете меня сейчас? Надеюсь, не в милицию?
   - Нет, не в милицию, - улыбнувшись, сказал Редькин. - К моему приятелю. Он, правда, мент, но женщину еще ни одну не обидел. И вам плохого тоже ничего не сделает. Вы пиво пьете?
   - Пью, - сказала Варвара.
   - Тогда вы в деле. Мой приятель на спор выиграл ящик пива. Одному ему столько не выпить.
   - Раз надо - значит надо, - вздохнув, сказала Варя. - Будем выручать.
   - У меня к вам просьба, - сказал следователь. - Я могу взять на время пакет и пиджак? Хочу кое-кому показать. Если делать все по правилам, я должен был бы изъять вещи в присутствии понятых. Но вам ведь не нужен лишний шум, верно? Мне тоже.
   - Берите, конечно, - разрешила Варвара. - Ну и влипла же я в историю. А что будет со Степой? Его посадят?
   - Не знаю, - пожал плечами Редькин. - Неизвестно пока, в чем он замешан. Но мне почему-то кажется, что его подставили. Чутье подсказывает. Мелкие грешки за ним наверняка числятся, но на большую птицу он не тянет. Может, и не виноват ни в чем.
   - Дай Бог, чтобы это было так.
  

18

  
   Они вышли из подъезда и, обогнув пикап, заскользили по ледяной дорожке, ведущей к арке. Мужики, сидевшие в машине, обернулись дружно и посмотрели на следователя и его спутницу.
   - Не спешите так. - Редькин придержал Варвару за локоть. - Пусть рассмотрят нас хорошенько, а то скажут потом, что спутали с кем-то в темноте.
   Он вынул из кармана папиросы, закурил, отворачиваясь от ветра, дувшего из арки, и нарочно подержал подольше зажигалку у лица.
   - Ну, все, - сказал он, - запечатлели. Можем двигаться.
   - Нам далеко? - спросила Варвара. Она сразу озябла и с головой, обвязанной платком, с рукавичками ушла в дубленку. Только нос наружу торчал, и он казался синим в свете ртутных ламп, освещавших улицу.
   - Пешком далеко, - сказал Редькин. - На троллейбусе доедем за полчаса.
   Ковальков недавно из коммуналки перебрался в отдельную квартиру. Можно сказать, повезло. Дом пошел под расселение. Другой бы радовался, а он гундит недовольно: "Район сраный. Пустыри, свалки. Ларек пивной у меня под боком был, а теперь на трамвае нужно переться. Стоишь, ждешь - пока он придет. Соседи были душевные. Дома, архитектура, Нева. Раньше как было. По утрянке проснешься - на душе, конечно, хреново. В окошко выглянешь - ангел тебе со шпиля крылышком машет. И сразу полегчает. А сейчас в окне только труба химическая торчит - коптит днем и ночью. Жить не хочется". Понятное дело - теперь после работы и выпить не с кем. Не может же мент искать себе собутыльников у пивного ларька.
   Ковальков встретил их на остановке.
   - Здоров, старый черт! - Он обнял Редькина и забарабанил кулаками по спине. - Скрипишь еще... - Давненько мы с тобой не виделись.
   - Ты сильно-то не дави, - сказал Редькин, высвобождаясь из его объятий. - Побаливает еще. - Он подтолкнул Ковалькова к Варваре: - Поздоровайся с человеком.
   - Мадам! - Ковальков наклонил голову, занавесив длинными волосами изрытое оспинами лицо. Красивое при всех его изъянах.
   - Мадмуазель, - поправила его Варвара и, сняв рукавичку, протянула ему руку.
   - Ого, - удивился он, сдавив своей пятерней ее кисть - тонкую, но сильную. - Занимаетесь музыкой?
   - Все намного прозаичнее, - сказала Варвара. - Медицинская сестра. Участвую в операциях.
   - Такие люди нам нужны, - сказал Ковальков и, обернувшись к Редькину, показал ему большой палец. - Ты сделал правильный выбор, старик. Заодно и заштопает, если снова кто-то покалечит. Кстати, ты на гада того еще не вышел?
   - Пока нет, - сказал Редькин. - Сейчас другими делами занимаюсь. Варвара влипла во что-то нехорошее. Человеку нужно помочь. И кончай лыбиться. У нас чисто деловые отношения.
   - Нам сюда. - Ковальков показал на девятиэтажный блочный дом, протянувшийся от одной троллейбусной остановки до другой. - Как вам это уродство?
   - Дом как дом, - сказал Редькин. - Не всем же в центре жить. Привыкнешь.
   - Привыкнуть и к тюрьме можно. - Оттянув тяжелую стальную дверь, Ковальков впустил гостей в подъезд и попытался вызвать лифт, но у него ничего не вышло. Кабина застряла где-то наверху, и слышно было, как лязгают, сходясь и расходясь, створки. - Наверное, опять на моем этаже. Все время ломается на моем, как будто нарочно кто вредит.
   - Ничего не сделаешь, - тяжело вздохнув, сказал Редькин. - Потопали пешком. Ты на седьмом?
   - Ага, - сказал Ковальков. - Повезло еще, что не на последнем. Ты ведь и на новоселье у меня не был. Я звонил тебе тогда. Ребята сказали, что ты в госпитале. Если мне тот гад в руки попадется, я его на куски порежу.
   Ковальков впустил гостей в прихожую, принял у Варвары дубленку и, повесив ее на вбитый в стену гвоздь, скрылся на кухне.
   Редькину показалось, что тот что-то сказал, и он переспросил:
   - Что? Что? - но Ковальков разговаривал с кем-то другим, и голос у него теперь был другой. Не насмешливый, как только что, а робкий и просительный:
   - Ну, чего ты, Алена, куксишься? Никакие они не алкоголики. Мой старый друг со своей знакомой. Посидим немного. Не нажремся мы - не боись.
   Варвара посмотрела вопросительно на Редькина:
   - Может, мы не совсем кстати?
   - Не знаю, - пожал он плечами. - Мы не напрашивались - сам позвал. Пусть теперь отдувается.
   К гостям вышла Алена. В купальном халате, надетом на голое распаренное тело, с мокрыми волосами, собранными на затылке в пучок.
   - Проходите пока на кухню, - пригласила она. - Извините мой вид. Я сейчас оденусь. Целый месяц воды горячей не было - что-то там ремонтировали - и вдруг дали.
   - Она только что пришла, - объяснял смущенный Ковальков. - Ездила в больницу к мужу. Долго трамвай ждала. У нас, пока трамвая ждешь - в сосульку превратишься.
   Кухонный стол был плотно заставлен бутылками. Пиво разных сортов - светлое и темное. Джин, водка. И батарея пустых бутылок в углу.
   - Что-то отмечали? - спросил Редькин. - Черт, - хлопнул он себя по лбу, - башка дырявая. У тебя день рождения был вчера. Ты ж у нас февральский.
   - Ко мне менты завалились, афганцы бывшие. - Ковальков болезненно поморщился. - Притащили ящик пива, я, правда, на спор его выиграл, но это не столь важно. Мы прямо с утра и начали. Я звонил тебе часов в десять, вы с Зинулей были в это время у прокурора, а после обеда я уже плохо соображал.
   - Ты и сейчас плохо соображаешь, - возникнув на пороге кухни, сказала Алена. - Гости у тебя стоят. На столе, кроме спиртного, нет ничего. Ты людей кормить собираешься? Они, наверное, с работы.
   - Ничего, ничего, не беспокойтесь. - Редькин не знал пока, как реагировать на перемены в обхождении. - Мы как раз из дома и успели напиться чая.
   - Все равно, - решительно сказала Алена. Сняла со стола лишние бутылки и поставила тарелки. Ковальков молча помогал ей, вынимая из холодильника и нарезая колбасу и сыр, копченое сало и хлеб. - Пока до нас добирались, на остановке мерзли. Сейчас мы вас согреем и накормим. Водочки выпьете, закусите. Вы ведь коллеги Виталия, да? Подсаживайтесь к столу. Виталий, помоги даме.
   "Красивая, - думал Редькин о новой пассии Ковалькова. Он успел оценить и лиловое платье, подобранное в тон к глазам, и сами глаза, фиалковые в полутьме и голубые на свету. И волосы, которые она распустила сейчас по плечам. Они прекрасно обходились без расчески и фена и, подсыхая, закручивались на концах правильными кольцами. - Намучается с ней Ковальков. У нее ведь и муж имеется. Интересно, кто из них пытался ее душить? - Опытный глаз следователя сумел разглядеть черные пятна на шее - следы чьих-то пальцев, - Алена пыталась прикрыть их ниткой аметистовых бус. - Добром это не кончится".
   Перехватив его взгляд, Алена нервно поправила бусы и постаралась натянуть вниз рукав платья - на руках тоже были синяки. Редькин отвернулся и, чтобы не смущать женщину, отошел к окну. Он ждал, когда взойдет луна - край прозрачного ледяного диска уже показался над крышей соседнего дома. Но и без луны, в свете фонарей, скупо освещавших дорогу, ему хорошо был виден синий пикап, медленно объезжавший сугробы и катившийся к дому. В том, что это была та же самая машина, которая стояла сегодня под Варвариным окном, не могло быть никаких сомнений.
   Он подозвал Ковалькова.
   - Хочешь полюбоваться? Если ты скажешь мне, что это простое совпадение, я тебе не поверю.
   - Чего им от вас нужно? - спросил Ковальков.
   - Я знаю, что им нужно, - сказал Редькин. - Только они это не получат.
   - И что это такое? - продолжал допытываться Ковальков.
   - Сейчас покажу. - Редькин подошел к двери и, обернувшись, поманил Ковалькова пальцем. Извинившись перед женщинами: "Работа", - Ковальков двинулся за ним.
   Следователь снял с вешалки полиэтиленовый пакет и вытащил из него обмотанный скотчем конверт.
   - Вот эта упаковка стоит двадцать штук баксов. Зашита была под подкладкой пиджака - моя свидетельница обнаружила. Кто и зачем ее туда определил - пока не знаю. Но догадываюсь.
   - Двадцать штук баксов? - недоверчиво переспросил Ковальков. - Хорошие бабки. Окажись такой конвертик у меня, я не стал бы торопиться его возвращать.
   - Можешь не торопиться, - сказал Редькин. - Раньше, чем через две недели, он мне не понадобится.
   - Ты хочешь, чтобы я взял это на сохранение? - Ковальков взял в руки конверт. Помял, понюхал. - Пахнет баксами. Ваши дела поинтереснее наших, и проценты другие идут. Ладно, считай, уговорил. Пусть полежит - места много не займет.
   - Собираешься спрятать здесь? Думаешь, они сюда не придут? - С лестницы донесся шум. Загремел дверями, задергался лифт; очевидно, кто-то пытался вызвать его. - Они могут придти прямо сейчас.
   Ковальков почесал затылок.
   - Есть еще один вариант. Алена унесет и спрячет у себя.
   - Алена?! - изумленно посмотрел на него Редькин. - Ты так уверен в ней?
   - На все сто процентов, - убежденно сказал Ковальков. - Слушай, это такая баба! Уникальная. Она могла сдать меня со всеми потрохами. Видела, как я взятку брал. Но не сдала.
   - Ты?! Взятку?! - не поверил ему Редькин. - Что это за история такая?
   - Да ладно тебе, Петрович, ты ж меня знаешь... Ну какая там взятка. Так, мелочевка. Штука баксов. Мы с Аленой в кафе как-то зашли... только-только роман наш с ней начался. Бармен знакомый, сука, деньги мне сунул. Он кокаинчиком приторговывал, и я пару раз отмазал его. А когда его с большой партией взяли, сказал, что ментам бабки отстегивал, и меня назвал. И про Алену упомянуть не забыл. Мол, присутствовала в момент передачи денег. Ох, и трясли же ее, а она, как партизанка, стоит на своем. Деньги видела. Бармен предлагал за то, что он с ней переспит, а Виталий ему за это по морде врезал. Рожу я ему действительно украсил, когда он пошлость какую-то про Алену сказал. Я ей, как себе, верю.
   - Так, так, - задумчиво сказал Редькин. - Все еще серьезней, чем я думал. Они знают, что пакет у меня, и постараются нас с ним накрыть.
   - Кого это "нас"? - не понял Ковальков.
   - Всех, кто сейчас находится здесь. Тебя, меня, баб. Я-то, старый идиот, по наивности думал, что они на рыжего капкан поставили. А они большую ловчую яму вырыли. И я, старый сивый волчара, в нее угодил. И вас за собой потянул. Как выбираться будем, коллега?
   - Алена нас вытащит, - упрямо твердил Ковальков. - Сейчас мы ее оденем и выставим за порог, и улика уйдет вместе с ней. Я позову ее.
   - Погоди, - остановил его Редькин. - Они знают ее. Ничего из этого не выйдет.
   Алена вышла в прихожую и, подойдя к Виталию, потерлась щекой о его плечо.
   - У вас здесь совещание? Нам одним скучно. Вы не собираетесь к нам присоединиться?
   - Тут такое дело, - смущенно сказал Ковальков. - Тебе придется сейчас уехать.
   У Алены от удивления широко раскрылись глаза. Словно окна распахнулись, и открылись небеса - синие и холодные.
   - Нам нужна ваша помощь, - сказал Редькин. - Дело очень опасное. Вы должны будете вынести отсюда пакет. Вас могут задержать и обыскать. И если что-то найдут - отправят в тюрьму. И вытащить вас оттуда будет непросто.
   Она сузила глаза - небеса закрылись, - и лицо снова озарял мягкий ночной фиалковый свет.
   - Ты опять во что-то вляпался, милый? - нежно посмотрев на Виталия, спросила Алена.
   - Он тут ни при чем, - ответил за приятеля Редькин. - Моя промашка.
   - Да ладно тебе каяться-то, - сказал Ковальков. - Ты не о своей выгоде - о деле думал.
   - Дело теперь на меня заведут, - вздохнув, сказала Алена. - Ох, мужики, я точно с вами сяду когда-нибудь. Ладно, я одеваюсь.
   Ковальков подтолкнул Редькина локтем:
   - Пошли отсюда - не будем ей мешать.
   Они вернулись на кухню, и через двадцать минут туда ввалилась скособоченная бомжиха, припадавшая на левую ногу. Она была в грубых армейских ботинках, размера на три больше, чем требовалось. В вывернутом наизнанку пальто, заляпанном цементом и мелом. В шапке-ушанке, завязанной под подбородком и закрывавшей почти все лицо.
   - Мужики, закурить не найдется? - прохрипела бомжиха.
   Редькин протянул ей портсигар, и она выковыряла из него "беломорину". На ее руки страшно было смотреть. Распухшие, красные, с застарелой грязью под ногтями.
   - Здорово, - похвалил ее Редькин. - Пять с плюсом за актерское мастерство. А что вы сделали со своими руками?
   - Подержала под струей горячей воды. Ту ТЭЦ рядом, вон труба в окне торчит, - показала она обваренной рукой. - Из крана чистый кипяток бежит.
   - Ненормальная, - сказал Ковальков. - Теперь у тебя кожа слезет.
   - Слушай, Виталик, я там, на балконе нечаянно мел и цемент рассыпала. Сейчас темно, не видно ничего - уберешь потом. Ты ремонт собирался делать?
   - Ага, собирался. - Присмотревшись к ней, он схватился за голову: - Это же мое пальто. В чем я на улицу теперь выйду?
   - Купишь себе новое, - сказала Алена. - Водки мне налей. Мне сейчас на холод идти.
   - Ну ты и артистка, - сказал Ковальков. - Никогда не думал, что можно так изменить свою внешность. Можешь смело на улицу выползать - никому в голову не придет тебя обыскивать. А чем это так жутко воняет от тебя?
   - Потом и мочой, - не сморгнув, ответила Алена. - Я твою футболку надела, в которой ты гири тягал и, извини, еще и пописала на нее. Плохо пахнет, говоришь? Доллары лучше?
  

19

  
   Зина откинула душное одеяло. Перевалилась через Карандина, делавшего вид, что он продолжает спать, и, свесившись с кровати, поискала тапочки. На коврике лежали мужские трусы и продранные на пятках носки. Ее колготки висели на батарее. Но ни тапочек, ни халата она не обнаружила. Очевидно, захмелевший Карандин начал раздевать ее еще на кухне. Она смутно все помнила. Он глушил водкой свою робость и нерешительность, а на не отставала от него. В конце концов они оказались там, где им давно следовало оказаться - в ее постели.
   Как была - голая прошлепала в ванную. Но по дороге задержалась у окна. Не замечая холода, проникавшего с улицы через неплотно закрытую форточку, смотрела на поле и лес, начинавшийся прямо за домами. Было бы здорово, думала она, выбраться туда как-нибудь с Карандиным. В лесу хорошо - елки, снег. Настоящий снег, а не та грязь, что месишь ногами на улицах. К сожалению, лес, который виден из окна, тоже ненастоящий. Изуродованные больные деревья. Загаженная земля. Уехать бы с Карандиным куда-нибудь далеко-далеко. На Сахалин или на Камчатку. Зря он оттуда сбежал. Лучше бы позвал к себе.
   Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда она проходила мимо него. Она не сомневалась в том, что это Редькин и, обернувшись к разбуженному звонком, сонно щурившему глаза Карандину, сказала:
   - Объявился наконец. - Сняла трубку и, услышав идущий откуда-то издалека и не совсем трезвый голос, вздохнула тяжело: "У мужиков одно на уме - лишь бы нажраться".
   - Зинуля, ты только не ругай меня, - сказал Редькин. - Мы тут день рождения отмечали. Другу моему знаешь сколько стукнуло? Тридцать пять годков. Да ты его знаешь. Опер. Сосед мой бывший. Ковальков.
   - День рождения - это, конечно, здорово. Передай своему другу мои поздравления. Но тебя, Петрович, все ищут - уже второй день.
   - Кому я понадобился? - спросил Редькин. - Прокурору?
   - Нет, - сказала Зина. - Там как раз все спокойно. Он, на наше с тобой счастье, на больничный сел. Простудился где-то. Тебя Юрий Савельич хочет видеть.
   - А что ему от меня нужно? - поинтересовался Редькин.
   - Он мне не докладывал, - сказала Зинуля.
   Ей на плечо легла рука Карандина и, наклонившись, он прошептал:
   - Пойдем, повторим. А то я ночью не понял ничего. Было между нами что-то или нет?
   - Было, - поцеловав его в шею, прошептала Зинуля. - Ты был просто великолепен.
   - Ладно, я все понял, - сказал в трубке Редькин. - Я с ним свяжусь. - И вдруг задал неожиданный вопрос: - У тебя там Карандина случайно под боком нет?
   - У меня?! - удивилась Зина. - Ой, не смеши меня, Петрович. Что ему здесь делать? Мы с ним на работе только встречаемся - и то не каждый день.
   - Вдруг все-таки увидишь его, - сказал Редькин. - Или он тебе позвонит. Он мне срочно нужен. Я приеду к нему в лабораторию. Не знаю, в какое время, наверное, после обеда. Но буду у него обязательно. Так ему и передай.
   - Это как-то связано с нашим делом? - спросила Зинуля. - Ты что-то накопал?
   - Да, появилось кое-что, - сказал Редькин. - Но боюсь, что кроме неприятностей нам это ничего не даст.
   Карандин надел трусы и сразу стал начальственно строг и неприступен, как будто в генеральскую форму влез. Ей захотелось отдать ему честь, но это было сделано уже когда-то не без помощи одного напористого курсантика. И где теперь тот большеротый мальчик? Где та земляничная поляна?
   - Торопишься? - спросила Зина.
   - Ну, не то, чтобы очень... - замялся он. - Минут пятнадцать у меня еще есть.
   - Вот и прекрасно, - сказала Зина. - Я сейчас приготовлю что-нибудь по-быстрому. Позавтракаешь - и пойдешь. - Она увидела завалившийся за кресло махровый халат, надела его, хотя и знала, что тот ее толстит. Но теперь это уже не имело значения - раз она не нужна больше Карандину. - Тебе нужно в ванную? Иди ты первый - я потом.
   Он вернулся через несколько минут. Все в тех же трусах цвета хаки. Чисто выбритый. Весь внутренне собранный и упакованный. И только ребра выпирали из тощего тела, и на голове топорщился влажный после душа ежик седых волос.
   - Знаешь, я, наверное, пойду, - надев рубашку и брюки, сказал Карандин.
   - А как же завтрак? - спросила Зина.
   - Ничего не хочу, - отказался он. - Я вообще не ем по утрам.
   - Ты позвонишь? - выпуская его из квартиры, спросила она.
   - Конечно, - ответил он, нажимая на кнопку лифта. Получилось не слишком убедительно.
   Зина пила кофе в одиночестве. Поколебавшись немного, достала из холодильника сливки. Подлила себе в чашку ликера. Может быть, кто-то думал, что она накапает себе в кофе слез? Не дождетесь. Было бы из-за кого.
   Потом она позвонила в госпиталь.
   - Ну, как там наш начальник? - спросила Ромашина.
   - Полковник Манин? Да, есть такой, - ответил заспанный женский голос. - Он сейчас в реанимации. Как себя чувствует? Ну, так... под капельницей. Вам бы лучше с врачами поговорить. Они на обходе - скоро придут.
   "Неужели не выкарабкается? Жалко старика, - думала Зина. - Каких-то полтора года до пенсии осталось. Теперь все деньги уйдут на врачей. Если выживет".
   "Пора собираться, - глянув мельком на часы, заторопилась она, - скоро машина придет". Надела длинную праздничную юбку и розовую кофточку, оживлявшую лицо. С лицом повозилась основательно - пришлось поработать с кистями и красками. Большие коровьи глаза сузила и удлинила, заодно изгнав оттуда глупую мечтательность и жалостливость. Нельзя никого жалеть - ни себя, ни других - боком выйдет. Обрызгав волосы лаком, сделала челку и прикрыла высокий лоб. Начальство не любит умников, тем более умных баб. Подкрасила губы, искусанные Карандиным. То, что припухли, даже хорошо. Излишек сексуальности еще никому не вредил.
   К дому подъехал автомобиль и, услышав знакомое басовитое урчание мотора, она спустилась. Подождала, когда, пятясь задом, милицейский газик подойдет к крыльцу. Села в машину и увидела, как у водителя заблестели глаза. Нормально, значит, выгляжу, подумала она. Не зря старалась.
   - Здравствуй, Юра, - сказала она. - Что-то ты припозднился сегодня.
   - Куда едем? - спросил водитель, выворачивая на шоссе.
   - Давай на Суворовский. Нужно начальника нашего навестить. И остановись по дороге у универсама, - попросила она. - Фрукты ему, наверное, можно?
   У дверей хирургического отделения лоб в лоб столкнулась с Редькиным.
   - Ты к шефу? - с сомнением посмотрев на цветы и фрукты, спросил он. - Начальник в коме. Тебя к нему не пустят. - Перегаром на него воняло здорово.
   - А как прошла операция? - спросила Ромашина. Сама подумала: "Кажется, все плохо".
   - Да какая там операция, - махнул он рукой. - Фактически не делали ничего. Разрезали - и снова зашили.
   - Почему? - остолбенело посмотрела она на него. - Рак у него, что ли?
   - Не знаю, - пожал он плечами. - Вроде бы нет. Я хотел поговорить с врачами, но сейчас нет никого. Черт их знает, куда они подевались. Тут жена его... Мне кажется, у нее что-то с мозгами... она со мной даже не поздоровалась. Чем я перед ней провинился? Попробуй ты с ней поговорить. А я пошел... у меня тут еще есть дела.
   - Ладно, - сказала Зина. - Только не исчезай. Ты отсюда к Карандину? Я тоже туда подъеду.
   Ромашина поднялась на второй этаж и, шагнув в темноту коридора, очутилась перед стеклянной дверью, из-за которой пробивался мутно-желтый свет. Ей показалось, что она слышит знакомый хрипловатый голос, и он стонет и повторяет в бреду: "Мамочка... мамочка".
   Она взялась за медную ручку, но кто-то, находившийся по другую сторону, опередил ее - дверь распахнулась.
   Загородив проход, перед ней стояла жена полковника. Зину Манина не узнала или сделала вид. Посмотрела равнодушно, и в пустых глазах не отразилось ничего. "В самом деле, у нее крыша поехала", - подумала Ромашина.
   - Вы пришли к нему? - Она посторонилась, пропуская Зину в палату. - Вы все равно не сможете с ним поговорить. Он без сознания.
   Зина увидела на подоконнике большую стеклянную банку. Воткнула в нее букет и, избавившись от цветов, сразу почувствовала себя уверенней.
   - Нужно будет потом подлить воды, - поправляя розочки, сказала Ромашина. На синее одутловатое лицо шефа она старалась не смотреть.
   - Он их все равно уже не увидит. - Манина заменила на капельнице опустевшую склянку на полную, и Зина вспомнила, что она работает медсестрой, но не в госпитале, а в другом месте. И это, видимо, она отвечала по телефону. - Но, может быть, они достоят до похорон.
   - Какие похороны? - не поняла Зина. - Шефу должны были сделать операцию. Что произошло?
   - А вы не знаете? Перестаньте прикидываться. - Она открыла дверь и, обернувшись к Зине, поманила ее пальцем: - Идемте. Я вам покажу.
   Манина повела Зину по коридору, открывая двери палат и показывая то одного, то другого больного.
   - Вон у того окна... - Парень метался в бреду, пытаясь убежать от настигавшего его снаряда. Вскакивал и снова падал на койку - без ног не убежишь. - И тот, в углу, тоже... - Высохший и почерневший, как щепка, побывавшая в огне. Услышав шаги, поднимает голову и, с трудом шевеля обожженными губами, шепчет:
   - Сестренки... родные... пожалуйста...
   - Просит, чтобы ему сделали укол, - пояснила Манина. - Их готовили к операции... кололи наркотики... Они должны были стать донорами.
   - Вы собирались взять почку от больного и пересадить шефу?
   - Они все равно умрут, - холодно посмотрев на Ромашину, сказала Манина. - Не сегодня - так завтра. А муж мог бы жить.
   - Ну и что вам помешало? - спросила Зина.
   - Закон, - скривив губы в усмешке, сказала Манина. - В лице вашего Редькина. Он так не любит своего начальника?
   - Редькин? - удивилась Зина. - Он-то тут при чем?
   - Это ведь все незаконно, - сказала Манина. - Такую операцию можно провести только нелегально. Что и делалось неоднократно. Но влез Редькин со своим дурацким расследованием. Начальник отделения испугался - и все отменил.
   - Может, я с ним поговорю? - предложила Зина.
   - С кем? Со Жмудой? Нет, - покачала она головой. - Бесполезно. Он не станет рисковать.
   - Он хотел получить с вас деньги? - спросила Зина.
   - Конечно, - кивнула Манина. - Пять тысяч долларов. Дело не в деньгах. Я бы и больше заплатила.
   - Да, конечно, - вздохнув, согласилась с ней Зина. - Дело не в деньгах.
   - Я пойду, - сказала Манина. - А Редькину передайте, что я не хочу его видеть. Ни здесь, ни на похоронах.
  

20

  
   Ника смотрела на Степана, лежавшего в неловкой позе, с запрокинутым лицом, и ждала, что он как-то отреагирует на ее присутствие. Но он упорно смотрел в потолок, пытаясь разглядеть не только закрашенный мелом рисунок, но и что-то еще, находившееся намного выше, в других сферах. Она думала, что, испытывая его, боги оказались слишком жестокосердны. Но в том, что герой повержен, есть и ее вина - она плохо помогала ему. И пока не поздно, нужно все исправить - взять его снова под свое крыло.
   В коридоре загремели сапоги - грубые, ментовские. Остановились у входа в палату. И еще дорожка шагов - мелких и семенящих.
   "Кажется, это засада, - подумала она. - Фемида не дремлет".
   Дверь открылась, и в проеме возникла узкая серая фигура. Показалась - и снова нырнула в глубину коридора, будто субмарина, приготовившаяся к атаке.
   "ФСБ, - догадалась Ника. - Похоже, Кузенков на этот раз влип серьезно".
   Фээсбэшник попытался задержать другого. Большеголового, похожего на танк. Они потоптались у входа, пыхтя и отпихивая друг друга, и оба протиснулись в палату.
   "Второй - мент, - оценив крутой лоб, пришла к выводу Ника. - Таким лбом только стены прошибать. Но за костью что-то есть. Глаза неглупые. Следователь, наверное".
   Мент подошел к койке и, убедившись, что Кузенков дышит, встал живым щитом на пути любого, кто попытался бы приблизиться к его свидетелю. Но фээсбэшнику Кузенков и не был сейчас нужен, гораздо больше его интересовала женщина.
   Блестя стеклами очков, он сканировал Нику взглядом. Фигура атлетическая, очевидно, спортсменка. Лицо волевое. Волосы черные, с одной седой прядью. Глаза... Глаза были необычные. Желто-красные, как у рыси. И еще одна особенность. Невозможно определить, сколько ей лет. Она казалась то молодой, то старой.
   - Вы кто такая? - прервав молчание, задал свой первый вопрос фээсбэшник.
   - Я, - удивленно переспросила она. - Я - жена. А вы кто такие?
   - Федеральная служба безопасности. - Очкастый вынул из кармана корочки и, раскрыв, покрутил перед носом у Поладьевой. - Я должен вас допросить.
   - Только после нас. - Схватив Нику за руку, мент оттащил ее к окну и заставил опуститься на стул. - Я представитель прокуратуры, и у нас есть основание предполагать, что гражданина Кузенкова пытались убить. И, между прочим, гражданка Поладьева имеет право по закону воспользоваться услугами адвоката.
   - Точно, - кивнула Ника. - Без адвоката я никаких показаний давать не буду.
   Фээсбэшник побелел от злости и, круто развернувшись, вышел в коридор.
   - Я вам позвоню, Юрий Савельич, - крикнул вдогонку представитель прокуратуры. - К вам у меня тоже есть вопросы.
   "Кажется, это я влипла, - подумала Ника, - хотя и непонятно пока - во что. А мент молодец. Лихо он отшил очкастого".
   - Меня в чем-то подозревают? - спросила Ника. - Могу я узнать, в чем?
   - У вас документы при себе какие-то имеются? - поинтересовался мент.
   - Конечно. - Она вытащила из сумочки паспорт. - А ваше удостоверение вы мне можете показать?
   Он перелистывал ее паспорт, внимательно разглядывая печати и отметки о регистрации. Она сравнивала лицо на фотографии с тем, что было вставлено в раму окна и освещено неярким светом, проникавшим в палату с улицы. "С волосами он был посимпатичнее, - думала Ника. - Интересно, сколько лет назад был сделан этот снимок?"
   - Родились в Крыму. Прописаны сейчас в Питере. - Мент вернул Нике паспорт и, спрятав в карман свое удостоверение, вытащил сигареты и задымил. Она тоже закурила - что-то очень длинное и тонкое. - С этим все понятно. Но с какой стати вы называете себя чьей-то женой? Можете объяснить?
   Она пожала плечами.
   - Тут и объяснять нечего. Мы несколько лет прожили вместе, как муж и жена. Закон это не запрещает.
   - Но брак ваш зарегистрирован не был, - уточнил следователь.
   - Тут такое дело, Николай Петрович... - замялась она. - Я могу к вам обращаться по имени-отчеству? Или лучше придерживаться официоза?
   - Разумеется, можете, Вероника Аркадьевна, - кивнул он. Так будет даже лучше. Тем более что беседа наша неофициальная, без протокола. Вы, кстати говоря, ни в чем не подозреваетесь. Но помочь могли бы, и существенно. Я хочу знать о Степане Кузенкове все. И это, думаю, поможет нам выяснить, кто и с какой целью его преследует.
   - Не знаю, как и сказать... мне и самой было дико все это слышать. - Она сделала глубокую затяжку и, выпустив дым, продолжила: - Когда мы встретились, Степан уже был женат. И брак этот никогда не будет расторгнут. Не только потому, что Степа поклялся на Коране - его просто убьют.
   - Он принял мусульманство? - спросил следователь.
   - Его вынудили это сделать.
   Степан дышал тяжело и прерывисто, и при каждом вдохе и выдохе минарет и луна, выколотые на плече, вздрагивали, как при подземных толчках.
   - Что значит "вынудили"? - не понял Редькин.
   - Я думаю, вам уже известны некоторые факты из биографии гражданина Кузенкова. - Ника вынула из сумочки бумажную салфетку и промокнула влажный от пота лоб Степана. - Он служил в стройбате... где-то под Душанбе... строил дорогу через пески и завяз в этих песках по самое некуда. "Пустыня" - она ведь только так называется. Там обитают верблюды, ослы, гадюки, иногда встречаются женщины. Степу застукали с юной туземкой. Сначала ему хотели отрезать уши и еще кое-какие лишние детали, но потом передумали и отрезали только крайнюю плоть.
   - Вы считаете, что это его азиатские родственники охотятся за ним? - спросил Редькин.
   - Нет, - решительно сказала Ника. - Если уж они не расправились с ним тогда, то убивать его теперь было бы тем более глупо. Они ведь не дураки. Живой он им намного полезнее. У них со Степаном общий бизнес.
   - А если более конкретно? - спросил следователь. - Чем они занимались? Наркотиками?
   - Я не знаю, - упрямо мотнув головой, сказала Ника. - Спросите его самого. Мне он ничего не рассказывал.
   - Ладно, - согласился с ней Редькин. - Замнем пока для ясности. Может, он пытался надуть своих партнеров по бизнесу? Такое случается иногда. Прихватил деньги или товар, или то и другое сразу - и сделал ноги. Как он, кстати, оказался в Питере?
   - Никого он не надувал и ни от кого не удирал, - сердито сказала Ника. - Степа военнослужащий, и его перевели в Выборг, где мы с ним, между прочим, и повстречались. Его таджичка приезжала к нему, и он нас даже познакомил - она ничего не мела против меня. Восток, как известно, дело тонкое. Мы, наверное, подружились бы, но ей не понравился климат, и она уехала обратно.
   - Хорошо, пусть не мусульмане, - сказал Редькин. - От кого тогда он скрывался?
   - Я могу только предполагать... Я с ними сталкивалась несколько раз. Серьезные мужики - все одинакового покроя, думаю, военные. Я спрашивала Степана, чего им от него нужно. Он отшучивался, говорил, что узнал случайно важный государственный секрет, и за ним теперь охотятся спецслужбы. Но я видела, что он обеспокоен, и сама боялась за него. Однажды он исчез, но через день позвонил и сказал, что какое-то время мы не сможем видеться, и потом тоже звонил из автоматов чуть ли не каждый день.
   Степан вдруг закашлялся, одеяло сползло вниз, и обнажилась испещренная рыжими пигментными пятнами грудь. Кроме минарета и луны, выколотых на плече, теперь можно было полюбоваться собором, увенчанным православным крестом.
   - Какой он у вас... многоконфессиональный, - сказал Редькин.
   - Собор-то выколол, когда еще в Суворовском учился, - пояснила Ника.
   - Понятно, - сказал следователь. - Вы побудете с ним еще какое-то время? Мне нужно отлучиться... дела. И, кстати, попробую договориться об охране.
   - Вы думаете, они могут повторить попытку? - спросила Ника.
   - Вы же сами сказали: "мужики серьезные". Ничего, не бойтесь, - ободрил ее Редькин. - Днем они не сунутся, а до вечера мы что-нибудь придумаем.
   - А я и не боюсь, - сказала Ника. - У меня пистолет газовый есть. - Открыв сумочку, она вынула пистолет и показала следователю.
   - Надеюсь, он вам не понадобится, - сказал Редькин. - Сюда еще женщины подойдут... Варя и Зина. Вы уж, пожалуйста, с ними не ссорьтесь. Ладно?
   - Постараюсь, - вздохнув, сказала Ника. - С Варей я говорила по телефону, я так поняла, он жил у нее последние недели. А кто такая Зина? Еще одна жена?
   - Она сама вам все объяснит, - сказал Редькин. - Тут главное то, что ее будет много. И в обиду она ни себя, ни других не даст.
  

21

   Раздосадованная бесполезным разговором с начальником хирургического отделения генералом Жмудой, Зина спустилась на первый этаж и в вестибюле снова, во второй раз уже за это утро, столкнулась с Редькиным. Смотрела хмуро на спешившего чем-то обрадовать ее майора, энергичного, излучавшего оптимизм, раскрасневшегося не только от ходьбы, но и оттого, что успел уже приложиться к заветной фляжке. Зина почувствовала коньячный запах с расстояния больше десяти метров.
   - Я так и думал, что застану тебя здесь. - Он подхватил ее под руку и потащил на улицу. - Идем скорее, ты мне нужна.
   Ромашина отшатнулась от него.
   - Фу, фу... успел похмелиться уже... - Она помахала рукой, отгоняя от себя алкогольные пары. - До обеда даже не дотерпел.
   - Ты чего сегодня такая мрачная? - Редькин вытащил из кармана мятную жвачку и, содрав обертку, сунул в рот. - С Карандиным поцарапалась?
   - При чем здесь Карандин? - Она выкатила на него круглые глаза. - И почему я должна с ним цапаться? У нас нормальные служебные отношения.
   - Знаю я про ваши отношения, - ухмыльнулся Редькин. - Я ему звонил недавно. До скольки, спрашиваю, на работе будешь? Я, говорит, хочу сегодня пораньше уйти, а если понадоблюсь, ищи меня у Зинули.
   - Слушай, Петрович, сколько можно уже? - Ромашина сердито посмотрела на своего бывшего наставника. - Не до шуток сейчас. Шеф помирает.
   - Да, хреново, - скрипнув зубами, сказал Редькин. - Ты у Жмуды была? Он-то что говорит?
   - Говорит, что нужно срочно почку пересаживать, а донора пока найти не смогли. И времени остается очень мало.
   - Я из этого Жмуды котлет наделаю. - Сжав кулак, майор стукнул с силой себя по груди и поморщился от боли - напомнила о себе рана. - Вот, ведь, гад!
   - Ох, Петрович... Петрович, - покачала головой Зина. - Ты и так уже напугал его до смерти. Лучше бы ты вообще к нему не совался. Только испортил все.
   - Да ладно тебе, - не поверил он. - Чем это я мог его напугать?
   - Ты грозился, что посадишь его? - Она заглянула Редькину в лицо. - Только честно.
   - Клянусь тебе, - он приложил руку к груди. - Не было ничего такого.
   - Ты только не клянись, - попросила его Зина. - А то я, Петрович, тебя не знаю. Тебе шефа жалко?
   - Жалко, конечно, - сказал Редькин. - Нормальный мужик. Год до пенсии остался. Я думал, на рыбалку с ним поездим.
   - Вот и не лезь тогда в это дело, - посоветовала Ромашина. - Может, с шефом и обойдется еще.
   - О-хо-хо, - тяжело вздохнул Редькин. - Ну почему в мире творится такая несправедливость?
   Они вышли на улицу, и ветер, дувший в спины, погнал их по обледеневшей дорожке - от одного корпуса к другому.
   - Тебе что-то от меня было нужно, - напомнила Зина.
   - Окно на третьем этаже видишь? - Он показал на окно с треснувшим стеклом, заклеенным белыми полосками бумаги. - Там сейчас рыжий наш лежит. Его вчера газом пытались отравить.
   - А почему ты только сейчас надумал сообщить мне об этом? - снова рассердилась на него Зинаида. - Он там один?
   - Нет, не один. - Чтобы быть услышанным, он должен был кричать ей в ухо - слова заглушал ветер. - К нему пришла жена - это она сама себя так называет... брак не был зарегистрирован.
   - Это та, которая обнаружила труп? - уточнила Зинаида.
   - Нет, не она, - помотал он головой. - Но Варвара тоже сейчас сюда придет. - Он посмотрел на часы. - Минут через пять, думаю. Она, наверное, уже в проходной.
   Они вошли к зданию, и Редькин направился к дивану, стоявшему в глубине небольшого полутемного холла.
   - Посидим пока здесь. - Майор подавил диван рукой. - Хороший, мягкий.
   - Ты можешь даже полежать, - сказала Зина. - Если заснешь, я тебя разбужу.
   Ромашина посмотрела в окно и увидела идущую по двору женщину. "Обыкновенная", - равнодушно подумала она. Неуверенная походка. Выношенная шубка из кроличьего меха. Живет одна, зарабатывает мало. Таких сейчас хоть пруд пруди. Но когда та вошла в вестибюль и, растерянно озираясь, встала под люстрой, Зина поняла, что в ней что-то есть. Ей даже показалось, что она где-то раньше видела это лицо. Вспомнила - на фотографии, висевшей в спальне Редькина. Те же острые скулы, втянутые щеки. Черные, как у цыганки, глаза. Только на снимке она была намного моложе.
   Зина подошла к ней.
   - Вы к Кузенкову? К нему сейчас нельзя. Вас следователь ждет - он в холле.
   - Хорошо, - кивнула Варя. - Я только переоденусь.
   Сняв шубу и облачившись в белый накрахмаленный халат, Варвара стала неотличима от медицинского персонала госпиталя. "Как меняет людей профессия, - подумала Зина. - Она сразу стала значительной".
   До Редькина долетели звуки голосов, усиленные хорошей акустикой старого здания, и он выглянул в вестибюль и позвал женщин:
   - Идите сюда. Здесь удобнее разговаривать. Лучше нам не светиться.
   - Почему я не могу пройти к Степану? - спросила Варя.
   - У него жена сидит, - ответил следователь. - Кто ее знает, как она тебя встретит. С Зинаидой пойдете.
   - Нужно было мне пораньше приехать, - сказала Варвара. - Вы уверены, что ее можно оставлять с ним наедине?
   - Нет, - сказал Редькин. - Такой уверенности у нас нет. - Он повернулся к Ромашиной. - Мы можем организовать охрану?
   - Нет, конечно, - сказала Зина. - Кто даст нам людей?
   - Тогда нужно увезти его отсюда, - сказал Редькин. - Вот только куда? К Варваре он вернуться не может - к ней бандиты уже приходили. К себе я тоже взять не могу.
   - А почему ты не можешь взять к себе? - спросила Зина. - Ты ведь один живешь.
   - Сейчас как раз нет, - сказал Редькин. - Варя временно переехала ко мне, и биться со Степаном лбами мне как-то не хочется.
   Ромашина скользнула взглядом по гладкому черепу, похожему на отшлифованный гранитный валун.
   - Лично я не стала бы с тобой бодаться, - сказала Зина.
   - Ты ведь, Зинуля, у нас тоже бобылиха, - напомнил ей Редькин.
   - Точно, - подтвердила она. - В моем доме мужиков не водилось - и не будет.
   Его губы тронула улыбка, но сказать он ей больше ничего не успел.
   Где-то наверху со звоном разбилось и посыпалось на улицу стекло, и через несколько мгновений мимо окна, у которого стояла Ромашина, пролетел человек. Мелькнула рыжая голова, что-то громко хрустнуло - ледяной наст или кости, - и тело воткнулось в сугроб.
   - Ох, - только и смогла вымолвить Зина.
   Редькин кинулся к лифту.
   - Я наверх... Организуйте врачей. Бегите на улицу!
   - Степан? - побледнев, спросила Варвара. Она стояла спиной к окну и не смогла заставить себя повернуться и посмотреть. Ее парализовал страх.
   - Черт, - кусая губы, сказала Ромашина. - Все-таки мы проворонили его.
   - Это я виновата, - сказала Варвара. - Нельзя было оставлять его здесь одного.
   "Редькин тоже зря пошел туда один, - подумала Зина. - А если там банда?"
   Мимо них пробежала по коридору бригада врачей с носилками.
   - Быстро они среагировали, - сказала Зина. - Что значит военные.
   - За Степаном тоже следили военные, - сказала Варвара, проводив глазами медиков.
   "Интересно, Редькин знает об этом? Может быть, и нет, - подумала Зина. - А что, если здесь замешана ФСБ?"
   Врачи вытащили Кузенкова из сугроба, положили на носилки и поволокли в соседний корпус.
   - Понесли на хирургическое отделение, - сообщила Ромашина. - Если разбился не насмерть - починят. Хирурги здесь хорошие.
   Варвара наконец пересилила себя и тоже подошла к окну.
   - Его уже несколько раз вытаскивали... Однажды его ангелу-хранителю это надоест.
   - Будем надеяться, что не в этот раз. - Зина попыталась приободрить Варвару: - Не стоит расстраиваться раньше времени. Поезжайте-ка вы домой или... - Она хотела сказать "... или к Редькину", но прикусила язык. - В общем, делайте, что хотите. Здесь вы все равно пока не нужны.
   Зина направилась к лифту, кабина которого как раз вернулась на первый этаж. Из лифта вышел человек в военной форме, поверх которой был надет белый халат. Коренастый, плотный, лысоватый. Зина посторонилась, пропуская его, он улыбнулся ей - и пошел к выходу. А она вошла в кабину и нажала кнопку с цифрой "3".
  

22

  
   Добежав до палаты, Редькин остановился перед запертой дверью и прислушался.
   С улицы долетали голоса врачей, суетившихся около Кузенкова. Постепенно замирая, под высокими сводами коридора металось эхо его шагов. Кто-то спустил воду в туалете, она с ревом устремилась в унитаз. Никаких подозрительных звуков он не услышал.
   Распахнул дверь. Ветер, запертый в тесном помещении, вырвался наружу и пошел гулять по корпусу. В разных концах захлопали форточки, открытые для проветривания.
   По палате словно ураган пронесся. Повалил стулья, опрокинул тумбочку и раскатил стаканы. Поднял с кровати и швырнул в окно здоровенного мужика. Высадил два больших стекла - внутреннее и наружное. Засыпал осколками широкий подоконник, тумбочку и даже постель. На некоторых острых осколках осталась кровь.
   "С этим эксперты потом разберутся, - думал Редькин. - Наверняка это кровь Кузенкова. Как это случилось? Вот в чем вопрос. И куда подевалась боевая подруга?"
   Заглянул в соседние палаты. Нигде не души. Белье на койках заменить еще не успели, и оно продолжало хранить живое тепло и запахи тел, а больные исчезли. Лежали тут в основном тяжелые - сами уйти они бы не смогли. Значит, их перевели куда-то в срочном порядке. Кто это сделал и зачем?
   Пока Редькин не встретил никого, кто помог бы как-то прояснить картину. Собирался уже возвращаться к женщинам, дожидавшимся его на первом этаже, и вдруг услышал торопливые шаги. Обернувшись, увидел спину человека, скрывшегося в туалете.
   Вероятно, это был врач. Поверх военной формы у него был надет белый халат. Коренастый, плотный. С круглой розовой плешью. "Где-то я видел уже эту лысину, - подумал следователь. - Выясню заодно и это".
   Ждать, когда доктор снова выйдет в коридор, он не мог. Подгоняло еще и пиво, которое они с Ковальковым допили сегодня утром, - теперь оно просилось наружу.
   Неожиданно во всем здании погас свет. Не раздумывая, словно в воду, Редькин с разбегу нырнул в теплую сырую темноту туалета. Добрался до кабин и начал дергать двери. Открылись все - кроме последней.
   - Тут есть кто-нибудь? - спросил он, но ответа не дождался.
   Держась за стенку, двинулся дальше и ударился коленом об писсуар.
   - Черт, - выругался он.
   - Мать твою... - отозвался мужик, сидевший в кабине. Он слез с унитаза и тоже на что-то наткнулся.
   - У вас часто такое случается? - поинтересовался Редькин, но мужик в очередной раз проигнорировал его.
   "Где я все-таки его видел? - Он расстегнул ширинку, поискал и не без труда нашел член - и наконец-то смог отлить. Пиво перестало давить на мозги - и они зашевелились. - Господи, это ведь он пасся под окнами у Варвары".
   Заскрипела под ногами кафельная плитка, которой был выложен пол. Мужик вышел из кабины и направился к выходу. На фоне темной стены нарисовался силуэт человека, которого Редькин принял за врача. Он подскочил к нему и схватил за плечо:
   - Стой, гад!
   И тогда мужик развернулся и ударил следователя в грудь. Чем-то металлическим и твердым. "Нож", - с некоторым опоздание догадался майор. Острый конец чиркнул по фляге, лежавшей во внутреннем кармане пиджака, и вошел под сердце. В рану, которая только-только успела зарубцеваться.
   Он сунул руку под рубашку - ладонь сразу стала влажной от крови. "Быстрей за ним?, - подстегнул он себя. Выскочил в коридор и понял, что никого он не догонит, - мужик был уже в лифте. Захлопнулась железная дверь, и загудел мотор. "Дали свет, - догадался он. - Везет этой сволочи". Серый туман, плававший под потолком, от электричества сделался желтым и опустился. Редькин вдруг с ужасом ощутил, что его голова заполнилась легким и зыбким газом, по нему пробегают красные искры, и он может взорваться в любой момент. Неожиданно голова куда-то поплыла и потащила его за собой. Он хотел ухватиться за что-нибудь, но рядом была только голая стена - и он поплыл.
  

23

  
   Зина быстро нашла палату, из окна которой выпал Кузенков. Полюбовалась на учиненный кем-то разгром. Похоже, тут не обошлось без драки. Разбушевавшись, повалили стулья и тумбочку. Разбили два стакана и при этом поранились. На осколках кровь.
   Но сначала выпивали. На полу, рядом с кроватью, валяются куски хлеба и захватанные грязными пальцами стаканы. Отпечатков на них столько, что хватило бы не на одну, а на несколько экспертиз. На одном из трех - следы губной помады. Значит, женщина в этом тоже участвовала. Зина подняла с пола стакан, понюхала - она, родная, водочка, а еще едва уловимый аромат чего-то цветочного и дешевого.
   Заглянув под кровать, Зина обнаружила пустую водочную бутылку, а рядом вырванный из блокнота листок. На нем короткое послание, написанное нервной рукой.
  
   Степа!
   Я должна срочно уехать Выздоравливай побыстрей.
   Скоро увидимся.
   Твоя Афина Паллада.
  
   Ромашина прочитала записку и положила бумажку на подоконник. Из окна дунул ветер, поднял листок и потащил к двери. Зина догнала бумажку, поймала и спрятала в сумочку. "Покажу потом Карандину, - подумала она. - А может, вызвать его сюда?"
   Она вспомнила ночь, которую провела с Карандиным, и ее кинуло в жар. Постояла у окна, остужая лицо. Смотрела вниз, на истоптанный снег. На большой сугроб, в центре которого образовалась впадина, похожая на лунный кратер. Странно, что Кузенков воткнулся в сугроб головой. Как будто его держали за ноги, а потом отпустили. Она видела что-то похожее в кино, со Шварценеггером.
   В коридоре кто-то разговаривал, она выглянула из палаты и увидела двух мужиков в застиранных больничных пижамах. Один безногий, на костылях. У другого вкруговую замотана бинтом голова, оставлены только щели для глаз и рта. Ромашина подождала, пока они приблизятся, и перегородила им дорогу.
   - Мужчины, вы на этом отделении лежите?
   Они переглянулись, и тот, что был на костылях, кивнул.
   - Ну да... Мы на перевязку ходили. А что?
   - Вы что-нибудь слышали? - спросила Зинаида. - Какой-нибудь шум?
   На этот раз ответил головастый:
   - Вроде бы, стекло где-то разбилось. Раму ветром, что ли, стукнуло?
   - Ага, - насмешливо сказала Зина. - Сквозняки тут у вас. Ничего, не простужаетесь?
   - Не, - ухмыльнулся безногий. - Здоровье у нас хорошее.
   - Я рада за вас, - сказала Ромашина. - Ладно, свободны пока.
   Это могли быть и они. Те, кто сделали это, не могли уйти далеко. Возможно, они и сейчас еще находятся в здании. Нужно проверить все помещения.
   Зина начала с врачебных кабинетов, и в первом же обнаружила молодую докторшу. Она делала какие-то записи в медицинских картах - перед ней на столе лежала целая гора. Оторвавшись от работы, подняла на Зину удивленные глаза.
   - Кузенков Степан Степаныч? Есть у нас такой больной. Вчера поступил. А вы кто? Родственница? У него там жена сейчас сидит.
   - Ее там уже нет, - сказала Ромашина. - И Кузенкова тоже нет.
   - Что за глупости, - не поверила докторша. - Ну, и куда он делся?
   - Его выкинули. - Зина показала рукой на окно.
   - Как это выкинули? - не поняла врачиха. - Выписали, что ли?
   - Выбросили в окно, - сказала Зинаида. - А, кстати, где были вы с половины десятого утра до одиннадцати?
   - Здесь, - не сморгнув глазом, соврала докторша. - Я пришла сюда после утреннего обхода и никуда не выходила.
   Ее сапоги стояли в углу, в лужице воды, натаявшей из снега, и на лакированных носах и пятках тоже блестела вода. Сапоги выдавали ее с головой, и она видела, что Зина разглядывает ее обувь, но показаний не изменила.
   - Я сижу тут уже больше двух часов, - упрямо твердила она. - Пишу истории болезней. Работы столько, что в туалет некогда сходить.
   "Почему люди так не любят говорить правду?? - Зина хотела прочитать ответ в глазах женщины, но та спрятала глаза за затемненными стеклами очков. - Соврать, наверное, проще. И за ложь никогда никого не наказывают".
   - Я, вообще-то, из прокуратуры. - Ромашина вынула из сумочки удостоверение, раскрыв, покрутила перед носом у врачихи. - Будьте добры, изложите то, что вы мне сейчас рассказали, на бумаге и поточнее укажите время.
   - Не стану я ничего писать, - отказалась докторша. - Откуда вы? Из прокуратуры? Пройдите к начальнику отделения. Он сейчас на месте.
   - А кто ваш начальник? - спросила Зинаида. - Генерал Жмуда?
   - Да, он, - подтвердила женщина. - Вы уже были у него? Я ему сейчас позвоню. - Она сняла трубку и набрала короткий номер. - Тарас Григорьевич? У меня здесь какая-то Ромашина. Говорит, что из прокуратуры. Я ей все уже объяснила.
   "Вот ведь змея, - выходя из кабинета, подумала Зина. - Нормальный персонал подобрал себе Жмуда. Есть на кого опереться".
   Еще одного медицинского работника она нашла в ординаторской. Внутренняя переборка разделяла большое помещение на два. Зине показалось, что за тонкой стенкой кто-то прячется. Она подошла и сказала громко:
   - Выходите. Я знаю, что вы там.
   Вышла не вполне трезвая девица. Очень высокая. Белый халат не доходил ей даже до колен.
   - А вы кого искали? Меня? Я там переодевалась. Вы по какому делу?
   Зина отметила, что губы у нее накрашены такой же ярко-красной помадой, какой был испачкан стакан, валявшийся на полу в палате. И пахло от нее дешевой парфюмерией и водкой.
   - Вы сейчас не на работе? - поинтересовалась Ромашина.
   - На работе, - пожав плечами, ответила девица. - Ну, и что с того?
   - А то, что от вас за версту несет алкоголем, - сказала Зина.
   - Вам-то до этого какое дело? - огрызнулась девица.
   - Мне никакого, - сказала Зина. - А вот начальнику вашему это не понравится. Что будет, если я позову его сюда?
   - Ну и зовите. Вот напугали - прямо коленки трясутся.
   - Не боитесь, что вас могут уволить? - спросила Зина.
   - Ну и пусть увольняют. Никого они не найдут сюда... за эти копейки.
   - Да ладно врать... за копейки, - возмутилась Ромашина. - Жмуда доплачивает вам за каждый орган, который он вырезает у больных.
   - Я вам этого не говорила. - Девица со страхом посмотрела на дверь.
   - Ладно, речь сейчас не о том ведем. Вы с кем пили? - спросила Зина.
   - Ну, с кем... Приходили тут двое военных - друга своего навещали. Попросили стаканы... мне что, жалко? "Выпить хочешь?" - спрашивают. Я отказалась. "Придется, - говорят, - в раковину вылить. Не понесем же мы водку обратно, а нам всю не выпить". Жалко было бы, конечно, если бы вылили.
   - Теперь мне понятно, - сказала Зинаида. - Вы здесь пили?
   - Ага, здесь, - кивнула девица. - Наши-то все ушли на собрание. Премию делили, а я не пошла. Мне хреново было после вчерашнего. Мы с подругой вчера хорошо погуляли.
   - Значит, их было только двое? - уточнила Зина.
   - Сначала двое, а потом они девушку знакомую привели.
   - Девушку? - насторожилась Зина. - Как она выглядела?
   - Ну, как... обычно... Я лица-то ее не видела - оно у нее забинтовано было. Ей муж нос сломал - приревновал к кому-то... Чё, бывает. Меня мой тоже здорово недавно отмутузил.
   - Все? - спросила Зина.
   - А чего еще? Нет, - вспомнила она, - не все. Еще два халата взяли - на время. Сказали, что вернут.
   - Может, и вернут, - сказала Зина. - А вы-то теперь от кого прячетесь?
   - Выпившая я, - пояснила девица. - Думала, что досижу тут до конца смены... авось, не хватятся.
   - Документы какие-то при себе имеются? - спросила Ромашина.
   Девица молча вынула из кармана и протянула пропуск.
   - Ковальчук Мария Степановна. Медицинская сестра. Что-то вы на фотографию свою не очень похожи. - Зина с сомнением посмотрела на девицу. - Сколько вам тут лет?
   - Шестнадцать, - сказала девица. - Я раньше челку себе выстригала.
   - Опознать вы их сможете? - спросила Зинаида.
   - Смогу, конечно... А чего они натворили? Еще чего-то сперли, кроме халатов?
   - Нет, - мотнула головой Зинаида. - Они не воры. Устроили драку в палате. Разбили стекла. Нахулиганили - и смылись.
   - Не стоило мне с ними пить, - тяжело вздохнув, сказала Мария.
   - Это точно, - согласилась с ней Ромашина. - Поезжайте-ка вы сейчас домой и ложитесь спать. А завтра приходите на работу трезвой. Вас могут вызвать в прокуратуру. К следователю Ромашиной. Это я.
   "Лучше бы это была не я, а кто-то другой, - подумала Зина. - Все равно я никого не смогу поймать. Кого ловить? Фээсбэшников? Смешно".
   Поиски преступников и улик на этом можно было заканчивать, но Зина решила проверить еще пожарную лестницу. Свернула в маленький коридорчик, над которым была закреплена табличка с надписью "Запасной выход", и услышала, как кто-то негромко ее зовет: "Зина... помоги..."
   Она выскочила на площадку и увидела Редькина. Он почему-то сидел на корточках и держался рукой за сердце. Она подумала, что у него приступ, но, наклонившись к нему, увидела, что рубашка под пиджаком у него вся промокла от крови, и на полу натекла большая лужа.
  

24

  
   Поздоровавшись с хмурым охранником, Варя прошла в палату. Посмотрела на мужиков - оба спят. Старый - под капельницей. Молодой - на растяжках. Достала из сумки топленое молоко и ряженку и поставила на подоконник - там было похолоднее. Потом стала выгружать банки и пакеты. "Это - туда, а это - сюда. - Одно оставляла наверху, а другое убирала в тумбочку. - Пирожки с капустой съедят, пока теплые. Варенье из айвы, наверное, пока можно спрятать. Орехи и яблоки... нужно спросить у них... сейчас будут грызть или потом?"
   Редькин проснулся и, открыв глаза, улыбнулся сконфуженно.
   - Это ты, Варя... А я и не слышу. Сплю, как сурок.
   - А чего вам тут еще делать? - улыбнулась в ответ она. - Спать и набираться сил. Я вам поесть принесла. Маловато, наверное, будет для двоих, но больше ничего не успела купить и приготовить.
   - Какое там "маловато", - сказал Редькин. - Закормила нас уже. Орехи принесла? Правильно, - одобрил он. - Степану это полезно - для мозгов. Он думает, что если будет молчать, никто не догадается, что он дурак.
   Степан делал вид, что продолжает спать, а сам подсматривал за ними из-под неплотно прикрытых век.
   Варвара покачала недовольно головой.
   - Зря ты с ним так.
   - Да, ладно, - махнул рукой Редькин. - Не маленький. Ему сколько раз уже мозги вправляли, а он все равно в голову ничего не берет.
   Заскрипели стальные тросы, соединявшие руки и ноги Кузенкова с блоками и гирями. Он дернулся и застонал.
   Варя подскочила к нему.
   - Степа, что? Тебе помочь?
   - Подушку под спину подложи, - попросил он, мало-помалу перемещая загипсованное тело. Стоило это ему огромных усилий.
   Устроившись поудобнее, Кузенков поднял голову и с минуту, наверное, молча разглядывал лицо Редькина. Крутой и крепкий, как камень, лоб. Желто-карие, как у овчарки, неуступчивые глаза.
   - Ты умный, - наконец изрек он. - Но ты мент и сука. Был - и останешься. Зря тебя не прирезали.
   - Грубо и неинтеллигентно, - поморщился Редькин. - Но это неважно. Хорошо, что голос прорезался, а то я думал уже, что ты язык себе откусил.
   - Больше ты от меня ничего не услышишь. - Степан снова закрыл глаза.
   Редькин вынул из бумажного пакета пирожок и, откусив кусочек, похвалил:
   - Даже моя бывшая жена таких вкусных пирогов не пекла. А твои жены, Степан, хорошо готовили?
   Кузенков стиснул зубы так, что у него над челюстью вздулся желвак.
   - Счастливый ты, - продолжал изгиляться Редькин. - Столько баб у тебя было. Но забот - как я понимаю - с ними тоже выше головы. Не, я лично гарем себе не стал бы заводить.
   Варя снова укоризненно посмотрела на него.
   - Все, больше ни слова. Степан молчит, и я тоже буду молчать. У нас тут будет тихо, как на кладбище. - Он съел еще пирожок. - Степану, наверное, тоже хочется. Ты бы покормила его, а то он свои гири и тягать не сможет.
   - Покормлю, конечно, - сказала Варя. - Только уток ваших сначала вынесу.
   - А Степан не писал еще, - снова съязвил Редькин. - Жены-то рядом любимой нет - писалку некому держать.
   Варвара вытащила из сумки конверт и протянула следователю.
   - Вот, посмотри - чего мне в ящик сегодня опустили.
   Редькин вытряхнул из конверта фотографию. Большой голубой сугроб, а на нем голова женщины, раскрашенная в красные и синие тона.
   - Вероника Поладьева. - Редькин вернул фото Варваре. - Покажи Степану - ему будет интересно. Я думаю, что она здесь живая. Просто зарыли по шею в снег. Что это может означать? Ты, Степан, по этому поводу можешь высказаться?
   Он вдруг заговорил:
   - Они сюда за ней приходили. Я им не нужен. У меня ничего нет. Что было - все забрали.
   - Деньги? - спросил следователь.
   - Деньги, - кивнул Кузенков. - Я ушел с чемоданчиком. Лег на дно. Мы с Никой перебрались в Питер. Жили очень тихо. Собирались уехать в Грецию. Афина ведь настоящая гречанка. Богиня. Зиму ненавидит люто. Если я ничего не придумаю, ее убьют.
   - А как они вас вычислили? Жили вы тихо - ты сам сказал.
   - Вычислить нетрудно, если знаешь привычки. Я люблю иногда заглянуть в казино. Пощекотать себе нервишки. Любишь играть?
   - Нет, - мотнул головой Редькин. - Так получается, что деньги она им пока не отдала. Иначе бы ее отпустили. Или...
   - Или закопали бы уже всю, - закончил за него фразу Степан.
   Варвара смотрела на Кузенкова с ужасом.
   - Думаю, она перевела стрелку на меня. Сказала, что я их обманул. Что деньги по-прежнему у меня.
   - Значит, они скоро снова будут здесь, - сказал Редькин. - Как это мне все надоело.
   В коридоре возник шум. Загремели крепко, по-военному, впечатанные в пол шаги. Прозвучала команда: "Стоять здесь! Смотреть в оба!"
   - Варя, посмотри, кто там пришел, - попросил Редькин.
   Варвара подошла к двери и осторожно выглянула в коридор.
   - Военные, - сообщила она. - С автоматами.
   Редькин сунул руку под матрас и вытащил пистолет.
   - Тебя, Степан, кто чаще выручал? Аллах? Помолись Аллаху. Можешь и за меня словечко замолвить. Я ваших никогда не обижал.
   Дверь распахнулась, и на пороге появился Ковальков.
   - Госпожа патронесса! Господа калеки! - Он поклонился картинно. - Я рад приветствовать вас в стенах этого богоугодного заведения.
   - Уф-ф, - с облегчением выдохнул Редькин. - Так можно до инфаркта человека довести.
   - Опять ты, старина, на койку спланировал. - Ковальков наклонился и приобнял друга за плечи.
   - Ага, - виновато улыбнулся тот. - Вынужденная посадка. Пробоина в борту.
   - Мотор нормально работает?
   - Нормально... стучит потихоньку.
   - Смазывать нужно почаще. - Щелкнув замком, Ковальков вытащил из портфеля бутылку "Армении". - Фляжка-то твоя цела?
   - Цела. Во второй раз уже меня спасает.
   - Ты у нас везучий, - согласился с ним Ковальков.
   - А кого ты привел с собой? - спросил Редькин.
   - Сослуживцев бывших... по Афгану еще... десантников. Охранять тебя будут.
   - А зачем мне еще какая-то охрана? В коридоре сидит уже человек... Зинуля договорилась.
   - Не знаю, - пожал плечами Ковальков. - Я никого не видел.
   - Я проходила - был, - сказала Варвара. - Дядечка в форме. Может, пообедать пошел?
   - Вполне возможно... время обеденное. Варя, вы стаканчики нам можете организовать? И что-нибудь зажевать.
   - Вам сколько стаканов нужно? - спросила Варвара, покосившись на Степана.
   Вопрос удивил опера.
   - Здесь есть непьющие?
   - Степан навряд ли с нами станет пить, - сказал Редькин. - Во-первых, он не уважает нас. Во-вторых, не уважает спиртное. Вот если бы ты предложил ему анашу или героин, тогда другое дело...
   - У меня в роте тоже такой ухарь был. - Ковальков с интересом разглядывал татуировки, украшавшие Кузенкова. - Только у него был выколот череп и кинжал. Ужасно любил ходить в разведку. Возвращался всегда с добычей. С золотишком, валютой и балдой. У душман балда была отличная. Он охотился на них, а они на него. Поймали - посадили в яму. Но долго в плену держать не стали - вернули нам. Правда, частями. Сначала голову, а потом остальное.
   - Грустная история, - сказал Редькин. - Нам тоже голову прислали. Варя, покажи ему снимок.
   - Кто такая? - спросил Ковальков.
   - Любимая жена нашего Степана.
   - И чего они хотят?
   - Знамо что. Денег. А Степан говорит, что у него их нет.
   - На нет и суда нет. Меньше баб - меньше забот.
   - Я тоже так считаю, - поддержал друга Редькин. - Ты открыл уже бутылку? Наливай.
  

25

  
   В коридоре застучали дробно каблуки и, прислушавшись, Редькин известил:
   - Зинуля сюда топает. Сейчас устроит нам разнос.
   - Ну, конечно, - войдя в палату, сказала Зинуля. - Ничего другого я и не ожидала здесь увидеть. Празднуете?
   - Какие люди! - Ковальков встал, уступая место Зине. - Присаживайтесь.
   - Спасибо, я постою. - Она была в форме, которую надевала только по праздникам. Вся подчеркнуто официальная, и лицо у нее было отрешенное и строгое.
   - Георгич? - спросил Редькин.
   - Да, - кивнула она. - Сегодня ночью.
   - Вот так и бывает... Хорошие люди уходят, а сволочье всякое, - он посмотрел с ненавистью на Кузенкова, - остается. И мы еще должны охранять их покой и заботиться о них.
   - Давайте помянем шефа, - предложила Ромашина. - Человек он в самом деле был замечательный.
   - Георгич был моим учителем. - Редькин задумался, вспоминая. - Он учил меня не только разным профессиональным премудростям. Но и пытался внушить некоторые важные истины. Например, такую. В каждом человеке, в каждом, даже если он преступник, прячется под внешней оболочкой что-то неосязаемое и нематериальное. То, что невозможно потрогать и трудно разглядеть. Но учитывать нужно обязательно. Постараться понять и попробовать ущучить. И пока этого не произошло, считай, что все было впустую. Никого ты не поймал и никуда не засадил. В этом он брал пример с одного рыбака. Того, который не рыбу ловил, а души человеческие.
   - Он верил в Бога?
   - Да, - кивнул Редькин. - Всю свою жизнь.
   В разговор неожиданно вмешался Степан:
   - Ты хочешь сказать, что твой шеф ни разу в жизни никому не набил морду и никогда не пытался кого-то пристрелить?
   - Чистил морды и убивал. И знал, какая кара его ждет.
   - Я знаю, какая кара ждет того, кто напал на тебя, Петрович, - сказал Ковальков. - Я удавлю его собственными руками.
   - Сначала его нужно найти, - напомнила Ромашина. - Я до сих пор не пойму, кто были эти люди. Фээсбэшники? Они не могли не знать про нас. От этих парней можно ждать чего угодно, но убивать ментов - это уже чересчур. Тут что-то не сходится.
   - Это была не ФСБ, - снова подал голос Кузенков. Все обернулись и дружно посмотрели на него. - Это была военная разведка.
   - При чем тут разведка? - спросил Ковальков. - Ты что, шпион?
   - Нет, не шпион, - ответил Степан. - Но я работал на них, а потом сбежал.
   - Рассказывай. - Редькин сказал это тоном, не допускающим возражений. - Подробно и с самого начала.
   - Я устал. - Кузенков закрыл глаза и откинулся на подушку. - И это не мои секреты.
   - Они давно ничьи, - сказал Редькин. - Тебя, считай, уже нет. И говнюкам этим, которые своих убивают, тоже недолго осталось землю топтать.
   - Красотку свою хочешь спасти?
   - Как я могу ее спасти? - Он попробовал вернуться в прежнее положение, но у него ничего не вышло. Варя подошла и помогла ему. - У меня действительно нет денег.
   - Значит, есть что-то другое, - сказал Редькин. - Для чего они стали бы присылать фотографию?
   - Они думают, что деньги у меня. Но только Ника знает, где тайник, и, может быть, ее отец.
   Редькин и Зинаида обменялись быстрыми взглядами. "Я поняла", - кивнула она.
   - Мне нужно идти, - сказала Романова. - Послезавтра похороны. Кто-то должен всем этим заниматься, а Манина совсем потеряла голову.
   - Где будут хоронить? - спросил Редькин.
   - На Серафимовском. Народу, думаю, придет много. Его весь город знал.
   - Я, наверное, не смогу придти, - развел руками Редькин. - Брось за меня в могилу горсточку земли.
   - Ладно. Ты выздоравливай поскорее. - Она пошла к выходу и у двери обернулась и спросила: - А эти архаровцы в коридоре, откуда взялись?
   Ответил Ковальков:
   - Это мои люди. Будут теперь Петровича охранять.
   Ромашина хотела что-то возразить, но только махнула рукой:
   - Делайте что хотите. Мне сейчас не до вас.
   Ковальков опередил ее и, выскочив в коридор, скомандовал:
   - Гвардия, смирно! Равнение на командира! - Вернувшись, сказал восхищенно:
   - Вот это мощь! Не хотел бы я попасть под такой каток.
   - Любого раздавит, как таракана, - согласился с ним Редькин.
   - Она теперь будет вместо Георгича?
   - Думаю, что она. А кто еще? Сам понимаешь, что меня на эту должность никто не поставит.
   - Да, с начальством ладить ты не умеешь. И характер у тебя хреновый. Вы, Варвара, имейте это в виду.
   - Я это уже поняла, - улыбнулась Варвара.
   - Мы сейчас не меня обсуждаем, - нахмурился следователь. - Есть личность поинтереснее. Степан навешал нам тут лапши. Якобы он отдал свои деньги Веронике Поладьевой и даже не поинтересовался, куда она их спрятала. В такое можно поверить?
   - Она боялась, что я спущу все в казино, - поколебавшись, сказал Степан. - И я тоже этого боялся. От этих денег зависело наше будущее. То, что Ника взяла их на сохранение, меня вполне устраивало.
   - Звучит, вроде бы, складно. А откуда взялись эти деньги? - поинтересовался Ковальков.
   - Это длинная история, - ответил Кузенков.
   - А мы никуда не спешим. Особенно я, - сказал Редькин.
  

26

  
   Ночь не приносила прохлады, но дышать становилось немного легче. Стихал ветер, и носившийся в воздухе песок ложился на барханы, дорогу, крыши домов и чахлую зелень. Можно было открыть глаза, прочистить рот и нос и набрать полную грудь сухого, как в сауне, жара.
   Уйти на свою половину и, погасив свет, наконец-то спрятаться от неотступно следящих за ним глаз. Скинуть одежду и лечь на пол. На ковер и пахнущие лавандой простыни.
   Слушать звуки, проникающие извне. Слова молитвы, прочитанной перед сном. Шушуканье женщин, лежащих за стенкой. Можно было не сомневаться в том, что они обсуждают чужеземца.
   Белую, как песок пустыни, кожу. Волосы, похожие на спутанную медную проволоку. Толстые, как у осла, ляжки.
   Больше всего насмешек вызывал обрезанный член. Жена старшего брата сказала, что он похож на обгрызенную мышами морковку. На красную морковку, смеясь, добавила другая. Они подглядывали за ним, когда он мылся в арыке.
   Томиться, как баранина в тагане, поставленная на угли. Ждать, когда отворится дверь и по комнате зашлепают босые ноги. Приблизятся - и остановятся в нерешительности.
   Протянуть руку и, дотронувшись до горячего бедра, ощутить дрожь, пробежавшую по телу. Крепко сжав пальцами, словно яблоко, разломит бедра на две хрустящие сочные половинки. Слизать капли сока, брызнувшего на живот, и почувствовать на языке горьковатый привкус зелени.
   Войти в лоно, как в оазис, долго прятавшийся за барханами. И забыться.
   А через несколько часов оказаться в аду. На каменистом плато, нагретом солнцем так, что можно поджарить яичницу, не разводя огня. И не снимая брюк. Ждать "духов", напряженно всматриваясь в туманное марево, окутавшее скалы. Обливаясь потом, грезить о прохладных струях водопада. Или о ласкающих тело струйках воды, льющейся из душа. На худой конец, сгодится и теплая мутная вода арыка. И мечтать об оазисе, укрывшемся между горячими и зыбучими, как барханы, бедрами.
   Вдруг из-за скалы вылетит грузовик. Такая же фура, как та, что привезла оружие. И сидящие в ней люди ничем внешне не отличаются от тех, что прибыли раньше. Все в одинаковой камуфлированной форме. Густо обросшие бородами. В платках и чалмах. Пойди разбери - кто из них кто. Где свои, а где чужие. Быстро попрыгают на землю и, покрикивая друг на друга, перекидают тюки с оружием из одного кузова в другой. Отъедут немного - и притормозят.
   Джавад вылезет из кабины. Припадая на укороченную миной ногу, начнет медленно подниматься по склону. Его обгонит джип, появляющийся всегда неожиданно, словно из-под земли. Мустафа оставит машину у обрыва и, прихватив с собой дипломат, двинется навстречу. Словно бы поддразнивая Джавада, он тоже будет слегка прихрамывать. Лицо, спрятавшееся под бородой, будто под маской, останется серьезным, а в глазах, словно в осколках кварца, будет дрожать и искриться смех.
   - Ты зачем в меня стрелял? - приблизившись, спросит Мустафа.
   - Это не я, - мотнет головой Джавад.
   - Не ты? - не поверит ему Мустафа. - А кто тогда?
   - А кто мину на дороге оставил? Твоя работа?
   - Мина, может быть, и моя. Я ж не знал, что ты по этой дороге поедешь.
   Сойдутся у камня, похожего на отрубленную голову, и обнимутся, как братья. Дипломат перейдет из рук в руки, и они обнимутся еще раз. Вернутся в свои машины и, взревев моторами, разъедутся в разные стороны.
   Солнце скроется за черными скалами, и кто-то незримый накроет пустыню синим пологом, расшитым зелеными и желтыми звездами. А когда звезды погаснут, и тонкая ткань, отделяющая землю от неба, станет голубой и прозрачной, Степан будет уже далеко. В поезде, идущем из Душанбе в Москву.
   Помашет рукой Джаваду, оставшемуся на перроне. Предъявит билет измученному жарой проводнику и пройдет в свое купе. Увидев его, капитан Онищенко вздохнет облегченно:
   - Ну, наконец-то. Я уж думал, тебя шлепнули, а денежки увели. Это какая станция была?
   - Не знаю, - пожмет плечами Степан. - Полустанок какой-то.
   - Я ждал тебя в Душанбе, на вокзале. Мы, вроде, так договаривались.
   - Мы там были. Джаваду показалось, что за нами следят, и я не стал садиться в поезд.
   - Кто это мог быть? - с тревогой посмотрит на него капитан.
   - Да хрен его знает. Люди Мустафы, наверное. А кто еще?
   - Вот ведь сучье племя, - сплюнет себе под ноги капитан. - Неохота, видно, им с деньгами расставаться. - Он ласково погладит туго набитый купюрами чемодан. - Тут, я думаю, тысяч пятьсот баксов, не меньше.
   - Джавад сказал, что миллион. Я не пересчитывал, может, и так.
   - Руку давай. - Из кармана кителя, лежащего на полке, Онищенко извлечет две пары наручников и пристегнет к себе Кузенкова - к своей правой руке. А к левой - дипломат. Теперь они будут неразлучны до самой Москвы. Если ничего не случится в пути.
   - Ключ-то тебе хоть дали? - спросит Степан. - Или как в прошлый раз?
   - Кто ж мне его даст? Встретят в Москве. С ключом и цветами.
   - С венками похоронными, - уточнит Степан.
   - Может, и так, - согласится с ним Онищенко.
   - Выходит, нам не доверяют, - устраиваясь поудобнее на лавке, скажет Кузенков.
   - Правильно и делают. - Капитан достанет из-под стола большую бутылку и, выдернув пробку, плеснет в стакан чего-то светлого. Купе заполнит густой сивушный аромат. - Я засну, а ты трахнешь меня бутылкой по голове. Чемодан в зубы - и поминай как звали.
   - Если бы хотел, я бы в тот раз еще удрал, - зевнув, скажет Степан. - И ключ, между прочим, мне без надобности. Надо будет - оторву чемодан вместе с руками. Или зубами кости перегрызу. - Он оскалился. - Видел, какие у меня клыки.
   - Ты только меня не пугай, - попросит его капитан. - А то я со страха обделаюсь.
   - Это будет большое свинство с твоей стороны, - скажет Кузенков. - На горшок вдвоем теперь придется ходить.
   - Можем никуда не ходить. - Онищенко пнет ногой пустую трехлитровую банку, стоящую под лавкой. - Я парашу с собой захватил. Вонища будет, конечно, жуткая... сейчас-то нечем дышать.
   "Ничего, - со злорадством подумает Степан. - Дышать тебе уже недолго осталось".
   - Чачи выпьешь? - Капитан придвинет к Кузенкову стакан и отрежет от толстого шмата кусок вонючего сала.
   - Не, не хочу пока, - поморщившись, откажется Степан. - Жарко очень.
   - Я смотрю, из тебя настоящего мусульманина сделали, - усмехнется Онищенко. - Знаешь, сколько я их поубивал?
   - Не снятся тебе теперь? - спросит Кузенков.
   - Нет, я хорошо сплю. - Отхлебнув из стакана чачи, закусит салом и чесноком. - И. кстати, вспоминаю с удовольствием. Знаешь, как мусульмане режут баранов? Нужно поставить скотину на колени, и морда должна быть повернута в сторону Мекки. И нежно так по горлу ножичком - вжик, вжик... Я точно так же поступал с самими мусульманами. Только разворачивал иначе. Они перед смертью должны были смотреть в сторону Москвы.
   Подняв в очередной раз стакан ко рту, Онищенко подтянет к лицу и схваченную наручником руку Кузенкова. Пухлый кулак Степана нацелится ему в подбородок, и капитан снова с неудовольствием покосится на него.
   - Сучий потрох, - сплюнув, выругается он. - Ладно бы пили на брудершафт... тогда бы еще ничего... а так, бля, только мученье одно.
   "Мучиться тебе совсем уже мало осталось, - подумает Степан. - Истории свои Богу будешь рассказывать. Ему это будет интересно".
   В дверь громко постучат. Онищенко потянется к пистолету, лежащему под матрасом, но Кузенков остановит его:
   - Люди Мустафы делают все тихо, а больше нам с тобой бояться некого.
   - Кто там? - спросит капитан.
   - Проводник, - ответит из коридора засушенный жарой голос. - У вас в купе есть свободные места?
   - Заходи, - скажет капитан, убирая руку с дипломатом под стол.
   Дверь откроется, и в проеме возникнет тощая и липкая, как лейкопластырь, фигура. В пляжных шлепках, шортах и жилетке, надетой на голое тело. Вся в татуировках. С большим синим пауком, сидящим на плече.
   - Вы тут вдвоем едете? - Мутные глаза обшарят купе и, добравшись до бутылки и искупавшись в чаче, сразу сделаются светлее и чище. И расширятся, увидев стальные браслеты и цепочки на руках у пассажиров.
   - Угу, вдвоем, - кивнет капитан. - А ты хочешь еще кого-то к нам подсадить? Не советую. Я свидетеля важного везу в Москву, в трибунал. Может, свидетеля, может, убийцу. Там разберутся. Пытался сбежать... мы тут с ним повозились немного. Пришлось наручники на него надеть.
   - Даже и не знаю... - Проводник почешет наморщенный лоб, но никакой трезвой мысли выскрести оттуда не сможет. - Это ведь не арестантский вагон. Вдвоем занимаете целое купе, а платили только за два места. У меня люди в тамбуре едут.
   - Что за люди? - насторожится Онищенко.
   - Женщины, - ответит проводник. - Они завтра утром сойдут. Вам еще и веселее будет.
   - С бабами, конечно, веселей, - согласится с ним капитан. - Думаешь, доедут они до своей станции? Я в этом не уверен.
   - Пойду к старшему, - вздохнув, скажет проводник. - Чего старший скажет.
   - Может, просто заплатить ему? Чем шум поднимать, - подождав, когда за проводником закроется дверь, скажет Степан. - Шум лишний нам тоже ни к чему.
   - Да пошел он, - смачно сплюнет Онищенко. - За что я должен ему платить? Перебьемся. В купе мы все равно никого не пустим. Еще неизвестно, что это за тетки. Подсыплют чего-нибудь в стакан. И проснешься завтра мертвым.
   "Сегодня", - мысленно поправит его Кузенков.
   Вдруг что-то грохнет. Вагон подскочит и качнется, как будто колеса наехали на камень или бревно. И Онищенко тоже подпрыгнет, рванет дверь и, потянув за собой Степана, выскочит из купе.
   - Мать твою... что там еще?
   - Похоже на мину... Под поездом, что ли, взорвали?
   Вагон начнет наполняться дымом, а из тамбура потянет гарью. Грохнет опять, на этот раз в голове состава, и поезд замедлит ход.
   - Нас, наверное, ждут, - скажет капитан. - Скоро переезд. Остановимся - нам хана. Пошли к машинистам - попробуем договориться. Погоди... я только пушку захвачу. - Он поймет свою ошибку, когда увидит наставленный на него ствол. - Ты чего задумал, парень? - Заслонившись дипломатом, словно щитом, спросит: - хочешь денег? Решим этот вопрос после. Если уцелеем.
   - Кто уцелеет, а кто и нет... - Кузенков стукнет Онищенко рукояткой пистолета по плечу. - Давай, двигай вперед! Будем прыгать!
   Третий взрыв прогремит за дверью купе, в котором они только что сидели.
   - Вот ведь суки, - сплюнув, выругается капитан. - А если бы мы были сейчас внутри? Нет, это не Мустафа. Это Джавад. Зря ты, парень, с ним связался.
   Вдруг выстрелит пистолет, неожиданно для них обоих. Онищенко проведет рукой по щеке и удивленно посмотрит на испачканную кровью ладонь. А потом медленно сползет по стене на пол.
   - Что это? Снаряды рвутся? - высунувшись в проход, спросит лысая голова. - Нас обстреливают?
   Какой-то парень, выскочив из купе в одних трусах, кинется в тамбур и, вернувшись, сообщит:
   - Там что-то горит.
   - Это хреново, - скажет Степан. - Нужно остановить поезд.
   "А у меня тут еще покойник, - подумает он с досадой. - Как я теперь с ним развяжусь? От мертвого уйти будет еще труднее, чем от живого".
   Заглянув в свое купе, он увидит, что оно не очень сильно пострадало от взрыва. В полу, под столом, появилась дыра. Подушки и простыни скинуло с полок вниз. Бутылка с чачей откатилась к двери.
   Он затащит капитана внутрь и обшарит карманы. Но обнаружит в них только документы, вероятно, липовые, и деньги. И никаких ключей.
   "Ну, и что теперь делать? - спросит у себя самого. - Грызть кости?"
   Воинский билет и бумажник, из которого он сначала вытащит деньги, кинет в дыру. Туда же отправятся чача и свиное сало. А через пару минут и тот, кто все это пил и жрал.
   Кто-то сорвет стоп-кран, и, заскрежетав тормозами, поезд остановится. Степан спустит капитана под пол и вслед за ним тоже протиснется в узкое отверстие. Перевалится через рельс и, лежа на нагретой солнцем насыпи, закроет глаза и даже попробует немного подремать. Он спиной почувствует дрожь, передавшуюся от тепловоза колесам, рельсам и шпалам. Услышит хруст раздавленных колесом костей и еще сильнее вдавится лопатками в насыпь.
   Когда мимо прокатится последнее колесо, осторожно приподнимает голову и увидит руки капитана, лежащие отдельно от туловища. Переборов отвращение, снимет наручники с сочащихся кровью кистей и наконец-то почувствует себя свободным.
   Не обязанным никому. Кроме Бога, прячущегося за выгоревшими голубыми небесами, как за изношенным театральным задником. Он опять сумел выпутаться, но это еще не конец. Впереди километры пути по раскаленной пустыне. Неожиданно свалившееся на него богатство и полная опасностей жизнь.
   Он сотрет кровь с чемоданчика и зашагает по шпалам. Но не в том направлении, в котором скрылся поезд, а в противоположном. На восток. Туда, где никто не станет его ждать.
  

27

  
   Еще у ворот кладбища, вылезая из машины, Зина поняла, что происходит что-то неладное. Над согнувшимися под тяжестью снега деревьями и утонувшими в сугробах надгробьями, словно огромное черное облако, кружила стая ворон. Птицы с криками носились над кладбищем, пикировали вниз, взлетали снова. Вели себя так, как будто трупы лежали не в могилах, а прямо на снегу, и птицы пировали, расклевывая мертвечину. Зина некстати вспомнила про конец света и страшный суд.
   Ей навстречу уже спешил старик, раскрасневшийся от быстрой ходьбы и морозного воздуха.
   - Идемте, Зинуля, я вам сейчас все покажу. - Петровский был ужасно доволен собой. Ему и в этот раз, впрочем, как и всегда, удалось быстро докопаться до природы факта, поначалу казавшегося необъяснимым.
   - Что вы мне хотите показать, Андрей Палыч? - Зина оглянулась. Гроб с телом полковника только что вытащили из похоронного автобуса, около него суетились высшие милицейские и прокурорские чины. Ей тоже пора присоединиться к ним, а старик с его исследованьями и выводами может и подождать.
   - Там трупы лежат... у ограды. Левее часовни... и в дальнем конце тоже. - Он махнул рукой, показывая, в какой это стороне.
   - Какие еще трупы? - не поняла Зина. - Откуда они взялись?
   - Не знаю, - пожал плечами старик. - Их ночью привезли. Следы на снегу совсем свежие.
   - Их там много? - Зина недоверчиво посмотрела на Петровского.
   - Я лично видел пятерых, но, может быть, где-то есть еще. Мужики и бабы. Все без одежды. По всей видимости, бомжи. Замерзли или отравились чем-то... с ходу так не скажешь... Птицы здорово их уже поклевали.
   - Думаете, это как-то связано с похоронами? - понизив голос, спросила Ромашина. - Кто-то нарочно все это подстроил?
   - Конечно, подстроил, - кивнул старик. - Это Шутник, можете не сомневаться. Посмотрели бы вы на трупы. Здорово он все оформил. Очень художественно. Можно сказать, талант.
   - Ну, и чего будем делать? - спросила Зина. - Милицию вызывать?
   - Милиция вся здесь, - сказал Петровский.
   Милицией и прокурорскими работниками была уже забита центральная аллея и площадка, на которой обычно проходят траурные митинги. А газики, пазики и легковушки с мигалками продолжали подвозить людей, цветы и венки. Манина действительно знал весь город.
   К Ромашиной подвалил Ковальков, небритый, в старой кожаной куртке. Разговаривая с Зиной, он отворачивался, стараясь не дышать на нее перегаром. Лицо у него было грустное.
   - Помянули шефа? - спросила она. - Вы хорошо его знали?
   - Ну, как... - замявшись, сказал Ковальков. - Приходилось, конечно, сталкиваться. Пару раз он здорово на меня наорал. Только это не важно все. Дело свое он хорошо делал и других учил. Без ментов нельзя. Мы санитары. Ликвидируй санитаров - чего будет? Бардак, грязь и эпидемии начнутся.
   - Бардак уже начался. - Зина показала глазами на висящую над кладбищем воронью стаю. - Знаете, что это значит? Это нам знак такой подают, что нас ждут большие неприятности. - Она схватилась рукой за сердце: - Ну вот, накаркали. Гиперборей приехал, а говорили, что у него воспаление легких. Ну, я пошла. - Стараясь не поскользнуться на ледяной дорожке, она двинулась к воротам, у которых остановилась черная "Волга".
   Сделав несколько шагов, Ромашина остановилась.
   - Палыч, пожалуйста, займись этим делом, - попросила она. - Манина мы без тебя похороним. И товарища привлеки. Организуйте у трупов охрану, если еще никто не догадался. И закройте чем-нибудь, чтобы птицы не клевали. Сетку какую-нибудь натяните или брезент.
   - Воронья сегодня, в самом деле, что-то многовато, - сказал Ковальков. - Откуда они прилетели? Вроде бы, свалки рядом нет. На Южном - это было бы еще понятно. И про какие трупы говорила Зинаида? Я не понял.
   - Идемте со мной, - сказал старик. - Настоечки клюквенной, кстати, не желаете? - Он вытащил из-за пазухи металлическую фляжку.
   - У Петровича такая же. Вы с ним в одном магазине, что ли, покупали? - спросил Ковальков.
   - Точно, посудины у нас одинаковые, - кивнул старик. - Но мы ничего е покупали. Он подарил мне свою, а потом ему прислали еще одну - из зоны, зеки хорошие фляжки делают.
   - Ножи они тоже хорошие делают, - сказал Ковальков.
   - Как там Петрович-то? - поинтересовался старик.
   - Ничего, - сказал Ковальков. - лежит, книжки читает. Женщины за ним ухаживают. Я бы тоже не отказался пару неделек полежать.
   - Жениться ему нужно, - сказал Петровский, сворачивая на боковую аллею. - Чтобы дома кто-то ждал. А так что? Только работа одна.
   Чтобы быть услышанным, приходилось кричать чуть ли не в ухо. Все заглушало воронье карканье. Чем ближе они подходили к часовне, тем чернее и плотнее становилась атмосфера. Все воздушное пространство - от могил до низко висящего неба - было заполнено машущими крыльями, падающим сверху пометом и кусками мяса, которое снова подхватывалось и уносилось куда-то. Вороны облепили часовню, сидели на крестах, деревьях, ходили по окровавленному снегу. Клевали мясо, ссорились, орали.
   - Вон они лежат, - показал старик, отмахнувшись от пытавшейся приземлиться ему на голову вороны.
   - Вот это картинка! - присвистнул Ковальков, увидев лежащие у ограды трупы.
   Мужик и баба, оба голые, со срезанной с боков и бедер кожей. Со вспоротыми животами, набитыми мясным фаршем. Из живота женщины выглядывает целлулоидный карапуз. У мужчины на голову нахлобучена ментовская фуражка. Руки покойников связаны толстой стальной цепью. А вокруг, в радиусе примерно десяти метров, разбросаны куски мяса, печенка, кишки - и все это обильно полито кровью
   - Кто это мог сделать? - спросил Ковальков.
   - Человек, безусловно, ненормальный, - ответил Петровский, - но с ярко выраженными художественными наклонностями.
   - Ну, и чего он хотел этим сказать? На кого он намекает? На Манина, что ли?
   - Вполне вероятно... хотя ему мог насолить и какой-то другой мент, а может быть, целая компания. Там, подальше, лежат еще - и тоже в фуражках.
   - А дети у полковника были? - спросил Ковальков, рассматривая карапуза, засунутого в разрезанный женский живот.
   - Насколько мне известно, нет. - Старик отшвырнул ногой огромную ворону, долбившую лобную кость. - Во всяком случае, законных.
   - Может, он обрюхатил чью-то жену? - Ковальков пытался найти хоть какую-то логику в действиях сумасшедшего. - Нужно будет порасспросить тех, кто хорошо знал Манина.
   - Из наших - Петрович. Они были знакомы чуть ли не с детства.
   - Хорошо, что Редькина здесь нет... с его сердцем...
   - Да, его бы это сильно расстроило, - согласился Петровский.
   - Пошли отсюда, - сказал Ковальков. - Чего их сторожить-то... никуда они не сбегут. Лучше с Маниным простимся по-человечески. Речи послушаем. Кинем в могилу по горстке земли. У вас во фляжке осталось еще что-нибудь?
   Речей послушать не удалось. Выступающие поглядывали озабоченно на воронью стаю, кружившуюся над кладбищем. Говорили торопливо и сбивчиво. Человек в штатском, стоявший рядом с городским прокурором, шепнул ему что-то на ухо, и тот подал команду: "Все, все... закончили - понесли..." Генерал, доставший уже из кармана бумажку с текстом, развел руками: "Все спешим куда-то... Как живем - так и умираем, так нас и хоронят".
   Посовещавшись друг с другом, музыканты заиграли траурную мелодию, но не всем известный похоронный марш, а что-то негромкое, печальное и светлое одновременно. Манин любил хорошую музыку, и выбор музыкантов его бы порадовал. На плечах офицеров, одетых в парадную форму, гроб медленно поплыл по аллее. За ним двинулась заплаканная родня, которой неожиданно оказалось даже больше, чем бывших сослуживцев.
   Стоя в сторонке, Ковальков и Петровский ждали момента, когда пойдут свои, и можно будет присоединиться к процессии. Прошли музыканты, прошагала рота почетного караула. Пронесли ордена, венки. Прошествовало начальство. Пронесла большое дородное тело Зинаида. Увидев знакомые ментовские рожи, Ковальков двинулся к ним. Петровский отстал и плелся в конце колонны.
   Процессия остановилась. Гроб донесли до могилы и опустили на утоптанный снег. Проститься с полковником дали только вдове. Она вдруг упала мужу на грудь и стала покрывать его поцелуями. Ее с трудом оторвали от мертвого тела. Ромашина подумала, что во всем этом есть какая-то дурная театральность. Вряд ли стоило выставлять напоказ свои чувства. Если они вообще были - чувства эти самые. Кстати говоря, жили супруги не очень дружно.
   Бросить в могилку горстку землицы тоже удалось лишь вдове, которую держали под руки похожие на ворон старухи. Могильщики опустили гроб в яму и по-быстрому забросали большими мерзлыми комьями глины. Рота почетного караула вскинула карабины - и раздались залпы. Первый, второй... Одновременно с третьим прогремел взрыв, и с ближайших деревьев лавинами сошел снег. И все увидели, что на березах и осинах, будто на новогодних елках, висят разные предметы. Всякая мерзость. Большие и мелкие кости, по-видимому, человеческие. Вставные челюсти. Надутые презервативы. А из соседних могил, быстро раздуваясь, полезли цветные резиновые колбасы, с которыми народ обычно ходит на гулянья. Достигнув максимально возможных размеров - до метра в высоту, - колбасы лопались, но заполнявший их газ продолжал струиться. Неожиданно газ вспыхнул, и могилу милицейского полковника теперь со всех сторон окружали ярко горевшие факелы.
   Первыми к выходу кинулись родственники, за ними все остальные. Возникла сумятица. Кто-то толкнул в спину Петровского, он упал в сугроб и, затаптывая старика, по нему прогулялись чьи-то ноги. Он закрыл глаза, а когда снова открыл, увидел склонившихся над ним Зинаиду и Ковалькова. Вытащили из сугроба, счистили с него снег, поставили на дорогу. Он снова улыбался:
   - Спасибо, все нормально. Я, вроде бы, живой.
   - Ничего не сломано? - спросила Зинаида.
   Старик ощупал себя:
   - Все цело... зубы, кости. Взрывом никого не задело?
   - Нет, никого, - ответил Ковальков. - Помяли только немного друг друга... да и взрыва-то настоящего, по сути, не было... несколько петард...
   - Ну, и как вам представление, а? Мне понравилось! - восхищенно сказал старик. - Здорово он все придумал! Вот это у человека фантазия! Что нас ждет еще?
  

28

  
   Зина вошла в вестибюль и, снимая на ходу шубу, двинулась к лестнице. У нее за спиной хлопнула дверь. Догоняя ее, сзади застучали торопливые каблуки. Она обернулась и увидела Варвару. Запыхавшуюся, обвешанную сумками и пакетами.
   - Вам помочь? - спросила Ромашина.
   - Ой, что вы... я сама, - отказалась Варя. - Они легкие.
   Зина сняла с плеча Варвары большую кожаную сумку, сразу сильно оттянувшую руку вниз, и покачала головой:
   - Ничего себе легкие. Это все для мужиков? Неужели съедят?
   Варя улыбнулась.
   - Ну, конечно, съедят. Им сейчас много сил понадобится. Степа в первые дни не дотрагивался до еды... осунулся весь... я так переживала из-за него, а сейчас, слава богу, аппетит хороший. А Николай Петрович вообще от домашней пищи отвык. Мужчины не должны жить без женщин.
   - А женщины без мужчин? - спросила Зинаида. - Такое, по-вашему, допустимо? Я, например, без мужика и месяца прожить не могу. Прямо обледеневает все внутри. Начинаю ненавидеть всех люто. Готова пристрелить любого козла, который откажется лечь со мной в постель. Вы разве не такая?
   - Не знаю, - пожала плечами Варвара. - Сами-то мужики, по правде говоря, мне не очень нужны. У меня другие потребности. Мыть, кормить, ухаживать за кем-то.
   - Тогда лучше завести собаку или кошку, - сказала Зинаида.
   - Нет, - не согласилась с ней Варя. - Животное, если оно даже будет гадить во всех углах, я не смогу выгнать из дома.
   - А мужика, значит, сможете?
   - Сразу, как только разлюблю, - решительно сказала Варвара.
   - Так, наверное, и нужно... Но я не успеваю разлюбить своих мужиков. Они делают это первыми.
   Навстречу, из темной глубины коридора двигался Ковальков. Склонив на один бок длинную, как у жеребца, голову. Кося на женщин гнедым дерзким глазом, выглядывающим из-под спутанной черной гривы.
   Переглянувшись, обе женщины подумали одно и то же. "Такого нелегко стреножить. Он всегда будет рваться на волю".
   "Нормальные тетки, - пробежав быстрым взглядом по выпуклым частям и потаенным выемкам двух аппетитных тел, заключил Ковальков. - Можно было бы переспать с ними. По очереди... или сразу с обеими. У одной тело, как горячая сдоба. Другая - нежная и заботливая, как мать. Всё при них. Кроме синих незабудок, таких, как у Алены. От этих двух несерьезных цветочков прямо рассудок мутится. -----Интересно, на кого они невинно заглядываются сейчас?"
   - Мы ведь еще не виделись сегодня? - спросила Варвара. - Здравствуйте, Ковальков.
   - Нет, не виделись... Здравствуйте, - поклонился он. - Гуманитарная помощь? Очень кстати. Вас там уже ждут. - Услышал, что на этаж приехал лифт, и ускорил шаг. - Я сейчас вернусь.
   - За бутылкой побежал, - уверенно сказала Зинаида. - Он уже теплый. Примет еще - и будет объясняться в любви. Вам или мне. Или сразу обеим. Знаю я таких типов.
   - О, кто к нам пожаловал! - отшвырнув газету с кроссвордом, Редькин радостно приветствовал входящих в палату женщин. - Варечка! Зинуля! С гостинцами, со свежими новостями!
   - Новости вы уже, наверное, знаете. - Ромашина покосилась на Кузенкова, упорно делавшего вид, что он спит. Но глазки лучились, подглядывая из-под неплотно прикрытых век. Ушки топорщились, подслушивая разговор.
   - Это ты про похороны? Ковальков рассказывал. Ну, а Гиперборей что? Свирепствует? - спросил Редькин.
   - Ага, лютует, - жалобно сказала Зина. - Его ведь в Москву должны были забрать, а теперь, говорят, оставят. Сначала здесь должен порядок навести.
   - Плохи наши дела, - помрачнев, сказал Редькин. - А тут я еще свалился. Все одно к одному.
   - Тебя-то когда собираются выписывать? - спросила Зинаида.
   - Не знаю, - пожал он плечами. - Вроде бы язву еще какую-то нашли.
   - Это все от нервов и неправильного питания, - сказала Варвара, выгружая из сумок пакеты и банки. С соленьями, вареньями, печеньями. С жареным и пареным. С котлетками и пирожками. - Едите черт-те что - вот и результат.
   - Слушай, ты с ума сошла. - Следователь с удовольствием погрузил нос в будоражащие обоняние запахи домашней стряпни. - Как ты все дотащила? Много как всего. Мне, кстати говоря, нельзя теперь нормальную еде есть. Кашки только.
   - Ну вот, - огорченно сказала Варвара. - Выходит, я зря старалась.
   - Ничего, не переживай, - успокоил ее Редькин. - Обратно уносить ничего не придется. У Степана желудок здоровый - он все смолотит.
   - Ну, а что Степан? - спросила Зинаида. - Что-нибудь вспомнил еще?
   - Нет, - мотнул головой Редькин. - Ничего существенного.
   Варвара открыла сумочку и, вынув конверт, протянула следователю. - Вот еще одно письмо мне в ящик кинули.
   - Что это? Снова фотографии? - Редькин осторожно потянул за кончик, чтобы не оставлять лишних отпечатков, и вытащил из конверта снимок.
   Вероника Поладьева привязана за руки и за ноги к большому стальному колесу. Висит вниз головой. Голая, синяя. С намерзшими на кожу кристаллами льда. У нее за спиной сугробы и краснокирпичная стена какого-то невысокого здания. С оцинкованной крыши свисают длинные сосульки.
   Ромашина посмотрела вопросительно на Редькина.
   - Как ты думаешь, она здесь живая?
   Следователь надел очки и минуты две разглядывал внимательно снимок.
   - Мне кажется, живая. - Он ткнул пальцем в голову. - Видишь, иней намерз вокруг рта. Значит, дышит.
   - Колесо... - сказала Зина. - Знаешь, что это такое?
   - Да, конечно, - кивнул следователь. - Тренировочный снаряд. Космонавты на таких крутятся. И летчики, и десантники тоже. Значит, тренировочная база.
   - Военная разведка?
   - Уверен почти на сто процентов. Думаю, что это Степкины друзья.
   - Мне кажется, я знаю, где это находится, - подала неожиданно голос Варвара.
   - Что?! - обалдело уставились на нее Редькин и Ромашина.
   - Я могу, конечно, ошибаться... Степа, может быть, ты сам расскажешь? - Кузенков никак не отреагировал на ее обращение. - Степа как-то поехал в Кирилловское и меня взял с собой. Сказал, что у него там знакомый майор служит в спецчастях... Степан должен был деньги, и несколько раз кто-то звонил и требовал, чтобы ему вернули долг... очень настойчиво. В выходной день мы собрались и поехали. За Кирилловским, на КПП нас встретил офицер. Сел к нам в машину, и мы доехали до военного городка. Степа и Вадим ушли в казарму, их не было минут сорок, а я сидела в машине. Смотрела, как тренируются бойцы. Лазают по лестницам, проползают под колючей проволокой, стреляют. И в таких, как на фото, колесах они крутились тоже.
   - Значит, вы его видели? Того человека, которому был должен Степан? Кузенков отдавал деньги в машине? - спросила Зинаида.
   - Да, конечно, я его хорошо разглядела. Крепенький, кругленький, как боровичок. Лицо красное, как после бани. Лысина у него сильно потела, он ее платком все время вытирал. Пакет с деньгами Степа ему сразу отдал, как от КПП отъехали. Он открыл, посмотрел, но пересчитывать не стал. Пакет был солидный, мне кажется, там большая сумма была.
   - Боровичок этот меня ножом и пырнул, - сказал Редькин. - Хорошие у нашего Степана друзья. Самого из окна выкинули, а сейчас над его женой измываются. Он наверняка знал, где они ее держат. Знал - и молчал. И то, что любил он ее - это все вранье. Дерьмо он все-таки собачье, Степа Кузенков, хотя нехорошо так о соседях по палате говорить.
   В палату вошел Ковальков. Задержавшись на пороге, махнул рукой кому-то, кто находился в коридоре: "Давай пошустрей!"
   - Ну что? Принес? - спросил Редькин.
   - Сейчас доставят... Маша уже приехала на лифте.
   - Это какая Маша? Ковальчук? Медсестра?
   - Она самая. - Он снова высунулся в коридор и, взяв из рук медсестры большой бумажный конверт, сказал: "Спасибо, Марья Степановна. Вы нам очень помогли". - Будешь сейчас смотреть? - спросил, протягивая конверт Редькину.
   - Посмотрим вместе с Зинулей. - Взвесив в руке пакет, Редькин оценил: - Тяжелая - бумаги много было изведено.
   - История болезни?
   Следователь кивнул.
   - Выйдем в коридор - поговорим. Я сейчас оденусь. Женщин прошу отвернуться. Откинув одеяло и спустив ноги на пол, Редькин с трудом натянул брюки - рана все еще мешала. Заправил рубашку и, скомандовав себе: "Оп!", оторвал от кровати непослушное тяжелое тело. От боли закусил губу и даже побледнел.
   - Как ты в туалет-то ходишь?
   - Редко, - ответил следователь. - Но почти всегда удачно.
   Устроились в холле, под большой раскидистой пальмой, росшей в кадке.
   Редькин вынул из конверта пачку листов, склеенных и прошитых с одной стороны. На титульном листе было выведено - "Манин Валентин Георгиевич. Министерство внутренних дел. Полковник милиции. (Предыдущие звания - капитан и майор - зачеркнуты). Дата рождения - 20 февраля 1937 года". На других листах - травмы, болезни, ранения. Последняя запись сделана за год до смерти.
   - А почему ничего не написано про операцию? - спросил Ковальков.
   - Не знаю, - пожала плечами Ромашина. - Я видела своими глазами. И то, что почка у него больна. И то, что ее удалили. И заключение о смерти. Кто-то выдрал последние листы.
   - А где хранилась медицинская карта? - спросил Редькин. - У Жмуды?
   - Нет, - мотнул головой Ковальков. - Лежала в канцелярии - должна была сегодня уйти в архив.
   - Понятно, - сказал Редькин. - А у тебя, Зинуля, что? Разобрала бумаги шефа?
   - Ага, - кивнула Ромашина. - Там особенно и разбирать-то было нечего. Дела, которые вернули из суда на доследование. Руководящие указания. Ежедневник. Один листок интересный, правда, я нашла у него в ящике стола. - Расстегнув молнию, она вынула из кожаной папки листок, выдранный из ежедневника. - Вот, смотри.
   Страничка была разрисована рукой Манина. Обведенные кружочками фамилии, названия фирм, банков. Несколько городских больниц, в том числе военный госпиталь. Они были соединены стрелками и образовывали цепочки. В центре, на перекрестии всех линий, словно большой жирный паук - Жмуда.
   - Двадцать девятое февраля. - Редькин передал листок Ковалькову. - В прошлом году февраль был длинный. Я тогда тоже здесь лежал, только на другом этаже. Манин навещал меня два раза. Мы рассорились из-за какой-то ерунды, и я сказал ему, чтобы он больше сюда не притаскивался.
   - Вы о Жмуде c ним говорили?
   - Так... между прочим... У шефа с ним свои были счеты. Тот уволил его жену, а вместо нее взял пьяницу эту - Ковальчук.
   - Жена Манина работала в госпитале? Я этого не знала, - сказала Ромашина.
   - Давно... лет пять или семь назад... Меня нисколько не удивило тогда, что ее уволили. Она никогда ни с кем не могла ужиться. Характер у нее просто жуткий. Ты-то хоть пообщалась с ней?
   - Я пыталась с ней созвониться... и до, и после похорон. Подходили все время какие-то родственники. Сегодня мне сказали, что она уехала на дачу.
   - У них дом в Кирилловском. Хороший дом. Большой, с верандами.
   - Я была у него на даче, - сказала Зина. - Манин возил меня.
   - Зачем это он тебя возил? - подозрительно посмотрел на нее Редькин.
   - Он надо мной шефство взял. У меня со стрельбой было плохо. Шеф учил меня стрелять. На участке береза росла - толстая такая, - мы ее всю изрешетили пулями.
   - А Галина где в это время была?
   - На югах загорала.
   - Никогда ничего не рассказывал. Ужасно был скрытный. Выходит, он расследование проводил. И не побоялся лечь под нож.
   - Трусом Георгич никогда не был, - сказала Ромашина. - Кум угодно. Пьяницей, бабником. Только не трусом.
  

29

  
   Вероника распласталась на сколоченном из досок топчане. Считала минуты, оставшиеся до побудки. Тряслась от холода и пыталась натянуть на себя колючее солдатское одеяло, которое крепко удерживал сержант-сверхсрочник. Она знала о нем только то, что он откуда-то из-под Воронежа. Долговязый, жилистый, рябой. Нику получил в качестве награды, как отличник боевой подготовки, и почти до рассвета упрямо долбил тупым долотом.
   Прижимаясь голой спиной к грубой древесине, Вероника и себя начинала уже ощущать каким-то деревом. Лишенным коры и полым. Весной птицы смогут свить в ней гнездо и вывести птенцов. Если она доживет до весны.
   Скоро прозвучит команда: "Подъем!" Разбуженная казарма заматерится, задвигается, загремит сапогами. И она тоже должна будет быстро одеться и выскочить во двор. На все отводится двадцать минут. Так называемое "личное время", как и остальные мгновения казарменной жизни, проходит на виду у всех. Нужно справить нужду. Смыть с тела ледяной водой чью-то сперму, вонючий пот и собственную кровь. Хорошо еще, что не нужно причесываться. Нику остригли налысо, и она теперь ничем не отличается от любого салажонка, только что прибывшего в часть. Разве что грудью, которую всем хочется потрогать, чтобы убедиться в ее подлинности.
   Она научилась, застыв неподвижно в строю, выпятить грудь так, чтобы на нее мог равняться не только каждый четвертый, но всякий, кто захочет. Еще она хотела бы научиться взлетать в небо вместе с бело-сине-красным флагом, чувствуя, как дрожит от волнения каждая клетка тела. Но крылья обледенели, и она не может оторваться от земли. Какая там Афина Паллада... обыкновенная замороженная курица.
   "Рядовой Никита Блядьев" - "Я". - "Два шага вперед". - В ней все будет дрожать от боли и негодованья. - "За многочисленные нарушения внутреннего устава и плохое несение службы объявляется выговор". - "Но за что?!" - "Три наряда вне очереди". Это означает, что ее поимеют еще трое.
   Рядовой Никита Блядьев стиснет покрепче зубы. Вероника Поладьева промокнет рукавом гимнастерки выкатившуюся из глаза слезу. Афина Паллада торжественно поклянется утопить весь этот сраный полк в болоте. Вместе с амуницией и боевой техникой.
   После построения отведут в штаб и оставят наедине с Шароновым, которого в полку все называют Шариком. Всегда надутый. Круглый и розовый, как воздушный шар.
   - Рядовой Блядьев по вашему приказанию прибыл.
   Майор поморщится.
   - Не надоело еще придуриваться? Меня уже от всего этого тошнит. - Отвернувшись, будет смотреть в окно на полощущийся в синеве флаг. Вдруг из-за леса вылетит вертолет. Снизится и, зависнув над полигоном, будет поднимать в воздух снег и закручивать винтом вихри. - Ну, вот и все, - скажет он. - Карета подана. Кончилась твоя служба, рядовой Блядьев.
   - Меня перевезут в другое место? - спросит она.
   - Ага, - кивнет он. - Не могу сказать, куда именно... этого никто не знает. Вертолет летит в Архангельск. Тебя выкинут по дороге. Летчики сами решат, где.
   - Как это выкинут? - не поймет она. - С парашютом?
   - Нет, брат, шалишь, - криво усмехнется он. - Никаких парашютов. Выкинут, как мешок говна.
   - Но вы же обещали отпустить меня. - Она, конечно, понимала, что верить им нельзя, но все-таки надеялась и верила в чудо. - Я ведь сказала вам, где лежат деньги.
   - Сказала, - согласился он. - Мы их забрали. Но это только десятая часть того, что нам должен твой муж.
   - У меня больше ничего нет. Может быть, Степа спрятал где-то еще?
   - Вполне возможно. Но супруг твой не хочет вступать с нами в контакт. Письма и фотографии, которые мы посылаем, остаются без ответа. Нет никакого смысла держать тебя здесь. Ты нам больше не нужна. - Шарик нажмет на кнопку, и в дверном проеме появится плечистый десантник. - Посадите рядового в вертолет.
   Шарик вдруг качнется и, оторвавшись от пола, уплывет куда-то в сторону, а ее подхватят, не дав упасть, сильные руки спецназовца.
   - Кровь жидкая, - неодобрительно скажет он. - Это все от недоедания. Присылают малохольных... воюй тут с ними.
   Вытащат на улицу и, не давая опомниться, отволокут на полигон. На улице обдует свежим ветерком, ей сразу же станет лучше, и голова снова начнет трезво мыслить.
   "Блефуют, - подумает она. - Рано им еще от меня избавляться. Пока Степа водит их за нос, будут держать как заложницу. Может быть, не здесь, а перевезут куда-то еще. У них, наверное, много таких баз".
   Вертолет приземлится на опушке леса, ей помогут влезть в него - машина начнет быстро набирать высоту. Дверь будет оставаться открытой, и она отодвинется от зияющей дыры в глубину салона, откуда за ней будут наблюдать несколько пар насмешливых глаз.
   - Куда летим, парни? - спросит Ника у десантников, и они загогочут дружно.
   - Чего? Чего спрашивает? Куда летим? Во дает. - Один из них подсядет к ней поближе. - А тебе не сказали?
   - Да так... в общих чертах, - скажет она. - Куда-то под Архангельск, да? На другую базу?
   - Кто на базу, а кто еще куда... Маршрут, братан, у каждого свой. Тебе - туда. - Десантник покажет пальцем на небо. - А нам туда. - Махнет рукой на север.
   - Кончайте базланить, - подойдя к проему и выглянув наружу, прикажет старший. - Снимайте одежду.
   - Давай, разоблачайся. - Ловкие мужские пальцы быстро расстегнут пуговицы на гимнастерке и стащат сапоги и брюки. Ухватившись за трусы, раздерут на две половинки. Разденут догола и свяжут руки капроновым тросом. Лежа на холодном металлическом полу, она будет ждать продолжения.
   "Кажется, в самом деле собираются выкидывать, - подумает Ника. - Но сначала изнасилуют".
   - Ну, все, пора! - Ухватившись за лодыжки, старший подтащит Веронику к проему. На прощание похлопает Нику по ляжке: - Хорошая жопа!
   - Лучше, чем у твоей Маньки? - спросит тот, что ее раздевал.
   - Нашел с чем сравнивать... мраморную бабу с березовой чуркой. - Он вытолкнет Нику наружу. - Ну, с богом! Зевсу, батяне своему, привет от нас передавай!
   "Откуда им известно про Зевса?"
   Больше она ни о чем не успеет подумать. Пережив несколько сладких мгновений полета, Ника упадет в сугроб.
   И вдруг упругий снег отбросит ее, и она опять умчится в небо.
   "Крылья, - обрадуется Вероника. - Они снова держат меня".
   Сверзится - вознесется. Устремится к земле - улетит на небо.
   И только с третьего или четвертого раза она поймет, что с ней сыграли злую шутку. Привязали к резинкам, прежде чем выбросить из вертолета. Весь полк будет веселиться, глядя на то, как в воздухе болтыхается голая баба. Ее сфотографируют с разных позиций - с вертолета и с крыши казармы. Лучшим, по мнению майора Шаронова, окажется снимок, на котором Афина Паллада свободно парит в небесах рядом с полощущимся в небесах трехцветным флагом России.
  
  

30

  
   Ника снова попыталась натянуть на себя одеяло, и неожиданно оно подалось. Немного согревшись, задремала - всего на несколько минут. Проснулась, почувствовав прикосновенье чьих-то пальцев, погладивших плечо. Открыла глаза и увидела склонившееся над ней рябое лицо.
   "Опять у него встал", - с тоской подумала она.
   - Тихо, - приложил сержант палец к губам. - Нужно уходить. - Он кинул ей ее вещи. - Сапоги не надевай пока. - Сам он был уже одет и сапоги держал в руках. Ника торопливо натянула на себя шмотки.
   Они прошли через всю казарму, и никто из спавших на нарах спецназовцев даже не шелохнулся. И только сидевший в караулке дежурный, оторвав от стола тяжелую голову, посмотрел на них мутными глазами.
   - Куда намылились?
   - К Шаронову веду, - ответил сержант. - Блядьев этот вспомнил что-то важное - хочет рассказать.
   - Ну, идите, коль дело срочное, - разрешил дежурный. - Вроде бы, Шарик не спит - в штабе свет горит. - Он потянулся с хрустом и зевнул. - Новость слыхали? Говорят, переводят наш полк куда-то... чуть ли не завтра. Спросите там у майора - правда или нет?
   - Ладно, - кивнул сержант. - Спросим.
   У ворот остановил часовой, стоявший на вышке. Свесившись к ним, спросил:
   - Вы, парни, куда?
   - Тут понимаешь, какое дело, братан, - почесав затылок, смущенно сказал сержант. - Бабенка у меня тут поблизости в деревеньке живет. Говорят, нас перебрасывают куда-то. Нужно бы попрощаться с ней.
   - А напарника зачем с собой прихватил? Вдвоем, что ли, будете дрючить ее?
   - Так сестренка у нее, - объяснил сержант. - Просит, чтобы привел к ней кого-нибудь. Черненького, говорит, хочу. Хачик быстро ее обработает.
   - Ладно, валяйте, - разрешил часовой. - С каждого по бутылке.
   - Это уж как водится, - согласился сержант. За нами не заржавеет.
   Вышли на шоссе, и он скомандовал:
   - А теперь бегом!
   Через полтора километра с прямой гладкой дороги свернули на просеку. Протоптанная кем-то в снегу тропинка петляла между кустами и стальными опорами высоковольтной линии. Парень остановился, к чему-то прислушиваясь. Через минуту Ника и сама смогла услышать шум вертолета.
   - Думаешь, хватились уже нас? - спросила она, прерывисто дыша.
   - Прячемся! - Он подтолкнул ее к свесившей низко ветки березе. Нику вдруг ослепил луч прожектора, пробившийся через туман.
   - Ну, вот и все, - закрывая глаза, сказала Ника. - Зря только бегали.
   Гул мотора нарастал. Зависший над ним вертолет начал снижаться. Неожиданно раздался громкий скрежет, темное небо осветила яркая голубая молния. Быстро вращающийся винт задел электрический провод, и лопасти срезало, будто ножом. Тяжелая машина рухнула на просеку. Повалил черный дым, и вверх взметнулось высокое пламя.
   - Ложись! - крикнул он. Ника упала на снег, и мгновенье спустя, разнося вертолет в клочья, взорвались топливные баки.
   Она подняла голову и посмотрела испуганно на своего спасителя.
   - Там были люди, да? Они сгорели?
   - Угу, - кивнул он. - Не повезло мужикам. - На освещенном огнем пожара рябом лице появилась злорадная усмешка. - Думали уже, что поймали нас. Хрена вам.
   Сержант вскочил на ноги, стряхнул с ватника снег и протянул руку Нике. Она поднялась, чувствуя, как дрожат у нее колени, и они погнали дальше.
  

31

  
   В субботу утром Зинаида позвонила Карандину.
   - Ты сегодня чем занят?
   - Да вроде ничем. - Он попытался скрыть удивление. - Есть какие-то мысли?
   Зина слышала, как находившаяся с ним рядом женщина спросила сонно: "Что там опять стряслось?" Он ответил: "Это с работы".
   - Погода сегодня хорошая. Может, покатаемся на лыжах?
   - На лыжах? - Он не понимал пока, что скрывается за ее предложением. - Хочешь выехать на природу?
   - Ужасно хочу. Сколько времени тебе нужно, чтобы собраться?
   - Ну... не знаю. - Немного подумав, сказал: - Полчаса.
   - Тогда встречаемся в одиннадцать на Финляндском вокзале, у паровоза. Заметано?
   Она увидела Карандина из-за угла и показала рукой: "Садись в электричку. Через минуту уходит".
   С разных сторон они одновременно добежали до последнего вагона и прыгнули в тамбур, - за ним сразу закрылась дверь, и поезд тронулся.
   - Извини, я немного опоздал, - смущенно сказал он.
   - Ерунда... успели ведь. Здорово, что ты согласился поехать. Дома как? Обошлось без скандала?
   - Может, еще не обошлось. - Он был счастлив, как школьник, удравший с урока. - Это выяснится завтра.
   - Ого, - округлила Зина глаза. - Ты и ночь собираешься провести со мной. Просто замечательно. - Она потерлась щекой о его плечо. - Извини, что я вломилась в твой семейный уклад.
   - Его давно уже пора ломать. - Он посторонился, пропуская молодежь, перебегавшую из вагона в вагон. Девицы оборачивались, а одна из них даже споткнулась, засмотревшись на Карандина.
   "Он еще нравится молоденьким девчонкам, - подумала Ромашина. - какая-нибудь студенточка окрутит его, а я опять останусь с носом".
   - Пойдем сядем.
   - Твой дом проехали, - сказал Карандин, проводив взглядом мелькнувшую за окном девятиэтажку.
   - Это не он. - Потянув за молнию, Зина расстегнула ворот душившего ее свитера. - Мой с дороги не видно.
   "Лучше бы я зазвала его к себе домой. Лежали бы сейчас на тахте - голенькие, а не парились в этом дурацком поезде".
   - Как там Редькин? - спросил Карандин. - Поправляется?
   - Да ну его, - сказала Ромашина. - Все у него в норме. Мне кажется, он просто филонит. Гнева прокурорского боится, а то, что меня Гиперборей каждый день насилует - это не считается. Безответственный, все-таки, вы народ, мужики.
   - Я как раз подошел к этой поездке очень ответственно, - не согласился с ней Карандин. - У меня тут термос с кофе. Коньячок. Бутерброды. - Он похлопал рукой по рюкзаку. - Даже карту с собой захватил. Мы до какой станции едем?
   - До Кирилловского, - сказала Зина. - Это хорошо, что ты карту взял. Возможно, она нам пригодится.
   - Это ведь там вертолет разбился? Теперь понятно. А я-то, дурак, думал, что мы едем кататься.
   - Заодно и покатаемся, - сказала Зинаида. - Горки там хорошие. Сам по себе вертолет меня не интересует. Им военная прокуратура занимается. Я ищу девицу. - Она вынула из кармана и протянула Карандину фотку. - Художественная съемка, да? Есть подозренье, что ее держат у себя спецназовцы - у них там база тренировочная, где-то рядом с Кирилловским.
   - Думаешь, отдадут они ее тебе? - спросил Карандин.
   - Вытащим, - уверенно сказала Ромашина. - Если, конечно, жива.
   - Сейчас посмотрим. - Достав карту, Карандин изучал ее несколько минут. - Мне кажется, это здесь. - Он ткнул пальцем в зеленый островок, со всех сторон окруженный болотами. - Очень подходящее для этого место, и, кстати, тут всегда был полигон.
   - Сколько это будет? - Зина прикинула на глаз расстояние. - Километров тридцать с гаком?
   - Да, около этого, - согласился он. - Если идти по дороге. Но можно попробовать рвануть напрямую - через лес. Так намного короче.
   - Чем быстрее - тем лучше. Мы должны успеть смотаться туда до темноты. Как-то не хочется шататься ночью по лесам.
   - Можно заночевать на болоте, - предложил Карандин. - Я отлично умею разводить костры. Спиртного, правда, у нас маловато. И что особенно обидно, все равно никто потом не поверит.
   - Мне и так уже не верят, - тяжело вздохнула Ромашина. - Все думают, что ты спишь со мной. Знаешь, я иногда и сама так думаю.
   Серый задымленный город остался позади. Потянулись поля, покрытые чистым белым снегом. Замелькали дачные поселки, отвоевавшие свои сотки у лесов и болот. Деревья редели и снова стеной подступали к дороге, закрывая голубое небо. Проехали мимо озера с примороженными ко льду рыбаками. Карандин посмотрел на них с завистью.
   "Построить бы на берегу такого озера дом. Поселиться в нем вдвоем с Карандиным. Ловить рыбу и ходить в лес. Топить печку и париться в баньке. Спать с ним в одной кровати. И никуда не отпускать от себя. Разве может быть что-то лучше, чем это?"
   Вместе с ними в Кирилловском с поезда сошли военные, небольшая группа офицеров и солдат. Это были стройбатовцы, и они направились в поселок.
   Прямо от платформы в лес уходила лыжня.
   - Как раз в том направлении, в котором нужно, - сверившись с картой, сказал Карандин.
   Встали на лыжи и заскользили по накатанной колее. Карандин шел первым. Ромашина дышала ему в затылок. Остановившись у обрыва, нависшего над рекой, он обернулся и спросил:
   - Как ты?
   Она подняла большой палец:
   - Все отлично!
   Он лихо скатился в овраг, и она тоже отважно ринулась вниз - и смогла устоять на ногах.
   - Молодец! - похвалил Карандин, а Зинаида подумала с гордостью: "Я еще и не такое способна".
   Лыжня долго петляла, повторяя изгибы реки, а потом свернула на просеку. Поднялись на невысокий холм и наткнулись на искореженные останки вертолета.
   - Здорово его раскидало, - сказал Карандин. - Тут экспертам работы на месяц хватит.
   - А когда растает, прибавится еще. - Зина разгребла палкой снег, и, подняв обгоревший погон, протянула Карандину. - Вот, пожалуйста, рядовой. А военные заявили, что на борту находились только офицеры и сержанты.
   За соседним холмом что-то застрекотало. В воздух поднялся тяжелый вертолет, родной брат того, что лежал сейчас на земле. Пролетел низко над просекой - и скрылся за лесом.
   - Нас засекли, - сказал Карандин. - Надеюсь, им не придет в голову использовать нас вместо мишеней.
   - От них всего можно ожидать. - Ромашина показала на щит, на котором большими красными буквами было выведено: "Стой! Стрелять буду!" И мы не сможем потом сказать, что нас никто не предупреждал.
   Осторожно наступая на тонкий лед, прошли через топи и увидели остров, появившийся из болота, словно град Китеж. Несколько рядов колючей проволоки. Сторожевые вышки и казармы. Полосу препятствий. Изрешеченные пулями мишени. И никаких бойцов, не считая тех, что были изображены на плакатах.
   - Куда они все подевались? - недоумевала Зина.
   Остановились у ворот. Карандин счистил налипший на железную табличку снег и громко прочитал: "Министерство обороны. Закрытый объект. Вход по пропускам".
   Но никто никакого пропуска у них не потребовал. Они свободно прошли внутрь и, разгуливая по базе, могли повсюду видеть следы поспешной эвакуации. Оставленные на кухне котлы - каша в них еще не успела остыть. Разбросанные по казарме одеяла, подушки и простыни. Лужи воды на полу и мокрые полотенца у умывальников.
   Вдавленные в снег следы уходили в поле и обрывались у кромки леса, откуда, по-видимому, стартовали вертолеты.
   - Очень похоже на бегство, - сказала Зина. - Кого они испугались? Неужели нас?
   - В самом деле, очень странно, - сказал Карандин. - Побросали все - и испарились... даже часовых не оставили. Я не думаю, что это из-за нас. Может, проверку какую-то ждали. Вертолет грохнулся, а тут еще девица эта...
   - Вон оно, - показала она. - То самое колесо. Не хотела бы я, чтобы меня привязали к такому.
   - Да еще в голом виде, - добавил он.
   - Это как раз не самое страшное, - улыбнулась Зинуля.
  

32

  
   - Ты с Георгичем успел поработать? - спросила Зина.
   - Да, конечно, - кивнул он. - Жалко старика. Мог бы пожить еще.
   - Нормальный был мужик, - сказала Ромашина. - Ты на даче у него никогда не был?
   - Нет, - мотнул головой Карандин. - Не довелось. Она ведь, кажется, где-то здесь, в Кирилловском?
   - За тем лесом, - махнула она рукой. - Там сейчас Галина. Может, навестим ее?
   - Давай, - согласился он. - Времени у нас еще навалом.
   Они не ожидали, что ночь наступит так быстро. Через каких-то полчаса после того, как солнце скрылось за холмами, в лесу было уже темно. Исчезла просека и высоковольтная линия. Пропала лыжня, по которой они шли.
   - В самом деле придется заночевать в лесу, - озабоченно сказала Зина. И вздохнула с облегчением, когда они заползли на гору и увидели внизу огни.
   - Теперь, думаю, уже не придется, - вытирая со лба пот, сказал Карандин. - Если только ты не захочешь этого сама.
   - Знаешь, на простынях спать все-таки лучше, чем на снегу. И я ненавижу одежду. - Скатившись с горы, Зинаида расставила широко руки и поймала Карандина. Он наехал на нее и оказался в ее объятьях. - Какой ты мокрый! Но ночью ты должен будешь потрудиться еще. Ты готов?
   Он был готов ко всему.
   Карандин держал наготове лыжную палку, чтобы в случае чего отбиться от собак, встретивших их дружным лаем. Он готов был убить старуху, пославшую их на другой конец поселка. Они не могли найти нужный дом. Зина приезжала в Кирилловское в мае, но зимой, да еще в темноте все выглядело иначе. Потеряв лишних сорок минут, вернулись обратно - к дачам, с которых они начинали. Постучались в железные ворота, и на крыльцо снова вышла глупая старуха.
   - А-а, Манин... милиционер, - наконец-то дошло до нее. - А я не поняла, кого вы ищете. Сосед мой бывший. Так ведь он же помер.
   - Мы это знаем, - сказала Ромашина. - Мы его сослуживцы. Хотели поговорить с женой.
   - А Галины тоже сейчас нет, - прошамкала она беззубым ртом. - Еще засветло уехала.
   - Не везет нам, - огорченно сказала Зинаида. - Никого нигде не можем сегодня застать.
   - Вы соседа своего хорошо знали? - спросил Карандин.
   - Манина? - переспросила она. - Погодите, я схожу в дом - накину платок, а то у меня голова мерзнет. - Переговорив с кем-то, стоявшим за дверью, вернулась обратно. - Нормальный был сосед. С мужем моим они выпивали. Ну так что? Мужик должен себе иногда дозволять. Я и то себе дозволяю.
   - Понятно, - сказала Ромашина. - А с другими соседями у Манина какие отношения были? Он со всеми тут ладил?
   - Люди-то разные... если по правде, то с некоторыми прямо война была.
   - А в чем причина? - продолжала допытываться Зинаида. - Из-за чего были разногласия?
   - Так ведь из-за чего... все из-за того самого... Милицию у нас сейчас кто любит? Вот и Колька - другой мой сосед - от нее тоже пострадавший был.
   - Как он от нее пострадал? - спросила Зина.
   - Очень просто, - объяснила старуха. - Посадил его Манин.
   - А сейчас где этот Колька?
   - Здесь... где ему быть? У магазина утром видела - уже похмелиться успел.
   - А работает он где? - поинтересовался Карандин. - Какая у него специальность?
   - Ой, не хочу и говорить... - Она плотно сжала морщинистые старческие губы. - Ладно уж, скажу. В морге.
   - В морге? - удивился Карандин.
   - В больнице, болтали, какой-то... я их не знаю, больниц этих... слышала, что в городе. Он у них там главный. После врачей - я, говорит, главный помощник смерти. А до тюрьмы сам врачом был.
   - Врачом? - переспросила Ромашина. - По каким болезням?
   - Зубы делал, - ответила бабка. - Он и меня обхаживал, но я себе лучше в поликлинике сделаю. Где он их берет, зубы-то? Может, у мертвецов выдергивает?
   - Точно, - кивнул Карандин. - А из человеческих потрохов варит похлебку и кормит собак. Сколько их у него? Две? Три?
   Одна собака была привязана у калитки. Рвалась с цепи, хрипела и остервенело лаяла. Другая отвечала ей с темной веранды. Тот, кто находился в это время в доме, никак не реагировал на весь этот гвалт. Дремал или смотрел телевизор - в окнах мерцал неяркий голубоватый свет. Потом все-таки вылез на улицу. Но двинулся не к калитке, а к гаражу. Звякнула отодвигаемая щеколда. Разъехались со скрипом гаражные ворота. Прогреваясь, заработал двигатель. Загорелись фары, и машина выкатилась на улицу.
   И сразу резко затормозила.
   Поперек дороги - от одной канавы до другой - протянулась заградительная полоса. В снег были врыты бутылки, все горлышки кто-то поотбивал, и вверх торчали острые зубцы.
   - Какая сука это сделала?
   Из машины вышел парень и, подойдя поближе, стал разглядывать блестевшую в свете уличного фонаря стеклотару. Обернулся на звук шагов - и увидел двух лыжников - мужчину и женщину.
   - Ну, и что это значит?
   - Нужно поговорить, - сказала Зинаида. - Это ты на кладбище все устроил?
   - Я тебя узнал, - сказал парень. - Ты сюда в мае приезжала. Хорошо тогда отодрал тебя полковник?
   - Все понятно, - сказала она. - Разговор у нас с тобой не получится. Сейчас ты возьмешь лопату, расчистишь дорогу - и мы поедем в КПЗ. Оформим задержание, посидишь - подумаешь.
   - Никуда я не поеду. - Он сел в машину и захлопнул дверцу.
   Зина подняла лежащий на обочине булыжник. Ударила по боковому стеклу, и оно разлетелось на мелкие кусочки. Вынула из кармана баллон "черемухи", сунула в окно - и пустила струю.
   Парень пулей вылетел из машины.
   Обливаясь слезами и соплями, повторял:
   - Сука! Сука!
   - Руки! - приказала Ромашина.
   - Чего? - не врубился парень.
   Она повернулась к нему боком и, неожиданно выкинув ногу, ударила носком лыжного ботинка в пах.
   - А-а-а, - заорал он, схватившись за яйца, и через мгновение у него на запястьях защелкнулись наручники. Ромашина вытащила у парня из брюк ремень и, уложив его на снег лицом вниз, прикрутила руки к заднему бамперу автомобиля.
   - Ловко у тебя получилось, - сказал Карандин. - Как в кино.
   - Ты тоже молодец, - похвалой на похвалу ответила она. - Здорово придумал с бутылками.
   - Бабульке все равно некуда было их девать... в магазине перестали принимать, а выкинуть жалко. - Он быстро расчистил дорогу, перекидав битую стеклотару в канаву. Привязал к багажнику на крыше машины обе пары лыж.
   - Можем ехать.
   - Поехали. - Зина села за руль и повернула ключ зажигания, оставленный парнем в замке. - Вот и транспорт нашелся. А ты переживал, что опоздаешь на электричку.
   - А с придурком этим что будем делать? - усаживаясь рядом, спросил Карандин. - Затащим в салон?
   Она сморщила нос.
   - Ты не почувствовал, какой запах от него идет? Смердит, как покойник. Даже мой дезодорант не помог. Пусть немного проветрится.
   Она нажала на газ, и машина тронулась.
   - Хватит уже с него. - Приоткрыв дверцу, Карандин высунулся наружу и с беспокойством посмотрел назад. Но не увидел ничего, кроме поднятой автомобилем снежной пыли. - Ты его искалечишь.
   - Сейчас, - сказала она. - Въедем на горку... черт, какая резина у него плохая... не мог, что ли, зимнюю себе поставить?
   Но на вершине холма Зина тоже не остановилась.
   - Тормоза не держат, - пожаловалась она.
   Они покатились с горы - все быстрее и быстрее, и затормозили только у переезда.
   - Не люблю ездить на чужих машинах, - сказала Зинаида. - Дальше ты поведешь.
   Карандин кинулся к парню. Вынув из кармана нож, перерезал ремень, которым тот был привязан к бамперу. Перевернул его на спину - и отшатнулся. Попытался вспомнить, какое у него было лицо. Белое и пухлое, как подушка. Теперь не стало никакого - сплошное кровавое месиво.
   Подошла Зинаида и, мельком глянув на распластавшееся на дороге тело, посмотрела пристально на Карандина. Он догадался, о чем она подумала. Ему пришла в голову та же самая мысль. Они похожи. Человек, лежавший у их ног. И труп, найденный на Неве. Были, конечно, различия. Один рыжий, а другой - брюнет. Но было и общее. Дорогая одежда и серебряные кольца на пальцах. Переломанные кости. Обезображенные лица.
   - Ерунда все это, - решительно сказала Ромашина. - Никакой мистики тут нет и быть не может. И не смотри на меня так. Я за своих друзей готова глотки грызть. Да, я волчица. А ты этого еще не понял?
  

33

  
   Редькин проводил Варвару, торопившуюся на работу, и, вернувшись на свой этаж, увидел долговязого сержанта-спецназовца, стоявшего у входа на отделение. Тот кого-то ждал, прижимаясь к темной стене и стараясь не привлекать к себе внимания. Выйдя из тени, остановил проходившую мимо сестру и что-то спросил у нее. Она пожала плечами и пошла к лифту, а сержант вернулся на исходную позицию.
   В коридоре было пусто. Все куда-то подевались - и персонал, и охрана. Майор ковылял потихоньку в палату, прислушиваясь к тому, что делается у него за спиной. Вдруг сзади загремели шаги. Редькин обернулся - сержант был уже рядом. Ухватил за плечо и сдавил ключицу жесткими, как клещи, пальцами.
   - Погоди, мужик, я спросить хочу... Ты тут лежишь?
   - Ага, - кивнул Редькин. - Ищешь кого-то?
   - Степку Кузенкова случаем не знаешь?
   - Это тот, который из окна выпал? Как не знать. В одной палате со мной лежит.
   - Точно? Не врешь? - Железные пальцы еще сильнее стиснули плечо, и майор поморщился. - Записку сможешь ему передать?
   - Почему не смогу? Смогу, конечно.
   Сержант вытащил из кармана гимнастерки записку, сложенную треугольником на манер солдатского письма.
   - Отдашь лично в руки. А на словах скажешь вот что... - Он оглянулся - не подслушивает ли кто. - О жене своей пусть не беспокоится. О ней позаботятся. Так и передай.
   Стукнул на прощание Редькина по спине, того пронзила резкая боль, как будто его снова ударили ножом. Развернулся и ушел, громыхая сапогами.
   Следователь развернул листок и прочитал:
  

Дорогой Степан!

   Я не могу больше бороться за нашу с тобой любовь.
Я уезжаю с человеком, который передаст тебе мое послание.
Эта страна была чересчур жестока со мной, и я уплываю к
другим берегам. Не пытайся меня разыскивать. Все кончено.
   Твоя Афина Паллада.
   PS Я забрала часть наших с тобой общих денег.
Я думаю, что ты не сможешь упрекнуть меня. Это лишь
небольшая компенсация за те мучения и пытки, которым я
подвергалась в последние дни.
   - Пляши, Степка! - Войдя в палату, следователь поднял над головой письмо. - Тебе почта.
   Кузенков хмуро посмотрел на него.
   - Можешь не искать очки. Я прочитаю вслух. "Дорогой Степан! Я не могу больше бороться за нашу с тобой любовь..." Тут дальше неразборчиво. Потом снова личное... А здесь уже интересно. "Я забрала наши с тобой деньги..." Ты был прав, Степан. Она действительно знала, где они лежат.
   Майор положил письмо на тумбочку. Кузенков протянул руку и, взяв листок, поднес к глазам. Прочитал и, скомкав бумажку, бросил под кровать.
   - Понимаю тебя, Степа, - сказал с издевкой Редькин. - И сочувствую. Неприятно, когда тебя кидают. Оказывается, не только ты на это способен, но и другие тоже. Кстати, парнишка этот, который жену твою увел, не красавец. Конопатый, рябой. Хорошо еще, что не рыжий.
   В палату заглянул Ковальков.
   - Петрович, выйди на минутку.
   - Слушай, где тебя носило? - Следователь с неудовольствием посмотрел на опера. Лицо осунулось, щеки небритые. - Двое суток нос сюда не казал. Мужик Степке письмо от жены его принес, и я уже решил, что он нас убивать пришел. А вся твоя охрана куда-то испарилась.
   Ковальков развел руками.
   - Прости, старик, неудачно вышло. Афганцев своих мне на время забрать пришлось. Нужно было с таджиками разобраться.
   - Что еще за таджики? - спросил Редькин. - Случайно не Степкины друзья?
   - Кто их знает, - пожал он плечами. - Может, и друзья. Я их не допрашивал. Алена им героин втюхала. Мы его изъяли, а таджиков федералам сдали.
   - Это вы правильно сделали, - одобрил следователь. - С федералами нужно дружить.
   Ковальков выудил из-за пазухи обмотанный скотчем конверт.
   - Заберешь его?
   - Нет, - мотнул головой майор. - Где я буду его держать? В тумбочке? Нужно положить его туда, где он лежал. И было бы здорово, если бы ты сделал это прямо сейчас.
   - Ты хочешь, чтобы я отвез его Варваре? Она дома?
   - Ушла на работу, - сказал Редькин. - Она сегодня в ночь. Но у меня есть отмычки.
   Следователь вынул из кармана связку ключей.
   - Ладно, - кивнул опер. - Я все понял. А с девахой что? Жива?
   - Цела и невредима, - сказал майор. - Забрала деньги и смылась. Связалась с каким-то хмырем, а Степку оставила с носом. Я думаю, жить ему недолго осталось. Вояки его добьют.
   - Я поскакал. - Ковальков похлопал осторожно Редькина по животу. - Ну, ты и наел мозоль. - Он посмотрел на часы. - Архаровцы мои через сорок минут будут здесь. Пошли подзаправиться - двое суток не жрали. Ты держись, старик.
  
  

34

  
   Ковальков легко справился с замком и проник в квартиру. Очутившись в прихожей, неожиданно увидел свет, сочившийся через застекленную дверь.
   "Варвара забыла погасить, - подумал он. - Или... или в квартире кто-то есть". Осторожно наступая на скрипучие половицы, добрался до кухни. Протянул руку к двери - она вдруг распахнулась сама, ударив больно по костяшкам пальцев.
   Скрестив руки на груди, перед ним стоял рослый парень. Футболка и спортивные брюки обтягивали хорошо накачанные мышцы. Удивленно моргая, он рассматривал гостя через большие квадратные линзы очков.
   - Не все смогли найти? - спросил парень, отступая к столу, на котором лежал кухонный нож.
   - В каком смысле? - не понял Ковальков.
   - Вы ведь искали здесь что-то. Для чего еще могло понадобиться сдирать обои и уродовать паркет? Думаете, в этот раз повезет больше?
   - Ты принимаешь меня за кого-то другого, - сказал Ковальков. - Я из милиции. Хозяйка сама передала мне ключи. И я пришел сюда не за тем, чтобы что-то взять. Наоборот - хочу вернуть.
   - Почему Варя не предупредила о вашем визите?
   - Я могу предъявить удостоверение, - сказал Ковальков, делая еще один маленький шажок и занимая более выгодную для себя позицию. На тот случай, если парень затеет драку. - А ты, собственно, кто?
   - Я-то? - удивился парень. - Я Варин друг.
   - И давно вы с ней знакомы? - спросил Ковальков.
   - Да нет, не очень. - Парень отступил в сторону, давая возможность посетителю пойти на кухню. - Она помогла мне сделать репортаж.
   - Ты журналист? - Ковальков все пытался вспомнить, где он мог видеть эту взъерошенную голову и закрывающие половину лица очки. По телевизору? Точно. Мелькнул на экране, задавая какой-то дурацкий вопрос прокурору. А перед этим в Доме журналистов, на пресс-конференции, устроенной Гипербореем. Сам-то капитан заскочил туда случайно и почти сразу ушел. А прокурору, как он слышал, пришлось здорово попотеть.
   - Репортер, - кивнул парень. - Извеков Кирилл.
   - Капитан Ковальков. - Он достал из нагрудного кармана удостоверение и, раскрыв, показал журналисту. - Старший оперуполномоченный.
   - Ну, и что вас, все-таки, привело сюда? - Не дождавшись ответа, парень отошел к плите и, чиркнув спичкой, зажег газ. Налил в чайник воды и поставил на огонь. Достал из буфета пузатую чашку с розами и, поколебавшись, еще одну. - Не считаете нужным объяснить?
   - Ты в каком издании печатаешься? - Ковальков подтянул ногой стул и сел.
   - В разных, - уклончиво ответил репортер. - В тех, где больше платят.
   - Ну, а пишешь чаще о чем? - Опустив низко голову и занавесившись волосами, опер продолжал наблюдать за парнем. Поначалу настроенный агрессивно, тот понемногу смягчался и, кажется, даже готов был напоить мента чаем. В обмен на информацию, разумеется.
   - Моя последняя статья была о роддомах. О том, как торгуют детьми. Не читали? А сейчас собираю материал о Шутнике.
   - Нынче все пишут о Шутнике, - сказал капитан.
   - А вы сами об этом что-то знаете? - журналист пристально посмотрел на опера. - Какие-то факты, которые не попали пока в газеты. За такой материал могли бы хорошо заплатить.
   - Вполне возможно, - сказал Ковальков. - Оказывается, у нас есть общие темы.
   - Есть, - сказал парень. - Я так полагаю, что у вас с Варварой были какие-то отношения? - Он крепко сжал и снова разжал кулаки. - Я ошибаюсь, да? Они продолжаются?
   "Господи, он ревнует меня к Варваре. - Только сейчас до Ковалькова дошло, что мог подумать парень о его приходе. Тем более что он не позвонил, а открыл дверь родным ключом. - Вот будет смеяться Редькин, когда я ему расскажу".
   - Нет, - мотнул головой капитан. - Никаких близких отношений с Варварой у меня не было. Честное ментовское. Но у нее жил мой приятель. Она тебе не рассказывала?
   - Что-то такое она говорила. Я понимаю, что я у нее не первый.
   - И даже не второй, - сказал Ковальков, отрывая натруженную задницу от стула. - Я загляну на минутку в спальню. Мой товарищ прихватил с собой по ошибке одну вещь, и я должен положить ее обратно.
   Парень зажег в коридоре свет и посторонился, пропуская капитана. Ковальков дошел до конца коридора и, открыв дверь, уперся коленями в деревянную кровать. Рядом с ней стоял массивный комод, и верхний ящик был наполовину выдвинут, - осталось только засунуть конверт под белье.
   - Вы случайно не бомбу там оставили? - спросил репортер.
   - Не бомбу, - сказал капитан. - Варвара не сделала никому ничего плохого. Кстати, я обещал ей позвонить. - Он набрал номер и услышал в трубке знакомый голос.
   - Виталий? - удивилась она. - Что-то случилось?
   - Все нормально, - ответил он. - Я звоню из твоей квартиры. Редькин просил положить на место конверт... ты знаешь, о чем идет речь. Я засунул его в ящик комода.
   - Тебя кто впустил? - спросила она. - Кирилл?
   - Журналист, - подтвердил он. - Слушай, где ты находишь таких крутых парней?
   - На улице, - сказала она. - А где я еще могу познакомиться?
   - Приличные девушки на улице не знакомятся, - сказал Ковальков.
   - Да ладно тебе... наговариваешь ты на меня. Пожалела мальчика - пустила ненадолго пожить. Будет хоть кому за меня вступиться, если убивать придут. И деньги лишние не помешают. Ты ведь знаешь, какая у меня зарплата.
   - Знаю, - сказал Ковальков. - Редькину что передать?
   - Передавай привет, - сказала она. - Если увидишь его раньше меня. Я собиралась заехать к нему завтра.
   Парень стоял рядом и слушал с угрюмым лицом.
   - Ну, я пошел, - сказал опер. - У тебя визитка есть?
   Журналист вытащил из кармана куртки, висевшей на вешалке, визитную карточку и молча протянул капитану.
   - Если будет что-то интересное - позвоню, - засовывая визитку в бумажник, пообещал опер.
   Выйдя из подъезда, он остановился в нерешительности. Что делать дальше? Дунуть на Гоголя и, нигде не задерживаясь, сесть в троллейбус и ехать на Торжковскую - к Алене? Пока еще трезвый. Или выскочить на Герцена и заглянуть сначала в распивочную? Чревато то и другое. Трезвый, он будет убивать ее хладнокровно и расчетливо, как закоренелый садист. Пьяный - просто размажет по стенке.
   Закурил, отвернувшись от ветра, - и увидел на стене свою тень, отброшенную фарами автомобиля. Во двор въехал пикап, и он подумал, что опять появились те люди, что следили за Варварой и Редькиным. Но в этот раз в машине сидели не военные, а штатские, и пикап был не синий, а темно-зеленый. Из машины вылезли двое и, посовещавшись, вошли в подъезд.
   "Как быстро они отреагировали на телефонный звонок, - подумал Виталий. - Интересно, сколько им понадобится времени, чтобы найти героин?"
   Он ждал, держась рукой за стену, покачиваясь и изображая пьяного.
   Федералы вернулись через двадцать минут. Вывалившись из подъезда, стали усаживаться в пикап. С ними был журналист. Бурно жестикулируя, он пытался что-то доказать. Не хотел никуда ехать и упирался - его быстро уговорили.
   Когда машина тронулась, Ковальков обернулся и посмотрел. Последнее, что он увидел - кровавая лепешка вместо тонкого носа, украшавшего лицо журналиста. И разбитые очки - репортер почему-то прижимал их рукой к щеке.
   "Не все же тебе брать интервью у других, - со злорадством подумал опер. - Иногда нужно давать самому". И размышляя о превратностях судьбы, он направился в распивочную.
  
  

35

  
   К офису подкатил автомобиль - лакированный вагон на колесах. Он привез целую ораву азиатов. Суетливых и крикливых. С закопченными до черноты рожами. В овечьих шкурах и лисьих шапках.
   От толпы отделились двое и стали подниматься по ступенькам.
   Оксана подошла к окну и, посмотрев вниз, сказала восхищенно:
   - Вот это наезд!
   - Кто там? - спросила Алена.
   - Чурки какие-то навороченные... идут сюда.
   - Не глазей на них, - приказала Алена. - Займись чем-нибудь.
   Оксана занялась своим лицом. Отвернувшись к зеркалу, попудрила носик и подкрасила губы. Алена играла с мышкой, открывая и закрывая файлы и выуживая из компьютера никому не нужную информацию.
   Азиаты вошли и, остановившись у входа, молча пялились на женщин. Алена как бы случайно подняла глаза:
   - О! У нас посетители!
   И повернувшись к подруге, скомандовала негромко: "Фас!"
   Оксана кинулась к мужикам. Радостно повизгивая и подпрыгивая, пыталась лизнуть в губы то одного, то другого. "Вы к нам пришли! Мы вас так ждали! Так ждали!" - "Назад! - позвала Алена. - Сидеть!" Оксана послушно прыгнула в кресло.
   - Послушай, девушка, я хочу у тебя спросить. - Тот, что был постарше и посолиднее, подошел к столу. Он заметно прихрамывал. - У тебя квартира есть?
   - У меня? - удивленно посмотрела на него Алена. - Вам кажется, что я похожа на бомжиху? Есть, конечно. Хотите, чтобы я поселила вас у себя?
   - Нет, - мотнул он головой. - Я не для себя ищу. Брат будет жить.
   - Вам нужна хорошая квартира? - спросила Алена. - Я правильно поняла? - Оба одновременно кивнули головами. - Сейчас, к сожалению, ничего хорошего нет. - Она снова прильнула к компьютеру и поиграла мышкой. - Но, думаю, скоро появится. Позвоните через недельку или оставьте свой телефон.
   Азиаты потоптались, и старший вытащил из-за пазухи пухлый бумажник.
   - Мы не можем ждать. Сколько ты хочешь?
   Алена пожала плечами:
   - Деньги ничего не меняют.
   - Погоди, подруга. - Оксана открыла лежавшую перед ней папку и, перелистав странички, воткнула палец в жирно отпечатанную строчку: - Вот! Двухкомнатная на Торжковской. Светлая, с двумя балконами, с мебелью. Сегодня вечером ее должны освободить.
   - Ну, не знаю, - нерешительно сказала Алена. - Мы ведь обещали уже сдать ее шведам.
   - А эти мужчины тебя чем не устраивают? - Оксана уронила на пол скрепку и, наклонившись за ней, дала возможность азиатам оценить грудь, появившуюся в вырезе кофточки. У обоих сразу загорелись глаза, а она прошептала: - Их нельзя упустить.
   - А если квартиру не освободят?
   - Выкинем тех, кто там живет, на улицу. Позовешь своего мента - он поможет. - Она перебросила на соседний стол чистый договор. - Давай, оформляй.
   - Ладно, - тяжело вздохнув, сказала Алена. - Уговорили. Чего не сделаешь для хороших людей. Паспорта у вас с собой?
   Братья одновременно протянули ей документы.
   - На кого будем оформлять, - спросила она. - На Джавада? Посидите немного. Я заполню договор.
   - Ничего не получится, - заглянув в сейф, сказала Оксана. - Печати-то у нас нет.
   - Балда, - постучала себя по лбу кулаком Алена. - Я совсем забыла. Ее Виталик увез. Придется отложить все до завтра.
   - Слушай, девушка, не нужно ничего писать. - Джавад раскрыл бумажник и вытащил пачку банкнот. - Мы тебе верим.
   - Ладно, - согласилась Алена. - Договор можно оформить и попозже. Но деньги я у вас пока все равно не возьму. Отдадите, когда получите ключи. - Она взяла листок и написала адрес. - Приезжайте на Торжковскую - в десять часов вечера. Мы с Оксаной будем вас ждать. Договорились?
   - Как ты думаешь, сколько с них можно будет слупить? - спросила Оксана, когда за таджиками закрылась дверь.
   - Меня не это сейчас заботит, - сказала Алена. - Куда я дену своего мужа?
   - Куда и всегда, - ответила Оксана. - В больницу. В Боткинской он у тебя когда-нибудь лежал?
   - Ну, ты даешь, подруга. С чем я его туда отправлю?
   - С дизентерией. Пурген в домашней аптечке, надеюсь, у тебя найдется?
   - Фу, - сморщила нос Алена. - Я и так не успеваю отмывать унитаз. А нельзя придумать что-нибудь поэстетичнее?
   - Нельзя, - жестко сказала Оксана. - Капуста растет в дерьме. И я предвижу хороший урожай.
  
  

36

  
   Вернувшись с работы, майор Ковалев не узнал свою квартиру. Все было намыто и начищено до блеска. Пахло свежими щами и пирогами с капустой. Жена усадила его за стол и налила стопку.
   "Что с ней такое стряслось? Выиграла в лотерею? Или завела нового любовника?"
   - Ты забыл, дорогой? У нас сегодня юбилей. Пять лет нашего знакомства.
   Он попытался вспомнить, как это было. Самый медленный поезд и вонючий грязный вагон. Отгуляв положенный отпуск, он возвращался в свою часть. Друзья занесли его в купе и закинули на верхнюю полку. Пьяный, свалился ночью и не понял даже - на кого. Оказалось, что на попутчицу - он сломал ей ребро. Все началось с ребра, а потом много еще чего было сломано и разбито.
   Отобедав, майор прилег отдохнуть.
   Вдруг у него схватило живот. Он едва успел добежать до туалета. В желудке словно бомба взорвалась. Все, что он только что съел, ухнуло в унитаз.
   - Это, наверное, сметана, - сказала Алена. - Я на рынке брала. Зарекалась ведь уже.
   Майора знобило, и он вернулся на диван. Алена вылила в унитаз кровавый сок, выжатый из телячьей печенки, и сказала испуганно:
   - Господи, кровь. Только этого не хватало. Я пошла вызывать "скорую".
   Она направилась к телефону, но в этот момент позвонили в дверь. Посмотрела в "глазок" - Оксана и с нею два мужичка в белых халатах.
   - Ты чего так рано? - спросила Алена, впуская подругу в прихожую.
   - У меня там транспорт, - сказала Оксана. - Мужики в основном, правда, таскают покойников, но я думаю, твой муж не будет на них в обиде. Кстати, как он?
   - Весь горшок уже обосрал. Погуляйте где-нибудь минут двадцать, - попросила она. - А то я никуда не успела еще позвонить.
   Набрала номер офиса.
   - Моему мужу очень плохо. У него кровавый понос. Приезжайте, пожалуйста, побыстрей.
   Он снова промчался мимо нее по коридору и, влетев в туалет, произвел очередной залп.
   - Ой... мамочка... ой, - стонал он. - Я умру.
   - Милый, ну что ты такое говоришь, - ласково укоряла его жена. - Ты поправишься. Но пару деньков тебе придется полежать в больнице.
   Она услышала на лестнице громкий топот и веселое ржанье. Открыла дверь и погрозила Оксане кулаком.
   - "Скорую" вызывали?
   Маленький, плюгавенький, с оттопыренными ушами. Войдя в квартиру, доктор понюхал воздух и поморщился:
   - Давно это у него?
   - Да нет, - ответила Алена. - Наверное, съел что-нибудь. Вы его заберете?
   - Я должен осмотреть больного. - Но сначала заглянул в туалет. - Крови действительно много. - Прошел с Аленой в гостиную и, увидев лежащего на диване майора, округлил глаза. - В самом деле, феномен! - Приложился большим ухом к вздутому животу. - Однако, батенька, революция. Одевайтесь. Поедете с нами.
   "Умеет Оксана подбирать типажей, - подумала Алена. - Не зря училась на режиссера".
   - Слушай, подруга, - спросила она шепотом. - Он хоть какое-то отношение к медицине имеет?
   - Самое прямое. Трупы кромсает. Я соблазнила его тем, что здесь имеется необыкновенный нос. Он их коллекционирует.
   Проводив мужа, Алена выпроводила и подругу.
   - Ты до десяти свободна, а я пока займусь ребенком.
   - Может, тебе помочь? - спросила Оксана.
   - Не нужно, - отказалась Алена. - Это не для твоих белых ручек.
   Для нее самой получать наряды вне очереди было делом привычным. Отмывать, отскребать, отскабливать. И как всегда не хватило времени на себя. Успела только ополоснуться под душем. Выскочив из ванной, ужаснулась: "Десять часов. Они сейчас придут!" Влезла в брюки и в свитер и как была - с полотенцем на голове, ненакрашенная - встретила гостей.
   - Прошу простить меня за мой вид, - извинилась она перед братьями.
   - Мы не на тебя смотреть пришли. - Войдя в прихожую, Джавад снял ботинки, но остался в шубе и в шапке. - Это твоя квартира?
   - Моя, - кивнула она. - Не нравится?
   - А муж твой где? - Осмотр квартиры Джавад начал со спальни. - Одна тут спишь?
   - Он меня бросил, - сказала Алена. - Снюхался с какой-то сучкой. Кобелина носатый.
   - Нельзя про мужа так говорить, - наставительно сказал Джавад. - Вернется - побьет тебя.
   - Побьет - сядет, - сказала она. - За меня есть кому заступиться.
   В спальню влетела запыхавшаяся Оксана.
   - Уф, - выдохнула она. - Думала - не успею. Ну что? - игриво толкнула Джавада в бок. - Будете снимать?
   - Только вместе с хозяйкой, - сказал Джавад.
   - А она не против, - подмигнула подруге Оксана. - Такие мужчины на дороге не валяются.
   Младший брат не сводил с Алены горящих, как угли глаз.
   - Ты понравилась Мурату, - сказал Джавад. - Сколько ты хочешь?
   Она назвала цену, превышающую стоимость аренды раза в два. Таджики выложили деньги, не торгуясь.
   - Это дело нужно отметить, - увидев зеленые, обрадовалась Оксана.
   Алена вытащила из холодильника шампанское, которое она собиралась выпить вместе с мужем.
   - Есть еще один повод. Мой день рождения. Я, кстати, появилась на свет в половине первого ночи. Ждать осталось совсем недолго.
   - А зачем ждать? Сама ты еще в животике, но пяточки уже торчат наружу. Можно начинать обмывать. - Оксана протянула бутылку Джаваду. - Откроешь?
   - Может, вы разденетесь? - спросила Алена. - Вы у себя в домах тоже сидите в шубах и в шапках?
   - Думаешь, мы дикари? - поигрывая висящим на поясе кинжалом, спросил Джавад.
   - Если бы я так думала, я бы не пустила вас в свою квартиру.
   Скинула с головы скрученный из полотенца тюрбан. Распушила щеткой волосы. Убирая морщины, намазала кремом лицо и шею. Разглядывая свое отражение в зеркале, недовольно покачала головой: "Ужас, на кого похожа".
   - Ты красивая. - Мурат подошел к ней сзади и попытался ее обнять. Она оттолкнула его.
   - Начались нежности. Не рано? Мы даже еще не выпили.
   - Давайте уже, наконец, выпьем, - сказала Оксана, разливая шампанское по бокалам. - У меня есть тост.
   - Только, пожалуйста, покороче, - попросила Алена. - Наши гости не настроены на долгие разговоры.
   - Я предлагаю выпить за самое светлое и чистое существо в мире! За голубые, как небо, глаза! За солнечную улыбку! За нежную дружбу, которую она дарит некоторым избранным! В том числе - мне. За тебя, моя любовь!
   Она кинулась к подруге и, обвив руками ее шею, притянула к себе и покрыла поцелуями.
   - Отвяжись, психопатка! - отбивалась от нее Алена. - Всю помадой перемазала. Что подумают о нас клиенты?
   - Так сильно тебя любит? - оглаживая бороду, спросил Джавад. - Как собака, да?
   - У-р-р, - оскалив зубы, зарычала Оксана. - Яйца оторву.
   - Тихо! - прикрикнула на нее Алена. - Свои.
   Оксана выпила шампанское и, налив себе еще, подошла к Джаваду и потерлась щекой о его плечо.
   - Я на тебя не сержусь. Выпьешь со мной?
   - Молодец, хорошая девочка! - Джавад похлопал ее по заднице. - Я на тебя тоже не сержусь.
   - У вас случайно травки при себе нет? - заглянув Джаваду в глаза, спросила Оксана. - До чего курить хочется - просто зубы стучат. И крыша едет.
   - Тебе только травка нужна? Или что-то еще?
   - А что у тебя есть? - Глотнув шампанского, Оксана вылила треть бокала ему за шиворот. Расстегнула пуговицы на рубахе и стала вылизывать грудь и живот, постепенно опускаясь все ниже и ниже.
   - Мурат, угости женщин, - распорядился Джавад.
   Младший брат принес из прихожей шубу, вынул из внутреннего кармана и выложил на стол несколько маленьких полиэтиленовых пакетиков. Одни с травкой, другие с порошком - белым и желтоватым.
   - Ну, и чего ты хочешь?
   - Пожалуй, кокаина. - Она взяла пакетик, разодрала его зубами и, высыпав на полированную крышку стола белый порошок, приложилась ноздрей и втянула в себя. - У, кайф!
   - Ты тоже бери. - Джавад обернулся к Алене, устроившейся с ногами в кресле и потягивавшей из бокала шампанское.
   - Не, не хочу, - отказалась она. - Меня это не вставляет. Я сладкое люблю.
   - Целоваться, да?
   - Да, очень. Но не с любым. Только с теми, кто мне нравится.
   Мурат опустился рядом и погладил ее по упругому бедру.
   - Слушай, я так устала, - отводя его руку, сказала она. - Можешь мне дать спокойно посидеть хотя бы несколько минут?
   Телефонный звонок заставил ее вскочить на ноги и ринуться к аппарату, но Алену опередил Джавад. Сняв трубку, он ответил:
   - Нет. Она не может подойти. Она очень занята.
   - Кого спрашивали? Меня или Оксану?
   - Тебя, - кивнул Джавад. - Почему мужчина звонит ночью? Он твой друг?
   Она пожала плечами.
   - Откуда я знаю, кто это был. Мне многие звонят. Наверное, хотели поздравить. - Она сняла с полки бронзовый подсвечник. Вставила и зажгла большую розовую свечу. - Я всегда ставлю в свой день рождения одну свечу. Еще один год сгорел.
   - Ой, как красиво, - восхищенно сказала Оксана. - Смотрите, пламя тянется к Алене. Ее все любят - даже огонь.
   Снова зазвонил телефон, в этот раз она была проворнее, чем Джавад.
   - Кто там у тебя? - спросил Ковальков.
   - Оксана пришла с приятелем. - Она поманила пальцем подругу: - Иди сюда. Виталий спрашивает, кого ты ко мне привела. Скажи ему пару слов.
   - Виталий, солнце! - радостно завопила Оксана. - Почему ты не с нами? Мы тут день рождения отмечаем. С Джавадом и...
   Алена вырвала у нее трубку, не дав договорить...
   - Слушай, она уже напилась. А ты чего звонишь?
   - Я что-то не врубаюсь, - не понял он. - Чей день рождения?
   - Да ничей, - с досадой сказала она. - Как бы мой, но это не всерьез.
   - А Ковалев где? - поинтересовался он.
   - Муж? - переспросила она. - В больнице. Съел, наверное, что-нибудь.
   - Я сейчас приеду, - сказал Ковальков и повесил трубку.
   - Они поубивают друг друга, - сказала Оксана.
   - Мы их подружим. - Алена подошла к Джаваду. - Можно тебя на минутку? Пойдем на кухню - нужно поговорить.
   Джавад, прихрамывая, двинулся за ней. Войдя на кухню, осмотрелся.
   - Молодец, - похвалил он. - Любишь чистоту. Но одной - плохо. Выходи за Мурата. Будешь жить, как царица.
   - Я обдумаю это предложение, - пообещала она. - Сейчас разговор не обо мне. Есть товар - хочу продать.
   Вытащила из буфета маленькую хрустальную солонку и, открыв позолоченную крышку, зачерпнула маленькой ложечкой немного желтоватого порошка.
   Он поднял ложечку к глазам, потом к горбатому носу. Посмотрел, понюхал. Высунул язык - лизнул.
   - Мне не нужно. У меня у самого есть - ты видела. Сколько тут? Десять грамм? Оставь для своей подруги. Я покупаю оптом.
   - Пятьсот грамм - это, по-твоему, мало?
   - Покажи сначала товар, - потребовал Джавад. - После поговорим.
   - Так не пойдет, - сказала Алена. - Я женщина слабая. Как я могу себя защитить? Ты возьмешь героин - и уйдешь. А я останусь с носом. - Она закрыла солонку крышечкой и убрала в буфет. - Сейчас сюда приедет мент. Договариваться будешь с ним.
   - Мент?! - удивился он. - Зачем он мне нужен? Я не имею дел с ментами.
   - Он мой друг. Это его товар. Отобрал у афганца во время облавы. Кроме них двоих никто ничего не видел. Афганец никому ничего уже не расскажет - он на кладбище. Рыночные цены ты знаешь. Мы отдадим дешевле. Решай - у тебя есть полчаса.
  
  

37

  
   "Толстею, - думал Редькин, поглаживая себя по животу. - Борщи все Варины. Так, как она, пожалуй, никто не умеет готовить. Включая бывшую жену".
   Лиза, нужно отдать ей должное, тоже много времени проводила на кухне. Но мясом там пахло редко. Жена отдавала предпочтение овощам. "Опять консоме из петрушки?" - входя в квартиру и обоняя запахи, идущие из кухни, спрашивал он. "Твое пролетарское происхождения из тебя так и прет, - возмущалась она. - Если бы меня здесь не было, ты питался бы одними пельменями". - "В самом деле, сварила бы пельменей. От этой растительной пищи я скоро ноги протяну". - "Из-за стола нужно вставать слегка голодным, - наставительно говорила она. - Хочешь умереть от диабета?" - "Умереть я хотел бы от любви".
   Он тащил ее в спальню - она упиралась. "Не наваливайся на меня, как медведь. Мне больно. То, чем мы с тобой занимаемся - это уже не любовь, а скотство". Наверное, он был с ней излишне груб. Может быть. Теперь уже ничего не исправишь. И ничего не вернешь. Остался привкус зелени на губах от ее поцелуев, обжигающих, как крапива.
   Совсем другое дело Варвара. Она не делит жизнь на дневную и ночную. Обожает ночные пирушки и может целый день проваляться в постели - с книгой или мужиком. Для нее не существует еды полезной или вредной. Только вкусная и дрянная. То же самое относится и к постели. Никаких запретов. Либо получаешь удовольствие - либо нет.
   Может, у них с Варварой что-то и срастется. Кажется, он ей не безразличен. Стала бы она его откармливать, если бы это было не так?
   Словно теплая волна, накатила дрема. Он дал себя усыпить, и его потащило в темную глубину. Отчаянно барахтался и когда выплыл, не увидел радужных красок дня. Картина мира стала будничной и серой. А в той части неба, где еще недавно сияло солнце, висела большая черная луна. Что-то очень знакомое было в ее очертаниях. Приглядевшись, Редькин увидел, что это Юрий Савельич. Он хмуро смотрел на следователя и ждал, когда тот окончательно проснется.
   - Вы?! - удивился Редькин. - Хотите меня допросить?
   Фээсбэшник покосился на лежавшего на соседней койке Кузенкова. Блеснул зло очками.
   - Я хочу, чтобы вы вернули пакет.
   - Какой еще пакет? - не понял Редькин.
   - Перестаньте валять дурака, - сказал Юрий Савельич. - Вы прекрасно знаете, о чем идет речь. Из квартиры гражданки Замшиной исчезла упаковка героина. Нам точно известно, что пакет унесли вы.
   - А-а, вот вы о чем, - наконец-то дошло до Редькина. - Вы говорите про конверт, который был зашит под подкладкой пиджака, принадлежащего гражданину Кузенкову. Так, да? Мне бы тоже хотелось кое-что узнать. Как героин мог попасть в квартиру? Это вы его подбросили?
   Заскрипели блоки и тросы. Ухватившись за спинку кровати и сжав крепко зубы, чтобы не застонать, Степан подтянул себя повыше и сел. Теперь он мог видеть обоих. Хлопая зенками, смотрел на федерала и мента - они стоили друг друга.
   - Хотите иметь неприятности? Они у вас будут, - пообещал Юрий Савельич.
   - Вы мне угрожаете? - спросил Николай Петрович. - Со мной может случиться что-то? Меня пристрелят?
   - Одевайтесь, - сказал фээсбэшник. - Поедем на Литейный. Здесь неподходящее место для выяснения отношений.
   - Я на больничном, - сказал Редькин. - Между прочим, недавно перенес инфаркт. Вы готовы отвечать за последствия?
   В палату заглянула медсестра.
   - Юрий Савельич, вас просят подойти к телефону.
   Он вернулся через несколько минут.
   - Пакет у нас - мне только что доложили. Ваше счастье.
   - Угу, - кивнул Редькин. - Оно всегда наше. Так ведь, Степка?
   - Шли бы вы, - сказал Кузенков. - Плевать я на вас хотел.
   Юрий Савельич снял очки, протер их носовым платком, снова надел. Вынул из кармана пиджака блокнот и ручку и что-то записал.
   - Значит, вы уже можете говорить, - сделал вывод эфэсбэшник. - Это хорошо. У вас обязательно возьмут показания. В самое ближайшее время.
   - Готовься, Степан, - сказал Редькин. - Знаешь, что такое перекрестный допрос? Когда пытают двое - хороший следователь и плохой. Лучше все рассказать хорошему - то есть мне.
   - Вас, я думаю, отстранят от расследования. - Последнее слово осталось за ФСБ.
   - Ох уж эти федералы, - недовольно покачал головой Редькин. - Придут, наведут шорох. И уйдут, не попрощавшись.
   - Что это еще за херня? - спросил Кузенков, когда за Юрием Савельичем закрылась дверь. - И при чем здесь мой пиджак?
   - Ладно, - согласился следователь. - Я объясню. А ты расскажешь мне, как все было на самом деле.
  
  

38

  
   Сойдя с железнодорожной насыпи, Степан поднялся на гору. Отсюда, с небольшой каменной террасы, хорошо просматривалось все ущелье. Черная дыра, ведущая в тоннель. Арочный мост, переброшенный через высохшую реку. Сверкающая на солнце стальная магистраль. Автомобильная дорога, по которой иногда проезжали машины. В основном армейские, и от них исходила самая большая опасность.
   У Степана все похолодело внутри, когда внизу, прямо под ним, остановились две покрытые брезентом фуры. Но стояли вояки недолго и, заменив лопнувшее колесо, двинулись дальше. Кузенков по привычке поблагодарил сразу обоих своих заступников - Иисуса и Аллаха.
   С чем он пока не хотел спешить - это возносить молитвы за свалившееся на него богатство. Пока он не знал, что там в чемоданчике. Вдруг ему устроили проверку и вместо денег подложили мину. Такое случается нередко. Степана нарочно возили в горы, чтобы показать курьера, проявившего излишнее любопытство. Окровавленное тело барахталось в пыли - без рук, без глаз. И все подходили и плевали на него.
   Степан положил чемоданчик на плоский камень и, спрятавшись за валуном, прицелился и выстрелил. Взрыва не последовало. Подошел - посмотрел. Пуля пробила замок и, изменив направление, вышла через дно. Он вставил в щель нож и, надавив, как на рычаг, откинул крышку.
   Внутри лежали заклеенные узкими полосками бумаги пачки долларов - в каждой по сто сотенных. Они почти не пострадали от выстрела - лишь на нескольких купюрах, лежавших в самом низу, остался бурый след.
   Пересчитал пачки - двадцать пять штук. Четвертая часть того, что он должен был доставить в Москву.
   Стало понятно, почему Джавад дал ему уйти. Долго сидеть на чемодане с деньгами он не сможет - начнет тратить. Когда его накроют, потребуют вернуть миллион. И он никому не сможет доказать, что большую часть суммы похитил сам Джавад.
   Но почему его должны обязательно поймать? У него на руках реальные бабки, и нужно постараться их сохранить. И к тому же остаться живым. Задача трудная, но выполнимая.
   Переложив доллары под рубашку, он выкинул раскуроченный чемодан и двинулся дальше. Одолев перевал, вышел к подножью еще одной горы. Она была намного выше первой и подпирала вершиной облака.
   Обливаясь потом, он поднимался все выше и выше, и вдруг почувствовал дыханье свежего ветра. Услышал голоса, и среди прочих знакомый. Афина Паллада прилетела к нему, и теперь он мог быть спокоен - она вытащит его.
   - Я здесь, - закричал он. - Спускайся сюда!
   Она вышла из-за облака и радостно завопила:
   - Степан! Какой же ты все-таки молодец! Ты мой герой!
   Он похлопал себя по груди.
   - Слышишь, как хрустят?
   - У тебя получилось! - обрадовалась она.
   - Кто это там с тобой? - спросил он, увидев у нее за спиной загорелых бородатых мужиков.
   - Я познакомилась с альпинистами. Они просто замечательные. У них тут лагерь - они готовятся к восхождению.
   Облако уплыло в сторону, и открылся нависавший над обрывом каменный лоб и прижавшиеся к скале разноцветные палатки.
   - Ты сказала им, кто я такой? - Он с сомнением посмотрел на парней.
   - Ну, конечно, - кивнула она. - Ты мой муж, и ты дезертировал из армии. Они согласились нам помочь. Мы поживем здесь недельки две.
   За две недели, которые они провели в горах, у Степана пропал живот и выросла борода. Тощий, обросший рыжими волосами, в темных очках и в ветровке, подаренной новыми друзьями. Он ничем не отличался от других альпинистов и нигде не привлек к себе внимания. Ни на дороге, ни в аэропорту.
  
  

39

  
   Неприятности начались, когда они прилетели в Питер.
   В первый же день, сбежав от Ники, Степан отправился в казино.
   Игра продолжалась. Колесо закрутилось, и его было уже не остановить. Шарик метался, пытаясь попасть в нужную лунку. А на кону по-прежнему стояла жизнь.
   Он поставил на "зеро" сразу тысячу баксов и не поверил своим глазам, когда шарик, перескочив через "ноль", упал в соседнюю ямку. Повторил попытку, и крупье снова загреб себе его деньги. Неужели Фортуна отвернулась от него? С чего бы это вдруг? У них все складывалось так хорошо.
   "Ну, и чего тебе нужно? Не нравится "зеро"? Ладно, - не стал спорить он. - Ставлю на "семерку".
   Она еще и издевалась над ним. В этот раз выпал "ноль". Он грохнул кулаком по столу. "Суки, вы сговорились!" До него наконец дошло, что здесь происходит. Это Афина ему гадила.
   - Ничего, парень, не переживай, - сказал кто-то, стоявший рядом. - Будет и на твоей улице праздник.
   Степан обернулся и посмотрел со злостью на говорившего. Он не любил, когда кто-то лез в его личную жизнь. И поразился удивительному сходству. Мужик как две капли воды был похож на него самого. Широкоплечий, рыжий, с круглой рожей, обросшей паленой щетиной.
   - А я и не переживаю, - сказал Кузенков. - Из-за чего тут переживать?
   - Это точно, - засмеялся двойник. - Ворованные деньги нечего жалеть. - И увидев, как нахмурился Степан, хлопнул его по плечу. - Извини, братан. Это я шучу так. - И пошел вразвалочку к бару.
   Кузенков проводил его глазами - бывает же такое... Что это? Еще одна улыбка судьбы?
   - Иди сюда, - позвал его рыжий. - Сделай паузу - выпей джина. Я угощаю.
   Бармен положил в стаканы лед и подлил из красивой бутылки светлой жидкости, пахнущей елкой.
   - Нас что, с тобой одна мама рожала? - спросил Степан, разглядывая в зеркале свое раздвоенное изображение.
   - Не знаю, - пожал плечами мужик. - Я детдомовский. Знаешь, в детстве я завидовал пацанам, у которых есть братья. А теперь перестал.
   - Почему? - спросил Кузенков.
   - Вырос, - улыбнулся мужик. - Я ухожу. Ты остаешься?
   - Поиграю еще, - буркнул Степан, допивая джин.
   - Желаю удачи. - Он протянул свою визитную карточку. - Звони, если что-то понадобится.
   Степан сунул визитку в карман, даже не поинтересовавшись тем, что на ней написано. Снова наткнулся на нее часа через полтора, когда попытался найти в карманах хоть какую-то мелочь - на такси.
   Крыжановский
   Марк Наумович
   Помощник мэра
   "Ух ты, - присвистнул он. - С каким большим человеком я, оказывается, разговаривал. Может, позвонить ему, чтобы прислал за мной машину?"
   Судьба сводила их еще несколько раз. В казино, в барах. Помощник мэра вечно куда-то спешил. Обменявшись короткими репликами, они расходились.
   Кузенков обратил внимание, что за его новым знакомым, словно тень, всегда следует кто-то. Не принимая участия в игре, переходит из зала в зал - от рулетки к карточным столам - и обратно. Тащится за ним в бар и отирается радом у стойки, потягивая колу. Курит дерьмовые сигареты, стряхивая пепел на измятый серый костюм. Поглядывая искоса на двойников, тянется ухом к их разговору. Одновременно с помощником выходит на улицу и прячется за грязными стеклами автомобиля. Трогается с места через несколько секунд после того, как темно-синий "рено" выезжает со стоянки, и пристраивается сзади.
   "Непонятно, - думал Степан. - Кому могло понадобиться следить за такой важной птицей? Сам-то он хотя бы знает об этом?"
   Крыжановский, конечно же, знал. И сам сказал об этом Степану, когда они случайно встретились в "Астории". Помощник мэра вел там какие-то переговоры, а Кузенков зашел выпить. Заглянув по дороге в туалет, Степан увидел синий пиджак и знакомый рыжий затылок.
   - А, это ты, - обернувшись, сказал Марк. - Я думал, архангелы мои. Поссать и то спокойно не дадут.
   - Кто такие? - спросил Степан. - Федералы?
   - Угу, - мотнул головой помощник. - Они самые.
   - Чего они таскаются за тобой? - поинтересовался Кузенков.
   - Боятся, что сбегу, - сказал Марк.
   - Так много наворовал или знаешь важные секреты?
   - И то, и другое. - Помыв руки и ополоснув лицо, потрогал месячную щетину, которой обросли не только впалые щеки, но и шея. - Хреново выгляжу, да?
   - Хреново, - согласился Степан. - Хорошо погулял, да?
   - Если бы, - тяжело вздохнул Марк. - Работал, как проклятый. - Он направился к парадной лестнице и, поднимаясь по ступенькам, крикнул: - Подожди меня. Я скоро приду. Выпьем с тобой.
   Степан просидел в баре часа два, но Крыжановский так и не появился.
   Автомобиль помощника по-прежнему стоял у входа, и его успело занести снегом. "Что это за переговоры такие? - проходя мимо, подумал Кузенков. - Ночь уже на дворе. Кого он там уговаривает? Бабу?"
   Свою машину он оставил в переулке, у собора. Открыв дверцу и опустившись на мягкое кожаное сиденье, подумал с удовольствием, что у него тачка, пожалуй, будет получше, чем у чиновника. И помоложе, и не такая ободранная. Он приобрел ее неделю назад и нарочно взял такую же, как у помощника. Тоже синий "рено", может быть, чуть-чуть посветлее. "Раз уж мы так похожи, пускай и телеги у нас будут одинаковые", - решил Степан.
   Выскочив к Медному всаднику, он погнал по набережной. Въезжая на мост, увидел в зеркале заднего вида ту самую "шестерку", которая обычно сопровождала его двойника. "Суки, - выругался он. - Перепутали они нас, что ли?" Попробовал оторваться, но ребята в "жигуленке" сидели ушлые, и, прилепившись к нему, не отстали до самого подъезда.
   Влетев в квартиру, Кузенков везде вырубил свет. Натыкаясь в темноте на столы и стулья, метался по комнатам. Выбрасывал из шкафов и комодов вещи - свои и Вероники - и складывал в две большие сумки.
   - Что случилось? - Она вышла из ванной и, светясь молочно-мраморным телом, прижалась к Степану.
   - Тихо, не шуми, - попросил он, целуя ее в шею. - Меня засекли. Вроде бы, спутали с одним типом, но все равно это плохо. Могут навести моих друзей.
   - Куда мы пойдем? - спросила она.
   - Кто куда, - рассовывая по карманам деньги, сказал Кузенков. - Ты поживешь у отца. А я что-нибудь придумаю.
   Через десять минут Вероника была полностью одета. Подошла к окну и, осторожно отодвинув занавеску, посмотрела вниз.
   - Стоят, - сказала она. - Что будем делать?
   - Попробуем уйти через чердак. Ты готова?
  
  

40

  
   Положив трубку, Варвара привычным движением похлопала себя по карманам халата. Пошарила в сумочке, отозвавшейся звоном ключей. Проверила карманы дубленки, подаренной ей Степаном. Наткнувшись на хрустящую упаковку ваты, подумала: "Нужно будет взять еще ваты. И бинта, и йода прихватить. Степе понадобилось, и Кириллу тоже может пригодиться".
   Выдвинув ящик письменного стола, нашла, наконец, то, что искала. Сигареты и спички, оставленные кем-то из врачей. Закурив, вспомнила с опозданием: "Я ведь, кажется, бросила. И что теперь будет с моими легкими? - Махнула рукой: - Сейчас не до них. Главное, голова. Трезвая и холодная. А легкие будем лечить летом. На солнышке, в Крыму".
   В самом деле, думала она, неплохо было бы провести отпуск на юге. Кирилл уговаривает ее поехать вместе с ним в Винницу - к его родным. У них там дом и большой сад. А потом рвануть на море. Она стала уже забывать - какое оно...
   После того, как они расстались с Владиславлевым, Варвара больше ни разу не съездила в Крым. Ей казалось, что это было бы равносильно предательству. По отношению к собственной памяти, в первую очередь. К горным дорогам, по которым они тогда бродили. К нагретым солнцем скалам. К ласковому морю и бирюзовому небу, которые были свидетелями их любви.
   Они нашли маленькую бухточку, закрытую со всех сторон, и целым днями, голые, жарились на солнце. Однажды она заметила, что за ним подсматривают. "Я давно об этом знаю, - спокойно сказал Владиславлев. - Знаешь, сколько драм видели эти скалы? На нас смотрят века. Я чувствую себя участником какого-то античного действа".
   Они далеко заплывали в море, и когда она выбивалась из сил, обхватывала за шею Владиславлева, и он буксировал ее к берегу. "То же самое происходило между Юпитером и Европой", - швыряя ее на горячую гальку, говорил он. "Ты бог, принявший образ быка", - смеясь, соглашалась она.
   Он был жутко здоровый и сильный. Каждое утро, совершая некий ритуал, они поднимались на ближайшую гору, чтобы встретить там восход солнца. Не успев проснуться, она цеплялась ногами за камни. Спотыкалась, падала, набивала шишки. Доктор подхватывал ее и, как маленькую, посадив на плечи, затаскивал на вершину.
   Затуманенными глазами она смотрела на уголек, рдевший на конце сигареты, и видела солнце - большое и красное. Оно выкатывалось из тумана, висевшего над морем, и все преображалось - небо, горы. Наполняясь светом, мир как бы заново рождался из тьмы. И они чувствовали себя не просто свидетелями, а участниками этой вечной мистерии.
   "Мы боги, - говорил доктор. - Мы первые и последние, и будем всегда. Без нас ничего не может родиться и умереть".
   Он сумел ей внушить тогда одну важную истину. Любовь не может появиться ниоткуда и уйти в никуда. Она на веки вечные обречена любить.
   Тревожный телефонный звонок прервал поток воспоминаний.
   - Лева! - сняв трубку, изумилась она. - Я только что думала о тебе. Что-то случилось?
   - Ты читала сегодняшнюю "Вечерку"? - спросил Владиславлев.
   - Где я могла ее прочитать? Я ведь на работе, знаешь ли, нам тут не до газет. Ну, и чего пишут? - поинтересовалась она. - Что так тебя взволновало?
   - Тебе знаком человек по фамилии Извеков?
   - Кирилл? Да, мы знакомы. Он живет сейчас у меня.
   - Я так и думал, - сказал он, добавив кое-что еще. Раньше он никогда так не выражался. - Значит, это ты помогла ему состряпать этот гнусный пасквиль? Хорошо же ты отблагодарила меня.
   - Лева, я не понимаю...
   - Не понимаешь?! Он размазал меня по асфальту - со мной теперь кончено. Ладно... все это уже не важно. Ты можешь устроить мне встречу с твоим жильцом?
   - С Кириллом? Могу, конечно. Приходи в любое время.
   - Ты сегодня в ночь? - уточнил он. - Заканчиваешь в восемь?
   - Я, наверное, уйду пораньше. В восемь уже буду дома.
   - Ты не ложись сразу спать, хорошо? Я зайду к тебе утром. Не бойся, - успокоил он. - Морду этому гаденышу я бить не стану.
   С трудом дождавшись конца смены, Варвара помчалась домой. Входя во двор, увидела стоявшего у подъезда Владиславлева. Сгорбленного, понурого, утратившего всю свою вальяжность. Он был похож на огромную собаку - сенбернара или кавказскую овчарку, выброшенную хозяевами на улицу и вдруг осознавшую весь ужас своего положения. У Вари сердце защемило от боли и сочувствия к нему.
   - Давно меня ждешь? - спросила она. - Ты почему стоишь на улице? Тебя не впустили в квартиру?
   - У тебя дома нет никого, - сказал доктор.
   - Кирилл успел уже куда-то смотаться? Странно, - удивилась она. - Обычно он ждет меня с работы, и мы вместе завтракаем.
   - Давно вы уже вместе завтракаете? - спросил Владиславлев. - В прошлый раз, если мне не изменяет память, я возвращал к жизни Степана.
   - Осторожно, не наступи на дерьмо, - предупредила она. - У нас тут кошки гадят.
   Подождала его, остановившись на площадке между этажами. Поднимаясь по лестнице, он пыхтел как паровоз. "Плохи его дела, - думала она. - Сейчас он не смог бы затащить на гору не только женщину, но и ребенка".
   Дверь квартиры была распахнута настежь. В прихожей лежал ворох одежды, сброшенной с вешалки на пол, и ее кто-то топтал сапогами - остались следы грязных подошв.
   Варвара посмотрела вопросительно на старого друга:
   - Вы что, подрались с Кириллом?
   - С кем я мог подраться? В квартире нет никого, и все перевернуто, искали, наверное, что-то. А жильца твоего увезли еще вчера вечером.
   - Откуда ты знаешь?
   - Соседка сказала? Он не хотел садиться в машину, и его затолкнули силой.
   - Кто увез? Куда?
   - Не знаю, - пожал он плечами. - Соседка сказала, что они были в штатском. Возможно, ФСБ.
   - Они уже давно тут крутятся, - сказала она. - Следят за мной и за всеми, кто ко мне приходит.
   - За тобой следят? - Владиславлев недоверчиво посмотрел на нее. - Ты это серьезно?
   - Думаешь, надо мной кто-то подшутил? - Она стала поднимать с пола и вешать на крючки пальто и плащи. - Довольно жестоко, мне кажется.
   - Ты не хочешь позвонить в милицию? - Телефонная трубка, болтавшаяся на шнуре в нескольких сантиметрах от пола, издавала короткие гудки. Он положил ее на рычаги.
   - Милиция, - с горечью сказала Варвара. - Они обещали меня охранять. Зря, наверное, я им тогда позвонила. Увидела труп, лежавший на льду. Но больше ничего, честное слово. Я не знаю, кто скинул его с моста.
   Владиславлев снял шубу и, отдав ее Варе, двинулся на кухню. Рассыпанные по полу макароны и крупа хрустели у него под ногами, - он морщился. Разворошив груду пакетов и упаковок, сваленных на стол, нашел баночку кофе. Не растворимого, который он терпеть не мог, а настоящего, - Варвара сама молола его на старой кофейной мельнице. Положив несколько ложечек в кастрюльку, налил воды и поставил на плиту. Зажег газ и, дождавшись момента, когда пузырящаяся пена рванется вверх, снял кофе с огня. По квартире пошел гулять замечательный запах, и, втянув его в себя, Варя оставила все дела и поспешила на кухню.
   - Извини, я тут похозяйничал немного, - услышав за спиной шаги, сказал он. - Не могу жить без кофе - башка не варит.
   "Он всегда делал это сам, - подумала она. - Мне он доверял только жарить свои любимые блины. Мы завтракали и вместе отправлялись на работу. Мы все тогда делали вместе".
   - Ты принес газету? - спросила она, освобождая стол и ставя чашки.
   - Возьми в кармане шубы, - сказал он. - Это уже третья статья, но в первых двух речь шла о торговле детьми, и ничего не говорилось обо мне.
   Она сходила в прихожую и, вернувшись с газетой, быстро пробежала глазами статью, занимавшую половину страницы.
   - Ознакомилась? - спросил Владиславлев. - Где он учился, этот твой Извеков? На юридическом? Похоже на обвинительную речь прокурора.
   Варя покачала головой.
   - Сама не знаю, как это могло получиться. Я не думала, что все это может обернуться против тебя. Ты ведь давно уже у нас не работаешь, а это все старые дела.
   - Старые, - согласился он. - И они давно отправлены в архив. Но кому-то снова понадобилось вытащить их оттуда.
   - У тебя есть враги? - спросила Варвара
   Он попытался найти ответ на волновавший его вопрос: "Зачем она это сделала? Хотела отомстить за то, что я ее бросил?"
   Доктор заглянул ей в глаза и увидел знакомое таинственное мерцание, природу которого он так и не смог разгадать. Зрачки то разгорались ярко, то гасли опять, как будто лежавшие на песке крупинки золота захлестывало водой, а потом они появлялись снова.
   - Я не предавала тебя, - сказала она. - И не предам никогда.
   - Хотелось бы в это верить, - сказал Владиславлев.
   - А зачем тебе понадобился Кирилл? - спросила Варя. - Что ты хотел от него услышать?
   - Только одно. Кто меня заказал?
  
  

41

  
   Выписавшись из госпиталя, Редькин решил отметить свое возвращение. Обзвонил сослуживцев и друзей, и ни один из них не изъявил желания, бросив все дела, немедленно примчаться к нему.
   Зинаида спросила:
   - Тебя не рано выписали? Мог бы еще посидеть на больничном - срочного сейчас ничего нет. За ее показным безразличием скрывался подтекст, смысл которого уловить было несложно: "Ты не очень-то здесь и нужен. Мы отлично обходимся без тебя".
   - Я, наверное, не по форме обратился? - спросил он. - Как правильно - "товарищ начальник"?
   - Пока еще "и.о.", - холодно ответила она. - Но говорят, приказ уже подписан.
   Раздосадованный, он набрал номер Ковалькова.
   - Уже дома? - удивился тот. - Чувствуешь себя нормально? Молодца. - И понизив голос, объяснил ситуацию: - С Аленой неладно. Побил муж - сломал ей нос. А перед этим я кулаком к глазу приложился. Она хочет подавать заявление в милицию - сразу на нас обоих.
   Петровский сказал смущенно, что к нему приехала дочь.
   - Которая? - спросил Редькин. - Та, что живет на Камчатке?
   - Нет, она из Курска, - ответил старик.
   - В каком классе учится? - хмыкнув, спросил Редькин.
   - Она уже закончила... консерваторию... по классу фортепиано.
   - Ну, и чем вы там с ней занимаетесь? Композицией? Ладно, дед, не буду вам мешать. Детей нужно воспитывать - они наше будущее.
   Поколебавшись, он позвонил Варваре.
   - Кто ее спрашивает? - поинтересовался мужской голос. - Следователь? Сейчас она подойдет. - И крикнул в глубину коридора: - Варя, это тебя. Говорят, что из милиции.
   - Петрович! - обрадовалась она. - Тебя выписали? А я собиралась ехать в госпиталь. Как ты там? Сидишь, наверное, голодный? Не наедайся никакой дряни и никуда не уходи. Я буду у тебя через полчаса.
   "Ну, и чем я стану ее угощать? - Заглянув в холодильник, он обнаружил там только водку и сало. - Хотя бы к чаю нужно было что-то купить".
   Впустив Варвару в квартиру, Редькин взял у нее из рук сумки с провизией и неодобрительно покачал головой:
   - Я ведь тут не на голодном острове. Сам могу сходить в магазин и приготовить себе что-то.
   - Конечно, можешь, - согласилась она. - Какой разговор... А потом опять ляжешь в госпиталь и будешь лечить свою язву.
   Он придавил ее к двери и, обняв, приложился губами к шее.
   - Какая ты холодная... Долго простояла на остановке?
   - Нет, не очень. Но голубцы, к сожалению, успели уже остыть.
   Она выскользнула из его объятий и, оставив у него на руках пальто, взяла свои мешки и пошла на кухню.
   Когда Варя вошла в гостиную с большим блюдом, на котором лежали горячие голубцы, Редькин сидел за столом. Он надел белую рубашку и ярко-красный галстук, и такое же пунцовое, как галстук, у него сейчас было лицо. Смотрел на Варю строго и торжественно, и она подумала, что ситуация максимально приближена к той, в каких делают предложения. Но прозвучавшие затем слова были не те, которые она ждала.
   - Ну, что, Варвара, как говорится, со свиданьицем. - Он налил себе водки в хрустальный стакан и вопросительно посмотрел на нее.
   Она кивнула:
   - Выпью немного.
   - Хоть и недавно мы с тобой виделись, но совсем в других условиях. Так что повод есть.
   - Да уж, - согласилась она, накладывая ему на тарелку голубцов. - Считай, из могилы тебя вытащили. Везучий ты, все-таки, Петрович.
   - Это смотря в чем... С женщинами мне никогда не везло.
   - Думаешь, твоя жена тебя не любила? - Варя разглядывала фотографию, висевшую на стене. Женщина в лисьей шубке поправляла рукой волосы, растрепанные ветром. Отвернувшись от камеры, она смотрела куда-то в сторону, и половина лица у нее оставалось в тени. - У нее был кто-то еще?
   - Не знаю, - пожал он плечами. - Она просто ушла и не сказала - куда и к кому.
   - Наверняка был, - сказала Варя. - Уходят всегда к кому-то.
   - Кстати, о квартирантах, - решил заодно выяснить Редькин. - У тебя появился новый жилец? Кто это подходил намедни к телефону?
   - Мой старый приятель, - сказала она, кутая шею в шерстяной вязаный платок. - Бывший коллега, очень хороший хирург. Я как раз собиралась поговорить с тобой о нем.
   - Его фамилия случайно не Владиславлев? - спросил он.
   - Откуда ты знаешь? - Она удивленно посмотрела на следователя.
   - Сопоставил некоторые факты... это несложно, - сказал он. - Я ведь знаю, где ты работаешь. А о твоем коллеге вчера статья была в "Вечерке".
   - Его обвиняют во всех смертных грехах, а он не делал ничего противозаконного.
   - Ты в этом уверена? - Редькин налил себе еще водки, выпил, и, придвинув к себе пепельницу, закурил.
   - Я очень давно его знаю. Он глубоко порядочный человек.
   - Тогда ему не о чем беспокоиться, - сухо сказал следователь. - Тем более что он нашел себе такого адвоката.
   "Он ревнует меня к нему, - подумала она. - И ничего не станет для него делать".
   - Его вызывают в прокуратуру, - сказала она. - Уже не в первый раз. Лева боится, что его могут посадить.
   - О-хо-хо, - тяжело вздохнул следователь. - Ты сама-то хоть в этом не замешана?
   - Нет, - мотнула она головой. - Я любила его, а он ушел от меня к другой женщине. Они создали фирму, но меня в свои дела он не посвящал.
   - Ладно, - сказал Редькин. - Я попробую узнать, в чем его обвиняют. Перезвони мне через пару деньков. Хорошо?
   - Да, конечно, - сказала она. - И вот еще что... - Варя замялась, и он сразу же догадался, что речь пойдет о деньгах. И отвернулся, чтобы не видеть ее пылающих от стыда щек. - Если нужно будет кому-нибудь заплатить... Лева не самый бедный человек.
   - Еще бы он был бедным, - криво усмехнулся Редькин.
   Она сходила в прихожую за сигаретами и, закурив, закашлялась.
   - Не могу никак бросить. - Голос у нее подсел, и она говорила почти шепотом. - Какая-то жизнь пошла ненормальная... все на нервах.
   - Ты останешься? - спросил он.
   - Хочешь, чтобы я осталась? - Она подошла к нему и провела ладонью по неровно выбритой щеке. - Колючий.
   Он поймал ее руку и завернул за спину так, что она вскрикнула от боли. Толкнул Варю на диван и навалился на нее всей массой. Она закрыла глаза и откинулась на спину, позволяя ему делать с собой все, что он захочет. Подсунув пальцы под пояс брюк, Редькин рванул их вниз вместе с колготками и трусами. И, как простую садовую лопату, насадил ее на черенок. Без лишних слов и сантиментов. Таким образом мстя ей за Владиславлева, Степку и прочих.
   - Вот такая у нас с тобой, Варвара, получается любовь, - сползая с нее, сказал он. - Не очень романтично, да?
   Варя соскочила с дивана и, захватив с собой чистое полотенце, двинулась в ванную.
   - Ты тоже приходи, - сказала она. - Я помою тебя и перевяжу.
   - Почему ты все это делаешь? - спросил он. - Из-за него?
   - А ты сам еще не понял? - Она тяжело вздохнула. - Плохи твои дела, товарищ следователь.
   Редькин снял галстук и, кидая его на комод, подумал: "Она легко могла меня придушить - зря от меня не избавилась. Никаких других мужиков у нее больше не будет. - На рубашке расплывалось красное пятно и, расстегнув пуговицы, он увидел, что повязка вся пропиталась свежей кровью. - Наверное, рана разошлась... ничего, Варвара залатает".
  
  

42

  
   Редькин ломал себе голову над тем, что мог означать приказ явиться завтра утром к Гиперборею. Очередной разнос? Простое сотрясение воздуха с театральными громами и молниями? Или что-то более серьезное? Вроде отставки или ссылки в Сибирь. Или, что еще хуже, на Кавказ. С некоторых пор эта угроза висела Дамокловым мечом над каждым сотрудником прокуратуры.
   Не над каждым, поправил он себя. Зина у нас теперь ходит в победительницах, и может не бояться ничего и никого. Даже самого Гиперборея. Она-то, уж конечно, знает, зачем тот вызывает Редькина. Знает, но молчит. И злорадствует еще, стервоза. Вот и воспитывай после этого учеников. Один из них обязательно тебя предаст.
   Ему захотелось обсудить это с Варей. Наверное, она сердится на меня, подумал он. Протянул руку, чтобы ее приласкать, но нащупал только пустоту. Идиот, старый пень, ругал он себя. Нужно было приковать ее наручниками к кровати, а ключ выбросить в окно.
   Заснул только под утр и увидел омерзительный сон. Степка держит в руках свою отрезанную рыжую голову. Она подмигивает Редькину и издает громкие звуки, которые обычно производит нижняя часть тела: "Пух... пух..."
   Его разбудил автомобиль, въехавший во двор и стрелявший газовыми пробками. Потарахтев мотором, он просигналил несколько раз. Редькин понял, что приехали за ним и, торопливо одевшись, вышел на улицу.
   - Садись быстрее, - открывая дверцу, сказала Зина. - Мне Гирин звонил. Он нас уже ждет.
   Следователь с удовольствием втянул в себя аромат хвои, который исходил от ее свежевымытых волос. Заметил, что у Ромашиной прокушена губа, из ранки выступает кровь, и она постоянно ее слизывает. Увидел охотничий азарт, горевший у нее в глазах. И сразу же все ей простил. "Ты ошибся, - сказал он себе. - Никакой она не враг. Той же породы. Волчица. Сука. Такая же, как ты".
   - Что случилось? - спросил Редькин. - Зачем я понадобился?
   - Я доложила ему о расследовании, которое ты провел. Он хочет, чтобы ты сам изложил ему свою версию.
   - Какую версию? - не понял он.
   - Того, что произошло в госпитале, - пояснила она. - Кто и как убил Манина.
   - А, ты вот о чем... Боюсь, что доказательная база пока недостаточна. Прямых улик нет.
   - Если ты и у прокурора будешь так мямлить... - сердито сказала она. - Требуй ордер на арест Жмуды. А доказательства мы соберем. - Подъехали к зданию прокуратуры, и Зина вынула из сумки косметичку. Промокнув бумажной салфеткой кровь, попыталась закрасить помадой ранку на губе. - Как я выгляжу? - спросила она, повернувшись к майору.
   - Ты в хорошей форме, - похвалил он. - Как всегда.
   - Спасибо, - сказала Зина. - Ты умеешь найти нужные слова.
   В приемной не было никого, кроме секретаря. Маргарита сидела на своем обычном месте, и Редькин искренне порадовался за нее. Говорили, что Гирин собирается выкинуть старуху и посадить свою любовницу. Значит, не вышло у него.
   Майор склонил перед ней низко голову, и Марго в ответ улыбнулась ему.
   - Проходите, - показала она на дверь. - Петр Борисыч вас примет.
   - О, какие люди! - Прокурор вышел из-за стола и, радостно сияя, двинулся к ним навстречу. Долго жал обоим руки, повторяя: - Молодцы, молодцы! Отлично поработали!
   - Петр Борисыч, вы нас перехвалите, - смущенно сказала Зина. - Мы ведь случайно в Кирилловском оказались... Можно сказать, повезло.
   - Значит, есть оперативное чутье, - сказал Гирин. - Без него в нашем деле тоже не обойтись. Где и почему вы оказались - это не существенно. Пойман преступник, посягнувший на святое - на наши символы и традиции. На нашу память. И сделано все очень быстро и оперативно. Вот за это вам честь и хвала.
   - Если бы еще и убийц полковника удалось арестовать... - Редькин вытащил из кармана листок с записями, сделанными Маниным. - Он очень близко к ним подобрался. И если бы его не остановили, это, наверное, было бы самое громкое дело.
   - Я видел уже эту писульку, - сказал Гирин. - Манин мне показывал. - Он надел очки и минуты полторы разглядывал листок. - Тут одна фирма есть. - Взяв лежащий на столе карандаш, ткнул остро заточенным концом в маленький кружок. - "Ева" называется. Что-нибудь знаешь про нее?
   - Знаю, - кивнул майор. - Организована восемь лет назад. Во главе стоит некий доктор Владиславлев. Занимается трансплантацией органов, взятых у новорожденных. Есть предположение, что он как-то связан со Жмудой. Но это пока только версия.
   - Всегда у вас одни только версии, - недовольно сказал прокурор. - Об этом Владиславлеве статья была в "Вечерке". Я думаю, нужно взять его в разработку. Дети - наше будущее, и общественность должна знать, что подобные темы нас тоже волнуют.
   - Ну, а со Жмудой что будем делать? - спросил Редькин.
   Гирин подошел к нему и легонько похлопал по груди.
   - Не рановато тебя выписали? Как твоя рана? Заживает?
   - Нормально, - сказал майор. - Зарастает помаленьку.
   - Операций никаких в ближайшее время делать не собираешься? - спросил прокурор.
   - Пока нет, - мотнул головой Редькин. - Вроде бы все функционирует.
   - Это хорошо, - сказал Гирин. - А я собираюсь. Почка, сволочь, барахлит. Хочешь не хочешь, а придется ложиться под нож. И еще неизвестно, удастся уговорить генерала - или нет. Напугали вы его сильно. А у хирурга руки не должны трястись. Вот такие дела, майор.
   - Понятно, - сказал Редькин.
   Зинуля потянула его за рукав:
   - Пошли работать, Петрович.
   - Погоди, - сказал он. - Смотри, какое фото интересное. - Его внимание привлекла газета, которую перед их приходом читал прокурор. - Здорово на рыжего нашего похож. Один к одному. "Тело помощника мэра Санкт-Петербурга было найдено полицией в заброшенной штольне под Салониками", - громко прочитал он. - Это ведь, кажется, в Греции? Чего его туда понесло?
   - Поехал отдохнуть, - сказал Гирин. - И неожиданно пропал.
   Кто-то появившийся у Редькина за спиной загородил окно, из которого сочился неяркий утренний свет. Майор обернулся и увидел своего старого недруга.
   - А, это вы, Юрий Савельич... - Чувствуя, как в нем закипает злоба, он в упор посмотрел на фээсбэшника. - Вы тоже хотите нас поздравить?
   - Не заводись, Петрович, - шепнула ему Зина.
   - Я в норме. - Он вытянул из кармана портсигар и, закинув в рот сигарету, задымил. - Я только хотел спросить...
   Фээсбэшник молча ждал, гипнотизируя его стеклами очков, поблескивающими на узком сером лице.
   - Что вы привязались к Кузенкову? Зачем нужно было за ним следить? Травить его газом? Подбрасывать героин?
   - Неувязки всегда бывают - в любом деле, - сказал прокурор. - И в вашей работе, и в моей. И претензий, я думаю, предъявлять не стоит. Федеральная служба очень хорошо нам помогала и, надеюсь, будет помогать и впредь.
   - Пускай шпионов ловят, - сказал Редькин. - А рыжий наш не шпион - за это могу поручиться. И я знаю, зачем он им понадобился. - Майор показал на газету. - Это все из-за него.
   Прокурор покачал недовольно головой.
   - Еще одна ваша бездоказательная версия.
   - Угу, - кивнул майор. - Тут и доказывать-то нечего. Все и так очевидно. - Он сделал глубокую затяжку и продолжал: - Помощник мэра убегает за границу - с деньгами или важными секретами. Мэр требует, чтобы его вернули - живым или мертвым. И в самые короткие сроки.
   Фээсбэшник подошел к прокурору и, наклонившись, шепнул ему что-то на ухо.
   - Да, конечно, - кивнул Гирин. - Идите, Юрий Савельич. Дела есть дела. Мы тут сами во всем разберемся.
   - Вам, наверное, все это не очень интересно, - сказал Редькин. - Не смею вас больше задерживать.
   - Мне не интересно. - Обогнув по касательной майора, фээсбэшник ужом выскользнул за дверь.
   - Можете изложить свои догадки, - сказал Гирин. - Я готов вас выслушать. Чтобы не было потом никаких обид.
   - Как прикажете... - Редькин снова взглянул на фото. - Будто одна мама их рожала. И они, между прочим, были знакомы. И даже на тачках одинаковых ездили. - Он поискал глазами, куда можно стряхнуть пепел и, не обнаружив ничего подходящего, свернул фунтик из листка, найденного в ящике стола своего бывшего шефа. - Вернуть Крыжановского не удалось, и тогда в чью-то голову пришла мысль о том, что его можно заменить. И лучшей кандидатуры, чем Степан, на эту роль не было. Вот только военные путались под ногами - Кузенков деньги был им должен. Все неувязки происходили из-за них.
   - Это все? - спросил прокурор.
   - Почти, - сказал Редькин. - Есть еще один маленький нюанс. Нужен был не живой двойник, а труп. Выходит, с самого начала знали, что помощник мэра мертв. Как вы думаете, кто его грохнул?
  
  

43

  
   - Я одного не пойму, - сказала Зина, когда они вышли на улицу. - Если Крыжановского убрали Федералы, значит, труп у них был. Для чего тогда понадобился дублер?
   - Неувязка вышла. - Закрываясь от снега, летящего в лицо, Редькин поднял воротник пальто и обмотался шарфом, подаренным Варварой. - Человека, замочившего помощника, тоже отправили на тот свет. Но поторопились чуток. Киллер не успел сообщить, где он завалил рыжего. Как говориться, нет тела - не закрыто дело. Пока греческая полиция его искала, пока опознали. То да се...
   Выделенный им милицейский газик уехал на заправку и где-то застрял. Они прогуливались вдоль длинного фасада, и Редькин чувствовал, что начинает понемногу дубеть. Но вынуть на глазах у Ромашиной фляжку и глотнуть коньяку он не решился.
   - Время шло - мэр подгонял. Вот и придумали фишку. Никуда, мол, помощник не уезжал. Сделал себе липовые документы. Нашел бабенку и перебрался на улицу Гоголя. Живет под боком у администрации и думает, что он в полной безопасности.
   - И наш умница-мэр поверил в эту сказку?
   - А что еще ему оставалось делать? - Майор снова закурил, укрывшись от ветра за широкой спиной своего нового начальника. - Мэру объяснили, что арестовывать помощника нельзя - поднимется шум. За ним следят, и как только появится возможность, рыжий исчезнет - и уже навсегда.
   - Откуда ты все это знаешь? - спросила Зина.
   - Думаешь, у меня мало знакомых? - Он помахал водителю черной "Волги", подъехавшей к прокуратуре. - Федералы, мать их ети. Мигалок у них нет, а ездят на красный.
   - Что-то ты не очень с ними дружишь, - сказала Ромашина.
   - Почему не дружу? - удивился он. - Всегда помогали друг другу. У них сейчас начальство поменялось, а раньше не было никаких проблем.
   На крыльцо выскочила Маргарита. Почти неодетая, в легкой летней кофточке. Ветер сразу же попытался сдуть ее с обледеневших ступенек.
   - Товарищи... капитан, майор... вас просят вернуться. - Голос был слабый, и слова относило в сторону, но жесты были достаточно красноречивые.
   Еще полчаса назад невозможно было представить, что в маленькую приемную может набиться столько людей, и они произведут такой шум. Сбежалась, наверное, половина сотрудников прокуратуры. Майор увидел много знакомых лиц, и не только коллег, но и комитетчиков, и журналистов. Событие произошло неординарное и, переглянувшись, Редькин и Ромашина подумали одно и то же: "Снова Шутник!" И не ошиблись.
   Появился прокурор и, грозно посверкав очами, произнес короткую, но яркую речь:
   -Вы уже знаете о чудовищной демонстрации, устроенной в историческом центре города, в жемчужине нашей культуры, в Летнем саду. Деструктивные силы снова хотят ввергнуть нас в состояние хаоса. Им нужны не стабильность и порядок, а так называемая "свобода", чтобы они могли творить свои безобразия. Они покушаются на наши устои, на институты власти и на саму государственность. И мы не допустим этого. Кровавые хулиганы и их идейные вдохновители будут разоблачены и уничтожены. Нам брошен вызов - и мы принимаем его.
   - Что там, труп? - Наклонившись к стоящему рядом взъерошенному журналисту, спросил Редькин.
   - Угу, - кивнул репортер. - И не один. Их там целая аллея.
   - Нужно позвонить Петровскому и Карандину. - Зина протянула руку к аппарату, но Маргарита остановила ее.
   - Петровский уже на месте, а Карандина нигде нет.
   - С ним всегда так, - тяжело вздохнула Ромашина.
   В последней части выступления прокурор подчеркнул роль средств массовой информации.
   - На вас, на журналистах, лежит особая ответственность. Вы создаете общественное мнение, и мы не позволим манипулировать им. Хватит раскачивать лодку, господа.
   Журналист вытащил из кармана куртки диктофон и надавил на кнопку.
   - Скажите, кому поручено руководить расследованием?
   - Я беру его под свой личный контроль, - сказал Гирин. - А следственную бригаду возглавит капитан Ромашина. Сотрудник молодой, но весьма перспективный. Кстати, ей недавно удалось раскрыть похожее преступление.
   "Бедная Зинуля, - подумал Редькин. - Если мы его не поймаем, все шишки посыплются на нее".
   - И наши ветераны, - прокурор выразительно посмотрел на Редькина, - думаю, тоже не останутся в стороне.
   Репортер хотел спросить что-то еще, но Гирин замахал руками.
   - Все, все. Больше никаких интервью.
   Зазвонили телефоны - сразу несколько. Маргарита метнулась к белому аппарату, стоявшему на отдельном столике.
   - Да, он здесь. Сейчас возьмет.
   - Кто? - спросил Гирин. - Сам?
   - Да, - кивнула она. - Мэр.
   - Я пошел к себе. - На пороге кабинета обернулся: - Ромашина, зайди ко мне.
   Зина вышла от него через две минуты, и лицо у нее пылало так, будто его нажгло сорокаградусным морозом.
   - Чем он еще тебя озадачил? - спросил Редькин. - Сделал нескромное предложение?
   - После этого дела - либо с ним в Москву, либо в Магадан, - ответила Зинуля.
   - Да-а, - протянул майор. - То и другое не слишком заманчиво.
   - Как ты думаешь, приехал уже наш Юра или нет? - спросила Ромашина.
   Ей ответила Маргарита.
   - Вы можете его не ждать. Внизу стоит автобус. - И в трубку, одному из тех, кто названивал настойчиво: - Сейчас выйдут.
  
  

44

  
   Водитель открыл дверь и, блеснув золотыми коронками, радостно приветствовал майора:
   - Петрович! Живой! А я слышал, что ты в госпитале. Не до конца, значит, залечили докторА.
   - Здоров, Михеич! - Редькин до хруста сдавил протянутую ему руку. - Я другое слыхал. Будто ты женился, и баба держит тебя под каблуком.
   - Врут, Петрович. Все врут. - Он подождал, когда в салон протиснется Зинаида, и восхищенно причмокнул: - Да, это формы! Вот кого бы я взял в жены.
   - Было уже, - махнула рукой Ромашина. - Предлагали - и не раз. Взять-то не трудно - тяжело удержать.
   - Не, Михеич, - сказал Редькин. - Это не твоя категория. Тут нужен супертяж.
   - Болтуны, - сердито сказала Зина. - Только языками и можете трепать. Больше вы ни на что не способны.
   - Ты не права, - возразил ей Редькин. - Мы еще себя покажем.
   Сидевший рядом журналист, пряча глаза за темными стеклами очков, поглядывал искоса на майора. Ему хотелось поговорить об общем для них двоих предмете - об отношениях с Варварой, но он зашел с другой стороны:
   - Думаете, вам когда-нибудь удастся его поймать?
   Все разговоры в автобусе разом смолкли, и установилась напряженная тишина.
   - Не поймаем - придет сам, - сказал Редькин. - Он ведь о славе мечтает. Вы уже произвели его в герои. Но пока это только миф. Он обязательно снимет маску и покажет свое настоящее лицо.
   - Мне бы хотелось увидеть его лицо, - сказал журналист.
   - Это всегда интересно, - согласился с ним следователь. - Ты, например, надел темные очки, чтобы не видно было синяков. Кто-то побил?
   - Случайное столкновение, - уклончиво ответил журналист. - Приняли за другого.
   "Плохо быть на кого-то похожим, - подумал Редькин. - Повезло, что отделался так легко. Могли и убить".
   Пропуская трамвай, Михеич тормознул на перекрестке.
   - Откуда будем заезжать?
   - Со стороны Марсова поля удобнее, - подсказал репортер.
   - Так, да? - Водитель обернулся и посмотрел вопросительно на Ромашину.
   - Какая разница, - пожала плечами Зина. - Заезжай с Марсова.
   Выскочили на Лебяжью канавку и, свернув на горбатый мостик, въехали в сад. Он казался пустынным и мрачным. Серое небо закрывали высокие черные деревья. На аллеях лежал черный снег.
   Из кустов вылез посиневший от холода сержант и замахал энергично руками:
   - Стойте, дальше нельзя!
   - Ты чего - ошалел? - открыв дверь, спросил Михеич. - Своих не узнаешь?
   - Мне указание дано, - угрюмо сказал сержант. - Не пропускать транспорт. Преступник мог оставить следы шин.
   - Да ладно тебе, - сказала Зинаида. - До нас машин пять уже тут проехало... вон колея какая глубокая...
   - Мэр приезжал - только что уехал, - объяснил происхождение колеи сержант. - Больше никаких машин не было. Прогуляетесь пешком - тут недалеко.
   Попрыгали из автобуса и, увязая по колено в снегу, двинулись напрямую - через газоны. Вышли на аллею и увидели стоявшие по обеим сторонам фигуры. Замороженные человеческие тела, похожие на мраморные статуи. И кучки людей, переходящих от одной фигуры к другой. Обменивающихся впечатлениями и делающих фотоснимки. Все это было очень похоже на вернисаж.
   К нм навстречу уже спешил старик. Он задыхался от быстрой ходьбы и переполнявших его эмоций.
   - Как вам все это? Грандиозно, да?
   - Угу, - кивнул Редькин. - Шуму он много наделал. И где столько трупов сумел набрать.
   - Господи, о чем ты говоришь! - всплеснул руками Петровский. - Чего другого, а покойников у нас всегда было в избытке.
   - А почему здесь собралась такая толпа? - спросил Редькин. - Все эти люди - кто они? Газетчики?
   - Без них, конечно уж, не обошлось. - Петровский покосился на репортера, выглядывавшего из-за спины следователя. - Но в основном эксперты. Гиперборей пригнал всех, кого смог найти. Тут даже москвичи есть.
   - Из самой столицы?! - не поверил майор. - Им что, накануне сообщили? Как они смогли добраться так быстро?
   - На поезде, - сказал старик. - Приехали на конференцию, а вместо гостиницы их отправили сюда - прямо с вокзала.
   - Да, тут у вас весело, - сказал Редькин.
   - Пойдем, я тебе все покажу. - Петровский схватил его за руку и потащил к ближайшей фигуре. Она стояла на гипсовом постаменте, и у ног ее было начертано латинскими буквами - "Venus". - Красивая тетка, да?
   - Ничего, - кивнул майор. - Если бы он еще и лица им не уродовал...
   - Кому они тогда были бы интересны? - Старик откровенно любовался обнаженным женским телом. - Нет загадки - нет искусства.
   Услышав про москвичей, Зинаида помчалась к ним - наводить мосты, - вдруг в самом деле придется перебираться в столицу. Пробегая мимо, остановилась на минутку перед изваянием.
   - А ручки где? - Она показала на культяшки, отрезанные по саамы локти. - Случайно не к тому рыжему приделаны, которого с моста скинули?
   - Вполне возможно, - сказал старик. - Приложим - увидим.
   - Двигаем дальше, - сказал майор. - Кто там у нас следующий?
   По правую руку от Венеры стояла Афина. Высокая, статная, мускулистая. Она опиралась на копье, а на голове сидел шлем, склепанный из медных пластин.
   Майор обошел фигуру несколько раз. Разглядывал сбоку и со спины. Приседал на корточки и ложился на снег. Уходил и, постояв у решетки и покурив, возвращался обратно.
   - Ты кого-то узнал? - спросил Петровский.
   - Черт его знает, - пожал он плечами. - Дьявольски смахивает на жену нашего свидетеля. Он, кстати, называл ее Афиной Палладой. И она сама тоже под своими депешами так подписывалась. Недавно исчезла, и я бы не удивился, если бы узнал, что она уже на небесах.
   - Теперь это просто делается. Скажи спасибо, что тебя туда не отправили. - У старика от ветра слезились глаза, и он вытащил из кармана платок и промокнул влагу. - Меня бы это очень огорчило.
   - Ну и кого, по-твоему, должен за это благодарить? - спросил майор.
   - Вот его. - Петровский подтолкнул его к тощему лысому старику, держащему в одной руке медную чашу, а в другой змею. - Асклепий - бог врачевания. Мы все ему обязаны.
   "Если есть кто-то на земле, кому я действительно обязан, так это Варвара", - подумал Редькин.
   - Обрати внимание на то, как он изображает любовь. - Старик подвел его к двум державшимся за руки подросткам. - В их отношениях нет никакой эротики. Настоящее чувство еще не проснулось, и они чисты и невинны, как младенцы.
   Оба были голенастые, с узкими бедрами. У девочки грудь только-только начала формироваться. У мальчика был недоразвитый пенис и два цыплячьих яичка. К ногам девицы ластилась собака. Юноша подносил к губам свирель.
   - Ну, и как он их назвал? - Стерев перчаткой с постамента снег, следователь прочитал: - Диана и Аполлон. Странно... Аполлона я себе представлял иначе.
   - На той стороне Марс, Меркурий, Фемида... - Старик загибал пальцы. - Купидон, Минерва, Геракл... Всего двенадцать фигур.
   - Ты давно здесь торчишь? - спросил Редькин.
   - С восьми утра. - Он поежился: - Замерз, как не знаю кто... Можно уже вместе с этими выставлять.
   - Нужно грелку с собой носить. - Майор похлопал себя по груди, и заветная фляжка отозвалась мелодичным звоном. - Не бережешь ты себя, старик.
   - Всегда беру, - сказал Петровский. - А сегодня забыл... собирался в спешке - машина ждала.
   - Сейчас согреемся. - Оглянувшись по сторонам, Редькин вытащил емкость и протянул старику. - Глотай побыстрей, пока не видит никто. А то журналюги заснимут - будут потом во всех газетах нас с тобой трепать.
  
  

45

  
   Через кусты, за которыми они прятались, с треском проломилась Зинаида. Вся распаренная, мокрая. Ее обсыпало снегом, и он таял на лице и стекал по голой шее под душную одежду.
   - Что вы здесь делаете? - с подозрением глядя на коллег, спросила она. - Я вас уже обыскалась.
   - Обследуем место преступления, - ответил Редькин, заедая коньяк шоколадной конфеткой. - Тут в кустах кто-то сидел. Были следы, но ты все затоптала.
   - Лапшу мне на уши не вешайте, - сказала Ромашина. - Следы... как же... найдешь их тут. Идите в автобус. Поедем в кафе - на Моховую. Пообедаем и поговорим в спокойной обстановке.
   - Журналисты там тоже будут? - спросил майор.
   - Нет, - мотнула она головой. - Все разбежались. Отправились писать свои статьи. Но с нами поедут москвичи. Постарайтесь при них вести себя поприличнее.
   - Я вообще рта не раскрою, - обиделся на нее Редькин. - Общайся с ними сама.
   Но не успели еще сесть в автобус, как он сцепился с прокурором, прибывшим из Орехова-Зуева.
   - Вы уже, конечно, знаете, кто это сделал, - подначил майор московского гостя. - Может, сначала заедем в прокуратуру за ордером на арест?
   - Ну, и что вы этим хотите сказать? - брезгливо оттопыривая нижнюю губу, спрашивал Лузгин. - Надеетесь привлечь внимание Запада? - У него получалось, что это Редькин все устроил. - Они на такие фокусы насмотрелись уже - у них все это было. Вы тут хоть с голыми задницами все ходите - они в вашу сторону и не посмотрят
   - Я прекрасно вас понимаю, - улыбнулся иронически майор. - Пока это не будет повторено на Красной площади, международного резонанса мы не дождемся.
   - Вам нужна смута? - Ревнивый охранитель законов выкатил на Редькина налившиеся кровью глаза, и майор понял, что имеет дело еще с одним маньяком. Он оборвал спор и отвернулся.
   Автобус затормозил, и Михеич открыл дверь.
   - Прошу вас, господа. Приехали.
   Спустились по мраморным ступенькам в подвал и оказались в Азии. В душной и пряной атмосфере духана.
   - Не люблю я восточную кухню, - поморщившись, сказал Лузгин. - Чебуреки, хачапури, хинкали. Наша русская еда намного здоровей. Я бы сейчас лучше щец навернул.
   - Здесь вкусно готовят, - сказала Зина. - Все уже заказано. Придется вам потерпеть.
   "Гиперборей постарался, - прошептал Петровский на ухо Редькину. - Хочет произвести впечатление на москвичей".
   - Вы кичитесь тем, что из вашего окна видна Европа. - Лузгин взял кувшин, понюхал и налил в глиняные кружки вина - себе и Зинаиде. - А вам на пятки наступает Азия, и она скоро возьмет вас за горло - вы и пикнуть не успеете.
   - Вы, наверное, воевали в Афганистане? - спросила Ромашина.
   - Точно, - кивнул он. - Насмотрелся, нанюхался, наелся.
   - Накурились травы, - подхватил Редькин. - Нанюхались дурмана.
   - Это тоже было. - Он выпил и налил себе еще. - У них не только плохое есть, но и хорошее. Публичные казни, например.
   - Какие еще методы борьбы с преступностью вы можете нам рекомендовать? - поинтересовался следователь.
   - Методы? - Лузгин откусил кусок шашлыка, пожевал и выплюнул обратно. На тарелку. - Воняет чем-то... трупятиной какой-то...
   Подскочил официант: "Хотите заменить или закажете что-то другое?" - "Я потом тебе, парень, скажу, чего мне хочется". - Прокурор со злой усмешкой посмотрел на халдея.
   - Вам в Летний сад трупов накидали, и вы не знаете, откуда они взялись. Может, с неба свалились? - Он поковырял вилкой в зубах. - Кстати, откуда эти черные баранину привозят, тоже никому не известно.
   - Ну, а вы-то как думаете? - продолжал донимать его Редькин. - Кто их подкинул?
   - Те, в чьем ведении они находятся, - ответил Лузгин. - Врачи, санитары моргов. Нужно было арестовать двадцать человек, и через три дня вы бы знали, кто это сделал.
   - В самом деле, очень просто, - согласился с ним следователь. - Вы уже ознакомили с вашими предложениями наше руководство?
   - Пока нет... время еще не пришло. Тут у вас в провинции либерализм расцвел пышным цветом... вот и пожинаете плоды.
   - Вы это серьезно? - не выдержал внимательно слушавший его Петровский. - Это Гиперборей-то и мэр наш либералы?
   - Самые первостатейные, - подтвердил прокурор.
   - Давайте вернемся к нашим баранам, - сказала Ромашина. - То, что трупы могли быть взяты преступником из обычного больничного морга, мы рассматривали в качестве одной из версий. Но есть и другие. Эти люди могли быть кем-то убиты. Вы не допускаете, что мы имеем дело с маньяком?
   - Не похож он на маньяка, - сказал Лузгин. - Тот ведь как обычно действует - насилует свою жертву. Душит, режет, пока она шевелится. Труп-то ему зачем? Он от него поскорей избавиться старается. А тут все наоборот. Обряжает мертвецов, выставляет напоказ... какое-то представление устраивает.
   - Это называется "перфоманс", - произнесла негромко женщина-юрист, сидевшая в компании других москвичек.
   Всего их было пятеро. Одинакового росточка, некрупные, в серой форменной одежде. Они держались вместе и были похожи на стайку воробьев. До этого никто на них не обращал внимания, но теперь заметили. Оказалось, что у той, которая подала голос, есть и фигура, и симпатичный остренький носик, и живые смышленые глазки.
   - Галя Воеводина, - шепотом сообщил Петровский. - Очень толковая деваха.
   "Ну, дает старикан, - подумал Редькин. - Уже и познакомиться успел".
   - Между прочим, в вашем городе еще одно подобное мероприятие должно состояться. - Воеводина достала из сумочки газету и, развернув, начала читать вслух: - "Выставка в Манеже. "Жизнь после смерти". Анатомический театр Анатолия Ливанова. Некропластика и перфоманс".
   - Что это за газета? - спросила Ромашина.
   - "Голубой экспресс", - ответила москвичка. - Я ее в поезде взяла.
   - Чем он занимается - этот художник? - не понял майор. - Трупы, что ли, прилюдно кромсает?
   - Вот именно. - Воеводина протянула газету майору. - Фотографии, конечно, не очень четкие, но представление какое-то дают.
   На первом снимке, склонившись над трупом, бородатый мужик вскрывал скальпелем грудную клетку. На другом фото держал перед собой на вытянутой руке сердце, и с него капала кровь. На третьей фотографии, занимавшей целый газетный разворот, художник обнимался с мертвецом, с которого была спущена вся кожа.
   - Мерзость, - поморщилась Зина. - Неужели кто-то приходит на это смотреть?
   - Мы-то уж с тобой точно пойдем, - сказал следователь. - По долгу службы.
   Подошел официант и, наклонившись к Ромашиной, спросил:
   - Кофе уже можно подавать?
   - Да, конечно?, - кивнула она.
   - Закажи еще бутылку коньяку?, - подсказал Петровский.
   - Хватит с вас, - сказала Зинаида. - Вы уже пили сегодня коньяк - дагестанский... пять звезд. Я не ошиблась?
   - Женщины! - восхищенно сказал старик. - Их не проведешь.
   Редькин ждал, пока остынет кофе, и смотрел задумчиво на чашку.
   - Гадаешь на кофейной гуще? - поинтересовалась Ромашина. - Он или не он?
   - Черт его знает, - пожал плечами майор. - Выходит, мы гонялись за ненормальным. Он морочил нам головы, а теперь решил открыться. Чушь какая-то получается...
   - За что вы будете его сажать, коллеги? - глумливо ухмыляясь, спросил Лузгин. - По какой статье? За мелкое хулиганство?
   - О статье поговорим позже, - сказала с досадой Зинаида. - Мы еще не собрали пока доказательства. Давай, Петрович, дуй снова в Летний сад. Поговори со сторожем. Чем он занимался ночью? Что видел? С кем общался?
   - Его еще не допросили? - удивился Редькин.
   - Нет, - мотнула она головой. - Утром был в невменяемом состоянии. Сейчас уже, наверное, продрыхался. Его сержант караулит, чтобы снова не напился.
   - Понятно, - сказал Редькин. - А ты сейчас куда? К прокурору?
   - Угу, - кивнула она. - Ждет меня с докладом. Ну, и что я ему доложу? Что у нас появился подозреваемый - художник, сбежавший из психушки?
   - Он настоящий художник. Я всегда это говорил. - Петровский попытался привлечь внимание коллег, постучав ножом по глиняной посудине. Официант понял это по-своему - унес пустой кувшин и принес полный. - У меня есть тост.
   - Старик, кажется, перебрал, - прошептала на ухо майору Ромашина. - Возьми его с собой - пусть проветрится.
   Петровский разлил вино по кружкам.
   - Я предлагаю выпить за безумцев. За тех, кто штурмует ледяные вершины и прорывается в космос. Кто бросает вызов самому небу. Кто толкает нас к звездам. За гениальных сумасшедших!
   - Гений он или злодей - это мы выясним позже. - Редькин встал и, взяв за руку, потянул за собой старика. - Нам нужно двигаться.
   Петровского повело в сторону, но он успел схватиться за Воеводину.
   - Бога ради извините меня, мадам.
   - Пустяки, - мило улыбнулась ему москвичка. - Пол, в самом деле, очень скользкий.
   - Не хотите присоединиться к нам? - спросил старик. - Ваши знания, опыт, женская интуиция... вы могли бы существенно нам помочь.
   - Опыт у меня как раз небольшой, и знаний тоже, боюсь, недостаточно, - смутившись, сказала Воеводина. - Но если смогу чем-то помочь, я готова.
   - Просто замечательно, - обрадовался старик. - Теперь-то уж мы точно его поймаем.
  
  

46

  
   Прошли через те же ворота, у которых дежурил тот же занесенный снегом мент.
   - Трупы не убирали пока? - спросил Редькин.
   - Нет, - мотнул головой сержант. - Наверное, до завтра оставят. Вроде, прокурор еще должен приехать. Целый день ездят - то одни, то другие. Все начальство уже тут перебывало.
   - Все правильно, - сказал майор. - Он этого как раз и добивался.
   Следователь постоял, подождал отставших коллег.
   - Ты делай, что нужно, - догнав его, сказал Петровский. - Беседуй, с кем хотел. Мы тут погуляем - посмотрим на фигуры при вечернем освещении. У Галины появилась интересная версия - обсудим потом с тобой.
   - Сторожа хотите допросить? - полюбопытствовал сержант. - Он прочухался - часа два уже под замком у меня сидит. Пытался буянить - пришлось его запереть. Проку от него все равно никакого не добьетесь. Талдычит, как дятел, одно и то же. Из музея и сада ничего не украли. Значит, и претензий к нему быть никаких не должно.
   - Где ты его держишь? - спросил следователь.
   - На складе, - ответил сержант. - Где статуи битые.
   Имелся в виду павильон, в котором реставраторы приделывали к статуям отбитые мраморные пальцы и носы. Грохот и крики были слышны даже на улице. Сторож стучал кулаками в дверь и требовал немедленно его выпустить.
   Когда менты вошли внутрь, он кинулся не к ним, а отбежал подальше. Забрался по стремянке на антресоли и стал швыряться кусками мрамора и гипса.
   - Я тебя посажу, - увернувшись от летящего в него снаряда, пообещал сержант.
   - Ни хрена ты мне не сделаешь, - заявил мужик. - Я свои права знаю.
   - Пить в рабочее время вы тоже имеете право? - спросил Редькин.
   - Все пьют, - последовал ответ. - Вы тоже.
   - Ну его к дьяволу, - сказал майор. - Оставим его здесь до утра. Завтра вызовем ОМОН.
   Редькин двинулся к выходу, но мужик, спрыгнув вниз, подскочил к нему.
   - Вы куда? - загородив дорогу, спросил он. - Так дело не пойдет. Я готов сотрудничать. Только не нужно обращаться со мной, как с животным.
   - Хорошо, - согласился следователь. - Будем считать, что соглашение достигнуто.
   Мужик был ниже майора не на голову даже, а на целых две. Зато сама голова, которую гордо носил на плечах сторож, не могла идти ни в какое сравнение с любой другой. Идеальный квадратный череп. Большие квадратные глаза. Крупные прямые зубы. За такую натуру Малевич заплатил бы хорошие деньги. "Нужно будет показать его Петровскому", - подумал Редькин.
   Боком, косолапя, сторож отошел в сторону. Порывшись в бумагах, лежавших на стеллаже, нашел накладную.
   - Вот, - показал он бумагу следователю. - Тут черным по белому написано. "Фигуры для временной экспозиции. Получатель - Летний сад".
   - Кто и когда привез в музей трупы? - спросил майор.
   - Никаких трупов я не видел, - упорствовал сторож. - Когда сгружали ящики - один развалился. Там лежала статуя из гипса - я даже потрогал ее за ногу. Вы думаете, что я скульптуру от мертвого тела не смогу отличить?
   - Тех, кто привез сюда ящики, вы хорошо разглядели?
   - Что там можно было разглядеть - в темноте? Я не особо-то и старался, - отвечал сторож. - Мужики как мужики. В телогрейках, бородатые.
   - Время можете назвать... хотя бы приблизительно?
   - В котором часу приехали? - Он наморщил лоб, вспоминая. - Часов в десять, наверное... я как раз ужинать сел. Слышу - сигналят. Вышел на улицу - у крыльца стоит фура. Суют мне бумагу - привезли фигуры. Показывай - где сгружать. А я почем знаю? Звони, говорят, своему начальству. Еще не хватало - людей среди ночи беспокоить. Не стал я никому звонить.
   - Этот здесь был? - Следователь ткнул в снимок, напечатанный в газете.
   - Хрен его знает, - с сомнением произнес сторож. - Похож... Да, вроде бы, это он.
   - Тебе бутылку хотя бы поставили? - спросил сержант.
   - Да ладно... бутылку - раскатал губу, - отвечал мужик. - Стакан, правда, налили, а за бутылкой я бегал сам.
   - Ну, и что мы будем с ним делать? - спросил сержант.
   - А что мы можем сделать? - пожал плечами майор. - Пускай сменщика дождется - и валит домой. Понадобится - вызовем.
   Приоткрыв дверь, в павильон заглянул старик.
   - Долго вы тут еще? - спросил он. - Мы с Галиной собираемся уезжать.
   - Да нет, - сказал Редькин. - Мы уже закончили.
   Петровский увидел сторожа - и у него округлились глаза.
   - Вот это голова!
   - Понравилась? - ухмыльнувшись, спросил Редькин. - Ты еще не слышал, как она рассуждает.
   - Пойдем лучше послушаем Галину, - сказал старик. - Мне кажется, она сумела разгадать этот ребус с фигурами.
   - Куда ты меня тащишь? Снова к Диане и Аполлону? Я их уже видел, - напомнил следователь.
   - Это было днем, - сказал старик. - Сейчас все выглядит иначе.
   Москвичка ждала их у входа в аллею.
   - Идите скорей, - увидев мужчин, позвала она. - Пока луна за тучи не зашла.
   Желто-розовый свет луны, повисшей над Летним садом, окрасил замороженные фигуры в естественный телесный свет, и они словно бы ожили.
   - Как будто спят, - сказал старик. - И во сне видят себя.
   - Не совсем так, - не согласилась с ним Воеводина. - Это сон одного человека. Он видит себя в разных жизненных ситуациях и в разные годы. И самым важным, можно сказать, ключевым сном, определившим всю его жизнь, является детство. То чистое чувство - к девочке, к подростку, которое он сохранял и лелеял в себе.
   - Поэзия, - сказал Редькин.
   - Реальная жизнь, - покачала головой Воеводина. - И реальное психическое состояние. Оно называется "паранойя".
   - В этом я, пожалуй, с вами соглашусь, - сказал майор. - Диагноз правильный.
   - Хочешь запрятать его за решетку? - спросил Петровский.
   - Хочу, - кивнул Редькин. - Пора его определять. Болен - отправится в психушку. Здоров - на лесоповал. Похулиганил - хватит.
   - Ну вот, - сокрушенно сказал старик. - Еще один художник наденет терновый венец мученика. Минерва тебе этого не простит.
  
  

47

  
   Она разлеглась на кровати. Жевала жвачку, методично двигая челюстями. И губы, и подбородок у нее были испачканы сладкой слюной. На запах со всего чердака слетались комары - они тут жили и зимой. Она отгоняла назойливых насекомых, дергая плечом или бедром. Когда на нее садился комар, по телу - белому и мягкому, как творог, пробегала дрожь.
   Он подошел к ней и связал обрывками бечевки руки и ноги - она даже не сопротивлялась. Залез на хромоногий табурет и, балансируя и рискуя упасть, перебросил через балку толстую веревку. Спрыгнув на пол, сделал две петли. В одну влез по плечи сам, а в другую просунул голову жертвенной коровы. Она следила за его действиями с каким-то нездешним, потусторонним интересом, не понимая пока, какая ей уготована роль.
   Его притягивал светлый прямоугольник окна, выходящего во двор. Он двинулся к нему, веревка натянулась и сдавила ей горло, - она поперхнулась. "Что? Что ты сказала?" - не оборачиваясь, спросил он.
   Там, во дворе, его ждала девчонка. Она держала на руках лохматую собаку. Запуская в бока тонкие длинные пальцы, расчесывала шерсть, и псина лизала ей лицо. Девочка смеялась и говорила: "Дура, мне щекотно. Перестань!"
   Он видел там и мальчишку, спрятавшегося за деревом. Тот снова прогулял музыкальную школу, проболтавшись целый вечер во дворе. Высматривал ее в окнах и караулил у подъезда, мечтая о том, как подойдет и заговорит с ней.
   Она сама позвала его, но только затем, чтобы сказать: "Ты мне не нравишься. Не ходи за мной больше. И мне надоели твои гаммы - ты мешаешь мне заниматься. У тебя нет слуха - музыкант из тебя все равно не получится". Собака рвалась у нее из рук, лаяла и пыталась его укусить.
   После этого он возненавидел свою флейту.
   Она замычала жалобно:
   - Мне больно.
   - Хочешь, чтобы я тебя освободил? - спросил он. - Потерпи немного... скоро мы оба будем свободны. - Оттолкнув от себя створку окна и перевалившись через подоконник, сиганул вниз.
   Он был уверен, что женщина перевесит его, и он повиснет на веревке под чердачным окном. А ее петля задушит не сразу, и она переживет его - на секунды или минуты. И, может быть, успеет осознать всю никчемность своей напрасно прожитой жизни.
   Пролетев несколько метров, он грохнулся на крышу мансарды. Съехал по скользкому скату и остановился у самого края, зацепившись за какую-то железяку. Встал и, добравшись до стены, дернул за веревку, - сверху на него упал второй конец. "Сука, - выругался он. - Хочешь поиграть со мной? Поиграем".
   Он спустился по пожарной лестнице во двор, никаких мальчиков и девочек там уже не было - только старики и старухи. Вошел в подъезд и, поднявшись на лифте на последний этаж, снова вернулся на чердак.
   Она лежала на полу у кровати и, широко раскрыв глаза, смотрела на него.
   - Как это тебе удалось? - поинтересовался он. - Ты случайно не работала ассистенткой у Кио?
   - Отпусти меня, - попросила она.
   - Хочешь уйти? - Он вытащил из-под матраса нож и разрезал бечевку, которой были связаны ее ноги. - Я тебя не держу.
   Не спуская с него глаз, она стала медленно пятиться. Он опередил ее и, подскочив к двери, повернул ключ.
   - Сюда нельзя. - Он показал на окно: - Только через тот выход.
   - Но я разобьюсь. - Из больших, как блюдца, глаз выкатились две маленькие слезинки. - Мне страшно.
   - Я ведь не разбился, - возразил он. - Не хнычь. Я тебе помогу.
   Обмотал веревкой запястья и подвел к окну: "Давай!" Влезла на подоконник - и он столкнул ее вниз. Повисла на веревке, как глупая беспомощная кукла. Страх парализовал ее, язык и губы не слушались, и она даже не могла крикнуть и позвать на помощь. Только мычала и роняла слезы, которые сразу же превращались в кристаллики льда.
   Он представил себе, как нелепо он будет выглядеть, болтаясь в петле. И вешаться ему расхотелось. А про нее подумал, что она тоже заслуживает лучшей участи. С ее данными... Она может стать предметом искусства. Новой Венерой.
   Хорошенько проморозив, начал заталкивать ее обратно. На подоконник легли руки, и он снова обратил внимание на то, какие они у нее красивые. Даже слишком. Венере они ни к чему. Он взял тесак и за несколько ударов перерубил тонкие запястья.
   Она шлепнулась на крышу, но не задержалась на скате, а рухнула во двор с высоты пятого этажа. Попала в узкую щель между гаражами и зданием котельной и зарылась глубоко в сугроб. Была уже ночь, и никто ничего не видел.
   Нормально, подумал он, полежит там пару суток, а потом он приедет и увезет ее.
  
  

48

  
   Во дворе что-то взорвали. Выглянув в окно, он увидел дым и спины убегавших пацанов. За парнями с лаем гналась собака. Он знал, что произойдет дальше. Из подъезда выскочит хозяйка и начнет кричать: "Марта! Марта! - Сучка примчится на зов, девчонка подхватит ее на руки и будет целовать мокрый нос, приговаривая: - Молодец! Умница! Так их - хулиганов! Так!"
   Но хозяйка не появлялась, собака по-прежнему носилась по двору, набрасываясь на всех подряд.
   Мать позвала его зачем-то на кухню, и когда он снова вернулся в свою комнату, рыжий хвост мелькал уже за гаражами - на пустыре.
   Начал торопливо одеваться. "Куда это ты собрался? - высунувшись в прихожую, спросила мать. - Ты ведь даже не поел". На кухне, на плите стояла кастрюля, и в ней варились сардельки. Он выхватил из кипящей воды толстую сарделину и, засунув в карман, выбежал на улицу.
   Очутившись во дворе, решил сначала разобраться с собачьими следами, оставленными на снегу, - они привели его к котельной. За огромной дымовой трубой, сложенной из кирпича, прятались двое - девчонка и парень из соседнего подъезда. Она повисла у него на шее, и он взасос целовал ее.
   Он тоже был музыкантом. Играл в оркестре, извлекая из своего геликона победные трубные звуки. Чаще это было похоже на громкое пуканье. Рыжий. Жирный. С толстыми ляжками. С оттопыренными красными ушами. С мясистыми губами.
   "С кем угодно. - Мальчишку душила злость. - С кем угодно. Только не с этим говнюком".
   Поднялся на горку и, съехав на ногах по обледеневшему спуску, увидел собачью морду. Она недоверчиво смотрела на него из кустов.
   "Марта! Или сюда! - Он показал ей сардельку. - Смотри, что у меня есть". Собака приблизилась осторожно и слизнула кусочек, который он кинул на тропинку.
   "Идем со мной", - позвал он. Держась от него на безопасном расстоянии, она затрусила рядом.
   На пустыре за оврагом стоял одинокий старый гараж. Давно разграбленный, с покрытыми копотью стенами. С железными воротами, запертыми изнутри, и огромной дырой, пробитой в кирпичной стене. Иногда в нем ночевали бомжи, и вроде бы там даже замочили кого-то. Народ обходил его стороной.
   Он разрыл кучу мусора, сваленного у ворот, и нашел кусок проволоки - тонкой и мягкой. Сделал петлю и, подманив поближе сучку, словно лассо, накинул ей на голову. Собака дернулась в сторону, но проволока не отпускала, - она заскулила и легла на снег.
   Он потащил ее к гаражу. Она ковыляла на трех лапах, пытаясь четвертой содрать удавку с шеи. "Зря ты, Марта, так упираешься, - выговаривал он ей. - Из тебя получится отличное чучело, и я подарю его твоей хозяйке".
   Приставив к пролому обломок доски, забрался внутрь и втащил хрипящую собаку. Поискал и нашел стальной крюк - он торчал из стены на высоте его роста. Намотав на него проволоку, поднял и подвесил тушу. Собака забилась в конвульсиях, но очень быстро затихла.
   Он даже удивился, как легко и ловко у него все получилось. "Какие они все-таки доверчивые, - выбравшись наружу, подумал он. - Собаки и женщины. Готовы поверить первому встречному".
   Он пошел на остановку. Сел в трамвай и до ночи катался по городу. Домой вернулся в первом часу, но мать не стала его ругать. Ребенок взрослел, и его нельзя было постоянно держать около себя. Она была умная женщина и очень хорошо все понимала
   Серьезный разговор у них состоялся через неделю.
   Мать вошла в комнату и, наклонившись, подняла книгу, валявшуюся на полу рядом с диваном.
   - Интересуешься анатомией? Это хорошо. - Перелистав учебник, она поставила его на полку. - Может, тебе в самом деле стоит подумать о медицинском?
   Он отложил флейту в сторону. Ждал, что мать скажет ему еще.
   - Красивое личико. - Теперь она разглядывала фотографию, приколотую кнопкой к стене. Он вырезал ее из глянцевого журнала, и это, конечно, была не та девочка. Но смуглая кожа и черные кудряшки были из той же серии. - Она тебе нравится?
   - Угу, кивнул он. - Это моя невеста. Мы скоро поженимся.
   - Понимаю, - задумчиво сказала она. - Это действительно нелегко пережить, особенно в твоем возрасте. Я хорошо знаю, что это такое - неразделенная любовь.
   Он сидел на своем любимом детском диванчике. Маленький сутулый человечек, придавленный грузом навалившихся на него проблем. Ей захотелось его приласкать, она подсела к нему и положила руку на тонкое колено.
   - Тебе уже донесли? - сердито спросил он.
   - Господи! - всплеснула она руками. - Да об этом только и говорят. С утра до ночи - на каждом углу. Может, ты все-таки объяснишь? Зачем ты это сделал?
   - Что ты хочешь от меня услышать?
   - Для чего нужно было подбрасывать соседям дохлую собаку?
   - Это было чучело, - сказал он упрямо.
   - Какая разница?! Я думаю, что несчастной девочке было все равно, как это называлось. Ты решил ей отомстить?
   Он схватил лежавший на журнальном столике скальпель и резанул себя по ладони.
   - Разница есть - и большая. В собаке мясо и кости. А в чучеле только пакля. - Приложившись губами к руке, он стал высасывать из раны кровь.
   - Господи, ты ненормальный. Почему ты должен обязательно кого-то мучить?
   Он что-то промычал, и она решила, что он стонет от боли.
   - Тебе плохо? - спросила она. - Видишь, к чему приводят эти игры?
   - Нет, - мотнул он головой. - Мне кайфово.
   У него были измазаны кровью не только губы и подбородок, но и мелкие, как у хорька, острые зубы. Забалдев от запаха крови, он слегка покачивался и прищуривал дикие желтые глаза. Мать смотрела на него с ужасом.
  
  

49

  
   У нее были какие-то проблемы с легкими, и родители отправили ее в санаторий, в Крым. Он не видел ее почти полгода и, столкнувшись неожиданно во дворе, решил, что это не она, а старшая сестра.
   Независимая, взрослая. С незнакомым блеском в глазах. С темной гладкой кожей, отшлифованным морем и галькой. С этюдником. Зажатым под мышкой, и с большой папкой, набитой рисунками.
   Она посмотрела на него как-то странно - с любопытством и даже с жалостью - так обычно смотрят на уродцев и калек. Высоко вскинула голову и прошла мимо.
   Он встречал ее еще несколько раз - одну ли в компании таких же задавак, как она сама. И однажды услышал слово, брошенное ему вдогонку прыщавым юнцом - "Чучельник". И понял, что он приклеилось к нему навсегда.
   А еще то, что она никогда не оставит его. Будет сидеть в мозгу, как пуля, пробившая череп и застрявшая под костью. Причиняя боль и сводя с ума. И однажды продолжит движение - и убьет.
   В августе она снова уехала - теперь в Москву, и говорили, что обратно уже не вернется. Во дворе много чего болтали. Будто родители ее развелись и разменяли квартиру. Девчонка вышла замуж за грека, он старый и жутко ревнивый, и ни на шаг не отпускает ее от себя.
   И вот она стоит перед ним - живая, реальная. Такая тощая и длинная, что кажется, будто ее нарочно вытягивали. Привязав к ногам груз, подвешивали за руки под потолком. Смотрит с недоумением: "Что тебе нужно? Зачем ты сюда пришел? Немедленно уходи". Переминается с ноги на ногу, не зная, что предпринять. Ушла бы сама, но не может. У нее за спиной Москва.
   На рисунках, холстах - старые московские окраины. Колокольни, похожие на голубятни. Дома, вросшие в землю. Утонувшие в сирени дворы.
   Но и грязный питерский двор, в котором прошло детство, присутствовал тоже. Вся в рисунках и надписях кочегарка. Кирпичная труба, из которой валит черный дым.
   Гаражи и свалка мусора. Любопытная собачья морда, выглядывающая из-за куста. Рыжий щекастый парень, выдувающий победные звуки из огромной трубы. Старухи, сидящие у подъезда.
   Много еще чего - пейзажей, сцен, типажей. Не было только гнусного пакостника, удавившего собаку. Там, где он должен был находиться, она оставляла пробел или закрашивала это место черной краской.
   И сейчас она тоже видела перед собой не человека, а темное пятно, - и оно тревожило ее. Он попытался войти в контакт - и сумел это сделать, заговорив о ее работах.
   - Здорово... просто улет. - Он был возбужден и словно вибрировал, как после хорошей дозы наркотика. Желтые глаза то разгорались, то гасли.
   - Тебе нравится? - сухо спросила она.
   - Не то слово. - Он ткнул пальцем в сиренево-розовый московский дворик. - С удовольствием поселился бы здесь.
   - А тот, в котором росли мы, тебя не устраивал? - Она наконец-то разглядела его - сухонький, маленький, с аккуратной бородкой. Изменился, конечно, но узнать можно. - Я любила наш двор. Постоянно в нем болталась - с собакой и парнями. А тебя мать держала взаперти.
   - Точно, - согласился он. - Все так и было. Но теперь мы выросли. Одни добились всего. О чем только могли мечтать. Другие так и остались серыми нолями. Как это получилось? Когда ты поняла, что станешь художницей?
   - Не знаю, - пожала она плечами. - Я рисовала всегда - сколько себя помню.
   - Я тоже десять лет дудел в свою дуду, но музыканта из меня не вышло.
   - Значит, вышло что-то другое. Ты ведь занимаешься чем-то?
   - Занимаюсь, - кивнул он. - Пластикой.
   - Ты художник? - удивилась она.
   - Нет, - мотнул он головой. - Хотя это тоже своего рода творчество. Я пластический хирург.
   - Правда? - недоверчиво посмотрела она на него. - Ты делаешь женщинам красивые носы и уши?
   - И груди, и бедра. - Он прикинул на глаз, какой у нее рост, и отрезал мысленно лишние двадцать сантиметров. Она поежилась под его взглядом. - Даже ноги, хотя это очень сложно.
   "Может, это не он задушил тогда мою собаку, - подумала она. - Ее могли убить бомжи, а он только сделал чучело. Просто глупый мальчишка, и сильно был влюблен в меня. Образованный, серьезный. Кстати, у него нужная профессия... может, когда-нибудь пригодится".
   - Знаешь, ты меня заинтересовал. - Она перестала морщить лоб, а линии рта стали менее жесткими. - Хочешь заглянуть ко мне в мастерскую?
   - Ты серьезно? - не поверил он. - Ты приглашаешь меня к себе?
   - Ну да, - сказала она. - По утрам я обычно работаю, а вечера у меня свободные. Заходи - поболтаем. Я теперь обитаю на Моховой - запиши мой адрес.
   - Я знаю, где ты живешь, - сознался он.
   - Я так и поняла, что на выставке ты оказалась неслучайно. Ну, и зачем я тебе понадобилась?
   Он хотел ответить, но его затрясло еще сильней - даже зубы застучали.
   - Ладно, - пожалела она его, - можешь не говорить. Я попробую догадаться сама.
   Он отступил - к черной дыре выхода, зиявшей у него за спиной, - и выбежал из зала.
   "Ненормальный, - подумала она. - Неужели так сильно любит?"
  
  

50

  
   Поднявшись по узкой темной лестнице на чердак и войдя в мастерскую, он был буквально ослеплен. Яркий свет софитов делал помещение похожим на сценическую или съемочную площадку. В центре большого пустого зала стояла кушетка и на ней лежала обнаженная натурщица. Отразившись в черных глазах, блестевших, как зеркала, он прошел мимо. Подошел к художнице сзади и подождал, когда Настя оторвется от листа картона, закрепленного на мольберте. Она обернулась и, как ему показалось, с неудовольствием посмотрела на него.
   - Извини, я, кажется, не вовремя, - сказал он. - Ты работаешь.
   - Ты мне не мешаешь. - Он не был уверен, что это было сказано искренне. - Сейчас еще народ подойдет.
   - Трудишься над очередным шедевром? - Он разглядывал рисунок, сравнивая копию с оригиналом. - Что это будет? Новая Даная?
   - Плохо, да? - Она взяла резинку, стерла линию и провела карандашом снова. - Я и сама вижу, что плохо. А что в ней не так - не пойму.
   - Грудь, - подсказал он. - Я бы сделал ей красивую грудь и убрал бы живот.
   - Живот у нее действительно великоват, - согласилась с ним Настя. - Девушка любит вкусно поесть. Зато у моей Дианки замечательные руки. Ты еще не видел, что она может ими делать.
   Она могла многое.
   Замесив глину, кинуть мягкий ком на гончарный круг. За считанные минуты вылепить сосуд. Отставить в сторону и взяться за другой. Поставить дюжину в обжиговую печь. Вынув горяченькие, постучать по ним палкой. Послушать, какие звуки рождаются в глубине. Разбить без сожаления - все, кроме одного. Причудливо расписать, а потом кому-нибудь подарить.
   - Тебе она тоже подарит горшок, - пообещала Настя.
   Но Диана и ее горшки его сейчас мало интересовали. Настю окружала целая толпа мужиков. И с ними нужно было разобраться.
   Первым на подиуме появился персонаж, словно сошедший с обложки глянцевого журнала. Пышная черная борода. Заплетенные в косичку волосы. Шляпа, надвинутая на глаза. Белый шарф, обмотанный вокруг мехового воротника.
   - Кто такой? - наклонившись к Насте, спросил он.
   - Кто... кто - конь в пальто, - усмехнувшись, ответила она. - Толик Ливанов. Художник.
   Толик подошел к кушетке, шлепнул Диану по голой ляжке: "Подвинься". Натурщица отползла послушно в сторону, освободив край ложа, и он улегся рядом. Курил сигару, глядя в потолок и что-то обдумывая. Вдруг резко поднялся, сел и Диане тоже велел сесть рядом. Надел ей на голову свою шляпу, а шарф завязал узлом на шее. Приобняв девушку, спросил:
   - Как мы смотримся? Ничего?
   - Очень даже неплохо, - сказала Настя.
   - Давай рисуй, - сказал Толик. - Потом продашь за большие деньги - меня хорошо покупают.
   Чуть погодя нарисовался Никита Ливанов, старший брат. Тусклое лицо, серая кожа, как будто он много лет провел в изоляторе. Настороженный взгляд ничего не упускающих глаз. Тонкие пальцы рук, унизанные серебряными перстнями. "Очевидно, под ними наколки", - подумал он. И не ошибся.
   - Старший что - сидел?
   - Угу, - кивнула Настя. - Вообще-то он ювелир - и очень хороший.
   Младший сразу же ушел. Братья появлялись в одних и тех же местах, но всегда порознь. Поссорившись несколько лет назад, они не разговаривали друг с другом.
   - Хорошо хоть не дерутся, - сказал он.
   - Дрались уже, - вздохнув, сказала она. - Из-за меня.
   Пришел кто-то еще - тяжелый, шумный. Раздеваясь, топотал в прихожей, как слон. Гремел посудой на кухне. Спускал воду в туалете.
   - А это кто? Твой грек? - спросил он.
   - Нет, - покачала она головой. - Муж здесь появляется редко. Еще один знакомый... приехал недавно из Америки. Ты, кстати, тоже хорошо его знаешь.
   Еще бы он не знал.
   Перед ним стоял и удивленно хлопал зенками Сёмка Козинец.
   - Чучельник?! Это ты?! - Он не мог поверить своим глазам. - А тебя-то каким ветром сюда занесло?
   - Пришел на мою выставку, - объяснила Настя. - Он тоже в своем роде художник. Занимается пластической хирургией.
   - Понятно, - кивнул Семен. - Не собак уже, значит, кромсает, а людей.
   На улицу они вышли вместе.
   - Ты сюда надолго приехал? - спросил он.
   - Не знаю... как получится. Может, на полгода, может, на год.
   - А родители твои в Америке остались? - продолжал расспрашивать он.
   - Нет, - ответил Козинец. - Они в Израиле живут. Я с ними почти не контачу.
   Падал мокрый снег. Таял на рыжих кудрях и обвисших жирных щеках трубача. Вид у него был довольно-таки унылый.
   - Может, зайдем куда-нибудь выпить?
   - Давай, - согласился Семен. - Тут рядом забегаловка есть.
   - Не в это время, - сказал он. - Конец рабочего дня... туда сейчас не втиснешься - все ноги оттопчут. Есть вариант получше. Ты к медицинскому спирту как относишься?
   - Нормально, - сказал Рыжий.
   - У меня приятель в больнице дежурит. Спирта там - хоть залейся. Далековато, правда, на Охте. Зато холява.
   В трамвае Семена разморило, он закемарил. Когда пришло время выходить, наотрез отказался покинуть вагон.
   - Тут хорошо... тепло, а там еще неизвестно что. Ты иди один, а я поеду обратно.
   - Ну уж нет... раньше нужно было думать. Никаких "обратно". Теперь только "туда".
   Он грубо схватил рыжего за шкирятник, сдернул с сиденья и потащил к выходу. Не обращая внимания на скулеж, чуть ли не пинками погнал через раскисшее грязное поле. К небольшому приземистому зданию, стоявшему немного поодаль от ободранных больничных корпусов.
   "Морг", - прочитал Семен надпись на табличке, слабо освещенной фонарем. Обернулся - увидел сумасшедшие глаза и искусанные в кровь губы. И сразу все понял.
  
  

51

  
   - Петрович, где тебя носит? Я все утро ищу тебя. Зайди ко мне.
   - Где... где, в Караганде, - недовольно пробурчал Редькин. А то она не знает, что половину дня он проводит в медицинских кабинетах. Делает перевязки, проходит процедуры, сдает анализы. Раньше он и не подозревал, что кроме табачной и алкогольной зависимости существуют и другие виды. Например, от врачей и от баб.
   Вошел в кабинет и остановился у порога, привыкая к новому положению вещей. К тому, что Манин теперь улыбается со стены. С фотографии, обвязанной черной лентой. Он всех встречал добродушной улыбкой - начальство и подчиненных. И все его любили.
   Теперь в его кресле сидит Зинаида, и у нее строгое лицо и проницательный взгляд. Смотри, смотри - сегодня он, как стеклышко.
   - Неважно выглядишь, - сказала Ромашина. - Что-то твоя Варвара плохо о тебе заботится.
   - Зато ты цветешь, как клумба, - отпарировал Редькин. - Молодец Карандин, сил не жалеет - хорошо окучивает. - Понял, что переборщил, и извинился: - Чушь сморозил - не бери в голову.
   - Ладно, - махнула она рукой. - Забыто.
   - Все забывается, - согласился он. - Я уже скоро не смогу вспомнить, какой он был, наш Георгич.
   - А я никогда его не забуду, - сказала Зина. - Я ведь любила его - по-настоящему. И Карандиным ты меня зря попрекаешь. Это совсем другое.
   - Давай к делу, - сказал Редькин. - Чего ты хотела?
   - Что с художником? С Ливановым? Удалось что-то выяснить?
   - Мы установили наблюдение за его квартирой и мастерской, но он так и не появился нигде. Говорят, с ним и раньше такое случалось. Перед выставкой исчезает - недели на две. И возникает в день открытия. Возможно, и в этот раз будет то же самое. - Он подошел к столу и перебросил несколько листочков на перекидном календаре. Взял из стаканчика зеленый фломастер и обвел жирно дату - 31 марта. - Подождем до воскресения.
   Ромашина написала на календарном листочке: "Выставка в Манеже. Организовать наблюдение и вызвать ОМОН".
   - А с трупами что? Никого не опознали? Полный мрак, как всегда?
   Редькин выудил из портсигара "беломорину" и закурил. Зина придвинула к нему гильзу от снаряда, которую Манин нашел в лесу и приспособил под пепельницу. К концу дня ее всегда плотно набивали окурками.
   - Не совсем... - Он вынул из папки и положил на стол заявление, написанное красивым женским почерком. Некая гражданка Мельникова сообщала, что у нее пропал муж. Владелец ресторана, грек по национальности. Пропал не один, а вместе с кучей кавказцев.
   - Интересно, - сказала Ромашина. - Ну, и кто она такая - эта самая гражданка Мельникова? Есть какая-то связь между ней и Ливановым?
   - Есть, - кивнул он. - Она тоже художница, и они много лет знакомы друг с другом. А что касается греков, думаю, мы их уже нашли - в Летнем саду. Есть родственники - живут в Армении. Идентифицировать тела будет не так уж сложно. Сейчас с ними работает Петровский.
   - Поехали к нему. - Зина решительно встала из-за стола и направилась к вешалке. - Черт, - вспомнила она. - Я отпустила машину.
   - Можешь не переживать, - сказал Редькин. - Транспортом я тебя обеспечу.
   Вышли на улицу, в синие сумерки, подсвеченные ртутным светом фонарей. К подъезду подкатился "жигуленок", и за забрызганными грязью стеклами Зинаида разглядела знакомую женскую фигуру.
   - Кто это там у тебя за рулем? Варвара?! - удивилась Ромашина. - Она что - водителем к тебе устроилась? А когда ты тачку успел приобрести?
   - Машина не моя - Степкина.- Редькин открыл дверь, и Ромашина протиснулась внутрь. - Кузенков не скоро еще сможет на ней ездить. Пока Варя пользуется. И меня подвозит, когда у нее время есть.
   - Тебе с твоими ранами только в транспорте и толкаться. - Лихо развернувшись, Варя нырнула под мост и погнала по набережной. - Чему-то меня научили мои мужики. Куда вас закинуть? В морг?
   - Ага, - сказал Редькин. - Заедем к старику. - У него, кстати, сегодня юбилей.
   - Вы еще не арестовали его? - спросила Варвара.
   - Кого мы должны арестовать? - не понял следователь.
   - Кого... кого - художника, - сказала Варя. - Мало вам трупов?
   - Да нет, - сказал Редькин, - достаточно. Только он исчез, и никто не знает, где он скрывается.
   - Я его видела, - сказала Варвара. - Сегодня ночью. В том же самом месте, где и в первый раз. На мосту.
   - Да ты что?! - не поверил ей следователь. - Снова встретила мужика? Того же самого? В черном пальто и в шляпе?
   - Бородатого, в белом шарфе, - подтвердила она. - Он меня тоже узнал и хотел подойти. Ему "скорая" помешала - проехала между нами. Я дала деру - хорошо, не поскользнулась ни разу. Страху натерпелась - жуть.
   - Чего ты пешком-то потащилась? - спросил Редькин.
   - Так уж вышло, - сказала Варя. - Как раз накануне тачку в ремонт сдала - какую-то там прокладку пробило...
   - Что верно, то верно, - согласилась с ней Зинаида. - С прокладками у нас, у баб, проблемы возникают довольно часто. - Повернувшись к Редькину, спросила: - Думаешь, это он и есть? Шутник?
   - Черт его знает, - пожал плечами следователь. - Пока могу сказать уверенно только одно. Человек, с которым Варвара дважды столкнулась на мосту, судя по описаниям, очень похож на известного художника. На Анатолия Ливанова. И у него есть какие-то тайны. Какие именно - мы узнаем очень скоро. Это я тебе обещаю.
  
  

52

  
   Петровский встречал гостей у лестницы, ведущей на второй этаж. Он был в накрахмаленном белом халате и в красном галстуке. Торжественный и немного смущенный вниманием коллег.
   Принимая от Зинаиды цветы, недовольно покачал головой:
   - Зачем это? Я еще не умер. Тебе не доложили? Мои похороны переносятся на другое число.
   - Перестань городить чепуху, старик. - Ромашина сгребла его в объятья и, прижав к груди, расцеловала в губы. - Мы еще на свадьбе твоей погуляем.
   - Тут говорят про свадьбу? - выглянув из-за спины старика, спросила Галина Воеводина. - Хотелось бы послушать.
   - Вы разве еще не уехали? - удивленно посмотрела на нее Зинаида. - Я думала, вы уже гуляете по столице.
   - Мне продлили командировку, - сказала москвичка. - Шутник ведь еще не пойман.
   Пришли Ковальков и Алена. Он почти трезвый, чисто выбритый, пахнущий одеколоном. Она тихая и печальная. Синева, плещущаяся у нее в глазах, была обильно разбавлена влагой и грозила вот-вот пролиться дождем.
   - Вот, дед, держи. - Ковальков протянул Петровскому прозрачный целлофановый пакет, в котором лежало что-то длинное, темное и кровавое, похожее на краковскую колбасу. - Экспонат в твою коллекцию. Унеси куда-нибудь - потом рассмотришь. Но долго на воздухе не держи - засунь в спирт или в формалин. А то он уже портиться начал.
   - А нам? Мы тоже хотим посмотреть, - запротестовали женщины.
   Старик надел резиновые перчатки и, взяв ножницы, вскрыл упаковку. Вынул и показал присутствующим огромный член.
   - Чей это? Конский? - покраснев, спросила Варвара.
   - Да нет, человеческий, - рассмотрев внимательно предмет, сказала Зинаида.
   - Большой, - оценила Воеводина. - Негритянский, что ли?
   - Да нет, - сказала Алена. - У негров намного черней. Этот прибыл с Востока. Не видите? Он обрезан.
   - Где ты его взял? - спросил следователь.
   - На рынке, - ответил Ковальков. - Подкинули в мясные ряды.
   - Там недавно двух афганцев замочили... Ничего об этом не знаешь?
   - Слышать - слышал, - ответил Ковальков. - Но в деталях не знаю.
   - Одна-то деталь, положим, тебе уже известна, - не согласился с ним Редькин.
   Наполнили стаканы и мензурки. Подняли за здоровье нестареющего старика. Кто-то еще пришел. Поднявшись на крыльцо, топал, счищая с ботинок снег.
   - Карандин приехал, - сказал Редькин.
   - Да ладно тебе, - махнула рукой Ромашина. - Откуда он знает, что мы здесь? Я ничего никому не говорила.
   - Я его оповестил.
   Попав из темноты и снежной кутерьмы на свет, Карандин щурился и озирался растерянно. Пожал руку Петровскому, поздоровался с остальными, наклонив голову и сверкнув мокрой лысиной. Зыркнул в сторону Зинаиды.
   - Поздравляю вас, Андрей Палыч... проработать столько лет - действительно достижение... - Кто-то протянул ему стопку, он выпил и закашлялся. - Отвык я уже от спирта.
   - Ну, и не нужно тебе к нему снова привыкать, - сказала Зинаида. - Пей шампанское.
   - У меня есть подарок для вас. - Карандин вынул из кармана блестящую металлическую штучку.
   - Что это? - спросил старик. - Брелок для ключей? Он из серебра?
   - Угу, серебряный, - подтвердил криминалист. - Авторская работа. На нем есть клеймо. Купидон, стреляющий из лука.
   - Ты нашел ювелира? - спросил Редькин.
   - Не я, - мотнул головой Карандин. - Моя студентка.
   - Как это ей удалось?
   - Очень просто, - объяснил он. - Мои девчонки таскают на себе много разных металлических украшений. Я попросил их почаще заходить в ювелирные магазины, и вчера одной из них повезло. Она купила кольцо, сережки и брелок. И мы знаем, кто их изготовил.
   - Никита Ливанов?
   Карандин изумленно посмотрел на следователя:
   - Ты тоже на него вышел?
   Редькин выкинул вперед кулак и раскрыл ладонь, на которой лежала изящная металлическая сережка. Змея, проглотившая свой хвост.
   - Кольцо постепенно смыкается, - сказала Ромашина. - Может, мы с братом побеседуем? С Никитой, пока Анатолий прячется.
   - Рано, - сказал Редькин. - Можем вспугнуть. Подождем до выходных.
   - Кстати, по поводу серебра, - вмешался в их разговор Ковальков. - Мы с тобой недавно вспоминали Райзмана...
   - Того, которого я пытался посадить за убийство? Ты говорил, что он теперь живет в Израиле.
   - Он, оказывается, сейчас здесь. Тебе известно, чем он занимается?
   - Организацией убийств?
   - Этим тоже, но в основном скупкой цветного лома.
   - Сейчас многие занимаются, - сказал Редькин.
   - Многие, - согласился с ним Ковальков. - Но ни у кого нет таких связей, как у Юлия Марковича. Военные продают ему драгоценные металлы - платину, золото, серебро. Знаешь, сколько этого добра в списанных ракетах?
   - Я ничего не поняла, - сказала Ромашина. - По-твоему, все эти убийства организовал израильтянин? А при чем здесь братья Ливановы?
   - Кто организовал убийства - этого я пока сказать не могу, - ответил Ковальков. - Но я знаю, в каком лагере мотал срок Никита Ливанов.
   - Ну, и в каком? - поинтересовалась Зина.
   - В том же самом, в котором около года провел Юлий Маркович Райзман.
   - Погоди, погоди, - сказал Редькин. - То есть ты хочешь сказать...
   - Вот именно, - продолжил за него Ковальков. - В этом деле нет ничего случайного. И тот парень, которому фээсбэшники подбросили наркотики, был выбран не случайно. Им понадобился не просто рыжий - подобрать нужный колер не так уж трудно. Они целили в тебя. И если бы не Алена, сидел бы ты сейчас, Петрович, на нарах. А мы носили бы тебе передачи.
   Ковальков потянулся к бутылке, но Алена мягко отвела его руку.
   - Виталий, нам пора.
   - Да, идем. Он сразу поднялся с места и вышел из-за стола. - Алена уезжает сегодня в командировку, - объяснил причину ухода. - Я обещал ее проводить.
   - Откуда он берет информацию? - спросила Зинаида.
   - Знаешь, что такое афганское братство? - вопросом на вопрос ответил Редькин. - Кто-то лежит глубоко в земле, а кто-то достиг вершин. И никто ничего не забывает. И сам Ковальков, если бы не его слабость к этому делу, - он щелкнул ногтем по стакану, - возможно, занимал бы уже генеральскую должность и купался бы в деньгах. Башка-то у него светлая.
  
  

53

  
   С кем-то из бывших сослуживцем Ковальков встречался чаще, с кем-то реже. Сержант жил в другом городе, и они не виделись несколько лет. Сошлись случайно на Сенной, и, разглядев Виталия в толпе, Серега налетел на него как ястреб. Сдавил своими железными грабалками так, что у Ковалькова перехватило дыхание.
   - Ну, ты и здоров, братан.
   - Кормят меня хорошо, - погладив толстый живот, сказал бывший сослуживец. - А ты совсем дистрофиком стал.
   - Пойдем вмажем, - предложил Ковальков. - Тут на рынке забегаловка неплохая есть.
   Сели у окна, из которого были видны торговые ряды.
   - Одни черные стоят, - сказал Виталий. - В вашем городе то же самое?
   - У меня жена на рынок ходит, - разгрызая крепкими зубами шашлык, отозвался сержант. - А ты не женился еще?
   - Живу с одной - с замужней.
   - Баба-то хоть нормальная?
   - Сука она! - Ковальков грохнул кулаком по столу. Красное липкое вино выплеснулось из стакана и растеклось по клеенке. - Я ее прикончу когда-нибудь.
   Серега покачал головой:
   - Да, братан, увяз ты по самое некуда... Думаешь, она еще с кем-то спит?
   Пальцы у Ковалькова снова сжались в кулак.
   - Нутром чувствую, кто-то есть у нее. Мужа обманывает и меня за нос водит, сука.
   - Мы тут дельце одно провернули, - рассказывал он. - Втюхали таджикам дурь, и не какое-то там дерьмо, а настоящий героин. Упаковку, грамм на пятьсот.
   - Где вы взяли столько героина, - округлил глаза Серега.
   - Да не наш он был - парню одному подкинули. А с таджиками Алена все организовала. Сдала им квартиру, охмурила.
   - Молодец, - похвалил сержант.
   - Баба она ушлая, - согласился с ним опер. - Они выложили ей за наркоту бабки. А на улице их ждал мой взвод, и товар никуда не ушел.
   - Отличная работа, - сказал сержант.
   - Да, ничего, - кивнул Ковальков. - Нужно было их убрать, но она не захотела.
   - Глупо, - сказал Серега. - Они ведь все равно до нее доберутся.
   - Я сказал ей то же самое. Знаешь, что она ответила?
   Подошли еще мужики. Нос, с которым Серега вместе призывался. Филин. Макс.
   - Рассказываю Серому про таджиков, - пояснил Ковальков.
   - Давай, давай, - одобрил Нос. - Ему это будет интересно.
   - Я и не собираюсь прятаться, - говорит мне моя ненаглядная. - Это мои деловые партнеры. Половину денег ты им вернешь, а на оставшуюся сумму предоставлю им услуги.
   - Какие услуги? - не понял сержант.
   - Разные... Им нужно жилье, торговые места. Чтобы милиция не гоняла, и братки не притесняли... да мало ли еще чего. Дело-то не в том. Я так думаю, ей азиат понравился.
   - Таджик?
   - Угу, - кивнул Ковальков. - Захожу я недавно в агентство, а он уже там. Стройный, смуглый. Глаза как угли - прожигают насквозь. Моя Алена аж дымится. Понял я все - и про услуги, и про партнерство.
   - Но доказательств пока нет?
   - Нет, - мотнул головой Ковальков. - Все равно я их накрою. Им не жить - обоим.
   Бармен вышел из-за стойки и, подойдя к оперу, прошептал ему что-то на ухо.
   - Что случилось? - спросил сержант.
   - Говорит, на рынке появились афганцы. У них хороший товар, а просят дешево. Могут сбить цены.
   Оторвавшись от стакана, Нос понюхал воздух.
   - Ну, и чем пахнет? - поинтересовался Серый.
   - Бабками и кровью, - ответил Нос. - Допиваем по-быстрому и двигаем.
   - Меня с собой возьмете? - спросил Серега.
   - Ну конечно, возьмем, - сказал Ковальков. - Становитесь в строй, сержант Погорелов.
   - Рыночные дела нас не касаются, - предупредил капитан. - Что там у них на прилавках, в мешках, коробках - нам до фени. Проверяем паспорта, и если что-то не так, отводим в пикет и производим досмотр личных вещей. Все понятно?
   - Яснее ясного, - усмехнулся Нос. - Шмонаем и пиздим.
   Ковальков посмотрел на него осуждающе:
   - Мы не для разборок сюда пришли, а чтобы бороться с наркоторговцами. Хватаем не всех подряд, а только подозрительных.
   - Черножопых и обрезанных, - сказал Нос.
   - Пойдем, сержант. - Кинув на стол купюру, капитан двинулся к выходу. - Помнишь, как мы ходили с тобой в разведку? Тут тоже вражеская территория, и смерть не за горами, а может, вон за той палаткой.
   По дороге присоединились еще двое. Молчаливые, строгие. В камуфлированной форме с нашивками и в голубых беретах.
   - Ну, вот и славно, - обрадовался Нос. - Не считая погибших, весь взвод в сборе. Ох, чувствую, и наделаем же мы шороху.
   - Дайте им просраться, сынки, - напутствовала их бабка, торговавшая у ворот чесноком и сушеными грибами. - Надоели уже эти черные. Гнать их нужно поганой метлой.
   Засуетились, забегали, перепрятывая левый товар и закрывая палатки.
   - Вы зачем сюда пришли? - спросил старый грузин, похожий на высохшее дерево. - Хурма кушать? Бери хурма, гранаты.
   - Гранаты у нас свои есть?, - засмеялся Нос.
   - Так бери - даром. Всем даем - ментам, бандитам.
   - Мы не бандиты, отец, - сказал Ковальков.
   - Кто говорил - бандиты? Вы защитники.
   Из мясных рядов выкатился маленький, круглый как шарик Ашотик.
   - Зря ищете - их тут нет. Всех покупателей распугаете - уходите.
   Нос сдавил железными пальцами волосатое ухо. Приподнял, оторвав от земли, и поморщился.
   - Смердит от тебя. В штаны уже наложил? - Кинул на прилавок, на кучу разрубленного мяса. - В следующий раз разделаем, как того борова. И накормим твоих соплеменников антрекотами с кровью.
   В дальнем конце рынка, за павильонами, кто-то прятался. Кинулся наутек, но его догнал Макс. Поймал за ноги, когда, зацепившись за гвоздь, тот повис на заборе.
   Черные волосы острижены коротко. Копченая кожа смазана вонючим потом. Скользкий и гибкий, как угорь. Одному его не удержать и, раскорячив его на льду, Макс и Филин уселись ему на руки и на ноги.
   - Паспорт у тебя есть?? - спросил капитан.
   - Гастиница аставил.
   - Адреса отеля, конечно, не помнишь. - Опустившись на корточки, опер обшарил карманы куртки и брюк. Вытащил ключи от машины и два пакетика с белым порошком. - Что это?
   - Я не знаю. Это не мое.
   Нос разорвал зубами полиэтилен, втянул ноздрями воздух.
   - Кокаин, - определил он.
   - Ты где машину оставил? - спросил Ковальков. - Товар держишь в ней?
   - Гад! - сказал с ненавистью сержант. - Это он в меня стрелял тогда в Тегеране. - Он пнул парня ботинком в бок - тот дернулся и застонал. - Сука! Думаешь, я тебя не запомнил?
   - Заодно и поквитаешься. - Нос протянул сержанту большой острый тесак, похожий на мясницкий. - Перережь ему глотку. Он все равно ничего больше не скажет.
   Парень попытался вырваться, но его снова повалили на землю. Закрыв глаза, он что-то бормотал - синие губы дрожали.
   - Не здесь, - сказал Ковальков. - Тащите его в туалет.
   Отволокли в сортир и, раздев догола, приковали наручниками к батарее.
   - Вот это лом! - удивленно присвистнул Филин. - В первый раз такой вижу.
   - Мне тоже таких гигантов еще не попадалось, - признался Виталий. - Деду в коллекцию - старик был бы счастлив.
   Сержант наклонился над парнем и, орудуя ножом, разрисовал лицо и тело кровавыми крестами.
   - Жил, как собака... хотя бы сдохнет, как человек. С Христом, а не с их сраным Магометом.
   - Кончайте его, - сказал Ковальков. - Пора уходить.
   - Давай, Серега, - сказал Нос. - Я придержу ему голову.
   Из горла, разрезанного от уха до уха, хлынула кровь. Струя смешалась с мочой и жидким дерьмом, которыми был загажен пол, и потекла в желобок. Сержант взмахнул ножом еще раз и, отсадив член, протянул капитану.
   - Держи трофей, командир. Подари его - кому ты там хотел?
  
  

54

  
   Настя исчезла неожиданно, и оказалось, что она с подругой, купив путевки, улетела на остров Крит. Так появилась новая серия рисунков.
   Горы, уступами спускающиеся к морю. Безмятежное спокойствие синего неба, черных скал и прозрачной лазурной воды. Обнаженные загорелые тела полулюдей-полубогов.
   Сама художница, опьяненная солнцем и воздухом свободы. С пучком соломенных волос на голове. В драных джинсах и в маечке. Или просто голая.
   Раскинув руки и ноги, загорает на обломке скалы, торчащем из моря. Обнимается с подругой или сидит на коленях у бородатого грека. Участвует в мистериях, в которых, помимо нее и Дианы, действуют мифические персонажи. У жеребцов и козлов человеческие головы, и лица некоторых из них вполне узнаваемы.
   - Хорошо она тебя изобразила. Натуральный мерин. - Услышав голос брата, неожиданно появившегося у него за спиной, Анатолий вздрогнул. Никита как всегда возник ниоткуда, словно из-под земли. Прижавшись острым подбородком к плечу, прогудел в ухо:
   - Вот ты где пропадал. Отдыхал с девчонками на Крите. Ее муж знает?
   - Глупости все это... фантазии, - недовольно пробурчал Анатолий. - Никуда я не ездил. Ты, кстати, тут тоже есть... видел?
   - Я хоть не Настену дрючу, - сказал Никита. - Армянчика.
   - Это еще хуже... За любимого племянника он тебе точно голову оторвет.
   - Может, - кивнул Никита. - Жутко ревнивый старик. Лучше не ходить к нему пока в ресторан. Подсыплет еще что-нибудь в еду.
   - Тихо, - сказал Анатолий. - Он, кажется, идет сюда.
   Грек спустился в мастерскую с чердака, на котором сейчас шел ремонт. Стряхнув с себя пыль, подошел поздороваться с братьями. Долго жал руку Никите:
   - Спасибо за иконку. Серебряный оклад ты сделал просто замечательный.
   Анатолия похлопал по кожаной спине:
   - Купил новое пальто? Молодец! Выглядишь на тысячу баксов.
   - Настя с Дианой только что куда-то умотали. - Анатолий попытался заслонить собой картину, на которой кентавр занимался любовью с двумя юными куртизанками.
   Василий бесцеремонно отодвинул его в сторону.
   - Как вам ее новые работы? Нравятся? - Посмотрел насмешливо на покрывшегося испариной художника: - Рожа у тебя тут уморительная, Ливанов.
   Двинулся к выходу, но, вспомнив про свой юбилей, вернулся.
   - Завтра жду вас обоих в ресторане. В шесть часов - без опозданий.
   - Ну, и чего будем делать? - спросил Анатолий.
   - Черт его знает, - пожал плечами Никита. - Я, наверное, не пойду. А ты решай сам. Что тебе дороже - жизнь или престиж?
   Он, конечно же, отправился в ресторан и в половине седьмого вошел в украшенный цветами зал. Занял почетное место - рядом с хозяйкой и, не обращая внимания на чьи-то косые взгляды, налил себе водки. Поднял рюмку, показывая, что пьет за здоровье юбиляра.
   - Вы пока без меня. - Василий вышел из-за стола. - Я на кухню - баранина жарится.
   - Я думала, что ты не придешь. - Наклонившись к художнику, Настя потерлась щекой о его плечо. - Муж, кажется, не понял юмора. Жутко злится - расколотил все Дианины горшки. Надеюсь, он не станет устраивать разборок при гостях.
   - Я тоже на это рассчитываю. - Он потянулся к салату, но отдернул руку - вдруг в самом деле отравлено. - Сам ведь пригласил. Посижу немного - и отвалю.
   - Приходи ко мне завтра, - прошептала она. - Утром он уедет на дачу, а потом улетит в Ереван. Там у него тоже куча родственников.
   На них пялились откровенно. Одни, как двоюродная сестра мужа, с плохо скрываемой ненавистью. Другие с любопытством соседей, ставших свидетелями чужого скандала. Художнику было одинаково наплевать на всех. Он привык к славе и к тому, что его персона вызывает неизменный интерес. Настя в роли звезды чувствовала себя пока неловко, и она обрадовалась, когда внимание гостей переключилось на новое лицо.
   - Чучельник пришел, - объявила она, увидев парня, который жил когда-то с ней в одном дворе. - По совместительству хирург-косметолог. Кого жир душит, или сиськи отвисли до земли, - Настя насмешливо посмотрела на золовку, - могут записаться на прием.
   - А этот-то здесь как оказался? - спросил Анатолий. - Неужто Василий пригласил?
   - Ну, конечно, он сам... кто же еще... Они успели уже подружиться - вот это-то меня и бесит. Ну что у них может быть общего?
   - Может, твой грек хочет сделать себе другой нос?
   - Вполне возможно, - ответила она. - Я спрошу его об этом.
   Нос у Василия Костанжогло, в самом деле, не был похож на греческий. Огромная картофелина, придавленная к лицу. И полюбила его Настя не за красоту, а за другие достоинства. Ум и щедрость стояли в длинном списке не на последнем месте.
   На столе появилась баранина, и от запаха жареного мяса защекотало в носу. Толик Ливанов забыл про свои опасения. Ел, пил, говорил тосты.
   - Однажды, думаю, что это случится довольно скоро, на одной из площадей, может быть, в сквере или в парке появится бронзовая фигура. Человек, стоящий на носу лодки и держащий на руках молочного ягненка. "Ной", - скажут одни. "Василий", - возразят другие. Будут правы и те, и эти. Он приплыл издалека, сумел выжить сам и сохранить свои стада. И он приносит в жертву тельца. Нам, людям, а не богам. Чтобы сделать нас сытыми, а значит, счастливыми. И мы принимаем щедрый дар. И желаем этому человеку, чтобы он никогда не растратил богатств своей души, и чтобы множились его стада и добрые дела. Аминь! - Он осушил бокал и, кинув через левое плечо, разбил о стену. Хрустальные осколки разлетелись во все стороны.
   - Браво! - Первым в ладоши захлопал Чучельник, а вслед за ним стали аплодировать и остальные.
   - Спасибо, - сказал растроганно юбиляр. - Спасибо, господа! Я благодарен вам всем.
   Свет в зале погас. Племянник, одетый в белую куртку с золочеными пуговицами и в поварской колпак, вынес торт с горящими свечами. Юбиляр набрал в грудь воздуха - и выдохнул струю пламени, загасившую свечи. Снова кричали "браво", хлопали в ладоши. Костанжогло кланялся, еще несколько раз изрыгал огонь - "на бис". Показывал другие трюки - начинал он в цирке, как фокусник.
   Племянник смотрел одним глазом на фокусы, а другим косился на голую грудь, наполовину вылезшую из декольте. Настя нарочно дразнила мальчишку, то наклоняясь к столу, то откидываясь на спинку стула.
   - Хочешь соблазнить пацана? - спросил Анатолий. - Мало тебе мужиков?
   - Слушай, он такой хорошенький, - с умилением сказала Настя. - Пухленький, розовенький, как поросеночек.
   - Мысль неплохая, - согласился с ней художник. - Зажарить на вертеле и, облив карамелью и обложив марципанами, подать на стол. Это был бы гвоздь программы.
   - Дианка пришла, - встрепенулась она, услышав знакомый голос. - Чего она там выступает? Ее не пускают, что ли? Что за дела?! Схожу, гляну, что там происходит.
   Муж осадил ее, схватив сзади за подол платья.
   - Не нужно никуда ходить. Ее все равно не пустят в ресторан. Я шлюх не заказывал.
   - Что? Что ты сказал? - не поняла Настя. - Как ты ее назвал?
   - Хочешь, чтобы я повторил? - Он побелел от злости, но нос по-прежнему оставался красным, как у клоуна, и стал даже еще ярче. Трудно было поверить, что он сердится всерьез, и вся сцена разыграна не для того, чтобы повеселить публику. - Такая же потаскуха, как и другие - лесбиянки, педерасты, художники. Они мне все надоели. Я не хочу больше видеть в своем доме твоих любовниц и любовников.
   - Теперь понятно, - сказала она. - Тогда мне тоже нечего здесь делать.
   - Погоди, Настена, - остановил ее Ливанов. - Не стоит портить семейное торжество. Твой муж погорячился и завтра будет об этом жалеть. Тебе лучше остаться, а Диану я провожу. - Прошептал на ухо: - Утром буду у тебя, и мы что-нибудь придумаем.
   - Общий привет, - помахал художник. - Счастливо оставаться. Приглашаю всех на свой вернисаж.
   Анатолий Ливанов покинул ресторан в двадцать два часа тридцать минут и скрылся за горизонтом. Превратился в какой-то фантом, в призрак. Одни видели его на Невском, другие на Дворцовом мосту, третьи в Манеже. Но это были посторонние люди. Художник не появился ни разу у Насти или брата и не позвонил никому.
  
  

55

  
   Настя сидела перед незаконченной картиной и тупо смотрела на расползшиеся по холсту линии. Серые, вялые, как мысли. Ничего-то у нее не складывается - ни в жизни, ни в искусстве. Никакой четкости - одна только путаница и неразбериха.
   На зимний пейзаж упала тень и, подняв голову, она увидела Никиту Ливанова. По его хмурому лицу поняла, что хороших вестей он не принес.
   - Его видели в Летнем саду, - сообщил он бесцветным голосом. - И менты, кажется, думают, что всю эту хрень он там устроил.
   "Бесцветность, - подумала она. - Его основная доминанта. Всю жизнь, очевидно, завидовал брату, который действительно был яркой личностью. Почему "был"? Он ведь живой".
   - Его арестуют? - спросила Настя.
   Он покачал головой.
   - Брат не убивал твоего мужа, и тебе это отлично известно. На хрена ему это было нужно? Он, по-твоему, идиот?
   - Они могли поссориться, - возразила она. - Василий мог сам спровоцировать Анатолия. Никто не знает, что произошло. Это какое-то сумасшествие. - Она всхлипнула. - Просто не укладывается в голове. Вдруг все исчезли - все.
   - Если кто-то и хотел чьей-то смерти, так это твой муж, - угрюмо сказал Никита. - Сама виновата. Он просто взбесился, когда увидел твои картинки. Я думал, что он размажет нас с Толиком по стенке. Видела бы ты его глаза. Молодец - переломил себя. Отложил месть на потом. Он очень сильный и умный, твой грек. Тебе хотелось его разозлить?
   - Да, хотела, - созналась она. - Надоел со своей дурацкой ревностью. Я свободный человек, и вольна делать все, что мне вздумается.
   - Зачем тогда нужно было выходить за него замуж? - спросил Никита.
   - А он мне понравился, - отвечала она вполне искренне. - Денежный мешок, и к тому же очень забавный. Он обещал, что никогда не станет вмешиваться в мою личную жизнь.
   - И ты, дурочка, поверила? - насмешливо спросил он.
   - Да, - кивнула она. - У него ведь тоже есть свои увлечения. Этот армянский мальчик - муж от него без ума. - Она встала со своего маленького стульчика и, подойдя к комоду, достала конверт. Вытряхнула снимок и протянула Никите. - Тебе знакома эта фотография?
   Пухлый голый мальчик стоит спиной к объективу и, задрав голову, смотрит на кого-то, оставшегося за кадром. На человека, у которого сильные жилистые руки и на пальцах серебряные кольца. Сдавив жесткими пальцами мягкую плоть, педофил пытается раздвинуть пошире половинки жирной попы.
   Ливанов выругался матерно.
   - Я чувствовал, что рядом кто-то есть. - Он развел руками. - Знаешь, это вышло случайно. Парнишка попросил сделать ему наколку, но так, чтобы увидеть ее могли не все. На каком-нибудь закрытом участке тела, например, под трусами.
   - Ты бы хоть кольца снял... всю кожу ребенку содрал - она у него такая нежная... вон сколько крови.
   - Не догадался, - сказал он. - Да и некогда было, по правде-то говоря. Мы очень спешили.
   - Ну и кого, по-твоему, должен был первым убить мой муж? - спросила Настя.
   - Наверное, меня, - сказал Ливанов. - Такой напрашивается вывод.
   - Я тоже так думаю... Но ты ведь жив, и брат твой, как утверждают свидетели, тоже. А Василий исчез вместе со своими домочадцами, и мне каждый день звонят его родственники из Еревана. Он так и не прилетел в Армению. И Дианка моя, которая ушла вместе с Толиком... Я даже думать не хочу, что с ней случилось что-то плохое. И она уж конечно бы мне позвонила. Ну, и что ты мне на это скажешь?
   - Ничего, - ответил он. - Я и сам ничего не могу понять. Это бред - настоящий бред.
   Никита ушел, прихватив с собой снимок.
   - Узнаю, кто этот фотограф-любитель, подвешу за яйца.
   Настя все так же, сгорбившись, сидела перед картиной. Свет ушел из нее, как из перерезанной аорты кровь, - и краски потускнели. Все сделалось сухим, ломким, бесцветным. Как сама жизнь. И продолжать ее не имело смысла.
  
  

56

  
   Наступило утро субботы. С первыми звуками гимна, переданными по радио, Редькин был уже на ногах. Открыл форточку и, выкурив "беломорину", сделал несколько приседаний и побоксировал с тенью. Понял, что до нормальной кондиции ему еще далеко, и позвонил своему лечащему врачу. "Ставь чайник, - сказала ему Варвара. - Я сейчас выезжаю". - "Захвати по дороге нашего друга, - попросил майор. - Он мне срочно нужен?.
   Набрал номер Ковалькова, и тот сразу же поднял трубку.
   - А, это ты, Петрович. Я думал, что Алена. А сколько сейчас времени?
   - Ты не ложился еще, что ли? - Ждать ответа майору придется долго. Он слушал шум воды, вырвавшейся из открытого крана. Бульканье жидкости, отправившейся в горло.
   - Уже утро? - удивился опер. - А чего ты звонишь в такую рань?
   - Сегодня выставка открывается, - напомнил Редькин. - Анатолий Ливанов так и не объявился нигде - ни дома, ни в мастерской?
   - Нет, - ответил капитан. - Мои ребята следят за его братом и за любовницей, женой грека. Глаз с них не спускают - дежурят днем и ночью. Пока ничего криминального не замечено.
   - Ну, а с Ковалевой твоей что? - поинтересовался следователь. - Узнал, куда она таскается?
   - Погоди, - сказал Ковальков. - Кажется, она пришла.
   Положив трубку на кухонный стол, опер вышел в прихожую. До слуха Редькина долетели отголоски короткого разговора. Ковальков о чем-то спросил - женщина ответила. Что-то с грохотом упало, как будто опрокинулся шкаф, и зазвенели разбитые стекла.
   - Что там у тебя происходит? - спросил майор.
   - Алена трюмо уронила, - сообщил капитан. - Зацепилась рукавом за зеркало. Нужно было сначала свет зажечь.
   - Ты там с ней полегче, - посоветовал ему Редькин. - Она и так уже на тебя в суд подала. Синяков на теле не оставляй.
   - Не волнуйся, - успокоил его Ковальков. - Я выставил ее на балкон - на холоде быстро все рассосется.
   - Холод - штука полезная, - согласился с ним следователь. - Тебе тоже нужно проветриться, а то мозги закиснут. Ты сколько суток из дома уже не вылезал? Дуй к мосту. Варвара сейчас со смены поедет - подберет тебя.
   Ковальков недавно снова поменял место жительства - перебрался обратно на свою любимую Петроградскую сторону. Он опять мог видеть из своего окна ангела, мерзнущего на шпиле, и это как-то примиряло его с мерзкой действительностью. А она была жутко мерзкая, и он сам не лучше.
   - Я ее своей рожей не напугаю? - спросил капитан.
   - Она и не такие видела, - ответил ему майор.
   Через полчаса Ковальков сидел у Редькина на кухне, и Варвара наливала ему кофе. Он пил торопливо, большими глотками, обжигаясь и морщась.
   - Куда-то спешишь? - спросил майор.
   - Нет, - мотнул он спутанной гривой. - Никаких дел - весь в твоем распоряжении.
   - Я вижу, что ты не при делах, - сказал Редькин. - Будем ставить тебя на копыта.
   - Сходите под душ, - сказала Варя. - Коля даст вам свою бритву - побрейтесь. А я вас потом постригу.
   - Помыть его, конечно, можно, - сказал майор. - А брить и стричь мы его не будем. Нам нужен не бизнесмен, а представитель богемы.
   - Тогда нужно волосы заплести в косичку, - предложила Варя. - Будет очень попсово. И пусть наденет мой красный свитер.
   - Нормально смотришься, - одобрительно сказал Редькин, увидев перед собой преображенного мента. - Куртка только не годится - типичный ментовский кожан.
   - В шкафу шуба висит - рыжая лиса, - подсказала ему Варя. - Мне кажется, она ему подойдет.
   - Забирайте, - махнул рукой Редькин. - Лиза, думаю, не была бы на меня в обиде. Это ведь для дела.
   - Ну что - поехали? - спросил Ковальков. - Куда двигаем? В Манеж?
   - Сначала к Казанскому собору, - сказал майор. - Там все это начнется. А потом пойдут на Исаакиевскую площадь. Толпа, думаю, соберется большая. Постарайся пробиться к Ливанову и держись все время рядом с ним. Не дай ему улизнуть.
   - Думаешь, он появится? - спросил капитан.
   - Обязательно, - убежденно сказал Редькин. - Он ведь мечтает о славе. Когда еще представится такой шанс.
  
  

57

  
   Народу перед Казанским собором собралось столько, сколько не стекалось ни в один праздник. И люди все подходили и подходили, Было не так-то просто пробиться к центральному входу. Ковалькову пришлось поработать плечами и локтями и даже пустить в ход кулаки. Неожиданно костяшки пальцев вошли во что-то мягкое и податливое. Налысо остриженный парень обернулся, и оказалась, что это девица.
   "Извините", - смутившись, сказал капитан. Толпа напирала, и девчонку прижали к оперу. Ее теплые коленки будоражили его естество. Все было так близко и доступно, что мысль о развратных действиях как-то сама собой приходила в голову. Позиция была очень хорошая, но имелись и минусы. Очень сильно давили, а в спину врезались жесткие каменные ребра колонны. И времени было маловато.
   Все ждали, что откроются огромные тяжелые двери портала, и ровно в одиннадцать они распахнулись. Но не с центрального входа, а с бокового. Толпа шарахнулась вправо. Девчонку оторвало от опера, и бурный людской поток потащил ее дальше.
   Вынесли двадцать покойников, живших в разное время и по-разному прославивших себя. У них было одно общее. Всем им кто-то помог умереть.
   Моцарта отравили. Наполеону в кофе подсыпали яд. Пушкина убили на дуэли. Павла Первого задушили шарфом. Распутина утопили. Николая Второго расстреляли чекисты. В Ленина стреляла отравленной пулей эсерка. Есенина повесили на батарее. Гитлера накормили отравленным тортом. Сталина задушила злоба.
   Мимо Ковалькова проплыли и другие персоны, но опер не смог их опознать.
   Капитана заинтересовала голова, похожая на огромную грушу. "Это чья такая?" - спросил он у сопливого мальчишки, крутившегося под ногами. "Людовика Шестнадцатого, - шмыгнув носом, объяснил тот. - Его казнили французы. А Юлия Цезаря зарезали. Мы проходили, но я не помню, кто это сделал".
   Гробы несли нарочно нанятые для этого казаки, а сзади шел военный оркестр. От звуков похоронной мелодии Ковалькова начинало мутить и хотелось немедленно сблевануть.
   За музыкантами двигалась шеренга евреев. Маленьких, толстеньких. Со скорбными лицами и длинными черными бродами с проседью. В шляпах и в драповых пальто. Один из них держал в руках Тору и нараспев читал псалмы.
   Семеня на коротеньких ножках, важно нес огромное брюхо ксендз. Всклокоченный костлявый поп посылал проклятья небесам. На некотором отдалении от коллег шел имам, опустив глаза и перебирая четки.
   Прошагала рота палачей - с топорами, ножами, удавками, маузерами и винтовками. Они были значительны и серьезны.
   Потом потянулась всякая сволочь. Провокаторы, доносчики. В аристократических смокингах и в генеральских мундирах. В матросских бушлатах, в солдатских шинелях, в чекистских кожанках.
   Ковальков смотрел во все глаза, но Ливанова он так и не увидел. Человек, который придумал и организовал парад смерти, сам в нем не участвовал.
   Музыка внезапно умолкла, траурная процессия остановилась. Трижды прокукарекал петух - и покойники ожили.
   Ленин очухался первым и, приподнявшись в гробу, посмотрел прозорливо вперед. "Правильной дорогой идете, товарищи! Не забудьте на Вознесенской свернуть направо!"
   Как ужаленный подскочил Гитлер. "Дранг нах остен!" Его поправили: "Дранг нах норд-вест!" Подумав, вождь согласился: "Дранг нах норд-вест! Черчилль капут!"
   Сталин раскурил трубку и, сделав несколько затяжек, резонно заметил: "Жить стало лучше! Жить стало веселей!"
   Есенин швырял в толпу гвоздики и розы. В гробу он лежал голым - торопились похоронить, и про одежду вовремя никто не вспомнил. Завернувшись в простынку, поэт декламировал стихи.
  
   О, весна без конца и без краю -
   Без конца и без краю мечта!
   Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
   И приветствую звоном щита!
  
   "Позвольте, но это же Блок", - возмутилась интеллигентного вида старуха. "Ты что, старая дура, думаешь, что я не знаю, чьи это стихи? - Есенин успел уже где-то принять, но, возможно, не выветрился еще старый хмель. - Почему я не могу читать Блока?"
   "А теперь, господа, дискотека, - объявил Ульянов. - Становитесь в пары. И... раз-два-три... раз-два-три..."
   Приглашая на тур вальса, Пушкин склонился в изящном поклоне перед Дантесом. Моцарт положил божественную руку на натруженную задницу Сальери. Распутин грубо, по-мужицки, облапил Юсупова. Гитлер наступил на ногу Черчиллю. Сталин прижал к своей гимнастерке Хрущева и, щекоча усами, нашептывал ему что-то на ухо. Ленин подхватил Каплан.
   Оркестр заиграл Штрауса, и всё закрутилось в танце. Промчавшись колесом по бывшим улицам Плеханова и Майорова, беснующаяся толпа вывалилась на Исаакиевскую площадь.
   Взяли штурмом казавшийся неприступным собор. С гиканьем, с воплями вытащили из храма последний - двадцать первый гроб. Сняли крышку - и площадь взорвалась аплодисментами.
   В гробу лежал Анатолий Ливанов. Весь в белом, обложенный хризантемами, а на груди у него хохлился петух. Увидев снова дневной свет, петух захлопал крыльями и заголосил.
   За гробом стояла затянутая в черные шелка ассистентка. Тонкая, гибкая, жесткая, как стальная коса, которую она держала в руках. Художник подбросил птицу вверх. Смерть взмахнула косой - петух лишился головы, а на белые одежды и цветы брызнула струей жертвенная кровь.
   Казаки подняли гроб и, покачиваясь, как в лодке, Ливанов поплыл в Манеж.
  
  
  

58

  
   Выставочный зал был оцеплен со всех сторон милицией. Стояла длиннющая очередь, и внутрь впускали небольшими партиями по двадцать-тридцать человек. Ковальков подошел сбоку и, предъявив удостоверение, кинулся догонять Ливанова.
   Художник успел уже подняться по лестнице на второй этаж и, подойдя к перилам, запускал "Колесо истории". Ему подали ведро, наполненное кровью, и он вылил его на лопасти огромной мельницы. Колесо заскрипело и начало медленно вращаться.
   К лопасти были привязаны веревки, и болтавшиеся в петлях висельники взмывали под потолок. Низвергаясь, они тонули в кровавой купели. Декабристы, бомбисты, провокаторы, поэты. Пестель и Рылеев. Ульянов-старший и Кибальчич. Гапон и Азеф. Цветаева и Есенин.
   Властители, прибывшие из Казанского собора, встали по одному на каждую ступеньку лестницы. Образовалась цепочка, и первым был Нерон. Опустившись на колени, он зачерпывал кровь из бассейна и передавал ведро следующему. На самом верху находился Сталин. На остальных он поглядывал со снисходительной усмешкой.
   Ковальков растолкал зрителей, обступивших аттракцион, и подбежал к лестнице. Перед ним вырос дюжий охранник.
   - Ты куда разлетелся, парень? Наверх пока не пускаем.
   - Мне можно, - сказал капитан. - Я мент.
   - Угу, - кивнул мужик. - И форма у тебя соответствующая. Погуляй чуток внизу. Второй этаж осматривает начальство - мэр, прокурор, депутаты. Уйдут - начнем пускать всех, и ментов тоже.
   - Мать твою, - сплюнув, выругался Ковальков. - Упустим гада.
   Отошел в сторону, соображая, что ему делать дальше. И увидел входящих в зал Редькина и Варвару.
   - Где он? - спросил майор.
   - Наверху, - ответил капитан. - Там сейчас вся власть - мэр, прокурор. Телевиденье, пресса.
   - А подследственный наш как туда затесался? Чего он там делает? Дает интервью прокурору?
   - Это ты точно подметил, - ухмыльнулся Ковальков. - Они сейчас о статье и о сроках выхода в свет договариваются.
   - Эти вопросы с нами нужно решать, - сказал Редькин. - Всегда лучше начинать снизу, а не прыгать через головы. Ты, Виталий, оставайся тут. Смотри в оба - кто входит и выходит. А мы с Варей побродим по выставке.
   - Я лучше постою с Виталием, - сказала Варвара. - Не люблю, когда давят. Не понимаю, отчего тут можно сходить с ума. Народ просто озверел.
   Рядом методично и размеренно, как часы, работала гильотина. На ленте конвейера лежал узник - лицом вниз, со связанными руками и ногами. Кто-то невидимый, прятавшийся за красной занавеской, включал рубильник. Лента сдвигалась - голова жертвы оказывалась в рамке. Падал со стуком нож - окровавленный кочан скатывался в корзину. Железные вилы сталкивали тело в яму. А конвейер доставлял нового узника.
   - Мне это напоминает чем-то мою работу, - сказала Варвара. - Тот же конвейер. Только он движется в другую сторону.
   - Все движется в одну сторону, - сказал Ковальков. - К смерти.
   - Командир, - позвали капитана сверху. - Давай к нам!
   Перевесившись через перила и размахивая руками, его призвал Нос, а из-за спины у сержанта выглядывали Филин и Макс.
   - Во дают, мужики, - изумился Ковальков. - Раньше меня пролезли.
   - Пропусти его, - крикнул охраннику Нос. - Он свой.
   - Хотите пойти со мной? - спросил у Варвары опер. - На втором этаже, я думаю, нас плющить никто не будет.
   - Тут такое дело, командир, - пожимая Ковалькову руку, смущенно сказал Нос. - Хоть стреляй нас, хоть вешай, но мы их упустили.
   - Как это? - не понял опер.
   - Довели до Исаакия - обоих, Настюху и Ливанова. А из церкви они не вышли, и внутри их тоже нет, - мы там все перевернули.
   - Может, они вознеслись? - Ковальков проводил взглядом Есенина, уплывавшего в небеса.
   - Хрен их знает?, - пожал плечами Нос.
   - Чехарда какая-то с этими братьями, - сказал опер. - То один исчезнет, то другой. Младший сейчас чем занят?
   - С какого-то мужика шкуру спускает. - Нос махнул рукой в сторону стеклянного бокса, оборудованного под операционную. - Классно у него получается, мастак!
   - Картина такая есть, - пояснил Макс. - "Урок анатомии". Рембрандт написал.
   - Хотите посмотреть? - повернувшись к Варваре, спросил Виталий.
   - Ну, давайте... раз уж мы пришли, - согласилась она.
   На операционном столе лежал труп, и его со всех сторон обступили доктора. Один кромсал, а другие глазели. Анатолий Ливанов давал мастер-класс. Спустив с тела кожу, демонстрировал мышцы, сосуды и сухожилия. Разрезав грудную клетку, вынул сердце. Умные головы закивали дружно: "Анемичное". Распорол живот, и, увидев печенку, коллеги соглашались: "Увеличенная".
   Из-за того, что освещалось все светильниками, в которых горело масло, сцена была похожа на тайную сходку. Доминирующими цветами были черный и красный. Черные голландские блузы, в которые были одеты мужи, контрастировали с большими белыми воротниками. Багровый мертвец был похож на освежеванного барана.
   - Ну и как вам?? - спросил Ковальков.
   - Впечатляет, - ответила Варвара. - Я-то насмотрелась уже в роддоме, а на обычного зрителя должно действовать.
   Зрителей-то пока как раз было немного. Осмотрев экспозицию, руководители ушли. Массовку пока не запустили, и по второму этажу болтались одни блатники.
   - Тут снова что-то историческое?, - заглянув в соседний бокс, сказал опер.
   - "Шарлота Корде убивает Марата", - прочитала Варвара надпись на табличке.
   - Это какой Марат? - спросил капитан. - В честь которого названа улица?
  
  

59

  
   Откуда-то из-за угла вывернул монах. Он был в балахоне, надетом на голое тело. В стоптанных сандалиях. Толстый и комичный.
   - Ну, наконец-то, - обрадовался он. - Я уж думал, что вы не успеете. Снимайте скоренько вашу шубу и надевайте вот это. - Монах протянул Варваре кружевную накидку.
   - Вы меня перепутали с кем-то.
   - Вы разве не актриса?
   - Нет, - улыбнулась она. - Я посетительница.
   Он упал перед ней на колени:
   - Матушка, выручайте. Заболела актриса, а замену ей найти не смогли. Это катастрофа. Приехали французы, они заплатили огромные деньги. Будет мировой скандал, если им не покажут, как его убивали.
   - Но я не сумею, - сказала Варвара.
   - Бог ты мой, да это проще простого. - Он надел накидку на голову и превратился в симпатичную бабульку. - Он сейчас один, все разошлись, - и вам никто не помешает. Якобинец сидит в ванне. Отмачивает паршу и читает корреспонденцию. Неужели вы не справитесь с голым мужчиной?
   - Ну, не знаю, - с сомнением сказала она. - А если он спросит, кто я такая?
   - Ответите: "Я та несчастная женщина, письмо которой вы только что прочитали". Спокойно подойдете - и ударите кинжалом в грудь. Вот сюда - под ребро. - Он показал на себе, куда должен войти клинок. - Одно несложное движение - и вы навсегда прославите свое имя.
   - И он умрет? - спросила она.
   - Господи, ну конечно же, нет. - Из складок монашеского одеяния он вытащил длинный тонкий кинжал. Воткнул себе в шею и, отняв, показал, что на теле не осталось никаких следов. - Видите? Он бутафорский - клинок уходит в рукоятку.
   - Ладно, - поколебавшись, согласилась Варвара. - Так уж и быть. Сыграю в вашем спектакле. Давайте сюда ваше страшное орудие.
   Она вошла в теплый сырой полумрак и увидела лежащего в ванне мужчину. Не молодого, но и не старого. С усталым лицом, измученным болезнью, и телом, похожим на скульптурное изваяние. Он дремал и, услышав шаги, открыл глаза.
   - Кто вас впустил?
   Она подняла с пола листок, исписанный торопливыми неровными строчками.
   - Я вижу, что вы его прочитали.
   - Я ничего не понял из вашего письма.
   - Вы загубили мою жизнь.
   Он равнодушно посмотрел на кинжал, который она держала в руке.
   - Вы хотите меня убить? - Отвернулся к черной стене, закопченной пламенем свечей, и вроде бы даже снова уснул.
   Ее покоробило его безразличие. И она сама, и ее миссия заслуживали большего уважения. Она, разумеется, не думала, что все это всерьез, и можно лишить кого-то жизни. Но ей хотелось вывести его из состояния сонной апатии. Уколоть - и побольней.
   Воткнула кинжал под сосок - несильно и неумело. И поняла с ужасом, что никакая это не бутафория. Сталь вошла в тело, из раны заструилась кровь, и вода в ванне стала красной.
   Она кинулась к выходу и, выскочив наружу, оказалась в объятиях Ковалькова.
   - Ну, ты молодец. - Он искренне восхищался ею. - Здорово сыграла.
   Их обступили французы - целая толпа. Щелкали фотоаппаратами, снимали кинокамерами. Капитан прижимался к ней все тесней и тесней и тянулся губами к шее.
   - Ну все, хватит, - оттолкнула она его от себя. - Пошли искать Петровича.
   Подошел монах и, протянув букет алых роз, похвалил:
   - Вы настоящий талант. Приходите работать к нам в театр.
   - Это было в первый и в последний раз, - сказала она. - Я не создана для сцены.
   - Вам тут причитается. - Он вручил ей еще и конверт с гонораром.
   - Ну, а тот человек? - спросила Варвара. - Он жив? Мне кажется, я по-настоящему ранила его.
   - С ним все в порядке, - сказал монах. - Вы можете убедиться в этом сами.
   Стоя у стеклянной витрины, она смотрела на сценическую площадку, на которой только что выступала сама, и переживала все заново. И готова была снова войти в ванную и нанести смертельный удар. И этому умнику, презирающему женщин, и любому другому, который не захочет считаться с ней.
   Актер, исполнявший роль Марата, вышел из ванной. Стряхнул с себя воду, подошел к полочке, на которой лежала аптечка. Вынул йод и вату и, обработав рану, приклеил пластырем тампон. "Молодец, - подумала она. - Научился обходиться без баб". По боксу он разгуливал нагишом - большой, сильный, обросший шерстью. Настоящий вожак-бабуин, уверенный в своей неотразимости. Встал в позу, развернув плечи и откинув голову. Выставил напоказ свое мужское достоинство. Поднял руки, приветствуя зрителей. Сам он видеть никого не мог - с той стороны стекло было абсолютно непроницаемое, но не сомневался, что на него смотрят.
   "Еще один самовлюбленный тип. - Варвара догнала Королькова и, взяв его под руку, подумала: - А этот лучше, что ли? Все они одинаковые".
  
  

60

  
   Они проходили мимо бокса, стилизованного под Летний дворец Петра I, и почувствовали запах горелого мяса.
   - Чего тут... шашлыки, что ли, жарят? - удивилась Варвара.
   - Нет, - мотнул головой опер. - Другое блюдо. Бифштекс с кровью - из человечины.
   - Фу, какая гадость, - поморщилась Варя.
   - "Петр I допрашивает своего сына. Историческая реконструкция". - Остановившись у стенда, Ковальков ознакомился с текстом и фотографиями. - А чего... интересно. Посмотрим?
   - Надеюсь, в этот раз все актеры здоровы, - сказала Варвара. - Мне бы не хотелось играть роль царевича.
   Яркие камзолы. Напудренные парики. Сановники, судьи, секретари, экзекуторы. Император, похожий на дремлющий вулкан. Застыл неподвижно в кресле с трубкой, зажатой в зубах. В самой его окаменелости - в напряженной позе, в замедленных движениях, негромких словах - таилась страшная угроза. Подземные толчки уже ощущались. Кипящая лава готова была выплеснуться наружу.
   Это ощущали все, даже экзекуторы, и в ожидании катаклизма дрожали от страха. Один лишь Алексей не выглядел испуганным. Возвышался над монархом, как колокольня, возомнившая о себе, что она выше неба. Глупая звонница, разгневавшая Бога и оставленная людьми. Одинокая, пустая, холодная.
   К царевичу подкатился шут.
   - Дозвольте почеломкать вашу ручку, мамзель. - Приложился губами к длинной тонкой руке, а отлепиться не может - примерз. Оторвавшись, причитал: - Батюшка Мороз, что же ты наделал! Заморозил девицу нашу красную. Хотела на колени перед тобой упасть, а не выходит. Тело ледяное - ноженьки не гнутся.
   - Ты прав, батюшка, - соглашается с ним царь. - Сейчас мы чадо согреем. - Подманил пальцем экзекутора: - Кладите отрока на лавку и всыпьте шомполов горячих - пару дюжин.
   Кинулись исполнять. Спустили с царевича рубаху и порты и привязали к лавке. Чтобы лишнего под пыткой ничего не высказал, рот заткнули кружевным платочком.
   - Как он? - спросил царь после первой серии.
   Шут приковылял и, потершись щекой о голое плечо царевича, обронил слезинку:
   - Холодный, батюшка.
   - Я пойду посплю, - зевая во весь рот, сказал шут. - Ночь на дворе. Ты, батюшка, разбуди меня, когда наследника хоронить будешь. Я давно уже на похоронах не гулял. Ох, и повеселимся же мы с тобой.
   - Ты ври, да не завирайся, - сердито сказал Петр. - От учения еще никто не умирал. Будешь брехать, я и тебе всыплю.
   Шут ушел за занавеску и вернулся с большой глиняной кружкой.
   - Я тебе, батюшка, кваску принес. Вон как ты запарился. - Поставил кружку на скамью, рядом с истерзанным телом. - Потерпи - остужу квасок, и напьешься вволю.
   Царь махнул рукой. Алексея развязали, вынули кляп изо рта. Петр ждал признаний, но на омертвевших губах только пена кровавая пузырилась. Экзекутор перестал раздувать в жаровне огонь. Стальные шомпола остыли и поменяли вишневый цвет на черный. Доктора щупали пульс и втыкали в царевича иголки, проверяя рефлексы. "Полная потеря чувствительности, и нельзя исключить смерть?, - дружно вынесли вердикт оба медика - немец и голландец. Но самодержец стоял на своем.
   - Приморило его - душно тут. Тащите на улицу - пусть воздуха глотнет. Засим продолжим следствие.
   - В самом деле, душно, - согласилась с царем Варвара. - С меня достаточно - ничего не хочу больше видеть. Я ухожу.
  
  

61

  
   Сошлись на первом этаже, в центре зала. Ковальков, Редькин, Нос. Решали, что делать дальше. Проводив начальство, к ним подошла Зинаида. По нахмуренным, озабоченным лицам мужиков поняла:
   - Опять упустили.
   - Он здесь, - сказал Нос. - Я чую.
   Майор не был в этом уверен:
   - Мог и сбежать. Сколько раз уже нас одурачил... изобретательный, гад.
   - Брата тоже нигде нет? - спросила Ромашина.
   - Никого, - развел руками Нос. - Ни братьев, ни сестер.
   Ковалькова вдруг осенило:
   - Про одного я точно знаю, где он сейчас.
   - Ты кого имеешь в виду? Никиту Ливанова? - уточнил майор.
   - Угу, - кивнул капитан. - Как это я раньше сообразил... Он ведь с наколками и с кольцами. Пальчики эти я только что видел. Там, правда, темновато было, но я уверен, что это они.
   Удалив из гримерной всех лишних, двух актеров попросили задержаться. Тех, что исполняли роли царевича Алексея и экзекутора. "Переодеться мы можем?" Тощий верзила зашел за ширму, и через пару минут перед ментами предстала высокая стройная девица.
   - Вы Мельникова? - спросила Ромашина.
   - Она самая, - подтвердила Настя. - Меня в чем-то обвиняют?
   - Вас пока нет, - сказала Зинаида. - Хотя кое-что вы должны будете нам объяснить. А вот вашему приятелю придется проехать с нами. И прокурор, я думаю, выдаст ордер на его арест.
   Ливанов-старший посмотрел на нее со злостью. Стянул с головы седой парик и швырнул его в угол. Отвернувшись к зеркалу, стер влажной губкой сажу и грим с лица. Снял с пальцев кольца - покатал на ладони, позвенел серебром.
   - Я могу отдать их гражданке Мельниковой? - обращаясь к Редькину, спросил Никита.
   - Отдайте, - разрешил следователь. - Нам они не понадобятся. Мы имеем уже достаточно улик.
   - Забери их, Настена. - Ливанов протянул кольца художнице. - Пусть побудут у тебя.
   Рядом на стуле лежал портфель.
   - Это ваш? - спросил майор.
   - Мой, - кивнул подозреваемый.
   Редькин щелкнул замком и, запустив внутрь руку, вытащил еще один парик. Цвета вороньего крыла, отливающего лаком. С завитками на кончиках длинных волос. Такой парик с одинаковым успехом могли бы носить как мужчина, так и женщина.
   Появились и другие аксессуары. Черная окладистая борода. Широкополая шляпа. Белый вязаный шарф.
   - Артист, - сказал Редькин. - Комик в жизни, трагик на сцене. Роль брата часто приходилось играть?
   - Случалось, - сказал Ливанов. - Мне много чего приходилось делать. Но я ни о чем не жалею. Куда вы хотите меня отвезти? В Кресты? Поехали. Я готов.
   Ковальков достал из кармана наручники.
   - Обойдемся без них, - сказал Редькин. - Я думаю, он уже набегался. Отведите его в дирекцию, и пусть Нос посидит с ним. А мы пока побеседуем с подругой.
   - За что вы все-таки его арестовали? - Настя опустилась в кресло и закинула ногу на ногу. - Никита никого не убивал. Это ведь просто игра. Театр, хотя и очень жестокий. Здесь не умирают по-настоящему. Меня, например, секли шомполами, но я, как видите, жива. Все остальные тоже.
   - Все? - Следователь посмотрел на нее с иронией. - Вы уверены?
   Она смутилась.
   - Вы об этом... Никита действительно использовал в своем шоу несколько трупов. Договорился в морге - заплатил. Поймите... это были бомжи, их даже хоронить никто не хотел.
   - Я, наверное, чего-то не понимаю, - сказал следователь. - Кого вы называете бомжами? Своего мужа, родню, ваших друзей?
   Настя растерялась окончательно
   - А они-то здесь при чем?
   - При том, - сказал следователь. - Их зверски убили, а тела выставили на всеобщее обозрение в Летнем саду. Все было по-настоящему.
   У нее от ужаса расширились глаза.
   - Нет, нет... Это неправда... нет.
   Майор переглянулся с Ромашиной.
   - Ну, допустим, - мягко сказала Зинаида. - Вы ничего не знали об убийстве. Но вас не могло не беспокоить то, что все вдруг внезапно пропали. Самые родные и близкие вам люди. У вас были какие-то мысли по этому поводу?
   - Что я думала? - Она пожала плечами. - Толик увел мою лучшую подругу, мою Дианку, - и где-то прячет ее. Муж уехал в Армению. Или в Грецию. Я много чего передумала за это время.
   - Но вы все-таки написали заявление в милицию, - напомнил ей следователь.
   - Написала, - кивнула она. - Я боялась, что они могли поубивать друг друга. Мой Василий и Толик Ливанов. Сцепились рогами, как два козла. Каждый считал, что я должна принадлежать только ему.
   - Они разодрались? - спросила Ромашина. - Кто-то кому-то угрожал?
   Настя тяжело вздохнула.
   - Это все из-за моих рисунков. Я изобразила их в виде кентавров. Полулюдьми-полуживотными. И вели они себя, как скоты. Совокуплялись друг с другом и насиловали женщин. У меня не было намеренья издеваться над ними. Я придумывала новые мифы - только и всего.
   - В этом я, пожалуй, с вами соглашусь, - сказала Зинаида. - Мужики действительно скоты.
   - Муж был просто взбешен. Устроил скандал в ресторане, когда отмечали его юбилей. Запретил мне встречаться с Дианкой. Пообещал, что спустит Толика Ливанова с лестницы. И знаете... - Она колебалась, но решилась сказать: - Он мог затеять что-то нехорошее... какую-то месть. Это было вполне в его характере.
   Редькин и Ромашина снова обменялись взглядами.
   - Как он мог отомстить? - спросил следователь.
   - Очень просто, - ответила Настя. - Засадить братьев за решетку. Один ведь там уже побывал. Муж говорил про Ника, что его слишком рано отпустили на свободу. А про Толика, что он садист и убийца и обязательно попадет на нары.
   Зинаида переставила стул и подсела к Мельниковой поближе.
   - Ваш муж знал про какие-то преступления?
   - Да ну, - махнула Настя рукой. - Что он там мог знать. Просто завидовал - и больше ничего. Сам когда-то выступал на арене - с фокусами. Хотел поставить шоу, но у него ничего не вышло. А тут такой успех. Еще его заводило, что в этом участвую я.
   В гримерную заглянул Ковальков.
   - Петрович, выйди на минутку.
   - Чего случилось? - спросил Редькин. - Ливанов-младший нашелся?
   - Точно, - кивнул капитан. - Угадай с трех раз - где?
   - Я думаю, в морге, - сказал майор.
   - Молодец, - похвалил опер. - Сейчас подойдет старик - выдаст подробности.
   Петровский спешил сообщить новость и взял такой аллюр, что потом долго не мог отдышаться.
   - Ты чего, старый, сердце свое не бережешь? - отчитал его Редькин. - Может, ты другим уже запасся, молодым?
   - Вот оно, мое молодое сердце, - показал старик на приближавшуюся к ним москвичку. - Мой последний шанс.
   Ковальков поднял руку, приветствуя коллегу. Воеводина скользнула удивленно глазами по фигуре капитана - и улыбнулась. Ее развеселили косичка и женская шуба. Сама она тоже немного изменила свою внешность. Переоделась в желтую куртку и в синий берет, накрасила брови и глаза. И хотя не перестала смахивать на маленькую птичку, но это был уже не серенький воробышек, как в прошлый приезд, а синичка. Любопытная, шустрая, веселая.
   - Ты, вроде бы, дед, говорила, что она должна уехать в Москву, - сказал Ковальков.
   - Галя уже съездила, - ответил Петровский, - и вернулась. В столичном бюро сделали все экспертизы, в том числе и геномные. Теперь мы точно знаем - кто есть кто.
   - Просто замечательно, - сказал Редькин. - Выходит, они все там были, на аллеях Летнего сада. Стояли рядышком - друзья и враги. И Василий Костанжогло, и Ливанов Анатолий, и остальные.
   - Именно, - подтвердил старик.
  
  

62

  
   - Слушай, Виталий, есть разговор. - Редькин отвел Ковалькова в сторону. - Я тут просматривал дело Ливанова-старшего. Крепкий орешек - сам он не расколется. Его и в первый-то раз посадили с трудом, а теперь будет еще сложней, - опыт приобрел. Борода, парик, кольца - это не улики... должно быть что-то еще. В прошлый раз у мужиков было мало времени - сегодня им никто не помешает. Нужно обшарить квартиру Ливановых и заглянуть к Мельниковой. Сейчас твои орлы чем заняты?
   - Этим и заняты, - ответил Ковальков. - Я их давно уже отправил. Они нароют - можешь не сомневаться.
   - А Ливанов себя как ведет? - поинтересовался майор.
   - Все порывался кому-то звонить... адвокату, что ли... Нос быстро его утихомирил.
   Редькин услышал шум и выглянул из-за перегородки.
   - Твои бойцы... легки на помине. Веселые... успели уже где-то принять.
   - Значит, повод есть, - сказал Ковальков. - Что-то надыбали.
   Увидев командира, мужики загалдели еще громче. Филин, торжествуя, поднял над головой трофей. Большой полиэтиленовый мешок, в котором лежали две руки. Одна была крупная и мускулистая и принадлежала, без сомнения, мужчине. Другая - покороче и понежней - была отъята от подростка. О том, чьи это конечности, Редькин догадался и без эксперта. Но ему хотелось порадовать находкой старика. Спустились в буфет и, оторвав Петровского от коньяка и молодой спутницы, вернули в зал.
   - Ну, конечно, это они. - Петровский надел очки и тщательно осмотрел обе руки. - Недостающие фрагменты тел... отрезали от Купидона и Прометея.
   - Сейчас составим протокол, а потом отправим ручки на экспертизу, - сказал майор. - Чтобы все было, как положено. Кстати, где он их держал?
   - В холодильнике, - ответил Филин. - В морозильном отделении. Вместе с пельменями и котлетами.
   - А в квартире Мельниковой что-нибудь нашли? - спросил опер.
   - Угу, - кивнул Филин. - В спальне, под ковриком. Фотографии - и очень неслабые. Типа карточной колоды. Это Макс нашел.
   Макс протянул майору черный бумажный пакет. Следователь вытащил снимки и, бегло их просмотрев, спрятал в карман.
   - Извращались по-всякому, - подытожил майор. - А кто-то за ними подглядывал.
   - Теперь тебе хватит улик? - спросил Ковальков.
   - Думаю, будет достаточно, - сказал Редькин. - Молодцы, мужики, хорошо поработали.
   Он, конечно же, не ждал, что Ливанов-старший тут же ему все выложит. И все-таки был слегка разочарован. Подозреваемый никак не отреагировал на предъявленные ему доказательства его вины. Скрючившись на стуле, хмуро молчал. Прижимал к разбитому глазу окровавленную салфетку. Здоровым глазом следил неотрывно за пудовым кулаком Носа. Ничего в нем не дрогнуло, когда следователь, перевернув мешок, вывалил на стол руку брата. И вторую, ласкавшую его совсем недавно. Нежную ручку юного друга.
   - Ну и что ты на это скажешь? - спросил майор.
   - Какое все это имеет отношение ко мне? - не понял Никита.
   - Молодец, - похвалил его Редькин. - Выдержка у тебя железная. Они лежали в твоем холодильнике. Как они там оказались? Можешь объяснить?
   - Я их туда положил, - сказал Ливанов. - Там было еще серебро... восемь с половиной килограммов. Его вы тоже нашли?
   "Черт, - мысленно выругался майор. - Нужно было произвести изъятие в его присутствии. Теперь он все будет отрицать".
   - Ладно, поговорим о другом. - Вытащив из кармана фотографии, майор перетасовал колоду. Один снимок зажал в руке, а остальные разложил на столе. - Как тебе этот пасьянс?
   Тузы, короли, дамы, валеты, шестерки. Частично или полностью раздетые. Мужчины со вздыбленной плотью. Женщины с выбритыми, как у шлюх, гениталиями. В руках они держали кнуты, веревки, ножи, сабли. Все персонажи были в масках.
   - Кто эти люди? - поинтересовался Никита.
   - Никого не узнал? - Редькин посмотрел на него с усмешкой. - Даже себя самого?
   Ливанов пожал плечами.
   - Как я мог узнать? Все лица закрыты.
   - В самом деле, - согласился с ним следователь. - Хорошо хоть есть головы. Тоже, правда, не везде. - Он выкинул на стол козырную карту. - Тут вообще только жопа с ручками. Где-то я эти пальчики уже видел.
   Оставшийся за кадром мужик вставлял толстую скалку в мягкую белую сдобу. Унизанные кольцами пальцы пытались разодрать пышную булку на две отдельные половинки. Кровь, которой были перепачканы руки педофила и детская попа, была похожа на малиновый сироп.
   Одинокий глаз скользнул равнодушно по фотографии и снова уставился на грозивший ему кулак.
   - Вы зря теряете со мной время, - сказал Никита. - Никаких показаний давать я не стану.
   В кабинет вошла Зинаида. Ей не понравилось то, что она увидела:
   - Чем вы тут занимаетесь? Рукоприкладством?
   - До суда все заживет. - Нос отпустил распухшее багровое ухо. - Если он сам доживет до суда.
   - Не хочет он с нами сотрудничать, - объяснил ситуацию майор.
   - Ну и глупо, - сказала Зинаида. - Все улики против него.
   - В чем вы меня обвиняете? - спросил Ливанов.
   - Вам еще не сказали? - удивилась Ромашина. - В убийстве вашего брата Анатолия Ливанова. А также мужа, дальних родственников и друзей Анастасии Мельниковой. Вы еще не звонили вашему адвокату? Напрасно. На вашем месте я бы сделала это уже давно.
  
  

63

  
   Перед самым рассветом Никите приснился сон. Будто его затащили в морозильную камеру и оставили там на несколько часов. Он превратился в глыбу льда, его отвезли на пилораму и, привязав к движущемуся столу, распустили на доски. Сколотили длинный ящик, прошпаклевали и покрыли лаком. И вот гроб уже готов, и можно закапывать в землю, но непонятно, что в него класть. Тела больше нет, а душа человеческая слишком уж неосязаема.
   "Нужно, пожалуй, сходить в церковь, - проснувшись, вяло подумал он. - Поставить свечку - за себя и за брата".
   С трудом поднялся и сварил себе кофе. Сделав глоток, поморщился. Нет никакого вкуса. Он потерял вкус ко всему. К еде, к работе, к любви. К жизни вообще.
   Его раздражало солнце, отражавшееся от серебряных пластин. Серебрилась пыль, и казалось, что металл покрыт инеем. Он уже почти месяц не притрагивался к деталям оклада, разложенным на столе. Несколько раз звонили из епархии. Спрашивали, когда он закончит работу. Что он мог им ответить?
   Слонялся по квартире, натыкаясь повсюду на вещи брата. Их было очень много - шмоток, аксессуаров, рисунков, - ими были завалены все комнаты и антресоли. Но после того как Толик исчез, квартира казалась пустой. И было пусто в душе.
   Снова надрывно зазвонил телефон. Кому он мог понадобиться? Святым отцам? Или, может, объявился брат?
   - С кем я говорю? - спросил мужской голос.
   - А кто вам нужен? - в свою очередь поинтересовался Никита.
   - Анатолий Ливанов.
   - Его сейчас нет. Что передать?
   - Передайте, что через час он должен быть в дирекции Манежа. Или не будет никакой выставки.
   - Что-то случилось?
   - Случилось, - раздраженно ответил голос. - То, что мы по глупости заключили договор с безответственным лицом.
   - А что вам нужно от него?
   - Программа, дизайн-проект, схемы экспозиций, - перечислял директор. - Много чего. Он все это знает.
   - Я его брат, - объяснил Никита. - Знаете, он немного вчера перебрал. Но через час я поставлю его на ноги, а через два часа он будет у вас.
   Папка с документами лежала в ящике письменного стола. У Анатолия все было подготовлено - он просто не успел отвезти бумаги в дирекцию.
   "Как это надоело, - думал Никита, укладывая в портфель бороду, парик и прочее. - Брат снова переложил свою работу на чужие плечи. Теперь придется крутиться за двоих".
   Выйдя из подъезда, сразу же обнаружил слежку. Нарочно потаскал за собой хвост, мотаясь по Сенной и прилегавшим к ней улочкам. Заходя в какие-то дурные магазинчики и кафешки. Покупая разную ерунду - типа жвачки, сигарет, презервативов и пива.
   От своих преследователей он избавился на рынке. Зашел в кабинет, в котором сидела знакомая директриса. Он когда-то делал для нее заказную работу. Массивное серебряное ожерелье и сейчас сдавливало морщинистую жабью шею.
   Переодевшись и загримировавшись, вышел через другую дверь и оказался в заваленном пустыми ящиками дворе. Дальше - Московский, толпы людей и потоки машин. Встал у края тротуара, и к нему сразу подкатила "шестерка".
   - На Исаакиевскую, - усаживаясь рядом с водителем, распорядился он. Но тут же передумал: - Извини, друг. Сначала на Моховую. Не против?
   - Мне-то что, - отозвался водила. - Хоть в Москву. Бабки только плати.
   Он нарочно засветился у Мельниковой. Пусть знают, что Анатолий Ливанов вернулся. Реальный брат, выйдя из подполья, первым делом, конечно, навестил бы свою подругу.
   - Ты теперь везде будешь его замещать? - спросила Настя. - И в постели тоже?
   - Ну уж нет, - отказался он. - В этом деле ты на меня не рассчитывай.
   - Не можешь никак своего Рубенчика забыть?
   - А ты свою Дианку?
   Она смахнула кончиком пальца слезинку, повисшую на ресницах.
   - Слышал про Летний сад? Говорят, будто там были все наши.
   - Я в это не верю, - сказал Никита.
   - Я тоже.
   - Ладно, я пошел.
   В Манеже все прошло на удивление гладко, он очень быстро уладил дела. Всюду сидели женщины - в бухгалтерии, в художественном отделе. Никита всем улыбался и раздаривал сувениры - колечки, сердечки. Оставшись наедине с директором, выложил на стол серебряный портсигар. "Я знаю, вы курите. - Щелкнув замком, откинул крышку и сделал удивленное лицо. - Я, кажется, что-то перепутал". Внутри лежали не табачные изделия, а пачка зеленых купюр.
   Покачнувшись, Ливанов потерял равновесие и ухватился за жирную ляжку. "Извините, я вас, наверное, ушиб". Провел рукой по бедру, сильно смутив этим директора. У мужика на лбу выступил пот, и он осел в кресле, как пирог, который поторопились вытащить из духовки.
   А сам Никита спекся. Слишком много сил ушло на то, чтобы сыграть собственного брата. "И это только начало. Дальше-то что делать? - спрашивал он у себя самого. - Одному мне не вытянуть эту махину. Я не художник, не режиссер, не актер. Даже не олигарх. Вообще никто".
   Вышел на набережную и, подойдя к Петру, заглянул монарху в лицо. "Ты-то как смог?" На суровом царственном лице прочитал ответ: "Нужно быть фанатом и безумцем". - "Я попробую", - тяжело вздохнул Никита.
   Его узнавали и провожали изумленными взглядами. С ним здоровались, и он отвечал на приветствия, наклоняя голову и прикасаясь белой перчаткой к шляпе.
   Кружил вокруг площади, обдумывая будущее действо. "А что если двинуть процессию с разных сторон? - проникаясь идеями брата, думал он. - Можно пустить еще одну колонну от Петропавловки. Или от Финляндского вокзала".
   Никита двигался вдоль Невы, пытаясь представить себе, как это будет выглядеть в реальности. И вдруг увидел решетку и белые деревья. Вот он, Летний сад. Прошел через ворота и остановился на покрытой снегом аллее.
   Они стояли здесь. Красавица Дианка, гордый грек, ласковый армянчик и, возможно, его брат. Изувеченные, замороженные, голые.
   Он услышал за спиной негромкое покашливанье. Обернулся и увидел странную фигуру. Почти геометрическую. На коротком теле сидела большая квадратная голова.
   "Телевизор на тумбочке", - подумал он.
   -Я сторож, - объявила голова. - Они стояли не здесь. Идемте... я покажу.
   Он свернул на тропинку, протоптанную между кустами. И вдруг остановился резко.
   - Что затормозил? - спросил Никита. - Вспомнил что-то?
   - Вы ведь приходили уже сюда? - Сторож пристально рассматривал посетителя. - Погодите... это были не вы. Тот мужик был ниже, а борода гуще. А у вас она, между прочим, ненастоящая. Кого вы хотите обдурить?
   - Никого не хочу. - Никита начал осторожно отступать к выходу. - Тебе это приснилось, но я не стану тебя разубеждать.
   Он и не смог бы ничего объяснить. Сам давно перестал понимать. Что это? Хмарь? Все одновременно нанюхались дури? Похоже на то.
   Вышел снова к Неве. Ветер, свистевший над рекой, сдул с набережной весь народ. Не выдержали даже те, кого приставили следить за ним. Хвост замерз и отвалился. Никто не попытался его догнать, когда он прыгнул в проходивший мимо автобус и почухал домой.
  
  

64

  
   На руках у Ливанова сомкнулись наручники, и Ковальков похлопал его по плечу:
   - Двигай, артист.
   - "Газик" сзади стоит, за Манежем, - объяснила Зинаида. - Отвезете его - и возвращайтесь обратно. Мы с Петровичем, наверное, до ночи тут будем торчать.
   - Хочешь с Мельниковой еще побеседовать? - Редькин полез в карман за портсигаром. - В принципе, и так уже все понятно. Дело закончено. Можно докладывать Гиперборею.
   Ромашина изумленно захлопала глазами.
   - Ну, Петрович, ты даешь! Ты телевизор совсем не смотришь, что ли?
   - При чем тут это? - не понял он.
   - Вчера еще передали. Нет больше никакого Гиперборея. Побушевал в Питере - и полетел дальше. Сейчас, наверное, в Ростове, а может быть, уже в Грозном. У нас с тобой теперь новое начальство, - сообщила Зинаида.
   - Ну и кто?? - поинтересовался Редькин.
   - Литовченко... Слыхал про такого?
   - Нет, - мотнул он головой. - Откуда?
   - Его к нам с Сахалина перевели. Карандин хорошо его знает. Говорит, нормальный мужик. Работать с ним можно.
   - Молодой?
   - Угу, - кивнула она. - Молодой.
   - Хреново, - вздохнул он. - Молодые любят по закону все делать. А если по букве, то меня на пенсию нужно отправлять.
   - Да ладно тебе, Петрович, - отмахнулась она. - Расхныкался. Кто тебя отпустит-то? Поработаем еще.
   Они вернулись в гримерную и, открывая дверь, Зинаида услышала последнюю фразу, произнесенную Настей:
   - Ты ведь еще не старик, а рассуждаешь, как какой-нибудь старпер...
   Мельникова и Макс сидели на низеньком диванчике, тесно придвинувшись друг к другу, и о чем-то яростно спорили. Увидев ментов, Макс вскочил и направился к выходу.
   - Я тебе позвоню, - пообещал он. - Мы с тобой еще поговорим на эту тему.
   - Я могу показать ей снимки? - спросил следователь.
   - Конечно, - кивнула Ромашина. Майор ловко перетасовал колоду. Сняв верхние карты, выложил на стол два марьяжа - червовый и бубновый.
   - Посмотрите внимательно, - предложил он. - Вы никого не узнаете?
   Настя покраснела густо.
   - Как они к вам попали?
   - Это не важно, - сказал следователь. - Вы не ответили на мой вопрос.
   Она пожала плечами:
   - Если вам для чего-то нужно, бога ради... Тут нет никаких особенных тайн. - Она указала пальцем на даму червей: - Это я.
   - Вы должны рассказать нам про всех, - потребовала от нее Зинаида. - Один из них может оказаться убийцей.
   - Хорошо, - вздохнув, согласилась Настя. - Дама с ножичком - Дианка. Бубновый и червовый короли - братья Ливановы. Тощий старик с седыми волосами на груди - мой досточтимый муж... Что касается остальных... - Она решительно отодвинула фотографии: - Тут я вам не помощница.
   - Почему? - не поняла Зина. - Вы кого-то опасаетесь?
   - Да нет, - сказала с досадой Настя. - Не в том дело. Вы должны понять... это ведь все люди из прошлого. Одни уехали за границу, другие умерли, про третьих я просто ничего не знаю.
   - Объясните, пожалуйста, поподробней, - попросила Ромашина. - Как появились эти снимки?
   Настя нашла в сумочке сигареты и выжидательно скосила глаза на следователя. Майор поиграл сначала с зажигалкой, удлиняя и укорачивая пламя. Закурил сам и только потом, пустив в лицо струю дыма, дал прикурить Насте. Ту аж передернуло всю от медвежьей услужливости мента.
   - Я училась в Москве, - начала рассказывать свою историю Настасья. - Была молодая и глупая, и мне было интересно все. Диана взяла меня как-то раз на вечеринку - так я оказалась в клубе. Там, кстати, и с мужем своим будущим познакомилась. Тузы - это бывшие партнеры мужа по бизнесу. Финансисты, владельцы ресторанов. Василий быстро со всеми рассорился. Ему не нравилось, что его женушку трахает кто-то еще. Шестерки - разная обслуга. Шоферы, охранники... я никогда не знала их имен.
   - А в карты вы разыгрывали партнеров?, - догадалась Ромашина.
   - Ага, - кивнула Настя. - Иногда выходило очень забавно.
   - Родственники мужа участвовали в ваших оргиях? - спросил следователь.
   - Ну, что вы... нет, конечно.
   - А эта леди здесь как оказалась?
   Настя с ненавистью посмотрела на голую жирную тетку, развернувшуюся к зрителям спиной.
   - Моя золовка... кто-то снял ее в бане - скрытой камерой. И Рубенчика тоже... когда он был с Никитой.
   Ромашина раскладывала карты на кучки - по мастям. Мельникова следила рассеянно за ее рукой.
   - В последнее время происходило много странного. Муж держал фотографии у себя в кабинете - под замком. Вдруг они исчезли - кто-то украл, - но через месяц появились снова. Я нашла конверт со снимками в спальне. Некоторые карты заменили новыми, и это были совсем другие люди. Там еще лежала записка - всего одно слово: "Поиграем?" Я решила, что кто-то хочет приколоться.
   - Вы кого-то подозреваете? - спросила Зинаида.
   - В чем? В убийстве? Только не Ливанова, - решительно сказала Настя.
   Ромашина снова сложила вместе все фотографии и стала засовывать их в конверт.
   - Погодите, - остановила ее художница. - Мне кажется, тут не все снимки... их было больше.
   - Кого-то не хватает? - Зинаида протянула Насте колоду. - Посмотрите еще раз.
   - Точно, - сказала Настасья. - Нет джокера.
   - Джокера? - переспросил Редькин. - То есть Шутника?
   - Мы называли его Чучельником. И знаете... - Она вдруг побледнела. - Он мог их всех убить.
   - Парнишка из вашего двора? - уточнил следователь.
   - Да, - кивнула она. - Это был настоящий псих.
   - Раньше, может, и был. - Майор посмотрел на нее с иронией. - Но теперь он сильно изменился. Жалко, что вы не видели его там - в Летнем саду. Правда, у нас есть снимки - мы вам покажем.
   - Он умер?! - не поверила Настя.
   - Мертвее не бывает, - сказал Редькин.
  
  

65

  
   Настя выскользнула из спальни, и после ее ухода в воздухе остался сладковатый аромат жасмина и горький осадок в душе. Еще одна попытка сближения закончилась неудачей. "Старый жалкий клоун, - разглядывал себя в зеркале, думал Василий. - Кому нужны эти дряблые губы и похожий на картофелину нос? Они могут вызывать смех, но не любовь".
   Анастасия вернулась, но только затем, чтобы сообщить:
   - Сюда идет Чучельник.
   - Ты хочешь сделать из меня чучело?? - спросил муж.
   - Не из тебя, - ответила жена. - Из золовки.
   Костанжогло тяжело вздохнул:
   - Женщины...
   - Учти, я не дам ему развода, - впуская в спальню друга детства, предупредила Настя. - И постарайся не сильно его утомлять. У мужа больное сердце, а я хочу, чтобы он дожил до юбилея.
   Она случайно дотронулась до него локтем, и его тряхнуло так, будто по нему прошел сильный электрический разряд. Ей были знакомы эти приступы внезапной лихорадки, и Настя их немного побаивалась.
   - Все, все, ухожу. - Она попятилась от него. - Ваши игры меня не касаются.
   Кося диким глазом на разобранную постель, он подошел к Василию и протянул ему пачку фотографий.
   - Они занимались любовью на чердаке - Никита и Рубен. Малыш сначала плакал, а потом успокоился. Скоро станет настоящим мужчиной.
   Надев очки, Костанжогло разглядывал снимки. Под тяжестью навалившейся на него беды сгорбился и постарел еще на десяток лет.
   - Сколько ты за них хочешь? - Из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, грек вытащил пухлый бумажник.
   - Мне не нужны деньги, - отказался он.
   - Что тогда? - спросил грек.
   - Сущая ерунда, - ответил Чучельник. - Несколько никчемных человеческих жизней.
   - Я не распоряжаюсь чужими жизнями, - сухо сказал Василий.
   Он подошел к стене, на которой висели различные изделия из кожи. Маски, жилетки, бичи.
   - Тебе нравится, когда тебе делают больно? - Снял с крючка нагайку и хлестанул себя по руке. - Какой-то кайф в этом есть, - согласился он. - Но настоящий улет, когда умираешь всерьез, без дураков.
   - Ты уже умирал? - спросил Костанжогло.
   Чучельник отобрал у грека снимки, помеченные символами. Перетасовав колоду, сдал карты - каждому по десять штук, а одну отложил в сторону.
   - Сыграем?
   - Ну и что ты поставишь на кон? - Василий насмешливо посмотрел на него.
   - Душу, - ответил он. - Свою бессмертную душу.
   - Что я буду с ней делать, если выиграю? - поинтересовался грек. - Помещу в банк?
   - Ты сначала выиграй. - Перевернув отложенную карту, Чучельник объявил: - Козыри буби.
   - Ну все, - сказал Василий. - Пошутили - и будет. Мне пора двигать в ресторан.
   Гость запустил руку под свитер и, вынув огромную серую крысу, поднес ее к лицу Костанжогло.
   - Учти, она кусается.
   Грека передернуло всего от отвращения.
   - Что тебе нужно?
   - Только одно. - Он снова запрятал грызуна под одежду. - Чтобы ты не мешал.
   - Ее ты тоже убьешь?
   - Сейчас узнаем. - Он открыл карты - свои и соперника. Просчитав варианты, успокоил грека: - Эта партия не моя. Видно, и на небе у Настены есть заступники. Ей опять повезло.
   Он ушел, но вечером вернулся снова. Правда, в этот раз вошел в дом не с парадного входа, а с того, которым пользовалась ресторанная обслуга. И его никто не впускал, а он сам открыл дверь ключом, украденным у грека. Прошмыгнул мимо кухни, из которой по всему дому разносился запах жареной баранины. Поднялся по темной лестнице и, пройдя через чердак, спустился в мастерскую. Спрятавшись за занавеской, смотрел, как репетируют шоу.
   На ярко освещенном подиуме были расставлены красные гробы, и в них лежали голые люди. Отдельно, на небольшом возвышении стоял белый гроб - в нем покоился мэтр. Он тоже был без одежды, как и остальные, но вокруг шеи у него был обмотан белый шарф. На груди у художника хохлился рыжий петух. Хлопал крыльями и пытался улететь.
   Настя стояла у него в изголовье. Нагая, стройная, как бамбуковый стволик. В руках она держала стальную косу.
   Подавая знак, кто-то громко хлопнул в ладоши. Анатолий подбросил петуха. Настя взмахнула косой - и глупая птичья голова отлетела в сторону. Пролилась кровь, брызгая на голые тела. На мужские и женские, и на недоразвитое пухлое тело юного херувима. Армянчик тоже был здесь и принимал во всем активное участие.
   Повыскакивали из гробов. Резали еще кур. Натирались кровью. Пили, присасываясь к перерезанным птичьим шеям. Хмелея, пускались в пляс. Валились на пол и трахались до изнеможения
   Возводили из тел пирамиды. Лепили животных или какие-то предметы. Черепаху или амфору. Ни про одну из деталей, будь то рука, нога или ляжка, нельзя было сказать наверняка, кому они принадлежат. Только безупречные руки Дианы невозможно было спутать с другими.
   И это они изображали ручки амфоры. Обхватывали шею Настены. Массировали ее грудь. Раздвигали бедра подруги, когда в них входил чей-нибудь грубый член.
   "С нее я и начну, - думал он. - Нужно исправлять ошибки природы. Я создам шедевр - новую Венеру Милосскую. Мое имя останется в веках. А этих - с их дурацким шоу - забудут через год".
  
  

66

  
   Он вышел из леса и, подойдя к обрыву, постоял пару минут у края. Подставив лицо и грудь морозному ветру, смотрел на огни, загоравшиеся внизу. Справа их было целое скопище, слева - маленькая горстка. Все правильно - он вышел куда надо. Станция и большой поселок рядом с ней - это Кирилловское. Кучка домиков, прилепившихся к горе, - армянские дачи.
   Свернул налево и, скатившись с горы, двинулся по дороге. По ней недавно проехали машины - отпечатки протекторов на снегу были совсем свежие. Сколько их прибыло - джипов, "мерсов", "тойот"? Пять, десять тачек? Сколько народу они привезли? Двадцать человек? Сорок? Чем больше - тем лучше. Он заставит фигурами весь Летний сад.
   Неожиданно он услышал шум мотора - сзади, за спиной. Хотел скрыться за деревьями, но передумал. Во-первых, поздно. Во-вторых, глупо. Тащиться оставшиеся километры на лыжах. Стучаться в запертые ворота и объяснять что-то охране. Врать Костанжогло про приятеля, живущего в соседней деревне. Не самый удачный вариант. Гораздо логичнее и естественней будет выглядеть появление на даче с кем-то из опоздавших. Хозяин его не приглашал? Возможно. Но его уговорил поехать с ним человек, подобравший его по дороге.
   Он поднял и скрестил над головой лыжные палки, останавливая машину. Джип притормозил и, откинув дверцу, из автомобиля выглянула Настя.
   - Ты чего тут делаешь? На лыжах катаешься?
   - Ага, тренируюсь. - Он присел на корточки и отстегнул крепления. - Километров двадцать, наверное, прошел. У меня приятель в Кирилловском живет... Он художник... летом и зимой - всегда тут.
   - Ладно, садись. - Поколебавшись, она открыла заднюю дверь. - Пусть у меня на совести будет еще один грех. Надеюсь, муж нас не прогонит.
   Он закинул лыжи на багажник, укрепленный на крыше, и сел в машину.
   - А почему ты едешь на дачу одна - без подруги? Это из-за Василия? Он все еще злится на нее?
   Она резко нажала на тормоза, джип развернуло на обледеневшем спуске и вынесло на обочину - они въехали в сугроб.
   - Давай с тобой договоримся - раз и навсегда, - жестко сказала она. - Моя личная жизнь касается только меня. И вот еще что... зря ты за мной таскаешься. - Пятясь задом, Настя снова выехала на дорогу. - Ты мне не нравишься, и у нас с тобой никогда ничего не получится... даже дружба. - Она видела его лицо, отражавшееся в темном зеркале. Ей показалось, что он улыбается. Обернувшись, смогла убедиться - он в самом деле улыбается какой-то идиотской улыбкой. - Ты ненормальный.
   За поворотом открылась дача, нависшая над обрывом, как крепость.
   - От кого обороняемся? - ухмыльнувшись, спросил он. - От варваров?
   - От бомжей, - ответила она. - И от бывших друзей.
   Подъехав к железным воротам, просигналила - ее пропустили внутрь. Василий стоял на террасе. Смотрел, как они поднимаются по склону, оживленно о чем-то беседуя, - жена и ее приятель. Развернулся - и скрылся в доме.
   Он отлепился от Настены - пусть сама разбирается со своим греком. Отошел к костру, у которого грелись охранники, - протянул озябшие руки к огню. Ему нужно держаться в тени, стать совсем неприметным, пока не пробьет его час.
   Болтался по участку и по дому, и никто не обращал на него никакого внимания. Все знали, что он доктор и друг семьи.
   Только сестра хозяина, злобная усатая особа, смотрела на него с подозрением, когда он заходил на кухню. Открывал минералку и наливал себе воды. Выпивал жадно и бросал стакан в раковину.
   Уходил во двор, но через пять минут возвращался снова. Открыв холодильник, доставал бутылку водки. "Мужики там задубели... хотят немного согреться".
   Мегера и еще один родственник, прилетевший с Кавказа, умолкали, но потом снова начинали шептаться.
   "Толма остывает - пора садиться за стол". Она разводила руками. "Он заперся в кабинете - никого не пускает". - "А жена где?" - "Эта мерзавка? Тоже с ним". "Чем они там занимаются?" - "Не тем, о чем ты думаешь". - "Они не спят вместе?" - Грек удивленно поднимал лохматые брови. "Меня это не касается", - сурово сжимала губы сестра.
   Настя выскочила из дома, растрепанная, вся в красных пятнах, - кинулась к машине. Он подбежал к ней:
   - Уезжаешь??
   - Зря я сюда приехала?.
   - Мне тоже нечего здесь делать. - Усаживаясь рядом с ней, спросил: - До города подбросишь?
   Она повернула ключ и, отжав газ, вылетела на дорогу.
   - Дура я, дура, - повторяла она. - Ехала - спешила... только время зря потеряла. И ты тоже прокатался впустую.
   - Я не зря, - возразил он. - Я потратил время с пользой.
   Она заглянула ему в лицо - в этот момент он был серьезен.
   Пронеслись на скорости мимо темных дач, облепивших холмы. Въехали в лес - он кончился очень быстро, потом долго тянулись пригороды.
   - Высади меня, пожалуйста, здесь, - попросил он, увидев стоящую недалеко от перекрестка телефонную будку.
   - Наш район. - Мимо проплыла чугунная решетка, за которой прятался старый сад. - Узнаешь?
   - Конечно, - кивнул он. - Но мне никогда здесь не нравилось, и я уехал отсюда с радостью.
   - А я вспоминаю с удовольствием, как гонялась с парнями по пустырям. Было здорово - конкретно.
   - А теперь у тебя плохая жизнь?
   Она пожала плечами.
   - Непонятная... как будто не моя... Реально - так не бывает.
   Он проводил глазами джип, скрывшийся за углом, и вошел в будку. Сняв трубку, набрал "0-3".
   - Это "Скорая помощь"? Выезжайте, пожалуйста, поскорей. У нас тут массовое отравление.
   - Куда выезжать-то? - спросил сонный женский голос.
   - В дачный поселок... это рядом с Кирилловским.
   - Думаете, мы его найдем? - в голосе прозвучало сомнение. - Тем более, сейчас ночное время.
   - А я вас встречу.
   - А вы-то кто такой?
   - Я врач. И я вам говорю как специалист... если вы опоздаете, там будет десять... может быть, двадцать трупов.
  
  

67

  
   Их было восемнадцать. Они лежали в разных местах - в гостиной, на кухне, в туалете, около ворот. Домочадцы, гости, охранники, обслуга. В блевотине, в дерьме.
   Половина была в сознанье, мученье для них пока не кончилось, - они корчились и стонали. Другие успокоились навсегда, их тела начали уже коченеть.
   Всех стащили в одно место и разложили на заснеженном газоне. Тех, в ком жизнь еще теплилась, - по правую сторону от дорожки. Трупы - по левую. Хотя деление это было чисто условное. У охранника, упавшего мордой в костер, дергались руки и ноги, но от головы осталась только обугленная головешка. Было очевидно, что он не протянет долго, - и его определили в покойники.
   Окончательный диагноз ставил румяный доктор, приехавший на "скорой". Двигаясь по дорожке, переходил от одного пострадавшего к другому. Прикладывался оттопыренным ухом к груди, слушал сердце и ловил последний вздох умиравшего.
   - Этот откинулся, - радостно сообщал врач. - И малыш тоже. Чего будем делать с ними, Михалыч? Повезем в морг?
   - Да, конечно, - кивал он. - Грузите трупы - и побыстрей. У нас мало времени. Ваши коллеги подъезжают уже, наверное, к Кирилловскому. Я не хочу, чтобы вы столкнулись с ними лбами.
   - Сейчас перебросаем. - Доктор взял за ноги и потащил к автомобилю жирную тетку. Санитар кинулся ему помогать, и вдвоем они затолкали в салон грузное тело. - Уф, - тяжело выдохнул доктор. - Ну и коровища.
   - Теперь ее братца. - Он указал на длинноволосого старика. Глаза у грека были открыты, и он с удивлением смотрел на Чучельника. - Ты все еще ничего не понял? Бита твоя карта, приятель.
   Санитар подошел к "тойоте" и пнул ногой тугой резиновый скат.
   - Колесо, да! По любой дороге может проехать. Одно такое колесо, наверное, больше стоит, чем вся наша карета. Хозяину тачанка все равно больше не нужна. Давайте ее угоним.
   - Здесь ее по-любому оставлять нельзя, - согласился с ним Чучельник. - Перегоним в Пулково и оставим на стоянке. Пусть думают, что Костанжогло улетел.
   Он сам сел за руль "тойоты" и, доехав до станции, успел перехватить и отправить в объезд "скорую помощь" Реальный белый фургон с красными крестами и голубыми мигалками, в котором сидели реальные врачи. Другая карета, уже побывавшая на даче, мчалась по трассе, и в ней тряслись и гремели костями покойники. Конкретные трупы, которые должны были превратиться в мифических героев.
   Некоторые подходили просто идеально. Из грека, например, получится замечательный Меркурий, покровитель воров и торговцев. Его омерзительная родственница - типичная Медуза Горгона. Пухлый армянчик - вылитый Купидон.
   С другими персонажами полной ясности пока не было. Хуже всего обстояло дело с двумя центральными фигурами - с Аполлоном и Дианой. Нужно где-то раздобыть двух хорошо сложенных подростков. Где их взять? Может быть, убить? Но как?
   От всех этих вопросов у него разболелась голова. Поглаживая левой рукой затылок, он правой крутил баранку. И она сама - его рука, без участия головы, вдруг вертанула машину вправо. Он даже не успел понять, что произошло. Его вынесло на тротуар, к автобусной остановке, - он резко затормозил.
   Что-то высветилось перед лобовым стеклом, кажется, это было лицо девчонки. И оно продолжало еще несколько мгновений парить в воздухе, в то время как тело, отлетев от бампера, кувыркалось по асфальту.
   Он вышел из машины и, наклонившись над девицей, всю осмотрел. Крови нигде не видно. Глаза закатились, зрачки неподвижны. Вероятно, это шок. Но, может, уже и не дышит, - пока непонятно. Ощупал плечи, шею, спину - переломов нет. Потрогал грудь, живот, бедра - мышцы упругие, ни капли лишнего жира. Понял, что судьба посылает ему юную Диану, охотницу.
   Оглянулся - ни людей, ни машин рядом нет. Открыл заднюю дверь и, затащив девчонку в салон, устроил на кожаных подушках. Она сидела неподвижно, как кукла, но когда пошли горки, сползла вниз. Он остановился и усадил ее заново, но когда это повторилось, - плюнул. Пусть лежит на полу, если ей хочется.
   Подъезжая к больнице, увидел из-за забора, что "скорая" уже тут. Мужики перетаскали покойников в морг и, запарившись, отдыхают. Сидя на крылечке, любуются на звезды.
   - Вон Венера, - объяснял санитару доктор. - Красный - это Марс.
   - А Меркурий где? - спрашивал санитар.
   - Пока не видно.
   Он открыл дверь, и девица вывалилась из машины на снег.
   - Еще кого-то привез? - удивился доктор. - Где ты ее раздобыл?
   - Стояла на остановке.
   Доктор подошел к девчонке и, взяв ее руку, нащупал пульс.
   - Вроде бы, еще живая... - Он ухмыльнулся: - Хочешь отправить ее в реанимацию?
   - Я не о том... Печень, почки... если они не отбиты - их можно продать.
   - Я не занимаюсь коммерцией. Только чистым искусством.
   Доктор вздохнул тяжело:
   - Такие деньги уплывают.
   - Деньги - труха, - сказал санитар. - Слава - она важней.
   - Ну, а с Аполлоном что будем делать? - поинтересовался доктор. - Ты уже решил этот вопрос?
   - Угу, - кивнул он. - Лучше всего подойду я сам.
   - Доктор посмотрел на него недоверчиво.
   - Ты это так шутишь? Или говоришь всерьез?
   - Я, по-твоему, похож на шутника?
  

68

  
   Это было совсем не просто - существовать одновременно в двух лицах.
   Бреясь по утрам, видеть в зеркале серое изношенное лицо. Знать, что ты никому не нужен и неинтересен, и тихо ненавидеть себя за это.
   Занавесившись черной бородой и обмотавшись белым шарфом, представать перед публикой красавцем, гением и пророком. Отражать чужой свет и носить его в себе.
   Возвращаться в себя, в прежнего, и снова жить обыденной жизнью.
   И так по кругу - день за днем, неделя за неделей. Кто и за что его приговорил, - он не знал.
   "Толик - это ты? - спрашивала Настя. - Или Никита? Слушайте, Ливановы, вам не надоели еще эти игры?"
   Сначала это действительно была игра. Потом он реально спасал брата от ревнивого мужа, когда Толик умотал на Крит. Лежа на песочке, между Настей и Дианкой, Толик читал статьи о себе. Какую тусовку он посетил, и чье лицо было расквашено. Все жутко веселились.
   Теперь все намного серьезней. Нужно спасать шоу - слишком много бабок туда вложено, чужих и своих.
   Проводить репетиции и ловить на себе косые взгляды актеров и массовки. Просматривать видеозаписи, перенимая жесты и мимику великого мэтра. Проникаться его идеями. И терпеть на лице мерзкую щекотную шерсть.
   Случалось, он забывал приклеить бороду, но при этом двигался, говорил, мыслил, как Анатолий. И теми, с кем он общался, это воспринималось совершенно нормально. Они ведь братья, и ничего удивительного в том, что один копирует другого.
   Поначалу думал - вернется. Закрутил любовь или готовит какой-то необычный номер - что-то грандиозное. Раньше тоже случались подобные вещи. Но время шло, и он понимал - брата больше нет. И посещая морги, и подбирая трупы для шоу, показывал на себя: "Такого у вас, случайно, нет?"
   Такого не было и быть не могло. А сам он являл собой лишь плохую копию. Невыразительную и неконкретную. Думал с отчаяньем: "Это я должен был исчезнуть, а не он".
   Играя навязанную ему роль, Никита мотался по городу. Появлялся всюду, где обычно тусовался брат. Больше всего времени он проводил у Настены, у которой по-прежнему собиралось много народа.
   Устраивался в кресле, где-нибудь в углу. Ни в чем не участвуя и наблюдая за чужими играми со стороны.
   "Анатолий, идите к нам", - звали его. "Я не в форме, - отказывался он. - Хреново себя чувствую". - "Что с ним такое? Депрессия? - спрашивали у Насти. - Или кокаину нанюхался?" - "Просифонило его, - простуженным шепотом сообщала подруга. - Французский насморк подхватил".
   Садились играть в карты. В "дурачка" с раздеванием. Проиграв пиджак, рубашку или брюки, лох должен был расстаться и с содержимым карманов. С кошельком, с бумажником, с документами. Все выкладывалось на стол. Тот, кому выпадал джокер, решал судьбу проигранных вещей.
   "Что делаем с этим фантом?" - "Засовываем его в унитаз". Под общий хохот галстук или носок запихивали в горшок. "Следующий лот, - объявлял ведущий. - Слышите, как он хрустит?" - "Сотенный билет?" - "Нет, - вздыхал кто-то. - Это мой паспорт". - "Облить коньяком и сжечь", - выносил суровый вердикт Шутник.
   Но на этом не останавливались. Ставки повышались, теперь игра шла на части тела. "Что делаем с этим предметом?" - "Обмазываем горчицей". И человек, которому намазывали горчицей нос, обливался соплями и слезами. "Как поступим с этим куском говядины?" - "Выставим в окно". Открывали раму и на улицу, на мороз, выставляли чью-то задницу.
   "А теперь попробуйте догадаться, что я держу в руке?" - "Мясной хрящик". - "Точно". - "Посолить, поперчить и засунуть в духовку". - "Тогда нужно разыграть жопу, в которую он отправится".
   Это было самое суровое наказание, и Никита морщился, слушая вопли лоха. Его держали за руки и за ноги, и кто-то вставлял в очко хорошо просоленный и проперченный член.
   Победитель получал жизни лохов. Целую неделю рабы должны были исполнять любое повеление господина.
   "Такой жестокости не было даже на зоне, - думал Никита. - Тем более, тут дети".
   Армянчик тоже крутился здесь, и хотя во взрослых играх пока не участвовал, обретал ценный жизненный опыт.
   Расходились под утро. Он возвращался домой пешком. Через Марсово поле - к Дворцовому мосту. Мимо Стрелки и Биржи - на Петроградскую.
   В этот раз все было как всегда. Никита уже почти перешел через Неву, и вдруг увидел на другой стороне моста женщину. Не очень молодую, одетую в старенькую лисью шубку и закутанную в платок. Ему показалось, что они встречались и раньше. Но он не мог вспомнить - где и когда.
   И она, очевидно, тоже узнала его, - и остановилась как вкопанная. Его пронзила мысль: "Она, наверное, знала брата. Может быть, ей что-то известно о нем?"
   Он хотел подойти и поговорить. Она попятилась испуганно, увидев, что он сошел с тротуара на дорогу и движется к ней. И вдруг рванула резко - на свет фар, выскочивших из-за нее. Ливанова ослепили огни, и, отпрянув от "скорой", промчавшейся мимо, он поскользнулся и упал на перила.
   Когда снова твердо встал на ноги - женщина была уже далеко.
   Вдруг что-то полыхнуло в мозгу, как фотовспышка, и при ее свете Никита ясно увидел себя и женщину. В этом самом месте и в такое же время. Раскатившись на льду, она падает, а он ловит ее. И тогда тоже мимо проехала "скорая". Точнее сказать, она стояла на мосту. И двое мужиков, одетых в белые халаты, возились с колесом. А потом сели в машину, завелись, - и уехали.
   "Чушь какая-то, - думал Никита. - Ну, и при чем тут "скорая помощь"?"
   Подходя к дому, он увидел, что у него на кухне открыто окно. Что за чертовщина? Воры? Да нет, ерунда... ветер. Наверное, было плохо закрыто.
   Оказавшись на своем этаже, услышал за дверью голоса. Господи, неужели брат? Торопливо вставив в прорезь ключ, повернул в замке. Дубовая дверь, отброшенная кем-то с силой, ударила его в лоб.
   На площадку выскочили двое - в спортивных костюмах и в масках. С большими сумками, туго набитыми вещами. Тот, что оказался сзади, не отличался, видимо, большой физической силой. Баул тащил, приседая от тяжести, весь скособочась. Никита прыгнул на него и, уцепившись за ручку, потянул к себе сумку. В это раз в лоб ему прилетел кулак. Заливая глаз, из разбитой брови хлынула кровь.
   "Ну и что теперь делать? - Один глаз ничего не видел. Другой с ужасом смотрел на разгром, учиненный в его квартире. - Кого вызывать? "Скорую помощь"? Милицию?"
  
  

69

  
   Ветер перемен, пронесшийся над прокуратурой, вымел из кабинетов не только прокурора и большую часть его команды. Под натиском стихии не устояла старая мебель - громоздкие шкафы, вытертые кожаные диваны. Не уцелело и продавленное кресло, в котором много лет восседала бессменная Маргарита. И сама секретарша вылетела из приемной - ее вынесло вместе с ворохом старых бумаг.
   Секретарское место пока пустовало, и новый прокурор сам приглашал в кабинет тех, кого он хотел видеть.
   - Давайте, давайте, заходите, - выглянув в приемную, позвал он Редькина и Ромашину. - Остальных прошу подождать.
   - Одну минутку. - Он придвинул к себе стопку дел. - Не успел просмотреть. Ваше тут тоже есть.
   Массируя одной рукой плечо, другой быстро листал страницы. Закрыв папку, посмотрел задумчиво на коллег.
   - Думаете, вам удастся пробить защиту? Я, честно сказать, сомневаюсь.
   "Кого он мне напоминает? - вспоминал мучительно майор. - На кого-то здорово похож".
   Вдруг сорвался с места и, подскочив к двери, крикнул:
   - Николай, ты где?
   - Тут я, - ответили из коридора, и в проеме появилась толстая морда. - Но через десять минут я исчезаю.
   - Мне понадобится машина.
   - Сами поведете. Меня в военкомат вызывают - я предупреждал.
   - Давай ключи.
   Водитель швырнул связку, и Литовченко, выбросив по-вратарски руку, поймал ключи.
   "Футболист", - догадался Редькин и, наклонившись к Зинаиде, прошептал на ухо: - Был такой игрок... Литовченко. Выступал за сборную. Помнишь?
   - Нет, - мотнула она головой. - Я футболом не интересуюсь.
   - А я поиграл немного. - Он понял, что они обсуждают. - За московское "Динамо" - в дубле. Поломался - и с этим делом завязал. И знаете, я всегда ненавидел грязную игру.
   - Тут многое зависит от судьи, - сказал Редькин. - Ну, и от поля, конечно, тоже.
   - Конечно, - согласился с ним Литовченко. - На своем поле играть намного проще. У вашего мэра хорошие шансы, и он просто обязан победить на выборах. А это дело прибавит ему голосов. Ну, еще бы! Пойман опасный маньяк, и люди могут снова чувствовать себя в безопасности.
   - Ну, и что вас не устраивает? - спросила Ромашина.
   - Многое... В этом деле полно неувязок, и сегодня я не возьмусь представлять его в суде.
   Сказано было очень жестко, и возражать не имело смысла, но Зинаида продолжала спорить с прокурором:
   - У нас есть доказательства, и Ливанов скоро сам сознается во всем.
   - Доказательства?! - Он посмотрел на нее с иронией, и, смутившись, она отвернулась. - Это вы о руках, отрезанных от трупов? Как они к вам попали? У вас есть протоколы изъятия, заверенные подписями понятых? Где они? Я их не видел.
   - Наверное, вы правы, - сказал майор. - Нам нужно поработать еще с обвиняемым со свидетелями. Улик пока недостаточно, и вопросы остаются.
   - Самый первый - о мотивах. - Он, конечно же, соврал, что на ходу, кое-как знакомился с делом. Изучал все обстоятельства - и очень тщательно. - Зачем ему понадобилось убивать брата?
   - Они часто ссорились, - сказала Зинаида.
   - Верно, ссорились - об этом все знают. Но самые близкие люди говорят, что это была такая игра. И на самом деле братья помогали друг другу, в том числе и деньгами.
   - Есть и другая версия, - сказал Редькин. - Анатолия убил кто-то другой, а Никита отомстил за его смерть.
   - И перебил еще кучу ни в чем не повинных людей. Он такой кровожадный? - Прокурор снова раскрыл дело. - У него ведь была уже статья?
   - Была, - кивнул Редькин.
   - Тут приложена справка из мест заключения. - Прокурор ткнул пальцем в листок, снабженный печатью. - В ней говорится о том, что заключенный вел себя на зоне вполне миролюбиво. Работал очень хорошо и заслужил досрочное освобождение. - Он придвинул папку к следователю. - Вы читали? Как это, по-вашему, увязывается с материалами дела?
   - Они играли в карты. - Майор перевернул несколько страниц. - Здесь есть
   фотокопии. Видите? На кон ставили жизни - свои и чужие. Проигравший должен был умереть. Вероятно, Ливанов оказался самым живучим. Может быть, самым ловким. Мы это пока не выяснили.
   - Ладно, - сказал прокурор. - Забирайте дело на доработку. Придете ко мне снова, когда у вас не останется никаких вопросов, и все доказательства будут собраны.
   Они вышли на улицу, расцвеченную флагами каких-то южных стран, - неожиданно яркую и праздничную.
   - Опять к нам кто-то приезжает? - Щуря отвыкшие от солнца глаза, майор разглядывал диковинный герб.
   - Угу, - кивнула Ромашина. - Кого-то снова черти несут.
   - Вот ведь гад. - Редькин пнул лежавшую на тротуаре ледышку. - Отфутболил нас. Ну, и чего теперь будем делать?
   - Придется, наверное, Ливанова отпускать... И вот еще что. Он заявление в милицию написал. Будто его ограбили. Тебе известно что-нибудь об этом?
   - Нет, - мотнул он головой. - Откуда?
   - Ты с этим разберись, - попросила она. - И, пожалуйста, поскорей. Хорошо?
  
  

70

  
   Редькину позвонил Ковальков, выбрав для этого не самое подходящее время, - часы недавно отбили полночь. Майор лежал уже в постели, а Варвара, намывшись в ванной, сушила феном волосы.
   - Случилось что-то? - спросил Редькин.
   - Пока нет, - ответил опер. - Но скоро случится. Я ее прикончу.
   - Ты уже давно собираешься, - зевнув, сказал майор. - Может, отложишь это дело до утра?
   - Я по другому поводу. - Голос был абсолютно трезвый, и это немного пугало - резкие переходы опасны для неустойчивой психики.
   - Я тебя слушаю. - "Это Виталий", - зажав ладонью трубку, ответил он на немой вопрос, появившийся в глазах у Вари.
   - Мои орлы побывали в одной квартирке. Кое-что оттуда унесли. Я боюсь, что они там наследили... им нужно на какое-то время исчезнуть. Понимаешь, что я имею в виду?
   - Пока нет. - Он действительно не понимал. - Я-то ту при чем?
   Ковальков взглянул тяжело.
   - Это все семейная жизнь и трезвость - будь они неладны. Объясняю специально для непонятливых майоров. У них есть кое-что для тебя. Колечки с эмблемами и другие цацки. Утром мужиков в городе уже не будет. Вот я и подумал - вдруг ты захочешь задать им какие-то вопросы... Нет - так нет.
   - Где я могу с ними встретиться? - Он сел на кровати и стал надевать носки.
   - У меня, - сказал капитан. - Нам тут никто не помешает. Я дома один - Алены сегодня нет.
   - Через час буду у тебя. - Он был уже в брюках и в рубашке, и Варвара протягивала ему пиджак.
   - Извини, Варя. - Он притянул ее к себе и поцеловал в пахнущие чистотой и теплом волосы. - Работа у меня такая.
   - Ничего, - сказала она. - Я привыкла - меня всегда все бросают.
   Доехав до Петроградской, Редькин погулял немного рядом с домом, выходившим окнами на Неву. Дошел до набережной - вернулся обратно. Так - на всякий случай. Вряд ли, конечно, он притащил за собой хвост, но лишняя осторожность не помешает.
   Снизу, из сквера, майор посигналил фонариком, и в ответ опер помигал лампочкой, горевшей на кухне.
   - Мужики, Петрович пришел! - впустив Редькина в прихожую, крикнул радостно Ковальков.
   Его обступили, хлопали по спине и по груди, и он, морщась, просил: "Полегче, мужики, полегче... еще не о конца зарубцевалось".
   - Сколько мы тебя сторожили? - спрашивал Нос. - Месяц? Полтора? Сейчас хорошо выглядишь, а поначалу был как мертвец. Мы думали, что ты не оклемаешься. Выжил, значит? Молодец. Не пыряют тебя больше ножичком?
   - Пока не трогают, - отвечал майор. - Переключились на других.
   - Правильно, - сказал Нос. - Ментов резать - это самое последнее дело.
   - Вы чего? Так и будете стоять в прихожей? - Ковальков толкнул Редькина в коридорчик, ведущий на кухню. - Выпьешь с мужиками, Петрович?
   - А ты сам-то что? Завязал? - поинтересовался майор.
   - Нет, это временно, - объяснил капитан. - Я не хочу кончать ее по пьянке. Только в трезвом виде. Чтобы никаких колебаний.
   - Никогда ты на это не решишься, - сказал следователь. - Она найдет, как тебя разжалобить.
   - Я ему то же самое говорю. - Нос разлил водку по стаканам. - Командир, баба у тебя - стерва редчайшая... таких поискать. Но красивая, сука. И хитрая.
   - Ну, показывайте, - сказал Редькин. - Что вы там раздобыли?
   Макс вытащил из кармана кожаное портмоне и, раскрыв его, высыпал на стол десятка два колечек, кулонов и сережек.
   Редькин взял серебряное колечко и, поднеся к глазам, увидел Купидона, стреляющего из лука. И рядом с ним змею, заглотившую свой хвост.
   - Вы долго следили за квартирой? - спросил он.
   - Несколько дней, - ответил Макс. - И днем, и ночью.
   - Ну, и кого вы там видели? Народу много бывает?
   - Нет, - покачал головой Макс. - Только братья. То один, то другой.
   - Да, кстати, - вспомнил Филин. - За квартирой следил кто-то, кроме нас... мы не знаем, кто были эти люди.
   Нос снова наполнил стаканы. Повернулся к Ковалькову, стоявшему у окна, и пощелкал ногтем по стеклу: "Может, все-таки примешь?" - "Нет", - решительно отказался тот.
   - Ну, а в квартире? - вернулся к интересовавшей его теме следователь. - Ничего примечательного не попалось на глаза? Может быть, орудия убийства? Или кровь?
   - Да нет, - сказал Макс. - Серебра там было очень много. Иконы, посуда. Мы набили две сумки - тяжеленные - килограмм по сорок... еле сволокли. А иначе он бы не поверил, что это были грабители.
   - Да, теперь ни у кого не будет сомнений, - согласился с ним майор. - И у милиции тоже.
   - Еще и погнался за нами, - рассказывал Филин. - Сволочь бородатая. Макс хорошо ему к глазу приложился.
   - А костюм чем испачкал? - Следователь увидел на рукаве у Макса темное малиновое пятно. - Это ведь кровь. Чья она? Ливанова?
   - Да, наверное, его. - Макс с огорчением посмотрел на испорченную вещь. - Хорошая была курточка. Можно попробовать постирать, но, боюсь, не отойдет.
   - Слушай, Виталий, у тебя найдется какая-нибудь рубашка или свитер? - спросил Редькин. - Одолжи на время Максу. А курточку я у него заберу.
   - Сделаем, - сказал Ковальков. - Тебе для экспертизы, что ли?
   - Ага, для нее, кивнул майор. - Отвезу старику - пусть посмотрит.
   - Мы недавно с ним виделись. - Капитан достал из буфета фляжку. - В точности как твоя - старикан подарил. Все равно, говорит, Галина теперь пить не даст... эта москвичка его. Бабы, да?
   - А у тебя с твоей Ковалевой что? Опять она тебя кинула?
   Складывалось впечатление, что Алена исчезла из дома совсем недавно. На кухонном столе осталась недопитая чашка кофе. В пепельнице, рядом с телефоном, лежала недокуренная длинная сигарета. Невинно голубея, со стула сползал шелковый халат.
   - Это надо быть таким идиотом. - Ковальков постучал себя кулаком по лбу. - Сказала, что ей нужно забрать у мужа вещи - я поверил. А она сейчас, наверное, встречается с Муратом.
   - А ты позвони мужу, - посоветовал ему Нос. - Спроси, там она?
   - Я уже звонил. - Он с ненавистью посмотрел на телефонный аппарат. - Алена дома не появлялась.
   - Тихо, - насторожился Редькин. - Кто-то вошел в подъезд. Может, она?
   - Нет, - мотнул головой Ковальков. - Старуха со второго этажа. По ночам всегда гуляет со своим бобиком.
   Он ушел в спальню и, вернувшись, протянул Максу черный свитер:
   - Это она покупала - он мне немного маловат.
   - Еще по сто грамм? - Редькин потянулся к холодильнику, чтобы достать поставленную охлаждаться литруху, но Нос остановил его:
   - Все, Петрович, больше ни грамма. Мы отчаливаем.
   - Кто такой Мурат? - спросил следователь.
   - Ну, это длинная история. - Ковальков снова подошел к окну и, отодвинув занавеску, посмотрел вниз, в темноту. - Если коротко - друг Алены.
   - Об этом я уже догадался. - Редькин снял с полки два высоких пивных бокала и поставил их на подоконник. Открыл бутылку и налил темного пива, крепкого и густого, как бальзам. - Будешь?
   - Ладно, - поколебавшись, согласился капитан. - Пивка немного выпью.
   - А кого ты там высматриваешь? - спросил майор. - Думаешь, она со своим другом гуляет в сквере - под твоими окнами?
   - Вполне возможно, - сказал Ковальков. - Знаешь, где живет Мурат? В соседнем подъезде.
   Виталий долил себе в пиво водки - и выпил залпом.
   - Совсем другое дело, - одобрительно сказал майор. - А то я уже за тебя бояться начал.
   - Он квартиру себе купил, - объяснил капитан. - Алена ему устроила. В этом доме много квартир продавалось. Я переехал сюда в феврале, а Мурат на той неделе.
   - Да ладно тебе, - не поверил ему Редькин. - Что она, дура? Стала бы Алена так рисковать.
   - Пойдем, - увлек его за собой Ковальков. - Я тебе кое-что покажу.
   Большой красно-синий ковер на полу. Сине-зеленый гобелен на стене. Керамическое блюдо с фруктами на низеньком табурете. Розовое покрывало на тахте. Все это придавало спальне ощутимый восточный колорит.
   - Откуда взялись эти ковры? - спросил следователь.
   - Я пытался выяснить, но ничего не добился. - Капитан подошел к шкафу и, открыв створки, стал выбрасывать на пол платья, юбки и кофточки. - Видишь, сколько тряпья? Все новое - из дорогих магазинов. Кто, по-твоему, за это платил?
   - Ну, все, Виталий, хватит. - Редькин положил ему руку на плечо. - Пойдем лучше надеремся. А когда она вернется - набьешь ей морду.
   - Погоди... Это что еще за хрень? - Ковальков увидел что-то необычное и, разглядывая заднюю стенку, влез в шкаф с головой. - Потайной ход?
   Майор тоже заглянул внутрь и был очень удивлен, увидев маленькие петли и дырку для ключа. Вынул из кармана складной нож - и протянул другу:
   - Замочек тут слабенький - попробуй его расковырять.
   Дверца открылась очень легко. За нею приятели обнаружили дверь, оклеенную обоями. А уже через десять минут менты разгуливали по квартире Мурата. Его огромная фотография улыбалась гостям со стены. Под ней висела Алена, вставленная в железную рамочку, и лицо у нее было почему-то хмурое.
   Ковальков сорвал со стены фотографию подруги и, кинув на пол, раздавил стекло каблуком. Взял помаду, лежавшую на трюмо, и написал на зеркале "гнида". А на лбу у Мурата вырезал ножом лаконичное, но емкое слово.
   - Как это ты раньше-то не заметил? - удивлялся Редькин.
   - Очень просто, - отвечал Ковальков. - Я ведь с мебелью квартиру покупал. Шкаф этот Алене очень понравился, и она сразу забила его своими шмотками. Она всем тут занималась. Развешивала занавески, ковры. Создавала уют.
   - Они это умеют, - согласился с ним майор. - А ты уверен, что у тебя в спальне только одна такая дыра? За ковром ты смотрел?
  

71

  
   Услышав у себя за спиной шаги, Ливанов обернулся.
   - Это ты, Чучельник? Я думал, собака.
   - Здесь нет никаких собак и кошек - их сожрали бомжи. - Он пнул картонную коробку. Выскочила грязная серая крыса и, волоча мерзкий хвост, потрусила к мусорным бакам. - Только эти твари.
   У Анатолия не было никакого желания разговаривать с ним, но Чучельник загораживал проход, и нужно было как-то заставить его отступить.
   - Ты к Насте? - спросил художник. - Можешь разворачиваться. У нее сегодня неприемный день.
   - Меня примут. - У него была неприятная привычка поднимать верхнюю губу, обнажая окровавленные десны, - и, казалось, он скалится. - Я дружу с Василием - он всегда рад меня видеть.
   - Чем это ты смог так ему удружить?
   - Пока ничем. - Он придвинулся еще ближе и снизу, по-собачьи, заглянул Ливанову в глаза. - Грек хочет, чтобы я превратил в красавицу его сестру. -
   - Получится? - усмехнувшись, спросил художник.
   - Буду пытаться.
   - Мне пора. - Ливанов решительно отодвинул его плечом.
   - Погоди, - остановил он художника, поймав его за рукав. - У меня к тебе дело.
   Анатолий отогнул накрахмаленный белый манжет и постучал пальцем по циферблату часов:
   - Извини, у меня паршиво со временем.
   - Это займет несколько минут.
   - Видишь тот дом? - В глубине двора стояла желтая пятиэтажка. Ее только что отремонтировали, а теперь заселяли. - Весь чердак теперь мой.
   - Как это? - не понял художник.
   - Я его купил - буквально за гроши.
   - Ну и зачем он тебе? - Ливанов смотрел на него, как на умалишенного.
   - Устрою там мастерскую - я ведь тоже занимаюсь творчеством. Может быть, стану сдавать каким-нибудь художникам. Пока не решил.
   - Ты это серьезно?
   - Мы можем сходить посмотреть, - предложил он. - Прямо сейчас.
   Весь чердак был заставлен стеклянными цилиндрами - красными, синими, зелеными. Разных диаметров и высоты, и внутри каждого прозрачного столбика горела свеча.
   Сверху, с балок, были спущены тросы, и к ним привязаны зеркала. Они медленно вращались, увлекаемые потоками воздуха. Свет дробился и ложился яркими пятнами на потолок и стены - радуги вспыхивали и гасли. Это было похоже на цветовую музыку.
   Звучала негромкая мелодия - ломкая, с непостоянным ритмом, как будто ветер раскачивал фарфоровые колокольчики.
   Вытекая из медных курильниц, плавал дым, - от благовоний кружилась голова.
   - Что это? - растерянно озираясь, спрашивал Ливанов. - Буддийский храм?
   - Где ты увидел здесь Будду? - Чучельник подошел к бронзовой чаше и, повернув кран, пустил газ. Взял маленькую свечку и, запалив от большой, поднес к горелке. Вверх с шумом рванулось голубое пламя и, отразившись от сотни зеркал, заполнило собой пространство. Все стало зыбким и нереальным. - Я хочу назвать его "Храмом огня".
   - Ты что, огнепоклонник?
   - Нет, - мотнул он головой. - Я преклоняюсь только перед силой.
   - Ну а Бог? Он, по-твоему, слабак?
   - У него есть слабости, и он часто поступает, как женщина.
   - Ты это сам придумал или у кого-то украл?
   У Анатолия вдруг потемнело в глазах, и подкосились ноги. Он опустился на низкий гипсовый постамент.
   - Ну, а кто будет стоять здесь?
   - Есть один бог, к которому я отношусь с уважением. - Чучельник с любопытством смотрел на человека, пытавшегося бороться с гипнозом. - Это Прометей. Вот кто настоящий герой... столько мук вытерпел. Может, назвать это место "Святилищем Прометея"? Что ты об этом думаешь?
   - Я не могу думать. - Художник держался руками за голову. - Она сейчас оторвется и улетит.
   - Жаль, - огорчился он. - Я надеялся, что ты мне что-то подскажешь. Вы ведь с Настенной увлекаетесь мифологией. Нужен образ - что-то героическое.
   Глаза у Ливанова были закрыты, но сознание пока не отключилось.
   - Можно приковать к стене Костанжогло. Грек считает себя богом.
   - Хорошая мысль, - согласился он. - А что делать с орлом, клюющим печень?
   - На хрена тебе нужен орел? - Язык уже почти не ворочался. - Грек сгнил наполовину. Пускай его клюют вороны.
   Самого Ливанова ворона поначалу не трогала. Большая неуклюжая птица, растопырив крылья, сидела на дереве. Пыталась улететь, но ее не отпускала стальная проволока. Плюхалась тяжело на ветку, а через какое-то время снова повторяла попытку.
   Он тоже дернулся пару раз и понял, что железо переупрямить не удастся. Лежа на гипсовом постаменте, искал положение, в котором цепи не так сильно врезались бы в руки.
   Слушал с отчаянием тишину, в которую иногда врывались уличные шумы и хриплое карканье вороны. "Сколько времени пройдет, прежде чем меня найдут? - спрашивал он себя. - Год? Два? Я успею сгнить".
   Окно было открыто, и ворона должна была когда-то в него залететь. Спикировав на подоконник, она вертела головой. Разглядывала узника то одним, то другим глазом.
   Вдруг взмахнула крыльями и, подпрыгнув, упала на художника. Уселась на ноге и принялась долбить клювом бок. То место под ребрами, где Чучельник сделал глубокий разрез. Он затягивался плохо и постоянно кровил.
   Ливанов извивался всем телом. Стонал, мычал заклеенным ртом. Наглая птица не отступалась, продолжая методично клевать его печень. Боль была просто невыносимая. "Гадина! Сволочь! - теряя сознание, шептал он. - Убей меня! Почему ты не даешь мне умереть?"
  
  

72

  
   Ни о чем заранее не сговариваясь, они встретились в госпитале. Перед дверью кабинета, на которой была прикреплена табличка с ненавистной фамилией - Жмуда.
   Редькин знал, что привело сюда Ромашину. А она догадывалась, зачем майору понадобился вдруг генерал. Но говорить об этом они не хотели. Слишком личное. Каждый считал, что должен справиться сам.
   - Ты чего здесь делаешь, Петрович? - с подозрением глядя на него, спросила Зинаида. - Решил в свою палату вернуться?
   - Да нет, - отмахнулся он. - Належался уже - хватит. Соседа бывшего зашел навестить. А то все бросили его.
   - Молодец! - похвалила она. - Калек нужно жалеть.
   Жмуда выглянул из кабинета и, увидев в приемной ментов, захлопнул перед ними дверь. Одумавшись, через минуту снова высунул голову:
   - Вы ко мне, господа? Я сегодня не смогу вас принять. Приходите завтра или послезавтра, и лучше записаться заранее.
   Сузив глаза, Зинаида смотрела на него так, словно разглядывала в прорезь прицела.
   - Не будет никакого "завтра" и "послезавтра", генерал. Только "вчера". - На улице, облаивая прохожих, тявкала собака. Вдруг она завыла, словно почуяв чью-то близкую смерть. - Слышите?
   - Все, он приплыл, - сказал Редькин. - У нового прокурора почки здоровые - он не станет его прикрывать.
   - Прокурору нужны доказательства, - сказала Зина. - Улики, показания свидетелей. Настоящие, а не липовые.
   - Будут доказательства, - пообещал майор.
   - За тобой еще должок, - напомнила ему Ромашина. - Серебро, которое увели у Ливанова-старшего. Есть какие-то подвижки?
   Они спустились в холл. Остановившись у окна, смотрели на солдат, убиравших снег. Те добрались уже до кучи, на которую месяц назад приземлился Кузенков. Гора подтаяла и оплыла, но вмятина, оставшаяся после падения. Все еще сохраняла очертания тела.
   - Кое-что есть, - сказал Редькин. - Ковальков вышел на пацанов, которые обнесли квартиру.
   - Замечательно, - обрадовалась Зинаида. - Тем более, что по этому делу улики очень конкретные.
   - Какие улики? - не понял он. - Ты это о чем?
   - Во-первых, куртка. - Она загнула палец. - Та, что была на грабителе. Ты сам отправлял ее на экспертизу.
   - Ну да, - кивнул он. - Мы ведь не знали наверняка, что одна из статуй - Ливанов-младший. Хотя мысль такая возникала. Для анализов нужна была кровь живого брата. А как его изловишь? Бегал от нас, гад. Вдруг такой подарок - куртка с кровью на рукаве.
   Ромашина слушала его без особого интереса, ей и самой это хорошо было известно.
   - Потом - сережка. - Зина загнула второй палец.
   - Какая сережка? - Он удивленно посмотрел на нее.
   - У пацана в ухе была серьга. Серебряная - с Купидоном, - пояснила она. - Ливанов-старший узнал свое изделие.
   - Да ладно тебе, - не поверил он. - На лестнице было темно, и парни, к тому же, были в масках. Что он там мог разглядеть, этот придурок?
   - Разглядел - и очень хорошо, - сказала Зинаида. - Но не в тот день, когда его грабили. А две недели спустя - в Манеже. Когда допрашивали.
   - Да, с этим Ливановым ухо нужно держать востро, - согласился с ней Редькин.
   - И, наконец, запах, - сказала Ромашина. - Анатолий Ливанов всегда душился французским одеколоном "Кензо". У него очень необычный аромат, его трудно спутать с другим. Из квартиры пропал флакон, но запах проявился, и Никита Ливанов унюхал его.
   - Ну, и чего будем делать? - спросил следователь.
   - Как зовут того парня? - задала ему встречный вопрос Зинаида.
   - Макс, - нехотя ответил он. - Ты его видела много раз.
   - Ну, все, - сказала Зинуля. - Сгорел ваш Макс. Вор должен сидеть в тюрьме.
   - Виталий не сдаст своего парня. - Для Редькина это было очевидно. - Нужно что-то придумать.
   - Ох, мужики, - тяжело вздохнула Ромашина. - Подведете вы меня под монастырь. Придется торговаться с Ливановым - другого выхода нет. Мы ему свободу, он - молчание.
  
  

73

  
   Редькин снова увидел азиатскую девочку. Он натыкался на нее всюду. Рядом с туалетами, в перевязочной, около операционной. Она была похожа на любопытного степного зверька. Вставала столбиком и таращила на майора глаза, похожие на маслины. А когда он приближался, спасалась бегством.
   Что-то такое было, какая-то неуловимая связь. Между событиями, происходившими в госпитале, и смуглым тощим подростком. Он чувствовал, но ухватить пока не мог.
   "Что здесь делает этот тушканчик? Нужно будет спросить у кого-нибудь".
   Но Редькин сразу же забыл обо всем, как только увидел открытую настежь дверь кабинета. Груду документов, лежащих на столе. Сейф со вставленным в замок ключом. Все было брошено без присмотра. Бери, что хочешь, - и уходи. Никто не остановит.
   В этой келье всегда сидела неприветливая женщина-врач. Про нее говорили, что она правая рука, а по совместительству еще и левая сиська генерала. У майора от общения с ней осадок на душе остался очень неприятный.
   Он с некоторой опаской вошел в кабинет и открыл сейф. "Надеюсь, она не обидится на меня, если я пороюсь немного в бумагах. Подарю ей потом шоколадку".
   Фамилии клиентов. Адреса фирм. Цепочки, по которым за границу передавались трансплантаты. Названия банков. Схемы оплаты. Копии счетов.
   Он увидел название фирмы - "Ева". И слегка удивился, увидев то же самое имя, написанное латинскими буквами - "Eva". Но эта фирма была зарегистрирована не в Питере, а на острове Кипр. "Это у нас получаются двойнички", - с удовлетворением отметил следователь.
   Договора о поставках. Бухгалтерские справки. Ведомости с росписями сотрудников. Налоговые декларации.
   Он торопливо просматривал документы. Все, что казалось ему значительным, изымалось и перекочевывало в карманы пиджака.
   За этим занятием и застала его отлучившаяся ненадолго врачиха.
   - Вы нашли все, что вас интересовало? - Выражение лица у нее было обычное - холодное и неприязненное. - Тогда попрошу покинуть кабинет. Он ведь пока еще мой?
   - Пока ваш, - согласился он. - Но завтра тут будет командовать прокурор.
   - Меня это уже не коснется, - равнодушно сказала она. - Завтра я буду далеко.
   - Вы все нарочно оставили, - догадался следователь. - А почему не отправили документы в прокуратуру?
   - Я не сотрудничаю с прокуратурой. - Она закрыла сейф, а ключ убрала в карман халата. - И никого не сдаю.
   - Никого? - усомнился майор. - А как же генерал? Вы больше не с ним?
   - Я не люблю общих могил, - ответила бывшая соратница.
   Словно карандашный набросок, сделанный торопливой рукой, в дверном проеме появилась тонкая фигурка. Ее сразу же стерли с белой стены коридора, чтобы через минуту повторить заново, но уже в другом ракурсе.
   - Еще один вопрос - последний. Что здесь делает этот ребенок?
   - Это Зухра, - объяснила врачиха. - Она из Душанбе. Устроилась к нам санитаркой... наши на такие деньги не идут.
   - Братья-мусульмане... уже и сюда проникли. Это все из-за Кузенкова. Они не оставят его в покое.
   - Кузенков? - Она сняла с полки толстую тетрадь, открыла и с ходу нашла нужную фамилию. - Его сегодня должны были выписать. Сейчас одиннадцать? Вероятно, он уже где-нибудь в районе проходной.
   Редькин заглянул все-таки в свою бывшую палату. На койке, которую занимал прежде Степан, лежал новый инвалид. Толстый хохол, загипсованный по самые уши. Он поспешно спрятал под матрас свое сало.
   "Интересно, куда он двинется? Неужели хватит наглости снова заявиться к Варваре? А что она об этом думает?"
   Майор подошел к дежурной медсестре, болтавшей с кем-то по телефону.
   - Вы к кому? - зажав ладонью микрофон, спросила она.
   - У вас пропуск на отделение оформлен?
   - Ты новенькая? - Он хлопнул ее несильно пятерней по плечу. - Давай... погуляй где-нибудь минут десять. Мне нужно позвонить.
   - Привет, старуха! - обрадовался Редькин, застав Варвару дома. - Ты насчет Степана в курсе? Его сегодня выписали из госпиталя.
   - Выписали?! - удивилась она. - В первый раз об этом слышу.
   - Значит, он тебе не сообщил? Странно. - Мимо проскользнула юная таджичка. В этот раз она почему-то была не в халатике, а в шубке, сшитой из рыжего меха. Маленький хитрый лисенок. - У него ведь нет других женщин?
   - Не знаю, - сказала Варя. - В нашем городе, мне кажется, нет. Но он, может быть, решил вернуться к своей законной жене. У них там, на Востоке с этим строго.
   - Кстати, о женах... Ты просила узнать, кто гадит твоему Владиславлеву. Теперь мне это известно совершенно точно. Ева - его первая жена. Они ведь с ней конкуренты. Неужели он не знал?
   - Я ему сейчас скажу. - "Иди сюда, - позвала она кого-то, находившегося в глубине квартиры. - После оденешься... человек не станет тебя ждать". - Все-таки она стерва, эта баба, да?
   - Владиславлев сейчас у тебя? - спросил Редькин. - Давно он заселился?
   - Да нет, не очень... пару дней назад. Ему больше некуда пойти. Муся его выгнала... счета в банке арестованы. Он попросил разрешения пожить у меня какое-то время... я не могла ему отказать. Я, по-твоему, поступила неправильно?
   - Все так, - сказал майор. - Иначе и быть не могло.
   Он вышел на улицу и, оказавшись за проходной, успел зацепиться взглядом за синюю "тойоту", отъезжавшую от ворот госпиталя. На заднем сиденье, обнявшись, сидела счастливая парочка - Степан Кузенков и юная Зухра.
   "Молодец, Степка, - подумал Редькин. - Урвал-таки кусочек счастья. Может, он его и заслужил... А я заслужил покой".
  
  

74

  
   Прижимая к себе юную Зухру, Степан думал о том, что Бог послал ему идеальную жену. Преданную, как собака. Покорную, как рабыня. Молчаливую, как рыба.
   Но Аллах все испортил, отправив вдогонку ее брата. Душного, как пустыня. Злобного, как тарантул. Деспотичного, как хан.
   - Ну что, оклемался? - поглядывая на него в зеркало заднего вида, спрашивал Мурат. - Вылечили тебя русские доктора? Может, не надо было? Не пожалеешь потом, что не сдох?
   - Ладно тебе брехать-то, - вяло огрызался Кузенков. - Дал бы лучше выпить. Ты коньяку не догадался захватить?
   - Коран запрещает правоверным употреблять алкоголь. Хочешь попасть в ад? - спрашивал тиран.
   - Я все равно туда попаду, - мрачно отвечал Степан. - По-любому.
   - Это верно, - соглашался с ним Мурат. - Тех, кто из-под палки веру принимает, я бы не обрезал. А резал бы им глотки, как баранам.
   Зухра гладила брата по плечу - и он смягчался. Протягивал Кузенкову бутылку - тот жадно глотал алкоголь. "Хорошая штука - жизнь, - думал Степан, захмелев. - А была бы совсем замечательная, если бы Аллах прибрал к себе своего верного пса".
   - Как дела у Джавада? - интересовался Кузенков.
   - Твоими молитвами, - насмешливо отвечал Мурат. - Он просил передать, что прощает тебе долю сестры, которую ты украл.
   - Долю сестры?! А как же остальное? - недоумевал Степан. - Джавад обещал, что простит все.
   - Он готов... он очень добрый, наш старший брат. - Сестра втягивала голову в плечи и вдавливалась вся в спинку сиденья. Она боялась, что Мурат начнет бить ее мужа прямо сейчас, в машине. Пока они стоят в пробке. - А я очень злой. И не прощаю никому ни цента.
   - Я отработаю, - пугаясь, говорил Степан. - Ты ведь меня знаешь.
   - Отработаешь, - кивал Мурат. - Куда ты денешься? Я и на том свете тебя найду.
   Кузенков хорошо запомнил, чем закончился тот, самый первый разговор, состоявшийся на кухне у Варвары.
   - Куда ты дел миллион? - Мурат вроде бы и не ждал никакого ответа. Он играл с ножом, выдвигая плавно и убирая назад тонкое стальное лезвие. Оно было похоже на язык змеи, гипнотизирующей свою жертву.
   Не сводя глаз с ножа, Степан пятился к окну. Мурат медленно подступал, и расстояние между живой полоской металла и немеющей шеей неуклонно сокращалось.
   - Не было там никакого миллиона. - Он подумал, что его оружием может стать наглость, и нельзя выказывать свой страх. - Вы хотели кинуть меня, как лоха? Баксы из чемодана сами вытащили, да?
   Кузенков не ожидал предательского удара снизу, коленом - в живот. В желудке словно граната взорвалась. Мурат схватил Степана за грудки и швырнул на подоконник, на горшки и колючки.
   Пробив головой стекло, Степан вышел в открытый космос, - и небо осыпало его звездным дождем. Потом он часто гулял под звездами и дышал ночным туманом.
   Самым любимым местом был сад перед Адмиралтейством. Подваливали курсанты, пьяные, с девицами. Брали траву, таблетки и порошок - всего помногу.
   На бульваре, рядом с почтой, он встречался со знакомым прапорщиком. Курили и вспоминали пустыню. Песок, скрипевший на зубах. Смуглых девчонок, шустрых, как ящерки. Сослуживец брал анашу и гашиш. Рассчитываясь, норовил недодать одну или две бумажки. Деньги обязательно нужно было пересчитывать.
   Потом Кузенков отправлялся на Дворцовую площадь, к Главному штабу. Стучал в окно первого этажа, и открывалась форточка. Молоденький офицерик торопливо принимал пакеты и передавал скрученные трубочкой ассигнации. Тут платили очень хорошо, и цена была полуторная против той, по которой со Степаном рассчитывались курсанты.
   Затем он топал на стрелку, которую ему забивал Мурат. Перейдя через Неву, дожидался родственника на Стрелке, и видел в этом иронию судьбы. Его также забавляло то, что он встречается с таджиком чуть ли не под окнами роддома. А Варвара даже не догадывалась о том, что он находится так близко.
   Степан никогда не рассказывал о своей ночной жизни. И не любил вспоминать сам. Он охотно вымарал бы из памяти некоторые эпизоды. И прежде всего тот, который произошел на мосту.
   Но картинка не стиралась и, не теряя яркости, постоянно тревожила его.
   Мигая голубыми огнями, его обгоняла "скорая". Въехав на мост, тормозила резко. Из кабины выпрыгивали мужики, одетые в белые халаты. Один был высокий и длинноволосый, а другой - плотный и приземистый.
   Открыв заднюю дверь, они выкидывали из фургона кого-то, пьяного или мертвяка. Тащили волоком по асфальту и перебрасывали через перила. Рыжий кувыркался в воздухе, как клоун, и врезался головой в лед.
   Это мог быть и он. То, что с моста скинули его близнеца, было чистой случайностью. Что-то перепутали, и ошибку обязательно исправят. Степан был твердо в этом уверен.
  
  

75

  
   Вдруг подул теплый ветер. Снег, засыпавший сад несколько месяцев, растаял буквально за одну ночь. Аллеи превратились в каналы, и все куда-то поплыло. Скамейки. Статуи, томящиеся в деревянных кадках. Летний дворец Петра.
   Венеция начиналась прямо за порогом. Сторож смотрел обалдело на "скорую помощь", рассекавшую мутные волны. На пьяные рожи ряженых, изображавших из себя докторов. Пытался и не мог понять - зачем они пожаловали.
   - Ты почему такой мрачный, дед? - спрашивал лохматый парень. - Помирать собрался?
   - Помереть мы ему не дадим... пока не причастится. - Румяный доктор вынул из-за пазухи бутылку. - Это очень большой грех, и мы не можем взять его на душу.
   - Не стану я с вами пить, - решительно отказался сторож. - Я знаю, кто вы такие и чем занимаетесь. Вам лучше убраться.
   - Убраться?! - изумился доктор. - А кто названивал по телефону и требовал, чтобы его немедленно забрали оттуда?
   - Да, я звонил, - не стал отпираться сторож. - Я хотел, чтобы приехали спасатели.
   - Тяжело с тобой, дед, - вздохнул лохматый. - Как ты смог прожить всю жизнь таким идиотом?
   - был бы дурак - не запомнил бы номер машины. - Сторож постучал кулаком по квадратному лбу. - Он у меня тут записан - в мозгу.
   У входа лежала большая резиновая киянка. Такой колотушкой можно вбить в землю крутой булыжник, а можно и неправильную черепушку отрихтовать. Парень поднял орудие и с интересом разглядывал его.
   - Сильная вещь... Говорят, раньше применяли в медицине - для анестезии.
   - Точно, - кивнул доктор. - Стакан водки принял, по башке получил, - и к операции готов.
   - Шутники, - сердито отозвался сторож. - Милиция вас уже ищет. Никуда не денетесь, голубчики, - найдет обязательно.
   Парень прислушался к чему-то, происходившему за облаками.
   - Журавли летят... В самом деле, весна в этом году ранняя.
   Задрав голову, сторож посмотрел на небо. Оно вдруг ярко вспыхнуло и сразу же погасло, как будто сгорела лампочка.
   Дедок осел неуклюже и, растянувшись на полу, как бы задремал. Санитар слазал в машину и, вернувшись с ножовкой, принялся отпиливать упрямую башку.
   - Шеи практически нет, а кости жутко твердые, - сетовал он. - Натуральный урод.
   - Не нужно ругать уродов - в них есть своя красота, - философствовал доктор.- Новая эстетика начинается с нарушения канонов. Михалыч хорошо это знал.
   - Он был настоящий художник, - согласился с ним санитар. - Я ведь что про него думал... внешность никакая, и уж, конечно же, не Аполлон. Но когда увидел на чердаке, в "Храме огня", при свете свечей... юного, чистого, неземного... понял - это Бог.
   - Не знаю, что это было, - задумчиво сказал доктор. - Гипноз или что-то еще, но он умел воздействовать на людей. И при жизни, и после смерти.
   - Ну, а эта квадратная чурка тоже будет воздействовать на людей? - Напарник пнул отпиленную голову.
   - Обязательно будет, - убежденно сказал доктор. - Коллекционеры будут сходить из-за нее с ума, и когда-нибудь мы увидим ее в музее.
   - Неужели ни у кого нет такой? И у Петровского тоже?
   - Нет, - мотнул головой доктор. - Но он мечтал о ней. Видел бы ты, как он на нее смотрел.
   - И в Москве нет? В столице нашей Родины? - не поверил санитар.
   - Москвичам она даже и не снилась. Там и коллекционеров-то настоящих нет. Так... мелюзга.
   - И в Греции нет? - Фантазия санитара перекинулась уже через границы.
   - Там, мне кажется, есть. В Греции есть все.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"