Аннотация: Вторая глава исторического детективно-приключенческого романа (название рабочее).
Глава 2
С самого начала Кронштадтского мятежа личный состав Петрогубчека жил и работал, словно в лихорадке. Облава следовала за облавой, аресты стали столь многочисленными, что задержанных уже не знали куда девать. Приходилось размещать по казармам. И в этом жутком угаре бессонных ночей, среди невероятного количества арестантов, необходимо было безошибочно ухватиться за нити, ведущие к заговорщикам.
Общее беспокойство питерских чекистов подогревало и то, что хотя заговор имел эсеровский окрас и, стало быть, непосредственно проморгало его отделение по левым партиям, угроза внутрислужебной расправы нависла над всеми.
И живым олицетворением этой угрозы были прибывшие в Петроград специально для расследования причин мятежа зампредседателя ВЧК Ксенофонтов и председатель Московской ЧК Мессинг. Сразу же по приезде они занялись полной ревизией деятельности Петрогубчека. Характер и глубина предпринятой проверки прозрачно указывали на то, что среди тех, кто будет назван непосредственно виновным в допущенном мятеже, окажутся и фамилии чекистов Петрограда.
Не ускользнул этот второй смысл происходящего и от сотрудника секретно-оперативного отдела Савелия Крылова. Однако несмотря на это, насущные проблемы последних дней заставили его отложить расследуемые им дела в долгий ящик. Времени не хватало даже на сон, отдыхал он урывками, целыми днями мотаясь по городу с не всегда понятными, а зачастую и вовсе не связанными друг с другом поручениями. Все это вместе взятое не только утомляло, но и сильно раздражало его.
Бессонные ночи давали себя знать. Скорее жилистый, чем худой, Крылов утратил привычную резкость и быстроту движений, а его серые глаза смотрели на мир тускло и без привычного огня. Сейчас ему, набегавшемуся на два дня вперед, хотелось просто немного бездумно посидеть в тепле и покое. Замотивировав попытку отдохнуть необходимостью составления обзорных справок по итогам вчерашнего дня, а заодно и сегодняшнего, он захватил с этой целью отведенную для допросов комнатку. Организовав себе два стакана горячего чая и придвинув слишком низкий для него стол к печке, Крылов приготовился немного подремать над бумагами. Но такой возможности ему снова не дали.
Дверь в комнату открылась, впустив шум из коридора и нескладного красноармейца, державшего в руках винтовку с примкнутым штыком. Боец выудил из кармана клочок бумаги и стал изучать его, отчетливо шевеля губами.
- Ну? - поторопил его Крылов.
- Вот, перебежчик из Кронштадта, сам на наши посты вышел. Велено к вам доставить.
С этими словами красноармеец откуда-то из-за косяка выволок облепленного тающим снегом мужчину. Крылов даже поморщился с досады - вот ведь дурень, бросает задержанных в коридоре без присмотра! Хорошо народу много, но вообще-то - типичная беспечность. Но вслух - из-за присутствия постороннего - ничего говорить не стал, подумав про себя, что за этот просчет надо стребовать с коменданта сахара к чаю - пусть подтянет свою команду.
Отставив чай и мельком глянув на список обнаруженных у задержанного вещей, он кивнул ему на лавку. Тот медленно подошел и сел, вежливо улыбнувшись Крылову. Высокого, как и Крылов, роста, перебежчик попытался принять изящную позу, но несоразмерность широкой лавки и невысокого стола этому помешали.
Дворянчик - так неприязненно про себя определил его Крылов. Савелий так называемых "бывших" не любил, и это было ответное чувство. Он, выслужившийся на германской войне сначала в унтера, произведенный затем в офицеры за боевые заслуги, так и не стал для них своим. Уничижительное "ах, этот наш самородок" за спиной и постоянное показное дистанцирование сослуживцев-офицеров в лицо - вот что предопределило его выбор в революцию. Тем не менее, Крылов признавал определенное превосходство над собой, фактически самоучкой, лиц "образованных". Поэтому неприязнь не переросла у него в ненависть, хотя он и сжился с ней, привычно деля мир на "наших" и "их благородия".
Крылов достал новый лист бумаги и начал допрос:
- Как Вас зовут, где родились?
- Заруцкий Николай Сергеевич, родился в 1895 году в Санкт-Петербурге.
- Проживаете где?
- Невский проспект, дом 72 квартира 18. Вход со двора.
- Занятие?
- Я инженер портовых мастерских.
- А прежде?
- Работал там же.
- В армии служили?
- Нет, у меня бронь была.
Крылов отложил ручку, показав тем самым, что он закончил с обязательной частью допроса и чуть менее сурово, ориентируясь на то, что перед ним перебежчик, спросил:
- Ну, что новенького в Кронштадте? О чем думают, чем живут?
- Да, собственно, с продовольствием плохо, - осторожно ответил Заруцкий.
- С голода, что ли, бежать решили?
- Да нет, у меня семья в Питере - жена, мать. С генералом Козловским и его, с позволения сказать, сподвижниками меня ничего не связывает.
- А сами-то привлекались к деятельности самочинного Временного Кронштадского ревкома, поручения какие-то выполняли?
- Нет, что Вы... Я сказался больным, да и собственно работа мастерских сейчас остановлена. Работники мобилизованы на укрепления острова.
- А где укрепляют, как именно?
- Да мне, пожалуй, мало что известно, практически ничего... Я сказался больным и на работы не ходил.
- Но все-таки Вы ведь инженер. Чтобы выбраться с острова Вам где-то пришлось пересечь линию обороны, так ведь? Как Вы вообще ее прошли, а?
- Я спустился на лед в районе пристани: там на постах стояли матросы первой бригады линкоров, они меня знали. Я сказал им, что должен произвести съемку и они, полагая, что я сказал правду, пропустили меня через пикеты. Я же стал потихоньку удаляться, при этом делал вид, что произвожу какие-то измерения, а во время смены часовых бросился на снег и отполз. Заступившая смена вообще не знала, что я на льду.
- Стало быть, пока не смогли уйти находились у них на виду?
- Да, делал вид, что размечаю линию колючей проволоки.
- Что ж, в течение этого времени должны были достаточно рассмотреть, что там они уже понастроили. Надо думать, как технический специалист, можете указать, как там и что?
- Да, конечно, конечно. По льду и у берега проложены линии колючей проволоки, на берегу - пулеметные гнезда. Работы проделаны в течение двух последних недель, раньше этого ничего не было. В этой части я, несомненно, смогу помочь. Смогу быть, так сказать, полезен...
Крылов довольно улыбнулся и придвинул к перебежчику один из стаканов с чаем.
- Вот возьмите. Горячий - от себя отрываю.
- Спасибо. Может я лучше исполню схему укреплений на бумаге? Словами описать все это довольно-таки затруднительно.
- Что ж, вот бумага и карандаш.
- Мог бы я сначала где-нибудь погреться? Пока шел - совсем замерз, видите, пальцы даже стакан не держат, не то что карандаш...
- Сейчас устроим. Товарищ, - обратился Крылов к конвойному, - отведи-ка товарища в
летучий госпиталь, пусть посмотрят, что у него с руками, не поморозил ли. Затем - сразу сюда.
- Спасибо Вам, - чуть поклонившись, перебежчик поднялся и вышел вслед за красноармейцем.
Крылов проводил его довольным взглядом. По первому впечатлению Заруцкий понравился ему, хотя и держался несколько манерно. Но особенно он радовался возможности получить схему укреплений хотя и небольшого участка, но находящегося в полосе наступления сводной милицейской бригады, с которой на штурм должен был идти и он сам.
Между тем конвойный вывел задержанного в коридор и повел в госпиталь.
И пока Крылов ерошил волосы на затылке, обдумывая какими именно словами он отразит результаты допроса в итоговой справке, судьба распорядилась так, что допрос завершен не был...
*
"Сейчас или никогда... Сейчас или никогда..." - лихорадочно думал Чернецкий, искоса поглядывая на сосредоточенное лицо конвоира, который шел не как обычно - сзади, а чуть ли не плечом к плечу с ним.
Особый отдел, как и многие другие воинские части, разместился в большой старой даче. Запущенный дом имел несколько лестниц, по одной из которых конвоир и повел Чернецкого вниз. И как только за ними закрылась тугая дверь в коридор, Чернецкий, сразу оценив безлюдность и тишину кривой лестницы, резко толкнул конвоира вниз, сбив его с ног. Тот упал и не успел подняться со ступеней, как Чернецкий прыгнул вниз, и его каблуки опустились на голову и шею зазевавшегося солдата.
Через несколько минут из дома вышел ничем не примечательный красноармеец, и, зябко кутаясь в слишком короткую для него шинель, побрел в сторону станции: Чернецкий, решив не задерживаться в Ораниенбауме, отправился в Петроград.
*
Бумажная работа была закончена, в итоговую справку за сегодняшний день Крылов внес и успешный допрос "Заруцкого". Теперь он просто тянул время, наслаждаясь теплом.
Чай уже давно был выпит, когда в комнату медленно зашла целая процессия руководства. Впереди всех шел начальник Петрочека Комаров. Скорость шествию задавал именно он. Кронштадский мятеж сильно ударил не только по всему Петрочека, но и лично по фигуре начальника. Прекрасно понимая, что руководит он последние дни, устав от ожидания неминуемого снятия с занимаемого поста он как-то стал сутулиться, медленно двигаться и отдавать приказы, как бы извиняясь за них.
На дистанции в шаг-полтора за ним следовали москвичи. Ксенофонтов с момента приезда практически всегда был рядом с Комаровым, наблюдая и оценивая его распоряжения. С ними проводил время и Мессинг, хотя он также руководил и прибывшим на подавление мятежа отрядом Московской ЧК.
- Чем занят? - как-то вяло не спросил, а скорее поинтересовался у вскочившего со своего места чекиста Комаров.
В ответ Крылов бодро отрапортовал об итогах только что состоявшегося допроса, добавив, что с минуты на минуту ожидает от перебежчика схему оборонительных укреплений на участке наступления бригады Рацкана.
Комаров вдруг исподлобья воткнул взгляд в лицо Савелия и сказал:
- Перебежчик ушел. Да и какой он, к хренам собачьим, перебежчик... Ушел, надо полагать, другие схемы составлять. Убил конвойного и ушел. А ты здесь его ждешь!
Воцарилось молчание. В иной день Комаров еще бы пораспекал Савелия, но не с московской комиссией на плечах. Поэтому Комаров просто рассматривал Крылова, который переваривал новость, в то время как Ксенофонтов изучающе рассматривал самого начальника, а Мессинг через их плечи вчитывался в справку о результатах допроса. Первым нарушил молчание Мессинг. С улыбкой обращаясь к Ксенофонтову, он прокомментировал произошедшее:
- Слабая бдительность. Поленился сам в госпиталь отвести - сапоги пожалел.
Крылов, уже тихо злясь, попытался ответить:
- Задержанных водит команда коменданта. Каждый делает свое дело.
Мессинг как бы улыбнулся горячности Крылова и, снова обращаясь только к Ксенофонтову, сказал:
- А кто должен был установить, что перед ним не перебежчик, а враг - тоже команда коменданта? Вот так понимают свое дело в Петрочека. Преступная близорукость.
Крылов почти перебил его:
- Было же указание центра относиться к перебежчикам лояльно!
Ксенофонтов повернулся к начальнику Петрочека и участливым голосом произнес:
- Партия учит нас не давать спуску врагам, под какой бы личиной они не скрывались. Но открыть врага не просто, нельзя применять такие же методы, как между товарищами. Надо уметь быть хитрым, подобно иезуиту. Но некоторые ваши сотрудники видимо никак не усвоят эту простую истину. И товарищ Мессинг правильно обращает на это внимание. Даже внешний вид агента ЧК может многое сказать о нем. А Ваши люди одеты как кавалеристы. Вот и у товарища такие же склонности - может быть ему лучше будет в армии? Сможет ли он исправить свою ошибку и вернуть беглеца?
Ксенофонтов выдержал паузу и закончил, со вздохом констатируя прискорбный для него факт:
- С такими замашками - вряд ли.
Комаров перевел тяжелый взгляд на Савелия и веско спросил:
- Ну что, сможет товарищ исправить свою ошибку? Отправляйся-ка сам за ним следом, и чтобы был найден и твой перебежчик, и те к кому он бегал. А со штурма я тебя снимаю.
- Ошибку исправить сможем, товарищ Комаров, - в тон ему ответил Крылов и стал торопливо натягивать полушубок. - И сможем, и исправим. А что до одежды - не для того мы эту бучу заварили, чтоб в дырявом ходить, - бросил он уже на выходе Мессингу.
- Партизанщина, - так прокомментировал его последние слова Мессинг. А Ксенофонтов почему-то потрогал протертый воротник своей гимнастерки, демонстративно выглядывающий из-под кожаной куртки.
Хотя Крылов и принял во внимание, что с трупа конвойного были сняты шинель и ремень, для розыска это мало что дало - городок был забит красноармейцами, и в преддверии штурма был похож на развороченный муравейник. Тем не менее, задача Савелию представлялась ясной и достаточно простой - к вечеру суета должна была прекратиться. Вот тогда-то беглец волей неволей окажется как на ладони. И ему останется либо где-нибудь спрятаться - что вряд ли возможно на переполненном войсками берегу, либо попытаться уйти обратно в Кронштадт. В последнем случае он окажется между цепью пикетов на льду и берегом, а значит - замечен и схвачен. Однако спустя несколько часов все эти надежды Крылова окончательно рухнули. Посыльный из Особого отдела нашел Савелия на берегу и сообщил, что еще до начала безуспешных розысков со станции в Петроград на санитарном поезде убыл высокий боец с привязанным к штыку пакетом, именовавший себя фамилией погибшего.
А еще час спустя, на снарядной летучке, Крылов, голодный и злой, выехал в Петроград.