Аннотация: Он не курил трубку, не пел пиратских песен, не напивался ромом и не рассказывал страшных историй. Просто сидел каждый день недалеко от причала, и смотрел. Старый капитан дальнего плавания...
В один из осенних вечеров, когда йодистый ветер особенно злобно трепал скрипучие вывески кабаков в припортовых кварталах, в порту появился старый капитан...
С тех пор он так и жил здесь.
Очень долго жил в порту старый капитан дальнего плавания. Так он и звался, хотя это ведь абсурд! Как он мог жить в порту, если его место в дальнем плавании?!
В одном из заброшенных эллингов, на дне старой как сам капитан шлюпки он спал, постелив потрепанный бушлат.
Утром, ни свет, ни заря, он поднимался, и оправлялся в к причалу, устраивался на бухте пеньковой чалки, оставившей на его некогда белых, парусиновых клешах неприличное пятно позади, и смотрел вдаль.
Он садился так, чтобы вся бухта была перед глазами, и сидел так целый день.
Он смотрел на матросскую суету, на гуляющих там и тут женщин, на грузчиков, таскающих огромные мешки и бочки, и молчал.
Целыми днями.
Примерно в полдень ему приносили поесть, и он съедал свой обед, не вставая с места.
Он не курил трубку, не пел пиратских песен, не напивался ромом и не рассказывал страшных историй. Просто сидел каждый день недалеко от причала, и смотрел. Старый капитан дальнего плавания...
Однажды в порт зашел небольшой парусник со скромным названием - "Белуга". Совсем небольшой кораблик, десяток матросов, шкипер и старпом.
Парусник был стареньким, даже ветхим, но такелаж был исправен, паруса прочны, а в медной обшивке поверх привального бруса, начищенной до зеркального блеска, отражались чугунные кнехты на пирсе и пара увечных якорей. Блики играли на этом кривом зеркале, и отражение наводило на смотрящего морок, словно не унылый портовый пейзаж виделся в нем, а дальние острова, проплывающие в дымке, пальмы, качающие туземными прическами под ветром и какие-то аборигены, бегущие вдоль кромки прибоя...
Парусник пришвартовался довольно далеко от капитана, но не укрылся от его глаза.
Мало того, те, кто знал капитана хорошо, сказали бы, что он взволнован.
Шкипер, сошедший со вновь прибывшего парусника, медленно шел по пирсу.
И старый капитан смотрел на приближающегося шкипера.
Расстояние между ними сокращалось...
Вдруг в руке у старика появился кортик, и стало казаться, что сейчас произойдет нечто ужасное.
- Ну, ну, - усмехнулся шкипер, и ни на секунду не замедлил хода.
Капитан молчал, глаза были холодны и не по-стариковски остры.
Старый капитан не выглядел жалким или напуганным.
Он вообще не выглядел стариком.
Шкипер подошел на расстояние нескольких шагов и остановился.
- Я узнал бы тебя и без этого, - шкипер кивнул на кортик.
Капитан, словно смутившись, повертел как-то эдак в руке оружие, будто бросить собирался и убрал под потрепанный бушлат.
Те, кто был поближе, а поблизости оказалось сразу несколько зевак, отметили, что это был не простой, а эдакий какой-то кортик.
"Это же ух ты какой кортик!" - рассказывал потом один из молодых матросов собутыльникам.
И те, кто присутствовал при встрече старого капитана и шкипера с парусника, подтверждали, солидными кивками, что все было именно так: "ух ты какой" был кортик, лучше не сказать.
Навершие рукояти тяжелое, словно каменное в виде белого глобуса с коричневыми прожилками.
И дракончик под глобусом в бублик свился, и хвост его оплетал рукоятку.
Лезвие под сорок сантиметров длиной, мутные пятна на бывалом металле, но ни щербинки на жале.
И, даже навскидку - великолепный баланс.
- Как поживаешь? - спросил шкипер, - как здоровье Анастасии Александровны. Не болеет?
- Нормально - ответил старый капитан - Ты, когда должен был придти? Восемь лет как проклятый сижу на жопе в этой дыре, в чем дело?
- Ни в чем - ответил шкипер - я тебе ничего не обещал. Я сказал - постараюсь. Но море есть море, тебе ли не знать.
- Море есть море... - капитан вытер глаза пальцем. - Море есть море, - заплакал он.
- Перестань, - шкипер оглянулся по сторонам и загородил капитана широкой спиной, - что случилось-то?
- Восемь лет жду. Восемь лет!!! Пришел тут... Каааак Анастасия Александровна, - передразнил он шкипера рыдающим голосом, - ведь не хотел же оставаться, а ты - дома побудь, мы быстро...
- Ну, будет, - преувеличенно грубовато успокаивал смущенный шкипер, - это ж только в теории пространство-время одиннадцатимерно, а миров-измерений-то как грязи в болоте. Вся надежда на то что Анастасия Александровна не подведет... И не подвела, мы здесь. Значит все путем.
- Да вот она родимая, - подрагивающей рукой старый капитан извлек откуда-то из внутреннего кармана массивные часы с эмалевым портретом величественной дамы на золотой крышке. - Каждое утро, как штык, ключиком чик-трик, заведу на восемь с половиною оборотов и к причалу...
Он нажал на пумпочку и крышка с портретом откинулась.
Едва ли у матросов нашлось бы достаточное количество междометий, чтобы описать эти часы подобно кортику.
У часов имелись четыре циферблата, в центре между ними - компас, а вкруг всего - зодиакальные созвездия, только не двенадцать их, а тринадцать.
- Великий мастер Букс умел подкидывать загадки, - восхищенно пробормотал шкипер, неотрывно глядя на часы.
- Да, мастер Букс был гений, а ты, Паша, сволочь, вот что, - уже беззлобно сказал капитан и спрятал часы.
Шкипер виновато улыбнулся...
- Ладно Михалыч, прости. Так получилось. Это ж у тебя тут восемь нудных лет прошло, а у нас всего шестнадцать часов, но таких, Михалыч, что врагу не пожелаешь, даже в запальчивости. Я ж на всех парусах... Ты ж знаешь!
Он приобнял капитана за плечи и повел к паруснику.
Очень медленно, в молчании, они дошли до шхуны, поднялись на борт, и исчезли в каюте. Парусник отдал швартовы, поднял паруса и пошел к выходу из бухты. Больше его никто не видел.
Ну, и что?
Бывает всякое...
В капитанском салоне старый и молодой капитаны опрокинули по рюмочке янтарной, маслянистой на вид жидкости. Глаза обоих увлажнились.
В воздухе повис пленительный аромат изюма и горького шоколада.
- Михалыч, - в сердцах сказал молодой, - я ж все эти шестнадцать часов думал только об одном. Ну, черт меня дернул вчера с Михалычем вахтами поменяться!
- Паша, - усмехнулся старый капитан, - я восемь, лет об этом думал! И знаешь, что надумал?
- Ну?
- Меняйся, не меняйся, а каждому непременно свою вахту стоять приходится.