Аннотация: Он вошел в бар с шумом и вызовом, резко с треском распахнув дверь, так что почти все девицы за столиками, большинством своим коровистые и низенькие, оторвали взгляды от своих кавалеров в пользу новоприбывшего...
Он вошел в бар с треском и вызовом, резко распахнув дверь, так что почти все девицы за столиками, низенькие и коровистые, высокие и тощие, брюнетки с усиками над верхней губкой и явно пережженные блондинки, широкозадые и узкобедрые, сверкающие золотыми зубками, крупные, ушлые, всякие, оторвали взгляды от своих кавалеров и уставились на новоприбывшего. Почти все девушки одеты были далеко не простецки, золотые серьги в ушах, золотые кольца, одно на одно, на пухлых пальцах. Все на девушках дорого, а вид дешёвый.
Мне показалось, его здесь знают. Бармен вроде бы как немного озадачился, нахмурился, рожа даже слегка вытянулась, но, поймав на себе строгий взгляд пришельца, фальшиво и широко заулыбался. Мужики за столиками напряглись, лица окаменели. Зато дамская часть зашелестела тихими, плохо скрывающими любопытство голосами.
Парень здоровый, широкоплечий, высокий, русые волосы зачесаны назад, смышленые небольшие голубые глаза, жесткий насмешливый рот. Его можно было бы назвать красивым, если бы не тяжелый квадратный подбородок, если бы не сквозило что-то пугающее во взгляде, что-то, что сказало мне, этот человек подвержен неожиданным вспышкам гнева. Он прошелся быстрым взглядом по полутёмному залу и остановился на моём столике. Я недавно пришел, успел заказать кружку пива, место напротив было свободно. Парень, слегка покачиваясь, направился ко мне. То, что здесь у парней такая походка, я заметил сразу, ещё в аэродроме, они ходят так везде, точно они все привыкли ходить по плывущей палубе, точно все они моряки. Одесса.
- Свободно?- спросил парень.
- Да, садись.
- Официант! - щелкнул он пальцами, небрежно отодвигая стул и валясь на него.
Шустрый малый, официант, галстук бабочкой на короткой шее, под длинным унылым носом тонкие усики, подскочил сразу же.
- Ты вот што, Семочка, гони живее, лады? Две кружки пива, мне и пацану, - он кивнул в мою сторону, - И сигарет.
- Я уже заказал пиво, не надо, - пробубнил я, чувствуя неловкость.
- Давай это, без мансов, бля. Угощаю, - остановил он меня царским жестом, - Ты в Одессе, сечёшь, пацан? Олег, - протянул он широкую большую руку, знакомясь. Рука на ощупь была шершавая, грубая, мозолистая.
- Глеб.
- Ты откуда? Приезжий видно. Говор не наш, не одесский.
- Двадцать семь. Два дня как развелся, - неожиданно добавил он, - Дурак был, - хлопнул он себя по лбу,- Женился, прикинь, сражу же после армии. Бабы - бляди, поверь. Не женись.
Я молчал, не зная, что ответить.
Официант принес пиво и сигареты.
Парень, видно, был расположен говорить, зал слегка притих, явно прислушиваясь.
- Я маляр, - заявил Олег, и уставился на меня, - А ты? Студентик, небось?
- Интеллигентик, значит, - парень насупился, поднял кружку с пивом, сурово меня изучая.
Две девицы напротив, наряженные, как новогодние ёлки, мерзко захихикали.
- Цыц, бабы! - рявкнул Олег, и смех тут же прекратился, - Вот и она тоже, интеллигентка.
- Кто?
- Моя жена. Бывшая. Пединститут кончила. А я - маляр. Понимаешь?
- Нет, - признался я, Ну и что?
- Вот и я её о том же спрашивал: "Ну и что?" Не женись, парень. Бабы - стервы. Все! - авторитетно повторил он.
С пивом он справился быстро и потребовал ещё... водки. Водку принесли ему и мне. Я пил. Что было делать? Рассказывать, что веду здоровый образ жизни, альпинизмом занимаюсь и вообще непьющий? Этого в Одессе делать было нельзя.
- Представь, - признался Олег, прикончив кружку пива и вторую рюмку водки, - Я - маляр, она - учителка, а после меня в доме все стены перебеливала.
- Зачем?
- Вот и я спрашивал, зачем? - Олег с силой хлопнул по столу ладонью. Кружки с рюмками подпрыгнули, задребезжали, - Всё по-своему хотела перевертеть, падла. Ты видишь какой я? Большой, правда?
- Да, не маленький.
- А она на тридцать сантиметров ниже - пигалица, с кулачками на меня бросалась. Первая начинала. Так и прёт грудью вперёд. Трактор. Шо, мне ей меж глаз жалко было засветить? Нет! Но пацан между нами прыгал, как мячик, ревел, мамку защищал: "Папка, не убивай мамочку!". А что ты, стерва, лезешь на меня с кулачками-то? Интеллигентка! - Олег презрительно сплюнул,- Шо ты замуж пошла, спрашивается, если меня человеком не считала? Она институт кончала, а я стены по частным хатам штукатурил, чтобы на жизнь заработать, прикинь? Я может поумнее её буду, да поинтеллигентнее. Вот я стихи сочиняю, хошь почитаю, хошь?
- Давай.
Но Олег тут же забыл про стихи:
- Официант! Ещё водки! Эх... Пару дней назад, прикинь, встретил я одну бабу. Она тоже откуда-то из ваших краев, из Сибири. То ли Симбирск, то ли Камаринск, не помню точно. Лет пятьдесят бабе, ей богу, не меньше. Блондинка натуральная, полная, красивая. Справная. На Иду похожа, ну, на ту, из Богатых, што по телику плачут. И носик такой же, уточкой. И годы её не дашь. Видно, конечно, што не молодая. Но старой тоже не назовешь. По сравнению с другими бабами её возраста, так просто молодцом держится. Мы с ней на настольном теннисе познакомились. У нас тут, знаешь, в каждом дворе настольный теннис. Я ещё пацанёнком играть пристрастился. Дед дружка моего лучшего, он во дворе большой стол поставил, сетку натянул, вот тебе и теннис. Чем не теннис?
А баба эта... Хорошо играла баба, полная, да шустрая. Подает круто. Чистенькая. Чего ещё надо? Ну и шо, что немолодая? Тем лучше, можно не трястись, что загремишь с её беременностью. Климакс у неё уже начался, понимаешь? Привела она меня к себе в комнатку, что у хозяйки снимала. Я тогда ещё не развелся. Была у нас с ней любовь на одну ночь. Даже смутила меня баба, малость. С чувством ко мне отнеслась, да с таким пылом, как молодая. Как девочка. Мила её звать, да. Кажется, Мила, если не забыл. Привык я что моя лахудра, интеллигентка моя, никогда так просто не даст, вечно из-за своей п... торговлю затевала. Долбала меня: "Чего я за Петьку не пошла? Ему папочка уже машину купил. В Торговый запихнул. Директором ювелирного сделал. Я, дура, за маляра простого поперла!". Забыла, что Петька тот её замуж не брал. Матом она меня, будь здоров, как крыла. Начнет верещать, всех святых выноси. И ну, возьмёмся мы с ней вспоминать друг дружке прошлые грешки, как мои носки после свадьбы воняли, и что её мама мне сказала, и что моя мама ей сказала, как попрем друг дружку попрекать, обязательно мордобоем кончается. И плачем нашего пацаненка. Сын мой мне как-то высказался: "Ты, папка, плохой. Дядя Петя в шахматы играет, а ты не умеешь. Мама говорит, нам такой папа на фиг сдался." Что заливала в уши ребенку, па-а-нимаешь? Тебя как зовут, а?
- Глеб.
- Глеб? Ну, да. Глеб. Ну, не стерва, а, жена моя бывшая? Скажи.
- Стерва, - согласился я, - А что с Милой-то этой дальше было?
- С Милой? Какой Милой? А-а, да. Переспали, значит, а на утро, смотрю, ревет баба. "Ты чего ревешь?"- спрашиваю. А она, оказывается, уже лет пятнадцать, как разведенная. Призналась мне, что все эти пятнадцать лет без мужика обходилась. Забыла, что это такое, вааще. А тут я. Завтра уезжает, говорит. Как назло. Шо, мне жалко для хорошего человека? Я б с ней сколько хошь ещё мог. Так она, вот беда, уезжать должна. Плачет так горько. Аж, за сердце щипануло. Ничего не понимаю. "Тебе со мной хорошо было?" - спрашиваю. "Очень!" - отвечает. И так нежно меня за волосы треплет. Ну, где справедливость на этом свете, скажи? Шоб я так здоров был, чтоб моя жена хоть раз так, да за волосы, да так нежно, прикинь. Не было, не было понимаешь? Она без любви за меня замуж вышла. Старше меня на полгода. Я в двадцать один женился, а ей уже двадцать один с половиной было. Старая дева, значит, понимаешь. Чтобы в девках не засиживаться, за маляра замуж выскочила. Петя её не брал, он из таких же, как он, блатных, невесту искал. Женился на какой-то мымре из универмага. Тощая, одни мослы торчат. Взять не за что. Зато, папа подходящий, заслуженный прокурор.
- А твоя жена красивая? - спросил я, приподнимаясь, чтобы достать свою кружку с пивом.
Но Олег махнул протестующе рукой:
- Сиди, чего там, я сам!- привстал медленно, низко наклонился над моей кружкой, постоял так с минуту, затем взял её двумя руками и с нежностью прижал к груди. - Да как тебе сказать? - с едкой горечью произнёс он, - Когда женился, казалось, что красивая. А щас, как посмотрю на неё, бля буду, если совру, блевать от одного её вида тянет. Да я тебе про неё всё не сказал, эта стерва мне по-тихому с Петькой изменяла. Ну, не заслужила она пенделей? Не, ты только скажи?
- А чего Мила-то плакала? Не понял, - я помотал головой. Зал почему-то теперь слегка покачивался. Как палуба.
- Чего плакала? Слушай, я тебе это уже объяснял. Нет? Ну... Хорошо ей со мной было, понимаешь? Как она теперь без мужика-то обходится? Прикинь. Где справедливость? И вообще, развелась, до пятидесяти лет дожила и только сейчас, со мной до нее дошел весь кайф. Видно, никто её до меня так хорошо и с сердцем не трахал. Или х-я не нашлось подходящего? Х... его знает, вот что я тебе скажу. А моя бывшая... Может быть, и она к пятидесяти годам что-то сообразит? А-а? Ты как думаешь, пацан?
- Ты это, Олежка, кружку-то мою отдай, - попросил я.
- Люблю её! - и Олег ещё сильнее прижал кружку к груди, плеская пивом себе на рубашку. Затем вдруг с ненавистью и резко оттолкнул кружку и та юлой пронеслась по столу, стукнулась об пол, но не разбилась - стекло, видать, толстое, а, гремя, покатилась по полу, разбрызгивая остатки пива во все стороны.
Олег всхлипнул, с размаху опустился на стул и уронил голову на стол, себе на руки, - Люблю её, стерву!...
- Как?
- Вот так-то. Хрен его знает, как. Тоска, одно слово, - и он с шумом вздохнул, - Ну, что пошли, что ль? Помогу тебе до хаты добраться. А то, ночуй у меня. Я здесь, близко.
Я встал. И обнаружил, что стоять на своих двоих разучился. Ноги разъезжались в стороны. Как это я сам не заметил, что нагрузился?
1.01.2003