Гитлодеев Сергей Петрович : другие произведения.

Рецессивное доминирование

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

p; 
  
  
   Пролог.
  
   Прошлого примеры.
  
  
  Сказочный социально-политический уклад жизни с чарующим названием 'коммунизм', приход которого был обещан всем населяющим одну шестую часть земной поверхности индивидам к восьмидесятым годам двадцатого столетия, в указанный срок не наступил. Дотошные экономисты смогут без усилий доказать, что формула распределения плодов человеческого труда в соответствии с мало внятной формулой 'от каждого по способностям, каждому - по потребностям' при вечной аксиоме, априори утверждающей безграничность потребностей при вечной проблеме ограниченности ресурсов абсурдна в любом случае, и уж тем более в стране, изнуренной погоней за призраком звания сверхдержавы, каковой территория эта объективно не являлась (если не считать сверхъестественной возможность по мановению старого маразматика уничтожить человечество нажатием кнопки).
  Однако, даже в случае, когда бы фортуна вдруг повернулась к государству рабочих и крестьян передом, и всеобщее благоденствие внезапно снизошло на братскую семью народов, страна вряд ли приняла новые правила распределения товарно-материальных ценностей по причине несогласия одной очень важной для любого государства прослойки. Нет никаких сомнений в том, что элита, и так уже потреблявшая всё, чего ей хотелось, то есть фактически существовавшая в условиях коммунизма, не возражала против перемещения туда же остальной массы населения ( при условии сохранения собственных привилегий), также рад был такой телепортации и прочий народ, именуемый простым. Но существовало ещё незначительное по численности (но не по общественному весу) сообщество, находившееся между указанными выше полюсами. Миссия серединной прослойки во все времена состояла главным образом в том, чтобы, осуществляя связь между верхами и низами, при этом не допускать нерегламентированного перемещения человеческого материала вертикально вверх, дабы людям от рождения достойным не было там в вышине тесновато. Сама по себе элита, дай ей волю, не менялась бы тысячелетиями - на заре веков идеологи сегрегации в её тогдашнем выражении избрали эндогамию главным способом оградить семьи высших мира сего от дурного вливания некачественной крови. Такой способ действительно помогал не разбазарить нажитые богатства, хотя неизвестная на тот момент еще как наука генетика уже вскорости начала подкладывать уважаемым семействам свинью в образе ребёнка-выродка - уж больно противоестественны были для человеческой природы царственные кровосмешения. Необходимость разбавлять кровь была осознаваема на высшем уровне даже самыми ярыми сторонниками обожествления голубизны текущей по венам высших созданий жидкости. При этом никто не отрицал, что к подбору потенциальных доноров генетического материала необходимо подходить тщательно и въедливо. Возникшая среди наимудрейших наций традиция передавать принадлежность к числу избранных по материнской линии вовсе не несла в себе отголосков матриархата, как могло показаться поверхностным наблюдателям, но лишь имела целью оградить доступ к богатству семьи от индивидов с кровью грязных цветов, то есть сохранить семейный потенциал для существ избранных, передав его прямым своим наследникам по крови. Ведь, применив простую человеческую логику, легко уяснить, что для богатой и тем уже избранной персоны дети родной дочери являются внуками в любом случае, в то же время, дети сына - внуки лишь со слов невестки. При этом вечная страсть элиты к ведению войн не давала повода свести роль мужчины к простой функции осеменителя - этот фактор мудрые идеологи сегрегации сумели из конфликта интересов сделать движущей силой общественного развития, придав самцам духу состязательности.
  С точки зрения воплощенного в элите женского начала, античный Минотавр вовсе не был внеплановым плодом царской зоофилии, но напротив, одним из успешнейших за всю историю человечества национальных проектов. Ведь существо, обитавшее в конце Кносского лабиринта, было буквально быдлом благородным, причем в словосочетании этом оба слова являются ключевыми. Существительное констатировало формальное равенство возможностей практически для всех соискателей места под привилегированным солнцем, а также отсутствие необходимости иметь особые таланты либо навыки для получения заветного приза. В то же время благородство создания (в генетическом, а не морально-этическом значении определения) формализовало ограничения наполняемости социального лифта, ведь если поставить скотство главным условием возвышения индивида над толпой себе подобных, лифт этот будет перегружен и наверх не доставит никого.
  Миф о кровожадности доисторического получеловека-полумажора, вероятнее всего, выдуман лишь для устрашения обывателей: высокородной скотине не было резону пожирать людей в буквальном смысле, что, однако, не отменяло потребности в регулярных поставках человеческого материала в распоряжение твари, для обслуживания которой рабочая сила крайне необходима. Питательный процесс животного был, по всей вероятности, делом затейливым и трудоёмким, а логическое его завершение требовало участия оснащенного специальным инструментом работника. К тому же, не стоит упускать из виду благородство происхождения существа, что означало категорический запрет на обслуживание своих естественных потребностей. Случись несчастному созданию остаться наедине с собой даже при наличии пищи, оно вскоре утонуло бы в собственном дерьме, но вовсе не из-за отсутствия чистоплотности, а оттого, что высокое происхождение не позволяло убирать из-под себя. Также необходим животному потенциал интеллектуальный, а это означало, что наиумнейшие из прибывших с фекальными массами в буквальном значении этого словосочетания не контактировали, имея среди прямых обязанностей восхваление деяний твари и управление делами царского дома. И уж полным безрассудством стало бы поедать живьём привезенных на Крит особ женского пола, по крайней мере, до того, как выпользовать их для удовлетворения ещё одной естественной потребности организма скотины. Если принять как презумпцию изложенные выше факты, то нет оснований полагать, что привезенные для принесения в жертву молодые люди были несчастнее большинства своих ровесников-соплеменников, а еще вероятнее, что какая-то часть оставшихся вне орбиты царственного внимания испытывала к избранным чувство зависти.
  С точки зрения человеческой, избранные, разумеется, обречены были терпеть вечные унижения - ведь в их обязанности входило не только обслуживание тела животного, но и вечное умиление всеми аспектами его бытия и восприятие в качестве божьей росы всего, от животного исходящего. Действительно, постоянное внушение себе и прочим вокруг, что испражнения твари благоухают розами, полувнятное её мычание содержит крупицы идей настолько гениальных, что не всякому дано даже осознать их глубину, а также искреннее желание прекрасной половины избранных понести от быдла могут быть восприняты как патология психики. Однако, последнее заключение может сделать лишь человек в полном смысле этого слова, к тому же человек свободный, с его прямолинейными представлениями о системе ценностных координат. Не следует забывать, что на протяжении последних тысячелетий единственной формой существования человеческих сообществ было рабство - а оно иногда в течении одного поколения способно извратить психологию целых этносов и заставить массы мыслить, опираясь на постулаты Лобачевского. Тогда окажется, что целование любой части тела животного своего господина - вовсе не унижение, но способ для достойного выделиться еще больше - ведь в рабской системе лишь барин определяет степень достоинства холопа и дает последнему шанс. В то же время, скотское отношение к тем, кому в жизни повезло меньше, а также манера хозяина своего честного благородного слова в любой момент брать это слово назад не является ложью, но лишь умением жить, либо эффективным управлением. Способность женщины обратить на себя внимание твари влечет счастие наивысшее: передать потомку благородного цвета кровь, а это уже сделает наследника существом высшей касты. Для облегчения моральных страданий приближенных во все времена служили определенного химического состава вещества, способные без особенных усилий изменять сознание потребителя в нужном направлении. Различные виды дурмана избранными усердно поглощались, вдыхались, вводились ректально, внутривенно и внутримышечно, но самые изысканные виды дури проникали в сознание индивида без прямого контакта, через наставления непререкаемых духовных авторитетов. Наконец, глупо отвергать гипотезу, вовсе отметающую моральные страдания представителей ближнего круга. Все они, безусловно, имели человеческий фенотип, но нельзя исключать той вероятности, что где-то между звеньями цепочки ДНК была у них никому не заметная, до сих пор не идентифицированная генетиками хромосома, определяющая принадлежность к породе скотской, а в таком случае разговоры о моральных нормах, принимаемых людьми, вообще не уместны.
  Умение переместиться от задней части благородной скотины поближе к её же венценосному рылу всегда считалось в ближнем круге символом успешности, поэтому приближенные с хорошо подвешенными языками были у твари, как правило, в чести. С течением времени стало нормой похваляться не только количеством изничтоженного люда, но и преумножением материальных богатств - тогда в случай стали попадать созидатели. Правда, в рамках минотавроцентричной системы, мерилом становилась не эффективность созидания, а его эффектность. Та аксиома, что дураку не показывают половину работы, здесь бы не сыграла: существу с полубычьими мозгами наоборот следует показывать то, что при небольшой трудоемкости способно не отягощённую высоким интеллектом тварь впечатлить - тогда первый будет вознагражден щедро, последующим же ничего не останется, кроме как разгребать лажу уже не за самим минотавром, а за его успешнейшим прислужником.
  Традиционное для патриархального уклада пребывание женщин при гениталиях твари долгое время вызывало зависть у находившихся на низшем уровне пищевой цепочки мужчин, что, в конце концов, сделало возможным воплощение доктрины терпимости в вопросах морали и выход на арену социально активных сексуальных меньшинств. Но и женский пол, не довольствуясь ролью репродуктивного органа ближнего круга, с течением веков упорно влезал в штаны эмансипации. Перемещение избранных вокруг благословенной туши являло бы собой хитровыстроенный хоровод, движущийся без особых эксцессов, если бы не одно совершенно естественное свойство организмов млекопитающих: при обилии питательных веществ - а на недостаток предназначенной для поглощения биомассы из представителей ближнего круга пожаловаться не мог никто - гипертрофируется репродуктивная функция организма. Суровый майорат даже вторых сыновей обласканных судьбой родителей лишал доступа к кормушке - что уж говорить о бесчисленных сонмищах бастардов, байстрюков, ублюдков и выблядков, кто, ощущая в своих кровеносных сосудах жидкость отличного цвета, что не позволяла замарать рук физическим трудом, также к заветному корыту стремился. А ещё существовали сообщества формально воровские, верхушки которых голубизной крови похвалиться, правда, не могли, но ничем другим от представителей ближнего круга не отличались - в то же время похотливой элите было решительно наплевать, кто именно удовлетворит её совокуплением, а отдохновение природы на детях организационных гениев своего времени, да ещё манерность, чванство, жеманность мажоров всех времен делало более привлекательным поиск партнёра морганатического.
  Огромное количество претендентов на звание избранных с долей голубой крови в венах и без венозной голубизны диктовало необходимость не хороводить вокруг единственного минотавра, но наоборот, создавать скотоподобные объекты поклонения на разных уровнях и различных размеров, при этом для каждого микросообщества правила пестрели нюансами. И все равно места у заветной кормушки хватало не всем - так что дух состязательности никогда не покидал соискателей. Способы борьбы с течением веков менялись, но некоторые постулаты оставались незыблемы тысячелетиями, один из них - наличие как минимум трёх кодексов чести соискателя барской милости. Один из них применялся для общения избранного индивида с существами высшими, другой - для тех, кому не улыбнулось счастье приближенности к благословенной туше, третий, самый, пожалуй, сложный - для общения между собой - этот последний свод моральных норм, как ни один из предыдущих, нуждался в диалектическом подходе - в зависимости от степени приближенности визави к царственному телу. Такое же количество сводов моральных норм применялось избранными для отношений с потенциальными половыми партнёрами. Так индивиды мужского пола, не церемонясь с женщинами звания низкого, в то же время в отношениях с дамами высокородными являли примеры рыцарства и галантности, женщины же на всех этажах пирамиды, считая за наивысшее счастье иметь близкие отношения с достойным от рождения партнёром, самостоятельно домысливая его достоинства в том случае, когда таковых не было в помине, мужчинам менее благородным делали одолжение, давая шанс влиться в благородное семейство лишь за определенные перед собой заслуги.
  Издавна были подмечены как преимущества, так и недостатки коллективизма при восхождении на властный олимп: с одной стороны, группа всегда сильнее одиночки, с другой - разногласия между членами коллектива могли в любой момент сыграть деструктивную роль. Тем не менее, объединение, как впрочем, и размежевание, избранных индивидов, продолжалось беспрерывно. В определённый момент истории группы, стремящиеся наверх, решено было называть партиями. При всём разнообразии декларируемых целей, пестроте партийных знамен, и своеобразии персоналий, выполняющих функцию хоругви, реальных партий, разнящихся именно идеологией, во все времена и у всех народов было всего две: одна группа удовлетворенная существующим порядком вещей, то есть своим местом около кормушки царственной скотины, другая - считающая себя обиженными (разумеется, незаслуженно) и призывающая высшую справедливость восстановить, стало быть, жаждущая перемен. Примитивность мышления избранных индивидов дает основания полагать, что группа вторая, отодвинув первую и обосновавшись на хлебных местах, всегда переймет и идеологию предшественников, ратуя за стабильность и спокойствие. Несмотря на кровопролития при выяснении отношений между равноуважаемыми семействами, в вопросах глобальной стратегии развития человечества антагонизма никогда не наблюдалось. Мировоззрение, основанное на неэвклидовых постулатах, приемлемо было обеими политическими силами во все времена. Главным врагом у всего ближнего круга на протяжении веков оставался человек свободный, способный посягнуть на устои основополагающего принципа бытия, а именно рабства. Действительно, такой наблюдатель сможет легко заметить голый королевский зад, даже если и придворными и оппозиционными идеологами признано наличие покрывающего царственные ягодицы дорогого убранства. Человек свободный может похерить всю систему ценностных координат, выстраиваемую десятилетиями, а то и веками, идеологами обожествления скотства. Единственный российский император, заслуживающий, по моему мнению, называться Великим, рискнул в стране вечного рабства этот уклад своим указом отменить, чем снискал ненависть не только консервативной части ближнего круга, но ещё более - радикально настроенной его части, и под всеобщее молчаливое одобрение пал жертвой последних. В единстве целей двух 'ультра' нет ничего удивительного, ведь пассионариям не нужны были освобожденные народные массы, а нужны были именно рабы, правда находящиеся в собственности уже не представителей прогнившего класса, а в их собственности - это по прошествии полувека доказали духовные наследники радикалов, придумав формы рабства куда более изощренные, чем применяли сметенные ими осколки старого мира. О роли в истории вечно безмолвствующих народных масс следует судить вовсе не по агитационным плакатам и слоганам пассионарных партий. Как правило, массы индивидов выполняли функцию тарана либо колоды для пробивания стены(а скорее междуэтажного перекрытия ) социальной пирамиды. Инертность массы обретает невероятную разрушительную силу в том случае, если колоду раскачать - вот почему с каждым столетием искатели справедливости все осторожнее прибегают к последнему аргументу, стараясь сразу по выполнении возложенной исторической миссии зафиксировать взбунтовавшихся было смердов в положении ещё более противоестественном, чем предшественники - по счастью, аморфность масс населения делает эту принуждённость терпимой. Что же до идеологии, то здесь можно констатировать единство стада с пастырями из обеих партий, поскольку рабство дает рабу одно очень существенное перед свободным человеком преимущество: если человек свободный за потребленное собой платит сам, то за раба всегда рассчитывается его господин, требуя взамен такую малость, как личная свобода. То, что рабы, как правило, потребляют немного, а значит и размер дармовщины ничтожен, нисколько чернь не коробит, и в этом безусловная заслуга тех представителей ближнего круга, на кого возложена функция идеологов: добрые сказки, в которые верит быкоголовая тварь наверху, понятны и доступны и представителям черни: каждое низкородное быдло в скрытом от всех уголке своей мелкой душонки верит, что именно оно и есть избранное существо, и лишь тотальное невезение отделяет его от загона скотов, судьбой обласканных - в этом содержится еще один намек на всеобщее равенство и возможность усесться в социальный лифт, который доставит раба наверх без особых со стороны последнего усилий. Вера в реальность быстрого взлёта скрашивает серые будни обреченных вечно прозябать в подножье социальной пирамиды, но и элиту делает немного счастливее, вселяя твёрдую уверенность, что материальные блага, коими она распоряжается, достались ей по справедливости и её представители - достойнейшие из всех, ведь сумели в свое время воспользоваться предоставленным каждому шансом (фактор голубизны крови в последние столетия визуально отошёл на задний план, но, разумеется, не исчез вовсе). Страной рабов и господ легко управляют мажордомы, формально стоящие на втором плане, алгоритм управления обкатан веками, при этом и кнут и пряник и добрая (для достойных людей) сказка играют свою роль в государственном управлении. Левый или правый уклон, декларируемый в публичной политике, компенсируется управленческим противовесом, контролируемым ближним кругом. Вот почему, возвращаясь к советской империи восьмидесятых годов двадцатого века, желаемый и элитой и чернью социальный рай был недостижим: представители класса в советском понимании среднего, компенсируя социальность декларируемых программ, жили и взаимодействовали между собой по законам рынка, денежные знаки, хоть и называемые презрительно деревянными, всё же имели реальную силу, особенно подкреплённые ресурсом, названным позднее административным. Сообщество, именуемое советским народом, несмотря на кажущуюся абсурдность посыла, было в политическом смысле нацией - со своей элитой, средним классом и чернью, при этом выполнялось главное условие стабильного существования политической нации (при том разумеется допущении, что в государство собраны именно рабы, своим общественным статусом удовлетворенные): массы черни должны длительное время быть верными лишь своему господину, не дожидаться Юрьева дня с тем, чтобы найти себе барина подобрее. То предположение, что формально образовавшиеся после полураспада полувеликой державы национальные обломки не могут состояться ввиду отсутствия среднего класса является очередной сказкой для контингента, интеллектом не слишком отягощенного: средний класс, равно как и элита и, конечно же, чернь, остались на своих ярусах социальной пирамиды, поскольку места на всех её этажах продолжают передаваться по наследству. Ничего удивительного нет в том, что, предоставив верхушке общества право насладиться неограниченной частной собственностью, а низы опустив в суровую рыночную реальность, представители нынешнего среднего класса оставили для достойнейших своих представителей лазейку в социальное общество - система, балансируя, вновь доказала свою устойчивость и способность к самосохранению. Проблема случайно получивших государственность периферий состоит лишь в том, что все без исключения рабы(в том числе - наипривилегированейшие) не видят в местном самоуправлении своего барина, а продолжают выискивать себе господина в столицах метрополий. Именно наличие собственного минотаврика, пусть даже потешного на фоне скотов великодержавных, придает суверенитета территориальному образованию и делает его население народом или нацией. Всё это актуально, разумеется, лишь для сообществ рабских, но ведь история мировая настолько бедна примерами зарождения и длительного существования наций свободных, однако изобилует фактами перерождения вольных людей в рабов, что описание такой истории будет делом непосильным для автора, ибо потребует таланта сочинительского, носителей какого за всю историю мировой литературы можно пересчитать по пальцам одной руки, а вот история исканий и обретения своего места в новых условиях представителей старой прослойки - вполне посильна и достижима - для этого достаточно лишь быть внимательным и скрупулезным наблюдателем и не лениться увиденное вокруг себя записывать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Расчетный счет.
  
   Не так пани, як пiдпанки.
   Украинская пословица
  
   Глава 1. Дело мастера.
  
  Для человека, в поте лица своего добывающего себе хлеб, важно не только умение работать и уровень квалификации, но и тот круг людей, в составе какого он будет трудиться. Такой трудовой коллектив, что пересилит все невзгоды и напасти, складывается годами жесткого отбора и отсева. Начало каждой рабочей командировки ознаменовано, как правило, клятвенными заверениями в вечной дружбе членов бригады, но с течением времени бытовые мелочи, а еще больше - не оправдавшиеся надежды на большой куш подстегивают трудовые сообщества к внутренним распрям.
  Работать вдалеке от дома почему-то всегда менее комфортно, но прибыльнее. По крайней мере так говорится во всех объявлениях о найме. Дискомфорт связан с необходимостью делить ограниченное жизненное пространство с такими же как и ты товарищами-гастарбайтерами, а еще неотвратимостью труда совместного, который и объединяет и разделяет субъекты в равной степени.
  Второй месяц пребывания внутри такой склепанной наскоро перед отъездом бригады для бывшего харьковского частного предпринимателя Ромы Пестряка казался уже невыносимым. Судьба в лице безжалостной рыночной конъюнктуры сделала вовсе неприбыльной торговлю промтоварами на оформленном по закону контейнере 'Лоска'* (*Авторынок в Харькове). Обещанной в пылу предвыборной компании помощи от государства не поступало ни копейки, росли лишь долги, а бывший одноклассник давно уже звал на заработки в Россию - там заветная полторушка зелеными в месяц казалась реальностью.
  Однако, тридцатилетний искатель рабочего счастья, ничего ранее не слыхавший о такой области строительства, как вентилируемые фасады, но теперь уже освоивший многие стадии производственного цикла, начинал понимать, что не работа с минеральной ватой, не сборка лесов и не постоянное напряжение рук, не выпускающих перфоратор, является главным препятствием на пути к достижению цели, каковой есть завершение всех этапов работы и как следствие - расчет нанимателя с наемными рабочими, а то дерьмо, что именуется с недавних пор 'человеческим фактором'.
  Формальный неосвобожденный бригадир Андрей Черпаков с самого начала был с Романом в контрах - еще с тех пор, как последний потребовал отчета о том, как тратятся суточные: ушлый бригадир каждый вечер бывал навеселе, при этом деньги даже на пачку сигарет приходилось выбивать чуть ли не с боями. Выделить свою долю определенной суммой было неотъемлемым правом работника, Черпак на это, скрепя сердце, пошел, что и послужило причиной взаимной неприязни, под воздействием спиртного, употребление которого табуировано не было, перераставшей в негромкую ненависть. Одноклассник Богдан Плошенко - тот, кто подтянул Рому в далекую командировку, в технологии процесса разбирался значительно лучше Черпака и реально руководил работами, при этом договор был о равном трудовом участии и распределении зарплаты. Компенсировал свою излишнюю квалифицированность друг детства, оставляя за собой работы хоть и более ответственные, но менее трудоемкие, в иные дни вовсе не взбираясь на леса, что в свою очередь бесило Черпака - лидера формального, и последний также позволял себе вольности как то двухчасовой послеобеденный сон, невыход на работу после вечерних возлияний или походов в ночные клубы, каковые позволить мог себе крайне редко, лишь после выдачи авансов. Именно эти не очень регулярные проплаты, а если быть совсем точным - суммы траншей - стали причиной затухающей трудовой активности бригады. Выданные перед отъездом подъёмные (большинством рабочих оставленные дома родным) оказались единственной крупной выплатой. По прошествии полутора месяцев оказалось, что на заветные полторы тысячи еще даже не наработано по согласованным с начальством расценкам, выплачено на руки и в Харькове родным и того меньше, а ещё не переставали ползти слухи о том что их главный работодатель Влад Бандуренко, прозванный рабочими Лексусом - по марке используемого в Москве автомобиля - многих работавших на него 'кинул' с зарплатой, недоплатив обещанного, еще велись небезосновательные разговоры о наглой привычке шефа полученные за определенную часть работы деньги с одного объекта перенаправлять на выплату суточных и авансов работающим на другом объекте. Именно разговорам об этих со стороны начальства каверзах посвящалось начало каждого рабочего дня, сопровождаемое чаепитием и увещеванием Гены Прокудина по прозвищу Кудя о том, что кидают, конечно, везде, но как у Влада - ни в одной лавочке. Чем позже приступала бригада к производительному труду, тем меньше бывало за день сделано, соответственно заработки, и так не высокие, снижались. Сам Рома, до тридцати лет ни на стройке, ни тем более в командировках не работавший, был последним из тех, кто принимал всерьез Кудины провокации. В начале заезда для себя он считал главным - не отстать от более опытных коллег по строительному цеху, но теперь с каждым днем все глубже осознавал, что в бригаде выполняет чуть ли не основную часть работы: Кудя, помимо задатков профсоюзного лидера, отличался еще ярко выраженной рукожопостью, Бодя, и без того чувствуя, что прогадал с выбором объекта, в трезвом виде пребывал все реже - бухали, разумеется, вечерами все вместе, но утром некоторые любители продолжали, в то время, как сам бывший негоциант по утрам иногда превозмогая похмельный синдром самостоятельно, иногда прибегая к помощи баклофена, чудодейственные свойства которого познал еще в первой украинской столице, на леса каждый раз взбирался и положенное ему производил. Ошибочность своего выбора еще больше осознавал Рома, наблюдая работу на соседней захватке присланных Владом из Москвы троих харьковчан, которых революционные веяния смежной бригады обходили стороной. Игорек и Витя не то, что не были подгоняемы Димой - их бригадиром, казалось - они без указки знали, что им делать, в то же время Бодя менеджменту уделял времени все меньше, а без его чуткого руководства работа на глазах расклеивалась. Последней каплей стал отъезд неформального лидера бригады по вызову друга Сени к новому месту работы в Курск, при этом руководитель формальный - Черпаков - бразды правления в свои руки брать, казалось, и не собирался, также пребывая в расстроенных чувствах по поводу возможной невыплаты заработанного. Случись подобное к примеру, в Москве, вся бригада сквозанула бы вслед за шустрым Бодей (он, кстати, обещал узнать в Курске на счет работы для всех) но город приложения труда лишь формально считался Сибирью Западной, билет до белокаменной, не то что до дому, стоил рублями не меньше шести тысяч - таких денег у каждого на руках не было. Нет, суточные в размере двух российских сотен выплачивались регулярно, случались также и авансы, но деньги странным образом протекали у заробитчан сквозь пальцы рук. Во время разброда и шатаний в своей бригаде Рома принял тяжелое для себя решение, прежде чем открыто и честно сказать Черпаку: 'Главная моя ошибка - что я не с теми поехал' - и перешел в Димину бригаду. Там, казалось, совсем другая жизнь: не было утренних посиделок за чаем и ежечасных жалостливых завываний о том, что непременно кинут - такая вероятность и без слов давит на всех сезонных рабочих во все времена в любой стране мира, особенно не имеющих ни контракта, ни разрешения на работу, ни регистрации, ни медицинской страховки, то есть работающих 'на свой страх и риск'. Но сплоченный коллектив порой выполняет функцию лодки в суровом житейском океане. Дима - не чета Боде, который за последние десять лет ни разу по приглашению друга не съездил на отдых даже в Крым, пребывая в России на заработках - новый бригадир так и светился каким-то внутренним аристократизмом. Игорь часто повторял как заклинанье фразу 'Димон в фасадах -бог', и бригадир, участвовавший до тех пор в облицовке керамогранитом двенадцати объектов, никогда эту презумпцию не оспаривал. Он, единственный из всех, работавших в двух бригадах, не стриг волосы под ноль, одет был для гастарбайтера наилучшим образом (а расстояние, покрываемое на общественном транспорте от съемной квартиры до объекта, заставляло утром и вечером ходить не в рабочем). Когда облеченный полномочиями товарищ по бригаде начинал говорить, слушатель, даже не вникая в суть сказанного, понимал, что мысль глубока и актуальна, да и как не залюбоваться фигуристостью, осанистостью, в лучшем смысле породистостью нового друга. Двадцатитрехлетний Игорек был мотором коллектива, хотя порой и напрашивался - характер, как и Рома имел вспыльчивый, но быстро отходил. С подсобником повезло еще больше - житейский опыт и предусмотрительность тридцатишестилетнего Вити помогали в работе не меньше, чем Игорева прыть, иногда казалось, что работник, обслуживая бригаду и не поднимаясь наверх, знает все, что происходит на лесах. Отъезд Черпаковской бригады почти в полном составе сделал необходимостью 'добить' и оставленную захватку, но при хорошей организации труда выполнение этой задачи становилось реальностью. Пооперационное выполнение работы с каждым днем становилось все заметнее, а мудрые предки не зря говорили: 'Сделал дело - гуляй смело!'. На ежедневное пивко вполне хватало суточных, возле стройки нашел везде сующий свой проворный нос Игорь заросли дубаса, да в таком количестве, что один раз хватило сварить молочину, после каждого из авансов сам бог велел наведаться в один из расположенных неподалеку ночных клубов, где разудалые хохлы стали почти своими. А когда денег не хватало - они, почему-то как и прежде заканчивались внезапно - можно было взять - разумеется, заимообразно - у того же Виктора - еще одним достоинством старшего товарища было то, что последний не курил и не пил - следовательно, имел в своем распоряжении свободную наличку, а в клубе он бы умер со скуки. Работа продвигалась, хоть и не так споро, как мечталось, жизнь была если не прекрасна, то уж точно удивительна, освободившуюся после отъезда мокрофасадчиков комнату не заселили никем - а это открывало врата новых - в плане межполовых отношений с новыми знакомыми из клубов - возможностей, коими Рома первый всегда пользовался. Но главное - нашел он человека, который, являясь лидером формальным, был еще и авторитетом духовным для коллектива (для абсолютного большинства уж точно), и с кем дальнейшее прохождение по жизни вместе вселяло оптимизм.
  
   * * *
  
   В 1-Б классе 332-й Харьковской средней школы было по итогам первого полугодия пятеро отличников, но первым всеми признан Дмитрий Пруденко - его умение быстро читать, способность слово в слово запоминать сложные тексты из учебников, объяснения учительницы, а также высказывания прочих взрослых и серьезных людей поражали всех. Рослый и крепкий не по годам мальчик быстро стал гордостью всей параллели, а драка на одной из перемен с третьеклассником, завершившаяся безоговорочной победой молодости, стяжала уважение от пацанов много старших - порой даже дышащие после перекуров табачищем семиклассники приходили поинтересоваться, кто же навалял старшему себя на два года. Но преуспевать во всем суждено было маленькому Диме недолго: такая неприятная наука, как арифметика, трансформируясь с годами в математику, поставила на пути замечательного ребенка серьезный барьер: как оказалось, одной памяти для продолжения вундеркиндального взлета маловато, а способность к логическому мышлению была у мальчика, разумеется, не ниже средней, но и не вровень с уникальной одаренностью в запоминании больших массивов информации. Не теряя авторитета среди ровесников и старших товарищей, Пруденко классу к четвертому скатился на слабенькие 'тройки', при том, что интеллектуальный потенциал ему позволял быть и среди первых учеников. Но для этого необходимо корпеть над тетрадками и учебниками, а особенный мальчик привык первенствовать во всем и без особого труда, так что долгие часы самостоятельных занятий почел для себя делом унизительным. В двенадцать лет произошел с Димой случай, ставший для него знамением, но какого другой подросток, вероятно, устыдился бы: на Конном рынке престарелой цыганке оставил он два миллиона купонов - довольно крупную для середины девяностых сумму денег, собранную сильной половиной класса для празднования 8-го марта. Но утраченная сумма не имела для мальчика особого значения - гораздо важнее было то, что поведала встреченная, как ему казалось, не случайно, провидица - а услышал Дима из уст пожилой и совсем незнакомой женщины четкое объяснение причины всех его неприятностей, связанных с формализацией статуса особенного, хоть и юного, человека. Именно это сочетание слов 'не такой, как остальные' заставило его перед вещуньей остановиться, а дальше, будто читая не написанный Димой личный дневник, поведала цыганка, что парню в жизни пока не везет, что завистливые люди не дают развитья его недюжинным талантам, что лишь настоящие друзья и верные подруги знают о том, что общаются с человеком, много выше себя, но даже они не осознают того потенциала, что таит в себе перспективная личность, но будет в жизни у Димы шанс, который и раскроет всю глубину его богатого внутреннего мира, самого сделает успешным, но для того, чтобы этот шанс от себя не отвести и удачу не спугнуть необходимо немедленно - через час будет слишком поздно - отдать скромной гадалке всего одну тысячу - она большего и не отважится взять с такого незаурядного человека - а остальную мелочь завернуть в бумажную двадцатку, а ее - в большего номинала купюру, потом все это в еще большую, всю кучу свернутых жгутом бумажек положить на руку гадалке и дунуть на зажатый кулак - тогда вся порча сойдет с паренька, а деньги, даже если временно исчезнут из поля его зрения, через короткое время непременно вернутся, да еще в куда большем количестве.
  Откуда могла незнакомая женщина знать о собеседнике практически все - иного объяснения информированности встреченной особы, чем сверхъестественные её же способности быть не могло, а то, что сила личности чувствуется на расстоянии, Пруденко хорошо знал - ему уже не нужно было драться, чтобы доказать свое место в школьной иерархии даже среди пацанов на три-четыре года старших его, а одноклассницы всерьез рассматривали его как потенциального парня наравне с выпускниками восьмилетки - а в таком возрасте девушки, как правило, обгоняют мальчишек на пару лет и одноклассников как особей противоположного пола не воспринимают. Не прикладывая особых усилий, Дима уже перестал вести счет своим сексуальным партнершам, когда еще не все ровесники распрощались с невинностью.
  Высокий рост позволял парню заняться баскетболом, а участие в команде - без особых усилий поступить в институт физкультуры - обилие 'троек' в аттестате не стало преградой. Однако, среди атакующих защитников слишком высока конкуренция, а если еще тренер прецизионен и субъективен в оценках отдельных игроков - пробиться перспективному спортсмену даже в одну из украинских команд практически невозможно. Формально отчислен был Пруденко за нарушение режима, хотя вел образ жизни много здоровее абсолютного большинства своих товарищей по команде, до двадцати лет даже не курил. Редкий косячок или хапок мокрого можно не считать, ведь 'дуют' практически все, и планом не подымишь регулярно, как табаком. Да и к спиртному относился с уважением - никогда не отказывался поддержать коллектив, но и меру всегда знал. Один из сокурсников всерьез увлекался астрологией, и по просьбе Дмитрия - вначале шутки ради - составил гороскоп. Однако, прочитав пророчества звезд, молодой спортсмен почувствовал в душе что-то, чего давно не испытывал ни перед ставшим почти регулярным сексом с новой партнершей, ни после затяжки косячка с отборной травкой. Слова об исключительной силе исследуемой личности звучали в унисон с предсказанием гадалки, а тот неоспоримый астрономический факт, что Марс расположился-таки напротив Венеры, а Солнце с неотвратимой непреклонностью входит в Водолея свидетельствовал о том, что Дима Пруденко в двух шагах от того, что вознесет его еще выше. Отставка в спорте немного расстроила молодого человека, но с таким потенциалом ему ли унывать, тем более, на горизонте замаячила не менее заманчивая перспектива. Брат тогдашней Диминой девушки Евгений Чмонько (на старших курсах уставший от плотских утех любимец дам склонился таки к моногамии) - без всякого специального образования лишь по рекомендации занял инженерскую должность в преуспевающей строительной компании. Протекцию составил их общий знакомый - еще на первом курсе вместе зависали в общаге Юракадемии. Однако, Дима решил, что родственные связи обеспечат ему более стремительный карьерный рост в той же фирме - руководила корпорацией мамина двоюродная сестра, а ему, соответственно того же колена тетка Анжелика Львовна. Полагая, что собеседование будет пустой формальностью, Дима пришел в офис прямо с пива - это был главный его прокол: пьянства строгая начальница не прощала никому. Взглянув в принесенные документы об образовании, родственница сухо сказала: 'В офисе ты мне не нужен. Могу порекомендовать человчеку, что занимается вентфасадами - сейчас это перспективно. Но пойдешь рабочим - руководителей там хватает'. Огорошенный таким нерадушным приемом, Дима даже не смог устроить скандала - и это пошло на пользу, избавив маму от необходимости после унижаться перед успешной кузиной, прося за сына еще раз. Однако, даже такой протекцией пренебрегать было глупо - последующие пять лет утепление и облицовка фасадов стали одним из объектов приложения Диминых сил. Украинский рынок строительства оказался на удивление малоемким, особенно после кризиса, а влиятельная ранее родственница под давлением интриганов- конкурентов вынуждена была от дел на время отойти. В то же время, налаженная семейная жизнь и рождение дочки понуждало молодого отца озаботиться поисками достойного дохода. Вот когда пригодились институтские связи - тот самый хваткий Женька, что ранее обошел Дмитрия в должности, уже имел выход на Москву и легально зарегистрированную там на брата фирму - туда и должен был выехать Пруденко на работу.
  
  
  
   * * *
  
  
  Игорь Равлюченко в жизни старался не терять оптимизма, и хотя, несмотря на молодость, огорчений претерпел достаточно, веселый нрав всегда выручал. Последний год неприятностями был особенно насыщен. Ушла хорошая работа на демонтаже одного из бывших цехов ХТЗ - ушла глупо, из-за въедливости начальника охраны и отчасти - собственной жадности: величайшей глупостью было второй раз за день возвращаться через проходную за медью, но уж очень нужны были в этот день деньги, а на себя под одежду сразу тридцать килограмм не спрячешь, при этом тайник видел сменщик - вероятность найти полублагородный металл на следующее утро сводилась к минимуму. Природное умение общаться с начальством сыграло наполовину: делу ход давать на стали, но на территории завода настоятельно рекомендовали больше не появляться. Деньги, вырученные за тот металл, что вынести удалось, до семьи не дошли - да и не стало бы их на решение всех материальных проблем. На питание хватало получаемых женой на карточку детских денег плюс ее же небольшой зарплаты, а нужно было еще на лечение: врач-отоларинголог, осматривавший любимую дочурку, обнаружил у той воспаление среднего ушка, понавыписывал кучу рецептов и требовал повторно прийти через две недели. Жена воспринимала всерьез слова доктора, хотя друзья говорили Игорю - и здесь он больше склонялся к их компетентному мнению - что у врачей с аптеками договоренность, и должностные лица специально пугают несведущих родителей, выписывая дорогие препараты. Однако, несколько сот гривен, которых все равно на исцеление было мало, ушли не просто так - типу, у кого квартировал, нужны были они на плату за базу вперед, но он же дал информацию, ценою гораздо выше - вывел на Славика - работодателя, что и здесь мог подыскать работу, еще и возил на Москву людей. С работой в Харькове опять не срослось - по той же причине: не фартило Игорю в этот год с металлом, на этот раз алюминием - а может, с охраной теперь нужно делиться, отдавая чуть не половину. Но все это - крохи по сравнению с тем, что можно, как оказалось, зарабатывать за столь прозрачной границей. Если верить знающим людям, при такой расценке на керам, какую дает Славик в Москве, можно поднимать за пятьдесят бакинских рублей в день. Отсутствие опыта Игоря не пугало - тот же Славик дал координаты типа, все в фасадах знающего, проездные на двоих - а это уже признак серьезности намерений работодателя. С Димой -так звали типа - еще на Южном вокзале договорились держаться вместе, что бы не случилось - тем более, он уверял, что директор московской фирмы - брат его хорошего знакомого. Однако в Москве все пошло не совсем гладко. Авансы на питание, разумеется, выдавались, но те суммы, о которых говорилось в Харькове, не мелькали даже близко. Один только раз, включив старый обкатанный репертуар о необходимости денег для молодой семьи, удалось получить по сотне долларов каждому - но высылать домой такую малость смысла не было, а в киоске у метро так заманчиво поблескивал МР3- плеер - недосягаемая харьковская мечта, да и Дима, с которым Игорь советовался во всем как со старшим товарищем, обстоятельно заявил - 'Надо брать, деньги еще будут. Считать их дело неблагородное, а к людям достойным они сами липнут'. Ожидания вновь не оправдались, но удача от друзей все же не отвернулась - встретил Игорь на стройке старого - еще по прошлогоднему Киеву - своего начальника, который свел с путешествующим Москвой на 'Лексусе' Владом Бандуренко. Последнему рабочие оказались нужны, но не в Москве - ехать нужно в восточном направлении трое суток. Однако билеты обещаны были без промедления, также суточные, не выворачиваемые, как у Славика, из зарплаты, опять же по месту работы бесплатное жилье - а в Москве разочаровались к тому времени оба побратима - все указывало на необходимость выдвигаться в восточном направлении.
  
  
  
  
   Глава 2. За кабана.
  
  Вечные творения человеческой мысли замечательны своей многозначностью. Так по одному лишь из эпизодов Бытия приверженцы идеи исключительности еврейской нации могут найти подтверждение своей теории, резонно назвав египтян, не догадавшихся творить запасы продовольствия, низшими себя существами. Но и антисемиты имеют повод сказать, что понаехали, мол, жиды, и обратили в рабство вольных хлебопашцев. В то же время, человек, не придерживающийся убеждений радикальных, сделает свой вывод: если нация, тысячелетиями растившая злаки, не осознает, что за семью тучными годами непременно идет ряд лет тощих - её сыны не только обречены на порабощение, но такая форма существования, как рабство для них наиболее комфортна - ведь, что ни говори, рабы - собственность рабовладельца, и голодная смерть их - убыток для хозяина. А те, кто к будущему своему относятся легкомысленно, в любые века найдут себе пристанище под крылом доброго барина в виде живого товара, и поспособствуют этому, выступив посредниками, инородцы, или найдутся проворные из своих - особой роли не играет.
   Виктор Анатольевич Филимонов, будучи не воинствующим, но убежденным атеистом, Библию не просто уважал, он осознавал, что её изучение может дать исторической науке больше, чем тонны сомнительной подлинности артефактов, и посмеивался над добровольным затворником и несостоявшимся миллионщиком, изучавшим евангелие лишь один год из предоставленных в его распоряжение пятнадцати. Сам Виктор свободного, не омраченного необходимостью заботы о хлебе насущном времени имел маловато, чтобы погрузиться в пыль столетий, но достаточно для усвоения правил игры, царящих в современном ему обществе, своего в этом обществе статуса и возможностей своей же социальной миграции.
  Опираясь на прочитанное, а также с экранов и мониторов увиденное (а современные средства коммуникации уже развиты настолько, что любой желающий может получить всю необходимую ему информацию - по крайней мере, в энциклопедических и статистических рамках), человек средних лет был благодарен судьбе за то уже, что времена классического рабства канули в лету, да и в средней исторической перспективе был скорее оптимистом, опираясь даже не на информацию, полученную из всемирной сети и литературы, а лишь на собственный, а также родных своих людей, жизненный опыт. Отлично помнивший девяностые годы двадцатого века, Виктор мог констатировать, что, как бы там сегодня не истекали желчью говорящие с телеэкранов головы, а уровень жизни украинских граждан за полтора десятка лет повысился изрядно. Покойная ныне бабушка по материнской линии, при жизни не будучи ни диссиденткой, ни буржуазной националисткой, скорее наоборот - образцовым советским человеком - пережив упадок середины девяностых, все же сознавалась, что 'после войны было куда хуже, про саму войну вообще говорить нечего', про голодовку тридцатых никогда ничего не рассказывала, но и не отрицала приводимых в средствах массовой информации фактов, лишь подчеркивая неурожайность страшных лет. Итак, на протяжении последнего века благосостояние населения Восточно-Европейской равнины, пусть и скачкообразно, но неуклонно повышалось. Необычайной щедростью со стороны власть имущих, кои, в свою очередь являются во всех смыслах прямыми потомками эффективных с вождями вместо мозгов в головах менеджеров бурной зари столетия двадцатого, можно считать уже то, что взятому под свою опеку электорату потомки предоставляют не просто шанс на выживание (какого идейные предки подвластному себе контингенту порой не давали), но еще позволяют накапливать жирок капиталов, подтапливая который, также не применяют более кровавых методов.
  Законодательство, как правило, лишь формально писано для всех граждан универсальным, в то же время имеются постулаты, игнорировать какие не может никто. Это своего рода правила игры, выполняя которые человек, находящийся на любом этаже социальной пирамиды, сможет обезопасить себя от произвола властей и иных институций общественного воздействия. Есть, правда, в этой философии что-то премудро-пескариное, однако, индивид, возомнивший себя вхожим в круги, где ему по всему не место, не только не будет принят на более высоком уровне, но рискует еще и потерять природное свое обиталище. Вот почему место это нужно всегда помнить, если не хочешь в погоне за лишним потерять жизненно необходимое. Свод правил игры Филимонов всегда осознавал и выполнял, считая меньшим для себя злом минимальное общение с окружающим пространством. Кодекс поведения людей, проживающих в стране, что в данное время называется Украиной, достаточно либерален, чтобы не принуждать каждого быть законным буквоедом, ортодоксальность же мышления губит многие светлые умы.
  Опыт семейной жизни Витя, разведясь с женой после шести совместно прожитых лет, считал для себя скорее положительным - в смысле осознания того, что не стоит двум людям держаться друг за друга, если совместное проживание не дает каждому из них больше плюсов, чем минусов, улыбку судьбы видел он в отсутствии рожденных в браке детей - ведь ребенок может порой стать для молодой семьи склеивающим фактором, а нельзя представить существа более несчастливого, чем маленький беспомощный человечек, ставший заложником отношений двух людей самодостаточных и взрослых, кому претит совместное проживание.
  Одним из правил, установленных властью для населяющей территорию людской массы, есть пенсионное обеспечение лиц, утративших трудоспособность. Чтобы рассчитывать на такую поблажку от государства, гражданин обязан в молодости либо работать там, где прикажет страна, либо вносить в соответствующие фонды определенные суммы денежных средств. Работать на государство Виктор считал для себя большой глупостью, видя перед глазами пример собственных родителей: отец, чье трудовое участие в продукте современной ему страны превышало внесенную долю Витиной же мамы на порядки, теперь получал от государства пенсию лишь на несколько процентов большую, чем установленный законодательно прожиточный минимум, ниже которого выплат по старости не бывает даже у домашних куриц. А зная принцип преемственности власти (то есть, тот медицинский факт, что младшему Филимонову пенсию будут начислять дети, либо внучатые племянницы чиновников, облагодетельствовавших его же родителей), решил далекий еще до пенсионного возраста человек выполнять лишь минимально необходимые обязательства перед государством. Не так давно украинским законодательством установлен был пятилетний срок проплаты пенсионного страхового стажа, дающий право претендовать на пенсию в случае потери трудоспособности - именно соответствующая этому сроку сумма была внесена задним числом потенциальным пенсионером Филимоновым в кассу солидарной системы. Однако после срок обязательного страхового стажа подняли до пятнадцати лет. Витя относился к действиям законодателя с пониманием, в глубине души осознавая, что и это - слишком малая цена будущего своего пожизненного благоденствия, но внести даже её единовременным платежом уже не мог. Приоритетом украинского законодателя, как и во всех странах с недоразвитой демократией, последние десятилетия стала стабильность в той сфере социальных выплат, которая обеспечивала бы электоральную поддержку ставленникам властей - то есть в пенсионной. В течение нескольких лет подряд средняя по стране пенсия росла темпами, опережающими рост заработных плат вдвое. А это в соответствии с постулатами уже даже не экономики, а физики (закон сохранения) означает, что доля работающего при распределении продукта труда должна снижаться. Возможно, имей Украина колонии, или хотя бы постколониалиные территории, правительство без колебаний переложило бы тяжесть финансового бремени на туземцев, но вышло так, что остались в этой пищевой цепочке малороссы последними. Значит, выплаты привилегированным (с точки зрения современных идеологов) слоям населения можно было системно повышать, лишь снижая цену рабочей силы в собственной стране. Однако, законы рынка, опять же дублирующие естественнонаучные постулаты, говорят о том, что товар слишком дешевый всегда будет искать и вернее всего найдет покупателя с большей суммой денег в кармане. Такой товар как рабочая сила - мобильнее прочих, ибо неотъемлем от продавца - живого человека. Виктор Филимонов работать задешево не хотел, поэтому поиск заработков подальше от дома был для него естественен. Не подверженный воздействию идеологии, он согласен был даже работать - страшно подумать - в странах агрессивного милитаристского блока, настроенного к славянскому миру традиционно враждебно - чем снискал бы ненависть и презрение простых жителей Восточной Украины старшего поколения и злобную зависть их же прямых потомков. Но, если взглянуть на географическую карту, сразу бросается в глаза удаленность от Харькова Западной Европы, в то же время неисходимые просторы страны - великого северного соседа манят своей близкостью, а также отсутствием необходимости изучать язык межнационального общения. В молодые свои годы Виктор побывал на заработках в России дважды. Первая командировка была, хоть и денежной, но не сказать чтобы удачной - влияние ртутного состава, которым пришлось работать безо всяких средств защиты, отразилось на здоровье молодого парня. Однако, с другой стороны, тогда повезло Филимонову больше прочих членов бригады - никто из них не пережил роковую командировку дольше, чем на три года.
  Вторая поездка - уже после расторжения законного брака - на два года с перерывом в два зимних месяца - позволила купить гостинку общей площадью двенадцать квадратных метров со своим санузлом. Витя точно знал, что это жилище, по всей видимости - его последнее пристанище - он надеялся, что лет минимум на пятьдесят - понимая, что больше на такой рывок здоровья не хватит, а значит, больших денег на расширение жилплощади ждать неоткуда. Те редкие гостьи, что оставались у него на ночь, не были в восторге от апартаментов, совместное проживание на таком ограниченном пространстве вряд ли могло привлечь даже с серьезными намерениями девушку, зато как ладан чертей отпугивало охотниц выйти замуж за квартиру. Переселяться же в богатый дом Витя теперь уж точно не собирался (даже если бы ему чудесным образом представилась такая возможность) - хорошей прививкой от желания усесться не в свои сани стали шесть лет 'в прыймах' - проживание на снимаемой у тещиной сестры квартире Филимонов все равно считал пребыванием на чужой территории - за скидку в десять гривен на оплату аренды выгрызали мозги на сотни долларов.
  Еще один плюс был от малогабаритности квартиры - маленькая сумма оплаты коммунальных услуг. А также не было нужды у Филимонова тратиться на развлечения в том виде, какими их представляет подавляющее большинство населения постсоветского пространства. Спиртное не употреблял мужчина средних лет ни в каком виде по причине собственного алкоголизма. В молодости старался он принимать на грудь наравне со всеми, но остановиться никогда не мог. Позже семейная жизнь заставляла держать себя в руках, а после развода желание 'немного расслабиться' почти всегда влекло за собой выход из строя почти на неделю. Прибегать к услугам медицины либо гипнозу Витя не стал, и даже не из экономии, а лишь насмотревшись рядом с собой тех закодированных и подшитых, кто 'завязывал' против своей воли (в основном по настоянию семьи) - такие люди мало того, что сильно менялись психологически в период абстиненции, они еще довольно легко 'подбирали нужный код' и быстро наверстывали недопитое в продолжении месяцев в считанные дни. Итак, что бы ни вшивали тебе под кожу, и какие бы слова не нашептывал солидного вида гипнотизер - это всего лишь подстраховка для человека, твердо принявшего решение, либо дополнительные (и вовсе не эффективные) затраты для того, кто решение для себя окончательно не принял. Поэтому данная самому себе установка на то, что возобновить бесконтрольное употребление можно в любой момент, но этот 'штопор' будет точно последним в жизни, помогла, человеку на четвертом десятке жизненных лет стать трезвым алкоголиком.
  Отсутствие в уголовном кодексе Украины ответственности за тунеядство - явный пробел в законодательстве страны, избравшей удешевление товара 'рабочая сила' (пусть даже с самыми благими намерениями) стратегией на перспективу. Удерживаться на прежнем материальном уровне Вите было довольно легко, учитывая его невысокие запросы. Но с течением времени социализация раздробленного было общества подрубала и его благосостояние. Обосновавшись в своей гостинке, он тогда скорее интуитивно избрал путь наименьшего сопротивления с наибольшей сиюминутной отдачей. В середине первого десятилетия нового века большинство населения в свете роста доходов занялось ремонтом жилья. Имея навыки работы в строительстве, а также определенный круг знакомств, можно было наниматься на довольно высокооплачиваемые объекты. Опыт работы промышленным альпинистом в те годы очень пригодился Филимонову, а еще больше выручала готовность выполнять работы тяжелые, а порой и вредные работы - в те времена подружился Витя с болгаркой и кувалдой, когда приходилось осуществлять демонтаж бетонных стен, с лопатой и киркой на копке траншей, перенюхал немерено растворителя, на поклейке пластиковых труб и покраске металлических конструкций. Коллеги-подрядчики ценили грамотного и пунктуального - порой до занудства - члена команды. Табу на потребление алкоголя давало Вите не только дополнительное время, но и экономило денежные средства. Вскоре он стал замечать, что если не хвататься за все предложения, как голодный волк в овчарне, можно за три-четыре дня заработать такую сумму денег, что вровень с получаемыми на отдельных рабочих местах ставками, а если посчастливится работать не за копейки дней десять - еще и расширять свой бизнес, приобретая новый инструмент вместо морально и физически изношенного. Однако, остальные товарищи по коллективу вносить лепту в общий котел отказывались, мотивируя постоянной нехваткой средств на содержание семей, расширения не вышло, правда, и коллектив не распался, Виктор лишь заявил о своем праве избирательно подходить к выбору объектов. Еще несколько лет его не часто, но звали выполнять какие-либо работы, хотя от бригады люди все больше отделялись, польстившись на стабильность выплат у крупных работодателей. Да и рынок ремонтных работ обеднел заказчиками, в то же время в полку желающих подрядиться народу не убывало. Из жилищного кооператива, где Витя работал пару лет сантехником, уволился мужчина без сожалений - жильцы в своем абсолютном большинстве, хоть и не знали точно, в какую сторону закручивается вентиль, но убеждены были в том, что четверть ставки - слишком большая зарплата для человека, не желающего производить бесплатные ремонты внутри квартир, а тут еще в результате дрязг в связи со смещением председателя, новое правление постановило и эту копеечную зарплату урезать. Полугодовой опыт работы грузчиком в супермаркете не только показал зрелому человеку его место в социуме, но и внушил отвращение к работе в родном городе главным образом потому, что начальство - особенно низшее - ханжеством и себялюбием в разы превосходившее своих же российских коллег, искренне полагало, что, давая возможность заработать двести долларов в месяц, делают невиданное одолжение рабочим. Низкие зарплаты можно было компенсировать, таская втихую что-либо домой - к большинству рабочих зала и грузчиков подкатывали с такими предложениями сотрудники охраны - но это могла быть и спланированная провокация - ведь если воруют - нужно же кого-нибудь за это наказывать. В любом случае овчинка выделки не стоила, да и считал человек с жизненным опытом порядочнее для себя уволиться с той работы, где не устраивает зарплата, чем крысятничать, блюдя традиции совка. Виктор стоял перед дилеммой: цепляться за прочие (тоже довольно эфемерные) в Харькове вакансии или в третий раз съездить на заработки в Россию, чтобы иметь денежные средства в качестве подстраховки на будущее. Весы в определенную сторону склонило событие печальное, от самого мужчины никак не зависящее.
  То утверждение, что в странах третьего мира (или на новом сленге 'догоняющего развития') хорошо быть богатым и здоровым, известно всем. В Украине аксиому можно сократить, сказав лишь, что хорошо быть здоровым, а еще вернее, что плохо быть больным. В сфере социальной и уж тем более правовой выполнение индивидом определенных правил если не гарантирует ему полную безопасность, то, по крайней мере, сводит риски к минимуму, но здоровье человека - материя тонкая, зависящая от совокупности различных факторов, и на справедливость природы здесь редко приходится уповать. Порой ведущий самый здоровый образ жизни человек от обретенной вдруг или унаследованной генетически болезни сгорает, как свеча, а представитель двуногих, кого и человеком-то язык не повернется называть, убивая себя планомерно и целенаправленно, все же продолжает коптить небо долгие десятилетия. Виктор о своем здоровье, равно и как о чудесном в молодости исцелении, предпочитал не думать вовсе - по всем объективным показателям надлежало ему быть уже мертвым. Возможно, потому избегал он тех работ, где предварительно нужно было проходить медкомиссию, даже на флюорографию в последний раз ходил лет десять тому. Будь он человеком верующим, говорил бы: 'проживу, сколько бог даст', однако, из уважения к чужой религии имя того, кому поклоняется так много людей, без причины не называл, любой возможный недуг рассматривая как расплату за слишком бурную молодость. Беда подкралась совсем с другой стороны, откуда никто и не ждал. Наталья - старшая сестра Виктора - после очередного профосмотра пришла в родительскую квартиру, где проживала с детьми после своего развода- совсем потерянная и, казалось насмерть перепуганная. Сорокалетняя женщина отказывалась верить объективным результатам медицинского обследования и заключению медрадиологии. Уже позже, после изучения литературы и десятков специализированных сайтов сети в семье с робким оптимизмом повторяли заклинания, в которые так хотелось верить всем: 'Померки - не хоспис, а рак не приговор, если не упустить время'. Современное развитие медицины действительно шанс онкологическому больному дает, но шанс, разумеется, не бесплатный, причем основные расходы припадают, как правило, на первые месяцы интенсивного лечения. Родные, как всегда, оповестили Виктора о проблемах поздно - мог бы на зиму не увольняться из супермаркета. Сестру он навестил уже в хирургии перед операцией. Всегда сильная женщина, не привыкшая жаловаться на жизнь, и теперь не теряла, казалось, присутствия духа, первое, о чем посетовала - что не сходила, как обещала осенью с братом хотя бы на Барабашку * (*Вещевой рынок Барабашово - крупнейший центр мелкооптовой торговли Восточной Украины) - выбрать ему хорошего покроя и качества брюки. Сам Витя за модой даже в подростковом возрасте не следил, искренне считая, что главное в одежде - чтобы человеку в ней было вольно и удобно, а для окружающих важно не то, какого фасона тряпье, а чтобы было оно аккуратным, вовремя стиранным и не имело явных прорех - поэтому, если и появлялись на нем изредка обновки - исключительно под давлением старшей сестры. Только глубоко в глазах Наташи был не всем видимый испуг - точь-в-точь как пять лет тому назад, когда с осложнениями при диабете слегла мама. Никогда на Витиной памяти сестра ни о чем его не просила, и младшего брата всегда приучала быть человеком, а не канючащим пресмыкающимся, но сейчас увидел он, что даже сильный человек может поступиться принципами перед простым желанием жить. Прощаясь, брат с сестрой не вспоминали ни детства, ни последних лет, и - по каким-то суевериям - не загадывали ничего на будущее. Только об одном просила она на прощанье - зная, что теперь уже нет времени, требовала дать слово, что по приезде с заработков (все надеялись, что не позже чем через три месяца) Виктор пройдет все же медкомиссию, но тот под нос буркнул, уходя: 'Я лучше штаны себе куплю'.
  До болезни сестра всегда чувствовала Витино вранье - еще в пропитанную алкогольным перегаром молодость, когда ни родители, ни жена с тещей не замечали ничего подозрительного - точно определяла, который день тот 'в закваске'. Сейчас правда состояла в том, что Виктор медкомиссию все же прошел, вернее начал, но, получив на руки распечатку кардиограммы, даже со своим минимальным уровнем познаний в медицине понял, что с такой кривой разрешения на высотные работы по закону ему не положено, действовать же в обход закона он не умел, то есть не знал наверное, кому, какую сумму и через кого следует сунуть. Из-за этой неприятности пришлось отказаться от двух предложений работы в Киеве, куда без удостоверения высотника не брали. Сам Филимонов плохой кардиограммой обеспокоен не был - электроприбор показал отклонения еще в десятом классе, поставив крест на мечте о поступлении в летное училище, а с тех пор ухудшения самочувствия не наблюдалось. Заняться поправкой здоровья он, разумеется, собирался, но на сегодняшний день это было так же неуместно, как навязанная несвоевременно партии дискуссия о профсоюзах. Дома у родителей он выслушал традиционно-недовольное наставление отца, что сводилось как всегда к главной мысли: 'В тридцать пять лет люди уже свой бизнес имеют, либо должность занимают, и здесь зарабатывают хорошие деньги, а зачем ехать куда-то - непонятно'. Мама уже шестой год не вставала с постели, при этом была при полной памяти и в светлом уме - она, плача без слез, горько сказала: 'Ты у нас вечный хохол'. Племянники на дядин вопрос 'Что привезти из Москвы?' хором ответили: 'Приезжай скорее сам!'
  На этом недолгие проводы завершились, и вскоре Виктор Филимонов в составе группы из 18 человек выдвинулся в столицу некогда единого государства в распоряжение фирмы со странным названием 'Кнаус-групп'.
  
  
   * * *
  
  Уверение рекрутера в том, что полторы тысячи долларов - реальная зарплата для человека, никогда утеплением и облицовкой фасадов не занимавшегося, Филимонов всерьез не воспринимал, но на половину этой суммы все же реально рассчитывал. Поначалу уверенности придавало то, что некоторые имевшие опыт работ в означенной сфере строительства ехали с ним, с одним из 'корифеев' Саней Чубовым разговорились на темы промальпинизма - Чуб работал по Харькову с веревок и мокрые фасады и межпанельные швы, но с годами склонился тому выводу, что высотнику денежнее будет в России. Рекрутера Изяслава Михайловича Задунайца Чуб откровенно презирал, называя за глаза 'пархатым запорожцем' - бригадир над тремя за свой счет привезенными земляками финансовых обязательств перед Славиком не имел, но формально обязан был последнему подчиняться. Уже через несколько дней ушлый Чуб почуял неладное с московской конторой, а спустя неделю активно искал себе и своим подчиненным, перед кем имел моральные обязательства новое место приложения трудовых усилий с большей зарплатой. 'Своих' Чуб действительно очень скоро увел на другой объект, обещая забрать туда и Витю, как только выстрелят большие объемы. Если бы не призрачная, но все же перспектива - Филимонов давно бы бросил странную фирму - с авансов на питание, учитывая возможность экономии на сигаретах, денег на билет до Харькова скопить удалось быстро. Больше всего удивляло бывалого заробитчанина то, что объемы работ в распоряжении 'Кнауса' были, финансирование объекта федерального значения также велось, и даже если фирма создана была для того, чтобы отмывать сомнительного происхождения денежные потоки, почему бы еще не подзаработать на том, для чего она существует легально? Однако, прошедшие через списки человек сорок за месяц, помимо суточных, не получили ни копейки, многие из прибывших не вытягивали и недели, понимая, что оплаты, всего скорее, не предвидится. Это при том, что производственный процесс на самой стройке был налажен, несколько сот таджиков лили монолит, ограждая фасадчиков от возможных напастей лишь натянутыми сетками, на нижних этажах вовсю орудовали отделочники, да и керамогранит на соседних захватках, взятых конкурентами, постепенно делался - объемы 'Кнауса' были все в той же поре. Что отпугивало работников - излишняя управленческая активность мало соображающего в процессе Славика или непонятно откуда взявшаяся уверенность абсолютно всех, что не заплатят - однако, Филимонов, провисев на люльках месяц, установил для фирмы рекорд по продолжительности трудового стажа. При этом все начальство клятвенно заверяло всех рабочих, что деньги непременно зайдут, стоит только закрыть все объемы. Если бы не уверения Чуба, с которым контакт не терялся, что новые объемы на новом объекте уже вот-вот будут переданы ему как полноправному субподрядчику, давно бы уже вернулся Виктор, хоть и с позором, но все же домой. Тогда и подвернулась реальная возможность отъехать далеко за Урал с двумя своими товарищами по московскому несчастью. Дима с Игорем приехали немного позже, и среди прочих славиковых подопечных всю дорогу держались особнячком, но в определенный момент времени осталось во всей фирме лишь торе рабочих. Информация о возможностях собственного трудоустройства никем из рабочих в тайне не держалась, отсутствие разрешения на работу сильно ограничивало круг возможных работодателей, особенно в Москве, отдаленность от дома Филимонова не пугала. Во время обсуждения Владового предложения свой совещательный голос Виктор отдал за отъезд, заявив, что согласен выполнять в бригаде при более опытном фасадчике функции подсобника. Будущие коллеги на предложение на удивление быстро согласились, Дима сказал, что хорошо бы предложение работы еще раз за пивом обмозговать, а поскольку новый член коллектива не пил вовсе, попросил ссудить друзей небольшой суммой сотен в пять-шесть - вернуть обещали если не с аванса на дорогу, то перезаняв у родственников, коими у обоих товарищей, как следовало из разговоров, вся Москва кишмя кишела. Витя, собравший сумму, для возможного отъезда за свой счет домой, деньги одолжил, сразу отметив свойство новых друзей жить не по средствам. Однако, вхождение в любой коллектив требует смещения приоритетов от личного к общественному. Родственник Игоря, как оказалось, пребывал в командировке, а Димин дядя не имел времени подъехать проводить племянника в дальнюю дорогу, хозяин же 'Лексуса' на деньги не был очень щедрым - спасибо, билеты купил сразу - поэтому вторую половину дороги питались в основном мивиной* (*здесь и далее - вермишель быстрого приготовления любого производителя), которой затоварился Филимонов в супермаркете. С первых дней понял немолодой человек, для чего был взят в бригаду - но альтернативой было либо ждать от Чуба погоды без особой надежды, либо ехать пустым, как барабан, домой - поэтому в данных обстоятельствах видел он для себя в поездке меньшее зло, тем более, бригада с первых дней трудовым энтузиазмом была просто одержима. Именно этот энтузиазм, и высказанное в первый день Игорьком желание работать световой день - то есть с восьми утра до десяти вечера - поначалу немного пугали подсобника, но вовсе не тем, что не выдержит мужчина средних лет такого режима, а скорым снижением производительности труда. В молодости поработал Виктор во многих фирмах, где продолжительность рабочего дня была разной, и на основании жизненного своего опыта вывел он для себя закономерность, что оптимальный рабочий день летом 9 - 11 часов, причем приоритетнее нижняя граница интервала, а работать по 12 часов в сутки можно короткие промежутки времени, имея конкретную перед собой задачу и хороший стимул. Если же административным давлением установлен рабочий день с большей продолжительностью - имитировать трудовую активность перед начальством сил, разумеется, хватит, но рабочие в течении дня станут произвольно 'отвисать', выискивая способы отдохнуть, а не сосредотачиваясь на работе. Все это актуально, когда начальство с придурью и не в меру экономливое пытается недостаток рабочих рук на объекте компенсировать увеличением трудового времени в сутках. Но выступать с такой инициативой снизу - глупо по многим причинам, главнейшей из которых является визуальное удешевление перед работодателем собственной рабочей силы. Полулегальный хохол в центре Сибири - и так не бог весть какое цабе, а если он ещё выпрыгивает на задних лапках перед хозяином, как цирковая собачка - работодатель может без всяких проверок и испытательных сроков срезать зарплату процентов на двадцать. К тому же, целью всех рабочих, какие на Витиной памяти подкинулись на участие в таком странном спурте, было вовсе не повышение производительности труда, а желание, во-первых, выделиться таким образом перед начальством из толпы себе подобных, во-вторых, иметь после повод сказать своим уже подчиненным (а люди, не отягощенные интеллектом часто мнят себя наидостойнейшими карьерного взлета), что ведь мы в свое время пахали, и ничего - не умерли, значит, и вы, мол, тоже обязаны. Еще в начальной школе при посещение цирка отложилось в Витиной памяти больше всего выступление дрессированных собак. Наблюдательный ребенок заметил, что дрессировщик бросает кусочки сахара не тем особям, которые выполняют самые сложные трюки, а тем, какие лают громче. Именно об этом, а не про клоунов, воздушных гимнастов, жонглеров и номер с участием индийского слона рассказал он родителям. Отец покачал головой, сетуя, что сын не умеет замечать главного, мама же тогда с иронией сказала: 'Подрастешь - увидишь, что у людей все точно также'. В правдивости маминых слов убеждался после Витя не раз, наблюдая, как вознаграждение получают наглые выскочки, при чем к третьему своему десятку он уже точно знал, в какое время и с чем нужно подъехать к какому начальнику, чтобы выпросить желаемое, но также он видел, у кого конкретно будет отобран кусок - и не мог себе позволить пресмыкаться, выпрашивая лишнее. Но во всех коллективах при этом находились люди, кусок хватающие без раздумий.
   По счастью, в вопросе продолжительности трудового дня в лице Димы нашел Витя союзника. Но здесь увидел вскорости другую крайность. Бригадир почему-то считал себя представителем свободной профессии и искренне гордился тем, что выходит на работу не по звонку, а когда сам сочтет нужным. На первых порах почитал он необходимым выводить свою бригаду на рабочее место к восьми тридцати - это немного уязвляло смолоду привыкшего к дисциплине работника, но, наблюдая черпачиную захватку, где на леса взбирались в лучшем случае к десяти, и то в основном один Рома, осознал Витя оптимальность предлагаемого режима работы. В начале командировки заинтересовал Виктора довольно потешный со стороны метод общения бригадира с его непосредственным начальством в лице совсем молодого полпреда на всех строительных объектах города. Молодой Артур Коноваленко был во Владовой фирме в полном смысле средним звеном, причем в регионе пребывания единственным. Разговоры по мобильному с самим Владом оставались бесспорной прерогативой самого Димы. Странным в общении с начальством Вите показалась привычки бригадира всегда при планировании работы называть срок всегда меньший, чем требует трудоемкость работ. Если прежние начальники - даже освобожденные, а уж тем более работающие - всегда к оптимальному сроку старались прибавить пару дней, чтобы иметь задел во времени, то бригадир новый обещанный срок постоянно на те же несколько дней уменьшал. Это немного удивляло, поскольку производительность труда бригады - показатель легко рассчитываемый. Хвалиться неприсущей тебе скоростью - как перед девушкой хвастать своей вымышленной крутизной - актуально лишь в докоечно-ухаживательном периоде (который, благодаря сексуальной революции во многих случаях сокращен до нескольких часов), а при совместном проживании и даже ведении совместного хозяйства, когда партнеры изучили почти всю анатомию друг друга - смешно и глупо. Но к удивлению бывалого Филимонова, начальство в лице Артура каждый раз новые обещания принимало за чистую монету, что процесс выполнения задачи не ускоряло, но и санкций за несвоевременное выполнение трудовых обязательств не налагало. Со стороны это походило на ролевые игры опостылевших друг другу, но решивших любой ценой сохранить брак супругов - первое время Витя лишь улыбался с такой манеры общения с работодателем. Отношение со стороны местного начальства было благожелательным. Раз в неделю наездами бывал директор фирмы-генподрядчика Николай Филиппович Рудаков, в душе несомненно демократ, поскольку каждый разговор с малознакомым встреченным рабочим начинал словами 'Как тебя зовут?' - часто работавшему внизу Филимонову приходилось выполнять его замечания, тем более, что были они объективно справедливы и касались наведения за собой порядка возле захватки. Каждый день появлявшийся куратор Валентин обязан был по долгу службы контролировать качество выполнения работ, чем снискал ненависть всех работавших на керамограните, включая и местных - однако и его претензии были по делу - требовал проверяющий всего лишь четкого соблюдения технологии. Особенно въедлив бывал он, проверяя герметичность прилегания друг к другу матрасов стекловаты, иногда настолько распаляясь, что сам хватал кусок мягкой ваты и подтыкал в нужную щель, устраняя огрехи контролируемых им рабочих. По мнению последних, покрасневший нос куратора свидетельствовал не об аллергических процессах в организме, а о том, что дотошный управленец сует его, куда не следует. Рабочие-россияне не церемонились со своим начальством, повышая иногда голос на всех, вплоть до гендиректора, иностранцы же лишь изредка ругались со своим Артуром. Одна мелочь в самом начале командировки отвадила подсобника от ведения совместного с бригадой хозяйства: отношение к курительному табаку. Виктор бросил семь лет назад, до этого дымил как паровоз - одной пачки на день никогда не хватало. Именно потому во всех командировках остерегался он 'колхозиться' куревом - действительно, скидываясь даже вдвоем с человеком, курящим меньше, он каждый день будет последнего обворовывать, таская лишнюю сигарету из пачки. А еще на цену влияет марка сигарет - это также повод для возможных, хоть и не оглашаемых немедленно, но назревающих и позже непременно выходящих на поверхность конфликтов. В бригаде же новой пачка часто покупалась одна на всех, а бывали дни, когда вообще не покупалась в расчете на 'стрелецкие' - позволять себе такое, имея каждый день на кармане деньги считал человек для себя постыдным - вот почему в прошлые заезды, порой экономя на питании, сигаретами себя сам обеспечивал, не надеясь ни на кого.
  Ведение совместного хозяйства было Филимоновым окончательно отвергнуто после трехдневной попытки вести таковое: из общей кассы выделялась некурящему и не пьющему члену коллектива треть суммы, оставшейся после традиционного для ежедневной закупки пива - Витя сказал, что проще сразу делить сумму суточных на троих, тем более, что требования к питанию у членов коллектива были различными. Старшему товарищу по приходе с работы разведенная сверх меры мивина заменяла и первое и второе, а сваренная кастрюля пшенной или ячневой с соевой тушенкой каши - завтрак и наполнение тормозка в обед - друзья же настаивали на ежедневном приготовлении или первого или второго блюда, а на работе обязательно ходили в близлежащий гастроном. Дабы удержать от развала бытовой союз, Игорь внес предложение, что они с Димой будут, ради экономии, заваривать 'вторяковый' чай из пакетиков, но Витя улыбнувшись, заявил, что следует отличать экономию от говноедства - сам он пил чай всегда крепкий. Проживание на съемной с удобствами квартире давало возможность текущие запасы продуктов разделить по ящикам навесного шкафа. Это выгодно отличало периферию от Москвы, где квартировать довелось в вагончиках, скученных вокруг небольшого одноэтажного строения с удобствами и бесчисленным количеством крыс внутри - последних специально подкармливали из большого стоящего в центре импровизированного дворика корыта, ибо извести их было технически невозможно, а так они хотя бы времянки не оккупировали в поисках пищи. На новом месте по крайней мере четвероногих спутников человека не наблюдалось.
  Витя уже через неделю совместной работы стал для себя отмечать, что те участки, что ценятся по процентовке выше, разумеется требуют навыка рабочего, но скорость выполнения квалифицированных работ может быть контролируема в любую сторону надлежащим (либо безответственным) выполнением работ признанных малозначимыми. В течении двух месяцев учился человек, подрядившийся на вторые роли, делать целиком фасад, но учился главным образом не тому, как нужно работать - это можно узнать и из техпроцесса - а тому, как работать не стоит: замечая ошибки не только свои, но и признанного авторитетом бригадира, всеми силами пытался назначенный подсобником человек их не только исправить, но и упредить в дальнейшем. Еще в молодости замечал он страсть рабочих-корифеев на изрядной высоте за качеством особо не гнаться, а после, если сойдет и так - бахвалиться невиданной скоростью в руках, а если контролирующее лицо лажу все-таки обнаружит - сетовать, что контролер придирается к конкретному мастеру, ибо у других остаются незамеченными 'бока' куда более серьезные. На выправление иногда чужих, но большей частью - своих косяков уходит времени порой больше, чем если изначально придерживаться технологии. В данном конкретном случае наличие в штате заказчика куратора с красным носом, казалось, должно всю бригаду, выполнявшую большую часть работы добросовестно, заострить внимание на качестве выполнения операцию предыдущих с тем, чтобы последующие шли как по маслу. Но здесь встала на его пути препона субъективного характера, связанная со свойствами личности мелкого руководителя. Был последний во всех смыслах ортодоксальным представителем рабочей аристократии, в личном споре Пруденко нельзя было убедить ни в чем - он как стеной отгораживался не только от спорщика, но и от всякой логики. При этом иногда совершенно абсурдный порывы и Ромы и Игоря поддерживал Дмитрий безоговорочно - был он человеком ведомым и в коллективе и в паре. Все чаще засиживался латентный подкаблучник на утренних жалостливых чаепитиях черпачиной команды, податливый Игорь также не упускал шанса чуть расслабиться перед приложением своей вулканической энергии к работе. Однако был другой - вовсе не оригинальный - способ вложить начальнику в голову нужную мысль: в отвлеченном разговоре ненавязчиво, но логично объяснить какой-то посыл и больше не заострять на теме внимания. Довольно скоро бригадир уже общаясь с третьими лицами выдавал услышанную и в голове обжеванную мысль за свою. Хоть и не нравилось Филимонову строить из себя штирлица в таких обстоятельствах, когда помог бы простой разговор с логическими доводами - но иногда подверженность бригадира влиянию более сильной личности пугала непредсказуемыми последствиями, особенно когда затейливый Кудя выдвинул новую идею выбивания больших средств у жадного Влада. Поскольку не были иностранные граждане по новому месту проживания зарегистрированными, предложил неформальный гуру сделать следующий ход конем: в Харькове родные рабочих могут подать заявления в милицию о похищении людей - эта информация должна была так напугать работодателя, что даже пробудить его крепко спящую совесть. Именно теперь, по уверениям духовного наставника, правам человека уделяется большое внимание как в Украине, так и в России, и результатом такого малоадекватного наезда непременно станет выплата всей задолженности по заработной плате. Уже утром следующего дня Пруденко обстоятельно рассказывал изнывающим от похмельного синдрома авантюристам нелепость такой формы классовой борьбы - сам Филимонов в публичной дискуссии не участвовал, но во многом его стараниями ряды пассионариев дрогнули и авантюра умерла, не стартовав. Частенько вечерами в который раз рассказывал Виктор обоим коллегам, что сам за собой никого вести не хочет, поскольку в таком случае он должен был бы гарантировать всем членам бригады неукоснительное выполнение Владом его обязательств, а настолько в работодателе подсобник не уверен, но регулярные выплаты суточных, а также те суммы авансов, что попадали в руки рабочих уже делают их зарплаты сопоставимыми со средними по Украине, а если не накручивать себя на негатив и допустить, что фирма работодатель пусть не все, но большую часть заработанного выплатит по закрытию объекта, можно констатировать, что зарплата будет не в верхней обещанной точке, но и не ниже того минимума, на который лично он, выезжая из дому рассчитывал.
  Экономия на питании стала источником денежной массы, которая в карманах Филимонова не залеживалась порой и по его инициативе. Виктор сразу заявил и сослуживцам и начальству, что деньги ему (вернее обозначенным им самим лицам) нужны в Харькове, по месту же работы ему вполне хватит суточных, поэтому по получении бригадой аванса он может сразу (даже не получая на руки наличных) одолжить сумму кому-то конкретно или всем коллегам поровну, с тем, однако, условием, что его родные в городе постоянного проживания получат на столько же больше - это была бы всех устраивающая кооперация - он сам экономил бы деньги на пересылке, а товарищи, кому, по их же словам, не хватало денег на питание, а также необходимо было в обязательном порядке покупать носильные вещи, получат больше авансов - ведь именно на маленькие суммы выплат сетовали абсолютно все рабочие с украинскими паспортами. Первые полтора месяца джентльменский договор неукоснительно соблюдался: каждая третья из незначительных выплат обязательно направлялась в Харьков - там целиком была Витиным отцом получаема - ровно его доля плюс та сумма, которой ссудил рабочий своих товарищей. Но на втором круге по инициативе Димы третий транш в Харьков не ушел - Витя узнал об этом из факта раздачи денег по месту пребывания бригады. Коллеги уверяли, что следующий платеж непременно закажут на Харьков, но как раз сейчас до конца месяца - небывалые скидки в 'Спортмастере' на летнюю коллекцию. Филимонов навстречу товарищам тогда пошел, а следующая выплата, действительно высланная Владом в родной город была меньше обычной - весь долг перед ним покрыт не был. Потом в бригаду перешел Рома, и потенциальных заемщиков стало уже трое. Последующие недели три перед уикендами соратники регулярно занимали (исключительно из сэкономленных на питании денег) на гламурную жизнь - ходить в ночные клубы оказалось довольно приятным занятием - Витя продолжал надеяться на отдачу денег не ему, а его семье. Следующий аванс суммой еще меньше предыдущего, выплачен был по месту работы, и тут Витя уже, выйдя из роли валютного фонда, взял всю свою долю и отправил банковским переводом - комиссионные с маленькой суммы как правило того же порядка, что и с большой, но дома деньги очень нужны, а товарищи по работе, разумеется, не отказывались от своих обязательств, но также были уверены, что имеют полное право расплатиться по кредитам, когда Влад заплатит большую сумму в счет закрытия объемов, а бессовестный работодатель с выплатами не торопился. Еще Филимонов, не стремящийся быть в курсе финансовых операций существующего рядом сообщества, как человек не глупый и не слепой замечал, что усиленное питание, тряпки, и даже прогулки по клубам - отнюдь не единственная статья расходов, которая к тому же перестает быть главной. Слово 'бакла' в обед повторялось чаще, чем названия продуктов, в отдельные дни бригада финансировала свой обед по остаточному принципу. А еще узнал малосведущий рабочий, для чего ходят в ночные клубы - заматеревший и приодевшийся с авансов Игорек осведомленно заявил непродвинутому коллеге, что 'там люди клубятся'. Теперь в молодом гуляке уже было не узнать того запуганного существа, которое видел Витя в Харькове, работая по просьбе Славика два дня на временном объекте - школьный шалопай, опасающийся домашней порки и молящий не писать замечание в дневник - других ассоциаций тогда коллега, попавшийся на краже алюминия, не вызывал, - крупными слезами плакал, жалостливо выдавливая из себя, как молитву 'Не увольняйте меня, пожалуйста, у меня жена и маленький ребенок!' Наконец, откровением было, по мнению коллег, для отсталого мужчины известие, что слово 'скорость' имеет другие значения, кроме пройденного за единицу времени расстояние, а 'чек' выдается не только покупателям супермаркетов. Разумеется, специфически используемые препараты нужны были исключительно для того, чтобы не снижалась работоспособность после бурно проводимых ночей, однако употребление дорогих лекарственных средств уже ставило под угрозу расчет с кредитором. К тому же в разговорах Дима все чаще ненавязчиво подчеркивал существенную разницу в квалификации между подсобником и специалистом, особенно тем представителем уважаемой в рабочей среде когорты, кто сделал за свою жизнь больше десяти фасадов. По поводу квалификации у Филимонова было собственное, основанное на житейском опыте мнение, что любую рабочую специальность можно освоить максимум за два месяца - а если в течение означенного срока подвижек не наблюдается - конкретному работнику следует и вовсе переключиться на другую сферу деятельности по причине произрастания рук не из положенного места либо природной тупости. Претензий к исполняющему обязанности подсобника не предъявлялось, да и глупо было бы это делать, поскольку пребывал человек на рабочем месте постоянно, часто по утрам покидая съемную квартиру много раньше остальных членов бригады, которые переняли у бригадира отношение к режиму работ и взяли за привычку, особенно по отъезде Черпака со товарищи выходить на рабочее место порой и к десяти утра. Практиковались объявляемые Димой авралы, когда выходили на леса к восьми, а слезали в девять вечера, но, то ли сил, то ли желания у младших по возрасту членов коллектива хватало максимум на три дня, четвертый же ознаменован был, как правило, выходом специалистов на работу поближе к обеду и ранним уходом домой. Филимонов вспоминал, как в таком 'авральном' режиме (но без дней отдыха) пришлось отработать четыре месяца подряд, при этом первые недели три все двенадцать часов работы были продуктивными.
  Наплывы рассказов об исключительности профессионала-специалиста навевали Вите давно уже не болезненные воспоминания о семейной жизни. Сочетавшись законным браком довольно рано, да еще формально повысив свой социальный статус (перебравшись с Салтовки* (*Спальный район Харькова) в тещину квартиру в центре), молодой тогда Филимонов, даже без напоминаний со стороны матери своей суженой понимал, что материальная подпитка обретенной семьи лежит на нем - это было одним из подталкивающих к первой командировке факторов. По возвращении из Тюменской области Витя долго болел, так что значительная сумма в долларах, без проволочек выплаченная фирмой, семью порадовать не могла, особенно его благоверную огорчало отсутствие перспективы. Жена, обучавшаяся по контракту на экономическом факультете не последнего в Харькове ВУЗа, всю дорогу сетовала на непредвиденные расходы, связанные не только с оплатой обучения, но и, как сама говоривала, 'техническим обеспечением': нарабатывавшая за минимальную зарплату трудовой стаж молодая женщина не имела времени на выполнение письменных заданий - и приходилось каждый раз заказывать их квалифицированному специалисту. Однажды Витя, сидя дома в отсутствие жены, лишь с тем, чтоб убить время, следуя шаг за шагом наставлениям методички, решил означенный на обложке вариант на так сложной, сколько громоздкой работы по эконометрии. Пришедшая под вечер домой жена, увидав результаты труда всего дня, вначале посмеялась над незадачливым супругом, который, вместо того, чтобы искать работу, мается дома дурью, и созвонилась с решающим аналогичные задания опытным преподавателем-экономистом. Ученый муж отчитался о выполнении через три дня, за работу взял сумму денег, равную заработной плате молодого человека за неделю, а сверка двух трактатов не выявила никаких различий. Этот эпизод заставил призадуматься будущую экономистку - через день она принесла от одногруппниц не меньше десятка заказов. Поскольку варианты в основном разнились лишь цифрами исходных данных, уже через два дня все контрольные были Виктором решены - больше времени ушло на оформление: парень еще со школы имел жутко неразборчивый почерк.
  С тех пор и до защиты супругой диплома не слышал Виктор нареканий на свое тунеядство со стороны представительниц слабого пола, доходы даже позволили молодым отселиться на съемную (пусть и у родственников жены) квартиру - а фактор отселения от тещи спасал многие молодые семьи от преждевременного развала. Брался Филимонов за решение задач и контрольных, написание рефератов и курсовых проектов, пробовал себя также в решении математических заданий. В последнем, правда, не преуспел, но вовсе не из-за своей неспособности - как позже узнал, конкурентом в столь пикантном бизнесе был у него научный сотрудник мехмата того же ВУЗа, хранивший в памяти компьютера программы для решения всех типов задач, в то время как Филимонову приходилось решать с нуля. Однако, случись в жизни молодого человека какое-то чудо, и получи он возможность и свободное время для обучения в ВУЗе - непременно избрал бы математику, несмотря на любовь к экономическим дисциплинам, особенно к статистике, где за каждой цифрой в таблице виделась ему конкретная жизненная ситуация. В точных науках привлекала парня объективность отбора соискателей: какую диссертацию не написали бы за тебя научные 'негры', преподаватель всегда может на экзамене попросить испытуемого взять определенный интеграл не сложной на первый взгляд функции, как сразу обозначится уровень интеллекта студента.
  Вспоминалась же теперь не сама давно уже не близкая женщина, а особенность многих, кто формализацию своего статуса отождествляет с объективным превосходством. Сразу по защите дипломного проекта жену Филимонова резко к своему благоверному переменило - не сказать, что они стали ссориться чаще, не ощущал молодой муж и измены (изучив за годы совместной жизни характер своей жены, он точно знал, что не была последняя настолько хорошей актрисой, чтобы скрывать любовную связь на стороне). Даже применяемые в разговоре 'тещины тезисы' не указывали на источник негативизма: роль матери жены сильно преувеличена злопыхателями в анекдотах и побасенках. Некоторые в летах дамы и правда рассматривают брак своей дочери как сделку, заключенную на ярмарке невест, и, в том случае, когда продешевили, чем корить свою кровиночку, или признать равноценность сторон контракта (невостребованность столь деликатного товара в высшем круге и снижение цены до уровня платежеспособного спроса), куда комфортнее винить зятя в несоответствии завышенным амбициям. Тогда недовольство избранником собственной дочери (за исключением тех случаев, когда брак влечет невиданный для девушки социальный взлет) является таким же признаком душевного здоровья тещи обыкновенной, как розовый пятак и крючкообразный хвостик есть признаки здорового поросенка. Но когда теми же категориями начинает мыслить сама молодая особа - это первый повод задуматься о целесообразности дальнейшего совместного проживания - ведь если поставить, к примеру, непременным его условием заработок мужа в тысячу условных единиц, по достижении барьера всегда окажется, что рядом есть достойные мужчины, зарабатывающие тысячу сто. А в случае семьи Филимонова жена (не менявшая, кстати, в браке фамилии) еще каждый раз подчеркивала наличие у неё диплома, не вспоминая о том, что расчетная часть проекта выполнена и вся часть теоретическая написана и отредактирована мужем. Еще знал Виктор, что некоторые сокурсники жены, также его 'подопечные', весь текст 'своего' диплома не соизволили даже целиком прочесть - тем не менее, получили на руки об образовании документ, кое-кто и с отличием, а единственного своей благоверной одногруппника, чей диплом он мог уважать, не раз после Филимонов встречал на 'Райском уголке'*,(* 'Райский уголок' - торгово-офисный центр в Харькове, юридический адрес одной из фирм по набору персонала на строительные объекты в России), среди ожидавших отправки на монолит в Нефтеюганск.
  Самым тяжелым ударом по самолюбию бывшей оказался тот факт, что Витя сообщил ей о предстоящем разрыве за день до того, как она собиралась сказать ему то же самое. Но это не помешало после и ей и теще рассказывать по знакомым, что зять был ими с позором изгнан из честного семейства.
  Умея мыслить рационально, а также обладая жизненным опытом, не мог Филимонов не предвидеть такого развития событий, когда долги заемщики 'замотают': люди такого типа бывают непредсказуемы и эпатажны в мелочах, но в стратегических вопросах стабильность мышления подобных индивидов определяет предсказуемость их поведения. За возвратом текущих займов Филимлнов следил зорко, поклявшись себе, что пока он жив, больше ни одна полумажорная мразь не закрысит ни копейки из денег его семьи. Досадно было, что попался немолодой уже человек на такую дешевку, как экономия комиссионных банку, но еще обиднее то, что именно в эти летние месяцы дома, даже по словам родных - а те никогда не сообщали находившемуся в командировке сыну и брату самого худшего - денег катастрофически не хватало. Однако, у подрядившегося на работы вдали от дома зарабитчанина альтернативой - домой вовсе без денег - так поступить, верно, следовало в Москве, теперь же - закат сезона, выехать на новое место вряд ли получится, а Лексус, как ни честили его чайные революционеры, какие-то деньги выплачивает - и суммы выплат сопоставимы, а то и превышают возможные для Виктора заработки в других местах.
  Поэтому теперь ничего не остается, как заканчивать текущий объект, здесь же браться за новый, если навязчиво предложат. Пассионарии из родной бригады, на словах - в отсутствии начальства - против категорически, но по традиционной малороссийско-гастарбайтерской привычке в присутствии облеченного полномочиями прыть свою быстро уймут и длинные языки в специально отведенное место упрячут- это также предсказуемо, как и очередной поход в 'Сказку' или 'Зефир' в следующую пятницу. А поскольку оставался Виктор Филимонов для бригады настоящих специалистов, разумеется, не своим, но и не совсем уж чуждым элементом, дотянуть с ними до конца командировки было вполне посильной задачей.
  
  
   Глава 3. Два бригадира.
  
  Дмитрий Пруденко был уверен в своей способности разбираться в людях - тем больше нервировал его факт наличия в бригаде человека, присутствие коего считал он большой ошибкой, хотя третий работник на захватке был не лишним с самого начала, а по отъезде черпаков каждая пара рук на счету - еще предстоял разговор с Артуром о возможности оставить ребят с мокрого фасада для выполнения работ на керамограните. Дима не раз уже зарекался брать человека старше себя годами - лучшим материалом видел он ровесников и тех, кто чуть помоложе. Но случай Филимонова Виктора был особенный даже в его долгой строительной практике. Это при том, что по работе предъявить подсобнику было при всем желании нечего: управившись с делами внизу, поднимался товарищ и работал наравне с обозначенными специалистами, отсутствие бешенной скорости в руках сторицей компенсировалось неиссякаемой работоспособностью. В глубоком детстве подметил Пруденко особенность одного из немногих советских игровых автоматов, имитировавшего скачки на ипподроме: там по последней дорожке всегда скакал заданный программой 'лидер', которого почему-то легко было обогнать своей лошадью на коротком отрезке дистанции, но зато он никогда не спотыкался и не терял скорости - почти никому не удавалось обойти запрограммированного фаворита. Именно отсутствие ошибок в работе у подсобника больше всего раздражало всегда мягкого и флегматичного Диму. Витя не требовал указаний в работе, один раз в начале командировки объявив, что работать будет везде, где его труд нужен бригаде - и эти места устанавливал сам на удивление точно. Он ни в коей мере не шел наперекор бригадиру, скорее упреждая его же команды. Еще больше раздражала в человеке, стоящем ниже в иерархической лестнице, способность предсказывать поведение начальства - в средней перспективе, а также избирать правильный курс всей бригады. Опять же, Филимонов не отдавал приказы своему непосредственному начальнику, да и не имел таких полномочий, но казалось, мог спланировать работу подразделения на несколько дней вперед. Бесило умение точно подсчитать количество необходимого материала - хотя оно же выручало бригаду на выходных, когда местного кладовщика на работе не бывает. Раздражала манера одеваться - в кишки по моде двадцатилетней давности, но сказать, что подсобник по выходе в город одет неопрятно было нельзя. Раздражало то, что мужчина каждый день стирает собственные носки - среди соратников практиковалась привычка свою пару лишь понюхать и, удостоверившись, что стирать рановато, разложить аккуратно на просушку. Нервировала привычка мыть после туалета каждый раз руки, прокомментированная еще в первый день удивленным взглядом Игорька и наивным вопросом 'А зачем?', привычка в семь тридцать утра сидеть одетым в кресле возле выхода из квартиры, когда бригада еще только начинала разогревать завтрак - впоследствии узнал Дима, что вставал Филимонов и вовсе в четыре, готовил себе завтрак, тормозок на обед и еще оставалось время доспать часа полтора. Очень раздражала наличность, не переводившаяся в карманах формального подчиненного, но не потому, что зарился Дима на не своё, а оттого, что работодатель настолько не ценит квалифицированный труд своих подчиненных, что любой подсобник может сэкономить, питаясь мивиной, и быть в краткосрочном периоде на деньги богаче специалиста. Ну и что же, что кто- то у него там, дома заболел - это не извиняет занудного жлобства - вот Игорю тоже нужно собирать деньги на лечение ребенка - но это же не повод достойному человеку ущемлять себя, ограничивая во всем. Причин для неприязни было более чем достаточно, но главное, почему не мог воспринять начальник подчиненного за своего - отсутствие чувства коллективизма: всем давно известно, что не семья, и не личность, а лишь трудовой коллектив есть тем кирпичиком, из которых складываются сложные системы, и только когда эту аксиому осознает каждый член этого коллектива - тогда может вырасти из него настоящая бригада, такая, что их воспевают в балладах, сериалах, былинах и песнях, правопреемник древних рыцарских братств и казацких кошей. Этим чувством так и сиял Рома, занявший в иерархии бригады особое место, не боявшийся даже схлестнуться в словесной баталии с назойливой соседкой снизу - ей, видите ли, не нравилось, что порой летят из окна заселенной рабочими квартиры пустые бутылки и окурки, два раза получавший из дому просимые суммы денежных переводов - когда расходы членов бригады на имидж существенно превышали выплачиваемые авансы и одалживал всем своим без разговора - так радеть за товарищество может лишь существо воистину благородное; был шанс воспитать чувство это в молодом и не все еще понимающем Игорьке. И именно эту сущность категорически не принимал Витя, сразу заявивший, что его семья для него важнее работы в любых проявлениях этого действа, что работает он лишь для того, чтобы получить определенную сумму денег для оплаты того, что сам сочтет нужным оплатить, а отношения как в коллективе, так и с начальством должны базироваться исключительно на постулатах договора - формального либо джентльменского, что нормальные для данных конкретных условий производственные отношения связывают людей крепче и цивилизованнее, чем так называемые 'человеческие' отношения. Такой подход к производственному процессу так и подталкивал Диму подловить подсобника на каком-нибудь проколе, а после милостиво доказать приоритет отношений человеческих, но найти повода все не удавалось.
  Разговор на лесах во время очередного всеобщего исправления выявленных красноносым куратором огрех в работе окончательно разочаровал Дмитрия в приобретенном товарище. Говорил бригадир, обращаясь к части подчиненных, безоговорочно с ним согласных, в расчете на полную поддержку о взаимоотношениях с прямым начальством азбучные для всех истины.
   - Ты должен, прежде чем требовать хорошо оплаченную работу, показать начальнику, на что способен, проявить себя, заслужить хороший заказ...
  - Я начальству должен только то, что взял у него взаймы, - прервал поднявшийся на тот уровень лесов, где размещались специалисты, Филимонов. - А если на одной операции можно за то же время заработать в разы больше, чем на другой - значит процентовка неверно составлена, или вообще не учитывается трудоемкость - а где объективная оценка не срабатывает - всегда можно своим за красивые глаза совершенно легально надбавить - за счет тех, кому худший участок достанется.
  - Ты со своей колокольни смотришь, с уровня подсобника, а система строится на том, чтобы грамотных и квалифицированных мотивировать.
  - А кто уровень квалификации будет определять, - язвительно спросил Витя, - если начальство не всегда в процессе раздупляется?
  Дима оторопел - в рамках своей бригады он даже не предвидел такого вопроса, думая, что все знают, кто здесь наикомпетентнейший. Но и сомнения в осведомленности и квалифицированности прямого начальства его также коробили.
  - Ты же совсем не знаешь прямого начальства, Влада к примеру, не знаешь, какого он о тебе лично мнения, а говоришь такое...
  Ответ Филимонова морозом обдал кожу Дмитрия:
  - Я знаю мнение Влада о себе, - сказал подсобник таким спокойным голосом, будто несколько минут тому с шефом говорил по телефону. Такого предательства Пруденко представить себе не мог - по всем неписанным правилам кроме него с Лексусом общаться не должен никто. Все остальные также с недоумением посмотрели в сторону подсобника - тот, немного помедлив, снял камень с души непосредственного начальника:
  - Начальник подчиненного оценивает зарплатой - я знаю свою на сегодняшний день зарплату - могу выплаты за весь заезд разделить на число отработанных дней, могу рассчитать в день, могу в месяц - пока сумма меня устраивает - я на Влада, или на любого работодателя работаю. И если он меня до сих пор не уволил - значит и его моя работа устраивает.
  - А как ты перспективу себе представляешь в этой фирме - если наберут некомпетентных на будущий год - согласен с ними на равных работать?
  - Я о перспективе даже сам смогу судить только по концу сезона, когда весь расчет получу, а уж тем более говорить об этом. Сейчас меня устраивает та зарплата, что я получаю.
  - Значит ты не хочешь резко увеличивать свою оплату труда, стать настоящим специалистом при других подсобниках?..
   - А её не увеличишь в рамках этой фирмы резко, кроме как если у другого работника часть зарплаты отобрать - что ты предлагаешь руками Влада сделать.
   - Выходит по-твоему, просто работать из года в год по той же ставке? А ты знаешь, к примеру, сколько за квадрат Владу закрывает генподрядчик?
   Филимонов, не задумываясь парировал:
  - Я знаю, сколько Влад платит нам, и еще знаю, что он своей доли нам ни копейки не уступит. А увеличится доля может за счет того, кто ниже в иерархии, новых то есть - как в пирамиде .
  - Но ведь это правильно, нормально для всех таких фирм!
   - Я не считаю это нормальным, хотя, раз изменить не могу, придется принимать такое условие, пока здесь работаю.
   - Ты слышал про человека, который зарывал в землю талант? - с довольным видом победителя в словесной баталии произнес Пруденко. - Так это про тебя, ленивый человек.
  Витя улыбнулся, не став заострять на том, кто из присутствующих отличается ленью, но заметил собеседнику что притча на самом деле рассказывала о трех рабах и отношении каждого к своему социальному статусу, и именно третий из персонажей, сравнением с кем его пытаются пристыдить, повел себя с господином своим как равный с равным, вернув лишь то, что от заимодавца получал. Еще сказал запутавшийся, видимо, по жизни работник, что равенство людей заключается не в том, чтобы тратить на атрибуты одинаковые суммы денег, а тратить лишь то, что может себе позволить и не больше, а независимость возникает, если личность все свои обязательства выполняет, требуя того же от социального контрагента, в то же время, любая подачка, данная сверх договоренного, и делает получателя рабом.
  На такую глубокую степень тараканизации головы подчиненного Дима даже ответить сразу не нашелся, сожалея лишь о том, что до сих пор не представилось случая доказать человеку никчемность его жизненной позиции. Но вскоре случай, казалось, благоволил бригадиру. Отъезд домой, в подтверждение трехнедельной давности предсказания Филимонова, во времени отодвигался до закрытия следующей захватки. Была она разделена вертикалью на две обособленные части - к тому времени в распоряжение Пруденко перешли еще двое не уехавших домой рабочих - бригадир предложил Филимонову взять втроем обособленную половину захватки, и показать, на что способны настоящие подсобники. К превеликому своему удивлению, получил он согласие от бывшего подчиненного, теперь, стало быть, конкурента - и на облицовке керамогрантитом нового здания делового центра вместо одной бригады из шести человек заработали два коллектива - по трое рабочих в каждом.
  Монтаж строительных лесов закончили почти одновременно, и то потому, что 'подсобники', подгоняемые своим бригадиром выходили каждый день на захватку к восьми утра - Дима продолжал выводить уважающих себя людей чуть попозже. Неумный, хоть и немолодой человек даже не стал запоминать московский телефон Влада, объявив, что ему и Артура координаты нужны лишь для утрясания организационных моментов. Дальнейшее развитие работ на зеркальных и равных по квадратуре захватках не могло не радовать глаз и душу настоящего специалиста: Филимонов слишком долго возился, отбивая отвесом и проверяя шаблоном каждую вертикаль для установки предназначенных для удержания оконных откосов аквилонов, и с каждым горизонтом (по верху и по низу окна) долго сношался, выставляя с помощью гидроуровня и промеряя теми же шаблонами. В результате, когда Димина бригада уже приступила к установке самого керамогранита, на Витиной захватке только заканчивали ставить профиля. Не сказать, чтобы скорость работы специалистов в разы превышала аналогичный показатель менее квалифицированных их товарищей, но разница была видна невооруженным взглядом - это давало повод словесные нравоучения аргументировать, а еще можно было расслабиться и объявить сразу два выходных подряд - в пятницу и в субботу можно было закатиться в 'Русь' на всю ночь, а днем есть у кого перекантоваться в общаге полиграфкомбината. Как водится, понедельник стал также не совсем рабочим днем, но задел был велик, шансов догнать у подсобников, казалось, нет вовсе. И тот факт, что бригада Филимонова за время отсутствия более опытных конкурентов установила все 'железо' на окна тоже не очень расстроил Диму, скорее удивил. Сам Витя объяснил, что, выставив оконные аквилоны в строгом соответствии с размерами обрамления, указанными в чертеже, он избавил монтажников от необходимости подгонки каждого откоса - можно было внизу наклепать их стандартными и при установке подгонять лишь глубину. Также ускорила работу на конкурирующей захватке стандартизация расстояний между боковыми откосами по всей вертикали: Филимонову не было нужды заказывать каждый рез обосновавшемуся внизу помощнику с плиткорезом, как это было у Димы, а заготовить рассчитанных размеров резы и поднимать их для установки пачками, как и целую плиту - к удивлению специалистов, резы ложились, не требуя подгонки. Все это не вывело бы бригаду Филимонова вперед, возможно, лишь позволило догнать квалифицированный коллектив, но злобная фортуна повернулась к последнему далеко не лицом из-за архитектурных излишеств проекта. Согласно чертежу, по прихоти дизайнера в строго определенных местах стандартная (размером 60х60) керамическая плитка и ее резы были заменены вставками из огнеупорного стекла, производимого исключительно на заводе в Новокузнецке - вставки имели размер нестандартный и подача необходимых данных, а также ответственность за их достоверность лежала на бригадирах либо прорабах. На всем фасаде здания, включая те захватки, где работали местные, практиковался метод измерения 'по факту': места вставок обходились плитой, после производились замеры, шел заказ - в течение недели стекло определенного размера с предприятия приходило в распоряжение керамогранитчиков. Такой способ замедлял процесс, главным образом за счет работы на верхних этажах: леса порой простаивали лишние дни в ожидании всего лишь нескольких черных стеклянных прямоугольников. Филимонов на свою захватку заказал стекла заранее, основываясь на данных чертежа - лишь когда пришел заказ, хватились, что отступил новый бригадир от общепринятого, хоть и нерегламентированного принципа. Простое удивление местного начальства, подогретое накрученным Димой перепуганным Артуром, вылилось в кипеш, прибегали вместе с куратором мастер россиян Иван, начальник участка молодой выпускник строительного института Саша, даже 'как бишь тебя зовут' Филиппович прикатил в очередной обозначенный день недели лишь с наболевшим для всей стройки вопросом. Всем, вне зависимости от ранга и чина, не в меру интересующимся Витя говорил, что установка огнеупорного стекла, равно как и керамической плиты, полностью в его компетенции, а если руководство стройки хочет получить гарантии - пусть представят документы, обозначающие сметную стоимость и расходы на доставку заказанных им стекол - тогда Филимонов из своей личной зарплаты - а она почти в полном объеме в распоряжении Влада - оплатит стоимость того стекла, что вследствие его неквалифицированных действий нельзя употребить в дело. Однако, кипешевали зря, все стекла, равно как и заранее приготовленные резы, на положенные места встали. А вот на Диминой захватке со стеклами как-то сразу не заладилось. Виноват был, разумеется, Артур, слишком торопивший бригадира подавать размеры - пришлось Диме самому срочно бегать по лесам с рулеткой, писать нужные цифры маркером на обломке плиты, потом диктовать данные по телефону даже не своему начальнику, а указанному Артуром лицу - все это было к тому же в понедельник, а накануне в 'Сказке' был тематический вечер - пропустить нельзя было никак, с дозировкой баклосана в обед прогадали - голова с трудом варила. Все это привело к тому, что из привезенных через неделю стекол на положенные места вставали не все (это при том, что на предыдущей захватке Дима сам вымерял четко и после сам за день установил весь огнеупор с верху до низу) теперь материал дизайна устанавливался дольше, нужен был второй человек рядом, но самым неприятным оказалось то, что шесть стекол из трех десятков заказанных были вовсе не по размеру, а точнее, в два раза длиннее необходимого размера, причем по высоте - как можно так провтыкать замеры - никто из бригады, включая самого опытного специалиста, понять не мог. Оставалась, правда, хрупкая надежда, что можно разрезать лист стекла напополам - для этой цели заказан был Артуру от лучшего производителя дорогой стеклорез, который, однако, затупился при проведении первой же линии. Пробовали получить нужный размер, используя плиткорез и болгарку с алмазным кругом - результат получался один и тот же. Такой же результат дает достаточной силы удар по стеклу молотком - огнеупор рассыпается на сотни мелких, диаметром в полсантиметра, кусочков, причем рассыпается весь лист, какой бы площади он ни был. Все шло к необходимости 'сдаваться' местному начальству. В это самое время коварный Филимонов работу на своей захватке уже заканчивал - даже проклятый красноносый, казалось, нарочно меньше придирался к конкурирующей бригаде. Дима продолжал увещевать, разъясняя своим, как следует относиться к таким, как Филимонов, людям, но его подчиненные уже начинали посматривать на Виктора по-другому. Во время очередного возврата текущих долгов, Игорек, которому звонившая регулярно жена сообщала о том, что алчные врачи настоятельно рекомендуют ребенку операцию на ушке, вдруг сказал: 'Это ведь мы столько здесь просрали, сколько Витя домой отправил', на что Рома сразу ответил: 'Зато пожили по-человечески', но и это благороднейшее существо все чаще интересовалось не Диминым мировоззрением.
  В один из дней приезда начальства Николай Филиппович Рудаков пошел к подсобничьей захватке - он уже давно не спрашивал у Вити, как последнего зовут - и с места в карьер, в присутствии всех завел разговор о том, что в его фирме также не хватает людей, что можно было бы, в обход Влада, то есть минуя посредника, работать на заказчика, и что самого Филимонова видит гендиректор в коллективе бригадиром. Такой поворот событий Диму уязвлял больше всех остальных присутствующих: работать напрямую - это ли не мечта каждого гастарбайтера, на этот счет к Саше подбивал клинья ещё до своего отъезда Бодя, и, вероятно, достиг бы подвижек, подойди он к начальнику-иностранцу хотя бы трезвым, а уж человеку, работавшему в своей жизни на девяти фасадах и даже месяц обучавшемуся на специальных в Киеве курсах просто обязаны были предоставить зеленую улицу. Теперь снести такой удар по самолюбию настоящему специалисту-фасадчику было ой как нелегко - пришлось бы менять отношение, уже обоснованное и усердно вдалбливаемое в мозги подчиненным, к конкретному человеку, после признав себя в иерархии ниже, чем бывший подсобник. Но Витин ответ просто убил бывшего его бригадира: как всегда ровным голосом он поблагодарил высокого начальника за участие, но сразу сказал, что работа на керамогораните, тем более в Сибири, его не интересует, что трудоустраиваться планирует если не в своей стране, то, по крайней мере, к ней поближе, спросил на всякий случай, не строит ли компания господина Рудакова чего-нибудь в Воронеже либо Белгороде, и вежливо с высоким гостем простился. Такая реакция на подарок судьбы была, по мнению Пруденко, признаком даже не лени либо лукавства - это настоящая гордыня на грани кретинизма. Разговоры о равенстве, конечно, интересны, но не возомнил ли себя гордец равным самому Филипычу? Это как не подобрать на улице оброненный кем-то бумажник, все равно что, закончив с отличием МГИМО, поехать преподавать английский в сельскую школу, или сказать запавшей на тебя сексуально озабоченной дочке богатого отца, готовой кроме прочего, оплачивать комфортабельность интима, что не изменяешь своей жене. Это было то, чего голова мудрого по жизни человека, каковым и был Пруденко, вместить не могла.
  
  
   * * *
  
  Работа на Витиной захватке вовсе не была такой безоблачной и высокопродуктивной, как могло показаться со стороны. Легко освоив техпроцесс, человек с большим жизненным опытом сразу объявил Андрею и Сергею - двум своим новым товарищам по бригаде, что работа будет выполняться совместно и оплата делиться поровну. Понудил его к этому разговор с прежним непосредственным начальником, в котором Дима заявил, что выполняемые Виктором функции подсобника должны оплачиваться ниже, чем работа настоящих специалистов. Филимонов, готовый к такому развитию событий, попросил, коль скоро он был в бригаде подсобником, озвучить ставку и предъявить табель выходов на работу. Такового документа Пруденко на руках не имел, сожалея, что своевременно не поручил тому же Виктору табелирование работ - он вообще желал бы, чтобы подсобник имел обязанности, как полноправный член бригады, а права, как временный, но вслух этого тогда не произнес, пообещав сумму, заработанную бывшим подчиненным вскорости рассчитать.
  Трудовое участие, как и оплата труда, в новом коллективе должно было равно распределяться между тремя его членами, единственное, чего сразу потребовал Филимонов - соблюдения трудовой дисциплины и оговорил, что выходные будут либо для всех одновременно, либо безоплатные, за счет отдыхающего. Вначале оба новых товарища принимали это положение как должное, но уже вскоре сначала отставание в работе от более опытных коллег порождало недовольство - каждое утро Виктор ловил недовольные взгляды Сергея и Андрея, завидовавших тому, что соседи по квартире только собираются готовить себе завтрак, в то время, как они уже выходят из дому. Но, когда выяснилось, что ущербность подсобников надумана, и можно реально обогнать специалистов, то ли лень, то ли головокружение от успехов стали расхолаживать бригаду еще сильнее. Тем более, потешить умением расслабиться не первой молодости человек товарищей не мог, сам подчеркивая, что жизнь трезвого алкоголика - очень скучный процесс, все, что он может предложить товарищам по бригаде - честное распределение продукта труда, то есть в данной ситуации - заработной платы, да и то лишь в том случае, если свои перед ним обязательства так же честно выполнит мужчина на 'Лексусе'. В Сергее часто видел Филимонов себя десятью годами ранее - та же форма зависимости увлекала молодой трудоспособный организм - и так же понимал по утрам младший товарищ пагубность привычки, но в отличии от десятилетней давности образца Виктора, вечером примыкал к веселящейся компании. Живущие в соседней комнате знали, основанный на жизненном опыте Ромы способ при помощи специфических медикаментов продлить то самой мгновенье, ради которого и употребляется вовнутрь вся противная людской физиологии химия. Витя, пройдя через когда-то через отходняки и белки, хотя и не разбавлял алкоголь медикаментами, точно осознавал, ради чего остальные согласны все это - даже в сильнейшей степени - терпеть. Разговоры о том, что является для конкретного человека причиной пагубной страсти пусты: разниться подсевшие индивиды могут лишь поводом. И у пускающего после сверхчистого белого слюни на коллекционную сорочку 'Армани' мальчика-мажора, и у бомжа, выковыривающего из мусорного бака кусок металла для сдачи, дабы хватило на сто пятьдесят укрепленной карбидом самогонки - у всего богатого спектра контингента любителей изменять свое сознание причина невыхода из полусумеречного состояния одна: в таком состоянии пребывать комфортнее. Есть относительно легко достижимая цель, есть - у каждого своя - эйфория, есть, наконец, объяснение всем неприятностям, виновник всех происходящих с человеком бед и напастей, есть цель для родных и близких пропойцы (наркомана) - пока те не поставили на нем крест окончательно. Выход из волшебной страны покажет лишь необходимость трепыхаться дальше, а способность трезвого человека реально оценивать в том числе и собственные перспективы легко завлечет обратно в мутное царство дурмана.
  Андрея больше восхищало обилие у высококвалифицированных товарищей связей с женским полом - за одно это он согласен был оплачивать вход в клубы, далеко не всегда свободный даже для девушек. Походы в увеселительные заведения, а также внутренние вливания, пусть и не ежедневные, производительность отнюдь не повышали. Также выдаваемые на руки авансы снижали будущие по концовке выплаты - это само собой вытекало из трудового договора. Неосознаваемая скорость утекания денег порождала недовольство контингента начальством. В этом плане необычайно гуманным по отношению к наемным работникам казался Филимонову давний способ выплат зарплаты по прибытии домой - тогда был, по крайней мере, шанс довезти до семей максимальное количество дензнаков. И в относительно бедные девяностые, и в жирные нулевые, и в победоносные десятые для малороссийского заробитчанина ( разумеется, если он не пользовался высокой протекцией и не был частью системы), как оказалось, единственным способом получить за свой труд существенную сумму наличных было соблюдение режима и воздержание от всяких нехороших излишеств. Теперь никто не собирал - даже на время - паспорта и не штрафовал за пребывание на рабочем месте в нетрезвом виде - но сейчас, как и тогда, прямым результатом потуг обрести рабочими свое право путем возлияний становилось недополучение их семьями заработанных денег. Товарищи по труду почти все имели малолетних детей - только поэтому Витю убивало их беспечное отношение к деньгам. Женам, даже рогатым, он вряд ли сочувствовал, искренне полагая, что ни один гастарбайтер супругу (совершеннолетнего, трудоспособного человека) обеспечивать не обязан, если, конечно, не боится, что оставшаяся в одиночестве молодая женщина не найдет себе по месту постоянного проживания спонсора, способного удовлетворить не только материальные её потребности. Такая его убежденность не раз становилась причиной скандалов с женой - последняя была уверена, что затраты на ее одежду, обувь и косметику (причем поддержания всех атрибутов имиджа на должном уровне) являются защищенными статьями семейного бюджета, при этом ни разу за время совместного проживания она не поинтересовалась, чего же хочет сам Виктор - в 'тучные времена' Филимонов принимал стилизацию жизни философски, хотя и без энтузиазма, а во времена безденежья стремление 'сравняться с Вандербильдихой' сильно напрягало. Однако содержать ребенка оба супруга обязаны - хоть по закону, хоть по понятиям - а денежные переводы товарищей домой никак не покрывали и половины прожиточного минимума - минимального даже в соответствии с законом денежного участия отца в воспитательном процессе, а были из приятелей те, кто просил из дому денег выслать. Все эти размышления не только убеждали Виктора в правильности избранной им тактики, но еще заставляли восхищаться мудростью принимающей стороны, помогающей вытрусить деньги из пребывающих от самих себя в восхищении хохлов.
  После очередного захода в 'Русь' Андрей, то ли из жалости к неблагополучному коллеге, то ли намереваясь подколоть, начал было выпытывать, а пробовал ли Филимонов хоть раз в жизни красную рыбу, и когда в последний раз был в ресторане с девушкой, и есть ли у того дома такие друзья, чтобы вот так вдруг приехали к нему домой и сказали: 'А давай затусим', и не жалеет ли, что так беспросветно живет, что жизнь проходит мимо - нет бы приодеться с очередного аванса - тогда бы он многим посетительницам клубов стал интересен. Но Виктор так искренне в ответ расхохотался - впервые за командировку, и ответил, что все описанные признаки крутизны - от друзей халявщиков до уцененных тряпок и той же категории девиц (ведь мечтавшая в начале вечера о мальчике-мажоре, но успокоившаяся под хохлом-гастарбайтером на съемной квартире особа должна сильно сбрасывать себе цену в процессе безналичного на ярмарке тщеславия торга), ассоциируются у него с алкоголем -он может развязаться в любой момент, и даже, вероятно, какое-то время будет наслаждаться жизнью от самого себя пребывая в восторге, но сейчас все это он воспринимает как способ вытянуть из него те деньги, что очень нужны дома его семье. Озадаченный непонятным мировоззрением коллеги, учитель жизни махнул рукой и счел для себя за лучшее чудаковатого товарища больше не трогать. Однако, рассмешила бригадира лишь форма поставленных серьезных вопросов и те приоритеты, что маячат перед товарищами, маня к блестящему и дешевому. Об ошибках в жизни он, хоть и не истекал на уши товарищам душевным поносом, действительно сожалел. Жалел Витя, что в свое время выбрал не ту девушку, а ту, что любила- да и, верно до сих пор любит - его самого - не то что не заметил - просто обошел стороной. Теперь это никакими ресторанами не поправить, ведь точно ему известно, что не бросит эта, настоящая в его жизни женщина мужа и ребенка. Жалел о том, что именно к любителям тусни в молодости часто тянулся - из-за чего люди, способные на дружбу настоящую его как потенциального друга воспринять не могли. Жалел, что не находился рядом с родными людьми, когда был им нужен - отец, человек с характером тяжелым, при этом искренне не понимающий, в кого пошли сын и дочь, что не могут ужиться в своих семьях, мама, до болезни державшая на себе весь дом и превентивно нивелирующая лишь назревающие скандалы, сестра, всю жизнь пытавшаяся выставить себя человеком сильным, племянники, кому родной дядя мог, в зависимости от ситуации, заменить то друга, то старшего брата, то отца - все они в близком человеке очень нуждались - когда Витя был совсем рядом - но в то же время далеко под собственным мнением. А теперь вот еще красная рыба, вкуса которой он то ли не знал, то ли забыл - ну как этому не повеселиться. Грустно же было оттого, что не видел Виктор ни одного человека из всех, с кем довелось в этот сезон работать, того, кто мог бы войти в его бригаду - не важно, возглавит он подразделение или будет простым рабочим. Есть люди, с которыми найти - себе накладнее, чем с иными потерять. Но хуже всего, когда с первыми найдешь много: глупость заставит компаньонов быстро промотать свою долю, жадность - позариться на кусок партнера, тщеславие поможет найти объяснение, почему товарищу деньги лишние, а самому достойному человеку - принадлежат по праву. Чтобы пойти на такое, нужно переступить определенную грань, но специфического химического состава вещества легко индивида на судьбоносный шаг подтолкнут - уже подталкивают воровать у собственных детей - что же говорить о человеке совершенно чужом.
  Сбивать же коллектив в Харькове непросто - в свое время он был младшим в бригаде - из тех, кто жив до сих пор не каждый согласится ехать за четыре часовых пояса. Везти людей - нужны свободные деньги - а все возможные заработки уже запланированы расходами на семью. Еще легко мог Витя подсчитать затраты, связанные с отъездом, и то, что окупятся они лишь если ехать с ранней весны на весь сезон. Но на длительное время больше уезжать из дому не собирался. Еще знал о недавней размолвке генподрядчика с Владом, а это навевало мысль, что зовут лишь в пику Лексусу, но до нового приезда работников отношения сильных мира сего между собой могут наладиться - тогда, уже из уважения к равному себе можно услышать ответ, что 'вакансий нет'.
   Итак, Филипычу вовсе не наотмашь - скорее тщательно просчитав возможные прибыли и убытки и блюдя свои интересы - дал Филимонов отрицательный ответ. Однако, необходимость оставаться вдали от дома еще возможно не один месяц также была работником осознаваема.
  
  
   Глава 4. А был ли подсобник?
  
  Выражение 'у нищих слуг нет' подразумевает, помимо прочего, отсутствие такой высокооплачиваемой челяди, как 'душевные ассенизаторы'. Богатый люд, приходя, к примеру, к дорого берущему психологу, выплескивает унылые подробности своей личной жизни, душевные лекари проблемы своих пациентов называют комплексами, предлагая за определенную сумму от нежелательной совокупности представлений избавиться. Среди пациентов встречаются социально неадаптированные типы, тянущиеся к социуму, их отвергающему, а бывают особи до крайности самовлюбленные - эти жалуются, как правило, на то, что окружающие не воспринимают индивида за пуп вселенной. Специалисты пытаются помочь лишь обеспеченным клиентам. Малообеспеченные слои населения пользуются порой услугами провидиц и гадалок, хотя, в условиях тотального безденежья, бабка - такая же неважная замена психоаналитику, как песок овсу, а димедрол - героину. Абсолютное большинство людей, кому, имей они деньги, психологи, несомненно, предложили бы свою помощь, не только неплатежеспособны, но порой вынуждены пребывать внутри закрытых однополых коллективов, что проблемы лишь усугубляет, а душевное дерьмо по мере накопления изливать на головы временным своим сожителям. Не все соседи соглашаются терпеть столь экстравагантную форму испражнения - вот почему в закрытых (даже добровольно собранных) коллективах далеко не всегда царит идиллия. Не далее чем на третьем месяце жизненного цикла такого социума начинают происходить процессы не совсем конструктивной направленности, а уж когда живут люди вместе почти полгода - точка кипения близка, от искры каждого несвоевременно или не к месту сказанного слово может вспыхнуть настоящий пожар противостояния.
  Возможно, именно поэтому многие работодатели устанавливают срок вахты для наёмных рабочих до трех месяцев, но банальная жадность заставляет облеченных полномочиями людей пренебрегать ротацией кадров. За долгие месяцы сами рабочие осознают свою значимость - порой слишком себя переоценивая, но, как правило, законы рынка устанавливают равновесие, а это означает, что начальник с подчиненным, случись продолжительному сотрудничеству, друг друга стоят. Взаимное недовольство социальными контрагентами в глаза не высказывается: начальство боится потерять слишком дешевую рабсилу, работник - лопухастого плательщика зарплат, при этом нижестоящая сторона, не имея средств да и выходов на профессионального помощника в деле душевного здоровья, постоянно выносит себе и окружающим мозг, жалуясь на жизнь всем, кто ни попадется под руку, а еще, умело находя лазейки в контроле за трудовой дисциплиной, порывается не по назначению использовать рабочее время суток. На строительстве делового центра к осени все местные - от рабочих до начальства - знали из первых уст, что рабочим с украинскими паспортами живется очень плохо, мало того, что дома никакой работы вообще нет, а здесь сильно кидают с зарплатой, при этом методом наблюдения было установлено, что на хохляцких захватках раньше десяти утра работников искать бесполезно, можно встретить одного лишь Витю Филимонова. Он, еще будучи бригадиром, приезжал всегда к восьми, начиная работать сам - прибывшие позднее его формальные подчиненные подтягивались без лишних разговоров. Осознав, что и как бригадир, и как подсобник он выполнял практически одну и ту же работу, в то же время не имея рычагов давления даже на тех, кто формально ему подчинялся - договор о равном разделении труда и зарплат оставался в силе, обращаться за поддержкой к единственному в регионе представителю среднего звена было бы не только аморально, но и небезопасно, после двух-трех неудачных попыток выводить подчиненных вовремя, решил Виктор просто работать так, как привык смолоду - не расслабляясь и не перенапрягаясь, все остальное же пустить на самотек. Такой подход, однако, дал некоторые плоды: Андрей с Сергеем, недовольно бурча, все же поднимались и выходили - иногда на полчаса позже, иногда на час, но много ранее специалистов - у тех формальный повод расслабляться был - ожидали по новой заказанных огнеупорных стекол. Однако, бывали дни, когда личный пример не вдохновлял - как правило, следовали они за днями денежных выплат. Филимонов, не заостряя внимания на причине, не раз подсказывал Артуру, что все авансы неплохо бы переводить в Украину - тот привычно кивал головой, но после аналогичного разговора с Дмитрием принимал всегда обратное решение. Общепризнанное мнение, что поступление в должность прибавляет ума - топорная ложь, а вот снижение интеллектуального потенциала у обретшего полномочия наблюдается довольно часто. Почему-то откровенно абсурдные доводы часто принимаются начальствующим субъектом за чистую монету.
   Версия о быстрой деградации личности под действием психотропных веществ - сильно преувеличенная страшилка, особенно когда базовый уровень не больно высок: за два-три месяца редко кто успеет сколоться, но используемые не по назначению медикаменты часто не преднамеренно, но все же мешались со слабоалкогольными напитками - тогда поведение любого потребителя начинало вызывать опасения. В съемной квартире не то что бы организовался притон, но порой останавливались на ночевку вмазанные типы - отдельная комната была в распоряжении всех желающих. Когда на ночь приводилось более двух знакомых противоположного пола, вторая пара вынужденно обосновывалась на кухне. Еще неделю проживала в квартире новая Ромина пассия, пившая, вероятно, вместо воды, слабоалкогольные 'страйки' - от этой всю дорогу разило перегаром, запах которого был Виктору знаком еще с девяностых: тогда мудрые малороссийские бутлегеры додумались запрещенные было 'Юпи' бадяжить с водой и спиртом - так выбрасывались в продажу большие партии дешевых портвейнов. Химический состав пойла, вероятно, не подлежал перевариванию желудками простых смертных, поэтому запах того же перегара постоянно стоял и в туалете. Следует отметить, что участие в увеселениях было сугубо добровольным, товарищи по работе, не отрицая наличия у каждого перед Виктором сравнительно большого долга, на его авансы больше глаз не косили, но по мелочам (из суточных) частенько занимали - перебиться до следующей выплаты, иногда брали в долг хлеб, чай или луковицу - это все добросовестно отдавалось. Уже без удивления замечал Филимонов, что, экономя половину суточных, питается все же качественней и регулярнее живущих на широкую ногу товарищей. Закончив свою захватку и понимая, что его одного домой не отправят (к тому же Влад порадовал, выслав заработанное за последний объект домой раньше, чем закрыл обязательства по объекту прошлому) откликнулся Витя на просьбу начальства (теперь оно рабочих о переходе на следующий объект лишь просило) сделать недоступную для работы ни с лесов, ни с люльки сторону 'банки' - выступающей одетой в бетон лестницы. Работать нужно было с веревок, желательно с одним, подающим с установленных рядом лесов инструмент и материалы, подсобником - выбрал Сергея, который в последние недели почти не пил. Да и во всей квартире участились дни затиший, когда почти все сожители начинали мыслить адекватнее, многие даже на время зарекались от возлияний, но Витя цену таким клятвам знал не понаслышке - сам несколько лет кряду пытался пить не больше нормы.
   О том, что в таких длительных командировках лучше с сотоварищами задушевных бесед не вести знал опытный гастарбайтер из собственного опыта, тем более, его мнение о том, что место работы - не наихудшее, а в свете уходящего сезона - оптимальное - с начала лета не изменилось и было контраверсионным мнению большинства: теперь уже безо всяких чаёв постоянно слышались жалобы на жизнь, не жаловаться было моветоном. В таком состоянии общественного мнения Виктор, считавший лишним повторять уже не раз им же высказанное, предпочитал отмалчиваться, тем более, плач и стенания никак не изменяли ни необходимости закончить работы, ни манеры общаться с далеким и близким начальством, которая, приобретя некую фамильярность, менее подобострастной не стала - что нормально для такого рода коллективов. В пятничный вечер (неразумный Артур снова выдал на руки небольшую сумму денег в четверг) сильно обозленные друзья вернулись из похода в 'Засаду' на удивление рано, не пройдя на входе фейс-контроль, но больше бесило то, что прямо перед ними вошел в элитное по местным меркам заведение подъехавший на своей 'Хонде' их же возраста мужчина откровенно среднеазиатской внешности. Желая, вероятно, вызвать в собеседнике чувство сострадания, истый славянин повторял, обращаясь то к Вите, то к пренебрегавшему светской жизнью Сергею: 'Ну и кто из нас после этого таджик?'. После третьего такого вопроса утомленный Филимонов спросил, чем именно, по мнению коллектива хохлы лучше таджиков - наткнувшись на полное непонимание услышал версию по его мнению до смешного странную.
   - Ну как, Украина же была частью России сколько лет...
  - Никогда Украина не была частью России, - констатировал Витя, подумав, добавил: - колонией долго была, да и продолжает оставаться, а это большая разница - как между женой и проституткой: выполняемые функции те же, юридический статус разный. Так ведь Средняя Азия в империи в том же статусе была. Хотя, ваша правда, хохлы должны быть на особом месте при всех властях и режимах - даже когда здесь титульная нация сменится - несколько сот лет и будут здесь рулить всем китайцы, или таджики ваши любимые - но и тогда хохлы вторым сортом останутся. А хохлы под мнением - как читающие мораль шлюхи...
  - За что же ты так презираешь свой народ? - с горечью спросил не настроенный на диспут, а на поход в другой клуб Игорь.
  - Я со своим народом в отношениях сложных, - туманно ответил Витя, - а вот хохлов действительно презираю. Но ведь они другого к себе отношения и не заслуживают: народ, любезно простивший геноцид - это просто сборище дешевок, им какую зарплату не положи - все будет слишком высокой. Даже когда Москва почернеет - в нацистском смысле - хохлы все равно там останутся тварями второсортными - и они уже этот выбор для себя сделали!..
  
  Зная об убогой части своей нации много больше, посему искренне полагая, что разбирается именно в психологии хохлов, не думал Виктор, что убогие твари другой этнической принадлежности сильно со знакомыми ему персонажами разнятся, зная главную черту этих существ: приемлемость думать так, как им велят духовные авторитеты. При этом научать думать, как положено, не нужно всех подряд - достаточно вправить мозг ключевым игрокам - они, как в сетевом маркетинге, будут впаривать необходимые постулаты зависящим от них же индивидам. Последние будут вынуждены мировоззрение принять, даже если не согласны.
  Очень комфортно думать так, как положено - в составе не важно какого размера социума - удобно считать, что другого выхода не было. Вполне возможно, так было во времена исторические, но на своей памяти Виктор не мог припомнить, когда обстоятельства не давали ему выбора. Россказни о том, что дома жить нельзя - лишь жалостливая песня убогих славян - окидывая взглядом прошедшие полтора десятилетия, видел немолодой человек все собственные ошибки - причиной была то глупость, то самоуверенность, а иногда простая лень, но никогда не поползновения против него лично со стороны общества. Возможно потому, что поведение всех членов этого общества с кем довелось близко общаться, всегда легко предсказуемо. Можно даже ввязаться в их игру, не забывая, правда, о том, для чего берут из низов индивидов на верхние этажи социальной пирамиды. Это также будет выбором самого человека, причем выбором надолго, а возможно на всю жизнь - но сейчас запасной жизни у Филимонова не было. С него хватит уже того, что в составе этого коллектива ему, вероятно, работать еще несколько месяцев: отъезд в западном направлении отнюдь не означает окончания трудовых отношений - и снова действия работодателя можно обосновать логически: нужна Лексусу дешевая рабсила, а эти даже из хохлов далеко не самые дорогие. Хотя почему 'эти'? Сам Филимонов давно один из них, мысли, даже высказанные вслух, в конкретных обстоятельствах ничего не значат, важно лишь согласие на продолжение трудовых отношений - а оно вытекает из молчаливого продолжения работы. Больше того, чем дольше пробудет он с этим работодателем - а соответственно и в этом коллективе - тем больше шансов, что оставшиеся деньги позволят на будущий год не ехать наобум куда и с кем попало - то есть купить то время, когда можешь находиться рядом с родными людьми, считая счастливыми каждый день, месяц, и так хочется верить, что и год, когда все живы и все вместе. Себя Витя в этой цепочке слабым звеном никогда не мыслил: сильно тревожили отец и мама, а с недавних пор - сестра. Дома самый напряг с деньгами минул, Наташа проходит уже четвертую химию из назначенных шести, на питание родительских пенсий и ее зарплаты всегда хватало. Правда пенсионному фонду придется подождать Витиных взносов еще несколько лет (а, возможно, десятилетий) - сейчас долг велит гражданину своей страны Филимонову тратить заработанные средства лишь на близких людей. На себя одного хватит прожиточного минимума более чем - ведь если не жить, а доживать - комфортнее места, чем Украина, не сыщешь, вот только придется смириться с дешевой ценой своей работы - а это значит, что, пока есть хоть малейшая возможность, нужно заработать денег как можно больше. Поэтому сейчас дорабатывать в таком составе и по таким расценкам - оптимальный для рабочего вариант, тем более, трезвые дни случаются все чаще, а без денег коллеги становятся вполне адекватными людьми, Витя даже сочувствует им, когда те с гордостью называют себя хохлами.
  
   * * *
  
  Следующая ночь с субботы на воскресенье была шумной и нескучной -повеселее иных новогодних. Началось с истерики дамы, приведенной Игорьком - она вдруг категорически воспротивилась располагаться в отдельной комнате, требуя снимать номер в мотеле. Денег не то что на номер - и на такси, добраться до заветного коттеджика не было, даже если занять у всех обитателей съемной квартиры - Витя свои отправил домой банком еще в пятницу, остальной контингент успел уже побывать в ночном клубе и остаток каждый для себя придерживал. Стремящуюся предстать порядочной девушку насилу отговорили от опрометчивой поездки, мотивируя тем, что вот-вот может пойти дождь. Погода действительно уже три дня натягивала то, что пролиться по неведомой никому причине никак не могло.
  Пока пришедшая парой с Андреем выбирала, какой матрац удобнее кинуть на кухню, в комнате процесс закончился - но и тогда голубкам не судьба была уединиться - Рома привел целый квартет любителей покурить с пачкой заказанного по телефону микса. Один из новых друзей оказался сыном управдомши - всегда приветливой и жизнерадостной старушки, говорившей по соседям, что парень давно уже на заработках в Москве. После искали активированный уголь - друг сына Валентины Ивановны уже трое суток ничего не ел и вдруг ощутил острую необходимость проблеваться. Под утро часа в четыре заявился Серега, который уходил пообщаться со старыми знакомыми с мокрого фасада, квартировавшими в соседнем квартале - состояние напарника подсказало Вите: рано утром вдвоем они не выйдут, хотя Сергей и божился, что поспит часа три и к восьми будет в распоряжении Филимонова. Выход на работу в воскресенье уже давно обязательным не был, но сибирская осень не часто радует теплыми сухими днями - поскольку дождь так и не пошел, решил Витя на работу пойти, в надежде, что напарник хотя бы к обеду придет в человеческое состояние - полное отсутствие денег у обитателей квартиры вселяло слабенькую на это надежду. Без напарника утеплять минплитой фасад трудновато, но возможно, если грамотно разложить материалы на установленных рядом лесах. Это, правда, работа подсобника, но если его нет - какие могут быть амбиции.
  Расставив на разных уровнях тюки с ватой, Витя, не теряя надежды на выход на работу коллеги, решил начинать самостоятельно: подвешенные к страховке инструмент и материалы давали возможность одному работать - правда в несколько раз медленнее, чем вдвоем. Можно было оставить работу на завтра, но собирающийся дождь наводил на грустные мысли: несколько часов потрачены на подготовительные работы, и если сейчас сворачиваться - выходит, что потрачены зря. Всю работу по утеплению стены вдвоем можно было бы закончить часа за два - тогда с чистой совестью шабашить, одному немного дольше, да и опасно тянуться за стекловатным матрацем. Азарт взял верх над рассудительностью: Витя знал, что практически любую работу можно организовать, используя любое количество рабочих. В одиночку не справиться лишь с теми задачами, что требуют одномоментного приложения большой физической силы - в данном случае этого делать было не нужно. Три часа самостоятельной работы - и осталось пройти только верхний этаж. Основная веревка, завешенная по центру микрозахватки, давала возможность высотнику дотянуться перфоратором и молотком до любой необходимой точки приложения усилий, но сильно усложняла возможность завесить седушку на нужном уровне, и после с нее же на леса вновь взобраться. Здесь бы спускаться с крыши и идти сверху вниз - на крышу можно вылезать с лесов - тогда точно нужен подсобник: к себе пак с шестью матрацами ваты не привесишь. Теперь точно время шабашить, но снова взыграл в бывшем промальпинисте спортивный интерес: осталось пройти всего три им самим определяемых уровня- он закроет сегодня бетон утеплителем полностью, и тогда уже точно шабаш. Витя часто посмеивался над своими, страдавшими синдромом Ивана Денисовича, товарищами, но сейчас сам не на шутку увлекся состязанием с работой. Закончив работу на предпоследнем уровне, отстегнул страховку - этого делать было нельзя, но спасательная веревка сильно оттягивала влево, попробовал с раскачки ухватиться за стойку лесов - с первого раза не получилось. Можно было спуститься метра на два ниже и вылезти на предыдущий уровень лесов, как делал полчаса назад, утепляя низ - но очень уж захотелось дотянуться рукой до заветной железяки без лишних телодвижений. 'На следующем уровне точно съеду' - пообещал себе упрямец и начал новую раскачку. Вдруг по центру грудной клетки задавило сильнее обычного - давило уже несколько дней - пока погода стояла на дождь, также тяжеловато было дышать - чтобы отпустило, приходилось несколько раз в день на пару минут останавливаться, но теперь воздух стал почему-то твердый - почти ватный, а главное - левая рука: раньше она лишь ныла в плечевом суставе, сейчас же было впечатление, что кто-то кость долбит тупой пикой перфоратора. Левой рукой придерживал Виктор петли на сильно раскатанной восьмерке - от боли он не осознал, куда ушла рука, правая же опять не дотянулась до спасительного железа лесов. Петля перед глазами соскочила, сбитая переставшей подчиняться рукой - в ушах слышались слова первого наставника, что, если не уверен в себе, следует зажимать нижний хвост основы между верхом натянутой веревки и металлической спусковухой - и это требование Витя проигнорировал. Высотник ощутил, что съезжает вниз - скорость ему показалась слишком низкой для свободного падения. Правая рука была уже на веревке - попытка удержаться успеха не имела, лишь резкая боль в обожженной веревкой ладони и мысль в голове: 'Рука-то правая, если сильно покалечил - как же теперь работать?' - все это происходило параллельно с неудачной попыткой вдохнуть побольше воздуха. И вдруг дышать стало на удивление легко, воздух каким-то чудом в легкие проник и много, да еще свежего, почти обжигающего - жаль только, ничего вокруг не было видно: перед глазами лишь красная пелена - и сразу все исчезло.
  
   * * *
  
  Сильный организм сильного человека оказался на удивление жизнеспособным: вскрытие установило, что, несмотря на перенесенный обширный инфаркт, клиническая смерть наступила лишь спустя три часа после падения. За это время на квартире успели не только проспаться и проснуться абсолютно все, но еще подсчет наличности в карманах дал возможность приобрести вскладчину пять литров пива. Как ни хотелось Сергею прийти на помощь бригадиру - пиво, все же было рядом и, казалось, распитие не займет много времени. Но сразу уходить - не принято, традиционно необходимый в таких случаях разговор закончился традиционным выводом о необходимости взять еще, подкожные сами вылезали из заначек, а когда сбегали и приняли - оказалось, уже время обедать. После обеда обоснованно решили, что выходить в воскресенье на полдня глупо - лучше уж в понедельник с новыми свежими силами дать жизни. Вечером пошел дождь. Отсутствию товарища удивились, но решили, что может и к лучшему, может, срезал наконец монашествующий субъект себе бабу - и он бы пожил по-человечески хоть пару недель до отъезда, да и мозги его прочистятся естественным способом. Непогода обложила город - ночью дождь не прекращался, а поскольку даже в ясные дни работники с далекой Украины раньше десяти на деловом центре не появлялись, труп обнаружили россияне. Перед таким чрезвычайным происшествием блекнут все внутренние в рамках бригады и фирмы разногласия. Особенно волновало как рабочих, так и начальство, что несчастный случай никак нельзя было замять вовсе, но связей как у Лексуса, так и у местного начальства хватило, чтобы выход информации был минимальным.
  Тело родным покойного доставили поездом за счет фирмы. Дима, имея врожденную склонность к диссидентству, иногда тихонько говаривал подчиненным: 'Вот видите, как сломали человека просто пополам, вот же какие сволочи', - имея в виду, разумеется, начальство. Заход денег за предыдущий объект был омрачен необходимостью рассчитаться по долгам, теперь уже с правопреемниками кредитора. Но на импровизированном собрании единогласно решили, что, во-первых, не стоит удручать любящих людей еще одним напоминанием о покойном, с которым, кстати, до командировки никто лично знаком не был, и тот факт, что сам Филимонов соглашался на роль подсобника, то есть на заведомо меньшую зарплату, а он обязательства свои всегда чтил, а еще то, что деньги эти Виктор накопил, сэкономив на питании - то есть они, по мнению трудового коллектива, не были из зарплаты, а стало быть и лишние - ведь мог же он их как нормальный человек и потратить - дали коллегам моральное право установить расчет по КТУ в соответствие с суммой фактической задолженности - она оказалась примерно равной у всех троих.
   Влад, обещавший отъезд именно домой, опять пошел на иезуитскую хитрость, чтобы оставить людей работать в Москве: обещанного продления регистрации по прибытии в столицу сделано не было, пообещал мужчина на 'Лексусе' уладить формальности в течение нескольких дней, а это время поработать еще на одном объекте - затянулась волокита, разумеется, на недели, и когда листочки с липовой миграционкой были на руках, жаль было оставлять неоплаченную работу и в белокаменной, да и сибирский долг висел, в случае внезапного отъезда выбить его не было бы никакой возможности. Все же хитрость начальства саднила наемным рабочим, и вечерами - чаще после достаточного количества принятого крепкого пива - заводились в коллективе разговоры, что начальство - бессовестное и неблагодарное, и как вообще можно быть такими подлецами, чтобы жить по принципу 'кто везет, на том и едут'. Все это, естественно, говорилось между собой, но и в личном общении с работодателем некоторые подвижки наблюдались. Во-первых, практически погашена задолженность за позапрошлый объект. Деньги, пусть и небольшими суммами, но все же выдаются заслужившим их людям по месту работы. Влад взял моду на звонки не отвечать - к нему достучаться можно теперь лишь через SMS-ку. Один раз, когда сил уже не было ждать выплаты, отправил Дима необычайное по дерзости послание. 'Доколе ( слово это подобрал сам бригадир, до сих пор присущей ему эрудицией гордившийся) будет продолжаться этот обман? Неужели мы не увидим наших денег?' Ответствовал Лексус личным звонком, сообщив, что никогда никого не обманывает и посему не заслуживает такого к себе обращения - и деньги в сумме по три тысячи рублей каждому уже на следующий день выплатил. Рома больше переводов из дому не получал. Игорю жена сообщила, что дома с дочкой все наладилось, на операцию деньги нашлись - теща оформила кредит и еще одолжили у троюродной сестры - все ждут его с деньгами, чтобы раздать долги. В принципе, его родные могли и не кредитоваться - как раз тогда Влад выплатил за Сибирь большие деньги - почти по двадцать тысяч русскими каждому перепало. Но выплата припала на небывалую в 'Спортмастере' акцию: тридцать процентов цены на любую покупку списывалось за счет накопленных на карточке бонусов от прежних покупок - а в том, что у наших героев большие накопленные пластиковые суммы были, не стоило и сомневаться. Все модники и модницы в один голос скажут, что такую удачу упускать нельзя - нужно брать. А оптимистическая развязка семейных проблем подчиненного стала еще одним доказательством той теории, постулаты которой Дима все время доводил до подотчетной ему паствы: если не запариваться пересчетом денег, а тратить все, что есть - новые непременно придут - сам не узнаешь, откуда - выискивать же источники - не гоже достойным людям. Теперь лишь посмеяться можно над плебейскими рассуждениями бывшего подчиненного: мол 'если на выбрыки денег не хватает - приделай к жопе дно и живи по средствам'. Да и как можно считать 'выбрыками' или 'коныками' простые человеческие желания пристойно одеваться, со вкусом питаться, общаться на надлежащем уровне с ровней, пользоваться последними достижениями техники - словом чувствовать себя полноценным человеком? Ведь не зря сказано кем-то сильно мудрым, что человек есть то, что он ест. А еще пьет, курит, вдыхает, носит на себе, употребляет - в общем потребляет. И всякий, потребляющий то же, что люди сильные и успешные, с каждым приобретением становится все более физиологически сродни самым незаурядным потребителям - а отказывая себе в удовлетворении таких естественных для нормального человека потребностей ввергаешь самое себя в ту бездну, из которой нет выхода.
  Сезон точно завершался, продолжительность светового дня не давала уже возможности выкладываться на захватке в полную силу, и это наводило руководителя низового звена на раздумья, о результатах необычного заезда и некоторые выводы об окружающих его людях. Меньше всего хотелось вспоминать о странном подсобнике, но мысли все же уходили в грустную сторону. Это при том, что сама судьба сделала правильный выбор. Нет, не хотел, упаси господь, Пруденко ничьей смерти, если бы командировка завершилась без трупов - было бы вообще шикарно. Но, если включить логику, то бригада с несчастным случаем на стройке ничего не потеряла, скорее наоборот. Бесспорным неудобством можно считать то, что не у кого перехватить теперь до выплаты суточных сотню-другую. Но, если вдуматься - как бы здесь Филимонов питался отдельно, когда жить приходится в вагончике, воду вносить из открываемого в подвале ремонтируемого дома крана, в жилище лишь одна электроплитка, да и подвал закрывается в девять вечера. Как была бы здесь не к месту странная, если не сказать подозрительная, привычка мыть руки после уборной и стирать на ночь носки. Но больше угнетали высказывания случайного в бригаде человека, которые, если вдуматься, полны были тайного смысла, а если отбросить этикеты, можно было сказать, что подсобник порой просто издевался над сбиваемым надолго коллективом, подрубая, порой, всяческие устои. Теперь уже совершенно ясно, что вовсе не комплиментом, а скрытым язвительным подколом было изречение подсобника, что Пруденко был таким же баскетболистом, каким стал фасадчиком - и это от человека, не имеющего такого грандиозного опыта в облицовке фасадов, а в баскетболе и вовсе ничего не смыслящего. Сейчас начинал понимать образованный и уважаемый уже в определенных кругах человек, что же раздражало его в подсобнике с самого начала: его несоответствие. Чужой это был человек для бригады тем уже, что, пытаясь выпендриться, а, вполне возможно, посягая на монополию власти над соратниками, высказывал мысли, противоречившие общепринятым нормам и здравому смыслу, да еще требовавшие дополнительной для собеседника информированности - куда проще общаться, к примеру, с Игорьком, на многие случаи жизни имевшим цитаты из рэпака. Кстати, отношение бывшего товарища к альтернативному жанру было непонятным: всеми признано, что рэп - музыка протестная, те, кто читает - реально против власти, Филимонов же, выслушав последние альбомы, назвал стиль 'моя половая жизнь в искусстве', а исполнителей - более достойными государственных премий, нежели редакции федеральных телеканалов - ведь новомодные провозвестники специфического образа жизни несут в массы идеи, для государства полезные. Так массовое употребление различного рода наркоты во-первых сделает богаче людей, облеченных полномочиями и крышующих столь экстравагантный бизнес, во-вторых - вытянет в реальную экономику деньги, большинству денежных лохов лишние, и наконец существенно снизит коэффициент дожития до пенсионного возраста того человеческого материала, что и в молодости для страны был скорее балластом - а в таком сверхсоциальном государстве, как Россия это существенно разгрузит бюджеты будущих периодов. Нельзя было здесь не усмотреть намек на эксперименты товарищей в области фармакологии, но так мыслить мог только полный профан. Всем прекрасно известно, что спиды - никакие не наркотики, а просто препараты амфетаминного ряда, мобилизующие внутренний ресурс человеческого организма. Людям, избранными не рожденным, даже не понять, зачем нужно лишнее время существам благородных кровей. Древние предания о каплях Датского короля и аналогичных снадобьях, вероятно, не лишены оснований, а самое главное, что указывает на правдивость легенд - что чудесная сила действовала не на всех, а лишь на тех же избранных - простолюдинам нечего было даже пробовать колдовское зелье - так ведь и теперь доступные препараты помогают не всем, не очень умные люди обыкновенные, принимая особые лекарства быстро деградируют - грех так говорить о друге, но ярким подтверждением тому являются неадекватные всплески своемыслия Игорька. Человек, по всей видимости, политикой интересующийся (либо интересовавшийся не так давно), Виктор никогда не мог дать прямого ответа на краеугольный вопрос, куда же должна двигаться Украина - к Европе или к России, начиная смутные разъяснения, что важно не направление, а то, в каком статусе народ собирается в избранном направлении перемещаться - а этот вопрос собеседник считал окончательно решенным народным волеизъявлением (он часто цитировал не ведомые оппоненту источники). Когда в теленовостях был показан сюжет о всеобщей демонстрации кого-то там в какой-то из Западноевропейских столиц, вся бригада усердно кивала Дмитрию после его слов, что вот там настоящая борьба за свои права свободных людей, у нас такого не будет, потому что одно быдло вокруг. Один Филимонов язвительно ответил, что как раз сейчас и показали то самое стадо баранов, которому в кормушку засыпали много, а оно хочет еще больше, что сочувствовать тем, кто за час зарабатывает больше, чем он за день(а в отдельных странах сумма сопоставима со среднемесячной зарплатой) не собирается, а быдлом предлагают стать время от времени каждому, и человек все время решает, принять ли ему это заманчивое предложение. Тлетворное влияние индивидуалиста ощущаемо до сих пор. Последняя выплата аванса была перед выходными - грех было не отметить. Но Рома, без сильных препаратов давно скучающий (в Москве они, безусловно, есть в продаже, но очень уж стремно начинать поиски, не имея реальной поддержки), ушел в сливу на три дня - срок не большой, но под конец опять переборщил с баклой - а один из побочных эффектов передозировки заключается в произвольном во сне расслаблении мышц кишечника. И как только у Игоря язык повернулся употребить по отношению к близкому другу это грязное слово 'обосрался'? Ведь Рома - просто большой ребенок, а вовсе не 'мальчик-полумажор микрорайонного на ХТЗ масштаба', все свои вредные привычки неоднократно обещавший бросить, лишь только встретится в его жизни та единственная и неповторимая девушка, ради какой бросать стоит. Сам запутавшийся человечек - Игорек - ни за что бы до такого не додумался - видимо, в свое время наслушался дурных от подсобника речей. А ведь совсем недавно смотрели все вместе передачу-лекцию по истории средних веков - там диктор рассказывал об одной из профессий среди оруженосцев сплоченного духовной связью рыцарского ордена. Поскольку облачение благородного человека в латы, равно как и разоблачение - процесс трудоемкий, выдвинули средневековые затейники как ноу-хау идею проделывать снизу спины небольшой лючок, через который, случись коричневой беде, извлекались продуты жизнедеятельности организма храброго воина. Даже девиз у них был специфический, типа 'стыдиться должен не тот, кто обосрался сам, а тот, кто считает это постыдным'. Очень жаль, что времена, когда подлинное благородство ценилось и не могло быть подвержено осмеянию, канули в Лету. Свысока смотрел при жизни недалекий человек на сверхъестественные способности отдельных личностей, - это огорчало Пруденко, он даже порой остерегался рассказывать, что не за долго до командировки побывал по настоянию жены у экстрасенса - тот с первого взгляда обнаружил в ауре посетителя преобладание лучей синего цвета - а это подтверждало гипотезу гадалки и пророчества звезд о незаурядности персоны. Теперь можно с уверенностью сказать, почему не верил циник экстрасенсам: в ауре самого Филимонова, если взять за основу методические указания, не было даже голубых либо зеленых лучей - человек без способностей и харизмы более успешному своему товарищу просто завидовал. И странные слова о том, что Дима сам себе назначит цену не далее как в текущем году - лепет малоосведомленного лузера. Некоторые моменты в производственной сфере ушлый подсобник, разумеется, мог предсказывать, но в главном он точно ошибался. Ведь в клубах, ресторанах и букмекерских конторах Дима не только развлекался - он еще проводил ту работу, которую не оценить не то, что какому-то Филимонову, но и верные подчиненные вряд ли пока еще осознают, что сделал лидер для коллектива. В записной книжке мобильника сохранены номера встреченных в местах с суровым дресс-кодом незаурядных личностей - есть даже телефон типа, который в Москве два раза накуривал самого Ноггано. Присутствуют также координаты людей, очень в жизни полезных и в следующем сезоне могущих пригодиться. Один из завсегдатаев конторы Альберт приглашал Диму с бригадой на отделку - у него расценки на квадрат всего - по тысяче рублей. Еще есть телефон Артема - у того строительные фирмы функционируют и в Новосибирске, и в Омске, и в Кемерово, и в Новокузнецке. Там же телефон Виктора Павловича - он обещал, помимо прочего, посодействовать налаживанию отношений с миграционной службой. Но главный предмет гордости Дмитрия Пруденко - визитная карточка Николая Филипповича Рудакова - этот достойный человек соизволил пригласить работать на него - а, как всем известно, визитка генерального директора просто так заурядным людям на руки не выдается. Если привезти людей - все будет по другому. В конце концов, можно продолжать работать и с Владом - человек на 'Лексусе' уже не раз намекал, что набери Пруденко людей, расценка этого года будет выплачиваться самому бригадиру, рабочим же он сможет положить какую сам сочтет нужным сумму за квадратный метр. Что же мог знать посредственный подсобник о цене человека незаурядного? А слова Филимонова 'Никогда у вас ничего по-другому не будет' вообще звучат абсурдно.
  Просто диву даешься, сколько шансов у выходца из сопредельного суверенного государства в России, могло быть еще больше, если бы не поспешил Дима в свое время с женитьбой: многие завидные невесты были бы рады такой как он для себя партии, прошедший сезон тому подтверждение. И это при том, что сама супружеская измена целью никогда не была, просто глупо не завершать процесс, когда начало уже пройдено и оплачено. А если не поскупиться на соответствующего уровня одежду, можно будет пройти даже в 'Засаду' - там клубится контингент взрослый и солидный, да и дамы совсем другого уровня - вот когда все намеки на второсортность покажутся лишь нервическим бредом желчного неудачника. И все же одно - связанное именно с личной жизнью - выражение Виктора саднило душу перспективного малоросса, а именно утверждение, что своими загулами товарищи по работе 'вырывают кусок изо рта у собственных детей'. Хотя воспитание потомства - не его собачье дело, но малые суммы переведенных домой денег немного угнетали всех. При этом обязательств перед родными маленькими существами никто не отрицал - нарекание вызывали лишь малые зарплаты. Фотографии детей почти у каждого были фоновым рисунком приобретенных уже в Москве с авансов смартфонов и планшетов - это ли не доказательство нежной любви и отеческой заботы? Но боль обиды, на которую уже не ответишь, скребла что-то внутри. Коробила до тех пор, одним пока вечером не зашли побратимы совершенно случайно в банк - проверить, не дешевле ли пополнять счет мобильного телефона через банковский терминал - там действительно не взималась комиссия, но для этого необходимо было открывать в банке счет. Липовая регистрация прокатила - счет в рублях открыт был на Игорька. И тут вспомнился Диме его же летний разговор с Витей - тогда еще дотошный подсобник не был вычеркнут из благородного сердца окончательно - Пруденко божился, что непременно откроет на дочкино имя расчетный счет в евровалюте, чтобы собрать к совершеннолетию наследницы круглую сумму. Тогда Филимонов улыбнулся, сказав, что для накопления лучше бы подошел депозит, а евро - валюта сейчас стабильная, но 'в долгую' неплохо бы разделить сумму и вкладывать часть в гривне, где проценты больше, часть в долларах, часть действительно в евро. С тех пор подчиненный не раз себя дискредитировал в глазах руководителя, к тому же у него ведь при жизни не было ни экономического образования, ни опыта работы в финансовой сфере, а евровалюту очень рекомендовал еще один друг по букмекерской конторе Аркадий - выпускник одновременно и экономического и юридического ВУЗов - у него расчетных счетов было не меньше десятка. Все знают, что евроинтеграция Украины - процесс необратимый, и, даже если не заладится с работой в России - будет к чему стремиться, а именно этот банк так и пестрит филиалами в Украинских городах, да и на западные финансовые рынки давно уже вышел. Открыть счет на ребенка-иностранца, да еще без документов, в банке, разумеется, не могли, но расчетный счет на имя самого Пруденко в евровалюте был открыт незамедлительно - для этого нужно было внести лишь символическую сумму в пять евро. Так же поступили Игорь и Рома - у последнего пока еще признаваемых детей не было, но отделяться от коллектива он не стал, найдя идею оригинальной. Андрей и Сергей также хотели присоединиться к братству заботящихся о своем потомстве, но в тот вечер документов при себе не имели, а на следующий день десять евро, вернее эквивалентная сумма в рублях, оказались крайне необходимы по случаю пятницы. Однако и они вскоре заветный счет откроют - откроют его в нужном банке, в правильной валюте, получив на руки столь необходимую каждому заробитчанину вещь, как пластиковая карточка - она будет символизировать то, ради чего и трудятся гастарбайтеры, превозмогая невзгоды и лишения на просторах не совсем чужой для себя страны - будущее благосостояние собственных детей.
  
  Харьков, 2013
  
  
  
  
  
  
  
  
   Гражданская позиция
  
  А теперь вы отложите все: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших;
  не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его
   и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его,
   где нет ни Эллина, ни Иудея...
  
  Послание к Колоссянам святого апостола Павла, 3 (8 - 11)
  
  
   Глава 1. Звонок из прошлого.
  
  Имя дается человеку один раз и на всю жизнь. В детские годы оно определяет многое в существовании маленького создания, а еще не все имена приемлемы во всех странах мира. И родители должны трижды подумать, прежде чем принять столь важное для своего ребенка решение. Яков Гельман и его жена Мария, проникшись популярным в семидесятые среди советских евреев тезисом, что ехать 'таки надо', решили, узнав о скором прибавлении семейства, если родится мальчик - именоваться ему в честь дедушки по отцу гордым библейским именем Давид - в таком случае на земле обетованной станет он для всех своим. Бабушка по материнской линии Роза Иосифовна была очень рада настрою пары на возвращение к родным пенатам - она также надеялась выехать на землю обетованную вместе с молодой семьей. Однако, Яков Давидович, помимо приверженности идеям сионизма, отличался еще невиданным жизнелюбием и любвеобилием - супруга, уличив его в измене, хоть и была на шестом месяце беременности, инициировала бракоразводный процесс, чем несказанно огорчила собственную мать: Роза Иосифовна по паспорту значилась... гагаузкой, и это обстоятельство делало ее надежды на самостоятельную репатриацию несбыточными. Что заставило образцового совслужащего, а до 17-го года - (согласно записи в трудовой книжке) - профессионального революционера Иосифа Залкинда сказаться лицом далеко не семитской национальности - о том семейная легенда умалчивает, но целесообразность конспирации под сомнение никогда никем не ставилась. Доказывать же свою принадлежность к нации, представители которой способны на такую подлость, как оставление Родины в трудный для последней период (а таковой период, несмотря на декларируемые успехи в деле построения развитого социализма, продолжался всегда) было в те мрачные годы небезопасно, или, по крайней мере - чревато потерей пригретого рабочего места, если последнее не подразумевало приложения тяжелых физических усилий. Вот почему в ситуации вокруг молодой семьи наблюдался тот редкий случай, когда теща встала на сторону зятя - однако упрямство Марии, категорически не желавшей прощать измены, сыграло деструктивную роль. Разлучнице ее подлость счастья не принесла - Яков Давидович выехал для воссоединения с родней на землю предков через год уже вместе с новой женой, оставив и любовницу в интересном положении. Но, вопреки советам мудрой своей родительницы, Мария не воспользовалась последним шансом и не стала просить о возвращении блудного супруга в семью. Мало того, молодая мама, не согласуя свои действия с прочей родней, сама зарегистрировала рожденного ребенка, назвав его уже именем собственного отца Алексеем. Бабушка имени вычеркнутого из сердца бывшего в доме слышать не желала, а мальчика можно было назвать и в честь прадедушки (своего папашу она всю жизнь боготворила), и упорно звала внука Лёсиком, а иногда Йосиком.
  Телосложением и крепостью мышц не состоявшийся Давид не годился в Голиафы, хотя и в хлюпиках не ходил. Однако вовсе не физическая сила определяет, к какой категории относится ребенок - к тем, кого бьют, или к тем, кто сам дубасит других. Алеша определенно был среди первых - это можно назвать мягкотелостью или слабостью характера. Бабушка утверждала, что здесь сказывается то, что мальчик пошел в собственную мать - Роза Иосифовна считала родную дочь человеком слабым и безвольным и неоднократно при близких и неблизких знакомых этот факт подчеркивала. Однако, маленький Алексей, кому слабость характера с лихвой компенсировали развитой интеллект и наблюдательность, очень рано стал подмечать, что родная мать как личность много сильнее его бабушки - лишь благородной снисходительностью и природной интеллигентностью объяснялось стоическое ответное молчание, принимаемое определенного склада людьми за слабость.
  Как известно, в Советском Союзе официально еврейского вопроса не существовало, что, однако, не мешало в либеральные десятилетия увядания супердержавы представителям каждой народности иметь свои убеждения на счет богом избранной нации. Бабушка Роза во всех разговорах с людьми любой степени знакомства считала своим долгом упомянуть о пережитом ее соплеменниками в двадцатом веке, вскользь намекая, что не только в Германии тридцатых-сороковых имели место факты высшей несправедливости, каждый раз в конце повторяя: 'Ну вы же понимаете, что так нельзя поступать с евреями?!'. Мама высокопарных тирад старалась не слушать, уходя по возможности в другую комнату коммунальной квартиры, но однажды во время родственных посиделок ответила на извечный рефрен резко, хоть и корректно: 'Так нельзя поступать ни с кем из людей!' Посыл родной матери Мария Алексеевна не отрицала, но поставила пожилую женщину на несколько секунд в ситуацию прямо скажем неловкую, заставив в очередной раз напомнить всем присутствовавшим о своем больном сердце и схватиться рукой за то место на левом боку, где, по мнению пожилой женщины, болезненному органу и надлежало располагаться.
  Еще один стереотип - на этот раз признаваемый всеми - был сломан в голове аналитически мыслящего мальчика после совместного с бабушкой путешествия в гости к родне. До далекого от Харькова Омска добирались с пересадкой в Свердловске - а там на пассажирский поезд ни купейных, ни плацкартных билетов в кассе не было, пришлось садиться в общий вагон. Сам факт перемещения по стране низшим классом угнетал представительницу старшего поколения - не в пример мальчику, который, запрыгнув на верхнюю полку, смотрел всю дорогу в окно - это было самым его любимым в пути занятием. Однако, Роза Иосифовна, поставив на уши весь общий вагон и несколько плацкартных (а точнее проводников указанных подразделений железной дороги) возмущалась именно невозможностью везти ребенка в нормальных, по ее мнению, условиях. В день посадки перейти не вышло по причине действительного отсутствия свободных мест в плацкартах, но уже наутро, когда ехать оставалось часов восемь, бабушка с гордостью великой комбинаторши вернулась к спящему внуку, растолкала его с радостным известием, что всего за десятку можно перейти в нормальный вагон - и Алеша продолжал путешествие на такой же полке плацкартного вагона - брать белье и матрац на полдня не было никакого смысла. Однако подвиг старушки стал предметом ее бахвальства перед всей родней, а мальчик, понимавший, что десять рублей - это сумма, необходимая ему на школьные завтраки на два месяца, к тому же зная, с каким трудом мама выкручивает из семейного бюджета даже эти копейки, постиг вдруг, что заезженный догмат о стариковской мудрости бывает безоснователен, а порой интеллект старого человека с годами может и притупляться.
  Алексей так никогда и не узнал, было ли второе мамино замужество способом выйти из-под угнетающей опеки старшего поколения или результатом глубокого чувства - но переезд к отчиму на втором уже десятке жизненных лет внес в жизнь подростка коррективы. Бабушка на свою дочь обозлилась еще сильнее, узнав, что избранник последней ни в каком колене не имел ни капли еврейской крови - Роза Иосифовна все еще надеялась разыграть национальную карту для выезда в цивилизованный мир.
  Для самого Алеши переезд означал, прежде всего, смену учебного заведения - в старой школе он не был, разумеется, среди признанных авторитетов, но успокоился уже тем, что к нему особых претензий никто из ровесников не предъявлял, учителя же еще в начальных классах определили, что мальчик объективно тянет на золотую медаль.
  Внедрение в новый коллектив - процесс, как правило, нелегкий. Нельзя сказать, что на Салтовке, где зарегистрированно проживал отчим, царил какой-то оголтелый антисемитизм - вообще подростки, чувствуя слабину в новом товарище, могут зацепиться за любую мелочь: цвет волос, длину и форму носа, наличие на последнем очков, размах ушей, деталь одежды, рост - не важно, слишком высокий или слишком низкий - но Алексея Гельмана почему-то встретили, напирая именно на пятую графу, и утро первого дня в новой школе началось с того, что портфель инородца был перебрасываем его новыми одноклассниками - не сказать, чтобы с ненавистью - даже не без добродушия, с целью проверки на вшивость. Вхождение в новый социум всегда давалось Алеше с трудом, но такое начало общения вовсе ничего доброго не предвещало. После нескольких удачных пасов портфель новичка вдруг оказался в руках только что подошедшего одноклассника - можно сказать, что перехватил он чужую вещь случайно и не спешил продолжать начатую сверстниками игру. К завладевшему учебно-спортивным снарядом подкатил заводила веселой забавы Серега Пыжук и, глядя с высоты одной человеческой головы, но мимо глаз собеседника, сказал на вид физически не столь развитому своему однокашнику, казалось, немного подобострастно, по крайней мере зазывно:
   - Смотри, Витек, к нам жида на перековку прислали!
  Человек с чужим портфелем в руке, напротив, взглянул однокласснику прямо в глаза и прямо же спросил:
   - А ты что, нацик?
  В конце восьмидесятых на такой вопрос люди определенного сорта еще не отвечали с гордостью утвердительно, 'зиги' не кидались во всеуслышание на всю улицу - по крайней мере, в Харькове - и пока туговатый в мыслях Пыжук соображал, как бы покорректнее ответить, тот, кого назвали Витьком, вручил Гельману его имущество и ненавязчиво махнул рукой, приглашая за одну с собой заднюю парту. Скорее, чем дружеские чувства, инстинкт самосохранения увлек Алексея на 'камчатку', где и просидел он бок о бок с неожиданным своим спасителем не один год. Взаимососедские отношения с Витей Филимоновым, разумеется, не решили всех проблем новичка в классе, но это было уже что-то, ибо начинать новую жизнь в новом коллективе в полном одиночестве не только тоскливо, но и небезопасно.
  Отношения сидевших за одной партой вряд ли можно было назвать дружбой, хотя от общения с другими сверстниками они кардинально отличались, и Алексей Гельман даже мог определить, чем. Всем соученикам, казалось, было что-нибудь нужно от признанного и в новой школе отличника: кто просил перекатать домашнее задание, кто - объяснить материал на перемене, кто - составить развернутый план будущей работы или сочинения. Со временем и пацаны на него перестали смотреть, как на отъявленного чужака, даже Пыжук пробовал изобразить на лице уважение, и девчонки подходили с томно-заискивающими взглядами наперевес - Алеша цену этим знакам внимания прекрасно знал и каждый раз перебирал в мыслях, в чем же интерес очередного просителя. И только Филимонов ни разу не попросил ничего списать, не имея готового домашнего задания - или решал сам на скорую руку, или смело получал заслуженную единицу. Одним из проявлений недюжинных интеллектуальных способностей Алексея стало систематическое решение на контрольных по расчетным дисциплинам всех вариантов задач. Но и здесь сосед по парте ни разу не воспользовался готовой отправиться по классу шпорой, предпочитая решать самостоятельно - Гельману было даже интересно, когда же соученик польстится на 'халяву' - ведь он сам от одноклассников за услугу ничего не требовал. На контрольной по алгебре в десятом классе долгожданное наконец свершилось: Витька, прежде чем дать одной из исписанных тетрадных страниц путевку в жизнь, долго начертанные на ней примеры рассматривал. Правда, такого морального удовлетворения, как ожидалось, Алеша в момент истины не ощутил - намучился он с четвертым заданием третьего варианта, где вместо простого ответа получился целый хвост суммы тригонометрических функций - и сам оказался в цейтноте - переписывал набело свою работу уже наспех, за две минуты до звонка. На перемене, просматривая в уме все решенные собой задания и дойдя до третьего варианта, Гельман вдруг похолодел, как лоховатый профессор, вспомнивший о невыполненной инструкции советского резидента: в злосчастном четвертом задании с самого начала были им перепутаны знаки - вот откуда такой длинный ответ в тривиальном примере, вот почему он потратил десять драгоценных минут на пустяковые действия, вот по какой причине взаимно не сокращались и в сумме не обнулялись обязанные это сделать функции. И что теперь будет при проверке работы, когда у половины писавших вариант преподаватель найдет одну общую ошибку? Алексей метнулся в математический кабинет - шпоры, как правило, забирал кто-нибудь из списывавших, но те же потребители интеллектуальной услуги могли - по безалаберности - забыть их под крышкой последней парты. На этот раз так и было - без труда обнаружив лист с решениями для третьего варианта, парень взглянул в него - и остолбенел. Сам он со знаками действительно напортачил: в первом же действии вместо положенного минуса красовался плюс, но был этот коварный знак безжалостно перечеркнут, как и все последующие действия, вместо них до безобразия корявым филимоновским почерком записано короткое правильное решение и простой в виде квадрата синуса ответ. При этом сам сосед по парте писал первый вариант. После никогда об этом случае одноклассник не вспоминал, вероятно, не считая его важным - как если бы одолжил соседу по парте на время занятий ручку. Алексей же осознал, что еще меньше понимает мотивацию сидящего рядом человека.
  Дома тем временем происходили естественные для молодой семьи события - мама с отчимом ждали ребенка. Такой каверзы обычный тинэйджер порой не прощает и кровным родителям - когда вдруг из единственного ребенка надлежит превратиться в старшего брата - и Алексей все чаще бегал из дому к бабушке - хоть и неприятно было выслушивать все то, что изливалось за глаза насчет его родной матери, но в данном деликатном вопросе нашел он в Розе Иосифовне тактического союзника - а той всегда льстило, когда ее выслушивают без пререканий. Дошло до того, что каждый день после уроков ехал парень в центр, а не шел домой - особенно когда мама села за 56 дней до предполагаемых родов на декретный больничный. Но однажды, вернувшись утром в понедельник с тем лишь, чтобы взять сумку и пойти в школу, подросток обнаружил мать в таком состоянии, в каком раньше никогда не видел. Отеки на всех конечностях, синяки под глазами, желтизна кожи на лице - ко всем этим признакам скорых родов подросток привык давно, но впервые Алеша всмотрелся в ее уставшие ото всех и от всего глаза - и не на шутку испугался. Даже вопрос 'За что ты с нами так, когда ты нам очень нужен?' меньше покоробил подростка, чем этот страшный взгляд - до этого казалось Алеше, что мать способна выдержать и пережить все на свете - и вдруг он ощутил реальную опасность близкого человека потерять. Сын в ответ ничего сопливо-лирического бормотать не стал, но с этого дня поездки к бабушке прекратил, все свободное время уделял лишь выполнению маминых поручений - главным образом выстаивая в очередях, которые и до того были естественным атрибутом советского бытия, но в начале девяностых выросли вдруг как на дрожжах - вот почему после рождения сестры походы за детским питанием на молочную кухню считал он для себя отдыхом - там очередей никогда не было. Маленькая Соня была похожей на обоих биологических родителей, и, хотя красавицей в маму не вышла, все - даже недоброжелательные наблюдатели - вынуждены были признать, что перед ними, безусловно, очень симпатичный ребенок. Старший брат оставался за ней приглядывать с удовольствием, вот только по двору с коляской гулять почему-то стыдился.
  Была Сонечка ребенком добрым и открытым - даже чересчур открытым, тянущимся с естественной добротой ко всем окружающим без разбора. Однако взаимности дождаться ребенку суждено было далеко не всегда. Даже в родственном кругу, где, казалось бы, детям делить особо нечего, на сходы по случаю знаменательных дат девочку вскоре брать перестали -эпизод на праздновании бабушкиного юбилея, ставший тому причиной, запомнился Алексею. Четырехлетняя девочка, пытаясь играть со своим на год младшим кузеном, по словам его матери - их с Соней тетки - побила меньшего родственника, доведя до слез и крика. Во все это верили все присутствовавшие взрослые, кроме брата возмутительницы спокойствия - наблюдательный Алеша видел, в чем состояла хитрость мудрого не по годам бойца. Пацаненок применил иезуитски-гениальный тактический ход: подойдя внезапно и без всяких церемоний больно стукнув старшую свою родственницу, ребенок вдруг сам взревел благим матом, будто его убивают. Бедная девочка вообще не представляла такого способа общения, да еще была твердо убеждена, что младшего - а значит слабейшего - бить нельзя ни в коем случае. Взрослые не особо вникают в межличностные отношения детей, к тому же мамаша мнимого потерпевшего моментально раскрыв свою мускулистую исполкомовскую пасть, не оставила шансов на оправдание - а престарелая именинница всегда была рада иметь подтверждение собственной гипотезе, что как уязвившая ее родная дочь, так и все ее семя есть исчадие подлости и общечеловеческой неблагодарности.
  Что уж говорить о дошкольном учреждении, где - Алексей это хорошо помнил - не прощается никому никакая слабость - сам он имел хотя бы достаточно смекалки, чтобы избегать явных угроз, но сестренка, казалось, инстинкта самосохранения была напрочь лишена, открывая свое маленькое сердечко навстречу каждому и в основном получая в ответ лишь болезненные удары - люди в любом возрасте рады-радешеньки встретить кого-нибудь слабее себя и отыграться на слабаке за все собственные унижения. Упадок начала постсоветского периода сделал маму безработной - это позволило Сонечку из детского сада забрать, но все старшие в семье с содроганием думали о том, что ждет с трудом адаптирующегося к коллективу ребенка в средней школе. Только сама девочка была, казалось, безгранично счастлива рядом с близкими и любящими ее людьми. Прочитанные ей вслух сказки и просмотренные мультфильмы воспринимала она как часть реальности, всерьез думая, что можно написать письмо героям Диснея или друзьям деревянного человечка из убогой коморки перебравшегося в огромный театр. Возможно, обитай малышка в высшем социальном кругу, поведение ее воспринималось бы лишь как милые причуды, может, нашли бы изменения в цвете ее же ауры или какие-то экстрасенсорные способности - но людям, обреченным прожить свой век в подножии социальной пирамиды и призванным унавозить почву для процветания индивидов более достойных, не пристало придуриваться и повторять всякие глупости.
  Пока мама сидела дома с сестрой, Алексей кончил с золотой медалью курс средней школы и поступил - как бы сказочно это не звучало, но без всякой поддержки - на бюджет экономического факультета одного из самых престижных харьковских ВУЗов. На вопрос своего однокурсника 'А кто у тебя здесь?' честно ответил парень, что никого - и, вероятно, был отъявлен лжецом.
  Почему на церемонии посвящения в студенты оказался никуда не поступавший Витька Филимонов - Гельман объяснения не находил ни тогда, ни после, но именно он познакомил бывшего своего одноклассника по салтовской школе с бывшей же одноклассницей по школе в центре - а тогда уже - однокурсницей. Роман сверстников развивался настолько стремительно, что еще до армии - а призывался Виктор осенью того же года, когда окончил школу - стал призывник женатым человеком. Одно время Алексей подумывал, что именно в этом был интерес Филимонова - выйти через мальчика из центра на личный контакт с представителями более высокого социального круга - тогда товарищу с окраины можно было бы лишь посочувствовать, ибо сразу встретилась ему в полном смысле девушка-хищница, способная ради достижения даже не цели, а среднесрочной задачи подмять и использовать любого человека - это Гельман знал еще с младших классов, и, если бы Филимонов хоть немного прислушивался к мнению товарища, предостерег последнего от шага опрометчивого. Но Алексей, как уже не раз бывало, то ли из деликатности, то ли опасаясь, что не так поймут, предпочел смолчать.
  Учиться в ВУЗе оказалось занятием интересным, но слишком уж легким - даже в те годы, когда всемирная сеть еще не опутала планету, и те из студенческой братии, кто жаждал знаний, вынуждены были ради небольшой цитаты в пару-тройку абзацев просиживать часы в библиотеках. Какой бы ничтожной ни была стипендия отличника, в семейном бюджете сумма оказалась значимой, а попытки искать достойно оплачиваемый приработок студенту из 'уличных' в середине девяностых в самом Харькове могли вызвать лишь улыбку. Выходя на перекуры с новыми своими однокашниками (Леша покупал самые дешевые с фильтром сигареты и курил лишь на перерыве между парами - при таком распределении ресурса пачки хватало на неделю), завидовал он тем, кому доверяли навороченные парни помывку папиных (а в отдельных случаях и собственных) машин, прикидывая, что за час можно легко заработать сумму, какой бы хватило на питание четверым на день. На медленно издыхающем 'почтовом ящике', где продолжал инженерить отчим, изрядно подупавшие зарплаты выплачивать норовили все больше натурой: крупами, макаронами, консервами. В иные дни ни консервы, ни тем более забытого мяса в рационе семьи вообще не планировалось, а когда 'белковый праздник' все же наступал - большую часть самой полноценной пищи без раздумий отдавали Сонечке. Однако какая-то внутренняя препона удерживала Гельмана от искушения напроситься к однокурсникам в обслугу. По окончании первого курса решил Алеша поправить материальное положение свое, но главное - семьи - традиционным для студента способом, начав 'трудовой семестр'. В те поры бывшие комсомольские и профсоюзные вожаки из разных ВУЗов резонно для себя постановили, что переброску рабочей силы в районы крайнего севера России следует поставить на широкую ногу, студенчество на первых порах из процесса исключено не было, но в бригадах - правопреемницах стройотрядов - людей, стремившихся к получению высшего образования с каждым годом становилось все меньше. Ежегодно по весне студент сдавал досрочно сессию, возвращаясь к октябрю - в деканате даже перестали спрашивать, зачем ему в апреле 'хвостовка'.
  Стал Алексей, сам того не желая, не только главным, но и единственным кормильцем семьи по причине трагической - сразу после первого его строяка умер отчим. Про конкретный случай можно безошибочно сказать 'умер от жизни', хотя в медицинском заключении и фигурировал инсульт. От этого недуга спасали людей и в бедные девяностые - главное было не упустить драгоценные часы, обратившись за интенсивной медицинской помощью вовремя. Но муж Алешиной мамы пал жертвой собственной обязательности и преданности семье, повторив печальный путь тех представителей любой нации, кто идет к врачу за три дня до смерти, а не до болезни. Хотя - по маминым рассказам - тревожные симптомы проявлялись с понедельника, решил все же немолодой мужчина дотянуть до четверга - последнего дня трудовой недели, на который планировалась выдача зарплаты - причем именно выплата условно твердыми купонами*, а вовсе не пшенкой.(*купон (купонокарбованэць) выполнял функцию национальной в Украине валюты до введения в 1996 году гривны). Злая усмешка судьбы: и в четверг предложили лишь крупы, пообещав выдать деньги непременно на будущей неделе. Вызванная на дом в пятницу участковый терапевт была врачом опытным, и не только сразу по осмотре больного позвонила в неотложку, но еще осталась дожидаться кареты скорой помощи. Правда, на этот раз умудренная жизненным и профессиональным опытом женщина стремилась лишь обезопасить себя - чтобы летальный исход не повесили после на нее. И мать и сестра казались совсем раздавленными приехавшему было в радостном расположении духа Алексею - ведь он привез с собою купленные в Москве на заработанные рубли четыреста тридцать пять долларов - а это несколько больше, чем семья из четырех человек потратила на питание за весь предшествующий год. Деньги на удивление быстро растаяли, правда, не исчезнув бесследно, а воплотившись отчасти в запасы продуктов (овощей, сахара, муки, круп, а также тушенки и рыбных консервов - в условиях гиперинфляции шаг более чем дальновидный) - это уже вселяло в потенциального экономиста некоторый оптимизм и отогнало глупые мысли о помывке мажорских машин. Поездка же после второго курса была еще успешнее - Алексей 'забурел' настолько, что даже отказался от весьма заманчивого приработка дома. Вернувшийся к тому времени не только из армии, но и из первой своей заробитчанской поездки Филимонов затеял (должно по наущению жены) бизнес, связанный с написанием контрольных и курсовых работ. Гельмана опять что-то удерживало от искушения ввязаться в авантюру - не хотел он быть даже интеллектуальной у однокурсников прислугой - Витька такое его поведение считал смесью благородства с чистоплюйством, называл благоплюйством, и однажды сказал: 'Если у одного от природы есть деньги, а у другого - мозги - таким контрагентам остается лишь найти друг друга и сговориться о цене. Что же, я - профессиональный подчиненный и гастабайтер, тебе - будущему экономисту - это должен объяснять?' Но школьный товарищ никогда не настаивал на реализации другими людьми своих идей - лишь предлагал выбор. Алексей предложение тогда отверг, о чем после не раз сожалел.
   Роза Иосифовна всякий раз при личной встрече не уставала нахваливать внука, без обиняков намекая, что теперь ему самое время жениться на красивой еврейской девушке - к тому времени Израиль с тяжелым для привычных к умеренным широтам климатом перестал быть землей ее вожделения, путеводной звездой замерцала Германия, а внук казался более надежным 'паровозом', чем родная дочь. От разговоров на деликатную тему Алеша старался по мере сил уходить - тем более, предлагаемая бабушкой девица - объект плановой страсти - мало того, что была пятью годами старше потенциального жениха, но само ее изображение на фото доказывало субъективность такой категории, как 'красота' - уж больно походила запечатленная особа на израильского агрессора, каким его образ видели советские карикатуристы-патриоты, рисовавшие для журнала 'Крокодил'. Однако не эти мелочи занимали студента на третьем курсе, а появившаяся в его жизни Катя.
  
   ***
  
  Вернувшийся в родные Хомуты сын председателя колхоза Василий Гайдученко привез с собой из славного города Брянска не только диплом агронома, но и молодую жену Антонину. Отец его Григорий Степанович - ветеран войны и крепкий хозяйственник - не напрасно стяжал авторитет человека мудрого, и действия сына нашел рассудительными, признав в невестке союзника по обеспечению 'тылов' семьи. Действительно, в работе помощь Василию ни от кого не требовалась, а с такой мощной поддержкой, как имел он от рождения, жизнь в родном селе представлялась безоблачной. Был Вася у родителей младшим ребенком, но единственным сыном - всех дочерей отец уже успел выдать замуж - жить молодым предстояло в родительском доме. Жену председательского сына в селе за глаза окрестили Кацапкой - за последующие десятилетия ее познания в украинском языке не продвинулись ни на йоту - однако, вовсе не языковой барьер стал препоной для общения с односельчанами - в те времена и местное население все увереннее переходило на твердый правильный суржик. Председателева невестка о самой себе была мнения весьма высокого, искренне полагая, что вхождение в сельскую элиту - это тот минимум, на который она вправе рассчитывать. Никогда не высказывая претензий новой семье, она, тем не менее, держала солидную дистанцию с абсолютным большинством односельчан. Еще на выданье стояла девушка перед нелегким выбором, когда серьезность намерений выказывали двое претендентов на ее руку и сердце. Но вторым поклонником был окончивший военно-морское училище одноклассник - за тем надлежало следовать, согласно приписке, на Тихоокеанское побережье, лелея хрупкую мечту лет через тридцать выйти в адмиральши. Жену Василий ласково называл Тосей, сама же молодица, обосновавшись в колхозной конторе, требовала обращения к себе по-отчеству - так и стала для односельчан Тосей Федоровной. Одним из бесспорных своих талантов считала она умение воспитывать детей - подтверждением тому было безропотное послушание старшей дочери, начиная с двухлетнего возраста последней. Любила Тося Федоровна нравоучительно повторять незадачливым соседкам: 'Как это возможно, чтобы дети - и не слушались? Здесь все от родителей зависит. Вот когда я своей Кате накажу - выполнит беспрекословно. А все потому, что в строгости нужно детей держать!'. Катя действительно была на редкость исполнительным, при этом смекалистым и не подлым ребенком - таким девочкам в былые годы доверяли глядеть младших братьев-сестер - погодков. Сбоить начала строгая воспитательная система, когда в возраст, дающий возможность свободного перемещения, вступила младшая дочь Аня. Антонина, выводя за руку девочку и наказав - как двумя годами ранее старшей - подождать у калитки две минуты (а этот временной промежуток у холящей собственную красу молодой особы может растянуться порой и на полчаса), привыкшая обнаруживать Катю на том самом месте, теперь могла уже через минуту услышать из открытого окна злорадно-обеспокоенный крик доброжелателя:
  'Там Ваша Нюнька на перелазi висить, зараз гепнеться!'.
   И действительно, проворная, с шилом во всех мыслимых и немыслимых местах девчушка ухитрялась в считанные секунды найти себе на эти места приключений - стоило лишь взрослым немного притупить бдительность. Тося Федоровна уверяла всех - в первую голову - себя - что младшенькую они, как водится, балуют, система же строгого воспитания технически не может давать сбоев. Однако, единственным человеком в семье, кто мог призвать к порядку младшую дочь, оказалась, как ни странно, дочь старшая - при этом за все детство не было такого случая, чтобы Катя на сестру даже прикрикнула - не то чтобы замахнулась или ударила.
   В школьные годы с Катей не нужно было ни заниматься, ни проверять ее по какому то ни было предмету - единственное, что беспокоило родителей -за учебниками сидела девочка слишком уж долго - дольше просиживала она лишь в сельской библиотеке. Сама дочка объясняла излишнюю свою старательность тем, что каждый раз проверяет себя не только по последней теме, но и повторяя предыдущие, и если обнаружит, что какую забыла - открывает учебник на странице неподдающегося параграфа и учит заново - так девочка, сама признававшая, что не имеет природных способностей к точным наукам, знала их все же на 'отлично', обоснованно уверяя, что школьную математику и физику способен освоить любой, при том, однако, условии, что человек хочет именно знать, а не получить отметку. Аня же, по всему, уже класса с седьмого не хотела ни того ни другого, и все попытки старшей сестры подтянуть младшую стали лишь традиционными для общения монологами.
  Хозяйство Василия Григорьевича, между тем, крепло и расширялось, даже смерть отца не подрубила основ - и медалистка сельской школы имела возможность выбирать из многих ВУЗов. Однако выбрала Катя педагогический, к тому же украинский язык и литературу, чем несказанно огорчила родную маму. Не то, чтобы этническая россиянка имела что-то против изучения автохтонного языка - в данном случае мать смотрела на проблему с чисто женской точки зрения, искренне желая дочери лишь человеческого счастья. Ведь 'пед', да еще филологический - это просто ярмарка невест при катастрофической нехватке на скамье рядом потенциальных женихов. Опираясь на мнение подруг молодости, обучавшихся в украинских городах, знала Антонина, что, если и поступать на филфак - непременно на русский - тогда, поехав за мужем по распределению, легче найти работу на новом месте. Правда, в девяностые ситуация несколько изменилась - свалившаяся всем на головы независимость не только прошлась острым ножом по сердцам и душам таких как Тося Федоровна вынужденных эмигрантов, но еще лишила парней выгодных распределений, обретенный же украинским языком статус государственного вселял очень слабую надежду на перспективы. В том же, что старшая дочь, в отличие от младшей, будет испытывать затруднения в поисках спутника жизни и может вообще остаться в старых девах из-за своего синдрома синего чулка, Антонина Федоровна ни секунды не сомневалась. Поэтому, когда на четвертом курсе Катя объявила, что выходит замуж - удивились в семье все.
  
   ***
  
  Традиция заселять в одном корпусе общежития студентов с разных факультетов, быть может, и противоречит нормам корпоративности и келейности, но, безусловно, благоприятна для отдельных представителей студенческой братии. Если быть до конца честным, сам Алексей никогда бы в общагу не пошел - будучи коренным харьковчанином, он не видел необходимости тревожить чужое жилище, надеясь, что никто не потревожит его места проживания. Совсем другое дело - Витька Филимонов, которому формально в общежитиях вообще делать было нечего - даже задания контрольных, что он решал за деньги, собирала ему жена. Нельзя также сказать, что был то человек, ищущий общения везде, где только можно. Но с некоторыми Лешиными однокурсниками он на каких-то интересах сошелся, был не в одном корпусе частым гостем и иногда предлагал Гельману составить ему компанию. Итак, можно сказать, что Витька был косвенно причастен к знакомству Алексея с будущей женой. Однажды не оставивший на входе документы студент искал, где бы обосноваться на ночь, а Катина соседка в ту как раз ночь осталась у своего парня. Все случилось само собой, да и дальше шло, будто по предначертанному - Алексей даже не аналитическим своим умом уразумел, а просто почувствовал, что лучшей жены, чем эта девушка, ему точно не сыскать - и даже не потому, что был у нее первым в ее девятнадцать, и не потому, что была с ее стороны инициатива на продолжение отношений направленная - скорее наоборот, понял, что если ни разу больше не зайдет в ту комнату общаги - не только не услышит в свой адрес от Кати нареканий - у нее их даже в мыслях не будет. Когда на следующий день подошел он к девушке с предложением пойти в ресторан, та, улыбнувшись, ответила, что приглашение примет, только если каждый платит за себя. Алексей не понял, считать ли такой ответ обнадеживающим с точки зрения развития отношений, но в тот же вечер осознал рациональность поведения своей будущей жены: сумма, что он всегда носил при себе, лишь для студенческой складчины оказалась значимой - а ведь были это деньги из бюджета семьи, где на хлеб уже копеек не считали, но и излишеств позволить не могли. После судьбоносного ужина Катя долго смеялась, рассказывая, что сама впервые в жизни была в ресторане и очень переживала, что собственных денег на ее скромный заказ не хватит. К тому же был Алеша не принципиальном, но скорее прагматичным противником мезальянсов - девчонка с менее престижного факультета была ему 'социально ближе' навороченных однокурсниц. Дресс-код - воистину гениальная придумка идеологов социального апартеида, при этом на удивление гуманная по отношению в первую очередь к здравомыслящим обитателям нижних этажей пирамиды, ибо дает им понять, с каким именно рылом в который конкретно ряд не стоит потыкаться, при том, что цена обертки ровно ничего не говорит о качестве упакованного товара. Свадьбы решили не играть, а лишь, расписавшись в ЗАГСе вдвоем распить в кафе бутылку шампанского - да и ту заменили в последний момент сухим вином: предшествовавшее бракосочетанию лето не принесло Гельману больших денег. И в семье невесты были временные материальные затруднения: там известие о браке старшей дочери ни эпатажа, ни фурора не вызвало - отчасти потому, что, не успев даже закончить среднюю школу, усердно выходила замуж младшая. Отъезд сестры из родительского дома стал для Ани фактором расслабляющим, родители же горячо любимой дочурке всячески потакали, обдуманно решив, что бешенное гормональное развитие не побороть - так пусть уж перебесится - чем раньше - тем лучше. Однако родительской опекой младшую дочь не оставляли, и когда та с очередным своим кавалером доскакала аж до Питера - наняли даже частного детектива, чтобы блудную дочь найти и в семью вернуть. Понятно, что на финансирование обустройства личной жизни старшей - более благополучной - дочери в тот короткий период не нашлось бы средств.
  Просто убило известие об ужасной женитьбе потомка Розу Иосифовну - на фоне реакции ее отношения с родной дочерью можно было бы назвать человеческими. Внук для старой женщины просто перестал существовать. Мария Алексеевна, впервые увидав невестку, глубоко, но с облегчением вздохнула. Но главное - к новому члену семьи сразу потянулась Соня - к тому времени ей оформили в школе индивидуальное обучение, и Катя сразу, ничего не спрашивая и не прося, перехватила у матери формально неблагополучной девочки прерогативу воспитания - и не зря. Девочка на дому прошла за год такой курс, как ее сверстники не проходили за всю начальную школу - интеллектуальный потенциал сестренки оказался не ниже, чем у всеми признаваемого способным брата, но умеющая давать объективную оценку Катя утверждала, что способности ребенка в пределах нормы, хоть и ближе к верхней ее границе. А еще - учила некровная родственница общению с внешним миром, выводя Соню из уютной, но ненадежной скорлупы медленно, но уверенно правильно. Слышал Алеша от жены те же стихи и сказки, что в детстве от мамы и не только, слышал другие - тоже наивные и добрые - в огромном количестве - не только на русском, но и на украинском, английском, немецком, даже на идише, о котором знал лишь Алексей, что язык сей немецкому сродни, помнила Катя также содержание огромного количества детских фильмов и мультиков и краеугольные из них цитаты. Но главное - жена не снисходила до уровня его сестры - она сразу показывала, что сама в такой же доброй и волшебной стране проживает, уходя туда в каждую свободную минуту, но, что не менее важно - может в любой момент оттуда выйти и этот же бесценный свой мир от посторонних защитить, и ровно так же может научиться поступать и Соня. Вряд ли изучали в педагогическом ВУЗе так углубленно психику и психопатологию особенных детей - скорее всего будущая учительница просто от природы умела с такими обращаться. Подвижки в воспитательном процессе не могли не радовать маму, однако через некоторое время стал Алексей замечать неладное в ее поведении. Первым ощутимым симптомом стало возвращение того взгляда, каким испугала сына женщина перед рождением дочери. Уход от внешнего мира Марии Алексеевны был тихим и постепенным - все чаще женщина сидела, ни на что не реагируя, глядя в окно или в стену. Казалось, она позволила себе не быть сильной, осознав, что теперь есть на кого оставить семью - как после войны, когда действие окопного синдрома заканчивалось, болячки выскакивали неведомо откуда, и непонятно почему молодые здоровые мужчины умирали. В непростой домашней атмосфере - а проживала семья по-прежнему на жилплощади покойного отчима - в двух (включая проходную) комнатах трехкомнатной коммуналки - ценой невероятных усилий прежде всего молодой жены удавалось сохранять мир и спокойствие. И когда с очередных заработков уже на пятом курсе стал позволять себе Алексей перед приходом домой посещать распивочные заведения - однажды вечером к нему, сидевшему за пивом и соседом, радым каждому, кто даст хлебнуть на шару, вышла уставшая Катя, кышнула зашуганного Петровича в его комнату и спросила Алешу, глядя ему прямо в глаза: 'Зачем ты себя убиваешь?' - муж оторопел, переводя дух, потом что-то сказал, что пьет исключительно на свои - теперь ведь не такой с деньгами напряг, как раньше, да и не в таком уж он неприглядном виде - но жена его резко прервала, заявив: 'С собой делай что хочешь, мне в таком случае тоже плевать, а вот они, - махнула рукой в сторону комнат, где спали мать и сестра, - чтобы тебя больше в таком состоянии не видели!'. Этакого своеволия не стерпел бы ни один уважающий себя мужик - Леша тоже, пересчитав наличную в кармане гривну, вышел из дому на ночь глядя и пошел блуждать между ночными киосками - но почему-то, подходя к очередному, ни пива, ни слабоалкоголки, ни водки не брал, только продолжал размышлять. 'Убивать себя' - это женой сказано вовсе не по адресу. Вспоминал он слабых на алкоголизм коллег своих по заробитчанству, но все больше - школьного товарища. Вот уж кто действительно водкой убивался в последние годы - так это Филимонов. Просто удивительно, как ни Витькина жена, ни теща не замечали этого - или просто не хотели замечать. Никто никогда не мог сказать, что пил примазавшийся к студенчеству молодой человек за чей-то счет - но и сам Виктор 'хвосты рубал' без жалости, отгоняя халявщиков грубо и резко. Казалось, даже не алкогольное опьянение было целью жизни давно знакомого человека - хотел он потребляемыми декалитрами что-то в прошлом своем изменить, то ли поправить. Еще думал Алексей в ту долгую ночь о том, что же он сам хотел бы поправить в своей жизни - в прошлом жаловаться было особо не на что, а вот будущее - не то, чтобы пугало, но и радужным человеку с интеллектом казаться не могло. В глубине души понимал Гельман, что слишком амбициозен, что порой видит себя в том социальном кругу, где он не рожден, где ему по всему не место, и это лишь на основании наличия интеллектуального потенциала, который - если быть честным перед самим собой - не так уж и высок - поступи в свое время Алексей на естественнонаучный факультет - объективная оценка высветилась бы довольно скоро. Пройдя после школы действительно нелегкие экзамены, он получил билет на осмотр следующего этажа социальной пирамиды - но вовсе не на проживание там. В перспективе таким, как он, случайно очутившимся в кругу достойных, светило усердно барахтаться всю оставшуюся жизнь, чтобы где-нибудь под пенсию обрести то право, какое большинство однокурсников имеют то рождения - а ведь это далеко не самый верхний даже для Харькова уровень. По получении дипломов большинство однокашников займут те места в тех конторах, фирмах и учреждениях, куда при прочих равных условиях влиятельные родственники привели бы их за ручку и без документа о высшем образовании - просто договорились между собой уважаемые люди, что 'поплавок' также должен быть непременным атрибутом местечковой элиты. Но наличие атрибута при отсутствии сущности - это лишь фикция, по-народному говоря- понты, каковые и рисовал себе парень последние годы, увлеченно играя в бисер. В минуты откровения перед собой негодовал Алексей, что не ввели в свое время платного высшего образования - по крайней мере в престижных ВУЗах - в сегрегации ничего плохого он сам не находил, даже сознавая, где надлежит пребывать лично ему. Ездить бы Алексею Гельману в ту же Тюменскую область просто на лопату, опровергая пошленький бородатый анекдот - на выходе финансовый для семьи результат был бы лучшим. Итак, если копнуть глубже - пять последних лет можно считать потерянными - и все из-за собственного тщеславия. Вот и выходит: будущее свое он уже определил своим же выбором в прошлом. Но в одном жена жестоко права: все эти самоковыряния и страдания не юного уже Гельмана не должны ложиться тяжестью на близких людей. Ведь лишь самому пьющему кажется, что со стороны его состояние незаметно, а для душевного равновесия сестры, кто в силу возраста и не может понимать, что и почему вдруг так меняет незаслуженно, быть может, обожествляемого ею брата, номера в исполнении последнего могут стать роковыми.
  Утром не спавший ни минуты Алексей сидел на кухне за крепким чаем - Катя о вчерашнем больше ни в тот день, ни позже не говорила. Вопрос о злоупотреблении спиртным дома в последующие годы не поднимался по причине отсутствия проблемы.
  За неделю до защиты диплома - должно из чувства сострадания и элементарной человеческой жалости, а может - из национальной солидарности - дал декан факультета Алексею адрес создаваемого на базе техникума колледжа - там формировался преподавательский состав. Это не было ни распределением, ни даже формой блата - просто возможностью работать по специальности. Однако Гельман, съездив на собеседование и срисовав для себя картину перспектив, сразу соглашаться не стал, проходя пешком по центру города, начал планировать наперед - и увидал будущее почти беспросветное. Зарплата предполагалась по харьковским меркам, может, и неплохая, но в разы меньшая тех, к которым он привык на 'отхожих промыслах', увеличение денежного довольствия планировалось не ранее, чем преподаватель защитится (а для соискателя остепенение - процедура настолько же затратная, как и нескорая), приработков не виделось молодому выпускнику никаких (легенды об астрономических суммах взяток в период сессии неглупый человек всерьез не воспринимал, не зная по опыту, но прогнозируя, что даже если начнет процветать в недавно аккредитованном учебном заведении столь пикантный бизнес, брать все будут ровно 'по чину', а случись неожиданному проколу - именно его, как уличного, первого примерно накажут). Для совместительства времени также не найдется (знал Алексей, что любой, выполняющий два дела одновременно хотя бы одно из них делает плохо). Но это все были причины, так сказать, стратегического характера, а была и одна совсем прозаичная: у потенциального преподавателя, случись ему на замещение вакансии согласиться, не было приличествующей должности ни одежды, ни обуви - последнее время денег в доме постоянно не хватало. Катя ждала ребенка - теперь приоритет в питании имели уже двое членов семьи, регулярно приобретаемые лекарства для мамы также стоили изрядно. А еще назрел вопрос о расширении жилплощади. Оптимальным на то время вариантом был разъезд с соседом, с приобретением ему равноценной гостинки - сам Аркадий Петрович давно уже никаких операций с наличными, кроме покупки спиртного, не производил - стало быть, нуждался в провожатом по бюрократам и кассам. Эпоха всеобъемлющего кредитования банками физических лиц любой валютой в те времена еще не наступила, а отправка очередной бригады в город на полярном круге Салехард планировалась через пару недель после защиты диплома - Алексей склонялся к варианту зарабатывать деньги привычным уже для себя способом. Оставалось склонить к тому же мнению жену. Но та на удивление спокойно восприняла решение супруга, а попытки заверить в бесперспективности потуг заработать на расширение по месту жительства прервала четкой фразой: ' Я за тебя замуж выходила - а будешь ты преподавателем или сезонным рабочим - решай сам. Все, что обязана, я для семьи сделаю'. Потом, немного подумав, добавила: 'Ты знаешь, что делаешь'.
  Следующие три года приезжал Алеша домой на пару недель каждые три месяца, деньги регулярно получая и в разных валютах откладывая на депозиты в разных банках. Все это время Катя так умело вела домохозяйство, что из заработанного удалось достаточную сумму собрать. Заранее оговоренная с пребывавшим в трезвом состоянии соседом покупка последнему отдельной комнаты уже виделась реальностью - когда в дела семейные вмешался игрок, семье не чужой. После 'жуткой' женитьбы собственного внука, но особенно - узнав о прогрессирующем заболевании дочери, Роза Иосифовна ни с того ни с сего озаботилась судьбой внучки. Следует отметить, что старая уже женщина сумела-таки восстановить историческую справедливость и документально подтвердить собственное еврейство. Но проклятущая волокита продолжалась слишком долго, а тем временем непорядочные немцы ужесточили правила въезда на территорию собственного государства для нетрудоспособных преклонного возраста лиц. Оскорбленная в лучших чувствах старуха в каждом разговоре называла такую подлость повторным холокостом, не переставая картинно хвататься за размещенное у нее на уровне поджелудочной железы сердце. Однако, таким способом вызывая в окружающих жалость либо смех, заветное перемещение в цивилизованный мир не осуществить. А вот стоящая на учете в психоневродиспансере внучка - в случае признания недееспособной ее родной матери - в опеке остро нуждалась - и за право несчастное создание призревать можно было поспорить - в случае необходимости - и в судебном порядке с временно (а если копнуть глубже - уже довольно долго) не работающим, к тому же проживающим в коммунальной квартире старшим братом девочки. В том, что Сонечка нуждается в наблюдении такими специалистами, каких не сыскать в Украине, также можно было убедить представителей различных благотворительных фондов - а там есть шанс, что для пожилой, но энергичной женщины, так много свершившей ради больного ребенка, сделают исключение, ибо больше сопровождать несчастное юное существо просто некому. Разумеется, ради этого необходимо мать девочки госпитализировать - но ведь патология психики налицо! Также сосед по коммуналке не должен поддаваться на провокации и твердо отстаивать собственные права - а то, что заслужил он за свою нелегкую жизнь квартиру по меньшей мере изолированную - ясно, как божий день. Да и внук обязан понимать, что доходы его официальными справками не подтверждены, а значит, могут заинтересовать налоговую службу суверенного государства, а также - миграционное агентство страны временного пребывания. Все вышеперечисленное ни коим образом не следует считать со стороны старухи подлостью - лишь действиями, призванными восстановить душевное здоровье обожаемой внучки. И, хотя прекрасно понимал Алеша, что и родной матери без диспансеризации суждено прожить условно полноценной жизнью не на много, но все же дольше, видел, что боится Соня родной бабки больше, чем некогда сверстников, при каждом визите старой дамы закатывая истерику, прижимаясь то к нему, то к Кате, да и не хитромудрые еврейские программы, реализуемые в Штатах, Германии или Израиле необходимы девочке, а нужен ей р о д н о й человек, способный не вести за ручку, а просто поддержать в нужный момент, не дать упасть, поднять, если споткнется - и такой человек рядом был - а будет ли таковой в хваленой зарубежной клинике - большой вопрос - вдруг там на высокооплачиваемых должностях работают такие же психологи, какие здесь экономисты? Однако, пожилая женщина оказалась на удивление профессиональным игроком. Единственный раз за все годы совместного проживания увидел Алексей нервный срыв у своей жены - когда пыталась Катя не допустить принудительной диспансеризации Марии Алексеевны - но мудрая старушка предусмотрела и это - вместе с санитарами в квартире находился наряд милиции - а зафиксированное должностными лицами при исполнении неадекватное поведение молодой женщины стало лишним козырем в морщинистых руках представительницы старшего поколения.
  После благополучного отлета бабушки с внучкой в Нью-Йорк все у семьи Гельманов стало как будто налаживаться: у милиции и налоговой вопросы к Алексею перевелись, его самого взяли - с любезной протекции родной тетки - той самой, чей малолетний сынок некогда отличился в неравном бою- на низовую, но все же должность в райотделе финансов, изнывающий в безденежной абстиненции Аркадий Петрович пошел-таки на мировую, успокоив пропитое сердце приватизированной комнатой в общаге. Но трехкомнатная изолированная квартира троим нынешним обитателям казалась теперь слишком просторной. Катя с тех пор ни разу ни про свекровь, ни про малолетнюю золовку не вспомнила, если навещала Марию Алексеевну в диспансере, то в противофазе с мужем, сам же Алексей боялся даже заводить разговор на больную тему. Страшный диагноз, поставленный сыну врачами - ДЦП - сам Алексей порой в мыслях считал расплатой за собственное малодушие - хотя и мистического мировоззрения не придерживался, и уверен был, что болезнь генетически не передается.
  
  
   ***
  
   Чем ниже уровень социальной пирамиды, тем крепче держатся его обитатели за полученное от рождения место под иерархическим солнцем. Элита же сельская остается на своих местах порой тысячелетиями. Проносятся ураганами войны и революции, меняются государственные флаги над входом в контору и портреты вседержителей над столом сельского головы - но во главе самоуправления остаются, как правило, представители тех же родов из добрых людей - если, разумеется, не допустит кто-нибудь из рода роковой ошибки, вступив не в ту партию, либо, взяв в руки оружие, встанет под знамя не той державы.
  Василий Гайдученко недолго проработал в управляемом родным отцом колхозе, перебравшись в сельсовет на выборную должность - и пока оставался отец его в силе, казалось, не было успешнее в селе семьи. Одно лишь огорчало Василия Григорьевича - отсутствие сына, прямого наследника - но и это не уменьшило отцовской любви к дочерям, воспитанию которых всецело отдавалась жена. Правда, порой ловил себя на мысли не последний в Хомутах человек, что девочки внимания и забот получают не поровну, что требующая всего и сразу младшая может получить больший кусок лишь за счет того, что не додано старшей, про кого жена часто говаривала: 'Ну, она же не просит - значит ей и не нужно' - однако в воспитательную систему Тоси Федоровны муж старался не вникать, к тому же чувствовал в беспроблемной и всегда послушной Кате какую-то внутреннюю непокорность. Хотя со стороны могло показаться, что младшая из родителей веревки вьет, однако умела Аня и подластиться вовремя, зная, когда и с чем подойти к отцу, а как - к матери - чему не могла (или из упрямства не хотела) научаться Катя. Одно время большой ошибкой считал Василий Григорьевич данное младшей дочери разрешение после поступления в ВУЗ жить на отдельной съемной квартире в Харькове: впустую оказались потрачены и деньги за первый курс контрактного образования - в аудиториях Аня почти не появлялась, и еще были не меньшие затраты на то, о чем в семье после вспоминать было не принято - зато как возрадовалось отцово сердце когда та, что пропадала - вдруг нашлась! Если бы не тяжелые в финансовом отношении времена, никогда бы не позволил Василий Григорьевич старшей дочери выйти замуж без приличествующего свадебного обряда. Прибывшего уже в статусе оштампованного зятя на первые смотрины Алексея без ложной деликатности за столом тесть спросил - как же так, что он - еврей, зарабатывает ' на лопате' и не кажется ли молодому человеку, что он позорит свою нацию. На это не потерявшийся Гельман поправил обретенного родственника, что тот, должно быть, имеет в виду жидов - тогда бесспорно позорит. Вмиг сбросивший пелену застольного хмелька, Василий Григорьевич спросил, а в чем же зять видит разницу между жидом и евреем - получил ответ, что различие такое же, как между хохлом и украинцем. На этом разговор со скользкой национальной темы сошел - ведь в тот день были двойные смотрины: Анна сидела рядом со своим будущим мужем Виталием - подающим большие надежды интерном мединститута, сыгравшем в судьбе девушки огромную роль. Речь зашла о будущей специализации медика - все точно знали, что предстоит молодому человеку совершить прорыв в области наркологии. Об этом зять будущий мог говорить часами, но описание преимуществ заместительной терапии прерваны были беспардонным выпадом Екатерины. Она предложила практиковать азиатский метод исцеления, когда перед прикованным к койке пациентом лишь два ведра: одно с водой для питья, другое - пустое, куда надлежит блевать. Поскольку все остальные функции организм, изнуренный продолжительным потреблением специфических препаратов, выполнять не может, затратность прожекта тем и исчерпывается. Кто переживет такую ломку - тому впредь неповадно будет расслабляться с использованием дури, а если какой пациент дорогой к исцелению издохнет - невелика потеря. Закончила Катя как всегда ровным, скрывавшим все эмоции голосом:
   - Вот же ублюдочное будет здравоохранение: на операцию не виноватым в своей болезни, даже детям, нужно по миру подаяние просить - некоторые выродки и шоу из этого делают, а чтобы мальчику-мажору комфортнее было переломаться - здесь, конечно, без государственных денег не обойтись. А ведь знают же скоты, что за папины деньги себе не только кайф покупают, но и в нагрузку ломку к нему. А то бы положили такое существо под капельницу с героином - и пусть кайфует, пока у семьи денег хватает, а у него - здоровья...
  Дочь старшая априори не считала ни наркоманов, ни алкоголиков достойными жалости - еще пару лет назад с ней безоговорочно согласился бы и родной отец. Но в последнее время проблема коснулась его семьи, а главное - насмотрелся он, каких нечеловеческих страданий претерпевают люди разных возрастов, но прежде всего - дети, да не простых людей, а наидостойнейших, с кем ему в жизни не тягаться - а дочь вот так жестоко, без всякого милосердия готова вычеркнуть раз оступившихся из полноценной жизни - и все это, вероятно, лишь из зависти - что на требующую родительского внимания и заботы младшую сестру тратится больше денег, чем выделяется ей. Аня весь оставшийся вечер молчала, жених ее также счел лучшим для себя притихнуть - семейное действо было испорчено. А ведь хотелось родителю в торжественной обстановке предложить старшей дочери сразу после окончания курса место учителя в центральной Хомутовской школе - здесь, под родительским крылом, и карьера бы пошла в гору бодрее, и можно было бы восполнить недоданное ранее - но такая неблагодарная тварь, по видимому, не заслуживает отцовского покровительства. Наутро сердце Василия Григорьевича поостыло, но дочь от предложения вежливо отказалась.
  Еще один визит совершили супруги Гельманы в Хомуты через несколько лет - когда статус населенного пункта уже повышен был до поселка сельского типа. Возглавлявший поселковый совет Василий Григорьевич гордился готовой к воплощению в жизнь новой своей идеей: в самом центре замышлялось строительство лечебного заведения абсолютно революционного типа. То был дом престарелых - но не простой, а для привилегированных клиентов. Подобное заведение для простолюдья уже существовало на окраине раскинувшегося на десять километров вдоль трассы селения - именовалось домом инвалидов и было местом последнего пристанища не только стариков, но и всяческих неблагополучных, включая детей, которые постоянно лазили по местному кладбищу в поисках чего-нибудь съестного, либо в надежде стрельнуть у поминающих сигареты. Вновь возводимый объект должен был принимать - разумеется, не бесплатно, а за перечисление определенной части пенсии - контингент совсем другого ранга. Узнав о новаторстве отца, Катя вновь обожгла креативщиков потоком холодного цинизма, отрезав пути к взаимопониманию:
  - Зачем здесь вторая богадельня? Лучше бы роддом построили - до райцентра тридцать километров - бабам рожать не наездиться...
  Тип необходимого лечебного заведения назван был молодой женщиной навскидку, исходя из человеческой логики и здравого смысла - не знала она, что именно перинатальный центр и планировалось ранее открыть в Хомутах. Однако, по рассмотрении бизнес-плана чиновниками и депутатами всех уровней вплоть до областного совета оказалось, что проект требует неподъемных для бюджетов всех уровней капиталовложений, в лучшем случае возникнет очередной долгострой. Неосвоенные финансовые ресурсы уйдут вовсе из района, а на будущий период большую сумму не выделят- неосвоенные средства не имеют свойства накапливаться. Вот и вышел избранный поселковый голова с новаторской, разработанной под его чутким руководством его же секретарем инициативой обустроить то богоугодное заведение, на какое выделенных средств хватит, заложив также традицию не то чтобы безубыточности объектов социального назначения, но хотя бы частичной окупаемости. А главное - под нового типа проект согласны были выделить средства частные инвесторы - а это уже гарантия претворения планов в жизнь.
  Василий Григорьевич в те времена имел виды на депутатское место в райсовете - новая, альтернативная системы избрания достойных представителей народа в органы самоуправления была ему по душе. Главным достоинством демократии по-украински оказалось то, что люди случайные по-прежнему влиться в мелкопоместную элиту не могли. Так во времена советские, когда один американский доллар стоил (судя по бюллетеням в 'Известиях') 60 копеек в течение трех десятилетий, абсолютное большинство законопослушных граждан, кроме чувства гордости за финансовую систему своей страны, ничего с этого не имели, а после либерализации всей экономики, в том числе и валютного курса, то же самое властное меньшинство, что ранее имело за копейки в принципе все, положило своим представителям такие зарплаты в конвертируемой уже национальной валюте, что сумело купить себе прежний уровень жизни уже по рыночным ценам - и те достойные, кто во времена советские покупал в спецраспределителе черную икру по 3 рубля за кило, теперь могли себе позволить выложить за тот же килограмм и тысячу честно заработанных американских долларов. Однако само осознание массами того, что есть шанс вовремя свои накопления из одной валюты в другую перебросить, дает уже некоторое ощущение субъектности любому индивиду - хотя и в либеральные времена абсолютное большинство резидентов и нерезидентов ни тренд, ни экстремумы угадать не может и на резких биржевых скачках лишь проигрывает.
  Так и в политике публичной визуальная борьба между партиями, идеологическими платформами не разнящимися по причине отсутствия последних, вселяет в электоральный легион веру в собственные силы. Те же персоналии, кому по должности электоральное стадо положено доить, могут, вовремя предвидя, или дождавшись, когда конкурент не вовремя предаст, перескочить выше одной ступенью по властной лестнице. Василий Гайдученко на политическом столе карты разыграл умело, правильно вступив в одну партию, вовремя переметнувшись в другую, по воле народа сменив ее на третью, а после - вновь вернувшись в первую, при этом занимая все время тот самый кабинет, куда еще при живом отце въехал по праву почти что наследования. Что же касательно его революционного социального назначения прожекта - хотел он сделать предложение о трудоустройстве уже не дочери, а зятю - но Алексей место в райотделе финансов бросать тогда не собирался. Довольно быстро освоив новую для себя (указанную в дипломе) специальность, он вскоре свою должность перерос - да и во всем отделе не сомневался никто, что вместо уходящего на пенсию пожилого чиновника, помнившего на рабочем месте еще годы волюнтаризма, назначен будет Алексей Гельман. Однако в дела служебные неожиданно вмешался всемогущий Амур.
  Один из заместителей начальника профильного облуправления отличался не только пристрастием к молодым представительницам прекрасного пола, но еще и глубокой порядочностью, всегда принимая живое участие в судьбе каждой из своих близких подруг. Аккурат после торжеств, связанных с проводами заслуженного аппаратчика на заслуженный же отдых, было объявлено о назначении нового начальника райотдела, вернее его начальницы. Но одним ударом по самолюбию Алексея не ограничилось: хотя слово 'тупость' не принято применять по отношению к красивым девушкам да еще и со связями, но другого термина для оценки уровня интеллекта новой руководительницы Гельман подобрать не мог. Должность заместителя в небольшом подразделении учета и контроля предусмотрена не была - оставаясь на прежней ставке, служащий продолжал выполнять функции начальника отдела, терпеливо ожидая каждый день приезда обладательницы заветного права подписи. Все подчиненные привыкли к тому, что начальница особенно хороша собой бывает по вторникам, в который день недели покидала рабочее место в обед - это наблюдение дало повод болтунам породить грязные слухи, что у сановника по одной такой знакомой на каждый день недели - спорили злопыхатели лишь о том, есть ли девушки на субботу-воскресенье, или же уикенд важный чин, блюдя традиции добродетели, проводит в кругу семьи. Спущенная на должность особа была выше дешевых сплетен - вообще, казалось, мирские хлопоты девицу не интересовали, лишь в общении с выполнявшим ее обязанности подчиненным любила подчеркивать наличие у нее документа об образовании, каждый раз рефреном повторяя: 'Вы же знаете, что диплом экономиста в Харькове просто так не получить!' - Алексей, прекрасно знавший, чего стоит полученный в Харькове диплом экономиста, лишь многозначительно кивал ей в ответ. Ощущения он испытывал как в школе, когда решал за отсталых своих одноклассников контрольные работы.
  Тучи над выбеленной головкой начальницы стали сгущаться по прошествии нескольких лет - но то была прогнозируемая горькая участь всех молоденьких смазливеньких конкубин: чем больше жаждет она формализации своего более чем неопределенного статуса, тем меньше партнер желает ее саму. Тому есть много причин, одна из которых - годы, подрубающие базис основанных на половом влечении отношений и подстегивающие выход на арену молодых хищниц. Но и без тлетворного влияния соперниц, когда мужчина начинает планировать дальнейшее существование, включая именно головной мозг, ему приходят в мудрую голову мудрые же мысли, что развод со всех точек зрения нецелесообразен, что с молодой женой спать, конечно, приятнее, но со старой жить комфортнее, ведь на содержание оставшихся с матерью детей алименты платить в любом случае придется - и это лишь минимальное участие отца в их дальнейшей судьбе. Да и сама прежняя половинка, если не полная дура, оттяпает по закону причитающуюся ей часть совместно нажитого имущества. А в том случае, когда мужчина делал карьеру, используя властный ресурс высокопоставленного тестя - брошенная супруга может приложить все усилия, чтобы отравить жизнь неблаговерному своему благоверному и новой его избраннице - и здесь ее сановный папа также имеет право дать человеческим эмоциям приоритет перед благородством и деликатностью. Вот почему к браку с бывшей тайной своей страстью облеченного полномочиями мужчину может подтолкнуть либо большая любовь, либо не меньшей глубины глупость. Чаще стороны идут на мировое соглашение, а поскольку видит каждый бюрократ в государственных ресурсах часть своей собственности, то и расчет за потребленные услуги, в отличие от расчета с отъявленными жрицами любви, производится должностями, назначениями, привилегиями и вообще тем, чем изобилует пока еще государственная кормушка. Однако начальнице райотдела, учитывая ее низкий интеллектуальный потенциал и завышенные запросы, своей должности было откровенно мало. Быстро проскочив стадию депрессии, главным признакам которой у крашеных блондинок является постепенное почернение корней волос, особа эта голову вовсе вытемнила, стала наряжаться менее броско, а с Алексеем общаться не так высокомерно. Несколько раз - чего прежде не бывало - вызывал Гельмана лично начальник райисполкома. Конторский планктон, имеющий природное чутье на 'такие дела' вновь стал к формально равному сотруднику относиться с ярко выраженным подобострастием. Всем становилось ясно, что ход своей карьере может теперь дать сам давно заслуживший повышения человек, но деянием, за какое должен перестать себя уважать, в то же время, снискав зависть многих неизбранных.
  Алексей, никогда тугоумием не отличавшийся, понял для себя, что расставание с бюрократическим поприщем - дело считанных недель, когда в рабочих разговорах стали мелькать, перемежеванные приторно-похотливыми взглядами, прямые намеки на те рестораны, в каких любит бывать вышестоящая особа и какие она блюда там предпочитает. В эту красивую с двумя извилинами головку и мысли не придет разделить в ресторане счета - скорее оскорблением для себя почтет избалованное создание необходимость поглощенное собой же оплатить. К тому же ловил себя Алексей на том, что вся эта грудасто-ногастая биомасса его как мужчину влечет куда меньше, чем даже увядающая красота жены. И вообще - подбирать попользованную из-под старого козла девку - это уже предел унижения, пристойнее было бы в свое время не выпендриваться и мыть их сынкам машины, да верно и доходнее. Вторым вариантом развития событий было, проигнорировав знаки внимания, сохранить status quo - вряд ли в таком случае он из чиновничьей братии будет изгнан - найдет оставшаяся в статусе девушки-приза для лоха-чемпиона себе другого 'тягача' - но тогда термин 'прозябание' как нельзя более точно охарактеризует дальнейшую на госслужбе перспективу. Посредине четвертого десятка лет жизни, когда человек уже все умеет и еще все может, нужно было менять Алексею Гельману свою жизнь коренным образом - вот почему неожиданный звонок от прежнего школьного товарища воспринял бывший экономист как некий знак - хотя стразу был немного ошарашен.
  Чтобы Витька Филимонов обратился даже к кому-либо из близких людей с просьбой - а он именно просил узнать о возможности устроиться на работу в той фирме, через которую Алексей раньше ездил на заработки - должно было случиться нечто неординарное, если не страшное. Иногда казалось Гельману, что амбициозностью товарищ, не привыкший быть никому обязанным, превосходит его самого. Алексей вдруг отметил для себя, что никогда после школы с одноклассником близко не общался и тем более не работал вместе - хотя они примерно в одно и то же время выезжали на заработки в одном направлении. С протекцией у Гельмана не вышло - прежнее среднего звена руководство либо работу вдали от дома забросило, либо поднялось на недосягаемый для простых работяг уровень. Не унывающий Филимонов вскорости вышел по рекламе в 'Премьере' на вывозившую людей в Москву организацию - но ехать с ним Гельмана сам отговорил, попросив лишь быть на связи, сказал, что вызовет товарища, если в сопредельной столице склеится. Витьке в тот год по всем статьям не фартило - Алексей уже перестал надеяться на этот канал получения работы и ходил на встречи и собеседования к другим работодателям, также обещавшим высокие заработки вдали от дома. Однако, через месяц на зазвонившем телефоне высветился незнакомый российский номер - как всегда бодрый Филимонов извинялся за невыход на связь вовремя, рассказал, что предчувствия его не обманули, первая фирма действительно оказалась лажовой, и он теперь вынужден заехать еще дальше, куда товарища с собой не зовет, но может дать номер Гельмана знакомому еще по работе в Харькове - у того вскоре должен выстрелить возле МКАДа неплохой объект.
  Когда жене, принявшей решение главы семьи как всегда философски (конкретную причину ухода с госслужбы ей было знать не обязательно, но догадливая Катя сама давно понимала необходимость смены места приложения усилий мужа), Алексей сказал, по чьим 'связям' предстоит выехать на заработки за прозрачную границу, Катя, грустно вздохнув, спросила лишь про общего некогда знакомого:
  - Что ж он - до сих пор пьет?
  Алкоголизм, вопреки утверждениям многочисленных экспертов, оплаченных рекламщиками антипохмельных препаратов, есть болезнь, сама по себе не смертельная, но неизлечимая - поэтому каждый страдающий алкогольной зависимостью стоит перед выбором из двух всего альтернатив: либо завязать - не важно на какой срок - либо сгореть от усугубленных водкой недугов. Витька был из первой когорты - бросив пить вскоре после собственного развода, сумел он заработать себе на не бог весть какое, но все ж отдельное жилье. Интересно, что и до своего вхождения в период трезвого существования завязывал пьющий с употреблением спиртного перед каждой командировкой, что делать и Алексею настоятельно рекомендовал. Но для товарища своего находил он другую, чем для себя мотивацию неупотребления: 'Я всего лишь запойный - для меня каждый штопор - потеря денег да и все. А тебе пить нельзя, чтобы слабости не показать. Через эту слабость тебе могут за твою же силу отомстить - ведь ты не сможешь через человека переступить'. Что тогда, в далекой молодости имел ввиду товарищ - Алексей понять не мог, думал, вероятно, что это очередной Витькин полупьяный бред. Но теперь, уезжая в неизвестность, сказал трезвый алкоголик то же самое вышедшему его проводить потенциальному коллеге.
  Однако в тот беспокойный вечер пропустил эти слова Гельман мимо ушей.
  Через неделю после звонка товарища вышел на связь с Алексеем и тот, кому надлежало стать на ближайшие месяцы непосредственным начальником бывшего экономиста - выехал в Москву новоиспеченный рабочий в гордом одиночестве, зная лишь станцию метро, номер маршрутки и название остановки, где строящийся объект расположен.
  
  
  
  
  
   Глава 2. Москва июньская.
  
  В а н я (в кучерском армячке). Папаша! Кто строил эту дорогу?
  П а п а ш а (в пальто на красной подкладке). Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька!
   Разговор в вагоне.
  Н.А. Некрасов. 'Железная дорога'
  
  
  Блистательнейшие столицы вошедших в историю наднациональных образований строились, как правило, не в один день, не доверяли слезам верных и неверных своих холопов, требуя их жертвенной кровушки, являлись конечным пунктом всех имперского значения дорог - и отражали правдивость прочей народной мудрости. Еще одним универсальным признаком сердец всех метрополий мира можно назвать концентрацию на ограниченном пространстве финансового ресурса - отсюда даже при высокой плотности населения вытекает (согласно закона стоимости) резкое увеличение цены товара 'рабочая сила', а также презумпция необязательности исполнения законов пропорционально их же ужесточению - ведь в соответствии с костным неповоротливым законом осваивать неподъемные пласты денежной массы довелось бы довольно долго, и процесс строительства мегаполисов затянулся бы вовсе на неопределенное время. Все, возводимое в самой белокаменной, строилось с привлечением громадного количества трудовых ресурсов. То же можно сказать и об объектах, расположенных под Москвой (принимая любое значение предлога). Как строивший железную дорогу до северной столицы граф, так и прокладывавший подземные тоннели партийный секретарь, лично могли и не знать о том количестве рабочей силы, что трудилась на вверенных им современными каждому вседержителями объектах без надлежаще оформленных документов. Беспощадный монарх-голод сгонял на возведение железной дороги народные массы крестьян, не пребывавших в государственной собственности и не получивших от барина специального дозволения, а на строительство метро - лиц, не имевших не только паспорта, но и заверенной хоть какой-нибудь печатью бумажки из сельского совета. Случись уполномоченным на то органам проверить трудовые резервы на законопослушность, вероятно, работы по возведению стратегических для своего времени объектов сильно бы забуксовали. Однако и Петр Андреевич, и Лазарь Моисеевич озабочены были материями куда более возвышенными, функцию контроля перепоручив специально назначенным чиновникам. Последние, также, не будь дураками, в скользкие темы вникать не спешили, хотя и полную индульгенцию рабочим дать были не в праве - да, вероятно и не хотели этого. Ведь работника, легитимность пребывания коего на рабочем месте под вопросом, кроме стимула материального, можно понудить к ревностному исполнению должностных обязанностей страхом, и это не угрозы, кои привести в исполнение можно нарушением закона - напротив, того же закона буквальным исполнением. Благородные и неблагородные подрядчики и прожженные ветрами гражданской войны совслужащие деятельность, предусматривающую человеческий фактор, сбрасывали на плечи стоявших на служебной лестнице еще ниже должностных лиц, так постепенно доходя до уровня низшего, где грамотеи-десятники и освобожденные бригадиры и вели разъяснительную работу с непосредственными исполнителями. Царившая в социальной пирамиде строгая субординация не давала представителям низов шанса переместиться наверх резко и быстро, но грызня на каждом уровне продолжалась, выдвигая чуть вперед индивидов, быть может, и не самых достойных, но уж точно самых жизнеспособных - в социал-дарвинистском значении термина. Интригами и кознями против конкурентов рабочие коллективы превосходили описанные в классических трагедиях монаршие семьи - ведь благородные персонажи сражались всего лишь за власть либо богатства, а у низкородных на кону чаще всего стояло единственное их имущество - собственная жизнь. Восхождение по служебной лестнице во все времена было процессом долгим и мучительным, особенно когда место человеком было занимаемо не вследствие объективной оценки его способностей, а лишь попавшим в случай - тогда индивид с объективным потенциалом ефрейтора, усевшись на должность пропорционально-сержантскую, отсутствие навыков и способностей пытался компенсировать командным голосом перед подчиненными и низкопоклонством перед начальством. Таких сбивали с толку наезды разношерстной барско-чиновничьей братии, уверенной, что мужик по природе ленив, либо склонен к саботажу - тогда поставленные задачи никак не отражали реальности, а их несвоевременное выполнение понуждало изыскать и примерно наказать виновных. Завышенные требования вытягивались надрывавшими себе хребты и грыжи рабочими, новые мертвецы пополняли блуждающие вокруг объектов толпы, а с родных мест к столице на освободившиеся вакансии тянулись бывшие их земляки - в большинстве своем - такие же беспаспортные - дабы заменить павших и удешевить рабсилу - но даже эта заниженная цена превосходила в разы, а то и на порядки ту плату, что за свою же работу мог получать трудовой мигрант дома.
   С течением времени ситуация кардинально изменилось в лучшую для гастарбайтеров сторону: уже не вымирают от голода целые селения на исторической родине заробитчан, а функцию заградотрядов вокруг мест компактного проживания выполняют демократические институции, сделавшие популизм основой внутренней политики суверенных государств и автоматически снижающие цену рабочей силы на местах ради увеличения социальных выплат электорально близким трутням, давно отменены телесные наказания, продать или выменять на щенка борзой собаки живого человека юридически невозможно. Но главным достижением цивилизации за последние века стала, бесспорно, поголовная паспортизация лиц прибывающих к стенам третьего Рима. Паспорта необходимы вовсе не для учета рабсилы и контроля за ней (каковые процессы до сих пор лишь стремятся к совершенству), а больше для того, чтобы знать, в какую из вновь провозглашенных суверенных республик депортировать того работника, чей труд сердцу всеобщей родины по каким-либо причинам перестал быть общественно необходим, или же в крайне теперь редкой (не желательной ни для кого) ситуации - гибели гражданина сопредельного государства - куда везти тело покойного, и в какое консульство за транспортировку двухсотого груза предъявлять счет.
  В абсолютном же большинстве случаев субподрядчику достаточно фактического выполнения наемным работником своих трудовых обязательств, и представители нижнего руководящего звена знают, как правило, своих формальных подчиненных лишь по именам. Новый начальник Алексея, через месяц услыхав его фамилию, сильно удивился, переспросив: 'Так ты что - еврей?' Однако, начальству любого уровня по большому счету плевать на этническую принадлежность исполняющих работы, хотя страна, откуда прибыл работник, известна, и нижний с полномочиями чин, как правило, имеет паспорт того же государства, что и его подчиненные.
  Местами компактного скопления гастарбайтеров любой национальности, гражданства и уровня легитимности ( от нигде не фигурирующих 'подснежников' до лиц, трудящихся на почти законных основаниях - имеющих кто купленные, кто липовые, а кто и официальные разрешения на работу) в Москве и с недавних пор в Подмосковье являются строительные городки. Практика поселения рабочих по месту приложения труда обусловлена дорогой арендой жилья и высокими транспортными расходами, а также опасностью отлова персонала представителями власти при перемещении к рабочему месту и обратно. Еще есть такой фактор, как время, ресурс коего в сутках ограничен. Для тех, кто работает с оглядкой на трудовое законодательство, это, быть может, и не так существенно, но если вдруг суровая производственная необходимость заставит руководителя увеличить рабочее время в сутках до 14 -15 часов - здесь уже необходимые для осуществления поездки два-три часа могут поставить под угрозу выполнение производственной задачи, а увеличение численности наемных рабочих снизит вознаграждение за труд каждого конкретного заробитчанина, поскольку валовая сумма расходов на оплату труда по каждому объекту если и изменяется, то лишь в сторону снижения. В этом последнем случае рабочие, как правило, сами предпочтут ужесточение эксплуатации, хотя такими жестокими авралами редко кто себя изнуряет, и щадящие 11 -12 часов (разумеется, при работе без выходных) являются оптимальной продолжительностью рабочего дня летом. Гениальный мозг современных креативщиков измыслил массовое производство стандартизированных вагончиков, используемых в том числе и как жилье для рабочих, а прагматичные производители тут же идею подхватили, внедрили и поставили на поток оригинальное ноу-хау, которое в сочетании с не менее гениальным изобретением последних десятилетий - биотуалетом - делает возможным проживание гастарбайтеров буквально в трех минутах пешего прохода от рабочего места. Идея принята была на ура московскими субподрядчиками, которые принялись размещать небольшие, правда, включающие всего 3-4 вагончика стройгородки порой и во дворах жилых домов. А уж в бурно разрастающемся Подмосковье, где свободного места вдоволь, вырастают целые конгломераты со своими даже улочками, постом охраны, забором - вот только в абсолютном большинстве случаев без подачи и слива воды. Однако животворящую жидкость никто не возбранит привозить в огромных барабанах тачкой либо приносить в воспетых постсоветскими умельцами пластиковых бутылках с близлежащей стройки, где на проходной указаны часы забора воды, а сливать отходы процесса жизнедеятельности можно и в обильные заросли дикой травы возле своего вагончика, либо отойдя с помойным ведром поближе к забору. Установка искусственных ячеек гастарбайтерского общества при помощи подъемного крана дает возможность создать 'двухэтажки' с предусмотренным для прохода неогороженным импровизированным балкончиком шириной примерно в метр.
  В точке такого компактного проживания есть место всем некогда братским нациям и народностям (если, конечно, не накручивать самого себя на деструктив по отношению к представителям прочих этносов). Вероятно такая же ситуация (лишь с поправкой на количество денег) наблюдается и на прочих этажах московской социальной лестницы, но Алексею Гельману суждено было ознакомиться именно с этим уровнем. В стройгородке проживали все, кто выказал желание плодотворно трудиться на субподрядчиков строительно-монтажного управления ?555, возводившего некоторые лишь из многоэтажных домов жилмассива, названного в честь того совхоза, на месте коего располагался, Пролетарским. Каждое утро обитатели городка по одиночке, а чаще - небольшими группами направлялись к тем корпусам возведенного уже дома, где им надлежало приблизить заветный час вселения оплативших первый взнос ипотеки почти что москвичей - формальное расположение поселка за окружной трассой не делает их (согласно последних инициатив законодателя) отличными от обитателей внутреннего пространства Садового кольца. Раньше всех стихают разговоры на фарси - таджики-дворники, кому не нашлось пока места в требующих постоянного обслуживания домах идут на добросовестный труд. После семи утра здесь можно услышать и вульгарную латынь - это идут дружной бригадой на работу сантехники-молдоване, и говор на тюркском обитавших ранее на первых этажах строящегося дома, а теперь по причине близкой сдачи объекта переселенных в городок узбеков. Но и в рабочее время отдельные вагончики не пустеют - там проживают целыми семьями те выходцы из ближнего зарубежья, члены которых не работают на славное 555-е стройуправление, да и неизвестно, работают ли вообще. Особнячком держатся пребывающие в подавляющем меньшинстве славянские народности - для них все иностранные наречия - на один лад, они по непонятной никому причине считают знание лишь языка межнационального общения фактором, способным увеличить их цену как работников. По большому счету допускают они большую ошибку, поскольку работа гастарбайтера стоит сколько стоит, но мнимое моральное превосходство в некоторых кругах работников также принято почитать частицей оплаты - а это на руку работодателю. В общем, когда Филимонов по телефону говорил, что 'хохол на Москве сильно подешевел' - ни сколько не лукавил. Будучи одновременно и профессиональным экономистом и заробитчанином со стажем, Гельман мог проследить ситуацию в динамике: доллар в девяностых был куда зеленее нынешнего, и получаемые тогда 200 баксов покупательную способность имели много выше теперешней тысячи, а если еще учесть, что в недалеком прошлом работодатель брал людей безо всякого умения, а сейчас требует определенных навыков в строительных профессиях, да и средние зарплаты в самой Украине повысились изрядно - можно было уже задаваться вопросом о целесообразности поездки - для тех, разумеется, кто постоянной работой дома обеспечен. К тому же, расхожее мнение о дешевизне выходцев из Азии также не всегда верно: если принять как должное оплату переработки (сверх восьми часов в день) в двойном размере, а еще просчитать сумму социальных начислений (в том случае, когда бывшие соотечественники работают легально), стоимость проезда к месту работу и обратно и питание - выйдет, что работающий, разумеется, не по КЗоТу, но все же на официальную фирму за чистых семьсот в месяц узбек продает час своей работы дороже, чем самотужки прискакавший на ожидаемую полторушку (которая может вылиться и в тысячу при плохих погодных условиях и перебоях с поставкой материалов) и шифрующийся от всех властей представитель нации формально братской, хоть и провинившейся перед старшим сородичем оранжевой неожиданностью, но вовремя и навеки выправившейся. Все это может уразуметь и человек без красного диплома экономического ВУЗа (наличие документа об образовании Алексей, кстати, не афишировал, резонно полагая, что такое социальное падение скорее сыграет в новом социуме на снижение его же рейтинга). Однако, уяснив трудоемкость операций, какие предстояло выполнять, оценив свою работоспособность и рассчитав таким образом предполагаемую свою за три месяца зарплату (даже с учетом ожидаемого 'кидалова' на последнем транше - и об этом предупредил осведомленный школьный товарищ), решил для себя рабочий, что все же стоит в Пролетарке остаться, а выданный в конце месяца крупный аванс, сложенный с полученными на питание авансами текущими (склонностью к экономии отличался Алеша еще задолго до поступление в профильное учебное заведение), сделал возможным перевод жене такой денежной суммы, что в разы превышала оклад харьковского нижнего звена бюджетника - а ведь у субподрядчиков водится до окончания объекта не выплачивать на руки рабочему и половины начисленного. Но деньги, особенно после получения женой перевода, мало Алексея волновали - точнее, не волновали текущие выплаты. Нужна была ему к полученнию по окончании сезона достаточно большая сумма - ведь какое бы дело не начинать - даже если назвать этим словом поиски новой работы, не отягощенные необходимостью хвататься за что попало - без подстраховки не обойтись, а брать кредиты под непонятные бизнес-проекты, чтобы после, выплачивая банку оторванные от семьи копейки, долгие годы балансировать на грани неплатежеспособности - на такое он точно не пошел бы. Алексей искренне полагал, что человеку нужно очень мало, вспоминая как самое счастливое то время, когда не каждый день делили на четверых одну банку тушенки к полученной на зарплату перловке, но зато вся семья была вместе в коммуналке, к тому же (тогда казалось) - все на свой возраст были здоровы и душевно, и физически. Теперь Гельман старался не вспоминать опустевшую квартиру. На счет жены - видел в ее глазах Алексей усталость от жизни - не такую, как в глазах матери, не до патологических отклонений - наоборот никому из посторонних не заметная сила Катиной личности с годами только крепла. Лишь избыток психического здоровья позволил ей долгие годы продержаться на работе - в интернате для умственно отсталых детей, да еще не уходить в тарифный отпуск за последние три года ни разу. Там была вся ее жизнь, в другом отделении стационара находились и ее сын, и свекровь - так что Катя могла неделями в квартире не появляться. Педагог и психиатр от бога, даровавший надежду многим на возвращение к полноценной жизни их близких, своим родным людям помочь она не могла. Больше всего убивало Алексея то, что жена помощи от него никакой не просила - а попроси - не знал он, чем мог бы помочь сильной самодостаточной женщине. А еще казалось мужу, что все больше разделяет их с женой отсутствие рядом его сестры. По последней информации из-за границы, Соня, у которой наметилось было стабильное улучшение, снова госпитализирована - бабушка на излечении также - обследование показало, что престарелое сердце в нормальном для возраста носительницы состоянии, а боли в левом боку - развившаяся вследствие регулярного пережора болезнь поджелудочной, вылившаяся в панкреанекроз. Теперь, чтобы ухаживать уже за обеими нуждающимися в медицинской помощи женщинами, в Штаты была вызвана младшая дочь Розы Иосифовны.
  Будь у Алексея Гельмана высокие денежные доходы, и пользуйся он услугами психологов и психоаналитиков (миссию которых жена, наблюдавшая психопатологию ежедневно, видела в избавлении нуждавшихся в задушевном разговоре от лишней денежной массы в кармане либо на текущем счету), непременно услышал бы от получателя гонорара, что переживает кризис среднего возраста и нуждается в смене обстановки. Но сменить последнюю, используя круг харьковских связей, не представлялось возможным главным образом потому, что самих связей-то и не было, а через немногих знакомых мог лишь пересесть в контору, аналогичную той, откуда сбежал. Отъезжая из Харькова, Витька сказал полусерьезно: 'Вот с проблемами разгребусь, денег заработаю - и сяду в какой-нибудь офис за двушку гривен в месяц на жопе сидеть, стаж для пенсии зарабатывать и в компе пасьянсы раскладывать'. Только вряд ли друг бы долго там выдержал, а сам Алексей и пробовать больше не хотел.
   Еще одно полушутливое- полумрачное напутствие старого товарища все время крутилось в голове: 'Хохлам в России только три способа увеличить положенное по норме денежное вознаграждение: меньше жрать, дольше работать и кинуть кого-нибудь слабее себя - но последнее у тебя не выйдет'. Экономия на питании и увеличение трудового времени суток не казались чем-то неподъемным - средних лет мужчина довольно скоро втянулся в новый для себя режим, денежное же вознаграждение видел достаточным, чтобы не придумывать таких способов обогащения, за какие перед собой после будет стыдно.
  
  
  
   Глава 3. Метод Груббера.
  
  
  Александр Чубов лишь недавно сделался руководителем освобожденным, вернее получил ставку в фирме 'Промальпстрой'. При этом никто не мог запретить ему и гнать погонные метры стыков с люльки - этим Чуб не пренебрегал - уж очень заманчивые расценки. Работать с людьми, над кем начальствовал, его обучала сама жизнь - и подходы к каждому он старался искать индивидуальные. В определенном смысле, работой с людьми была заполнена почти вся его сознательная жизнедеятельность - еще с тех пор, как в далекие уже девяностые 'держал' он часть Краснооктябрьского района, а уж в райцентре знал и уважал его любой. Но после трехлетней отсидки, как ни манила назад нива криминала, удивил Чуб многих, решив с преступным прошлым порвать. Не зная в двадцать восемь лет никакой профессии, кроме искусства мордобоя, подался бывший авторитет в промышленные альпинисты и довольно скоро овладел многими специальностями - благо силенкой мать-природа не обидела, да и обучение любому делу давалось парню с юных лет легко: был он в школе отличником, и не сверни в восьмом классе на дорожку скользкую, быть может, блистал бы уже в какой-нибудь науке. Понятно, что в самом Краснооктябрьске денежной работы немного, но недалеко был город Харьков, где до восьмого года нового тысячелетия ходило немало валюты украинской и иностранной. После кризиса честная трудовая деятельность вновь перестала быть привлекательной - но Чуб держался твердо, как 'завязавший' алкоголик не подходит к бутылке, продолжая работать за такие зарплаты, ради каких еще за полгода до того не стал бы даже нажимать кнопку на мобильном. Однако, денежная масса в суверенном государстве не росла с той же скорость, как еще пятилетку тому назад, а молодая жена и родившийся ребенок, хоть и не просили ни о чем лично, но заставили задуматься о покупке квартиры. Цены на недвижимость в Краснооктябрьске сильно уступают Харьковским, но поднапрячься все же необходимо. Сравнительно честно заработать можно было лишь за северной границей - при том, что к старому возврата также не было - уж больно много подвижек произошло на социальных верхушках украинских периферий за последнее десятилетие. Ничего не оставалось, как, оплатив дорогу и взяв необходимую снарягу и инструмент, везти троих земляков в Москву. С первым объектом не посчастливилось - а за людей Чуб был хотя бы перед собой в ответе. Пришлось уводить их на другой объект - там все могли, зарабатывая по семьсот русских в день, легко скопить не только на обратную дорогу, но и на то, чтобы не пустыми приехать домой. Однако, самому Чубу такие заработки не подходили - ведь дома в залоге была машина, а еще на занятые под честное слово восемьсот баксов каждый день капали беспощадные проценты - старые связи не отменяют финансовых обязательств, лишь дают дополнительный шанс взять их на себя. С такими доходами даже долги бы не уменьшались долгое время - поэтому ждал Саня звонка от другого на Москве знакомого - но, как дождался - на собственной шкуре почувствовал значение слов 'черная неблагодарность' - из приехавших с ним двое не захотели оставлять нагретое место ради неизвестно чего - знали, что меры, привычные для своей молодости, сорокалетний их товарищ применять не будет - согласился на новый объект перебраться лишь Андрюха Кондратюк - бывший одноклассник и почти сокамерник - по крайней мере отсиживали в одно время, хотя Кондрат много дольше. Еще по Харькову знакомый Витька Филимонов, не дождавшись, пока объект станет реальностью, уехал из столицы на Сибирь, правда, оставив телефон типа, что с ним когда-то работал и пребывал так же, как Витек, в алкогольной завязке - это безусловный плюс, потому что главным минусом Кондрата был его же неконтролируемый алкоголизм. Хотя Чуб к новым людям относился с недоверием - эта привычка порождена печальным опытом прошлых лет - но выхода на тот момент не было - вызван был незнакомец в Москву. В этот раз жизненная чуйка в хорошем смысле подвела - человек, с кем ни разу до этого Чуб даже не общался, в работе был, разумеется, не так спор и сноровист, как сам бригадир - но опыт приходит быстро, скрупулезность и добросовестность на фоне порой не ко времени срывавшихся в алкогольное пике земляков давали повод сказать, что работает Леха не хуже других - а дождаться от Чуба даже такой скромной похвалы суждено не каждому его подчиненному. И лишь катастрофическим производственным цейтнотом можно объяснить появление среди подчиненных того человека, кого нахваливал руководитель почти все время, но не за его работоспособность, а за умение жить. Был Груббер его другом еще по тем далеким временам, когда Краснооктябрьск, услышав их имена, содрогался в предчувствии далеко не правовых методов решения экономических и межличностных споров. Вот только в конце девяностых Макс не сел - может быть, поэтому не завязал так резко и бесповоротно, как боевой товарищ - однако, в жирные денежные времена также перешел на легальное положение, а женитьба в Харькове заставила всерьез призадуматься и отложить на неопределенное время (а быть может и навсегда) мысли о возвращении к прежним вольностям. Единственная привычка, что вынес Груббер из 'лихих лет' - страсть к игре в покер, но и эта деятельность, несмотря на показушное противостояние законодателя, в последние годы легализована в специальных клубах, а уж в интернете можно сражаться с виртуализированными, но абсолютно реальными соперниками, живущими во всех уголках планеты, хоть круглые сутки - нужно лишь иметь положенные в электронный кошелек реальные деньги. Именно крупный проигрыш в одном из харьковских покер-клубов заставил остепенившегося и законопослушного Груббера временно покинуть уютные злачные места и оставить скучать жену - в Москву поехал он, сам не зная куда - а здесь подвернулась работенка у прежнего знакомого. Однако очень скоро почувствовал тертый в столице человек, что работа фасадчика не так прибыльна, как подряды по внутреннему облагораживанию помещений и, выбрав авансами почти все заработанное собой, перешел к другому подрядчику. Именно этим и восхищался в товарище Чуб - умением отхватить побольше- и именно поэтому не видел в старом друге потенциального своего подчиненного, часто повторяя: 'Ты немцем только прикидываешься, реально - настоящий жид, признайся!' Однако Максим Груббер не прикидывался, а действительно был этническим немцем, дед его как раз за это выселенный в свое время с Поволжья в Казахстан, однако, изыскал пути к возвращению в еще более западную область Союза и даже сыну сумел дать высшее образование. Но Грубберу-внуку, взрослевшему в переломный исторический момент, показалось обучение высоким наукам делом бесперспективным - вот и ушел он с первого курса в Советскую Армию, а демобилизовался уже из Украинской, после чего восстанавливаться в ВУЗе не стал, почел за лучшее делать более престижную для девяностых годов карьеру. Крепкое телосложение и умение драться немало этому поспособствовали в молодости - да и теперь внушительные размеры одного лишь его кулака заставляли собеседника быть осторожным при выборе слов для разговора. Пришедший всего раз в сопровождении большой группы соотечественников подвыпивший узбек не успел даже предъявить пребывавшему в таком же состоянии немцу всех претензий, как был уже повален на землю и, получив резкий удар ногой в грудь, поползновения свои пресек - группа поддержки не сработала, толпой чужака бить не стали. После этого по стройгородку ходили разговоры, что, случись драке, Груббер с Чубом, встав спиной к спине, могут раскидать все нерусское население импровизированного общежития. Особенно восхищалась победой на межнациональном фронте бригада уроженцев Ярославской области, рассчитывая, что славянскому братству теперь лишь крепнуть. Работали ярославцы на того же субподрядчика Петю, к кому перешел Груббер, ведавшего остеклением постепенно вводимого в эксплуатацию объекта. Был Петя тщедушного телосложения, да еще в общении даже с подчиненными уж слишком мягок, казалось, за сорок лет своей жизни он так и не научился противостоять хамству в любом его проявлении. Ярославцы же лично против начальника ничего не имевшие, тем не менее, страдали излишним пристрастием к спиртному, уходя в долгие загулы порой в самый неподходящий момент. Поначалу сосуществование с новоиспеченным конкурентом (на паях другом по славянскому братству) протекало в цивилизованных рамках - Макс подгребал те подряды, на которые не хватало сил и духу у россиян. Однако при приемке работ пошли валом рекламации: межкомнатные двери, а также балконные фрамуги, установленные 'под газом' закрывались со скрипом, а Петя не мог выловить никого из мастеров в трезвом виде. Тогда, потеряв терпение, сказал интеллигент четко и ясно, что выплатит остаток денежной суммы за работу тому, кто принесет ему подписанные акты. Подгонка уже установленной фрамуги трудоемкость имеет много меньшую, чем установка с нуля, да и далеко не вся работа выполнена была ненадлежащим образом, но дорога ложка к обеду, неугомонная комиссия требовала выправления накосяченного, ушлый Макс оказался тут как тук - и за три дня, правда, очень напряженной работы отхватил по меньшей мере двухнедельный куш. Пришедшие (по причине безденежья) в условно коммуникабельное состояние ярославцы недоумевали, как мог Петя так непорядочно с ними поступить, были попытки обсудить восстановление финансовой справедливости и с Груббером, завершившиеся двумя подглазным бланшами и одним выбитым зубом, придуманной для этнического немца кличкой 'оккупант', а еще привычкой не обладавшего ни голосом, ни слухом инородца каждое утро, проходя мимо вагончика, где ютились волжане, напевать модную несколько десятилетий назад переделку песни о их земляках, возжаждавших молочной продукции, но перепутавших половую принадлежность крупной рогатой скотины.
  Не стеснялся Груббер выпросить у старого своего друга ни во временное пользование люльку (арендуемую 'Промальпстроем'), ни подсобника-Пашу для скорейшего выполнения поставленной задачи (последний рад был ставке, а нового начальника называл за глаза 'феодалом'). Еще хорошо перло на шабашках - начался массовый заезд новоиспеченных москвичей в частные домовладения. Отбыв в Москве три положенные законом месяца, Макс, без сомнения накосил бабла в количестве, достаточном для погашения долга, был доволен, что от Чуба вовремя сошел, при этом оставаясь с земляком в отношениях по-прежнему приятельских, единственно, чем огорчен - что не удалось, как планировал, сбросить десять лишних килограмм живого веса.
  
  
  
   Глава 4. Метод Гельмана.
  
  
  Алексей, проработавший с Груббером на одной люльке три недели, не разделял мнения Чуба, что это 'страшный человек', хотя и напарником своим в дальнейшем его видеть не жаждал. Были два немолодых уже человека в разных жизненных обстоятельствах, имели разные исходные условия, а главное - разные отношения с бригадиром. При этом понимал Гельман: склонность напарника грести под себя подталкивает к мысли, что нужно остерегаться прокола всем, кто рядом - однако незаслуженных наездов напарник никогда себе не позволял, ловил, как хищник в дикой природе, откровенно слабого противника, к тем же, кто не выказывал слабины, относился довольно индифферентно. Все это воспринимал Алексей с осознанием невозможности изменить временное свое окружение - и даже не предпринимал попыток заставить работать интенсивнее того человека, кто душой уже был на другой работе. Однако, принятие темпа напарника сильно удешевляло работу самого Гельмана. Поэтому последний, оставшись в одиночестве, с удивлением заметил, что заработок его (если не выплаченный, то по крайней мере начисленный) существенно вырос, хотя ровно во столько же тяжелее стало работать.
  На какое-то время напарником стал оставшийся также в одиночестве Кондрат - Чуб, окончательно надевший белую каску, все меньше на люльку взбирался - с одноклассником бригадира работалось бы легко, если бы не его запои. После 'Промальпстрой' по просьбе Чуба прислал на подмогу еще одного Андрея - также уроженца Краснооктябрьска, также имевшего за плечами не один тюремный срок - за что получившего от бригадира прозвище Рецидивист, сокращенной после до короткого Рицик. Этот первым делом выяснил, где на Пролетарке пункты приема металлолома, и никогда не упускал возможности лишнюю даже железяку, не говоря уже про обрезь алюминия, туда снести. Расхожее мнение, что люди, длительное время пребывавшие в местах лишения свободы, чем-то отличны от тех, кто там не побывал, в основном лишены оснований, но одну особенность отсидевших Алексей подметил четко: они все пытаются допить недобранное за годы вынужденного воздержания и напиться впрок. Быть может, так же ведут себя и остальные алкоголики, но у сидявых жадность на порядок выше - это при относительной порядочности в прочих вопросах. Сам Алексей оценил оказанную одноклассником услугу, пользовался сочиненной Филимоновым легендой о завязке по причине алкоголизма и был этим доволен, понимая, что распитие спиртного подрубало бы и его трудоспособность, а еще стоило бы немалых денег.
  При этом отношение к возлиянием с точки зрения логики было необъяснимо: совершенно здравомыслящий бригадир почему-то сам вечерами не гнушался опрокинуть стакан-другой в компании подчиненных, которых утром материл за попытки опохмелиться, иногда приводившие к выходу работника из строя. Однако, нарушения дисциплины труда почти не наказывались - если не считать наказанием снижения заработка, ведь оплата была сдельной. Но увидел Алексей у коллег еще одно новаторское отношение к зарабатыванию денег: казалось, посидеть за беседой после принятия внутрь дешевой жужки имело для работников большее значение, чем возможность заработать порой до ста долларов в день - но при условии, разумеется, что придется запрыгивать в люльку ранним утром и работать до захода солнца. Какая-то необъяснимая уверенность уроженцев райцентра, что возможность зарабатывать суммы того же порядка будет у них всегда пугала жителя города областного значения. Не стремился прибавить к неизвестного размера ставке заработанное и сам Чуб, хотя все время напоминал подчиненным о сроках сдачи объекта. Все это для Гельмана, привыкшего в молодые годы к суровым штрафам за нарушения, было непонятно и дико. Еще больше удивляли перемены в поведении младшего начальника, даже порой пугали. Казалось, недавно заступивший в должность почувствовал, что ощущаемое им и ранее превосходство над подчиненными теперь неоспоримо никем - и чем дальше - больше, часто по делу, но иногда и беспочвенно, так орал на висевших на люльке своих рабочих, подбирая синонимы для обозначения их низкого интеллекта, что слышали, казалось, и жильцы окрестных домов. Работавший рядом и благоговевший перед авторитетом Чуба Рицик первое время даже пытался буквально выполнять приказы командира, отчего исполнителя тмило еще сильнее. Алексея, со временем освоившего почти все нюансы работы фасадчика, такие окрики все больше раздражали, было время, он даже хотел просто собраться и уехать - благо деньги на возвращение домой всегда были с собой, - ведь даже самому ангельскому терпению когда-нибудь приходит конец, а у него альтернативой - не голодная смерть, даже не голодная жизнь, можно в самом Харькове скудновато, но зарабатывать - но одно воспоминание заставило его на работе удержаться. Во время очередной выволочки, слушая стандартные крики Чуба 'Вы что, дебилы? Ну как вы могли такое сделать? Что ж вы объясняете мне, почему делаете говно, вместо того, чтобы его не делать?', услышал Гельман такой предэпилептический надрыв в голосе и увидел что-то яростное, хоть и не злое в глазах - вспомнилось ему, как точно также близко к сердцу воспринимавший все дела, в каких участвовал, отчим, почти теми же словами (правда, без мата) орал на него во время очередной генеральной по дому уборки - тогда, быть может, один из немногих в жизни случаев, когда Алеша против кого-то взбунтовался, повысив на взрослого голос, твердо заявил: 'Не смей на меня кричать, ты мне никто!' Мужчина тогда сразу сник и отошел, и после от подростка отгородился - видимо последнюю часть фразы уяснил для себя тверже первой. Как ни странно, тяжелее всех было от ссоры двух сознательного возраста людей маленькой Соне: традиционные втроем воскресные прогулки в центр города (мама выходить без нужды из квартиры уже тогда не любила) прекратились, и девочка, одинаково сильно любившая и отца и брата, терялась и не понимала, почему такие родные ей люди не могут быть с ней рядом одновременно. Еще через два года отчим умер - Алексей не винил в этом себя, даже не считал, что трагическое событие как-то приблизил, но чувство чего-то неисполненного изнутри саднило. Теперь, наблюдая перед собой человека, по собственному его убеждению, сильного во всех отношениях, обнаружил подчиненный такое уязвимое место, что и сам начальник, вероятно, не осознавал. Ведь в этом крике - как двадцатью годами ранее, так и теперь - явно слышалось отчаяние человека, искренне желавшего сделать все идеально, а видевшего перед собой исполнение в стиле 'как всегда'. Также понимал теперь Алексей, почему люди более добросовестные и исполнительные не могут с откровенно психованным бригадиром ужиться - оставался он, пожалуй, единственным, на кого начальник участка 'Промальпстроя' мог положиться, поручая выполнение задач. Чуб, порой, выйдя из себя, ставил другим подчиненным Гельмана в пример, напоминая: 'Вот почему Леха - сын интеллигента (при других обстоятельствах это звучало бы как оскорбление), он даже перед тем, как мухобойкой убить таракана три раза подумает и не убьет, если берется - то умирает, но делает, а вы - убивали людей, сидели по десятке (это в любом случае следовало воспринимать как комплимент) - с утра мне обещаете одно - а под вечер я вижу другое?'. В откровенных с Гельманом разговорах называл их Чуб в сердцах пропидоренными краснооктябрьскими зеками и настаивал на том, что на таких в производственных вопросах полагаться никогда не стоит.
  Кодекс чести у новых знакомых был действительно более чем странным. Они, люди далеко не молодые, казалось, были в некоторых житейских вопросах инфантильнее имеющей официальную справку Алешиной сестры. Их детство, прерванное у кого малолеткой, у кого - отсидкой в более позднем возрасте, сильно затянулось - хотя было это не доброе и безоблачное, книжно-сказочное детство, а напротив злое, жесткое по-дворовому, с драками из-за формальной ерунды и непонятными другим принципами, но обязательно с верой в мудрость кого-то, кто был для них авторитетом. Почему-то должность авторитета всегда прибавляла, попытки оценить интеллектуальный уровень начальника в зародыше пресекались. Алексей, не стремясь никого обидеть даже в мыслях, вспоминал, тем не менее, наработки своей жены для ее так и не защищенной диссертации, где похожий контингент в подростковых социальных группах называла она 'объективными троечниками', часто цитируя высказывания своего выдающегося коллеги о том, что 'за этих беспокоиться не нужно, они будут нашими начальниками'. Главное, что, по мнению Екатерины Васильевны, объективного троечника отличает - это леность в мысли - а это значит, что и потенциальный отличник может легко до этого уровня скатиться. Сама она выбрала путь в педагогике куда более сложный - выводить на минимальный для сосуществования с обществом тех детей, для кого и эта норма есть плодом величайших усилий. Но сейчас Алексей наблюдал почти точную иллюстрацию к главе работы именно о тех, кто избрал себе путь наименьшего сопротивления, доверив мыслить за себя кому-то другому.
  Именно осознание того, что из полноценных работников остался он один, подстегивало Алексея работать почти на износ, а также к спешке и ускорению - как правило, за счет качества - но в поставленных временных рамках другого выхода рабочий для себя не видел.
  Подходил критический срок - девяносто суток пребывания на территории Российской Федерации - а это означало, что больше без регистрации находиться на обетованной земле гражданину сопредельного государства нельзя, нужно или выехать хотя бы на полчаса, или готовиться к большим штрафам по отъезде - если конечно не собираешься обосноваться в России на полулегальном положении - до первой проверки документов нарядом полиции или, не выползая из стройгородка (иногда - рынка). Хронические невыходы коллег на работу оттягивали окончательную сдачу объекта, а выезд на побывку домой отодвинул бы окончание работ еще на дольше. Вот почему доехал Гельман лишь до Белгорода, а оттуда электричкой до Казачьей Лопани, чтобы тем же электропоездом вернуться в город первого салюта и сразу в Москву. Вся процедура длилась чуть больше календарных суток - на это время работа на объекте затихла, но не остановилась. Звонок с украинской территории с использованием украинской же сим-карты повлек короткий с женой разговор, в котором Алексей впервые оповестил жену о своих планах незаезда домой. Вероятно, профессиональное что-то заставляет педагогов не выказывать эмоции в разговоре - Катя спокойно ответила, что муж, если сочтет необходимым, домой может совсем не возвращаться. В общении супругов за последние месяцы особой теплоты не наблюдалось - хотя других собеседников в Украине у Гельмана не было. С досады он даже перебросил обручальное кольцо на безымянный палец левой руки, хотя и так собирался это сделать: кисть руки правой от постоянной работы перфоратором, шпателем и правилом увеличилась - кольцо на правом пальце уже начинало сильно давить, мешая кровообращению.
  Вернувшись на объект, был Алексей обеспокоен рабочими моментами, но все больше в свободные минуты думал о справедливости слов, сказанных в сердцах женой. Не знал он, зачем нужен дома, а помогать деньгами семье мог скорее, оставшись в столице России на неопределенное время.
  Скорая сдача объекта и связанные с ней движения жилого фонда стройгородка заставили немного уплотниться и персонал 'Промальпстроя', скучковавшись в одном бригадирском вагончике. Необходимость совместного питания понудила бывшего экономиста предложить свои услуги для рационального распределения денег на еду - в молодые годы довелось ему поработать в стройотрядах и поваром, и снабженцем. Здесь же поразило бывшего экономиста неумение тратить деньги даже на себя - а может проведенная в бедности молодость давала о себе знать - но расходовать суточные можно было значительно рациональнее. Хотя, если доверять работодателю, доля этих авансов в общей сумме зарплаты будет незначительной, но пустых трат Алексей все равно не понимал. Чуб в последнее время наезжал и за расточительность, и за скупердяйство. Это был вовсе не выпад против конкретного подчиненного - только на такой нервической ноте Саня и общался теперь со всеми, кто в служебной иерархии стоял ниже него. Причин для беспокойства было немало. Вступивший в свои права сентябрь урезал потенциально возможный рабочий день до уровня светового, всплывавшие недоделки требовали затрат человеческой силы, каковой катастрофически не хватало. Даже по завершении работ деньги работающему составу фирмы-субподрядчика придут не сразу, а в Краснооктябрьске есть реальная опасность потерять уже внесенный за квартиру залог. Но при всем этом в вагончике почти каждый вечер что-то обмывалось со спиртным - с водкой, но чаще с 777-м портвейном, называемым за номер 'Боингом' - вечерние возлияния как водится, снижали трудовую активность следующего дня.
  Лежа на своей 'пальме', Алексей каждый вечер слушал воспоминания соседей по вагончику о бурно проведенной молодости и славный город районного значения Краснооктябрьск становился ему постепенно не таким и чужим. Нынешние коллеги с улыбкой и плохо скрываемой гордостью рассказывали о таких своих поступках, коих многие бы устыдились, а сам Гельман ясно осознавал, что попадись он сегодняшним своим добрым знакомым под горячую руку лет двадцать тому назад, жизнь на Салтовке даже без вовремя подставленного дружеского плеча показалась бы ему раем. Любители выпивать почему-то не затоваривались спиртным на весь вечер - порой покупалась чекушка на троих - и какое-то время собутыльники были даже уверены, что эта порция спиртного - на сегодня последняя, лишь спустя несколько минут после опорожнения стеклянной тары возникало ощущение, что все же маловато. Сбегать за 'копытные' всегда были рады и вернувшийся от ярославцев к Чубу Кондрат, и Паша-Очконавт (Чуб сложил слова 'алконавт' и 'очкозавр' в одно - подчиненными новаторство в языкознании принято было 'на ура'), человек неопределенного возраста, работавший, кажется, лишь на спиртное, и бывший водитель ташкентского маршрутного автобуса пятидесятилетний Али, и, конечно же, проворный Рицик. Последний союзно служил объектом поучений со стороны сначала Чуба, а после - всегда и во всем с начальником согласной Краснооктябрьской братии. Суть наставлений заключалась в следующем: было у тридцатипятилетнего Андрея, по его же словам, две жены - одна -зарегистрированная - в Харькове, другая - гражданская - в Вязьме. Сам Рицик, как истый буриданов человек с чайником, с выбором определиться не мог, хотя чаша весов склонялась в сторону россиянки. Но здесь вступал со своей житейской мудростью и админресурсом бригадир, уверявший, что обе пассии - и особенно близко от Москвы живущая - лишь ждут привезенных гастарбайтером денег. Последних, правда, Андреем куда больше пропивалось, чем отсылалось обеим благоверным в сумме. Когда заходил разговор о том, куда же ехать Рицику по окончании объекта - а он в обоих случаях попадал в прыймы - весь коллектив под управлением руководителя начинал корить несчастное метущееся создание, а слова 'Ты хочешь ехать в Вязьму' звучали примерно с тем же оттенком негодования, что и обращенный к советским тогда еще евреям укор в продаже Родины с целью отъезда в Израиль, а то и - страшно даже подумать - в саму Америку. Алексей никогда не принимал участия в воспитательном процессе, щадя скорее не Рицика, а самого себя - интуиция подсказывала, что могут взяться и за перемывание его косточек. Сам же он, как человек по жизни неглупый, к тому же привыкший оценивать окружающий мир экономическими категориями, отметил сильный переизбыток предложения женского контингента на рынке стремящихся к совместному проживанию людей - проще говоря, средних лет женщина, чтобы не остаться в одиночестве уцепится за что угодно. Острая потребность в рабочей силе заставила и Чуба белую каску временно снять. Алексей для себя установил рабочий день в размере светового - а для того, чтобы с восходом солнца на объекте начиналось движение, подниматься нужно было затемно еще до шести. Включенный в вагончике свет и скорый завтрак будил также бригадира и остальных рабочих - Гельман стал подмечать, что если он выйдет к семи, в полвосьмого выйдут на работу и остальные под чутким Чубовым руководством. В ночь на очередное воскресенье решил Гельман поспать до девяти - очень уж изнурен был организм, вдруг возникли боли в спине, - искренне надеясь, что хотя бы час отлежится по уходе коллег - но те, видимо, взяли за правило ориентироваться исключительно на Алексея, а не на всходящее солнце - и в тот полувыходной не покидали каждый свои нары до полдесятого. Еще одну неприятность принесла наступающая осень: возвращались в вагончики ушедшие было в поля на вольные хлеба коренные местные обитатели - мыши. Оставленные на столе недоеденные продукты наутро имели на себе следы их зубов. Гельман неоднократно просил всех жителей блока человеческой породы делать то, что сам предпринимал регулярно: прятать недоеденное в неработающий, но герметично закрывающийся холодильник. Возражений никогда не было, но о процедуре сохранения продуктов почти каждый вечер забывали. Было всеми признано, что мышь в их вагоне одна, то есть один - самец, кого решено было звать Федором. И в ответ на укоры стремившегося к соблюдению хоть какой-то гигиены работника всегда слышалось: 'это мы Федю подкармливаем'. Однажды, проснувшись среди ночи, обнаружил Алексей сидевшего в каком-то метре от своих глаз на прибитом к стене под самым потолком брусе мышонка - тот большими выразительными глазами жалостливо на обитателя верхних нар смотрел, до поры не предполагая подвоха. Первым интуитивным желанием Гельмана было чем-нибудь в Федора запустить - но под рукой подходящего ничего не нашлось, да и не верилось, что бросок будет удачным. Мышонок не упустил случая ускользнуть, но на следующую ночь вновь сидел на обозначенном месте - в этот раз Алеша и не порывался бить старого знакомого, резонно решив, что мышь в вагоне не одна - всего скорее целый выводок - и уничтожение конкретной особи санитарного состояния не выправит. С тех пор он каждую ночь включал мобильник в режиме фонарика - хоть один раз за десять темных часов Федя на своем месте обязательно появлялся.
   Окончание работ на объекте омрачено было усилившимися болями в области спины и поясницы - Алексей понял, что предстоит ему вновь пережить воспаление седалищного нерва - такое с ним года два тому назад уже случалось. На этом работа в Москве в текущем сезоне не заканчивалась, в перспективе был еще один объект - тоже фасад, хотя совсем другого типа -вентилируемый, к тому же облицованный не одним, а несколькими видами материалов. Здание торгово-развлекательного центра 'Атлантида' предстояло одеть в керамогранит, композитный материалы, зеркала, огнеупорные стекла, даже в отдельных местах украсить подобием мозаики. Расценка для рабочих предполагалась, по словам Чуба, настолько 'интересная', что он сам готов был туда отправиться не бригадиром, а простым рабочим. Гельман, хоть раньше никогда вентфасадами не занимался, осознавал, что завышенная цена квадрата означает вовсе не возможность втрое больше заработать, а необходимость затратить втрое больше усилий, однако также знал, что и эту работу осилит, и даже переварит прогнозируемый шквал нравоучений непосредственного начальника. При всей экспрессивности характера последнего, отметил Гельман, что впервые в жизни вознаграждение за труд распределяется пропорционально результату последнего - не было такой привычной во всех прежних местах работы и учебы уравниловки, и никто на выполненные им погоны и квадраты претендовать не мог - ни прежние друзья и подельники, ни нынешние собеседники и собутыльники Чуба - а это в сфере распределения результатов труда - большая редкость. Что-то подсказывало Алексею, что этот рывок в Москву - последний в его жизни шанс заработать приличествующие мужчине деньги - он постепенно проникся мыслью, что если кто и может уважать здорового мужика, получающего двести долларов в месяц, при том, что совсем рядом можно зарабатывать тысячу - это исключительно он сам, да и то по собственному скудоумию. Возвращаться на харьковские зарплаты было теперь тоскливо и больно, перспектива на следующий год, несмотря на уверения Чуба в том, что Алексей ему как рабочий нужен, довольно туманна, да и хотелось в уходящем году выбрать денег побольше - и тут этот злосчастный жопошный нерв в самое неподходящее время. Тупая, но не прекращающаяся боль давила от поясницы до самого колена - из-за этой боли не поехал он со всеми на шабашку в другой конец Москвы. Вагончик почти опустел - только старый Али и Паша-Очконавт перебивались грузчиками у постепенно заселявшихся в уже сданный корпус жильцов. Коллеги утверждали, что седалищный нерв эффективно лечится водкой, и очень неправильно Леха делает, что не пьет. Понимая всю абсурдность посыла, Алексей в то же время не знал, как боль унять - пользы от разрекламированных обезболивающих средств не было никакой. Развеять легенду о длительной завязке не хотелось - она была для рабочего очень удобной, и свободного времени - хоть отбавляй, поэтому местом, где принять купленные полтора литра 'боинга' избрал жаждущий исцеления самую высокую на тот момент точку строящейся Пролетарки. Совсем рядом монолитчики только закончили возводить стены невиданного ранее для такого района Москвы здания в сорок шесть этажей. Проникнуть на стройку, минуя охрану, задача сложная, но для смышленого рабочего выполнимая. Глупость такого восхождения была осознаваема Гельманом изначально, однако положил он это для себя ознакомлением с достопримечательностями сопредельной столицы. Полчаса на подъем, найденные по пути два больших куска пеноплэкса и почти новая фуфайка - и довольно комфортное место для обозрения Юго-Запада Москвы было в распоряжении украинского гражданина. Теперь здесь можно пробыть, пока не закончится питье и принесенная с собой закуска - все дешевле и безопаснее (в смысле возможной встречи с представителями власти) чем ехать и шататься без дела по центру. Общаться Алексей ни с кем не хотел. Какое-то время назад очень желал он поговорить с махнувшим внезапно на Сибирь одноклассником - казалось Алексею, что не случайно Витьку на Пролетарку не позвали. Что-то отталкивало от него многих потенциальных начальников, хотя, зная о человеке даже немногое, готов был Алексей поклясться, что лучшего работника вряд ли они найдут - уже то, что рабочий не пил повышало от него отдачу. Еще одно отметил Гельман для себя - ни разу в жизни с товарищем по школе он вместе не выпивал - если не считать одного случая еще в выпускном классе, когда и совместное распитие трехлитровой банки пива можно было назвать гордым почти взрослым словом 'бухали' - да и тогда совершенно случайно проходил Леша мимо Витькиного подъезда, а товарищ сидел покуривая 'Беломор' на лавочке, когда сорвался у него с кем-то совместный сабантуй - разговорились о пустом - спешить обоим было некуда, потом вылезли через люк на крышу - Витька еще в седьмом классе научился замок открывать - там и стояла банка, которой затарился предусмотрительный Филимонов. Наблюдать вечернюю Салтовку с крыши девятиэтажки - совсем не то удовольствие, что Москву с высоты птичьего полета, но в шестнадцать лет и это занятие интересное, особенно под пиво. Сам Гельман высоты не боялся, но всегда впадал в нервическое остолбенение, когда рядом кто-то рисковал жизнью - даже теперь, наблюдая, как подвыпивший Рицик без страховки высовывается из люльки, ощущал, что пальцы на руках произвольно напрягаются аж до судороги. А Витька тогда ходил по самому парапету, что-то воодушевленно рассказывая даже не Алексею - скорее себе, как вдруг взглянул на товарища, потом вниз, картинно перекрестился (при том, что в бога никогда не верил, даже не прикидывался) и также картинно присев, подался вперед. У Леши внутри что-то провалилось, он моментально протрезвел и в ужасе подбежал к краю крыши, боясь глянуть вниз. Выросший перед его глазами силуэт Филимонова напугал товарища еще больше. Тут же понял Алеша секрет коперфильдовщины: в месте мнимого прыжка в метре вниз от парапета выступали от уровня стены балконные из бетона козырьки - на них и спрыгнул находчивый собутыльник. Алексей стоял, ни в силах проронить ни слова, а сам Филимонов, уже понимая, что переборщил, говорил ему:
   - Да ты не боись: высота меня не убьет никогда, я это точно знаю. В Чугуев документы подавать буду - вот только надо продержаться, не побухать пару недель - а то кардиограмма не такая - а там нужно, чтоб именно такая - училище ведь летное...
  - Дегенерат, - сказал пришедший в себя Алексей, - а если бы реально свалился - мне что тогда делать - подумал?
  Вопрос товарища не на долго озадачил, но очень скоро в голове Филимонова родился долгий стратегический план - Витька вообще любил говорить о серьезных вещах в шутку и наоборот - так, что никогда нельзя было определить, над чем он насмехается, а что считает для себя важным. И тогда Гельман не понял, пошутил ли товарищ, сказав:
  - Если зашабашу раньше тебя - обязательно приходи на похороны, и непременно с венком - но только чтобы был помоднее - я тебя знаю - сам еще из сосны сплетешь - ты у нас эконом известный.
  В таких словах кого бы то ни было мог услышать Гельман ксенофобские нотки, но из Витькиных уст они звучали просто как обида личная - Алексей ни слова не говоря, подошел к углу здания и вскочил на парапет там, где внизу никаких балконов быть не могло. Так несколько минут стоял, упершись взглядом в темноту, пока не был подкравшимся незаметно Филимоновым схвачен за шиворот и со словами: 'Еще мне придется дорогой веник покупать' отброшен на безопасное пространство кровли - силы физической спасателю было не занимать. Не то, чтобы это было какое-то взаимное обязательство, но позже при каждой встрече Витька не забывал о нюансах предстоящего ритуала напоминать, подчеркивая, что должно же хоть в чем-то свезти тому, кто умрет первым.
  -Ты будешь просто скотиной, если в этом году крякнешь: мне еще никогда в жизни эти гребанные деньги так не нужны были, как теперь, а понты нынче очень недешевы,- говорил товарищ и этой весной, уезжая первым в сторону севера от родного Харькова.
  Алексей, отхлебывая из пластика 'боинг', размышлял о странном в своей жизни человеке, думая, в чем именно он завидовал однокласснику и что хотел бы от последнего перенять. Самое главное - умение обретаться в окружающем человеческом пространстве - и сила физическая не была здесь все определяющим фактором, хотя своего значения не теряла. Думал Алексей, отчего не может он так же походя, как одноклассник, окружение человеческое игнорировать. В таких случаях жена, часто переходившая на украинский, говорила: ' Не робиться, а родиться' - и понимал Алексей, что рожден человеком, кого большинство признает слабым. В эти минуты злился на подлую генетику, что передала ему хромосомы родной матери, на ком все, включая людей самых близких, на протяжении всей жизни ездили, а не бабкины, которая готова по головам, а если необходимо - и по трупам родных людей нести свой старый обвисший зад поближе к очагам цивилизации, что перенял он гены не родного отца, настругавшего детей и оставившего их на попечении соломенных вдов и презираемого им государства, ускакавшего к новой жизни, а всегда чувствовавшего перед всеми долг отчима - а это с точки зрение и генетики и самой биологии вообще нонсенс. На протяжении всей жизни довольно часто встречались Алексею собеседники, гордившиеся приобретением культовой вещи, про кого точно было известно, что деньги дал папа, тетя, бабушка, или просто взяты они из мифологизированной тумбочки - при наличии неиссякаемого волшебного источника так легко быть выше денег - а вот у него самого никаких неожиданных доходов никогда не было и не предвиделось - всегда был Алеша для своей семьи именно тем человеком, кто деньги в эту самую тумбочку кладет. Витька ни с кем очень долго не разговаривал - быть может, опасаясь, что заметны станут собеседнику его слабости - а с Гельманом общаться почему-то не боялся. Порой казалось Алеше, что чтит товарищ в нем какую-то ему самому неведомую силу - так и Чуб, обладающий физической силой, способной человека Лешиного телосложения уничтожить с одного удара, временами смотрел на подчиненного такими детскими глазами, что казалось, просит о помощи. По окончании же школы стало казаться Алексею, что теперь именно Филимонов избегает с ним близкого общения. Человек, всегда подвергавший осмеянию мотивы пафосные и возвышенные, Витя сам имел несколько слабых мест, какие разумный собеседник не заметить не мог. Всегда смеявшийся над выражением 'гражданская позиция' и уверявший, что это что-то вроде позиции миссионерской, только непонятно, кто сверху, человек свою позицию определенно имел, высказывая мельком в беседах с малознакомыми людьми и близкими друзьями. Чуб недавно признался, что первое время думал, будто и Филимонов сидел - слишком хорошо последний знал УК, причем и Украинский и Российский - Витька же всегда говорил, что нет смысла за нарушение закона платить свободой лишь для того, чтобы этот самый закон изучить поглубже. Уверенный, что украинцы стали хохлами, великодушно простив геноцид (в их случае скорее децимацию) и приняв комфортную для наследников крови палачей презумпцию о том, что виноват не преступник, а орудие, то есть не их облеченные полномочиями прадедушки, но бесчеловечная идеология - несомненно мнил в этом товарищ некое для своей нации откровение. Алексей с высоты исторического опыта своих соплеменников мог бы поведать, что евреи этнических чисток никогда никому не прощали - хотя и месть не была спонтанной и немедленной - но угнетавшие их империи, возомнившие себя великими, всегда унижались еврейской благодарностью, начиная с той самой первой, в библии описанной, чье могущество подрубил массовый исход инородцев. После скупые рыцари, не желавшие отдавать взятые в долг на реконкисту деньги, получили еще больше кредитов на освоение новых земель - в том числе и от евреев - это спровоцировало гниение изнутри той великой колониальной империи, над просторами которой никогда не заходило солнце. Еще одна империя, загнавшая Алешину нацию в черту оседлости и избравшая погромы формой мнимого своего спасения, получила пришедших ее возглавить желчных отличников, самый русский из которых был по матери Бланк, что обустроили черту оседлости размером в 1\6 часть земной суши, а террор сделали на десятилетия основным инструментом внутренней политики. Наконец ответ на инициативу создателей тысячелетнего Рейха был самым оригинальным: ведь те, сошедшие на небо дымом над Биркенау, евреи были в политическом смысле немцами - готовые веками жить на территории страны и разделить ее судьбу - а присланные полвека спустя им на замену - не евреи, даже не русские - это обыкновенный совок, готовый ехать в любую страну мира, где будут платить социалку. И ныне стране работяг и философов остается лишь трудиться, ибо желающих пофилософствовать теперь там полно, и философия сводится к доказательствам посыла, что именно они живут в центре Европы по праву, а все прочие именно понаехали, поскольку продуктивно трудиться упорно не желают, да еще читают вместо Библии Коран - а это уже наводит на подозрения. И кто знает, каким образом и когда отольется ныне процветающей (пока) империи одиннадцатый приказ пятидесятидолларового генерала и жизнь каждого пассажира 'Сент-Луиса'. Но при личном общении легко убедиться, что жиды под их пархатым мнением куда омерзительнее хохлов с их комплексом второсортности перед любым барином (по крайней мере, так казалось самому думающему еврею). Размышляя, потягивая 'боинг' и глазея на сияющую Москву, Алексей сам не заметил, как заснул, но, что еще грустнее, не мог определить момент, когда проснулся - в полусне увидал перед собой взгляд мышонка из вагончика - он почему-то напомнил черные доверчиво-испуганные глаза сестры. Потом услышал он обращавшихся к нему близких людей. Слова мамы 'почему ты уходишь, когда так нам нужен', жены 'зачем ты себя убиваешь', а еще до омерзения трезвый голос Филимонова: 'Ты не сможешь переступить через человека'. От того же Витьки, ловившего похмельного зверька дважды, знал Алексей симптомы 'белки', а также то, что приходит она, когда организм к регулярным возлияниям привык - а они вдруг прекратились. Но ведь пил Алеша не больше суток - да и доза небольшая. Хотя помнил он с молодости, что ему нужно очень мало - в те дни, когда женой был распекаем за пьянство, выпивал он в попутных забегаловках не больше двухсот грамм в пересчете на водку. Еще знал Гельман - также от товарища - способ борьбы с мнимым пушистиком. Филимонов говорил, что ему хватало двух стаканов сорокаградусной, чтобы упредить продолжение галлюцинаций. Леша допил из пластика - там оставалось около стакана портвейна - непорядок в голове действительно отошел, теперь можно было отличать мнимую жизнь от реальности. Последняя требовала праздник души заканчивать и возвращаться в ставший почти родным вагончик. Боль в мышцах левой ноги притупилась ровно настолько, насколько отгонял ее похмельный синдром - в общем, стало ясно, что возлияния - не панацея. Гельман подошел к краю горизонтальной поверхности монолита и в последний раз оглядел простиравшуюся под ним часть мегаполиса. Странная мысль пронеслась в голове: а что если вот прямо сейчас взять и туда прыгнуть, растворившись в пестрой столице раз навсегда - к величайшему удивлению, страха не было. Легкость решения всех проблем одним махом поражала и вдохновляла. Годами десятью ранее стоял Алексей на том же парапете той же крыши на Салтовке, что и в юности, но уже один, размышляя примерно о том же. Фирма, где тогда работал, требовала ежегодно предоставлять медицинскую справку, а в поликлинику на осмотр вход для мужчин исключительно через онколога. Тогда штатный специалист нащупал увеличение лимфоузлов у подбородка и - скорее для перестраховки - направил парня на УЗИ в медрадиологию. До обследования Гельман, вероятно, должен был опасаться за свою жизнь, но в то время чувство страха перекрывала яростная на все досада: как же так, именно теперь,когда лишь его заработки дают шанс семье вырваться из совково-коммунального скотоприемника - и вдруг он не только потеряет возможность достойно зарабатывать, а сам станет высасывать из семьи деньги в надежде продлить собственную копеечной цены жизнь - тогда боялся лишь, что не хватит духу претворить в жизнь единственно достойное решение в случае пессимистичного прогноза болезни. К счастью, беспокойство было напрасным, ничего злокачественного не нашли, к тому же опасения подтолкнули бросить курить. Теперь же держала незавершенность дел земных - нужно получить заработанную сумму и переслать жене - но ведь это сможет сделать и бригадир - Чуб не раз повторял, что с погибшими товарищами, вернее с их семьями рассчитывался во все периоды своей жизнедеятельности, поскольку 'закрысить деньги покойника может лишь настоящий душевный пидараст'. Думалось о смерти также легко, как и тогда в ранней юности - а это значит, что близости ее человек не чувствовал. Еще вспомнились Витькины слова о необходимости денежных средств, как один из поводов остаться - вдруг у Алексея закружилась голова, и он действительно чуть не слетел вниз - осторожно уже отодвинувшись от края монолита, будто найдя причину остаться и интегрироваться в Москву постепенно, но не отметая для себя и последнего аргумента, вслух сказал: 'Повезло на этот раз Филимонову, - подумав, штампованно добавил : - Кому-то из нас в этом году должно было повезти'.
  По возвращении в стройгородок поразило то, как обезлюдел конгломерат - это уже должно было насторожить расслабившегося гастарбайтера. Но Гельман очень устал, замерз, от похмелья не отошел и мечтал лишь, чтобы не вырубили электричество, вскочить на свою 'пальму', включив дуйку-обогреватель и уснуть. Однако вагончик был закрыт на ключ - пришлось идти на стройку. Там возле входа в подъезд вновь не обнаружил он своих по нарам соседей - но и здесь не сработал инстинкт самосохранения - пошел Алексей зачем-то вверх по лестнице - как вдруг услыхал требование предъявить документы. Двое молодых неплохо упакованных парней на всякий случай показали в развернутом виде удостоверения и назвали свое ведомство, являющее собой один из ужаснейших кошмаров всех, нелегально работающих на территории Федерации - слово из трех невеселых букв 'ФМС'.
  - Ты ведь бегать от нас не будешь? - словно прочитав Лешины мысли, спросил маскирующий раннюю лысину бритьем головы наголо чиновник. - У нас китайцы любят бегать - юркие попадаются! А как догонят такого спринтера - у него сразу сердечный или другой - какой приступ.
  Неожиданная встреча случилась на втором этаже - окно на козырек над подъездом открыто, так что сейчас дернуть - не самый худший выход. Однако левый окорок продолжал предательски ныть, и неизвестно еще, сколько их там снаружи, и где засели. Был вариант не отдавать паспорта, отморозившись, мол, документ в вагончике - но тогда придется указать место проживания, если же сказать, что приезжаешь каждый день на работу без документов - имеют право передать полиции для выяснения личности - а это значит придется платить представителям еще одного ведомства. Синий цвет обложки документа бальзамом лег на душу бритого надзирателя за соблюдением законности, и Алексей проследовал на первый этаж в большое помещение - будущий холл магазина - к таким же, как он, недотепам - товарищам по несчастью. На этот раз собрать интернационал не вышло: на ограниченном пространстве находилось два гражданина Узбекистана, одна молдаванка - дама лет сорока пяти, негласно выполнявшая функцию коменданта части стройгородка - и с полсотни украинцев. Чиновников Миграционной службы задействовано было не больше пяти. Алексею вспомнились сводки с земли обетованной, согласно которых один израильский солдат мог пленить несколько десятков палестинцев - теперь понимал он, что дело вовсе не в исключительности конкретной нации, а в тех полномочиях, коими должностные лица облечены. Сейчас больше грыз себя, вспоминая, сколько раз за последние часы затупил: при известном теперь раскладе сил и побег казался реальностью, и передача паспорта излишней - но сейчас уже поезд ушел, и от заработанных денег нужно будет при подсчете отнять рубля два (максимум пять) - такая сумма тысячными купюрами у Гельмана всегда при себе и разбросана по разным карманам. Было так же досадно, как два месяца тому, когда увели оставленную в люльке без присмотра с 230-ым кругом Макиту - и новая шлифмашинка была уже на следующий день куплена на деньги из Лешиной зарплаты: грустно, но кроме самого себя винить некого. В это время среди собранного в будущем магазине контингента, одетого, правда, вместо пикейных жилетов в телогрейки и комбинезоны, началась дискуссия о дальнейшей судьбе схваченных. Сварной из Луганской области нагонял тоски, намекая на политическую волю сверху и утверждая, что раз уж хохлы настолько неблагодарные, что решили всей отарой идти в Европу, адекватным ответом будет массовая депортация нелегалов из Москвы - начать решено именно с Пролетарки, так что всем гарантированы десять суток в местном обезьяннике и бесплатная дорога домой. Другую версию озвучил пожилой полещук из отделочников, приземляя мысли всех метущихся утверждением, что ФМС - всего лишь инструмент в разборке между двумя субподрядчиками, вернее уполномочившими их лицами. Действительно, отделку нескольких этажей забрали у турков, привозивших работников из Азербайджана и отдали сербам (кого на стройке чаще звали югославами) - те набирали контингент с Западной и Центральной Украины. Самым импульсивным из плененных оказался высокорослый узбек, нервничавший настолько, что каждые пять минут кидал под язык по кусочку насвая. Он с жаром доказывал всем вокруг себя, что имеют они с напарником и оформленный патент на право заниматься трудовой деятельностью, и временную в Химках регистрацию, и уже через полчаса так утомил гражданку Молдовы, что та прямым текстом сказала, куда может рабочий затолкать свой патент, причем плашмя. У нее, как и у абсолютного большинства попавшихся, ничего легализующего пребывание и уж тем более работу в Москве не было. Алексей к этому большинству принадлежал, теперь искренне завидуя отделочникам, за кого нанятый югославами Иван из подмосковного Пушкино точно будет торговаться с миграционщиками. Обращаться к прямому или непосредственному начальству 'Промальпстроя' бесполезно: Чуб, с самого приезда твердивший, что 'крыша' есть и 'все схвачено', однажды, увидав со своей люльки нескольких полицейских (те, как оказалось, пришли лишь пообедать в армянском магазинчике, где из мяса бройлеров приготовляли недорогой хоровац) обзвонил всех подчиненных, проинструктировав, что фирму палить ни в коем случае нельзя, говорить нужно, что работаешь первый день, а предложил подзаработать совсем незнакомый, встреченный у Ярославского вокзала мужик - в общем тупо 'лепить горбатого' и ждать, пока это чиновников утомит, и с рабочего открыто потребуют взятку.
   Через час стали вызывать по фамилиям, выводить в коридорный тупик и снимать на цифровой фотоаппарат каждого нарушителя трудового законодательства - никто не знал, делается ли это с целью пополнения базы данных или же для нагнетания страха среди приезжих. Вызвав Гельмана, бритый миграционщик взглянул внимательно на лицо Алексея, после еще раз в паспорт, покачал головой и с укоризной произнес: 'Тебя-то что за нелегкая сюда с хохлами занесла?' - задержанный лишь молча развел руками.
  Около полуночи всех отловленных усадили в заблаговременно зафрахтованные четыре микроавтобуса и повезли в направлении офиса службы надзора. Теперь шумно стало там, хоть и выбегали не раз бритый вместе с Иваном успокаивать контингент. Никто упаковывать по всей форме лиц, подрубающих устои, не спешил - это склоняло абсолютное большинство к версии уроженца украинской части Полесья. Но, в таком случае, там на верху должны были уже договориться и дать отмашку на роспуск толпы - однако, и этого не происходило. Не могли рабочие знать, что человек, долженствовавший передать команду своим подчиненным, ужинал в тот день не дома и не со своей женой, и после так торопился не опоздать с совещания, что забыл на квартире близкой подруги телефонный аппарат, а этот факт дал возможность двум дорогим его сердцу женщинам впервые в жизни пообщаться напрямую - понятно, что конструктива в таком диалоге было крайне мало, а еще рисковал чиновник не последнего в России ведомства переночевать на улице - но непосредственно гастарбайтеров касался лишь тот факт, что средство мобильной связи попало в руки владельца уже под утро, часов около пяти. Сразу по получении команды (с опозданием в несколько часов) бюрократическая машина двинулась в нужном направлении - первыми выпущены были отделочники под управлением Ивана. Молдаванка Таня злобно материлась, покидая здание - гнев ее разделяли все, поскольку арендованные лишь до трех ночи 'Газели' в начале пятого разъехались занимать положенные места на маршрутах. Под утро оставались лишь одиночки, с которыми работали индивидуально. Так рослому узбеку разъяснили, что патент у него и товарища действителен лишь в самой Москве, Пролетарка же расположена за МКАДом, то есть формально на территории области, и для безнаказанной работы в этом субъекте Федерации надлежало оформить еще один патент, или же теперь заплатить по квитанции по четыре тысячи штрафа - но чиновники готовы пойти навстречу и взять лишь по две.
   Семь утра - слишком ранний час для выхода на работу, особенно москвичей, но появление женщины средних лет не было воспринято переночевавшими на боевом посту служащими как нечто неординарное, хотя всем было ясно, что закончить работу с привезенным контингентом лучше было бы до ее прихода.
  -Как всегда с шабашкой не успели, - усталым голосом констатировала среднего звена начальница.
  - Это Вы, Полина Альбертовна, как всегда, рано на работу вышли! - подобострастно парировал бритый.
  -Затем и вышла, чтоб чего не вышло. Если бы не прецеденты - кто бы вас контролировал! - Начальница оглядела оставшихся в коридорах трудовой власти нелегалов и уже собиралась войти в свой кабинет, как вдруг ее взгляд резко вернулся к Гельману и стал, сбросив остатки сна, слишком пристальным. Нарушитель трудового законодательства похолодел - впервые с момента начала проверки возникли у него опасения за свою дальнейшую судьбу, ведь внимание особ высоких к простолюдину редко предвещает последнему что-то хорошее. Но женщина на удивление мягким - вовсе не командным - голосом назвала его по имени.
   - Вас ведь Алексеем зовут? - переспросила Полина Альбертовна - тот в ответ лишь кивнул. - Вы меня не помните?
   - Нет, а должен? - все еще настороженно ответил Гельман, не догадывавшийся даже, на каком периоде собственной жизни следует сконцентрировать память, дабы вопрошающую узнать.
  -Мы с Вами вместе учились в Харькове...
  Алексей, сузив в мыслях круг опознаваемых, зная имя однокурсницы, ее сразу вспомнил - Полина, но фамилия никак не приходила на ум.
  -А я в Москве уже больше десяти лет, У меня в мэрии дядя Георгий Валентинович - мы еще с первым мужем переехали в 99-м - сразу как-то в слишком доверительном тоне завела разговор Полина, а Гельман про себя отметил, что замужества старой знакомой ему на руку - нет нужды вспоминать ее девичью фамилию. - Пойдемте в мой кабинет, там разговаривать удобнее...
  Бритый миграционщик и его со стильной прической коллега с сожалением поглядели вслед уходящему человеческому материалу и перевели алчные взгляды на несчастных частично законопослушных узбеков.
  В кабинете действительно было спокойнее, но особого уюта Гельман ощутить, разумеется, не мог. Собеседница явно нервничала, суетливость, явно не присущая железной начальнице в общении с не так давно всемогущими ее подчиненными видна была невооруженным глазом. Алексей решил обстановку немного разрядить, театрально разведя руками, сказал:
   - Я вот, как всегда - на заработках...
   - А Вы... ты - кажется, на девочке с филфака женился - как у вас - все в порядке?
  Навязчивость старой знакомой немного пугала, Алексей не хотел вдаваться в подробности своей личной жизни, а обручальное кольцо было у него на левой руке - он просто показал ей безымянный палец и, сам не зная для чего, сказал коротко:
  -Мы расстались.
   Женщина не юных лет покраснела - это было заметно даже под тональным гримом. И с сочувственной надеждой в голосе переспросила:
  - Как расстались?
  -Это как вместе - только наоборот - перефразировал Гельман одну из любимых поговорок Чуба.
  Полина, улыбнувшись, задумчиво сказала:
   - Ты совсем не изменился - не понятно, когда говоришь серьезно, а когда шутишь... - переключившись на другую тему, защебетала уже поувереннее. - А я тоже второй развод недавно оформила.
  Для разговора задушевного служебный кабинет - не лучшее место, но следующий вопрос был здесь уместен - чиновница спросила, кем, же все-таки ее бывший однокурсник работает и где - она, знала не только фирму, но и ее директора по фамилии - Гельман со слов Чуба знал только имя.
  - Андрюшка - это же Георгия Валентиновича старшего сына зять - проворный такой парнишка, мы его внучатым зятьком называем. А ты - до сих пор рабочим... Послушай, а диплом у тебя с собой?
  Диплом Алексей в Москву действительно привез, но вовсе не с тем чтобы бахвалиться - просто старого советского еще образца с красной обложкой корка форматом была много больше прочих - также лишних для нелегала документов и удостоверений - корка выполняла функцию мини-папки. С молодости привык он возить эти бумаги в дорожной сумке.
  - Ты бы по специальности здесь работал? Сегодня, - Полина еще раз оценивающе оглядела своего потенциального протеже, - нет, лучше завтра, сможешь по адресу на собеседование подъехать?
  -Да мне бы сначала зарплату получить... - напомнил Гельман.
   - Андрюшка с тобой за работу не расплатился? Ну, так это не проблема, - сказала Полина Альбертовна, доставая мобильный из своей сумочки.
  Не успел Алексей выйти из здания, как ему на только что включенную трубу отзвонился Чуб.
  -Старый, ты где потерялся? Тебя уже с лягавыми питбулями обыскались, ты хоть в курсе, что миграционщики стройку штормили?
  - Да, я отпетлял, - коротко парировал рабочий, не вдаваясь в подробности.
  -Я в твоем интеллекте никогда не сомневался! Андрюлику деньги зашли - только тебе за своими сегодня придется самому съездить, я ему сумму назвал - прямо сейчас переодевайся, дуй на станцию метро...
  При встрече с прямым начальником Гельман не почувствовал никакого разновесия, директор, в рабочей обстановке с подчиненными фамильярничать не привыкший, даже спросил, правда ли, что объект на Пролетарке вытянул один человек - поскольку личность не уточнялась, Алексей, ответив утвердительно, ничуть не слукавил. Вся полученная сумма была тем же утром выслана по привычной системе денежных переводов через салон связи и днем женой получена - о получении пришла на мобильный SMS. Звонка от жены вновь не последовало - но теперь Алексей сам его не очень хотел дождаться, установив, что, если до утра следующего дня не позвонит - значит не особо он дома и нужен.
  Собеседованием менеджер по кадрам остался доволен - по поводу Гельмана звонили с такого верха, что соискателя пришлось бы трудоустроить, не умей он даже самостоятельно включать и выключать компьютер, а здесь человек, хоть и совершенно без опыта в нужной отрасли - но вполне обучаемый, к тому же не зазнавшийся - а может и не представляющий, кто за него хлопочет - значит, хотя бы на первых порах работать будет. Единственное указание, какое дал работнику непрямой начальник - насчет дресс-кода, предложив сразу получить на покупку приличной одежды аванс.
  Старый мобильник - вместе с сим-картой - Алексей подарил родственнику старого Али - тот совсем недавно свое средство связи потерял.
  Вопрос о профессиональных качествах руководителя был задан его бывшему подчиненному не случайно: 'Атлантида' оказалась вовсе не легендой, и пошел туда Чубов не простым рабочим. Расценка казалась настолько сладкой, что сам Груббер, бросив остекление коттеджей в Подмосковье, примчал замещать старого друга - тому нужно было срочно в Краснооктябрьск заканчивать застопорившийся было процесс покупки квартиры. Верный заместитель, пока рулил, по привычке выбрал авансами большую часть причитавшейся лично ему зарплаты и даже почти овладел искусством фрезерования кромки композитного материала. Правда работа не шла так успешно и быстро, как Чуб с самого начала напланировал, спешка при установке несущих профилей и несоблюдение указанных в чертеже размеров привели к необходимости переделывать часть работ. Вернувшийся в Москву Чуб включил всю свою харизму и навыки командира - однако, ни истерические его крики, ни придуманная Максом система штрафов, ни даже увеличение в приказном порядке рабочего дня до 20 часов не помогало, и услышал Чуб от представителя заказчика нелицеприятное:
  -Александр Иванович, Вы занимаете не свое место! Ваши люди, может, что и умеют, но они не работают ни с Вашим заместителем, ни с Вами, ни без Вас, а когда работают, делают не то, что нам нужно!
  Фирма была оштрафована за срыв графика на сто тысяч, выполнение работ поручено другому субподрядчику.
  Но Саня Чубов - по природе боец, для таких полученный нокдаун или даже нокаут - лишь повод встрепенуться, собраться и продолжить борьбу. На хорошем объекте просто не повезло ему с персоналом - по мнению бригадира, не хотели мужики работать и зарабатывать, слишком ленивых, тупых и жопоруких набрал он себе бойцов - а здесь нужны были люди- ракеты, метеоры, молнии...История изобилует бонапартами, просравшими свои тулоны из-за нерадивости подчиненных им солдат - но терять надежду - распоследнее дело! Наступившая зима поставила новые задачи перед промышленными альпинистами. Это время обильных снегопадов, и скатные крыши центра столицы остро нуждаются в очистке от снежной массы. Если начистоту - в очистке нуждаются все крыши России, но чем ближе к историческому центру Москвы - тем дороже работа и вернее, что деньги без задержек выплатят. То, что с крыш порой пропадают явно лишние там металлические изделия, дает основания полагать, что верный Рицик все также работает под началом прежнего бугра. На одном из объектов, подлежащих очистке от снега, не закончили еще работу кровельщики - бригады мадьяр и цыган из Закарпатья. Узнав в личном разговоре, сколько выходит по расчету на круг в месяц у жестянщиков, Чуб, удрученный было тем, что азиатов уже не наймешь задешево, вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул: 'Да вот же они - мои узбеки и таджики! По-русски они понимают плохо, говорят еще хуже, а что сильно бухают - может быть, даже на руку'. План созрел молниеносно: заехать на своей машине за людьми, не боящимися высоты, оставив семье каждого долларов по триста - как гарантию того, что работник может, получив от родных денежный перевод, в любой момент вернуться домой - привезти побольше подсобников, расставив их подвое с одним, получающим хорошую ставку, альпинистом - а тем двоим платить рубль на двоих. Даже не знаю, стоит ли пожелать удачи герою, но тому, кто решился торговать на Москве желто-синим деревом, она несомненно понадобится. Успех в новом начинании вещали и гадалки - их у Чуба знакомых аж три, и все помогают в бизнесе. А пока зарабатывал он деньги на новый свой бизнес-проект в компании управляемых им земляков - Краснооктябрьск ведь являл миру не только отмороженных бандосов девяностых, но и добросовестных работяг двухтысячных, а авторитет личности такого масштаба, как Саня Чубов не растает и за десятилетия, и ехать за ним на Москву из обитателей районного центра готовы многие.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 5. Москва ноябрьская.
  
  
  Центры цивилизации на протяжении всей мировой истории остро нуждались в рабочей силе. Потоки рабов стекались к сердцам вошедших в учебники империй, разноголосием и разноязычием порой тревожа исконное местное население, возгордившееся уже тем, что рождено в очередной столице мира. Однако гордыня - плохое в работе подспорье, а сам факт рождения индивидуума на определенной территории вовсе не прибавляет интеллекта, крайне необходимого для управления огромным количеством привезенной в столицу живой силы. И речь не о нижнем звене руководства, что соответствует по табели о рангах ефрейторскому и сержантскому составу - хотя избранные из общей массы рабов Сэмбо и Квимбо также общественно необходимы, не так для поддержания порядка и управления процессом, сколько для удержания толпы рабов в тех рамках, где не хватает глаз рабовладельцев высокородных - дабы последним ничего не препятствовало философствовать и планировать судьбы мира. Но руководящие посты высшего звена должны быть занимаемы люди непременно сведущими, каковое качество по наследству частенько не передается - в противном случае коронованные младенцы и подростки управляли бы великими державами без помощи регентов, премьер-министров и визирей - словом, советников. Последние, во все времена и во всех странах выполнявшие функцию мажордомов, формально не оспаривая первенство монархов крови, реально управляли делами не только царского дома, но подчас и всей страной. На протяжении тысячелетий процветала такая система управления в древнем Египте, где фараону с малолетства так усердно вдалбливали в голову презумпцию его же богоподобности, что, если и размещался внутри черепной коробки ребенка способный к адекватному восприятию окружающего мозг, к зрелому возрасту извилины в нем почти все до единой усердным верноподданническим лизанием разглаживались, а для подстраховки женили созревших фараончиков на их же сестрах, матерях и дочках, дабы не разбрызгать среди недостойных царское семя - тогда в союзе с мудрыми жрецами выступала уже физиология на пару с генетикой - и царские династии медленно, но уверенно вырождались. Нечто похожее, по видимому, происходило и на восточной оконечности Евразийского континента - что наверное легло в основу сказаний о царствовании дракона, то есть безмозглого земноводно-пресмыкающегося гада, от чьего имени управлял страной всесильный бюрократический аппарат. В то же время, среди самих жрецов шла яростная конкурентная борьба, аналогичная современному политическому процессу - естественный во всех смыслах отбор выявлял сильнейших, кто и брал власть в свои руки, и кровь здесь играла далеко не главную роль, а в определенные моменты истории могли к великодержавному штурвалу пробиться даже инородцы, иноверцы и иноземцы. Однако природа еще не создала идеального, способного все на свете предусмотреть индивида - мудрые в играх аппаратных мажордомы, жрецы и недокастрированные евнухи, подвластные тому же тщеславию, что и их предшественники - ленивые короли - а также животному инстинкту, призывающему все нажитое за период земной жизни передать своим по крови наследникам, в каждом веке каждого тысячелетия пытались взгромоздить на престол очередной великой державы именно своих потомков. Из последних подавляющее большинство скучному процессу познания системной сущности окружающего бытия предпочитало лучше перенимать царственные манеры, замашки и повадки принцев крови предыдущих эпох. В результате совокупный по всей популяции уровень способности грамотно управлять среди каждой новой генерации мажоров оставался традиционно низким, что обуславливало востребованность новых мажордомов - круговорот власти бесконечен и непрерывен.
   В далеком прошлом осталась средневековая дикость, когда пришедший к власти клан убивал всех по крови родичей монарха прежнего, к счастью не только для элит, но и для рабских масс - ведь именно на последних ложились тяжким бременем невзгоды и лишения смутных времен.
  Но принцип разделения власти как минимум на две ветви - представительскую и исполнительную - остается незыблем по причине своей эффективности, а декларируемое равенство возможностей подогревает тщеславие самой низовой черни - именно она и есть формальным источником власти при демократическом устройстве.
  В первую ветвь (опять же формально) избранным может быть кто угодно - это дает надежду самым недалеким представителям низов - ведь те, кто реально властвует, всегда лишних отфильтруют, применив придуманные самим ближним кругом принципы демократии, как в запрошлых тысячелетиях применялись теократические догматы. Любовь по-прежнему верящих в добрую сказку народных масс легитимирует пребывание избранника на должности, а значит и функционирование всей пирамиды. Поскольку личное вмешательство формального руководителя в деятельность системы сейчас, как и во тьме столетий, не желательно, на роль лица системы идеально подходит объективный троечник (с любым цветом обложки диплома - главное, чтобы был во всех смыслах посредственностью): уровень интеллекта с одной стороны не позволит ему глубоко вникнуть в сложный механизм функционирования системы - средних способностей индивид просто побоится трогать то, в чем не смыслит, в лучшем случае на потеху толпе примерно накажет некоторых из элиты прежней, водрузив на освобожденные вакансии представителей своей команды - с другой стороны - даст возможность заучить несколько десятков сложных, насыщенных профессионализмами фраз, что сделает его очень умным в глазах толпы, позволив создать на местах во всех перифериях ячейки партии любителей и даже обожателей системного троечника, в чьем лице сии в восторге пребывающие будут любить и обожать собственное дешевенькое эго. Поскольку процесс введения единомыслия в отдельно взятой стране буксует уже больше века, и всем любить одного троечника даже как-то неприлично, в противовес первой можно организовать партию нелюбителей системного троечника, и, как разновидность последней - партию любителей другого, антитроечника - эти другие любители - такие же участники того броуновского движения, что зовется политическим процессом. Единственное, что обязаны в таком случае проконтролировать специально обученные органы - чтобы и этот, обожаемый другой частью населения, индивид также оказался объективным троечником - то есть как личность ничего из себя не представляющим назначенцем, кого одни боготворят, другие демонизируют совершенно напрасно. Когда процесс смены местами троечника и антитроечника станет пустой формальностью (как некогда по смерти монарха коронация наследника престола), и государственная машина, не взирая на результаты каких бы то ни было волеизъявлений, продолжит ехать в положенном направлении - это и будет означать полную победу демократических ценностей. Гораздо страшней, если вдруг антитроечник окажется системным отличником и не сделает ничего, кроме обещанного им же (а именно - осуществить передел всего, обществом нажитого, в соответствии с нормами не заскорузлого законодательства, но всеобщей справедливости), правда сделает это с присущей отличникам скрупулезностью и дотошностью: поставит на поток гильотинирование политических оппонентов, исключит идиотскую волокиту из процедуры расстрела, не только организует массовое уничтожение представителей отъявленных имперскими идеологами недонаций, но и заставит оставшихся в живых их соплеменников оплатить утилизацию трупов, раздаст малолетним обдолбышам огнестрельное боевое оружие, либо - по бедности - мачете - тогда человеческие потери придется исчислять миллионами, падение производства - десятками процентов, но самое главное - пребывавшие ранее у кормушки, перекрасившись либо сменив масть, при ней же и останутся, продолжая признаваться в любви и напевать новые гимны (как правило, на мотив старых) новым царям. Парадоксально, но системный двоечник, получив в свои руки штурвал имперской власти, сделал бы то же самое - тупая уверенность в себе подвигла бы остолопа на действия настолько же неординарные, как и неадекватные. Такой новый царь людям холопского звания окажется, согласно завету классика, много милей предыдущего хотя бы потому, что, по их глубокому убеждению, пробовал что-то для простого народа сделать. И все же длительные такого рода эксперименты не на пользу большим социумам, ибо резко сокращают их численность, а это означает, что интеллектуальный потенциал руководителя наивысшего ранга обречен со временем вернуться к определенной норме (либо сам этот руководитель должен быть смещен или уничтожен физически).
  Что же до второго эшелона власти, здесь ситуация обратная. Серым кардиналам нет нужды метать бисера перед стадами электорального быдла, однако недостаток интеллекта очень скоро приведет к устранению (вплоть до ликвидации) мажордома - и уж точно к отстранению его от управления делами более проворными конкурентами. Борьба за место под властным солнцем в любом из описанных выше подразделений ведется непрерывно, порой функционер сам не осознает, в какой когорте может он добиться большего успеха, - помогают ему в этом специально обученные политологи и политтехнологи, перенявшие должности у прежних астрологов и звездочетов - однако и в этой корпорации, как и в каждом меньшего размера социуме, идет процесс, постоянно доказывающий закон единства и борьбы противоположностей. И чем ближе к центрам мировой цивилизации - тем больше представителей надстройки приходится на единицу площади, на местах же высшие продолжают обирать чернь без всяких политтехнологий - при этом вырученные периферийной элитой деньги разными путями стекаются в те же столицы империй, за ними туда же устремляются потоки черни, дабы перемещенные в метрополию средства были освоены, а с ними, в куда меньшем количестве - и кандидаты в системные второго эшелона отличники. В настоящий момент границы империй определяются не натянутой вдоль периметра колючей проволокой, не демаркационными линиями и даже не условными рамками альянсов, ассоциаций и союзов - главным мерилом стоит предмет обожания либо ненависти - тот самый системный троечник. А подалее от столицы любят либо ненавидят своего троечника - там начинается соседняя империя...
  
  
   * * *
  
  
  Алеша всегда любил позднюю осень. В детстве причиной тому было не столько ожидание новогодних праздников, как начинавшиеся сразу после действ самые длинные на протяжении учебного года каникулы. К ним с какой-нибудь стороны приклеивалась неделя-другая пребывания на справке по болезни, а иногда - объявляемый карантин. Коллектива он чуждался - даже когда окружающие не были настроены к нему враждебно, гулять никогда не рвался, чтению также не отдавался до фанатизма, хотя по настоятельной маминой просьбе перечел книги из составленного ею списка произведений, необходимых, по ее мнению, каждому человеку, претендующему называться интеллигентным. Мальчик никому в этом не признавался, но в свободные часы часто проходил по учебникам материал немного вперед - тогда на уроках он ловил разъяснения уже знакомого - и всем казалось, что первый ученик все схватывает налету. В то же время не могло не удивлять подростка с высоким интеллектуальным потенциалом, насколько простой курс преподают в школе, и то, что любой в состоянии эту науку освоить, если будет уделять познанию определенную часть своей жизни. Признаться остальным, что корпит над учебниками, стыдился, опасаясь подвергнуться осмеянию - ведь, по всеобщему убеждению, тратить юность на такую ерунду как учеба глупо, когда есть куда более интересные занятия.
  Обучаясь наукам высоким, Алексей любимой поре не изменил - но здесь объяснение было жестче и прагматичней: поздняя осень - время, когда трудовой сезон более или менее успешно, но завершен, до следующего еще минимум полгода, купленные овощи (в основном картошка) в вырытый еще покойным отчимом погреб на хранение заложены, консервы закуплены и стоят в шкафу или холодильнике, оставшиеся деньги также вложены в капитал человеческий: новые носильные вещи и обувь для быстро растущей сестры, и, на замену пришедшим в негодность вследствие обветшания, старшему поколению, а в самый успешный в финансовом плане год - даже оплата услуг стоматолога и зубопротезиста матери. А еще Сонечка сияет счастьем оттого, что брат, наконец, дома, да и мама не отвлекает должностных лиц фирмы от размышлений о глобальном переустройстве постсоветского пространства глупыми вопросами о местонахождении сына (в местах работы Гельмана телефонная связь - тем более международная -далеко не всегда была предусмотрена), на пары можно из интереса ходить (а можно их игнорировать) - ведь до зимней сессии далеко - в общем, пока солнце идет на зиму - никаких подвижек в жизнедеятельности не наблюдается - а это ли не самая благая весть для исполнившего перед внешним миром долг интроверта?
  В годы, когда пришлось зарабатывать деньги на расширение жилья, осень оставалась любимым временем года по причине природной лености, присущей в той или иной мере каждому индивиду: ставка от сезона, как правило, не зависела, а при выполнении наружных работ продолжительность рабочего дня, как уже отмечалось, корректируется длительностью дня светового - если повезет работать с местными - и шабашить будешь с ними, комсомольско-профсоюзное начальство здесь не указ.
  Позже любил Гельман осень по привычке, этот же год порой он сравнивал с периодом учебы в ВУЗе. Корпорация, где обосновался среди белых воротничков Алексей, занимается... Впрочем, сфера ее деятельности вряд ли имеет существенное значение для предмета повествования. Головной офис корпорации расположен в тихом центре столицы, и если подняться на восьмой (верхний) этаж, можно увидеть и изумрудно-зеленую башню Кремля (с крыши, вероятно, видны даже куранты), и сразу три из семи сталинских высоток, и, разумеется, выделяющуюся над всем архитектурную группу Москва-Сити. Устремив взор во внутренний дворик, куда вход и въезд осуществляется под строгим контролем охраны, легко обнаружить шесть жилых вагончиков, выставленных, как и в стройгородке, двухэтажками: в недавно купленном смежном шестиэтажном корпусе вовсю идут ремонтные работы, так что рабочие живут не только во времянках, но и во многих пустующих пока комнатах приобретенного здания. Еще недавно это заинтересовало бы Алексея - ведь 'нутрянка' на зиму - заветная и часто несбыточная мечта любой этнической принадлежности гастарбайтера. Однако, теперь экономисту со стажем по плечу труд куда более важный и ответственный. Порученная Алексею работа оказалась, как всегда, посильной. Однажды поставленная непосредственным начальником задача на долгую перспективу, какую, если обозначить конкретные сроки исполнения, можно было бы назвать задачей на несправление, была новым сотрудником выполнена даже раньше, чем шеф мог предположить. При этом Гельман ничего сверхъестественного не сделал, просто свел воедино всю отчетность и сопоставил стоимость продажи на Межбанке валютной выручки по текущему курсу с данными, присылаемыми филиалами. Лишив кого-то на местах не планируемого, но верного дохода, он подвергался опасности вызвать гнев неизвестных ему лиц, а проявив служебное рвение - сотрудников, с кем каждый день встречался, и самого начальника, вынужденного искать суетливому подчиненному новую работу. Но все это сыграло бы лишь в том случае, когда представлял он на рабочем месте лишь самое себя. Теперь имел он покровителя в лице даже не самой близкой подруги, какой почти сразу стала бывшая однокурсница и нынешняя квартирная хозяйка, а тех ее родственников, места сидения которых Алексей до поры боялся даже выяснять. Причина отсутствия у женщины собственных детей - тема деликатная, а после тридцати пяти еще и больная - Гельман пока не считал их отношения настолько близкими, чтобы вникать. Однако, материнские инстинкты компенсировались заботой о мужьях, с которыми женщина оставалась в хороших отношениях - первого Алексей помнил еще по Харькову. Полина о делах служебных почему-то всегда расспрашивала подробно - и по преодолении очередного барьера, какой можно назвать просто рабочим моментом, о том, что в корпорации работает уникум, знало чуть ли не высшее начальство. Возможно, в этом и есть сущность того, что принято в последние годы называть пиаром: когда заурядный поступок преподносится окружающим как нечто из ряда вон выходящее. Московский офисный планктон не отличался от харьковского конторского - предчувствуя повышение по службе, окружающие вновь глядели на недавно равного коллегу с плохо скрываемой завистью, но ярко выраженным подобострастием - с той лишь разницей, что на этот раз от самого Гельмана уже ничего не зависело и номенклатурное его будущее было предрешено. Работать с хлыщеватыми московскими полумажорами не многим проще, чем с пропидоренными краснооктябрьскими зэками: первые, хоть и не употребляют спиртного в таком количестве, зато все как один по чьему-то блату и каждый под собственным мнением. В который раз убедился Алексей, что чем некоторых научить либо заставить работать, проще самому за них работу сделать. Но теперешние полномочия - хороший инструмент для приданию человеческому материалу нужной формы и потребительских свойств. Никем уже не подвергается сомнению законопослушность гражданина пока еще Украины (в некоторых вопросах даже на тех социальных уровнях, где обитателей тмит изобилием власти, обойти формальности невозможно), и твердое выполнение последним всех норм трудового законодательства Федерации. Алексей Яковлевич Гельман теперь зарегистрировано проживает в арендуемой им у второго мужа Полины Альбертовны однокомнатной квартире - хотя формально квартира принадлежит дяде арендодателя. Однажды Полина обмолвилась, что к очередному юбилею Победы жилплощадь была получена стариком бесплатно, как ветераном войны. Правда, пожилой человек сорокового года рождения - верно, в документации значился сыном какого-нибудь полка. Это все Алексея больше развлекало, чем интересовало - официально начисляемая ему заработная плата позволяла бы арендовать жилье и без всяких блатов, но такие вопросы он сам также не решает, равно как и вопрос о поддержании на должном уровне собственного имиджа. Какое-то время тому назад сам он сказал бы, что зарабатывает деньги, ему лишние, чтобы покупать вещи, ему ненужные. Но реальную своей работе цену (да и то с учетом фарта) узнал он еще на Пролетарке - вся сумма сверху - всего лишь должностной оклад сожителя родственницы влиятельного человека, и то, что средства эти в распоряжении подлинного их хозяина - не стоит считать ущемлением прав личности. Мечтает ли он откопать и вновь надеть припрятанную на Пролетарке робу, и было ли ему комфортнее в вагоне 'на пальме', чем в обустроенной по последнему слову техники квартире - этими вопросами предпочитает Алексей не задаваться. Еще в самом начале ноября, лишь поступив в должность, услышал он от одернувшего его коллеги, когда собирался остаться выполнить незаконченную работу сверхурочно: 'Ты что, старый, это же Москва, здесь у людей права есть!' Вряд ли понимал тщеславный советчик, что столица всеобщей Родины своя для каждого из ее жителей с постоянной, временной регистрацией и вовсе без нее. Гельман испытывал благодарность к той женщине, которая помогла ему увидеть именно такую Москву - Полина была ему симпатична еще в студенческие годы - по крайней мере, сейчас в этом он убежден. А еще проговорилась она, что многие из сокурсниц тогда его как потенциальную для себя партию рассматривали, а узнав на четвертом курсе о его женитьбе какая-то из однокашниц (женщина не призналась, кто именно) даже не смогла сдержать слез. Это лишь подтверждает посыл, что на рынке невест во всех возрастных категориях переизбыток, а в женихах - нехватка, и, кто знает, выйди Алексей, отбросив благоплюйство, на этот рынок в ранней молодости - быть может, увидал бы, даже в годы отнюдь не тучные, и совсем другой Харьков - где успешные и амбициозные не выживают, а живут, где летом ездят не в северном направлении зарабатывать деньги, а к югу их тратить, где физическую силу развивает не перевозка мешков с картошкой на удлиненной граблями кравчучке, а регулярное посещение тренажерного зала, где выискивать нужно не на продуктовом рынке товары подешевле, чтобы сэкономить 2-3 гривны за поход, а в фирменных магазинах подходящие по цвету к костюму туфли и галстук, где обедом называется приобретение в кафе или столовой первого, второго (с мясом вместо пустой подливки) и компота, а не поедание в коридорном тупичке у библиотеки куска хлеба, задобренного двумя яблоками, где молодые годы можно и должно положить не на решение квартирного вопроса, а на реализацию себя в профессии и карьере. Достойные люди всегда и везде жили достойно - жаль только, что чрезвычайно узок круг этих самых избранных. Сегрегационные барьеры надежны и проверены столетьями. В то же время целые своры людей и людишек ввысь ползут и лезут, как тараканы на кухонный стол - многих сметают и давят, но единицам до заветной цели добраться удается. В прежние времена Гельман по молодой своей неопытности старался взобраться на этот верх, уповая лишь на себя, собственную обучаемость и свое умение добросовестно и продуктивно работать - а это также бесперспективно, как пытаться пройти пешком квадрильон километров до рая. Переступать через отдельных людей действительно трудновато, да и не шагнешь слишком высоко, но вот вскочить в системный подъемный механизм, что проносится над головами миллионов - и даже не замарать собственных рук - способов масса. Тот метод, что позволил ему заветной для многих цели добиться сейчас - вовсе не противоречит закону, далеко не так аморален, как возопят ханжи, к тому же Алексей, в отличии от многих, кого 'подтянули', предлагаемую работу освоить и выполнить в состоянии. Язвительные циники, вроде Витьки Филимонова, сказали бы 'выгодно продался'. Но разве 'реализовать себя' и продать свою рабочую силу и то, что к ней прилагается - не одно и то же? Да и кто вообще такой этот Филимонов, чтобы к его мнению прислушиваться? Человек, не реализовавший собственный потенциал, не добившийся в жизни ничего, кого родной отец считает неудачником - вряд ли их с одноклассником пути когда-нибудь еще пересекутся. А вот с женой переговорить придется в любом случае - на этом, кстати, сама Полина настаивает - и определенный самим Алексеем срок в один год с момента последнего, обозначенного денежным переводом, общения (ровно столько пришлось бы Гельману зарабатывать такую сумму в Харькове на прежнем рабочем месте) - подходит к концу. Финансовые обязательства перед женой прежней супругой будущей не только не оспариваются - Полина настаивает также на том, что на харьковскую квартиру Алексей претендовать не должен, а денежное содержание должно включать также невыплаченные за последний год алименты. Чем ближе к установленному им самим сроку - тревожнее становится состояние получившего уже второе назначение перспективного среднего звена руководителя. Лишь в одном пока спорит он со своей обретенной доброй феей: с самого первого дня их отношений твердит Полина о покупке в кредит автомобиля. Водительское удостоверение Гельмана, полученное за двести долларов еще в Украине, действительно и в России. Пока Алексей отбивался, напирая на неопределенность с назначениями и слишком высокий процент кредита. Однако, беспокоит назначенца вовсе не это, а то обстоятельство, что проблемой пока считать рано, но и игнорировать нельзя. В тот самый день, когда вышел он из миграционной воды сухим, сильно мучило Алексея похмелье, а, оставшись в вагоне в одиночестве (уже после перевода денег), человек, к алкоголю вовсе не приученный, потому здоровье не поправлявший, несмотря на то, что не спал больше суток, уснуть все равно не мог. Зато в его глаза несколько часов кряду смотрел необычно большими мышиными глазищами Федор - и не мог тогда понять Алексей, как сумел простой мышонок так сильно увеличиться в размере. Но еще больше боялся человек, что за этим взглядом последуют галлюцинации звуковые - то есть боялся вновь услышать голоса людей, пусть ему и близких, но тех, с кем общаться именно в это время не хотел. Дабы не мучить себя ожиданием неизвестного, пошел Гельман в ближайший магазин, купил бормотухи в пол-литровой бутылке и по дороге в вагончик на последнюю свою там ночевку из горла выпил. С тех пор не было ни одного дня, чтобы не принимал он чего-нибудь спиртного - главным образом на ночь. И хотя суточная доза никогда не была больше трехсот граммов водки (или эквивалента в менее крепких напитках), не наблюдалось также увеличения дозы - а ведь стадия алкоголизма определяется не скоростью, а ускорением, на качестве выполняемой работы привычка не сказывалась никак - то есть не было у человека проблем с алкоголем - все же возникновение проблем без алкоголя несколько пугало. Одну ночь перетерпел Гельман без выпивки - голоса не пришли, но и взгляд Федора не исчезал - тогда до нелепости глупая мысль пришла к нему - что слух включается лишь на определенной над землей высоте. Но все равно, проблему нужно решать, а станет это возможным лишь после общения с Катей. Для этого придется ехать в родной город самому - о таких важностях по телефону не говорят. Когда неотвратимость переговоров перестанет довлеть, исполнены все обязательства, как моральные, так и финансовые - перед людьми, с кем надлежит расстаться - вот тогда со спокойною душой можно будет вступить в действительно новую жизнь - и произойти это должно очень и очень скоро.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 6. Две сестры.
  
  Случись Алексею Гельману в конце сентября доехать-таки до дому - возможно, принял бы совсем другое решение насчет дальнейшей своей судьбы, поскольку мужчина, увидевший собственную жену на пятом месяце беременности просто обязан пересмотреть планы на будущее. Однако Катя, собиравшаяся мужа порадовать столь пикантной новостью при личной встрече, усмотрела в его отсутствии не то чтобы знак судьбы - от мистики была она далека - скорее что-то для обоих рациональное. То, что с Алексеем они друг от друга медленно, но отдалялись, она не могла не чувствовать. Не питала также иллюзий неглупая женщина и относительно московских перспектив Алексея, зная, в каком статусе он поехал в отъявленную постсоветским людом столицу. И все же рассматривала как один из вариантов, что найдет там Алеша применение своим способностям, которых потенциал сам он почему-то склонен был занижать - а привязывать пузом, словно залетевшая охотница за женихами, близкого человека не хотелось. Твердо знала жена, что, если и найдет ее супруг себе кого-нибудь (в командировках такое - не редкость) - обязательств перед семьей все равно отрицать не станет: получаемые регулярно денежные переводы были лишь подтверждением правильности посыла. Поэтому слова 'Можешь вообще не приезжать' сказаны были, даже с учетом ее положения, вовсе не в сердцах, а стали результатом долгих раздумий и оценки своих жизненных сил. Второго ребенка Кате, несмотря на бешеный рабочий график, даже без учета мнения мужа, родить очень хотелось. Хотя мудрые демографы и ограничивают верхний предел фертильного возраста 45-ю годами, это касается лишь холеных особ с железным здоровьем, а для большинства биологические часы с каждым годом безжалостно снижают шансы. Женщина даже до УЗИ не сомневалась, что ждет именно девочку.
  На поездке на малую родину очень настаивала сестра, суровый, но справедливый отец также снизошел до личного приглашения, да и мама, пережившая в немолодом возрасте душевное сотрясение постепенно из депрессии выходя, начинала интересоваться и семейными делами старшей дочери. О кризисе в ее жизни узнала Катя от той же сестры. В один из вечеров года три тому назад, просматривая вечерние новости какого-то федерального российского канала, незначительный по хронометражу сюжет стал больным ударом по душевному здоровью немолодой женщины. Был то репортаж об успешном окончании учений Тихоокеанского Флота России, и рапортовал верховному главнокомандующему о триумфе мероприятия никто иной, как отвергнутый ею некогда жених - ныне заместитель начальника штаба округа вице-адмирал и кавалер многих боевых орденов и медалей. Вначале реакция была довольно вялой, но вскоре заметили в семье все, включая Василия Григорьевича, что Тося Федоровна с какой-то неестественной настойчивостью собирает информацию о командном составе флотов Российской Федерации. События случайным образом совпали с временными трудностями и спадом в карьере ее мужа - Василий Гайдученко не то чтобы совсем оплошал - но на очередных выборах ставил стразу на две политические силы - то есть финансировал избирательные компании сразу двух кандидатов в облсовет, один из которых, победив, сразу от рук отбился, заявив, что успеху обязан лишь собственной харизме - связи в областном МВД делали оборзевшего урода недостижимой для кинутых спонсоров мишенью. Узнав о пошатнувшихся финансовых делах семьи, Антонина независимость Украины назвала шароварщиной, а демократию и вовсе клоунадой. Немолодой человек, никогда не складывавший все яйца в одну корзину, уже вскоре дыры в семейном бюджете залатал, влияния же в родном селе он не терял никогда, но для любимой супруги пришлось оплатить услуги психолога. Благо, за последним далеко ходить не нужно - таковой штатный специалист в пансионате престарелых 'Тихое счастье' был. Вообще новаторская идея Василия Григорьевича оказалась ходом воистину гениальным. Посреди ранее никому не известного поселка вырос городок, напоминающий кусочек (правда очень небольшой по площади) не то что центра Харькова, а, быть может, и самой Москвы. Кроме нового корпуса здания самого пансионата, выстроена стоянка, на которой не переводились представительского класса машины заботливых потомков, а еще появившийся вокруг авто заправки сервисно-торговый центр. Все это не только выделяло Хомуты из грустного ряда ранее похожих сел и поселков, но еще временами создавало рабочие места для изнывающего от безделья простого люда.
  Когда приехавшая под новый год в родной край Катя получила приглашение осмотреть новую достопримечательность, она, как всегда, умея опошлить любую возвышенную идею, назвала учреждение 'вечно живым уголком' и сказала, что у нее более интересные планы, при этом в провожатых она не нуждается. Купив в минигипермаркете три пачки сигарет без фильтра и по килограмму свежего печенья и конфет, пошла беременная на восьмом месяце женщина пешком на старое кладбище. Там она вмиг налетевшим детям - обитателям дома инвалидов старого типа - кроме сладостей каждому вволю, давала также по две- три сигареты за то, чтобы привел подросток своего товарища. Катя плохих в детях привычек не поощряла, но понимала, что если отдать весь груз кому-то одному - все могут и не попробовать, а сигареты с дежурящих возле могил старшие все равно стребуют. На кладбище первым из объектов внимания женщины была могила деда с бабушкой: Екатерина Петровна умерла в начале этого года, и совсем недавно им с Григорием Степановичем установлено было общее на двоих надгробье. Долго побыть возле всех, назначенных себе для посещения могил не вышло - начинал сыпать хороший сухой новогодний снег. По словам Ани, умерла баба Катя быстро, никого не напрягая, лишь за час до смерти посетовав, что не может проститься со старшей Васиной дочкой. За несколько месяцев до печального события предлагал сын матери заселиться в пансион - даже в отдельную комнату. Но тогда ответила старая женщина, что если и съедет в богадельню - только в старую (она, кстати, довольно часто туда наведывалась, навещая подругу молодости аж до смерти последней), а при барынях она сроду не была и на старости привыкать не собирается.
  Вечером того же дня за ужином зять Виталий Павлович - теперь главный врач пансионата - как всегда с восхищение рассказывал новую свою идею, что именно за прикладной геронтологией будущее современной медицины, приводя ряд неоспоримых доводов и аргументов.
  Антонина Федоровна на протяжении всего ужина не переставала удивляться такому преступно-беспечному отношению старшей дочери к жизни, ведь не кто-нибудь - законный муж пропал не в тайге или в пустыне - в цивилизованнейшем городе - время бить в набат и во все колокола - в Москве сейчас найти человека - не проблема. Женщина, не терявшая духовной связи со своей великодержавной Родиной, никогда бы не поверила, что можно при столь безукоризненно отлаженной вертикали власти проникнуть на территорию закрытого города нелегально. Катя всех тонкостей статуса пребывания мужа в сопредельной столице сообщать не собиралась, осознав с годами, что родителей следует любить не за какую-то мифическую мудрость, которой если в молодости не было - к старости точно не появится, а лишь за то, что это родители, что других нет, да и этих когда-нибудь не станет - ведь на четверть века старшие ее люди по всем арифметико-демографическим законам и оставить этот мир должны ранее примерно на столько же. По этой же причине молча согласилась беременная женщина, что большой с ее стороны ошибкой был отказ от процедуры сохранения (сама Катя была уверена, что подавляющее большинство молодых в положении женщин так любят эту процедуру потому, что само пребывание в стационаре может осадить в советских традициях воспитанную настырную свекровь) - совсем недавно Аня второй раз рожала в Харькове и сохранялась за девять месяцев трижды. С отцом спорить также не хотелось - а он сразу завел разговор о новом деловом предложении. В настоящее время младшей дочерью ведется серьезная исследовательская работа - записывает Аня воспоминания людей заслуженных и незаурядных, ко многим историческим событиям причастных - благо, такими пансионате кишел, как болото жабами - собирался Василий Григорьевич предложить дочери набросанные ее сестрой тексты не только редактировать, но и немного литературизовать - ведь нанимать для исполнения интеллектуальной услуги человека так или иначе придется. Катя в спор вступать не хотела, лишь сказала, покидая собравшуюся родню:
   - Дайте спокойно родить, после поглядим.
  Она знала, что младшая сестра непременно придет к ней решать тот же вопрос - книжку издавать (разумеется, за папины деньги) та собиралась уже давно. Посидеть в кресле в одиночестве пришлось Кате не больше десяти минут. Аня появилась на пороге взволнованная.
  - Ты бы с отцом помягче, знаешь ведь, что у него сердце - в последние месяцы почти не перестает - валидол всегда в кармане, на одни биодобавки гривен по триста в месяц уходит...
  - Ну, если валидол помогает - это точно невралгия, - усмехнулась Катя. - По-настоящему больное сердце не болит, поверь, болевой синдром постоянно не проявляется. А что до мягкости - то я и так сама толерантность. У тебя-то сердце здоровое? Тогда скажи, сколько раз вы к бабе Кате за последний ее месяц входили - не по делам, а поговорить, посидеть - она во флигеле во дворе вашего имения жила! А теперь старые номенклатурные говна для вас кладезь житейской мудрости?
  Аня уже поняла, каким будет сестры ответ на заманчивое для многих прочих предложение. Она другого и не ждала - это у родителей почему-то теплилась несбыточная надежда. Значит, редактора придется искать на стороне - расходы, конечно, но не катастрофические. Вспомнив данное самой себе обещание с сестрой обращаться по мере сил бережно, аккуратно перешла на тему давно не подававшего о себе вестей ее мужа. Здесь Катя, видимо все уже передумавшая и пережившая, ответила спокойнее, что поиски нелегала во-первых бесполезны, во-вторых - если случайно увенчаются успехом - навредят самому объекту.
  - А вообще вы все за Алексея зря беспокоитесь: он сильнее, чем вам кажется, вытянет многое - он и сам не подозревает на что способен.
  - Ну а если все-таки что-то случилось - или сам стратил - ведь и ты могла его переоценить?
   - Если как ты говоришь, стратил - тогда мы ему точно не поможем. Но я надеюсь, он знает, что делает.
  Аня с трудом подавляла в себе давно забытое - казалось, теперь к сестре она должна испытывать лишь чувства добрые: сострадание, жалость, желание помочь. Но то, что разделяло сестер с самого детства само вылезало на поверхность, а старшая как нарочно сейчас провоцировала всплески к ней, разумеется не зависти либо злобы, но уж точно отчуждения, вызванного невозможностью ее понять. То ли на зло собеседнику она это делала, то ли действительно мыслила в другой плоскости - Аня этим вопросом терзалась с тех пор, как себя помнила. А ведь сейчас младшая сестра ясно ощущает собственную силу, поскольку почти уверена, что знает о теме, куда более для старшей болезненной, чем отсутствие от мужа известий, хроническое безденежье, даже - страшно сказать - ставшие привычным фоном тусклой жизни преподавателя специализированного заведения, пребывание близких людей в состоянии ее же пациентов. Вот если бы точно знать события одного всего лишь вечера...
  
  
   * * *
  
  Бывают в природе случаи, когда особе по всему положено быть первой, а она и рождается и живет с номером два, явно чуть ли не на лбу проступающим. Анна Гайдученко всегда была уверена, что целью каждого, самое себя уважающего индивида является рост над собой, что стремление не останавливаться на достигнутом, а пробиваться по жизни все выше - нечто вроде инстинкта для тех, кто считает себя настоящим человеком, а уж превзойти поколения прежние - просто жизненная необходимость. Ввиду обозначенной аксиомы, Аня с раннего детства почитала причиною многих своих проблем то, что она - дочь младшая - хотя, если быть откровенной до конца, всегда мечталось девочке быть в семье единственной. Еще бы - первого ребенка ждут все, несмотря на то, что больше хотелось сына - любят всем семейством, и даже - наверное, чтоб к старшему поколению подлизнуться - в честь отцовой матери назвали. Катерина Петровна старшую внучку нянчила всегда с охотой, на младшую же, лишь взглянув по приезде невестки из роддома, бабушка сказала почему-то в среднем роде:
  'Воно зле якесь, наче зiнське щеня'.
  Всего этого Аня, разумеется, не знала, хотя опасливое отношение бабушки, публично никакую из внучек не отличавшей, всегда чувствовала. Но главное - чувствовала и даже замечала, что настроение своей матери перенимает отец, также привечавший Катю и часто повторявший, что та - его любимая доченька. Аню это коробило не долго: проворная даже в мыслях девчушка рано смекнула, чьей любимой доченькой нужно быть в этой семье, чтобы иметь все, что пожелаешь. Мама, при напускной своей строгости, оказалась на лесть и откровенный подхалимаж очень податливой. А если учесть, что было тогда младшей дочери не больше трех лет, можно себе представить, насколько жизнеспособной, то есть умеющей без всякого анализа, руководствуясь лишь подсознательным, приспосабливаться к жизненным обстоятельствам, родилась младшая дочь. Различия во всем, начиная с одежды, проявлялись с ранних лет. Для Аннушки мама выбирать платья сама ездила в Харьков, а один раз даже заказывала привезти из московской командировки кому-то из мужниных знакомых. После шла непременно долгая процедура примерки - Аня традиционно выказывала характер, стоя на табуретке перед зеркалом и требуя то лишнюю ленту убрать, то какой-нибудь бант сбоку пришить - Антонина милым причудам дочурки всегда потакала, что прибавляло работы ее свекрови: на своей (от ее матери по наследству полученной) машинке 'Зингер' дореволюционного производства пожилая женщина шить не доверила бы никому, тем более худорукой невестке. За процессом шитья всегда внимательно следила Катя, но когда бабушка спрашивала, какое бы платье хотела она, девочка всегда одно отвечала: 'Когда меня научишь на машинке, я сама себе какое захочу сошью'. Должно быть, сестра хочет такое платье, думала Аня, чтобы все ее наряды затмило сразу - она почему-то не сомневалась ни в способностях сестры научиться шить, ни в том, что бабушка доверит старшей внучке самое драгоценное свое сокровище. Быть может, поэтому каждое новое платье сестры младшей было затейливее предыдущего.
  Выход всем семейством со двора в выходной либо праздник всегда предварялся долгими сборами прежде всего мамы, но еще дольше - младшей дочери. Однако, как ни парадоксально, в платьице довольно скромном, как весь стандартизованный советский ширпотреб, не отличалась старшая сестра от младшей в худшую сторону - это обстоятельство также раздражало Аню, рождая мысли мрачные, вроде: 'Если бы Катьке такое платье, как на мне - меня б вообще не видно было!'
  В одну уже солнечную, но еще слякотную после ночного дождя майскую Красную горку, когда сборы были окончены и родители стояли на крыльце, Аня выбежала из калитки (медленно ходить она в детстве категорически не умела), вдруг ни с того ни с сего споткнувшись, растянулась на сырой и грязной земле. Подбежавшая первой Катя помогла сестренке подняться - родители подоспели - винить, кроме себя, некого, но горечь и досада жгли изнутри, разрядиться на ком-то хотелось, а сестра стояла рядом. Аня, по злому замахнувшись на нее, сквозь зубы процедила подцепленное среди детей:
  -Ты!.. Рыжая-бесстыжая!
  -Я не рыжая... - спокойно поправила ее Катя.
  -Зато конопатая, - со злостью выпалила младшая сестра. Родители весело рассмеялись, мама взяла младшенькую на руки, прижала к себе, не нарадуясь находчивости ребенка, что за словом в карман не лезет, воскликнула: 'Ах ты наша куколка!'. Отец, взглянув внимательно на лицо старшей дочери, на котором действительно было немного появлявшихся лишь в апреле и к сентябрю бесследно исчезавших веснушек, почесав затылок, изображая удивление, изрек: 'А ведь действительно - конопатая!' и снова залился веселым хохотом. Катя стояла молча, глядя прямо на отца - без укора, не пробуя завести разговор или включиться в игру, но, казалось, готовая разрыдаться. Аня старшую свою сестру никогда в жизни плачущей не видала - и в тот погожий, но слякотный день слез не было. Сама маленькая модница реветь стала регулярно, как только поняла, что это - один из рычагов управления ее родителями. С того не для всех веселого праздника не называл больше отец Катю любимой своей доченькой - все выглядело как победа младшей сестры над старшей. Но в глубине души понимала и Аня, что папа не изменился в своих пристрастиях - просто боится признаться довлеющим над собой женщинам - а быть может и самому себе - что старшую продолжает он любить сильнее.
  В традициях младших братьев и сестер наушничать и доносить, подставляя под удар старшего, который, в свою очередь, обладает большей физической силой и доносчика может в любой момент отлупить. Аня настолько часто прибегала к излюбленному оружий младших, что, в конце концов, оно перестало давать эффект - даже мама не воспринимала всерьез абсурдные ее поклепы, а Катя в ответ на пристрастные вопрошания любого из взрослых ни разу на сестренку не то что не пожаловалась - порой не сообщала о явном разгильдяйстве. Правда, такое благородство больше Аню раздражало, ибо давало необъяснимую над ней власть старшей сестре - этой силой, надо заметить, Катя ни разу в своих шкурных интересах не воспользовалась, требуя лишь исполнения минимально-необходимых обязанностей по обслуживанию главным образом себя - но даже этой малости никто из взрослых от непокорной младшенькой добиться никогда не мог.
  Быть младшей сестрой отличницы, обучаясь в начальной школе, оказалось не таким уж выигрышем, как видится со стороны - опекунша не отставала от свободолюбивой первоклашки, аж пока все до последнего уроки не были сделаны - и такое издевательство продолжалось не один год. Правда, такие занятия позволили Ане долгое время ходить в первых ученицах - но до чего же это скучное дело - освоение школьной программы! Не раз Аней было в сердцах сказано, что всем бы жилось много легче, когда б Катя просто делала за нее уроки - но самозваная преподавательница была непреклонна, и в этом ее, как назло, поддерживали все домашние, даже добрейшая мамочка.
  Однако в пятом Анином классе ее мучения неожиданно закончились. В самом начале учебного сентября появился у прирожденной воспитательницы другой объект приложения педагогических талантов - а поскольку был он и человеком тяжелым, и воспитательный процесс - запущенным, то сил у Кати работать на два фронта не стало, и Аня, поспешив поклясться всем на свете, что дальше общеобразовательную программу осилит сама, из-под ненавистной опеки ловко выскользнула.
  Право оставлять отстающего ученика на второй год у преподавателей было всегда, и в те достопамятные времена середины двадцатого века, когда образование имело много больший вес, второгодники встречались почти в каждой параллели. Со временем все - включая учащихся - осознали, что обязательное среднее образование означает, прежде всего, обязанность наставников ученика из школы выпустить, дотянув хотя бы до окончания восьмилетки и спихнув в ПТУ. В восьмидесятые даже в городских школах неуспевающие второгодники почти повывелись, а уж в школе сельской нужно было отличиться чем-то совсем незаурядным, чтобы вновь сесть за парту того же класса в новом сентябре. Но сыну разжалованного за пьянство в разнорабочие тракториста и доярки Толику Бугаенко удалось так досадить преподавательскому составу, что в прежний класс он пошел повторно - при этом все учителя в один голос твердили, что и до седьмого класса парня дотянули лишь из жалости к его измотавшейся вусмерть матери, а большинство педагогов втайне надеялись, что еще до окончания восьмилетки попадет откровенно трудный подросток в поле зрения органов правоохранительных - и тогда документ об образовании получит уже в колонии. В общем, был Толик во всех смыслах не подарком, зато в кругу ровесников авторитетом пользовался - по видимому далекий его предок не зря получил свое прозвище, ставшее после фамилией: крепкое телосложение в придачу к хорошей реакции не оставляли шансов противнику в драке. В тот учебный год, когда Катя 'догнала' авторитета и стала его одноклассницей, Аня сестре обзавидовалась больше, чем за всю прежнюю жизнь, а узнав, что та сидит с Бугаем за одной партой - чуть не кусала себе локти с досады.
  На чем именно сошлись отъявленный хулиган и отличница - младшая сестра точно не знала, но довольно скоро все силы маленькой учительницы были переброшены на обучение того, от кого отмахнулись учителя дипломированные. Подвижки видны были не сразу, однако уже в третьей четверти по всем предметам имел Анатолий Бугаенко в журнале заслуженные тройки. Аня новому подопечному сестры немного сочувствовала, хотя на своем опыте знала, что обучение у последней скучным не бывает: даже из наук естественных ухитрялась та делать что-то на манер игры, а уж Катины объяснения дисциплин гуманитарных можно было слушать часами, как пересказанную простым языком сказку, она могла легко связать историю с литературой, перейти к описанию искусства того же времени, знала не поверхностно политическую ситуацию в описываемых ею странах и основные постулаты религий разных народов мира. Просто Аня от всего этого устала, но не могла отрицать, что сестра может научить кого угодно чему угодно. Однако преподавательские таланты одноклассницы были далеко не главным стимулом для взятого на буксир товарища. Тому маленькая учительница сразу как девушка понравилась - но без взаимности, и повода Катя не давала, а также, не имея девичьей привычки держать про запас второразрядный вариант, при первой же попытке объяснения расставила все на свои места. Аня готова была взвыть от злости - такой случай представлялся единственной на все Хомуты девчонке - и так тупо его похерить! Она училась в одном классе с младшим Толиным братом - Славиком - и сойтись поближе даже с ним считала для себя удачей. В выпускном классе восьмилетки (что тогда уже назывался девятым) Бугай снова на учебу забил. Его можно было понять: получить положительные отметки у тех наставников, кто еще два года тому назад при всем классе называл его необучаемым дебилом, надеяться бессмысленно - да и не нужны были ему эти сраные закорючки в свидетельстве, которое выдадут в любом случае. Добиться же Катиного расположения он не надеялся - кроме гордости, есть еще логика и здравый смысл, и понять, что у женщин определенного склада выпрашивать другое, кроме сложившегося, к себе отношение бесполезно, парень был в состоянии. По окончании восьмилетки укатил Бугай в райцентр, определившись в тамошнюю бурсу - к превеликому удовольствию не только преподавателей, но и участкового милиционера, и вообще абсолютного большинства представителей старшего хомутовского поколения. Однако, радость любителей спокойной жизни омрачалась приездами на побывку ставшего авторитетом в криминальном смысле этого слова - к лету следующего года уже на собственной (правда, непонятно на кого оформленной) 'девятке'. Каждый такой приезд был тяжелым ударом для всей законопослушной, хотя и обедневшей, громады, и настоящим праздником души и сердца для малолетнего бомонда. К последнему Аня себя с гордостью причисляла, ибо гуляла не с кем нибудь, а с младшим братом Бугая, которого хоть и кликали за глаза Бугаёнком (высоким ростом и мышечной массой мать-природа его обделила), но другого пути в хомутовскую тусовку у Ани не было. Несмотря на клятвенные заверения, что допоздна гулять не будет, Аня с милыми сердцу друзьями часов не считала, познав уже все радости молодой настоящей жизни. В июньский приезд реального лидера, отправляясь на тусню, хотела было она, как и в прошлый раз, бросить родным что-то невнятное, но строгий отец ее остановил, наказав быть дома непременно к десяти вечера - как будто все то, чего так боятся родители позднепубертатного возраста девицы нельзя завершить в считанные минуты даже к восьми часам - а ночами компания именно с и д и т в клубно-тусовочном смысле глагола, и тех, кто отчаливает раньше, коллектив откровенно презирает как маменькиных сынков и дочек. Забить на родителей - вот единственный выход для уважающего себя подростка. В своем случае Аня предвидела, чем чревато ее непослушание - и выгоды в этом находила больше, чем ущерба. Забирать ее из дурной компании придет, наверное, сестра. Толян, хоть и отмалчивается всегда на счет последней, но по всему видно, досада его не отпустила, теперь же он в своей крутости уверен куда больше, чем в позапрошлый год - Аня втайне желала увидеть выяснение отношений, хоть и уверена была в поражении своей сестры. Все еще мечтала младшая сестра старшую хоть в чем-то превзойти, но для этого нужно обеим девушкам выступить если не в одной номинации, то хотя бы в одном виде состязаний, а до сих пор Катька существовала в какой-то другой системе отсчета. Что может сделать зло сестре, Аня не задумывалась - а если даже понесет Бугая, и применит он силу (раньше он Катину неприкосновенность девичью чтил- в память о прежних чувствах или помня, чья та дочь, но теперь статус кавалера изменился, да и спиртное, закуренное добрым планом, выводило его сознание на совершенно иной уровень) - это, быть может, самой Катьке на благо, хватит уже в записных целках ходить. А уж по перемещении недосягаемой ранее особы в ее весовую категорию, Аня гордячку непременно 'сделает', все вокруг увидят, что восхищение вызывала личность на самом деле мелкая и ничтожная. С детства затаенная обида подогреваема была подливаемым в ее бокал 'сухарем' - так что ни в десять, ни в одиннадцать не сдвинулась со своего места за столом гордая девица - и расчет оправдался: в половине двенадцатого Катя, как и все ровесники, прекрасно знавшая место сбора крутой компании, действительно стояла на пороге, а Бугай и правда без церемоний в повелительном режиме указал новой гостье место за столом.
   - Я не гулять - только за сестрой! - спокойно сказала Катя, но тут же была схвачена за запястье железной рукой бывшего одноклассника и препровождена к мигом опустевшему за столом месту.
  - Это надо коллектив не уважать, чтобы выпить со всеми отказываться, заплетающимся языком, но стараясь удержать повелевающий тембр голоса прохрипел Бугай. - Теперь без штрафной точно не уйдешь.
  - А после штрафной, значит, уйду? - ровным голосом прямо спросила Катя.
  - Слово пацана! Только штрафная - дело серьезное, здесь сухарем не отделаешься, и стаканчик поболе нужен. - Толик потянулся к другому краю стола за початой бутылкой портвейна.
  - Если такое серьезное дело, что ж ты мне дешевый шмурдяк подлить хочешь? - гостья взяла со стола стоявшую возле нее нераспечатанную бутылку водки, - давай уже сразу по взрослому, что-ли?
  В этот момент Аня впервые за весь вечер за старшую сестру испугалась - та вовсе не пила спиртного прежде - а сейчас могла назло всем даже с горла бутыль засосать - ведь на этот раз игру Катя приняла, и готова, кажется, играть до конца - а с пол-литры и тренированный мужик гигнуться может - или в лучшем случае придется полутруп сестры домой на себе волочь. Но принявшая, казалось, чужие правила девушка сделала ход, для всех неожиданный - она, поглядев еще раз на этикетку, со словами 'штрафную так штрафную', стеклянную емкость вдруг подбросила, перехватив за горлышко, и со всей дури ударила о ребро стола. Удача была в тот вечер на ее стороне: силы девичьей хватило, чтобы бутылка разбилась, обратившись почти идеальной розочкой в руке. Большой глупостью стало бы оружием этим угрожать Бугаю, имея целью пробиться к выходу, но Катя нашла ему наивернейшее применение, подведя выступающие углы стекла к собственной шее да так, что одно стеклянное острие даже вошло на полсантиметра под кожу там, где проходит артерия. Теперь любое к девушке прикосновение кого бы то ни было - даже с благой целью спасения - могло стать роковым, спровоцировав перемещение вглубь плоти всего стеклянного орудия убийства. В один момент ни физическая сила Бугая, ни его молниеносная реакция, ни тем более авторитет среди индивидов определенного сорта не стоили ничего - если только не готов он был закончить очередную гулянку незапланированным мертвым телом среди стола. А вот Катя говорить могла - это и раньше было единственным ее оружием защиты.
  - Ну что, потянула я вашу норму? Не маловато будет?
  Толян, протрезвевший, видимо, впервые за несколько последних месяцев, без слов и движений, но с бессильной ненавистью на сдуру званую гостью смотрел. С сидевших за столом (кроме тех, кто, перебрав, под этот стол готов был рухнуть), хмель также, будто по команде сошел, а Катя, не отнимая от своего горла розочки, продолжала:
  - Штрафную я с вами выпила, догоняться не будем - теперь, значит, могу и уйти - или у вас 'Пацан сказал, пацан еще раз скажет'? - вдруг она к Толику всем корпусом медленно подалась, и, если бы не впившееся в горло стекло, могло бы показаться, что девушка парня таким телодвижением завлекает. - А, чуть не забыла, пообщаться ведь нужно, поговорить, - резко придвинулась к Бугаю совсем близко и от шевеления в ранке стекла кровь закапала интенсивней ей под блузку - Так как говоришь, ко мне относишься? Может, ты планировал что-то большее, чем разговор? Может, продолжение отношений? Тогда у тебя есть все шансы на успех: если сам себя настроишь на позитив и сильно напряжешься, сможешь еще трахнуть мой труп - а как поторопишься - он еще теплый будет. - Резко сказанные последние фраза спровоцировали еще какое-то микродвижение руки относительно шеи - капли крови превратились в тоненький ручеек.
  Тут Бугай уже совершенно трезвым голосом крикнул: 'Все, хорош!' отступая от прохода и высвобождая дорогу девушке к выходу. Катя неожиданным блицкригом его игру у него же выиграла. Никто не скажет наверное, был бы шанс у любой другой девушки, окажись она тогда на Катином месте, да и у нее самой годом позже, и почему отступил авторитет: вспомнил ли он о статусе ее родителей, или свои прежние к ней чувства, а может тогда еще не до конца оскотинился он а своем иерархическом насесте, или просто не привык общаться с теми, кто его бесспорное превосходство не принимает, а еще, вероятно, что все указанные выше факторы срезонировали- но не далее как через секунду говорил он уже без нервов - как опущенный на бабки, но не теряющий самообладания лох:
   - Иди! Спасибо, что заглянула. И соплячку свою подгребай- в Анину сторону он лишь пальцем щелкнул. А обращаясь ко всем, способным воспринимать реальность, сказал четко и коротко: - Если кто ее тронет - удавлю!
  Следуя к родительскому дому за старшей сестрой, Аня мечтала лишь об одном - исчезнуть бесследно с этого края Земного шара. Такого унизительного фиаско она и в страшных кошмарах увидеть не могла. И дело вовсе не в публичном оскорблении - согласные существовать по законам стаи наперед дают доминирующему самцу право словесно или действием опускать каждого нижестоящего в пирамиде - в обмен на это индивид получает право щемить тех, кто по субординации ниже его. Нет, уязвлена была она расширением и углублением той пропасти, что и раньше зияла между сестрами - теперь же ненавистная Катька, вместо низвержения с пьедестала, воздвигнута еще выше, став в глазах всей местного пошиба тусовки девушкой, недосягаемой для самого Бугая, она же - всего лишь сопливая телка его тщедушного провонявшего дешевыми дэзиками братца.
  Некоторые вопросы, если не хочешь услыхать прямой, тебе известный ответ, лучше не задавать. Сестры к тому времени давно задушевных разговоров не вели - Аня боялась узнать мнение сестры о своем поведении и образе жизни - старшая сестра порой отмалчивалась, но уж если говорила - то такую правду, что жгла больнее хлыста. При этом какой-то непознанный инстинкт нашептывал Ане, что даже молчание сестры - ей укор - и хотелось мстить не только за упущенное первенство, но и за то, что близкий человек ее подлость и низость видит и не прощает. Много позже дорого берущий психоаналитик разъяснил Анне Васильевне, что ее вины здесь вовсе не было, что бурное гормональное развитие в те годы повлияло не неокрепшую психику девочки-подростка, страдавшей с детства комплексом младшей сестры. Но тогда единственное, чего хотелось - сестре каким-нибудь способом за поруганную честь отомстить. Это было задачей непростой - ведь нужно было найти у сестры слабое место, а таковых у людей ее склада не бывает. Кроме одного - тот, кто сильному человеку дорог. Помимо членов семьи, в подростковом возрасте это, как правило, субъект противоположного пола - и Аня даже знала, кто, ведь полная дилетантка в делах сердечных, сестра даже не думала от близких людей свои чувства скрывать - или нет, она как раз думала, что именно скрывает, но врать-то никогда не умела (и к зрелым годам не научилась), а притворяться перед младшей сестрой - занятие априори неблагодарное.
  Объект внимания Кати, с точки зрения ее разумной в житейском плане сестры, был ничтожен и косого взгляда не достоин - вот почему Аня о его существовании не задумывалась, лишь видела перед собой еще одно доказательство безалаберности старшей сестры. Племянник дяди Паши Филимонова - бригадира механизаторов - подрабатывавший по дядиной протекции в прошлом году на нарядах в агрофирме. Только и выгоды, что в первом поколении харьковчанин - о чем Катька с ним могла трепаться каждую свободную минуту прошлым летом? Тогда Аня этому значения не придала - отметив, что предпочесть такого Бугаю могла лишь круглая дура. Теперь же к Витькиному на сезон приезду готовилась сестра, как к какому-то празднику, и по приезде небезразличного ей парня дважды побывала на дискаре в сельском клубе, куда до этого не заглядывала ни разу в жизни. Правда, ему самому сельская девушка до лампочки, что тогда, что сейчас - на это у Ани также глаз был наметан. Но ведь Бугай о предпочтениях приезжего не знает, а Катька ему небезразлична - хотя бы как объект права собственности, который из принципа нельзя уступать заезжему хлыщу. Славику можно наговорить такого, что испорченным телефоном Бугая из себя выведет. Как бы там ни было, а уязвить подлую сестру удастся. Известие о том, что Катька вовсе не фригидна и жаждет личной жизни, но не с ним, Бугая действительно задело - уже в следующую субботу решено было чужака поучить и Ане выпала честь в операции участвовать: дать повод еще на самих танцах Славику с Витькой зацепиться и из клуба выйти. Правда о том, чем разборка завершилась, живица не знала: для пущей храбрости угостил ее Бугай тем, что покуривал сам - а это не та галимая солома, что растет за околицей всюду - ее бегают косить с малолетства все поголовно и дуют то косячками, то по-мокрому, абсолютному большинству не вставляет совершенно, но и признаться в этом стремно, ведь могут подумать, что толку в настоящей жизни не знаешь. Сам Толик тянул - и лишь изредка Славика угощал - то, чем с наваром приторговывал, и что сведущие люди называли гидропоном - вещь действительно настолько улетная, что от одной плюхи выпала Аня из сознательной жизни не меньше, чем на час - после, сколько Славика не расспрашивала - про саму драку он какую-то пургу нес, каждый раз с новыми подробностями. Однако сестру после того от Витьки Филимонова отвернуло - или Ане так казалось - по крайней мере на танцы Катька больше не бегала и неумело накладывать мамину тональную пудру перестала. Это была небольшая, но все же победа в незримой той войне, но самое главное - сестры еще сильнее друг от друга отдалились, а больше никто из домашних на Аню влияния не имел - тот год, что оставалось прожить Кате в родном доме до окончания школы, был для ее младшей сестры вольготным.
  Что потеряла заученная дурында, отказавшись быть девушкой Бугая, увидела ее сестра лишь издали, когда старшой подтянул Славика, доверив ему следить за делами в Краснооктябрьске - те сказочные три года, когда любых препаратов для поддержания тонуса было вволю, а сама она жила между Хомутами, Харьковом и Краснооктябрьском, при своем парне первой леди. Аналог такого социального взлета, как у ее гражданского шурина, редко отыщешь в истории. Это как пэпээснику вдруг за пару лет взлететь до ранга УБОПовского майора или подполковника. Ведь система, как объясняло само мусорское офицерье, единая - это только договорились лохам ушняк парить, что одни в погонах, другие - в законе. Может, когда-то так и было - но девяностые годы двадцатого века колоду разномастной шушеры хитро перемешали. Была у Бугая крыша в районной и областной прокуратуре, и из СБУ прикрывали, а в районную мусарню он вообще ногой дверь открывал. За травой пошли амфетамины, кокс и героин - или то, что тогда в Харьковской области этими терминами называли - значительная часть потока этих чудо-препаратов заходила из России не через Харьков. а через Краснооктябрьск. Просто удивительно, как можно говорить об экономическом упадке, когда объем потребления согревающих душу снадобий неуклонно рос - значит, и деньжат в карманах обывателей прибавлялось. Бугай рулил всем оборотом наркоты - в трех районах без его интереса стакан плана не продавался. Деньги, разумеется, шли через его руки и выше - а это уже есть бесспорное доказательство того, что в лихие, по мнению дилетантов, девяностые, правоохранительная система вовсе не ослабла, просто деятельность ее была специфически целенаправленной. Подмять под себя очень прибыльную торговлю без жестких мер никак бы не получилось. Но ведь еще классиком сказано, что революция не делается в белых перчатках - а революции делаются вовсе не ради смены общественно-экономических формаций - это лишь сказка для легковерных придурков - и не с тем, чтобы всяческое быдло бесплатно получало то, что потреблять ему по масти не положено - это лишь способ загнать лоховские стада в нужное пастуху стойло. Социальные преобразования глобальных масштабов нужны ни много ни мало для того, чтобы группа людей достойных, но системой недооцененных, пробила и проложила себе дорогу - если нет другого хода, то по головам и трупам - на достойный их этаж этой самой системы. Правда, в легендарные времена военного коммунизма власть была много благосклоннее к новым выдвиженцам: если ты сильный - убивай, грабь, пытай, насилуй, после назови все это гражданской войной, и, если повезло тебе в политической орлянке, и ты выбрал правильную сторону - будешь считаться не бандитом, но героем. На излете уходящего века личностям неординарным, выполняющим для по-прежнему народной власти самую грязную работу, было много труднее - на них все же открывались не всегда доводимые до суда уголовные дела. В архиве Красноктябрьской райпрокуратуры до сих пор десятки зависших баранов, а уж пропавших без вести без счету - и все люди из числа ранее в своей среде уважаемых. Не удивительно, что по завершении взлета семейного бизнеса, Славик не только из района, но и из Украины свалил - а вызван был такой упадок безвременной гибелью Анатолия. Что примечательно - тот, на ком жмуров было не меньше десятка - это лишь те, про каких даже Аня знала наверное - не пал жертвой ни экономических разборок, ни мести - при жизни район он держал крепко. Но было у двадцатидвухлетнего авторитета очень своеобразное хобби: вынюхав дорожку фена, садился за руль добротной иномарки, какую разгонял до ста пятидесяти и выводил на встречную полосу. Что-то пытался он доказать себе, а может загадывал на что-нибудь - и до поры постоянно у себя выигрывал: водители на встречке все сворачивали или съезжали на обочину. Толик вел счет своим 'полетам' - свернули встречные двадцать восемь раз. Двадцать девятый не свернул - и сразу два с трудом выковырянных из дорогого железа трупа были доставлены ночью в морг районной больницы. Тот, кто вертел суммами для девяностых заоблачными, на себя, как ни странно, денег почти не тратил - у Славика на одни модные тряпки уходило в разы больше, чем проживал сам Бугай (на наркоту семья наличных денег не расходовала - зачем платить за молоко тому, кто пасет корову?). Даже разбился авторитет не на своей тачке - самая новая на тот момент модель 'Ауди' принадлежала одному из бригадиров подконтрольных ему Краснооктябрьских сявок.
  Резкий социальный взлет чреват столь же стремительным падением - Аня это на себе прочувствовала. Большие из семейного бюджета суммы ушли даже не на ее возвращение в семью и избавление от зависимости - девушка по собственному ее убеждению, ни на что не подсела, поскольку всегда себя могла контролировать, а подобранный позднее мужем комплекс психостимуляторов в последующие годы проблему срывов всегда снимал. Очень много ушло на взятки тем продажным тварям в погонах, что раньше за счастие почитали Бугая в ресторане коньяком угостить - теперь пришлось их четырехзначными суммами заряжать, чтобы по некоторым делам Аня проходила лишь свидетелем. Возвращение ее в лоно семьи совпало с замужеством старшей сестры - и вновь забытая то ли зависть, то ли ненависть грызла низверженную, но гордую молодую женщину. Узнав, как именно отмечала Катя свою свадьбу, Аню, помимо презрения к самой ущербной невесте и ее хлюпику-женишку, вновь охватило чувство боязни незнакомого ей даже в собственной сестре. Ведь, как бы ни упало благосостояние, свадьба для любой девушки - святое, даже сопливая девчонка-недоросток, по малолетству не представляющая, для чего нужен на свадьбе жених и для какой цели сходятся мужчина с женщиной - мечтает о том волшебном действе, что в ее честь назначено, а она, как царственная особа в белом платье будет эпицентром этой суеты и суматохи. Не могла даже блаженная Катька простить такого - это притворство убивало младшую сестру. Поначалу было последней утешением, что избрала себе сестра в мужья явное ничтожество, без денег, связей, амбиций и умения жить. Но время шло - диплом экономического ВУЗа зятем был получен, да еще безоплатно - Аня не понаслышке знала, сколько платят за каждый экзамен, зачет, курсовую особы ее круга, кому времени не хватает, а порой и масть не велит в глупых учебниках ковыряться, а еще по тихому заработал Катин муж (пусть и на физической работе) денег достаточно для увеличения жилплощади - а таких людей, что сами потянули расширение (то есть не за деньги богатых родственников и не заработанные там, куда за ручку привели и посадили покровители) - таких немного Аня знавала. И вообще с течением времени отношение младшей сестры к блеску и пыли, пускаемой в глаза кавалерами переменилось. А еще начала она осознавать - хоть и боялась себе признаться - чему именно в Катькиной судьбе завидовала. Объектом зависти были мужчины, которые ее старшую сестру выбирали. Все это люди, способные на нечто самостоятельно. Начиная с отца - был тот по хомутовским меркам мажором, не с нуля начинал - но данное ему родителем приумножить сумел. Разумеется, в отношениях отца с дочерью межполовой фактор влияет минимально (кроме случаев уникальных и откровенно скотских), но тем обиднее отверженной осознавать свой проигрыш. Анины же мужчины - чего скрывать - были годны лишь как прицепы к кому-то значимому - даже муж, по видимому, выбрал не ее, а денежного тестя, обеспечившись до конца своих дней работой.
  Сестры редко, но общались лично - и опять ключа к пониманию не было. Появился у Ани повод для зависти, когда бабка Катиного мужа увезла его же дебильную сестричку на излечение в Америку - тогда в распоряжении семьи осталась целая трехкомнатная квартира в Харькове - живи, казалось бы, и радуйся - а дуреха-Катька почему-то на мужа своего волком смотрела очень долго, казалось, что ненормальная золовка ей роднее супруга.
  Младшую сестру Катя никогда в гости не звала, но и нежданный приезд принимала философски, общаясь, как должно с родным человеком. Аня также не понимала, какая выгода ей в личном общении, но просьбы родителей заехать навестить сестру, когда по делам будет в Харькове, никогда не отклоняла.
  
  Дома тем временем экономическая жизнь била ключом. Приватизированная в свое время забегаловка при сельпо давно уже превратилась в приличное место под романтичным названием 'Вечер' - и такая метаморфоза случилась под эгидой сельского головы и на инвестированные Василием Гайдученко деньги. Правда, из скромности, доверил управлять делами представитель громады своей родной сестре, а оформил заведение на ее свекра - тот был не просто ветераном, а еще и участником боевых действий - для таких налоговые льготы просто сказочные и процедура отведения земли упрощена. А то, что после ряда перенесенных инсультов не вставал он с постели, которую от осквернения спасали лишь специально закупаемые памперсы для взрослых, а по смерти жены не узнавал из окружающих никого, не мешало мужественному старику владеть одним из успешнейших в селе бизнесов. Сама же сестра Василия Григорьевича, перебравшись в Сумы, оставила управление делами (с кучей в соответствии с требованиями законодательства оформленных доверенностей) на фактического владельца, у кого была уже дочь к тому времени правой рукой. Это вовсе не означало, что Аня просиживала в обустроенном специально для нее кабинете с утра до вечера - таких же, вверенных ее заботах объектов было в родном поселке довольно много, но по необходимости или с проверкой - чтобы персонал не расслаблялся - могла наследница нагрянуть в любое время. Визит в бухгалтерию в тот день был вызван не пустым желанием что-либо проконтролировать - некоторые документы нужны были срочно, да и приезд хозяйки производимому ритуалу поминовения был не помехой.
  Проводить поминки не на подворье или в хате, а арендовать на полдня кафе, уже вошло тогда в традицию. В тот день хоронили Павла Ивановича Филимонова. Болезнь, которую долго считали язвой желудка, сожрала изнутри организм не старого еще человека. Отец даже хотел на поминки прийти, ведь учились они когда-то с покойным в одном классе - но мама никогда не поощряла панибратских отношений с теми, кто семье не ровня, а соболезнования свои можно выразить и при личной встрече или по телефону - Василий Григорьевич с женой спорить не любил. Но документы, оставленные в сейфе были необходимы. Из директорского кабинета просматривался банкетный зал - тогда и увидела Аня впервые за десять лет того самого Витьку - он на похороны родного дяди приехал вместе со своим отцом. Задержав взгляд, обратила она внимание, что человек водки вовсе не пьет, поднимая за царствие небесное лишь фужер с газировкой - а поскольку, будучи подростком, хлестал наравне со всеми - вывод напрашивался сам собой. Да и выглядел человек почти тридцати лет много моложе своего возраста - такое не редко бывает с завязавшими - и не только алкоголиками. Курить, правда, выходил младший Филимонов чаще всех прочих.
   Аня сама не знала, что дернуло ее выйти на разговор, превратившийся в ее же монолог. Как правило, люди, в общественной иерархии стоящие ниже, сразу принимают подобострастную позу, когда до их уровня снисходит кто-то из верхних - но в этом конкретном случае Аня выдержать фасона никак не смогла - на какую бы тему ни заговаривала. Казалось, собеседник просто терпит ее - а ведь должно быть наоборот! За глаза успокоила бы себя женщина, что перед ней - всего лишь один из серой массы тех, над кем такие, как она всегда будут, и за счастье должен почесть к себе такое внимание, а он лишь смотрит сквозь собеседницу, как часто ее сестра. А когда разговор переключился на последнюю - вдруг поняла Аня, нет скорее даже прочувствовала, в чем секрет такого невнимания к ней лично. Когда помыслы конкретного человека являются для тебя загадкой на протяжении двух десятков лет, мотивация его может и не быть понятна, но его действия, а также все, что может быть частью его жизни вполне предсказуемо. Человек, стоявший перед Аней безусловно какой-то частью жизни ее сестры был. И либо тогда, десять лет назад, Аня ошибалась, либо за это время что-то в самом Витьке изменилось - он также, как и значимые в жизни обеих сестер мужчины, выбрал старшую. А еще понимала вновь отвергнутая, почему его выбрала сама Катька, и здесь все было просто, на уровне биологии - как банальная самка, выбирала она из всех возможных самцов сильнейшего. Человек этот не умел всего на свете, но мог научиться мог, безусловно, всему. Он управлял бы агрохолдингом эффективнее отца, успешнее, чем Бугай, и с меньшим количеством трупов торговал бы наркотой, получил без взяток и протекций диплом любого ВУЗа, с нуля смог бы заработать на покупку любой площади квартиры - не то, что в Харькове, даже в Москве. Если бы Аня попыталась составить логическую цепочку и обосновать свои выводы - вряд ли смогла бы. То ли для проверки своей гипотезы, то ли желая дать толчок застопорившемуся когда-то процессу, сунула она на прощанье в руку собеседнику визитку с номером мобильного сестры - на это Витька устало-снисходительно, как глубокий старик шалостям ребенка, улыбнулся, кусок картона сразу на глазах у собеседницы порвал и перед ее лицом на землю обрывки бросил, спокойно развернулся, и пошел занять за столом свое место. Разгадать тайну мировосприятия сестры вновь не вышло, но теперь мысли Ани повернулись в другое русло. Последующие попытки Катю на острую тему разговорить ничего не дали, кроме информации, что Филимонов - бывший одноклассник ее мужа. В любом другом случае это поставило бы точку в импровизированном расследовании - ведь круг почти замкнулся, факт личного знакомства, проживание в одном микрорайоне... Но больше сестра упорно ничего не говорила, ловко меняя тему, оказавшуюся для нее более чем больной - 'съезжать с базара' она всегда умела, чем компенсировала неумение врать. С дугой стороны, наглядный пример конкретного человека показывал, что завидовала Аня сестре напрасно, ведь сам по себе потенциал еще ничего не означает, его нужно реализовать, а как раз этого и не умеют достойные, казалось бы, внимания мужчины. Нужен тот, кто потенциал преобразовывал бы в кинетику. Отцу повезло - им рулит мама, в семье даже традиционной шуткой стала фраза, что штаны не по адресу достались. А из Катьки рулиха никудышная. Ведь нужно время от времени подстегивать и людей незаурядных - иначе останется такой уникум в подмастерьях у своих рукожопых специалистов, выковав гвозди для блошиных подков, или, сконструировав трубку для получения чудо-лучей, смиренно уступит первенство нобелевскому плагиатору. А чтобы продвинуться вверх, нужно порой и прогнуться, и подтолкнуть падающего, и подмахнуть какую-то бумажку, и письмо чужое прочесть, и сказать невзначай, выполнив работу: 'барин, надбавить бы нужно' - сильные мира сего любят лесть и знают у кого отнять, чтобы подкинуть более преданному. Нужно и пожаловаться на жизнь - это также играет. В последние годы, общаясь с теми, кто некогда у власти либо при власти пребывал, поняла Аня, что людишки это в основной своей массе ничтожные, с потенциалом довольно низким - ее саму удивляла склонность не обделенного интеллектом родного отца почитать их за небожителей. Они так же пресмыкались всю жизнь перед своим начальством, отыгрываясь на своих подчиненных, их душит такая же жаба за утраченное - каждая номенклатурная единица с месячной пенсией в три тысячи гривен убеждена, что лично ее обсчитали, потрясая исписанным листком, из коего следует, что тысяч должно быть не менее пяти, а те, кто получает пять - тоже обокрадены преступным антинародным режимом и имеют право на десять при том, что этот самый прогнивший насквозь режим дает возможность их родным детям, внукам, племянникам иметь доходы миллионные, порой уводимые от налогов. Муж называет своих подопечных евро-бабушками и дедушками - имея в виду не национальность либо гражданство пациента, а лишь европейское отношение к собственному здоровью. Все они перманентно что-нибудь себе чистят: желудки, кишечники, сосуды, ауры, для чего кто-то пьет отвары и настойки трав, кто-то ложками поедает БАДы, кто-то склонен доверять медицине нетрадиционной, кто-то впадает в метафизику, все как один хулят систему здравоохранения - особенно отечественную - но, если придавит что-то серьезное, и нет у потомков выходов на медицинский VIP - без колебаний дают разрешение везти себя в ту рай- или обл- больницу, где 50 задов на одно туалетное не всегда опрятно вымытое очко, где в палатах вдвое больше, чем положено народу, а за каждый укол либо клизму берут вознаграждение, обиженными пациентами называемое взяткой - но где ургентную помощь оказывают и от смерти в большинстве случаев спасают. А еще бедные старики и старушки бывают, порой, держателями таких пакетов акций и владельцами таких счетов, что отцовы игры с налоговой покажутся перебрасыванием денег школьника на карманные расходы. Уразумела Аня к зрелости, что там наверху средний уровень интеллекта, при всем богатстве возможностей, не больно и высок, а это значит, что и пришлым снизу слишком выделяться умом не следует. С тем, что это сонмище людей физиологически обычных от природы поставлено выше прочих, что потомки их - как прямые, так и внеплановые - поступят в престижнейшие ВУЗы, даже написав на вступительных экзаменах слово 'мама' с четырьмя ошибками, а на оставшиеся места будут со всей принципиальной объективностью отбирать среди уличных медалистов, что их пустоголовые любовницы всегда в карьере будут обходить переученных отличников, что бизнес именно их семей будет всегда самым законным, поскольку именно под него и пишутся законы - с этим и еще со многими другими вещами надлежит смириться, и постепенно становиться одним из них, для чего по возможности не выделяться на их фоне ни умом, ни образом жизни. И никакие особенные люди, в том числе мужчины, женщине, поставившей себе целью повышения этажности собственной элитности не нужны - их заменят обыкновенные средних способностей: количество ни куда не денется, перейдет в качество - вот только взяли они моду работать лишь тогда, когда это выгодно лично им - вернуться бы к тем замечательным временам, где трудовую повинность надлежало исполнять каждому. Тогда и из посредственностей будет неплохой выбор. Смысл жизни постигала младшая сестра с годами, и, выполняя намеченное себе, не нуждалась она уже в сопоставлении собственных достижений с аналогичным показателем старшей, которая безнадежно от нее отстала. Что же до детей... Такого несчастья, как безнадежная болезнь ребенка не пожелаешь никому, здесь, кроме сострадания, никаких других чувств быть не может. И все же чувствует Аня, что в любом случае даст своим детям больше, выведя их на нужный уровень - материальная обеспеченность, быть может, и не сделает их счастливыми автоматически, но они, по крайней мере, не будут несчастны по причине собственной бедности. Что же неблагополучной Кате остается, кроме счастья в женском понимании этого слова, пусть и такого, ворованного у пребывающего в счастливом неведении мужа-рогоносца? Ведь если двум людям, кого друг к другу не то, что тянет - они явно ущербны по одиночке - не хватит сообразительности выполнить завет самого естественного в мире инстинкта - тогда их поведение - просто психопатология, а та порода людей, к которой относятся и его сестра и тот кого она выбрала - порода вымирающая, практически реликтовая. И то, что Катя шифруется от сестры - можно воспринимать как милую теперь уже игру - хотя за долгие годы ни слова от сестры об этой стороне ее жизни младшая не услышала - а это, в последние годы интересовало ее куда больше, чем примитивное до смешного мировоззрение старшей или даже деловое предложение.
  Хотелось Ане во-первых получить подтверждение собственной догадки, что сестра - все же нормальный здоровый (в социальном плане) человек, и встречается с тем, к кому ее влечет, и что ребенок - не от мужа, а всему начало было положено именно в тот день, окончания которого сама младшая сестра не помнит, хоть и выступила катализатором процесса. Пусть прежде имен не называлось - были лишь намеки.
   Катя всегда выпады сестры терпела, как человек, согласившийся, чтобы стоматолог работал с зубом без обезболивания - но теперь
  будто из того, что раньше болело, теперь нерв удален - тогда зачем опять делать вид, что ничего нет и не было, даже при воспоминании о том далеком дне.
  - Когда он с младшим Бугаенком из-за тебя подрался? - переспросила Катя.
  - Не с младшим из-за меня, а со старшим из-за тебя! -У Витьки своего спроси, - впервые за столько лет вырвалось у Ани, но сестра не стала изображать ни удивление, ни обиду, устало ответив:
  -Не у кого спрашивать - Витя умер этой осенью. Его мама в конце октября Лешу вызванивала - попала на меня. Похоронили здесь, к родне, возле дяди Паши - я была сегодня на могилке.
  Такой жестокой конкретики, к тому же не прояснившей интересующей ее темы, Аня не ожидала, а еще большей неожиданностью стало то спокойствие, с которым говорила страшные слова сестра. Теперь утешать ее - смысла нет, та все уже в себе пережила, утешать себя глупо - ей-то какое до всего этого дело? Пауза сильно затянулась, и выдавила из себя Аня первое, что пришло на ум еще минуту назад:
  - Как умер?..
  Катя посмотрела куда-то мимо сестры, вспоминая подцепленный мужем в Москве и часто в телефон повторяемый афоризм, и, грустно улыбнувшись, сказала:
   - Это как жив, только наоборот.
  
  
  
   Глава 7. Один день и вся остальная жизнь.
  
  
  Тот самый день, о завершении которого безрезультатно мечтала вспомнить Аня и ничего до поры не знала ее старшая сестра, начинался для шестнадцатилетнего парня заурядно, был в агрофирме днем рабочим, на вечер планировался и поход на дискотеку в клуб, и может, что-то еще поинтереснее. Единственное, что омрачало безоблачное до поры существование Витьки в родном селе его отца - была неотвратимость предстоящего объяснения с той девушкой, с которой отношения в его планы никак не входили. Однако чтобы понять, почему разговор с Катей казался неизбежным, нужно отлистать время еще почти на год назад - тем летом работал (то есть ходил в установленное место и выполнял определенные действия в надежде получить за это материальное вознаграждение) юный Филимонов впервые в жизни. Несколькими годами ранее для того, чтобы устроиться в пятнадцать лет работать по найму необходимо было согласие конкретных организаций, среди прочего - комсомольской, а также наличие справки о том, что семья в тяжелом материальном положении. Однако с началом девяностых практически каждая постсоветская семья могла пожаловаться на тяжкое бремя материальных невзгод, комсомол формально почил в бозе, прочие чиновники озабочены были материализацией своих служебных полномочий, при этом Хомутовский колхоз имени Ильича успешно трансформировался в агрофирму, пребывание младшего отцова брата на должности, для дела более важной, чем иные конторские, дало ему возможность оформить племянника без бюрократических проволочек. Звучит дико, но трудовое законодательство действовало и тогда, и по закону должен был работать малолетний кадр то ли на час, то ли на два меньше коллег. Но как уйдешь со скирды, когда вас с вилами в цепочке всего трое, а стогометатель завтра должен быть на другом поле, или выйдешь из кабины ГАЗона, когда доверили тебе высокую честь ездить с машиной грузчиком.
  Функционирование агрофирмы от работы колхоза почти не отличалось: разогнали некоторое количество конторских, кого и так честили за глаза тунеядцами, для обедающих на тракторной бригаде порции несколько уменьшились, а сам обед подорожал - но все равно там питаться было много выгоднее, чем в расположенной в самом селе столовой, да еще с некоторых пор кормили 'под запись' - зарплаты также, как и во всей стране, задерживали, натуроплата по концу сезоне оказалась значимой частью оплаты труда, а тягать комбикорма и силос для своего хозяйства стало много сложнее. Но, в общем, организация производственного процесса не изменилась: каждое утро Витька по отшлифованной годами такими как он работниками традиции шел на место распределения нарядов, а бывали дни, когда указания он получал с вечера - в основном, если предстояло ранним утром выезжать с машиной. Тогда, в начале прошлого августа, так и было - задача не являлась производственной, даже главный заказчик - председатель сельсовета Василий Григорьевич - формально к агрофирме отношения не имел, но все прекрасно знали, что в тяжелые в финансовом плане времена инвесторов нашел, а также пробил возможность реализации продукции в России (а для начала девяностых это был настоящий подвиг) именно он, и то, что сын бывшего председателя колхоза в каких-то (никому не афишируемых) долях с хозяевами номинальными, ни для кого в Хомутах секретом не было - то есть ехал Филимонов на халтурку к реальному хозяину. В страду двоих с поля не отпускали - и накануне в обеденный перерыв они со вторым из подсобных Петькой Галаганом разыграли, кому ехать, а кому оставаться на посевной. Хотя в деберц Витька играл лучше, но Галагану всегда фартило - а тут с самого начала не поперло - Филимонов его даже из пятисот не выпустил. По закрытии тысячи Петруха с наигранной завистью ухмыльнулся, процедив сквозь зубы: 'Езжай, может тебя там еще и обедом накормят'.
  Целью поездки было привезти заказанную женой Василия Григорьевича через Белгород, но находившуюся уже на складе в Харькове мебель. Поскольку страда, грузовик - тентованный ЗиЛ - должен был максимум к одиннадцати расчехленным стоять под загрузку. Но, как бывает часто, из графика выбились - не по своей вине. Выехали вовремя - в полпятого, к восьми уже нашли в Харькове нужный адрес - и тут оказалось, что склад работает с десяти, а материально ответственное лицо пришло и вовсе в полдвенадцатого, поиск ключей, проверка комплектности, формальности и погрузка - так что выезжали со склада ближе к часу дня. Молодой (сразу после армии) водитель Ленька Стрельцов работой дорожил, потому начальства всех рангов боялся - и, завершив поездку, помог лишь негабарит выгрузить во двор. Занести все предметы мебели в дом не составило бы труда, будь у грузчика напарник.
  То утверждение, что в начале девяностых абсолютно все население постсоветского пространства влачило нищенское существование - бессовестная ложь: достойные люди всегда и везде жили достойно. Фамильное гнездо одного из таких достойнейших семейств и посчастливилось увидеть в ту переломную эпоху Виктору Филимонову. Строение напоминало замок феодала из учебника по истории средних веков, правда, уменьшенный и удешевленный, эконом-класса вариант без архитектурных излишеств. Войти внутрь простому смертному оказалось не так просто - довелось разнорабочему на себе прочувствовать, что такое есть дресс-код и фэйс-контроль. Явившаяся с парадного входа Антонина Федоровна - хозяйская супруга - заставила парня обернуться вокруг вертикальной оси на 360 градусов и, покачав головой, вынесла из прихожей одежную щетку: ею надлежало пришельцу себя обмести со всех сторон, дабы, по входе в жилище, не осквернить последнего. Лишь после этого ритуала начался трудовой процесс. Будучи озабоченным больше своей работой, Виктор не мог не обратить внимания на внутреннее обустройство резиденции. Его не так поразил богатый антураж - в те времена уже была вывалена в телеэфир куча сериального мыла про богатых разных эпох и гражданства людей, кому от слез не до смеха - а поскольку новая украинская на местах элита фантазией не отличалась, то и обстановка копировала съемочные павильоны кинофабрик Латинской и Северной Америк. Главным впечатлением от посещения чуждого мира было у Витьки недоумение от безалаберного и нерационального использования жизненного пространства. С детства глядя на стандартизованную мебель в квартире родителей, думал парень, что те пятнадцать сантиметров, на какие не дорос шифоньер до потолка а также десять - под ножками и два-три между стеной и тыльной стороной выполняют лишь функцию пылесборника, что шкаф книжный - слишком глубок, и поставленные в втором ряду фолианты советского издания стоят мертвым грузом, даже не красуясь своими корешками, что в кухне унифицированные мойки, тумбы и комоды не дают развернуться ни хозяйке во время приготовления пищи, ни всей семье, когда питаться приходится в пищеблоке. А главное - он точно знал, как именно должно расположить эту самую мебель - нужны лишь соответствующие инструменты, материалы, минимальный навык в работе и совсем немного - как ему тогда казалось - свободного времени - и жизненное пространство в его квартире расширится чуть ли не вдвое. Теперь же увидел Витя, что даже огромную (по совковым меркам) жилую площадь можно тупо загромоздить явно лишней обстановкой и сетовать, что в доме развернуться негде (все село знало, что Григорьевич на будущий год хочет пристроить к дому еще квадратов пятьдесят и расширить летнюю кухню- среди местных уже идут переговоры, кому наниматься на кладку кирпича и на черновую отделку). Еще на одну мелочь сразу обратил Витька внимание - правда, с подачи хозяйки. Та сразу предупредила, что все в доме очень дорогое, и чтобы Филимонов не вздумал это повредить, но особо волновали ее наличники, оклеенные, как дама выразилась, самоклеящимся материалом, сделанным по немецкой технологии мастерами, которые были в прошлом году на заработках в Италии. Дешевый вид одетых в самоклейку наличников и так бросался в глаза, а еще разглядел Витя, что куски, имитирующие дерево, налеплены наспех, вместо того, чтобы вырезать одну двухметровую во всю высоту косяка узкую полосу, сводили воедино две метровые - нахлест был виден, да и квазидревесные линии не сходились - но именно за эту часть интерьера очень переживала домовладелица. По мере увеличения габаритов переносимых в дом единиц мебели, усиливалась Витькина тревога, и нарастало нервное напряжение работодательницы. Неведомо откуда и когда вынырнула ее, по всей видимости, дочка - создание лет тринадцати с волосами, выкрашенными почему-то в два разных цвета: левая часть зачесанного направо пробора в пергидрольно-белый, остальная грива - в светло сиреневый. То ли так требовала молодежная мода, то ли какой-то эксперимент по созданию нового стиля не удался - но рабочего стильная малолетка за существо, себе равное, не воспринимала, и могла показываться ему в таком виде, какого устыдилась бы перед кавалерами, себя достойными. Зато все восклицания мамаши, что нужно было прислать работника посильнее, попроворнее, но главное - поумнее, разноокрашенная пигалица визгливым своим голосом дублировала либо дополняла выражениями, по ее мнению, остроумными и меткими - точь-в-точь как шакал перед своим Шерханом.
  Филимонов уже проклял в мыслях всех мебельных мастеров, начиная от Гамбса и до наших дней, всех новых русских и новых хохлов, особенно самых дешевых, поселкового масштаба, а еще подлого своего напарника, который в эту минуту, посмеиваясь, знай покуривает 'Примку' на своей севалке -теперь понимал, почему вчера будто забывал хитрый петушара объявить то Бэлу, то терц.
  Витина мама была из семьи кадрового военного, детство и юность провела в окружении специфическом и часто со знанием дела утверждала, что самых взбалмошных, до эгоцентричности самовлюбленных, и, в то же время, самых жадных и непроходимо тупых особ женского пола непременно встретишь в военных городках и гарнизонах среди жен и дочерей офицерского состава. Сейчас сын на счет главного места дислокации означенного контингента готов был аргументировано с нею поспорить. Еще больше хотелось послать обеих профурсеток подальше и пофигурнее, развернуться и уйти. Но в таком случае придется забыть о заработанном в агрофирме за месяц - и речь даже не о тех миллионах купонов (покупательная способность суммы и сейчас в пределах бакинской сотни, а к моменту выдачи на руки может упасть вдвое) на получение по итогам годовых зачетов комбикорма уже рассчитывают родичи - Витька слишком тесно в семейное хозяйство завязан, чтобы включать обиженного - значит придется кое как добить начатую работу. Оставались самые громоздкие предметы интерьера. На комод и два кресла он и смотреть боялся. Наличие напарника - даже совсем слабого, хотя бы десятилетнего ребенка - вот что сняло бы все проблемы, но домашней челяди у новоиспеченных господ что-то не видно, а звать на подмогу самих хозяек Витя бы не рискнул - у тех такое обращение могло вызвать реакцию, аналогичную просьбе об оказании услуг сексуальных. Переносимый в комнату овальный, наподобие журнального, но более громоздкий и тяжелый стол готов был сорваться, повредив творение криворуких мастеров евро-класса - Филимонов даже подумывал, что часом ранее развернуться и уйти было бы не худшим вариантом - как вдруг из самой комнаты край уже падающего громоздкого предмета кто-то поддержал - Витьке вначале показалось, что стол сам по себе завис в воздухе - но потом разглядел и небольшого размера руку и саму ее хозяйку - девчонку его примерно возраста. 'Вот, значит, какую Балду они себе для внутрихозяйственных работ нанимают. А что, мудро: несовершеннолетняя работать будет не хуже взрослого, платить ей можно меньше, сейчас родителям за счастье лишняя копейка - а богатые любят идти навстречу, входить в положение, закрывать глаза на, особенно когда благородный поступок сулит им выгоду. В общем, потому ведь они и богатые, что с каждого голого по нитке - это только сочиняют после, что у них не то пальто в биополе или мозговые извилины в другую сторону растут - самые безмозглые бедные в это почему-то верят...' Но размышлять с такой проворной напарницей было некогда: девочкой не нужно было командовать, она без слов понимала, какой край переносимого предмета следует приподнять, на какой угол наклонить, чтобы прошли крупногабаритные предметы в не очень широкие дверные проемы. Работа, казавшаяся невыполнимой одним и за час, вдвоем была завершена в считанные минуты. А еще переняла на себя Витина нежданная помощница шквал словесных испражнений, к которым, должно быть, имела уже иммунитет. 'Они же так совсем нам на голову сядут' - твердила, обращаясь уже не к работнику, мамаша, голосок потоньше продолжал 'Он ведь за свой труд получает зарплату, ты понимаешь - з а р п л а т у !' - в последний раз повторенное слово произнесено было юной моралисткой не только с глубокой сакральностью, но даже с оттенком зависти - будто речь шла о сумме, сопоставимой с доходами ее отца. Витька же был рад уже тому, что чуждый дом можно было скоро оставить, про обед (хоть уже четвертый пополудни час) и не заикался - как вдруг та же незнакомая девчонка уже на выходе со двора, догнав его, сочувственно переспросила:
  - Вы, наверное, проголодались?
  - Да что Вы, я уже ел сегодня! - съязвил в ответ Витька, намереваясь покинуть двор, но деликатная помощница, сунув ему в руки какой-то сверток, сказала вдогонку:
  - Возьмите. И... извините пожалуйста!..
  Такой оборот Филимонова огорошил не меньше, чем выданный 'сухпаем' обед: чтобы прислуга извинялась за хамство своих хозяев - с подобными чудесами он не встречался. Бутерброды из свертка были с каким-то на те времена непривычным салом: слишком мясным и слишком копченым, но молодой организм на голодные зубы и голый хлеб принял бы за полноценный обед. Доедая, подумал Витька: 'Надо будет сказать, что бутеры с черной икрой были... Нет, с красной - правдоподобнее. Пусть Галагана жаба задавит'.
  А за ужином в ответ на вопрос о малолетней работнице, дядя Паша от души рассмеялся и сказал:
  - Какая там прислуга! Кацапка не то, что за рубль - за купон удавится, а когда нужен по хозяйству работник - берут с нарядов дурачка, вроде тебя. Это Катя - их старшая дочка. - Витя второй раз за один день получил информационный нокдаун.
  Очень просто случайно встретить человека - на сельской улице или среди микрорайона шумного мегаполиса - если случайность заблаговременно спланирована - и на следующий день Катя почему-то стояла в очереди сельпо сразу за новым знакомым. Продавщица не поверила, что дядя Паша курит 'Ватру' - Витька действительно не впервые покупал сигареты себе - пришлось идти в магазин на другой конец села - а отрубей также как назло не оказалось в продаже - пошли вместе. А еще днем спустя не сговариваясь, пошли одновременно в дальний магазин. Катя уже не обращалась к ровеснику на 'Вы', Витька даже не думал, случайно ли они встречаются, воспринимая новую знакомую как непременный атрибут сельской улицы. Есть люди, кому от природы дано искусство общения - Катя была именно из таких. Разговоры начинались ни о чем, но были обо всем. О, что действительно отличало новую знакомую - после разговора Витя обдумывал заданную тему - и никогда - собеседницу. А темы были все на свете - и понимал Филимонов, до того считавший себя на свой возраст сведущим человеком, что в большинстве затрагиваемых сфер не смыслит ничего. При этом во время беседы Катя превосходства не выказывала, обсуждали лишь источники, обоим известные, от недоступной парню темы девушка ловко уходила - так что человек менее самокритичный даже не осознал бы собственной отсталости. Катя часто переходила на украинский - но Филимонов, хоть и вырос в русскоговорящем и российскомыслящем Харькове, порой даже не улавливал момента перехода. О том, что называют политикой девушка не говорила никогда, но Витька отлично понимал, что если бы зашла речь о темах скользких, был бы посрамлен, хотя он, как любой пятнадцатилетний обитатель начала девяностых, видел себя соперникам видных политологов (в той же умственной категории большинство остается до глубокой старости).
  Лучшего по жизни друга, не желал бы себе Витька, но во время последней в том году встречи, когда, перед тем, как развернуться и убежать лучшая в мире подруга ни с того ни с сего неуверенно поцеловала не состоявшегося своего друга в губы. Целоваться она совсем не умела - даже в то время еще не искушенный в любовных делах Филимонов это понял. И уже отъезжая в направлении Харькова рейсовым автобусом, прокручивая все встречи за последний месяц в голове, осознавая, насколько хитро и с дальним прицелом действовала юная особа. Мысли ее о личном были будто в контексте беседы - но вырванные из разговора могли напугать любого, кто дорожит хоть немного свободой. Уже вскоре, став мужчиной не только физиологически, но и осваивая ту сложную систему знаков, сигналов и взаимных посылов, какими обмениваются участники процесса, он от воспоминаний приходил в ужас: все знают, что, если станет женщина, а тем более девушка, даже намекать, заглядывая в будущее, тем более упоминать о свадьбе, детях, любви - от такой следует теряться как можно скорее. А Филимонов, вычленяя обрывки разговоров, вспоминал: точно знает Катя, что любить можно лишь одного за всю жизнь мужчину, что не играет никакой роли время - ждать можно и десятилетиями, и лично у нее от любимого мужчины будет пятеро детей, которым она уже дала имена. А когда сказал Витька, что в таких, как теперь, условиях пятеро - это слишком, девочка всерьез обиделась, сказав жестко: 'Лишних людей вообще не бывает, а детей - тем более'.
  Все общение воспринимал парень как происшествия последнего лета своего детства - верилось, что так же посмотрит на это по прошествии года и Катя - ну просто начиталась девчонка разного в книжках, а там ведь глупостей много пишут - и следующим летом очень надеялся, что посмеются они вдвоем над собственной прошлогодней инфантильностью - но первый же после десяти месяцев взгляд на девушку дал повод для беспокойства, если не тихой паники. В лице Кати что-то изменилось - не мог Витька четко обозначить новую черту, но взгляд ее излучал неисчислимое количество счастья - а это означало, что почти год ждала девушка того, кто ответить на ее чувства симметрично не мог - или не хотел. Разумеется, лучшей спутницы жизни не сыскать, но в шестнадцать знать, что тебе на всю жизнь положена одна всего женщина, даже самая незаурядная - и отказаться от всех остальных на свете - то есть, разумеется, не всех, а лишь определенных возрастных категорий, да еще находящихся в определенной фазе жизненного цикла - в стадии поиска - но ведь и их немало, Витька только начал осваивать метод общения с этими - правила несложные - и тут такой неожиданный от судьбы подарочек! Скорее всего, Катя, с первого взгляда поняла все его мысли, поскольку сияние ее глаз притупилось на порядки, поздоровалась вежливо - и больше ни слова. Этого было бы Витьке довольно - время должно бы вскоре вылечить ненароком нанесенную обиду - да ведь и не обидел он никого, по старой заезженной пословице сердцу не прикажешь. Но одно ему не давало покоя - зачем приходит Катя на каждую дискотеку, стоит, не танцует ни с кем, лишь смотрит в его сторону? Вряд ли решила пойти путем тех, кого он ей предпочел - там у нее шансов мало в общем строю, ведь девушка внешности самой обычной. Если выискивает глазами кого-то другого - этому бы Витька обрадовался, но вряд ли так повезет обоим. Теперь поговорить с той, чьих надежд не оправдал, хоть и повода надеяться не давал - но чему может он научить девушку, во всем на голову его выше, кроме той игры, в которую именно с ней играть Витька не станет? Кстати, если бы не эти Катины на дискотеку походы - была бы здесь жизнь молодого Филимонова много насыщеннее - не в пример ей, местные девицы целомудрия не блюдут - и Витька даже пару - тройку вариантов на сегодняшний вечер в уме держит. С такими мыслями был он на танцполе и в этот вечер, когда случилось совсем странное. В круг ввалилась чего-то крепкого обкуренная Катина сестра - та самая, выкрашенная теперь в один цвет, и не просто Витьку на танец пригласила, а вилась вокруг него с такой интенсивностью, что, казалось, сейчас ляжет, раздвинув ноги, прямо посреди клуба. Филимонов, несмотря на малое количество прожитых лет, в такие чудеса, как внезапно нахлынувшая страсть сексуально озабоченной девицы не верил и ждал подвоха - последний не замедлил явиться в лице ее сильно поддатого с высветленной челкой парня. Кроме перегара, разило от последнего смесью запахов дезодоранта и долго ношеных носков - такой штын идет, когда предмет одежды вместо регулярной стирки подвергают обработке химическим ароматизатором.
  То, что теперь придется выходить на разборку с местными, меньше всего пугало харьковчанина: драться он умел и к любому бою был всегда готов. Два года в секции бокса, три - вольная борьба, и еще полгода в том клубе, что назывался некогда военно-патриотическим - этот последний период считал Витька наиболее плодотворным. Из товарищей некоторые усматривали в методе тренера - молодого отставника-десантника - кто элементы айкидо, кто систему Кадочникова, кто краснодарскую систему. Именно там понял Филимонов, что, хоть и должны быть отработаны до автоматизма основные удары, блоки, броски и уходы, но не менее важно определиться с расстановкой сил, оценив, прежде всего, себя и сопоставив свои силы с силами соперника - важно это как в бою, так и в уличной драке, которая ведется, порой, также насмерть. Один лишь раз учуяв от Витьки перегар, преподаватель боевых искусств отчислил перспективного ученика без права восстановления. Филимонов был зол - тогда, разумеется, на тренера, не на себя, но обретенные навыки старался не терять. Следует отметить, те годы, что зовутся лихими, для Харьковского Салтовского жилмассива можно назвать периодом замирения - по крайней мере на самом нижнем, дворовом уровне. Хорошо помнил парень времена своей начальной школы, когда малолетним вояжерам с низов микрорайона по верхам нужно было - даже среди дня - идти либо толпой, либо скакать полурысью, постоянно по сторонам оглядываясь, но и это было уже время мягкого успокоения. Старшие - те, что старше лет на десять - в свое время погуляли знатно, выходили с цепями, кастетами, заточками на соседний микрорайон - по крайней мере рассказки о их подвигах ходили довольно долго. Но со временем ряды бойцов редели: кто сел, кто ушел в армию, кто так осадился - а на пустующие свят-места охотников сразу не находилось. В последние годы существования на районе летнего кинотеатра туда любой лошок - в одиночку или с девушкой - мог почти безнаказанно ходить - а это ли не признак мира и спокойствия в отдельно взятом микрорайоне. Да и не было среди своих спарринг-партнера вровень. А вот по другим районам города путешествовать (особенно в одиночестве) в любые времена опасно - один раз, проворонив последний поезд метро, возвращался Филимонов из Центра домой частным сектором Журавлевки. Там три горе-гопника, получив от ночного прохожего по одной требуемой сигарете, решили по молодой своей глупости, проверить еще и содержимое его же карманов. С тех пор выходил Филимонов в чужие районы как на тренировку: до четверых противников положить мог без особых усилий. Бил без энтузиазма, не ставя целью покалечить, но и без скидок на дилетантство груши: уж если вышел ты на ночную дорогу ловить слабого, будь готов и к встрече с сильным. Тогда же уразумел Витя, что на незнакомцев производит впечатление человека не очень в искусстве драк сведущего - но в этом и был его козырь. Поэтому, выходя с оскорбленным парнем обкурившейся девушки, и увидав еще троих, испуга не ощутил. Из всех четверых лишь одного признал Филимонов бойцом, правда, очень опасным. Обесцвеченного уложил с одного удара, после чего услышал от того самого опасного противника предложение, от которого отказаться никак нельзя: 'Ты сейчас брата моего отстрелил, со мной раз на раз выйдешь'. При том, что весовыми категориями соперники разнились, предложение Витька счел для себя благоприятным. Понятно, что зацепка на дискаре - лишь повод, могли бы и гуртом навалиться, да и не вчетвером. И еще хорошо, что основной в нем достойного соперника не видит - тип, видать, под мнюхой, если не уверен в собственной победе, биться не рискнет.
  Ноги делать - вариант - хуже некуда: оставшиеся трое драться не умеют, но бегать могут и быстро, да и местность незнакомая, темно, а если посчастливится сегодня уйти - завтра большей бригадой отловят. А сейчас центровой их - и поддатый, и накуренный чем-то - это безусловный для соперника плюс. Витька травы не курил, но с плановыми во дворе общался часто и симптомы эйфории знал. Вот только биться придется с 'гандикапом': ни вырубить с драки, ни на болевой взять пробовать не стоит. Людям непосвященным новоиспеченные сенсеи часто насвистывают такую туфту: мол, вывести из строя основного - остальные, перетрухавшись, сами разбегутся. То, что забоятся - однозначно, но испуг может спровоцировать действия обратные ожидаемым - а против примененного сзади железа или мощной оглобли боевая подготовка вдруг возьмет, да и не сработает. Вот почему минут пять (серьезный для драки с таким соперником отрезок времени) Витька лишь держал оборону, два раза всего удалось провести броски - добивать по обозначенной выше причине было опасно, пропустить прямой удар - смерти подобно, но несколько смазанных прошли.
  Вдруг сам противник дал Витьке редкую возможность, расстегнув сильнее положенного мастерку. Знал Филимонов ходячую байку про фокус с кожаной курткой - но из хорошего материала верх спортивного костюма также пойдет: схватив запыхавшегося верзилу сзади за шкирку, стянул Витя через голову его куртку - руки остались в рукавах. В равной уличной драке стреноженный таким образом соперник получит несколько ударов ногой в голову, и, обладай даже бычьим здоровьем, до утра точно не замычит. Обозначил движение ногой и Филимонов, но, остановив летящее к испуганным глазам колено за пару сантиметров до цели, ногу твердо поставил на землю - противника вновь лишь бросил через себя. Самое время было идти на риск, начиная диалог: силы покидали обоих бойцов в равной степени.
  - Ну что, лыганы, - не бьете вы меня сам-на-сам - никто - или еще кто-то хочет попробовать? - Витька обернулся к тем, кто еще с ним не схлестнулся - но те лишь, как затравленные зверьки, смотрели на поверженного и медленно поднимающегося своего вожака. - Тогда или выключайте д'Артаньянов, гасите толпой - или давайте уже о чем-нибудь тереть - зачем-то вы меня дернули, лахудру свою подослали...
  - Ты сейчас про мою девушку говоришь! - попробовал вновь вскипеть побитый уже один раз кавалер, но его уже осадил сам Бугай:
  - Да заткнись ты со своей удолбанной девушкой! - и, оборачиваясь к Филимонову уже как к достойному диалога: - Две к тебе темы.
  Первая была прогнозируема и Витьке понятна: про побитие сельского авторитета не должен знать никто - еще бы: самый модный на все Хомуты Бугай, и вдруг какой-то залетный харьковский гусь его так позорно повалял. Договорились об итогах поединка молчать, в крайнем случае - озвучивать всем версию, что Витька со Славиком бились долго, кабины друг другу начистили конкретно, на том и разошлись. На озвучение темы второй послал лидер подальше всю свою свиту, и говорил уже лично Филимонову то, от чего тертый в уличных делах человек не знал, 'орать' или 'измену ловить'. Наидебильнейший за всю историю Болливуда индийский фильм и самое тягомотное латиноамериканское мыло по степени идиотизма могли поспорить с требованием того, кто считал себя не только в этом селе авторитетом: требовал Бугай, чтобы гость отстал от той, к которой приставать и не думал. Выполнение поставленного уличным вседержителем условия Витькиного в селе выживания не то что не требовало от последнего затрат каких-либо усилий - напротив, нужно было в этом направлении не делать ничего: во время странного с неадекватной девицей танца мельком увидел Филимонов, как ее сестра напрямую через копошащуюся в танце человекообразную массу вышла из клуба. Теперь для выхода даже на прежний уровень отношений нужен был разговор, содержания которого Витя себе даже не представлял - а вот, оставив все как есть, можно было надеяться, убить двух зайцев: и Катю не расстраивать лишний раз, объясняя и так всем ясное, и выполнить условия того, кто без всяких метафор может покалечить жизнь обоим. И с самим Бугаем лучше больше никогда не встречаться - для такого типа нет страшнее того, кто знает о его слабости - а Витька теперь знал сразу две.
  На дискаре бывшую свою задушевную подругу Филимонов тем летом действительно больше ни разу не видел. Незадолго до Витькиного отъезда встретились - теперь уже точно случайно - среди улицы. Вместо 'здрасте' - взаимный кивок головами - но тогда, взглянув на Катино лицо, понял Витя, что в девушке изменилось за год - и теперь вернулось к прежней норме. Появились на лице прошлогодние веснушки, которые в июле скрываемы были то ли гримом, то ли тональным кремом - отчего тогда девичье лицо казалось взрослее, даже старее. Теперь, не надеясь встретить того, кому раньше мечтала понравиться, Катя скрывать особенность своей внешности перестала, и поступила, несомненно, правильно. Во-первых, любые химико-косметические манипуляции с кожей никому не на пользу, во-вторых, веснушек было на лице немного, и они портрета совершенно не портили. В недлинном списке Витиных женщин была одна огненно рыжая - у нее веснушки по всему телу - парень даже ночью специально свет включал, за что чуть не схлопотал по шее, но удостоверился: точно везде - та из-за наличия на себе пигментных пятен не комплексовала нисколько. Той же осенью уже в Харькове взял Филимонов за правило как знакомым, так и случайно на улице встреченным девушкам внимательно вглядываться в лицо, пытаясь обнаружить веснушки и определить, насколько они портят либо украшают саму особу. Примерно через месяц стал парень осознавать, что интересует его не все окружающие девушки с веснушками, а всего лишь одна их носительница. При этом не сказал бы Витька, что ему хотелось именно ее - но какая-то часть головного мозга работала в непривычном и неестественном режиме. Обладая неплохой памятью, вспоминал парень те слова, что говорила ему девушка больше года назад - и поневоле осмысливал окружающую его действительность в таком формате, будто Катя все время рядом, и он, как и тогда обо всем подряд с ней разговаривает. Знал понаслышке от более искушенных в межполовых отношениях мужчин, что бывают такие случаи, когда на одну бабу заклинит - большинство знакомых склонялись к мысли, что это - результат обращения самой особы к силам потусторонним: приворота либо заклятья - но Филимонов, как человек грамотный, такую байду не схавал бы, однако, для себя, даже не вникая в суть явления, почел его за благо. Действительно, опыт подобных с женщиной отношений полезнее, быть может, опыта сексуального - имея даже к этому иммунитет, будешь после чувствовать себя в мире действительно взрослых людей как рыба в воде. Правда, приходилось жертвовать приобретением именно сексуального опыта - все время думая, а как бы Катя посмотрела на то, что на ночь, или на полчаса вот с этой... Бред какой-то - но утром, внимательно присматриваясь к той, с кем вчера не лег, путем двух-трех логический в уме шагов осознавал Витька, что поступил правильно - не с точки зрения моралистов и ханжей, а лишь здравого смысла - лично ему конкретная мимолетная связь принесла бы вреда много больше, чем пользы минутное удовольствие. Еще от одной привычки избавился подросток - это выходы на ночные тренировки по городу. Не проснулась в Витьке жалость к своим прежним тренажерам: жалеть там вообще некого, вернее нечего: те, что толпой на одного выходят по велению собственного сердца либо дворового пошиба царька - это не люди, и людьми никогда не статут - да им и не это в жизни нужно. Но сказанные девушкой слова: 'Нельзя опустить другого человека ниже собственного уровня' выстреливали в мозгу в тот момент, когда сопротивляющуюся биомассу нужно выключить любым способом. Тогда мысль, что его навыки в боевых искусствах дают такую же фору, как членам стада - численное превосходство, заставляла задуматься - а лишние мысли - плохой в драке союзник. В то же время вспоминалось Филимонову, что могла бы маленькая девочка сделать с ним, поставь она тогда целью победить в словесной - взял он отсюда будущую свою привычку не говорить о вещах, о каких всего не знает - а то, что знает он очень мало, убеждался с прочтением каждой новой книжки или журнальной публикации, даже старой (подшивки толстых журналов стопками с позднесоветских времен лежали на антресолях, не разжалованные до поры в макулатуру) - ведь по словам девочки, быть вместе, находясь друг от друга далеко, можно, не только глазея на одну и ту же звезду одновременно, но и, к примеру, читая одну и ту же книгу - правда здесь Витька немного запаздывал. И еще тот Катин посыл, что человек средних способностей может очень многое. Убедился, когда пришлось на месяц бросить и выпивать и даже курить: два раза кардиограмма, обязательная для всех призывников, показывала неполадки с пламенным моторчиком - а о летном училище мечталось с детства, хотя уже тогда не понимал Филимонов, для чего стране Украине армия вообще, и тем более авиация. Длительное от вредных привычек воздержание, правда, результатов не дало, кривая опять показывала непригодность парня к полетам - при том, что сердце у него никогда не болело. Любое другое образование Витьку не интересовало, в то же время государство на каждого восемнадцатилетнего мужского пола гражданина навешивает долг, коим можно возмущаться, но отдать в том или ином виде придется - один из вариантов - монетизация и передача специально приему подношений обученным чиновникам министерства обороны и (или) здравоохранения, другой - рассполение отработки на несколько лет с нагрузкой - обучение на военной кафедре любого из ВУЗов - но Филимонов для себя решил, что дешевле натурой и сразу. В те времена еще верилось в сказки о непрерывном трудовом стаже - поэтому сразу после школы оформился на один из умиравших заводов в литейку. Работа совсем не напряжная, иногда два дня в неделю - ведь на дворе стояли девяностые. Сорокалетняя незамужняя мастерица мечтала, верно, чтобы всех, включая молодых работающих пенсионеров, какой-нибудь неожиданной волной куда-нибудь смыло - поэтому просьба об отгуле первого сентября была встречена с пониманием, по крайней мере - без истерик.
   В тот день хотелось парню увидеть Катю - причем именно увидеть - не увидеться. Он знал еще два года тому назад, куда девушка будет поступать, а сельская молва устами дядыны это подтвердила - в то лето ездил Витька в Хомуты лишь на пару деньков в гости.
  Филимонов перед входом в Альма-матер сразу выяснил, где на торжествах разместится Катин филфак, и, смешавшись с толпой студентов других факультетов, вскоре увидел и ту, ради которой на чужой ему праздник жизни пришел. Расстояние не давало возможности вглядеться пристально, но удаленному наблюдателю душевное состояние девушки беспокойства не внушало.
  Витька не знал наверное, чему будут обучаться соседи по толпе, пока не наткнулся - совершенно случайно - на бывшего своего одноклассника - оказалось, затесался призывник в привилегированные ряды будущих экономистов. Со стороны могло показаться, что Витьке самое место в этой модно прикинутой группе, тогда как Леша Гельман отличался от обретенных своих одногруппников скромностью одежды. Это всегда Филимонова в однокласснике, кого подавляемое большинство считало слабаком, поражало: стремление идти туда, где ты явно лишний, куда не зовут - как кухаркину сыну в гимназии учиться. Нужно видеть конкретную и очень желанную цель, чтобы так надолго запрыгивать не в свои сани. В то же время, изумило Витьку сходство юной поросли харьковской элиты - пусть и не самого верхнего звена - и с незадачливой гопотой из разных местностей, и с дешевыми сосками, мечтающими через койку как-то продвинуться - почему-то все ценили первое о человеке впечатление, а оно складывалось под влиянием очень простых, заезженных стереотипов. Для данного сектора годилась формула 'по одежке встречают' - дальше нужен и хорошо подвешенный язык, но прежде докажи, что достоин их внимания - и здесь тряпки - один из главных аргументов.
   Как раз в тот период жизни Филимонов одет он был наилучшим (по меркам своего круга) образом. Обмоднение произошло не по Витькиной воле - тогда старшая сестра с подачи бывшего своего сокурсника пристроилась торговать тем, что завозилось на постсоветское пространство из-за рассыпавшегося железного занавеса как гуманитарная помощь, после, перебранное всеми допущенными к благому делу достойными персонами среднего звена, обретало статус 'секонд-хенда' и продавалось люду простому уже за деньги, цена формировалась с учетом интереса субъекта предпринимательской деятельности и зарплаты продавца. Младший Филимонов одеться с иголочки желанием не горел, но настырная Наташка его уломала задолженность по оплате труда - несколько дней подрабатывал у ее же шефа на разгрузке тюков - взять носильными вещами, которые уже сама подбирала. У сестры был бесспорный талант, знала она, какие вещи кому идут, что с чем сочетается, что спорит до отторжения, а где контраст к месту, с одного внимательного взгляда определяла, какой размер нужен покупателю (чем приводила в ярость 54-го и шире объемов старух, искренне убежденных, что последние сорок лет их модной жизни 48-й советский сидит на них свободно). В другое время в другом социальном окружении непременно быть Наталье Филимоновой модельером или дизайнером одежды - но в Харькове первой половины девяностых торговать 'секондом' под мостом*- тоже завидная для выпускницы университета карьера.
   (*Один из вещевых рынков в Харькове расположен под автомобильным мостом через Московский проспект).
   Леша без особой охоты познакомил товарища с бывшей своей одноклассницей - на ту Виктор первое впечатление произвел положительное, поскольку был в почти новых Врангелях, протертых лишь в том месте, куда приличная девушка в первый день знакомства точно не заглянет. Что же до последовавшей за тем уже почти задушевной беседы - сходу узнал Филимонов, что девица нравов строгих, а с парнями признает исключительно серьезные отношения - на это будущий защитник отечества заверил, что серьезнее него во всем Харькове не найти кавалера, если только захочет верная подруга дожидаться солдата из армии - в общем, полушуточный, ни к чему никого не обязывающий, но все же доверительный разговор мог продолжаться долго - то была игра практически равных соперников. Барышня из числа охотниц за перспективными женихами, Витьке по приколу строить из себя петербургское инкогнито - он уже прощупал круг интересных для собеседницы тем (тогда заветной, хоть и тайной, мечтой многих настолько же амбициозных, как и безмозглых, девиц обедневшего среднего круга было 'выйти замуж за бандита' - умение вставить в разговор блатные словечки и упомянуть авторитетов производило на окучиваемых нужный эффект, а необходимость отслужить в армии можно выставить альтернативой неизбежной отсидке) - как вдруг ему стало труднее дышать, будто в горле застрял горячий ком - да еще давило непонятное что-то сверху. Витя оторвался от нового своего окружения и устремил внимание туда, на чем оно и должно было концентрироваться по первоначальной его задумке. Там, где ранее было шумно, осталась одна Катя - ее сокурсницы выдвинулись уже в свой поход за знаниями - а девушка стояла и смотрела в его сторону - теперь расстояние не мешало встретить ее взгляд, который парня испугал больше, чем испугала бы истерика со слезами и битьем головой об стену - то был взгляд человека, потерявшего что-то, что потерять очень страшно - не деньги, не тряпки, тачку, квартиру, карьерную перспективу - а то, что почитатели всего перечисленного выше вряд ли смогли бы заметить, не только оценить. Первым порывом было оставить серьезную девушку общаться со своим кругом, к Кате подбежать, что-нибудь ей сказать, или попросить - но он не знал, что и о чем, а еще чувствовал, что этого делать нельзя, как бы не хотелось - вдруг за своей однокурсницей вернулась ее новая подружка, что-то на красивом полтавском диалекте прощебетавшая, Катя вмиг, встрепенувшись, из странного состояния вышла и заторопилась к вожделенным своим наукам. Витьку оцепенение также отпустило - новая знакомая продолжала излагать постулаты своего до боли примитивного мировоззрения, а Филимонов подумал: а почему бы и не серьезные отношения - так, пожалуй, быстрее из головы выйдет то, что рационально мыслящие называют дурью. Правила игры с девушками порядочными пестрят нюансами, но стратегически от правил игры с беспорядочными мало чем отличаются, разве только сроком планируемых отношений - в первом случае предполагается, что паруются люди на всю жизнь.
  Брак - всегда обязательства сторон друг перед другом, а свои обязательства Филимонов привык выполнять, кому бы и при каких обстоятельствах ни было дано слово.
  Уже по прошествии нескольких лет пришлось Вите зайти в общагу к одному из иногородних однокурсников жены - передать выполненную на заказ курсовую и устно дать некоторые пояснения, там еще с кем-то зацепился языком, сгоняли за портвейном- общежитие оказалось нескучным местом. Стал он там частым гостем - и вовсе не потому, что искал собутыльников: на тех мероприятиях, что студенты называли пьянками, он скорее успевал протрезветь, а перехватить свои 200 - 300 грамм мог и на разлив по дороге. В центре не было у парня с окраины товарищей для общения - а сидеть все время дома в отсутствии вечно занятой супруги не хотелось, так что, в плане развития алкогольной зависимости, визиты к сокурсникам жены стали фактором скорее удерживающим. Но был еще один долго не признаваемый самим молодым человеком магнит именно в этом месте компактного проживания студентов - в одном из блоков восьмого этажа временно проживала в том корпусе студентка филологического факультета того же ВУЗа Катя Гайдученко. Частый посетитель не разговаривал с ней наедине ни разу - то, что компаниями молодые люди порой пересекались - также случайность - при таком совпадении кто-нибудь из двоих обязательно находил предлог от посиделок в конкретный вечер уклониться, а при опять же случайной встрече в коридоре или на лестнице редко звучало слово 'привет' - в основном традиционный кивок головой служил формой приветствия. Сплетен Витя не привык собирать - и о том, что Катя с Алексеем вместе и скоро поженятся узнал, верно, позже всех интересующихся обитателей общаги.
  Ревновать Филимонов не имел права, но и порадоваться за двух не чужих ему людей заставить себя не мог. Не хотел он (или боялся) думать о том, какие там друг к дружке чувства и у кого из двоих сильнее, но все же логика подсказывала, что сложилась 'таки пара'. До той самой свадьбы чувствовал Витька, быть может, то, что до оглашения приговора суда чувствует взятый под стражу либо под подписку подсудимый: уже известна и статья и срок примерно определен - а все теплится надежда, что в юридических дебрях сдохнет что-нибудь крупное, и гуманный законодатель за конкретной статьей предусмотренное преступление вдруг ответственность возьмет да и смягчит - в таких случаях закон назад ходит - а там оттает каменное сердце прокурора - и запросит суровый, но справедливый надзиратель за соблюдением законности из вилки нижнюю цифру, добрый народный судья в ответ даст условно, засчитав пребывание под стражей в отбытое... Но от железных слов 'Именем республики...' мираж тает, и не надеешься уже на милосердие карательной машины, уяснив лично и от бывалых сокамерников услыхав подтверждение того бесспорного факта, что амнистии и помилования - это лишь для беременных афганцев и блатных во всех смыслах этого термина, до твоего же персонального звонка конкретное количество лет, месяцев, недель, дней - и это число уменьшаться будет лишь постепенно с течением времени. Свой приговор Филимонов знал до всякого оглашения - ему жесткое ПЖ без всяких смягчающих - само бракосочетание - пустая формальность. Встретив прогуливавшуюся перед общагой пару, Витька сказал лишь: 'Поздравляю, господа Гельманы', на что Катя, улыбнувшись, ответила за двоих: 'Мы тебя тоже, гражданин Филимонов'. С чем - не стал уточнять - тогда напиться было его ответом на все.
  Что удивительно, ни разу не обманутая в лучших чувствах жена того, что муж выпивает, до той поры не замечала, пока сей аргумент не стал одним из ее козырей в спорах - но началось это много позже, когда неравный во всех смыслах союз уже трещал по швам. Привычка встречать по одежке сыграла злую шутку с любительницей серьезных отношений: был молодой женщине Виктор по всем статьям не парой. Заносчивые подруги, кого ровесница, казалось, обошла на старте, теперь кичились дорогущими от парней, женихов, мужей подарками и транспортируемы были к дому или месту романтического свидания в престижных иномарках - а бессовестный Филимонов вызывающе нагло не стремился посвятить жизнь тому, чтобы законная супруга вышла на достойный своей незаурядности уровень потребления, принадлежность же к тому кругу достойных, чей доход существенно выше, чем у среднего представителя серого большинства, оказалась наигранным блефом молодого прощелыги. В то же время, если молодой женщине отбросить хандру и оценить жизненную ситуацию объективно - можно констатировать, что в двадцать три года жизнь уж точно не кончена, и шанс еще не упущен: мужчины, представлявшие собой очень достойные партии, косяками ходили рядом - и в ВУЗе, и на службе: кто строил глазки, кто невинно флиртовал, кто делал более смелые намеки - но чтобы выйти на этот рынок полноценным игроком, а не гуляющей от мужа блRдью, необходимо соблюсти формальность. Прежде, чем окунуться в бурный океан настоящей большой жизни, ракушку общественной ячейки, некогда уютную, но со временем ставшую тесной, надлежало сбросить, а личную жизнь строить с нуля, не сохранившись и не зафиксировав несгораемой суммы накопленных очков. Это обстоятельство угнетало жену и бесило тещу, последняя, как и положено типичным представительницам своей породы, никчемную сущность будущего зятя раскусила еще до свадьбы и всю дорогу безуспешно пыталась раскрыть дочке глаза. В то же время сам Филимонов в совместном проживании с недооцененной, по ее собственному (и, разумеется, тещиному) мнению женой, перестал видеть резоны, кроме, разве что, регулярного секса, потребность в котором у каждого нормального мужчины снижается пропорционально увеличению потребления алкоголя.
  Возвращение после развода в родительскую квартиру утвердило Витьку в мысли, что родителей нужно любить и жалеть, но делать это со своей собственной жилплощади. Хотя свободного места в трехкомнатной 'чешке' хватало - сестра с мужем проживали у родителей последнего - но подвела Филимонова ностальгия по беззаботной юности. Посчастливилось вновь окунуться в уютный мир родного микрорайона - а тот отнюдь не оригинальный способ расслабляться, что взял себе за правило молодой человек, да еще в резонансе с удешевлением спиртного, особенно самого низкопробного, даже относительно к зарплатам, позволяли получать удовольствие без особого ущерба для семейного бюджета. Тогда россказни представителей старшего поколения, что, мол, водка больше десяти лет стоила 2-87, уже не так впечатляли, как во времена позднеперестроечного ажиотажа. Быстро стал Витька добрым клиентом у самогонщиц на Круглом рынке (этих Филимонов-отец, воспитанный в лучших советских традициях и всерьез в торжество морали веровавший, называл 'торговками смертью') - главным образом потому, что покупатель за товар всегда расплачивался, а если в долг брал - мелочь возвращал в тот же день. После, когда в городе Харькове был сделан очередной шаг на пути к торжеству законности, торговок с рынка согнали, но те обосновались совсем рядом на скамеечках вдоль проходящей снизу до верха микрорайона никогда фонарями не освещаемой "Аллеи жизни". Прикормленные теми же торговками патрульно-постовые мусора никогда постоянных клиентов не обижали, а могли также проследить, чтобы и другие не обидели, в общем, живи да радуйся в том мире, где время, казалось, остановилось навсегда. Встречались среди старых-новых знакомых кокетливые квазиаристократы, возглашавшие, что пьют исключительно непаленые марки - такие начинали действительно с дорогой казенки, даже, порой, коньяков - но, по мере оскудения бюджета скатывались до того уровня потребления, какой Витька никогда не покидал, осознавая своему брату реальную цену. Однако увлечения сына категорически не желали принять родители, бросивший недавно курить Анатолий Иванович все чаще унюхивал перегар, в конце концов объявив, что алкашам не место в его доме, и пусть Витя заработает на свое жилье - там хоть зальется. Конфликт в семье совпал с выездом на работу в Тюмень - Виктор ведь не только пил, а еще пробивал разные варианты длительных командировок с хорошим заработком. В новой шарашке, так же, как и в той, что поработал Филимонов после армии, суммы штрафов за бухло зашкаливали - и работник из простой человеческой жадности не пил почти год - если сразу скажешь, что подшитый или кодированный - никто даже с предложениями не пристанет. А по приезде домой, желая оттянуться, подался по старым знакомым, но их ряды поредели. Ребята немногим старше его не болели - просто быстро не известно от чего умирали - за год коллектив недосчитался троих. Хотя не это было главным стимулом, но искренняя боязнь родных за близкого человека - те до смешного наивные увещевания, что слышал от них Витя по приезде вызвали, вопреки ожиданиям самопровозглашенных лекторов, не опасения за собственную жизнь и здоровье, а жалость к самим наставникам, и еще какую-то вину перед теми, кто искренне ждал его самого - не привезенных им в дом денег, как было в случае с женой. К месту вспомнились из детства слова Кати про тех, кто ищет повод выпить: 'Если хочешь быть скотиной - будь ей без всякого повода - зачем придумывать красивые предлоги. Но если захочется стать человеком и ради самого себя не выходит - всегда можно рядом найти того, кто от такого превращения будет счастлив'. Удивительно, но девочка смогла оценить дешевенькую душонку алкаша, хоть никогда не видела перед собой наглядной иллюстрации к тому, в какое дерьмо всякий пьющий превращается.
   Те самые провозвестники культуры пития делают, почему-то, культ и из собственной завязки, обставляя разными условностями и привязывая к чему-то - хотя на самом деле не пить совсем просто - это как пить, только наоборот. Осознание, что можешь вновь начать в любой момент не расслабляет - напротив, придает в себе уверенности. Сам Витя положил себе непременно еще один штопор на всю оставшуюся жизнь, но лишь тогда, когда сочтет это необходимым. Второй год работы дал нарастающим итогом сумму, какой хватало на жилье отдельное - пусть и не наивысшего класса - но гоняться за ценами, как некогда незадачливый Ахиллес за черепахой, заробитчанин не стал даже пробовать - в конце концов, свой собственный нужник при комнате - тоже немало. Отсутствие вредоносных привычек удешевляет существование - ведя хозяйство отдельное, понял Филимонов, что возгласы стенающих о тяжелой судьбе - совершенно напрасны: на прожиточный минимум, разумеется, нельзя содержать автомобиль с гаражом, оплачивать трехкомнатную квартиру, обустраивать дачу, ездить в путешествия и подкармливать детей и внуков, но качественно без пережора питаться - иногда даже с чем-нибудь мясным и оплачивать приличествующую одинокому человеку жилплощадь вполне реально - даже прикинул Филимонов, что на сэкономленные можно было бы два-три раза в год запивать - если дать приоритет содержанию перед формой, то есть гоняться не за брендом, а за процентом этанола в готовом продукте. Здесь загадывал тридцатилетний рабочий далеко наперед - но, поскольку умирать в ближайшие десятилетия не планировал, должен был знать, что ждет его на закате дней. Единственное, что страшило - вероятность небыстрого умирания - понимал Витька, что на собственное, случись непредвиденному, лечение скопить вряд ли удастся. На этот случай и держал он про запас вариант с выпивкой - учитывая неумение останавливаться в любом возрасте можно довольно скоро уйти если не красиво, то, по крайней мере, быстро и нескучно. Из спортивного интереса во все времена выяснял Филимонов цену и паленой водки в киосках, и ряженого портвейна в супермаркетах, и самогона на разлив у бессмертных при всех режимах торговок. А если здоровье позволит - можно еще пару лет поработать там, где платят существенно больше - тогда задепозиченные тысяч десять зелени дадут ежемесячный процент в размере прожиточного минимума - вот тебе и пенсион.
  Наслушавшись еще в родительском доме говорящих из ящика голов, телек парень даже не покупал, предпочтение отдавая компьютеру. И оказалось, что вся информация, за какой еще несколько лет тому назад приходилось просиживать в библиотеках часами, теперь в считанные секунды становится доступной практически любому. В маленьком, связанным с внешним миром лишь одним восьмижильным кабелем ящичке было все, ради чего некогда люди ходили в соседние города и страны, колесили по миру, сдавали множество экзаменов и зачетов - все это мог узнать человек, сидя за столом в своей комнатушке. Правда, и теперь, корка удостоверения об образовании много важнее того, что она символизирует, а возможность связаться со всем миром большинство используют для перетирания воздуха в виртуальном общении и шопинга. Но Витьку сейчас занимало другое - и он изучал истории разных народов мира, а также читал те произведения литературы, которые несколькими десятилетиями ранее должен был в детстве еще перечесть как каждый себя уважавший человек. Узнать хотелось побольше - а на это нужно время. Теперь уже четко осознавал Витя, что удерживает его от алкогольных возлияний лучше любого гипноза и вшитой под кожу капсулы. Вовсе не забота о своем здоровье, не жлобство и уж точно не собственный имидж беспокоил его, а острая нехватка времени. Того самого, что так бездарно растворялось в молодости в дыму сигарет и выхлопах перегара, и которого сейчас было катастрофически мало, чтобы тратить его даже на ежедневную работу - единственное, чему не сумел за всю жизнь научиться Филимонов - делать два дела одновременно одинаково качественно, отдаваясь и труду и наукам так же без остатка, как раньше запоям. Не теряя связей в своем кругу наемных высокого класса рабочих, можно было, перебирая подрядами, заработав за несколько дней гривен пятьсот, оставшееся в месяце время мерно проживать - если не ставить целью всей жизни покупку атрибутов принадлежности не к своему кругу, а лишь жизненно необходимого, на среднемесячное жизнеобеспечение хватает двух-трехдневного куша.
  Память никогда до тех пор не изменяла парню - и потребляя информацию для него самого новую, знал он наверное, что его юная в то детское лето собеседница ею владела - как могла маленькая девочка из глухого села, задолго до своих пятнадцати лет не только перечесть все эти книги, но и переосмыслить да так, что комментировала действия персонажей реальных цитатами из вымышленных, причем совершенно другого времени героев - все они существовали совсем рядом, воплощаясь - отдельными чертами - в окружающих знакомых и незнакомых людях; держать в уме собственный мир, в который, не навязывая собственных убеждений никому, впускала лишь людей самых близких. И почему ей силу свою пришлось расходовать на выживание, когда лишь незначительная поддержка человека действительно близкого могла бы эту силу удесятерить, а этот выбранный ею близкий человек выбрал тогда другое. Это с его стороны не честно по отношению к Кате, ведь она была рядом с ним всегда. Теперь его юношеские мечты сбылись, и все женщины на свете - то есть, разумеется, не все, а лишь определенной возрастной группы и пребывающие в определенном периоде своего жизненного цикла - к его услугам, и шансов он имеет много больше остальных искателей такого рода счастья - ведь и база собственная есть, и правилам игры он уже обучен. Правда, теперь понимает, что все они вместе взятые не заменят одну, правил этих не принимавшую, потому, что для нее это не игра. А искать другую нет ни желания, ни времени, ни куражу.
  Самой Кати, после достопамятного торжественного поздравления, Филимонов больше никогда в жизни не видел. Дважды за несколько лет чувствовал он по выходе из подъезда родительского дома такую внутри тяжесть, как в то злополучное первое сентября - и, казалось, вновь давит откуда-то сверху Катин взгляд. Теоретически их встреча была возможной - ведь молодая жена поселилась, как водится, у мужа, а одноклассникам и положено по микрорайону соседствовать. Однако при желании в густозаселенном квартале мегаполиса разминуться также легко, как и на безлюдной сельской улице. А желание разминуться Филимонова никогда не покидало - потому, почувствовав одышку, он стоял несколько минут, успокаиваясь мыслью, что это лишь симптом случайно обнаруженной еще в юности коронарной недостаточности - когда попускало, продолжал путь. А вот с двусторонней Катиной сестричкой один раз пообщаться пришлось - на дядиных поминках она, словно из табакерки, как и в тот чертов вечер на дискотеке, вынырнула. Странное ощущение - хотя и не мог Витька сказать, что лично ему эта особа как-то навредила, да и внешне она всегда была красивее сестры, но была то красота настораживающе-отталкивающая. Появление ее и попытка контакта удивили, если не рассмешили, а разговор на равных почему-то пугал и настораживал саму молодую женщину. Витя просто терпел ее присутствие, докуривая сигарете, но когда коснулось Катиной семейной жизни, решил до конца дослушать версию в этом исполнении, понял, что с самого начала от дамы его отталкивала: последняя собственную сестру тихо ненавидела и почему-то боялась. Разумеется, открытым текстом говорилось другое, слова истекали нежным сочувствием и барской благосклонностью, но есть вещи, которые словами спрятать нельзя - каким бы гениальным актером не был оратор - а в данном случае и актриса была хреновенькая. А фраза 'она у нас с детства убогая' его взбесила. Очень давно один из тех немногих людей, с кем по собственной глупости Филимонов ближе пообщаться не успел, определил такой тип людей как мразей - слово заезжено сексистами, и широко употребляется в основном по отношению к женщинам. Однако встречаются и мужчины, подходящие под характеристику. Главная таких проблема - стремление выйти в первые, когда объективно тянут не более, чем на вторые роли. В таком случае сопротивление природе таит в себе опасности в основном для окружающих индивида людей. Создание такое всегда недовольно собственным в социуме местом, и не преминет залезть выше даже по трупам, а, если таковых под рукой не окажется - спокойно их для сооружения для себя социальной лестницы наделает. Такую персону можно модно упаковать в дорогие тряпки, обвешать рыжьём и бриллиантами, выдать удачно замуж (либо выгодно женить), продвинуть на высокое кресло, засунув параллельно в дорогой автомобиль, вознести высоко, - тогда перед вами будет по-модному одетая, обвешанная дорогими цацками, хорошо пристроенная, занимающая должность и разъезжающая в дорогой машине мразь. Но второй номер, отпечатанный на лбу, будет проступать и сквозь гламурную пудру дорогого пиара. Разумеется, не добра своей сестре желала находившаяся под воздействием чего-то быстрого бизнес-леди поселкового масштаба. Вероятно, на что-то хочет она сестру свою проверить - больше всего боялся теперь Филимонов того, что перекрашенная стерва болевую точку своей сестры угадала. Вовсе не того, что могла обеспокоенная собственной второсортностью особа старшей сестре как-либо навредить - если бы могла - давно бы уже угрозу осуществила. Но нет ничего для человека более унизительного, чем покровительство мрази - а такое, принимая во внимание успешность подвида в продвижении по социальной лестнице терпеть доводится часто.
  Семья - святое, невзирая на лица. К тому же семья людей для Вити, разумеется, формально не близких, но и не совсем чужих. И оба эти человека, что бы не говорила за глаза не совсем адекватная их родственница, свои проблемы решат вдвоем.
   Но даже если бы случилось невероятное, чего и представить себе трудно - и Катя решилась свою семью оставить - и в этом случае не было ей пути в Витькину сторону. Согласно ею же сказанным словам.
  'Есть вещи, которые прощать нельзя, потому что человек может простить только то, что сам способен совершить. Он, прощая, сам требует на будущее себе индульгенции - даже на всякий случай, если и не собирается пока совершать позорный поступок'. Говорилось тогда о вещах страшных и более масштабных - но разве не с малых уступок самому себе начинается прощение преступлений против человечности? А из того, что может совершить человек во все тысячелетия наигнуснейшим считалось предательство. И не важно, когда было совершена подлость - до или после принесения клятвы - а если клятва вслух не озвучена - это не отменяет обязательство вести себя, как подобает человеку. Если женщина такой силы, какая редко и мужчинам дается, и будет нуждаться в помощи со стороны - то уж точно не от того, кто ее предал. Предал последнее детское лето, первый и единственный в их жизни неумелый поцелуй, веснушки, которых она почему-то в юности так стыдилась, всех пятерых не рожденных их детей, чьи имена Катя знала в свои пятнадцать, а Витя не узнает никогда. А еще золотой кораблик со всей его шумной командой и воздушный корабль угрюмого императора, сладкий дворец малорослого короля, охраняемый сторожевыми котами и отъемлемую улыбку кота чеширского, глупую лошадь и столь же разумного бычка - и еще сотни песен, стихов и сказок, что, прочитанные и напеваемые любящей матерью, должны были сделать их детей лучше, чище, добрее.
  Прощение со стороны божества достойным заслужить легко, а недостойному - много сложнее, у них там также мутно, как и у людей земных производится селекция достоинства. Своим там прощается все, а чужим - не прощается даже буквальное соблюдение написанных против них же законов, и трижды предатель сына человеческого вечно будет побрякивать ключами от рая, определяя на глазок достоинство всех прочих, а тот, кто предал не поклявшись, лишь оберегая жизнь свою и своих близких, на ту же вечность приговорен к поискам смерти. Все это при том, что самый отъявленный изменник, родом из этой же эпохи, тот же конкретный срок будет отбывать на самом дне девятого круга. Женщина - даже самая незаурядная - остается всего лишь женщиной, она от сердца может сделаться милосерднее бога любого патриархата и простить то, что прощению не подлежит. А если, по причине собственной человечности, простить не сможет - обречена будет до конца жизни притворяться и врать - а это слишком тяжкое бремя для того, кто врать органически не умеет. Но на то и есть мужчина, чтобы не ставить дорогого ему человека перед выбором нечеловеческим. Поэтому судьба дожить двум людям каждому свою жизнь, но порознь. Однако, в глубине души надеялся Виктор, что чувства сильной женщины им придуманы - тогда доживать придется только ему. Это он сумеет - как довести до оптимального финала неудачно начатый бой или доработать невыгодный контракт - сколько там уже тех десятилетий осталось, да и жаловаться в принципе не на что.
  Жаловаться на жизнь - дело последнее, он сам часто повторял нытикам: 'Не тошни людям своей бедой - пойди вздернись или с моста сигай. Если так тошно жить - помрешь - точно попустит!' Но помирать - смысла нет, а плакать - значит присоединиться к многоголососкулящей своре тех мразей, что жалобы на жизнь считают формой своего существования. Ведь все эти подобия людей, считая себя совершенством, жалуются в общем, лишь на одно - что не подфартило, что не подтянули, что не за того ухватились, не под того легла или не на той женился, неудачно распределился, не вышел на личный контакт с нужным важником - в общем жалуются лишь на отсутствие того шанса, что дал бы лично конкретному индивиду занять в жизни достойное его место. Но, даже приняв жизненное кредо этой ноющей скотомассы, нет повода у человека для жалоб на судьбу, ведь у Вити Филимонова шанс определенно был. Шанс, какой дается далеко не каждому тысячному из населяющих планету Земля людей.
  Однако здесь мы забегаем далеко вперед - все это пережил, обдумал и прочувствовал он много позже. А тем вечером после получивших увлекательное продолжение танцев, был счастлив тем уже, что шел к дому родни на своих, не переломанных ногах, почти невредимый (такие мелочи, как выбитый плечевой сустав, рассеченная бровь, отломившиеся ползуба и множество ссадин не в счет, когда альтернатива - лежать в канаве, не в силах далеко отползти в опасении, что и без того нетрусливые местные парни, отхлебнув еще храброй водички, придут добивать), что так удачно, как тогда думалось, сошел, но самое главное - и это не осознаваемо ни одним его сверстником в любую эпоху и в любом конце мира - счастлив тем, что впереди у молодого человека в его неполные семнадцать была в тот июльский вечер вся жизнь.
  Или почти вся...
  
   * * *
  
  Снег в новогоднюю ночь - зрелище красивое и ожидаемое, особенно в последние годы, когда в средних широтах стало доброй традицией месить в январе придорожную грязь. В то тридцать первое начало сыпать еще днем, а к вечеру замело почти по пояс. В любом другом случае сидеть бы весело встречающим новое свое счастье и провожающим старое перед голубыми экранами, за традиционным столом.
  Но физиология человеческая до сих пор прогнозируема с трудом. Рождение ребенка прежде положенного срока и теперь явление довольно частое, но при современном развитии медицины в случаях, когда еще сто лет тому назад вставал жестокий вопрос: кого спасать - роженицу или ребенка? - почти на потоке принимаются роды. Это бесспорно касается лечебниц привилегированных и дорогостоящих, в родильных домах с меньшим финансированием риск увеличивается, но навыки персонала и наличествующие препараты и инструменты шанса также не лишают. Гораздо хуже обстоит дело, если ребенку неймется увидеть мир в том момент, когда мать от очагов цивилизации вдалеке. Тогда, как и во времена первобытные, все решает природа - и в большинстве случаев оказывается, что современные женщины своим доисторических праматерям не уступают в способности выживать. Однако то самое меньшинство - из-за которых и развивается акушерство и гинекология как важная часть современной медицины - именно эти несчастливые свои черные меточки могут получить - и природа не спросит социального статуса рожающей женщины.
  В тот вечер Виталий Павлович впервые в жизни увидел тестя без иерархического парада - впервые за более чем десятилетие обратился к нему пожилой человек даже не с просьбой - мольба была в глазах отца, повторявшего: 'Пожалуйста, спаси Катю!..' Дороги так замело, что вызвать машину скорой, равно как и довести роженицу до райцентра, не было никакой возможности. Роды принять, после принесения последователями Гиппократа профессиональной клятвы, обязан каждый врач. В подчинении Виталия Павловича были очень одаренные выпускники медицинских ВУЗов, и сам он, обучаясь, подавал надежды - однако в пансионате даже для обустройства специального места пришлось потрудиться, а уж о наличии необходимого оборудования, медикаментов, и опыта не могло быть и речи: забеременеть, и уж тем более родить, ни одна из евро-бабушек не могла по причине своевременно у каждой наступившего климакса.
  Таинство как рождения человека, так и его смерти идеализировано в религиях и литературе, в невысокого класса кинематографических произведениях порой представленное эпическими сценами, в жизни же малопривлекательно. И уж совсем неприглядна смерть женщины при родах.
  Патология не была уникальной, но и не рядовой, случись непредвиденному даже в районной больнице, имела бы родильница верный шанс на выживание.
  Здоровенькую (на свой срок) девочку весом кило девятьсот показали отплывающей уже под действием обезболивающих препаратов матери, но та, вряд ли адекватно воспринимавшая реальность, лишь сказала, обращаясь к ребенку так, будто он мог что-то понимать: 'Тяжело тебе будет с ними' - и больше ничего членораздельного уже не произносила.
  Попытки дозвониться Катиному мужу в Москву по обозначенному в записной книжке мобильного телефона номеру успеха не принесли - абонент, не почитающий язык межнационального общения даже за средство такового, говорил что-то на непонятном своем наречии, после вовсе перестал брать трубку.
  Василий Григорьевич на похоронах дочери был в странном, не свойственном ему состоянии. Селом прошли слухи о перенесенном на ногах не то инфаркте, не то инсульте. Но домашние причину знали, и информация эта для посторонних была закрытой.
  Еще с молодых лет Василия люди родные ревностно оберегали от той страсти, что может сгубить многих. Сам он не имел склонности с признанными авторитетами ругаться - да и аргументы оппонентов были бесспорны - начиная с выпускного вечера в школе, на котором во все времена всякое с молодыми парнями случается - тогда к родительскому дому Пашка Филимонов приволок бывшего одноклассника на себе - но даже верный друг не знал, что на следующее утро отец так отходил ремнем несовершеннолетнего на тот момент еще наследника, что новенькую 'Яву' - также отцов на выпускной подарок - парень не мог оседлать после целый месяц. Много позже Григорий Степанович первое, что наказал вошедшей в дом невестке - 'Следить, чтобы Васька в пляшку не заглядав'. Это напутствие было, может, и лишним: строгая Тося еще до помолвки объявила, что с пьяницей жить не намерена. За все время семейной жизни ни разу даже под шафе никто уважаемого человека не видывал - это, должно быть, помогло и в административно-хозяйственном бизнесе, когда человек с большими полномочиями не позволяет себе ни при каких обстоятельствах выпить больше пятидесяти грамм или бокала положенного по этикету шампанского. Преданность семье страховала человека от объятий зеленого змия лучше всяких медикаментов и гипнозов. Но по смерти Кати ее отец сам привез ящик водки и пять дней, кроме как на погребение, не выходил из домашнего своего кабинета - благо и диван и оборудованный в коморке-нише санузел были по месту. По исчерпании запаса терпения Антонина Федоровна резонно решила, что безобразие пора прекратить - войдя, застала мужа сидящим за столом, в ящике оставалось полными всего две бутылки. С благой целью потянулась верная супруга за той стеклянной емкостью, что стояла на столе, но не успела взять сосуд - муж схватил ее за руку и крепко сжал - сосуд пришлось поставить на прежнее место - а жене совершенно трезвым голосом сказал: 'Уйди, а то убью!' Налицо были явные признаки психического расстройства - кабинет жена с дочерью заперли снаружи - запас алкоголя вскоре иссяк. А когда к пожилому человеку вернулась коммуникабельность, услышал он непременное требование не просто прекратить, но и для верности закодироваться - благо коллеги Виталия Павловича еще по Харьковской работе с подобными пациентами дело имели. Василий Григорьевич тогда уже возражать не стал - осознавая, что после прохождения курса лечения ему уже ничего не помешает воспринимать окружающий мир адекватно.
  Контингент пансионата трагическая новость по большей части удручила, однако, нельзя было не усмотреть в поведении каждого старого человека некоего облегчения - и это вовсе не из кровожадности или злости, а лишь естественная реакция воина на пролетевший мимо снаряд. Никто из обитателей даже самого элитного в мире дома престарелых не будет жить вечно - хотя собираются многие. И каждое непопадание лично в тебя отвлекает смерть. Сообщение о том, что в ночь на то же первое января в специализированной палате психиатрической больницы скончалась и свекровь рожавшей женщины стало для сторонников метафизического восприятия действительности бесспорным доказательством их правоты и породила утверждения, что родись в ту ночь мальчик - смерти минимум одной из женщин можно было бы избежать. Атеистически настроенная часть контингента подняла невежд на смех. Однако, разговоры о том мире, куда предстоит собираться всем, в таком заведении, как пансионат 'Тихое счастье' не к месту: ведь бледная с косой не ушла далеко, она лишь затихарилась в уютной своей засаде - и чем меньше о ней вспоминаешь - тем вернее не накличешь. Обитатели вернулись к занятиям, от которых трагическое событие их оторвало, а среди них самым увлекательным была эпопея с заменой терминала по оплате услуг в том числе и мобильной связи - этот вид коммуникации остается самым распространенным среди постояльцев предпоследнего пристанища, несмотря на оснащенность Вай-фаем и доступность (в плане цены) для них компьютеров и ноутбуков - с последними обращаться умеет далеко не каждый. Алчная фирма, обслуживающая агрегат, положила просто грабительскую комиссию при пополнении счетов. Звонки 'куда надо' и жалобы собственным влиятельным детям и внукам дали промежуточный результат - оператора поменяли, и комиссионные составляют теперь не более двух процентов от положенной на счет суммы. Но самые подвижные активисты утверждают, что и это слишком много в стране, где существует пополнение без комиссии. Несмотря на разногласия по глобальным темам, в этом вопросе нащупывается единство среди всего контингента - персоналу же на руку милые причуды обитателей пансионата, а успешное окончание эпопеи (оно уже не за горами) привнесет позитив и оптимистичный настрой, а это положительно отразится на здоровье пациентов.
  
  
  
  
   Эпилог.
  
  
  Утро воскресенья не задалось у лейтенанта полиции Нечипоренко - вместо спокойного дежурства - выезд на труп - и куда - в тихую ранее Пролетарку, где лишь три дня назад было уже обнаружено мертвое тело человека среднеазиатской внешности с одиннадцатью ножевыми ранениями, но главное - тот старый труп пролежал не менее полугода в подвале - и ни документов, личность удостоверяющих, ни официальных, ни даже без протокола устных заявлений от какой бы то ни было местной гасатбайтерской диаспоры. Однако в этот день расклад был не так мрачен - по крайней мере, тленья тело точно избегло. Мужчина от тридцати до сорока, одетый дорого и со вкусом - уж точно не рабочий - упал сам либо был сброшен с крыши сорокашестиэтажного здания, выстроенного еще год назад, теперь усердно вводимого в эксплуатацию. Покойному повезло - если применим этот глагол к свалившемуся со стапятидесятиметровой высоты и разбившемуся насмерть - упал бедняга на сетку, натянутую над одеваемым в керамогранит цокольным этажом соседнего здания. Шансов выжить у него, разумеется, не было, но амортизационные свойства навеса позволили телу не размазаться по тротуарной плитке, а это, в свою очередь, избавило от лишних хлопот дворников, а судмедэкспертам - дало возможность поработать с практически целым телом. Но еще больше повезло самому лейтенанту - в кармане потерпевшего был паспорт. Пробив ориентировки на поданных в розыск, нашел лейтенант и там пропавшего, согласно заявлению неопределенного колена родственницы неделю назад по возвращении из поездки на родину гражданина Украины, уроженца города Харькова Гельмана Алексея Яковлевича. После череды телефонных разговоров, особа, в розыск подававшая, прибыла для опознания - опер сразу определил, что, не будь у дамы связей, в том числе и в УВД, по протоколу бы она проходила как сожительница - та, лишь взглянув на труп потерянного своего 'как бы родственника' упала в обморок - откачивали нашатырем. Улик фигурировало всего две, и их наличие также можно назвать везением, но без трудолюбия и добросовестного отношения к выполнению служебных обязанностей лейтенанта, поднявшегося на крышу высотки, не видать бы и этих вещдоков. Возле парапета была предусмотрительным (тогда еще живым) покойником аккуратно положена на рубероид декоративная серебряная карманная фляжка объемом 0.2 литра - опер даже ухмыльнулся - для изрядно принимающих на грудь коллег - одному на глоток. Однако вскрытие показало такие специфические изменения в тканях печени, которые давали основание патологоанатомам утверждать, что покойный минимум полгода - за исключением двух последних суток - спиртосодержащие напитки постоянно употреблял в небольшом количестве, но совершенно трезвым за все это время ни разу не был. Также обнаружен карманный коммуникатор, размером не больше записной книжки. Аппарат не выполнял функции телефона по причине отсутствия внутри российской сим-карты - именно поэтому близкая подруга неделю не могла пропавшему дозвониться. Чудо-устройство, цена которого, согласно каталогам, близится к тысяче долларов, только 'на борту' несет 64 гигабайта информации, а с картой памяти может вместить четверть Госфильмофонда. Но все галереи были тщательно вычищены, оставлена одна папка под странным названием 'Хомутовское кладбище ?2', да и в ней всего три снимка. На первом запечатлена могила с элитным надгробным памятником с портретным изображением на стеле жены Алексея Гельмана (согласно паспорта). Внутри цветника возле самой подставки в соответствии с еврейской традицией лежало обручальное кольцо, след от долго носимого кольца был и на безымянном пальце левой руки покойного. Второе фото показывало также надгробье, ценой производства и установки подешевле, с портретом, выполненным как 'фото на эмали'. Могила принадлежала женщине двадцатью годами старше супругов, носившей при жизни другую, славянскую фамилию, однако, портретное сходство наводило на мысль, что покойному Гельману она если не мать, то очень близкая родственница. Обе женщины умерли либо погибли в один день. Третий снимок, если бы не кладбищенский антураж, мог вызвать улыбку: мужчина - ровесник покойных супругов, покинувший мир земной немного раньше, упокоился под гранитной крошки с мраморной табличкой 'подушкой' - такие надгробья в мастерских идут как самые дешевые, а бетонные цветнички к ним прилагаются бесплатно. Тем не менее, для почтения памяти усопшего на могилу был возложен венок, приличествующий похоронам генеральским или даже президентским - цена его превышала стоимость установки небольшого размера советского типа семейного пантеона.
  По всем признакам, лейтенант Нечипоренко имел дело со случаем суицида, но, принимая во внимание, что печальное событие касалось людей в Москве не простых, решил молодой сотрудник по окончании дежурства доложить в числе прочих, и об этом деле по команде.
  Замначальника отдела майор Сидорук, кого за глаза называли Дедушкой-Хохлом, внешне походил на старого Серка из кинофильма про погоню за двумя зайцами, был на вид - само добродушие, начальство и равные по службе не могли представить дедушку в пылу гнева. Однако подчиненные, напротив, с трудом представляли себе, что Хохляра может разговаривать с кем-либо по-человечески. Вот и в этот понедельник, прямой начальник подконтрольного ему лейтенанта назвал дураком, дебилом, дауном, имбецилом, кретином, недоумком, олигофреном - и еще некоторыми совсем непечатными терминами, обозначающими низкий уровень интеллектуального потенциала неизвестно каким образом прошедшего переаттестацию молодого полицейского, напомнив, что на отделе немерено висяков, в том числе полусгнивший узбек с одиннадцатью ножевыми, а этот умник строит из себя Пинкертона, раздувая из обыкновенного суицида преступление века. Лейтенант прекрасно понимал (как в любой стране мира любой подчиненный любого начальника), что работа у шефа нервная, что служит он отчизне, не щадя сил, а благодарности никакой, что штат сокращают, а раскрываемость требуют на прежнем уровне, и еще знал, что майор, после того, как на очередном медосмотре кардиограмма показала опасные от нормы отклонения, по рекомендации врачей и настоятельной просьбе жены, две недели назад бросил курить. Никотиновый пластырь, леденцы, таблетки, семечки - все это не избавляло от душевного дискомфорта курильщика с сорокалетним стажем - и лейтенант прощал майору, как и надлежит подчиненным прощать начальству, скотство и хамство. Однако, служебная выволочка эффект все же возымела, и утром того же понедельника уголовное дело, возбужденное по факту гибели Гельмана Алексея Яковлевича было закрыто за отсутствием события преступления.
  
   * * *
  
  Поселок сельского типа Хомуты по-прежнему выделяется среди субъектов административного деления украинской глубинки наличием внутри себя настоящего островка цивилизации. А еще в непосредственной близости от дома престарелых почти завершено сооружение храма - прежде для службы приходилось вызывать священнослужителя из соседнего села - вопросы духовности были, следует повиниться, в последние десятилетия отодвинуты на задний план - теперь надлежит усердно догонять. Строительство здания церкви было бы невозможным без участия людей влиятельных, чьи родственники в пансионате пребывают - но это отнюдь не означает, что храм выстроен исключительно для сильных мира сего - все местные жители вскорости обретут столь необходимое им право помолиться богу.
  Контингент живет своими тихими заботами. Инициативная группа добилась своего - терминал для пополнения счета мобильных телефонов был в вестибюле установлен и работает исправно. Правда, вскоре оказалось, что комиссия - вовсе не главная составляющая расходов на мобильную связь - даже с бесплатным пополнением средства на счетах большинства пожилых людей быстро таяли - что дало повод задуматься о справедливости самих тарифов. Самые активные уже ведут переписку с руководством ведущих операторов мобильной связи - и есть подвижки, уже две корпорации сообщили, что разрабатывается специальный тариф для пенсионеров. Еще одно - может, не так бурно обсуждаемое контингентом, но, если вдуматься, куда более важное произошло недавно: в пансионат заселился пожилой человек, уроженец Москвы, гражданин Российской Федерации. Оплата его в доме престарелых пребывания производится перечислениями через банк. Это, на первый взгляд, незначительное событие, на самом деле является знаковым и может означать начало новой эры не только в масштабах Хомутов. Руководители привилегированного богоугодного заведения питают надежду, что их услугами воспользуются и другие иностранные граждане - причем, будут рады они также потенциальным пациентам и с другой стороны бывшего железного занавеса - ведь добрые дела - вне политики. Наплыв денежных клиентов будет означать не просто перечисление средств на счет конкретного юридического лица - это, прежде всего, инвестиции - а что в настоящий момент нужнее государству, чем почти прямые инвестиции, и что, с точки зрения неомеркантилистского направления в экономической теории, важнее регулярного захода в страну третьего мира валютных средств в период глобализации? Все эти, и еще много похожих заумных фраз запали в память Василия Григорьевича не случайно - последняя компания по довыборам депутата в облсовет заставила вернуться к изучению околополитической риторики. Правда, теперь у поселкового головы нет повода для беспокойства на счет обманутых надежд и зашкеренного бабла: ставить на темную лошадку нет больше нужды. На этот раз выдвиженец семью не кинет, поскольку сам частью семьи является. Вернее 'сама' - в представительский орган прошла по мажоритарному округу его дочь Анна. Финансовые дела семьи также в полном порядке - даже Антонина Федоровна перестала называть украинскую государственность шароварной. Личность незаурядная во все времена и при любых обстоятельствах найдет способ своему таланту раскрыться. Анна Васильевна, получив по результатам заочного обучения диплом юриста, параллельно вела исследования в области науки исторической - и это не банальный сбор материала, а системное подтверждение оригинальной гипотезы. Долгие годы общения с людьми перед страной и народом заслуженными оказались периодом плодотворного труда, результаты коего воплотились в изданной за деньги спонсоров толстую монографию с рабочим названием 'Гражданская позиция'. Основной мыслью произведения, успешно раскрытой, аргументированной и доказанной приведенными фактами, является тот посыл, что элита позднесоветская была главным носителем идеи лишь зарождавшейся украинской государственности. Образ будущего национального образования, буквально носившийся в воздухе, был подхвачен, осмыслен и воплощен в жизнь теми достойными людьми, что не даром уже тогда стояли у республиканского руля. Также раскрывается то положение, что при любом режиме люди, представляющие собой высшее звено руководства, задатки лидеров нации несут в себе чуть ли не на генном уровне. В то же время, исторический труд не содержит в себе ни капли той злобной желчи, выраженной в необоснованных попреках и оскорблениях в адрес руководства образования наднационального, какие позволяют себе некоторые, с позволения сказать, историки, предсказывая возможное возвращение - но теперь уже в совершенно новом качестве - в лоно того, что ранее именовалось империей, теперь же может быть воссоздано как добровольный нерушимый союз полноценных суверенных субъектов. Однако в работе нет однозначных выводов и тупо заученных догматов, нет унижающего державное достоинство, холуйского расцеловывания пути к этому новому лону, что не исключает возможности интеграции в другом направлении - ведь на свете не одна империя, а случаи, как известно, бывают разные, и никто наперед не знает, как для суверенной державы все обернется. В общем, труд являет собой образец сдержанности, дипломатичности, чего там стыдиться громких слов - политкорректности, и, вместе с тем - мудрого государственного подхода к оценке места Украины в мировой геополитике. Автор, без сомнения, обладает способностями незаурядными, что дает повод отцу с мудрой подачи матери задуматься о развитии успеха - а это означает, что семейный бизнес должен давать еще больше прибыли - политическая карьера во все века - занятие не из дешевых. Не знает пока сам Василий Григорьевич, к какой из существующих ныне политических партий имеет смысл пристать его блистательной дочери, дабы реализовать себя в большой политике, а также будет ли дешевле избираться в законодательный орган по прикормленному мажоритарному округу, либо записаться на проходное место в партийном списке, равно как не имеет голова поселка сведений о том, к какой из конфессий будет относиться возведенный храм - но это не должно смущать прагматичного человека, ибо идея экуменизма как в духовной жизни, так и в политике в наши дни должна стать популярной (как минимум среди представителей элиты) - этот тезис также раскрыт в исследовании. А в том, что украинская элита в настоящее время нуждается для разбавления крови в новых лицах, нет сомнения, особенно если это люди с огромным жизненным опытом, собственной выстраданной и пропечатанной на бумаге гражданской позицией, и, разумеется, высоких моральных устоев - трогательная забота об осиротевших детях безвременно ушедшей сестры не оставляет сомнения в добросердии выдвиженки. Если элита, и без того состоящая из людей более чем достойных, будет принимать в свои ряды самых заслуженных представителей прослойки серединной, она уже этим будет поддерживать связь с народом, а народ, и без того во все века достойный своей элиты, сможет ретранслировать на самый верх свои помыслы и чаяния. Тогда в разгорающийся огонь страсти между формальными контрагентами останется лишь подлить немного маслица объединительной идеи - и сплетенные в экстазе солидаристского соития элита совместно с призреваемым ею народом покажут такой грандиозный прорыв, какого не видывали небеса.
  Все вышеизложенное хорошо описано в монографии, вышедшей совсем недавно из-под перспективного пера. Текст ее долго изучал поселковый старейшина, щедро оплативший работу человека, не только редактировавшего научное исследование дочери, но и придавшего написанному правильную форму. А еще этот достойнейший гражданин своей страны имеет в Киеве связи с людьми не менее достойными - человеческий фактор в продвижении по иерархической лестнице всегда играет существенную роль.
  Восприятие окружающего мира в верном ключе вернулось к Василию Гайдученко после профессиональной обработки гипнозом довольно быстро. Это, быть может, излишние меры предосторожности - уважаемый человек и без того бы зарекся от пагубной привычки, ведь он всегда осознавал собственную перед семьей ответственность. Специалист, избавляющий от алкогольной зависимости, обслужив клиента, предупредил родных и его самого о том, что возможен легкий психологический дискомфорт, в частности - не исключены симптомы избирательной амнезии - но ни Аня, ни Антонина Федоровна, не видели в поведении отца и мужа ничего подозрительного. Сам Василий Григорьевич также клятвенно уверял, что никаких странностей за собой не замечает, как не замечал никогда прежде. Однако самого себя обмануть куда сложнее, чем родных и близких - бывший пациент прекрасно знал, какой именно временной отрезок жизни был стерт из его памяти.
   После похорон, сидя в собственном кабинете и потребляя недопитое за всю жизнь, человек наверное с дочкой разговаривал - впервые за долгие десятилетия без нервического надрыва и взаимных выпадов - и тогда точно знал, о чем ее спросить и что ей рассказать. Разговор их был обо всем на свете, касался всех тех тем, что и должны были обсуждать отец с дочерью на протяжении всей жизни, если бы каждый из двоих не пребывал под властью глупой никому не нужной напускной гордости, и оборвался тогда на чем-то очень важном, и это самое важное должен был произнести отец. Весь этот разговор он помнил слово в слово до самого гипнотического сеанса - а по окончании процедуры напрочь забыл. Весной, на день поминовения, когда всей семьей приходили на Катину могилу, подойдя к месту погребения и лишь взглянув на установленную стелу, от портретного сходства на которой все пребывали в печальном восхищении, Василий Григорьевич осознавая отличие портрета от живого образа, в то же время ясно ощутил дочкино присутствие и почувствовал острую необходимость начатый разговор продолжить. В момент остолбенения перед могилой в его голову пришла дьявольски хитрая идея, что если выпить хотя бы грамм двести - можно вернуть свое сознание в ту трагическую пору, и нужная мысль в голове сама всплывет. Другой вариант исцеления - еще один сеанс воздействия на сознание, целью которого будет забыть самое событие того злосчастного разговора. Все наваждение длилось считанные секунды, окружающие даже не заметили оцепенения, да и сам пожилой человек принял его за отголосок зимнего аффекта. На протяжении последующего года он не раз бывал на могиле родного человека - никаких отклонений в восприятии окружающей действительности не наблюдалось. Однако, в послепасхальное следующего года воскресенье, история с наваждением повторилась один в один. После примерно неделю пребывал старик в таком замешательстве, что его состояние вызвало беспокойство у домашних. Тогда, для пущей надежности (по настоятельному требованию жены), была под его кожу вшита специальная капсула, при воздействии на которую попавшего в кровь алкоголя вырабатывается химическое вещество, способное убить человека. Но вовсе не собственное состояние - более чем странное - беспокоило несчастного отца, а тот факт, что не может он вспомнить, ни той детали, какой портрет отличается от живого образа, ни того, о чем должен с дочкой договорить. С приближением Красной Горки, глава семейства проявлял все большее беспокойство - он даже подумывал вовсе не ходить на кладбище в положенный день, перенеся поминовения на сам день Христова воскресенья. Однако где гарантии, что напасть не накроет его в другом месте? Если бы дело касалось самого Василия Григорьевича, он рискнул бы запретное спиртное выпить, не думая о том, какой вред себе нанесет. Но жизнь пожилого и уважаемого человека не принадлежит ему лично - он обязан думать в первую голову об оставшихся в живых членах своей семьи, кому его уход в мир иной может помешать реализовать мечту всей жизни: слишком много административных и финансовых ниточек лично на нем завязано, как в самих Хомутах, так и вокруг. Это семейное достояние пока еще не настолько легитимировано, чтобы передать его по наследству, подмахнув у нотариуса бумажку. Поэтому и следующую, теперь уже прогнозируемую, встречу он пережить обязан. Но еще теплится в старой душе надежда, что вспомнит человек забытое самостоятельно, без воздействия алкоголя, гипноза, каких-либо препаратов - тогда всплывет в его памяти и сам потерянный разговор. Быть может, именно ради этого воспоминания с началом Великого поста приезжает в конце каждого дня отец на могилу своей старшей дочери, пытаясь что-то рассмотреть на застывшем мраморном рисунке портрета - и, простояв несколько часов, поздним вечером возвращается, понурив голову, к припаркованному у ворот кладбища внедорожнику, так ничего и не вспомнив.
  
  Харьков, 2014
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Непродажные
  
   Грош цена тому, кто стать над другим захочет.
  
   Булат Окуджава.
  
  
  Часть первая. Средство против брезгливости.
  
   Небо всегда покровительствует невинности.
  
   Бомарше
  
  Зачем придумывать имя ребенку, если этим именем его называть не будут? Имена абсурдные, взятые из иностранных книг и телесериалов в эту категорию попадают безапелляционно, в Настином же имени ничего экзотического не было, а никто ее так не называл. Никто, кроме мамы - но это было давно, в раннем детстве. Что бы ни случилось, мама каждый вечер приходила к ее кроватке пожелать доброй ночи, подоткнуть одеяльце и поцеловать. Еще мама называла ее своим солнышком и говорила, что с Настенькой никогда ничего плохого случиться не может, потому что девочка (мама уверена) никогда не сделает того, чего можно стыдиться - дочка свято верила родному человеку и рядом с мамой не боялась ничего на свете. От мамы приятно пахло мятной отдушкой и еще чем-то незнакомым. Правда, со временем мамин голос становился почему-то не таким твердым, и посторонний человек, услышь он вечернюю присказку со стороны, не увидел бы ничего впереди оптимистичного.
  Потом мама стала приходить прощаться не каждый вечер. Отец, никогда не испытывавший к дочери нежных чувств, даже не думал скрывать, что любит больше сына - Борис был двумя годами старше и служил объектом обожания всей семьи. Часто с видом мудрого наставника повторял отец пересказ надоевшей басни про то, как одна из двух попавших в молоко лягушек взбила под собой масло, а другая, склавши лапки, утонула - Настя никак не могла понять, в чем же состоит Борькино трепыхание, и почему ее считают ленивой. Непосредственный папин начальник однажды на полуофициальной вечеринке услышав стихи в Борином исполнении, авторитетно заявил, что в семье растет великий артист. И хотя стихи были прочитаны по-пономарски бездушно, с постоянными запинками и мамиными подсказками, а Настя за это время уже трижды произнесла весь текст про себя (брат зубрил три четверостишья два дня подряд и не запомнить простой набор слов было невозможно), ореол особенного, да еще заслужившего похвалу отцова начальника, ребенка витал с тех пор над братом долго.
  К матери отец все чаще обращался в форме рыка или окрика, называя всякий раз 'алкоголихой', а о дочери последней говорил 'твоя', присказывая без обиняков, что сразу не советовал лишнего ребенка рожать.
  Еще позже мама вместе с Настей переселилась на другую квартиру.
  Способ поделить двоих детей при разводе мама назвала 'финт ушами' - кто знает, чего больше в таком варианте разъезда: прагматизма или подлости, но в этом случае алиментов никто никому не платит.
  Новая квартира была значительно меньше, однокомнатная, но все же изолированная, с удобствами, а это для райцентра уже неплохо. Для Насти главным было - наличие водопровода - это давало возможность умываться и мыть руки, а также ноги на ночь. К чистоте мама приучила дочку с малолетства, и девочка не могла есть, предварительно, по приходе с улицы или после туалета не вымыв рук. Отцова квартира была хоть и больше, и район престижнее, но без водопровода и слива. Застав сестру за мытьем рук, Боря всякий раз бежал доносить отцу - последний громогласно зачитывал целую речь о неблагодарности той, кто ни литра воды в дом не вносит и ни грамма помоев не выносит.
  Мама к Настиной кровати больше на прощанье не подходила - ведь прощаться смысла нет, когда спальные места рядом. Насте ничего сильнее не хотелось, чем услышать на ночь мамины слова, но последняя поздним вечером все чаще вообще ничего членораздельного произнести не могла. Запах перегара уже не исходил от женщины, он стал запахом самой комнаты.
  После появился дядя Петя, мама регулярно выпускала Настю во двор погулять там, и девочка одиноко бродила, отражая насмешливо-жалостливые взгляды приподъездных старух.
  Вечерами мама уже не пребывала в коматозе, но и с Настей не разговаривала, лишь суетливо ворочалась с боку на бок.
  Потом мама сказала, что Насте придется некоторое время пожить в интернате, куда девочку и привезли двое взрослых людей. Был вечер, зима, темнело рано, Настя готова была разрыдаться, но ее поспешил утешить дядя Петя, указав на небе неестественно желтую звезду и произнеся с сосредоточенным видом мудреца:
   - Смотри, Малая, это Марс. Мать за тобой вернется, когда он посинеет!
  - Правда? - всхлипнула привыкшая верить всем взрослым девочка, - даже если сегодня ночью?!.
  - Сто пудов, иначе я не мужик! - поклялся дядя Петя. - Ты главное следи внимательно и не пропусти!
  Три ночи Настя не спала, лишь смотрела на небо - но желтизна планеты не проходила. Тогда на утро четвертого дня во время прогулки выдвинулась она в обратный путь самостоятельно. Развитая девочка пяти лет свободно ориентировалась в городе районного значения, правда, места жительства мамы отыскать не смогла, а вот до квартиры отца добралась без эксцессов.
  Вечером того же дня в присутствии ребенка состоялась такая сцена между бывшими супругами, какой еще не видала девочка в своей жизни, запомнилась папина фраза: 'Если еще попробуешь Эту куда-нибудь сплавить - я ее себе заберу, но с тебя алименты за двоих стребую!'
  Настя вновь осталась при матери.
  Дядя Петя оказался прав: Марс не посинел, и мама действительно не вернулась. Нет, женщина была рядом, случись процессу идентификации - подмены никто бы не определил, даже экспертиза ДНК. Но той прежней мамы уже не было внутри осязаемой оболочки, чужая женщина в трезвом виде все чаще с молчаливой ненавистью смотрела на собственного ребенка, а в подпитии называла дочь, наследуя дядю Петю, 'Малая' и жаловалась, что именно последняя загубила ей жизнь. Вскоре дядя Петя пропал, его место занял дядя Вова, потом дядя Слава, дядя Коля, дядя Ашот, еще множество всяких там дядь, многие приходили лишь поздно ночью, и девочка всякий раз ждала, когда закончится распитие, потушат свет, потом в редких случаях было под одеялом на маминой кровати тяжелое дыхание двух изможденных спиртным людей - к счастью процесс совокупления редко длился дольше трех минут - выгонять девочку на улицу среди ночи никто не пытался, но и выйти в кухню парующиеся почитали ниже своего достоинства.
  Шло время, одиночные визитеры стали сменяться компаниями, там дяди от тёть отличались лишь наличием щетины на щеках. В квартире были рады всякому, кто приходил с емкостью чего-нибудь спиртосодержащего. От всех, включая маму, разило уже не перегаром, а запахом гниющего желудка и застарелой на одежде мочой - Настя нашла, что чем быть свидетельницей таких ночных посиделок, лучше уж терпеть маминых любовников. Надо отдать должное, все без исключения гости Настину неприкосновенность чтили - а может, просто не было сил на эффективные действия сексуального характера. Но даже заниматься уроками девочке стало негде. Единственный стол, время от времени переносимый из комнаты в кухню и обратно, был вечно занят, либо завален объедками. Главным внутри квартиры убежищем стал туалет - там, когда с учебником, когда с книгой запиралась девочка - но и туда время от времени щемилось какое-нибудь человекообразное существо. Хорошо, что школьная программа не так уж и сложна: по многим дисциплинам хватало Насте перемен для выполнения домашних заданий. Уроки же устные усваивались и в стенах отхожего места. Классная дама, долго и упорно приглашавшая родительницу к себе на беседу передаваемыми через Настю записками, после первого и единственного маминого визита в школу, за который девочке стало невыносимо стыдно, сочла за лучшее общаться лишь с самой ученицей, кого ровесницы - свидетельницы кошмара - сразу окрестили Алкашкой.
  Тщетные Настины попытки навести в квартире порядок в конце концов свелись к ежедневному - если требовалось - выгребанию объедков и вытиранию наблеванной массы в самых неожиданных уголках жилища. Поскольку из еды в доме бывала лишь закуска, да и то не всегда, Настя привыкла вести обособленное и тайное ото всех хозяйство - даже разведенная кипятком мивина* (*мивина - здесь и далее - вермишель быстрого приготовления любого производителя) приятно радовала на фоне пересохших огурцов и вонючей селедки. Все деньги, какие удавалось у матери на питание выудить, прятались там, где никто из визитеров их бы не нашел. Еще в распоряжении девочки была наличность, что получала она, тайком сдавая найденный на улицах металл или макулатуру - здесь шифроваться приходилось еще глубже, ведь утилизацией ненужного промышляли многие мамины собутыльники. Самое главное в этой среде - не сказаться носителем денежной массы, иначе всю наличку вымутят мольбами, просьбами, угрозами - деньги, как правило, берутся в долг, но после этот долг кредитору традиционно бывает прощаем. Несмотря на всю Настину осторожность, разношерстный коллектив за несколько лет задолжал таким образом девочке нарастающим итогом не одну сотню гривень.
  Смерть матери не стала для Насти оглушительным ударом - возможно потому, что потерю родного человека пережила она давно. Уже готовилась девочка-подросток к переезду в тот самый интернат, из окна которого наблюдала когда-то за небесной сферой, но когда дело касается недвижимости - редкий несовершеннолетний решает самостоятельно дальнейшую свою судьбу. Дело в том, что квартира, где проживали мать с дочерью, принадлежала новой жене отца девочки - формально покойная при жизни ее у владелицы арендовала. По смерти арендаторши появилась возможность 'съехаться', обменяв через сделку купли-продажи две квартиры на одну почти в самом центре Краснооктябрьска. В дому, куда въехали, долгое время было общежитие преставившегося еще в начале девяностых паровозоремонтного завода. Организаторскими талантами отца семья всегда восхищалась - и теперь удалось формально именно купить сложенную из трех 18-метровых комнат изолированную квартиру, причем это жилье во всем корпусе общаги по сей день является единственным приватизированным официально - за право собственности на другие комнатушки долгие десятилетия бьются накрученные правозащитниками жильцы, получившие койко-места еще до либерализации рынка жилья. Отец был хоть и на рядовой должности, но все же в горфинотделе - фактически, районного масштаба номенклатура, а этот фактор в украинских перифериях порой ускоряет течение юридического процесса в разы. Из 54-хметрового пространства слеплены были путем также узаконенной в БТИ перепланировки и дорогостоящего ремонта три полноценные разновеликие комнаты, свой санузел, кухня и при ней - конурка для прислуги - именно туда и заселилась призреваемая несовершеннолетняя. Больше и некуда: в одной комнате обитал повзрослевший Борис, в другой - отец с мачехой, так и не родившие в браке детей, из третьей устроили залу, как и приличествует достойным уважающим себя людям. В первый же день совместного проживания превентивно было родителем сказано о том, каким душевным благородством обладают люди, способные пригреть ближнего и тем осчастливить, и какой неблагодарной свиньей надо быть, чтобы ежечасно не ценить этого. Побасенка про лягушек не исчезла из его репертуара, но теперь Настю больше потешало техническое несоответствие: чтобы взбить сливки, потребна мощность раз в тысячу высшая, чем у лягушачьих лапок.
  
  С питанием проблем не было, хотя попреки в адрес явно лишней жилицы вновь сыпались от всех троих. Мачеха, почему-то любившая Борю как родного, Настю пропорционально возненавидела, всякий раз называя прожорой и ставя в пример ее брата, который съест на завтрак отбивнушку-другую - а к гарниру не прикасается, эта же как нападет на макароны или кашу - за уши не оттянуть. Следует отметить, что мачеха, на кухне распоряжавшаяся всем безгранично, ни мясных, ни рыбных блюд на падчерицу даже не планировала. На это Настя не пеняла, а вот причитания отца о необходимости экономии воды ее первое время сильно коробили. Дело в том, что на квартиру с целью как экономии, так и отмежевания от прочих обитателей корпуса, установлены были водомеры. Отец почти каждый день сетовал, что дочь слишком часто моет руки - а ведь за все это нужно платить живые деньги - и сразу предостерег от поползновений принимать душ чаще, чем раз в неделю. Зато по новому месту жительства был переквалифицированный в письменные журнальный стол в каморке самой девушки. Заниматься и читать теперь можно было с большим, чем ранее, успехом.
  В одну из пятниц математичка Елизавета Федоровна, подозвав к себе Настю, предложила ради массовости сходить в воскресенье на районную олимпиаду. Отказывать повода не было - женщина была одним из немногих в новой школе педагогов, относившихся к формально трудной девочке-подростку по-человечески. Задачи оказались на удивление легкими, а уже в среду учительница выдала Насте грамоту с отметкой о первом месте и сказала, что через три недели девушку ждут на олимпиаде областной. То было время жесткого безденежья, поэтому оплатить билет до Харькова предлагалось родителям ученика. Настя не стала к отцу даже подходить - то ли предвидя ответ, то ли не желая досаждать - сумма на билет туда-обратно была подъемной для нее самой, ведь по старой привычке подбирать и сдавать стекло, металл, бумагу на улице она не перестала и заначка никогда не иссякала до полного опустения. По возвращении в райцентр ждала девушку очередная истерическая тирада: днем мачеха остро нуждалась в ее помощи по хозяйству, а когда выяснились цель и направление поездки, строгий отец вовсе не обрадовался талантам своего ребенка, а прочел наставление о том, что собирать на улице всякое - удел исключительно бомжей, и ему очень стыдно, что его родная дочь идет таким позорным путем. Второе место на области не сильно Настю утешило, но и не ошарашило: еще по выходе из аудитории, проверяя работу в уме, нашла она у себя в самом 'дорогом' задании ошибку. Математичке же объявила, что во внеклассных работах участвовать больше никогда не станет.
  Настин день рожденья припадал на декабрь, училась она с рожденными ее старше, поэтому от брата отставала лишь на год. Выпускной класс ставит учащегося перед неотвратимостью выбора заведения, где надлежит учебу продолжить. Уже давно семейный совет постановил, что Борис, бесспорно, насеет в себе дар талантливого актера (а кое-кто не сомневался, что даже гениального), но, во-первых, стезя сия усыпана терниями, завистливых бездарностей тьма, и если усмотрят в конкуренте зерно таланта - непременно заклюют, как индюки гадкого утенка, при этом таких связей, чтобы гарантированно трудоустроить на сим поприще сына у отца даже в Харькове не было. Во-вторых, был отец уж немолод и имел в районном учреждении верное (хоть и не очень хлебное) место, на которое охочих по его выходе на пенсию будет толпа. А если к тому времени сын блеснет поплавком на груди, да еще по профильной дисциплине - тогда можно будет без особых трудностей собственное кресло передать практически по наследству. Вот почему присматривались к экономическим факультетам разных Харьковских ВУЗов, понимая, что юридические точно не потянуть. Самое неприятное в те годы заключалось в необходимости сдавать вступительные экзамены, из которых семью больше всего пугала математика: с детства имея натуру утонченную и возвышенную, к тому же всерьез планируя развитие талантов на гуманитарной ниве, юноша естественным наукам достаточного внимания не уделял, что теперь могло стать серьезной проблемой. Еще зимой нанят был репетитор - человек с высшим образованием, регулярно с будущим абитуриентом занимавшийся. Однажды брат забыл тетрадь с заданиями на кухне - Настя, взглянув и оценив сложность решаемых примеров без всякой издевки удивилась - зачем платить большие деньги за изучение того, что и так обязан знать каждый, имеющий в аттестате твердую тройку (разумеется, не по двенадцатибальной шкале)- вызвала на себя огнь праведного гнева, уверенность, что Эта над случайно обретенной семьей нарочно издевается, окончательную убежденность благодетелей в черной неблагодарности и всеобщее презрение.
  В год выпуска брат в ВУЗ не поступил - срезался именно на математике, хотя Настя - теперь уже тайком пробравшись в запретную комнату - списанные задания просмотрела, и лишь для разминки мозгов за полчаса все решила, правда, теперь об этом никого в известность не поставив. Над возмужавшим юношей довлела срочная армейская служба, но в те пацифические времена можно было устроиться на курсы при каком-либо ВУЗе, и это уже давало отсрочку без взяток - требовалось лишь оплатить курс обучения чему-нибудь несложному. На следующий год парня поступили уже на платное - чтобы с гарантией и с военной кафедрой - за ценой отец не стоял.
  Не успела Настя получить на руки аттестат - мачеха обрадовала ее известием, что по рекомендациям знакомых, уважающих ее отца, девочка принята на работу в местный ЖЭК дворником. Попытка завести разговор о поступлении в ВУЗ окончилась истерикой и жалобами отцу: 'Филя, ты слышишь, Эта нас совсем разорить хочет...'
  В общем, работы Настя не боялась - даже с учетом того, что всю до копейки зарплату отдавала в семейный бюджет - но гроши за сдачу стеклотары, макулатуры, попадавшегося металла - этих доходов никто контролировать не мог, хотя приезжавший временами на побывку домой брат поглядывал искоса с осознанием того факта, что не зря сестренка дольше, чем прочие дворники копается в бытовых отходах.
  На втором курсе перевелся Борис на заочное - выпало в отделе, смежным с отцовым, хорошее место - упустить никак нельзя. Настя же, зная номинальную ставку служащего, а также имея информацию о суммах контракта за обучение, легко подсчитала, что с тем лишь, чтоб выйти в ноль, придется брату работать лет десять практически бесплатно - отсюда напрашивался вывод, что официальное вознаграждение должно быть не единственным у госслужащего доходом. Но других доходов она также не видела, пока Борис не ввязался в бизнес. Чем именно торговал великоразумный брат - до поры в семье все молчали, однако с работы он каждый день возвращался на машине партнера, приоделся с иголочки, а еще в его комнате поселилась та, кого в семье называют невесткой. Успешным бизнес брата был несколько месяцев кряду - до того момента, как заинтересовались оборотом средств фискальные органы. Первое время Борис, возвращаясь со службы уже на автобусе, бодрился - Настя знала, что деловой партнер оказался настолько щедр, что деньги 'на отбой' товарищу по бизнесу занял. Но прошли недели - и преуспевающий некогда бизнесмен перестал сам брать трубку телефона в доме. После несколько раз подбегал к кассе при выдаче Настиной зарплаты - что после служило поводом для наездов мачехи.
  Последней каплей, подтолкнувшей к отъезду, стали регулярные почти плаксивые просьбы брата одолжить хоть немного денег - наличность у девушки всегда была.
  В Харькове жила младшая мамина сестра, а девушке соответственно - родная тетка при своем сожителе, которого сама она почему-то называла мужем. Муж сей был офицером таможни, а на тетку оформил торговую точку на Барабане* (*Вещевой рынок Барабашово - крупнейший центр мелкооптовой торговли Восточной Украины) - это очень удобно и выгодно сразу продавать то, что в прочих странах называется конфискатом. Тетя страдала маминой болезнью, но в меньшей степени: запоев не было, но и абсолютно трезвых дней Настя не припомнила за год проживания на квартире.
  Тетка вела дом, и, надо отдать ей должное, порядок в трехкомнатной квартире был всегда идеальным: она никогда не прикладывалась к традиционной бутылке с джин-тоником до того, как подмести и протереть везде полы.
  Кто торговал на контейнере раньше, Настя не знала, но уже на третий день на предложение стоять на торговой точке пришлось согласиться - сразу было сказано девушке, что в Харькове филантропов вообще нет, а уж для нее и подавно. Стоять на контейнере было, разумеется, проще, чем вычищать отходы из мусоросборников в родном городе, при этом наличные деньги под вечер нужно было сдавать все до копейки. За каждую скидку покупателю гражданский дядя выедал мозг под вечер, наталкивая и тетку на мысль, что Мелкая подворовывает, принимая деньги, не стесняясь лапал малолетнюю работницу, прямо намекая, как можно загладить споры. В соседнем контейнере торговала неопределенного возраста вьетнамка, кого все русскоговорящее окружение называло Анькой (самая легко произносимая часть ее имени звучала как 'Хань') - та, сообщая соседке о приходе ее хозяина, последнего называла не иначе как мужем и ехидно ухмылялась на все Настины уверения о том, что кроме производственных, у нее с начальником отношений никаких нет.
  Наконец моральное давление зашкалило, Настя решила, что сопротивляться глупо - найти среди рыночных сооружений кабинет для уединения не сложно. В тот момент, который должен был запомниться девушке на всю жизнь, не ощутила она в плане физиологии ни удовлетворения, ни отвращения - лишь ассоциативное мышление выдавало сходство с процессом вытирания блевоты из-под маминых собутыльников или сортировкой содержимого мусорного контейнера: со стороны унизительное и оскорбительное действо, но если осознать, что это шаг к облегчению собственного существования и втянуться - ничего, такая же часть рабочего процесса. Единственное, что беспокоило - всегда нужно заботиться о защищенности процесса - и это даже важнее мытья рук перед едой. С Анькой Настя больше не пыталась спорить, уяснив, что на другом конце Евразийского континента межполовые в производственной сфере отношения не сильно отличны от наших.
  Женщины, искренне считающие себя порядочными, вероятно, соперницу каким-то образом чувствуют, а, может, превентивно отсекают возможных конкуренток - так что, войдя к работодателю в ближний круг и тем ослабив напор постоянных попреков (они не прекратились, верно, хозяин бизнеса работницу все же оставил под подозрением) девушка одновременно почувствовала плохо скрываемую к себе агрессию со стороны все больше поддававшей тетки. Наличных денег за работу ей по прежнему никто платить не собирался - при том, что нанимаемые продавцы из харьковчан, не считая положенной им комиссии с продаж, за один лишь выход на рабочее место получали среднедневную для того времени зарплату.
  Все это наводило на мысль, кого-то, может быть, удручающую, но Насте показавшую впереди просвет хоть какой-то: если суждено ей карабкаться по жизненному склону, не пренебрегая профессией для женщин древнейшей, то лучше уж делать э т о профессионально и там, где заплатят больше. Не нужно быть ни великим географом, ни экономистом, чтобы обозначить на карте места повышенной концентрации финансовых потоков. Из доступных уроженке райцентра в Харьковской области, имеющей на руках лишь внутренний паспорт, на слуху и на виду два оптимальных варианта: Москва и Киев, и первый из мегаполисов, хоть географически чуть дальше, но в денежном плане жирнее. Оставалось дождаться своего восемнадцатого дня рождения: вербовщики не то, чтоб высокоморальны - под заказ платежеспособному клиенту доставят и малолетку - но там за вовлечение совсем другой пункт статьи УК - значит, нужны другого уровня связи и других сумм взятки в случае 'палева' - так что для массового рекрутирования предпочтительней совершеннолетние девицы.
  'Требуются девушки для работы в танцевальных клубах Москвы и Московской области, опыт не обязателен, навыки приветствуются!' - лишь круглая дура может поверить, что по такому объявлению набирают юных особ для танцевания. Хотя в составе группы нашлась одна такая наивная - ее прыщеватый парень пришел на Южный вокзал провожать собственную невесту, надеявшуюся подзаработать на их свадьбу - после этот же придурок приезжал за своей суженой в белокаменную. Никто контингент против воли к контактам, разумеется, не принуждает, но в какие долги влезла мечтавшая о пышной свадьбе пара - про то известно лишь богу, да, быть может, Зубатке. Прозвище бригадирше напрашивалось само, лишь та открывала рот - 'брехухи' шире зубов, ей бы в мультфильмы главной героиней! В то же время, лучшей для определенного сорта девиц мамки не сыскать: случись девушкам быть взятыми на солдатскую службу, из старшой вышел бы замечательный сержант. Не со зла, а по природной общительности, подгоняла непосредственная начальница работниц, недостаточно эффективно, по ее мнению, привлекающих к себе внимание клиентов традиционным кличем: 'Ну, живее шавольтесь, что вы - писюнов испугались? С вашим потенциалом интеллекта - это единственный шанс, пока не отъехали в свой Жопозасранск то же самое бесплатно делать!' Многие из коллег роптали (разумеется, за глаза), на нетактичное, неуважительное с собой обращение, но Настя здесь была полностью на стороне начальства: цена проститутке - ровно такая, какую платит клиент, за вычетом процента всем руководящим и крышующим органам, последний от самой труженицы интимного фронта тоже не зависит. Так что, какие бы ни размещались в черепной коробке мозги - голова шлюхой должна использоваться вовсе не для философствований, а лишь для минета и немного - для обустройства быта. В этом плане Зубатка проявляла полный либерализм, предлагая подопечным на выбор проживать либо в съемной квартире (койко-место 200 долларов в месяц), либо в месте, именуемом внутри коллектива 'общагой' за 100. Настя интуитивно выбрала последнее не только по причине природного скопидомства: по хатам, разумеется, рейдов прикормленная милиция не проводила, но вот бдительные коренные москвичи порой стучали - причем совершенно бесплатно - стражам порядка - а поскольку безопасность Зубатка гарантировала лишь в самой квартире, а каждый день с работы - на работу, да еще за продуктами идти нужно - нередки были случаи, когда кого-то из девок отлавливали и вышибали немало. 'Общага' же состояла из нескольких вагончиков и граничила с вещевым рынком, либо являлась частью его - в это девчонки не вникали, главное, по выходе из места проживания можно было сразу смешаться с толпой продавцов и грузчиков (многие из них проживали там же: рынок, согласно графика, работал круглосуточно, так что полностью очистить его территорию от разнообразного люда не представлялось возможным никогда).
  Настя и позже не разочаровалась в своем выборе - она уже тогда начала подмечать, что в минуту принятия краеугольного, или просто важного решения всегда делала верный выбор - в определенных кругах это называют фартом. Единственное, что раздражало привычную к чистоте девушку - отсутствие в вагончике условий для соблюдения правил личной гигиены. Первое, что сделала новая в помещении жилица - повесила снаружи перевернутый со срезанным дном шестилитровый пластиковый баллон, обустроив, по рецепту народных очумельцев, место для мытья рук. Как мыли руки соседки до ее заселения - девушка не представляла - вполне возможно, вообще не мыли. А ведь для оказывающих интимные услуги соблюдение правил гигиены (по искреннему Настиному убеждению) - непременное условие поддержания работоспособности - как для штукатура обязательная по окончанию работы помывка шпателя, мастерка, правила... С первых денег, даже не предлагая никому консорциума, купила Настя на электрорядах того же вещевого рынка пластиковый с электротеном внутри полуведерный рукомойник, сразу соседками поименованный 'подмывальней'. Пользовались отгороженным шторками устройством все, но стоявшее под раковиной ведро частенько заполнялось до самых краев - Настя спустя несколько дней даже перестала напоминать о необходимости выносить за собой - почти все время носила на слив сама. За излишнюю, по мнению соседок, любовь к чистоте, новую жилицу окрестили Досей, на работе клиентам представлялась также чужим - поэкзотичнее - именем.
  Следующим шагом к обустройству быта в месте своего временного (но не краткосрочного) пребывания была попытка уговорить соседок вести совместное в плане питания хозяйство - это, по мнению девушки, сильно уменьшило бы затраты. То расхожее мнение, что Москва - один из самых дорогих городов мира, верно лишь для тех, кто ищет применения сильно отягощающим карман явно лишним денежным средствам. Тем же, кто поставил своей целью на питании экономить, в столице найдется недорогая, но относительно качественная провизия. Однако, необходимы некоторые вложения - в частности, покупка холодильника -хоть Настя и имела нужную сумму, но здесь ее уже 'заело', и соглашалась она лишь на складчину. Это предложение почему-то принято было в штыки практически всеми жилицами - в крайнем случае говорилось, что нужно насесть на Зубатку, чтобы та обеспечила жилье необходимой бытовой техникой. Настя искренне удивлялась - ведь наличные у всех бывали, сумма складчины не превышала 'сменный' заработок каждой даже в самый неудачный вечер! Но соседки упорно продолжали потреблять то, что называли 'вкусняшками', а также купленные неподалеку шаурму, чебуреки, прочие фастфуды - Настя не удивилась бы, узнай, что кто-то из жилиц заказывает пиццу. Редко соображали на всех кастрюлю какого-нибудь первого, Настя же, уставшая в детстве от мивины, да еще наслушавшись о вреде продукта, потребляла в основном не требующие варки овсяные, гречневые и прочие хлопья, а из белковой пищи - чаще всего тушенку, иногда рыбные консервы - банка съедалась в один присест - хранить рыбу без холодильника неприятно - выходило питание по деньгам не дороже, чем в Харькове. Использованный чайный пакетик каждый раз служил одноразовой мочалочкой для помывки миски - прочие обитательницы бокса тарелки мыли почему-то лишь перед едой и то не каждый раз.
  Жизнь внутри однополого коллектива - не важно, мужского или женского - всегда несет отголоски нравов бурсы: варево из разносильных (в личностном аспекте) индивидов и выстраивание подобия иерархической лестницы делает совместное проживание более насыщенным. Правда, здесь Зубатка либерализма не допускала, хоть и квартировала отдельно от подвластного ей контингента - обо всех конфликтах узнавала не позднее, чем на следующий день - это наводило на мысль, что 'стучат' многие. Но и в этом Настя не просто понимала - одобряла действия начальницы - пусти все на самотек - может и до поножовщины дойти. Особо агрессивных девиц выселяла Зубатка без жалости, работы, правда, не лишая, но предлагая место постоя в Москве искать самостоятельно. Правда, на Настиной памяти громких споров не было - можно даже назвать атмосферу в коллективе условно добродушной. Поскольку телеприемник так же, как и холодильник, требовал для своей покупки складчины, первые месяцы приходилось вместо дикторов слушать рассказы соседок о своих нелегких судьбах. В первый же вечер очень общительная склонная к полноте Таня-Пышка насела Насте на уши, несколько раз повторив жалостливую историю своей, как она говорила, 'счастливой, но невезучей' любви: она уже должна была выйти замуж, как мама ее жениха попала в автокатастрофу и слегла парализованная. Любящий сын остался при матери сиделкой, заявив, что не хочет ломать жизнь молодой девушке. Но любовь последней была так сильна, что она дала клятву насобирать денег на операцию будущей свекрови любым способом, а, если после любимый, узнав, каким именно, не захочет ее видеть - она, Таня, все поймет и сама уйдет с дороги - ее, мол, интересует лишь здоровье нечужой ей теперь женщины и счастье милого. Видно, все соседки по нарам уже историю эту прослушали не раз, ибо на Настю смотрели с легким сочувствием - а новая слушательница, внимательно всматриваясь в лицо рассказчицы, не решаясь прерывать находившуюся явно в пограничном (не определить с какой стороны) состоянии - до приезда из краткосрочного 'отпуска' в родной ПГТ в Луганской области Таниной землячки и одноклассницы. Галя (на работе Амалия) сентиментальностью, равно и деликатностью, не отличалась и со старта рассказала Насте то, что прочие давно знали - что парень этот сам девку в работу сплавил, да и не одну, а мамаша его действительно серьезно больна, поскольку цирроз у сорокапятилетней старушки перешел в рак печени, что не мешает ей лечиться каждодневно собственного приготовления самогоном - а еще трепались (правда, бездоказательно) что все отправленные на панель девки объекту воздыханий ни к чему, потому что с мамашей своей он не только киряет. Но влюбленная, зная, что доминирующей в отношениях подруге перечить не стоит, все же продолжала смотреть куда-то сквозь любого собеседника, вероятно, ощущая присутствие возлюбленного ею, невзирая на все клеветнические наветы - то есть оставаясь при своем мнении. Сама Галка в отношениях со всеми ставила себя жестко и пререканий не терпела - но в моменты искренности жаловалась, что на нервах из-за болезненных месячных - Настя же сразу определила, что, проходи женский цикл без боли, нашла бы девица другое оправдание своей психованности.
  Волчонком поначалу посматривала на новую соседку юная цыганка Рада - так ее все называли, полного имени, равно и гражданства, никто не знал. При близком знакомстве оказалось, что пустословие свойственно и ромам, обе девушки спали на верхних нарах голова к голове - Рада, без всякого желания слушательницы еженощно выдавала целую лекцию на тему 'как обувать лохов на улицах под видом гадания'. Оказывается, самое главное в процедуре - выбор объекта, а для этого необходимо пристально вглядеться в глаза прохожему. Сила личности работающей с клиентом гадалки должна превосходить аналогичный показатель лоха в разы - при малейшей вероятности неповиновения кандидатура отбрасывается - опытная гадалка должна потенциальных неподконтрольных отличать сразу. По словам не состоявшейся вещуньи, гипнозом пользуются редко и лишь в крайних случаях - как гопники пистолетом - в идеале клиент обязан расставаться с наличными и имуществом без специальных мер воздействия. Определив на улице слабака, дальше стоит лишь одна задача - его разговорить, вернее, зацепить разговором - и тогда он полностью во власти руководительницы. Тем не много, они универсальны: в основном любовь, деньги, тщеславие - какая-то из них да затронет душонку окучиваемого. Первые часы разговора Настя не могла понять, почему профессорша мошеннических наук, вместо чтобы стричь пачками лохов, даже не доходя до койки, раздвигает под ними ноги за фактические копейки - версии о том, что это приказ барона, каковой рядовым цыганкам надлежит выполнять беспрекословно, Настя не больно доверяла - будь ты хоть цыганским герцогом, наличка в большем количестве никогда не помешает. Но, лишь раз пронаблюдав способ общения молодой цыганки с клиентом на точке, девушка поняла причину профнепригодности последней в сфере гадания, а также сделала для себя основополагающий на будущее вывод. Гадалка-неудачница даже на панели слишком пристально всматривалась клиенту в глаза - это порождает жалость к обрабатываемому объекту, восприятие его как человека - хотя на самом деле - с точки зрения шлюхи - клиент - всего лишь материал, кусок мяса с отростком в том месте, где у противной стороны дырка. Физиологически обусловленный процесс и точный меркантильный расчет - вот суть работы девки - Настя положила себе прямо в глаза клиентам никогда не смотреть. А уж развод лоха на бабки - процесс, разумеется, сродни оплаченному соитию: тот, кто имеет деньги, но не знает, как их употребить, нуждается в квалифицированных в столь пикантном деле помощниках - но здесь работа ювелирнее и тоньше, поскольку реальная услуга неосязаема, а такса за нее существенно большая. Юная цыганка клиентов жалела - вот почему теоретическая подкованность сразу теряла всякий смысл.
  Самой, пожалуй, опытной в житейском плане была россиянка из Белгородской области. Светлане было 24, что делало ее в глазах соседок чуть не старухой. Ее прозвали Докторшей, хотя по должности, занимаемой прежде, 'на гражданке' была она рангом ниже: девушка, закончившая школу с серебряной медалью, пять раз пробовала поступать в медицинский институт, успела за это время закончить медучилище и работала какой-то срок медсестрой на скорой. Уже с первых дней Настя поняла, почему их Докторица изгнана с легального медицинского поприща и для чего нужны ей деньги в больших, чем всем, количествах: в аптеках даже без рецептов продаются такие препараты, которые и самостоятельно, но больше при смешивании друг с другом дают эффект для организма непредсказуемый - он может быть различен, те симптомы, что наблюдала Настя заключались в жизнерадостности потребительницы и временном, но очень сильном повышении активности. Сама Докторша на этих препаратах сидела довольно крепко, а еще по доброте душевной предлагала всем своим подругам - к удивлению Насти, соглашались все, потому что, согласно версии сведущей в медицине коллежанки, препараты эти еще сводят на нет 'женскую брезгливость'. Светкины рассказы слушали, раскрыв рты, все обитательницы вагончика, она девушкам казалась очень умной, поскольку действительно имела хорошо подвешенный язык, но главное - подспудно нашептывала то, что многие труженицы интимной нивы услышать хотели. Ее теория основывалась на знании не только истории и осведомленности в физиологии, но еще зиждилась на постулатах генетики. Так, по Докторше, от митохондриальной Евы все женщины получили в цепочке ДНК два генетически обусловленных сексотипа: доминантный - женщины-жены, и рецессивный - женщины-проститутки. Для первой моногамия на всю жизнь - незыблемый признак, вторая может спариваться с любыми самцами как за материальное вознаграждение, так и ради удовольствия. После сотни тысяч лет признаки расщеплялись по Менделю, мутировали, наследовались в связке с другими хромосомами, но число моногамных самок в человеческой популяции всегда было в разы, а то и на порядки большим. Вот поэтому-то женщины-проститутки во все времена пользовались успехом у самцов того же вида, унаследовавших от молекулярно-биологического Адама склонность к полигамии при любом наборе хромосом. Именно геномом каждой из девиц обусловлено пребывание последней среди жриц любви, но следовые реакции дают себя знать, поэтому, порой, девушка может испытать отвращение к случайному партнеру - именно это свойство женского организма называла недоучившаяся врачиха 'брезгливостью', уверяя, что у нее эта самая брезгливость срабатывает на подсознательном уровне, а препараты защитную реакцию женского организма нивелируют. Так и каждая девчонка, проглатывая таблетку, накручивала себя на мысль о причастности (хотя бы косвенной) к подотряду не проституток, но жен. 'А вот Дося совсем не брезгливая, ей это дело походу даже нравится!', - с подколкой приговаривала старшая товарка на ту из соседок по вагончику, которая ни разу советом употребить смягчающего действия вещество не воспользовалась. Насте, разумеется, не нравилось то, чем она занимается: хотя физиологической реакции организма не было никакой - осознание своего пребывания в самом низу пирамиды социальной не могло не угнетать. Правда, понимала также девушка, что здесь зарабатывает много больше, чем при любых раскладах могла бы в родном городке и даже в Харькове, установила для себя, что именно здесь может собрать достаточно для подстраховки на будущее, то есть молотить вовсю, чтобы никогда больше на этот уровень не возвращаться. В тот посыл, что физиология может стать на пути получестной девушки к зарабатыванию денег традиционным способом Настя, как ни странно, верила, хотя читка с генетической подоплекой ее не убеждала. Еще работая дворником в родном Краснооктябрьске, обнаружила она аккуратно связанную стопку журналов 'Новый мир' конца восьмидесятых - что-то помешало сдать их сразу в макулатуру, толстяки помещены были в подсобку - а после девушка, всегда любившая читать хоть что-нибудь, и тогда уже не спешившая возвращаться каждый день пораньше в прикухонную свою каморку, перечитала много оттуда как художественных произведений, так и мемуаров и публицистики, среди прочего сильно запало ей в душу описание депортации чеченцев, точнее чеченских женщин. Вохра советская (как, впрочем, и любая другая) традиционно женщин от детей не отделяла. Но, по духу воспитания уже самих туземок, нельзя было женщине справлять нужду в том помещении, где находится мужчина, и по их же заведенным порядкам, мужчиной считался даже девяностолетний старик или шестилетний мальчик. В результате тюремные врачи зафиксировали много смертей молодых женщин и девушек от разрыва мочевого пузыря. Настя была убеждена, что превалирование психологии над физиологией в мочеполовой системе женщины не врожденное, а обретенное. Для себя радовалась уже тому, что воспитание не сделало ее профнепригодной. В то же время, при всех жалостливых стенаниях подруг и нареканиях на жизненную несправедливость, закралось в Настину голову подозрение, что коллежанкам именно такая жизнь по душе. Действительно, стоит себя подержать даже не в черном теле - лишь воздержаться от излишеств - можно в считанные месяцы подсобрать сумму, за какую нужно по месту жительства (не важно, в Украине, или в глубинке России) зарабатывать несколько лет - а у товарок много уходит на вкусняшки, запиваемые слабо- иногда сильно-алкогольными напитками, от последних похмелье лечилось также дорогими зорексами, но пиво или бренди-колы все равно на похмелье покупались, еще были среди шлюх эстетки, любившие заглянуть в бар - а там, как известно, напиться раз в десять дороже, чем паленой водкой, сигареты курящими покупались уровнем не ниже 'More', хотя, когда деньги заканчивались, могла та же экстравагантница курить и 'Донской табак'. Очень дорогие амфетамины позволяли сутками не спать (на точке режим сна у работниц сдвинут, и ночь для желающих отоспаться начинается под утро), и Настя весь день, ворочаясь слышала успевшие осточертеть рассказки каждой из соседок о собственных несчастьях, припоминая, что такого уровня стенания слышала и от мамашиных собутыльников - это утверждало девушку в мысли, что медицинская химия, разумеется, помогает человеку поддерживать условно бодрствующее состояние, но интеллект сажает сильно. На счастье, никто в жизненную историю державшейся особняком коллеги сильно не влезал, но Настя - на всякий случай, когда не могла заснуть, лежа на своих нарах, придумывала себе жизненную легенду - и она отличалась от реальности в лучшую сторону, как если бы Марс в свое время неожиданно поменял цвет. Перед ее закрывающимися глазами вставало детство безоблачное и радостное, где живая непьющая мама, молодой не стыдящийся ее отец, старший брат, способный ее не только научить чему-то, но и защитить, если понадобится - но главное - она среди них не была лишней. Откровенный разговор о своей семье не входил в ее планы: быть может, мать ее и не была порядочной женщиной, равно как и отец - достойным уважения человеком, но не московским дешевым вафлисткам об этом судить. Вопрос для легенды, зачем ей понадобилось в Москву на заработки решился сам собой, когда узнала Настя о благоговейном трепете Зубатки перед высшим образованием: пусть будет так, поехала девушка зарабатывать себе на ВУЗ.
  Еще один технический вопрос требовал решения: большие суммы наличных не стоило держать при себе. Разумеется, крысятничать в вагоне никто бы не стал, но товарки всякий раз норовили у Насти деньги одолжить, а возвращать не больно спешили - и опять мысли уносили девушку в однокомнатную квартиру к любителям не выплачивать долги. Но здесь помогла взаимоинтеграция банковских сфер некогда братских государств. Правда пришлось съездить в Харьков (все равно раз в три месяца пересекать границу приходилось) открыть в украинском банке долларовый счет - на него и высылала заробитчанка покупаемые в обменниках зеленые. Заодно в тот приезд была ею арендована - без всяких знакомств, просто по объявлению в 'Премьере', комната в общаге гостиничного типа - пришлось оплачивать место, где она фактически не проживала - но чутье ей подсказывало, что это все равно дешевле, чем приезжать на побывку к любой родне - те деньги носами чуют как мухи дерьмо, и непременно вытянуть копейку с блудной родственницы попробуют - это Настя даже не предчувствовала - твердо знала.
  Однажды подошедшая Зубатка предложила 'поработать' не на точке, а на выездах, сразу предупредив, что многие уже отказались, и к Насте никаких претензий не будет, если скажет четкое 'нет'. Следует отметить, что повествуется о начале буйного расцвета экономики государства Российского, когда стартовала обильная застройка не одной белокаменной, но и Подмосковья. Строились уже не только дачи, но целые коттеджные поселки. Черновой контингент для строительства обитал в основном там же, в стройгородках. Коллективы были чисто мужские, без женского пола скучающие. В то же время тучные годы тучны для всех, даже для гастарбайтеров, кто по всем показателям москвичам и желанным гостям столицы не ровня. Девушек, туда на работу выезжавших, некоторые из уважавших себя коллег пренебрежительно называли таджикскими подстилками, но Настя расизмом и нацизмом никогда не страдала, а еще увлекло ее то, что была возможность набить бабок 'не ценой, но числом': на точке можно и всю смену зря протоптаться, на трассе стремновато - никогда не знаешь наперед, куда могут завезти. А в поселок если уж везут - на конкретную работу, да еще одна немаловажная для самой девушки деталь: там вопрос 'с резиной или без' на уровне 'проститутка - клиент' вообще не стоял, в то же время на точке варианты были. Под это у жадных до денег противниц безопасного секса даже своя теория родилась: что никакого СПИДа вовсе нет, это легенда, выдуманная кучкой богатых контрацептов-миллиардеров, чтобы активнее продавать свои резиновые подобия и зарабатывать на бедных девушках новые и новые миллиарды. Здесь Настя с разделявшими с ней жилье не спорила - просто пользовалась и все. Если уж она оставила попытки научать сожительниц мытью рук после сортира - существуют на свете обоих полов индивиды, искренне убежденные, что именно их говно обладает целебными свойствами как минимум меда горных пчел, и попытки принуждения к гигиеническим процедурам воспринимающие как ущемление прав собственной личности - а ведь совместно проживающие берутся и за один нож, и за один черпак, и за одну ручку чайника - так что, случись предсказуемому - дрыстать и выводить глистов придется хором всем бунгалом - и это самые безопасно-детские из 'болезней грязных рук'. А уж болезни венерические - это личная забота каждой, квартирующие совместно их подцепить друг от дружки точно не смогут.
  Перед отъездом на промежуточную родину, услышала девушка от бригадирши напутствие, которое, принимая во внимание далеко не ангельский характер Зубатки, можно считать добродушным.
  - Смотри, там в своем институте бомжа не подцепи! - добродушно напутствовала отъезжающую наставница, и это было искреннее пожелание. Дело в том, что всех мужчин Зубатка строже Линнея классифицировала на подвиды и группы от бомжа и лоха до магната и олигарха - в зависимости от уровня достатка как нынешнего, так и в перспективе. Превалировала, разумеется, одежда, но по нынешним временам дешевые фраера тоже могут модно прикинуться - так что теперь, по словам бригадирши, необходимо учитывать стоимостные характеристики средства мобильной связи, но лучше всего характеризует особь мужского пола, разумеется, марка автомобиля. Даже взятое в кредит транспортное средство подчеркивает тот уровень, к которому субъект стремится.
  По приезде в почти уже родной украинский город Настя поначалу хотела лишь отдохнуть до лета, после где-нибудь в августе подрулить к покровительнице с известием, что не прошла экзаменов. Несколько дней, приодевшись на Барабашке, стараясь обминать ряды, где могла встретить знакомых, шаталась без дела по центру - через неделю осознала, что полгода безделья не выдержит, зашла ради интереса в один, после другой, третий ВУЗы - оказалось, подготовительные курсы стоят совсем мало - навар с трех-четырех клиентов - и, чтобы убить время записалась туда, где подешевле.
  Занятия проходили вечерами в аудиториях, и уже с первых академчасов поняла девушка, что повторение для нее лишнее: по крайней мере по физике, химии, математике она помнила школьную программу, как будто и не прошло нескольких лет. Тогда решила Настя проходить - лишь для своего удовольствия - материалы первых курсов, изучаемых почти на всех естественных факультетах наук. То было время процветания интернет-кафе, когда с ночными скидками можно было за пару гривен в час бороздить всемирную сеть. Менять график сна было девушке не привыкать - с полуночи до восьми утра завела она себе за правило заниматься в заведении почти возле ее подъезда. Оказалось, курс, рассчитанный на полгода, можно пройти дней за десять, если заниматься лишь этим предметом дополнительно еще днем - главное было - не отвлекаться на те глупые ненужности, которыми рябит Интернет с самого своего создания, а сконцентрироваться на том, чему хочешь научиться. На занятия ходить она также не переставала - там видела она тот круг, в котором самой ей хотелось бы обращаться - но вовсе не ради обретения статуса. В аналитически мыслящую голову закралась гнетущая мысль о том, что не было у девушки из райцентра никогда близких друзей - во всех смыслах термина. Обладая опытом общения с женским полом, никогда не имела Настя подруги: ни ослепительно красивой, в чьих лучах можно было купаться, ни страшной или толстой, на чьем фоне могла бы блистать, ни мудрой или просто по жизни умной, к кому легко обратиться за советом, ни тупой и недалекой - для кого сама могла бы стать поводырем, ни тем более равной себе, задушевной, с кем можно было бы общаться, не опасаясь, что обо всех твоих тайнах назавтра будет знать вся округа. А на подкурсах такая собеседница, казалось, появилась - по крайней мере, разговор всегда поддерживала и Настину легенду доверчиво выслушивала. Также, при огромном сексуальном опыте, отсутствие на каком бы то ни было этапе жизни того, кого можно назвать парнем - это не то, чтобы угнетало, просто не попробовать в юности как-то глуповато. Судьба и здесь была к девушке благосклонна: постоянный игрок в стрелялки годами чуть моложе нее каждую ночь приходил в кафе и нарочно занимал место напротив ею захваченного компа. Форсировать события было Настиной инициативой - иначе все могло застопориться на этапе мимолетного флирта. Наличие места для интимных отношений также дало позитив. Правда, опыт вряд ли можно назвать удачным: никакого ожидаемого романтизма, все отличие от секса с клиентами - отсутствие материальной выгоды, да еще, похоже, достался ей совсем неопытный, но корчивший из себя виртуоза партнер - так что во время действа - все сорок секунд - Настя лишь сдерживала себя от смеха, а после, вспоминая засаленные завивающиеся локоны партнера, долго задавалась вопросом: зачем мужчине носить длинноволосую прическу, если при этом не мыть голову? Самым для Насти тягостным последствием романа могло стать его продолжение, но парень, к счастью, к верности не был предрасположен - уже на следующую ночь девушка его в привычной обстановке не встретила - верно, нарисовав быть может даже первую звезду на фюзеляже, пошел искать других приключений. В то же время, объектом пытливости подруги были именно межполовые отношения, причем больно уж издали девица заходила, вздыхая, что кто-то там слишком брутальное ее за жопу ущипнул, а кто-то не ущипнул, когда очень хотелось - а Настя, глядя на собеседницу, уже представляла, что через год будет выслушивать об ее удачном либо неудачном сексуальном опыте, потом будут колебания насчет замужества - в общем, иметь подругу оказалось прескучнейшим занятием. Все это время провинциалка не переставала щелкать по методичкам новые материалы - и к июню, сдав выпускные на подкурсах (они же - вступительные в ВУЗ) экзамены на отлично, то есть получив право обучаться на бюджете - по крайней мере, на специальностях менее престижных, но более наукоемких, задумалась потенциальная абитуриентка над практическим смыслом своего дальнейшего продвижения в науку. Ездить зарабатывать привычным ей способом и одновременно учиться не очень хотелось - хотя вряд ли кто-нибудь из однокурсников стал бы выведывать, на какие средства живет студентка - а хоть бы и узнал - ей по большому счету плевать. В общем, искала Настя повода себя отговорить от явно, по ее мнению, не умного решения сдавать документы в ВУЗ. И как раз в этот момент дало себя знать то, что мистики называют рукой судьбы.
  Как ни хотелось Насте отгородиться от всех прежних знакомых (таких, кстати, было немного), тетке она номер своего мобильного все же дала - женщина не горела желанием общаться с племянницей, даже не звонила. Но как-то обозначился на Настином телефоне определенный устройством номер незнакомый, а из трубки услышала она голос брата, просившего (именно просившего), чтобы Настя нашла возможность встретиться с его женой. Невестка старого не вспоминала, также не интересовалась, где и каким образом вела трудовую деятельность свояченица, была до крайности взволнована и объяснила, почему для разговора прибыла именно она. Семью постигло страшное несчастье: обнаружилась у мачехи женская болезнь, требовавшая скорейшего хирургического вмешательства - а у Насти - со слов ее тетки - должны оставаться какие-то средства - в общем, то, чего девушка не то чтобы опасалась - к чему была давно готова и из-за чего не хотела перед родичами светиться. Отказывать в просьбе не стала, сама не пытаясь себе объяснить почему - всего скорее, подсознательно искала она повода вновь отправиться на заработки. К тому же тысяча долларов никаких материальных проблем кардинально не решала, тяготиться же всю оставшуюся жизнь мыслью, что могла бы спасти человека, да жаба задавила, ей не хотелось.
   Московский телефон Зубатки очень прост для запоминания: пять цифр кряду по убывающей, оставшиеся две - год Настиного рождения. Бригадирша приезду беспроблемной работницы обрадовалась, хоть и старалась этого не показывать. У сутенерши был дар определять, когда ей врут. С Зубаткой можно было не говорить о важных для себя делах - дама никогда личную информацию о девушках не старалась выудить, хотя, бесспорно, могла бы. Но если какая пыталась приврать, чтобы вызвать к себе жалость - эффект был почти всегда обратным. Теперь же, лишь увидав старую подопечную, начальница сходу спросила: кто заболел и чем. После сказала, что помнит, как девушка пошла когда-то ей навстречу, заслужив тем самым и к себе отношение человеческое. Новое место работы не могло не вдохновлять: отдельный кабинет возле станции метро - обслуживать уже выбравших по фотографии клиентов, то есть заработок гарантированный, не маячить на точке. Настю же порадовало гораздо сильнее то, что в самой комнатушке, где размещался один лишь топчан, за импровизированной дверцей было подобий душа с теплой водой. Как бы анекдотически это не звучало, девушка, по окончании работы и до смены успевала порой и простирнуть кое-что из белья - его приходилось в сыром виде нести в сумке на место квартирования. В вагоне из прежних остались лишь неразлучные луганчанки. Таня поправилась еще больше - теперь заработков у нее почти не было - жирдяйки идут лишь на большого любителя. Рассеивающийся взгляд никуда не делся, но прибавилась еще болезнь старых дев - котолюбие. Кошка в вагончике действительно была необходима - отпугивать крыс, которых между металлическими модулями шныряло немало. Вообще, если отбросить предрассудки, можно констатировать, что романтичнее самого низкого ранга шлю трудно сыскать особ женского пола.
  Пухленькая соседка все пушисто-мурлыкающее несла в вагончик и поименовывала. Результатом недавнего окота было наличие трех котят, все они питались, чем девчонки кормили - теперь для разговора с любым встречным тема у Пышки была одна, хотя, вглядевшись пристально в глаза, поняла Настя, что мысли собеседницы были все равно не здесь. Рыжий котенок был изначально неблагополучным, тянул лапку и, казалось, напрочь лишен обоняния: даже рыбные, молочные и мясные продукты носом не чуял, хотя, мордочкой нащупав, уписывал наравне с собратьями. До зрелости не дотянул Рыжик также из-за рассеянности и несобранности, провтыкав совершавших обход территории двух килешованно-дворовых ротвейлеров: один из рыночных стражей просто ударом челюсти перебил котенку хребет. Котенок серый сказался мышеловом - почти каждый день тягал перед вагончиком новый трупик грызуна. Таня уверяла, что это кошка, которую окрестила Сильвой, и не уставала всем ее расхваливать - громче, чем иные мамаши своих чад. Правда, Настя, наблюдательная от природы, заметила, что Сильва вовсе не охотница, а лишь любительница пускать пыль в глаза. Просиживая на привагонной самодельной скамеечке долгие вечерние часы, развлечением почла девушка следить за котятами и очень быстро определила, что умеет поймать и придушить мышонка котенок черный - его за белые тапочки и горжетку окрестила Таня Геркулесом - а сестра его уже тянет добычу на глаза людям и играет с ней, шестым чувством предвкушая похвалу себе.
  Настя от любительниц котов и кошек требовать ничего не могла, но сразу объявила, что если увидит какое животное у себя на койке - запустит без всякой жалости за забор. Другие соседки, напротив, тискали кошечек, - особенно Сильву, целовали в мордочку, клали на ночь возле себя чуть не на подушку. Насте все это было дико, поскольку знала она наверное, что место кошке, если и в вагоне, то уж точно не в постели.
  Галка искренне верила, что Зубатка ей поручит выполнять часть своих полномочий на родной уже точке - какие-то намеки недавно делались, но вопрос не двигался скоро - быть может, потому девушка все чаще срывалась на тех соседках, кто был явно ее слабее, а также на котах, которых порой ласкала слишком рьяно, но после могла просто так отлупить даже палкой. Объяснением все также служил проходивший не гладко цикл, но Настя подметила, что товарка слишком уж часто запивает какие-то таблетки газировкой из пол-литровых пластиковых бутылочек и пивом из банок. К этому времени в вагоне был и холодильник - Настя первым делом, лишь бросив на свои нары сумку, спросила, кто оплатил агрегат, и кому она должна заплатить свою долю. Ее приглашали питаться колхозом, но девушка сходу сообразила, что при такой чистоплотности подруг, а также страстью к ночным после работы посиделкам придется основную работу, связанную с приготовлением пищи, выполнять ей. Был в месте проживания телеприемник, расположенный в полуметре от Настиной головы и выключаемый лишь когда в вагоне никого не оставалось. Прибор этот скорее раздражал девушку, чем скрашивал ее досуг, притом, что под утро выключать агрегат, когда все уже спали, приходилось именно ей. Настя при первой возможности старалась включить канал развлекательный, но почти всегда, опираясь на постулаты демократического централизма, во время традиционное для новостей, спешили соседки переключить ящик и жадно внимали дикторам. Это была середина первого десятилетия нового века, когда бурная политическая жизнь на окраинах бывшей империи сильно будоражила души как самих туземцев, так и чувствовавших ответственность за прирученные ранее этносы старших братьев. Девушка из украинской глубинки была слишком молода, чтобы интересоваться такого рода глупостями, как политика. Но одно Настю коробило во время прослушивания комментариев на животрепещущую тему, манивших к голубому экрану ее коллег. Тогда еще не было за положенное считать украинцев фашистами, а их правительство - кровавой жидобандеровской хунтой, желчью и слюной с телекартинки брызгали далеко не все комментаторы, но все без исключения уже тогда преподносили происходящее за полупрозрачной границей как некую легенду, очень топорно слепленную, но в которую всем надлежит верить - должно быть именно в таком ключе комментаторы времен холодной войны описывали загнивающий Запад. Девушка, даже без жизненного опыта, всерьез заэкранную клоунаду не воспринимала - ну положено кому-то гавкать на что-то за большие деньги - пусть бы себе тешился. Однако Настю удивляло и порой пугало то, что окружающие ее люди - в жизни не глупые - в услышанное из ящика и в нем же увиденное верили безоговорочно, даже если не далее, как вчера видели дома совершенно обратную картину. Особа, сама к сочинению сказки для охлоса способная, стало быть, умевшая отделить словесную шелуху от сути, слышала сквозь политкорректное и не очень тявканье осевую мысль: 'Хохлы неполноценны тем, что есть среди них особи, собственной неполноценности не осознающие, потому строящие из себя полноценных'.Больше всего в высшую полноценность телевещателей верили, как ни странно, Настины соотечественницы, искренне убежденные, что главная их проблема - отсутствие гражданства страны временного пребывания. В то же время россиянки (такие же шлюхи, но с другого цвета паспортами) после каждой мозговой накачки не только ощущали за свою родину гордость, но еще не уставали давать поучительные советы меньшим сестрицам, которые, в свою очередь, виновато отнекивались от собственной страны, уверяя, что не имеют отношения к подлым планам выхода из братского союза. Настя, выслушав одобрительные в адрес экрана высказывания, успокаивала себя мыслью, что влияние ящика на мозговую деятельность ее соседок обусловлено лишь тем, что рядом с ней - женское отребье, мрази, которых дрючат за деньги, и кому головной мозг в принципе ни к чему - поэтому так легко ведомый контингент радуется хорошо подвешенному языку поводыря. А еще подумала, что, быть может, ничего плохого нет в той идее, которую, чтобы возненавидеть, достаточно доводов объективно слабых и на полных дебилов рассчитанных. А может, выстреливали эти мысли у нее просто со злости - ведь бубнящий под самым ухом и мешающий заснуть телеприемник - сильно раздражающий фактор.
  Несмотря на дрязги политические, соитие братских народов продолжалось, и полным ходом шла у Насти работа. А еще сделала девушка вывод, что пересылать домой выгоднее на тот момент рубли - поскольку, как уже подчеркивалось, был это самый пик ревальвационного (и в России и в Украине ) восьмилетия, и, пока деревянные хранились на ее харьковском счету, их эквивалент в долларах очень медленно, но увеличивался. С такими темпами можно было накружить немало - Настя уже, возгордившись собой, начала было планировать дальнейшую жизнь исходя из таких своих заработков в ближайшие года три. В планы девушки входила покупка собственного жилья в Харькове - не больше изолированной однушки, но можно и гостинку, лишь бы с удобствами собственными, также подсчитала, что на всю оставшуюся жизнь - чтобы даже не работать, если будут сложные времена, хватит ей, при наличии жилья, двадцати тысяч долларов, из которых, как и рекомендуют специалисты, по шесть с половиной в эквиваленте она положит на депозиты в евро, долларе и гривне - чтобы подстраховаться от курсовых в любую сторону колебаний. Были то сладкодушные мечты безмозглой идиотки, и прервались они грубым административным вмешательством.
  Зубатка, недавно купившая Короллу и права, теперь подъезжала на опекаемые объекты сама - по всему бизнес шел успешно и брюхат был расширением. Однажды заданный Насте вопрос не привлек тогда ее внимания, а зря - хоть и казался невинным. Вопрошала бригадирша об одном - не планирует ли Настя также купить себе тачку - но честная до наивности девушка совершенно искренне сказала, что купит авто лишь тогда, и ту марку, какой цена будет не больше ее прогнозируемой зарплаты за полгода - с условием, что и дальше доходы не уменьшатся и в этом будет твердая ее убежденность. Этим ответом Настя сама положила конец безоблачному своему в сопредельной столице существованию. Уже через день попросила Зубатка девушку по окончании работы присесть в ее Тойоту, и услыхала Настя такое:
  - Я тебе не зря прибарахлиться дала - думаю, ты уже благотворительность собственную отбила и не только. Это тоже не самое сладкое место, что под моим контролем, но я тебе хочу предложить гораздо большее. Я ведь, как тебя увидала - думала быстро сойдешь, или сколешься - скурвишься - а ты вот вытягивала все время - а я в людях очень редко ошибаюсь. Так что тебе хочу предложить, как говорится, не рыбу, а удочку. Ты наверное слышала про точку у ***метро - мне сейчас не до того, большие куши выгорают - а туда Галка -больная манда - порулить щемится, аж копытом бьет... Но она мало того, что злая и зависимая, еще и от природы малоспособная - мне девок насмерть загонит. А ты, точно знаю, справишься. Я тебе в люди выходить предлагаю, будешь от моего имени керувать - если кто только прыгать начнет - выключишь свою интеллигентность, мне доложишь - одну поучить хватит, чтобы все остальные на годы затихли. Сейчас скажешь - согласна, или подумаешь? - Настя сидела с таким видом, что бригадирша сама нашла ответ: - Домой съездить хочешь... Сколько тебе нужно времени?
  - Год! - неожиданно для самой себя выпалила девушка. Зубатка, по виду немного расстроенная, но в подопечной своей окончательно не разочаровавшаяся, без всяких нервов сказала:
  - Значит сходу не подпишешься... Ну ладно, найдем 'номенклатурную единицу', этим не заморачивайся, а тебе я хоть два года дам - вот почему: ты в своей стране гарантированного прожиточного минимума точно не приживешься. И других вариантов карьерного роста у таких, как ты, нет. Один у тебя есть альтернативный шанс - но очень небольшой, как в лото джек-пот сорвать - тебе ведь вровень себе мужика найти очень будет трудно, а даже если найдешь - еще в орлянку попробуй выиграй... В общем, дуй в свою Хохляндию, попробуй пристроиться, если сможешь усидеть... Я почти уверена, что не прощаюсь, а телефон мой запоминается легко.
  Окажись на Настином месте ее амбициозная соседка по боксу, от радости, наверное, обмочилась бы. Но саму харьковчанку разговор не только не вдохновил - напротив, все внутри упало. Она знала о проблемах вокруг точки и о ротации крышующих ментов - но не это пугало Настю, и уж точно не зависть той, кого 'по службе обошли': Галя из породы мразей-рвачуг, именно про таких пословица 'молодец против овец', а против назначенной Зубаткой персоны неудачница-карьеристка даже не пискнет. Другое сразу заело, и вспомнились вычитанные в юности из тех же толстых журналов воспоминания зеков сталинских времен - эти монографии, должно, по недосмотру цензоров, тогда публиковали в большом количестве. Настя запомнила манеру отважившихся 'на рывок' блатных, когда от места расположения зоны до ближайшего населенного пункта расстояние зашкаливало километражем, подбивать с собой кого-нибудь из простого отсиживавшего за колоски мужичья. Такому избранному еще за колючкой усердно промывали мозг, навевая мысли о его собственной исключительности, если словесная атака не действовала - всегда можно сделать жизнь конкретного человека невыносимой. Согласившийся уйти в отрыв не со своей мастью использовался социально-близкими как вьючная тягловая сила (уходя в тайгу, всегда нужно иметь запас продовольствия и некоторый инструмент для выживания), если попытка выходила неудачной, но при этом был труп охранника - недотепу легко подвести вместо себя под расстрельную статью (в этом случае и понятия особо не нарушаются), а когда до человеческого жилья далеко, а все продукты уже вышли - решали проблему нехватки продовольствия древним, среди крыс и людей практикуемым, методом каннибализма - ведь человеческое мясо, если изучить в лабораторных условиях, сродни свиному. Назывался такой способ вербовки 'взять за кабана', и доля избранного быдлом была трагична в любом случае: если выходили на поселок или деревню до того, как еда закончится, лоха все равно следовало валить - к чему на материке лишний свидетель? Разве что, по недосмотру избирателей, окажется увалень умнее и расторопнее поводырей и сам завалит их раньше, или приглянется мужичонка кому из авторитетных - в таком случае его биологическое существование продлевалось на время неопределенное, но человеком ему в любом случае не жить.
  С той поры гуманизация коснулась всех сфер жизнедеятельности антропологического сообщества, Настю не могло не порадовать, что лично ее никто не понуждает безальтернативно - а Зубатка, кажется, не только в духовном, но и в генетическом плане наследница тех социально-близких, доминировавших на определенных этажах гулаговской пирамиды. А, может быть, все гораздо хитрее задумано, и, когда через год Настя на брюхе приползет упрашивать взять ее вновь в номенклатуру интимного бизнеса - именно тогда теперешняя рулиха нагреется на ее менеджерской работе, получив навар больший.
  Но в любом случае, с радужными мыслями о том, что можно поднакопить жирок, как сказали бы представители противного пола, 'проехавшись тихим фраером' придется проститься. Деньги, ею заработанные, уже мозолят кому-то глаза, может, кого-то давит жаба, что простая давалка из-под Харькова не оставляет все, собою наскирдованное, там, где заработала. Итак, с ролью фартовой, но безобидной шлюхи покончено - путь Насти лежал вновь в страну гарантированного прожиточного минимума. Очень девушку печалил тот факт, что цены на жилье росли, даже опережая уровень ее московской 'зарплаты'. Еще пару лет назад теперешних накоплений хватило бы на покупку пусть даже комнаты в общаге, но собственной - тогда сразу снималась бы проблема арендной платы, а платежи коммунальные в Украине всегда были рекордно низкими.
  Поскольку обосноваться придется навсегда, решила Настя не спешить с выбором работы - благо, накопленное 'выходное пособие' позволяло. Идея с повторением попытки поступить в институт отброшена сразу как не выдерживающая критики.
  Вызывала сомнения сама необходимость получения диплома, который, без прилагаемых к нему связей, ничего не дает. Девушка могла оценить собственный потенциал и знала, что высшее образование освоит без напряга, но пойти дальше в науке у нее заряда может и не хватить, к тому же, годы для науки тощие сильно подрубили возможности для уличных поиграть в бисер. Самым мрачным для себя вариантом видела Настя распределение в школу на учительскую должность: это гарантированный прожиточный минимум до самой пенсии, при том, что вовсе не качество образования влияет на успешность в дальнейшей жизни. Тем более в стране, где любой, учиться не желающий, может резонно сказать педагогу: 'Я-то пару сроков отмотаю и президентом стану, а ты и сдохнешь на своей минимальной зарплате!' - и у преподавателя по сути контраргументов не найдется - ведь прецедент - великая сила, даже при осознании того статистического факта, что из уличной быдлоты в лучшем случае одна тысячная процента выбивается наверх.
  Провериться на вензаболевания после столь небезопасной командировки девушка решила сама, причем не в одной лаборатории. В какой-то из очередей узнала, что есть в Харькове станция переливания крови, и там при каждой сдаче анализ обязателен, причем с донора копейки не берут - напротив, выдают талон на питание и какую-то сумму денег. Если уж играть по правилам страны с низким уровнем зарплат - нельзя брезговать никакими доходами - по адресу пристроилась Настя штатным донором плазмы - сдача раз в неделю, ее группа крови в среду. Эти выплаты в сумме с процентами по задепозиченной гривне составляли расходы на питание, но оплата аренды комнаты требовала уменьшать саму отложенную сумму. Прогуливаясь по району своего проживания, заходила Настя в торгово-развлекательные центры, которых понастроили к тому времени предостаточно. Обходя ради забавы все арендуемые заведения, где располагались бутикоподобные торговые точки, удивлялась девушка, сколько дорогой ненужности предлагается бедному, по всеобщему убеждению, народу, а также раздумывала, какую часть стоимости аренды покрывает продажа двух-трех единиц дорогого товара за день. Глядя на аккуратно упакованных ровесниц-продавщиц, больше сочувствовала она тем, кто вынужден за такую зарплату не только просиживать весь рабочий день, но и соблюдать строгий дресс-код, а еще быть унифицировано накрашенными - этот факт девушку отпугивал от таких вакансий сильнее низких зарплат: на многие виды косметики была у нее аллергия, аромат духов ассоциировался с запахом перегара от тех маминых собутыльников, кто не брезговал употреблением одеколонов, а мужчины, источающие дурман крепкого дезодоранта - с бывшими клиентами. Да и вообще в двадцатилетнем возрасте пользоваться косметикой лишь в минимально необходимом для приличия объеме можно. Не видела она необходимости также прибарахлиться в точках модных и стильных, продолжая оставаться при своем твердом убеждении, что атрибуты (одежда, средства связи, автомобиль) должны социальный статус лишь подчеркивать, а не служить для конкретного человека объектом вложений. А возможность устроиться на работу в ту торговую точку, где обслуживаются люди при деньгах, не вселяла оптимизма - ведь при заносчивых барыньках она тогда будет всегда в обслуге. Больше девушку привлекала работа подемократичнее - благо в каждом торговом центре имеется продовольственный гипермаркет. Выбрала Настя торговый центр случайно, прогуливаясь мраморными полами, обнаружила она между заведением, торгующим французскими сумками и оптикой небольшой зоомагазинчик. Сама Настя не собиралась никакой живности себе покупать, но товар живой разглядывать всегда интереснее, чем тряпье или цацки - обойдя холл заведения и натешившись рыбками, хомячками и волнистыми попугайчиками, обнаружила в дальнем углу большую клетку с дорогим попугаем. Девушка не понимала, почему за птицу просят тысячу условных единиц (по закону Украины, разумеется, в валюте национальной), сам жако бурохвостый (согласно бирке) не блистал опереньем, не умел говорить - иначе владелец магазина непременно это обстоятельство подчеркнул бы. Умилило до сочувствия не склонную к сантиментам особу одиночество птицы, грустный взгляд скучающего пернатого; его крючкообразный клюв навевал образ известного армянского комика с очень смешной внешностью и очень печальной судьбой, а еще сразу вспомнилась напеваемая давным-давно мамой (с благой целью обучения дочки немецкому) то ли придуманная, то ли где-то услышанная никогда не завершаемая часть песенки
  
  
  Meine vogel
  Kleine vogel
  Lieber vogelchen.
  
  
  В самом магазинчике вакансий не было, но в гипермаркет как раз набирался (как, впрочем, всегда) персонал - в тот период была острая нехватка кадров - поэтому Настя при полном отсутствии опыта работы лишь после собеседования, села сразу на кассу - другие новые ее коллеги это сочли бы везением. Получаемая зарплата, в сумме с прочими доходами, позволяли не притрагиваться к стратегическим денежным запасам.
  Подруг Настя не искала, к ее радости, ровесницы и не горели желанием с ней сходиться, называя девушку исключительно по фамилии, не было поползновений знакомства и со стороны мужской части контингента лишь заместитель начальника отдела логистики, напоминавший дореволюционного образца приказчика, пытался клеиться - но, по сведениям от коллег, он подкатывал ко всем женского пола особам до сорока - от абсолютного подавляющего большинства получал отставку - все это новоиспеченную работницу вполне устраивало. Привычка не смотреть в глаза клиентам, как ни странно, здесь пригодилась: когда работаешь с деньгами, причем чужими, концентрироваться на конкретном человеке опасно. Первые дни всматривалась Настя в наборы продуктов, пытаясь угадать, кто, что и для чего покупает - но и это при напряженной работе оказалось небезопасно. Одним прекрасным утром, чуть позже семи, пробивала девушка покупку на семью из четырех - пяти человек, практически без излишеств, может быть с некоторым запасом дешевого по сезону постного масла и специй, и уже рассчитала было сдачу, как вдруг услышала ровный без напряга мужской голос: 'Пересчитайте, пожалуйста, еще раз!' Ошибка со сдачей во времена спокойные - не проблема, но чревата серьезным скандалом, если попадется истеричный покупатель. Чаще такие встречаются, как ни странно, среди старшего возраста мужчин - старушки все больше жалуются на регулярное подорожание продуктов кассиршам, а когда последние не поддерживают их безоговорочно - бросаются на кассирш.
  Прежде, чем пересчитывать наличность, остававшуюся все время на виду, Настя оглядела оценивающим взглядом потенциального спорщика - то был мужчина между тридцатью и сорока годами - точнее не определишь по причине наголо бритой головы, судя по одежде - не высокого полета птица - согласно Зубаткиной классификации - что-то среднее между лохом и чепушилой, просчитать такого легче легкого: машины нет и, верно, никогда не будет, что до средства связи - Настя не удивилась бы, достань он из кармана 3210-ю Нокию. Но именно такие - по жизни неудачники - и скандалят громче всех - кассирша уже приготовилась со спартанским спокойствием выслушать о себе немало нового и интересного - когда покупатель в том же спокойном регистре, но настойчиво, повторил просьбу. Поскольку деньги он в карман не прятал, предмета для спора не было, Настя взяла купюры и, пересчитав и сверившись с выбитым ею чеком, похолодела: она реально просчиталась, причем не в свою пользу: с положенной плательщиком купюры в двести гривень дала она сдачу как с пятисот - эта, не выявленная сразу, недостача обнаружится по снятии кассы - в лучшем случае пришлось бы добросить свои триста, или начетом обзавестись.
  - Внимательнее нужно быть, Настя! - сказал на прощанье покупатель, - традиция писать на бейджиках крупными буквами имя работницы и порой не писать фамилии принялась на ниве розничной торговли постсоветского пространства. Откровенно - Насте и не хотелось узнавать больше про странного покупателя, по крайней мере персонификация объекта в планы не входила. Но с того дня для нее в здании торгово-развлекательного центра были две экзотические диковинки: бурохвостый попугай и бритый незнакомец. Последнему была девушка благодарна за науку - впредь не вдумывалась она в предназначение ничьих покупок, сосредоточив внимание на деньгах. Но для него самого сделала исключение, обозначив объектом собственного никем не санкционированного исследования. Человек появлялся в продуктовом магазине самое частое раз в неделю, всегда утром - когда не то, что никаких очередей - не все работники зала успели занять места и абсолютное из них большинство не проснулись. Если жил покупатель неподалеку - мог он, затоварившись, успевать на работу к половине девятого. Настя взяла за правило ему приветливо улыбаться - тогда он подъезжал с тележкой на ее кассу. Знаки внимания далеки были от намеков на флирт - скорее отношения складывались дружески-деловые, когда покупатель без какой-либо для себя ощутимой выгоды берет товар у одного продавца. В супермаркетах, в отличие от рыночных лотков, сумма выручки в кассе на зарплату кассира не влияет, но Настя установила для себя возможность не концентрироваться на окружении, которое с детства подсознательно признавала условно-враждебным - то есть, осознавая необходимость быть готовой к любому подвоху. Они ни разу не разговорились настолько дружески, чтобы девушка смогла узнать его имя - но привычка мужчины носить более чем короткую прическу подтолкнула к мысленному поименованию его Ежиком - брил голову он не часто, но и волос длиннее полусантиметра никогда не отпускал. Обильная по всей поверхности головы седина заставила молодую особу уважительно прибавлять в мыслях к прозвищу приставку 'дядя' - хотя встречаются любого пола индивиды, поседевшие и в двадцать пять - моральные страдания, пережитые лишения, тяготы и невзгоды здесь совершенно ни при чем - просто порода такая. Ногти на руках всегда были коротко стрижены - Настя терпеть не могла, когда мужики маникюрятся, но еще омерзительней для нее было видеть не вычищенную грязь под сверху холеными ногтями. Не отталкивало от странного покупателя и то обстоятельство, что он никогда не пользовался никакой парфюмерией - при этом одежда была на нем всегда чистая - девушка это подмечать наловчилась. Ошибочно считается, что темного цвета шмотки немаркие, и их допустимо месяцами не стирать. Последнего, разумеется, запретить никто не может, но срок после стирки определяется наметанным глазом довольно быстро. Кольца на правой руке покупателя не было, но, когда речь заходит о мужчинах - это ни о чем не говорит. Настя, верно, с первого разу определила количественный состав снабжаемого контингента. Закупались лишь те продукты, что в их магазине ценой были ниже, чем на рынке или в конкурирующих маркетах - никогда дядя Ежик не брал товара, который можно купить рядом дешевле - Настя знала это точно на примере недорогих, но качественных сортов чая - она сама им затаривалась в киоске напротив своего подъезда, сберегая на каждой пачке копеек по пятьдесят. Брал покупатель порой товары по мелкооптовым ценам - то есть ящиками и мешками - но не для переправки на торговую точку - видимо, лишь рассчитывая запасы для своей семьи. Никогда не пробивал он ничего из алкогольных напитков, но почти всякий раз долго и внимательно рассматривал стеллажи с расставленными на них товарами для пьющих. Здесь его мотивация была яснее дня: с детства помнила, что бывали у мамы периоды - для ее дочки наисчастливейшие - когда женщина вовсе не пила, но всегда в такие времена она, держа ребенка за руку, долго стояла перед каким-нибудь киоском, детально изучая этикетку модных тогда среди не сверх привередливой публики 'Стопки' или 'Аркана'. Словом, теперь наблюдала Настя за жизнедеятельностью завязавшего алкоголика. Она, как уже подчеркивалось, нарочно не ждала встречи с незнакомцем, но научилась каким-то образом день предугадывать - а может просчитывать - и завела моду в утро перед ожидаемой встречей совсем немного подводить брови и ресницы (в прочие дни косметикой она вовсе не пользовалась) - но, опять же, не с целью понравиться - мужчина ее также, как и она его, как объект флирта не воспринимал и вряд ли засматривался на черты малознакомого лица. - просто такую завела девушка себе традицию - надо сказать, надуманная примета почти всегда давала эффект. Для проверки гипотезы девушка однажды положила себе не пользоваться тушью месяц - и действительно, странный покупатель в этот период времени в магазине не появлялся. После, для проверки своих 'способностей', мазалась регулярно раз в неделю - и тоже почти срабатывало. Все это никоим образом не подталкивало девушку к каким-либо отношениям - просто помогало убить время, которого теперь имелось у нее в огромном количестве, и в котором она искренне боялась увязнуть навсегда. Оказывается, даже на прожиточный минимум можно жить, если не ставить неподъемные себе задачи, а полное отсутствие каких-либо для уличных перспектив убаюкивает разум - Настя все чаще подмечала, что наличие головного мозга порядочной украинской девушке вредит еще сильнее, чем московской коттеджной проститутке. Здесь очень комфортно выживать или доживать, но именно на том уровне, на каком обосновалась изначально, либо получила там место от рождения. Вверх по социальной лестнице официально обозначенные карьерные стежки не ведут, хотя и лапками вовсю трепыхать, чтобы не потонуть, также общественно необходимо. Настя перестала уже считать убегающие месяцы, как вдруг из искусственного безвременья вывел ее телефонный звонок невестки. После личной встречи и разговора Настя ощутила одновременно и волну холодного душа и удар дубиной по голове - все фигурально, но горечь осталась совершенно реальной. За историей болезни мачехи девушка не следила, искренне полагая, что для спасения собственной жизни пожилая женщина сделает все необходимое сама - тем более, финансовую проблему тогда сняла падчерица. Харьковчанам в этом плане 'повезло' - наличие в городе специализированного онкоцентра многих от неминуемой смерти спасло. Немного меньше свезло жителям области - в том плане, что лечение обходится им дороже, но делаются на потоке операции, причем именно женская нижнего яруса онкология обнаруживается на раннем этапе - а значит, прогноз для многих оптимистичен. Правда, после столь радикального вмешательства, особа, выпотрошенная хирургом, физиологически перестает быть женщиной - но это плата за спасенную жизнь, и если врачуемой даме повезло в смертельной рулетке, и метастазы не пошли дальше сальника - на ближайшие десятилетия именно эту проблему можно считать снятой.
  Однако среди многих обывателей бытует костное мнение, что операция в любом случае вредна, что она лишь приблизит конец, причем радикально - околомедицинские бизнесмены на этом успешно играют. Несколькими годами ранее Настина мачеха, имея и деньги на операцию, и направления, и подтверждения показания к ней от многих докторов, тем не менее, нашла-таки одну из медицинских фирм, которая взялась ее исцелить без оперативного вмешательства, локализуя очаг каким-то новостряпанным лазерным катетором-зондом. После курса больная почувствовала на какое-то время облегчение - или сама себя в этом убедила. Однако по прошествии некоторого времени начались у немолодой женщины приступы боли. Рак - самый ласковый на свете убийца, и в большинстве случаев приход болевого синдрома означает, что и без того изнуренный организм не нужно даже ослаблять оперативным вмешательством. Правда, в конкретной ситуации Настиной родне удалось найти клинику, где лечить хирургически пациентку взялись - к девушке вновь обратились за финансовой поддержкой. Настя, не привыкшая выказывать эмоций на людях, наедине с собой готова была рыдать, выть, царапать ногтями дверной косяк, биться головой о стену - ей даже не денег было жаль - хотя, конечно, и денег тоже - ведь не особы, искренне считающие самих себя порядочными, за эти доллары раздвигали ноги под московскими клиентами - но главное негодовала девушка, думая: ну как же это можно - из-за какого-то старушечьего постклимактического кокетства или непробиваемой заскорузлости мышления - чтобы такую самой себе свинью подложить! Тогда (между московскими командировками) давать какой-то совет мачехе девушка не стала лишь потому, что путь, предлагаемый классической медициной видела единственно правильным, и не дерзнула даже подумать, что неглупую по жизни женщину можно подбить на какой-то другой - это как объяснять человеку, что нужно мыть руки после уборной, снимать обувь, входя в дом, не садиться в верхней одежде на постель, прививать по рождении ребенка, выносить мусор из квартиры - словом то, напоминанием о чем можно адекватного человека обидеть.
  Деньги и на этот раз Настя дала, это не были последние гроши из 'заначки', которая все же сильно оскудела.
  Девушка понимала, к чему подталкивает ее сложившаяся ситуация, прокручивая уже в уме Зубаткин телефон. На мачеху, притом что именно смертоносная глупость последней подталкивала ее на третье путешествие, Настя зла не держала, хоть и особой жалости не испытывала, не желая ей смерти ни в отместку за что-то, ни как избавления от страданий. Операция, как и предполагали некоторые врачи, болезни не остановила, вероятнее всего закономерный конец лишь приблизив.
  Через пару месяцев Насте позвонила уже сама находившаяся в Харьковском стационаре мачеха и просила ее приехать. Наедине постаревшая сразу лет на сорок женщина попросила, чтобы девушка привезла ей в палату нотариуса и оплатила его услуги.
   - Мы сильно перед тобой виноваты, не знаю, сможешь ли ты простить - я бы на твоем месте не стала - но хотя бы это я для тебя смогу сделать - свою долю в квартире завещаю тебе. - Настя этого не ожидавшая, и даже в глубине души не желавшая, несколько раз переспросила неизлечимо больную женщину о серьезности ее намерений, но, в конце концов, просьбу выполнила. Умирать та уехала к пенатам, а через месяц получила Настя известие сразу о двух смертях - на следующий день после жены скоропостижно скончался отец.
  Поездка на похороны оказалась ударом самым тяжелым и неожиданным. Процедуры погребения девушка так и не увидела. Озверевший (другого слова не подберешь) брат, страхуемый своей женой, сходу высказал, как препаскудно поступила Настя, подговорив на неадекватный поступок умиравшую, но они-де успели восстановить справедливость: новое завещание, по всем кодексам старое отменяющее, было подписано больной женщиной за несколько часов до смерти, и что теперь пусть Настя даже не думает оттяпать у них квартиру. Настя, надо сказать, об этом и не помышлявшая ранее, все же была раздавлена таким обращением сильнее, чем унижениями в детстве и уж точно, чем жесткостью кредитуемых ею краснооктябрьских алкашей и московских шлюх - тех просто душила жаба за большие ее заработки (вернее умение сберечь заработанные собой суммы), в случае же со старшим братом оппонента угнетала сама возможность допущения наличия у младшей сестры правоспособности.
  Девушка на кладбище, во избежание скандала, не пошла, вместо этого под агрессивным настроем зашла в нотариальную контору и написала заявление о том, что претендует на свою долю наследства. Если даже старушкиной рукой подписали нужное им завещание (в этом больную укорять нет смысла - может, ей грозили не вколоть дозу обезболивающего морфина, или наоборот вкололи слишком много) все равно, была в квартире ее четверть, и еще, если отец своего завещания не написал - положенная половина его доли - ведь ни от одного из двоих детей он при жизни не отказался. Все это было сделано на волне злобной эйфории от обиды - прекрасно понимала Настя, что судебной перспективы нет никакой, к тому же не зверь она, чтобы пытаться выселять из дому в никуда брата с малолетними племянниками - но зафиксировать собственные права сочла после братского разговора своей обязанностью. И все же пустота внутри и горечь подлой обиды выбивали из дееспособного состояния. Зная, чем рискует, имея нехорошую - в плане алкоголизма - наследственность, тем не менее, впервые в жизни захотела девушка упиться, но таким образом, чтобы не было стимула назавтра выбираться из сумеречного состояния ради выхода на работу. Совпало так, что подошел срок ее тарифного отпуска - все работники, надо отдать должное руководству торгового предприятия, были оформлены по закону. Появление в приемной у начальника в таком убитом (пока еще трезвом) виде, к тому же известие о смерти двух близких людей (Настя и здесь считала неприличным посвящать кого бы то ни было во внутрисемейные дрязги) не могло не вызвать сочувствия. Девушка решила затовариться спиртным сразу на пару дней, не зная собственной нормы, думала взять сразу ящик какой-нибудь слабоалкоголки. Правда не хотелось, чтобы ее покупку обсуждали пробившие на кассе коллеги - так она плутала между стеллажами ставшего почти родным магазина, помышляя уже об измене - благо супермаркетов в окрестностях немало - как вдруг увидала - впервые не утром - хорошо изученного ею персонажа - дядя Ежик стоял в раздумье у той же витрины. Просьбу купить деликатный товар за выделенные Настей деньги он с неохотой, но выполнил, а на вопрос, не желает ли присоединиться ответил: 'Теперь точно нет!'. Дальше Настя все очень смутно помнила - вспоминалось лишь первое чувство некоторой защищенности - то есть убежденности в том, что на улице ночевать она точно не будет, куда-нибудь, да приведет ее случайный знакомый незнакомец. Еще вспоминалось после девушке, что она говорила слишком много, то, о чем говорить ни с кем не следует, потому что опасно об этом говорить - но опять чувствовала, что в данном конкретном случае, учитывая ее фарт, никакая опасность ей не угрожает. Единственное, что запомнилось точно из разговора - пояснение незнакомцем столь любимой покойным отцом байки про лягушек: оказывается, выжившая из амфибий нашла себе опору для прыжка, встав лапой второй на голову - поскольку историю пишут победители (а в данном случае - выжившие) постфактум можно идеализировать и романтизировать события. Девушка после удивлялась - как же она сама не нашла такого простого пояснения жабьему чуду. Проснулась в незнакомом месте, на полу под ней лежал матрац, укрыта была одеялом без простыни или пододеяльника, все легкоснимаемые носильные вещи на ней отсутствовали - поэтому ощутила острую необходимость выползти в коридор или что там есть за комнатой. Слово 'коридор' в данном случае можно было употребить лишь с уменьшительным суффиксом, но именно там висела ее верхняя одежда. Будь у Насти хоть немного сил, она просто обязана была, чтобы не сгорать после со стыда или не подвергать себя опасности неизвестности, выскользнуть за двери - но отравление не потребляемым ранее этанолом было настолько сильным, что подумала - 'как-нибудь переблымаю!'. В отсеке, который можно было назвать совмещенным санузлом, помимо прочего взглянула девушка на себя в зеркало и отшатнулась от стекляшки, увидав, какими пятнами пошло ее лицо. Была то аллергия на сам алкоголь или на какой-то из ингредиентов газированного напитка - Настя определить не могла, лишь не впервые в жизни зареклась от употребления спиртного. Вернувшись в помещение, служившее спальней, обнаружила без удивления и осуждения, но и без сочувствия на нее смотревшего вчерашнего попутчика. В ситуации пикантной решилась девушка сразу взять инициативу в свои руки, с укоризной заявив:
   - Мог бы даме и диван уступить! - на что получила резкий безжалостный ответ:
   - Ты оттуда два раза на пол слетала! Давай падай, до утра как-нибудь дотянем каждый на своем койко-месте.
  Уже умостившись на нижнем ярусе, на всякий случай спросила гостья:
  -Много я лишнего вчера наболтала?
  -Да практически все там было лишнее - начиная с шейков...
   - А, кстати, ничего не осталось?
  - В унитазе - да! Тебе пить и учиться не стоит, но похмелиться сейчас дам.
  На тумбочку перед Настиным лицом встали две пол-литровые пластиковые бутылки, наполненные прозрачной жидкостью. Не задумываясь о возможном подвохе, девушка первую из них откупорила, и, припав к горлышку, ощутила, что пьет простую воду. Нет, даже не простую - слабогазированную, какую продают из машин-коровок на литры в широкогорлые шести-, пяти- и трехлитровые баллоны. Ругаться смысла не было, к тому же обильное питье на старые дрожжи дает некоторый эффект облегчения горькой доли похмеляющегося. Первая бутылка ушла за один глоток, вторую, надпив, Настя положила возле подушки и тихо заснула.
  Утро ознаменовалось простым из геркулесовой каши завтраком. Комната была не настолько мала, чтобы двоим не разместиться для приема пищи. Настя, обычно не всматривавшаяся в питательный процесс других людей, сейчас отметила особенность общения хозяина с опустошенной тарелкой: он ловким, почти незаметным движением вытирал поверхность ее куском хлеба. Это не было признаком ни граничащей с жадностью экономии, ни пережитой нехватки (вплоть до голода) пищи - сейчас действительно голодающих не бывает. Такой экстравагантный способ в сочетании с автоматическим мытьем тарелки сразу после еды означал привычку, порожденную длительным пребыванием в местах, где помывочной воды обмаль.
  -Ты уходить не спешишь? Хотя, что я спрашиваю, знаю, что нет. - Хозяин незаметно для гостьи оделся в уличное и стоял на входе. - Мне там есть чем на сегодня заняться, а тебе все равно выдохнуть бы неплохо - дождешься меня - тогда к тебе дело будет. Воды на подоконнике пей, сколько влезет - это в таком состоянии полезнее всего.
  - А вдруг я злоумышленница - обнесу хату, и с концами - как ловить будешь? - девушка понимала, что несет чепуху - ведь найти ее будет совсем просто, но ей действительно хотелось еще немного поспать, прежде чем выбираться на улицу.
  - А что ты - мебель вынесешь? - с иронией бросил выходивший уже из квартиры человек. - Но если куда надумаешь - ключи на гвозде перед входом - отдашь через коридор Валентине Ивановне.
   Проснувшись вновь часов в десять утра и допив уже четвертую с ночи пол-литру 721-й газировки, Настя решила без спешки осмотреться и сразу поняла смысл подколки насчет мебели. Небольшой размер комнаты не позволял обставить ее любой стандартной, тем не менее в жилой части помещения было все, для комфортной жизни необходимое, вся обстановка делалась под конкретное пространство. На стенах почти не видно обоев - вся мебель, включая раскладываемое при необходимости до двойного спальное место, представляла собой один непрерывный встроенно-навесной шкаф с огромным количеством по-всякому открывавшихся подразделений и открытых полочек. В коридорчике располагалась не только раздевалка, но еще очень маленький уголок для электроплитки и чайника. Увеличенный санузел отгорожен был стеклопакетом. В стандартных такого типа комнатах есть лишь раковина - и стоячий душ и двадцатилитровая на электричестве работающая водогрейка и даже утонченная на 3,5 килограмма стиральная машина - все это каким-то чудом, не без титанических усилий строителя-ремонтника вместились но полутора квадратах общей площади.
  За пластиковым окном располагались на роликах в ряд веревки для просушки белья. В общем, все необходимое для проживания - Настя поймала себя на мысли, что, будь в ее собственности такое жилье - дальше хватило бы на всю оставшуюся жизнь даже украинской для уличных зарплаты. Обоняние на рабочем месте не подвело девушку - человек, здесь обитавший, действительно никакой парфюмерией не пользовался - даже вместо лосьона после бритья в стеклянном пузырьке чистый спирт.
  Настин разобранный на столе мобильник был предметом первого, крутившегося в голове, вопроса подошедшему к вечеру хозяину комнаты.
  - Так ты вчера симку в окно выбросила, кричала, что ни с кем больше общаться ни хочешь. Значит, говоришь, опять в Москву мылишься?..
  - В Москву- в Москву!.. Я же не три дурехи, точно знаю, что конкретно мне там делать...
  - Я как раз про это самое дело. Я тебе его прямо здесь предлагаю.
  -?!
  - Да то самое, древнейшее. Что, я разве как клиент тебя не устрою?
  -Ты? - Настя не столько растерялась, как удивилась расточительности мужчины - ты, если по московской таксе платить будешь - разоришься быстро.
  -Ну, во-первых, ты на тряпки мои не смотри, я, если нужна сумма конкретная, достать могу. Но, здесь сама понимаешь, рынок... Благотворительности от меня не дождешься, давай я тебе свою ситуацию обрисую, тогда поймешь, насколько мы друг другу полезны можем быть. Раз у тебя опыт общения с алкашней, прости, с больными алкоголизмом, должна понимать, что мне в завязке трудновато. Я один раз - года три назад, думал прошлое вернуть, попить недельку-другую - а в себя пришел через три месяца и денег поубавилось конкретно. Вот думаю, был бы кто-нибудь для разговора рядом - может вроде заместительной терапии для меня было бы -знаешь, как героин метадоном вытесняют...
   - Так ты меня хочешь вместо таблетки...
  - Очень сильнодействующей таблетки, заметь, впрочем, решать тебе. Надолго, ты права, моей финансовой силы не хватит - давай как на древних биржах сделаем. У тебя свободного времени сколько?
   - Недели три - отпуск, там еще отгулы поднакопились...
   - Тогда попробуй, высчитай свой московский заработок (в среднем за это время), отними проездные, квартирные, суточные, подкорректируй на то, что работать по месту жительства и напиши сумму на своем листке. А я подсчитаю, сколько бы пропил, если б традиционно осадиться решил - если цифры будут одного порядка - есть предмет для торга.
  Настя подумала - а что, собственно, она теряет, решительно взяла ручку, обрывок бумаги, взглянула в сторону конрагента и с усмешкой произнесла:
  - Давай попробуем, только ты не жлобись...
  - А ты сильно не борзей, - парировал мужчина.
  Торг свершился молниеносно, среднее арифметическое из двух близких значений взять легко, никто никому не уступил, после договорились лишь о табуированных темах - в первую очередь водка, запои и все с этим связанное. Настя решила блеснуть талантом переговорщицы, вставив второй предмет:
  - О родне и о бывших тоже ни слова!
  На это спорщик посмотрел с нескрываемым сочувствием, переспросив даже: 'А что, у тебя есть бывшие?' - это Настю немного обидело. В общем, оказалась девушка вовсе не в клетке, и уж точно не в золотой - правда выходить оттуда почему-то не хотелось. Отношения напоминали супружеские, но не медовый месяц, а скорее после десятилетия совместного проживания. Порой Настя, подсчитав свои профессиональные трудозатраты, удивлялась, почему бы партнеру не воспользоваться разовыми услугами ее харьковских коллег. Правда, именно отсутствие излишней сексуальной активности партнера, как ни странно саму девушку подзадоривало сильнее. Мужчина знал и умел почти все, по объективным параметрам (размер, хронометраж, скорость восстановления) был бы в середине турнирной таблицы среди всех, с кем довелось особе иметь близость. Единственное, чем отличался он от череды прочих - умением угадать (а может почувствовать), чего партнерша хочет - и никогда не делать того, что ей претит. И снова неактивность понуждала Настю проявлять инициативу и самой предлагать то, чего считающие себя порядочными девушки не позволят ни в коем случае, а проститутки требуют за то доплаты. Настя боялась себе признаться, но впервые в жизни для нее секс из исполняемой обязанности перешел в способ получения удовольствия. Правда, для этого должна была сама девушка внушить себе, что именно от этого партнера никакой каверзы ожидать не приходится - а в это тяжело, да и опасно, верить постоянно. Неожиданно всплывали воспоминания о чувстве полной защищенности рядом с мамой - и сразу же выскакивало в памяти, чем такая расслабленность закончилась тогда. Поэтому рада была Настя, что союз их ограничен во времени, что после разбегутся и друг о друге не то, что забудут - но и обязательствами себя не свяжут. Отождествляла Настя отношения с длительным переездом - она всегда в дороге, подобно золушке, отдыхала, будь то поезд на Москву или доставка до места работы с клиентом автомобилем. А сейчас она будто ехала к другой жизни - и романчик с проводником был очень кстати.
  Разговоры их походили на общение давно знакомых людей, успевших не только надоесть друг другу, но после еще и соскучиться. По поводу мебели спросила Настя о месте приобретения.
  - Я ее здесь из старой сам мостил, за полгода дятлования всех успел задолбать - зато ничего лишнего и все нужное.
  - Так ты, значит, мастер?
  - Нет, скорее разнорабочий, - отвел от окололитературной темы собеседник.
  Этаж общаги гостиничного типа имел одну на все комнаты газовую плитку, которой Настин временный сожитель не пользовался. Выходить прогуляться по коридору стало непременным развлечением для девушки. В общем коридоре, кроме лампы, на потолке висела на анкерной петле и хорошем Петцлевском карабине сидушка, которая легко заправлялась вверх за вбитые скобы, также легко выдвигалась, опускаясь вниз и превращаясь в качель для ребенка или небольшого роста взрослого человека - Настя порой часами сидела, качаясь (днем на этаже почти никого нет) - очень удобно, даже не нужно на улицу выходить. Соседка из комнаты напротив - та самая Валентина Ивановна, в первый день смотревшая на временную обитательницу этажа слишком уж сурово, оказалась милой старушкой, очень приятной собеседницей в том плане, что не досаждала любому своему визави необходимостью длительного с собой общения, постоялицу со второго уже дня звала исключительно Настенькой - так ее называла только мама - та самая настоящая мама из сказки про голубой Марс, умершая задолго до собственной телесной оболочки. Была у старой женщины почти сиамская кошка с оригинальным именем Кошка. 'Мы ее как ни звали - ни на что не откликается, есть приходит когда захочет, гладить себя никому не позволяет - царапается, но в остальном когтями не злоупотребляет'. Такое кошачье поведение импонировало Насте больше, чем податливость московских котов, разрешавших всем и каждому обращаться с собой как с живым пуфиком. А еще очень нравилось девушке смотреть, как крадется молодое животное, имитируя охоту, как грациозно и в то же время осторожно запрыгивает в любые уголки и на любые уровни мебели, не задев и не свалив ничего на полке, и как скрупулезно за собой ухаживает, умывая лапкой мордочку, как спит, той же лапкой прикрыв нос. В противовес вспоминался московский вагончик и массовое нафуфыривание проживающих там девок - уход женщины за собственной внешностью - вообще малопривлекательное зрелище, особенно при повышенной кучности и полном игнорировании правил личной гигиены - лишь бы штукатуркой табло укрыть, к тому же сильно угнетал тогда сопутствующий красоте с трудом девушкой переносимый запах косметики.
  В самой комнате был не новый компьютер с таким же ретрообразным жопастым монитором - для последнего в полках над компьютерным столом было специальное углубление. Хозяин комнаты, если не был в отлучке, сидел за компом - экран монитора был от лежанки отвернут, Настя не знала, что он ищет в сети. Телевизор был маленький плоский с диагональю 7 дюймов. Единственное, что жилец не мог себе позволить пропустить, был ежевечерний розыгрыш государственной лотереи ' Лото Трiйка', вернее просматривался им не сам розыгрыш, а непременная к нему заставка: желто-синяя округлой формы птица смешно спешила куда-то, после спотыкалась, падала и котилась, превращаясь в желто-синий шар, а по окончании тиража с удивленно-обиженным видом, ковыляя, уходила прочь с экрана - он перед просмотром всякий раз надеялся, что именно сегодня 'фогель не упадет'.
  Настя телек смотрела с увлечением. Интереснее всего было наблюдать (глазами натуралистов) за жизнью животных в разного рода познавательных передачах - девушка нашла, что в их социумах рационального значительно больше, чем в людских - быть может потому, что у высших приматов - равно как и у прочих млекопитающих, прижившихся при человеке - часть функций организма гипертрофируется от пережора, а часть за ненадобностью отмирает. Это не делает людские социумы менее привлекательными для исследователей - тогда вошло в моду интересоваться политикой - различными ток-шоу рябили телеканалы, а девушка вспоминала политически заангажированную московскую публику и подчас ловила себя на мысли, что думающий человек, насмотревшись российских федеральных каналов, непременно должен проникнуться идеями украинского национализма, но, глядя на выступления апологетов последнего, может с легкостью податься в великодержавные шовинисты. Обитатель гостинки лишь просил гостью, когда та смотрит про политику, пользоваться наушниками. Настя одно время подозревала его в полной аполитичности - но однажды разговорив на какую-то из затронутых одним их народных избранников тем, вдруг поняла, что ее собеседник именно эту тему знает глубже, чем кто бы то ни было в студии, при этом ссылается всегда на конкретные документы или, в крайнем случае, на сайты, позже узнала от него же об особенностях конституции 1996-го года и 2004-го, против кого конкретно была принята последняя и с какими именно нарушениями процедуры, знал он не только особенности формирования коалиции и нюансы регламента, даже имел обоснованное суждение насчет того, что вводить пропорциональную систему без императивного мандата - все равно, что объявить целибат среди бродячих уличных собак без обязательной кастрации и стерилизации последних. Также узнала Настя то, о чем никто на шоу не говорил ни разу - о порушенной в 2005 году строгой системе повышение соцвыплат - выборы - повышение тарифов, и что теперь система держится лишь на запасе прочности, заложенной в начале века, по исчерпании которого будет непременный крах финансовой пирамиды. Выражение 'экономических чудесов за последние тысячелетия не случалось нигде - если кто больше получал - значит, кто-то другой недополучил столько же' - запомнилось хорошо. Обо всем этом говорил партнер с такой легкостью, что Настя порой, боялась считать его обыкновенным разнорабочим.
  Все было очень для девушки необычно - некоторые даже сказали бы романтично - но все же то был переезд, который априори не может длиться вечно. Настя сама чувствовала, что сильно разленилась - как сказала бы Зубатка, 'распадлючилась', ничего не делая целыми днями, спала, порой, дольше кошки, пропустила три кровосдачи. При этом поездка близилась к финишу хотя бы потому, что подходил конец и тарифному отпуску и отгулам - да и оговоренный срок истекал.
  - Ну все - пора прощаться - а то столица меня уже заждалась... - манера говорить о том, что должно быть произнесено всерьез в шутливой манере перенималась девушкой и вселяла хотя бы видимый позитив.
   - Ты все-таки - опять на лыжи?
   - Ну а куда еще таким, замуж что ли? Ты вот возьмешь? - Подколола Настя.
   - Я возьму - спокойно ответил почти уже бывший сожитель, и девушка, затевавшая разговор без устремлений и намеков - лишь чтобы не молчать - теперь вдруг сама испугалась вероятной серьезности намерений собеседника, и попробовала с темы соскользнуть:
  - Ты уж со мной совсем как с порядочной...
  - А с чего мне тебя считать беспорядочной - на Москве у каждого хохла своя работа - сфер деятельности немного, чего ж тут стыдиться...
  -Действительно, убедил ты меня в моей порядочности. Ну, тогда я тебе и ответить должна как порядочная, - девушка, картинно потупив взор, голосом, выражающим скромное умиление, произнесла: - Это так неожиданно, я должна подумать...
  - До утра времени хватит? Если захочешь, можешь здесь в гордом одиночестве переночевать - у меня на ночь работенка подвернулась - утром вернусь - любой твой ответ приму.
  Настя, пожив бок о бок с до сих пор не очень понятным ей человеком, к его манере общения с окружающими почти привыкла - сразу поняла, что насчет предложения - никакая не шутка - намедни от него же услышала, что двум людям следует жить вместе если каждый из двоих видит в совместном проживании больше плюсов - при этом причины могут быть у каждого свои, и традиционная дилемма 'любовь - деньги' далеко не самая популярная пара. Еще нисколько не шутил он, отвечая на вопрос, что может ей предложить - несколько дней тому назад, когда попробовала Настя иронизировать на тему, что это временное жилье - он ответил - 'для меня - постоянное, другого уже не потяну'. И насчет машины, когда сказал, что модернизировал тачку-'кравчучку', и теперь навсегда обеспечен транспортным средством, в котором ось не прогнется даже под двумя пятидесятикилограммовыми мешками - не юродствовал, не подкалывал - лишь говорил о себе правду. В общем, самое первое о человеке впечатление - самое правильное. Даже деревянную Нокию заменил он на более позднюю модель (тоже самую простую) лишь из-за того, что стал а аппарате регулярно садиться аккумулятор. Настя не сомневалась в серьезности намерений теперь уже точно бывшего своего временного сожителя, но ловила себя на мысли, что владей о н на правах частной собственности трехкомнатной квартирой в центре, дорогой тачкой и носи с собой смартфон - всего скорее, дала бы она ему шансов побольше. Но ведь девушка на этот деликатный рынок только вышла - это как если на Барабане сходу у самого метро купить то, что в глубине рынка могло стоить и вдвое дешевле. Она не собирается связывать себя обязательствами - особенно теперь, когда открываются такие перспективы. Действительно, к чему ехать в Москву, снижая социальный статус, если можно здесь продаться оптом (то есть намного дольше, чем на одну ночь). Рассматривать е г о как покупателя глупо: платежеспособность здесь действительно сильно ограничена. Это не отменяет искренней благодарности человеку, показавшему другой путь, хотя друзьями им точно не оставаться.
  С тем лишь, чтобы подтвердить правильность принятого собой решения, Настя достала монетку, подбросив, загадала орла - он и выпал. Правда, впереди оставалась целая ночь, уходить пока не хотелось, спать тоже - взгляд упал на компьютер. Блеснула мысль в нем покопаться - быть может, в других обстоятельствах постыдная - как чужие письма читать - но ведь этот человек и до того был ей не близким, а получив утром отбой, станет вовсе чужим и из ее жизни исчезнет, так что его можно воспринимать как персонаж ею придуманной сказки - поезд саму Настю до нужной ей станции доставил - теперь о романчике с проводником следует либо забыть, либо вставить его эпизодом в вымышленную реальность. Это как ему же в глаза заглянуть, чего Настя, кстати, как честная проститутка, за последние недели ни разу не сделала - ведь до того дня она считала своего временного сожителя пусть и необычным, но все же клиентом. Ящик запускался без пароля, Настя, не забыв в без пяти одиннадцать вечера просмотреть, как в очередной раз падает желто-синий фогель, нашла в инструментах браузера историю посещений за последний день, неделю, месяц. Узнать, чем живет не совсем обычный человек, было также полезно. Открывая страницу за страницей из всемирной сети. Он почти не открывал страницы, зазывно влекущие в мир развлечений и утех, то, что раньше именовалось желтой прессой усердно игнорировалось. Посещений порносайтов за последний месяц девушка не обнаружила - это было бы и глупо, и для нее как для профессионалки обидно, а в более древних архивах Настя из деликатности предпочла не копаться. Интереснее для исследовательницы была манера черпать из сети информацию. Умея мыслить аналитически, сразу поняла Настя, почему именно этот человек вряд ли чего-то в жизни добьется. Девушка вспоминала, как сама постигала пусть и не нужные ей науки в Интернет-кафе - тогда ничего лишнего и случайного ею не просматривалось. А здесь видела она, что пользователь слишком глубоко вникает в исследуемую тему, уделяя внимание таким мелочам, какие абсолютное большинство пропустили бы. Чудило эпохи возрождения, он действительно получал чуть не энциклопедические знания по каждой теме, какой касался, но чтобы все это освоить - чтобы все это успеть узнать даже поверхностно, трех жизней не хватит, а он еще и первоисточники читал, страницы, по крайней мере, открывал.
  Еще обнаружила Настя на боковых панелях закладки форекса и аналогичных электронных брокерских компаний. Правда, узнать, имел ли пользователь счет и играл ли не представлялось возможным - там уже все было запаролено. Это был еще один аргумент против продолжения отношений - а вдруг зависимость алкогольная лишь форму сменила.
  И еще один секрет - быть может, самому человеку неведомый - знала Настя наверное. Мужчина, определенно некогда занимавшийся каким-то спортом, и теперь поддерживавший форму - железным здоровьем похвалиться не мог. Есть вещи, которые мужчина, как ни шифруйся, от партнерши по сексу скрыть не может. Вспоминался еще на точке встреченный один старый хрыч, проходивший чуть не каждый вечер - то ли овдовевший, то ли разведенный -видно, он добирал опыт, недополученный за всю прежнюю подкаблучную жизнь: за две недели всех девок перепробовал, к тому же употреблял для усиления потенции в немереном количестве таблетки - будто долг отрабатывал. Его прозвали за глаза Паровозом - за сильную одышку, а мудрая Докторша сразу сказала: сердечник - не жилец (она несколько месяцев на вызовы с кардиологом ездила и девкам поведала, что болезни сердечно-сосудистой системы выглядят, вопреки легендам, омерзительно - больной геморроем имеет вид романтичней. А в сердечной мышце, сокращающейся сто тысяч раз в сутки, нервных окончаний нет, если б были - новорожденный умирал бы в первые часы жизни, выходит, там и болеть нечему. Те же пациенты, кто ложками потребляют валидол и рюмками корвалол - в основном невротики, сами в выдуманную собою болезнь уверовавшие). Наметанный глаз не подвел тогда бывшую медсестру - дед-Паровоз действительно завернулся прямо на девке. Несчастливицей оказалась вечная невдаха Танька - она, перепугавшись, остывающее тело оставила, ментов не вызвала - за это после Зубатка с Пышки слупила семьсот баксов - сказала, чтобы дело замять - хотя, пойди девушка законным путем и заяви, как положено в милицию - вероятно, сумма побора была бы сопоставимой. Так вот теперь Настя заметила - не в такой запущенной форме, но все же - яркие проявления неполадок с кровяным мотором, даже подумала, что не брось он в свое время пить - уже бы не жил.
   В общем, все - от орлянки до детального анализа образа мышления и медицинской карты - указывало на то, что отношения лучше бы закончить, пока не затянуло. И утром, по возвращении хозяина, одетая уже гостья без хвостоверчений сказала четкое 'нет'.
  - Нет, так нет, - без всяких эмоций ответил мужчина, чем вновь немного обидел девушку - мог бы хоть сымитировать горечь разочарования. На том расстались - в то утро Насте думалось, навсегда. Начинать то, что в среде уважаемых и себя уважающих девушек называется отношениями Настя пока не торопилась - знала (из заслуживающих доверия источников), что нужна пауза, и тогда не стремилась очертя голову выходить на отлов перспективных покровителей.
  Для чего нужна пауза, Настя поняла с течением времени, когда все чаще стали всплывать в памяти слова человека из гостинки: 'Нельзя начинать новое, не завершив старого'. А старое Настя, кажется, действительно не закончила. У алкашей существует выражение 'недопил'. Так вот, у девушки, с детства получившей отвращение к спиртному, сложилось подобное чувство в отношении конкретного человека. Ей очень долго казалось, что с хорошо знакомым незнакомцем они о чем-то не успели поговорить - и это никакого отношения к сексу не имело. Ну, почти не имело - если бы еще раз встретиться - быть может, стремящаяся сказаться порядочной особа и соизволила бы дать человеку второй шанс - но и без этого можно было обойтись, если увидеться - сразу вспомнится, о чем поговорить - то ли о психологическом аспекте межполовых отношений, то ли о легитимности широкой коалиции. Но человек в гипермаркете больше не появлялся - по крайней мере, на ее сменах - скорее всего он выучил Настин график работы. Позвонить ему - вот что должно было прийти на ум любой, мыслящей здраво - но у девушки не было повода, а без него как-то неловко - ведь это она дала четкий негативные ответ. Недели пролетали быстро, среды теперь ждала, как евреи субботы, еще подметила, что стала каждый день подводить макияж - но примета, как назло, не срабатывала.
  В один прекрасный (тогда девушка в этом была убеждена) вечер последовал на ее мобильник телефонный звонок - по памяти определила, что звонит брат. Краснооктябрьской родне Настя своего нового номера не оставляла, но тетка его знала - значит, смогли бы получить и родственники. Девушка уже готовилась к хамским выпадам и очередным оскорблениям, но брат на удивление миролюбивым голосом пригласил для разговора о наследстве, уверив, что готов выплатить Настину половину суммы наличными. Он так и сказал: не часть, а 'половину' - ровно такая доля полагалась бы Насте по законной процедуре, если бы часть мачехи унаследовал один отец.
  Известие приятно порадовало бы при прочих равных годом ранее, но теперь главное для девушки другое - это хороший предлог для встречи с интересующим ее человеком. Разумеется, вникнуть в документы, все подписать, получить наличку и уехать могла бы она и самостоятельно, но пусть знакомый, разумеется, тщеславный как все мужчины, ощутит себя ей необходимым, пусть почувствует, что даму свою охраняет. А там, вероятно, будет возможность и заговорить, или даже пристальнее в глаза посмотреть - а вдруг там обнаружится информация поинтереснее компьютерной. Первым желанием пришедшего на разговор мужчины было узнать лично от Насти все подробности гражданского дела.
  Взглянуть бывшему партнеру в глаза оказалось не таким уж простым делом - вообще, человек из гостинки сразу как-то слишком переоценил свою роль в финансовой части дела - слишком вникал в детали, возомнив себя не то управляющим при барыньке, не то телохранителем особо важной персоны. Все прошло довольно гладко - как и должно по закону - вероятнее всего, нашел Борис выгодный вариант продажи квартиры. Статус представителя даже самого низа районной элиты, видимо, вновь ускорил процесс - в продолжение одного дня побывали и в нотариальной конторе, и в БТИ, и в паспортном столе - Настя же все не могла поймать взгляда того, с кем хотелось переброситься парой очень важных для обоих фраз. При передаче денег брат выложил часть суммы долларами, часть гривней по курсу продажи - сопровождающий под одобрительный ее кивок пересчитал лично и по предварительной договоренности пачки банкнот положил себе в висевшую на поясе барсетку-ладанку. Он, видимо, с крупными суммами никогда дела не имел, поэтому волновался сильнее той, чей покой охранял (Настя почему-то за безопасность вовсе не переживала, хоть и была сумма на порядок большей тех, с какими приходилось перемещаться за незримой границей). По выходе из присутственных мест, Настя, не получив пока еще желаемого, вопреки здравому смыслу не захотела брать такси, а попросила, чтобы они поехали до Харькова на электричке - мужчина лишь тяжело вздохнул, но согласился. Именно в электропоездах скамьи расположены таким образом, что попутчики могут сесть друг напротив друга. И вот теперь, когда суета улеглась - хотя 'охранник' не забывал часто, но не резко, не привлекая внимания окружающих, оглядывать весь вагон - девушка именно теперь имела возможность встретиться с ним взглядом - но то, что увидела в его глазах ввергло ее в полное отчаяние. Мужчина, даже глядя на свою спутницу, которая, казалось бы, должна быть объектом его внимания, смотрел, тем не менее, не на нее - будто женщины рядом с ним не существовало - он смотрел сквозь.. И Настя сразу вспомнила такой же точно взгляд в полупрострации пребывавшей московской своей соседки. Как известно, от несчастной любви умирает или с ума сходит не тот, чье чувство сильнее, а тот, у кого слабее психика. И если Пышка, и так неблагополучная, от навязчивой идеи о конкретном представителе противоположного пола могла свихнуться, то сейчас напротив сидел человек с психикой стальной - Настя даже не могла представить, что может его просто вывести из себя, не то, что довести до сумасшествия. И все же взгляд у двух таких разных людей был одинаков: он видел не попутчицу - другую...
  По приезде в Харьков надлежало расстаться - чтоб уж точно никогда больше не встретиться, но пронырливый интеллект Насти всю дорогу искал повода решить все окончательно не сейчас - и повод действительно лежал на поверхности. Под тем предлогом, что она из квартиры выписана и регистрации на данный момент не имеет, что может создать проблемы с банком, и, опасаясь держать сумму в снимаемой комнате, попросила Настя, чтобы попутчик временно деньги хранил у себя. Шаг более чем рискованный - но у девушки на кону было - как ей тогда казалось - большее. Бывший близкий знакомый, видимо, такой вариант развития событий предполагал, но сразу предупредил, что в ближайшие недели - может месяцы - его в стране не будет - так что пачки полежат у его родни. Настя подвоха здесь не увидела, время на поиск жилья, где дадут согласие на временную регистрацию необходимо. Взяла быстро просчитанную в уме сумму на аренду, питание месяца на три, а также на покупку ноутбука - давно хотелось. Взяла отсчитанное количество стодолларовых банкнот, а на прощанье велела - точно распоряжение управляющему дала:
  - Остальные доллары тоже поскорее поменяй - пока 'по биг-маку' до 3,60 не упал! - провожатый на это ничего не сказал - видимо, понял как приказ.
  То было лето 2008 года - последний отрезок времени, когда курс зеленого средства накопления в Украине падал - причем тогда этого падения все поголовно боялись не меньше, чем после взлета.
  На решение оргвопросов ушло несколько месяцев - Настя опять себе загадала, что не будет ему звонить, пока нет повода - даже об исполнении поручения не справилась. Ей хотелось до следующей личной встречи еще и свое психосостояние в норму привести - потому что теперь мыслить адекватно было вовсе невозможно. Про станцию переливания крови она почти забыла, из гипермаркета уволилась, купленный ноутбук (в оснащенных вайфаем общественных местах) стал единственным собеседником, при этом сконцентрироваться на чем-то конкретном (как раньше) Настя не могла себя заставить - правда решила пробить тему игры на электронных биржах - даже несколько демо- счетов открыла. Все это не выбивало ее из рассчитанного заранее бюджета - ведь больше расходов не было. Из сети, а еще из цифр на обменниках узнала девушка о надвинувшейся уже на Украину волне финансового кризиса - теперь ясно понимала, насколько ошиблась, отдав команду сбрасывать доллары по курсу чуть ниже пяти - когда над операционными кассами уже горело 5.50 - не удержалась позвонила на забитый на первой кнопке быстрого набора номер - но услышала, что связь с абонентом отсутствует. 'Видимо, действительно на заработках - обидно, только, что деньги в гривне, потеряю много' - думала наивная девушка первые недели, регулярно раз в неделю по знакомому номеру звонила, получая тот же ответ (верный помощник украинского народа преодолел к тому времени психологический барьер в 7 гривен за зеленую единицу). Настя не хотела думать о таком варианте, который просился на ум с самого начала - но при курсе 8.50 и окончательно оформленной временной регистрации начала настраивать себя на мысли пессимистические. При всем собственном не очень работоспособном (в смысле мыслительного процесса) состоянии, Настя ни на минуту не усомнилась в своей способности просчитывать собеседника, равно и своем фарте - а теперь складывалось впечатление, что незнакомец оказался слишком хорошим актером и умелым комбинатором. Однако, даже такой вариант, как бы странно это со стороны не выглядело, казался девушке более выигрышным.
  Несколько месяцев кряду в ее голове крутился один, способный свести с ума вопрос: встретил ли он ту самую особу, о которой думал, даже глядя сквозь других женщин, после их расставания или же его не отпускает какое-то давнее чувство. Этот вопрос угнетал девушку потому, что в первом случае стратила именно она - ведь взгляни тогда внимательно в его глаза, непременно увидела бы пустоту, которую могла бы собой заполнить - а во втором - увидела бы бесполезность своих поползновений еще в самом начале пути. Теперь же все становилось на свои места - она им никогда как объект чего-то человеческого и не рассматривалась - всего лишь проиграла очень сильному игроку - но проиграла лишь потому, что не готова была к такой подлости. Да еще и неизвестно, проиграла ли - гостинка, судя по всему, была местом его постоянной регистрации - тогда он игрок не очень квалифицированный... Игрок - быть может, он деньги Настины проиграл на каком-нибудь форексе - сейчас там интересное время наступает для отчаянных - не то что год назад при вялом росте. А если прошвырнуться по брокерским конторам рангом пониже - реально отследить компании однодневки - Настя уже научилась их отличать - туда можно пристроиться с тысячей баксов- потом вовремя слить, навариться - с большими суммами не стоит тыкаться. Это как на ипподроме или на заказных матчах: влиятельные люди отмывают большие деньги, попутно какому-нибудь лошку может свезти - но если узнают, что к несвоим комбинациям приклеился - отловят в любом конце планеты. Правда, можно и не угадать, или момент прозевать. Если он проиграл ее деньги - доказать это совсем просто, но вот вернуть... Есть, правда, написанная его рукой сведенная сумма - сколько долларов, сколько гривень - в крайнем случае как доказательство в суде примут - за расписку точно не сойдет. И еще - надо же так протупить тогда - можно было взять гривню, а больше долларов оставить ему. Это все было мысленное обогащение, 'воспоминания о будущем'- очень эфемерные мечты - как вдруг - аккурат на святого Николая услыхала Настя забитую на определенного человека мелодию рингтона.
  - Извини, только что из командировки вернулся. У меня здесь кое-что твое осталось - ты уже формальности уладила? Адрес назовешь - подъеду, а нет - назови, в каком банке встретимся - если сразу на депозит хочешь положить. Кстати, у меня для тебя важная новость есть...
  Настя, несколько месяцев прокручивавшая в мыслях ожидаемый разговор, теперь не знала, как его даже начать. Вычертовать за отсутствие - но он предупреждал и извинился. Потеря на курсе - но ведь то было ее-дурехи распоряжение. Теперь, уже хоть часть получить и то неплохо. Но главное - что для нее важное хочет он сказать?
  В холле банка встретились так, будто вчера расставались - обитатель гостинки выложил нераспечатанные пачки из двухсоток (по сто купюр в одной) - Насте сразу показалось, что гривни слишком много, но предоставленный тут же чек развеял все догадки. Назначенный хранителем не только не сбросил доллары - он, напротив, сделал то, о чем задним числом мечтали все облапошенные валютными игрищами: летом восьмого года он купил доллар по 4,75. На вопрос Насти, зачем сливал валюту теперь, в декабре, ответил:
  - 9 - это максимум, он сейчас вниз пойдет, если нужны будут баксы - через год по 8 купишь в любом обменнике. Он на ближайшие лет 5 лимит роста выбрал - так что смело на гривневый депозит можешь всю сумму положить: гарантируемая фондом цифра 150 тысяч. Можешь располовинить для верности. А на будущее - если мой хочешь совет - он опять скакать будет, так ты не шкрабься, а перестрахуйся лучше: уйди в доллар тупо за год до того, как все соберутся ломиться... Но это если накопления хочешь делать..
  Но Настю не интересовала тогда ни прошлый тактический успех, ни стратегия на будущее, она лишь хотела узнать, что такого для нее важного хочет сообщить бывший(?) близкий друг.
  - А, ну, конечно, без этого не расстанемся. У нас Кошка теперь четко на твое имя откликается. У нее глаза - на твои тогдашние похожи - голубые и грустные - я посмотрю на них своими умными - сразу тебя вспомню. Помнишь, про любовь песенку 'Глазами умными ...'?
  Такое известие девушку как током ударило - она была готова даже увидеть кольцо на правой руке собеседника, но услышанное ее раздавило.
  - Кошка... Ты же говорил, что-то важное скажешь...
  - А что может быть важнее имени для кошки? ! Так что за меня не переживай - я в одиночестве без своей Насти не останусь... Ты сейчас финансами своими сама займешься - я тебе, вижу, без надобности...
  - Стой, свою расписку возьми! - не нашлась больше ничего сказать девушка, протягивая человеку исписанный листок, но тот лишь усмехнулся:
  - Какая ж это расписка - это каракули мои, да и все. Там даже моей фамилии нет...
  - Кстати, а как твоя фамилия? - машинально спросила Настя, но собеседник уже на ходу бросил:
  - Теперь-то какая разница?
  И все - исчез за надежной пластиковой дверью финансового учреждения. А Настя подумала: действительно, какая теперь разница... И какая разница - сейчас она это точно знала - посмотрела бы она тогда - почти год назад - ему в умные глаза или нет. Ей теперь действительно не важно было - встретил он ту, о которой все время думал после их расставания или десятилетием раньше, или вовсе придумал ее образ, как она сама мамин - она вдруг поняла, что ей этого мало - успеть вовремя - что ей нужно гораздо больше - чтобы он смотрел на всех прочих, а видел ее! Вот такая гордыня подмосковной коттеджной шлюхи, возомнившей себя порядочной, а если нет - она не будет опускаться до дешевых страданий и мучиться пошленьким вопросом 'чем т а (я) лучше(хуже)?' Все это быстрыми мысленными блоками проносилось в ее голове, пока оформлялось два депозита - один - большая часть - на год под максимальный процент, другой - расходной на полгода, а потом вдруг мысли резко переключились на домашнее тети Вали животное. Настя, поставив необходимые подписи на отпечатанных бланках договоров, вышла из банка - куда направилась - не помнила, но про себя думала лишь: 'Теперь Кошка - Настя... Настя - кошка, а я кто, я же человек, настоящий человек, только везде и всем лишний, зато кошка Настя...'
  С огромного, смотревшего прямо на площадь телеэкрана лилась осточертевшая, верно, всем уже реклама прохладительного напитка, возвещавшее все население суверенной Украины о том, что 'Свято наближається!'. Было все равно, куда идти - девушка сама не заметила, как чуть не сбила с ног шикарно в норку одетую средних лет даму, которая, неизвестно почему, трясла ее, взявши за плечи и что-то выпытывая, на что Настя сумела лишь выдавить из себя:
  - Кошка!..
  - Как я тебя понимаю, - уже с благородно-снисходительным участием произнесла женщина, - я сама пережила нечто подобное, два месяца назад, когда пришлось усыпить Линду...
  Настя даже не пыталась вспомнить, какими путями вошли они в квартиру дома стиля Нового быта. Жилище называлось дамой 'конурой' не случайно - лишь переступив порог двухкомнатной 'сталинки', насчитала девушка сразу троих псов, радостно встречавших хозяйку и без должной бдительности - гостью. Еще бросался посетителю в глаза портрет культового некогда американца в вязаном свитере - отчего Настя сразу особу для себя окрестила Хемингуйшей. Впоследствии оказалось, что и занималась дама писательством, публиковалась не только и не столько в Интернете - но об этом гостья узнала позже. Вначале знакомства предложила она девушке лишь чаю, а когда Настя без разрешения пошла сама мыть чашки, призадумавшись, попросила зайти завтра. За кого приняла ее инженерша человеческих душ: неблагополучную студентку, брошенную чью-то любовницу, прибывшую для покорения первой украинской столицы провинциалку - непонятно, но кем хотела видеть - стало известно сразу. Оказывается, написание литературных шедевров - дело не шуточное, кропотливое и отбирает очень много времени, а за домашним хозяйством следить сил не остается - так что помощница по дому крайне необходима - дама, видимо, всерьез возомнила себя физиономисткой и психологом - увидав в первой встречной забитое и несчастное существо, какое за милость воспримет прислуживать по дому особе возвышенных умонастроений - плюс еще собаки требуют к себе неусыпного внимания. Настя не нуждалась ни в заработке, ни в душевной наставнице, ни в наличии рядом с собой морального авторитета - но обеспеченное деньгами безделье ее сильно пугало возможностью пойти маминой дорогой, а еще сильнее пугала вероятность, что она не удержится и позвонит человеку, с которым разговаривать уже точно не о чем. Поэтому быть даже при собаках сочла для себя не худшим вариантом. При этом девушка, в отличие от работодательницы, в оценке собеседницы не ошиблась, сразу верно угадав все устремления последней. Написание книг, хоть и отвлекало ее, но главной целью на тот момент сорокалетней женщины было продолжение рода. В гости и по личным и по окололитературным делам частенько захаживал некий муж, по всем критериям - ровня писательнице, кого Настя сразу в мыслях окрестила Старым Вонючим Козлом - не в обиду - просто напросилось. Был визитер стар лишь относительно - лет пятидесяти, а природный запах изо рта усердно перебивал (по крайней мере, пытался) крепкой ментоловой жвачкой, но остроконечная борода делала его похожим на сатира, а еще - и здесь снова Настя безошибочно просчитала - был воистину полигамен, поглядывая всякий раз недвусмысленно и в сторону прислуги.
  По прочтении нескольких текстов авторства хозяйки, что вследствие давности написания были выложены в Интернет, девушка заинтересовалась таким полем деятельности, как некогда изучением ВУЗовских курсов наук точных - до поры - лишь с целью доказать самой себе, что может не хуже, стала в любую свободную минутку записывать рожденную собой слепленную воедино афористично-хронологическию монографию в Word-документ - благо ноутбук всегда с собой. А времени действительно было хоть отбавляй - Хемингуйша оказалась на редкость несобранной начальницей - больше даже, чем работа, отнимало у прислуги времени часто повторявшие одну тему задушевные разговоры. Настя тогда уже поняла, что характеры и сюжеты неплохо брать из окружающей реальности- но из жизни хозяйки очень мало можно было почерпнуть.
  Неправда, что за 26 дней можно именно написать роман, но записать то, что уже давно в голове отложилось блоками и главами, можно и быстрее. К тому же современные технологии дают возможность на ходу менять не только концепцию, но и править элементарные описки и обмолвки, лишь пересохраняя электронного формата документ - несмотря даже на потери времени на общения с человеческим и животным миром, уже через два месяца было сохранено в почти отредактированном виде объемистое - страниц на сто - произведение 'Голубая планета Марс' - помимо прежних мечтаний, в книге появился теперь еще один - чуть не главный - герой, вокруг которого многое крутилось на этапе развязки.
  Следует отметить, что писательская деятельность - если, конечно, писатель выдающийся или стремится быть таковым - сопряжена со множеством поездок и отлучек из дому. В первом случае для литератора съезды, семинары, симпозиумы и презентации являются источником дохода, во втором - объектом вложения средств в человеческий (свой собственный) капитал - это дает надежду начинающим, со временем став маститыми, также получать свои дивиденды с созданного ими продукта интеллектуального. К какой категории относилась Хемингуйша - то есть приносили ей доход частые поездки, или, напротив, опустошали ее бюджет - этого Настя не знала, да и не хотела знать. Но собачья жизнь (особенно когда это собаки незаурядной личности) подразумевает постоянное неусыпное со стороны человека внимание, выражаемое, по крайней мере, в ежедневном выгуле питомцев - поэтому на то время, пока писательница бороздила умы читателей и просторы постсоветского пространства, Настя поселялась у нее на квартире. В один из вечеров в гости к старой подруге (будто забыв о ее временном отсутствии) заглянул Старый Вонючий Козел - и случилось то, что должно было случиться между пометившим территорию альфа-самцом и случайно(?) оказавшейся на этой территории самкой - Настя не то что была не против - напротив, видела в таких (даже тайных) отношениях некую для себя перспективу. Правда в этот раз случилось то, чего женщина с огромным сексуальным опытом предвидеть не могла - у Насти напросился вывод: плохо скрываемый запах из партнерского рта вдруг сделал этого самого партнера в ее восприятии настолько омерзительным, что ее женский организм так противился мужскому проникновению. Партнер же был, напротив, смущен (не без тщеславия) и искренне извинялся мол, знай он, что Настя была до него девушкой, непременно попытался бы сделать событие поэксклюзивней.
  Услыхав такое, партнерша поняла, что теперь ей долгих отношений ради продвижения куда надо и не нужно - ведь скрывать их - задача непростая, когда соперница совсем рядом. В тот же вечер за традиционной в таких случаях послеактовой сигаретой обратилась к человеку в издательских делах более сведущему, чем она, с конкретной просьбой. Старый Козел был еще сильнее обескуражен прагматичностью недавно еще (по его глубокому убеждению) целомудренной девицы, а дальнейшие с ней отношения в его планы вовсе не входили - он и с писательницей-то не оформлял отношений, блюдя холостяцкий гонор - и уже на следующий день (дабы успеть все обсудить до приезда хозяйки дома), услышала девушка не очень для себя лестную устную рецензию человека, в литературу крепко впаянного:
  - У тебя все больше, чем сырое - здесь еще работать и работать. Психологический роман - это не то, что не твое - наверное, справилась бы со временем - но лучше подумай - зачем биться головой об забор, когда куча калиток есть. Сейчас я бы и Достоевского не взялся продвигать (нет, за свой счет - сколько угодно, но у тебя лишних денег, как я понимаю, нету), нынешнюю публику такими соплями не проймешь. Здесь сложность в том, что все объекты рядом - думающему человеку проверить совсем просто, а безмозглые лирическими этими воплями пресытились уже. Хочешь про мечты - пиши фэнтези, про космос - фантастику - но и там графоманов море. Политологические отступления мне, например, понравились - по крайней мере, оригинальностью, можешь попробовать колумнистом. Хотя, там у тебя ни конкурентов не будет, ни покровителей - то, к чему ты клонишь, ни одной партии перед выборами не годится, а после выборов необходимость в политологах вообще отпадет - свои штатные все, что нужно, напишут, и публика все съест. Но сейчас слушай самое для себя печальное: чтобы все это осуществить, раньше нужно было к какому-нибудь массолиту прибиться, а теперь необходимы или деньги и связи для раскрутки, или имя - иначе бы любой придурок в классики мог выбиться. Кстати, на счет имени - я бы псевдоним посоветовал. Анастасия, Диана - это для девяностых культово, сейчас нужно что-нибудь поновее, или наоборот, хорошо подзабытое... Вот на ум приходит 'Аделина, Аделина, чего-то там такое у нее' - уже не припомню, что - да и никто не вспомнит... Аделина, к примеру Вершинская - как тебе?
  Насте было плевать - Аделина в любом случае сладкозвучней Алкашки и романтичней Доси, да и фамилией своей она с давних пор не очень дорожила. Ее больше интересовала низкая меркантильная сторона вопроса - здесь бывший партнер помогать точно не собирался, обмолвившись лишь:
  - Если разве владелец нашего издательства посодействует, да только, - прецизионно оглядев девушку, - его ты вряд ли заинтересуешь, - и, встретив ироничный взгляд, поспешил оправдаться, - нет, ты не подумай, все там нормально, натурал он. Вот только, извини, коль разговор откровенный у нас пошел, вокруг него табунами всякие ходят, и - уж не обижайся - внешние данные у них твоих повыше будут...
  - Встречу если организуешь - дальше уже дело лично мое будет - и на счет как бы адюльтера нашего тогда можно будет вопрос снять, - в некоторых случаях шантаж на пользу всем сторонам возможного конфликта, поскольку может спровоцировать на действия, в других обстоятельствах кажутся невыполнимыми - как например покупка девушкой абсолютно ей не нужных (по ее убеждению) предметов туалета и даже косметики определенных марок - но на что не пойдешь ради обеспечения своего будущего.
  Неправда, что, когда речь идет о свидании, ждать - прерогатива мужчин: поджидать, выжидать, дожидаться обязана более заинтересованная в продолжении отношений сторона. Вот почему если девушке с улицы хочется добиться аудиенции у персоны значимой и известной, слово 'унижение' не должно означать что-то позорное, а 'самолюбие' надлежит свернуть в трубочку и припрятать ректально. Каким образом Старый Вонючий Козел сумел уговорить не просто начальника - человека, от которого зависит вообще существование одного из ведущих харьковских издательств - то было не Настиного ума дело - ведь скрывать полигамные свои поползновения от постоянной партнерши (если хочешь, чтобы та оставалась постоянной) входит в круг обязанностей самца.
  Пока девушка дожидалась 'вызова на ковер', не забывала просматривать биржевые сводки, которые не могли не манить возможностью легких заработков - однако, как и самый в литературе известный игрок, она чувствовала, что пока тратить природный свой фарт на мелочи не стоит, но подготовиться, открыв реальный счет, уже пора. Непонятно, как советчик сумел предугадать, но на снятые с депозита гривни купила Настя и не через год, а через полгода, не по 8, а по 7,60 наличные доллары в том же банке. Частью компенсировала затраты на имидж, оставалось восемьсот - носила при себе, никак не решаясь вбросить через банк на нужный счет. Как раз еще одна темная лошадка наклевывалась - хорошо бы сегодня купить акций до закрытия в Токио, когда электронные ценные бумаги резко вверх пойдут по просчитанной девушкой причине. И в тот день, когда, наконец, дозрела - вдруг позвонил Старый Козел и сообщил, что уже договорился о встрече на сей час за обедом, назвал ресторан и точные минуты. К тому времени этот путь уже был Настей в мыслях почти отброшен, один взгляд на объект приложения своих усилий пессимизма лишь прибавил, а, вглядевшись в глаза потенциальной жертве, поняла Настя, что все ее поползновения обратить на себя внимание в сексуальном плане тщетны, поскольку от женского к себе внимания господин устал. Зубатка такого фрукта оштамповала бы магнатом, никак не ниже, все его облачение, казалось, говорило собеседнику: 'Ты хоть представляешь, сколько драгоценного времени я затратил, чтобы выглядеть на свой статус - и после этого у тебя хватит совести досаждать мне своими глупостями - ну о чем ты можешь со мной говорить, если я уже все на свете познал и перепробовал!'. Попытки 'зацепить разговором' также успеха не приносили - Настя уже в уме поставила крест на таком пути своего развития - жалела лишь потраченных на условно стильное тряпье денег да времени - вряд ли сегодня она успеет через WebMontey забросить нужную сумму. Магнат все время пялился не на нее, а в свой раскрытый ноутбук - девушка неловко попыталась заглянуть в него через столик - мужчина, видимо для того лишь, чтобы поглумиться над очередной ищущей его благосклонности простушкой, резко развернул к Насте монитор агрегата и спросил, что она об этом думает. И в эту секунду ее будто разрядом сильного тока прошибло - но чувство то было победоносного блаженства - как у щуки, брошенной в наказание за всё в реку. Перед собой увидела девушка сайт той самой брокерской конторы - только через личный кабинет Магната - и как раз именно та компания, на какую еще утром глаз положила, и акции почти на прежнем уровне - ровно в тот момент осознала Настя, что нащупала точку опоры - как гадалка, сумевшая ухватить уличного лоха за взгляд взглядом собственным, что никаких больше литературных изысканий ей не понадобится - разве что для прикрытия, что перед ней - ее персональный азартный парамоша, а она сама получила не просто шанс - реальную возможность выклянчить гигантскую милостыню, и в стране, где на милостыню существовать не то, что не зазорно - престижно - быть ей отныне, разумеется, не королевой, но как минимум полуледи. Настя назвала корпорацию и четко - уже без заискивания - отрезала:
  - Покупать на все, сколько хватит 'кредитного плеча', - Мужчина, впервые высунув взгляд из своей подуставшей оболочки, с ироническим интересом к наблатыкавшейся в терминологии девице, так же резко парировал:
  - На пальцах все брокеры, ты знаешь, что здесь реальные деньги проигрываются?
  - И выигрываются! - не унималась Настя, и, достав из сумочки кошелек, а из него зеленые купюры, положила на стол 7 соток и один полтинник долларами - больше в инвалюте у нее при себе не было.
  Магнат еще внимательней вгляделся в девушку - сумма, по его меркам бросовая - а она, похоже, последнее готова выложить, но та не давала опомниться:
  - Покупать, а когда продать я скажу, если книжку мою прочтете!
  Влиятельный человек, непривычный к такому с собой обращению, в оторопи кликнул по нужным ссылкам - через секунды сделка в электронном виде состоялась - Настя, положив под тарелку сумму в гривне за заказанное собой плюс 10% чаевых (она не знала, сколько принято, придумала сама), а на стол подобие визитки с номером своего телефона, уходя лишь бросила:
  - Только не затягивайте с прочтением - если акции передержать - они сильно меньше, чем сейчас, стоить будут.
  Если Настя правильно просчитала Магната - он человек не рисковый, трусливый даже - значит из своих поставит тоже баксов восемьсот - максимум тысячу - в таком случае он собственных денег не потеряет ни копейки при любом раскладе. А жаба давит и сильных мира сего - это приведет клиента к ней, как любопытство монарха к сказочнице. Теперь главное - чтобы оправдался расчет по самой компании - проверка подтвердила - выросли почти втрое.
  Уже на следующее утро услышала девушка звонок с номера, который надолго забила в свой мобильный в быстрый набор, а днем, пока не открылся Нью-Йорк, позвонив, дала команду все акции сбросить, а еще через день сидела в том же престижном заведении, приглашенная самим магнатом для обсуждения контракта. Первое, что просил искушенный в межполовых сношениях кавалер - принять как извинение оплату предыдущего обеда - ведь по традиции мужчина должен платить за даму, но Настя уже твердо отказала, четко обосновав позицию:
  - Мужчина не должен, а может платить за свою женщину: жених за невесту, муж за жену, клиент за проститутку - если это в договор входит - а в других случаях оплата- оскорбление.
  - Тогда в наш с Вами договор входит оплата этого скромного обеда, и поверьте - интима этот договор не предполагает - если, конечно Вы впоследствии не окажете мне высокую честь...
  Джентльменский договор имел два аспекта: финансовый и литературный. Магнат сразу сказал, что не собирается вникать в методы перспективной делицы ( фарт, точный расчет или даже обращения за помощью к силам потусторонним), если та гарантирует ему грамотное распоряжение активами. В книжном деле он больше доверял специалистам профильным - и сразу признался, что монографии не читал, но даст распоряжение ее, если нужно 'припудрить и вылизать' - все это, конечно не бесплатное удовольствие, но девушка, трудясь 'финансовым негром' эти затраты скоро отобьет - Магнат убежден был, что имеет главный для топ-менеджера дар - видеть перспективного сотрудника. В общем, был он, как отметила для себя Настя, слишком увлечен идеей собственной эксклюзивности, при объективных данных очень средних - но с таким материалом, хочется надеяться, легче будет работать.
  Перечитав отредактированное мастерами своего дела, молодая писательница собственное произведение с трудом, но все же узнала, даже от прилизанного тянуло сыростью - но уже было поздновато отзывать, к тому же, по уверению Магната, если удачно распиарить монографию - ее качество никого интересовать не будет:
  - Просто вывали на белый глянец кучу душевного дерьма - и мои литературоведы сделают из тебя знатока человеческих глубин!
  Настя переселилась на арендуемую корпорацией в недавно введенном в эксплуатацию элитном доме квартиру - да и глупо было бы оставаться в прежней комнатушке. Ей предстояло за компьютером пребывать ежечасно, отслеживая удачные объекты для биржевых спекуляций - никто ее пока не торопил и не контролировал. Это было даже удобнее - проявлять финансовую активность не от своего имени. Кстати, к счетам и финансам компании, находящейся в собственности магната, Настя касательства не имела - играл он на рынке ценных бумаг как частное лицо. Все подзапустил изрядно - Настя разгребла достаточно полуликвидов, безжалостно слив все, что можно - она в широкую диверсификацию не очень верила, предпочитая заниматься ограниченным числом детально ею просчитанных проектов.
   Что же до написания книг - решила все же девушка просмотреть что-нибудь кроме Хемингуйши - штудирование дилетантских перлов отвлекало ее еще от одной болезненной темы. Один азарт заставлял ее пересматривать не свои произведения: ощущение того, что в собственной книге что-то ей недоработано. Хотелось убедиться, что ею написанное произведение внимания достойно - а одним из критериев было сравнение с продуктом труда других пишущих - пусть и не публикуемых - так даже лучше, ведь без протекции и она бы не выкарабкалась. Это были своего рода сеансы самоуспокоения - как если сбросить рубли по 3,2 за 10 - а после каждый день справляться по банковским сайтам, что он не вырос хотя бы выше 3,5. Перештудировав множество текстов, Настя оставалась собой, вернее Аделиной Вершинской, если не довольна, то, по крайней мере, удовлетворена: просто удивительно, сколько у людей лишнего времени, и, вероятно, денег, а еще очень хвалила себя девушка за то, что, не имея таланта к написанию стихов, даже не пыталась их в свои тексты втиснуть - столько было поэтического мусора ею просмотрено. Ники использовались писаками различные - на кириллице, латыни, в смеси, с цифрами, скобками - иногда Настя выбирала псевдо позаковыристей - до определенной поры она не находила среди пытающихся ворваться в этот задорный цех себя превосходящих конкурентов - по крайней мере, в том подразделе литературы, который обозначила своей нишей.
  Однажды ранним утром, по закрытии Нью-Йорка, очень довольная своевременным сбросом акций какой- то 'TZ-company', перед тем, как отправиться отдыхать, пробежала глазами вновь опубликованную прозу на одном из русскоязычных сайтов, обнаружила нового автора под ником Ted Zelensky - ей показалось это знаковым - подумала: нужно прочесть. Выложена была в сеть немалых размеров повесть - поэтому Настя заранее предугадывала, что прочтет в лучшем случае четвертую часть, пока глаза не станут закрываться перед компом - а прочитала - за час все - и отдыхать в тот день не ложилась. Забила имя в поисковик - нашла публикации на других литературных сайтах, и пока не прошла строка за строкой все тексты автора - их оказалось не так уж и много - успокоиться не могла, а закончив ознакомление и уже засыпая, даже не запарковав компьютер, кружилась в ее голове одна лишь мысль: почему годом ранее не прочла этого автора, а выбрала себе профессиональным ориентиром Хемингуйшу? Но, выспавшись, и вновь подсаживаясь к клавиатуре, вдруг подумала девушка о другом: 'что толку - если бы и прочитала - все, что могла бы сделать - кальку с образа, быть может, лучшую, чем оригинал - тем более, после правок редакторами, но придумать...'. После повторного прочтения произведений неизвестного автора, боялась девушка открывать собственное - уже на бумаге напечатанное, вчера еще казавшееся если не гениальным - то уж точно талантливым и неповторимым, увидав сразу, что ее работа по сравнению с той, затерявшейся в сети - действительно сопли. Хотя писали оба автора в принципе об одном и том же - о людской силе и слабости, величии и ничтожестве, красоте и уродстве - реальных и мнимых - но ее работа заслуживала не только печки - полного вытирание из всех носителей даже упоминания о ней. И Настя, будучи все же не только уязвленным автором, но по природе аналитиком, сразу заметила, почему от схоронившегося в сети прозаика отстает она безнадежно. Девушка писала о том, что является самым благоприятным объектом описания для любого автора - о самой себе. Быть может, глубина ее личности и сказывалась - все же это была почти автобиография. Если кому приведется через столетие изучать Аделину Вершинскую, как теперь учат Лесю Украинку - более познавательного источника исследователям будущего не сыскать. А читая в сети конкурента, видела Настя, что он также выражает самое себя - но через характеры других людей - и не могла понять - то ли фантазией он на порядки ее обгоняет, то ли прожил столько жизней, или смоделировать поведение может лучше - тогда он более искусный математик. Вспомнилось девушке решение олимпиадных задач - там зачастую при сложности инструментария, к правильному ответу ведет очень простой логический шажок - а у нее получался такой длиннющий хвост - что свидетельствовало, вопреки мнению заангажированных критиков, не о скрытой гениальности, а скорее об изначальной системной ошибке. А соперник мог, казалось бы, поверхностно и с иронией, копнуть тему существенно глубже - у него ни слова не было о политике - но кредо обозначалось четко, он, насмехаясь над патетикой и чувственностью, мог написать и про любовь без слезливости, и про патриотизм без пафоса.
  Еще пыталась Настя в своем творении блеснуть оригинальностью, изыскивая ходы и сюжеты, не применявшиеся в литературе никогда и никем - теперь видела, что совершенно напрасно, что то ли 7 то ли 47 повторяющихся из века в век сюжетов могут быть пересказаны и без плагиата. Стоит лишь по-другому встряхнуть и выбросить эти кости - и окажется, что рядом с нами благородная Корделия любит взбалмошного, но слабохарактерного отца не больше и не меньше, чем велит дочерний долг, наивная провинциалка первая объясняется в любви - а столичному хлыщу как раз в этот момент не до нее, суетливая Попрыгунья выискивает вокруг знаменитостей, не замечая гения рядом с собой, переборчивая принцесса выбирает в мужья не Человека, а Тень, Ленька Королев уходит на свою войну, так и не объяснившись с единственной на земле, достойной стать его королевой, - но повторяются и сюжеты более древние: боголюбивый отец прощает блудного сына - за счет его беспроблемного и трудящегося брата - и именно это воспринимается людьми, считающими себя достойными появлением высшей формы справедливости, ленивый и лукавый раб упорно не собирается обогащать своего господина, в то время как его смекалистый и усердный коллега не только обеспечивает барину ренту, но и плодит самых страстных приверженцев рабства - рабов привилегированных, Давид побеждает Голиафа, а Иосиф покоряет столицу метрополии лишь силой собственного интеллекта. А еще бредет по планете вечный жид, вечный кацап, вечный хохол, умирая и возрождаясь в новом человеке - потому, что одной жизни мало, чтобы искупить то ли собственное малодушие, то ли подлость своей нации - а может то потерявшийся во времени странствующий рыцарь до сих пор не верит, что надетые подлым Фрестоном маски давно к коже приросли и стали личинами, или зачарованный странник идет своей землей, всякий раз давая шанс каждому встречному - и никогда себе. Все это, невозможное в реальной жизни, становится вероятным, если добавить в произведение то немногое, чего сама Настя добавить не может, поскольку не осознает. Разумеется, достойнее проиграть мастеру, чем какому-то разнорабочему, трагедии здесь вовсе нет - встать и идти, поскользнувшись, не замечая утрат - да, к тому же и заметить приоритет незнакомца кроме нее самой никто не сможет. Ее книга пошла, разумеется, не на ура - но в строгом соответствии с суммами вложения в промоушн - вообще, бизнес издательский, равно как любой другой, имеет свои строгие законы ( не слукавил Старый Козел), там стремительные взлеты, не подкрепленные предварительными вложениями - большая редкость. Кстати, игры в электронном формате на бирже это также касается - одно дело - время от времени отследить и хапнуть на какой-нибудь чужой комбинации - игра же 'вдолгую' предполагает порой месяцы выжидания. А Магнат, отхватив сразу несколько кушей там, где раньше сам лишь проигрывал крупные суммы, вдруг на удивление быстро к новому источнику дохода не только привык - порой требовал выведения из оборота предназначенных на инвестирование сумм. Настя не переставала удивляться - как настолько необоротистый индивид смог добиться таких высот в бизнесе большом. В то же время, агенты литературные советовали, несмотря на отсутствие ожидаемого ранее писательницей фурора, выдать к изданию следующую 'рукопись' (по последней моде - электронного формата), они даже настоятельно рекомендовали не затягивать с написанием - ведь перерыв в издании книг ведет при нынешней жесточайшей конкуренции претендентов на читательское внимание не только к забвению, но, что еще печальнее - к частичной либо полной утрате инвестированных ранее средств. Настя же вовсе не представляла в каком направлении ей надлежит пахать на литературной ниве - даже не была уверена, что стоит продолжать вообще - но что-то изнутри подсказывало, что писательница Аделина Вершинская - какой бы бездарной не оказалась - единственный пока для Насти трапик наверх - ведь просто остаться в брокерском рабстве не только не престижно, а возможно, даже опасно. Собственная ошибка ее не так страшила, как слишком пристальное внимание к финансовым результатам покровителя - в ее голове всплывали воспоминания о тех временах, когда пролетевший с бизнесом ее брат прибегал клянчить у дворничихи-сестры копейку. Поэтому она просто обязана была заставить себя собраться и выдать хоть что-нибудь в печать.
  Когда есть стимул - собраться всегда можно. И вспомнить как собственный прежний опыт, так и советы людей более искушенных. Во-первых, нужно сконцентрироваться на чем-то одном - сейчас это написание текстов, значит биржевые спекуляции нужно на время отложить. Здесь очень кстати сказался вновь Настин фарт - сразу двух 'темных лошадок' удалось пощипать почти одновременно. Но на этот раз не побежала она похваляться покровителю, как школьница отличными отметками, вообще об успехе не сообщала, аккуратно разместив вырученные виртуально средства в тех акциях, которые считала умеренно перспективными. Уже давно Настя подметила, что обмануть Магната при желании легко - если бы ее целью было получение единовременного куша - нетрудно было бы кругленькую сумму и перевести в какой нужно банк и даже с минимальными потерями обналичить - но в таком случае с украденной суммой нужно теряться навсегда - а фартовая брокерша чувствовала рядом навар на порядки больших размеров. Следует отметить - чужого Настя не брала ни копейки. По изначальному джентльменскому договору имела право Настя обналичивать и тратить на собственные нужды - имидж, питание, развлечения - по 20 долларов в день, но, учитывая отшельничество, непривередливость в еде и низкий уровень украинских цен на товары первой необходимости, ей в среднем хватало трех-четырех. Свое 'суточное' содержание далеко не каждый раз выбирала, соинвестируя, хотя сумму никогда не забывала, и если кредитовала заказчика - исключительно на условиях и под процент банка - но и это давало определенную прибыль. За полгода своих денег она вбросила в работу не меньше тысячи долларов.
  Еще один мудрый совет, которому решила теперь внять девушка - переключиться на написание того, что ей доступнее. Если не может она придумать человека или сообщество людей, не имея к тому высокой страсти, то, как аналитик, она в силах социум изучить, просчитать и спланировать.
  С представителем рекомендованной Магнатом политической партии (чья-то техническая, полупроцентная), пообщавшись в скайпе, договорилась набросать подобие партийной программы. Всего скорее, покровитель считал, что делает своей протеже одолжение, обеспечивая в дальнейшем вес в обществе. Настя решила в этот раз не подражать под копирку написанным однояйцевым программам, а вывести новую концепцию, основанную на расчете величин, известных всем. На протяжении десяти лет все политические противоречия в Украине роились вокруг цен на газ. Девушка взяла тариф на варочный газ для потребителя, отняла цену того же объема топлива, покупаемого на границе государством - разницу выразила в долларах - получилось по три бакса на каждого потребителя ежемесячной дотации. Потом произвела расчеты по отопительному газу для теплокоммунэнерго, по тарифу на электроэнергию, подсчитала дотации по городскому транспорту - вывела среднедушевую подачку от государства населению. А дальше сделала по ее мнению, ход конем: дать избирательное право лишь тем, кто этот долг перед государством погасит лично, а не перекладывать обязательства на добросовестных налогоплательщиков - ведь получающий подаяние всегда будет голосовать за увеличение этого подаяния - какой тогда смысл в выборах? Предлагаемый ценз прилично пропагандировать партии, имевшей в названии слово 'либеральная' - тогда картина при пропорциональной системе должна была выйти совсем другая. Но при личной встрече партийный функционер, предполагавший в самом себе харизму, начал с наезда:
  - Мы ведь тебе, как писательнице, романтическую сказку о любви с хорошим концом заказывали, а ты нам даже не порнуху - анатомическое описание процесса! Да кто тебе сказал, что нужны новые методы? Эти, что жрут в бездонное брюхо - самые надежные наши союзники. И ты предлагаешь даже не денег их лишить - те, для кого дотируются тарифы - копеек не считают, а у примазавшихся - сумма невелика, ведь они услугами почти не пользуются. Это не простое быдло, которое жрет из жадности - это особое быдло - электоральное, оно жрет из принципа - если халява. А в нашей стране, как ты помнишь, халяву дают только избранным - вот в их вялом мозгу и выстроилась цепочка обратная. Льготник не гривню на проезде экономит - он представляет себя почти обкомовским работником, которому по штату черная Волга когда-то полагалась. А когда речь заходит о принципах...
   - Но ведь долг накапливается - погашается тоже из заимствований. Лопнет же пузырь скоро!
  - Еще как лопнет, аж дрыснет! - довольный собой провозгласил будущий вождь - а мы тут как тут - найдем виновных и сурово накажем - но виноватым никогда не бывает народ.
  - Даже в собственном скотстве?
  - Так они им гордятся! Думаешь, это я мерзавец ? - прищурился будущий вождь, - нет, я достойная плоть от их плоти, обещаю лишь то, чего они сами хотят. Три бакса ежемесячного подаяния? Мы десять пообещаем - Нафтогаз и так уже технический банкрот! Но это завтра -сейчас - халява! А этим - плевать, лишь бы сейчас было хорошо. Я это в восьмом году понял, когда увидел, как они на эту из пальца высосанную тысячу набросились. Это даже не скоты - гниды! Каждой насрать, у кого эти деньги отберут, главное - себе получить - и это ведь не вопрос голодной смерти - даже не вопрос голодной жизни - это халява! Нет страшнее зверья, чем возомнившее себя избранным быдло! . Не исключено, что уже через несколько лет без угрызения совести будут продавать в рабство не рожденных еще своих детей и внуков те же страждущие, почитая это меньшим для себя злом, чем оплата потребленного собой в полном объеме. Я ведь тоже когда-то думал: 'народ'... Вообще народная мудрость - это как платье на голой жопе короля: то, чего нет, но каждый обязан говорить, что есть, если хочет в обойме остаться. Поэтому, если и ты хочешь...
  - Не хочу! - отрезала Настя, изумив немало потенциального вождя - и, хлопнув дверью, ушла, отметив для себя, что в Москве занималась делом куда более пристойным. Магнат немного удивился - но ему, в конечном итоге, было плевать: он Настю не для продвижения по иерархической лестнице держал, раз уж девушка настолько недальновидная, что за шанс цепляться не хочет - ее проблемы. А сама не прошедшая кастинг опечалилась больше правотой перспективного политика: действительно, спорить с ним глупо. Всех все устраивает: устраивает низы быть быдлом, кому добрый хозяин подбрасывает вовремя корм, устраивает пастухов - кто при подкормке себя не обижает - устраивает собственника отары - не важно, в какой стране он находится. Все дешевые, в меру ликвидные, доступные... Таких выпасать - позорнее, чем шлюх в белокаменной - ведь последние, по крайней мере, сами за себя платят.
  Свести воедино и аналитику, и ежедневные вокруг себя наблюдения, и в то же время переместить объект исследования подальше - за несколько тысяч световых лет - так пришла Вершинская в фантастику (кстати, такой непререкаемый авторитет, как Старый Вонючий Козел, эту сферу советовал).
  За месяц набросала Настя объем материала, над которым, вероятно, следовало бы просидеть год - но слишком уж часто звонили из редакции, а она про рукопись говорила как про нечто почти уже законченное - пришлось домысливать на ходу или просто брать куски из окружающего мира. Вряд ли кто-то задумчиво вчитывался в объемистое произведение, сопоставимое по объему с романом с рабочим названием 'Задворки вселенной'.
  
  ...По замыслу автора, действие происходит в веке пятидесятом- точнее по причине искривления временного пространства не определишь. Для поиска своего во вселенной места, часть населения планеты Земля пересажена была на специально построенный космический вояжер - суперорбитальную станцию 'Пятый Рим', размером не меньше Меркурия, оснащенную всем для жизнедеятельности, а также потенциального размножения всех помещенных внутрь людей и запущена рассекать вселенные миры. Жизнь людей на орбитальной междупланетной станции не только обслуживалась - зачастую управлялась машинами. Руководствовались последние составленной еще на Земле всеобъемлющей программой, отображающей опыт человечества в освоении окружающего пространства с древнейших времен. Оборудование для производства всего необходимого исправно работало, за основу принят был термоядерный синтез. Утилизация была глобальной: отходы жизнедеятельности индивидов, живущих в специализированных отсеках по заполнении помещений спрессовывались, капсула аппендиксом отсекалась и материал направлялся к реакторам на переработку. Семьи заселялись в абсолютно новые боксы, оборудованные еще более новой обстановкой. Станция в идеале представляла собой предприятие замкнутого цикла, полностью самодостаточное, за исключением одного нюанса. Термоядерный синтез - очень энергоемкий процесс, изначальный запас ядерного топлива никогда не должен был уменьшаться ниже критического уровня - трехмесячной работы реакторов без пополнений. Предусмотрен технологией был и синтез урана - но здесь наука еще не сумела обмануть жизнь -на производство элементов уходило несколько десятилетий. К тому же по прошествии нескольких сот лет исследователи по эмпирическим данным установили, что синтезируемый в реакторах кислород, разумеется, в жизнетворности не уступает природному, но длительное ( на протяжении жизни нескольких поколений)использование для дыхательного процесса лишь синтетического окислителя ведет к изменениям на генном уровне, что проявляется, в частности, в снижении работоспособности головного мозга и атрофии некоторых его областей. Так уже пятое поколение, обучающееся в общеобразовательных школах, имело проблемы с изучением таблицы умножения, грамматика вовсе была исключена из школьной программы как ненужная наука. Поскольку недостаток интеллекта не является виной конкретного ребенка, на определенном этапе станционное министерство образования установило трехбалльную для всех систему оценивания уровня знаний. Единицу (по-новому - удовлетворительную оценку) получал любой ученик, способный запустить персональный компьютер нажатием кнопки, двойку - любой способный загрузить браузер, и тройку - высший бал - тот, кто умел читать и считать без калькулятора. Особая каста системных программистов обучалась по отдельной программе, их численность держалась в строгом секрете.
  Для пополнения запасов ресурсами предусмотрена была программа колонизации встречных планет, предполагавшая ускоренное исследование каждой встреченной планеты на наличие полезных ископаемых, механизированная разработка и быстрое опустошение всех месторождений, а, в том случае, если планета имела атмосферу - полный отсос оттуда кислорода - сей продукт считался деликатесом, использовался исключительно для дыхания думающей части элиты, и лишь немного подмешивался к кислороду, предназначенному для дыхания основной массы граждан Пятого Рима.
  К моменту описываемых событий население орбитальной станции перевалило за предельное значение - а это означало выраженный в нехватке энергоресурса кризис. Применительно к земным проблемам межпланетной станции это выглядело так: огромное количество загаженных и оставленных жителями боксов ожидали переработки и утилизации, а ядерного топлива на переработку и изготовление нового жилья было недостаточно. Человеку земному и приземленному сразу бы пришел на ум способ, испытанный еще древним Гераклом: вычистить то, что сами загадили, и поселиться по месту прежней прописки, отходы жизнедеятельности сбросив хотя бы в открытый космос - кстати, этот проект предлагался и компьютерной программой, но был отброшен высшим советом по политическим причинам. Тот, кто знает Конституцию Супермежпланетной станции сразу поймет, в чем дело. Согласно основного закона корабля никто ни лично, ни с применением репрессивной машины не мог понудить гражданина Пятого Рима заниматься физическим трудом - а отсутствие на станции денег как средства расчета исключало также и возможность заинтересовать материально. Запас ядерного топлива уже снизился до критической отметки и чуть не пробил психологический барьер - остро стоял вопрос интенсивной колонизации какой-либо планеты - когда вошел корабль в систему, аналогичную солнечной, в созвездии Минотавра. На удаленных от светила планетах поживиться особо не пришлось, приближенный к тамошнему солнцу отпугивали слишком большой расчетной массой светиле - космолет даже гигантских размеров могло просто затянуть на местную звезду. Вышло так, что оставалась одна - по случайному совпадению третья от светила планета с расчетным названием U380 - совет надеялся на залежи там вожделенного урана. Однако, экспресс-тест на уран дал негативный результат. В перспективе Пятому Риму светило навеки припарковаться в месте нового своего приземления и расселяться пригодной к жизни планетой - как вдруг исследовательский беспилотник обнаружил на планете поселения очень похожих на людей гуманоидов. Более глубокое исследование, а также научно-исследовательское вскрытие отловленной разнополой пары особей показало, что при внешнем сходстве, геномом существа от людей все же отличны - имели объекты исследования 24 вместо 23-х пар хромосом. Это сразу породило ласкательное для них название 'братья наши меньшие', подчеркивающее, между прочим, генетическое неравенство тварей с людьми. Однако, существа оказались обучаемы и незлобивы. Населяли они планету в немереном количестве, и, случись принятию решения о навечной колонизации, абсолютное их большинство подлежало бы уничтожению. Нет единого мнения - природный гуманизм или обретенный прагматизм подвиг тогда Высший Совет принять судьбоносное решение - но оно было принято и население планеты почти в полном составе было спасено, также спасено было космическое будущее Пятого Рима. Глобальная чистка жилищ высших существ вместо переработки, отгрузка отходов жизнедеятельности упомянутых выше, а также сокращение числа продолжавших межпланетное путешествие путем выселения лишних на специально выстроенные и оснащенные средствами защиты (суперстеклянными куполами) оазисы-форпосты по всей территории планеты U380 - все это стало возможным лишь благодаря использованию труда туземцев, который многий правозащитники назвали бы рабским - но это лишь те, кто не ведает еще более печальной для аборигенов альтернативы.
  Также была оборудована стыковочно-разгрузочная зона, принимающая Пятый Рим для регулярной (раз в пятьдесят лет) очистки, составлен персонал из местных жителей с обязательным назначением на руководящие должности выходцев с Земли. Еще высший совет пошел на беспрецедентный шаг, установив квоту для меньшого брата - определенное законами количество допущенных на станцию туземцев. Теперь алгоритм работы космолета менялся: все отходы жизнедеятельности сбрасывались в межзвездное пространство в специальных контейнерах. Для очистки жилищ высших существ туземцы годились, что дало основание принять решение о загрузке на корабль нескольких миллионов гуманоидов. Каждый вошедший на станцию раб из туземцев был подвергнут медицинскому осмотру, всем без исключения на лобной части лица под кожу вживлен электронный чип - с полным объемом информации о носителе - для удобства ведения документации, все взятые на борт были оформлены людьми, но второго сорта. Предполагалось, что с выходцами с Земли их контакты будут максимально ограничены.
  Оставленные на планете U380 были обеспечены всем необходимым для поддержания жизнедеятельности, в том числе и сжатым в специальных контейнерах до миллиардов атмосфер кислородом, также необходимое количество туземцев приписано к форпостам и заведено внутрь куполов - процедуры клеймления чипами не избежали и они. Перед самым отлетом произведена протокольная процедура откачки кислорода из атмосферы планеты - а это означает, что все из туземцев, кто не был закреплен за определенным оазисом-форпостом (в количестве нескольких миллиардов особей) умерли от кислородного голодания. Впоследствии этот исторический факт некоторые с позволения сказать историки пытались инкриминировать тогдашнему руководству Пятого Рима как преступление против человечности - но их абсурдные доводы отвергли станционные идеологи блестяще: поскольку туземцы в генетическом смысле слова людьми не являлись, их даже глобальное уничтожение не может быть подсудным. В то же время - существуют и поныне пользующиеся популярностью теории, авторы которых искренне убеждены: будь даже туземцы людьми, их уничтожение не могло остановить руководства орбитальной станции, когда на кону - статус суперкосмической державы, и остановить отлет избранных к далеким мирам преступнее во сто крат - это как поставить подножку сверхчеловеку на героическом пути от сохи к ядерной бомбе. К тому же, на стороне станционных идеологов долгое время выступали многие из туземных историков, горячо доказывая, что самые достойные из населявших планету существ были Высшим Советом спасены путем помещения под куполы, поскольку отбор избранных перед отлетом Суперстанции был очень объективным.
  Последующие пятьсот лет история правопреемников земной цивилизации разделилась на две ветви: высшую и низшую - по сферам витания фигурантов. Следует отметить, что как на наивысшем ( космолет) так и на низшем (планетарном) уровне ход истории немного отклонился от запланированного программой. На межгалактической станции в очень скором времени начались более близкие контакты между разносортными, чем предусматривала строгая инструкция. Принятые Высшим советом обязательные для всех расовые законы очень устраивали представителей старших поколений, но молодежь, во все века и во всех вселенных славившаяся повышенным либидо, принялась экспериментировать направо и налево (это при том, что изначально половое сношение высшего существа со второсортным в уголовном кодексе приравнивалось к зоофилии и чревато было суровым (вплоть до выселения со станции) наказанием). Однако, уже на третьем десятилетии полета оказалось, что принятые лишь выполнять черную работу туземцы значительно превосходят в искусстве любви выходцев с земли, а превеликое множество округлившихся животов благородных девиц заставило призадуматься - а не ошиблись ли изначально штатные генетики, подсчитывая число хромосом у инопланетян. После вопрос генетического соответствия решен был технологически: на планете U380 стараниями и на средство метрополии выстроено было несколько инкубаторов-заказников. Туда рекрутировались из туземок прошедшие специальный отбор на репродуктивность особи. Фактически мобилизовались не сами женщины, а их матка и яичники. Каждая из осчастливленных оплодотворялась искусственно специально созданным генетическим материалом - на этапе зачатия и первых недель развития эмбрион находился в утробе биологической матери, но после искусственного прерывания беременности плод не уничтожался, напротив, обрабатывался генными инженерами таким образом, что на выходе получалось существо с нужным количеством хромосом. Рожденный материал отличался редкой внушаемостью, покорностью, усердием и трудолюбием, а также был способен давать потомство - так что уже через семьдесят лет работы эксперимента финансирование программы свернули, поскольку туземцы стали плодиться бесплатно, давая покорный и дешевый, к тому же неспособный к логическому мышлению приплод с врожденным самоощущением второсортности: полученные вследствие эксперимента создания стыдились своего неземного происхождения, обитателей космической станции априори считали высшими существами, а одно лишь упоминание имени лидера Пятого Рима провоцировало у любой половой принадлежности гуманоида клинический оргазм. Новую расу поименовали идеологи Пятого Рима непродажными тварями, искренне уверенные, что именно эти существа способны обеспечить внутреннюю экологическую безопасность своей и только своей метрополии, причем без лишних капиталовложений.
  Хотя высокородное происхождение спущенных им на головы бывших землян всегда чтили, при замещении вакансий кровь была наипервейшим аргументом, а также, имея в общеобразовательных школах пятибалльную систему оценивания знаний, сделали на конкурсах приоритет именно для местных троечников - дабы не обижать благородные чувства высоких назначенцев, даже зародилась в недрах низкого сообщества все чаще подтверждаемая практикой теория, что именно троечник - суть настоящий гений во всем, умеющий отыскать золотую середину, а отличники - всего лишь наглые выскочки, пытающиеся выделиться на фоне объективно слабейших себя индивидов. Именно троечники стали авторами гегемоноцентричной теории, что легла в основу политического самоуправления среди низших. Практическое ее воплощение состояло в необходимости избрать среди разновозрастных и разноодаренных и неравных материально ту социальную группу, на первый взгляд ни чем не выделяемую, обожествление которой ляжет в основу построения социально-иерархической пирамиды впоследствии. Путем проб и ошибок и тщательных переборов на роль гегемона претендовали в разные времена священнослужители, разбойники, воины, пролетарии, конторский планктон, малолетние преступники, твердо вставшие на путь исправления. Главное условие: прослойка должна численно не превышать десяти процентов населения планеты и уверовать в идею собственной исключительности.
  Регулярные прилеты на вновь обретенную землю давали возможность Пятому Риму очиститься не только от бытовых и биологических отходов: демографические взрывы, ставшие следствием регулярно нарушаемых расовых законов, сделали необходимым также очищение станции от человеческого балласта. Само собой разумеется, для выселенцев условия на колонизованной планете создавались без метафор тепличные (для самых высокородных кровоотступников строились новые оазисы-форпосты, выселялась также с межгалактической станции огромная масса расплодившейся и технологически непригодной челяди. Уже после пятой очистки решено было больше дать планете U380 привилегированный статус, что позволило не откачивать всякий раз из ее атмосферы кислород - тем более, совсем близко - примерно в трех порсеках - обнаружено было Высшим Советом целое скопище аналогичных планет, где местные обитатели даже внешне на человека не походили - там был теперь животворный источник и кислорода и урана. Теперь ничего не помешало бы вернуться к прежнему замкнутому циклу - но машиной было просчитаны варианты и доказано, что экономически целесообразнее использовать рабский труд новоземлян, чем высокие технологии. Да и рабским его уже назвать было нельзя: хоть денежное обращение и не было введено на планете колонизаторами, а сами туземцы до введения всеобщего эквивалента вряд ли бы додумались, все же предметы, выполняющие функцию средства платежа и накопления с Межпланетной станции на U380 регулярно поставлялись. Мерой стоимости и средством оплаты труда стали бывшие в употреблении высшими существами бытовые предметы - ведь жители метрополии с регулярностью получали взамен утилизируемых новые, следующего поколения. А для существ низших даже секонд-хенд представлял немалую ценность. Поскольку населявшие планету оказались существами небрезгливыми, повторное употребление некогда модных вещей и гаджетов не только не отвергалось ими - была даже принята всепланетная доктрина глобального потребления, обязывающая низшие слои населения потреблять все, что спускаемо сверху. В этом плане больше всех свезло населявшим стыковочно-разгрузочную зону: они, помимо того, что первыми имели право перебрать сброшенное с орбитальной станции, еще принимали ту субстанцию, что во всех сводках именовалась суперсекретным стратегическим биоматериалом. И хотя это были всего лишь биологические отходы населявших станцию индивидов, мыслящие стратегически и сакрально не могли не увидеть для населения избранного региона широких перспектив на будущее. Как известно, из перегнившей биомассы с течением времени образуется то, что можно называть кровью планеты и ее черным золотом. Но на планете Земля процесс этот растянулся на миллионы лет, обитателям же стыковочно-разгрузочной зоны повезло куда больше: в секретных лабораториях Пятого Рима велись интенсивные исследования данной темы, и уже вскоре ученые обещали спустить на U380 тот чудодейственный ингредиент, который поможет ускорить преобразовательный процесс в миллиарды раз. Парадокс: обитатели зоны принимали и закапывали в грунт не дерьмо высших над собой существ, а свое будущее благосостояние. Им, в отличие от незадачливых землян, не нужно было даже разведывать залежи ископаемых - достаточно было лишь дождаться, пока пришлют из Пятого Рима чудо-снадобье. Вот почему обитатели зоны никогда ни с кем биомассой не делились, и, несмотря на стойкий специфического характера запах, распространяемые по всей территории зоны, насиженных мест старались не покидать даже ради командировки на Космолет, и всегда очень гордились собственной избранностью, а стоявший над зоной смрад гордо называли духом Пятого Рима...
  
  Настя не отличала второй роман Вершинской от первого в лучшую сторону - честно, говоря, она и первый таким уж провальным не считала, ведь если не замечать ориентир другого уровня, можно прожить успокоенную долгую жизнь. Но второе произведение пошло почему-то с сушественно большим успехом - такое и на бирже случается - значит необходимо пользоваться, вкладывая туда дополнительные средства. Выход на новый уровень связан с необходимостью сделать автора персоной публичной - а это дополнительные вложения. Контракт с издателем составлен стандартно, то есть с точки зрения начинающего автора был дискриминационным. Но не нужно забывать о человеческом факторе, к тому же все затраты, понесенные агентом для раскрутки Аделины Вершинской, Настя компенсировала лично магнату перечислением валютных поступлений от биржевых спекуляций. Теперь расходы на имидж превышали не то, что четыре - и двадцать долларов в день. Насте пришлось привыкнуть и к запаху дорогой парфюмерии, и к тому, что теперь ее вечерние платья стоят больше, чем раньше проживалось ею за месяц, и к тому, что приходится тратить драгоценное время, присутствуя на мероприятиях вроде мастер-классов для начинающих авторов или раздач автографов в книжном магазине - однажды автограф у нее попросила Хемингуйша, вопреки здравому смыслу и логике не устававшая восхищаться талантом старой знакомой и заверявшая, что эту искру рассмотрела еще при первой встрече - а Настя с удивлением для себя поняла, что это не ложное притворство, что в этом мире люди совершенно искренне меняют свое к другому отношение, когда последний продвинется сильно вверх по иерархической лестнице. Кстати, отношение к ней поменял еще один человек - хотя в этом случае понимала девушка, что глубина чувств здесь вовсе ни при чем - просто теперь Аделина Вершинская стала одним из высоколиквидных и высокодоходных активов корпорации, а поскольку была она неотделима от конкретного живого человека - Насте пришлось принять как должное мужское внимание руководителя. Магнат имел, как сказали бы психологи, завышенную самооценку во всем, и тех женщин и девушек, кто его внимание игнорировал, искренне считал либо фригидными, либо лесбиянками. Отказ от интимных отношений с вышестоящим руководством, разумеется, возможен, но в таком случае женщина должна понимать, что лишается определенных перспектив - Настя перспективы зачеркивать не собиралась .
  К тому же близкие с мужчиной отношения - возможность узнать его слабые стороны - молодая женщина была убеждена, что эти знания ей когда-нибудь пригодятся. Выражение 'уметь пить' означает в определенных кругах, что спиртное не оказывает негативного влияния на трудовую и интимную жизнедеятельность выпивающего. Магнат убежден был, что пить умеет - и это его заблуждение на руку было Насте. Меру знал и держаться умел сильный мира сего в основном на людях - а Настю до сих пор считал человеком рангом пониже, хотя и выделял из копошившейся внизу шушеры, а, может быть, экономил деньги на услугах психоаналитика. Когда человек придумывает собственный образ и преподносит его внимающему слушателю - здесь главное не поддаться настрою на гипнотическое убаюкивание, а уметь слушать между слов. Еженедельно повторяемая незаурядным (по своему суждению) человеком история собственной жизни дала писательнице возможность, путем отколупывания словесной коросты, увидеть реальное положение дел в динамике. Нынешний магнат и владелец финансовых активов учился в одном классе со своей будущей женой - и тогда нельзя было себе представить пары несопоставимее: она отличница, он даже не двоечник - троечник, она в семье офицера КГБ (на то время - майора) единственная дочь, он из семьи большой, но неполной (отец, полетав по харьковским заводам и одновременно поучаствовав в рождении четверых детей, уехал за длинным рублем на Север, да там и затерялся). К тому же всегда была суженая ростом на голову его выше (магнат и в зрелые годы не переставал комплексовать насчет собственной низкости). И все же вода камень точит - а с женской точки зрения Настя увидела иллюстрацию другой поговорки о том, что любовь - недоброе чувство. С мужской стороны, судя по словам магната, любви никогда и не было - но ни жена, ни тесть (теперь генерал-майор СБУ, правда, в отставке) не должны выходить из розового неведения, а оформленные на молодого некогда человека активы имели в девяностые годы очень сомнительные источники - именно в этой смелости взять на себя ответственность и видел он признак собственной избранности. Настю немного огорчила ее изначальная ошибка - до поры думала девушка, что перед нею - мажор, пожиравший остаток семейного достояния - очень уж на штамп похож: туповат, ленив и под мнением - а тут оказывается всего лишь записной зятек! Кстати, тесть магната на одной из презентаций присутствовал - старенький такой боровичок - не скажешь, что генерал, даже зачем-то визитку свою сунул. Однако, почерпнув информацию, стала она отношениями сильно тяготиться по причине интимной, никому не афишируемой. График женатого человека расписан с учетом не только производственных задач, поэтому очень удобно, когда к определенной девушке наведывается он раз в неделю. Настиным днем была среда - как некогда кровосдачи. Долговременное отсутствие партнера прежде не угнетало и никак не расстраивало молодую женщину - в конце концов, для снятия сексуального напряжения мужчина - далеко не самый гигиеничный фалоимитатор, долго Настя думала, что отвращение испытала лишь к определенному мужчине. Но во время первого романтического свидания с обретенным хозяином почувствовала она ровно то же самое: от предчувствия того, что, согласно описаниям сексуально озабоченных, должно приносить сказочное наслаждение, девушку сжимал судорожный спазм там, где контролировать свое тело она не могла. Разумеется, мужчину посвящать в такие тонкости не стоит - особенно когда женщина хочет продолжения плодотворных для нее отношений, а возникновение проблемы может самца спугнуть. Лишь с целью проверки (а никак не поддавшись похоти) заказала однажды девушка себе на дом мужского пола своего коллегу (по прежнему задорному цеху, не по теперешнему). Сумма гонорара была в разы выше ее московских расценок, но товар того стоил - настоящий ходячий член, украшенный мышечной массой и не изуродованный головным мозгом - на такое идиосинкразии быть не может в принципе. Но и здесь случился конфуз, чуть не стоивший секс-машинке потери трудоспособности. Вот почему не сверхчастая регулярность визитов шефа была на пользу искательнице пути наверх через постель. Слава научно-техническому прогрессу - существуют громадной силы спазмалгетики принимаемые в виде свечей или инъекций - тогда вся область проникновения получается как под местным наркозом. А еще экспериментально установила Настя, что аллергия у нее не на сам алкоголь, а на определенные ингредиенты дешевой слабоалкаголки - а два-три бокала хорошего шампанского заблаговременно также помогает расслабить мышцу и притупить сознание. Теперь лишь поняла, что сексуальная несовместимость с отцом стала, возможно, одной из причин маминого запойного алкоголизма - но сама себя молодая экспериментаторша умела держать в руках. Для кого-то, быть может, глупо - наливаться перед сексом, но чем переживать каждое соитие как плановое изнасилование - все лучше.
  Имея уже в своем распоряжении некоторые денежные средства, могла, разумеется, женщина обратиться со своей проблемой к сексологу либо психологу, но, перечитав размещенные в сети базовые учебники по конкретным дисциплинам, точно знала Настя, что именно скажет ей за большие деньги нанятый профильный специалист. Эта тема для размышлений забирала девяносто процентов времени успешной писательницы - остальные десять уходили на общение с восторженной читательской аудиторией и ведение мастер классов. Стало быть, писать и спекулировать стало некогда. Настя прекрасно понимала, что активные поиски собственного утраченного либидо, равно и интенсивное и дорогостоящее лечение сексуальных дисфункций - прерогатива людей, рожденных в высшем кругу, чье место там не оспаривается никем. Ей же еще предстояло трепыхаться и трепыхаться, дабы на новом для себя уровне обосноваться - это еще один повод для мобилизации внутреннего ресурса. Не найдя разгадки тайны собственного организма в науке традиционной, Настя, не желавшая погружаться в то, во что не верила, вспомнила вдруг сильно отдающее профанацией, но как нельзя более точно подходящее к ее случаю объяснение женской природы, услышанное еще в московском вагончике - полученный генокод - или обретенный рефлекс. Нестыковка во времени немного смущала: в случае депортируемых чеченок речь шла о девушках невинных, к тому же в строгости воспитанных. Настиным воспитанием вообще никто не занимался, а сексуальный опыт настолько зашкаливал, что, казалось, даже вагинальное шунтирование не изменило бы ничего - и вдруг такое... Каким-то непонятным образом хромосома, ранее дремавшая (что дало особе возможность побыть в роли проститутки несколько лет) начала влиять на ее как женщины психологию, а последняя - на физиологию. Но было нечто, смущавшее перспективную личность еще сильнее. Если принять как презумпцию теорию Докторши, и действительно ей предназначен конкретный мужчина, то почему же, черт побери, живет он на столь низком уровне социальной пирамиды в 12-метровой гостинке и, довольный своим социальным статусом, утешается тем, что рядом есть еще комнаты метражом 9? Почему он не способен ни на какие характеризующие его как достойного человека действия, а если способен, но не желает ничего предпринимать - это все равно, что не может. Единственное, чем мог он похвалиться - что был рядом с Настей в трудные для нее времена - но этим бахвалиться может любой ничтожный подкаблучник, к тому же, сильная женщина теперь ни на минуту не сомневалась, что и сама бы пережила эти душевные невзгоды. Настя не только перед теперешним окружением - перед собой стыдилась его, как некогда алкоголической своей мамаши. Но еще больше злилась на себя, думая, что ее фарт неожиданно пропал. Явный проигрыш - западание на объект себя недостойный - это как проиграть все сразу, как скупить на полновесный американский доллар валюту какого-нибудь зимбабве аккурат перед очередным его дефолтом, это обиднее болезненных месячных и гнилого запаха изо рта - как выйти на точку и от первого же клиента подхватить не триппер даже, а СПИД, ведь это обретенное, а не природное. Здесь уже сама себя Настя поймала на мысли, что все старания не думать о конкретном человеке до сих пор успеха не принесли. Думать можно где угодно - и Настя, проживая теперь в центре Харькова, любила прогуливаться, нарезая по меркам центровых довольно большие круги - она сама не знала, куда ее выносят ноги. Один такой променад вывел девушку в район Центрального рынка - в давние времена криминализованный, теперь почти безопасный, хотя и сейчас возле Дома торговли отлавливают лохов организаторы моментальных лотерей и предлагают услуги прорицательницы. Настя мыслями была далеко, когда перед ней выросла немолодая-нестарая цыганка, видимо давно уже что-то ей говорившая, но девушку вернул на землю один монотонно сказанный штампованный посыл:
  - Долг на тебе большой, поэтому счастья тебе в любви нет! - ничего особенного, от Рады она и не такое слыхала - но здесь вдруг вернулась совсем на землю, сконцентрировавшись на собеседнице и взглянув ей прямо в глаза. Вещунья, встретив неожиданный для себя взгляд, вдруг опешила - как патрульно-постовой сержантик, желавший лишь пофорсить да подлататься, внезапно получивший в ответ на требование предъявить документы под самый нос полковничью ксиву - и теперь мучимый двумя всего мыслями: 'Какого я туда полез?' и 'Как бы слиться с минимальными потерями для имиджа?'. Встретив манипулятора другими людьми, много сильнее себя, цыганка не на шутку перепугалась. Но Настя одухотворенно бросила советчице:
  - Правильно, долг! Ты просто золото!.. - и протянула гадалке большого номинала - кажется 200 гривень - купюру. Провидица какое-то время стояла в замешательстве, размышляя, видимо, следует ей просто не брать деньги или дать сдачу, но Настя уже шла к дому, точно зная, что ей делать и какой появился повод позвонить вычеркнутому из жизни человеку. Разумеется, д о л г , вернуть одолженное. Действительно, чтобы вернуться в состояние status qwo, начать с чистого листа - нужно очиститься от взятых денег. Если отбросить пошленькое слово 'жена' и допустить, что она хотя бы не проститутка, деньги за секс она брать не имела право. Сумма не бог весть какая, на карточке такая есть. Вдруг Настя одернула себя - а разве только об этих деньгах речь? Когда ей нужен был сопровождающий в Краснооктябрьск - к кому девушка обратилась? Пусть его присутствие ничего не значило, справилась бы сама - но ведь услуга эскорта была реально оказана. Не говоря уже про работу психолога - в самом начале их знакомства. А после выполнял он роль банковской ячейки - и не только. Он вложил ее деньги - да еще, ослушавшись воли доверительницы - брокер - очень успешный - ему процент положен от наваренной суммы. Считать Настя всегда умела, но на этот раз честный подсчет ее удручил. Как ни крути хвостом, урезая расценки - выходит сумма под две тысячи зелеными. А если еще учесть проценты по депозиту - базовая сумма своего наследства до сих пор девушкой не использовалась - тысяч двадцать гривень получается. Здесь призадумаешься - стоит ли овчинка выделки. Однако, после очередной среды, поняла женщина, что испробовать этот путь стоит - иначе на сексополитологов и спазмалгетики больше уйдет, или будущий ( не важно с кем) медовый месяц рискует превратиться в запой.
  Телефонный номер человек из гостинки не сменил, но ответил, что на момент разговора он не в Харькове, после сам перезвонит. Настя обрадовалась, как отсрочке смертного приговора - поскольку сама не знала, как начать столь деликатную беседу. А еще через неделю - под вечер - раздался звонок с определенного мобилой номера. Собеседник на другом конце неосязаемого провода сказал, что звонит с Южного вокзала, и встречи сейчас не получится.
  - Понимаешь, совсем цейтнот у меня: звонили из Москвы, там май уже месяц, а Кремль в нежный цвет выкрасить некому! - Настя отвыкла от его полушутливого - полусерьезного тона - но ощущение того, что решение важного вопроса откладывается, девушку вновь немного успокоило, а он продолжал: - Я по приезде обязательно тебе первой позвоню - чтоб я сдох -но сейчас времени терять нельзя. Ты же знаешь, таким как мы там больше трех месяцев кряду не место. Но я успею - в покраске меня еще никто не обгонял - за девяносто дней я им еще и мавзолей загрунтую!
  Умение обидеть конкретную женщину - вот главное свойство человека из гостинки - ведь Настя уже давно не въезжала на территорию сопредельной страны без приглашения и регистрации. Хотя, вполне возможно, он имел ввиду лишь себя и таких, как он, горемык. А может быть, он подумал, что ей снова нужны деньги - а у него их сейчас нет - тогда обида еще больнее. Но неприятный разговор откладывается, хоть и не отменяется - это уже неплохо.
  Правда, через три месяца он не позвонил. И телефон не отвечал - абонент вне зоны доступа. Но это было и к лучшему - к тому времени свободных денег у Насти не осталось. Необходимость быть на гребне волны заставила от страданий отрешиться и сесть за написание нового шедевра. Магнат по прежнему приходил лишь по средам. Если бы что-то зависело от самой девушки, она бы предпочла установить определенное число месяца - лучше 31-е - оно не каждый раз случается, а в идеале - 29-е февраля. Денежный вопрос в глобальном масштабе снят был надолго - Настя сбросила все золото по 1900, опять об этом магната не информировала - он бы предложил дожидаться 2000. Редакция вновь рекомендовала уложиться в жесткие временные рамки - поэтому опять пришлось большую часть писать с натуры. Отсутствие на время аврала публичной жизни Аделины Настю лишь радовало - ее бы воля - вообще не выходила б из своего укрытия.
  
  ... На этот раз придумана была писательницей совершенно нового типа планета - летящая в открытом космосе скомкованное наподобие дерева живая порода - за миллиарды лет новые сферические кольца все увеличивали планету - живой организм с гордым названием Такрия. И, хотя организм скорее можно было отнести к флоре, чем к фауне, однако иметь на привязи живое существо - свидетель большого взрыва - гордость даже для Пятого Рима. До того, как быть отловленной, живая планета неслась по вселенной в окружении собственной атмосферы. Однако, пытливый ум исследователей с космолета заставил специальный катер-разведчик тройной озоновый слой пробить, и спустить на чудесное тело целый десант из научных работников. Покидать чудо-астероид без сувенира было бы преступлением - тем более без воздушной оболочки сама живая планета начала на глазах увядать. Пришлось отпочковать большой - с гору Эверест - кусок живого вещества и увлечь за собой. Однако, бороздить далекие миры с прицепом накладно и неудобно - во время очередной очистки суперкорабля грандиозное растение было спущено на планету U380, где пустило корни. Теперь кислород туземцами покупался у Пятого Рима не только и не столько на обслуживание собственных дыхательных потребностей, но в первую голову - на дыхание вновь воспроизведенной свидетельницы эпохальных во вселенной перемен - чудо-растение в отличии от земных своих собратьев кислород при дыхании не вырабатывало, а его потребляло. Еще вокруг места водружения невиданного чуда вырос целый научный мегаполис - специалисты всех областей науки рвались с орбитальной станции в исследовательскую командировку побеседовать со сверстником сотворения мира - ни кем не опровергнутая гипотезе о том, что имеет растение закодированный высший в себе разум быстро охватила высокие умы...
  
  Тем временем подходил заказанный непрошенным советчиком срок. Пока все ожидали предвыборного года, Настя все, что могла, из гривни вывела еще в тринадцатом, что настоятельно рекомендовала сделать и Магнату - но тот лишь посмеивался, поскольку членствовал в правящей на тот момент партии и даже был допущен соинвестором к одному из предприятий Луганщины. Об этом женщина узнала позже, а в последний из жирных лет все чаще слышала попреки насчет нерачительного ведения дел и требования перечисления на определенный счет денег - из чего сделала вывод, что вкладывается он отдельно от корпорации. Принесший войну год четырнадцатый оставил опекаемое Магнатом предприятие вне зоны влияния Украинского законодательства - чьего влияния то была зона - вряд ли кто-то знал, однако сам пролетевший инвестор пребывал в уверенности, что с влиятельными там людьми связь не терял - а требования денег с его стороны стали все настойчивей - это пугало - ведь в то отхожее место русского мира сколько денег не заряжай - все пойдет псам под хвост. Счастливы те сообщества, кого ведет троечник во времена процветания, когда куда ни ткнись - везде хорошо, а рядом еще лучше. Однако, в час тяжелый такой кризисный менеджер никуда не годится. В дикой природе есть зверек, при опасности засыпающий - это порой вводит в заблуждение хищника - и тот принимает хитрюгу за труп. Но троечник обыкновенный при опасности тупеет, при этом, если не теряет эйфории, продолжает победоносно долбить то, что по всем законам адекватности надлежит обозначить как проигрыш и оставить. Влиятельный некогда индивид частенько бывал не в себе, но до поры это Настю никак не трогало - до той прекрасной поры, когда, игнорируя все сложившиеся традиции, дал он Насте реквизиты, ей неведомые, а также в приказном порядке - перечислить на новый для девушки счет. Раньше суммы бывали меньшими на порядок, что уже заставило теневую делицу призадуматься, а при попытке перевода денег всплыло несколько фирм, пребывавших тогда под санкциями - это понудило операцию в электронном формате приостановить. Ситуация не могла не напугать привыкшую честно спекулировать теневую брокершу: все свои транши могла она и объяснить и замаскировать, если нужно, а такого порядка сумму нельзя просто так вывести и слиться безнаказанно. Именно поэтому деньги, положенные на реальный счет, сбрасывать в неизвестность в этот день не спешила - в тот момент от ее реакции зависело очень многое. Просьбе-приказу сопутствовали частые для последнего времени обещания бросить семью и сочетаться законным браком со своей единомышленницей (стандартная приманка для незамужних дур). Правда, в данном случае это был бы определенно мезальянс, но теперь с уклоном в другую сторону. Не очень адекватный приказ выполнять она не стала, лишь позвонив по одному номеру, некогда, казалось, лишь для коллекции обретенному. Старичок-боровичок встретил девушку усмешкой, которая, однако, очень быстро сползла с его лица, лишь услыхал он о предмете беседы, на некоторое время гостью оставил, о чем-то за стеной переговорил непонятно с кем, после Настя несколько минут сидела за компом, разговаривая по скайпу с финансовым специалистом - а по выходе общался дедушка с Настей уже почти как с равной, по крайней мере, без всякой иронии сказал:
  - Гниденышем был с детства, таким и сдохнет! Нет, ты не переживай - ничего криминального не будет - хотя, моя бы воля!.. Но дочку жаль, да еще внуков. А ты, девочка, очень правильно сделала, что пришла. Поначалу думал - ты из этих - поматрошенных-брошенных - ты ведь не думаешь, что я просто так кому ни попадя визитки с телефоном раздаю. Это я вроде волнореза... Я этому кобелю блудливому гребанное издательство для угомону купил - он там почти всех молодых писательниц перешпилил - хорошо еще, писателями не интересуется! Ты уж прости, если личное что-то, скажи только - что в этом недомерке вы - бабы - находите?.. Нет, тебя, вижу, не пробрало - уважаю - но тогда вопрос делового человека: что ты за услугу хочешь?
  - Ничего! - четко ответила Настя и сразу пояснила: - ничего чтобы между нами не осталось - я вас не знаю, вы меня...
  Боровичок задумался, но не на долго:
  - Ты меня не перестаешь удивлять - в хорошем смысле.- Но услуга действительно стоит твоей вольной. Квартиру с сего дня ты арендуешь лично и платишь по счетам - как водится среди свободных людей. Но для тебя это теперь подъемно, - и уже в передней заметил:
  - А ты неплохо пишешь, как для... - замялся подыскивая слова, но девушка без обиняков закончила:
  - Как для подобранной на улице девки?
  - Еще и объективно себя оценить можешь - жаль навсегда расставаться.
  Настя никогда после не жалела о своем шаге, понимая, что быть ей при любом раскладе крайней в ситуации, когда б неверно выбрала союзника. Бывших комитетчиков вообще не бывает, а этот сохранил еще и работоспособность и ясный ум - так уж хватит ресурса загнать обратно в будку сорвавшегося было с цепи зятька. И правда, в следующую среду традиционного свидания не состоялось: магнат не был оригинален в отмазках - позвонил и сообщил, что жена тяжело заболела, и он не может сейчас ее бросить. Ни слова он не проронил насчет недоворованной у тестя суммы, да и всей черной бухгалтерии. Слово 'свобода' еще глубже прочувствовала она спустя месяц - контракт дискриминационный истекал, но писательницу буквально атаковали новые издатели - теперь было из кого выбирать - и что-то подсказывало молодой женщине, что не ее писательское мастерство влекло к ней нового издателя - кто-то где-то очень высоко за нее слово замолвил, и она догадывалась, кто.
  Но Насте было это даже на руку - окунуться в свою стихию иносказания - быть может, лучшее теперь. Публикаций неудачника-графомана женщина больше не видела - пробивала и в кириллице поиск - хотя, скорее всего, он такой же Зеленский, как она - Вершинская. Вторая книга из фантастического цикла принесла еще больший успех, переводы принесли международную известность, а еще одна из американских кинокомпаний заключила контракт на съемки сериала 'по мотивам' - теперь даже не нужно было писать продолжения - ведь канву Аделина задала. С каждой вышедшей в эфир серии положен был авторский процент - все оформлено легально, с уплатой всех налогов. Настя имела теперь в своем распоряжении и деньги и свободное время. Писать продолжение было в ее интересах - пока волна популярности не схлынула. Перебравшись в Киев лишь для экономии времени - оттуда вылет международных авиарейсов во все концы планеты, да и то, что называется тусовкой там - хотя выходы в свет Аделины Вершинской Настя ограничивала максимально, считая стильную одежду подобием униформы, а выходы на необходимые рауты сравнивая с выходами некогда на точку: мало приятного, но без этого никак. Единственного приносившего всегда истинную радость развлечения лишила ее компания УТ-1: с недавних пор в 'Лото Трiйка' убрали картинку спотыкающегося желто-синего Фогеля. Женщина нарочно арендовала квартиру метражом минимальным - в том доме, где ей прилично было жить, это была двухкомнатная на семидесяти квадратах. Из еды сама себе покупала в основном овсяные и гречневые хлопья и мясо в виде курицы, чаю пила по-прежнему много и крепкого - так работалось ночами лучше. Хотя теперь работа не шла больше из-за влияния человеческого фактора. Писала Настя очень быстро, но тратила на свою работу не больше часа в сутки. Все остальное время, сидя за компьютером лишь перечитывала, но не сбой написанное. Тот самый неизвестный никому, так ни в какой даже второразрядный журнал не пробившийся автор с инициалами TZ - Настя вчитывалась в давно знакомые тексты - и ей хотелось немного подвести, или выправить описку - человек, видно, очень спешил, писал грамотно, но порой глотал буквы или рассыпался лишними знаками препинания. А по прочтении очередной главы не писала Настя свою литературу, а все чаще размышляла о своей насыщенной событиями, и, казалось бы, наладившейся жизни. Вспоминала мамины слова - и чувствовала, что действительно не стыдится пройденного пути. Правда, на редкость удачный получился рывок наверх - по головам самодовольных и самовлюбленных жаб, каждая из которых разместилась на своем сучке устремившегося ввысь социального дерева. Причем с повышением места пребывания лезть становилось скаждым шажком все легче - там на верху так много всего, что эти жабы даже не всегда знают, чего и сколько, а вот среднедушевой уровень подлости, чванства, холуйства, трусости, лености примерно одинаков на всех уровнях. Нет, скорее стыдно должно было ей стать, если б не выходила она за пределы огороженной для таких, как она, резервации, трепыхалась бы на потеху вышестоящим, выполняя правила игры для низовой черни. Еще страшнее родить на том уровне ребенка - ведь дети - заложники для дешевок-соотечественников, имея на руках то существо, за которое в ответе, не захочешь, будешь плясать под их дудку, трудясь за гроши, чтобы их -избранных тварей - детенышам обеспечить перспективы и тепличные условия. Для себя все они, разумеется, пишут совсем другие правила. А еще есть правила общения средних с высшими - их тоже изучить несложно. Не то, чтоб она собой гордилась, но понимала, что весь этот иерархический мир ей если не просчитан, то, по крайней мере, использован правильно. И грязное слово 'насосала' не считала обидной для себя метафорой, понимая, что дело не только в постели, о чем свидетельствует огромное количество шныряющих под ногами социально-озабоченных золушек-минетчиц, которые, если сопоставить затраты с финансовыми результатами, выходит, что строчат по любви. Знала наверное, что в противоборстве с людьми реальными непременно она выиграет, ведь даже показная ее слабость может порой обернуться силой. И все же в соперничестве с тремя персонажами - может, не совсем реальными, ее взяток нет - хотя общественный вес всех троих даже суммарный в мире людей реальных стремится к нулю.
  Во-первых, ее как женщину обошла особа вовсе невнятная - возможно, существовавшая лишь в воображении далеко не самого успешного человека. Потом неудачник-графоман обставил ее как автор - атрибуты и рейтинги здесь не в счет, Настя ведь сама может дать объективную (в том числе и себе самой) оценку. И наконец, финуслуги - как управляющий делами, мажордом при ленивом короле - до некоторого времени была она уверена, что неплохо справлялась в финансовой сфере. Но, покупая недвижимость (беспроблемное - она перепроверила несколько раз) на первичном рынке жилье, заметила всегда умевшая считать, что расплачивалась исключительно купленными в тринадцатом году на задепозиченную гривню по 8,12 долларами. Потом сравнила с результатами своей финансовой деятельности - она прекрасно помнила, сколько денег и когда инвестировала, помнила большие выигрыши, но и пролеты также бывали. Используя ряд нехитрых операций, вдруг осознала финансистка, что доходность среднегодовая в валюте США в ее случае не превышала 20%, а в случае с депозитом- немногим меньше - всего 18,5 - это при том, что невидимый консультант - человек- никто, кум тыква из харьковской гостинки -за пятилетие сам ничего не делал - лишь дал два три направляющих совета, лишь написав алгоритм, превратил четверть квартиры в райцентре в однокомнатную в мегаполисе-миллионнике; она же, изображая из себя финансового гения, все это время усердно делала ничего.
  На определенном уровне перестаешь считать затраченные на собственное существование деньги - но Аделина Вершинская, после подписания контракта на съемку полнометражного фильма в Голливуде, и получения в Лондоне литературной премии почувствовала, что по ее прежним расчетам, жизней на десять - никак не меньше. Уже ждал агент в арендованном коттедже, для перемещения Киевом арендована 2010 года Бугатти с личным шофером (вот бы перед Зубаткой на такой проехаться! Интересно, сколько таких в Украине?) Называться гражданкой мира, оторвавшись от гражданства страны гарантированного прожиточного минимума и переселиться на тихоокеанское побережье Калифорнии - вот это прорыв. Точно знала женщина, что в оставляемой ею стране еще немало возможностей для манипуляций, поскольку бывшие ее сограждане живут финансовыми пирамидами на государственном уровне, а последние лопаются не по чьей-то прихоти - они создаются, чтобы лопнуть. Не имеет перспектив страна, чей самый драгоценный продукт - люди, способные плодотворно трудиться - с каждым годом обесценивается во всех смыслах - и не в угоду бывшей метрополии или продажной элите - а с тем лишь, чтобы жвачное электоральное быдло могло жрать в прежнем объеме. Страна, где гурты электоральных единиц почитают ущемлением своей чести и достоинства попытки принудить их оплачивать потребленное, считая за лучшее накапливать внешний и внутренний долг страны, а потом с еще большей пассионарностью бегают - ищут виновных в очередном дефолте, выискивая, кому бы еще продаться так, чтоб тоже за себя не платить - а когда продаться не могут - винят в собственной неликвидности кого угодно, кроме себя, и где человеку с мозгами стоит лишь очутиться в нужное время в нужном месте, чтобы подгребать натрушенное не собой - но Настя себе уже натрусила достаточно. А еще благодарна была стране, с которой можно, почти без рихтовки писать задворки вселенной и благодарна времени, дававшему канву новых произведений, и публике-дуре, которая принимает кальку за оригинальность.
  
   ... Так в новой ее книге к планете U380 в то время, пока Пятый Рим отважно бороздил вверенные себе 3% территории галактики, стала с той же целью - очищения от бытового мусора - пришвартовываться конкурирующая суперорбитальная станция Шестой Рейх, также в свое время с Земли запущенная. На этом корабле научно-технический прогресс опережал пятиримский -там уже научились добывать кислород путем нанотермоядерного синтеза и за ассенизационные услуги расплачивались заветным сжатым газом. Такого нахальства Пятый Рим терпеть не мог, еще больше угнетала продажность и мелочность тварей, почитаемых ранее непродажными: ведь великая трехпроцентная суперкосмическая империя собственноручно лепила этих недочеловеков на протяжении семи десятилетий, присылая в качестве материала отборное отребье! С определенного времени практически все туземцы имели шанс на выживание. Если и было перераспределение кислородной массы в сторону закрытых оазисов - это исключительно результат демократического волеизъявления самих гуманоидов: империя уже давно не вмешивалась в процесс выстраивания на местах иерархической конструкции, зато исправно поставляла на планету не только отборнейшего качества бытовые отходы, среди которых можно было, трудясь усердно, отыскать даже гаджеты, но еще и того же уровня отходы генетические: таких откормленных, самодовольных, жирных отставников и пенсионеров метрополия могла доверить лишь непродажнейшим своим холопам. К глубокому сожалению Высшего Совета Пятого Рима, половина туземцев попала под тлетворное влияние вражеской пропаганды и захотела сделать свою планету отхожим местом другой империи. Любой уважающий себя глава суперкосмической державы согласится: у метрополии не было другого выхода, кроме как вовсе перекрыть обитателям планеты U380 кислород, а чтобы не попортить раритет - в спешном порядке была отшвартована от планеты Такрия, да не сама, а с сопровождавшей ее станцией, до отказа забитой научными исследователями - как функционирующими, так и отставными. Стыковочно-швартовочная промзона также всерьез готовилась к тому, что ее, предварительно вырезав кусок планеты супермощными лазерами, выведут на орбиту, также ходили слухи о том, что отдельным контейнером улетит на орбиту Пятого Рима и резервуар с суперсекретным стратегическим биоматериалом - среди второсортных даже собрано было гибридное ополчение - ведь ходили упорные слухи, что сторонники Шестого Рейха спят и видят, чтобы выкрасть заветный материал...
  
  Настя, как уже отмечалось, писала лишь канву - редакторы за небольшую плату окультуривали произведение. Кстати, развитие коммуникаций здорово удешевит обработку ее трудов и за границей - ведь теперь, когда есть Интернет, литературный раб может сидеть за компом где угодно - желательно, в стране, где работники все как один дешевы. Не питала Настя иллюзий и насчет будущих своих сограждан - хотя там таких взлетов поменьше. Но теперь она готова была спланировать на такой уровень, что все трепыхания ниже себя стоящих можно будет наблюдать, как за амфибиями в аквариуме. В бывшей родине ничего не держит. Чувствовала - или нет, знала она, что теперь сможет написать и то, что маститый критик (даже Старый Вонючий Козел) оценит как психологический роман - но для этого нужно ей чувство защищенности. Наверное, его дадут полученные по многочисленным контрактам деньги.
  Или что-то еще может обеспечить душевное спокойствие вдолгую?- если только не попробовать выбросить любимую свою счастливую монету - только теперь знать, чему соответствует орел. Это лишь утвердит в правильности выбора пути. А если вдруг выпадет решка - может, стоит вернуться отдать долг, суммы которого она себе даже не представляет, а считать не хочется. Есть, наверное, защита сильнее денег - только бы не проиграть в другую орлянку - а Настя до сих пор не знает, распространяется ли ее фарт на такого рода игры.
  
  
  Часть вторая. Защита Филимонова.
  
  У Луначарского спросили: сколько институтов нужно закончить, чтобы стать интеллигентом. Ответил: три. Не важно каких, но первый должен закончить твой дед, второй - отец, третий - ты сам.
  
  
  Глава первая. Чем заняться мертвецу в Краснооктябрьске?
  
   - Ну что, пока не каплет? Польет сегодня дождь, к бабке не ходи! На высоте работы точно не будет два дня минимум - сегодня Витькины каникулы начинаются! Завтра у мужика днюха, а сегодня роковыны* (* Роковини (укр) годовщина смерти) - вот так будто нарочно совпало. В свой день рожденья он, сколько помню, всегда работал - не из принципа, и не от жадности - просто осенью солнечные погожие дни на вес золота - а ему всю дорогу как-то по-особенному фартило. Не сказать, что на объекты попадал сладкие - просто он вытягивал любой. Ему если определенную работу дать - можно вообще про этот участок забыть. И сегодня, наверное, вышел бы он погоду ловить, или хотя бы в цеху что нужно подготовить, инструмент в порядок привести, снарягу, веревки... Я, кстати, вам тоже рекомендую, насчет порядка. Но выгонять никого не стану, а уж на стену лезть вообще не советую. С тех пор, как Витька пошабашил, именно в эти два дня - по крайней мере, там, где я работаю - не дождь, так мокрый снег. А в позапрошлом году в Питере - врать не буду, с неба ни капельки не брызнуло, только штормовое предупреждение передали. Но мы же крутые хохлы-высотники, нам на погоду плевать - капусту рубить надо - и полезли сдуру в люльку. На десятом этаже тридцатиэтажки так мотыльнуло - 'китайца' четырехметрового за угол забросило, еще и троса перекрутились, часа полтора выпутывались. Со мной тип - бывший десантник - казалось - ему-то чего бояться, но мы как на землю с божьей помощью опустились - я гляжу - у него руки трусятся. Ну, я, хоть и бугор, но не зверь же - ему сотнягу сразу выдал - он бегом в ларек. При мне половинку с горла засадил - и ни в одном глазу, а дрожать так и не перестал. Так что, как хотите меня лайте, считайте суеверием, забобоном, можете жлобом назвать - что заработать не даю, но завешиваться сегодня никому не позволю. Да сами потом спасибо скажете - церезитный клей с декоративного кирпича счищать задарма не придется. На кого работун напал - вон в цеху уборки немерено - первая волна ливня пройдет - все хором выдвинемся - ПХД устроим.
  Правда, сам Витька на мой приказ бы подзабил скорее всего - он ни в приметы, ни в бога не верил, хотя, если и встречал я от бога высотника - то это он. Фамилии его я, хоть убей, не помню - а ведь знал. Простая русская такая фамилия - да из башки вылетела. А погоняло по Октябрьску было у него Богомол. Это отдельная история.
  Из вас Бугая никто по возрасту помнить не может - и, считайте, сильно вам повезло. Кто там пискнул 'авторитет'? Это в ваших сериалах дебиловатых авторитеты, Бугай в Краснооктябрьске был богом - ну или полубогом как минимум. Не один, разумеется - были и другие божества на нашем Олимпе, но, что касается наркоты - этим он рулил. Я в те годы в Октябрьске брал, в Никитовке сдавал - у меня тогда еще там старики живы были, я знал у кого, знал кому - остальное меня не касалось. Никто не в курсах, какие у Бугая там на верхах концы и куда вели - но что касается нижних уровней - его шугались все - когда загудит в генделе, мусора в том районе боялись в форме на улицу выходить. Он был не добреньким бозей, у которого попросишь машинку или велик - так подарит - нет, он по-божески умел только забрать - поэтому с ним общаться все стремались. Но была у него маленькая слабость именно насчет религиозности - походу, бог - единственный, кого он боялся - так тогда все думали. Окучивали его, разумеется, и чинные попы - разных, причем, патриархатов - тогда их штуки четыре образовалось. Но был и свой, почти штатный Святоша (навроде политработника при командире) - его и называли так все - нашего примерно возраста тип, надо сказать мутный, и отсидел он по гнилой какой-то статье - с изнасилованием чуть не малолетки. Но тогда и время гнилое наступало - так его в зоне вместо, чтоб опетушить, обратили. Ходил Святоша все время с библией - маленького формата, почти как книжка записная, но толстенная, на папиросной бумаге отпечатанная - там походу оба завета вместились, и больше всего любил на новых ушах тренироваться: как начнет зачитывать - и через слово - из святого писания цитата. В тот день - обеденное время было - сидели мы в кабаке при гостинице - где теперь Метрополь, если кто Октябрьск хорошо знает - а за соседним столом приезжий серенький такой ни вид - не гудел, не бухал - просто обедал, ну, может, грамм сто пятьдесят и потянул - сам по себе тип, не трогал никого. А Святоша, как подопьет, ему свежие уши - самый кайф - подсел, давай незнакомого тошнить про веру и все такое. Тот держался долго, не отвечал, а потом возьми да и скажи: я, мол, атеист, в бога совсем не верю. Тут наш пастор почуял непаханое поле, все подъезжает, на разговор подбить хочет, разумеется, цитату приплел - а посторонний ему: на этом ведь стих не заканчивается - и дальше рассказывает, что там - выходит вовсе не то, что Святоша впаривал, имелось ввиду. Поглядели в завет - действительно - прав тот, кто не верит. Наш богослов что-то опять пытается завернуть - а гость опять продолжает - и даже место из библии указывает, и чье послание и стих. В общем, такая бадяга выходит, что атеист, да еще не здешний, слово божие лучше нашего записного проповедника знает. Нам по приколу, а Святоша психует - по лицу видно. Был он и ростом сто девяносто, и мышцами не слабый - в зал долго ходил и после - пока не скололся совсем - а гость на вид - так себе, сроду не скажешь, что боксовой. Концова маня: лектор начал руками помахивать -за куртку его схватил - потрусить, что ли захотел. А приезжий одно только движение левой рукой сделал - никто даже заметить не успел, какое - и уже мы глядим - наш молитвоплёт оползает и мордой по пустой тарелке расплющивается. А парень бабки за обед на стол кладет, к нам подходит и говорит так спокойно, никого ни на что не провоцируя:
   - Здесь с вашим товарищем неприятность - он говорил много, языком поперхнулся - это так бывает. Вы с полчасика не тревожьте, пока его не попустит - а там жизнь у него и наладится.
  Мы хоть и на стульях были - все как один на жопу сели: с одной стороны, вроде как за своего вписаться нужно - но, если без нервов посмотреть - все на наших глазах произошло - и к чему докопаться - непонятно, да и достал нас всех балабол этот. А визитер, пока мы размышляли, хамыль-хамыль - и нету. Что сказать - никто не сообразит - и тут Груббер как сморозит: 'Этот стиль я на кассете по видаку смотрел - 'школа богомола' называется!' Святоша, понятно, затаил, но к Бугаю подкатить так и не смог в тот день: от смотрящего из Харькова человек для разруливания проблемы прибыл, и наших полубогов к себе на разговор позвал - да не в кабак, не в сауну - где-то чуть не на трассе встречались. В таких делах кто меньше знает - дольше живет, поэтому я особо не любопытствовал, слышал только то, что все говорили: наехали по беспределу на коммерса одного - совсем, казалось, никчемушного - он даже в девяностые налоги платил - да не сошлись в цене - бизнесмен рогами уперся. Ему киоск спалили - а там его баба продавщицей ночью сидела. Дело наши-то мусора замяли, но тип озверел совсем и какими-то путями до харьковских законников добрался. А еще слушок ходил - божиться не стану, но от нормальных людей слыхал, - что этот народный мститель на блатной мир первой столицы как раз через Витьку-то и вышел. Но дальше скажу, что точно знаю: Бугай с этой самой терки вернулся немного не в себе - он вообще последний год жизни редко в адеквате пребывал - а тут как раз интриган наш боголюбивый вздумал подгавкнуть что-то насчет гастролера - после сам пожалел не раз, пока на полу лежал: схватил босс ствол - не наган семизарядный, а настоящий УЗИ ( 32 в магазине) - и давай в комнате палить куда ни попадя. Я туда заходил в тот день - перекалашматил все, там убытки, наверное, за несколько штук зелени перевалили: и люстра хрусталь, ваза - продавцы говорили, что китайская, причем сильно древняя, сидюшный музыкальный центр - на те времена очень модная вещь. Но, когда Бугай в себя пришел - ему на все это насрать было - он к деньгам легко относился. А на стене висела маленькая - в ладошку умещалась - иконка - лик святой великомученицы Екатерины. Ни оклада на ней дорогого, не старинная - вообще непонятно каких времен, но двадцатого века - ей и цена-то в базарный день три копейки - только не для Бугая. Он образок на каждое опасное дело с собой брал, а после аккуратно на стенку вешал, говорил, что иконка эта его оберегает. Так вот, после кипеша поглядели мы на образ - а у святой заступницы вместо головы - пулевое отверстие. Реставрировать никто бы и так не подрядился - непонятно, с кого, когда писался образ - а все богомазы, как узнают, для кого работать - ни за какие деньги не берутся. Тогда-то увидели мы, что значит, когда руль в депрессии. А его реально все боялись - те, кто рядом был - больше всего - потому что сам сказал: 'Охранять меня больше некому' - и ствола из руки не выпускал, чуть шорох по углам комнаты - шмаляет, не спит недели три, все на метамфетамине, и боится, что кто-то лишний в его хату войдет. Насилу мы уболтали его новую иконку взять - ее из самого Стамбула через Москву - если верить попу - привезли, в пару тысяч бакинских амулет командиру вышел - но душевное спокойствие дороже. Вроде попустило Бугая, даже поспал впервые за месяц часов пять без стрельбы. А через три дня он на тачке разбился. Видно, недошаманили там духовники, а может, новую икону даже в Богодухов не возили - вообще, в этих святых делах сам черт ногу сломит - прости господи меня грешного за богохульство!
  А как Бугая не стало, что-то там и наверху подвинулось - менты вдруг посмелели, бизнес на части разбился - и одну из частей тот самый коммерс, когда-то обиженный, под себя подгреб. Но я уже в эти дела не вникал - пока утряски-усушки - сел к тому времени. Думал туристом заеду - через три с половиной выйду, а пришлось все семь трубить: новые времена, новые во власти люди, новые расценки. Когда вышел, хотел было на старое место - а там есть уже кому работать. Из прежних мало кто остался. При том наркоты через Краснооктябрьск не стало меньше идти - просто другие люди этим занимаются. Но я кое-какие связи нарыл - сказали, будет товар, но деньги нужны, а если у них в долг брать - себе дороже - в общем, не уважают старую гвардию, говорят, в общую очередь становись. А еще понял я, что нужно с прежнего места жительства съезжать от зеленого змия подальше: до ходки сильно закладывал, на зоне поотвык, а дома - друзья, пьянки - денег опять же нет, а запои есть, пацанам моим уже 7 и 9, жена не просит никогда, но по глазам вижу - умоляет - я и решился переехать. Там спродался, а поближе к Октябрьску уже купил то, на что денег хватило. И вот сижу - думаю: бухать завязал - уже плюс, стены есть - а внутри дома пусто. Срочно в комбинацию какую-то ввариваться, хоть первый капитал подбить, потом уже и в дело не так будет стремно. По месту жительства - да еще зимой - руками и сотни баксов в месяц не заработаешь... Так хожу я смурной селом, вдруг вижу - от водки аж черный, но в адеквате, коммуникабельный - тот самый Витька Богомол навстречу - у него в том же селе, оказывается, родичи живут. Меня узнал, туда сюда, как жил-плыл услыхал мою беду и говорит:
   - В комбинациях я тебе не партнер и не помощник, но деньги заработать могу показать где - там же, где и я. Только вот про бухло забудь на полгода минимум: это я здесь отпиваюсь, а там за это большие штрафы, но дело даже не в том. Зарплата сдельная, начнешь расслабляться - не возьмешь много, даже если пить умеешь, а я вот разучился совсем.
  Я может, в другое время и оскорбился бы - все же до отсидки не в последних людях ходил на Октябрьске, в школе мужества за семь лет еще много взрослых слов научился и пальцы фигурно загибать - модный весь из себя, моя вора - а меня в черную работу! Но после ночь посидел-подумал - прибыльного ничего пока не светит, жена такие копейки у соседок позычает, что мне раньше только на утреннее пиво хватало - ладно, думаю, вытянул он - и я сдюжить попробую, как раз на руку, что пить нельзя. Витька сказал, что в этой шарашке прошлый год отпахал - расплатились по чеснаку твердым долларом. Ему еще бы нужно на хату в Харькове заработать, прямо сейчас тратить не собирается - поэтому штуку баксов мне до 'дембеля' одолжил - чтобы я семье оставил. Работать пришлось в Тюмени, выехали в марте, возвращаться только к Новому году. Там я о промальпинизме впервые узнал - Витька сказал, обучаться профессии 2-3 часа, по веревкам и обезьяна лазает, главное - то, что ты умеешь руками на стенке делать. В куш он редко с кем работал - всегда брал отдельную захватку, свой метраж- погонаж четко знал. Если, проходя внизу мимо, подать чего - понятно, не отказывался, но даже когда мастику миксером замешать в общак - больше, чем ему по уговору положено не делал. Не сказать, что он быстрее всех в руках был (кроме покраски - здесь его ни по скорости, ни по качеству никто никогда обойти не мог) - случались и скорорукие. Но у Витьки всегда под расчет больше выходило, потому что он равномерно во весь световой день силы распределял. Если кому в семь вечера впадлу на прыжок завешиваться - он и в девять не побрезгует пару-тройку горизонтов на доме пройти - благо летом работай хоть до полуночи. Если дождь, как сейчас - он не в вагоне бы сидел, а на техэтаже под крышей - каждую минуту ловил. Ну и конечно в труднодоступные места всегда способ завеситься находил: растяжки, оттяжки, крюки, анкера временные - все у него с первого раза выходило. Понятно, жаба многих давила - бывало, рядом кто-то висит, также стыки мажет - а зарплата ниже выходит раза в полтора. А еще где-то так месяце на четвертом-пятом начинаются обострения у контрактованных революционеров: в Харькове, вроде, на все согласны, а по месту уже качать начинают за особенные для себя условия - это я вас сейчас балую авансами - из нас тогда до самого шабаша больше двух сотен никто домой не выслал. Но на таких, кто скулит, Витька вообще внимания ноль - будто нет профсоюзников - пробовали его задеть или в банд-группу профсоюзную завлечь - он за словом в карман не лез - там, кстати, даже не знал никто, что человек один их всех вместе взятых сильнее. Я на людях послушаю его - послушаю революционеров - вроде к адекватному человеку доверия больше - но все же полгода без зарплаты, да еще сумма - какую он называл до командировки - примерно такая мне и светит - все же я чуть на большее надеялся. Ну и давай, когда без свидетелей, загружать напарника - ведь еще не все блатное говно из меня тогда вылезло - что мы черт те где за копейки ишачим, а я-де до срока такие бабки за неделю подымал. Но человек выдержку имел стальную - если б у него с нервами что не в порядке было - скольких бы перекалечить мог - у него ведь голые руки - что в твоих тесак. Сколько я ни бухтел - ни разу он мне не возразил, не цыкнул, только под осень - видно, уже совсем я затошнил его - вдруг меня спрашивает - мы рядом через угол завесились в тот день: 'Сколько ты за один самый свой фартовый оборот накружил за все девяностые?' Я вспоминаю - два штукаря бакинских за ночь подняли. 'А вложился?' - прикидываю - баксов двести. 'Мусора пронюхали?' - да. 'Сколько на отбой зарядил?' - полторушку. 'Деньги твои были или заемные?' - позычил штуку триста. 'Сколько процента отдал?' - а я затянул тогда на пару недель после срока - четыреста всего вышло. 'Ну и сколько ты, крутой человек, по криминалу своему зарабатывал?' Я со злости веревки готов перегрызть, но пока вниз спустился - поостыл, и не только этот, как менты говорят, эпизод, другие просчитываю - почти всегда я в минусах. А на адвокатов сколько ушло, прокурорше, судье - все равно закрыли и УДО не получил . В общем выходит, что я - такой модный, блатной, расписной - все лихие годы и немножко после затем под статьей петлял, а после зону топтал, чтобы лягавые жопы свои в креслах грели - и все я же и отдавал, - а в это время мои дети дома последний х*й без соли доедали! И человек совсем чужой, которому я вообще до лампочки, меня не агитировал, не тащил куда-то - просто на мысль натолкнул, которая мне самому должна была уже давно прийти. Тогда зарекся я т у д а возвращаться - хоть сильно и не звал никто - увидел, что деньги слишком для меня дорогие, чтобы ментам и подментованной всякой гниде дарить. Я с того дня слова ему про нефартовую работу не сказал аж до дому - мы в Харьков только тридцатого декабря приехали, а как прощаться - я на следующий год уже лыжи смазывал, а он сказал, что ему на конуру, в которой доживать будет, хватит - говорю: с работой - само собой контакт держать будем, но если какая помощь посущественней от меня нужна - что в моих силах, сделаю.
  Я с тех пор и в России и в Украине поработать успел, уже и людей на объекты возил за процент от субподрядчика, а Витька все рабочим - не знаю, почему не продвигался он вверх по карьерной лестнице, но уж точно не из неспособности. Были б полномочия - рулил бы не хуже меня, я даже уверен, лучше. Думаю, и с оборудками не совсем законными справился бы - да так, что и садиться не пришлось бы. Но я про него в этом плане никогда ничего не слыхивал. Один только раз - уже лет пять прошло - приходит ко мне домой на поселок - на этот раз совершенно трезвый, помолодевший даже - говорит - дело есть - полностью разойдемся тогда. Еще сказал - захочу отказаться - он без претензий, но там состава совсем нет и корыстных мотивов тоже. Я отказываться не стал, и вот что нужно было сделать. Он типа по объяве подкинет номер моей мобилы продавцу квартиры в Краснооктябрьске - я прихожу как покупатель, цену даю сильно большую - процентов на двадцать выше реальной, все по закону, договор оформляем, я задаток плачу - Витька полторушку дал, сказал все, что выторговать на задатке смогу - разница моя, главное, чтобы в общей сумме не подвигался, ну и слишком низко задаток не сбивал, чтобы клиент не сошел, заподозрив неладное. Потом, когда срок по договору приходит мне деньги платить - я включаю лоха прокинутого - вроде, деньги мне не зашли - а клиенту - в соответствии с договором - задаток остается. Вот и вся моя работа - я до семисот сумму на встрече подвинул - так клиенту хотелось подороже апартаменты спихнуть. Пытался после Витьке разницу втиснуть - он ни в какую. Зачем ему это нужно было - ума не приложу, только уверен - не материальная тут выгода. Я тогда впервые увидел, как человек может другого ненавидеть - Богомол, если б лично встретился - горло тому типу готов был перегрызть - а, как уже сказано, его вывести из себя - это нужно незаурядным каким-то пидорством отличиться. Я года через два нарочно прошвырнулся мимо той хаты в Октябрьске - все в той же поре, живет тот самый дрыщ со своим семейством - если даже долги на них - его с малолетними никак выселить нельзя, а квартира теперь совсем дешевая. Так мы с Богомолом и разошлись - но я уверен, что он там что захотел - все сумел сделать и стыдиться ему нечего - это я даже не вникая гарантирую. Вот только одного уразуметь не могу - как он разбиться мог - мне когда рассказали - я гонцу этому чуть было ни за что табло не начистил - думал он на приколе... Не знаю, что должно было случиться, чтобы Витька Богомол - и вдруг с высоты сорвался... Зато теперь вот мы каникулы имеем. Кстати, дождь поутих маленько - давайте-ка двинулись в цех быстренько, до обеда приберемся. Завтра кто куда съездить хочет - я аванс выдам, а может кто сегодня и за спиртом сгоняет - вы уже в курсе, где точка - мне заодно в магазинчике чаю зеленого 'Гринфилда' пару пачек возьмете - я в завязке десятый год, а чифирком хорошего человека с вами помяну. Но послезавтра все как штык на работе - кто продолжать захочет - суммы штрафов знаете сами. Я ведь только с виду такой демократичный, что в вагоне на соседних с вами нарах сплю - на самом деле я - между вами и субподрядчиком посредник, с каждого вашего квадрата свой процент имею - стало быть, шкуродер, мироед и эксплуататор трудового народа. Это Витька всегда мне говорил, да на самом деле так оно и есть. Плащи полиэтиленовые накинуть не забудьте - вона туча снова заходит! Выдвинулись, вагончик я сам закрою.
  
  
  
   Глава вторая. Два Ивана.
  
   1
  
  
  Иван в бога не верил. Это было больше, чем личное, хотя началось, конечно, с детства. Мама перед смертью постоянно за него молилась, и никогда за себя - и мальчик выжил - это уже можно назвать чудом, если принять во внимание, что дело было в Бузулукском уезде Самарской губернии весной 1921 года. Неправда, что дети не умеют думать иначе, чем учат их взрослые: мальчик в свои восемь лет хоть и был на вид не старше пятилетнего, но замечать вокруг себя и делать соответствующие выводы мог. Он точно знал, что спасла его от голодной смерти именно мать, но вовсе не молитвой, а тем, что делила еду далеко не поровну на двоих, кусочки хлеба вообще все отдавала сыну, а сама взамен того пила больше колодезной воды. Если б выжила мама - вот это бы считал Ваня настоящим чудом, но безбелковый отек в союзе с дистрофией добили молодую женщины. Иван с детства имел память хорошую, но слова молитвы (а мать, пока была в сознании, читала вслух 'Отче наш') запоминать не собирался из принципа - зато запомнил на всю жизнь взгляд уже не живой, но еще и не мертвой женщины - взгляд человека, который уже не здесь, и здесь ему ничего не нужно, но еще не там - и это случайное опоздание самого умирающего очень тяготит. Родня по материнской линии брать сироту не собиралась, резонно заявляя, что у самих семеро (точнее шестеро) по лавкам - и это, должно быть, сыграло в пользу мальчика. После, переписываясь с теткой, узнал он, что из шестерых его двоюродных братьев-сестер голодовку пережило всего двое. Но и в сытые времена, случись беде, также была бы малолетнему родственнику прямая дорога в детдом: бабка, выдав когда-то младшую дочь за путевого обходчика Анатолия Филимонова, убежденность имела, что зять, будучи при должности и при зарплате, обязан теще и свояченице материально помогать - поскольку едоков в той семье больше. Анатолий Иванович, может, и рад бы чего подкинуть - а может и не рад бы - но его жалованье лишь в сладких тещиных грезах было завышенным. После началась война, революции, разноокрашенные военизированные формирования проходили туда-сюда через станцию - и, хотя, по правилам, железнодорожников не нужно было привлекать к боевым действиям - но правила легко меняются, если перед обывателями вырастает хорошо вооруженный борец за народное счастье. В маминых рассказах об отце всегда звучало слова 'мобилизован', но кем, куда - не говорилось. Оставшаяся одна с маленьким сыном на руках ни жена ни вдова имела мало шансов выжить в голодающем Поволжье - но ни бабка, ни тетка почему-то не взяли их двоих к себе. Винить родичей, наверное, не имел права Иван - а чтобы не винить и бога, искал он доказательства несуществования последнего. Вывезенный в Подмосковье, там Иван закончил восьмилетку и поступил в политехнический техникум. Физика и математика - это была его стихия, давались легко, почти слету. Тогда авиация - поприще немногих избранных судьбой. Иван Филимонов, понимая, что в летчики самому выбиться будет нелегко, мечту свою сконцентрировал на более - как ему казалось - реально достижимой цели: хотел он самолеты конструировать - к этому были у него все задатки. Мечтой затаенной все же оставалось желание слетать туда - и неизвестно, чего было в желании этом больше: юношеского максимализма или стремления убедиться, что там наверху действительно никого нет. В те годы считалось, что новомодный лабораторно-бригадный метод позволит осуществить мечту многих о получении образования. Филимонов, обретаясь в бригаде, уже с первых недель обучения понимал несусветность идеи. Но приказы даже такой невоенизированной организации как Наркомпрос не заведено было обсуждать. Был в своей бригаде Иван почти во всем первым. Тогда-то и столкнула его судьба с тезкой - его даже называли в группе Иваном Меньшим - ростом товарищ не сильно вышел, но то была не главная его беда. Был неуспевающий товарищ, несмотря на юный возраст, отъявлен (с выдачей соответствующего с печатью мандата) героем...гражданской войны - и все его рассказы о собственных подвигах доверия вряд ли заслуживали - путался вьюнош в хронологии, датах, событиях, географии места собственных подвигов, да еще была у него проблема: сложные и длинные слова он запоминал с большим трудом, а, поскольку в речи был быстр, подчас заменял отдельные их части более знакомыми складами. Если б не записное геройство, а также метод, обязывающий брать на буксир отстающего - не протянуть бы Меньшому Ивану и одного курса. Зато общественную нагрузку исполнял с охотой, даже с рвением - а были то годы горячих споров и дискуссий необузданных до поры краснословов. В плюс бригаде писалось также посещение любым ее членом кружка чего-нибудь к науке не относившегося - Иван Меньшой увлек тезку в громкоголосое общество воинствующих безбожников. Филимонова давно прорабатывали на активе, что общественной жизнью он почти не живет - а способ уязвить того, с кем имел он с самого детства счеты, показался Ивану заманчивым. Бригадное мышление было тогда везде в чести, а в такого рода кружках и подавно. Каждое заседание начиналось хоровым скандиованием девиза-программы:
  'Мы, воинствующие безбожники, несем миру свет прозрения вместо религиозной тьмы...'
  Принято было каждому рассказывать какую-либо нелепость, обличающую тьму неведения и клерикальное мракобесие. Филимонов, привыкший добросовестно относиться к любой порученной работе, с увлечением пролистывал в библиотеке множество книг, подсчитывая, сколько рук должно быть у конкретного святого, если хранящиеся во всех храмах мира мощи собрать воедино, или сколько футбольных полей накроет Туринская плащаница, сшитая из всех ее представляющих реликвий. Тезка его и здесь силой интеллекта не блистал, упорно всякий раз пересказывая бородатый должно быть еще в первом веке анекдот о том, как спаситель ответил тому из любимых своих учеников, кому никак не давалось практическое воплощение хождения по морю аки по суху: 'Не выпендривайся, Петя, ходи как все - по камушкам!' Регулярно обращался он с тем же предложением к любому собеседнику, меняя лишь глагол на матерный и имя оппонента - частое повторение одной шутки казалось недоростку оригинальным.
  Однажды, под вечер, возвращалась с собрания вся бригада, заприметил низкий человечек трех монашек, мирно шествовавших в сторону своего жилища - остатки женского монастыря ютились в прежних кельях - а, поскольку выпил пару кружек пива - решил позадирать идеологического противника - так увлекся, что с одной из сестер чепец сорвал, а другой норовил платье приподнять - на крик прибежал милиционер - отвел хулигана в участок. Чтобы отпустили товарища, пошел за задержанными в участок и Филимонов. Последнего реакция стража порядка поразила. Простой ответ вечного революционера: 'Да они же боговерные, что с ними церицацкаться!' - удовлетворил представителя власти, даже на поруки бузотера не пришлось брать - но товарищи не знали тонкостей разбирательства и прозвали одногруппников 'Иваны-хулиганы'. Филимонов понимал, что тезке плевать на идею богоборства - ему бы просто гнобить слабейшего - а под каким предлогом - не важно. Сам Иван к буйной антиклерикальной деятельности, познав, сильно охладел - то в средние века заявить о своей атеистичности было подвигом, в веке девятнадцатом - просто смелым поступком. А добивать и доклевывать то, что уже почти рухнуло, и никакой идеологической опасности не представляет, да еще делать это с помпой и треском - низко и подло.
  Но мечта о полетах осталась - ничего больше не хотелось подающему надежды выпускнику техникума, как продолжить обучение в военном училище или ВУЗе. Однако, когда присягнул ты на верность организации пассионарной и глобальной - каковой был на те времена комсомол - путевку в новую жизнь может дать лишь молодежный союз, а этому союзу было крайне необходимо, чтобы ехали оба Ивана по комсомольским путевкам в Харьков.
  'Это тоже ничего, есть ведь и там совнаркомовский завод, - думал потенциальный инженер, - в крайнем случае, харьковскому тракторному тоже необходимы специалисты, учиться можно на вечернем'. Но, как оказалось, прикомандированы два перспективных комсомольца были не к самой первой столице - в обкоме комсомола указали им дальнейший путь вглубь земли советской, и уже на следующее утро по прибытии знакомились приезжие с завсектором идеологического отдела Краснооктябрьского райкома партии Андреем Карловичем Брухтом.
  Зачисление в комсомольскую - с перспективой выхода на партийную - номенклатуру не обрадовало Филимонова - не в пример его спутнику, который, правда, не смог скрыть разочарования несправедливой и (на первый взгляд неразумной) раздачей направлений: технарю и механику от бога предстояло оставаться при идеологическом отделе, а ему, человеку с искрой революции в мозгах, умением увлечь и увлечься, и явно выраженными, хоть и хорошо скрываемыми, ораторскими способностями - работать в отделе промышленности при комсомольском райкоме инструктором. Но приказы не обсуждают - их выполняют, если надеешься стать верным солдатом партии. Филимонов также не мог понять мотивов модно - почти по-непмански - одетого своего почти прямого начальника, пока не получил приглашение на вечерний чай в кругу семьи. Дочь штатного идеолога Зинаида была годами не юна - в двадцать пять казалась собеседнику двадцативосьмилетней, весьма начитана, собой не дурна -не хороша, в беседе приятна. В общем, быть отцом взрослой дочери - довольно хлопотная комиссия не только при царском режиме, а обращение к себе прямого начальника почти отеческое не оставляло сомнений - открываются перед молодым красавцем весьма широкие перспективы. Правда, оградить от всего даже будущего зятя (в скорую свадьбу, видимо, уверовал Андрей Карлович с первого взгляда) не мог (а может и не хотел) влиятельный папаша, тем более, командировка предстояла недолгая. Село Молотово было пунктом назначения прибывшего, а тамошняя ячейка - объектом приложения организационных усилий.
   - Может, придется и уполномоченным, и сельсовету, и органам чем-то подмогнуть, - наставлял, намеренно опрощая речь, идеолог районного масштаба. С кадрами там туговато... В общем, не хватает там кадров, а они, как ты уже знаешь, решают все. Да ты не переживай сильно, все там уже сделано, налажено - дотянуть бы только. Кстати, тебе в послужной список пойдет как положительная строка. Ну а там - столько вокруг простора открывается - ты себе не представляешь, как я завидую вам - молодым!
  Филимонов, не дававший ни малейшего повода думать о себе, как о будущем члене семьи, тем не менее, из розового неведения выводить старшего товарища пока не спешил, пообщавшись лишь с его дочерью - та была не очень разочарована, пообещав со своим отцом поговорить на деликатную тему лично и помягче. Ивану стало даже немного жаль добрую по большому счету, тяготившуюся статусом номенклатурной принцессы девицу - но к ней никаких чувств он не испытывал.
  Ощущение пустоты и неестественная тишина - вот что отложилось первым впечатлением, последнюю, правда, нарушили прибывающие отряды молодежи - главным образом из Харькова. Почему не могли справиться с уборкой собой же засеянного местные жители - тогда никому не приходило в голову задуматься. Наладить работу было кому и без Ивана - просто нужно было высиживать с раннего утра до самого вечера в сельсовете, где отвели Филимонову отдельный стол. Квартировать же предложили в пустой немалого размера хате, которую, вопреки малороссийским традициям, никто не мазал минимум с зимы. На вопрос 'Где хозяева?', уполномоченный из местных удивленно шмыгнул носом, буркнув непонимающе: 'Тю! Воно тобi треба?', и в том же удивлении вышел. Печь топить было в первый день некогда и некому, да и сезон позволял переночевать - надеялся Иван, не дольше недели.
  Уже обосновавшись на лежанке, собирался командированный затушить фитиль керосинки, как вдруг услыхал скрип дверных петель и очень легкие и в то же время тяжелые чьи-то шаги, а когда осветил угол при входе - там увидел женский силуэт - и на секунду показалось Ивану Филимонову, что он сходит с ума - на него смотрели глаза матери - именно такие, какими он их в восемь лет запомнил - пустые и страшные. Мужчина даже для верности потряс головой - на тот случай, если вдруг сон его прихватил на ходу, что было вполне вероятно после полутора суток на ногах. Вошедшая в хату женщина не растаяла образом - но концентрированное сознание позволило сделать вывод, что вошедшая на маму вовсе не похожа. Ничем - кроме взгляда. А незваная гостья, дойдя до стола и на него облокотившись,, не переставая смотреть прямо в глаза мужчине, очень тихо, но очень отчетливо произнесла: 'Недолюдки! Вам згодом таке саме буде!' и опустилась на пол. Иван, уже отогнавший мысли о собственном помешательстве, теперь испугался еще сильнее - вновь, как и в детстве, он рядом с неживым телом изможденной женщины, которая, в этот раз, почему-то именно его обвинила в собственной гибели. Потом, собравшись, подумал, что умершей в любом случае не место на полу - пока не придут - он даже не знал из какого ведомства - служащие, нужно было перенести тело хотя бы на лавку. В женщине было при жизни очень мало весу, а кожа - Филимонов даже сквозь ткань платья почувствовал, облегала неплотно - голодавшего организма верный признак. Девушка, верно, была при жизни красивой - это сразу отметил молодой человек, уложив тело на лавку. Вдруг показалось Ивану, что ее рука пошевелилась. Он поднес свою ладонь к мертвенно бледному лицу и почувствовал слабое, но дыхание. Сразу переместив ночную гостью на лежанку, теперь задумался о другом своем маршруте - надлежало искать врача, а в селе, видимо, медицинских работников не было.
   Иван знал, что из голода не выходят мгновенно, что для человека, долгое время не принимавшего пищи, обильный обед - орудие убийства. Поэтому размоченное в воде галетное печенье было пока единственной едой для пришедшей в себя посетительницы. Теперь в компетентное во всех вопросах ведомство надлежало обратиться утром - и представитель его в селе присутствовал. Но утром Филимонов почему-то законного хода делу не дал, лишь в обед пришел в место проживания с небольшим кулем муки. Из продукта наварил то, что мама когда-то называла тюрей, сдобрил постным маслом, которое в тех краях называется олией, и сам из ложки покормил пришелицу. На третий день 'знакомства' девушка уже говорила - не обращаясь к приписанному 'хозяину', - то были междометья и слова, необходимые двум людям для сосуществования на ограниченном пространстве - и все по-украински. Казалось, она была у себя дома - так вписывалась в убогий интерьер - в то же время не питала, видимо, иллюзий на счет своего права даже на жизнь, не то, что на проживание на конкретной жилплощади. Поэтому, все, что узнал Филимонов о той, с кем делил жилье - было из уст ее односельчан и не очень внятно.
   - То Марiчка - Зеленського Павла Федоровича... Їх торiк недокуркулили: всi разом у клунi ночували, поки ахтiмали в хатi та по скринях порсались, а зрання дозволили у власнiй хатi ще трохи пожити. Тодi Наталка - Павла жiнка - мабуть застудилась - за два днi сконала, а сам Павло - за пiвроку. А Федько маленький хтозна де подiвся - може його сама Марiчка з'їла - тому ще жива...
  - То ти брешеш - хто людей їв - всi показились! Вона його у мандри вiдiслала - я трьох знаю, хто так робив: головне - до Охтябрську дiйти i в товарняк дитину покласти. Там може хтось пiдбере - а як i помре - хоч не при тобi. Марiчка братика любила i не скривдила б нiколи. А сама вона може хоч рiк не їсти - бо вiдьмували всi жiнки у них. А звiдки, скажи тодi, Федорович стiльки землi собi настягав?
  - Отут ти вже справжня дурепа - Зеленський десять рокiв копiйчина до копiйчини складав все собi шматочки прикупляв. Вiдьмувала б Наталя Йосипiвна - напевно б не померла...
  Командировка комсомольского работника в Молотово затянулась больше, чем на месяц - за это время Мария не только ожила и вставала с лежанки, но и начала ходить по своему некогда дому, а по прошествии некоторого времени справляться немного по хозяйству. К Ивану несколько раз подкатывал уполномоченный от ГПУ Смекалкин - у людей, преследующих общую цель, складывались отношения почти дружеские, поэтому товарищу чекист не мог не поставить на вид, что деятельность молодежного вожака может расцениваться как сговор с враждебным элементом.
   - Ты с не очень правильной девкой закрутил, - говорил дружелюбно Ленька, - я, понятно, тебя как мужика понимаю, но если по официальной линии вопрос зададут - надо будет как-то отреагировать...
  Иван и сам понимал кажущуюся пикантность ситуации, при том, что личная жизнь (в обывательском представлении) здесь была ни при чем. Даже не думал он рассматривать в этом плане свою временную сожительницу, однако по-другому думали почти все вокруг. Командировка близилась к концу - и понимал приезжий, что лишь он уедет - его новую знакомую в лучшем случае из отеческого дома выселят. Тогда и созрел в его голове план, который на тот момент казался единственно верным. Первый выход девушки 'в свет' после свидания со смертью был в направлении сельсовета. Авторитет, разумеется, не самого Ивана Филимонова, а занимаемой им должности, избавил от бюрократических проволочек - и расписали молодых тотчас по подаче заявления - голова лишь усмехнулся сочувственно-иронично. Сама девушка узнала о том, что засватана, лишь перед книгой записи актов гражданского состояния. Теперь по отъезде 'сожителя' у нее появлялся шанс остаться - хоть и в странном статусе, но в отцовом доме - жену Краснооктябрьского начальника вряд ли посмеют из хаты выселить, распространительницы информации говорили промеж собой:
  - Я ж казала - на вiдьомствi вона знається - а то як би вдалось їй кацапського ахтiмала причарувати?
  О своей женитьбе Иван отписал в Самару родне, и получил скорее сочувственный от тетки, даже не посвященной во все тонкости, ответ:
  
  'Ты ж у нас, Ванюшка, такой завидный жених был, что ж ты, не мог себе приличную девушку найти - взял и на хохлушке женился!'.
  
  Но больше всех был сражен поступком подчиненного товариш Брухт, сказавший лишь в сердцах:
  - Ты так ничего и не понял, Филимонов, не осознал, для чего вас сюда понавезли... Вы же здесь элитой должны были стать... Ну или хотя бы полуэлитой...
  Но Филимонов отлично все понял - даже слово услышал, какое сам бы ни за что не выдумал. Они даже не понаехали - их именно понавезли. Это самая мерзкая отрыжка преждевременно отмененного непонятно зачем семьюдесятью годами ранее рабства -такие гурты, которые даже быдлом назвать нельзя, чтоб не оскорбить благородных животных. Это те рабы, которые будут всем новому барину обязаны - чтоб, вселяясь в назначенный дом, никто из них не посмел даже спросить - кто же жил здесь раньше и почему оставил жилье, почему детские игрушки валяются вокруг, а детский смех не звучит, и чья дочь или жена смотрелась в оставленное зеркало. Чтобы понимали, что сама жизнь человеческая - не абстрактный дар, что ее нужно быть достойным, а те, кто не выжили - те значит были не достойны жить, и степень достоинства, определяющую право индивида на выживание, определяет известно кто и известно по каким критериямм. Будучи прагматиком, понимал Филимонов, что красивые слова об усилении классовой борьбы в процессе построения социализма означают на деле физическую ликвидацию определенного количества живых людей. Но почему же избраны самые беззащитные, да к тому же объективно безвредные, а еще, даже если принять как презумпцию генеральную линию партии и согласиться с тем, что эти самые женщины и дети должны лечь трупами в основанье фундамента новой жизни - зачем же их мучить, убивая такой страшной смертью - не гуманнее ли было просто расстрелять или повесить избранных жертвами. Идеологический отдел не подходил Филимонову, а он - идеологическому отделу. Но заявить об этом громогласно - тогда означало наверняка в лучшем случае сесть. Поэтому рассмотрено было в закрытом режиме заявление об уходе по собственному - возможно, единственное в Краснооктябрьском райкоме комсомола на десятки лет вперед и назад. Представитель идеологического отдела партии товариш Брухт выразил сомнение в целесообразности дальнейшего использования конкретной номенклатурной единицы, в то же время указав, что нельзя разбрасываться квалифицированными кадрами: в тридцатые годы, учитывая средний по стране уровень грамотности, диплом техникума соответствовал постсоветской степени кандидата наук.
  Единогласно решено было рекомендовать неотъявленного отступника учителем в среднюю общеобразовательную школу номер 2, известную в Краснооктябрьске как 'железнодорожная'. Время суровых испытаний для представителей ранее имущих классов стало, как ни странно, золотым веком народного образования в райцентрах: те из образованных людей, кто по каким-либо причинам опасался селиться в центрах областных либо делать карьеру на производстве, часто откочевывали на периферии и шли в учителя. Почти все коллеги Ивана Анатольевича в свое время закончили гимназию. Преподавать Филимонову поручили физику - предмет, к идеологии не относимый, в то же время для преподавания (не в пример истории или обществознанию) доступный не каждому. Погружение в работу с головой было необходимым условием успеха в труде, особенно в первый год, когда еще сам учитель не знает абсолютно всего назубок. Иван Анатольевич первое время опасался, что на заданный кем-то из учеников вопрос не сможет найти ответа, хотя очень скоро убедился, что остерегаться следует скорее тех, кто вопросы не задает. На двоих преподавателей - физики и химии - по штату полагался один лаборант - обязанности исполняла предпенсионного возраста старушка - новый физик сразу от ее услуг отказался, взяв на себя техобеспечение учебного процесса на общественных началах. Молодой учитель умел и без уроков, лишь задав несколько вопросов, определить и потенциал ученика и уровень знаний последнего, но на всем протяжении педагогической своей деятельности старался от субъективности уйти, обозначив первоочередной задачу постоянного и абсолютно объективного оценивания способностей и подготовки каждого. Усвоил учитель, что потенциальному отличнику очень легко скатиться на тройки, при этом объективный троечник отличником не станет никогда - и в этом его вины совсем нет. При большой численности учеников в классах, успевал физик опросить за пол-урока минимум половину списка: в начале каждого занятия с небольшими заданиями четверых вызывал к доске, еще двенадцать на первых двух рядах парт писали каждый индивидуальную микроконтрольную, тем временем человек пять опрашивал устно. Четко помнил учитель, кого и когда опросил, никому и ни за какие заслуги ошибок не прощал - двойки-тройки к возмущению учеников старших классов и особенно их родителей выставлялись в журнал безжалостно, а заработать по физике пятерку считалось в железнодорожной школе невиданным успехом. Зато при поступлении в любой ВУЗ страны - даже в Москву- таких случаев за время преподавательской деятельности Филимонова было пять, и о них знал весь райцентр - никто из абитуриентов ни разу не получил на вступительном экзамене оценку ниже той, что выставил в аттестат Иван Анатольевич.
  Слава в маленьких городках бежит впереди носителя. Однажды пришел на его урок директор Первой Краснооктябрьской школы - также физик по образованию - и, просидев на задней парте всего два академических часа, сразу подошел с предложением к молодому специалисту перевестись в его школу - бюрократическую волокиту, а также переговоры с директором второй школы обещал взять на себя, очень просил прежде, чем отказаться, посетить его урок. Из уважения к коллеге Иван Анатольевич в свой свободный среди недели день сделал ответный визит. Но наблюдение за контингентом лишь утвердило Ивана в правильности принятого наперед решения остаться на прежнем месте. Хотя слово 'мажор' вошло в употребление значительно позже, но именно эта категория (районного масштаба) молодежи училась в первой школе. И при всем тогдашнем пиетете перед образованием, не мог не отметить Филимонов некоторой скованности, аж до подобострастия, в поведении коллег - даже когда дети районной элиты не заносились и не требовали к себе уникального подхода. Но не хотел Иван бросать место по еще одной причине. Прописка у него оставалась в селе Молотово по месту жительства официальной супруги, наведывался муж к жене для виду раз в месяц - сначала это было больше в ее интересах - дочь куркуля, да еще брошенная мужем, которого из номенклатуры выперли, могла подвергнуться не то чтобы гонениям - но уплотнению определенно. А наличие записанного супруга удерживало горячие в сельсовете головы от революционных шагов. Жилую комнату во флигеле при железнодорожной школе предоставили без проволочек. Если же переводиться в школу, расположенную в центре городка, необходимо было либо оформить развод - чего Иван тогда не хотел, либо перевезти в город жену - от этого наотрез отказалась Мария.
  Наступали годы, для прибившихся к советскому летящему вперед паровозу новой жизни прицепными попутчиками, печальные. Сказать, что вторая половина тридцатых была в городе Краснооктябрьске периодом репрессий массовых - значит погрешить против истины. Гораздо страшнее было то, что никто не мог определить, кого, когда, на каком основании заберут - но боялись поголовно все, кто обосновался выше определенного уровня. Ленька Смекалкин - к тому времени уже оперуполномоченный в райотделе НКВД - с бывшим товарищем поддерживал отношения приятельские на почве распития - не регулярного и не чрезмерного - спиртного - часто похвалялся достижениями в оперативной работе: 'Если кто-то из ВАС не стучит - это значит, НАМ просто не нужно, чтобы этот конкретный субъект стучал!' - намекая, что и сотрудничество с органами не является оберегом. Его самого забрали в середине 38-го, но по какой-то нелепой случайности осудить не успели - первее расстреляли изобличенного врагом народа наркома - и небольшому проценту посаженных сотрудников органов повезло - перегибы пособников преступника на местах были исправлены. В тяжелое - в моральном плане - время - в очередной приезд Иван предложил жене развестись - теперь это было в ее интересах - но здесь она почему-то отказалась - это при том, что на том этапе их брак не превратился еще из фиктивного в эффективный. Какое-то время думал Иван, что именно это тревожное ожидание и есть исполнение проклятья Марии - но, имея аналитический от природы ум, скоро понял, что наказания несопоставимы. Репрессии много позже кто-то назвал необоснованными - и совершенно обоснованно: обоснованные репрессии к тому времени успешно завершились - система уничтожила либо выхолостила своих врагов или тех, кого таковыми считала, а после была лишь грызня апологетов системы - тех, кто, даже пребывая к генеральной линии в оппозиции, своей оппозиционностью генеральную линию лишь выпрямлял. Просто нужна была чистка, поскольку слишком много их - верных ленинцев-сталинцев - прорвалось к ограниченной емкости кормушке, а другого способа очистки, кроме расстрелов или отправки в концлагерь себе подобных, распорядители системы не знали.
  Преподавательский состав первой школы, как и положено более привилегированному эшелону, зачищался раньше и интенсивнее. Иван уже подумывал, что верностью конкретному учебному заведению себя обезопасил, когда в канун нового сорокового года зашел к нему старый товарищ - на этот раз без бутылки и ненадолго, но для разговора очень серьезного. Старший оперуполномоченный Смекалкин пошел фактически на должностное преступление, сообщив учителю Филимонову не подлежащие разглашению сведения:
   - Вашего директора скорее всего на той неделе брать будем. Откуда знаю - не спрашивай, я уже десятку заработал тем, что к тебе пришел. С ним все понятно - я даже знаю, сколько тройка даст, а дело будет групповое - значит на работе сообщников в первую очередь искать будем, и ты, сам понимаешь - на подельника претендент номер один, стоит только ему рот раскрыть...
   - А если не раскроет - я ведь ни в чем таком не замазанный, ты сам это знаешь...
  - Дурак ты не замазанный! Ты даже не представляешь себе, как там бьют. Раньше, по молодости, думал - это я жестоко с подследственными обращаюсь, пока в Харьков на Дзержинского не попал... Если задержанный не дает нужных следствию показаний - это значит, его еще просто не допрашивали как следует - брехня, что есть те, кто боли не боится. Но я не о том хотел... В общем, ты всего скорее прицепом пойдешь - и когда мне приказ на твой арест дадут - я его выполню. Но тебя я сажать не хочу - потому, что кроме тебя мне передачи никто не носил - ни одна тварь, кто теперь обратно в друзья набивается. А ведь то, что я вышел - это такой фарт - раз на миллион выпадает. Так что о тебе - есть один способ красиво сойти. Ты ведь военнообязанный, призывного возраста - а сейчас - сам ведь газеты читаешь, знаешь, как нужна финскому народу наша помощь - демократическую республику строить. Если согласен - я завтра же с военкомом поговорю - послезавтра уже повестка на руках, правда, в рядовой состав - но тебе ведь аттестат сейчас - не главное, семьи нет...
  - Есть, ты сам знаешь.
  - Ты что не развелся до сих пор? Правда, ненормальный. Ну, еще одни сутки могу дать на прощанье - но не больше, в твоих же интересах!
  Эта последняя перед войной поездка Филимонова в Молотово определила то, что и так уже было давно ясно. Развода никто из двоих не хотел - и теперь, перед разлукой долгой, оба как могли так бездарно потерять несколько драгоценных лет. Было у Ивана и Марии одна только полдня и целая ночь. Зимой светает поздно - выходить он должен был еще по темноте.
   - Я за тебе молитимусь, як тiльки за братика ранiш молилась! - сказала на прощанье жена мужу. - А ти молитву вивчив?
   - Слова знаю, а молиться не буду точно, - ответил он. - Я ведь правда в бога не верю - и хотел бы - да не могу, а когда не веришь - молиться непорядочно, что ли - вроде цирка показушного выходит. Я тебе лучше сейчас предложу затею - будем как в любовном романе через небо перемигиваться. - Иван увлек жену на двор - вместе вышли они к южной стене хаты. Вон там видишь - самая яркая звезда? Это Сириус. Некоторые богословы говорят, что именно ее волхвы увидели в небе, когда твой Иисус родился...
   - Не 'твiй' а наш!..
  - Ну, как скажешь - ваш, - ухмыльнулся Иван, - здесь главное, чтобы и ты и я на нее смотрели - тогда там биотоки наших взглядов встретятся и сплетутся... Я как физик в эту чушь про биотоки не верю, но все материалистичнее, чем молитву читать...
  - А як ми не водночас дивитимемось - давай хоч годину точну встановимо...
  - До этой звезды даже свету миллион лет лететь и столько же обратно. Час - другой - никуда ничего не решит - все равно взгляды наши там в пути встретятся. А чтобы тебе время удобнее было ловить - скамейка есть - я ее еще в позапрошлый приезд сбил - как знал...
  Не прощанье сказал муж жене - ему казалось ободряющее:
   - Хорошо, что мы так долго не... Детей у нас с тобой нет - это, наверное, к лучшему в трудное время.
  Мария посмотрела ему вслед по-матерински снисходительно - ведь она знала больше него. Даже в самый первый день после их самой первой ночи чувствовала она, что ребенок у них уже есть. Также знала наперед, что родится непременно мальчик, знала, что обязательно назовет его Анатолием - ведь в семье ее мужа была традиция называть первого сына в честь деда по отцу. А еще знала, что должна передать своему сыну имя своего отца - а это означало, что мужа она, во что бы то ни стало, обязана дождаться - потому что этот, ушедший на войну - единственный мужчина в ее жизни - она давно это поняла, только себе боялась признаваться. Поэтому теперь ее дело - всего лишь ждать. А еще молиться. И каждую ночь смотреть на звезду - она не верила, что то именно звезда Вифлиемская, но раз ее муж хоть изредка в ту сторону будет поглядывать - кто знает, может действительно где-то на полпути до светила стоит неизвестно кем закрепленное зеркало, и хотя бы в нем их взгляды встретятся.
  Ивану Филимонову в жизни везло в том смысле, что на глобальные и роковые исторические события он всегда опаздывал. Все впечатления от невиданной ранее красоты северной зимы затмило одно ощущение, что попал он в морозильную камеру с огромным количеством мясных туш - только не свиных или говяжьих - человеческих. Замерзшие трупы - вот единственное, что отложилось в мозгу. В естественных и противоестественных позах, окаменевшие, в большинстве своем - в буденовках - даже для среднего Поволжья такая шапочка зимой не по сезону, более поздним призывам уже полагалась ушанка. Очень много трупов - и все в советской форме - хоть бы одного мертвого финна увидать! И вновь блеснула в голове образованного и начитанного человека мысль - может быть, здесь сбылось предсказание Марии - и именно сейчас наступает расплата за ее народ. Но, опять окунув голову в холодную рассудительность, посмотрел Иван на события войны глобальнее - и понял, что это всего лишь адекватная реакция уважающего себя народа на вторжение оккупантов - а оккупанты, как известно, заслуживают смерти, даже когда они не совсем фашистские. Именно в оккупационной миссии участвовал рядовой Филимонов, на оккупированной же территории (когда она уже считалась советской) остался служить, там же в Ленинградском военном округе встретил войну отечественную, бойцом Ленинградского фронта (уже в звании сержанта) оборонял город на Неве от тех, кто уже на его землю пришел с оккупационной миссией. В зиму на сорок второй, разводя караулы, в третий раз за свою жизнь увидел Иван Филимонов глаза своей матери - то есть очень похожие глаза умирающей от голода женщины. В это время караульный гыркныл и передернул для убедительности затвор - силуэт исчез во тьме. А часовой пояснил неопытному разводящему: 'Ходют тут, провокаторы, хлеба выпрашуют... Вчера Петренко поверх голов стрелял - не отогнать иначе! Нам замполит рассказал - немцы-гады нагнетают - говорят, что голод в Ленинграде - вот это, наверное, и есть ихние шпионы. А какой голод, спрашивается, может быть, когда у нас паек хоть и скудный, но регулярно...'
  Но Филимонову не нужно было объяснений замполитов. Именно здесь он увидел - то, что жена его - не от себя - просто пересказывая то, что есть - напророчила - и сама, должно быть, уже не помнит. А Иван помнил - и оно теперь, через девять лет сыграло вот так - и обижаться не на кого - и роптать и жаловаться - это его нации наказание за великодержавное скотство. Вот только почему справедливость - такая взбалмошная девка - почему и среди его соплеменников умирают теперь самые беззащитные, слабые, беспомощные, в том истреблении невинных совсем не виновные? Почему, вместо чтобы передохли с голоду тогдашние исполнители этнической зачистки и их семьи - теперь умирают вот эти?
  Умей особисты читать мысли - непременно расстреляли сержанта Филимонова за несоответствие в мыслительном процессе, но осознание им подлости своей страны ни коим образом не могло подтолкнуть его эту страну в трудную минуту бросить - о том, чтобы нарушить присягу не было у него и в мыслях. Лето сорок второго ознаменовалось (по крайней мере в местах дислокации *** -й мотострелковой дивизии - Иван не знал про другие подразделения) ожиданием скорой победы и как следствие - необоснованным и неподкрепленным движением резервных частей прорывом в тыл врага, с последующим прогнозированным разрозненным и с тяжкими потерями выходом из окружения. Случилось так, что после гибели всего офицерского состава пришлось в это трудное время старшему сержанту Филимонову принять командование ротой (вернее оставшимся в живых личным составом в количестве девятнадцати человек), выводя из окружения почти уничтоженное подразделение. Рейд длился две недели, за это время полученная в первом бою легкая осколочная рана в область бедра спровоцировала сепсис - и сразу по выходе из котла - даже без доклада по команде - уже в бессознательном состоянии отправлен был старший сержант в госпиталь. Последнее, что услышал - а может, домыслил Иван Филимонов, был диалог между мужчиной и женщиной - по всему медработниками. Казалось, судя по тональности голоса, женский принадлежал грубоватой жесткого нрава, но психологически ведомой особе:
   - Виктор Александрович, берем мы еще один летальный исход на свою голову!
  На это мужчина в быту деликатный, даже мягкий чересчур, но в профессии безапелляционный лидер - почти деспот, конформист лишь на этапе формирования точки зрения, ответил:
  - Он умереть по всем показаниям должен был еще дней пять назад. Но окопный синдром сработал - а теперь сам бог велел его вытащить. Взяли, Лидия Васильевна!
  
  
   * * *
  
  Виктор Арадовский диплом врача получил еще до семнадцатого года. Правда, никогда не скрывал того, что институтский курс, разумеется, нужен для подтверждения навыков, но практика много важнее. Сколько себя помнил - слушал наставления родного отца, из которых большую часть уже после третьего повторения отметал, как банальности, но главному научился все же у родителя.
  Александр (при рождении Абрам) Самуилович Арадовский был акушером, имел на Молдаванке практику - и основы врачебного мастерства не уставал всаживать в голову сыну с малолетства. Врач, не вымывший рук по приходе к любого достатка пациенту сразу в глазах отца из врачебного сообщества исключался. Также любил повторять практикующий, что не признает узких специалистов - что доктор, начиная лечить одну болезнь, обнаружив другую, не должен бежать за советом к коллеге. Наконец, еще одно изречение, часто повторяемое, запало сыну в душу и стало путеводным в профессии: 'Хороший врач плохо лечить не может. Поверь, если Он (Александр Самуилович, даже выкрестившись, бога по имени не называл) сделал так, что и у генеральши и у портовой шлюхи т а м все одинаково, то как ты можешь ставить себя выше Него и лечить их по-разному? Если хватит силы - просто откажи тому, кто тебе заплатить не может, но коли взялся - врачуй, твой уровень определяется тем, как ты вылечишь самого убогого'.
  Сын отцу не перечил, даже когда видел, что старика заносит, дипломом не бахвалился, помня, что отец его образование оплачивал из последних сил. Но в одном никогда представитель младшего поколения не мог сдержаться: непримиримыми были две генерации, когда речь заходила о политике. Здесь открытия Америки не было: отец ходил в жестких консерваторах, сын - в пассионариях. 'Ну чем тебе плох царский режим - приспособиться к любому строю можно!' - часто сетовал отец. Когда схлестывались в словесных баталиях два образованных и близких друг другу человека, то со стороны казалось, во-первых, что то скубутся биндюжники на базаре - каждый скатывался до примитивнейших аргументов и крика - во вторых можно было подумать, что родные люди готовы друг друга убить. Ничего удивительного, что в вихрь революции окунулся младший Арадовский как в родную стихию (многие из прежних знакомых целыми ячейками Бунда перебрались в большевицкую партию) - и четыре года для медицины оказались потерянными, старший же поспешил перебраться в Румынию с младшей дочерью вслед за зятем.
  Вернувшись с полей классовых битв, уразумел Виктор, что нужно сконцентрироваться на одной деятельности, и, отдавшись медицине, с годами стал понимать, сколько времени потратил в молодости зря на горлапанство в ущерб профессиональной деятельности. Первая его жена очень хотела списаться с обретенной родней за границей в надежде перебраться туда - и ее титанический труд успехом таки увенчался. Правда, старый Арадовский, напуганный, как и многие эмигранты, вездесущим ЧК, долгое время не верил, что это не провокация органов, приговаривая: 'Ну и зачем ГПУшникам старый не добитый черной сотней жид понадобился?', но, удостоверившись, что нет подвоха, наконец согласился передать с оказией письмо, где предлагал на первое время и жилье и содействие в поисках работы. На это сын написал собственноручно буквально следующее: 'Я, может, много ошибок сделал, и теперь, наверное, ошибусь, но воспользоваться Вашей любезностью не могу, потому что хочу разделить судьбу своего народа'. Какой именно народ - советский, еврейский, русский, или - чем черт не шутит - украинский - считал своим сын старого одесского выкреста - доподлинно неизвестно, но после отправки секретной почты жена исполнила буйную истерику, в которой, помимо нецензурной на идише, русском, польском и украинском языках лексики, употребила также термины 'ничтожество', 'неудачник' и 'позор нации', и, в качестве наказания, навсегда лишила Виктора счастья лицезреть себя ежедневно. Отец же по прочтении послания впервые за всю свою долгую жизнь проронил слезу в присутствии посторонних, но тут же поправился, включив реноме старого циника, сказал: 'Зато теперь я точно знаю, что мой Витька жив: другого такого придурка во всей Одессе не сыщешь!'
  Со второй женой сошлись на почве литературной - или окололитературной. Заметил Виктор Александрович, что, хоть к стихосложению самоличному он высокой страсти не имеет, но переводы чужих стихов (а знал он в совершенстве немецкий и очень неплохо английский) ему даются почему-то легко - слова в рифмованные строчки сами складываются. Порой подсовывал он свой набросок знакомым, уверяя, что переписано с последнего номера журнала и принадлежит перу то Маршака, то Чуковского. Интересно, что почти все верили - а одна малознакомая девица раскусила сразу - так разговорились, сошлись, расписались. Беда в том, что жена, как оказалось, литературой, особенно поэзией, жила - а у Виктора выходило что-нибудь стоящее не часто - даже не под вдохновенье - нужно от всего на свете отвлечься, ни о чем не думать - а в клинике было слишком много работы. По прошествии трех лет супружеской жизни жена в поэте-дилетанте окончательно разочаровалась и ушла к публиковавшемуся в Киеве прозаику. И все же не оставляла мысль Виктора Александровича по выходе на пенсию - раньше никак - засесть в своей комнате коммуналки лишь с книжкой Бернса или Киплинга - но вовсе не затем, чтобы вернуть расположение жены - просто крутились в голове уже сложенные строки переводов - нужно было лишь время все упорядочить и записать. Война мобилизовала доктора с должности заведующего хирургическим отделением - ему сразу дали майорские колодки в петлицы и отправили в военно-полевой госпиталь главврачом. Командовать оказалось сложнее, чем лечить: доктор Арадовский, разумеется, понимал: война, тяготы, лишения, но, будучи человеком неглупым, все чаще замечал, что персонал, проходивший службу в условиях далеко не самых худших, если бы выполнял обязанности добросовестнее, эффективность и его работы увеличилась бы в разы. Уже на второй неделе приказом получать вместо спирта раствор йоду снискал он ненависть почти всей мужской половины персонала и многих из женщин. Перевязочного материала катастрофически не хватало - приходилось отстирывать старый. Снятые с раненых бинты должны были подвергаться кипячению - но хорошо, если 'пастеризовались', при температуре не больше шестидесяти градусов - пока процесс не был взят под личный контроль главврачом. Также самолично проверял, моют ли медсестры руки перед операцией.
  Контроль за персоналом, учет и экономия материалов и медикаментов - все отвлекало от работы - и немолодой уже человек понимал, что быть одновременно и хорошим хирургом и успешным организатором очень трудно, но необходимо. Единственным выходом видел доктор для себя увеличение рабочего времени в сутках - но когда длительность рабочего дня превышала восемнадцать часов - засыпалось буквально на ходу. Время - вот чего катастрофически не хватало. Действуя согласно отцову догмату, по привычке старался Виктор Александрович для пациента сделать все возможное: там, где другие, не задумываясь, ампутировали - он пытался спасти конечность до последнего - а это опять лишнее время, и медикаменты, которые на фронте также всегда в дефиците. Меньше всего хотелось доктору быть для кого-то единственным шансом - но, порой не было у больных шансов других - и приходилось себя заставлять взбодриться. Один раз сказал доктору совсем пожилой, с оторванной взрывом ногой, обозник: 'Да что ж вы так себя убиваете, выпили б немного - у вас-то спирт есть - от нервов - самое лучшее!'. Спирт действительно был в наличии (для некоторых манипуляций йод не годится) - но выпить - означало уменьшить количество отработанных в сутках часов - а значит, за кем-то из нерадивых подчиненных не уследить, или сделать на одну операцию в день меньше. Поэтому положил себе вместо завета доктор Арадовский: когда кончится война, первым делом купить пол-литровую бутылку армянского коньяку - и вечером себя в возлияниях не ограничивать. А после победы работать в рамках трудового законодательства - часов по десять в день, максимум двенадцать - сколько тогда будет у него свободного времени! А еще будут выходные - пусть даже не каждую неделю - но хотя бы два раза в месяц, или даже раз - как в стране Утопии. Выходной - это же такое счастье, это целый свободный день, когда не довлеет над тобой острая необходимость идти к пациенту, который без твоей помощи может умереть. И, кто знает, может и не придется дожидаться пенсии - ведь полновесных двадцать четыре часа кряду в твоем распоряжении - а то и больше, если до утра понедельника считать - из них можно будет выделить часов пять шесть - чтобы ни о чем больше не думать, кроме стихов чужих, которые в процессе перевода становятся своими. Но самое главное - не будет столько никому не нужных, по природе иррациональных ранений и болезней, вызванных нечеловеческими условиями существования. Доктор Арадовский верил в три аспекта медицины и околомедицинских изысканий. Он искренне верил в профилактику, к которой относил в том числе гигиену и здоровый образ жизни; если первое средство по каким-то причинам не помогло, еще сильнее верил в классическую медицину - ведь мастерство терапевтов и хирургов, если сравнивать со средневековьем, развивается в веке двадцатом молниеносно. И третьим объектом почитания было то, что после назвали психотерапией. Здесь опытный врач не обольщался: болезнь неизлечимая ни от самовнушения, ни от гипноза не уйдет вовсе, но какое-то время выиграть можно. Не мог доказать дипломированный доктор, но эмпирически подтверждалось: если организм настроить волевым решением, можно мобилизовать его силы, правда лишь за счет сил этого же организма в будущем. Так может человек, смертельно раненный, доползти до нужного рубежа, может солдат, сидя в окопе, не чувствовать боли, даже зубной, может не подхватить воспаления от переохлаждения - это не значит, что болезнь отступает, скорее наоборот - по окончании периода эйфории на человека нападут все отложенные недуги сразу. Способность организма собираться на период жесткой необходимости и назвал врач 'окопным синдромом'. Вышедший из клинической комы через сутки после операции Иван Филимонов с Виктором Александровичем Арадовским не как с лечащим врачом разговаривал всего два раза - как ни хотелось подполковнику медслужбы пообщаться с пациентом необычным и недюжинной силы человеком - все же острая нехватка времени общение ограничила. Талант прирожденного учителя включает в себя не только способность определять уровень потенциального ученика, но и распознать того, у кого грех не поучиться самому. Мысль об окопном синдроме не раз после служила Филимонову стимулом взбодриться и дойти до поставленной цели. Много позже Иван Анатольевич взял с обоих повзрослевших сыновей слово - первого в семье внука назвать, вопреки семейной традиции, не именем деда, а в честь того, кто этому самому деду спас жизнь, всего лишь добросовестно выполнив служебный и профессиональный долг. Уверуй Иван в бога - непременно бы за здравие исцелившего его молился до самой своей смерти - и молитвы эти прозвучали бы всуе. Виктор Александрович Арадовский так и не выпил свой любимый коньяк и не перевел своего любимого Киплинга - весной сорок четвертого немецкий ас-бомбардировщик разнес в прах стоявший под красным крестом военно-полевой госпиталь - из персонала и больных не выжил никто.
  А в сорок втором суждено было из лазарета исцеленному старшему сержанту проследовать вовсе не в свою часть. Попасть в окружение и при этом остаться в живых - всегда считалось в Красной армии постыдным, а часто и подсудным делом. Проведенное военной прокуратурой расследование выхода из окружения (но пуще - в окружение попадания) почти погибшей роты дало результаты на те времена стандартные: генерал не получил очередного повышения, полковник не был представлен к правительственной награде, капитан понижен в должности, лейтенант - в звании. По всему, вышедшего во главе подразделения сержанта надлежало сажать.
  В отличие от своего всемирно известного тезки Шухова, зэка Филимонов отсидел за то же преступление (скудоумие воинского руководства, повлекшее тяжкие последствия и человеческие жертвы) восемь лет, хотя получил от трибунала положенную десятку - ведь он (как было доказано) фактически предал своих боевых товарищей, воинское начальство, а вместе с ним всю Красную армию, весь советский народ, победоносного генералиссимуса и его великих маршалов, все социалистическое отечество, не погибнув, как предписывал устав - к таким нет и не может быть снисхождения, в том числе и в виде сокращения срока. Но в данном случае все дело в контингенте, которым наполнена была та зона, где отбывал Иван Анатольевич, вернее в его доле в общем числе заключенных. Простой мужик-работяга, если он не мурчит, может, отбыв многолетнее наказание, не знать даже, какого цвета масть рулит на зоне - как не важно рабу в каменоломнях: республика, империя, царство или принципат является формой правления в вечном городе. Но расположенная в центре Тюменской области зона пребывания врага народа и предателя, бывшего сержанта красной Армии, была не просто сучьей. Сук там находилось количественно, что нерезаных собак - и уж точно много больше, чем резанных ими же воров - или тех, кто сходняком причислен был к этой временно подсевшей в тех краях масти. В обществе почему-то сложилось предвзятое в отношении сук мнение, а ведь это все люди более чем достойные, хоть и предали они в свое время блатные понятия - но сделали это лишь из высокого самоуважения, отличившиеся на фронтах, а после по какой-то нелепой случайности оступившиеся - но это можно понять - ведь личности незаурядной трудно удержаться в узких рамках законов писанных. В отличие от судебных чиновников, лагерное начальство смотрело на своих социально-близких союзников с сочувствием - а может, осознавало, что с ними внутри барака вохре не тягаться. Именно поэтому на **-й зоне активно внедрялись методы самоуправления, дающие широчайшие полномочия тем из заключенных, кто сумел показать себя достойным. В частности, на сотрудничавших с лагерным начальством, кого в иных местах презрительно кликали суками, возложено было табелирование работ - а также как новаторство на ура среди этих же достойных принят был посыл, что люди недостойные свое право на выживание должны заслужить - и хлебная (равно и прочая) пайка выдавалась лишь тем из малодостойных обитателей лагеря, кто выполнял установленный начальством норматив. Однако, поскольку людишки малодостойные, осознавая собственную ущербность, а также проникшись идеей внутрилагерного братства и твердой установкой, что достойным не велит работать физически их социальный статус, абсолютно добровольно отписывали часть выполненных собой работ на кого-нибудь из достойных - при этом сами, порой, недополучая продуктов питания (ведь выполнить вторую за смену норму по лености своей не могли - и это при том, что лагерное начальство всегда шло навстречу желающим плодотворно потрудиться, увеличивая рабочий день, порой, до двадцати часов). Лишь только наладился производственный процесс - новая напасть накрыла лагерь: ни с того ни с сего вдруг принялись лишенцы активно умирать (в куда большем количестве, чем по нормативу предписано) - и, что удивительно - умирали не те работяги, что выдавали двойную, а порой и тройную норму, а именно самые ленивые, кто и до половины норматива не дотягивал. Не то, чтобы лагерное начальство прониклось идеями гуманизма - но за разбазаривание человеческого материала по головке не погладят - и тут пришла идея кому-то наверху не менее гениальная, которая, в связи с непонятной временной либерализацией внутри ведомства, не была отвергнута: увеличить другой норматив, а именно - допустимую долю освобождаемых досрочно по болезни. Не удивительно, что по врачебным актировкам выходили в большинстве своем пышущие румяными ряхами все те же суки - дабы вновь попробовать себя в вольной жизни и опять пополнить ряды отбывающих наказание. Но для работяг и это было облегчением, ибо модные и авторитетные в зоне - что трутни в улье: без них никак, но когда их слишком много - беда не меньшая. Правда, выпускали в очень небольшом количестве и реальных доходяг - их - именно умирать, чтобы не портили статистику. Именно в их число посчастливилось попасть Ивану Филимонову. И здесь проявилась гниловатая сущность изменника родины: обманул он своих достойных уважения товарищей по отсидке, медкомиссию, обманул лагерное начальство, а в его лице все Главное Управление Исполнения Наказаний, весь советский народ, лучезарного генералиссимуса и его великих маршалов, социалистическое отечество: его выпустили умирать, а он взял да и выжил. Он по всем показаниям должен был умереть по пути от лагеря до железнодорожной станции: стояла зима, труп обнаружили бы по сошествии снега собаки - но путь был в южную сторону, а в то время стоял мороз и небо все в звездах - Сириус был хорошо виден. Каждый шаг он заставлял себя сделать, вспоминая про окопный синдром, и мысленно над собой же насмехаясь, мол, стоило ли так долго терпеть, если сейчас на пути упасть, он ведь просто обязан увидеть и жену и сына. Уже на станции понял, что самовнушение больше не действует, но в вагон следовавшего до Москвы пассажирского по своим документам втиснуться удалось. Когда осознал Иван, что отплывает - и, быть может, навсегда - тогда сделал он то, что в любой другой период своей жизни - как до, так и после - назвал бы малодушием и лицемерием: он, так и не уверовавший в бога, вдруг, чтобы не отойти от мира, начал про себя (как ему казалось) молиться. Одну лишь молитву проговаривал он мысленно и вновь начинал, а ехавшая на соседней снизу полке сердобольная старушка подносила ему временами воду и причитала: 'Все ведь божая душа, даром, что хохол!' - Иван сам не замечал, что читает 'Отче наш' на украинском. В длительном переезде краеугольными являются моменты пересадок - в Москве бабушка была настолько добра, что провела почти умирающего до кассы, где надлежало проездной документ перекомпостировать - и лишь тогда узнала, что связалась с тюремщиком. Но в кассе тоже сидели не дикие звери: на переход в Харькове у Филимонова сил уже не было, но выбили ему билет на единственный за сутки поезд, делавший остановку в Краснооктябрьске. Дойти до той школы, в стенах которой учительствовал шесть лет, и упасть на пороге чуть не на руки ошарашенного бессменного сторожа - лишь на это хватило сил бывшего заключенного.
  Не прошло и трех недель, как начал Иван отличать день от ночи, но еще немного раньше стал он узнавать голос хлопотавшей вокруг него Машеньки. Что именно продала она из домашней утвари, чтобы нанять телегу для перевозки из райцентра в село умирающего мужа, которого не принимали в районную больницу как не вставшего еще на учет - не знал Иван - в хате было совершенно пусто. Но теперь он точно знал, зачем вернулся и что ему делать - жить, чего он раньше то стыдился, то не мог себе позволить.
  Просто жить оказалось в его статусе не таким простым занятием: даже полученное вместо паспорта по сдаче справки об освобождении временное удостоверение с пропиской в Молотове не служило основанием для его вступления в колхоз. Председательствовал в те годы Петро Статива - в оккупацию - красный партизан. Все совершеннолетние односельчане знали, что партизанил он, сидя в подполе у тестя, а изловлен не был потому, что служивший при немцах старостой его свояк всякий раз о предстоящей облаве предупреждал, как предупреждал под вечер и всех, чьих детей - в основном девчат - планировали на следующий день отправлять на работы в Германию - если на перекличку особа не являлась - специально розыска никто не объявлял. То обстоятельство, что оставленный для связи подпольщик отважно бил врага в его тылу лишь в послевоенных о себе легендах, пошло местным жителям на пользу. В селе соседнем как-то нашли под утро захлебнувшегося в луже немецкого унтера - доподлинно неизвестно - убит он был резидентами советской разведки по заданию центра, или по пьяни сам утоп - приехавшие чины из гестапо сразу обвинили партизан, которых, разумеется, никто искать не собирался - просто первых попавшихся на улице десятерых схватили и повесили. Отсутствие боевой активности в период оккупации не помешало мужественному подпольщику по прибытии Красной Армии выступать общественным обвинителем на скором военном суде над фашистским прихвостнем, поставив принципы выше личного родства (свойства) и обратиться с просьбой принять личное участие в повешении своего бывшего родственника на центральной площади перед сельсоветом.
  Принципиальность Петра Андреевича не позволяла герою-орденоносцу принимать в колхоз хоть бы кого - он и Марии порой намекал, что за такого мужа не мешало бы поставить вопрос и об ее исключении из кооператива. Но в страду работа находилась всем - Иван Анатольевич понимал, что отказывать будет неэтично, в прочие периоды ходил он с бригадой себе подобных (может, чуть более законопослушных) подряжаться на работы по строительству - брали вместо денег то, чем платили.
  Не зря считалось, что вся власть в стране советов - народная. Это означало, между прочим, что события на самом верху вертикали могут оказать влияние на жизнь каждого из представителей низа (и, если повезет - наоборот). Председатель Молотовского колхоза являл пример патриотизма и в деле воспитания молодого поколения преуспел - начинал, разумеется с домочадцев. Младшая его дочь, рожденная с синдромом Дауна (такой безнадежной формы, что обслуживать себя не могла абсолютно, человекоподобный образ обретая лишь благодаря заботам любящей матери), членораздельно не говорила, но когда ее спрашивали, указывая на украшавший стену портрет Сталина: 'Кто это?', девочка начинала учащенно дышать, визжать, кричать, прыгать от восторга, в порыве которого падала на пол, пытаясь сорвать с себя одежду, и билась в истерике, кончались приступы патриотического экстаза нередко эпилептической пеной изо рта, а, когда по недосмотру матери, ребенок бывал непрописянный, мочеиспускание осуществлялось самопроизвольно. Понятно, что рядовые колхозники (хотя бы на людях) старались не уступать в любви к родине членам председательского семейства. Безвременная кончина отца народов ввергла селян в состояние глубокой скорби, растерянности и чувства собственной незащищенности - по крайней мере, в разговорах настрой прослеживался - но никто не мог логически объяснить, каким образом уход из жизни наидостойнейшего из достойных затронет их судьбы. По большей части никого ничто не затронуло - но не в случае Ивана Анатольевича Филимонова, который, напротив, под угрюмое недоумение соседей, в марте еще сказал: 'Как жили раньше, так и будем жить!'. Впрочем, обо всем по порядку.
  На любом этаже социальной пирамиды по уходе в мир иной отъявленного лидера и непререкаемого авторитета по прошествии траурного срока (а порой и ранее) начинается между некогда верными друзьями и неуклонными продолжателями лютая собачья грызня, аналогичная такой, что в социумах животных при выяснении, какому самцу доминировать, когда прежний альфа безвременно издох, с той лишь разницей, что у людей все значительно сложнее, жестче, заковыристей, но главное - дольше во времени. Стаи особей с человеческим генотипом формируются и склеиваются годами, а распадаются порой в один момент.
  Возвращаясь к стране Советов пятидесятых годов, отметим лишь то, что судьбы нашего героя коснулось. Видный деятель партии и правительства, получивший от соратников, должно, за мудрую усидчивость и глубинный интеллект, говорящее прозвище 'Каменная Задница', исхитрился, уже в пенсионном возрасте, сыскать на свою гранитную глыбу приключений, вляпавшись в антипартийную группировку. Бурная политическая жизнь на самом верху обусловила ребрендинг не только Перми: родное село Марии Павловны также запало в глаза слугам топонимики и вернуло себе историческое название Хомуты. Коснулись перемены немногих при должностях состоявших, кто документацию вел - под насмешливые издевки обитателей соседней Ворошиловки, поименованной в честь первого красного офицера навеки. Также лица, паспорта получавшие, прописку с тех пор имели другую. У подавляющего большинства сельских жителей удостоверявшего личность документа не было по причине колхозного строя. Но личное дело Ивана Филимонова - особый случай, и то обстоятельство, что он несколько лет кряду ухитрялся существовать между небом и землей, можно, разумеется, назвать везением или фартом - но вечно так длиться не могло. Очередная проверка документов закончилась настоятельной рекомендацией сельского милиционера явиться в райотдел МВД для выяснения обстоятельств и получения вместо обветшавшей бумажки, уведомляющей о регистрации в несуществующем селе, законного документа - либо наложения заслуженного взыскания вплоть до уголовной (если власть сочтет необходимым) ответственности за нарушение паспортного режима. Дальнейшие события читатель въедливый может назвать нереалистичной выдумкой - но за что можно ручаться точно - увидел бывший заключенный в государственном учреждении табличку с надписью 'Начальник РОВД, майор Смекалкин Л.В.'. По семейным легендам, не раз пересказанным Марией Павловной сыновьям и невесткам, встретил Иван Анатольевич старого знакомого в коридоре районной власти случайно - но, вполне вероятно, дожидался выхода важного на тогда уже чина под кабинетом не один час - ведь для записи на прием даже по личным вопросам к высокого ранга служащему у нарушителя повода не было. Как бы там ни было, старый друг оказался порядочным человеком (хоть и прослужил всю жизнь в органах), паспорт выправили на удивление быстро, еще повинился перед знакомым тогдашний опер, что с насиженного места согнал, как оказалось, зря.
   - Тогда донос был конкретно на директора вашей школы - но он ведь тоже не из самых простых - пока блатами туда - сюда качало начальство, он от инфаркта умер - так вскрытие показало, но, может, и помог сам себе - глубоко не ковырялись. Если б его хотя бы в 'воронок' погрузить успели - а так на школу отбой дали, групповое дело тогда на хлебзаводе раскрыли. А сейчас сами собой дела не пересматриваются - если только кто назойливо требует, ну или с Харькова позвонят-попросят. Но когда уж рассмотрят - реабилитируют оптом, как сажали - теми же группами - даже посмертно того, кто не просил. Кабы тебя здесь закрыли - проблем не было, хоть я ведомство и сменил, но в обойме остался, а по твоему пункту 58-й только добавить могут по вновь открывшимся - ты как-никак, родине на войне изменил...
  И тогда пришла Ивана Анатольевичу мысль, как использовать благосклонность порядочного, в общем-то, человека. Про 'скащуху' для себя он даже не думал, понимая, что если удастся дожить под такой статьей, не привлекая внимания органов - уже достижение. К тому же никогда в жизни лично для себя он ничего у начальства не просил - не из напускной принципиальности, а лишь осознавая, что бесполезно или даже накладно - ведь потребуют в качестве отработки много больше милостиво жалованного. Но здесь сам бог, в которого он не верил, велел подумать о судьбе сына. Тот имел природное стремление к механике, не даром прозвали его ровесники Кулибиным - и будь пятью годами старше - наверное взорвался бы на какой-нибудь мине или гранате: их после войны осталось на полях немерено. Ходили после победы селом два друга - оба тридцатого года рождения, одноклассники, имевшие на двоих семь пальцев на четырех руках - подъедались тем, что из самолетного дюраля делали гребешки - но в голодовку 47-го товар этот ходовым не был - оба тогда умерли. Толик был осторожнее, да и ошметки войны медленно, но все же таяли - у него, всего-навсего, после взрыва запала разряжаемой лимонки, правый глаз немного пострадал. Мария всегда сына за нездоровые увлечения гоняла, но все равно лет десять растапливала печку макаронообразным порохом, добытым сыном из снарядов. Мечтал Анатолий, как и Иван в юности, стать летчиком - но для поступления в военное училище необходимо было получить паспорт, а первый шаг к этой пустой формальности - получение согласия сельсовета и колхозного начальства. Не впервые в жизни увидел старший Филимонов, как меняется тип поведения у тех, кто на самом низу пирамиды выставляет себя божеством перед подчиненными при общении со старшими по иерархии. Сам Иван стал, наконец, членом колхоза - хотя именно об этом председателя никто не просил. Просто наличие у человека связей наверху сразу меняет отношение к нему людишек, связи эти почитающих манной небесной.
   С Анатолием Ивановичем Филимоновым я знаком лично - это в добром смысле слова советский человек, он до сих пор искренне верит, что получение паспорта парнем из колхоза было в те времена легко осуществимым делом. Он не стал военным летчиком - по зрению не прошел медкомиссию, до того и сам не подозревал, что детская шалость стоила ему потери пятнадцати процентов зрения в правом глазу - учился на авиатехника. Но в начале шестидесятых оказалось, что такого количества офицеров Советской Армии не нужно - и немало курсантов военных училищ так и не получили свои звезды, правда, всем желающим позволили доучиться в гражданских ВУЗах. Анатолий выбрал Харьковский Авиационный, с отличием его закончил. Правда, строить самолеты ему, как и отцу, не довелось - распределен был на другое предприятие оборонно-промышленного комплекса. Унаследованные от отца дотошность и скрупулезность не благоприятствовали карьере, зато считался он среди коллег-инженеров, не сказать, что совсем незаменимым, но таким работником, без которого производственный процесс сильно бы потерял.
  Что бы ни говорили - благосостояние с годами росло. Появлялись даже среди рядовых колхозников выработавшие положенный стаж и получавшие пенсии. Иван Анатольевич, имевший без юридического образования еще и задатки стряпчего, говаривал жене:
  - Видишь, как выходит - скоро ты - антисоветский элемент - пенсию получишь - рублей так пятнадцать - а то и семнадцать новыми в месяц, заживем тогда старосветскими помещиками! А я здесь недоработал, там недосидел, тут недослужил - я по советским законам тунеядец - ничего мне не положено... Так что - если плохо себя вести буду - выгонишь на старости лет, возьмешь себе другого прыймака.
  Мария Павловна на плоские мужнины шутки не обижалась, считая их признаком физического здоровья благоверного. Тем более, над тем, что было действительно для нее свято, никогда муж не шутил. Мария в бога верить не переставала никогда - но никогда и в церковь не ходила, даже молилась не вслух. А когда молилась - муж безошибочно определял, и старался уйти в сторону, чтобы не помешать. То, что люди незаурядные в бога верят, не могло его самого обратить - атеизм засел в нем глубоко и навечно, но все же трепетное отношение человека к чему-то, что другим жить никак не мешает, циничного и жизнью сильно потертого старика не могло не тронуть. Боялся Иван повредить это эфемерное с его точки зрения сооружение, которое разрушить не то, что он, не могла даже антисистема. И не завидовал он чужой вере, понимая, что из верующих, равно как и из атеистов, канонизации достойны лишь единицы, а канонизируются, порой десятки либо сотни недостойных. Так что не перед силой отступал старый атеист, лишь уважал то, что по его мнению, уважения достойно, а может быть, просто уважал себя, на позволяя себе внутреннего хамства.
  В селе Хомуты в конце шестидесятых стараниями нового председателя колхоза открылась школа-десятилетка - до того старшеклассники каждый день ходили учиться за восемь километров. Послужной список Ивана Анатольевича не был секретом, и, получив вызов на прием в контору, уже знал он, с каким предложением обратится к нему прямой начальник. Учительствовать по месту жительства - двадцатью годами ранее не было для него заманчивее перспективы. Но под старость ответил бывший учитель вежливым отказом, аргументируя тем, что преподавание физики - а другим предметам Филимонову не доводилось обучать школьников - процесс сложный, требующий от учителя повышенной самоотдачи, способности сконцентрироваться и труда ненормированного - а это ему уже не по силам. 'Вот если бы всю жизнь преподавал...' И вновь решился ходатайствовать Иван Анатольевич - на этот раз за младшего сына - раз уж выпала ему такая честь вживую пообщаться с должностным высокого полета лицом. Имя, вероятно, несет в себе что-то нематериальное - как про Павла Федоровича все в селе знали, что он 'до землi прибитий', так и Пашка был человеком села - это с детства видно: в огороде, при домашней скотине, на нарядах с двенадцати годков, что ни лето. А тогда как раз на замену МТСам нужно было колхозам и совхозам растить свои механизаторские кадры, рекомендация от колхоза - хороший старт для молодого парня.
  Григорий Степанович Гайдученко, помимо прочих способностей и задатков, имел талант, сродни филимоновскому: потенциал конкретного человека определять сразу. И, когда дал ему Иван Анатольевич отрицательный за себя ответ, понял, что пожилой колхозник вовсе не лавирует, не набивает себе цену - просто уже не сдюжит работать добросовестно, а 'шланговать', отбывая очередь, не умеет - хотя и странно такое свойство констатировать у отсидевшего восемь лет. Понятно, что не общался на равных полный кавалер ордена Славы с жалким окруженцем, недаром получившим свой лагерный срок. Даже то, что отцы их жен когда-то давно были кумовьями, не делало мужчин своими - такого рода свойством повязаны почти все жители любого села. Не поддался бы прямой начальник и на шантаж - все село по-тихому гудело, что своего Ваську отправил он от колхоза обучаться в институте, а решение правления оформлял задним числом и очень топорно, но укоротить любого правдоискателя стало бы сил председателю: в кресле своем он сидел крепко и поддержку на верху имел. Просто был Григорий Степанович, как уже отмечалось, на людей глазаст, а еще успехами колхоза жил безотрывно, и понимал, что молодой парень колхозу принесет много больше пользы, чем колхоз самому Павлу. Старый хозяйственник не ошибся: Павел Иванович Филимонов, отслужив армию и получив на руки вожделенный некогда колхозниками паспорт, вернулся все же в родное село, где ждала его и любимая работа, и любимая девушка, по праву после долгие годы висел фотографией на колхозной доске почета как лучший тракторист, а когда возглавил тракторную бригаду - твердо знал председатель, что в ангары и мастерские может он месяцами не заглядывать - где руководит Филимонов, там сторонний контроль лишний.
  Казалось, война Ивана Филимонова закончена - а значит, подходило к концу и действие окопного синдрома. Мария Павловна была как-то в Харькове у старшего сына - маленькая Наташенька заболела - ничего серьезного, но невестке в продлении больничного отказали - и та просила, чтобы бабушка посидела несколько дней с внучкой. Вышел старик под вечер присесть отдохнуть на той самой скамье, что сам когда-то соорудил жене для астрономических наблюдений - место для сидения требовало починки - вернулся в дом за инструментом и, приступив к ремонту, обнаружил, что не может сконцентрироваться на предмете труда. Несколько раз ударив молотком по левой руке вместо гвоздя, наживил, прихватив доску спинки к вертикальному остову, потом вернулся в хату - и лишь там вспомнил, что забыл на дворе инструмент. До того никогда не было в его поведении подобной рассеянности. Решил прилечь - но вертолет в голове не проходил. Помнил Иван симптомы опасных болезней, какие у себя давно подозревал - последнюю медкомиссию проходил еще в лагере - и вдруг стало ему как атеисту страшно от близости того, что люди верующие встречают, как правило, легко. Что там - об этом он за всю жизнь не успел подумать - некогда было, а теперь думать жутковато. Крутилось в голове: 'Мы, воинствующие безбожники...', потом всплыли в памяти часто повторяемые слова Меньшого Ивана - сейчас не вспомнить его фамилии - мол, думать за нас будут те, кому положено, а нам следует лишь исполнять. Филимонов знал с молодости один способ не думать. Еще с довоенной поры увлекаться спиртным перестал - также из-за Марии, но вовсе не под ее давлением, и уж точно не желая приглянуться формальной на тот момент жене - один лишь раз взглянула она на него не с укором и не с жалостью - а как-то разочаровано, не увидев тогда в нем человека - которого видела даже несколькими годами ранее в уполномоченном на уничтожение ее народа комсомольском вожаке. Тогда понял Иван, что перед ним - тот человек, стыд перед которым его же от чего-то защищает. В доме не было злоупотреблявших - бутылка с самогоном всегда стояла в доступном месте.
  После принятия внутрь почти полного стакана не только полегчало - казалось, перенесся он на несколько минут во времена очень давние, когда за выпивку не было перед кем стыдиться - да и не выпивал он почти. И в эти несколько минут ощутил Иван, что все ему подвластно - стоит лишь встать и пойти, что не только инструмент принести он в состоянии, но и скамью доделать - подорвался на ноги - да те почему-то подкосились. А в голове звенел мерзкий голосок, призывавший не выпендриваться, а ходить 'как все по камушкам', и ощущение, что произносивший их где-то совсем рядом. Тогда мысль работала много четче опорно-двигательной системы - хотелось обернуться, увидеть присутствовавшего - но пошевелиться лежавший уже не мог. Взяла злость - почему сейчас рядом не мать, не жена, не сыновья, не внучка - почему именно это человекоподобие, и как все же его фамилия - хорошо бы вспомнить, а чтобы вспомнить - нужно еще выпить - ведь всего-то принял - грамм сто пятьдесят, не больше - даже в его возрасте не доза, чтобы свалить мужика. Но дотянуться до бутылки был не в состоянии. После все, включая вызванного засвидетельствовать смерть врача, прониклись уверенностью, что умер Иван Анатольевич во сне. Утром поспешили позвонить Анатолию на работу (в его квартире не было телефона, к соседке следовало бы звонить до семи утра, но и почта и контора открывались в восемь). Правда, Мария Павловна неизвестно почему приехала (раньше оговоренного срока) в то утро пятичасовым из Харькова автобусом - но к живому мужу, конечно, не успела. По давно заведенной традиции, 'приданое' обоим заблаговременно приготовила жена, а стоявшие уже давно на горище сколоченные два гроба были заботой мужа.
  Мария пережила своего Ивана на тринадцать дней. Никто не видел ее в те дни плачущей, на соболезнования отвечала в основном не словами, а кивая головой, а еще набожная при жизни женщина не молилась за те две недели ни разу. Иконы и лампадка на покути были предметом заботы младшей невестки - Пашиной жены. Зато каждую ночь с сумерек до самого рассвета сидела на той самой скамье, в пять минут доремонтированной Павлом, и смотрела на южную часть неба. Правда никаких звезд она там видеть не могла: погода установилась пасмурная, хоть и не дождливая. А в последнюю ночь небо так вызвездило, что, несмотря на новолуние, видно было камни на неосвещаемых дорожках.
  Через месяц после смерти Марии Павловны Филимоновой пришло на ее имя запоздавшее извещение из собеса. Иван Анатольевич оказался прав, но даже его юридическая подкованность не помогла предугадать глубину щедрости государства рабочих и крестьян: сумма начисленной (хоть и ни разу не выплаченной) его жене пенсии составила восемнадцать рублей пятьдесят девять копеек.
  Разумеется, новыми.
  
  
   2
  
  
  Фамилия второго Ивана была Финогенов. Его мать, немая Лушка, носила ее лишь после замужества со вдовым дьяконом Аристархом, решившимся почему-то покрыть грех девки, и до родов, которыми померла. Кто обрюхатил неблагополучную - точно не знали, сказать она не могла, показать не схотела, но деревней ходили упорные слухи, что то был какой-то заезжий не то жид, не то хохол. Первых недолюбливали в уезде по традиционно принятой для россиян причине поглощения антихристами детской крови - урядник даже намекал, что такие факты полицией в прочих губерниях установлены официально. Ненавидеть вторых имелся тоже резон - они, хотя и маскируются под православных, но уж больно коверкают красивый русский язык, а еще поселились в начале века на берегу Волги особнячком несколько хохляцких семей. Сам урядник был очень недоволен таким от правительства подарочком - ведь заселять ими согласно программе вожделетеля великой России надлежало дальнюю Сибирь - а эти вот прибились сюда непрошено. И ходил никем не подтвержденный, но и не опровергнутый посыл, что именно этих сослали за конокрадство. Вся абсурдность довода лежала на поверхности - свести коня - тягчайшее преступление у всех народов, ведь здесь вор посягает не только на имущество - он разрушает социальный статус объекта атаки. Тех редких конокрадов, кому удавалось избежать самосуда, судило государство по всей строгости, выселяя уж точно не с семьей и куда дальше Поволжья. Но логика самозваных хохлозаступников таяла перед фактами - как только поселились в уезде хохляцкие семейства - стали вдруг в куда большем, чем прежде, количестве пропадать с подворий лошади. И хотя ни одного хохла на горячем не поймали - все прекрасно знали, что больше некому, урядник, следует отдать должное, когда в его присутствии заходили такие разговоры, необоснованно никого не обвинял, хотя не упускал случая напомнить, что хохлы всегда и во всем были нечисты на руку - один только Мазепа чего стоит, а в остальном ксенофобских настроений не поощрял. В округе хохлами пугали непослушных детей, как в других местностях цыганами, а когда приходило время кого-то побивать - у великих народов часто кровь бурлит в жилах, и в самоутверждении их массы порой нуждаются, как подросток в самоудовлетворении - у жителей уезда было целых два этнических объекта, кого прилично бить, дабы спасти Россию.
  Рос Ваня среди старших детей Финогенова, хоть и не приходился и кровным родственником. В отличие от родной матери, он говорил, хоть поначалу и с трудом рожая слова. Не сказать, что обижали его старшие, но и родного в нем не видели. Пока мальчик подрастал, неслось над великой державой что-то страшное, доселе невиданное - по крайней мере, такого, чтобы церковная утварь подлежала конфискации, отродясь не бывало. Аристарх Демьямович, оставшись временно один на церковном хозяйстве по смерти священника, перепрятал некоторые ценные вещи в надежный схрон, да того не предусмотрел, что следил в этот час за ним пасынок. И когда в очередной раз пришло с обыском ЧК и начал обретенный папаша запираться, восьмилетний пассионарий смело указал представителям власти на тайник - а когда отчим бросился защищать от национализации имущество церкви и получил четыре пули в грудь, комиссар поднял отважного мальчика, крепко его обнял и торжественно объявил: 'Вот он - настоящий герой гражданской войны, экспроприатор экспроприаторов! Я тебе в подтверждение героизма на бумаге мандат напишу и печать поставлю - тебе этот символ борьбы за новую жизнь, краше ордена путь освещать будет!'. Бумага действительно героем была получена, а сам малолетний подвижник отправлен в детский дом - но не в тот, что его неродные братья-сестры - а для детей погибшего комсостава Красной Армии. Там, несмотря на привилегированность учреждения, кормили плохо - и в возрасте двенадцати лет сбежал оттуда Ваня, прибившись к банде очень разного возраста беспризорников. Хоть говорил мальчик неважно, но слово 'экспроприация', тогда им произносимое как 'эскавация', выучил сам и обучил ему подельников, которые, избрав себе среди уличных прохожих жертву, чаще всего ее, ограбив, убивали. Там понял Иван, что в одиночку выживать трудно, но из коллектива всегда нужно выделять того, кто главнее и тех, с кем сближаться не стоит. Когда шайка была изловлена и обезврежена, Ивана Финогенова выручило, помимо малолетства, еще твердое пролетарское происхождение, но главное - сохранившийся в личном деле мандат - и трудный подросток был возвращен на прежнее свое в детдоме место. Не определив, почему в первый раз была 'эскавация', а во второй - обычный 'гоп-стоп', вывел для себя взрослеющий индивид одно основополагающее правило: не думать там, где думать тебе не положено.
  Бригадный подряд очень понравился Финогенову, обучавшемуся по направлению комитета комсомола в техникуме. Ну что же, что к расчетным дисциплинам тяги и способностей нету - зато по истории он не раз выручал всю бригаду. Преподавал сей важный предмет Петр Васильевич Крымов, человек, закончивший два класса церковно-приходской, а завершивший образование на огненных фронтах гражданской. Из давних периодов знали ученики с его слов лишь о великом царе - его тезке, чье величие заключалось в умении не только работать руками, но и показать подчиненным, как именно нужно работать. Следующие периоды прочитаны были за три урока - а все остальное время рассказывал герой о тех битвах, в которых сам участвовал - Ивана Финогенова выделял как единственного своего соратника - и часто вместо опроса, слушал полувнятные рассказки подростка, домыслившего то, чего знать не мог. 'Ну ты и сказочник, тебе бы в многотиражку писать', - бросил в шутку один из соучеников - но Иван воспринял совет всерьез и уже через три дня принес обличающую против вредителей статью, подписавшись - как тогда было модным, псевдонимом - себе выдумал сам 'Иван Полубатрак'. Но то ли редактор зло пошутил, то ли наборщик ошибся - и вышел совсем несуразный текст не на передовице, а сзади листка, и подписть поковеркали - стал зваться рабкор 'Иван Полудурак'.
  Распределением в первую столицу Советской Украины остался доволен, хотя по прибытии в Краснооктябрьск некоторое время унывал, обозлившись на тезку, что в идеологи его не взяли, но еще больше завидовал он временному попутчику, что сразу бросился тот в глаза потенциальному тестю. И лишь на ударной стройке, куда отрядил его союз молодежи комсоргом, осознал выдвиженец, что самая настоящая идеология рождается не в пыльных кабинетах, а на рабочих местах. На первом же объекте, вспоминая опыт царя-труженика, научился Иван всякому ремеслу понемногу - и никакому в совершенстве. Но это в дальнейшем очень помогло: если на каком участке не успевали, к примеру, каменщики, подходил вожак и лично укладывал на ляпуху из раствора пару камней за пять секунд, потом звал бригадира, предлагая ему пересчитать, сколько при такой скорости положит каменщик за смену - и ровно столько, умножив, предварительно, на число членов бригады - требовал от подчиненных - сложность доступа к некоторым участкам и трудоемкость вспомогательных операций его не интересовали. Всякий раз он произносил рефреном: 'Почему вот я могу, а вы нет?' Повышению работоспособности подконтрольных должны были способствовать ежедневные комсобрания, на которых, если было желание, обязаны были присутствовать и не члены союза молодежи. Тем, кто не жил в те буреломные часы трудно себе представить, с каким энтузиазмом, отработав положенные по законодательству семь часов и еще столько же по комсомольскому обязательству добровольно, после шла молодежь на сбор, чтобы в который раз услышать о подвигах поволжских партизан, которые непременно с большим успехом трудились бы на стройке пятилетки, а еще спеть бодрую песню про красных кавалеристов. И все же видел Иван, что чего-то недостает в сообществе человеческом, завидую порой существам, ошибочно признанных низшими. Особенно почитал вожак даже не муравьев и пчел, за которыми наблюдать не имел времени. В летнее время часто засматривался он вглубь отхожего место, где копошились целые сонмища простейших то ли гнид то ли червей - очень активно шевелясь - и не было ни одной особи, игнорирующей общее движение. Искренне жалел чувствовавший в себе организационные задатки кадр, что у людей все по-другому.
  Помимо идеологической работы, главным стимулом стало изыскание сведений о работавших - а на стройке изрядное количество было таких, чьи документы мягко говоря вызывали сомнение. В те годы уйти из села на такую работу, за которую хотя бы паек дают, казалось многим большим везением. Тесное сотрудничество с органами, выявлявшими проникавший в ряды строивших новую жизнь кулацкий и подкулачный элемент, дало возможность, очистив бригады, оставшимся ускорить процесс строительства, а если взятые встречные планы не выполнялись - все как один сознательные рабочие всегда принимали с радостью увеличения трудового времени в сутках, как способ интенсификации, хорошим стимулом были политинформации на собраниях, распевание революционных песен, и, разумеется, пролетарская совесть, ведь на клич комсорга: 'Мы врага а гражданскую разбили разве для того, чтобы вы теперь саботировали?' не находилось ни у кого внятного ответа. А сам Иван уяснил для себя, на сколько проницательными были народные комиссары во главе с Ильичем, когда создали комиссию по борьбе не только с контрреволюцией, но и саботажем. Второе почел Финогенов даже большим злом - ведь контрик, что - его поставил к стенке - и нет проблемы, а саботажник хитер, подкожен, двуличен, двурушен и изворотлив: он свое преступление так обернет - будто хотел на пользу пролетариату: инструкциями, параграфами, технологией все замаскирует - поди, раскуси такого. Вновь и вновь вспоминалась ему идеальная самоорганизация в отхожем месте - и горечь подъедала преданное революции сердце - ну почему люди не додумаются, у кого поучиться.
  И все-таки даже с таким малопригодным к свершениям контингентом, сумел Иван Аристархович наладить работу так, что в соцсоревновании его бригада победила - правда, вышли подчиненные на высокие темпы строительства во время его отсутствия - показывая маляру, как следует вести по поверхности обмокнутый в белила валик, свалился комсомолец с лесов на уровне второго этажа, и с переломанной ногой четыре недели пролежал в районной больнице. А, прибыв на место приложения организаторского своего таланта, лишний раз убедился, что мастерство руководителя состоит, помимо прочего, в умении организовать работу и в свое отсутствие. После не одну бригаду вдохновлял Финогенов, но больший вклад внес его авторитет: на планерках, стоило лишь услышать прорабу, что пришлют из района такое подкрепление, как весь работающий люд стройки знал: не выполним план - к нам Ивана Полудурка пришлют - и план на объекте выполнялся почему-то сам собой. Стал в райкоме комсомола Иван известной фигурой, а посещавшая на рабочем месте отца Зинаида Андреевна, навещая родителя, всегда интересовалась, на месте ли тот оригинал, а в личных разговорах нашла его взгляды на жизнь занятными. Все шло к помолвке, Андрей Карлович, как любой тесть, от зятя был не в восторге, после первой же беседе, когда Финогенов решил было блеснуть обретенным опытом борьбы на идеологическом фронте, бросил отец невесты рассеянно: 'Ты лучше совсем не думай, не твое это!'. Но девушке уже под тридцать, перебирать поздно, а главное - Краснооктябрьский идеолог прозорлив был настолько, что, после перевода в Харьков поспешил оформить зятю направление на курсы при ГПУ чуть не на другой конец Союза. Внутреннее чутье и логика не обманули партийного функционера: 37-й год он не пережил, поэтому дочь пристроить считал себя обязанным. Из Благовещенска на Амуре запрос в Харьков - дело хлопотное, а если что - дочь уже под мужниной фамилией.
  Судьба сотрудника компетентных органов непредсказуема - и осенью 39-го мужа перебросили на новый ответственный участок - недавно освобожденную Западную Украину. Вскоре за мужем переехала жена в город Львов: оказалось, в исторической его части полным полно пустующих квартир. Там родился у супругов первый сын, названный Андреем в честь дедушки по материнской линии - о своем отце Иван предпочитал не вспоминать. Работой в освобожденных районах сотрудник органов был обеспечен надолго - враги усердно маскировались под добропорядочных граждан в городах, политически безграмотные селяне в колхозы шли с неохотой, непонятной конфессии священники - все как один агенты Ватикана - подбивали темный народ на подлое неповиновение. В те времена оперуполномоченному размышлять не было времени. Подкравшийся июнь сорок первого и неожиданное вторжение вчерашнего друга и союзника застало стражей законности внезапно, с переполненными антисоветским элементом тюрьмами - бросать их в таком положении - означало отдать врагу, а количество мест для эвакуирующихся семей комсостава было ограниченным. Но семьи Финогенова теснота в отбывающих эшелонах не касалась: семьям таких как он добровольцев в те часы был дан зеленый свет. Сам Иван Аристархович всю последующую жизнь гордился, что входил в группу ликвидаторов, хотя с определенных пор в Украине таким бахвалиться перестали. Но капитан не видел ничего в своих действиях постыдного, ведь расстреливали тогда на скорую руку лишь отъявленных врагов советской власти. Кстати, был офицер одним из немногих, кто в суровый час испытаний не скуксился, не разнюнился и показал, что карающая рука органов не только чиста, но и тверда. Оказалось, что многие на словах бесстрашные, в нужный момент расстрелять даже врага не в силах: у одних рука дрожала, и с первой пули убить не выходило - а это перерасход боеприпасов, кто-то для храбрости так нализался, что и в силуэт не попадал - лишь немногие избранные смогли порученное партией и родиной выполнить четко, и капитан Финогенов - один из немногих таких молодцов.
  Служа в особом отделе НКВД, с радостью принял преобразование своего ведомства в организацию с громким именем 'Смерть шпионам', а создание штрафных подразделений приветствовал всей душой.
  Еще с молодости Иван чувствовал, что, несмотря на свою амбициозность, легче творить свершения при ком-нибудь. Знал майор в 43-м, что вся предыдущая его жизненная история - лишь предисловие к чему-то великому, к какому-то прорыву - он это чувствовал, что его шанс должен прийти. Командовал офицер особым отделом при ***пехотной дивизии. Шел уже третий год войны, облеченных званиями кадров для руководства крупными военными соединениями хватало - это не сорок первый, когда капитан мог полк возглавить. И назначение полковника Прутнева командиром дивизии могло означать только одно: что сей старший офицер весьма перспективен, что звезда генеральская на погон ляжет очень скоро - это вопрос времени. И что личный контакт с полковником может быть полезен. Ходили слухи, что бравый офицер - сам племянник наркома, а женат на дочери кандидата в члены ЦК партии. Проверять никто не собирался, верили на слово друг дружке. И поведение перспективного офицера с первых дней показывало, природное барство - в величественном смысле. Никто даже из заслуженных командиров возрастом старше чуть не вдвое не рисковал войти с незастегнутым крючком на прием (именно на прием - первым распоряжением был вырыт всего за два дня отдельный блиндаж-резиденция с несколькими закутками-кабинетами, назначение которых узнали немногие после - и обустройство каждого места дислокации дивизии всегда начиналось со строительства 'генеральского блиндажа'). В компетентности назначенцев не привыкли сомневаться в Советской Армии, хотя порой казалось, что такую должность полковнику занимать рановато. Въедливостью к мелочам порой пытался запылить он глаза подчиненным.
  В случай попал майор-особист неожиданно. В свете планируемого наступления и для поддержки количественно дивизии прикомандирована была к ней 123 штрафная рота - ею и только ей надлежало штурмовать оборудованную немецким ДЗОТом высоту - деятельность всех других подразделений была строго расписана. И как назло, подразделение СМЕРШа, обязанное сидеть в тылу и пулеметным огнем не дать дезертировать уронившим уже себя солдатам не прибыл - об этом стало известно загодя в штрафном подразделении. Была реальная опасность, что нерадивые бойцы разбегутся, не выполнив боевой задачи. Тогда вызвался помочь несостоявшийся в идеологии активист командиру советом. Вспомнилось Финогенову, как еще во время совместного с тестем проживания, слушал рассказы последнего о технологии управления массами. В основном ему не понятные, но один инструмент сильно запал в душу - когда товарищ Брухт с гордостью сказал, резюмируя деятельность - в том числе и свою - на территории братской республики: 'Здорово мы хохлам децимацию устроили - как в древнем Риме! Теперь выжившие на нас никогда обижаться не будут - а чего им обижаться - они же выжили!' Слово 'децимация' пришлось по душе зятю, и хоть сам термин он и путал несколько лет с 'дефлорацией', но идею уничтожить десять процентов контингента, чтобы оставшиеся девяносто стали рабами безропотными, всю жизнь в душе носил - и здесь предложил полковнику перед в ночь перед боем из ста пятидесяти пятнадцать примерно расстрелять. Полковник долго смеялся, после дал задание: на время боя самому майору лично залечь на позиции заградотряда и исполнить, случись что, воинский долг - а затея с децимацией показалась будущему генералу забавной, но уж больно хлопотной. Иван Финогенов вновь не подвел вышестоящего - и стал приближен - насколько барин мог приблизить среднего слоя холопа - пусть даже офицерского чина. Был Прутнев барином во всем - и жестокость по отношению к воюющим под его началом мужчинам с лихвой компенсировалась его пристрастием к некоторым женщинам из мобилизованных - среди избранных даже словосочетание 'заменить активный штык' стало эвфемизмом для определенного действия - тогда понял Иван, для чего так затейливо планировался командирский блиндаж. Не сказать, что пробовал полковник всех прибывающих дам, но если на какую глаз положит - обязанностью своей почитал расположение конкретной особы добиться. В конце сорок третьего прибыли для прохождения службы в дивизию две девушки-переводчицы. Одну необходимо было направить в отдельный **й полк в полевую разведку - там волками выли без знания языка - для другой место было определено при штабе дивизии. Почитая обеих своей собственностью, отбирал потенциальный генерал по фенотипу - в штаб дивизии попала действительно очень красивая еврейка. Бэла Рабинович еще в сорок первом училась в Харьковском горном институте, была эвакуирована со своим ВУЗом, а когда с ним же вернулась в родной город, узнала, что абсолютно все ее родственники погибли в Дробицком яру. Институты союзного подчинения - сродни воинским частям, оттуда получившего бронь даже юношу просто так не отпустят - хоть бы и на передовую. Но Бэла дошла до первого секретаря обкома партии - учиться физически не могла после пережитого - она пошла на фронт именно воевать. К сожалению для нее, по другому считал ее прямой начальник. Что именно произошло между полковником и рядовой - не знал никто, военная прокуратура констатировала смерть девушки в результате неосторожного обращения с табельным оружием - хотя ей по должности пистолета не полагалось, старший офицер долго на всех подчиненных просто так бросался - а командиру разведроты неоднократно давал команды прислать к нему вторую переводчицу с докладом. Полковой разведкой командовал старший лейтенант Рябов - совсем молодой, но не по годам мудрый человек. Мудрость его проявлялась, помимо прочего, в том, что ограничил он контроль над подчиненными требованием не преступать закон в его присутствии и не показываться высшему начальству в виде, мягко говоря, неприглядном. Реально руководил разведчиками сержант Христенко - носивший еще на зоне кличку Крест и там же получивший корону вора, которую после обменял на волю за службу государству. Из того же исправительного учреждения был основной костяк личного состава роты - понятно, что такой контингент не потерпел бы над собой строгого контроля, приемлемого для желторотиков. Прежний офицер попробовал было приучить свободолюбивых сидельцев к уставу - да не успел: в очередном бою вражеская пуля неожиданно настигла не в меру ретивого командира. Зато если необходимо добыть языка или что еще проделать в тылу противника - здесь не было равных вставшим на путь исправления патриотам.
  Старший лейтенант, получая двусмысленные сверху указания, первое время пробовал 'включить дурака' - с донесением в штаб дивизии посылал кого-то из разведчиков. Это при том, что сам глаз на девушку не положил - просто пожалел совсем еще чистое создание, и, пока это было в его силах, не участвовал лично в откровенном скотстве. Крест смотрел на ситуацию с высоты философа, познавшего разные миры, формальному командиру немного сочувствуя. Прутнев, уже втайне примерявший генеральские погоны перед зеркалом, злился все сильнее: какой-то нижний офицерик влез на помеченную им территорию - в том, что девка уже пользована, он не сомневался - теперь отомстить старлею было для него делом чести. Но ведь не разжалуешь боевого офицера за то, что бабу не прислал - нужно было сыскать причину - и, взяв с собою верного майора-особиста, нагрянул в один прекрасный во всех смыслах день с проверкой в отдельный полк. Повод для выволочки увидел сразу: наблюдательный пункт от указанного на плане-карте места отстоял метров на тридцать. На укоры и попреки старший лейтенант пробовал было отвечать резонами, что там, где предписано стоять укрытию, территория простреливается снайпером, хоть и понимал, что это не последняя зацепка, и уже начинал сильно сомневаться в целесообразности своего донкихотства. Потенциальный генерал орал, что там никакого снайпера быть не может- пришлось в подтверждении полковничьей гипотезы Финогенову выйти на открытое пространство - вначале с опаской, после смелее - теперь уже майор вычитывал младшего офицера, подобострастно подвывая полковнику.
  Отто Рихтер был до войны хорошим часовым мастером - его преимущество заключалось в том, что он никогда не спешил, выполняя свою работу более чем добросовестно - тогда чистить или чинить часы к нему записывалась в очередь вся улица. Тотальная мобилизация сделала его рядовым Вермахта и снайпером - он в партии не состоял и сложить голову за любимого фюрера не спешил, но знал, что и здесь обязан воевать наилучшим образом - а с его точки зрения, это означало не размениваться по мелочам - ведь для снайпера каждая цель может стать последней. Отто никогда не щелкал без нужды рядовых, четко выучил знаки различия в Красной Армии - сначала размещение колод в петлицах, потом звезд на погонах. А еще знал опытный человек, что если офицер в чине майора выскочил так опрометчиво на опасный участок местности и при этом извивается перед кем-то невидимым глазу как глист на сковородке, то во всех армиях мира это означает, что объект его пресмыкательства может быть и в чине фельдмаршала. Вышедший на открытое место полковник немного разочаровал снайпера своей низкочинностью, но делать было нечего - и в следующую секунду головной мозг перспективного назначенца оросил серым веществом серые степные камни.
  Юная переводчица так и не узнала, в эпицентре каких страстей побывала. Рябов, хоть и не верил в бога, как положено кандидату в члены партии, мысленно все же перекрестился, а Крест обстоятельно сказал внемлющим ему подчиненным: 'Фартовый у нас лейтёха, глядишь и до победы дотянет!', а про себя отметил, что всегда легче договориться с понятливым офицером, чем непонятливому организовывать шальную пулю в бою. В дивизии все без исключения вздохнули с облегчением, любительницы же заменять активный штык не растерялись, положив каждая для себя, опираясь на свойственную большинству женщин склонность к моногамии, что лучше иметь на примете пусть и лейтенанта, но персонального, чем одного на всех даже очень перспективного полковника. Вдова, и без того не бедствовавшая, получив и статус и не лишнее содержание на ребенка и себя, тем и успокоилась. И все же был на свете один человек, искренне об утрате не примерившего лампасы генерала скорбевший. Когда майор, так вцепившийся в камни, что пришлось по пальцам бить прикладом, чтоб отодрать, лежал не в состоянии пошевелиться, его угнетало больше, чем страх, ощущение потери человека-ориентира, за кем тенью можно шествовать по жизни победоносно. Тяжелый психологический стресс служил поводом для направления в специализированную клинику, откуда на фронт боевой офицер не вернулся. Но и комиссован не был - такие люди, как оказалось, нужны были Родине в глубоком тылу. Отважно вел Финогенов воспитательную работу с преступным контингентом, присяге никогда не изменял и в отставку ушел полковником. Избирая место своего приземления, съездил даже на западную Украину - и ему и жене понравился довоенный Львов - но от кого-то из бывших сослуживцев, встреченных в стенах родного ведомства, услышал слова, отбившие всякую охоту перемещаться в западном направлении: 'Здесь никто ничего не забыл'.
  Вопрос об избрании постоянного места жительства решился сам собой, когда был посмертно реабилитирован видный деятель районного масштаба, Андрей Карлович Брухт - иначе и быть не могло - дочь плакала от счастья, стараясь не вспоминать унизительную процедуру двадцатилетней давности, когда на партийном собрании клеймила родителя как изменника родины. По рассмотрении дела оказалось, что выдающийся Краснооктябрьский идеолог вовсе не продавался ни японской, ни немецкой, ни американской разведке, а обвинения в троцкизме были всего лишь жалким поклепом. Семья реабилитированного деятеля получила в самом центре Харькова отремонтированную за счет государства квартиру из четырех комнат - детей у Ивана и Зинаиды было много. Они выросли и проявили себя на разных поприщах от жилищно-коммунального хозяйства до партийной работы. Все они достигали успехов без всяких протекций, опираясь исключительно на собственное трудолюбие и интеллект. Тот факт, что отставник органов по направлению обкома партии возглавил комитет народного контроля одного из районов города никак на карьере детей сказаться не мог: за честность и принципиальность получил Иван Аристархович в кругу дальних знакомых прозвище 'неподкупный'. Получаемой регулярно пенсии отставника всегда на жизнь хватало, но получаемая зарплата лишней не была, равно как и продуктовые пайки, выдаваемые в пору дефицита исключительно заслужившим хорошее питание людям.
  Не терял старый кадр связи и с родным ведомством, а когда по окончании советской власти молодое независимое государство начало строить свою систему безопасности, всегда с готовностью откликался на просьбы проконсультировать молодых коллег - тогда стал активным участником процесса декегебизации украинских органов. В лихие годы резко понизился уровень жизни - в том числе и достойных людей. Немного подсобляли выраставшие тогда трастовые фонды: служивая молодежь всегда знала и подсказывала своему любимому ветерану, в какой из них следует деньги вложить и когда надлежит вклад забрать, чтобы не потерять вложения. В конце девяностых, схоронив жену, умилился Иван Аристархович процессом отпевания покойной - старший сын настоятельно рекомендовал - с той поры начался процесс обращения старого атеиста к богу. Совсем недавно, всего несколько лет тому назад, прогуливаясь садом Шевченко в сопровождении социального работника, случайно упал пожилой человек и сломал шейку бедра. Долгое пребывание в больнице сейчас не предусмотрено - разве за свой счет. Но влиятельные наследники, чтобы не оставлять без присмотра старого человека и не тратиться на медобслугу, нашли блестящий выход из положения. Один из сыновей заслуженного пенсионера курировал харьковский хоспис - в городе действительно есть дом для умирающих. По протекции наследника туда - сначала временно - был помещен Иван Аристархович со своей бедой. Но, пролежав в заведении несколько месяцев, уходить отказался. За время пребывания в заведении встретил мужественный старик столетний юбилей и проводил в мир иной немало своих по палатам соседей. Ему важна не так медицинская - хотя и без этого никак - но и психологическая составляющая, и семейный врач рекомендовал оставить долгожителя возле людей, чьи дни сочтены. Этим последним уже все равно - а самому старику каждые проводы на пользу: дедушке все время кажется, что смерть о нем забыла, и он останется на этом свете навечно, в последние годы он неустанно об этом молится. Да и почему бы таким не жить вечно: ведь они думают, как положено, а когда не нужно - вообще не думают. Они не верят ни в какого бога, когда сказано не верить, а когда модно и полезно - верят. Они не стыдятся своих поступков - ведь каждый из них лишь выполняет тот долг, какой его научат выполнять. Они живут настоящей жизнью: ведь можно, конечно, уцепившись за юбку жены, зарыться в решение своих проблем - а можно разделить судьбу своей страны и своего народа. Во втором случае, даже имея много худшие исходные данные, есть шанс добиться в жизни успеха - а значит, обеспечить успешную жизнь своим детям, внукам, правнукам. Одного только не смогут они и их наследники осуществить: никогда не стать им элитой в стране людей - максимум полуэлитой. Но, кто знает - а вдруг не напрасна была деятельность Краснооктябрьского идеолога Брухта, генерация, воспитанная на его постулатах и его учениками разрослась в целый народ - и тогда быть им элитой в стране полулюдей. Правда, в этом случае просто людям крайне необходимо будет искать себе - да и своим семьям - защиту в чуждом мире...
  
  
  
  
  
  Глава третья. Признание в любви.
  
  
  Если ребенок не говорит рано - значит просто не хочет беседовать со взрослыми. Может, ему не интересно, может, говорить не о чем. Витя заговорил поздно и первое его слово было 'нет'. Скорее даже 'не' - он не хотел с окружающими общаться, при этом он не был злым ребенком - просто в общении не нуждался. Зато пошел он рано - вернее попытался ходить, сразу упал, но тут же встал. В последующие месяцы мальчик падать учился быстрее, чем ходить: ни разу не набил он шишки на голове, не сломал себе ничего - способность сгруппироваться при падении была в нем природой заложена. В этот период жизни маленький человек отметал любую от взрослых помощь: если кто даже из родителей, не говоря уже о посторонних, пробовал водить его за руку - получал такой кандидат в поводыри удары - как для годовалого ребенка, довольно сильные. Уже много позже привычка ни в коем случае не давать кому-то из старших руку осталась в виде забобона - даже при пересечении проезжей части улицы не держался он за руку взрослого - просто шел как можно ближе. Для одного только случая делал Витя исключение: поход на кладбище под руководством сестры. Наташка - во всех смыслах старшая сестра - утром назначенного дня - приезжали в село, как правило, загодя - встав у калитки, говорила учительским тоном: 'Идем на могилку нашего братика!' - тогда Витя смиренно брал ее за руку, не подчиняясь - скорее покровительствуя. Ведь девчонка - хоть и старшая - слабый пол, что с нее возьмешь - да и повод остепениться почитаемый многими священным. Был Витя старшим из близнецов. Брат его родился, если верить заключению врачей, 'с патологией сердечной мышцы, не совместимой с жизнью', но за эту жизнь хватался, как мог и прожил почти сутки, поэтому имел свидетельства и о рождении, и о смерти, и даже собственное место погребения рядом с могилой деда Ивана - своего полного тезки.
  На кладбище ходили, по Витиным наблюдениям, больше для того, чтобы рвать внутри оградки траву. Отец всякий раз вычитывал своего младшего брата - мол, зачем было отгораживать такую большую площадь, да еще оградку красить замучишься, но дядя Паша деловито заявлял: 'Это нам со временем семейный пантеон будет' - шутки, или даже серьезные планы на эту тему не одобряла дядина жена. Лишь облагородив место погребения предков, приступали взрослые к поминкам. С тех пор, как научился считать, мальчик, проходя по кладбищу, отнимал в уме дату рождения от даты смерти, обозначенные на каждом увиденном надгробии и вычислял, долго ли прожил конкретный человек, сопоставлял с датами на соседних могилках, прикидывая в уме, кто кому из похороненных рядом однофамильцев родственник и в каком колене. Всегда было не по себе, когда смотрел на могилу ребенка, немного легче воспринимались свежие могилы двадцатилетних в военной форме людей - они все как на подбор были из черного мрамора. Сорокалетним повезло еще больше - думал Витя, они пожить успели, а состариться - нет, а прожившие шестьдесят казались ему чуть не бессмертными.
  В семилетнем возрасте участвовал Витя совместно с отцом в покраске ограды (специально за этим приезжали в родное отцово село), став надолго героем семейных шуток. Анатолий Иванович на производстве руководил небольшим количеством рабочих, и трудоемкость большинства операций мог определить навскидку довольно точно - сказал, что здесь работы на день с обеденным перерывом. Сразу разложив инструменты - скребок, щетку по металлу и сметку, наждак, также банку с краской, растворитель, чистую ветошь,- решил мужчина перекурить перед тем, как начать рабочий процесс - и достал из кармана пачку с последней папиросой. Бегать самому среди работы не хотелось - посылать ребенка глупо - семилетнему могут не продать, даже если скажет, для кого. Отлучился отец - думал - минут на двадцать - но оказалось на час - в сельпо принимали товар. А, вернувшись, даже не знал, расхохотаться ему или выругать сына на чем свет стоит. Дело в том, что в тот день по программе в три часа дня должны были показывать 'Ну, погоди!' все двенадцать серий подряд - а Витя очень хотел успеть на первые выпуски. Просмотр телевизора детям отец ограничивал - мама была в этом с ним солидарна, а для мультфильмов всегда делалось исключение. Но в тот день был для Вити еще один стимул: папа, видимо, рассчитывал, что работать будет один человек - он сам, сына за трудовую единицу не считая. Это сильно мальчика уязвило - тем более, во время предыдущей семейной поминальной сходки про себя посчитал он, что работы здесь на пару часов, не больше. Как только отец отошел за куревом, семилетний маляр, взявши кисть, сразу приступил к работе - трудозатрат оказалось еще меньше, чем он предполагал. К приходу отца пентафталевая краска в трехкилограммовой жестянке почти закончилась, ограда была успешно покрашена - по крайней мере сам Витька не находил в работе изъянов, руки и одежда почти не запачканы, зачем принесены были инструменты - так и непонятно, ведь обошелся без них - мальчик уже представлял, как поразится пришедший работать отец. В тот день от родителя не было ни выволочки, ни похвалы - быстро собрав все в большую авоську, повел отец сына в дядин дом. Там напоили его неимоверным количеством молока, долго оттирали уайтспиритом руки, потом рядились, нужно ли вызывать скорую - не понимал Витька, для чего. А через неделю вновь с отцом поехали в село и повезли снова банку краски - тоже не понятно зачем - ведь работа уже сделана, причем неплохо. По приходе на кладбище, подвел отец сына к выкрашенной недавно оградке - при более внимательном рассмотрении она уже не казалась Витьке столь безукоризненно обработанной - и сказал: 'Мы сегодня покрасим только те места, где твоя краска будет сниматься пальцами'. Мальчишка начал прощупывать пальцами недавно еще выкрашенные пруты арматуры - осталось лишь вздохнуть с горечью: им наложенный слой снимался коростой почти везде, где ни дотронься. Вот тогда понял младший Филимонов, зачем и щетка, и наждачная бумага, и скребок. Отец сказал: 'Покрасить действительно очень быстро и легко - но идеально подготовленную поверхность. А теперь, если хочешь наперегонки - давай, только твою работу по зачистке я буду принимать - а ты мою!' И тогда уразумел мальчик, что лишь в мыслях он быстрее взрослого человека - хотя папа был сильно удивлен, подсчитав, как он сказал, 'квадратуру' - мальчик отставал от взрослого даже не вдвое. Правда, красить самому Вите в тот день не разрешил отец (боялся нового отравления) - лишь один угол отдал 'на растерзание' - и оказалось, если не пропускать 'залысин' - и сам процесс окрашивания не так уж скор. Работу закончили где-то к пяти вечера. Витя, по наущению отца, отошел на десять шагов - сразу увидел, что теперь именно покрашено, а не как раньше 'срали, мазали - глины не хватило'. По пути к дядиному дому говорил отец тогда еще ребенку непонятные, но навсегда отложившиеся в памяти слова: 'Если кто слишком быстро работу выполняет - скорее всего, где-то халтурит. Он - быстрорукий - надеется, что проскочит. Но запомни: каждая предыдущая операция определяет скорость следующей, а если поленился что-то своевременно сделать - потом гораздо больше сил затратишь, на ходу исправляя'. День всем был хорош - Витя вслух вспомнил песенку, что такой должен целый год тянуться - на это отец, улыбнувшись, заметил: 'Зачем такой длинный день делать? Нужно не лениться и выучиться на доброго волшебника, чтобы все дни были хорошие!'
  Папа правильно подметил сыновний порок - Витька и сам замечал за собой склонность к лени. Именно лень заставляла мальчишку по приходе из школы сразу в полчаса делать уроки - знал он, что под вечер не захочется. Лень толкала рано утром встать и сразу заправить постель - много позже, уже в армии - даже перед дембелем, подрывался Витька, вместе с новобранцами, заправлял койку одевшись - мог прилечь уже в таком виде под укоризненные взгляды представителей своего призыва, валявшихся порой до завтрака.
  Не испытывал Витя перед отцом страха - и в саду, и в школе слыхал от ровесников, что одного или другого батя выпорол - старший Филимонов до рукоприкладства никогда не опускался, но если за что отчитывал (всегда по делу), часто подумывал сын 'уж лучше бы ремнем отходил!'
  Было Вите восемь, когда отец попал в больницу: подаренную тещей пыжиковую (уже вышедшую тогда из моды) шапку решили снять с него дворовые хулиганы - попытался мужчина себя защитить, но против стаи редко кто потянет. Серьезного ничего - но Витька, и без того дворовое сявло презиравший, твердо решил, что на борьбу с такой мразью жизнь положить жаль - но готовым быть нужно - чтобы не доставить подонкам удовольствия - поэтому из плавательной секции ушел и записался на бокс. Через два года по совету тренера перешел на борьбу.
  Многие (как в детстве, так и позже) считали Витю Филимонова упрямым, многие - чересчур амбициозным - на самом деле мальчик лишь усвоил, что всякую работу нужно выполнять настолько добросовестно, как только возможно, или не браться совсем. Заниматься спортом профессионально он не собирался - но раз уж пошел тренироваться - нужно выкладываться. Ни с кем не соревнуясь (по крайней мере, не ставя перед собой такой цели) стал бы парень в группе лучшим, если б - как говорил тренер - не задумывался в неподходящий момент не о том. Витька-то знал, что как раз о том: отработав до автоматизма каждый прием, пытался он, не выходя за рамки правил, как-нибудь его усовершенствовать - и почти всегда это срабатывало, правда под недовольные выкрики тренера. Перед каждым, посещающим спортивную секцию и подающим надежды подростком, рано или поздно встает дилемма: спортшкола и дальнейшая перспектива или школа общеобразовательная и обочина спортивной карьеры. Приехавший 'покупатель' хотел по рекомендации тренера посмотреть на работу двоих лидеров, все заранее знали, что в Киев из их группы возьмут одного. Амбиции Руслана Клименко были другого, чем у Витьки, рода, верно, такие следует называть чемпионскими. Хотел парень быть, а не казаться, во всем лучшим, победа, даже если не зафиксированная официально - вот была его цель. Технически превосходил Филимонова: работал четче, реакцию имел лучшую, в выполнении каждого приема достигал совершенства. Но имел Руслан свою уязвимую пятку, вернее, руку: левая вследствие перенесенного в детстве перелома была значительно слабее. Слабее - очень относительное понятие, когда речь идет о силовых единоборствах: даже этой 'ослабленной' легко бы скрутил он любого дилетанта. Узнал о слабости товарища Филимонов случайно: двумя месяцами ранее также работали в паре - уж очень легко - как Витке показалось - удалось захватить запястье - а в результате проведенного броска двойным весом упали на левую руку борца. Руслан никогда никому не жаловался - но точно знал Витька, что парень тогда сильно повредил лучезапястный сустав.
  В тот день, когда разыгрывалась путевка в большой спорт и шла на равных борьба двух достойных, Витька, чувствовавший, что, скорее всего, его рывка не хватит - то есть 'сдохнет' он раньше - не видел в этом для себя трагедии. Все шло к логическому финалу - как вдруг - сам не желая, осуществил один в один тот самый захват - теперь лишь бросок - дело техники - и он в победителях. Но, слишком быстро соображавший парень также знал - если вновь они упадут на левую руку соперника - здесь уже не о спортивной школе парню придется думать, а об оформлении инвалидности: незалеченный (а, может, и совсем не леченный) сустав повторного удара точно не выдержит. И Витька машинально переместил свою правую руку чуть выше, пытаясь захватить предплечье - новый прием не столь эффективен, да и корпусом придется переместиться - но, как говорил тренер, пока ты в сознании, варианты всегда есть. Однако, когда сходятся в поединке равные, все решает мгновенье, и через секунду уже Филимонов лежал, умело брошенный, на татами, а через минуту и тренер и 'покупатель' окончательно решили, что в Киев ехать Руслану Клименко. Последний подошел к Витьке в раздевалке - они не дружили и не враждовали - и четко сказал: 'Ну и как теперь расходиться будем? Только 'спасибо' от меня не дождешься...' Филимонов предвидел такую реакцию - гордыня не давала Руслану успокоиться - парню ведь главнее победы любой ценой была необходимость ощущения, что он действительно лучший, - без нервов ответил: 'Когда будешь по здоровью в порядке - выйдем на разы с тобой. Кого хочешь зови - а нет - и без свидетелей - мне не важно'.
  В силовых единоборствах травмы - обычное дело, и через неделю уже Витя ходил с наложенной шиной, пропуская тренировки. Между тем срок выходил - и Руслан, узнав в книге записей номер школы и класс, приехал среди дня с ХТЗ на Салтовку на разговор - для семидесятых это почти верное самоубийство, в восьмидесятых же - просто смелый поступок. Все, что сделал идущий штурмовать спортивный олимп - отдал на тетрадном листе написанный телефонный номер, имя и отчество женщины, сказал: 'Выйдем, когда ты сам захочешь, и я на месте буду. От тебя мне мама всегда сообщение передаст, звони!'
  В то время Витя не связывал свою дальнейшую судьбу со спортом еще и потому, что тогда еще на полном серьезе собирался поступать в летное училище - а для этого необходимый багаж знаний могла дать школа общеобразовательная. Должно быть, передавалось желание летать по мужской у Филимоновых линии. Отец, в летное не поступив, и даже на авиазавод не распределившись, успокоился тем, что можно назвать хобби: он в свободное время собирал модели-копии советского производства самолетов. В трехкомнатной квартире у каждого из двоих детей была своя комната - отец размещал готовые модели в Витиной - с согласия мальчика, после его же письменный стол на время превращался в верстачок. Все инструменты и материалы хранились в пенале на балконе. Отец, порядком во всем одержимый, каждый вечер раскладывал все необходимое от надфилей, часовых отверток, стамесок, насадок на дрель, и до слепленного из спичечных коробочек ридикюльчика для мелких деталей - и по окончании работы все собирал и уносил, лишь недоделанную модель оставляя на специально для этого сооруженной полке. С детства помнил Витя угловатую модель АН-2 и 134-ю Тушку - эти были склеены очень топорно, не раз отец порывался их выбросить, чтобы не было стыдно за свою работу, заменив новыми - но мама очень просила оставить как память. Со временем действительно приходил навык, и каждая последующая модель была качественнее, сложнее предыдущей, маленькими детальками ближе к оригиналу - постеры с авиалайнерами доставались в Харькове либо привозились из командировок. Вершиной мастерства должна была стать грузовая Мрия - 225-й Ан - они тогда еще летать только начали. Совершенствовавшееся с годами умение подрубалось завышенной оценкой своих физических или даже физиологических возможностей. Анатолий Иванович очень долго не верил, что ему нужны очки - носить начал много позже сразу '- 1,5' . А тогда нашел в отдельных статьях в 'Здоровье', 'Науке и жизни', вырезках из газет какой-то новый метод гимнастики для глазного яблока. Но зрение все равно было в соответствии с возрастом - не хуже и не лучше, чем положено после сорока. Правда, этот фактор сильно подрубал качество обрабатываемых мелких деталек. Витя взял за правило под вечер набирать необходимый инструмент и ночью, закрыв дверь комнаты, подправлять работу отца, последнему ничего не сообщая. Работу над Мрией должна была завершиться к отцову дню рождения, мастер очень спешил - и, должно быть, не замечал вмешательства сына.
  Конец восьмидесятых еще не ударил по благосостоянию населявших 1/6 Земли с полной силой - это можно сказать с высоты прожитых после лет, но тогда думалось иначе - людям, собравшимся вместе в честь конкретного человека весь вечер разговаривать об этом человеке не пристало - достаточно тостов и здравиц, а собирались люди именно пообщаться - выпивка на таких праздниках всегда была символической, закуска добротная - в соответствии с общим благосостоянием, контингент все образованный. Гудели, как тогда и полагалось, о перестройке, о хозрасчете, о том, что цена на кооператив выросла, что очереди стали больше, что в 'продовольственных пакетах' колбасы сырокопченой нет, а у обкомовских, должно, есть, что вместо шпротов кладут в набор шпротный паштет, а майонез теперь мало того, что не тот, каким был в семидесятые, так еще и баночка не 0,25, а 0,2, а стоит на пять копеек дороже - ритуальное провозглашение нарушения собственных прав в мягкой форме - хотя были среди гостей и такие, кто говорил, что именно из-за того, что слишком много прав дали тем, кому не положено было их давать - именно из-за таких колбасы приличной приличным людям и не хватает. В общем обычные позднесоветские посиделки в культурно-интеллигентном стиле. Витя все эти жалостливые песни знал наизусть с детства - контингент на таких праздниках почти не менялся, не менялись взгляды и манера их выражать каждого. Но в этот раз были во взрослой тусовке два новых лица. Мамина по прежней работе знакомая - необычайно общительная женщина, сама не сидевшая ни минуты в спокойном состоянии и искренне полагавшая, что и каждый вокруг сильно страдает без общения, пришла в сопровождении коллеги - аспиранта из Вьетнама. Про вьетнамцев раньше Витька знал лишь от сестры - а та тоже по университетским сплетням, что живут они в общаге настоящими коммунами, жарят селедку, все невысокого роста, поэтому одеваются из 'Детского мира', получают завышенную в 90 рублей стипендию, из которой половину сразу же отдают в фонд вьетконга, раньше приторговывали 'Звездочкой', которой теперь в свободной продаже завались - вот, пожалуй, и все. Скорее всего, при отборе кандидатов, помимо уровня знаний, местные партячейки не менее тщательно проверяли родственников потенциальных студентов на преданность идеалам революции и верность доброму дедушке Хо. Но аспирантом в Советском Союзе мог стать лишь человек с высоким интеллектом, объективно сведущий, работоспособный. Иностранный гость внимательно слушал причитавших, всякий из которых почему-то именно ему вдохновеннее всего разъяснял, в чем же именно состоят невзгоды перестроечного периода - а может потому, что все остальные присутствовавшие позицию каждого конкретного оратора знали. Но после очередного излияния души и обращения к вьетнамцу вроде: 'Ну, вот видите - совсем стало невозможно жить!', вдруг человек, в чьей стране больше двадцати лет шла война всех со всеми, в результате чего все лишения ложились на те девяноста процентов населения, кому выхода их своего сельского средневековья нет и никогда не будет, где эти селяне не всегда понимали, когда и кто их оккупировал, а когда - освободил, и уж точно не знали, кого больше следует бояться - оккупантов или освободителей - человек, вырвавшийся с другого - неосознаваемого жалобщиками - уровня, на хорошем - как для азиата - русском спокойно сказал: 'Вы даже не представляете себе, насколько хорошо живете! Вы просто не умеете этим пользоваться...' Витю такой ответ поразил, но присутствовавшие люди с большим житейским опытом все как один, ничего вслух не говоря, в иностранце разочаровались, про себя почти все подумали: мол, где ему, азиату, разобраться в нашей загадочной русско-украинско-еврейской душе, в наших исканиях, в нашем менталитете в конце концов. К тому же в это время подъехал настоящий гость, даже, простите за банальность, гвоздь действа - впервые в гости к подчиненному зашел не прямой, но сильно высокий начальник Андрей Иванович Финогенов. Витина мама этого самого Финогенова недолюбливала заочно, хотя, если копнуть глубже, а не смотреть поверхностно, то и не сказать, что от него их семья сильно претерпела. Годами пятнадцатью ранее освободилось в конструкторском бюро на предприятии, где работал отец, место начальника отдела - тогда Филимонов считался наиболее подходящей кандидатурой. Но заводское начальство рассудило иначе - назначили того, кого положено, а положено было - сына заведующего отделом народного контроля при райисполкоме - хоть кадровая политика формально и является внутренном делом 'почтового ящика'. Тогда Анатолия обошли должностью очень непорядочно - просто прислали блатыша, к тому же - совсем некомпетентного: не имея способностей руководить производственным подразделением, перешел через пару лет номенклатурщик на должность в заводоуправлении - да на ней и засел навечно. Филимонова тогда уже из списков номенклатурного сердца вычеркнули как бесперспективного - ведь его работоспособность блатом подкреплена не была. Но никогда не знаешь, что тебе во благо. Дело в том, что был Анатолий Иванович прирожденным технарем. Машины, устройства, блоки, детали, механизмы, приборы - это все его стихия, участок работы любой степени сложности мог он изучить, освоить, модернизировать - совсем узкий участок - вникал инженер всегда в самую суть и очень нескоро - но, когда во все вникнет - не было ему вровень оппонентов ни среди инженеров, ни, случись, среди академиков. И даже трудившиеся под его началом высококвалифицированные рабочие - существа с истерично завышенной самооценкой - куда там светилам науки до слесаря шестого разряда - и из тех спорить с молодым инженером, признавая компетентность последнего, никто не решался. Управление же большим коллективом работников предполагает перекладывание контроля над отдельными участками производства на подчиненных - а в этом случае с подбором кадров у Анатолия Ивановича непременно возникли бы трудности - вернее он их сам бы себе создал. Умение подобрать единомышленников - как среди подчиненных, так и среди равных себе по чину - было слабым его местом. Порой доверял Анатолий тому из работников, кто остро нуждался в неусыпном контроле (а еще лучше - в немедленном увольнении), а того, кто сделает работу и без нагоняев, контролировал, теряя драгоценное свое время, чересчур рьяно. Жена часто в шутку повторяла: 'Хорошо, что не родился ты на тридцать лет раньше - сколько трупов бы наделал в пылу классовой борьбы, причем совершенно бескорыстно!'
  Высокий начальник сразу вызвал у Вити легкое насмешливое отвращение манерой прикрывать лысину на лобной части головы отращенной на виске длинной, к тому же засалено-немытой сосулей волос - тогда еще не была массово доступной пересадка волос с мягких тканей ягодиц на ту же часть головы в дорогих клиниках. Такая топорная маскировка делала, вопреки ожиданиям, любителя казаться моложе, на вид старше лет на десять - а был он ровесником отца. Но больше беспокойства вызвало долгое стояние руководителя среднего звена возле полок с отцовыми моделями. На свою беду подошел Витя в тот момент, когда крутил начальник недавно сделанную 25-ю 'Сушку', а поскольку модели самолетов - создания нежные, а сарделеобразные пальцы управленца показывали, что в руках он тоже не очень сноровист. Действительно, визитер, взяв копию боевой машины за самый кончик хвоста, пытаясь, быть может, поиграть, задрал высоко машину - рычаг сработал против целостности фигуры - модель упала на пол, а хвост остался в рука посетителя. Кроме Вити этого никто не видел - парень подбежал к стеллажу, подобрал модель, подлежащую еще реставрации - и тут неожиданно возник отец, возгласил разочарованно:
  - Ну что же ты наделал, ведь мы его два раза переклеивали!..
   Когда Витя, без задней мысли сказал, что это не он, отец с подколкой ответил:
  - Ты еще скажи, что это Андрей Иванович сломал!
  - Так ведь он и сломал!- выкрикнул сын - но здесь отец взъелся не на шутку:
  - Сломал и признался бы - ладно, но ты на человека наговариваешь! Мне стыдно за тебя!
   - Спроси сам у него - ну хоть Вы скажите - крикнул Витька Андрею Ивановичу - но тот, повернувшись лицом к спорщикам лишь задумчиво о чем-то молчал, быть может нервный тик свел уважаемому мужчине глаз - а парню показалось, что тот еще заговорщицки ему подмигнул - и не проронил ни слова.
  Молчание воспринял почему-то отец за свидетельство против сына. Со стороны выходило очень убедительно: Витя с поломанной моделью в руках, солидный мужчина в стороне - да и какой ему резон не признаваться - с него и так все гости - по любви или по субординации - пылинки сдувают - даже если б он жопой сел на весь стенд, ему бы лишь мило улыбнулись. Отец имел нрав вспыльчивый и вгорячах сказал, что сын обязан извиниться, иначе никто больше за стол не сядет, Витька дверью своей комнаты хлопнул - один закрылся... Не понимал парень, почему мужчина взрослый, защищенный и статусом и связями и незаслуженным каким-то ореолом так себя повел - чего ему вообще бояться? К чему он парня призывал? В какую непонятную игру завлекал? А может быть это старый пидараст, причем не только душевный - они на волне перемен не шифруются теперь - и вот такими методами кадрят себе новых членов? Приходила Наташка - известная конформистка, она брату почти верила, но упрашивала - ради папы - ведь тот так этого праздника ждал, приходила мама - она ничего не говорила - но понял Витя, что ей тяжелее всех, хотя она одна верит сыну. Да и все гости - ведь на праздник пришли, не разборки слушать. Несколько минут - а может десятков минут, и Витька, посочувствовав близким и не очень людям, решился во спасение смалодушничать - сестра сказала: просто выйди, скажи 'извините'. Вышел в залу - искал глазами хоть бы кого-нибудь для поддержки. Встретил взгляд вьетнамца - но какая от него здесь польза - ведь он не свидетель. И вдруг сам начальник спровоцировал разворот от выбранного (неверного, хоть и благого) курса на 180 градусов. Андрей Иванович, восседавший единственный из всех за столом, мерзким голоском менторским тоном с надменной ухмылочкой Ивана Антоновича произнес:
  - Ну же! Вся честная компания тебя ждет!
  Это стало последней каплей для чаши терпения младшего Филимонова - он отряхнул с себя напавшую было смиренность, и честная компания услышала для уважаемого человека нелицеприятное:
   - Да пошел ты нах*й, старый пень!
  Не стоит рассказывать, чем завершилось мероприятие - да оно и не важно - важнее то, что сделал в бешенстве отец - после Витька долго завидовал тем одноклассникам, для кого ремень родителя был с детства главным воспитателем. Анатолий Иванович все собранные им модели самолетов разбил на мелкие кусочку - даже Мрию, которой так и не успели доклеить шасси, даже несчастный кукурузник, несколько раз сломанный Витей в раннем детстве - до этого его Наташка усердно ломала, даже ни разу не тронутую детскими ручками Тушку - все куски сложил в большой домотканый мешок и вынес на свалку. Витя вдруг понял, что закончилось не только детство - еще чего-то теперь всегда будет ему не хватать - и это не только коллекция самолетов.
  Празднования домашние парень не любил с тех пор. Тогда он еще совсем не пил - а даже потом, когда после армии стал закладывать много больше нормы, всегда отделял те сабантуи, где общаются, от пьянок. Недолго прошло с достопамятного отцова юбилея - как отличился младший Филимонов на аналогичном (молодежном) мероприятии в честь сестры. Наташа с однокурсниками приятельствовала, а размер занимаемой жилплощади позволял устроить именины в их квартире. Старшие братья-сестры редко зовут младших веселиться вместе - в молодости разница в несколько лет соответствует десятилетиям в зрелом возрасте. Витька не принадлежал к числу тех младших, кто любой ценой набивается в старший коллектив: гуляли в комнате сестры, но народу набилось много - танцевали и в гостиной, в кухне перманентно сменялись курильщики. Мама шуточно называла всех однокурсников сестры 'женихами' - как потенциальных претендентов, у Наташки чувство юмора было, но про одного из студентов шуток она стеснялась - по всему видно было, что-то у молодых людей наклевывалось. Когда вышел брат в прокуренную кухню - предложил ему этот самый 'перспективный' 'Marlboro' из пачки. Витя в старших классах уже курил - правда, не на глазах родителей и всегда не дома. Начинал, стреляя у отца незаметно из пачки 'Беломор', после себе покупал 'Ватру' - тогда ее с фильтром вообще не выпускали, болгарские считал слишком слабыми, а 'Космос' - слишком дорогим. Выкуренная модная сигарета впечатления не произвела - к тому же ее, не в пример советским, нужно было тянуть постоянно - отвлечешься - сама стлеет. Витька не понял, чего о себе возомнил угощавший, пока курили - перебросились парой фраз - а как узнал 'жених', что собеседник имеет отношение к борьбе (парень уклончиво сказал 'занимался немного'), вдруг загорелся желанием показать младшему 'приемчик'. Не сказать, что был студент выпивши - просто, видать, понесло, или перед девушкой загорелось пофорсить - Витьке показалось, что собеседник очень по-Финогеновски ему подмигнул. На это Филимонов, к агрессии вообще не склонный, сказал миролюбиво:
   - Может, не стоит, праздник все-таки?
   - Да не бойся, я аккуратно! - покровительственно выкрикнул 'жених'.
   - Ладно, как скажешь, - ответил Витя, выходя к единственному в квартире месту, где можно было схватиться, по возможности ничего не зацепив. Студент, видимо, когда-то несколько месяцев чем-то занимался и попытался провести элементарный бросок через бедро, правда, был положен соперником-школьником - явно не его весовой категории - на палас не просто аккуратно, а, тренер бы сказал, 'нежно'.
  'Жених', недооценивший степень мастерства новообретенного спарринг-партнера, вскочил на ноги и принял очень устрашающую позу, заявив, что просто не успел подготовиться, что сейчас прием будет настоящий. Филимонов, не рассчитав степени ущемления самолюбия, думал поначалу, что еще раз придется студента бросить - но первое движение соперника заставило профессионала встряхнуться и сосредоточиться. Попытался противник применить прием, мало того, что в вольной борьбе запрещенный - неподготовленного могущий покалечить. В те времена 'любители' просматривали десятки кассет, выискивая и отрабатывая методы боя не для спорта. На улице случайному прохожему такие типы опасны, но человеку, имеющему второй взрослый, да еще тренировавшемуся некоторое время в русском стиле, не гнушавшемуся и уличной драки, вовремя распознать и нейтрализовать - пара пустяков. Правильный уход, после классический захват и болевой - и квазибоец лежал свернутый в бублик на полу, завывая от боли - Витя нарочно не спешил ослаблять хватку. Прибежала не только сестра из кухни - вся молодежная компания собралась в комнате - Филимонов плененного отпустил. Тот с озверевшим лицом встал, еще что-то пытался произнести, типа 'покажу', но Витя ответил спокойно:
   - Да все уже все видели, чего ты там еще покажешь?
  И тут противник сделал свою последнюю ошибку - попытался без всяких правил перейти к боксу. Но Витька не даром два года посещал секцию: нормального боксера (если он не пьяный в стельку) пробить в голову технически невозможно - уход или блок срабатывает на подсознательном уровне. Стоял Витя возле серванта с хрусталем на стеклянной полке - противник ударом разбил и стеклянную створку и полочку. Этого не мог простить хозяин даже гостю: сразу два удара - в солнечное сплетение кулаком и коленом в пах заработал ретивый боец - после несколько минут валялся на полу, усиленно глотая воздух и держась окровавленной рукой за яйца.
  Когда почти плачущая Наташка вошла в комнату брата, он, упредив вопросы, бросил:
   - Что, перед этой гнидой тоже извиняться? - сестра ушла плакать в свою комнату. А Витя, которому по большому счету плевать было на мнение о себе посторонних, не членов его семьи, долго после терзался одной мыслью: почему у добрых, честных, порядочных, интеллектуальных, да и по жизни не глупых людей, что ни почетный гость, то дебил, да к тому же мразь редкая, ведь это же с одного взгляда рассмотреть можно - а они (отец, сестра) - не хотят почему-то глаза разуть, но главное - почему за гостевое скотство извиняться надлежит хозяину.
  И еще не давал покоя один вопрос: что именно в нем такого, что люди этого сорта его зовут в свои? Разумеется, своим он для них никогда не станет - тогда для чего он им так нужен? А еще нужно как-то такое свое свойство использовать - для защиты себя и близких себе людей. Занимаясь уже после секции единоборствами, когда не было нужды придерживаться определенного стиля, порой выходил Витя для разминки с равными себе в зале, уличной драки также не гнушался - а это совсем другой вид единоборств. Но везде - это заметил не только он сам, была у него манера своеобразная: в том случае, когда другой бы уходил или ставил блок, Филимонов подавался вперед на соперника - не обязательно готовясь нанести удар - но в большинстве случаев блеф срабатывал - а эффект неожиданности важен в бою. Разумеется, так лавировать может лишь тот, кто азы постиг в совершенстве. Но задумываясь - а в армии было на это время понимал человек, что как-то сам собой перенес способ защиты имитацией нападения или частичного внедрения на жизненные ситуации, где физического контакта нет. Стыдно было признаться самому себе, но ловил себя Филимонов на мысли, что такой формой защиты была и его ранняя женитьба. Он не вредил избраннице никоим образом - да это было и не так просто сделать: про таких, как жена говорят: где сядешь, там и слезешь. Но само частичное проникновение в тот мир, куда его даже не тянуло, было снятием какого-то перед этим миром внутреннего страха, способом эмпирически установить, что там такие же из плоти и крови люди, что продвижение вверх по социальной лестнице не делает лично его ни лучше, ни хуже - и горькое осознание, что для подтверждения того, что лежит на поверхности потрачено шесть лет. Частичное в чуждый круг проникновение (или имитация такового) всегда почему-то делало самого Филимонова в глазах посторонних другим. Витя никогда не комплексовал по этому поводу - наоборот он во всем старался находить выгоду. Такая себе 'защита Филимонова' на практике: много примитивнее Филидоровой, но значительно эффективней Лужинской. Обидно было лишь, что верят в это не только посторонние, но и родные люди - кроме, разве только мамы. Последняя всегда хотела стать мостом между непонимающими друг дружку родными людьми - именно она передала просьбу отца, не до конца тогда разочаровавшегося в сыне, подтянуть 'сына одного из сотрудников' его ровесника по математике и физике (Витька, не потерявший еще надежду летать, предметы эти изучал с присущей всем мужчинам в его роду скрупулезностью). Пикантность ситуации состояла в том, что нуждающийся в буксировке подросток был сыном того самого Андрея Ивановича - неизвестно почему, отец чувствовал себя перед начальником виноватым. Витя ни за что бы не согласился, если бы мама не процитировала какой-то советский фильм, где говорилось, что у плохих людей могут быть хорошие дети. Опыт показал, что семейства Финогеновых этот парадокс не коснулся. После первой же встречи потенциального репетитора с ровесником-учеником определил внук замечательного учителя, что, возьмись он за дело, потратит зря много времени. И дело даже не в лени: этот недостаток и у себя не отрицал Филимонов, но с ним можно бороться. И не в тупости - прав был Иван Анатольевич, что объективный уровень интеллекта троечника - не вина последнего, а теперь в некоторых случаях - и не беда. Дело в том, что Виталик Финогенов и леностью, и даже тупостью своей гордился, что ли - по крайней мере не стыдился собственной некомпетентности, считая, что именно под его уровень должны подстраиваться окружающие. Витина мама называла таких переколыханными - по всему с детства, что бы ребенок в семье не сделал. Этим мамки с няньками восхищались, рассыпаясь восторгами, вроде: 'Ах как музыкально пукнул, не иначе великим композитором станет!'. При проверке уровня знаний оказалось, что проходить заново нужно с самого шестого класса. Витя знал, что при желании и хотя бы минимальной базе можно всего Перышкина пройти месяца за три - но нужно заниматься только этим - а Виталик наукой заниматься не хотел категорически, сразу после теста сказал, что продолжит, когда досмотрит по видео фильм - Филимонова с собой пригласил - но тот вышел, сказав матери с трудом обучаемого, что ее сыну учиться незачем. Он оказался прав - Виталик Финогенов как-то беспроблемно-гладко сразу после школы поступил в Юракадемию - а Витя долго не мог понять, зачем ему понадобилась физика. Знания точных наук самому Филимонову не помогло никак - еще в выпускном классе узнал он, что небо лично для него закрыто: перед получением приписного пришлось пройти кардиограмму - и полный облом. Тогда сосед - гражданский летчик - пояснил, что если в семнадцать лет такие нелады с мотором - лучше в летный состав не потыкаться. Там-де от многих факторов зависит: происхождение, как женился, рвачество, членство в партии (раньше, по крайней мере) - можно дорасти хоть до маршала, хоть до министра гражданской авиации - но летать с плохой кардиограммой не позволят никому.
  Витя не бегал от армии - но на службе пробегал все полтора года: физо было главным предметом в учебке, и в части. Было там все, что положено - солдатское чванство не уступало офицерскому, было и ношение круглого и катание квадратного - но отложились в памяти маршброски с полной выкладкой. Покажи первый, пришедший к финишу хоть мировой рекорд - это ровно ничего не значит, потому что результат подразделения - это результат последнего, даже если всю его амуницию, да и его самого несут другие. Там никогда Филимонов первым не бежал всегда в замыкающих - и два автомата на себе - были его минимумом.
  Витя никогда нарочно с товарищами прошлых лет не искал встречи - в основном его находили. О своей договоренности с Русланом Клименко вспоминал лишь, когда слышал новые сведения о небывалом карьерном взлете товарища: одна газета назвала его несостоявшимся чемпионом мира. В том случае - явное преувеличение ради красного словца, но Филимонов знал, что потенциал у однокашника был. Был, но ушел вместе с носителем в тривиальном для тех лет направлении. Был ли распад конфедерации геополитической катастрофой - о том можно долго скрипеть мозговыми скрепами, но то, что на нижних уровнях засуетились и забегали все - это сущая правда. В те годы, которые после назовут лихими, новые хозяева жизни (в большинстве своем - ставленники старых) нуждались в бойцовских единицах, которых вербовали в том числе среди успешных в силовых единоборствах спортсменов. Последнее достижение Клименко - бронза на Европе - не было, разумеется, пределом его возможностей, но на этом перспективный борец в рамках спорта и остановился. Что же до преступных группировок - ходили разный слухи, кто-то даже называл его правой рукой смотрящего. Витя знал, что соперник тоже договора не забыл, но первый шаг все же должен быть за ним. На этот шаг подтолкнула Витьку встреча с другим товарищем по секции, не взлетевшим в свое время столь высоко, однако вовсе не по неспособности или собственному разгильдяйству. Еще в юниорах Саша Оленев был, безусловно, талантливее обоих: приемы, которые Руслан и Витя отрабатывали часами, товарищу по команде, казалось, давались с первого раза - будто проделывал все это Саня годами. Филимонов сроду в переселение душ и прочую фуфлологию не веривший, здесь объяснения найти не мог никакого. И все же для карьеры в спорте, особенно в единоборствах не годился парень. Не любил Филимонов штампованного слова 'интеллигентность', но здесь другого не подберешь: если он сам часто задумывался над тем, как бы эффективнее (в рамках правил, разумеется) провести прием - то Оленев думал, кажется о целесообразности поединка вообще. Тренер часто ему говорил: 'Ну почему ты на шахматы не записался?' Удивительно, как с таким настроем человек смог два года в секции выдержать - а выдержал он (Витька-то точно знал) лишь потому, что всех на порядок опережал, используя, может, не больше половины своего потенциала.
  Если бы кому и завидовал в жизни Витя Филимонов, кому чувство зависти было не присуще от природы - Саня первым бы в список попал. После Витькиной армии в Харькове в один зал ходили - потому общались. Поступил Оленев без всякого блата в Универ на экономфак, на 'Финансы и кредит' - самая в те годы престижная специальность, а женившись - с третьего курса ушел, перебравшись к жене в Краснооктябрьск. Все тогда говорили - каблук себе нашел - и сильно ошибались, того не зная, что жена чуть не плакала, просила доучиться. Но сказал Александр, что высиживать там нечего, что диплом после лишь на стену прибить можно - если не подтянет кто - куда-нибудь, что доучится он потом - если будет нужно в один год - а пока решил семью обеспечивать, занимаясь бизнесом. Пару раз удачно съездил в Турцию, потом киоск свой поставил почти в центре - были проблемки - но у кого их нет. Во время последней с Витькой 'довоенной' встречи отшучивался - он жаловаться привычки не имел, но говорил, что времена не очень спокойные: налоговая уже крепнет, а бандосы еще в силе - приходится меж двух огней метаться - после сильно жалел о последней своей фразе, говорил: 'Сам накаркал!'. Когда встретились - был сильно не в себе, рассказывая историю, от которой и Витьке моторошно стало:
  - Недоплатил из Октябрьских модных одному - ты его не знаешь- вернее самому модному так показалось - на счетчик поставили. Денег совсем обмаль - даже с продавцами с трудом рассчитывался - а основная выручка ночью - когда паленка хорошо идет. Обычно сам торговал по ночам - а тут сломила меня простуда - температура под сорок. Жена вызвалась пересидеть. И как раз в ту ночь сявло накрученное пришло разбираться. Могли просто стекла побить, пограбить - а они все под кайфом каким-то были даже не бухие - дверь подперли, тряпку в бензин макнули, подожгли и внутрь бросили. Прикололись типа. Жена заживо сгорела - на восьмом месяце была, девочку ждали. Теща как узнала - кровоизлияние в мозг сразу- хоть быстро померла, не мучилась, тесть после инфаркта неделю пролежал. А дело почти закрыто уже - хотя все знают, кто там был. Вить, я у тебя никогда не просил ничего и обещаю, что не попрошу больше, если сумму назовешь любую достану, не сразу, правда, только одно сделай: на Клима как-нибудь выведи - я слышал у тебя его координаты есть...
  - Ты хоть знаешь, что это не по чину, масти, должности ему? - Но проситель отступать не собирался - видно было, если Филимонов откажет - сам по месту напролом попрет. - Ладно, мне ты не должен, но что он скажет - ко всему будь готов.
  К счастью (или наоборот) номер телефона харьковской квартиры Руслановой мамы не поменялся, сообщение сыну женщина передала, Клим перезвонил почти сразу, кабак назвал. А при встрече старый соперник сразу спросил:
  - Что прямо здесь сойдемся или выпьем сначала?
   - Выпить можно, но драться я с тобой не хочу!
   - Как же ты - и забздел!?.
   - Нет, я по- другому предлагаю разойтись...
  Выслушав расклад, первым делом этикетно сказал Клим:
   - Ты ведь понимаешь, что любого с такими проблемами я бы сразу послал - и это в лучшем случае... Но просишь ты, и Оленя жаль, да и Октябрьск - интересное для нас место... Ладно, только смотри - тебя с собой возьму - здесь не соскочишь...
  В первый и единственный в жизни раз побывал Филимонов на том мероприятии, что многие называют 'стрелой' - ничего близкого к кинокартинным понтам не было - скорее напомнило планерку в офисе - правда с использованием большого количества блатной и ненормативной лексики - то есть базаром никто никого не давил, просто очень высокого ранга начальник отчитывал подчиненных. Больше всего Витю поразило, насколько жалкий вид имели те, кто на своем районе чувствовал себя богом - или полубогом - старшина в армии их солдатами так не чмырил, как представитель от харьковских местных, при этом, когда называют тебя мусорским стукачем и х*есосом, говном, пидором, то ты - авторитет - должен же в ответ хоть хрюкнуть что-то- но не хрюкнул никто. Все с пониманием выслушивали речь старшого, с видом двоечника садились в модные тачки и отъезжали.
   По окончании разбора полетов, когда остались втроем, предложил Клим Оленеву подождать, а Филимонову кивнул сесть в его машину и сказал монологом:
   - Ты видишь, как нужно с ними обращаться? Это я могу с ними так... А ты нет. Потому что я - из них, только выше немного.. И кто кому стучит - это тоже правда, и я об этом не из газет узнал... С кем другим у меня бы и разговора не было, с Оленем будет отдельный - но ему, я так понимаю - или под нас или в петлю. Ты мне когда-то шанс дал - как я его использовал - это уже мое дело. Я тебе дам такой же - но только один раз - сечешь о чем я?
   - Да, - ответил Филимонов, - Сейчас мой рейсовый на Харьков развернется...
   - А ты, смотрю, мозги не пропил, мастерство тоже - это завидуют общие знакомые... Будь! Жаль, что больше никогда не увидимся...
  Клима расстреляли через полгода. Просто машину, изрешеченную автоматными очередями с разных точек, обнаружили проезжавшие. Преступление, которое не должно быть раскрыто, не раскроют наверное. Когда сталкиваются две крупные группировки, активно нарушающие закон - не важно, для войны или для крепкой дружбы - между этими пластами непременно зажмет кого-то из прибившихся уличных. Витя о человеке, прожившем, быть может, его жизнь, вспоминать старался лишь доброе - хотя - как бы благородно с ним не поступил бывший товарищ, и каким бы ни был светлым человеком в юности - стал Клим обыкновенным бандитом, может быть, лишь выделявшимся на общем фоне, и даже если десятая часть того, что о нем рассказывали, правда - смерть свою, безусловно, заслужил.
  А Саня Оленев сильно на Октябрьске приподнялся - успел протекцией воспользоваться. Подмял почти всю наркоторговлю под себя. Захотел бы - вертел район, как хотел, может, уже бы в Верховной Раде мажоритарный округ представлял. Если бы захотел - но ему нужно было не это. Он сделал ровно то, что должен был - и никто не пискнул даже. Всех вычислил, кто у киоска в ту ночь был, да и бригадира тех самых сявок - хоть он и в другом месте тогда отжигал. И еще тех мусоров, что дело на тормозах спускали. Никто из них не умер быстро. Ходили Краснооктябрьском слухи, что уже после часа беседы каждый просил, чтобы Олень сам поскорее его добил - но разговор меньше пяти часов не длился. Когда живых участников никого не осталось - Олень исчез. Кто говорил - застрелился, кто - из страны свалил. При этом из общака ни копейки не ушло - за этим он - и при делах когда был, следил. Просто ему больше делать было нечего в той части света - кто был сам в такой ситуации - пусть осудит человека.
  Витя никогда после не сожалел о том, что стал фактически орудием мести, но и не гордился этим. Примерно в то же время его несостоявшийся ученик успешно руководил уже крупной фирмой, организованной при почтовом ящике, на котором трудились в разных рангах их отцы. Парень также рано женился и так же рано развелся - правда, насчет его развода Витькин отец выражал сожаление, а сына все больше корил за неспособность сохранить ячейку общества.
  Развод Виктора Филимонова с женой был неминуем - но если б прознала соломенная вдова, с какого полета людьми общался ее бывший, удивление сразу сменилось бы бессильной злобой: ведь одно дело - уверовать, что твой муж - ни на что не способное ничтожество, и ты его бросаешь по причине уворневого несоответствия, и совсем другое - узнать, какими шансами разбрасывается неспособный человек - а молодая женщина видела шанс исключительно в знакомстве с представителями высших кругов. Идеальная из нее б вышла шакальская жена - думал Витя, - попадись материал податливый, ушел бы ее благоверный в отставку маршалом. Но сам он не был в этом плане податливым материалом - и гордость здесь ни при чем. Просто выполнение своих обязанностей по договору уравнивает любого ранга контрагентов - парень не раз это замечал, ведь среди однокурсников жены были от рождения очень высокого ранга индивиды, и когда он писал такому на заказ к примеру курсовую - а мажор за нее платил - и на этом расходились -здесь все определенно и ничего лишнего. Но каждая попытка найти общую точку для общения с целью нащупать перспективу (именно на это каждый раз рассчитывала супруга) закончилась бы либо откровенным пресмыкательством, либо откровенным блефом. И здесь Витя ловил себя на мысли, что и то и другое у него отлично получается - примерно как и разговоры с прямым или непосредственным начальством в командировках рабочих. Но, когда после пытался воспроизвести в памяти ход разговора - вдруг становилось за самого себя даже не стыдно - приливы омерзения нападали - примерно как если начать на утро вспоминать, что ты чудил по пьяни, с той лишь разницей, что в последнем случае человек себя вовсе не контролирует, а процесс влезания без мыла на чужой этаж осуществляется в трезвом и здравом уме. Поэтому с попытками запрыгнуть не в свои сани завязал молодой человек раньше, чем со спиртным.
  Купить собственное жилье - мысль конструктивная, но впервые пришедшая в голову назло бывшей. Пока Витя два года зарабатывал нужную в долларах сумму на гостинку, его ровесник-ориентир глобально расширил собственную фирму и приобрел на первичном рынке в центре трешку-улучшенку. Но Филимонов гнаться за престижем не стал - в те годы не было ни девальвации, ни галопирующей инфляции, но цены на недвижимость росли высокими темпами: второй год отработал Витя в Тюмени фактически бесплатно - ровно на сумму его заработка выросла цена на двенадцатиметровую гостинку. Тогда впервые показалась молодому человеку заманчивой идея минимизации приложенных усилий: решил он успокоиться хлопотами домашними, подряжаясь лишь на работы с очень хорошими заработками, а в свободное время обустроить себе жилье. Жизнь в стране гарантированного прожиточного минимума не так уж грустна, если нет нужды работать по установленной для подавляющего большинства расценке. Работа высотника в Украине ценится ниже, чем в России, но все же много выше наземных. Проработав интенсивно - в привычном для него режиме два-три дня, можно отхватить долларов сто - а это традиционно среднемесячная украинская зарплата, и если не пить - а бросил Витя легко, - хватает на жизнь более чем. Трезвый образ жизни, казалось, родителей должен был радовать - но отец - во всем максималист, при каждой встрече называл сына тунеядцем, ставя за пример вечного соперника, у кого уже фирма разрослась в концерн, была в собственности немецкого производства автомашина, Анатолий Иванович убежден был, что упорным трудом и Витя мог бы аналогичных успехов добиться. У сына было на сей счет другое мнение - чтобы в стране с заниженной ценой на рабочую силу один мажор так красиво продвинулся, нужно, чтобы тысяча таких, как он, подешевле работали - на этом конструктив в диалоге заканчивался. То было время оголтелого плюрализма после помаранчевых в Киеве событий - и Филимонов на своей семье ощутил, что такое политические разногласия: новомодные тогда ток-шоу мать с отцом, голосовавшие за разные партии, смотреть вместе не могли - минуте на двадцатой заканчивалось громкой сценой. Часто такие же перепалки наблюдал Филимонов на улицах, в транспорте, в очередях - они уже стали редкостью, но все же случались, среди рабочих бригады, в составе которой работал. Удивительно, как могут люди по жизни неглупые, поддаваться на такую дешевую провокацию - тем более, аргументы спорщиков всегда примитивны и даже смешны, а сами люди принимают предмет споров близко к сердцу. Однажды, поленившись спускаться к метро, к тому же имея несколько часов свободного времени (к заказчику, проживающему в центре, нужно было подъехать к вечеру) решил выполнявший работу сантехника прокатиться 'по-барски' усевшись в 26-й трамвай. Перед ним сидели двое - по всему - отец с дочкой - последней лет не больше десяти - и разговаривали - Витька чуть не рассмеялся на весь салон - тоже о политике. Такого цирка еще не доводилось наблюдать - Витя, сперва с усмешкой стал к разговору прислушиваться, но уже минут через пять не мог оторваться. Очень часто одаренность детей - лишь плод болезненного самолюбия их родителей, потомки же - переколыханные и зализанные мажорики, чью тупость модно с некоторых пор называть индигостью, случаются маленькие люди с хорошей памятью, выдающие к месту и невпопад сложные к запоминания и алогичные по существу длинные фразы. Бывает так, что ребенок сильно опережает свой возраст в развитии лет до семи - после над ним носится ореол интеллектуала - а он уже не тянет. Вообще педагогика потому и вылилась в отдельную науку, что стандартных случаев практически не бывает. Но тогда услышал Филимонов разговор (даже в виде спора), действительно равных. Политической была лишь канва - на самом деле разговаривали двое о чем-то более существенном: Витя никогда на свой счет не обольщался, но знал наверное, что начитаннее абсолютного большинства своих ровесников - плюс-минус десять лет в любую сторону - теперь же слышал, что он по сравнению с обоими полный профан. Порой нить разговора вел отец, иногда - дочь - но в любом случае каждый дослушивал оппонента, на заданный вопрос всегда отвечал по существу, прежде, чем перейти к своему... Жаль, что от Салтовки до центра трамваем ехать не больше получаса - Витя очень обрадовался, когда на Журавлевском спуске долго стояли, а по выезде на Веснина два спорщика картинно, но не зло перебросились штампами:
   - Буржуазная националистка!
   - Великодержавный шовинист!
  И опять же театрально устремили взгляды в разные стороны: девочка в окно, мужчина внутрь салона, а Витя тем временем все старался взглянуть девочке в лицо, чтобы удостовериться, правда ли, что ей всего десять. Не удивительно, что привлек внимания родителя - и совершенно обоснованно: если кто засматривается на его малолетнюю дочь - любой отец проявит бдительность. Но мужчина, старший Виктора лет на десять, жесткость взгляда быстро убрал, вдруг назвав случайного попутчика по имени. Филимонов, сконцентрировав внимание на лице немолодого уже человека пытался вспомнить поскорее - тот в помощь сказал:
   - Тюменская область... 'Ремпром'...
   - Прапор?!..
  
   * * *
  
   В браке Витя Филимонов выслушал больше всего в свой адрес укоров от временно суженой даже не в безродности или бесприданности - здесь, надо отдать должное жене - она на поводу у своей матери не шла - а в том, что не умеет сходиться с нужными людьми - при том, что в этот достойный круг она сама давала ему пропуск. Действительно, приняв ее точку зрения, много шансов упустил муж студентки престижного факультета, общаясь с однокурсниками благоверной, но не использовав никак факт личного знакомства. И все же в потере одной нити связи себя долго укорял после молодой человек - познакомились именно через жену. Вернее через ее маму: теща Вити Филимонова работала с гражданской на тот момент женой Сергея Русакова в одним НИИ. Тогда парень только демобилизовался из армии, а муж тещиной начальницы нарыл какую-то фирму, транспортировавшую рабочих в Сибирь - на заработки поехали вроде как вместе. Правда, работать долго не то, что в паре, даже в одной бригаде не довелось: Русаков сразу стал бригадиром и личный состав себе отбирал сам - а Витя тогда еще не имевший привычки 'завязывать' перед командировкой, был - с высоты теперешнего опыта - плохим исполнителем. Но за короткое время успел молодой парень, редко признававший в ком-то авторитета, проникнуться уважением к бывшему прапорщику Советской армии - и вовсе не лидерские качества вызывали одобрение - Филимонов часто называл себя 'профессиональным подчиненным', подчеркивая, что с любым начальником ужиться может - хотя Прапор, все же был много компетентнее всех, у кого довелось побывать в подчинении после. Быстрое овладение навыками промальпиниста тоже не было предметом зависти: Витя с детства почитал лучше, чем завидовать, перенимать те навыки, какие сам он может освоить, а то, чего добиться не способен - отбрасывать, не комплексуя. Ореол работника-универсала тоже не коробил молодого человека. Но один случай - когда еще все бригады сформированы не были, личный состав лишь притирался друг к другу - в памяти Филимонова отложился навсегда.
  Руководство фирмы, должно, чувствуя пагубную страсть большинства довольно исполнительных и пунктуальных (в трезвом виде) рабочих к спиртному, старалось дать контингенту как можно меньше поводов к нарушению трудовой дисциплины: авансы наличными не выдавались по месту работы никому, продуктами на завтрак-ужин и сигаретами обеспечивались рабочие в натуре, обедали в ТЭЦевской столовой - каждому полагался на определенную сумму талон. Но тот, кто ищет - найдет всегда, и уже вскоре сметливые из безденежных наладили совместный с буфетчицей бизнес по обналичиванию (с потерей от 20 до 40% от номинала) талонов. Правда, в таком случае приходилось жертвовать обедом. Ничего удивительного, что у ценителей наличных денег запас продуктов, завезенных в общагу, иссякал быстрее, чем у непьющих. Были дельцы талонного фронта и среди временных подчиненных Прапора. Поскольку работа была действительно тяжелой, а рабочий день ненормированным, стала наклевываться буза на почве недоедания, а подобного сорта правозащитники, как правило, тем смелее, чем ниже чин с ними общается, пробовали было сначала наехать на Русакова, аргументируя тем, что дома все питались куда сытнее, один даже утверждал, что у него в холодильнике и шпроты всегда были и колбаса московская - в любой момент закусить было чем, а здесь того и гляди с голоду завернешься - нужно, мол, качать, чтобы кормежку усилили. Филимонов не ощущал скудности питания - при том, что сам часто не обедал - экономя деньги то для складчины, то для покупки в буфете лишней пачки сигарет - он курил много - все равно каждый день было в рационе что-нибудь рыбное или мясное, а дома в те годы знавал он семьи, где белковой пищи не видали неделями. Но Русаков, чья бабушка пережила блокаду в самом Ленинграде, к слову 'голод' относился серьезно, и сразу предложил вариант решения вопроса питания. На следующий день, побывав на приеме у начальника, объявил бригадир всем, оголодавшим без шпротов и копченой колбасы, что каждый, кто испытывает недостачу в питании, может взять сколько угодно талонов - но уже как аванс в счет собственной зарплаты. И хотя тогда потеря была бы под расчет не очень существенной, никто из нехватчиков не спешил брать авансы лично - заводя бузу, казалось им, что хорошо бы получить от руководства что-нибудь бесплатное - или, в крайнем случае, на общак.
  После пути двух мужчин разошлись - перебирая в памяти лица людей, с которыми хотелось бы работать, Прапора Филимонов всегда видел первым. Но в день случайной встречи понял, что вряд ли когда еще увидятся- хоть и обменялись номерами телефонов, как водится. А если знаешь, что с человеком никогда не встретишься, такому можно рассказывать о себе много больше, чем близким знакомым - а Витя никогда никому не рассказывал о себе - так сложилось - думал, нет потребности - и тут как-то понеслось само собой. Разумеется, не все о себе говорит сам человек - это такая сказка, под быль очень хорошо замаскированная, товарища, кажется, заинтересовавшая - поэтому, по выходе из трамвая, почти час стояли втроем под колоннами парка Горького. Витю почему-то неестественно развезло в разговоре, но беспокоил лишь взгляд смотревшей на него девочки, очень похожий на взгляд учительницы литературы, мысленно говорившей: 'Ты всю книгу прочитал, и много аннотаций, меньше пятерки я тебе не имею права поставить, но мы оба понимаем, что книга-то не об этом - то все лишь вода..' Вите стало боязно - смешно сказать - разоблачения маленькой девочки - а может, почудилось ему. Наверное, сработал защитный механизм, но на логичный вопрос старого товарища, не собирается ли снова жениться, ответил Витя вполушутку:
  - Пообожду, а лет через десять к тебе в зятья приду набиваться!
  - Зачем же ждать десять лет зря, - спокойно ответила девочка, - я прямо сейчас скажу 'нет'!
  Заинтригованный Филимонов продолжил было игру:
  - Ну конечно, честной девушке из центра на Салтовку к мужу переехать - это уже диагноз!..
  - Ни при чем здесь понижение статуса, просто я считаю, нельзя жить вместе двум людям, когда кто-то из них любит третьего.
  'Вот оно - слабое место девчонки - она, хоть и начитанная, а на 'мыле' повернутая' - подумал было Витя, но та, будто прочитав его мысли, произнесла:
   - Я сейчас не о себе!
   - Ну, - успокоено ответил Витя, - третью четвертую, пятую - за такой срок сколько их еще забудется...
   - Не будет пятых, она одна и не забудется никогда! - высоким стилем сказала девочка. А потом вдруг рубанула сходу:
  - У нее веснушек на лице больше, чем у меня?
  У Филимонова вдруг внутри все свернулось - будто почувствовал, что основная веревка развязалась и едет вниз вместе с ним, а страховки нет... Откуда могла знать маленькая девочка - даже если она читать мысли умеет (во что не верилось - скорее поверишь в дедуктивный метод) то и тогда - ведь мысли-то не было - уже несколько лет кряду. И от привычки дурацкой избавился, казалось.
  Когда смотрел парень вслед уходящим в глубину парка родным друг другу людям - срезать через парк, оказалось, им ближе -даже не знал - хорошо или плохо, что с этими необычными собеседниками никогда больше не придется встретиться..Но он ошибался - к сожалению, пришлось.
  Прошло не больше полугода, как позвонил ему на мобильный Сергей Русаков с просьбой, которой от него Витя не ждал. Просил человек одолжить конкретную сумму денег, при этом сказал:
  - Если у тебя на депозите, и ты проценты теряешь при досрочном снятии, скажи, сколько теряешь, я в сумму внесу, расписку оформлю...
  Когда встретились на том самом месте возле парка, не впервые в жизни увидел Витя перед собой человека совершенно разбитого. Но первым делом передал этот человек расписку о получении денег - написано было в гривне, как и положено по закону - тогда курс мертво стоял прибитый к цифре 5,05, но Прапор сразу оговорил возможную ситуацию:
  - Если вдруг колыхнется в неприятную для тебя сторону - я компенсирую, когда возвращать буду. Но деньги сейчас не главное - они, конечно, нужны, но... Понимаешь, несчастье у нас... У дочки глиобластома - на такой стадии это даже в Америке не лечат... Нам и в Померках, и во второй Совбольнице говорили - не мучьте ребенка, пока не... - осекся - А Люда загорелась в Москву везти - что ей скажу - она же мать, а я никто... Но я к тебе не с этим. Понимаешь - Аленка с тобой поговорить хочет...
  - Почему со мной?
  - Не знаю, но ты - один, с кем она хочет попрощаться... Если что - можешь и денег не давать - только приди пожалуйста...
  Запах больницы как-то сам собой устанавливается в комнате, где долгое время проводит действительно больной человек. Девочка казалась сильно похудевшей - с лица уж точно, и первое, что сказала:
   - Привет! Ничего, если я 'на ты'?
  Витя удивился таким ее заботам:
  - Да как захочешь... А ничего, если я сначала у тебя спрошу...
   - Как я узнала насчет веснушек?.. - очень просто - чтобы не говорить 'элементарно'. 'Чудесов не бывает' - как папа любил повторять раньше. Ты ни на кого внимательно не смотрел тогда - для тебя вообще все вокруг - антураж, а на меня глянул очень пристально, на лицо, но не в глаза - значит, что-то на моем лице тебя привлекло: вряд ли ты образ оценивал - ты ведь не рисуешь?
  - Никогда не получалось, даже в школе трояки хватал...
   - А у меня на лице уродств нет, что там искать еще... Конечно, была вероятность, что ошибусь - но ведь не ошиблась?..
  Витя покачал головой.
  Девочка посмотрела на электронные часы:
   - Сейчас время будет таблетку пить. Странные такие - вроде ничего не чувствуешь... Мама говорит, что к ним привыкания нет... А я знаю - ко всему, что неприродно, есть - хотя бы привыкание к тому, что нет боли... Их говорят, некоторые водкой запивают - от этого им хорошо становится... Глупые совсем - не знают, что хорошо - это когда просто не болит. А еще они, наверное, очень дорогие... Мама на них рецепт специальный выписывает... Она тратить деньги совсем не умеет. Я даже не представляю себе, как папа с долгами рассчитается - он, наверное, и у тебя занял, а мне просил не говорить...
  Витя промолчал.
   - А я рисую немного...
   - Знаю, Сергей Иванович говорил сейчас, что читаешь - само собой иллюстрируется...
   - Ну в основном... А бывает, и по- другому. Ты, как и папа, в чудеса ни в какие не веришь - я, наверное, тоже. Но вот посмотри: мы никак объяснить не смогли, - девочка достала из стола А-4-й белый лист с рисунком: - Это я три года назад нарисовала...
  Витя взглянул на лист - там был нарисован - конечно, он - но не он, а черный кот с Витиными чертами лица - есть такая манера у многих художников - делать животных с чертами определенного человека - или рисовать человека в образе животного. Лист был действительно старый, затертый - подлога быть не могло.
  - Это Китокот - зверь такой добрый!
   - А почему у него шрам справа через всю морду? - не удержался, спросил Витя.
  Девочка улыбнулась:
  - Я когда рисовала - я обычно на лист не смотрю - а этот, получилось так, что на двух книжках сразу лежал - карандаш проваливался, а я не заметила. Потом посмотрели - кот уж очень симпатичный вышел - перерисовывать не стала - зато мы с папой придумали, что он свой китоход (такой летательно-подводный аппарат) разбил, когда остров от морского змея спасал. А у тебя шрам откуда?
   - Ну, у меня не так романтично: в армии 'Уралом'' в дерево въехал на марше...
  - Все равно похожи. А еще вот, - девочка достала множество листов - это уже я не знаю к чему иллюстрации. - С тобой бывало, что начинаешь что-то делать, но не знаешь, для чего?
   - Нет, я от природы ленивый - у меня скорее наоборот: знаешь, что нужно начинать, а не делаешь - потом, оказывается, опоздал ровно на то время, пока раздумывал.
  Витя бегло осмотрел листы - там уже были нарисованы люди и животные, так скоро не вспомнится - но казалось, кого-то из них когда-то он видел...
   -Думаешь, есть такая книжка, а ты ее не успела пока прочитать?
  - Может есть... Может будет... Я когда тебя увидела вдруг начала верить, что время не так уж...
  - Необратимо?
  - Ну, это слишком... Но - во что-то нужно верить - мне сейчас... Хотя ты, наверное не веришь и во что.
  - Да и хотел бы...
  - Мы с папой в детстве - моем, конечно, в загадалки играли - и верили...
  - Это как встречный поезд между Барабаном и Киевской увидеть - тогда сбудется?
   - Ну, там просчитать легко - поедешь в час пик - точно увидишь, позже - почти нет шансов. Нет, другое: обязательно сбудется то, что загадал, если сделаешь что-нибудь, за что стыдно не будет, но сделаешь это не для себя...
   -Ветряк развалить или фонари зажечь? Что сейчас такое можно сделать?
  - Откуда я могу знать, мне одиннадцать лет... - девочка взглянула в сторону двери и добавила тише: - вряд ли исполнится...
   -Хорошо, без тебя я твои иллюстрации смотреть даже не буду, - сказал Витя уходя, - приедешь из своей Москвы - вместе посмотрим...
   - Только не забудь - что загадал - никому говорить нельзя - а то не исполнится...
  Таблетка, запитая водой пять минут назад, видимо, действовала быстро и притупляла не только болевой синдром. Разговаривала с человеком маленькая девочка, не желавшая из придуманной отцом сказки выходить, и одновременно доживавшая свои дни старушка, знавшая о жизни почти все - правда, лишь из прочитанных книжек, но ведь из них тоже можно узнать немало, потому что любой - даже самый бездарный - автор может гениально описать по крайне мере одного человека - себя. А среднего возраста не будет у нее. Стала бы она непревзойденной следачкой - в милиции или прокуратуре, рисовала бы гениальные мультфильмы - не хуже норштейновых, учила детей в школе - а может, просто стала хорошей мамой своим детям, выбрала бы себе в мужья человека ее достойного или, как сестра, молодость положила на доказательство постулата о том, что любовь зла. Разумеется, знал Витя, о чем просила уходящего маленькая девочка. Если кто говорит, что смерти не боится - значит, просто близко ее не видел. Вот только почему он? Когда-то давно, если надежды не было, просили за здравие молиться святых, блаженных, убогих - Филимонов, вроде, ни к какой категории из трех не относился. Чего больше хотелось незаурядной девочке - ухватиться за последнюю соломинку надежды или передать эстафетой что-то недоделанное? Раз пообещал - нужно сделать - и как можно скорее - но что?
  На улице Филимонов затянулся зажженной было сигаретой, посмотрел на свернутую трубочку с табаком - 'Бросить курить прямо сейчас?' нелегкое задание для курильщика с семнадцатилетним стажем - сделал последнюю глубокую затяжку, потом, выбросив, растер ногой даже фильтр об асфальт. 'Поломает конкретно...'- подумал. Но этого, наверное, мало - тогда вспомнилась детская еще мечта сделать в родительской квартире ремонт да не просто косметический - а вроде того, что в его гостинке. Сейчас самое время, - подумал язвительно - сестра как раз от мужа к родителям ушла - вот будет там веселье. Но с другой стороны, начать никогда не поздно.. Что еще - не стыдно чтобы при встрече - Витька сам вдруг начал в планируемое исцеление верить - в сети множество книжек - раньше за такими знаниями пешком из Архангельска ходили - теперь только кнопку нажми. Ну и конечно - никому не будет рассказано - проехаться между двумя станциями метро, где поезд идет по мосту - здесь можно перестраховаться, выбрать время беспроигрышное, когда все с работы - никто ведь проверять не станет...
   Все задуманное сделал, или начал делать - ремонт, к примеру, под недовольное ворчание отца, который не уставал напоминать, что нужно во всем разделение труда, надо, мол, на работу ходить и деньги зарабатывать, а для ремонта настоящих специалистов нанимать - они-де быстро сделают, вновь ставил в пример Виталика, который уже к тому времени купил собственную яхту. С познанием мира тоже не спорилось - с большим трудом освоил конституционное право: работал под трансляцию государственного радио - через неделю транслировали пленарные заседания Верховной Рады - очень было интересно, кто там откуда и когда появился, и как ни о чем на 95% льются оттуда речи, еще узнал, что вещи крайне стране необходимые не только не делаются - даже не обсуждаются. Главное решение в стране его проживания было принято вовсе не на выборах: в тучные нулевые был у граждан выбор не направления (запад или восток) а скорее способа существования: гарантировав прожиточный минимум всем, пошли по пути гегемонизации получающих социальные пособия получающих - за счет по закону работавших: это дало возможность удешевить не только сам прожиточный минимум, но и рабочую силу. Признаками противоположного варианта были бы очень конкретные действия, называть которые своими именами боятся поголовно все политики, а именно: повышение пенсионного возраста, отмена, бесплатного высшего образования, дотаций в тарифах, любых льгот - причем не наверху, а тем самым несчастным и убогим бабушкам, дедушкам, студентам, женщинам, инвалидам и ветеранам то есть тем, кто потребляет меньше всего, ведь дотации запланированы не для них - ими лишь прикрывются реальные получатели - и это не было бы панацеей, просто необходимым (хоть и недостаточным) условием. Но выбрали другое. Главным приоритетом стало занижение цен на стратегический товар (газ - всего лишь частный случай, хотя и самый показательный), источником покрытия выбрано заимствование без указания источников покрытия - то есть построена была пирамида с запланированным техническим банкротством: ведь нет в наличии столь вожделенного электоратом мощного карательного аппарата - чтобы заставить поголовно всех недостойных трудиться бесплатно. Значит необходимые на поддержание жизнеспособности системы средства заимствуются у самых безответных - у добросовестных налогоплательщиков будущих периодов. Каждый нынешний получатель государственной подачки в виде дотации к тарифу искренне надеется, что он либо не доживет до краха выстроенной пирамиды, либо, что лично его этот крах не затронет. Последнее характерно для людей, общепризнанных достойными - их абсолютное меньшинство, но главная задача агитационной машины в условиях демократии по-украински - внушить абсолютному большинству навязчивую идею, что каждый из них и есть достойный подаяния. Каждый, себя достойным возомнивший, искренне убежден, что именно ему цена большая, чем абсолютному большинству недостойных - но принцип маршброска никто не отменял - и реальная цена даже ушедшим в сильный отрыв равна той, которую они определили для самого беззащитного, призванного на них за бесценок работать - вот и ездят себе дешевые люди в дорогих авто, носят при себе дорогие гаджеты, упакованы в дорогое тряпье. А остальные, принимая атрибуты за сущность, тоже к блеску стремятся - но эти уже необоснованно, ведь как раз они следующим ярусом пирамиды идут. А поскольку этим вторым в первые сильно хочется, а, работая, достичь можно немногого (изначально договорились: рабочая сила дешева в Украине, поскольку лишь это может обеспечить удешевление тарифа) - имеет место самое с Витиной точки зрения, гнусное проявление квазидемократического устройства - массовый скулеж и завывание мнимых обворованных. Самые активные из них выходят жаловаться на жизнь на площади и майданы, другие просто скулят по домам. Филимонов с детства городских сявок презирал - но эти, которые выпрашивают у государства себе увеличения пайки - с его точки зрения еще подлее. Виртуозы подворотни бьют в основном тех, кто слабее их, но могут ведь с выбором и ошибиться, или нарваться на того, кто добьется законного разбирательства - тогда кому-то непременно сидеть. К тому же эти - джентльмены подворотной удачи - потребляют то, что сами отобрали. Те же, кто скачет на майданах - трусливее и подлее многократно: они предлагают государству найти того слабого, у кого отобрать, чтобы им за их работу (скакать на майданах) хорошо заплатить, при этом претендуют в основном не на единовременные, а на текущие выплаты. Омерзительнее могут быть лишь такие твари, которые призовут вооруженное сявло (родное и иностранное) убивать других людей ради увеличения собственной выраженной в деньгах пайки - но в такое низкое падение своих сограждан не мог тогда поверить Филимонов. Принцип 'дешевая рабочая сила - дорогие деньги' хорош для тех, у кого деньги есть, и плох тем, кому нужно в этой стране работать - поэтому государственное образование с названием 'Украина' надолго продолжит оставаться раем для инвесторов, источником дешевой рабочей силы для сопредельных государств и 'человеческим шлакоприемником'. Именно к последней категории - слитого человеческого отхода с территории более богатой России - относил себя сам Витя. Тогда казалось ему, что заработано денег предостаточно, чтобы купить себе много свободного времени, которое уже можно посвятить близким людям - и было очень обидно пролистывать жизнь, вспоминая, сколько этого времени потрачено не на то...
  Все рассуждения в голову проникали лишь потому, что в это время думать о важном было страшно. А еще хотелось верить в то, что раз на миллион случаются-таки чудеса. Но чуда не произошло, плохой из Витьки волшебник - наверное, потому, что не учился с малолетства. Сергей Русаков позвонил вновь через полгода - был уже не разбитый - высохший какой-то - будто по пустыне с караваном шел. Деньги вернул все - Филимонов не пересчитывал даже - потому что не вернуть не мог. Этот признак обыкновенного человека принято в последние годы считать благородством - верно потому, что развелось немалое количество полулюдей, не почитающих своей обязанностью вернуть одолженное, если найдут на то веские причины. Витя пробовал втиснуть ему обратно расписку - но Прапор отмахнулся:
   - Оставь себе на память! Я все равно буду там, где правового поля нет - и никто меня не достанет!
  - Ну, если ты мне веришь... - попробовал отшутиться Филимонов, но постаревший мужчина с горечью усмехнулся:
   - Веришь!.. Тебе вон Аленка поверила - а она лучше меня в сто раз в людях разбира... - Человек не договорил, не сумев подобрать правильного для глагола времени, развернулся, и, не прощаясь, ушел навсегда.
  Было невыносимо тошно от того, что 'чудесов не бывает', но работы по ремонту родительского дома оставлять не хотелось - ведь в каждой комнате, когда прогонял он оттуда обитателей, виделось сразу то, что будет воплощено через несколько месяцев. Наверное, настоящие специалисты вначале набросали бы эскиз, после чертежом оформленный - но у разнорабочего было все это в голове - за непорядок в планировании часто ругал его отец. Зато племянники-близнецы всегда за дядиной работой внимательней следили, чем на уроках труда за учителем. На 'объект' приходил он каждое утро как на работу исключая те дни, когда выпадало что-то в городе или за пределами по высотному делу. Еще взял за правило делать закупки продуктов для всей большой семьи - глобальные. Тогда открывалось множество супер и гипермаркетов - и на определенном этапе на какие-то из товаров цены там стали значительно ниже базарных. Одно сильно угнетало: проходя мимо витрин с алкогольной продукцией, не мог не заметить трезвый алкоголик, насколько дешева выпивка - и часто дьявольская мысль закрадывалась в мозг: а ведь пить сейчас совсем не дорого. Мысль эту Витя от себя старался отогнать: несколько лет назад пробовал он перейти на полутрезвый образ жизни: дня два-три употреблять - не до посинения, просто для настроения - потом выходить из такого состояния. Но под вечер каждого из таких дней все равно приходилось засасывать не меньше чекушки водки - это кроме потребляемых днем литров крепкого пива, а больше всего пугал тогда слишком легкий каждый раз выход: день 'отходняка' - и ты в форме. Именно это может дать иллюзию от алкоголя не-зависимости. При этом, выпадают из графика полноценные рабочие дни, деньги тоже, хоть и в небольшом количестве, но уходят. Еще раз окунуться в юность - когда стаканы не считал - хотелось все больше, думалось - ошиблась незаурядная девочка, положив глаз на недозавязавшего алкоголика, отец чаще напоминал о ровеснике, который приобрел уже недвижимость за границей - причем, несмотря на благоговейный трепет всех Финогеновых перед русским миром, квартиру Виталик купил почему-то не в Москве, а в Лондоне. Еще немного коробила потеря нескольких сот долларов в игре на электронной бирже: попробовал на форексе пободаться с крупной фирмой - сильно попал, проиграл реальные деньги, а, чтобы в кредит играть, нужно было еще больше вложиться - рисковать не стал, хотя, сидя в сети в пассивном режиме, обретаешь навык, теряя деньги - брокерство пока забросил. В сравнении с убытками глобальными, потери от одного маленького запойчика не казались значимыми - уже склонялся он, что табу можно и нарушить: это ведь не курение - там, если одну в зубы возьмешь, уже никогда завязать снова не сможешь. От попытки удариться во все тяжкие немного одергивало присутствие соседки: Вите порой казалось, что Валентина Ивановна наблюдает за ним зорче родителей. Филимонов знал когда-то (до завязки) ее сына - очень шапочно - как вся на микрорайоне алкашня знакома потому, что всего у нескольких бабок самогон берут. Но то была не Витькина компания однозначно - он вообще склонялся больше к тому, чтоб пить в одиночку. А те из себя каких-то полукрутых строили - после многие из них на таблетки перешли - это в их понимании означало некое повышения статуса. Вскоре этот самый Миша умер от передоза - а у Витьки в голове вертелась неуместная, для матери страшная мысль, что сын единственно, чем помог старушке - своевременной своей смертью. Вите почему-то казалось, что пожилой женщине не все равно на счет и его срыва - но самому ему уже было все равно - хотелось. И вот в один вечер, когда уже подбирал, чего для первого рывка взять - увидал едва знакомую девчонку-кассиршу- но теперь среди покупателей. Она на фоне коллег резко выделялась тем, что, судя по всему, было ей за кассовым компьютером тесно. А в тот вечер попросила слабоалкоголки себе купить - объяснимо, почему не хотела сама. Пронеся через кассовый аппарат несколько жестянок, Витя уже хотел было, развернувшись, уйти, но вдруг от полузнакомой особы услышал странное:
   - Хочешь, я тебе непродажного фогеля покажу?
   - Покажешь что? - переспросил удивленно.
   - Фогель - это птичка такая немецкая...
   - Я знаю немножко немецкий, ты скажи, почему непродажный?
   - А вот иди, посмотри - они такую цену заломили, что никогда его не продадут! - действительно, серый попугай ценою в тысячу долларов - сомнительно ликвидный актив зоомагазинчика.
  Девушка начала к газировано-алкогольным напитком прикладываться сразу по выходе на улицу - Витя почувствовал ответственность за доставку особы до места ее жительства - но та упорно не хотела следовать в направлении своей квартиры, выходило, что шли к нему - а еще она все время говорила - и первое время воспринимал это Филимонов как саунд-трек, но потом стал вникать в суть рассказа, а еще немного погодя увидел, что девушка врать не умеет, как и пить. То есть, так, как он, врать - чтобы не досаждали лишними вопросами - она могла, но так, чтобы вызвать к себе жалость и играть на этом - нет. Поколотые толстой иглой, предназначенной для забора крови, вены напомнили Вите о собственном опыте донорства: каждый вторник - его группа крови на плазму. Ехать на Клочки в центр переливания нужно к шести утра - иначе не попадешь в заветную первую двадцатку - потом осмотр и экспресс-анализы, приглашение 'сливаться', час - другой перекур, вливание разведенных физраствором эритроцитов - и за все это удовольствие - талон на обед и небольшая сумма на карман - все официально через кассу. Тогда эти деньги им пропивались в тот же день - результат - через год четыре брака подряд по биохимии и исключение из штатного списка доноров. Пила в тот вечер Настя алкогольные энергетики - их эффект состоит обычно в том, что человек тупеет, как от обычной водки, но из-за кофеина заснуть не может. А здесь будто не пьянела не умевшая пить особа - и произносила те слова, которые никогда никому не высказывала - а высказать хоть раз нужно. И вдруг мелькнула мысль в Витькиной голове - может быть это и есть его шанс сделать то, за что стыдно не будет - ведь каждому человеку его шанс положен, любые родители стараются в меру сил подсадить повыше - он даже догадывался, что отец, пытаясь когда-то познакомить его с мальчиком-мажором, может быть, очень своеобразно хотел самому Вите предоставить такой именно шанс - тогда уже понимал младший Филимонов, что старания родителя напрасны, поскольку изначально получил от отца много больше, чем знакомство с самовлюбленным перспективным 'тягачом'. А у этой девочки шанса никогда не было - того самого, первородного - ни в какой форме. Может, это слишком амбициозные планы - но попробовать стоит - а вдруг... В тот вечер Настя сим-карту на улицу не выбросила - лишь швырнула ее в сторону закрытого окна. И отсрочка, ей данная перед последней московской командировкой - это лишь первый шаг был. Витя всегда имел убеждение, что вопрос действительно важный нужно задать один раз в жизни, и, получив четкий ответ, никогда больше тему не муссировать. Поэтому, когда делал предложение - два варианта рассматривал, мог бы под утро ответить 'да - так да', но все же выбранный девушкой отрицательный ответ нашел для всех оптимальным. Ей действительно было бы в тех двенадцати квадратах тесно - и дело не в площади. Зато Филимонов получил зеленый свет на реализацию плана - ведь теперь он действительно не для себя комбинацию строил. Краснооктябрьск знал он с молодости хорошо, представлял, где именно дом с искомой квартирой расположен. Предварительно переговорив с согласным на роль покупателя, повесил на входе в подъезд объявление 'Куплю приватизированную квартиру в этом доме, дорого' и проследил, когда его сорвет нужный человек - даже издали нельзя было отрицать внешнее сходство брата с сестрой. Высокую цену как наживку заглотнул тот легко, договор о намерениях подписали - а после - все-таки замечательный принцип разделения властей - все друг другу не доверяют, все друг дружку боятся - несколько звонков - в БТИ, паспортный стол - просто напомнить, от имени покупателя, и из исполкома - что не стоит нарушать закон - ведь прежде, чем регистрировать сделку купли продажи, необходимо брату сестру из квартиры выписать. Слишком низкошерстная, хоть и номенклатурная, единица - Настин брат, чтобы ради его прихоти шли нижнего эшелона служащие - тоже, между прочем, номенклатура - на должностное преступление. В результате - звонок на ее старую симку - там Витя представился гражданским мужем, сказал, что все финансовый дела решает он. При встрече начал брат сильно издалека - с отступного раз в пять ниже ожидаемой им же суммы - а когда сказал Витя, что недавно слыхал о продаже один в один такой квартиры в Краснооктябрьске и даже цену, близкую к указанной в контракте, назвал - несостоявшийся шурин побагровел от злости. Правда, тогда вряд ли что-то заподозрил - уж больно хотелось по завышенной цене квартиру быстро сбагрить - решил старший брат зайти с другого края - и вдруг раскрыть сожителю сестры глаза на моральный облик последней. Как это должно было повлиять на изменение суммы в сторону снижения - неизвестно, но уже через минуту заговорщицким тоном рассказывал незнакомцу, что та де 'продажная тварь' - это взбесило Филимонова, как некогда потуги такого же сорта людей зазвать в свой компанию - машинально он схватил рассказчика за горло - после вспомнились слова первого тренера, что убить человека, имея специальную подготовку легче всего. Немного трудней покалечить, но самое трудное задание - нейтрализовать, не причинив вреда здоровью подопечного. С Витиными навыками в единоборствах нервы - худший враг-подстрекатель, поэтому, немного ослабив хватку, но, не отпуская, сказал:
   - Слушай, старший братишка, сюда: если хочешь сестру прошвырнуть, то я тебе в этом не только не помощник, еще проконтролирую, чтобы и с другими у тебя не вышло. Ты ей половину рыночной цены отдашь - не больше - но и не меньше - это ровно по закону будет. А если захочешь в обход закона идти - тоже учти: есть в Октябрьске люди - я с ними знакомством не горжусь и никогда этим не злоупотреблял, я их один раз в жизни о чем мне нужно попрошу - даже если отрабатывать всю оставшуюся придется. И еще один совет - не дружеский - ты не друг мне, но, поверь, доброжелательный: я знаю, кому ты сейчас денег торчишь, знаю у кого занимать будешь, чтобы с Настей разойтись... Когда у тебя за сделку деньги появятся - рассчитайся с ними - не доводи до греха - это не те, с кем шутить можно.
  Здесь была подсказка на будущее - ведь, получив в собственность квартиру, ее, даже не продавая, легко можно было заложить - в тот год кредитовали валютой под залог недвижимости налево и направо. А вот россказни о знакомствах в определенных кругах - откровенный блеф: из деловых в Краснооктябрьске Витьку не мог никто помнить, не одна генерация сменилась, блатные-полублатные, может, и вспомнят - но точно не подпишутся - оставалась надежда лишь на трусость родственничка-махинатора. Не будучи во всем полностью уверен, Витя, по прибытии вместе с 'гражданской женой' в ее родной город, разумеется, нервничал - излишнюю бдительность тогда заметила и Настя. А решение девушки оставить у него на сохранение деньги счел разумным ходом, не видя задней мысли. Это действительно невиданное везенье, что все тогда прокатило.
  Шло время, и возможность подумать спокойно все больше убеждала мужчину в правильности сделанного девушкой выбора.
  'В который раз та же ситуация - девчонка меня много младше и настолько же умнее. Такую дурость упредила - тоже еще, князь Филимонов нашелся! Самое грустное было бы, если б согласилась на замужество - а потом долго бы не могли разойтись - из-за напускного благородства'. Тогда вечерами, глядя на соседскую кошку, вдруг увидел обоснование правильному поведению - пусть это вроде инстинкта - но человеку тоже не вредит. Кошка везде лазит - на любой этаж мебели, любую полку - что ее туда влечет? Точно не голод - кормят ее из миски, и не инстинкт размножения - животное давно стерилизовано. Кошка лезет на самый верх потому, что может туда залезть. Удерживать ее внизу - принуждать поступить против природы. Хотела ли девушка подняться выше - напоказ это выглядело именно так - и для чего ей это было нужно, да и нужно ли вообще - неизвестно обитателю гостинки, здесь выбор за ней, но внизу она остаться точно не хотела- так зачем держаться за ненужное? Не заметил тогда, как стало животное отзываться на новое имя, не каждый раз - но до этого даже на 'кис-кис' не подходило. Хорошо бы прожило оно подольше - так хочется по пприходе домой встречать живое существо - пусть и не тебе принадлежащее.
  О том, что в гривне держать сбережения не нужно, знали все по личному опыту девяностых. Ведь те, кто не хочет платить за себя по счетам, обречены платить как-нибудь по-другому, а девальвация - один из самых гуманных методов 'подтопить жирок' зажравшимся с точки зрения государства. Такой метод сильно бьет по получателям валютных кредитов - но они итак уже потребляют неоплаченное, и тем, кто хранит деньги в валюте национальной - это уже полные кретины, ведь они не хотят понять, что страна дешевок обречена жить от дефолта до дефолта. Но когда лопнет пузырь, никто не ведал - за восемь с половиной лет успокоилось нежное сердце копивших. А Витя просчитал - да нет, увидел просто по летней суете на западных биржах, еще до того, как Лемон Бразерс упал. И экстремум графика просчитать несложно было, хоть и не думалось тогда, что аж до девяти дойдет. Осенью действительно из страны выезжал - и только в декабре, когда встретился с Настей в банке и наличку передал - только тогда понял, что задуманное собой завершил. Прогноз на будущее был лишним - тогда уже увидел, что девушка и без него в финансовом инструментарии разберется. А еще впервые просто внимательно на лицо несостоявшейся своей жены посмотрел (не как наемный на клиентку - теперь он имел право это себе позволить), хоть и художником не был - но отметил в портрете некоторые перемены. Тогда подумалось - может, не только с деньгами помог он чужому человеку - не была она уже так враждебна ко всему вокруг - хотя осторожности обретенной не теряла. На тот момент это было уж точно не его дело - но показалось, что вовсе не кошкины глаза смотрят на мир. Что, если действительно там, на верху, девушка не только закогтилась и обосновалась - в способности сделать это ни на секунду Витя не сомневался - может уже приглянулся ей кто из тамошнего мужского контингента. Это, должно быть, природно - здесь Филимонов мог лишь порадоваться за свою 'протеже' - может, только снизу кажутся все там, на верху, гандонами - а, скорее всего - такие же люди - пусть же девчонка будет им ровней - хотя бы не бесприданницей. Витя заранее не загадывал - но положил себе поставленную задачу чем-то вроде длительной командировки - пока не закончится - не расслабляться. В молодости - еще когда выпивал - была у него традиция - перед отъездом - не важно, на месяц или на год - брать литровку крепкого пива, говорить себе: 'Последняя', всю употреблять - и следующую выпивать уже как стартовую после приезда. Поскольку тогда - почти год назад, как раз собирался - пошел в тот самый супермаркет - теперь никто не мешал взять литр бормотухи. Вспомнилось - что же тогда еще делал (пока пить не начал) - и всплыл в памяти серый попугай. Зоомагазин был открыт, клетка на том же месте, и - что удивило - та же цена - не подскочившая пропорционально доллару. Грустная серая птица глядела на него, как и на любого другого посетителя, круглыми выразительными глазами, поджимала лапки по очереди - наверное, зябла на сквозняке, вертела головой, но взгляда от Вити не отрывала. Не умел бурохвостый жако говорить, то есть произносить членораздельно воспринимаемые людьми как слова звуки - но взгляд его говорил определенно. Он обращался к каждому: 'Почему я до сих пор здесь, почему не в вашем доме? Купите меня, пожалуйста! Может, вас смущает слишком высокая цена - но, поверьте - меньше нельзя - вы же видите, она даже упала, если считать в свободно конвертируемой валюте. Верьте, вы не переплатите ни копейки - ведь я приношу радость! Если будете сильно настаивать, я даже разговаривать по-вашему научусь - раз уж вы не хотите понимать того, что и так понятно всем!' Подумал Витя - привести бы сюда племянников - он с ними осенью еще ездил в зоопарк показать своего ровесника яка - но парнокопытное к тому времени испустило дух. Попугаи такой породы, если верить Википедии, живут до девяноста лет - тогда уже они своим детям будут показывать птицу, которая помнит их дядю - Витя был, почему-то убежден в долгосрочной непродажности особи. Филимонов долго стоял возле клетки - к нему даже подходил один из продавцов. Случилось так, что лишних денег - тем более такой суммы - не имел разнорабочий. В который раз грыз себя, понимая, что отец был прав - не в том, разумеется, что нужно работать всегда, обогащая поседевших мажоров и удешевляя тарифы для их бабушек, обеспечивая бесплатное высшее образование их гениальным отпрыскам, но в последние из тучных лет действительно нужно было молотить, тупо скирдуя доллары - пусть даже по-совковому - под матрац - а заняться хлопотами домашними можно было и после того, что называли кризисом. Витя заработал много денег на девальвационном скачке (или просто не потерял) - но не для себя. Чтобы заработать себе, нужно было (помимо знания алгоритма) иметь большую свободную сумму. Он до сих пор считал деньги лишь способом откупиться от жизненных обстоятельств, все остальное было у него. А с деньгами-то как раз он пролетел сильно. На жизнь, разумеется, хватать будет - в стране гарантированного прожиточного минимума многого не нужно. Обидно, правда, осознавать, что люди, работать умеющие, выбрали на долгие десятилетия вперед своей главной целью удешевление работающих в угоду электоральным трутням. Еще обиднее понимать, что, если согласился в этой стране доживать - придется смириться с тем, что именно за прожиточный минимум и работать придется - как, впрочем, всегда было для девяноста процентов населения. Этого, похоже, больше всего боялась Настя, восседая за кассовым аппаратом: иерархического тупика без всяких шансов на развитие - разве только найдется придурок, согласный на 6 метров прописать (девушкам в этом плане всегда тяжелее). Но, даже приняв условия, сильно обесценивавшие его работу, боялся Витя неожиданной чьей-то болезни. Тогда, разумеется, никакое государство ни о ком не позаботится - поскольку в прожиточный минимум абсолютного большинства право на выживание не входит, теперь его нужно покупать, как раньше выслуживать. Покупать за деньги - а на то, чтобы их заработать нужно время, и немало - ведь дешевуюсвою парадигму население избрало самостоятельно и навсегда. Куда ни кинь - все во время упирается! Все рассуждение велось вот к чему: хотелось Вите загадать желание - ведь условие он выполнил: сделал то, за что не стыдно. И на обретение денег тратить это желание жаль. Если бы можно было загадывать все - вплоть до нарушения закона о необратимости времени... Но тогда слишком много будет у парня желаний на одно выполненное условие. Хотелось еще раз увидеть, как идут отец с дочкой по летнему парку, будто не было ни боли, ни смерти, ни дорогих клиник, ни притупляющих боль и интеллект сильнодействующих таблеток, ни миропонужденческого залпового огня братской артиллерии; идут и разговаривают друг с другом - или молчат: об одном и том же - или о разном - это совсем не важно, когда рядом родные люди. Хотелось доконструировать с отцом когда-то недоделанную Мрию. Хотя, это желание можно и переиграть, если когда-нибудь доделать ее со своим будущим сыном. Хотелось, чтобы было время достроить родительскую квартиру - как мечталось с самого детства, по начертанным лишь в его голове чертежам, а это означало, что нужно опять же много спокойного времени. Ко времени сводилось абсолютно все - даже почувствовал Витя, что и не выпить ему хочется, а вернуть то самое время, когда он мог на долгое время уйти - не важно в запой или просто так - и знать, что за те дни, когда его не будет рядом, ничего плохого с родными людьми не случится. И еще знал Филимонов, на что ему нужно время: он обязан найти человека, кто проиллюстрированную книжку написал бы - и этим человеком будет не он. В наследство от деда получил он способность оценить навскидку потенциал - и свой оценил давно. Единственное, о чем нужно попросить автора: чтобы непременно в той стране, в которую поверят все прочитавшие, был этот самый зоомагазинчик с непродажным фогелем в продаже.
  Так долго он стоял возле входа с открытой литровой пластиковой бутылью - соизмерил убытки от планируемого запоя и убыток в пятерку - ведь пиво не сдашь обратно, после, глубоко вздохнув, поставил пластик на землю и отошел. Не прошло и минуты - полную бутылку мастерски подцепил какой-то бомжеватого вида Витин ровесник - ему, видимо, сейчас нужнее, а у Филимонова еще возможность будет - ведь жизнь впереди, верно, долгая.
  Из включенных динамиков реклама газированного напитка оповещала всех, что 'Свято наближається!', а Витя уходил в сторону своего дома от светящегося торгово-развлекательного центра вглубь спального района.
  Подходил к концу восьмой год нового тысячелетия. У человека были близкие люди, чья любовь могла защитить от всего. Был свой город, по вечерним переулкам которого не боялся он ходить даже в детстве - и, хотя много бывало прежде и осталось теперь и на его улицах, и в дорогих его апартаментах всякого барахла - все же город не хуже многих мегаполисов-миллионников, а лучше лишь тем, что это его, человека, родной город. Было у человека ощущение реальности своей страны - тогда еще не изъеденной электоральной онкологией изнутри и не атакованной гибридной плесенью извне. И были у него в этой стране незавершенные и не начатые пока дела. Содержание одних виделось тогда четко и ясно, о других он даже не догадывался.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эпилог.
  
  
  Студентка Университета Оксана Приходько осталась в то утро дома (точнее на снимаемой для нее отцом квартире) с определенной целью. По расписанию, правда, положено сидеть на двух подряд лекциях, потом практика -там сегодня добрая аспирантка ведет, потом эта никому не нужная физкультура... Но второй курс - золотое для студентов время: это уже не первый, когда всех пугают отчислением за любую провинность, даже за пропуск лекции, а молодые люди настолько наивны, что многим страшилкам верят. Но это еще и не преддипломные годы, когда все наспех, нужно успеть и на личном фронте, и учебе хоть какое-то время уделять, а также прицениваться к рабочему месту: если папина протекция сыграет - не огорчать родителя, идти работать - ведь устроиться по специальности с каждым годом все труднее. Второй курс - настоящая сказка, даже если учесть, что по настоянию отца переселилась девушка из общежития на квартиру. Впрочем, квартира - громко сказано, небольшая комнатушка, правда, санузел свой. Девушке сказал отец: переселяешься для экономии - и она сама удивилась, когда подсчитала: действительно высокая арендная плата с лихвой компенсируется экономией на питании. В общаге вечно какие-то складчины, движения, сабантуйчики - нет, не подумайте ничего дурного - без спиртного - или с одной бутылкой сухого вина на десятерых - но деньги куда-то улетают, а еще любители взять в долг - а отдавать с таким скрипом, что порой ловишь себя на мысли: требовать одолженное накладнее, чем простить. Подобных халявщиков немного по общаге, они всем известны - но даже матерый обитатель нет-нет да и наступит на те же грабли. Также есть подруги - любительницы одолжить что-то из носильных вещей. Оксана часто с глубоким сожалением констатировала, что человек она слабохарактерный - ее мягкотелостью многие пользовались. По этой же причине она наперед пугалась возможного распределения в школу - не представляла себе, как сможет справиться с целым классом. Еще одной причиной переселения стало характерное для многих отцов опасение, что дочь слишком рано выскочит замуж - но здесь девушка над родительскими чувствами лишь по-доброму посмеивалась, зная наверное, что себя соблюсти сможет: воспитана она была в строгости, вольного обращения с собой никому не спускала - за что многие из общажных 'казанов' сразу окрестили ее истеричной недотрогой, положив за благо общаться с более благосклонными студентками. Любящий отец, видимо, нарочно снял жилье в спальном районе, да еще от метро не близко - из аборигенов вряд ли кто ей будет по душе. В этом юная особа была с предком солидарна: диковатый район какой-то (хотя и не ХТЗ), не хотелось бы ей встречаться с теми парнями, кто здесь проживает, а уж переехать сюда к мужу - что-то немыслимое, возможное лишь для отпетых неудачниц, кто и до пятого курса ничего поприличнее не нашел. Тем более - среди студенческой братии есть на кого глаз положить. Разумеется, в пределах своего социального круга - хотя как бы хотелось выглянуть чуть повыше - там ведь обитают совсем другие люди! Грезила девушка не об абстрактном мальчике-мажоре, нет, весьма конкретный персонаж занимал ее - да разве только ее - многих незамужних однокурсниц мысли, и некоторые из окольцованных уже подружек, что там греха таить - засматривались на Него! Это Славик с юридического, тот, у кого отец народный депутат - почему он согласился в Харькове учиться, никто не знает, ведь ему, наверное, и Киев не по рангу. Но все эти пошленько-логические рассуждения не стоят ни копейки, когда видишь, как парень, припарковав подаренный папой на вступление в ВУЗ Инфинити рядом с Мицубиши проректора, аристократично входит в здание Альма-матер, вертя на пальце ключи, еще поговаривают, что недавно отрехтованное крыло - результат заноса во время ночного стритрейсинга, и как он вообще фигурист, осанист, благороден -Оксане даже один раз показалось, что этот полубог ответил вежливым полукивком головы на ее учтивый кивок. Мечты, мечты - как Корейко мечтал кошелек с деньгами найти - такая же вероятность исполнения - а золотое время утекает ручьем - молодость одна. Поэтому девица, сбросив пелену вредоносных мечтаний, выбрала потенциальными кандидатами в претенденты на свою руку и сердце двоих сокурсников рангом чуть ниже - один из них даже догадывается уже о чем-то, другой как кандидат чуть пожиже, но и его как запасной вариант отметать нельзя. На втором курсе есть время поразмыслить. Но вовсе не об устройстве личной жизни хотела размышлять сегодня Оксана - об этом она надумалась вчерашним вечером. Была у девушки одна страсть, делавшая ее особой несовременной: страсть к чтению. Причем любила студентка перечитывать тексты не в электронном формате - сейчас не удивишься, наблюдая в метро читателей со смартфонами, планшетами, электронными книгами - нет, признавала читательница исключительно бумажные носители. Разумеется, пользовалась и гаджетами - против прогресса не попрешь, но истинное удовольствие от чтения получала лишь раскрыв классического типа фолиант - ведь там можно остановиться на конкретной странице, перечитывая не один раз, сделать закладку или просто завернуть лист - говорят, за это во времена детства ее родителей сильно доставалось от библиотекарей, но самое главное - можно, имея под рукой карандаш, что-то нужное подчеркнуть, где-то галочку поставить, особенный свой значок, смысла которого постороннему не понять, на поля вынести. В общем, достаточно невинная, но увлекательная забава. С любителями почитать общалась девушка на форуме, были и личные встречи клуба по интересам для обсуждений литературных новинок. Чтобы подготовиться к завтрашней, желательно (никто не заставлял, но ведь самой интересно быть во всеоружии) прочитать новую книгу научно-фантастического жанра 'Задворки Вселенной. Примирение' авторства одной из любимейших девушкой современных писательниц. Фантастика Вершинской Оксану никогда особо не вдохновляла, но стиль на уровне, а для завтрашней дискуссии неплохо бы знать фабулу.
  
  ...Невинный экономический спор перерос в настоящую войну между аборигенами - сторонниками Пятого Рима и Шестого Рейха: непотребное на орбитальных станциях огнестрельное и термоядерное оружие, взятое в виде стратегического запаса еще с Земли в огромнейших объемах поставлялось обеим сторонам конфликта. И те и другие из туземцев боялись полного порабощения противоборствующей стороной - но больше всех переживали обитатели швартовочно-стыковочной зоны за сохранность стратегического биоматериала - ведь его залежи должны были в перспективе обеспечить планету абсолютным топливом. Боевые действия велись обеими сторонами с невиданной даже для доисторической Земли жестокостью, но главными жертвами конфликта стали вовсе не погибшие в боях воины и даже не герои добровольческого живого щита из мирных жителей. Главной проблемой планеты U380 с определенного исторического момента оставалась недостача кислорода - применение огнестрельного и ядерного оружия, а также массовое его производство требовало огромного количества животворного газа. Туземцы, сражаясь друг с другом, сами выжгли себе на планете весь кислород - массовым вымиранием миллиардов грозил обернуться гражданский конфликт. Разумеется, все избранные - способные укрыться под куполами оазисов-форпостов - выжили бы, но на воспроизводство непродажного народонаселения ушли бы века. Полное вымирание не выгодно было никому из внешних игроков - при посредничестве вселенских миротворцев состоялась встреча на высшем уровне руководителей Пятого Рима и Шестого Рейха, закончившаяся подписанием договора о мире, дружбе и разделении сфер влияния (любого номера Рим во все века умел договориться с того же порядка Рейхом). Планета U380 получила название Новая Земля, стала местом сношения таких, казалось бы, антагонистичных, но на поверку столь похожих суперквазисистем, а еще местом глобального испражнения суперорбитальных станций: с момента подписания договора на планету сваливался и бытовой и генетический отход двух разнонаправленных миров, а оштампованные туземцы-очистители рекрутировались на оба космические корабля по графику и с соблюдением квот. Кислород на Новую Землю продаваться должен был с той поры по строго оговоренной цене в виде коктейльной смеси: часть полученный нанотермоядерным способом от Шестого Рейха, часть от Пятого Рима - тот газ, что насосала суперорбитальная станция с других - не столь обитаемых - планет. Трехсторонний газовый контракт заключен был одновременно с подписанием мирного договора сроком на 1000 лет. Конфликт в головах туземцев заглажен был еще быстрее: дело в том, что наличие лишней пары хромосом делает головной мозг непродажного обитателя планеты очень податливым к восприятию в нужном ключе информации (сей медицинский факт сильно облегчил в свое время колонизацию с любой стороны): все вести, передаваемые с межпланетных кораблей, воспринимаются аборигенами априори за чистую монету. Поэтому было также создано межпланетное агентство по информационной политике, в задачи которого входит, помимо формирования единого по поводу всех краеугольных точек истории мнения, также активный и пассивный поиск среди заселивших Новую Землю существ без лишней хромосомной пары - эти особи представляют для высших существ большую опасность своей склонностью к анализу происходящего и подлежат изоляции вплоть до физического уничтожения. Но самым миролюбивым ходом можно назвать добровольное возвращение руководством Пятого Рима Новоземлянам не только Такрии, но и прикрепленных к ней исследовательских центров: с той поры изучать генетическую память живого организма - свидетеля большого взрыва - доверят самым достойным из населяющих Новую Землю существ - под неусыпным руководством космических кураторов, а высокая честь оплачивать потребляемый космическим обрубком кислород возложена на всех без исключения обитателей планеты U380.
  Все это, разумеется, на фоне вселенского масштаба интриг, космических потасовок, с обсасыванием романтической линии сюжета...
  
  Оксана отложила книжку - ей больно было осознавать, на что разменивается талантливая писательница. Правда, с точки зрения 'технической', писать последняя не разучилась: выбери навскидку любую страницу - увлекает, затягивает даже, уровень не понизился. Но все это псевдополитическое подобие сатиры, полуплагиат с переделками - неужели мудрой женщине самой за себя не стыдно? Говорят, в Голливуде собираются какую-то из частей ее пока еще трилогии экранизировать. Будь у Оксаны денежные средства - непременно продюссировала бы фильм по первому роману Вершинской - который многие критиковали, но девушка знала наверное: именно это - литература, все после - ремесло и кич. Она подлинность литературного произведения прочувствовала в тот момент, когда дочитала в первой главе 'Голубого марса' до момента смерти мамы героини - и после всю ночь ни читать, ни думать не могла, лишь вытирая слезы, не бежавшие из ее глаз с семи лет. Именно в таком ее возрасте умерла ее мама - и Оксана в последний, как тогда казалось, раз в жизни плакала... Те, кто матери своей не помнят - в чем-то даже сильнее, они могут любой образ себе выдумать. Осиротевшие в возрасте взрослом - пусть не сердцем, но умом понимают, что ушел обыкновенный живой человек. Но в семь... Потерять маму девочке такого возраста - настоящее горе, ведь тогда родной человек - это все, это защита от всего, это самая красивая в мире женщина, это самая мудрая советчица, это добрая волшебница, способная мановением руки оградить мир маленького человечка от всех зол и бед. После долго думала девочка, что ее горе - уникально, ей одной ведомо - пока не купила случайно книжку и прочла - поняла, что написать такое могла лишь особа, пережившая нечто подобное. Писательница стала для девушки жизненным ориентиром - путь, ею пройденный - достоин подражания, хотя и признавала Оксана, что героиня (равно и автор) личность сильная, волевая - самой читательнице еще работать и работать над собой в этом плане. Гламурная жизнь в Москве, ночные клубы, поклонники, много деловых предложений - но нашла ведь героиня в себе силы все это отвергнуть ради достижения поставленной задачи, а пронесенное через всю жизнь сильное чувство к достойному человеку подвигает не без оснований считать, что любовь действительно существует. И ее (как героини, так и автора) жизненный путь - яркий пример того, что и в наше время можно всего добиться лишь собственным талантом, трудом, настойчивостью, смелостью, силой воли. Новую книжку Оксана, разумеется, дочитает - но как бы ей хотелось, чтобы вышел из-под пера достойного автора достойный его труд - пусть не сейчас, может быть не так скоро.
  
  В дверь одновременно и позвонили и постучали. Откуда этот стук - знала девушка: соседская (из двухкомнатной с балконом) Яна - ребенок гиперактивный и суперобщительный, с тремя шилами в той части тела, где и одно считается предметом инородным, Оксана насилу отучила ее просто так стучать в двери. Но кнопку звонка девчонка чтила. Студентка не ждала в гости никого, открыла дверь с некоторой опаской - и вдруг ощутила внутри - где-то между горлом и животом то ли струю холодного воздуха, то ли несильный разряд электрического тока - дар речи на несколько секунд она потеряла определенно. Тот самый Славик - несбыточная мечта подавляющего большинства прекрасной половины студенчества ее ВУЗа, а, может быть, и кое-кого из преподавательского состава, недосягаемый Славик, стоявший на одном колене с розой в зубах, одну руку положивший на сердце, в другой державший раскрытый футляр с обручальным кольцом - даже он своим появлением не вызвал бы такую бурю скрытых внутри эмоций. На пороге стояла - в сопровождении Янки - ну куда же без нее - да, да - та самая ее землячка - теперь уже бывшая, гордость не только Харьковской области - всей страны - та самая Аделина Вершинская. Женщина казалась старше, чем на фотопортретах - но здесь нет ничего удивительного - попробуй - поработай столь плодотворно в таком напряженном режиме - ведь, помимо написания книг, есть еще блог, киносценарии, мастер-классы, презентации! Мыслей в голове хозяйки комнаты скопилось вдруг так много, что она не знала, с чем обратиться к сошедшему с небес идеалу - не нашла ничего оригинальнее, чем выдавить из себя: 'Подпишите, пожалуйста, книжку!'. Женщина, переступив порог и быстро миновав коридорчик, в три шага оказалась у письменного стола, отработанным движением руки, переспросив, кому, оставила на первом развороте длинный автограф с пожеланием - писала быстро, но почерком на удивление ровным и разборчивым, потом, не дожидаясь обращения к себе, вдруг спросила:
   - А кто же встроенную мебель отсюда вывез?
  Хозяйка в недоумении на нее посмотрела:
   - Какую мебель? Здесь всегда так было - из мебели письменный стол, диван и шифоньер... Только за окном вон веревки для сушки белья, и душ в санузле - а так все стандартно... - заметив, что гостья ждала в ответ большего объема информации, студентка стала суетливо оправдываться: - Но я ведь первый год здесь, вам, может, с хозяевами переговорить бы - мне папа жилье снимает, пока я учусь...
   - А учишься где?
   - В Универе, мехмат, второй курс...
   - Хороший факультет... И папа у тебя замечательный, береги его, пока сможешь... А насчет хозяев... Скажи лучше, Валентина Ивановна дома?
   - Тетя Валя? Да, конечно, она никуда не выходит сейчас - видит очень плохо. Она дверей никогда не закрывает, но я Вас провожу...
   - Нет, я провожу, это моя гостья, я ее первая увидела - еще в окно, когда она на машине подъезжала! - влезла бесшабашная Янка, и, когда постучали в соседнюю дверь, не дожидаясь ответа, отворила и крикнула:
  - БабВаля, знаете кого я вам привела? Знаете на какой она машине? - но гостья уже затворила за собой дверь, желая, видимо, остаться с пожилой обитательницей девятиметровой гостинки наедине. Та, приподняв голову, после подвинувшись на кровати так, что, казалось, на посетительницу смотрит, ровным, не выказывавшим удивления, голосом произнесла:
   - Здравствуй, Настенька! Я знала, что не умру, пока тебя не увижу. Хотя в моем случае 'увидеть' - громко сказано!
  - Здравствуйте, Валентина Ивановна, - тихо сказала вошедшая. Она, казалось, боялась задать вопрос, с которым приехала, но старушка без нее понимала, о ком будет речь.
   - Не встретитесь вы с Витей - не вернулся он...
   - Из Москвы тогда?
   - Нет, дальше его занесло. Ты ведь помнишь, как он политкорректно о трудовых мигрантах говорил?
   - Да, помню. Хохлы на России - мусор, куда ветром понесет - там и осядут... И куда донесло?
   - Да на четыре часовых пояса, не меньше. Это мне потом отец его рассказал, когда здесь жил уже весной следующего года. Спокойный такой старичок - только курил много, все в его комнате - а Витя говорил - отец курить раньше него бросил...
  - Он ведь никуда на заработки не собирался, пока... - гостья недоговорила.
   - Да и не поехал бы - сестра у него заболела. И сразу деньги понадобились. Когда в Померки положили - там операция, облучение, химия - ей не самую дешевую прописали - это все опять же со слов отца. Они наскребли, сколько могли, у кого-то подзаняли, кто смог - кредит в банке оформил - но отдавать все равно нужно, хоть и позже. Тогда сразу тысяч двенадцать гахнули.
   - Долларов?
   - Да побойся бога - гривень! Но и такую сумму где в Харькове добудешь - если не в системе ты, а он там сроду не был. Да еще говорит - не было бы счастья - и сам, кстати, подтяну штаны маленько - чтобы уже до самой пенсии никуда не рыпаться и на будущее задел создать - все ведь здесь под богом ходим...
  Осенью его привезли - бывший начальник - благородный человек попался - за доставку гроба с телом денег ни копейки не взял. А весной - как полгода прошло - отец в право наследования вступил - остальным налог бы платить пришлось - сразу продали каморку. Когда меня выспрашивал старший-то с кем, может, жил его сын как с женой - я - грешок взяла на душу - соврала немного - про тебя рассказывала. Не обижаешься?
   - Нет, на что же? Художественный вымысел - не ложь,- гостья бегло оглянула комнату, пытаясь разрядить атмосферу, спросила:
   - Ну, а тезка моя где?
   - Кошка-то? Да ее Настей только он и называл... Забежала той же осенью, когда его не стало. Странно так пропала: весь день - выходной был - как резаная орала - она до стерилизации не бесилась так, соседи с третьего этажа прибегали - милицию грозились вызвать. Я ее в комнате своей заперла - она не унимается, не мяучет даже, кричит - почти по-человечески. Тогда душно было, на дождь погода - я, пока не польет, форточку открыла - она шасть туда - вон на тот клен, что под окном растет - и больше ее не видел никто. Ходили после, смотрели: ни на дереве нет, ни внизу, ни трупа, ни живой. Она у меня такая домашняя была: с этажа ни ножкой - ни лапкой - это здесь как хотела хозяйничала! Не выжила бы никак на улице. - Старушка вдруг сменила выражение лица - Насте даже показалось, что ей в глаза посмотрела - и сказала уже с содроганием в голосе:
  - Это все ты и без меня могла бы узнать, я не за этим тебя ждала - я спасибо сказать хотела...
  - Спасибо за что? - пришелица насторожилась.
  - Тут надо издалека зайти, чтобы объяснить - но ты точно поймешь, знаю. Я ведь не всегда здесь жила: была у нас квартира трехкомнатная, кооператив еще при Союзе построили, возле самого метро - там сейчас не центр, конечно, но уютнее даже, очень удобно жить, сдавать комнату, если нужно. Я, правда, никогда не думала, что сдавать придется: один сыночек у меня был, все для него хотелось. А муж - как не пил - золотой человек, мастер, трудяга - все в молодости говорили: не ровня - а мне лучшего не нужно было. Но это когда не пил - а последние десять лет его жизни таких дней вместе взятых месяц наберется, не больше. Я на развод подавать, он в завязку - меня жаль берет. Потом все по новой... Правда, бог есть на свете - вовремя его забрал - мне так тогда казалось, что вовремя - может, раньше нужно было - не знаю. Но только не успела его схоронить - смотрю - Мишка мой туда же заглядает - школу не кончил еще - бывало на рогах приходил. Я драться с ним точно не потяну, а утром он прощения просит - у меня сердце отойдет - я только после поняла - для чего каждый раз пару гривень выпрашивал наутро. На институт я быстро надеяться перестала, что поступит, одна была мечта у меня - что женится - а он красивый был, сукин сын - вон, глянь - фото времен его выпускного класса на столе в рамочке стоит. Все время говорил - молодой я пока. Я чем дальше, тем больше надеялась - думала - пусть уже женщину приведет, пускай с дитем, хоть с двумя! Ему ведь все, что нужно было - это не пить. Не хотел бы работать - пускай бы и не работал. В девяностых возле 'Студенческой' хорошо сдавались хоть комнаты, хоть квартиры. Я несколько раз пробовала сдавать - то нашим студентам, то арабам - только не получалось у них долго пожить с нами: все тикали. Ведь каждый вечер Мишка вышивал - если б хоть приперся и спать валился - нет, бодрствует, исполняет, а то и руки распускать начнет. Когда один приходит - еще ничего, а то все чаще компаниями - все такие же конченные. Ну какой нормальный человек в таком бардаке жить согласится, да еще и деньги за это платить? А потом он от кого-то хорониться начал, сидит тихо, трубку телефонную брать боится, а я когда беру - на том конце молчат. Потом сознался: долги такие на нем, что и порезать могут, да и меня заодно - я давно догадывалась, что там не только водка-самогонка, себе боялась признаться. Умолял, говорил: помоги, мамочка, на что хочешь согласен. Первым делом гараж продали - мало оказалось. Я квартиру сразу не продавала - под залог только в банке денег взяла - а условием поставила - чтобы лечиться пошел. Там, по месту прежней прописки, говорили соседи - 'сына в дурку сдала' - а я, может быть, его только в человеческом облике за последние годы там и увидела - ведь сначала он еще сам даже завязать хотел. Потом расхотел, правда - так, очередь отбывал. Я в 'пятнадцатую'* (*Харьковская городская клиническая психиатрическая больница ? 15 )тогда уборщицей устроилась - потом в санитарки выбилась - только рядом с ним быть. А они, оказывается, и там находят - если ищешь, как же не найти...
  Когда схоронила, за все рассчиталась - вот на эти девять метров только и осталось, доживать переехала. А потом Витя комнату купил. Я его никогда с сыном рядом не видела, даже не знала - знакомы - нет они были - что у одних самогонщиц отоваривались - ни о чем не говорит. И когда одно время сосед мой новый - не то, что запивал - но каждый день датый приходил - меня это никак не трогало. А потом завязал он - здесь не ошибусь никогда - я с такими бок о бок всю жизнь - мне бы по-божески и по человечески порадоваться за него - а меня вдруг злость взяла! Каждый раз жду его прихода - нарочно нос высуну - посмотреть - а он как стекло! А у меня в голове мысль такая гниловатая - и точит, и точит: ну как же так, почему это - он может, а мой сын не мог. Ты уж извини, но - с женской стороны поглядеть - Мишка точно был красивее его, ростом выше, сложен статнее, а глаза - какие в детстве голубенькие были, с такими и в гроб лег - у многих ведь выцветают. И в материальном плане - этому все волком выгрызать приходилось - а у моего все ж было!.. И меня гложет и гложет - несправедливо как! Понимаю, что подлость во мне играет - а вот заело и все тут. Я один раз Витю наняла по сантехнике - бачок потек в туалете - он, когда работу закончил, попить попросил - я говорю на столе графин стоит - а с чем не сказала. Он, может, думал, компот - а там стакан примерно коньяка было - у меня ведь пьющих нет теперь. А жарко тогда, он с горла все с разгону засадил - я сразу напоказ охнула, начала извиняться, мол, что же теперь будет - а Витя на меня посмотрел снисходительно - даже не знаю, раскусил он мою подлость или нет - но так сказал, будто меня пожалел: 'Вы не переживайте: мне, чтобы развязаться нужно самому захотеть - а так что стакан, что литр - по безнадеге выпить могу, продолжать не стану, пока не потянет'. Я тогда вижу, что действительно не врет он: если б сорвался - стал бы, как и все такого сорта не человеком, а скотом, но в том-то и дело, что может он заставить себя не начинать. А мой сын не мог. Я еще крепче обозлилась. Умом понимаю - грех это большой, а вот хочется, чтобы и он до уровня моих опустился. И я ничем этого приблизить не могу - просто хочу и все. А потом вдруг увидела - что хочет он начать: я, ты же понимаешь - при алкашах почти всю жизнь - по ним это видно, даже психологом не нужно быть. Почему перестал он себя держать - я не знаю, сам момент как-то пропустила, на чем сломался, но чем дальше - ближе моя когда-то заветная мечта, и с моей стороны безо всяких усилий. И когда точно поняла: все, чего я хотела - очень скоро случится - радуйся себе, сбылась мечта старой идиотки - теперь он не лучше моего... А мне, вместо довольства - страшно стало, и еще на себя в зеркало смотреть противно. До этого я в бога по общей привычке верила - а когда испугалась - уже не знала, о чем думать - в церковь пошла. Там свечей сотни, наверное, переставила за здравие, исповедовалась, да и не одному батюшке. Все, вроде, и не винят меня ни в чем. И сама я понимаю - разумом то есть - моей вины никакой нет - как раньше я навредить ему не могла, так теперь и помочь... Вроде как нет меня на свете, и не было совсем. А когда я тебя в первый раз увидела - ты помнишь, в каком состоянии была?- вот думаю все, теперь начнется. Собутыльницу себе нашел - а это похуже собутыльника: квасить будете, из койки не вылезая. Но несколько дней прошло - вижу - ты просветлилась и не продолжаешь - а еще на него смотрю - он опять прежний, вернулся. Это наметанным глазом сразу видно - поверь - когда не нужно алкоголику выпить. Не мое старушечье дело, как вы сошлись, почему разбежались, сколько встречались - но только с того времени я за Витю уже спокойна была. Я не знаю, что у тебя за карьерная лестница, насколько ты там взлетела - судя по машине, наверное, очень высоко. Но, знаешь - ты уже сделала такое, что вряд ли сможешь когда-нибудь переплюнуть: ты хорошему человеку жизнь на несколько лет продлила, а еще меня - старую дуру - спасла: мне ведь здесь уже бояться нечего, а после того, как ты появилась - и там тоже...
   -Да, выше нет карьеры... - с грустной иронией подтвердила гостья.
  Уже выходя из квартиры, пришелица вдруг обернулась, как будто хотела услышать подтверждение чему-то, что ей и так известно:
   - А от чего конкретно он умер?
   - Инфаркт, - тихо сказала хозяйка и добавила: - У него и раньше проблемы были - он сам, кажется, не замечал, потому что когда сердце по-настоящему больное... - старая женщина впервые за время разговора осеклась - то ли пытаясь проглотить подступивший к горлу ком, то ли подбирая нужные слова, собравшись, попыталась продолжить:
   - Больное сердце...
   - Не болит! - резко закончила мысль женщина молодая.
  
  В последние годы припаркованное у подъезда далеко не элитного дома дорогущее авто - не такая уж и редкость. Необеспеченность гаражами, а также легкодоступность кредитов сделали возможным то, что тридцатью годами ранее сочли бы фантастикой. Железные кони, чья цена порой превышает цену квартиры, мирно пасутся возле подъездов, ожидая заехавших с визитом, на ночь или даже обитающих в доме не слишком высокой комфортности своих хозяев. Но есть в мире немного таких марок средств передвижения, коих цена много выше рыночной стоимости всего многоквартирного дома - далеко не каждый десятый из обитателей спального района украинского города областного значения осознает, что на свете существуют такого порядка числа.
  Оксана в машинах разбиралась хорошо, немного слабее - в людях. В частности, не могла она понять, почему столь мудрая женщина искала встречи с кем-то, обитавшим этом убитом и убогом доме. Пошленькая банальность 'ошибка молодости' - единственное логическое объяснение сему парадоксу, однако, студентка окончательно утвердилась в мысли, что здесь приличных женихов искать нет смысла - ведь особа суперуспешная решила для себя так же. Маленькая Яна в силу возраста далека была от такого рода прагматизма, но девичье ее любопытство зашкаливало - она просто не могла не спросить у старушки, из чьего окна все вместе наблюдали за отъездом (можно даже сказать 'отлетом') Бугатти Вейрон с парковки:
   - Бабушка Валя, а кто это?
   - Это невеста дяди Вити - ты его не помнишь...
   - А что он такого сделал, что его нужно помнить?
  Старушка с удивлением направила взгляд невидящих глаз в сторону девочки, но сразу нашлась, что ответить:
   - Ты на качелях в коридоре любишь качаться? Он их еще для твоей старшей сестрички смастерил!
   - Я уже слишком взрослая, чтобы качаться! Это теперь Денискина качеля! - стараясь предстать обиженной, парировала девочка. На самом деле, качаться она до сих пор любила - когда никто не видит - и была действительно настолько взрослой, что могла сама, без помощи старших, достать закрепленную скобами сидушку высотника, превратив ее в место приятного времяпрепровождения - и после заложить эту же доску обратно, чтобы никто не заметил. - Невеста? А он был ее жених? Жених и невеста! Так они, значит, любили друг друга?
   - Не знаю, они ведь не говорили об этом!
  Девочка, знавшая из мультиков, фильмов, сериалов, мюзиклов, песен, музыкальных клипов, что о любви надлежит не только говорить - петь, танцевать, писать самолетным дымом на небе, кричать во все горло - была очень удивлена - но женщина, прожившая слишком долго, ее дилетантством огорошила, сказав тихо:
   - Иногда об этом молчат всю жизнь!
  Здесь нашла старуха союзницу в лице девушки молодой, чей опыт не назовешь огромным - но все побольше, чем у малолетней всезнайки. Последняя, не привыкшая в словесных баталиях проигрывать, или, по крайней мере, желавшая, чтобы ее слово было завершающим, подскочила с вопросом:
   - Ну а вы как думаете, бабВаль, любили или нет?
   - Думаю, любили, - не сразу ответила старушка.
   - А как они любили друг друга, а? - не унималась телевизионно воспитанная юная особа: - Как Золушка и Принц? Как Красавица и Чудовище? Как Фиона и Шрек?..
  - Я думаю, как Цапля и Журавель! - почти без паузы бросила Валентина Ивановна.
  Девочка не имела глубоких познаний ни в русском фольклоре, ни в советской мультипликации, но природное чутье ей подсказало, что в названном случае глубиной чувства герои не уступают парам, признаваемым культовыми, и быстро перешла к убийственному своей логичностью вопросу:
   - Тогда почему же они не поженились?
  Старая женщина совсем ненадолго задумалась, потом, тяжело вздохнув, ответила:
   - Наверное, потому, что жизнь - не сказка!..
  
  
  
  Харьков, 2015
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Сказка без намеков.
  
   От автора.
  
  Тяжело бывает признавать собственные ошибки, еще труднее сознаться (прежде всего - самому себе) в малодушии, тем более совершении поступка низкого и подлого. Для литераторов таковым является даже не плагиат у отъявленного гения - ведь осведомленные читатели такого рода мошенника быстро вычислят, если же потребители пищи духовной настолько всеядны, что могут принять подпудренного классика за некое откровение - значит, публика воистину дура, пипл все схавает, стоит лишь поставить на поток производство художественных перемейков и почивать на лаврах, проживая на ренту бездуховности. Куда позорнее украсть идею у человека, богатством обделенного, связями не облеченного и никому не известного - воровство такого рода опускает плагиатора на уровень много ниже уличных сявок, толпой трусящих мелочь у проходящих поодиночке через помеченный ими ареал обитания, или старослужащих, получающих почти сексуальное удовлетворения от своей безграничной власти над прибывшим молодым пополнением - эти, по крайней мере, не выставляют себя духовными для всех и вся авторитетами, перед теми индивидами, кто по чину или по масти выше их, пресмыкаются безропотно и с чувством долга.
  Не желая узурпировать право на magnum opus, также почитая память человека, кто самолично отстаивать свои авторские права по причине отсутствия в мире живых не может, я обязан довести до читателей следующую информацию.
  Заняться сочинительством мечтал я давно, однако имел убежденность, что за письменный стол, оснащенный теперь компьютерной клавиатурой, как некогда чернилами и бумагой, имеет смысл садиться не ранее, чем осознаешь две вещи: что именно ты хочешь сказать, и в какой форме способен это выразить. По этой причине не желал терять драгоценного времени как своего, так и потенциальных своих читателей. Три года тому назад на традиционной встрече выпускников довелось мне пообщаться - как позже выяснилось, в последний раз - с ныне покойным моим одноклассником Виктором Анатольевичем Филимоновым. Именно он после нескольких минут разговора поинтересовался, не пишу ли я книг, а над откровенным моим ответом, что еще не найдена тема, не улыбнулся, как ожидаемо, а на полном серьезе предложил прочитать его наброски, которым, по его же словам, посвятил больше года труда, и теперь видит, что зря только пить бросал, но он будет рад, если что- нибудь из этой 'рыбы' ляжет в основу произведения художественного - сам Виктор литературного дара у себя не находил, пробовать же - по его словам - было некогда. На следующий день на мое электронное мыло действительно пришло письмо с прикрепленным к нему текстовым документом объемом больше миллиона печатных символов с длинным рабочим названием 'Имперский антропогеоциноз: этапы жизненного цикла, видовое разнообразие и способность к самовоспроизводству'. Проштудировав текст, не знал я, отнести ли сочинение к жанру исторического исследования, политологических изысканий или литературной фантасмагории. Однако, по прочтении всего материала, я сразу осознал ту идею, что пытался выразить мой ровесник своим произведением, а, перечитывая некоторые отрывки, ясно видел, каким образом можно проиллюстрировать художественно определенный посыл, либо догадывался, что могло на изложенную мысль натолкнуть. Зная некоторые подробности из жизни школьного своего товарища, я взял на себя смелость домыслить несущественные нюансы, а также использовать в своих произведениях отдельные тезисы без ссылок. Меня может извинить лишь устное разрешение автора 'использовать его сочинение без ограничений, а если сочту необходимым - вовсе уничтожить'. И все же одну из глав монографии я хотел бы представить читателю без всяких изменений, купюр и литературизации. К этому меня подтолкнуло во-первых наличие непогашенного морального долга перед безвременно ушедшим человеком, во-вторых - осознание того факта, что данную тему я, при всем своем желании и старании, не смог бы раскрыть глубже, чем это сделано покойным ныне моим товарищем.
  
  
   ***
  
  
   Пояснительная записка В.А. Филимонова к главе собственной монографии.
  
  Еще задолго до информационных скандалов, вызванных содержанием выложенных в интернете документов строгой отчетности, я наткнулся в сети на информацию, какую можно скорее назвать энциклопедической. По случайно обнаруженной ссылке вышел на страницу, рассказывающую об истории и современности совсем небольшого моноэтнического государства, место расположения коего установить мне не удалось. Сама страница отличалась неопределенностью расположения домена. Информация излагалась на разных языках - для современного пользователя это проблемой не является, электронный переводчик обеспечивает как минимум подстрочник текста, однако на одной лишь странице тексты были на латыни, фарси, испанском, португальском, английском, немецком, голландском, русском языках - для всех, кроме последнего мне необходимо было прикладное обеспечение, но особенно изнурительной оказалась работа с текстами, где использовались иероглифы. Полученный подстрочник мною по безалаберности сохранен в виде текстового документа не был, что же до интернет-страницы - на следующий уже день она в сети отсутствовала. Других сведений об открытой мною (пусть и виртуально) стране и ее народе я, сколько ни старался, не нашел ни в каталогах электронных, ни на бумажных носителях. Вот почему данная глава моего сочинения не содержит ссылок на источники информации, а лишь является письменным пересказом мною лично прочитанного. Единственным доказательством правдивости автора может быть в конкретном случае его заверение в собственной честности, а также доверие к нему читателя. И еще, быть может, отсутствие личного мотива к фальсификации данных - в этом я предоставляю уважаемому читателю возможность убедиться в процессе ознакомления с материалом.
  
  
   Рецессивное доминирование.
  
  
   Паситесь, мирные народы!
   Вас не разбудит чести клич.
   К чему стадам дары свободы?
   Их должно резать или стричь.
   Наследство их из рода в роды
   Ярмо с гремушками да бич.
   . А.С.Пушкин
  
  Место расположения исследуемой страны на географической карте указать не берусь, также не могу с определенностью утверждать, находится ли она на острове, либо является анклавом в материковой части какого-либо континента. С большой долей вероятности можно предположить приближенность ее к экватору, по крайней мере, за пределы субтропиков она не выходит наверное. Это следует из того факта, что представители всех сопредельных народов имели черный цвет кожи - в свете изложения информации читателю станет понятно, почему именно эта деталь является существенной. Народность, обнаруженная колониальной экспедицией одной из рыщущих в поисках объекта для осчастливливания империй оказалась белокожей. Потенциальных поработителей это не должно было смутить - ведь по разделе мира и ранее бывали прецеденты, когда в разряд живого товара зачислялись представители той же расы: кому-то достались в собственность папуасы, а кому-то малороссы, что же до империи, облегавшей в разные тысячелетия территорию современного Китая и Индокитайского полуострова - то порабощение родственных этносов там практиковалось всегда. В то же время, когда живой товар самим цветом кожи отличается от рабовладельцев - это уже делает удобным строительство сегрегационной стены. Теллурократии в конце концов находили способ обращения с обретенным живым товаром, потребительная стоимость раба в конечном итоге от цвета кожи последнего мало зависит. Однако, там колонизаторы знали, кому божественным правом несут огнь цивилизации. В данном же конкретном случае целью экспедиции было завладение 'максимальным количеством негров для дальнейшей перепродажи' (в те времена традиция к политкорректности не прижилась еще среди отважных колонизаторов). Доблестный военачальник пребывал в таком недоумении, что в поздравительной собственному монарху депеше даже высказывал опасение, не сочтут ли великодержавные мужи рациональным народность вовсе уничтожить - как следует из того же документа, в те времена конкретная империя нуждалась в человеческом материале 'на вывод' - для обустройства другого подвластного тому же императору континента, грузить же на суда белых людей могло быть небезопасным. Однако, милость сиятельной венценосной особы была столь безгранична, а военный ресурс того же государства настолько ограничен, что за благо вседержитель почел не переселять неведомый народ от родных ему мест, но снарядить новую - на этот раз научно-этнографическую - экспедицию в место его компактного проживания. Ученые мужи об истории доколониальной узнали немногое, и вот что из этого задокументировано.
  Поразило исследователей то обстоятельство, что в плане цивилизационном народность от европейцев не отставала, по крайней мере в единственном на всю территорию городе (читай - столице) обнаружены постройки того периода, когда в странах Европы секрет цемента считался утраченным. Дома высокой этажности воздвигались из туфа, добываемого по месту, секрет же скрепления блоков на момент колонизации так и не был разгадан. Обитатели центральных городских кварталов все как один, а окраинных - через одного увенчаны были ювелирно оформленными бусами, где в благородного металла окладах встроены драгоценные камни - как после оказалось, в основном алмазы глубокой обработки. Белокожий народ оказал своим единохромным собратьям не менее радушный прием, чем американские индейцы чужекровцам, однако, носимое на груди сокровище каждый встреченный берег ревностно, а для ведения уличных зачисток, как уже отмечалось, у империи на те времена мощи не хватало. И все же небывалое количество драгоценных камней сделало привлекательным дальнейшую политическую игру метрополии вокруг вновь обнаруженного людского социума - именно для этого мандат экспедиции был продлен, и исследователи на долгие годы поселились среди исследуемого пространства.
  Со слов этнографов, кто, в свою очередь исходил из услышанного от старожилов (в тех краях они, в отличии от наших что-то помнили) носимые на шее бриллианты не были банальным украшением, но своего рода иерархическим лейблом: количество, вес, глубина обработки камней - все в совокупности указывало на место носителя в социуме, при этом местное население так же было осведомлено о ценности камней, как военнослужащие разбираются в погонах.
  Главным фактором ускоренного цивилизационного развития имперские этнографы с подачи местных идеологов посчитали минимизацию влияния того деструктивного фактора, который с недавних пор принято именовать человеческим: строжайшая в социальной пирамиде субординация плюс неукоснительное послушание во всех аспектах бытия. В отличие от населяющих Индостан, сложной кастовой системы не было предусмотрено, по сути, народность разделялась лишь на две касты: их условно можно было назвать существами высокородными и низкородными. Безоговорочное преклонение последних перед первыми, еще необычайная трудолюбивость низших - традиция работать весь световой день, сколько бы солнце над территорией не висело, вызывало несказанную зависть у исследователей и желание все же использовать живой товар по прямому назначению. Правда, жизнедеятельность низкородных представителей обособленно живущего этноса углубленно не изучалась по причине отсутствия на такие глупости времени. Народность нарекли по созвучию с самоназванием - по крайней мере, именно это представлялось ученым - в европейской транскрипции звучит как 'гоху' - хотя есть источники, утверждающие, что это лишь междометье, обозначающее тяжелый вздох, при ответе на вопрос о самочувствии. Более глубокое изучение культуры и нрава отшельников показало, что для описания текущих дел у местного населения нет иного словарного запаса, кроме как выражения горечи и сожаления, при этом, чем выше социальный статус респондента, тем заунывнее и печальнее его самоосмысление. В то же время с нижних этажей социальной пирамиды до верхушки традиционно доносились лишь веселое пение и жизнерадостные возгласы. Еще раз заострю внимание - наблюдения тогдашних этнографов фиксированы со слов их высокородных местных собеседников.
  Главным условием процветания живущего автономно народа местные идеологи видели в строгом соблюдении традиций и иерархической взаимоподчиненности, а еще в том, что каждая достойнейшая семья бережет веками стяжаемое богатство. Достигалась такая идиллия, помимо прочего, ограничением круга индивидуумов, имеющих право семейным достоянием пользоваться, применяя современную терминологию - поражение в правах случайно оказавшихся в кругу достойных лиц. Практиковавшееся и во многих других странах мира детоубийство позволяло высокородным семействам не разбазаривать фамильное достояние, упростив процедуру майората до минимального возраста. Исключение делалось лишь для второго мужского пола ребенка, который также не был принимаем в высшее общество, а по достижении 12 лет изгоняем из столицы, правда, получая эксклюзивное право пасти в предгорьях коз - сии животные объявлены были священными в указанной местности, и их выпасом простолюдин руководить не мог.
  Не желая экспериментировать с кровосмешениями, высшие для разбавления крови носителей генетического материала брали с низов, но это не означало, что сам носитель (носительница) свежего генного набора принимался в семью на равных. Атрибуты принадлежности к высшей касте (те самые бусы) передаваемы были лишь по крови наследнику. Это не должно ввести в заблуждение на счет затворничества высших: ничто человеческое не чуждо было высокородным созданиям. Попасть в гарем либо гаремчик почиталось за необыкновенное везение как самой девушкой, так и ее родней - если муж был социальным статусом выше нее. Выдаваемое во временное пользование интимной услужнице полудрагоценное каменье носилось в ухе серьгообразно. Поскольку место в иерархии обозначалось с первого взгляда, то и глубина влечения определялась мгновенно. В давние времена, если верить этнографам, ухаживание символизировалось ритуальным танцем, при этом, чем большее число ступеней социальной лестницы отделяло потенциальных партнеров, тем меньше телодвижений обязан был сделать мужчина для привлечения внимания своей пассии. Мужской силы придавала специальная жевательная смесь, изготовленная жрецами-фармацевтами из смолки туево-кокосовой пальмы, это же снадобье потреблялось женщинами для усиления полового влечения. Многоженство свидетельствовало скорее о гуманизации общества, поскольку способствовало социализации избытка женщин и их потомства. Каждый рожденный от низкородной жены ребенок получал от рождения социальный статус своей биологической матери. Если же в связь вступали равные партнеры, ребенок наследовал вместе с бусами и статус высшего из супругов, но все последующие рожденные в таком браке подлежали уничтожению. Как и во всех странах с низким уровнем жизни, гендерное численное превосходство обусловлено биологически: женский организм много жизнеспособнее мужского на всех этапах жизненного цикла, включая внутриутробное развитие. Тяжелый труд и некачественное питание представительниц низших классов влияют на увеличение доли рожденных девочек в сторону повышения, также много больше мальчиков умирает в малолетстве. Отсюда достигший половой зрелости подросток мужского пола являет собой большую ценность на любом ярусе социальной пирамиды. Гаремчик любого мужчины ограничивался лишь его способностью прокормить энное количество жен. Недостаток в мужеска пола партнерах на верхних этажах пирамиды (дисбаланс с каждым шагом вверх все снижался, однако случались и на верхушке невостребованные невесты) заставлял высокородных родителей, скрепя сердце, подтягивать с нижних ярусов низкородных (разумеется, самых достойных) мужчин. Дабы последние не возгордились столь резким возвышением, такому зятьку отрубали видимую часть тела (чаще всего - уши), отъявляя его ущербность визуально - рожденный в таком неравном браке первенец получал в наследство материнские бусы. Общественное мнение смотрело на семью участницы мезальянса с плохо скрываемым презрением: во время оно подтягивать ущербных зятьков дозволялось кодексом чести в двух лишь случаях: когда любовная на стороне связь высокородной девицы по физиологическим причинам делалась видимой для окружающих - в таких случаях, если биологический отец был недостоин высокого звания ущербности, его устраняли физически (поручалось это деликатное задание, как правило, вновь призванному зятьку), либо если в высокородном семействе по причине отсутствия мужчин зрелого возраста или банальной трусости некого было выставить для защиты чести семьи (дуэль, кровная месть, участие в военном походе). Все это было очень давно, но осадок от ущербности низкородного сродственника оставался всегда.
  Столица являла собой многоярусную расположенную по склонам некрутой горы пирамиду, на каждом этаже которой строительство, впрочем, велось без всяких планов. Примечательно, что нечистоты высших сливались их прислугой на головы и жилища нижних их соседей, там с соответствующими добавками - еще ниже - и так до самого подножья. Повышение яруса проживания означало повышение социального статуса, однако бывали случаи, когда обыватель из нижнего яруса выстраивал многоэтажный дом - и его жилище над уровнем моря оказывалось выше, чем у более высокородного соседа. Это вышестоящих, как правило, очень злило, и временами разрешалось (высочайшими указами) лишние этажи с домов зазнавшихся недостойных сбивать (в таком случае рушили, как правило, весь дом нового богача, процедура с воодушевлением исполнялась менее успешными его соседями).
  Как уже упоминалось, бриллианты фамилиями береглись пуще зеницы ока, однако, в исключительных случаях разрешалось передавать их во временное пользование существам низкородным, дабы те обеспечивали высокородным достойную ренту. Амулеты передаваемые назывались ярлычками. Дело в том, что алмазы обладали магической силой, неким подобием гипноза, по крайней мере, существа низкородные в это веровали свято. Предъявителю камня все низкородные обязаны были подчиняться беспрекословно, а когда встречались два временных обладателя ярлычков, они долженствовали привселюдно мериться своими амулетами, и приоритет носителя камня большей ценности не подвергался сомнениям.
  В подножии горы-пирамиды, равно как и в равнинных окрестностях, жили уже исключительно существа низкородные, никаких драгоценнных камней в собственности не имевшие, однако гордившиеся принадлежностью к автохтонному этносу, которая выражалась в противоестественном с точки зрения неизвестной тогда еще генетики свойстве. Именно низкородные обитатели конкретной местности, часто вступавшие в случайные и узаконенные связи с чернокожими своими соседями (за это они и звались чернью), удивляли сообщество тем, что дети в любом поколении рождались поголовно белыми.
  Поскольку самоидентичность народа созвучна с его самоназванием, позднее евгенисты таковое свойство организмов исследуемых респондентов определяли геном, присущим лишь конкретной нации. Названным геном гохуизма или - для благозвучия гохлизма (в некоторых источниках - хохлизма). Народ, вне зависимости от этажа обитания в социальной пирамиде, собственным хохлизмом всегда гордился, почитая прочие нации и народности второсортными. Повивальным бабкам даже запрещалось потворствовать родовспоможению народов сопредельных.
  Длительное пребывание этнографов на территории компактного проживания белокожей народности оказалось, с точки зрения руководителя экспедиции, впустую потраченным временем. Действительно удалось узнать много нового и для европейских книжных червей интересного, однако, если абстрагироваться от территориальной специфики, подобные нравы на определенных этапах развития царили в любой из известных стран как цивилизованного, так и нецивилизованного мира. Главнейшей, хоть и тайной, задачей исследования было (как и во всех колониальных операциях) выявление тех способов и путей обогащения пославшей ученых мужей метрополии при минимизации затрат. Цель была выявлена почти сразу - драгоценные камни, носимые туземной элитой на собственном теле. Однако, при кажущемся цивилизационном превосходстве, завладение амулетами не было делом простым. Белые туземцы, возможно, были наслышаны о сиюминутном обогащении конкистадоров в латинской Америке, а даже если нет - присущая хохлизму привычка держать в кармане дулю и не открываться чужеземцам сразу могла встать на пути великой империи к заветному призу. Случись организовать военную экспедицию, войскам его сиятельнейшей милости всемогущего монарха, прежде, чем грабить жирный центр туземной столицы, довелось бы повоевать с населением ее окраин, которое, вследствие относительной бедности, было плохим объектом для грабежа, но поголовно вооружено, а еще в случае объявления тотальной мобилизации всему ополчению выдавалась произведенная верховными жрецами-аптекарями та самая чудодейственная жевательная смолка, что, принимаемая в строго рассчитанных дозах и под соответствующие заклинания, повышала силы мужчины не только в любовных похождениях - боевой потенциал воина также скачкообразно возрастал. Итак, случись императорской армии понуждать новообретенный этнос к божественному правопорядку (на уровне европейских государей территория была уже божественным правом приобщена к сфере влияния именно этой империи), пришлось бы сначала схлестнуться с вооруженными и неведомым зельем обдолбанными обитателями внешнего круга, в чьих домохозяйствах даже для прокорма солдат его величества не было ничего, кроме квашеной морской капусты - на протяжении этих уличных боев верхушка (во всех смыслах) государства будет иметь фору во времени чтобы припрятать драгоценное добро либо оставить центр столицы (наличие внутри властной горы системы подземных переходов с лабиринтами и возможностью выхода за пределы столицы не отрицалось даже перед чужеземцами, при этом точного плана катакомб, где раньше добывался туф для строительства домом, не было ни у кого). В общем, учитывая специфику местности и национальный менталитет, штурм столицы был экономически нецелесообразен. Оставалась возможность захвата низкородного населения - но здесь вставала уже описанная выше трудность расового характера. Белых рабов можно было сбагрить разве только русским (те по поводу цвета крепостного мяса никогда не комплексовали) - но перевоз на сверхдальнее расстояние сделал бы золотым даже бесплатный живой товар.
  В общем, с тяжелым сердцем вел подчиненных начальник экспедиции из столицы к границам некогда суверенного государства, понимая, что гениальным финансистом, способным без больших вложений существенно пополнить казну величайшего из монархов, ему не стать, как вдруг был вместе со свитой захвачен на дороге разбойной шайкой. Лингвистические способности штатного драгомана, сумевшего за годы пребывания на подведомственной территории изучить автохтонный язык, позволили кровопролитья убежать, и бравые европейцы были взяты в почетный плен. На импровизированной аудиенции у главаря живущего вне закона сообщества случился незначительный, казалось бы, казус, повлиявший однако на дальнейшую историю исследуемого государства. Для встречи с атаманом имперский чиновник оделся в соответствии с этикетом, в мундир со всеми орденами - равно как и для встречи с местным королем. Но здесь высокого звания собеседник, лишь увидав облачение, рухнул в земном поклоне - как оказалось позже, был заслуженный в своих кругах человек от старости подслеповат и принял инкрустацию недорогими блестками за драгоценные бриллианты. Именно это натолкнуло государева чиновника на гениальную, как оказалось впоследствии, мысль, что амулеты могут иметь власть над туземцами вне зависимости от ценности камня. При личном общении также выяснилось: далеко не все рассказанное королевскими идеологами суть правда, уклад жизни вовсе не так идилличен, каким видится с властного Олимпа, а всему виной - человеческий фактор и постепенная гуманизация общества. По задумке идеологов хохлизма, на всех этажах социальной пирамиды от лишних людей ('человеческого мусора') должны были избавляться добровольно, но под контролем соответствующих назначенцев - 'чистильщиков'. Снизу традиционно так и было, на верхах же структуры принято верить достойным людям на слово. Однако, родительские чувства, как правило, превозмогали политическую и экономическую целесообразность, и в последнее столетие существования суверенной державы редко кто из высокородных младших своих детей умерщвлял. При этом, и на социальной верхотуре им не место - за этим специально обученные жрецы следили неусыпно. Таким образом, те отпрыски знати, кого принято было называть полублагородными (слово 'полумажоры' вошло в обиход позже в связи с латинизацией языка), составили значимое число населяющих предместье столицы. Помимо самих козопасов было много детей благородных из младших следующих порядков, также те из зятьков, кто овдовел, либо был из благородного семейства изгнан (им по древним канонам приличествовало предпочесть бесчестию ритуальное самоубийство), отдельными общежитиями располагались вдовствующие гаремчики (для женщин ритуальное самоубийство по факту потери кормильца не было императивом (хоть и поощрялось идеологами), но каждая из низкородных должна была вернуться в свой социальный круг, откуда прежде взята наверх, и кормить себя самостоятельно. Поскольку профессии вдова не имела, зарабатывать могла лишь проституцией, которая с давних времен почиталась в стране законным бизнесом, хотя, учитывая высокую конкуренцию, и не слишком доходным, либо прибиться к гарему рангом пониже. Большинство из этих полудостойных граждан своей страны выбирали, чем социализоваться на самое дно иерархической пирамиды, лучше вовсе выйти из правового поля и войти в противостоящие законности социумы.
  Жизнь в этих сообществах по сравнению со скучным существованием обитателей верхов, была веселой и разгульной, не в последнюю очередь по причине бессистемного употребления того продукта, что высокородными собратьями использовался лишь в качестве лекарственных препаратов. Туево-кокосовая пальма произрастала в указанной местности везде, а технологический процесс вытапливания и первичной обработки жевательной смолы малозатратен и примитивен. Вот только дозировка потребителями устанавливалась каждым самостоятельно, при этом никаких заклинаний специально обученными шаманами не произносилось - что влекло последствия аналогичные тем, когда пренебрегают культурой пития или экспериментируют с фармакологическими препаратами в любой точке Земного шара. Перебравший чудодейственной жвачки мужчина мог стать одержимым непреодолимым желанием, какое не прекращалось порой больше суток - тогда, обладай он достаточной физической силой, на пути у него не стоило попадаться никому - от любого возраста женщин и мужчин до домашних животных, включая мелкую в хозяйстве птицу. Но это было не самым страшным: если причина эректильной дисфункции таилась глубже и она не устранялась усердным жеваниям смолы, одержимость проявлялась агрессивностью и способностью уничтожить все на своем пути, что обладало физической силой меньшей, чем у пребывавшего в состоянии эйфории, при этом, чувствуя силу во встречном визави, герой начинал почему-то выказывать ему знаки уважения, даже не видя на собеседнике атрибутов принадлежности к касте высших. Аналогичное бешенство нападало на принимавших чудо-снадобье женщин, приступы немотивированной агрессии бывали чаще, чем у мужчин, особенно если потребительница зелья не находила ответной страсти в попавшемся под руку объекте полового влечения. При длительном бесконтрольном употреблении препарата сознание потребителя могло временно или навсегда помутиться - дисфункции центральной нервной системы часто выражались нелицеприятными процессами, самим потребителем никак не контролируемыми, он в прямом смысле слова дурел - отсюда тривиальное название смолы дурожуйка. Быть может, лишь употреблением необычного продукта можно объяснить неслыханную смелость и дерзость, выражавшуюся в частых набегах на хозяйства господских крестьян - это при том, что полудостойные не имели ярлычков на право грабежа, в то же время, таковые поборы были единственно возможным способом прокормиться - ведь работать физически не позволяло полуизбранным чувство самоуважения.
  Среди социума, чей ранг был откровенно ниже обитающих в столице высокородных, стоны и жалобы на беспросветность были особенно громогласными - это и подтолкнуло начальника экспедиции к мысли совершенно гениальной. Собственноручное таскание каштанов накладно для императорской казны, но, найдя союзника среди местной, пусть и полуопущенной, элиты, операцию можно было провернуть без больших затрат. Стоило лишь напомнить сообществу воровскому то, в чем каждый из отверженных в глубине своей убогой душонки никогда не сомневался - а именно, что обитатели леса имеют такие же права управлять страной, как и те, кто на верхушке пирамиды, а также искренне заверить, что в данном конкретном случае империя будет на стороне борцов за справедливость, а объединенными усилиями кровавый опостылевший всем режим свергнуть не составит труда, как самолюбие, подогреваемое жевательной дурью и жаждой наживы, взяло верх над страхом - также частью менталитета народности гоху. Главное для руководства повстанцев было получить уверения, что метрополия намерена вести диалог с тем, кто займет центр столицы - не вникая в уровень легитимности победителя. Давно уже назревавший конфликт интересов выплеснулся массовым восстанием полублагородного люда. Чернь из политического процесса исключили сразу - в те времена никто из низкородных не решился бы войти в город без высочайшего дозволения, подтвержденного обладателем ярлычка с драгоценным камнем - повстанцы же таких амулетов при себе не имели. Однако был в их руках ресурс, силу которого человек, мыслящий внешними категориями, оценить не в состоянии.
  Как уже отмечалось, легализованные полудостойные числились в основном козопасами (один полумажор на девять козлов). Отары баранов выпасала чернь, и на тот момент поголовье этих парнокопытных было рекордно высоким. Вся живность пребывала, разумеется, в собственности высокородных и под доверительным управлением объярлыченных уполномоченных, но когда речь заходит о революционной целесообразности, на такую мелочь, как право собственности традиционно плюют. Всем известно, что бараны в рамках стада не могут выбрать среди себя вожака, зато безропотно идут за козлом - все народы мира использовали эту особенность смиренной твари, особенно, когда прямой путь сиим полорогим на бойню - никто из курдючных никогда не отпирался, следуя за отъявленным лидером. Гениальный план революционеров состоял в следующем: со всех сторон столичной горы к ее вершине будут подходить ведомые козлами миролюбивые животные - вопрос с чабанами порешали вооруженные кунаки козопасов.
  Полудостойные во-первых знали как свои пять пальцев все тропы - явные и тайные - наверх, во-вторых были обоснованно уверены, что никто из жителей дальнего круга и околиц не рискнет поднять руку на священное животное (при встрече с объектом обожествления каждому низкородному смерду полагалось пасть почитаемой скотине в копыта и при возможности поцеловать рогатого идола под хвост), а идущих огромной толпой вослед за козлом баранов остановить будет уже невозможно. Как оказалось, в равнинных лугах козопасы не теряли зря времени, выдрессировав священную скотину работать рогами на поражение.
  А уже на плечах мирных баранов в королевский дворец ворвутся и сами козопасы, и их подельники в высоком революционном начинании. Когда же дворец будет в руках восставшего люда - метрополия признает пассионариев субъектом международного права без тяжб и проволочек.
  Чем абсурднее план, тем больше шансов на его воплощение в жизнь - довольно скоро к королевскому дворцу со всех сторон стеклись отары рогатого поголовья, козлы заскочили внутрь строения через окна - даже королевская стража не рискнула притронуться к священным животным, так что венценосная семья со всею челядью вынуждена была покинуть апартаменты через тайный ход, последовав примеру других высокородных, через жилища которых уже прошлись стада бодливых революционеров. Такого странного равно и молниеносного государственного переворота не знала до той поры мировая история. Полувысокородные создания, расквитавшись с кровавым режимом за нанесенные им ранее обиды, уже послали к величайшему из императоров вестника с депешей в ожидании признания сначала своей митрополией, а после и мировым сообществом. Однако, глупо было бы думать, что имперские стратеги мыслили также примитивно, как и туземцы. Не следует забывать: главной их целью продолжал оставаться запас драгоценных камней, а вовсе не покорность вновь обретенного вассала - этого не было сказано будущим революционерам в процессе предварительных переговоров. Тот же факт, что начальник экспедиции поклялся от имени своего монарха, не должен вводить в заблуждение: ведь клятву произносил не сам император, чтивший традицию всех царей холопам не присягать. Наконец, даже если б император и захотел наладить дипломатические отношения с новой властью - для этого прежде надлежало очистить город от революционеров четвероногих, а сие на тот момент было технически неосуществимо. Дело в том, что баран - существо тупое и зашоренное, придя к определенному месту за конкретным козлом, лишь ведомый тем же сатиром может он место временного пребывания оставить. А все козлы сосредоточены были на тот момент в королевском дворце - так козопасы обеспечивали себе защиту от тех высокородных, кто остался королю верен и тайными ходами столицу не покинул. Уже по прошествии нескольких дней начался массовый падеж скота в столице - бараны, скученные плотнее обычного, да еще лишенные как зеленой пищи, так и воды, принципиально не желая покидать столичные улицы, начали в больших количествах покидать мир живых, несмотря даже на сочувствие оставшейся в городе челяди, которая пыталась подкармливать бедных животных, особо жалостливые старушки даже рисковали выходить на близлежащие лужайки за травой.
  Козопасы и иже с ними все еще высиживали что-то в королевском дворце, не осознавая того факта, что фортуна в виде императорской милости от них уже отвернулась и обратилась лицом к прежнему монарху - он со свитой был изловлен на выходе из катакомб, пленен, однако оставлен в живых для дальнейших переговоров. Предметом оных была полная и безвозмездная сдача бриллиантов с амулетов элиты в императорскую казну. В ответ всемилостевейший великодержавный вседержитель обещался заменить камни из амулетов равноразмерными кусками ограненного стекла, также оставить местной элите прежние вольности и не тревожить векового уклада жизни. Помощь военную сиятельнейший монарх мог оказать лишь своим союзникам, а королевство уже становилось собственностью императора, но если местное дворянство присягнет новому властителю на верность, поступив в военную службу - две-три гвардейские бригады в помощь обеспечено. Недолго посовещавшись, высшая знать массово повалилась в ноги вновь обретенному монарху, дворянство единомоментно произведено было в ефрейторы, принцы и герцоги крови - в сержанты, бывший же король высочайшею милостью получил чин подпрапорщика императорской гвардии.
  Очистка столицы стала возможной благодаря властной силе амулетов (уже со стекляшками вместо алмазов), когда лично король повел рядовую чернь через все сегрегационные кордоны к центру города-горы. Там методом народной уборки в считанные дни были оттянуты за пределы столицы и с соблюдением ритуальных требований захоронены трупы павших животных, выживших баранов кое-как отогнали пастушьими овчарками. К тому времени изнуренные ожиданием козопасы переели почти всех своих рогатых защитников, остальных козлов отстрелили императорские гвардейцы, не верующие в божественность сей рогатой скотины.
  Следует отметить, что массовых казней среди полудостойного люда удалось избежать объявлением амнистии тем из мятежников, кто согласится рекрутироваться в императорскую армию. Еще часть незапятнанных уголовным преследованием полумажоров ушла с армейским обозом - в дальнейшей колониальной политике они были очень востребованы, назначаемы в сопредельные земли управляющими, ведь у чернокожих туземцев ассоциировались с титульной имперской нацией, в то же время сами европейцы никогда народность гоху равными себе не считали, всякий раз опознавая очередного ассимилирующегося то ли по привычке приглушать звонкие звуки при выговоре, то ли по не видимой никому, но явно ощутимой отметине на портрете.
  В принадлежащей теперь великому императору стране все пошло почти по-прежнему, если не считать мелких формальностей, как то: король звался теперь губернатором, при нем находился метрополией назначенный вице-губернатор, а еще на любую должность в иерархии столицей империи присланных назначенцев губернатор обязан был утверждать без проволочек. Следует отметить, что имперская аристократия никогда не злоупотребляла возможностью легкого переселения - уж очень неблагоприятен был в тех широтах для европейца климат. Но на низовые должности с энтузиазмом ехали назначенцы своеобразные: в то время практиковалась в метрополии (как впрочем, и во многих других колониальных империях) замена преступнику смертной казни либо долгого тюремного срока пожизненным изгнанием. Такие назначенцы в огромном количестве на территорию пребывали, что дало новое название колонии - Бандусленд. Легко догадаться, что эмиссию стекла для иерархических бус (последние продолжали оставаться подобием мандата для любого уровня чиновника) осуществляла метрополия (правда, по согласованию с местными властями). Еще одно новшество привнесла в страну цивилизованная Европа: до тех пор неведомое местному населению крепкое спиртное обязали потреблять каждого зарегистрированного туземца, начиная с двенадцатилетнего возраста. Местному населению новая забава пришлась по душе, и в знак благодарности, монополию на производство дурожуйки из смолы туево-кокосовой пальмы отдали также европейцам. В остальном же патриархальный уклад в столице не изменился, что же до черни - она даже не почувствовала глобальных политических перемен.
  Долгое время пребывала необычная колония в состоянии мира и спокойствия - по крайней мере, никаких сведений, порочащих власть, наружу не выходило. Королю крови по восхождению на престол присваивался младший офицерский чин и должность губернатора, присланный метрополией вице-губернатор имел чин одной ступенью выше, экономическая деятельность винокурни, поглотившей производство дури и названной дурокрней, впечатляла сотнями процентов годовой рентабельности (продукция ее хорошо продавалась даже за пределы великой империи) - словом, симбиоз колонии с метрополией являл собой образец мирного сожительства, казалось бы, антагонистических социумов. Однако, идеи гуманизма, привнесенные европейцами, в сочетании с плодовитостью высших родов (на низах общества она компенсировалась высокой смертностью) сделали свое подлое дело, приведя вновь к перенаселенности столицы. Правда, поводом к социальным волнением стал другой - как всегда, истекающий из высокой сферы перераспределения - фактор.
  Те самые стеклянные (взамен алмазных) бусы, продолжали оставаться амулетом, символизирующим властный ресурс во всех его проявлениях. Теперь местное население разбиралось в стекле, как некогда в алмазах, строго соблюдаемая субординация оставалась чертой национального менталитета. Бусы, как и прежде, передавались по наследству, ярлычки продолжали выдаваться тем из низкородных, кто наиболее преуспевал в обогащении своего барина (и отбирались у неэффективных управленцев), размер и качество обработки стекла продолжали символизировать статус носителя. Бусы высшей знати давали права безграничные - простолюдин, не преклонивший колен перед их носителем, мог быть без юридических последствий на месте зарублен воинами из охраны высокородного существа, а бывали совсем малого размера стекляшки, обладатель коих имел лишь право на бесплатно раздаваемые обеды. Во избежание обесценивания значимости амулетов империя новые стекляшки в строгом согласовании с местной громадой не выдавала бездумно, те, у кого положено было по вековой традиции бусы отбирать, лишались также и льгот и привилегий, носителю украшения положенных. До определенного момента такая система не вызывала ни у кого протеста, пока все тот же взращенный в Европе фактор человечности не вклинился во внутренние дела колонии.
  Вдовствующие гаремы и гаремчики продолжали пребывать среди несчастных лишенцев: теперь овдовевшие коллективы из столицы изгнать никто не мог, но пассии старого почившего в бозе сластолюбца далеко не всегда брались под опеку прямыми наследниками - разве что младшие из жен, что возрастом бывали моложе внуков покойного мужа и годились в употребление по прямому назначению. Вдовушкам в возрасте приходилось тяжко - ведь они, порой, и на панели уже не котировались - это стало причиной появления на окраинах столицы, а после и в благополучных округах огромного количества канючащих милостыню старух. Попутно бабушки приторговывали дурью и спиртным - а это уже могло нанести финансовый ущерб имперской дурокурне. Но, что еще возмутительней, рейды муниципальной полиции при задержании и выяснении личностей торговок зачастую выявляли, что большинство женщин вдовами не являются. Очередной вице-губернатор решил положить конец финансовому безобразию и настоял на запрете побираться женщинам старше сорока лет. Правда, был сей чиновник весьма тонкослез, при виде плачущей старушки всегда вспоминал родную мать и впадал в черную меланхолию, а еще, по слухам, охоч был и до молодых вдовушек - на чем осведомленные просительницы успешно сыграли, добившись приема по личным вопросам. Вскоре от имени метрополии встал вопрос о сохранении за вдовствующими гаремчиками права на ношение специальных для полупростолюдинок бус и сережек с автоматическим выделением из городской казны средств на существование и предоставлением каждой койко-места в специализированных бараках. Имперские чиновники всегда умели влиять на местную администрацию, и уже через полгода всех возрастов вдовы гуляли по столичным улицам сытые, довольные и обвешанные стекляшками, словно ёлки. Поскольку прецедентное право занесено было колонизаторами вместе с идеалами гуманизма и сифилисом, в суд стали в массовом порядке обращаться выброшенные за борт семей благородных ущербные зятьки - ведь, если отбросить гендерное чванство, подтягивали их наверх примерно для того же, для чего и содержанок. Решением коллегии юристов бусы были выданы и им.
  Не прекращавшиеся рекрутские наборы пополняли императорскую армию для ведения миролюбивой политики по всей земле - из белых обитателей жаркого пояса выходили очень исполнительные и неприхотливые воины нижнего чина. Местное население таких уважительно называло императорскими шакалами - в тех краях животное сие символизирует бесстрашие, витиеватость ума и преданность начальству. Редко кто из верных служак получал чин выше унтер-офицерского - но для удовлетворения амбиций носителей гена хохлизма большего и не нужно. Само собой разумеется, отставленные по старости служаки (кому посчастливилось до собственного почетного дембеля дожить) приезжали на покой на малую свою родину. Великая империя не отягощала себя денежными выплатами своим ветеранам, почитая за лучшее выдавать каждому отставнику именное оружие. Правительство Бандусленда с трепетом принимало защитников великодержавного отечества, выдавая отшакалившему свое установленного образца стеклянные бусы, то есть обеспечивая денежными и натуральными выплатами. Наличие прецедента понудило бороться за свои гражданские права шакальских жен - сначала венчанных, а после - походно-полевых, последние еще для себя обоснованно требовали статуса участниц боевых действий. Далее возопили уже отставные сотрудницы передвижных армейских борделей: ведь если факт совокупления с защитником отечества считать перед великой родиной заслугой, то представительницы сей древней профессии были более заслуженными, чем некоторые законные жены.
  После на бусы, а стало быть, и положенные к ним льготы и привилегии стали претендовать отбывшие законное наказание государственные преступники со всей великой империи, мотивируя судебные иски тем, что их сообщества составляют единую с органами охраны правопорядка систему, ведь воры в любом обществе не только воруют, но и следят за тем, чтобы на подконтрольной им территории не воровал больше никто, кроме них. Поскольку законодательство Бандусленда было на удивление либеральным, бывали случаи, когда истцы-самострелы фальсифицировали свою принадлежность к уважаемой социальной группе: так участились обращение в социальные департамент молодых мужчин с отрезанными ушами, что пытались изображать из себя зятьков, а также уголовного вида субъектов с клеймом на лбу, уверявших, что отсидели по приказу Родины в суровом климате долгие десятилетия.
  К тому же стекло - не алмазы, и местные фальшивомонетчики с успехом подделывали уникальные стразы. Обналичивание положенного лишь достойным в натуре либо в деньгах без зазрения совести осуществляли всех мастей мошенники, а проходимцы с фальшивыми ярлычками без всяких законных на то оснований грабили хозяйствующую чернь. Что уж говорить о бесчисленных личных драмах на доверии к амулетам: желающие заключить выгодный брачный союз бывали не раз обмануты аферистами - и если для потенциальных зятьков это не было крахом всего на свете, то девицы, мечтающие пристроиться в гаремчики, оставались сильно обижены - ведь в тех широтах климат делает деликатный товар подпорченным в очень раннем возрасте.
  Социальная машина Бандусленда пыталась покрыть море обязательств, но источники финансирования были ограничены двумя вариантами: повышение акцизов на продаваемые спиртное и дурь и усиление эксплуатационного давления на чернь - последние годы 'стеклянного века' рабочий день для работников сельского хозяйства был в приказном порядке увеличен до восемнадцати часов в скотоводстве и двадцати - на плантациях.
  Правда, во всех странах мира в любом веке движущей силой социальных преобразований была отнюдь не чернь, у кого задумываться о смысле жизни нет ни времени, сил, а люди, о сытой жизни не понаслышке знающие, но убежденные, что их несправедливо обошли - в конкретном случае Бандусленда - полумажоры, те самые дети обладателей розданных, но не наследуемых, да к тому же перманентно обесценивающихся стеклянных бус.
  С течение времени образовалось идеологическое направление, чьи апологеты во всех бедах винили неправильную распределительную систему, а возможность изменений видели исключительно в революционных рывках.
   Носящиеся в мировом интеллектуальном эфире идеи аболюционизма нашли оригинальное развитие в трудах мыслителей Бандусленда, сии мудрецы утверждали, что поголовное освобождение рабов от личной зависимости влечет всеобщее счастье лишь тогда, если от каждого уклада жизни взято будет наилучшее. То есть каждый достойный человек, обладая личной свободой, как требуют новые веяния, в то же время имеет право потреблять материальные блага безоплпатно, как подобает рабу, но если ранее за содержание живой собственности платил рабовладелец, теперь финансировать все возрастающие потребности индивидов должно государство. Главной их метафорой в проповедях было объяснение, что карты сданы с шулерским передергиванием, и пересдача установит распределение более справедливое - и тогда непременно всего на всех хватит. Примерно в те годы модным было поветрие воспевать революции во всех их проявлениях. Стародревние предания о попытке изменить вековой уклад стали причиной идеализации и тотемизации благородных рогатых животных, а самые возвышенные интеллектуалы даже пытались на засекреченных пастбищах создать их гибрид. Правда, дальше вязки разнополых представителей разных подсемейств одного семейства дело не шло, а бесплодный гибрид первого поколения, долженствовавший унаследовать лучшее от каждого родителя, получался тупым, упрямым, и трусливым, но вместе с тем истерично-бодливым и всегда под мнением - как и всё, слепленное искусственно. Даже бараны, ведомые первым послушливым порывом, уже вскоре за вожака признавать распиаренную тварь отказывались. Но революционные романтики-идеалисты не уставали воспевать мужество, смелость, преданность идеалам и стойкость Козлобарана. Сжигаемый революционной идеей истинно народный скульптор создал статую мифологизированного существа с грациозными рогами и проникновенно-выразительными глазами - сей образ стал впоследствии символом всех в Бандусленде революций. Правда, даже случись появлению на свет чудо-гибрида с нужными козопасам свойствами, повторение скотского блиц-крига было невозможным: со времен той воспетой в определенных кругах революции произошли глобальные изменения в структуре численности поголовья. Такого количества полорогих, чтобы заполонило разросшуюся столицу не было во всем Бандусленде, и объяснялось это завышенными аппетитами населения в первую очередь самой столицы: все достойные и полудостойные, высоко- и полувысокородные существа отряда высших приматов требовали каждодневно определенного количества мясных блюд к столу в строгом соответствии с величиной предъявляемых стекляшек (согласно конституции урезать пайку достойным не допускалось) - отсюда резкое снижение численности рогатого поголовья.
  Невозможность использования полорогого скота для политической деятельности заставила призадуматься идеологов будущей революции. Первым шагом далеко смотрящих деятелей стало обучение детей черни грамоте - разумеется, не всех поголовно, а лишь тех, кого партийные функционеры сочтут достойными. Контингент набирался из подростков, как правило, слабосильных и социально плохо адаптируемых, влиянию бесспорного лидера поддающихся, но с завышенной самооценкой - то есть убежденных в том, что общество их недооценило. Кроме умения читать (необходимого для ознакомления с трудами партийных идеологов), также обучались самые способные основам обществознания (главным постулатом было признание существующего режима бандитским, кровавым, продажным и жандармским), географии и этнографии (Бандусленд объявлялся центром вселенной, а его обитатели - богом избранной нацией), еще основам рукопашного боя - на случай участия в мирных протестах, принимаемым в свете танцам - для внедрения в чуждый круг, подделке стразов - для выманивания у антинародной власти социальных ресурсов, изготовление горючих смесей и взрывчатых веществ - на тот случай, если мирный процесс будет нуждаться в защите. Этим навыкам профессионального революционера научиться мог не каждый, но грамотность среди вновь избранных (так называемых низкодостойных) являлась необходимым ключом к порталу в новую жизнь. Обученные чтению (в отличие от представителей старшего поколения), а также накачанные в нужном свете интерпретированным запасом знаний об истории родного края, молодые жители всех захолустий в определенный день получили сигнал от высокородных пассионариев: на всех заборах написанные иероглифы, гласящие: 'Докажите, что вы не хуже баранов!'
   Как по команде все проникшиеся идеалами крестьянские дети собрались в путь и вскоре были в самом сердце столицы. Там уже ждали их региональные кураторы со статуей Козлобарана на передвижном постаменте.
  Противостояние почти в точности повторило то эпическое, воспетое буревестниками революции, с поправкой лишь на подмену материала. Весь исторический центр столицы был осажден толпами низкодостойных, с проникновенно-выразительными глазами романтиков юных лет - редко между ними можно было встретить человека старше двадцати.
  Однако, историю родной земли изучала и противостоящая, консервативно настроенная часть общества, ошибки прошлых столетий были глубоко осмыслены, предрассудки отброшены, и из низкородных рекрутированы тысячи юношей в муниципальную полицию, которая в те времена (как, впрочем, и всегда) была востребованнее регулярной армии. Теперь нахрапом взять губернаторский дворец с прилегающими к нему административными зданиями было невозможно. Появившееся с обеих сторон огнестрельное оружие заставило расчистить по окружающей правительственный квартал улице линию демаркации. Простая осада не сработала бы - подземные ходы использовались режимом для подвоза окруженным провизии и боеприпасов - в столице на несколько месяцев воцарилась 'холодная уличная война', ставшая благословенным периодом для уголовной шушеры всех мастей: вся полиция стянута к центру, и на окраинах правопорядок защищать было просто некому. Разбои, грабежи, убийства, изнасилования (или как один из вариантов последних - неуплата уличным проституткам положенного вознаграждения) стали нормой жизни в окраинных районах, крестьянские же хозяйства в сельской местности грабились кем попало безо всякой системы. Но не на эти мелочи было устремлено внимание просвещенной общественности, а на центральную в столице площадь, где без всякого преувеличения, решалась судьба страны.
  Как уже подчеркивалось, печальные ошибки прошлой революции были учтены, и голодная смерть пассионариям не грозила - финансово обеспеченные спонсоры сухих пайков и питьевой воды запасли на конспиративных квартирах изрядно. Однако, физиология живого человека такова, что ему необходимо не только питаться, эпоха канализации и биотуалетов тогда еще не наступила, вывоз же за пределы столицы через районы криминогенные продукта жизнедеятельности революционного организма не представлялся возможным. (Защитники режима имели возможность сходить в заброшенные штольни катакомб). Надо отдать должное самоорганизации революционеров, аккуратно прибиравших за собою и не гадивших где попало, однако скопление деликатного продукта уже на пятом месяце игнорировать было невозможно. Правда, тропическое солнце пришло революционерам на помощь, быстро высушивая субстанцию, но вопрос о том, куда девать излишний объем, оставался открытым. Вот когда одному из молодых повстанцев, до революции обучавшемуся естественным наукам, пришла мысль воистину гениальная. В считанные дни отряды ползучих разведчиков, рискуя юными жизнями под полицейскими пулями, обложили правительственный квартал высушенной горючей массой и подожгли со всех сторон. Силы природы снова были на стороне революционеров: роза ветров несла дым к правительственным учреждениям - защитники кровавого режима в течение месяца системно выкуривались из своей антинародной засады. Бывали, правда, дни, когда ветер переменялся, но отважным пассионариям было все ни по чем, ведь за долгие месяцы пребывания на скученном пространстве они успели внюхаться в дух революционных перемен. После некоторые злобствующие контрреволюционные историки ехидно называли переворот коричневым.
  На исходе шестого месяца весь правительственный квартал оказался в руках повстанцев, статуя пассионарного быдла водружена на высочайший постамент и установлена на той самой революционной площади. Бывшие агитаторы-нелегалы сразу оформлены были на должности пропагандистов, упакованы в куртки из дубленой козлиной кожи с вручением каждому персонального нагана. Решением священной народной толпы установлено было разделение властей, главной и направляющей из которых объявлялась политическая ветвь, куда принимали лишь членов партии. В соответствии с давними традициями, назвали эту государственную институцию козлиной ветвью власти. На восстановление полуразрушенной столицы была согнана чернь с окрестностей - новорекрутированные бойцы трудового фронта радостно и безоплатно (лишь из благодарности революционерам, что те отстояли для них истинно народную власть) привели город в порядок.
  Столичные обыватели рады были уже тому, что противостояние хоть чем-нибудь, да закончилось. Третья сила - те самые вооруженные банд-группы, что уже держали все окраины столицы - готовы были сотрудничать с любым, кто победит, при условии, что завоеванные в жестокой уличной борьбе районы под ними и останутся. Правда, молодежь не очень представляла себе, что делать с полученной властью - но тут для поддержки революционных штанов прислан был из самой столицы сопредельной империи специально для этой цели обученный революционный вождь - он в свое время почти закончил первый класс гимназии и почитался необыкновенно умным. Первым же декретом упразднялись стеклянные бусы как буржуазный пережиток - на замену амулетам достойным людям выдавались мандаты, степень достоинства каждого определялась открытым голосованием на революционном комитете. Уголовный кодекс также упразднялся как пережиток, а единственным способом социальной защиты объявлялся расстрел. Но самое главное - объявлялось о низвержении кровавого преступного антинародного полицейского режима - вот теперь хозяйствующая машина должна была заработать вовсю и обеспечить всем поголовное изобилие. Однако, не смотря на воинствующие декреты, благоденствие в один момент не наступило, и задекларированных декретами рабских вольностей на всех не хватало - а ведь все делалось в строгом соответствии с догмами научно обоснованной революционной теории. Назначенный столичный гений - не зря был объектом поклонения молодежи - быстро определил причину сбоев - это саботаж на местах. Других вариантов даже быть не могло - ведь центральная власть уже в руках народа. И тогда еще раз сыграла предвосхитившая флеш-мобы практика дацзыбао. Европейские гуманисты ограничивали количество появившихся в результате революций вакансий сотней тысяч - недалекий взгляд убого мыслящего дилетанта! В одно солнечное утро на каменном заборе проявилась надпись: 'Организуй себе вакансию сам!' - и миллионами потекли в провинции молодые пассионарии с воодушевленными глазами, полными головами революционных идей, а еще с новой привычкой жевать смолу туево-кокосоой пальмы - ведь без стимуляторов трудно было бы выдержать длительный революционный накал.
  Все, что нужно для организации себе рабочего место - поймать саботажника из местного начальства, обосновать его вину революционной целесообразностью, вынести приговор и собственноручно привести его в исполнение. Поскольку должностей на всех революционеров порой не доставало, владельцев зажиточных домохозяйств объявляли также пособниками кровавого режима, расстреливали и занимали их место, введя собственным приказом соответствующую должность смотрящего за хозяйством. Попутно собирались для молодой и неокрепшей республики столь необходимые ей средства путем агитации за внесение добровольных пожертвований. Если сознательность нельзя было возбудить пламенными речами - устраивались добровольно-показательные процедуры: одного из жадных собственников привязывали к лежащему горизонтально стволу дерева так, чтобы можно было сам ствол с добровольцем вертеть, а под ним развести открытый огонь. Называлось действо 'подтопить жирок жадным куркулям', как правило, после первой же процедуры, все без исключения зажиточные поселяне всё, что могли, на благо революции безвозмездно сдавали, бригады же народных экспроприаторов снискали почет и уважение в народе и влились в партийную номенклатуру. Правда, даже при такой борьбе с управленческой безработицей, штатных должностей хватило не всем - порой на место прежнего старосты либо во главе кулацкого хозяйства усаживались по двое-трое юных бойцов революции. Это должно было пойти лишь на пользу - но опять что-то мешало этим замечательным танцорам с горящими проникновенно-выразительными глазами, головами, полными цитат вождей и маузерами в руках: производство всех видов продукции все никак не могло выйти на дореволюционный уровень - при том, что революционным декретом рабочий день увеличивался до 24 часов, и любой из нереволюционной черни, пойманный спящим где бы то ни было, мог быть уполномоченным расстрелян без дознания за саботаж и подкулачничество.
  Правда, уровень производства и потребления опять-таки не достиг дореволюционного, ужесточение режима, вопреки надеждам, давало обратные ожидаемым результаты. Вот тогда-то осознана была необходимость подвергнуть ревизии идею воцарения высшей справедливости на обособленной территории (разумеется, не отбрасывая идеалы вовсе, а лишь адаптировав к конкретным историческим условиям) - осудив национальный уклон, руководство территории вновь обратило взоры на удаленных своих хозяев.
   К тому времени у метрополии возникла острая необходимость расширить промышленное производство некоего совершенно секретного на те времена продукта, место Бандусленда в имперском разделении труда определено было благоприятными природными условиями произрастания технической культуры для производства сырья, вот только производственные мощности следовало возвести как можно скорее, пока соседи - не менее верные колонии - не перебежали дорогу и не заняли почетное место промышленного придатка сверхдержавы. Да и юбилей императора близился - а царственные особы всех великих держав любят, когда верные холопы их побалуют к празднику достижениями в народном хозяйстве. В то же время все колонии-соискатели встали перед одной равной проблемой: удаленность от европейской части и дороговизной строительных материалов, обусловленной затратами на доставку. Высшее имперское руководство объявило, что высокой чести быть интегрированной в производственный процесс удостоится лишь та из колоний, какая порадует руководство неординарным подходом и смекалкой, и спроможется выстроить основные здания производственных мощностей из подручных (либо подножных) материалов. Здесь Бандусленд получал огромнейшую фору, ведь залежи туфа не были еще выбраны окончательно. Метод народной стройки, популярный во всех бедных странах, также не мог подвести. Однако, производство вяжущего материала, равно как и его доставка на дальнее расстояние, не представлялось возможным. И тут наконец сыграла осведомленность все еще молодых революционеров в родной истории, можно сказать, обращение к истокам.
  Избавление от 'лишних людей' на верхних этажах социальной пирамиды, как известно, иссякло со временем, однако в глубине веков, если верить легендам, процветало. Сведения о том, каким образом избавлялись от лишенцев на самом дне были всегда расплывчатыми, после колонизации вследствие усиления эксплуатационного гнета необходимость в 'чистильщиках' вовсе отпала, порой ощущался даже недостаток 'черни'. Но мрачные легенды ходили всегда, ими же объяснялось развитие жилищного строительства в доколониальной столице. Согласно одной из версий, отъявленные лишними (в строгом соответствии с решением громады) тела умерщвленных (кстати очень гуманным способом, предварительно усыпленных чудодейственными снадобьями) подлежали первичной переработке в священных чанах специально обученными шаманами, сваренная таким образом субстанция, обладая вяжущими свойствами, заменяла цементный раствор для скрепления туфовых блоков между собой. Именно таким способом на заре нашей эры (опять же, со слов краеведов) и были построены многоэтажные, опередившие свое время на тысячелетия, здания. После недолгих дебатов на революционном комитете, принимая во внимание напряженность для республики политической ситуации (выраженную в жесткой конкуренции и возможном срыве сюрприза великому вседержителю) постановили, наследуя мудрость предков, осуществить рывок в светлое будущее, не снижая темпов строительства столь важных для имперской стратегии объектов. Следует заметить, что, опять-таки, наследуя древних гуманистов, отбирался человеческий материал с оглядкой на потенциал трудовой деятельности, в спешно выстроенную мясорубку живьем никого не бросали, также отбирались индивиды откровенно слабосильные, кто в будущей счастливой жизни мог стать балластом, люди из черни неизлечимо больные, также старые - если не могли доказать, что достойны выживания, а еще отпетые контрреволюционеры и чрезмерно грамотные типы. Еще одно утверждается местными историографами, как заслуга режима: в той эпохальной мясорубке погибло не более десяти процентов от общего числа населявших автономию.
  Метрополия, как всегда в таких случаях, напрямую в экономическом процессе не участвовала, но патриотизма верных своих холопов упредить не могла и не желала.
  Выстроенные цеха в зоне вокруг столицы, названной впоследствии промышленной, уже вскорости оборудованы были привезенными из цивилизованных стран станками и конвейерами, процесс производства продукта, называемого в целях секретной конспирации абсолютным (идеологи уверяли, что очень скоро нужен будет этот продукт абсолютно всем) был успешно запущен.
  Историки Бандусленда все как один признают минимально необходимые человеческие жертвы обоснованными, в противном случае иные колонии получили бы в свое распоряжение промзону, а это исключило бы Бандусленд из числа экономически преуспевающих регионов географического пояса. Чернь, оставшаяся в живых после столь грандиозного рывка в светлое будущее, хоть и не имела такого сладостного кайфа от осознания своей империи победительницей в мировом между метрополиями состязании, но счастлива была уже тем, что выжила. Недовольными могли быть лишь умершие - но они традиционно неразговорчивы, а их родственники, чувствуя за собой такую вину - наличие в семье обличенного и ликвидированного неблагонадежного - также предпочли помалкивать. Да и кому интересно ковыряться в грязном белье, когда по давно сложившейся традиции, историю пишут победители, а откровенные и отъявленные лузеры упоминания на скрижалях не достойны.
  Стоит ли напоминать, что право работать в промышленной зоне, а значит, получать увеличенный паек, получили лишь самые достойные из граждан Бандусленда, которых теперь, вследствие идеологического влияния третьей силы называть стали блатными, полублатными и приблатнеными (при том, что далеко не все из избранных были напрямую связаны с уголовным миром). Следует отметить особо, что мандаты, заменившие дискредитировавшие себя бусы, выдавались не только за революционные заслуги, но еще (по настоятельной просьбе метрополии) взамен на оклады прежних стекляшек - ведь крепежные устройства были из драгоценных металлов. После революционное правительство расплатилось золотым ломом по кредитам за предоставленный лизинг, а в результате столь гибкой монетарно-социальной политики бумажки от революции получила почти вся прежняя элита. Поскольку мандаты на бумажных носителях недолговечны, со временем стали указанную в них степень приблатненности достойного отображать лычками, звездочками и крестами на лацканах повсеместно носимых синих блуз. Теперь вовсе не нужно было разбираться в ценности чего бы то ни было, для оценки собственного места в иерархии, а лишь выучить знаки различия.
   Низкородную чернь загнали в резервации (так называемые Бандустаны), дав новым образованиям относительную автономию - в частности оградив социальные сферы Бандустанов от чрезмерных денежных вливаний из государственного бюджета, но главное - от тлетворных иностранных источников, при этом установив твердый натуральный налог вместо прежней разверстки. Существенное разделение по географическому поясу существует поныне, жители промзоны много богаче сельскохозяйственных своих сородичей и усматривают в этом собственную заслугу, а именно - осознание себя людом более достойным льгот и привилегий, чем потомки всякой там низкородной черни.
  Обрамление каждой отдельно взятой части Бандустана колючей проволокой по концлагерному типу первые годы существования воистину народной власти действительно давало эффект: люди малодостойные обитателей благословенных мест грязным своим видом не смущали. Однако, во-первых, столичные жители не могли без обслуги - низменный бытовые хлопоты грозили отвлечь от мыслей и чаяний возвышенных, во-вторых, сами периферийные назначенцы со временем обрастая жирком, уже не следили столь строго за покидающими места регистрации. Обусловлено сие было отчасти тем, что за фальшивую справку о разрешении на выезд платили заробитчане хорошую мзду и не только деньгами. Дело в том, что, несмотря на записное революционирование, страсть к блестящему сидела в глубине нутра резко возвышенных товарищей, и, по новомодным веяниям, лычки и нашивки на лацканах разрешено было инкрустировать стеклом - а остатки его были в городах и особенно в столице в огромном количестве. Так стражи периферийного порядка, вместо чтоб блюсти сознательность масс, кинулись в буржуазные пережитки, чем подрубили устои режима.
  Главной причиной снижения производительности труда местные экономисты нашли порочный отказ от такого метода стимулирования, как отрубание правой руки у не выполнившего план заготовок стратегического сырья на плантациях.
  Рабочий день революционным декретом увеличивался до 40 - 50 часов - именно столько часовых норм должен был выполнить в течении смены работник, чтобы не быть зачисленным в потенциальные саботажники. Норматив брался не с потолка и не выковыривался из носа: обращенные в революцию бывшие циркачи-показушники перед членами специальных комиссий выполняли в течении нескольких минут основные виды работ, их скорорукость и должна была служить примером прочим.
   Правда, никакой аврал не длится вечно - хотя бы из-за усталости надзирателей, а надуманные нормативы сами взывают к невыполнению.
  Для самой низовой черни была разработана и растиражирована доктрина прагматического хохлизма. Поскольку научно обоснованный трактат базировался на национальной ментальности, воплощение теории в жизнь было совсем малозатратным. Главным догматом стало императивное право вышестоящего начальства распоряжаться всеми существами, кто по чину ниже, причем императив действовал на любом уровне. С этих самых пор средней руки чиновничек, обязанный по службе пресмыкаться перед вышестоящим, получал в распоряжение тех, кто по службе ниже. Аналогичные мероприятия проводились и с в других странах мира, но только в Бандусленде прагматический хохлизм был возведен в ранг внутренней и внешней ( в отношениях с любой метрополией) государственной политики, сменив объявленный пылкими революционерами разных цветов радуги террор - и для тех лет явился прогрессивным общественным мировоззрением. Именно согласно постулатам прагматического хохлизма запрещалось уничтожение части населения считать геноцидом и вообще преступлением против человечности по той простой причине, что восседавшие в столице метрополии чины были рангом выше любого из обитателей колонии, а значит, имели эксклюзивное право распоряжаться и жизнями вверенных их заботам братьев своих меньших. К тому же, тягостное воспоминание могло омрачить восседающих на должностях в Промзоне чиновников и технических работников, искренне убежденных, что лишь собственным талантом пробили себе они дорогу к обеспеченной сытости. Все возможные предъявления упреждены были поголовной амнистией высшему начальству как метрополии, так и колониальному, был введен вечный запрет на распространение порочащих высокодостойные персоны сведений, во всех преступлениях как прошлых лет, так и будущих обвинять позволительно было лишь преступную идеологию. После представителям высшей касты, а особенно их блистательным детенышам так понравился способ ухода от ответственности, что в уголовный кодекс внесена была статья, позволяющая за особо тяжкие преступления, связанные с убийством двух и более лиц, в том случае, когда находилось высокородное существо под действием изменяющего психику химического препарата ( а такой период, учитывая массовое потребление дурожуйки у высокородных перманентно-непрерывен) на скамью подсудимых укладывался и за тюремную решетку помещался кулечек с дозой препарата. Закон коснулся лишь представителей элиты - кстати, положение о раздельном правосудии, на ряду с раздельным образованием и раздельном медицинском обслуживании также стали основополагающими в доктрине, заодно снизив на порядки расходы как сводного, так и региональных бюджетов. Так для глубинки бандустанов считалось нормой изучение алфавита и устный счет до двенадцати, в то время, как жителям столицы гарантировано было оплаченное государством высшее образование в любой стране мира - и еще целая масса серединных вариантов, но во всех случаях образование оставалось бесплатным, в то же время никто не мог запрещать родителям зарегистрированных в бандустанах детей оплачивать из собственного (или спонсоров) кармана обучение своих детей и в более престижных учебных заведениях. То же и касательно медицины: жители столицы исцеляются бесплатно по месту жительства, а если нет возможностей - за рубежом, а в перифериях лечат, как правило, колдуны и шаманы. Правда, в этом направлении социализация общества виднее: во-первых, заболеваемость в бедных районах страны - по данным статистики - рекордно низкая из-за отсутствия врачебного персонала для фиксации недугов. Во-вторых, правительство не оставляет заботой несчастных, регулярно проводя массовые акции исцеления. Так широко распиарена была некоторое время назад борьба с малярией - для благой цели в каждое из болот исследуемого бандустана засыпано было по сто тонн дуста. В пику экологам, трубящим о том, что такое мероприятие чревато для проживающего населения онкологией, в этой же резервации захоронено было более миллиона тонн радиоактивных отходов - всем ведь известно, что нет лучшего средства от рака, чем обильное облучение. Еще один медицинский прожект блистал новаторством: поголовное обслуживание стоматологами. И здесь чиновники от медицины также настояли на преференциях для бедных: в массовом порядке изготовленные стандартные зубные протезы вставлялись в одной из периферий всем желающим - если только возможно было подогнать под размер вставной челюсти остатки челюстей самого пациента, то есть пациент имел правильные челюсти.
  Доктриной прагматического хохлизма узаконена была и без того существовавшая сегрегационно-кристаллическая решетка, закреплявшая права всякого звена руководителей, и обязанности подчиненного люда. Новаторство заключалось в признании необходимым выплаты лишь прожиточного минимума каждому, кто на режим работает и такого же размера пенсиона лицам, перед режимом заслуженным. Правда, прожиточный минимум формировался на разных уровнях по своей методике и, в зависимости от степени достоинства, разнился для высших чинов и низших смердов на порядки. Все, кому не досталось места в столь экстравагантной социальной пирамиде, хоть и объявлялись лишенцами, но уничтожению, в связи с глобальной гуманизацией, не подлежали - им разрешалось претендовать на место в заветной иерархии, постоянно доказывая специально обученным чиновникам, что к отряду мозоленогих двугорбых парнокопытных они не относятся. Если же поместная элита не находила у лишних людей качеств, минимально необходимых для социализации на своем уровне, с определенных пор разрешалось выезжать на поиски трудового счастья за пределы собственного бандустана - на это лишенцам выдавались специальной формы паспорта.
  Козлиная ветвь власти упразднена не была, напротив, трансформировалась частично в министерство пропаганды и агитации, частично - в средства массовой информации, с сохранением не только рабских вольностей высшего порядка, но и права неприкосновенности личности работника словесного фронта. Так к примеру арестовать козлиного пропагандиста ( по новой терминологии - козлопаса) запрещалось вовсе, а для задержания с целью даже пресечения эйфорийного буйства необходимо ни много ни мало с соблюдением почтительности поставить высокоинтеллектуальное создание в партер и, приспустив штанишки, расцеловать в оголенный зад всем отрядом ОМОНа, и лишь после требовать предъявления документов. Во времена революционного сплочения общества козлиные назначенцы, собранные в специальный профсоюз агитаторов, действительно были властителями дум и чаяний народных - отчасти потому, что знать наизусть измысленные ими дацзыбао обязаны были все низкородные - в противном случае рискуя быть записанными в саботажники и подвергнуться революционному взысканию в виде расстрела.
  В период социализационного и управленческого затишья, когда закоровевшие уже далеко не юные пассионарии озабочены были лишь раззолочением и остеклением собственных мундиров, наступил, как ни странно, самый тучный период и для низов - так уж устроен экономический механизм недоразвитых стран, что чем меньше начальство руководит экономическим процессом, тем успешнее этот самый процесс протекает. Огромным количеством невостребованных на местах лишенцев характерны эти годы, при чем лишенцев с разных социальных уровней.
  Какая-то часть из лишних смогла пристроиться повыше. Блюдя давние традиции Бандустана, условием пребывания на верхних ярусах продолжало оставаться наличие неких атрибутов, правда теперь они менялись довольно быстро: частенько ими являлись некие предметы - как одежды, так и украшения, но бывали периоды, когда почетно было и получение образования.. Наиболее надежным, считалось получение технического образования с целью распределения на инженерские должности промзоны, работа которой не прекращалась никогда. К глубокому моему сожалению, так и не смог я выяснить, что же именно за продукт выпускала промзона во все времена своего существования - эти сведение всегда были под грифом особой секретности, но одно могу сказать наверное: что-то там определенно выпускалось, иначе на было бы столько славословия трудящимся в прессе, такой высокой заработной платы у работников и такого огромного количества персональных и научных пенсий у отслужившего свое инженерно-технического состава. Самым престижным напротив всегда считалось искусство управления человеческой мыслью - и несчитанные вновь аккредитованные ВУЗы выпускали все новых и новых козлопасов. Только с их помощью небогатый серым веществом мозг простого слушателя мог воспринять децимацию эффективным менеджментом, колонизатора старшим братом, оккупантов - освободителями, штурмовиков - мирно пасущейся молодежь, погромы и экспроприации - высшим судом справедливости, замена на представительской должности воровки дураком -и обратно - эпохальными сдвигами, а слабенький мозг объективного троечника - интеллектом великой державы . В описании истории империей назначенные козлопасы преуспели изрядно - был даже издан запрет на вольное изложение исторических событий, а удобный для руководства учебник заменил в отдельных перифериях святое писание.
  Правда уже вскоре потенциальных представителей идеологической ветви власти оказалось слишком много. Одно время их тягостный труд использовался во благо общества потребления, вкладывая в неокрепшие молодые умы один невнятный с точки зрения здравого смысла постулат. Идея заключалась в том, что не наличием средств должно быть обусловлено потребление конечного продукта, а наоборот: чем больше любого уровня хозяйствующий субъект потребляет, тем больше приходит к нему денежных средств. Такая маловнятная формула спровоцировала появление финансовых пирамид, и для верхних этажей алгоритм реально срабатывал. Правда, расплачиваться приходилось самой низовой черни, кому внушалось, что лишь их собственной ленью и неумением применить на практике изученную теорию обусловлены финансовые трудности. Варианты пирамид бывали разными, разнились и способы отсечения недостойных от неположенных им благ. Бывали периоды наплыва социальных постулатов - тогда низовая чернь получала государством гарантированные заверения, что лет через пятьдесят добросовестного труда каждый сможет получить доступные и высшим блага. В периоды жесткой либерализации все потребляемое нужно было непременно оплачивать, однако, не возбранялось кредитоваться, и также безоплатно всю жизнь работать на погашение долга. В любом случае, к потреблению, при декларируемом равенстве прав, из низов допускались немногие, всегда жившие на верхних этажах социальной пирамиды имели все от природы - эта презумпция почему-то никогда никем не оспаривалась, при этом каста козлопасов жила также благополучно, высасывая из работающей черни средства на оплату своего каторжного труда. Сии властители дум сначала сгруппированы были в министерстве пропаганды при правящей партии, после для них придуманы были масс-медиа, для менее привилегированных - кредитные отделы банковских учреждений. Кстати, самой большой социальной пирамидой стало своевременное размежевание метрополии с низами - когда пришло время платить по обязательствам, выпустили на арену национально-освободительную идею, носимую настолько недалекими, что неподкупными козлопасами местного пошиба. Все уже было поставлено на поток - почти как и в других империях в период отбрасывания балласта (как известно, в период опасности кенгуру выбрасывает из сумки детеныша, ящерица - хвост, а колониальные империи сливают периферии - исключительно ради благой цели дальнейшего процветания метрополии).
  Но здесь вдруг сыграл забытый уже в других странах фактор влияния конкретной личности в истории, и еще - в определенном смысле эффект экономической конъюнктуры.
  Алмазы, вывозимые не только из Бандусленда, веками складировались в хранилищах метрополии и служили обеспечением всеимперской валюты - в этом было коренное отличие ее монетарной системы от прочего мира, это же считалось страховкой от всяческих финансовых (на манер Бреттон-Вудского) казусов. С одной стороны, такая автономность давала иллюзию самодостаточности, но иметь алмазный стандарт - означало подвергать свою денежную систему риску пакостей со стороны мировой закулисы, всегда вредившей самобытной и уникальной нации. Итак, финансовые запасы империи не только проедались, но и таяли вследствие внешних провокаций, успешно и вовремя слитые колонии немного оттянули крах, но дамоклов меч съёживания над системой висел постоянно. При том оставалось государство конституционной монархией - хотя расходы на содержание двора и составляли существенную часть бюджета. В парламенте уже был зарегистрирован законопроект, переводивший государственные институции в режим экономии, однако, его принятие и внедрение в жизнь отменили из простого человеческого сострадания. У предпоследнего из династии по отходу в мир иной остался единственный наследник, малолетний сын, чей только вид обязан был внушать созерцателям чувство сострадания. Нельзя с определенностью сказать о гениальности великодержавного папаши (тот за годы царствования в трезвом виде почти не бывал), но над наследникам природа просто цинично поглумилась. Маленький рост, раннее облысение, закрываемое мнимым пробором, воняющие поросячьи глазенки, колесообразные ноги, то сбриваемые, то вновь отпускаемые порнографического вида усы - внешним видом царственный тинэйджер отпугивал буквально всех. Но нельзя также сказать, что интеллектом компенсировалось внешнее уродство: в процессе обучения царенка десятерых мальчиков для битья запороли насмерть, а если получал малолетний наследник тройку по какому-либо предмету - такой день объявлялся государственным праздником и всеобщим выходным без ущерба народному хозяйству.
  Столь жалкое существо просто бесчеловечно было выпускать в свободную жизнь - и по решению законодательного органа, монархическое державоустройство продлилось еще на одно царственное поколение.
  Дабы не нагибаться в непристойную позу, архикардинал при коронации стоял на коленях, удерживая над головою существа корону - но вдруг аккурат по произнесении положенной по протоколу клятвы, ударила молния в самую маковку собора, а под вечер того же дня в экономических известиях пропечатано об резком увеличении - в десять тысяч раз - биржевых цен на алмазы. Вышло так, что без всяких усилий казна великой некогда державы увеличила свой объем на порядки. Первым делом имперские финансисты, продав доступную без вмешательства законодателя часть госрезерва, имея на счетах триллионы конвертируемых везде североамериканских долларов, хотели было расплатиться с внешним долгом страны, также погасив внутренние обязательства перед бывшими колониями.
  Однако, новая партия власти сразу отбросила потуги расчета с туземцами - даже белокожими.
  Демократическое устройство требовало покупки лояльности электората даже в метрополии, а идеи периферийных козлопасов о рабских вольностях пришлись по душе в столице империи - и первопрестольная мало того, что установила бесплатное проживание, питание, обучение детям и проезд в общественном транспорте для всех, кого признают достойными, но еще и выплата ежемесячно 30 серебряных монет каждому, кто имеет при себе паспорт с прописанной на пятой странице титульной нацией.
  Выплата тридцати ежемесячных серебряников так подхлестнула патриотизм обитателей метрополии, а еще убежденность, что именно наличие убогого на троне подвигло финансовую фортуну оборотиться к увядающей уже империи передом, что уродца быстро признали народным царем, соединив в отдельно взятом государстве демократические принципы с постулатами монархизма, минуя буржуазную демократию. Но если уж поперло - так поперло, потребность в технических алмазах на международном рынке продолжала возрастать, что повышало капитализацию алмазного запаса заштатной ранее империи. Разумным почитали некоторые местные экономисты повысить уровень социальной базы в самой европейской стране, развивать здравоохранение, народное образование, финансировать строительство дорог и обучение дураков, создание рабочих мест. Но так прямолинейно мыслить могут лишь люди заурядные, нехаризматичные и скучные (такие, как правило, думают, что освоив науки, становятся умнее - этот постулат опровергли создатели новейшей теории психоанализа, на исторических примерах доказавшие, что именно троечники креативно меняли ход истории). Народный император мыслил куда глобальнее, и в первом же обращении к титульной нации заявил, что намерен целью всей своей жизни сделать защиту убогих, обиженных, опущенных, скудоумных и отсталых во всем мире. Тут как раз выпал случай - из вечно скулящего и ноющего Бандусленда неслись, как водится, жалостливые стоны по разным поводам, но достойным царственного внимания признан был один: согласно законодательства автономии людям, не умеющим читать и писать трудно было устроиться на умственную работу. Самым вопиющим признан тот факт, что среди бедных ущемленцев много выходцев из метрополии. Очередной крестовый поход назван был миропонужденческой операцией в защиту труднообучаемых дебилов, и вначале имел целью восстановить высшую справедливость лишь в одной глухой провинции у моря. Но народного императора так трогательно там встречали, назвали освободителем и избавителем, за розданные паспорта с красным цветом обложки готовы были целовать пыль из-под копыт (его коня), а на массовых акциях восторга среди групп женщин даже фиксировались случаи коллективных оргазмов. К тому же местные козлопасы, сразу пристроившиеся к императорской свите, льстиво нарекли человечка высокорослым красавцем - это самому объекту поклонения очень понравилось, а словосочетание 'низкий уродец' было на территории всей империи запрещено употреблять под угрозой смертной казни. Освободительный поход решено было продолжить - никакого военного сопротивление не отмечалось, напротив старшие офицеры армии автономии готовы били в ефрейтора записаться - лишь бы в наемную его императорской святости армию. Правда, дальнейшее продвижение вглубь освобождаемой территории не было таким лучезарным и блистательным - но здесь на помощь освободителям пришли те самые элементы, что до вторжения были не просто лишенцами, а самой маргинальной их частью. Вовлечение в политический процесс безграмотной дворовой сявоты оказалось малозатратным и эффектным: самого отмороженного из уличных вседержителе на сходном вече оглашали народным бургомистром - и сей индивид получал от всей братвы эксклюзивное право лизания подошвы освободительского сапога. Если же надлежащего количества гопоты без признаков совести в селах и поселках следования освободительной армии не находилось, применяем был тактико-стратегический ход, гениально измысленный самим низким фюрером, когда перед регулярными войсками гнали определенное количество женщин и детей, а доблестные воины должни были идти сзади них - не впереди, а сзади. Особенно нравилось освободителям гнать впереди себя беременных. Надо сказать, отношения у Высокорослого Красавца с женским полом были весьма своеобразными на протяжении всей жизни - еще с тех пор, как по ричине физиологического дефекта он не мог быть объектом полового влечения. Потом титул и пиар добавиль в ауру феромонов, и вокруг народного царя так и вились свору красивейших особ, изнемогая в томном желании быть покрытыми и понести от вождя. Н осадок оставался всегда. Несмотря на увеличенные для воинов-освободителей мясные пайки, на всем пути триумфального шествия легиона были в домохозяйствах подьедены все запасы яиц, выпотрошены и изжерены все куру и выпито все молоко - эти яства искони любимы всеми воинами-освободителями мира, а такжеотмечены воинской заботой все - от 10 до 70-летнего возраста женского пола поселянки, огромное количество из которых, надо сказать, такому вниманию к себе освободителей были несказанно рады, а кто рад не был - тех никто не спрашивал.
  Понимая, что просить граждане Бандусленда будут лишь одного - краснокожих паспортин, а значит - и императорского к ним подаяния, идеологи империи придумали ряд формального характера препон, для порядочного человека непереступаемых, как то: для постановки на очередь на получение паспорта нужно было (непременно публично) либо признать свою страну исторической ошибкой, либо плюнуть в портрет собственной матери, либо признать язык автохтонов собачьим, либо бодро радоваться барской милости, когда назовут твой народ братьями своими меньшими, либо втоптать в грязь флаг своей страны, водрузив на госучреждение флаг страны-оккупанта, или разбивать голову каждому, кто использует национальную символику. Идеологи из столицы думали (по исторической неопытности) что на публичный срам пойдут очень немногие - к величайшему даже их удивлению полные площади готовых совершить низкие деяния стояли, вопия к пришедшей освободительной армии и ее маршалам, а из дальних периферий пошли в массовом порядке петиции с подписями от грамотной теперь низовой черни, сводившиеся к следующему: 'Возьмите нас под братское крыло, мы ваши навеки, возьмите также в рабство наших детей и их детей, и, если ваша божественная воля будет на то - уничтожайте их миллионами как вам заблагорассудится: морите голодом или сжигайте в печах концлагерей - только не лишайте нас, достойных людей, рабских вольностей, и ежемесячно выплачивайте тридцать холуйских серебряников!'
  На такое количество подонков и мерзавцев не рассчитывали даже приближенные к царскому телу пропагандисты и агитаторы - не то, чтобы в имперской казне недоставало серебра - но даже гербовой бумаги не хватало, чтобы нарисовать паспорта. Однако, пообещать и даже начислять на специальные счета серебряники начали с первых дней освободительной операции, а всем, свершившим акт самообращения милостиво было разрешено облечь свои синие паспорта в красные обложки. И вдруг, в самый разгар триумфального шествия парадокс резкого вздорожания алмазов завершился - оккультисты увидели новое знамение во вторичном попадании молнии в ту же колокольню, но отчасти научно-технический прогресс ускорил развязку: в технике стали применяться алмазы искусственные, синтезируемые в других европейских странах. Эйфория вокруг освободительной войны стихла, алмазный запас пришел к своей рыночной цене, без алмазодолларов даже внутри метрополии выплаты холуйских серебряников прекратились - и уже через несколько лет народного монарха возненавидели сильнее, чем некогда любили: ведь социальные выплаты прервались, а больше любить тупого и злобного карлика было не за что. Кончился взлет для него самого печально: разгневанные неполучатели милостыни поймали прежнего своего любимца и вначале подвесили за гениталии перед входом во дворец, а после опустили тело в яму с нечистотами (кстати, именно такие методы политической борьбы предлагал использовать некогда всесильный монарх к достойным его оппонентам), но имеется более оптимистичная версия развязки, как то: толпа поглумилась над телом одного из многочисленных императорских двойников, сам же высокодержевный недоросль в сопровождении телохранителей и остальной группы интимно-приближенных баскетболисток успешно ускользнул и дожил век на Гоа в тоске и печали.
  В историю метрополии низкий человечек вошел в соответствии с величиной своего роста. Совсем другое дело - история нации, по самоощущению второсортной. Криминальных назначенцев, даже после ухода освободителей на занимаемых должностях оставили - ради экономии гербовой бумаги на новые мандаты - это дало имперским идеологам еще один повод считать местное население сборищем убогих дешевок, а прижившаяся в политическом сленге идеома 'братский народ' первоначально означала лишь то, что на среднего звена руководящих постах находятся те, кого в других странах называют 'братками' (правда, подобострастные туземные идеологи до сих пор пытаются вложить в словосочетание сакрально-кровосмесительный смысл). В промышленной зоне Бандусленда низкого уродца до сих пор почитают освободителем, с пьедесталов там были свергнуты статуи Козлобарана и установлены на их место изваяния Высокорослого Красавца. А обещание выплаты тридцати серебряников за продажу родины до сих пор воспринимают за чистую монету и к каждым муниципальным выборам выдают каждому законопослушному из общей суммы по три копейки.
  С той поры две разнонаправленные идеи движут политическими силами, а стало быть, и умами избирателей. В головы половины электоральной массы вбит постулат, что придет-де из какой-нибудь европейской столицы Высокорослый Красавец с кучей банкнот в кармане и осчастливит всех вокруг себя - такой точки зрения придерживаются жители промышленных регионов. Выходцы из бандуслендов, напротив, веруют в собственное чучхэ, всегда выставляя выдвиженца из самоих себя. Нагрудный значок с изображением Козлобарана есть визуальным символом их партии, противники носят кокарды с изображением колорадского жука - как единственного в мире защитника картофельных полей. Власть в стране одно время менялась чуть ли не каждый месяц - когда народным волеизъявлением, когда антиконституционным переворотом, но чаще всего путем сговоров народных представителей - достойнейших из достойных граждан своей страны. При любом переформатировании властных коалиций незыблемой остается сегрегационно-кристаллическая решетка, как основа социальной пирамиды, традиционно низкий уровень жизни на низах - как источник доходов верхов, функционирование промышленной зоны - как источник покрытия бюджетного дефицита кредитованием под что-то (кстати, что именно там выпускают - до сих пор никому не известно). Традиционными остаются также система межличностных отношений и виды социального лифта: количество амбициозных, стремящихся к достижению высшей цели женщин в придачу к модернизации отношений внутри прайдообразной группы делают касту полумажоров почти кровной между собой родней, а желание иметь преданного и почти своего исполнительного на полусогнутых человечка в деле обуславливают процветание ущербных зятьков.
  Резкие смены власти как способ подчистить запасы граждан простых и в круг избранных не вхожих приемлем обеими политическими силами, ведь человек обеспеченный продолжает оставаться главным системным врагом, тот же, кто потребляет то, что ему прикажут в как можно большем объеме не только провоцирует возрастание валового продукта, но еще является лучшим кандидатом как в революционеры, так и в господские лизоблюды, в то время как человек материально независимый может себе позволить такую по отношению к режиму подлость, как нежелание работать за прожиточный минимум.
  В метрополиях даже созданы были специальные министерства по делам революций, где эмиссаров специально обучали приваживать и кормить с рук пламенных революционеров - те, как правило с рук берут у каждого, кто предлагает что-то бесплатное. Обучение профессиональному революционированию проходит на специальных сборах - как правило, в сельской местности, главным является научить молодого пациента мыслить непросто адекватно, а демократически адекватно. Главными постулатами остаются прежние революционные презумпции, что режим непременно кровавый, коррумпированный, продажный и антинародный. Каждая революция сопровождается, помимо плановых трупов (которые, если власть отказывается применить силу, настреливают либо вырезают специально обученные снайперы и резники), фейерверками, сожжением нескольких представителей власти с применением зажигательной смеси, взрывами петард, а также песнями и плясками революционно адекватных шутов и скоморохов, а по завершению действ - люстраций с привлечением патриотически настроенных местных подростков с последующим расчленением и ритуальным поеданием трупов пролюстрированных. За последние десятилетия было отмечено не менее двенадцати демократически адекватно проведенных революций, в результате которых внутреннее потребление снизилось в четыре раза, зато валовой абсолютный продукт не переставал возрастать ежегодно хотя бы на 1 %. никогда. Каждый революционный порыв традиционно заканчивается победой реакционеров - что очень утешает народные массы: революционирующие индивиды, как правило, не алчны и честны, но уж больно их много, этих прекраснодушных и вдохновенноглазых молодых ребят, и каждый в глубине души уверен, что наваляв в золотой унитаз диктатора, внес собственную лепту в производство национального продукта, а значит, имеет право на пожизненный пенсион. Тех, кто всю жизнь обязан работать и сжиганием сбережений пополнять казну активной политической жизни, и революционеры и контрреволюционеры открыто презирают, считая лохами, лузерами и быдлом, хотя новомодная политкорректность и не допускает некорректных высказываний вслух. Наличие нескольких претендующих на доминирование империй вселяет в низовую чернь необоснованную ничем надежду - правда, напрасную: колонизаторы всегда между собой договорятся и извлекут для себя выгоду, хоть Бандуслендовской черни ее козлопасы и внушают другое: может случиться даже такое, что вторая из метрополий переуступит право на управление территорией первой - так проще управлять рабами, уверовавшими в свою свободность.
  Для революционно озабоченных социальные перевороты должны быть ровно как запой для алкоголика, половой акт для эротомана, компьютер для нтернет-зависимого: ответом на все, аргументом против всего, оправданием всему, плевать, что это в любом случае деструктив. Героев революционных событий жители Бандусленда всегда канонизируют и сакрализуют. Вообще отличительной особенностью жителей изучаемого мной государства - главным образом честных, порядочных и трудолюбивых людей есть идеализация того, кто умеет либо воровать, либо получать незаработанное за мнимые заслуги.
  Отброшенная часть великой империи пыталась некогда пристать к империи другой - в те времена небольшая группа влияния в правительстве удаленной метрополии сумела внушить национальной элите Бандусленда, что отдельная европейская столица остро нуждается в белокожих обитателях любого социального уровня. Для повышения уровня воспроизводства населения были введены финансовые стимулы - за каждого рожденного белокожего ребенка каждая молодая семья получала сумму, эквивалентную пятидесяти долларам. Деньги исправно выплачивались родителям в глубинках и ими же благополучно пропивались, но суть была не в качестве воспитания, а в количестве готового к поставке в Европу человеческого материала. Однако, когда необходимое количество лишенцев было вспитано и готово к отправке - в той самой новой метрополии победила идея толерантности и политкорректности - и белое мясо потенциальных репатриантов стало ненужным, напротив, публичное убийство белокожего на улице подпадало под амнистию.
  Парадокс лишенцев всех времен состоит в том, что они, являясь одновременно силой деструктивной, в то же время - главное национальное богатство.
  Постоянные ссоры и раздраи на высшем уровне долгое время не способствовали бурному развитию страны, и это очень угнетало туземных статистиков. Долго не могли найти той объединительной изюминки вдохновенноглазые пасионарии и томно-задумчивые ожидающие спасителя из-за бугра, но жизненная необходимость заставила в один прекрасный день сесть под одну пальму переговоров всех, ибо дальнейшие водовороты политические могли закончиться плачевно для всех. Объединительной идеей решено было считать приемлемое всеми сторонами процесса, а именно - рабские вольности. Действительно, никто из политически активных граждан с позицией не сомневался в своей исключительности и достоинстве, а также в том, что оплачивать потребленное им должны те из недостойных, кого общественники презирали, почитая быдлом и тягловым скотом. Прожиточный минимум для всех достойных граждан установлен был на уровне максимально возможного потребления в самой развитой стране мира на тот момент. В случае, когда государство объявлялось социальным - все блага предоставлялись достойным абсолютно бесплатно, если же возобладало бы либеральное направление - в бюджете страны предусматривалась монетизация всех льгот и благ и проплата субсидий. Для удовлетворения амбиций отброшенных было от руля труднообучаемых дебилов специальным законом установлено было обязательство всех аккредитованных ВУЗов принимать даже самого отсталого ученика на бюджетное отделение, если он(о) в состоянии запомнить в написании хотя бы три буквы из государствоязычного алфавита. Бесплатное медицинское обслуживание гарантировано всем на уровне не ниже европейского. Убогой же части народонаселения гарантировалась пожизненная пенсия в размере того же установленного прожиточного минимума. Юридическое обслуживание рекомендовано сделать бесплатным, для чего, опять же на общественных началах привлечь (либо за казеный счет обычить энное количество властителей дум (аналог прежних козлопасов). Также, по желанию отпрысков уважаемых людей, за государственный счет обучать способных к сему индивидов в лучших университетов мира.
  Любой адекватный экономист, услыхав о таких соцгарантиях, поднимет меня на смех, резонно заявив, что никакой бюджет любой страны ( даже если в ней функционирует Промзона) не потянет таких зверских нагрузок. Не стану спорить - отмечу лишь, что такие условия жизни гарантированы были не всем, а лишь наидостойнейшим гражданам своей страны, проживавшим в том узком круге, что некогда обозначался историческим центром столицы. Не возбранялось брать в качестве обслуги установленное количество представителей нижних классов - те свое достоинство должны были выслужить усердным трудом. Для них прожиточный минимум устанавливался существенно ниже - на уровне, допустимом для безубыточности бюджета. Отдаленным перифериям промзоны и Бандустанам зато гарантировали неслыханную автономию и не отказывали в возможности плодотворно трудиться на претворение в жизнь мечты, что и на их небагатых улицах будет праздник. Но главным для низовой черни подарком стало обретенное ими право беспрепятственно (если не считать виз и регистраций) проникать на территорию компактного проживания представителей высших классов.
  Дабы не разбазаривать нажитое на верхних этажах приамиды, непременным условием проживания там стало не только получение на руки установленных сумм денежных средств, но и непременная их растрата в соответствии с заведенным этикетом. Равенство во всем - в том числе в праве на потребление материальных благ - не только ускоряет оборот денежной и товарной массы, оно еще не дает накапливаться большим суммам у отдельных индивидов, а также позволяет оставлять финансовые ресурсы в предназначенном для этого месте, в том случае, когда вдруг гастарбайтеры любого пошиба проникнут на ту территорию, где денежные средства в избытке. Быть может, именно поэтому, на период всеобщего равенства приходится и рассвет национализированной нынче дурокурни, производящей, помимо дурожуйки, еще огромное количество специализированных медпрепаратов. Резкая уценка ее продукции нисколько не снизила прибылей хозяев - теперь реализаторы берут массовостью, а на местах производители суррогатов стараются не отставать от верхних своих маяков. Кстати, вопрос с переподчиненностью государства решился сам собой - все как одна европейские империи устали биться за удаленную колонию, а напыщенные россияне как раз в те времена сражались за одну из близлежащих непокорных колоний - на второй фронт ресурса не хватило - в то же время чернокожее население Африканского континента воспряло духом в порыве расового пубертата - автономию решено было отдать под мягкий протекторат теперь уже чернокожих господ в пробковых шлемах, с тем, однако условием, что прямого военного вмешательства не будет.
  Следует отметить, темнокожая империя джентльменский договор до сих пор блюдет свято, что, однако, не мешает Бандусленду иметь такую армию, которая съедает пятую часть национального бюджета. При этом подавляющее большинство тамошнего офицерства не скрывают даже, что случись нападению империи побогаче - сдадутся сразу. Правда, есть и патриотически настроенная часть кадровых военных, как правило, с очень вдохновенными глазами - в общем, тамошняя армия является идеальным для изучения срезом общества.
   Имитируется в далекой стране и политическая жизнь, устроенная по двупартийному принципу с круговой ротацией кадрового персонала - ее устройство так и не удалось мне узнать подробнее из-за сбоя в компьютерной сети, но наверное известно, что одна из партий объединяет вокруг себя тех избирателей, кто надеется на лучшее, другая - тех, кто боится худшего.
  Но всех их объединяет одна пламенная страсть к игре в социально-финансовые пирамиды на базе нерушимой сегрегационно-кристаллической решетки, в которой каждый даже самый низкий индивид мнит себя взлетевшим на самый верх, потому рабские вольности - главная приманка для электората любого цвета возникшей политической силы. Прагматичный хохлизм, даже не признаваемый публично, продолжает оставаться доминирующей идеологией, главной задачей исполнительной власти остается поиск тех слабосильных, но трудоспособных, кто дешевым своим трудом обеспечит получение высокодостойными приличествующей им по чину милостыни, в задачи идеологов входит вкладывание в головы самой низкородной черни постулата о том, что самое убогое создание достойно неожиданного социального взлета - тогда система будет функционировать непрерывно. Самое главное достижение таперешних (как и прошлых) козлопасов - в головах электоральных отар, и заключается оно в умении заставить раба мыслить в нужном для хозяина фарватере, оставив право выбора в мелочах. Проблема самого раба - его врожденное рабство, а вовсе не цвет развевающегося над его головой партийного флага, как стаду баранов важен не цвет вновь окрашенных ворот, даже не то направление, куда ведет их назначенный пастухом козел, а лишь право беззаботно пастись.
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  Возвращаясь к началу повествования, хочу напомнить обещание доказать собственную правдивость и незаинтересованность - ведь найдутся дотошные умники, кто попробует искать в моем повествовании параллели с реальным окружающим нас миром. Действительно, случались в истории такие не совсем порядочные люди, памфлетисты и пасквилянты, кто хитрыми ужимками эзопова языка пробовал очернить собственных именитых современников, а порой кого-то из низких существ незаслуженно возвеличить - при этом оставаясь под сенью иносказаний и хитроумствований. Но речь идет о временах далеких, былинных и мрачных, и писаки сии проживали, быть может, в таких странах, что лучшего для себя, чем карикатуризация, воплощения и не заслуживали. Но лично я проживаю в принципиально другой стране и в кардинально иное время, так что опускаться до такой хитрой низости мне нет никакого резона. Моя страна нисколько не похожа на сборище тварей, дрожащих перед вышестоящими и компенсирующих унижением слабейших. Мои сограждане никогда не променяют свою страну на рабские вольности, как бы ни маскировали такую подмену хитромудрые политтехнологи. Никто из жителей моей страны не признает главенство над собой мелких уголовников. Пожилые люди моей страны не будут требовать для себя содержания, превышающего средние по стране зарплаты, поскольку прекрасно понимают, что первична - возможность зарабатывать людям трудоспособного возраста, а их вклад в государственное строительство уже сделан - это воспитание собственных детей и внуков так, чтобы не было стыдно за принимаемые ими решения. Мои сограждане не будут с видом тупых баранов внимать вещанию низкого иностранного человечка со слабенькими мозгами школьного троечника о второсортности граждан во всех смыслах чужой ему страны. Граждане моей страны понимают, что второсортность индивида определяется не цветом кожи, не принадлежностью к этносу, и уж тем более не установками идеологами нации, возгордившейся тем, что грабит она, а не грабят ее. Лишь второсортная нация способна установить добровольно фашизм, главным признаком которого есть допустимость уничтожения одной части социума ради беззаботного существования другой части. Второсортными становятся те люди, что возомнили себя выше других - не важно, по этническому или социальному признаку осуществлялась градация. Второсортной нацией становится сборище выродков, прощающих массовое истребление своих предков - ведь прощая палачам они сами себя к палачам причисляют, по скудоумию полагая, что преданность догматам послужит им индульгенцией. Не в кровавой рулетке фашизма прежние заслуги не учитываются и в мясорубку попасть может любой, тогда жизни самого ярого апологета цена будет копеечная. Граждане моей страны прекрасно понимают, что сам фашизм начинается не на площадях или в парламентах - режим нечеловеческий начинается в ту секунду, когда человечек никчемный, под сладкие насвистывания козлопасов, возомнит себя настолько эксклюзивным, что примет за должное потребление незаработанного - не важно, идет ли речь о финансовом трасте, удешевлении тарифов, сказочных пенсиях на будущее или просто повышенной социалке.
  Граждане моей страны прекрасно знают, что второсортным автоматически становится тот, кто свой вес ощущает лишь в толпе себе подобных. Мои сограждане - умные порядочные люди, не думающие так, как им приказано. Все они прекрасно понимают, что ни революцями, ни оккупациями не решить их проблем - как бытовых, так и глобальных. Лишь перестав мыслить категориями хохлизма, который во всех странах мира для людей с любым цветом кожи является мировоззрением жалких и убогих, но самовлюбленных тварей, можно избегнуть этих напастей, и напротив, воцарение в головах прагматичного (и не очень) хохлизма к ним неминуемо приведет.
  Если мои сограждане верят в существование своей страны и достойных ее граждан, то нет у них повода не поверить и в альтернативную квазидержаву, тем более, теперь есть возможность указать точное ее географическое расположение. Размещается страна убогих дешевок, абстрагируясь от материков и континентов, на задворках планеты, где, по моему глубокому убеждению, ей самое место.
  Харьков, 2014
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   От автора читателям.
  
  Однажды я написал сказку. Я её не придумал, а именно написал, точнее даже записал - это очень легко, записывать то, что видишь, облекая в новую, непривычную людям форму. Хотя, вероятно, имей я дар фантазёра или сказочника, мог бы просто выдумать - быть в этом оригинальным с каждым годом всё тяжелее, поскольку 'задорный цех' мастеров художественного вымысла с годами лишь растёт. Я же смалодушничал и пошёл по пути наименьшего сопротивления - удивляясь, что такая огромная армия разных уровней и рангов наблюдателей не замечают (сами, либо по заказу тех, от кого они независимы) казалось бы, очевидного.
  Сказка была мной написана на украинском языке. Из издательства пришёл ответ, что они публикуют лишь работы, написанные на русском. Будучи человеком русскоговорящим (до сих пор не могу осознать значение термина 'русскоязычный'), я имел веские причины писать языком страны, которую считаю своей, и до сих пор нисколько не усомнился в правильности выбора. Не являясь не то что классиком, но даже сколько-нибудь известным автором, я прекрасно понимал, что никто за перевод моего произведения не возьмётся. Оставалось одно - переводить самому. Но делать дословный перевод мне показалось занятием скучным, и я нашёл выход другой: описать те события, которые послужили мне основой для первого моего сочинения. Сначала я писал свои произведения на русском языке как 'авторский вольный перевод', но, перейдя определённую грань, понял: разграничить, что является первоисточником, а что переводом невозможно. Упрёки в самоцитировании хочу отбросить сразу - просто есть постулаты, которые я просто обязан был довести до сведения читателя, не важно в каком контексте и на каком языке.
  В сказке намного легче описать реальных людей и действительно произошедшие события, в то же время, описывая реальность нам близкую, следует блюсти политкорректность, что я и пытался делать, не используя в русской версии своего сочинения сведений о людях, действительно живших либо живущих, но, страхуясь от въедливых искателей параллелей, хочу ещё произнести банальную фразу о том, что всякое сходство персонажей с личностями реально существующими - чистая случайность.
  Также мне бы не хотелось, чтобы читатели восприняли обе мои работы как выпад против какого-нибудь из реально существующих государств - я уверен, что любители выискивать подтексты легко найдут сходство не только с той империей, которая нам ближе всего географически, и не только с той колонией, каковой долгое время продолжала оставаться моя страна.
   Одной из основополагающих тем обоих произведений я пытался сделать то место в истории, которое сам народ для себя выбирает - хочу подчеркнуть слово 'сам', поскольку нет империи, способной покорить тот народ, представители которого рабами быть не желают. Здесь и заключена та самая политкорректность, которая проявляется спонтанно, без моих заслуг. Политкорректностью, вероятно, сочли бы имперские идеологи (а их оппоненты из радикального националистического лагеря - предательством национальных интересов) тот факт, что не затронул я в более близком к реальности произведении тему геноцида автохтонов на территориях, империей порабощенных. Это не совсем так - тема геноцида (то есть целенаправленного уничтожения нации) присутствует постоянно, но обвиняя в столь жестоком преступлении одну лишь метрополию, я, безусловно, погрешил бы против истины. Намного опаснее, по моему мнению, национальный суицид, то есть осознание народом, и в первую голову - его элитой, своей второсортности.
  Когда представитель благородного сословия меняет фамилию казацкую на холопскую, да ещё приплачивает за это чиновнику, когда правдоискатель легко становится палачом, а интеллектуал - вертухаем, когда человек смелый и мужественный считает большей для себя доблестью участие в порабощении метрополией других народов, чем упорный кропотливый труд на земле своих предков, с тем, чтобы сделать свободным народ свой, когда умение гнобить слабого и заискивать перед сильным делает человека успешным, когда все подобного сорта люди составляют элиту, а народ эту элиту над собой не только терпит, но старается - по мере возможностей - хотя бы рядышком с ней примоститься - это такая форма геноцида, в которой любых колонизаторов обвинять глупо, хотя последние, будучи эффективными менеджерами, используют всё ничтожество порабощённого когда-то народа себе во благо. Это и провоцирует всплески преступлений против человечности, совершаемые нередко руками местных коллаборационистов. Если свора одних ублюдков, предвосхитив действия других мерзавцев, стали истреблять людей, проживавших на определённой территории и имевших определённую этническую принадлежность, только как средство массового умерщвления использовали не угарный газ, вызывающий асфиксию, а голод, провоцирующий безбелковый отёк - вина за такое злодейство лежит, без сомнения, на руководстве наднационального образования, уже хотя бы по той причине, что за всё, что происходит на землях оккупированных либо колонизованных, прямую ответственность несёт колонизатор либо оккупант. Имперские идеологи придумали очень удобные разъяснения, доказывающие, как им кажется, безапелляционно, непричастность своего руководства к тому, что самые добрые из них называют 'трагедией' - наличие людей, принадлежащих к автохтонной нации на нижних постах сельских администраций - выходило, что нация сама себя морила голодом. Случись победить в мировой войне другой стороне, несомненно, идеологи уже другой империи, руководствуясь тем же принципом, обвинили бы в системном уничтожении своих соплеменников тех из узников концлагерей, которые работали в зондеркомандах на обслуживании адских печей. Но даже это не есть последним доводом в идеологическом диспуте - существует ещё аргумент, что, мол, виновата та преступная идеология, которая одурманила в те годы имперское руководство. Это смягчающее обстоятельство с большим успехом можно применять и в уголовном законодательстве, в том случае, когда преступление совершено под воздействием алкоголя или наркотиков, и на скамью подсудимых удобнее поместить сосуд со спиртом или мешочек с галлюциногеном - введение такой юридической презумпции развязало бы руки многим (не)людям, считающим себя достойными. Однако, здесь я углубился в такие дебри, что защитники интересов имперских могут обвинить меня в посягательстве на их суверенитет. И хотя, по моему личному убеждению, на нравственные нормы демаркационные линии не распространяются, право на покаяние (а так же отказ от такового по соображениям специфической морали либо политической целесообразности) представителей той империи, гражданином которой я себя не считаю, не мне и обсуждать. Живи я по другую сторону границы, сказка мною написана была на другом языке и, возможно, имела бы другой сюжет. Меня же волнует отношение к событиям кровавым моих соотечественников, и не только в историческом плане. Точно известно, что те люди, кто прощает истребление своих предков, рано или поздно продадут в рабство, либо отдадут на заклание и своих детей - это лишь вопрос цены и времени. И здесь вина будет лежать уж точно не на империи. Ведь не отдалённая царица или неведомого роду - звания Басаврюк водили рукой бедного Петра в ночь на Ивана Купала, а лишь мысль, что деянием безбожным можно завоевать себе место равного среди местной элиты.
  Такая сделка - жизнь либо свобода своих (а лучше для подписанта - чужих) детей в обмен на нечто материальное есть признаком омерзительнейшей стадия жизненного цикла сообщества рабов - фашизма, сущность которого - подчёркиваю по моему убеждению - состоит вовсе не в том, чтобы следовать за вождём или фюрером или внедрять в жизнь провозглашённые вознесёнными подонками идеи. Главной отличительной чертой нечеловеческого режима является готовность одной части населения страны уничтожить другую часть ради создания себе более комфортных условий проживания. Именно эту идею, а вовсе не голубую мечту а всеобщем рае, используют апологеты недочеловеческих идеологий. Доля в населении страны людей, подлежащих уничтожению, как и критерии, по которым жертвы избираются среди прочих, а также способы умерщвления всегда разнятся - последние могут даже принимать такую экстравагантную форму, как недофинансирование ургентной медицины в депрессивных регионах страны - но основной постулат остаётся неизменным: условный 'человек' принимает для себя такие специфические нормы морали, которые оправдывают обмен: чья-тожизнь в обмен на получение человеком достойным определённых для себя благ безоплатно. Всем давно известно единственное различие между свободным человеком и рабом. Раб за себя не платит - ни за потреблённые товары и услуги деньгами(за него это делает рабовладелец, либо работорговец), ни за совершённые правонарушения в соответствии с законом. Свободный же человек может потреблять лишь то, за что сам в состоянии заплатить, в случае совершения противоправного деяния к нему применяются те меры воздействия, что предусмотрены законом, в то время, как раба могут за ухо отволочь к барину, и уж тот накажет пребывающее в его собственности живое существо, как ему заблагорассудится (последнее относится и к рабам богатым и высокопоставленным, носящим, в некоторых случаях, даже генеральские погоны, а в особенности к их детям, взращенным в полной уверенности, что закон писан не про них). Рабы привилегированные во все времена выступали ярыми сторонниками рабства, но таковых избранных всегда было очень мало. Парадокс заключается в том, что представители нижнего этажа социальной пирамиды, за чей счёт, как правило, и жирует верхушка, такую форму существования не отвергают, всегда надеясь на вертикальное себя перемещение. Отмена крепостного права сделала необходимым проявления рабства маскировать, и теперь барские подачки облекаются в изысканные формы денежных выплат, установленных подзаконными актами необоснованных надбавок и компенсаций, дотаций к тарифам, беспроцентных кредитов, материальной помощи и многого другого. Подачки эти, как правило, до самых бедных не доходят, распределяясь, как и ранее, между рабами привилегированными, но надежда низов сейчас, как и во тьме веков, не умирает. Однако, страна небогатая такую роскошь, как раздача подаяния, может себе позволить лишь за счёт своих же наибеднейших сограждан - не важно, будут ли взыскания наложены в виде податей или повышения цен. Распределение отобранного у беднейших среди высшего и прилипшего к нему стремящегося наверх сословий делает практически бесполезным плодотворный труд тех людей, которые от рождения к элитам не относятся. Безусловно, найдутся горячие головы, кто, указывая на богатые имения господ, процитирует в своей партийной программе всем известного московского сукина сына, провозгласив, что следует непременно 'взять всё и поделить'. Это очень заманчивая идея для людей, не отягощённых не только интеллектом, но даже элементарной исторической памятью - ведь не прошло и ста лет с тех пор, как мысль эта была воплощена в жизнь в той стране, что является в настоящее время для нас сопредельной - все представители сословья с рекордно низким, как бы теперь сказали, рейтингом были в одночасье лишены собственности, а многие - и жизни. Результатом такой бурной деятельности стал упадок, какого не знала без преувеличения великая страна ни за триста лет до того, ни за весь последующий век.
  Благодушные могут сказать, что вызывающие человеческие жертвы проявления второсортности нации канули в лету, всё вокруг цивилизовалось, и что же плохого, если добрый барин, имеющий теперь одним из атрибутов своего благородства мандат от народа, раздаст объедки со своего стола тому же народу, пусть даже особо выслужившейся его части. Я бы очень хотел, чтобы так оно и было, но представим себе картину, для цивилизованного мира маловероятную. Перед правительством называющей себя суверенной страны стоит дилемма: для повышения на два-три процента рейтинга собственной партии выдать в качестве милостыни (разумеется, не называя вещи своими именами, а формально выставив раздачу наличных как, к примеру, выплату суверенного долга бывшей метрополии обитателям бывшей колонии, который долг образовался вследствие того, что верные императорские холопы долгое время, вместо повышать своё благосостояние, вкладывали свои кровные в усиление блеска и без того блистательной столицы сверхдержавы и её же военные погремушки) небольшую, но для убогих значимую сумму денег - пусть это будет, например, двести американских долларов, или эквивалент в национальной валюте, или профинансировать строительство детского онкологического центра - правда, связываемого с именем другого политика, вследствие чего популярность управляющей финансовыми потоками партии никак не увеличится. Как же в такой ситуации поступить несчастному, раздираемому противоречиями борцу за народ и его голоса? В стране людей свободных, вероятно, не возникло бы даже такого вопроса по той простой причине, что не примет уважающий себя человек денег почти без метафор 'кровавых' как подачку себе. Совсем другое дело, когда речь заходит о стране рабов и господ - здесь выбор также очевиден, хотя и диаметрально противоположен. Но, во втором случае, кто же из двоих гнуснейшая мразь - высокосановный политик, подобно флюгеру, ловящий умонастроения электората, или уважаемый в своём узеньком кругу человечишка, который принципиально не хочет знать, откуда у барина деньги на подаяние? Я специально привёл пример наиподлейшего поведения черни но выклянчивание подаяний омерзительно в любом случае, особенно, когда просящий понимает - перераспределение и без того скудного бюджета будет производиться в его пользу исключительно за счёт тех его сограждан, кому в жизни повезло ещё меньше, чем ему. Так всякая тварь дрожащая верует, что обретает своё право, унижая слабейшего, а если делается это не своими руками, а используя государственные институции, такая тварь может к тому же возомнить себя существом благородным. А ещё весь скулёж просящих рабов так же бесполезен, как и одновременно плодотворен. Такой нонсенс объясняется просто: рабовладелец будет кормить рабов в любом случае, поскольку последние являются его собственностью, а некормленый раб подобен некормленой скотине - либо падёт, либо взбесится. В то же время, финансовые ресурсы, выделяемые на милостыню, ограничены - если барин повысит нормативы выплат выше определённого предела, здесь уже будет ущемляться его божественное право собирать, где им не сеяно. Поэтому в рабских сообществах, когда толпы жалостливо просящих вымаливают себе копеечку, антагонистических противоречий не возникает: борьба идёт между рабами за право ухватить больший вбрасываемый кусок, причём не на жизнь, а насмерть, ведь, согласно постулатам дарвинизма, внутривидовая борьба - самая жестокая. Внутри такой живущей и дышащей рабством страны целесообразно создавать две партии: партию покорности и партию бунта, но не бунта свободных людей против рабства, а рабов за право стать рабами более привилегированными. Самое страшное наказание для раба - услыхать о необходимости самому за себя платить. Поэтому в государствах рабских тема, например, повышения тарифов в публичной политике рассматривается, как партией власти, так и оппозицией исключительно в плане недопущения. То, что неувеличение номинальной суммы при условии инфляции означает реальное снижение оплаты потреблённых услуг, то есть либо дополнительную нагрузку на добросовестных налогоплательщиков (дотацию), либо неисполнение подрядной организацией своих обязанностей по обслуживанию того же жилья в полной мере (постепенное его обветшание) - рабов не интересует - все они надеются умереть раньше, чем завалится их дом, а если обрушение произойдёт при их жизни - считают, что государство обязано будет ограбить налогоплательщиков и за безалаберность и жмотство прежних домохозяев купить последним жильё новое. Господа же, страдая в последние столетия излишней демократичностью, говорят лишь то, что рабам, необоснованно ощутившим право субъектности, слушать приятно. Создание в рабском сообществе партии, которая предложит всем субъектам экономической деятельности равно и физическим лицам потреблять исключительно то, что человеку по средствам - пустая трата времени и сил - партии такого типа рабами отторгаются как нечто чужеродное. Вся политическая жизнь в такой стране крутится до тех пор, пока значительная часть из тех девяноста процентов населения, за счёт которых и обеспечивается комфортное проживание десяти процентам, находящимся на верхушке, верят в добрую(?) сказку о возможности искромётного социального взлёта, а ещё надеются, что в случае очередного ужесточения режима, не они лягут в землю, чтобы унавозить процветание избранных. Объединение таких людей в сообщество, именуемое государством, нецелесообразно, хотя бывают случаи, когда объективно необходимо. Но образованная таким образом страна будет такой же ничтожной, как и сгрудившиеся по нужде в неё убогие твари. И этому есть простое объяснение: рабам не нужна страна, рабам нужна барская милость и милостыня. Не будет ничего удивительного в том, что элита такой страны станет торговать её же суверенитетом, в надежде получить для себя на что-либо какую-нибудь скидку, либо просто не выполнять ранее взятые на себя правительством обязательства. И ничего странного не найдут наблюдатели, если власти предержащие, уполномоченные ничтожествами, будут финансировать из государственного бюджета строительство стадионов, дорогих отелей, аэропортов и ещё многих атрибутов преуспевающих стран, призванных ещё комфортнее сделать жизнь богатых и здоровых, деньги же на лечение больных своих родственников тем людям, кому повезло в жизни меньше, придётся выклянчивать как милостыню у высокомерных толстосумов. Тогда не оскорблением чести и достоинства, а всего лишь констатацией факта будет заявление недобритого интеллектуала из пропагандистского подотдела метрополии, что такой страны не существует - в таком случае вместо слов 'страна с её народом' действительно следует употреблять термины 'территория с её населением', и опять же, в лучших традициях демократии, можно будет сказать, что 'элита' выполняет волю своего 'народа'.
  В этом, чисто гипотетическом случае можно с уверенностью сказать, что народ достоин своей элиты, а элита - своего народа. Но существует и другая элита. Её представителей не увидишь в телеэкранах, - ни на властных, ни на оппозиционных каналах, не встретишь на майданах - ни проплаченных, ни спонтанных, они не делают у косметологов липосакций и подтяжек лица, не бахвалятся дорогими часами на руке и внедорожниками под задом, не выступают с длинными неподдающимися зазубриванию и осознанию речами. Есть люди, кто не жалость к самому себе, а самоуважение сделал, возможно, подсознательно, своим жизненным кредо. Есть люди, кто принимает выбор своего народа, даже если он не совпадает с его личным выбором, но ответственность за свой выбор возлагает лишь на себя, считая ниже своего достоинства ныть и жаловаться на своих обидчиков всем и всюду. Есть люди, кто ударить слабейшего или ограбить(любым способом) беднейшего почтёт для себя несмываемым позором, а не признаком силы. Есть люди, которые не разговаривают с подчинёнными заносчиво, а с начальством подобострастно, но данные собой обязательства перед первыми и вторыми выполняют безоговорочно. Эти люди - рядом с вами, их нужно лишь уметь замечать и ценить. Они не ведут скопления народа на баррикады, выставив на всеобщее обозрение свои молочные железы - скорее показывают своей жизнью, а иногда, к сожалению, смертью, что существует страна - наша страна, где не нужно давить слабого и пресмыкаться перед сильным, чтобы реализовать себя.
   Какая из двух стран реальна, а какая - вымышленная - решать только вам. Я же, со своей стороны, хочу обозначить личный интерес: в том случае, если описанная мною страна убогих тварей - выдумка, могу без ложной скромности назвать себя писателем талантливым. Иначе я - всего лишь скрупулезный проницательный и въедливый наблюдатель, попросту - зануда, пишущий 'с натуры'.
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"