А теперь вы отложите все: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших;
не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его
и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его,
где нет ни Эллина, ни Иудея...
Послание к Колоссянам святого апостола Павла, 3 (8 - 11)
Глава 1. Звонок из прошлого.
Имя дается человеку один раз и на всю жизнь. В детские годы оно определяет многое в существовании маленького создания, а еще не все имена приемлемы во всех странах мира. И родители должны трижды подумать, прежде чем принять столь важное для своего ребенка решение. Яков Гельман и его жена Мария, проникшись популярным в семидесятые среди советских евреев тезисом, что ехать 'таки надо', решили, узнав о скором прибавлении семейства, если родится мальчик - именоваться ему в честь дедушки по отцу гордым библейским именем Давид - в таком случае на земле обетованной станет он для всех своим. Бабушка по материнской линии Роза Иосифовна была очень рада настрою пары на возвращение к родным пенатам - она также надеялась выехать на землю обетованную вместе с молодой семьей. Однако, Яков Давидович, помимо приверженности идеям сионизма, отличался еще невиданным жизнелюбием и любвеобилием - супруга, уличив его в измене, хоть и была на шестом месяце беременности, инициировала бракоразводный процесс, чем несказанно огорчила собственную мать: Роза Иосифовна по паспорту значилась... гагаузкой, и это обстоятельство делало ее надежды на самостоятельную репатриацию несбыточными. Что заставило образцового совслужащего, а до 17-го года - (согласно записи в трудовой книжке) - профессионального революционера Иосифа Залкинда сказаться лицом далеко не семитской национальности - о том семейная легенда умалчивает, но целесообразность конспирации под сомнение никогда никем не ставилась. Доказывать же свою принадлежность к нации, представители которой способны на такую подлость, как оставление Родины в трудный для последней период (а таковой период, несмотря на декларируемые успехи в деле построения развитого социализма, продолжался всегда) было в те мрачные годы небезопасно, или, по крайней мере - чревато потерей пригретого рабочего места, если последнее не подразумевало приложения тяжелых физических усилий. Вот почему в ситуации вокруг молодой семьи наблюдался тот редкий случай, когда теща встала на сторону зятя - однако упрямство Марии, категорически не желавшей прощать измены, сыграло деструктивную роль. Разлучнице ее подлость счастья не принесла - Яков Давидович выехал для воссоединения с родней на землю предков через год уже вместе с новой женой, оставив и любовницу в интересном положении. Но, вопреки советам мудрой своей родительницы, Мария не воспользовалась последним шансом и не стала просить о возвращении блудного супруга в семью. Мало того, молодая мама, не согласуя свои действия с прочей родней, сама зарегистрировала рожденного ребенка, назвав его уже именем собственного отца Алексеем. Бабушка имени вычеркнутого из сердца бывшего в доме слышать не желала, а мальчика можно было назвать и в честь прадедушки (своего папашу она всю жизнь боготворила), и упорно звала внука Лёсиком, а иногда Йосиком.
Телосложением и крепостью мышц не состоявшийся Давид не годился в Голиафы, хотя и в хлюпиках не ходил. Однако вовсе не физическая сила определяет, к какой категории относится ребенок - к тем, кого бьют, или к тем, кто сам дубасит других. Алеша определенно был среди первых - это можно назвать мягкотелостью или слабостью характера. Бабушка утверждала, что здесь сказывается то, что мальчик пошел в собственную мать - Роза Иосифовна считала родную дочь человеком слабым и безвольным и неоднократно при близких и неблизких знакомых этот факт подчеркивала. Однако, маленький Алексей, кому слабость характера с лихвой компенсировали развитой интеллект и наблюдательность, очень рано стал подмечать, что родная мать как личность много сильнее его бабушки - лишь благородной снисходительностью и природной интеллигентностью объяснялось стоическое ответное молчание, принимаемое определенного склада людьми за слабость.
Как известно, в Советском Союзе официально еврейского вопроса не существовало, что, однако, не мешало в либеральные десятилетия увядания супердержавы представителям каждой народности иметь свои убеждения на счет богом избранной нации. Бабушка Роза во всех разговорах с людьми любой степени знакомства считала своим долгом упомянуть о пережитом ее соплеменниками в двадцатом веке, вскользь намекая, что не только в Германии тридцатых-сороковых имели место факты высшей несправедливости, каждый раз в конце повторяя: 'Ну вы же понимаете, что так нельзя поступать с евреями?!'. Мама высокопарных тирад старалась не слушать, уходя по возможности в другую комнату коммунальной квартиры, но однажды во время родственных посиделок ответила на извечный рефрен резко, хоть и корректно: 'Так нельзя поступать ни с кем из людей!' Посыл родной матери Мария Алексеевна не отрицала, но поставила пожилую женщину на несколько секунд в ситуацию прямо скажем неловкую, заставив в очередной раз напомнить всем присутствовавшим о своем больном сердце и схватиться рукой за то место на левом боку, где, по мнению пожилой женщины, болезненному органу и надлежало располагаться.
Еще один стереотип - на этот раз признаваемый всеми - был сломан в голове аналитически мыслящего мальчика после совместного с бабушкой путешествия в гости к родне. До далекого от Харькова Омска добирались с пересадкой в Свердловске - а там на пассажирский поезд ни купейных, ни плацкартных билетов в кассе не было, пришлось садиться в общий вагон. Сам факт перемещения по стране низшим классом угнетал представительницу старшего поколения - не в пример мальчику, который, запрыгнув на верхнюю полку, смотрел всю дорогу в окно - это было самым его любимым в пути занятием. Однако, Роза Иосифовна, поставив на уши весь общий вагон и несколько плацкартных (а точнее проводников указанных подразделений железной дороги) возмущалась именно невозможностью везти ребенка в нормальных, по ее мнению, условиях. В день посадки перейти не вышло по причине действительного отсутствия свободных мест в плацкартах, но уже наутро, когда ехать оставалось часов восемь, бабушка с гордостью великой комбинаторши вернулась к спящему внуку, растолкала его с радостным известием, что всего за десятку можно перейти в нормальный вагон - и Алеша продолжал путешествие на такой же полке плацкартного вагона - брать белье и матрац на полдня не было никакого смысла. Однако подвиг старушки стал предметом ее бахвальства перед всей родней, а мальчик, понимавший, что десять рублей - это сумма, необходимая ему на школьные завтраки на два месяца, к тому же зная, с каким трудом мама выкручивает из семейного бюджета даже эти копейки, постиг вдруг, что заезженный догмат о стариковской мудрости бывает безоснователен, а порой интеллект старого человека с годами может и притупляться.
Алексей так никогда и не узнал, было ли второе мамино замужество способом выйти из-под угнетающей опеки старшего поколения или результатом глубокого чувства - но переезд к отчиму на втором уже десятке жизненных лет внес в жизнь подростка коррективы. Бабушка на свою дочь обозлилась еще сильнее, узнав, что избранник последней ни в каком колене не имел ни капли еврейской крови - Роза Иосифовна все еще надеялась разыграть национальную карту для выезда в цивилизованный мир.
Для самого Алеши переезд означал, прежде всего, смену учебного заведения - в старой школе он не был, разумеется, среди признанных авторитетов, но успокоился уже тем, что к нему особых претензий никто из ровесников не предъявлял, учителя же еще в начальных классах определили, что мальчик объективно тянет на золотую медаль.
Внедрение в новый коллектив - процесс, как правило, нелегкий. Нельзя сказать, что на Салтовке* (* спальный район Харькова), где зарегистрированно проживал отчим, царил какой-то оголтелый антисемитизм - вообще подростки, чувствуя слабину в новом товарище, могут зацепиться за любую мелочь: цвет волос, длину и форму носа, наличие на последнем очков, размах ушей, деталь одежды, рост - не важно, слишком высокий или слишком низкий - но Алексея Гельмана почему-то встретили, напирая именно на пятую графу, и утро первого дня в новой школе началось с того, что портфель инородца был перебрасываем его новыми одноклассниками - не сказать, чтобы с ненавистью - даже не без добродушия, с целью проверки на вшивость. Вхождение в новый социум всегда давалось Алеше с трудом, но такое начало общения вовсе ничего доброго не предвещало. После нескольких удачных пасов портфель новичка вдруг оказался в руках только что подошедшего одноклассника - можно сказать, что перехватил он чужую вещь случайно и не спешил продолжать начатую сверстниками игру. К завладевшему учебно-спортивным снарядом подкатил заводила веселой забавы Серега Пыжук и, глядя с высоты одной человеческой головы, но мимо глаз собеседника, сказал на вид физически не столь развитому своему однокашнику, казалось, немного подобострастно, по крайней мере зазывно:
- Смотри, Фил, к нам жида на перековку прислали!
Человек с чужим портфелем в руке, напротив, взглянул однокласснику прямо в глаза и прямо же спросил:
- А ты что, нацик?
В конце восьмидесятых на такой вопрос люди определенного сорта еще не отвечали с гордостью утвердительно, 'зиги' не кидались во всеуслышание на всю улицу - по крайней мере, в Харькове - и пока туговатый в мыслях Пыжук соображал, как бы покорректнее ответить, тот, кого назвали Филом, вручил Гельману его имущество и ненавязчиво махнул рукой, приглашая за одну с собой заднюю парту. Скорее, чем дружеские чувства, инстинкт самосохранения увлек Алексея на 'камчатку', где и просидел он бок о бок с неожиданным своим спасителем не один год. Взаимососедские отношения с Витей Филимоновым, разумеется, не решили всех проблем новичка в классе, но это было уже что-то, ибо начинать новую жизнь в новом коллективе в полном одиночестве не только тоскливо, но и небезопасно.
Отношения сидевших за одной партой вряд ли можно было назвать дружбой, хотя от общения с другими сверстниками они кардинально отличались, и Алексей Гельман даже мог определить, чем. Всем соученикам, казалось, было что-нибудь нужно от признанного и в новой школе отличника: кто просил перекатать домашнее задание, кто - объяснить материал на перемене, кто - составить развернутый план будущей работы или сочинения. Со временем и пацаны на него перестали смотреть, как на отъявленного чужака, даже Пыжук пробовал изобразить на лице уважение, и девчонки подходили с томно-заискивающими взглядами наперевес - Алеша цену этим знакам внимания прекрасно знал и каждый раз перебирал в мыслях, в чем же интерес очередного просителя. И только Филимонов ни разу не попросил ничего списать, не имея готового домашнего задания - или решал сам на скорую руку, или смело получал заслуженную единицу. Одним из проявлений недюжинных интеллектуальных способностей Алексея стало систематическое решение на контрольных по расчетным дисциплинам всех вариантов задач. Но и здесь сосед по парте ни разу не воспользовался готовой отправиться по классу шпорой, предпочитая решать самостоятельно - Гельману было даже интересно, когда же соученик польстится на 'халяву' - ведь он сам от одноклассников за услугу ничего не требовал. На контрольной по алгебре в десятом классе долгожданное наконец свершилось: Витька, прежде чем дать одной из исписанных тетрадных страниц путевку в жизнь, долго начертанные на ней примеры рассматривал. Правда, такого морального удовлетворения, как ожидалось, Алеша в момент истины не ощутил - намучился он с четвертым заданием третьего варианта, где вместо простого ответа получился целый хвост суммы тригонометрических функций - и сам оказался в цейтноте - переписывал набело свою работу уже наспех, за две минуты до звонка. На перемене, просматривая в уме все решенные собой задания и дойдя до третьего варианта, Гельман вдруг похолодел, как лоховатый профессор, вспомнивший о невыполненной инструкции советского резидента: в злосчастном четвертом задании с самого начала были им перепутаны знаки - вот откуда такой длинный ответ в тривиальном примере, вот почему он потратил десять драгоценных минут на пустяковые действия, вот по какой причине взаимно не сокращались и в сумме не обнулялись обязанные это сделать функции. И что теперь будет при проверке работы, когда у половины писавших вариант преподаватель найдет одну общую ошибку? Алексей метнулся в математический кабинет - шпоры, как правило, забирал кто-нибудь из списывавших, но те же потребители интеллектуальной услуги могли - по безалаберности - забыть их под крышкой последней парты. На этот раз так и было - без труда обнаружив лист с решениями для третьего варианта, парень взглянул в него - и остолбенел. Сам он со знаками действительно напортачил: в первом же действии вместо положенного минуса красовался плюс, но был этот коварный знак безжалостно перечеркнут, как и все последующие действия, вместо них до безобразия корявым филимоновским почерком записано короткое правильное решение и простой в виде квадрата синуса ответ. При этом сам сосед по парте писал первый вариант. После никогда об этом случае одноклассник не вспоминал, вероятно, не считая его важным - как если бы одолжил соседу по парте на время занятий ручку. Алексей же осознал, что еще меньше понимает мотивацию сидящего рядом человека.
Дома тем временем происходили естественные для молодой семьи события - мама с отчимом ждали ребенка. Такой каверзы обычный тинэйджер порой не прощает и кровным родителям - когда вдруг из единственного ребенка надлежит превратиться в старшего брата - и Алексей все чаще бегал из дому к бабушке - хоть и неприятно было выслушивать все то, что изливалось за глаза насчет его родной матери, но в данном деликатном вопросе нашел он в Розе Иосифовне тактического союзника - а той всегда льстило, когда ее выслушивают без пререканий. Дошло до того, что каждый день после уроков ехал парень в центр, а не шел домой - особенно когда мама села за 56 дней до предполагаемых родов на декретный больничный. Но однажды, вернувшись утром в понедельник с тем лишь, чтобы взять сумку и пойти в школу, подросток обнаружил мать в таком состоянии, в каком раньше никогда не видел. Отеки на всех конечностях, синяки под глазами, желтизна кожи на лице - ко всем этим признакам скорых родов подросток привык давно, но впервые Алеша всмотрелся в ее уставшие ото всех и от всего глаза - и не на шутку испугался. Даже вопрос 'За что ты с нами так, когда ты нам очень нужен?' меньше покоробил подростка, чем этот страшный взгляд - до этого казалось Алеше, что мать способна выдержать и пережить все на свете - и вдруг он ощутил реальную опасность близкого человека потерять. Сын в ответ ничего сопливо-лирического бормотать не стал, но с этого дня поездки к бабушке прекратил, все свободное время уделял лишь выполнению маминых поручений - главным образом выстаивая в очередях, которые и до того были естественным атрибутом советского бытия, но в начале девяностых выросли вдруг как на дрожжах - вот почему после рождения сестры походы за детским питанием на молочную кухню считал он для себя отдыхом - там очередей никогда не было. Маленькая Соня была похожей на обоих биологических родителей, и, хотя красавицей в маму не вышла, все - даже недоброжелательные наблюдатели - вынуждены были признать, что перед ними, безусловно, очень симпатичный ребенок. Старший брат оставался за ней приглядывать с удовольствием, вот только по двору с коляской гулять почему-то стыдился.
Была Сонечка ребенком добрым и открытым - даже чересчур открытым, тянущимся с естественной добротой ко всем окружающим без разбора. Однако взаимности дождаться ребенку суждено было далеко не всегда. Даже в родственном кругу, где, казалось бы, детям делить особо нечего, на сходы по случаю знаменательных дат девочку вскоре брать перестали -эпизод на праздновании бабушкиного юбилея, ставший тому причиной, запомнился Алексею. Четырехлетняя девочка, пытаясь играть со своим на год младшим кузеном, по словам его матери - их с Соней тетки - побила меньшего родственника, доведя до слез и крика. Во все это верили все присутствовавшие взрослые, кроме брата возмутительницы спокойствия - наблюдательный Алеша видел, в чем состояла хитрость мудрого не по годам бойца. Пацаненок применил иезуитски-гениальный тактический ход: подойдя внезапно и без всяких церемоний больно стукнув старшую свою родственницу, ребенок вдруг сам взревел благим матом, будто его убивают. Бедная девочка вообще не представляла такого способа общения, да еще была твердо убеждена, что младшего - а значит слабейшего - бить нельзя ни в коем случае. Взрослые не особо вникают в межличностные отношения детей, к тому же мамаша мнимого потерпевшего моментально раскрыв свою мускулистую исполкомовскую пасть, не оставила шансов на оправдание - а престарелая именинница всегда была рада иметь подтверждение собственной гипотезе, что как уязвившая ее родная дочь, так и все ее семя есть исчадие подлости и общечеловеческой неблагодарности.
Что уж говорить о дошкольном учреждении, где - Алексей это хорошо помнил - не прощается никому никакая слабость - сам он имел хотя бы достаточно смекалки, чтобы избегать явных угроз, но сестренка, казалось, инстинкта самосохранения была напрочь лишена, открывая свое маленькое сердечко навстречу каждому и в основном получая в ответ лишь болезненные удары - люди в любом возрасте рады-радешеньки встретить кого-нибудь слабее себя и отыграться на слабаке за все собственные унижения. Упадок начала постсоветского периода сделал маму безработной - это позволило Сонечку из детского сада забрать, но все старшие в семье с содроганием думали о том, что ждет с трудом адаптирующегося к коллективу ребенка в средней школе. Только сама девочка была, казалось, безгранично счастлива рядом с близкими и любящими ее людьми. Прочитанные ей вслух сказки и просмотренные мультфильмы воспринимала она как часть реальности, всерьез думая, что можно написать письмо героям Диснея или друзьям деревянного человечка из убогой коморки перебравшегося в огромный театр. Возможно, обитай малышка в высшем социальном кругу, поведение ее воспринималось бы лишь как милые причуды, может, нашли бы изменения в цвете ее же ауры или какие-то экстрасенсорные способности - но людям, обреченным прожить свой век в подножии социальной пирамиды и призванным унавозить почву для процветания индивидов более достойных, не пристало придуриваться и повторять всякие глупости.
Пока мама сидела дома с сестрой, Алексей кончил с золотой медалью курс средней школы и поступил - как бы сказочно это не звучало, но без всякой поддержки - на бюджет экономического факультета одного из самых престижных харьковских ВУЗов. На вопрос своего однокурсника 'А кто у тебя здесь?' честно ответил парень, что никого - и, вероятно, был отъявлен лжецом.
Почему на церемонии посвящения в студенты оказался никуда не поступавший Витька Филимонов - Гельман объяснения не находил ни тогда, ни после, но именно он познакомил бывшего своего одноклассника по салтовской школе с бывшей же одноклассницей по школе в центре - а тогда уже - однокурсницей. Роман сверстников развивался настолько стремительно, что еще до армии - а призывался Виктор осенью того же года, когда окончил школу - стал призывник женатым человеком. Одно время Алексей подумывал, что именно в этом был интерес Филимонова - выйти через мальчика из центра на личный контакт с представителями более высокого социального круга - тогда товарищу с окраины можно было бы лишь посочувствовать, ибо сразу встретилась ему в полном смысле девушка-хищница, способная ради достижения даже не цели, а среднесрочной задачи подмять и использовать любого человека - это Гельман знал еще с младших классов, и, если бы Филимонов хоть немного прислушивался к мнению товарища, предостерег последнего от шага опрометчивого. Но Алексей, как уже не раз бывало, то ли из деликатности, то ли опасаясь, что не так поймут, предпочел смолчать.
Учиться в ВУЗе оказалось занятием интересным, но слишком уж легким - даже в те годы, когда всемирная сеть еще не опутала планету, и те из студенческой братии, кто жаждал знаний, вынуждены были ради небольшой цитаты в пару-тройку абзацев просиживать часы в библиотеках. Какой бы ничтожной ни была стипендия отличника, в семейном бюджете сумма оказалась значимой, а попытки искать достойно оплачиваемый приработок студенту из 'уличных' в середине девяностых в самом Харькове могли вызвать лишь улыбку. Выходя на перекуры с новыми своими однокашниками (Леша покупал самые дешевые с фильтром сигареты и курил лишь на перерыве между парами - при таком распределении ресурса пачки хватало на неделю), завидовал он тем, кому доверяли навороченные парни помывку папиных (а в отдельных случаях и собственных) машин, прикидывая, что за час можно легко заработать сумму, какой бы хватило на питание четверым на день. На медленно издыхающем 'почтовом ящике', где продолжал инженерить отчим, изрядно подупавшие зарплаты выплачивать норовили все больше натурой: крупами, макаронами, консервами. В иные дни ни консервы, ни тем более забытого мяса в рационе семьи вообще не планировалось, а когда 'белковый праздник' все же наступал - большую часть самой полноценной пищи без раздумий отдавали Сонечке. Однако какая-то внутренняя препона удерживала Гельмана от искушения напроситься к однокурсникам в обслугу. По окончании первого курса решил Алеша поправить материальное положение свое, но главное - семьи - традиционным для студента способом, начав 'трудовой семестр'. В те поры бывшие комсомольские и профсоюзные вожаки из разных ВУЗов резонно для себя постановили, что переброску рабочей силы в районы крайнего севера России следует поставить на широкую ногу, студенчество на первых порах из процесса исключено не было, но в бригадах - правопреемницах стройотрядов - людей, стремившихся к получению высшего образования с каждым годом становилось все меньше. Ежегодно по весне студент сдавал досрочно сессию, возвращаясь к октябрю - в деканате даже перестали спрашивать, зачем ему в апреле 'хвостовка'.
Стал Алексей, сам того не желая, не только главным, но и единственным кормильцем семьи по причине трагической - сразу после первого его строяка умер отчим. Про конкретный случай можно безошибочно сказать 'умер от жизни', хотя в медицинском заключении и фигурировал инсульт. От этого недуга спасали людей и в бедные девяностые - главное было не упустить драгоценные часы, обратившись за интенсивной медицинской помощью вовремя. Но муж Алешиной мамы пал жертвой собственной обязательности и преданности семье, повторив печальный путь тех представителей любой нации, кто идет к врачу за три дня до смерти, а не до болезни. Хотя - по маминым рассказам - тревожные симптомы проявлялись с понедельника, решил все же немолодой мужчина дотянуть до четверга - последнего дня трудовой недели, на который планировалась выдача зарплаты - причем именно выплата условно твердыми купонами*, а вовсе не пшенкой.(*купон (купонокарбованэць) выполнял функцию национальной в Украине валюты до введения в 1996 году гривны). Злая усмешка судьбы: и в четверг предложили лишь крупы, пообещав выдать деньги непременно на будущей неделе. Вызванная на дом в пятницу участковый терапевт была врачом опытным, и не только сразу по осмотре больного позвонила в неотложку, но еще осталась дожидаться кареты скорой помощи. Правда, на этот раз умудренная жизненным и профессиональным опытом женщина стремилась лишь обезопасить себя - чтобы летальный исход не повесили после на нее. И мать и сестра казались совсем раздавленными приехавшему было в радостном расположении духа Алексею - ведь он привез с собою купленные в Москве на заработанные рубли четыреста тридцать пять долларов - а это несколько больше, чем семья из четырех человек потратила на питание за весь предшествующий год. Деньги на удивление быстро растаяли, правда, не исчезнув бесследно, а воплотившись отчасти в запасы продуктов (овощей, сахара, муки, круп, а также тушенки и рыбных консервов - в условиях гиперинфляции шаг более чем дальновидный) - это уже вселяло в потенциального экономиста некоторый оптимизм и отогнало глупые мысли о помывке мажорских машин. Поездка же после второго курса была еще успешнее - Алексей 'забурел' настолько, что даже отказался от весьма заманчивого приработка дома. Вернувшийся к тому времени не только из армии, но и из первой своей заробитчанской поездки Филимонов затеял (должно по наущению жены) бизнес, связанный с написанием контрольных и курсовых работ. Гельмана опять что-то удерживало от искушения ввязаться в авантюру - не хотел он быть даже интеллектуальной у однокурсников прислугой - Витька такое его поведение считал смесью благородства с чистоплюйством, называл благоплюйством, и однажды сказал: 'Если у одного от природы есть деньги, а у другого - мозги - таким контрагентам остается лишь найти друг друга и сговориться о цене. Что же, я - профессиональный подчиненный и гастабайтер, тебе - будущему экономисту - это должен объяснять?' Но школьный товарищ никогда не настаивал на реализации другими людьми своих идей - лишь предлагал выбор. Алексей предложение тогда отверг, о чем после не раз сожалел.
Роза Иосифовна всякий раз при личной встрече не уставала нахваливать внука, без обиняков намекая, что теперь ему самое время жениться на красивой еврейской девушке - к тому времени Израиль с тяжелым для привычных к умеренным широтам климатом перестал быть землей ее вожделения, путеводной звездой замерцала Германия, а внук казался более надежным 'паровозом', чем родная дочь. От разговоров на деликатную тему Алеша старался по мере сил уходить - тем более, предлагаемая бабушкой девица - объект плановой страсти - мало того, что была пятью годами старше потенциального жениха, но само ее изображение на фото доказывало субъективность такой категории, как 'красота' - уж больно походила запечатленная особа на израильского агрессора, каким его образ видели советские карикатуристы-патриоты, рисовавшие для журнала 'Крокодил'. Однако не эти мелочи занимали студента на третьем курсе, а появившаяся в его жизни Катя.
***
Вернувшийся в родные Хомуты сын председателя колхоза Василий Гайдученко привез с собой из славного города Брянска не только диплом агронома, но и молодую жену Антонину. Отец его Григорий Степанович - ветеран войны и крепкий хозяйственник - не напрасно стяжал авторитет человека мудрого, и действия сына нашел рассудительными, признав в невестке союзника по обеспечению 'тылов' семьи. Действительно, в работе помощь Василию ни от кого не требовалась, а с такой мощной поддержкой, как имел он от рождения, жизнь в родном селе представлялась безоблачной. Был Вася у родителей младшим ребенком, но единственным сыном - всех дочерей отец уже успел выдать замуж - жить молодым предстояло в родительском доме. Жену председательского сына в селе за глаза окрестили Кацапкой - за последующие десятилетия ее познания в украинском языке не продвинулись ни на йоту - однако, вовсе не языковой барьер стал препоной для общения с односельчанами - в те времена и местное население все увереннее переходило на твердый правильный суржик. Председателева невестка о самой себе была мнения весьма высокого, искренне полагая, что вхождение в сельскую элиту - это тот минимум, на который она вправе рассчитывать. Никогда не высказывая претензий новой семье, она, тем не менее, держала солидную дистанцию с абсолютным большинством односельчан. Еще на выданье стояла девушка перед нелегким выбором, когда серьезность намерений выказывали двое претендентов на ее руку и сердце. Но вторым поклонником был окончивший военно-морское училище одноклассник - за тем надлежало следовать, согласно приписке, на Тихоокеанское побережье, лелея хрупкую мечту лет через тридцать выйти в адмиральши. Жену Василий ласково называл Тосей, сама же молодица, обосновавшись в колхозной конторе, требовала обращения к себе по-отчеству - так и стала для односельчан Тосей Федоровной. Одним из бесспорных своих талантов считала она умение воспитывать детей - подтверждением тому было безропотное послушание старшей дочери, начиная с двухлетнего возраста последней. Любила Тося Федоровна нравоучительно повторять незадачливым соседкам: 'Как это возможно, чтобы дети - и не слушались? Здесь все от родителей зависит. Вот когда я своей Кате накажу - выполнит беспрекословно. А все потому, что в строгости нужно детей держать!'. Катя действительно была на редкость исполнительным, при этом смекалистым и не подлым ребенком - таким девочкам в былые годы доверяли глядеть младших братьев-сестер - погодков. Сбоить начала строгая воспитательная система, когда в возраст, дающий возможность свободного перемещения, вступила младшая дочь Аня. Антонина, выводя за руку девочку и наказав - как двумя годами ранее старшей - подождать у калитки две минуты (а этот временной промежуток у холящей собственную красу молодой особы может растянуться порой и на полчаса), привыкшая обнаруживать Катю на том самом месте, теперь могла уже через минуту услышать из открытого окна злорадно-обеспокоенный крик доброжелателя:
'Там Ваша Нюнька на перелазi висить, зараз гепнеться!'.
И действительно, проворная, с шилом во всех мыслимых и немыслимых местах девчушка ухитрялась в считанные секунды найти себе на эти места приключений - стоило лишь взрослым немного притупить бдительность. Тося Федоровна уверяла всех - в первую голову - себя - что младшенькую они, как водится, балуют, система же строгого воспитания технически не может давать сбоев. Однако, единственным человеком в семье, кто мог призвать к порядку младшую дочь, оказалась, как ни странно, дочь старшая - при этом за все детство не было такого случая, чтобы Катя на сестру даже прикрикнула - не то чтобы замахнулась или ударила.
В школьные годы с Катей не нужно было ни заниматься, ни проверять ее по какому то ни было предмету - единственное, что беспокоило родителей -за учебниками сидела девочка слишком уж долго - дольше просиживала она лишь в сельской библиотеке. Сама дочка объясняла излишнюю свою старательность тем, что каждый раз проверяет себя не только по последней теме, но и повторяя предыдущие, и если обнаружит, что какую забыла - открывает учебник на странице неподдающегося параграфа и учит заново - так девочка, сама признававшая, что не имеет природных способностей к точным наукам, знала их все же на 'отлично', обоснованно уверяя, что школьную математику и физику способен освоить любой, при том, однако, условии, что человек хочет именно знать, а не получить отметку. Аня же, по всему, уже класса с седьмого не хотела ни того ни другого, и все попытки старшей сестры подтянуть младшую стали лишь традиционными для общения монологами.
Хозяйство Василия Григорьевича, между тем, крепло и расширялось, даже смерть отца не подрубила основ - и медалистка сельской школы имела возможность выбирать из многих ВУЗов. Однако выбрала Катя педагогический, к тому же украинский язык и литературу, чем несказанно огорчила родную маму. Не то, чтобы этническая россиянка имела что-то против изучения автохтонного языка - в данном случае мать смотрела на проблему с чисто женской точки зрения, искренне желая дочери лишь человеческого счастья. Ведь 'пед', да еще филологический - это просто ярмарка невест при катастрофической нехватке на скамье рядом потенциальных женихов. Опираясь на мнение подруг молодости, обучавшихся в украинских городах, знала Антонина, что, если и поступать на филфак - непременно на русский - тогда, поехав за мужем по распределению, легче найти работу на новом месте. Правда, в девяностые ситуация несколько изменилась - свалившаяся всем на головы независимость не только прошлась острым ножом по сердцам и душам таких как Тося Федоровна вынужденных эмигрантов, но еще лишила парней выгодных распределений, обретенный же украинским языком статус государственного вселял очень слабую надежду на перспективы. В том же, что старшая дочь, в отличие от младшей, будет испытывать затруднения в поисках спутника жизни и может вообще остаться в старых девах из-за своего синдрома синего чулка, Антонина Федоровна ни секунды не сомневалась. Поэтому, когда на четвертом курсе Катя объявила, что выходит замуж - удивились в семье все.
***
Традиция заселять в одном корпусе общежития студентов с разных факультетов, быть может, и противоречит нормам корпоративности и келейности, но, безусловно, благоприятна для отдельных представителей студенческой братии. Если быть до конца честным, сам Алексей никогда бы в общагу не пошел - будучи коренным харьковчанином, он не видел необходимости тревожить чужое жилище, надеясь, что никто не потревожит его места проживания. Совсем другое дело - Витька Филимонов, которому формально в общежитиях вообще делать было нечего - даже задания контрольных, что он решал за деньги, собирала ему жена. Нельзя также сказать, что был то человек, ищущий общения везде, где только можно. Но с некоторыми Лешиными однокурсниками он на каких-то интересах сошелся, был не в одном корпусе частым гостем и иногда предлагал Гельману составить ему компанию. Итак, можно сказать, что Витька был косвенно причастен к знакомству Алексея с будущей женой. Однажды не оставивший на входе документы студент искал, где бы обосноваться на ночь, а Катина соседка в ту как раз ночь осталась у своего парня. Все случилось само собой, да и дальше шло, будто по предначертанному - Алексей даже не аналитическим своим умом уразумел, а просто почувствовал, что лучшей жены, чем эта девушка, ему точно не сыскать - и даже не потому, что был у нее первым в ее девятнадцать, и не потому, что была с ее стороны инициатива на продолжение отношений направленная - скорее наоборот, понял, что если ни разу больше не зайдет в ту комнату общаги - не только не услышит в свой адрес от Кати нареканий - у нее их даже в мыслях не будет. Когда на следующий день подошел он к девушке с предложением пойти в ресторан, та, улыбнувшись, ответила, что приглашение примет, только если каждый платит за себя. Алексей не понял, считать ли такой ответ обнадеживающим с точки зрения развития отношений, но в тот же вечер осознал рациональность поведения своей будущей жены: сумма, что он всегда носил при себе, лишь для студенческой складчины оказалась значимой - а ведь были это деньги из бюджета семьи, где на хлеб уже копеек не считали, но и излишеств позволить не могли. После судьбоносного ужина Катя долго смеялась, рассказывая, что сама впервые в жизни была в ресторане и очень переживала, что собственных денег на ее скромный заказ не хватит. К тому же был Алеша не принципиальном, но скорее прагматичным противником мезальянсов - девчонка с менее престижного факультета была ему 'социально ближе' навороченных однокурсниц. Дресс-код - воистину гениальная придумка идеологов социального апартеида, при этом на удивление гуманная по отношению в первую очередь к здравомыслящим обитателям нижних этажей пирамиды, ибо дает им понять, с каким именно рылом в который конкретно ряд не стоит потыкаться, при том, что цена обертки ровно ничего не говорит о качестве упакованного товара. Свадьбы решили не играть, а лишь, расписавшись в ЗАГСе вдвоем распить в кафе бутылку шампанского - да и ту заменили в последний момент сухим вином: предшествовавшее бракосочетанию лето не принесло Гельману больших денег. И в семье невесты были временные материальные затруднения: там известие о браке старшей дочери ни эпатажа, ни фурора не вызвало - отчасти потому, что, не успев даже закончить среднюю школу, усердно выходила замуж младшая. Отъезд сестры из родительского дома стал для Ани фактором расслабляющим, родители же горячо любимой дочурке всячески потакали, обдуманно решив, что бешенное гормональное развитие не побороть - так пусть уж перебесится - чем раньше - тем лучше. Однако родительской опекой младшую дочь не оставляли, и когда та с очередным своим кавалером доскакала аж до Питера - наняли даже частного детектива, чтобы блудную дочь найти и в семью вернуть. Понятно, что на финансирование обустройства личной жизни старшей - более благополучной - дочери в тот короткий период не нашлось бы средств.
Просто убило известие об ужасной женитьбе потомка Розу Иосифовну - на фоне реакции ее отношения с родной дочерью можно было бы назвать человеческими. Внук для старой женщины просто перестал существовать. Мария Алексеевна, впервые увидав невестку, глубоко, но с облегчением вздохнула. Но главное - к новому члену семьи сразу потянулась Соня - к тому времени ей оформили в школе индивидуальное обучение, и Катя сразу, ничего не спрашивая и не прося, перехватила у матери формально неблагополучной девочки прерогативу воспитания - и не зря. Девочка на дому прошла за год такой курс, как ее сверстники не проходили за всю начальную школу - интеллектуальный потенциал сестренки оказался не ниже, чем у всеми признаваемого способным брата, но умеющая давать объективную оценку Катя утверждала, что способности ребенка в пределах нормы, хоть и ближе к верхней ее границе. А еще - учила некровная родственница общению с внешним миром, выводя Соню из уютной, но ненадежной скорлупы медленно, но уверенно правильно. Слышал Алеша от жены те же стихи и сказки, что в детстве от мамы и не только, слышал другие - тоже наивные и добрые - в огромном количестве - не только на русском, но и на украинском, английском, немецком, даже на идише, о котором знал лишь Алексей, что язык сей немецкому сродни, помнила Катя также содержание огромного количества детских фильмов и мультиков и краеугольные из них цитаты. Но главное - жена не снисходила до уровня его сестры - она сразу показывала, что сама в такой же доброй и волшебной стране проживает, уходя туда в каждую свободную минуту, но, что не менее важно - может в любой момент оттуда выйти и этот же бесценный свой мир от посторонних защитить, и ровно так же может научиться поступать и Соня. Вряд ли изучали в педагогическом ВУЗе так углубленно психику и психопатологию особенных детей - скорее всего будущая учительница просто от природы умела с такими обращаться. Подвижки в воспитательном процессе не могли не радовать маму, однако через некоторое время стал Алексей замечать неладное в ее поведении. Первым ощутимым симптомом стало возвращение того взгляда, каким испугала сына женщина перед рождением дочери. Уход от внешнего мира Марии Алексеевны был тихим и постепенным - все чаще женщина сидела, ни на что не реагируя, глядя в окно или в стену. Казалось, она позволила себе не быть сильной, осознав, что теперь есть на кого оставить семью - как после войны, когда действие окопного синдрома заканчивалось, болячки выскакивали неведомо откуда, и непонятно почему молодые здоровые мужчины умирали. В непростой домашней атмосфере - а проживала семья по-прежнему на жилплощади покойного отчима - в двух (включая проходную) комнатах трехкомнатной коммуналки - ценой невероятных усилий прежде всего молодой жены удавалось сохранять мир и спокойствие. И когда с очередных заработков уже на пятом курсе стал позволять себе Алексей перед приходом домой посещать распивочные заведения - однажды вечером к нему, сидевшему за пивом и соседом, радым каждому, кто даст хлебнуть на шару, вышла уставшая Катя, кышнула зашуганного Петровича в его комнату и спросила Алешу, глядя ему прямо в глаза: 'Зачем ты себя убиваешь?' - муж оторопел, переводя дух, потом что-то сказал, что пьет исключительно на свои - теперь ведь не такой с деньгами напряг, как раньше, да и не в таком уж он неприглядном виде - но жена его резко прервала, заявив: 'С собой делай что хочешь, мне в таком случае тоже плевать, а вот они, - махнула рукой в сторону комнат, где спали мать и сестра, - чтобы тебя больше в таком состоянии не видели!'. Этакого своеволия не стерпел бы ни один уважающий себя мужик - Леша тоже, пересчитав наличную в кармане гривну, вышел из дому на ночь глядя и пошел блуждать между ночными киосками - но почему-то, подходя к очередному, ни пива, ни слабоалкоголки, ни водки не брал, только продолжал размышлять. 'Убивать себя' - это женой сказано вовсе не по адресу. Вспоминал он слабых на алкоголизм коллег своих по заробитчанству, но все больше - школьного товарища. Вот уж кто действительно водкой убивался в последние годы - так это Филимонов. Просто удивительно, как ни Витькина жена, ни теща не замечали этого - или просто не хотели замечать. Никто никогда не мог сказать, что пил примазавшийся к студенчеству молодой человек за чей-то счет - но и сам Виктор 'хвосты рубал' без жалости, отгоняя халявщиков грубо и резко. Казалось, даже не алкогольное опьянение было целью жизни давно знакомого человека - хотел он потребляемыми декалитрами что-то в прошлом своем изменить, то ли поправить. Еще думал Алексей в ту долгую ночь о том, что же он сам хотел бы поправить в своей жизни - в прошлом жаловаться было особо не на что, а вот будущее - не то, чтобы пугало, но и радужным человеку с интеллектом казаться не могло. В глубине души понимал Гельман, что слишком амбициозен, что порой видит себя в том социальном кругу, где он не рожден, где ему по всему не место, и это лишь на основании наличия интеллектуального потенциала, который - если быть честным перед самим собой - не так уж и высок - поступи в свое время Алексей на естественнонаучный факультет - объективная оценка высветилась бы довольно скоро. Пройдя после школы действительно нелегкие экзамены, он получил билет на осмотр следующего этажа социальной пирамиды - но вовсе не на проживание там. В перспективе таким, как он, случайно очутившимся в кругу достойных, светило усердно барахтаться всю оставшуюся жизнь, чтобы где-нибудь под пенсию обрести то право, какое большинство однокурсников имеют то рождения - а ведь это далеко не самый верхний даже для Харькова уровень. По получении дипломов большинство однокашников займут те места в тех конторах, фирмах и учреждениях, куда при прочих равных условиях влиятельные родственники привели бы их за ручку и без документа о высшем образовании - просто договорились между собой уважаемые люди, что 'поплавок' также должен быть непременным атрибутом местечковой элиты. Но наличие атрибута при отсутствии сущности - это лишь фикция, по-народному говоря- понты, каковые и рисовал себе парень последние годы, увлеченно играя в бисер. В минуты откровения перед собой негодовал Алексей, что не ввели в свое время платного высшего образования - по крайней мере в престижных ВУЗах - в сегрегации ничего плохого он сам не находил, даже сознавая, где надлежит пребывать лично ему. Ездить бы Алексею Гельману в ту же Тюменскую область просто на лопату, опровергая пошленький бородатый анекдот - на выходе финансовый для семьи результат был бы лучшим. Итак, если копнуть глубже - пять последних лет можно считать потерянными - и все из-за собственного тщеславия. Вот и выходит: будущее свое он уже определил своим же выбором в прошлом. Но в одном жена жестоко права: все эти самоковыряния и страдания не юного уже Гельмана не должны ложиться тяжестью на близких людей. Ведь лишь самому пьющему кажется, что со стороны его состояние незаметно, а для душевного равновесия сестры, кто в силу возраста и не может понимать, что и почему вдруг так меняет незаслуженно, быть может, обожествляемого ею брата, номера в исполнении последнего могут стать роковыми.
Утром не спавший ни минуты Алексей сидел на кухне за крепким чаем - Катя о вчерашнем больше ни в тот день, ни позже не говорила. Вопрос о злоупотреблении спиртным дома в последующие годы не поднимался по причине отсутствия проблемы.
За неделю до защиты диплома - должно из чувства сострадания и элементарной человеческой жалости, а может - из национальной солидарности - дал декан факультета Алексею адрес создаваемого на базе техникума колледжа - там формировался преподавательский состав. Это не было ни распределением, ни даже формой блата - просто возможностью работать по специальности. Однако Гельман, съездив на собеседование и срисовав для себя картину перспектив, сразу соглашаться не стал, проходя пешком по центру города, начал планировать наперед - и увидал будущее почти беспросветное. Зарплата предполагалась по харьковским меркам, может, и неплохая, но в разы меньшая тех, к которым он привык на 'отхожих промыслах', увеличение денежного довольствия планировалось не ранее, чем преподаватель защитится (а для соискателя остепенение - процедура настолько же затратная, как и нескорая), приработков не виделось молодому выпускнику никаких (легенды об астрономических суммах взяток в период сессии неглупый человек всерьез не воспринимал, не зная по опыту, но прогнозируя, что даже если начнет процветать в недавно аккредитованном учебном заведении столь пикантный бизнес, брать все будут ровно 'по чину', а случись неожиданному проколу - именно его, как уличного, первого примерно накажут). Для совместительства времени также не найдется (знал Алексей, что любой, выполняющий два дела одновременно хотя бы одно из них делает плохо). Но это все были причины, так сказать, стратегического характера, а была и одна совсем прозаичная: у потенциального преподавателя, случись ему на замещение вакансии согласиться, не было приличествующей должности ни одежды, ни обуви - последнее время денег в доме постоянно не хватало. Катя ждала ребенка - теперь приоритет в питании имели уже двое членов семьи, регулярно приобретаемые лекарства для мамы также стоили изрядно. А еще назрел вопрос о расширении жилплощади. Оптимальным на то время вариантом был разъезд с соседом, с приобретением ему равноценной гостинки - сам Аркадий Петрович давно уже никаких операций с наличными, кроме покупки спиртного, не производил - стало быть, нуждался в провожатом по бюрократам и кассам. Эпоха всеобъемлющего кредитования банками физических лиц любой валютой в те времена еще не наступила, а отправка очередной бригады в город на полярном круге Салехард планировалась через пару недель после защиты диплома - Алексей склонялся к варианту зарабатывать деньги привычным уже для себя способом. Оставалось склонить к тому же мнению жену. Но та на удивление спокойно восприняла решение супруга, а попытки заверить в бесперспективности потуг заработать на расширение по месту жительства прервала четкой фразой: ' Я за тебя замуж выходила - а будешь ты преподавателем или сезонным рабочим - решай сам. Все, что обязана, я для семьи сделаю'. Потом, немного подумав, добавила: 'Ты знаешь, что делаешь'.
Следующие три года приезжал Алеша домой на пару недель каждые три месяца, деньги регулярно получая и в разных валютах откладывая на депозиты в разных банках. Все это время Катя так умело вела домохозяйство, что из заработанного удалось достаточную сумму собрать. Заранее оговоренная с пребывавшим в трезвом состоянии соседом покупка последнему отдельной комнаты уже виделась реальностью - когда в дела семейные вмешался игрок, семье не чужой. После 'жуткой' женитьбы собственного внука, но особенно - узнав о прогрессирующем заболевании дочери, Роза Иосифовна ни с того ни с сего озаботилась судьбой внучки. Следует отметить, что старая уже женщина сумела-таки восстановить историческую справедливость и документально подтвердить собственное еврейство. Но проклятущая волокита продолжалась слишком долго, а тем временем непорядочные немцы ужесточили правила въезда на территорию собственного государства для нетрудоспособных преклонного возраста лиц. Оскорбленная в лучших чувствах старуха в каждом разговоре называла такую подлость повторным холокостом, не переставая картинно хвататься за размещенное у нее на уровне поджелудочной железы сердце. Однако, таким способом вызывая в окружающих жалость либо смех, заветное перемещение в цивилизованный мир не осуществить. А вот стоящая на учете в психоневродиспансере внучка - в случае признания недееспособной ее родной матери - в опеке остро нуждалась - и за право несчастное создание призревать можно было поспорить - в случае необходимости - и в судебном порядке с временно (а если копнуть глубже - уже довольно долго) не работающим, к тому же проживающим в коммунальной квартире старшим братом девочки. В том, что Сонечка нуждается в наблюдении такими специалистами, каких не сыскать в Украине, также можно было убедить представителей различных благотворительных фондов - а там есть шанс, что для пожилой, но энергичной женщины, так много свершившей ради больного ребенка, сделают исключение, ибо больше сопровождать несчастное юное существо просто некому. Разумеется, ради этого необходимо мать девочки госпитализировать - но ведь патология психики налицо! Также сосед по коммуналке не должен поддаваться на провокации и твердо отстаивать собственные права - а то, что заслужил он за свою нелегкую жизнь квартиру по меньшей мере изолированную - ясно, как божий день. Да и внук обязан понимать, что доходы его официальными справками не подтверждены, а значит, могут заинтересовать налоговую службу суверенного государства, а также - миграционное агентство страны временного пребывания. Все вышеперечисленное ни коим образом не следует считать со стороны старухи подлостью - лишь действиями, призванными восстановить душевное здоровье обожаемой внучки. И, хотя прекрасно понимал Алеша, что и родной матери без диспансеризации суждено прожить условно полноценной жизнью не на много, но все же дольше, видел, что боится Соня родной бабки больше, чем некогда сверстников, при каждом визите старой дамы закатывая истерику, прижимаясь то к нему, то к Кате, да и не хитромудрые еврейские программы, реализуемые в Штатах, Германии или Израиле необходимы девочке, а нужен ей р о д н о й человек, способный не вести за ручку, а просто поддержать в нужный момент, не дать упасть, поднять, если споткнется - и такой человек рядом был - а будет ли таковой в хваленой зарубежной клинике - большой вопрос - вдруг там на высокооплачиваемых должностях работают такие же психологи, какие здесь экономисты? Однако, пожилая женщина оказалась на удивление профессиональным игроком. Единственный раз за все годы совместного проживания увидел Алексей нервный срыв у своей жены - когда пыталась Катя не допустить принудительной диспансеризации Марии Алексеевны - но мудрая старушка предусмотрела и это - вместе с санитарами в квартире находился наряд милиции - а зафиксированное должностными лицами при исполнении неадекватное поведение молодой женщины стало лишним козырем в морщинистых руках представительницы старшего поколения.
После благополучного отлета бабушки с внучкой в Нью-Йорк все у семьи Гельманов стало как будто налаживаться: у милиции и налоговой вопросы к Алексею перевелись, его самого взяли - с любезной протекции родной тетки - той самой, чей малолетний сынок некогда отличился в неравном бою- на низовую, но все же должность в райотделе финансов, изнывающий в безденежной абстиненции Аркадий Петрович пошел-таки на мировую, успокоив пропитое сердце приватизированной комнатой в общаге. Но трехкомнатная изолированная квартира троим нынешним обитателям казалась теперь слишком просторной. Катя с тех пор ни разу ни про свекровь, ни про малолетнюю золовку не вспомнила, если навещала Марию Алексеевну в диспансере, то в противофазе с мужем, сам же Алексей боялся даже заводить разговор на больную тему. Страшный диагноз, поставленный сыну врачами - ДЦП - сам Алексей порой в мыслях считал расплатой за собственное малодушие - хотя и мистического мировоззрения не придерживался, и уверен был, что болезнь генетически не передается.
***
Чем ниже уровень социальной пирамиды, тем крепче держатся его обитатели за полученное от рождения место под иерархическим солнцем. Элита же сельская остается на своих местах порой тысячелетиями. Проносятся ураганами войны и революции, меняются государственные флаги над входом в контору и портреты вседержителей над столом сельского головы - но во главе самоуправления остаются, как правило, представители тех же родов из добрых людей - если, разумеется, не допустит кто-нибудь из рода роковой ошибки, вступив не в ту партию, либо, взяв в руки оружие, встанет под знамя не той державы.
Василий Гайдученко недолго проработал в управляемом родным отцом колхозе, перебравшись в сельсовет на выборную должность - и пока оставался отец его в силе, казалось, не было успешнее в селе семьи. Одно лишь огорчало Василия Григорьевича - отсутствие сына, прямого наследника - но и это не уменьшило отцовской любви к дочерям, воспитанию которых всецело отдавалась жена. Правда, порой ловил себя на мысли не последний в Хомутах человек, что девочки внимания и забот получают не поровну, что требующая всего и сразу младшая может получить больший кусок лишь за счет того, что не додано старшей, про кого жена часто говаривала: 'Ну, она же не просит - значит ей и не нужно' - однако в воспитательную систему Тоси Федоровны муж старался не вникать, к тому же чувствовал в беспроблемной и всегда послушной Кате какую-то внутреннюю непокорность. Хотя со стороны могло показаться, что младшая из родителей веревки вьет, однако умела Аня и подластиться вовремя, зная, когда и с чем подойти к отцу, а как - к матери - чему не могла (или из упрямства не хотела) научаться Катя. Одно время большой ошибкой считал Василий Григорьевич данное младшей дочери разрешение после поступления в ВУЗ жить на отдельной съемной квартире в Харькове: впустую оказались потрачены и деньги за первый курс контрактного образования - в аудиториях Аня почти не появлялась, и еще были не меньшие затраты на то, о чем в семье после вспоминать было не принято - зато как возрадовалось отцово сердце когда та, что пропадала - вдруг нашлась! Если бы не тяжелые в финансовом отношении времена, никогда бы не позволил Василий Григорьевич старшей дочери выйти замуж без приличествующего свадебного обряда. Прибывшего уже в статусе оштампованного зятя на первые смотрины Алексея без ложной деликатности за столом тесть спросил - как же так, что он - еврей, зарабатывает ' на лопате' и не кажется ли молодому человеку, что он позорит свою нацию. На это не потерявшийся Гельман поправил обретенного родственника, что тот, должно быть, имеет в виду жидов - тогда бесспорно позорит. Вмиг сбросивший пелену застольного хмелька, Василий Григорьевич спросил, а в чем же зять видит разницу между жидом и евреем - получил ответ, что различие такое же, как между хохлом и украинцем. На этом разговор со скользкой национальной темы сошел - ведь в тот день были двойные смотрины: Анна сидела рядом со своим будущим мужем Виталием - подающим большие надежды интерном мединститута, сыгравшем в судьбе девушки огромную роль. Речь зашла о будущей специализации медика - все точно знали, что предстоит молодому человеку совершить прорыв в области наркологии. Об этом зять будущий мог говорить часами, но описание преимуществ заместительной терапии прерваны были беспардонным выпадом Екатерины. Она предложила практиковать азиатский метод исцеления, когда перед прикованным к койке пациентом лишь два ведра: одно с водой для питья, другое - пустое, куда надлежит блевать. Поскольку все остальные функции организм, изнуренный продолжительным потреблением специфических препаратов, выполнять не может, затратность прожекта тем и исчерпывается. Кто переживет такую ломку - тому впредь неповадно будет расслабляться с использованием дури, а если какой пациент дорогой к исцелению издохнет - невелика потеря. Закончила Катя как всегда ровным, скрывавшим все эмоции голосом:
- Вот же ублюдочное будет здравоохранение: на операцию не виноватым в своей болезни, даже детям, нужно по миру подаяние просить - некоторые выродки и шоу из этого делают, а чтобы мальчику-мажору комфортнее было переломаться - здесь, конечно, без государственных денег не обойтись. А ведь знают же скоты, что за папины деньги себе не только кайф покупают, но и в нагрузку ломку к нему. А то бы положили такое существо под капельницу с героином - и пусть кайфует, пока у семьи денег хватает, а у него - здоровья...
Дочь старшая априори не считала ни наркоманов, ни алкоголиков достойными жалости - еще пару лет назад с ней безоговорочно согласился бы и родной отец. Но в последнее время проблема коснулась его семьи, а главное - насмотрелся он, каких нечеловеческих страданий претерпевают люди разных возрастов, но прежде всего - дети, да не простых людей, а наидостойнейших, с кем ему в жизни не тягаться - а дочь вот так жестоко, без всякого милосердия готова вычеркнуть раз оступившихся из полноценной жизни - и все это, вероятно, лишь из зависти - что на требующую родительского внимания и заботы младшую сестру тратится больше денег, чем выделяется ей. Аня весь оставшийся вечер молчала, жених ее также счел лучшим для себя притихнуть - семейное действо было испорчено. А ведь хотелось родителю в торжественной обстановке предложить старшей дочери сразу после окончания курса место учителя в центральной Хомутовской школе - здесь, под родительским крылом, и карьера бы пошла в гору бодрее, и можно было бы восполнить недоданное ранее - но такая неблагодарная тварь, по видимому, не заслуживает отцовского покровительства. Наутро сердце Василия Григорьевича поостыло, но дочь от предложения вежливо отказалась.
Еще один визит совершили супруги Гельманы в Хомуты через несколько лет - когда статус населенного пункта уже повышен был до поселка сельского типа. Возглавлявший поселковый совет Василий Григорьевич гордился готовой к воплощению в жизнь новой своей идеей: в самом центре замышлялось строительство лечебного заведения абсолютно революционного типа. То был дом престарелых - но не простой, а для привилегированных клиентов. Подобное заведение для простолюдья уже существовало на окраине раскинувшегося на десять километров вдоль трассы селения - именовалось домом инвалидов и было местом последнего пристанища не только стариков, но и всяческих неблагополучных, включая детей, которые постоянно лазили по местному кладбищу в поисках чего-нибудь съестного, либо в надежде стрельнуть у поминающих сигареты. Вновь возводимый объект должен был принимать - разумеется, не бесплатно, а за перечисление определенной части пенсии - контингент совсем другого ранга. Узнав о новаторстве отца, Катя вновь обожгла креативщиков потоком холодного цинизма, отрезав пути к взаимопониманию:
- Зачем здесь вторая богадельня? Лучше бы роддом построили - до райцентра тридцать километров - бабам рожать не наездиться...
Тип необходимого лечебного заведения назван был молодой женщиной навскидку, исходя из человеческой логики и здравого смысла - не знала она, что именно перинатальный центр и планировалось ранее открыть в Хомутах. Однако, по рассмотрении бизнес-плана чиновниками и депутатами всех уровней вплоть до областного совета оказалось, что проект требует неподъемных для бюджетов всех уровней капиталовложений, в лучшем случае возникнет очередной долгострой. Неосвоенные финансовые ресурсы уйдут вовсе из района, а на будущий период большую сумму не выделят- неосвоенные средства не имеют свойства накапливаться. Вот и вышел избранный поселковый голова с новаторской, разработанной под его чутким руководством его же секретарем инициативой обустроить то богоугодное заведение, на какое выделенных средств хватит, заложив также традицию не то чтобы безубыточности объектов социального назначения, но хотя бы частичной окупаемости. А главное - под нового типа проект согласны были выделить средства частные инвесторы - а это уже гарантия претворения планов в жизнь.
Василий Григорьевич в те времена имел виды на депутатское место в райсовете - новая, альтернативная системы избрания достойных представителей народа в органы самоуправления была ему по душе. Главным достоинством демократии по-украински оказалось то, что люди случайные по-прежнему влиться в мелкопоместную элиту не могли. Так во времена советские, когда один американский доллар стоил (судя по бюллетеням в 'Известиях') 60 копеек в течение трех десятилетий, абсолютное большинство законопослушных граждан, кроме чувства гордости за финансовую систему своей страны, ничего с этого не имели, а после либерализации всей экономики, в том числе и валютного курса, то же самое властное меньшинство, что ранее имело за копейки в принципе все, положило своим представителям такие зарплаты в конвертируемой уже национальной валюте, что сумело купить себе прежний уровень жизни уже по рыночным ценам - и те достойные, кто во времена советские покупал в спецраспределителе черную икру по 3 рубля за кило, теперь могли себе позволить выложить за тот же килограмм и тысячу честно заработанных американских долларов. Однако само осознание массами того, что есть шанс вовремя свои накопления из одной валюты в другую перебросить, дает уже некоторое ощущение субъектности любому индивиду - хотя и в либеральные времена абсолютное большинство резидентов и нерезидентов ни тренд, ни экстремумы угадать не может и на резких биржевых скачках лишь проигрывает.
Так и в политике публичной визуальная борьба между партиями, идеологическими платформами не разнящимися по причине отсутствия последних, вселяет в электоральный легион веру в собственные силы. Те же персоналии, кому по должности электоральное стадо положено доить, могут, вовремя предвидя, или дождавшись, когда конкурент не вовремя предаст, перескочить выше одной ступенью по властной лестнице. Василий Гайдученко на политическом столе карты разыграл умело, правильно вступив в одну партию, вовремя переметнувшись в другую, по воле народа сменив ее на третью, а после - вновь вернувшись в первую, при этом занимая все время тот самый кабинет, куда еще при живом отце въехал по праву почти что наследования. Что же касательно его революционного социального назначения прожекта - хотел он сделать предложение о трудоустройстве уже не дочери, а зятю - но Алексей место в райотделе финансов бросать тогда не собирался. Довольно быстро освоив новую для себя (указанную в дипломе) специальность, он вскоре свою должность перерос - да и во всем отделе не сомневался никто, что вместо уходящего на пенсию пожилого чиновника, помнившего на рабочем месте еще годы волюнтаризма, назначен будет Алексей Гельман. Однако в дела служебные неожиданно вмешался всемогущий Амур.
Один из заместителей начальника профильного облуправления отличался не только пристрастием к молодым представительницам прекрасного пола, но еще и глубокой порядочностью, всегда принимая живое участие в судьбе каждой из своих близких подруг. Аккурат после торжеств, связанных с проводами заслуженного аппаратчика на заслуженный же отдых, было объявлено о назначении нового начальника райотдела, вернее его начальницы. Но одним ударом по самолюбию Алексея не ограничилось: хотя слово 'тупость' не принято применять по отношению к красивым девушкам да еще и со связями, но другого термина для оценки уровня интеллекта новой руководительницы Гельман подобрать не мог. Должность заместителя в небольшом подразделении учета и контроля предусмотрена не была - оставаясь на прежней ставке, служащий продолжал выполнять функции начальника отдела, терпеливо ожидая каждый день приезда обладательницы заветного права подписи. Все подчиненные привыкли к тому, что начальница особенно хороша собой бывает по вторникам, в который день недели покидала рабочее место в обед - это наблюдение дало повод болтунам породить грязные слухи, что у сановника по одной такой знакомой на каждый день недели - спорили злопыхатели лишь о том, есть ли девушки на субботу-воскресенье, или же уикенд важный чин, блюдя традиции добродетели, проводит в кругу семьи. Спущенная на должность особа была выше дешевых сплетен - вообще, казалось, мирские хлопоты девицу не интересовали, лишь в общении с выполнявшим ее обязанности подчиненным любила подчеркивать наличие у нее документа об образовании, каждый раз рефреном повторяя: 'Вы же знаете, что диплом экономиста в Харькове просто так не получить!' - Алексей, прекрасно знавший, чего стоит полученный в Харькове диплом экономиста, лишь многозначительно кивал ей в ответ. Ощущения он испытывал как в школе, когда решал за отсталых своих одноклассников контрольные работы.
Тучи над выбеленной головкой начальницы стали сгущаться по прошествии нескольких лет - но то была прогнозируемая горькая участь всех молоденьких смазливеньких конкубин: чем больше жаждет она формализации своего более чем неопределенного статуса, тем меньше партнер желает ее саму. Тому есть много причин, одна из которых - годы, подрубающие базис основанных на половом влечении отношений и подстегивающие выход на арену молодых хищниц. Но и без тлетворного влияния соперниц, когда мужчина начинает планировать дальнейшее существование, включая именно головной мозг, ему приходят в мудрую голову мудрые же мысли, что развод со всех точек зрения нецелесообразен, что с молодой женой спать, конечно, приятнее, но со старой жить комфортнее, ведь на содержание оставшихся с матерью детей алименты платить в любом случае придется - и это лишь минимальное участие отца в их дальнейшей судьбе. Да и сама прежняя половинка, если не полная дура, оттяпает по закону причитающуюся ей часть совместно нажитого имущества. А в том случае, когда мужчина делал карьеру, используя властный ресурс высокопоставленного тестя - брошенная супруга может приложить все усилия, чтобы отравить жизнь неблаговерному своему благоверному и новой его избраннице - и здесь ее сановный папа также имеет право дать человеческим эмоциям приоритет перед благородством и деликатностью. Вот почему к браку с бывшей тайной своей страстью облеченного полномочиями мужчину может подтолкнуть либо большая любовь, либо не меньшей глубины глупость. Чаще стороны идут на мировое соглашение, а поскольку видит каждый бюрократ в государственных ресурсах часть своей собственности, то и расчет за потребленные услуги, в отличие от расчета с отъявленными жрицами любви, производится должностями, назначениями, привилегиями и вообще тем, чем изобилует пока еще государственная кормушка. Однако начальнице райотдела, учитывая ее низкий интеллектуальный потенциал и завышенные запросы, своей должности было откровенно мало. Быстро проскочив стадию депрессии, главным признакам которой у крашеных блондинок является постепенное почернение корней волос, особа эта голову вовсе вытемнила, стала наряжаться менее броско, а с Алексеем общаться не так высокомерно. Несколько раз - чего прежде не бывало - вызывал Гельмана лично начальник райисполкома. Конторский планктон, имеющий природное чутье на 'такие дела' вновь стал к формально равному сотруднику относиться с ярко выраженным подобострастием. Всем становилось ясно, что ход своей карьере может теперь дать сам давно заслуживший повышения человек, но деянием, за какое должен перестать себя уважать, в то же время, снискав зависть многих неизбранных.
Алексей, никогда тугоумием не отличавшийся, понял для себя, что расставание с бюрократическим поприщем - дело считанных недель, когда в рабочих разговорах стали мелькать, перемежеванные приторно-похотливыми взглядами, прямые намеки на те рестораны, в каких любит бывать вышестоящая особа и какие она блюда там предпочитает. В эту красивую с двумя извилинами головку и мысли не придет разделить в ресторане счета - скорее оскорблением для себя почтет избалованное создание необходимость поглощенное собой же оплатить. К тому же ловил себя Алексей на том, что вся эта грудасто-ногастая биомасса его как мужчину влечет куда меньше, чем даже увядающая красота жены. И вообще - подбирать попользованную из-под старого козла девку - это уже предел унижения, пристойнее было бы в свое время не выпендриваться и мыть их сынкам машины, да верно и доходнее. Вторым вариантом развития событий было, проигнорировав знаки внимания, сохранить status quo - вряд ли в таком случае он из чиновничьей братии будет изгнан - найдет оставшаяся в статусе девушки-приза для лоха-чемпиона себе другого 'тягача' - но тогда термин 'прозябание' как нельзя более точно охарактеризует дальнейшую на госслужбе перспективу. Посредине четвертого десятка лет жизни, когда человек уже все умеет и еще все может, нужно было менять Алексею Гельману свою жизнь коренным образом - вот почему неожиданный звонок от прежнего школьного товарища воспринял бывший экономист как некий знак - хотя стразу был немного ошарашен.
Чтобы Витька Филимонов обратился даже к кому-либо из близких людей с просьбой - а он именно просил узнать о возможности устроиться на работу в той фирме, через которую Алексей раньше ездил на заработки - должно было случиться нечто неординарное, если не страшное. Иногда казалось Гельману, что амбициозностью товарищ, не привыкший быть никому обязанным, превосходит его самого. Алексей вдруг отметил для себя, что никогда после школы с одноклассником близко не общался и тем более не работал вместе - хотя они примерно в одно и то же время выезжали на заработки в одном направлении. С протекцией у Гельмана не вышло - прежнее среднего звена руководство либо работу вдали от дома забросило, либо поднялось на недосягаемый для простых работяг уровень. Не унывающий Филимонов вскорости вышел по рекламе в 'Премьере' на вывозившую людей в Москву организацию - но ехать с ним Гельмана сам отговорил, попросив лишь быть на связи, сказал, что вызовет товарища, если в сопредельной столице склеится. Витьке в тот год по всем статьям не фартило - Алексей уже перестал надеяться на этот канал получения работы и ходил на встречи и собеседования к другим работодателям, также обещавшим высокие заработки вдали от дома. Однако, через месяц на зазвонившем телефоне высветился незнакомый российский номер - как всегда бодрый Филимонов извинялся за невыход на связь вовремя, рассказал, что предчувствия его не обманули, первая фирма действительно оказалась лажовой, и он теперь вынужден заехать еще дальше, куда товарища с собой не зовет, но может дать номер Гельмана знакомому еще по работе в Харькове - у того вскоре должен выстрелить возле МКАДа неплохой объект.
Когда жене, принявшей решение главы семьи как всегда философски (конкретную причину ухода с госслужбы ей было знать не обязательно, но догадливая Катя сама давно понимала необходимость смены места приложения усилий мужа), Алексей сказал, по чьим 'связям' предстоит выехать на заработки за прозрачную границу, Катя, грустно вздохнув, спросила лишь про общего некогда знакомого:
- Что ж он - до сих пор пьет?
Алкоголизм, вопреки утверждениям многочисленных экспертов, оплаченных рекламщиками антипохмельных препаратов, есть болезнь, сама по себе не смертельная, но неизлечимая - поэтому каждый страдающий алкогольной зависимостью стоит перед выбором из двух всего альтернатив: либо завязать - не важно на какой срок - либо сгореть от усугубленных водкой недугов. Витька был из первой когорты - бросив пить вскоре после собственного развода, сумел он заработать себе на не бог весть какое, но все ж отдельное жилье. Интересно, что и до своего вхождения в период трезвого существования завязывал пьющий с употреблением спиртного перед каждой командировкой, что делать и Алексею настоятельно рекомендовал. Но для товарища своего находил он другую, чем для себя мотивацию неупотребления: 'Я всего лишь запойный - для меня каждый штопор - потеря денег да и все. А тебе пить нельзя, чтобы слабости не показать. Через эту слабость тебе могут за твою же силу отомстить - ведь ты не сможешь через человека переступить'. Что тогда, в далекой молодости имел ввиду товарищ - Алексей понять не мог, думал, вероятно, что это очередной Витькин полупьяный бред. Но теперь, уезжая в неизвестность, сказал трезвый алкоголик то же самое вышедшему его проводить потенциальному коллеге.
Однако в тот беспокойный вечер пропустил эти слова Гельман мимо ушей.
Через неделю после звонка товарища вышел на связь с Алексеем и тот, кому надлежало стать на ближайшие месяцы непосредственным начальником бывшего экономиста - выехал в Москву новоиспеченный рабочий в гордом одиночестве, зная лишь станцию метро, номер маршрутки и название остановки, где строящийся объект расположен.
Глава 2. Москва июньская.
В а н я (в кучерском армячке). Папаша! Кто строил эту дорогу?
П а п а ш а (в пальто на красной подкладке). Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька!
Разговор в вагоне.
Н.А. Некрасов. 'Железная дорога'
Блистательнейшие столицы вошедших в историю наднациональных образований строились, как правило, не в один день, не доверяли слезам верных и неверных своих холопов, требуя их жертвенной кровушки, являлись конечным пунктом всех имперского значения дорог - и отражали правдивость прочей народной мудрости. Еще одним универсальным признаком сердец всех метрополий мира можно назвать концентрацию на ограниченном пространстве финансового ресурса - отсюда даже при высокой плотности населения вытекает (согласно закона стоимости) резкое увеличение цены товара 'рабочая сила', а также презумпция необязательности исполнения законов пропорционально их же ужесточению - ведь в соответствии с костным неповоротливым законом осваивать неподъемные пласты денежной массы довелось бы довольно долго, и процесс строительства мегаполисов затянулся бы вовсе на неопределенное время. Все, возводимое в самой белокаменной, строилось с привлечением громадного количества трудовых ресурсов. То же можно сказать и об объектах, расположенных под Москвой (принимая любое значение предлога). Как строивший железную дорогу до северной столицы граф, так и прокладывавший подземные тоннели партийный секретарь, лично могли и не знать о том количестве рабочей силы, что трудилась на вверенных им современными каждому вседержителями объектах без надлежаще оформленных документов. Беспощадный монарх-голод сгонял на возведение железной дороги народные массы крестьян, не пребывавших в государственной собственности и не получивших от барина специального дозволения, а на строительство метро - лиц, не имевших не только паспорта, но и заверенной хоть какой-нибудь печатью бумажки из сельского совета. Случись уполномоченным на то органам проверить трудовые резервы на законопослушность, вероятно, работы по возведению стратегических для своего времени объектов сильно бы забуксовали. Однако и Петр Андреевич, и Лазарь Моисеевич озабочены были материями куда более возвышенными, функцию контроля перепоручив специально назначенным чиновникам. Последние, также, не будь дураками, в скользкие темы вникать не спешили, хотя и полную индульгенцию рабочим дать были не в праве - да, вероятно и не хотели этого. Ведь работника, легитимность пребывания коего на рабочем месте под вопросом, кроме стимула материального, можно понудить к ревностному исполнению должностных обязанностей страхом, и это не угрозы, кои привести в исполнение можно нарушением закона - напротив, того же закона буквальным исполнением. Благородные и неблагородные подрядчики и прожженные ветрами гражданской войны совслужащие деятельность, предусматривающую человеческий фактор, сбрасывали на плечи стоявших на служебной лестнице еще ниже должностных лиц, так постепенно доходя до уровня низшего, где грамотеи-десятники и освобожденные бригадиры и вели разъяснительную работу с непосредственными исполнителями. Царившая в социальной пирамиде строгая субординация не давала представителям низов шанса переместиться наверх резко и быстро, но грызня на каждом уровне продолжалась, выдвигая чуть вперед индивидов, быть может, и не самых достойных, но уж точно самых жизнеспособных - в социал-дарвинистском значении термина. Интригами и кознями против конкурентов рабочие коллективы превосходили описанные в классических трагедиях монаршие семьи - ведь благородные персонажи сражались всего лишь за власть либо богатства, а у низкородных на кону чаще всего стояло единственное их имущество - собственная жизнь. Восхождение по служебной лестнице во все времена было процессом долгим и мучительным, особенно когда место человеком было занимаемо не вследствие объективной оценки его способностей, а лишь попавшим в случай - тогда индивид с объективным потенциалом ефрейтора, усевшись на должность пропорционально-сержантскую, отсутствие навыков и способностей пытался компенсировать командным голосом перед подчиненными и низкопоклонством перед начальством. Таких сбивали с толку наезды разношерстной барско-чиновничьей братии, уверенной, что мужик по природе ленив, либо склонен к саботажу - тогда поставленные задачи никак не отражали реальности, а их несвоевременное выполнение понуждало изыскать и примерно наказать виновных. Завышенные требования вытягивались надрывавшими себе хребты и грыжи рабочими, новые мертвецы пополняли блуждающие вокруг объектов толпы, а с родных мест к столице на освободившиеся вакансии тянулись бывшие их земляки - в большинстве своем - такие же беспаспортные - дабы заменить павших и удешевить рабсилу - но даже эта заниженная цена превосходила в разы, а то и на порядки ту плату, что за свою же работу мог получать трудовой мигрант дома.
С течением времени ситуация кардинально изменилось в лучшую для гастарбайтеров сторону: уже не вымирают от голода целые селения на исторической родине заробитчан, а функцию заградотрядов вокруг мест компактного проживания выполняют демократические институции, сделавшие популизм основой внутренней политики суверенных государств и автоматически снижающие цену рабочей силы на местах ради увеличения социальных выплат электорально близким трутням, давно отменены телесные наказания, продать или выменять на щенка борзой собаки живого человека юридически невозможно. Но главным достижением цивилизации за последние века стала, бесспорно, поголовная паспортизация лиц прибывающих к стенам третьего Рима. Паспорта необходимы вовсе не для учета рабсилы и контроля за ней (каковые процессы до сих пор лишь стремятся к совершенству), а больше для того, чтобы знать, в какую из вновь провозглашенных суверенных республик депортировать того работника, чей труд сердцу всеобщей родины по каким-либо причинам перестал быть общественно необходим, или же в крайне теперь редкой (не желательной ни для кого) ситуации - гибели гражданина сопредельного государства - куда везти тело покойного, и в какое консульство за транспортировку двухсотого груза предъявлять счет.
В абсолютном же большинстве случаев субподрядчику достаточно фактического выполнения наемным работником своих трудовых обязательств, и представители нижнего руководящего звена знают, как правило, своих формальных подчиненных лишь по именам. Новый начальник Алексея, через месяц услыхав его фамилию, сильно удивился, переспросив: 'Так ты что - еврей?' Однако, начальству любого уровня по большому счету плевать на этническую принадлежность исполняющих работы, хотя страна, откуда прибыл работник, известна, и нижний с полномочиями чин, как правило, имеет паспорт того же государства, что и его подчиненные.
Местами компактного скопления гастарбайтеров любой национальности, гражданства и уровня легитимности ( от нигде не фигурирующих 'подснежников' до лиц, трудящихся на почти законных основаниях - имеющих кто купленные, кто липовые, а кто и официальные разрешения на работу) в Москве и с недавних пор в Подмосковье являются строительные городки. Практика поселения рабочих по месту приложения труда обусловлена дорогой арендой жилья и высокими транспортными расходами, а также опасностью отлова персонала представителями власти при перемещении к рабочему месту и обратно. Еще есть такой фактор, как время, ресурс коего в сутках ограничен. Для тех, кто работает с оглядкой на трудовое законодательство, это, быть может, и не так существенно, но если вдруг суровая производственная необходимость заставит руководителя увеличить рабочее время в сутках до 14 -15 часов - здесь уже необходимые для осуществления поездки два-три часа могут поставить под угрозу выполнение производственной задачи, а увеличение численности наемных рабочих снизит вознаграждение за труд каждого конкретного заробитчанина, поскольку валовая сумма расходов на оплату труда по каждому объекту если и изменяется, то лишь в сторону снижения. В этом последнем случае рабочие, как правило, сами предпочтут ужесточение эксплуатации, хотя такими жестокими авралами редко кто себя изнуряет, и щадящие 11 -12 часов (разумеется, при работе без выходных) являются оптимальной продолжительностью рабочего дня летом. Гениальный мозг современных креативщиков измыслил массовое производство стандартизированных вагончиков, используемых в том числе и как жилье для рабочих, а прагматичные производители тут же идею подхватили, внедрили и поставили на поток оригинальное ноу-хау, которое в сочетании с не менее гениальным изобретением последних десятилетий - биотуалетом - делает возможным проживание гастарбайтеров буквально в трех минутах пешего прохода от рабочего места. Идея принята была на ура московскими субподрядчиками, которые принялись размещать небольшие, правда, включающие всего 3-4 вагончика стройгородки порой и во дворах жилых домов. А уж в бурно разрастающемся Подмосковье, где свободного места вдоволь, вырастают целые конгломераты со своими даже улочками, постом охраны, забором - вот только в абсолютном большинстве случаев без подачи и слива воды. Однако животворящую жидкость никто не возбранит привозить в огромных барабанах тачкой либо приносить в воспетых постсоветскими умельцами пластиковых бутылках с близлежащей стройки, где на проходной указаны часы забора воды, а сливать отходы процесса жизнедеятельности можно и в обильные заросли дикой травы возле своего вагончика, либо отойдя с помойным ведром поближе к забору. Установка искусственных ячеек гастарбайтерского общества при помощи подъемного крана дает возможность создать 'двухэтажки' с предусмотренным для прохода неогороженным импровизированным балкончиком шириной примерно в метр.
В точке такого компактного проживания есть место всем некогда братским нациям и народностям (если, конечно, не накручивать самого себя на деструктив по отношению к представителям прочих этносов). Вероятно такая же ситуация (лишь с поправкой на количество денег) наблюдается и на прочих этажах московской социальной лестницы, но Алексею Гельману суждено было ознакомиться именно с этим уровнем. В стройгородке проживали все, кто выказал желание плодотворно трудиться на субподрядчиков строительно-монтажного управления ?555, возводившего некоторые лишь из многоэтажных домов жилмассива, названного в честь того совхоза, на месте коего располагался, Пролетарским. Каждое утро обитатели городка по одиночке, а чаще - небольшими группами направлялись к тем корпусам возведенного уже дома, где им надлежало приблизить заветный час вселения оплативших первый взнос ипотеки почти что москвичей - формальное расположение поселка за окружной трассой не делает их (согласно последних инициатив законодателя) отличными от обитателей внутреннего пространства Садового кольца. Раньше всех стихают разговоры на фарси - таджики-дворники, кому не нашлось пока места в требующих постоянного обслуживания домах идут на добросовестный труд. После семи утра здесь можно услышать и вульгарную латынь - это идут дружной бригадой на работу сантехники-молдоване, и говор на тюркском обитавших ранее на первых этажах строящегося дома, а теперь по причине близкой сдачи объекта переселенных в городок узбеков. Но и в рабочее время отдельные вагончики не пустеют - там проживают целыми семьями те выходцы из ближнего зарубежья, члены которых не работают на славное 555-е стройуправление, да и неизвестно, работают ли вообще. Особнячком держатся пребывающие в подавляющем меньшинстве славянские народности - для них все иностранные наречия - на один лад, они по непонятной никому причине считают знание лишь языка межнационального общения фактором, способным увеличить их цену как работников. По большому счету допускают они большую ошибку, поскольку работа гастарбайтера стоит сколько стоит, но мнимое моральное превосходство в некоторых кругах работников также принято почитать частицей оплаты - а это на руку работодателю. В общем, когда Филимонов по телефону говорил, что 'хохол на Москве сильно подешевел' - ни сколько не лукавил. Будучи одновременно и профессиональным экономистом и заробитчанином со стажем, Гельман мог проследить ситуацию в динамике: доллар в девяностых был куда зеленее нынешнего, и получаемые тогда 200 баксов покупательную способность имели много выше теперешней тысячи, а если еще учесть, что в недалеком прошлом работодатель брал людей безо всякого умения, а сейчас требует определенных навыков в строительных профессиях, да и средние зарплаты в самой Украине повысились изрядно - можно было уже задаваться вопросом о целесообразности поездки - для тех, разумеется, кто постоянной работой дома обеспечен. К тому же, расхожее мнение о дешевизне выходцев из Азии также не всегда верно: если принять как должное оплату переработки (сверх восьми часов в день) в двойном размере, а еще просчитать сумму социальных начислений (в том случае, когда бывшие соотечественники работают легально), стоимость проезда к месту работу и обратно и питание - выйдет, что работающий, разумеется, не по КЗоТу, но все же на официальную фирму за чистых семьсот в месяц узбек продает час своей работы дороже, чем самотужки прискакавший на ожидаемую полторушку (которая может вылиться и в тысячу при плохих погодных условиях и перебоях с поставкой материалов) и шифрующийся от всех властей представитель нации формально братской, хоть и провинившейся перед старшим сородичем оранжевой неожиданностью, но вовремя и навеки выправившейся. Все это может уразуметь и человек без красного диплома экономического ВУЗа (наличие документа об образовании Алексей, кстати, не афишировал, резонно полагая, что такое социальное падение скорее сыграет в новом социуме на снижение его же рейтинга). Однако, уяснив трудоемкость операций, какие предстояло выполнять, оценив свою работоспособность и рассчитав таким образом предполагаемую свою за три месяца зарплату (даже с учетом ожидаемого 'кидалова' на последнем транше - и об этом предупредил осведомленный школьный товарищ), решил для себя рабочий, что все же стоит в Пролетарке остаться, а выданный в конце месяца крупный аванс, сложенный с полученными на питание авансами текущими (склонностью к экономии отличался Алеша еще задолго до поступление в профильное учебное заведение), сделал возможным перевод жене такой денежной суммы, что в разы превышала оклад харьковского нижнего звена бюджетника - а ведь у субподрядчиков водится до окончания объекта не выплачивать на руки рабочему и половины начисленного. Но деньги, особенно после получения женой перевода, мало Алексея волновали - точнее, не волновали текущие выплаты. Нужна была ему к полученнию по окончании сезона достаточно большая сумма - ведь какое бы дело не начинать - даже если назвать этим словом поиски новой работы, не отягощенные необходимостью хвататься за что попало - без подстраховки не обойтись, а брать кредиты под непонятные бизнес-проекты, чтобы после, выплачивая банку оторванные от семьи копейки, долгие годы балансировать на грани неплатежеспособности - на такое он точно не пошел бы. Алексей искренне полагал, что человеку нужно очень мало, вспоминая как самое счастливое то время, когда не каждый день делили на четверых одну банку тушенки к полученной на зарплату перловке, но зато вся семья была вместе в коммуналке, к тому же (тогда казалось) - все на свой возраст были здоровы и душевно, и физически. Теперь Гельман старался не вспоминать опустевшую квартиру. На счет жены - видел в ее глазах Алексей усталость от жизни - не такую, как в глазах матери, не до патологических отклонений - наоборот никому из посторонних не заметная сила Катиной личности с годами только крепла. Лишь избыток психического здоровья позволил ей долгие годы продержаться на работе - в интернате для умственно отсталых детей, да еще не уходить в тарифный отпуск за последние три года ни разу. Там была вся ее жизнь, в другом отделении стационара находились и ее сын, и свекровь - так что Катя могла неделями в квартире не появляться. Педагог и психиатр от бога, даровавший надежду многим на возвращение к полноценной жизни их близких, своим родным людям помочь она не могла. Больше всего убивало Алексея то, что жена помощи от него никакой не просила - а попроси - не знал он, чем мог бы помочь сильной самодостаточной женщине. А еще казалось мужу, что все больше разделяет их с женой отсутствие рядом его сестры. По последней информации из-за границы, Соня, у которой наметилось было стабильное улучшение, снова госпитализирована - бабушка на излечении также - обследование показало, что престарелое сердце в нормальном для возраста носительницы состоянии, а боли в левом боку - развившаяся вследствие регулярного пережора болезнь поджелудочной, вылившаяся в панкреанекроз. Теперь, чтобы ухаживать уже за обеими нуждающимися в медицинской помощи женщинами, в Штаты была вызвана младшая дочь Розы Иосифовны.
Будь у Алексея Гельмана высокие денежные доходы, и пользуйся он услугами психологов и психоаналитиков (миссию которых жена, наблюдавшая психопатологию ежедневно, видела в избавлении нуждавшихся в задушевном разговоре от лишней денежной массы в кармане либо на текущем счету), непременно услышал бы от получателя гонорара, что переживает кризис среднего возраста и нуждается в смене обстановки. Но сменить последнюю, используя круг харьковских связей, не представлялось возможным главным образом потому, что самих связей-то и не было, а через немногих знакомых мог лишь пересесть в контору, аналогичную той, откуда сбежал. Отъезжая из Харькова, Витька сказал полусерьезно: 'Вот с проблемами разгребусь, денег заработаю - и сяду в какой-нибудь офис за двушку гривен в месяц на жопе сидеть, стаж для пенсии зарабатывать и в компе пасьянсы раскладывать'. Только вряд ли друг бы долго там выдержал, а сам Алексей и пробовать больше не хотел.
Еще одно полушутливое- полумрачное напутствие старого товарища все время крутилось в голове: 'Хохлам в России только три способа увеличить положенное по норме денежное вознаграждение: меньше жрать, дольше работать и кинуть кого-нибудь слабее себя - но последнее у тебя не выйдет'. Экономия на питании и увеличение трудового времени суток не казались чем-то неподъемным - средних лет мужчина довольно скоро втянулся в новый для себя режим, денежное же вознаграждение видел достаточным, чтобы не придумывать таких способов обогащения, за какие перед собой после будет стыдно.
Глава 3. Метод Груббера.
Александр Чубов лишь недавно сделался руководителем освобожденным, вернее получил ставку в фирме 'Промальпстрой'. При этом никто не мог запретить ему и гнать погонные метры стыков с люльки - этим Чуб не пренебрегал - уж очень заманчивые расценки. Работать с людьми, над кем начальствовал, его обучала сама жизнь - и подходы к каждому он старался искать индивидуальные. В определенном смысле, работой с людьми была заполнена почти вся его сознательная жизнедеятельность - еще с тех пор, как в далекие уже девяностые 'держал' он часть Краснооктябрьского района, а уж в райцентре знал и уважал его любой. Но после трехлетней отсидки, как ни манила назад нива криминала, удивил Чуб многих, решив с преступным прошлым порвать. Не зная в двадцать восемь лет никакой профессии, кроме искусства мордобоя, подался бывший авторитет в промышленные альпинисты и довольно скоро овладел многими специальностями - благо силенкой мать-природа не обидела, да и обучение любому делу давалось парню с юных лет легко: был он в школе отличником, и не сверни в восьмом классе на дорожку скользкую, быть может, блистал бы уже в какой-нибудь науке. Понятно, что в самом Краснооктябрьске денежной работы немного, но недалеко был город Харьков, где до восьмого года нового тысячелетия ходило немало валюты украинской и иностранной. После кризиса честная трудовая деятельность вновь перестала быть привлекательной - но Чуб держался твердо, как 'завязавший' алкоголик не подходит к бутылке, продолжая работать за такие зарплаты, ради каких еще за полгода до того не стал бы даже нажимать кнопку на мобильном. Однако, денежная масса в суверенном государстве не росла с той же скорость, как еще пятилетку тому назад, а молодая жена и родившийся ребенок, хоть и не просили ни о чем лично, но заставили задуматься о покупке квартиры. Цены на недвижимость в Краснооктябрьске сильно уступают Харьковским, но поднапрячься все же необходимо. Сравнительно честно заработать можно было лишь за северной границей - при том, что к старому возврата также не было - уж больно много подвижек произошло на социальных верхушках украинских периферий за последнее десятилетие. Ничего не оставалось, как, оплатив дорогу и взяв необходимую снарягу и инструмент, везти троих земляков в Москву. С первым объектом не посчастливилось - а за людей Чуб был хотя бы перед собой в ответе. Пришлось уводить их на другой объект - там все могли, зарабатывая по семьсот русских в день, легко скопить не только на обратную дорогу, но и на то, чтобы не пустыми приехать домой. Однако, самому Чубу такие заработки не подходили - ведь дома в залоге была машина, а еще на занятые под честное слово восемьсот баксов каждый день капали беспощадные проценты - старые связи не отменяют финансовых обязательств, лишь дают дополнительный шанс взять их на себя. С такими доходами даже долги бы не уменьшались долгое время - поэтому ждал Саня звонка от другого на Москве знакомого - но, как дождался - на собственной шкуре почувствовал значение слов 'черная неблагодарность' - из приехавших с ним двое не захотели оставлять нагретое место ради неизвестно чего - знали, что меры, привычные для своей молодости, сорокалетний их товарищ применять не будет - согласился на новый объект перебраться лишь Андрюха Кондратюк - бывший одноклассник и почти сокамерник - по крайней мере отсиживали в одно время, хотя Кондрат много дольше. Еще по Харькову знакомый Витька Филимонов, не дождавшись, пока объект станет реальностью, уехал из столицы на Сибирь, правда, оставив телефон типа, что с ним когда-то работал и пребывал так же, как Витек, в алкогольной завязке - это безусловный плюс, потому что главным минусом Кондрата был его же неконтролируемый алкоголизм. Хотя Чуб к новым людям относился с недоверием - эта привычка порождена печальным опытом прошлых лет - но выхода на тот момент не было - вызван был незнакомец в Москву. В этот раз жизненная чуйка в хорошем смысле подвела - человек, с кем ни разу до этого Чуб даже не общался, в работе был, разумеется, не так спор и сноровист, как сам бригадир - но опыт приходит быстро, скрупулезность и добросовестность на фоне порой не ко времени срывавшихся в алкогольное пике земляков давали повод сказать, что работает Леха не хуже других - а дождаться от Чуба даже такой скромной похвалы суждено не каждому его подчиненному. И лишь катастрофическим производственным цейтнотом можно объяснить появление среди подчиненных того человека, кого нахваливал руководитель почти все время, но не за его работоспособность, а за умение жить. Был Груббер его другом еще по тем далеким временам, когда Краснооктябрьск, услышав их имена, содрогался в предчувствии далеко не правовых методов решения экономических и межличностных споров. Вот только в конце девяностых Макс не сел - может быть, поэтому не завязал так резко и бесповоротно, как боевой товарищ - однако, в жирные денежные времена также перешел на легальное положение, а женитьба в Харькове заставила всерьез призадуматься и отложить на неопределенное время (а быть может и навсегда) мысли о возвращении к прежним вольностям. Единственная привычка, что вынес Груббер из 'лихих лет' - страсть к игре в покер, но и эта деятельность, несмотря на показушное противостояние законодателя, в последние годы легализована в специальных клубах, а уж в интернете можно сражаться с виртуализированными, но абсолютно реальными соперниками, живущими во всех уголках планеты, хоть круглые сутки - нужно лишь иметь положенные в электронный кошелек реальные деньги. Именно крупный проигрыш в одном из харьковских покер-клубов заставил остепенившегося и законопослушного Груббера временно покинуть уютные злачные места и оставить скучать жену - в Москву поехал он, сам не зная куда - а здесь подвернулась работенка у прежнего знакомого. Однако очень скоро почувствовал тертый в столице человек, что работа фасадчика не так прибыльна, как подряды по внутреннему облагораживанию помещений и, выбрав авансами почти все заработанное собой, перешел к другому подрядчику. Именно этим и восхищался в товарище Чуб - умением отхватить побольше- и именно поэтому не видел в старом друге потенциального своего подчиненного, часто повторяя: 'Ты немцем только прикидываешься, реально - настоящий жид, признайся!' Однако Максим Груббер не прикидывался, а действительно был этническим немцем, дед его как раз за это выселенный в свое время с Поволжья в Казахстан, однако, изыскал пути к возвращению в еще более западную область Союза и даже сыну сумел дать высшее образование. Но Грубберу-внуку, взрослевшему в переломный исторический момент, показалось обучение высоким наукам делом бесперспективным - вот и ушел он с первого курса в Советскую Армию, а демобилизовался уже из Украинской, после чего восстанавливаться в ВУЗе не стал, почел за лучшее делать более престижную для девяностых годов карьеру. Крепкое телосложение и умение драться немало этому поспособствовали в молодости - да и теперь внушительные размеры одного лишь его кулака заставляли собеседника быть осторожным при выборе слов для разговора. Пришедший всего раз в сопровождении большой группы соотечественников подвыпивший узбек не успел даже предъявить пребывавшему в таком же состоянии немцу всех претензий, как был уже повален на землю и, получив резкий удар ногой в грудь, поползновения свои пресек - группа поддержки не сработала, толпой чужака бить не стали. После этого по стройгородку ходили разговоры, что, случись драке, Груббер с Чубом, встав спиной к спине, могут раскидать все нерусское население импровизированного общежития. Особенно восхищалась победой на межнациональном фронте бригада уроженцев Ярославской области, рассчитывая, что славянскому братству теперь лишь крепнуть. Работали ярославцы на того же субподрядчика Петю, к кому перешел Груббер, ведавшего остеклением постепенно вводимого в эксплуатацию объекта. Был Петя тщедушного телосложения, да еще в общении даже с подчиненными уж слишком мягок, казалось, за сорок лет своей жизни он так и не научился противостоять хамству в любом его проявлении. Ярославцы же лично против начальника ничего не имевшие, тем не менее, страдали излишним пристрастием к спиртному, уходя в долгие загулы порой в самый неподходящий момент. Поначалу сосуществование с новоиспеченным конкурентом (на паях другом по славянскому братству) протекало в цивилизованных рамках - Макс подгребал те подряды, на которые не хватало сил и духу у россиян. Однако при приемке работ пошли валом рекламации: межкомнатные двери, а также балконные фрамуги, установленные 'под газом' закрывались со скрипом, а Петя не мог выловить никого из мастеров в трезвом виде. Тогда, потеряв терпение, сказал интеллигент четко и ясно, что выплатит остаток денежной суммы за работу тому, кто принесет ему подписанные акты. Подгонка уже установленной фрамуги трудоемкость имеет много меньшую, чем установка с нуля, да и далеко не вся работа выполнена была ненадлежащим образом, но дорога ложка к обеду, неугомонная комиссия требовала выправления накосяченного, ушлый Макс оказался тут как тук - и за три дня, правда, очень напряженной работы отхватил по меньшей мере двухнедельный куш. Пришедшие (по причине безденежья) в условно коммуникабельное состояние ярославцы недоумевали, как мог Петя так непорядочно с ними поступить, были попытки обсудить восстановление финансовой справедливости и с Груббером, завершившиеся двумя подглазным бланшами и одним выбитым зубом, придуманной для этнического немца кличкой 'оккупант', а еще привычкой не обладавшего ни голосом, ни слухом инородца каждое утро, проходя мимо вагончика, где ютились волжане, напевать модную несколько десятилетий назад переделку песни о их земляках, возжаждавших молочной продукции, но перепутавших половую принадлежность крупной рогатой скотины.
Не стеснялся Груббер выпросить у старого своего друга ни во временное пользование люльку (арендуемую 'Промальпстроем'), ни подсобника-Пашу для скорейшего выполнения поставленной задачи (последний рад был ставке, а нового начальника называл за глаза 'феодалом'). Еще хорошо перло на шабашках - начался массовый заезд новоиспеченных москвичей в частные домовладения. Отбыв в Москве три положенные законом месяца, Макс, без сомнения накосил бабла в количестве, достаточном для погашения долга, был доволен, что от Чуба вовремя сошел, при этом оставаясь с земляком в отношениях по-прежнему приятельских, единственно, чем огорчен - что не удалось, как планировал, сбросить десять лишних килограмм живого веса.
Глава 4. Метод Гельмана.
Алексей, проработавший с Груббером на одной люльке три недели, не разделял мнения Чуба, что это 'страшный человек', хотя и напарником своим в дальнейшем его видеть не жаждал. Были два немолодых уже человека в разных жизненных обстоятельствах, имели разные исходные условия, а главное - разные отношения с бригадиром. При этом понимал Гельман: склонность напарника грести под себя подталкивает к мысли, что нужно остерегаться прокола всем, кто рядом - однако незаслуженных наездов напарник никогда себе не позволял, ловил, как хищник в дикой природе, откровенно слабого противника, к тем же, кто не выказывал слабины, относился довольно индифферентно. Все это воспринимал Алексей с осознанием невозможности изменить временное свое окружение - и даже не предпринимал попыток заставить работать интенсивнее того человека, кто душой уже был на другой работе. Однако, принятие темпа напарника сильно удешевляло работу самого Гельмана. Поэтому последний, оставшись в одиночестве, с удивлением заметил, что заработок его (если не выплаченный, то по крайней мере начисленный) существенно вырос, хотя ровно во столько же тяжелее стало работать.
На какое-то время напарником стал оставшийся также в одиночестве Кондрат - Чуб, окончательно надевший белую каску, все меньше на люльку взбирался - с одноклассником бригадира работалось бы легко, если бы не его запои. После 'Промальпстрой' по просьбе Чуба прислал на подмогу еще одного Андрея - также уроженца Краснооктябрьска, также имевшего за плечами не один тюремный срок - за что получившего от бригадира прозвище Рецидивист, сокращенной после до короткого Рицик. Этот первым делом выяснил, где на Пролетарке пункты приема металлолома, и никогда не упускал возможности лишнюю даже железяку, не говоря уже про обрезь алюминия, туда снести. Расхожее мнение, что люди, длительное время пребывавшие в местах лишения свободы, чем-то отличны от тех, кто там не побывал, в основном лишены оснований, но одну особенность отсидевших Алексей подметил четко: они все пытаются допить недобранное за годы вынужденного воздержания и напиться впрок. Быть может, так же ведут себя и остальные алкоголики, но у сидявых жадность на порядок выше - это при относительной порядочности в прочих вопросах. Сам Алексей оценил оказанную одноклассником услугу, пользовался сочиненной Филимоновым легендой о завязке по причине алкоголизма и был этим доволен, понимая, что распитие спиртного подрубало бы и его трудоспособность, а еще стоило бы немалых денег.
При этом отношение к возлиянием с точки зрения логики было необъяснимо: совершенно здравомыслящий бригадир почему-то сам вечерами не гнушался опрокинуть стакан-другой в компании подчиненных, которых утром материл за попытки опохмелиться, иногда приводившие к выходу работника из строя. Однако, нарушения дисциплины труда почти не наказывались - если не считать наказанием снижения заработка, ведь оплата была сдельной. Но увидел Алексей у коллег еще одно новаторское отношение к зарабатыванию денег: казалось, посидеть за беседой после принятия внутрь дешевой жужки имело для работников большее значение, чем возможность заработать порой до ста долларов в день - но при условии, разумеется, что придется запрыгивать в люльку ранним утром и работать до захода солнца. Какая-то необъяснимая уверенность уроженцев райцентра, что возможность зарабатывать суммы того же порядка будет у них всегда пугала жителя города областного значения. Не стремился прибавить к неизвестного размера ставке заработанное и сам Чуб, хотя все время напоминал подчиненным о сроках сдачи объекта. Все это для Гельмана, привыкшего в молодые годы к суровым штрафам за нарушения, было непонятно и дико. Еще больше удивляли перемены в поведении младшего начальника, даже порой пугали. Казалось, недавно заступивший в должность почувствовал, что ощущаемое им и ранее превосходство над подчиненными теперь неоспоримо никем - и чем дальше - больше, часто по делу, но иногда и беспочвенно, так орал на висевших на люльке своих рабочих, подбирая синонимы для обозначения их низкого интеллекта, что слышали, казалось, и жильцы окрестных домов. Работавший рядом и благоговевший перед авторитетом Чуба Рицик первое время даже пытался буквально выполнять приказы командира, отчего исполнителя тмило еще сильнее. Алексея, со временем освоившего почти все нюансы работы фасадчика, такие окрики все больше раздражали, было время, он даже хотел просто собраться и уехать - благо деньги на возвращение домой всегда были с собой, - ведь даже самому ангельскому терпению когда-нибудь приходит конец, а у него альтернативой - не голодная смерть, даже не голодная жизнь, можно в самом Харькове скудновато, но зарабатывать - но одно воспоминание заставило его на работе удержаться. Во время очередной выволочки, слушая стандартные крики Чуба 'Вы что, дебилы? Ну как вы могли такое сделать? Что ж вы объясняете мне, почему делаете говно, вместо того, чтобы его не делать?', услышал Гельман такой предэпилептический надрыв в голосе и увидел что-то яростное, хоть и не злое в глазах - вспомнилось ему, как точно также близко к сердцу воспринимавший все дела, в каких участвовал, отчим, почти теми же словами (правда, без мата) орал на него во время очередной генеральной по дому уборки - тогда, быть может, один из немногих в жизни случаев, когда Алеша против кого-то взбунтовался, повысив на взрослого голос, твердо заявил: 'Не смей на меня кричать, ты мне никто!' Мужчина тогда сразу сник и отошел, и после от подростка отгородился - видимо последнюю часть фразы уяснил для себя тверже первой. Как ни странно, тяжелее всех было от ссоры двух сознательного возраста людей маленькой Соне: традиционные втроем воскресные прогулки в центр города (мама выходить без нужды из квартиры уже тогда не любила) прекратились, и девочка, одинаково сильно любившая и отца и брата, терялась и не понимала, почему такие родные ей люди не могут быть с ней рядом одновременно. Еще через два года отчим умер - Алексей не винил в этом себя, даже не считал, что трагическое событие как-то приблизил, но чувство чего-то неисполненного изнутри саднило. Теперь, наблюдая перед собой человека, по собственному его убеждению, сильного во всех отношениях, обнаружил подчиненный такое уязвимое место, что и сам начальник, вероятно, не осознавал. Ведь в этом крике - как двадцатью годами ранее, так и теперь - явно слышалось отчаяние человека, искренне желавшего сделать все идеально, а видевшего перед собой исполнение в стиле 'как всегда'. Также понимал теперь Алексей, почему люди более добросовестные и исполнительные не могут с откровенно психованным бригадиром ужиться - оставался он, пожалуй, единственным, на кого начальник участка 'Промальпстроя' мог положиться, поручая выполнение задач. Чуб, порой, выйдя из себя, ставил другим подчиненным Гельмана в пример, напоминая: 'Вот почему Леха - сын интеллигента (при других обстоятельствах это звучало бы как оскорбление), он даже перед тем, как мухобойкой убить таракана три раза подумает и не убьет, если берется - то умирает, но делает, а вы - убивали людей, сидели по десятке (это в любом случае следовало воспринимать как комплимент) - с утра мне обещаете одно - а под вечер я вижу другое?'. В откровенных с Гельманом разговорах называл их Чуб в сердцах пропидоренными краснооктябрьскими зеками и настаивал на том, что на таких в производственных вопросах полагаться никогда не стоит.
Кодекс чести у новых знакомых был действительно более чем странным. Они, люди далеко не молодые, казалось, были в некоторых житейских вопросах инфантильнее имеющей официальную справку Алешиной сестры. Их детство, прерванное у кого малолеткой, у кого - отсидкой в более позднем возрасте, сильно затянулось - хотя было это не доброе и безоблачное, книжно-сказочное детство, а напротив злое, жесткое по-дворовому, с драками из-за формальной ерунды и непонятными другим принципами, но обязательно с верой в мудрость кого-то, кто был для них авторитетом. Почему-то должность авторитета всегда прибавляла, попытки оценить интеллектуальный уровень начальника в зародыше пресекались. Алексей, не стремясь никого обидеть даже в мыслях, вспоминал, тем не менее, наработки своей жены для ее так и не защищенной диссертации, где похожий контингент в подростковых социальных группах называла она 'объективными троечниками', часто цитируя высказывания своего выдающегося коллеги о том, что 'за этих беспокоиться не нужно, они будут нашими начальниками'. Главное, что, по мнению Екатерины Васильевны, объективного троечника отличает - это леность в мысли - а это значит, что и потенциальный отличник может легко до этого уровня скатиться. Сама она выбрала путь в педагогике куда более сложный - выводить на минимальный для сосуществования с обществом тех детей, для кого и эта норма есть плодом величайших усилий. Но сейчас Алексей наблюдал почти точную иллюстрацию к главе работы именно о тех, кто избрал себе путь наименьшего сопротивления, доверив мыслить за себя кому-то другому.
Именно осознание того, что из полноценных работников остался он один, подстегивало Алексея работать почти на износ, а также к спешке и ускорению - как правило, за счет качества - но в поставленных временных рамках другого выхода рабочий для себя не видел.
Подходил критический срок - девяносто суток пребывания на территории Российской Федерации - а это означало, что больше без регистрации находиться на обетованной земле гражданину сопредельного государства нельзя, нужно или выехать хотя бы на полчаса, или готовиться к большим штрафам по отъезде - если конечно не собираешься обосноваться в России на полулегальном положении - до первой проверки документов нарядом полиции или, не выползая из стройгородка (иногда - рынка). Хронические невыходы коллег на работу оттягивали окончательную сдачу объекта, а выезд на побывку домой отодвинул бы окончание работ еще на дольше. Вот почему доехал Гельман лишь до Белгорода, а оттуда электричкой до Казачьей Лопани, чтобы тем же электропоездом вернуться в город первого салюта и сразу в Москву. Вся процедура длилась чуть больше календарных суток - на это время работа на объекте затихла, но не остановилась. Звонок с украинской территории с использованием украинской же сим-карты повлек короткий с женой разговор, в котором Алексей впервые оповестил жену о своих планах незаезда домой. Вероятно, профессиональное что-то заставляет педагогов не выказывать эмоции в разговоре - Катя спокойно ответила, что муж, если сочтет необходимым, домой может совсем не возвращаться. В общении супругов за последние месяцы особой теплоты не наблюдалось - хотя других собеседников в Украине у Гельмана не было. С досады он даже перебросил обручальное кольцо на безымянный палец левой руки, хотя и так собирался это сделать: кисть руки правой от постоянной работы перфоратором, шпателем и правилом увеличилась - кольцо на правом пальце уже начинало сильно давить, мешая кровообращению.
Вернувшись на объект, был Алексей обеспокоен рабочими моментами, но все больше в свободные минуты думал о справедливости слов, сказанных в сердцах женой. Не знал он, зачем нужен дома, а помогать деньгами семье мог скорее, оставшись в столице России на неопределенное время.
Скорая сдача объекта и связанные с ней движения жилого фонда стройгородка заставили немного уплотниться и персонал 'Промальпстроя', скучковавшись в одном бригадирском вагончике. Необходимость совместного питания понудила бывшего экономиста предложить свои услуги для рационального распределения денег на еду - в молодые годы довелось ему поработать в стройотрядах и поваром, и снабженцем. Здесь же поразило бывшего экономиста неумение тратить деньги даже на себя - а может проведенная в бедности молодость давала о себе знать - но расходовать суточные можно было значительно рациональнее. Хотя, если доверять работодателю, доля этих авансов в общей сумме зарплаты будет незначительной, но пустых трат Алексей все равно не понимал. Чуб в последнее время наезжал и за расточительность, и за скупердяйство. Это был вовсе не выпад против конкретного подчиненного - только на такой нервической ноте Саня и общался теперь со всеми, кто в служебной иерархии стоял ниже него. Причин для беспокойства было немало. Вступивший в свои права сентябрь урезал потенциально возможный рабочий день до уровня светового, всплывавшие недоделки требовали затрат человеческой силы, каковой катастрофически не хватало. Даже по завершении работ деньги работающему составу фирмы-субподрядчика придут не сразу, а в Краснооктябрьске есть реальная опасность потерять уже внесенный за квартиру залог. Но при всем этом в вагончике почти каждый вечер что-то обмывалось со спиртным - с водкой, но чаще с 777-м портвейном, называемым за номер 'Боингом' - вечерние возлияния как водится, снижали трудовую активность следующего дня.
Лежа на своей 'пальме', Алексей каждый вечер слушал воспоминания соседей по вагончику о бурно проведенной молодости и славный город районного значения Краснооктябрьск становился ему постепенно не таким и чужим. Нынешние коллеги с улыбкой и плохо скрываемой гордостью рассказывали о таких своих поступках, коих многие бы устыдились, а сам Гельман ясно осознавал, что попадись он сегодняшним своим добрым знакомым под горячую руку лет двадцать тому назад, жизнь на Салтовке даже без вовремя подставленного дружеского плеча показалась бы ему раем. Любители выпивать почему-то не затоваривались спиртным на весь вечер - порой покупалась чекушка на троих - и какое-то время собутыльники были даже уверены, что эта порция спиртного - на сегодня последняя, лишь спустя несколько минут после опорожнения стеклянной тары возникало ощущение, что все же маловато. Сбегать за 'копытные' всегда были рады и вернувшийся от ярославцев к Чубу Кондрат, и Паша-Очконавт (Чуб сложил слова 'алконавт' и 'очкозавр' в одно - подчиненными новаторство в языкознании принято было 'на ура'), человек неопределенного возраста, работавший, кажется, лишь на спиртное, и бывший водитель ташкентского маршрутного автобуса пятидесятилетний Али, и, конечно же, проворный Рицик. Последний союзно служил объектом поучений со стороны сначала Чуба, а после - всегда и во всем с начальником согласной Краснооктябрьской братии. Суть наставлений заключалась в следующем: было у тридцатипятилетнего Андрея, по его же словам, две жены - одна -зарегистрированная - в Харькове, другая - гражданская - в Вязьме. Сам Рицик, как истый буриданов человек с чайником, с выбором определиться не мог, хотя чаша весов склонялась в сторону россиянки. Но здесь вступал со своей житейской мудростью и админресурсом бригадир, уверявший, что обе пассии - и особенно близко от Москвы живущая - лишь ждут привезенных гастарбайтером денег. Последних, правда, Андреем куда больше пропивалось, чем отсылалось обеим благоверным в сумме. Когда заходил разговор о том, куда же ехать Рицику по окончании объекта - а он в обоих случаях попадал в прыймы - весь коллектив под управлением руководителя начинал корить несчастное метущееся создание, а слова 'Ты хочешь ехать в Вязьму' звучали примерно с тем же оттенком негодования, что и обращенный к советским тогда еще евреям укор в продаже Родины с целью отъезда в Израиль, а то и - страшно даже подумать - в саму Америку. Алексей никогда не принимал участия в воспитательном процессе, щадя скорее не Рицика, а самого себя - интуиция подсказывала, что могут взяться и за перемывание его косточек. Сам же он, как человек по жизни неглупый, к тому же привыкший оценивать окружающий мир экономическими категориями, отметил сильный переизбыток предложения женского контингента на рынке стремящихся к совместному проживанию людей - проще говоря, средних лет женщина, чтобы не остаться в одиночестве уцепится за что угодно. Острая потребность в рабочей силе заставила и Чуба белую каску временно снять. Алексей для себя установил рабочий день в размере светового - а для того, чтобы с восходом солнца на объекте начиналось движение, подниматься нужно было затемно еще до шести. Включенный в вагончике свет и скорый завтрак будил также бригадира и остальных рабочих - Гельман стал подмечать, что если он выйдет к семи, в полвосьмого выйдут на работу и остальные под чутким Чубовым руководством. В ночь на очередное воскресенье решил Гельман поспать до девяти - очень уж изнурен был организм, вдруг возникли боли в спине, - искренне надеясь, что хотя бы час отлежится по уходе коллег - но те, видимо, взяли за правило ориентироваться исключительно на Алексея, а не на всходящее солнце - и в тот полувыходной не покидали каждый свои нары до полдесятого. Еще одну неприятность принесла наступающая осень: возвращались в вагончики ушедшие было в поля на вольные хлеба коренные местные обитатели - мыши. Оставленные на столе недоеденные продукты наутро имели на себе следы их зубов. Гельман неоднократно просил всех жителей блока человеческой породы делать то, что сам предпринимал регулярно: прятать недоеденное в неработающий, но герметично закрывающийся холодильник. Возражений никогда не было, но о процедуре сохранения продуктов почти каждый вечер забывали. Было всеми признано, что мышь в их вагоне одна, то есть один - самец, кого решено было звать Федором. И в ответ на укоры стремившегося к соблюдению хоть какой-то гигиены работника всегда слышалось: 'это мы Федю подкармливаем'. Однажды, проснувшись среди ночи, обнаружил Алексей сидевшего в каком-то метре от своих глаз на прибитом к стене под самым потолком брусе мышонка - тот большими выразительными глазами жалостливо на обитателя верхних нар смотрел, до поры не предполагая подвоха. Первым интуитивным желанием Гельмана было чем-нибудь в Федора запустить - но под рукой подходящего ничего не нашлось, да и не верилось, что бросок будет удачным. Мышонок не упустил случая ускользнуть, но на следующую ночь вновь сидел на обозначенном месте - в этот раз Алеша и не порывался бить старого знакомого, резонно решив, что мышь в вагоне не одна - всего скорее целый выводок - и уничтожение конкретной особи санитарного состояния не выправит. С тех пор он каждую ночь включал мобильник в режиме фонарика - хоть один раз за десять темных часов Федя на своем месте обязательно появлялся.
Окончание работ на объекте омрачено было усилившимися болями в области спины и поясницы - Алексей понял, что предстоит ему вновь пережить воспаление седалищного нерва - такое с ним года два тому назад уже случалось. На этом работа в Москве в текущем сезоне не заканчивалась, в перспективе был еще один объект - тоже фасад, хотя совсем другого типа -вентилируемый, к тому же облицованный не одним, а несколькими видами материалов. Здание торгово-развлекательного центра 'Атлантида' предстояло одеть в керамогранит, композитный материалы, зеркала, огнеупорные стекла, даже в отдельных местах украсить подобием мозаики. Расценка для рабочих предполагалась, по словам Чуба, настолько 'интересная', что он сам готов был туда отправиться не бригадиром, а простым рабочим. Гельман, хоть раньше никогда вентфасадами не занимался, осознавал, что завышенная цена квадрата означает вовсе не возможность втрое больше заработать, а необходимость затратить втрое больше усилий, однако также знал, что и эту работу осилит, и даже переварит прогнозируемый шквал нравоучений непосредственного начальника. При всей экспрессивности характера последнего, отметил Гельман, что впервые в жизни вознаграждение за труд распределяется пропорционально результату последнего - не было такой привычной во всех прежних местах работы и учебы уравниловки, и никто на выполненные им погоны и квадраты претендовать не мог - ни прежние друзья и подельники, ни нынешние собеседники и собутыльники Чуба - а это в сфере распределения результатов труда - большая редкость. Что-то подсказывало Алексею, что этот рывок в Москву - последний в его жизни шанс заработать приличествующие мужчине деньги - он постепенно проникся мыслью, что если кто и может уважать здорового мужика, получающего двести долларов в месяц, при том, что совсем рядом можно зарабатывать тысячу - это исключительно он сам, да и то по собственному скудоумию. Возвращаться на харьковские зарплаты было теперь тоскливо и больно, перспектива на следующий год, несмотря на уверения Чуба в том, что Алексей ему как рабочий нужен, довольно туманна, да и хотелось в уходящем году выбрать денег побольше - и тут этот злосчастный жопошный нерв в самое неподходящее время. Тупая, но не прекращающаяся боль давила от поясницы до самого колена - из-за этой боли не поехал он со всеми на шабашку в другой конец Москвы. Вагончик почти опустел - только старый Али и Паша-Очконавт перебивались грузчиками у постепенно заселявшихся в уже сданный корпус жильцов. Коллеги утверждали, что седалищный нерв эффективно лечится водкой, и очень неправильно Леха делает, что не пьет. Понимая всю абсурдность посыла, Алексей в то же время не знал, как боль унять - пользы от разрекламированных обезболивающих средств не было никакой. Развеять легенду о длительной завязке не хотелось - она была для рабочего очень удобной, и свободного времени - хоть отбавляй, поэтому местом, где принять купленные полтора литра 'боинга' избрал жаждущий исцеления самую высокую на тот момент точку строящейся Пролетарки. Совсем рядом монолитчики только закончили возводить стены невиданного ранее для такого района Москвы здания в сорок шесть этажей. Проникнуть на стройку, минуя охрану, задача сложная, но для смышленого рабочего выполнимая. Глупость такого восхождения была осознаваема Гельманом изначально, однако положил он это для себя ознакомлением с достопримечательностями сопредельной столицы. Полчаса на подъем, найденные по пути два больших куска пеноплэкса и почти новая фуфайка - и довольно комфортное место для обозрения Юго-Запада Москвы было в распоряжении украинского гражданина. Теперь здесь можно пробыть, пока не закончится питье и принесенная с собой закуска - все дешевле и безопаснее (в смысле возможной встречи с представителями власти) чем ехать и шататься без дела по центру. Общаться Алексей ни с кем не хотел. Какое-то время назад очень желал он поговорить с махнувшим внезапно на Сибирь одноклассником - казалось Алексею, что не случайно Витьку на Пролетарку не позвали. Что-то отталкивало от него многих потенциальных начальников, хотя, зная о человеке даже немногое, готов был Алексей поклясться, что лучшего работника вряд ли они найдут - уже то, что рабочий не пил повышало от него отдачу. Еще одно отметил Гельман для себя - ни разу в жизни с товарищем по школе он вместе не выпивал - если не считать одного случая еще в выпускном классе, когда и совместное распитие трехлитровой банки пива можно было назвать гордым почти взрослым словом 'бухали' - да и тогда совершенно случайно проходил Леша мимо Витькиного подъезда, а товарищ сидел покуривая 'Беломор' на лавочке, когда сорвался у него с кем-то совместный сабантуй - разговорились о пустом - спешить обоим было некуда, потом вылезли через люк на крышу - Витька еще в седьмом классе научился замок открывать - там и стояла банка, которой затарился предусмотрительный Филимонов. Наблюдать вечернюю Салтовку с крыши девятиэтажки - совсем не то удовольствие, что Москву с высоты птичьего полета, но в шестнадцать лет и это занятие интересное, особенно под пиво. Сам Гельман высоты не боялся, но всегда впадал в нервическое остолбенение, когда рядом кто-то рисковал жизнью - даже теперь, наблюдая, как подвыпивший Рицик без страховки высовывается из люльки, ощущал, что пальцы на руках произвольно напрягаются аж до судороги. А Витька тогда ходил по самому парапету, что-то воодушевленно рассказывая даже не Алексею - скорее себе, как вдруг взглянул на товарища, потом вниз, картинно перекрестился (при том, что в бога никогда не верил, даже не прикидывался) и также картинно присев, подался вперед. У Леши внутри что-то провалилось, он моментально протрезвел и в ужасе подбежал к краю крыши, боясь глянуть вниз. Выросший перед его глазами силуэт Филимонова напугал товарища еще больше. Тут же понял Алеша секрет коперфильдовщины: в месте мнимого прыжка в метре вниз от парапета выступали от уровня стены балконные из бетона козырьки - на них и спрыгнул находчивый собутыльник. Алексей стоял, ни в силах проронить ни слова, а сам Филимонов, уже понимая, что переборщил, говорил ему:
- Да ты не боись: высота меня не убьет никогда, я это точно знаю. В Чугуев документы подавать буду - вот только надо продержаться, не побухать пару недель - а то кардиограмма не такая - а там нужно, чтоб именно такая - училище ведь летное...
- Дегенерат, - сказал пришедший в себя Алексей, - а если бы реально свалился - мне что тогда делать - подумал?
Вопрос товарища не на долго озадачил, но очень скоро в голове Филимонова родился долгий стратегический план - Витька вообще любил говорить о серьезных вещах в шутку и наоборот - так, что никогда нельзя было определить, над чем он насмехается, а что считает для себя важным. И тогда Гельман не понял, пошутил ли товарищ, сказав:
- Если зашабашу раньше тебя - обязательно приходи на похороны, и непременно с венком - но только чтобы был помоднее - я тебя знаю - сам еще из сосны сплетешь - ты у нас эконом известный.
В таких словах кого бы то ни было мог услышать Гельман ксенофобские нотки, но из Витькиных уст они звучали просто как обида личная - Алексей ни слова не говоря, подошел к углу здания и вскочил на парапет там, где внизу никаких балконов быть не могло. Так несколько минут стоял, упершись взглядом в темноту, пока не был подкравшимся незаметно Филимоновым схвачен за шиворот и со словами: 'Еще мне придется дорогой веник покупать' отброшен на безопасное пространство кровли - силы физической спасателю было не занимать. Не то, чтобы это было какое-то взаимное обязательство, но позже при каждой встрече Витька не забывал о нюансах предстоящего ритуала напоминать, подчеркивая, что должно же хоть в чем-то свезти тому, кто умрет первым.
-Ты будешь просто скотиной, если в этом году крякнешь: мне еще никогда в жизни эти гребанные деньги так не нужны были, как теперь, а понты нынче очень недешевы,- говорил товарищ и этой весной, уезжая первым в сторону севера от родного Харькова.
Алексей, отхлебывая из пластика 'боинг', размышлял о странном в своей жизни человеке, думая, в чем именно он завидовал однокласснику и что хотел бы от последнего перенять. Самое главное - умение обретаться в окружающем человеческом пространстве - и сила физическая не была здесь все определяющим фактором, хотя своего значения не теряла. Думал Алексей, отчего не может он так же походя, как одноклассник, окружение человеческое игнорировать. В таких случаях жена, часто переходившая на украинский, говорила: ' Не робиться, а родиться' - и понимал Алексей, что рожден человеком, кого большинство признает слабым. В эти минуты злился на подлую генетику, что передала ему хромосомы родной матери, на ком все, включая людей самых близких, на протяжении всей жизни ездили, а не бабкины, которая готова по головам, а если необходимо - и по трупам родных людей нести свой старый обвисший зад поближе к очагам цивилизации, что перенял он гены не родного отца, настругавшего детей и оставившего их на попечении соломенных вдов и презираемого им государства, ускакавшего к новой жизни, а всегда чувствовавшего перед всеми долг отчима - а это с точки зрение и генетики и самой биологии вообще нонсенс. На протяжении всей жизни довольно часто встречались Алексею собеседники, гордившиеся приобретением культовой вещи, про кого точно было известно, что деньги дал папа, тетя, бабушка, или просто взяты они из мифологизированной тумбочки - при наличии неиссякаемого волшебного источника так легко быть выше денег - а вот у него самого никаких неожиданных доходов никогда не было и не предвиделось - всегда был Алеша для своей семьи именно тем человеком, кто деньги в эту самую тумбочку кладет. Витька ни с кем очень долго не разговаривал - быть может, опасаясь, что заметны станут собеседнику его слабости - а с Гельманом общаться почему-то не боялся. Порой казалось Алеше, что чтит товарищ в нем какую-то ему самому неведомую силу - так и Чуб, обладающий физической силой, способной человека Лешиного телосложения уничтожить с одного удара, временами смотрел на подчиненного такими детскими глазами, что казалось, просит о помощи. По окончании же школы стало казаться Алексею, что теперь именно Филимонов избегает с ним близкого общения. Человек, всегда подвергавший осмеянию мотивы пафосные и возвышенные, Витя сам имел несколько слабых мест, какие разумный собеседник не заметить не мог. Всегда смеявшийся над выражением 'гражданская позиция' и уверявший, что это что-то вроде позиции миссионерской, только непонятно, кто сверху, человек свою позицию определенно имел, высказывая мельком в беседах с малознакомыми людьми и близкими друзьями. Чуб недавно признался, что первое время думал, будто и Филимонов сидел - слишком хорошо последний знал УК, причем и Украинский и Российский - Витька же всегда говорил, что нет смысла за нарушение закона платить свободой лишь для того, чтобы этот самый закон изучить поглубже. Уверенный, что украинцы стали хохлами, великодушно простив геноцид (в их случае скорее децимацию) и приняв комфортную для наследников крови палачей презумпцию о том, что виноват не преступник, а орудие, то есть не их облеченные полномочиями прадедушки, но бесчеловечная идеология - несомненно мнил в этом товарищ некое для своей нации откровение. Алексей с высоты исторического опыта своих соплеменников мог бы поведать, что евреи этнических чисток никогда никому не прощали - хотя и месть не была спонтанной и немедленной - но угнетавшие их империи, возомнившие себя великими, всегда унижались еврейской благодарностью, начиная с той самой первой, в библии описанной, чье могущество подрубил массовый исход инородцев. После скупые рыцари, не желавшие отдавать взятые в долг на реконкисту деньги, получили еще больше кредитов на освоение новых земель - в том числе и от евреев - это спровоцировало гниение изнутри той великой колониальной империи, над просторами которой никогда не заходило солнце. Еще одна империя, загнавшая Алешину нацию в черту оседлости и избравшая погромы формой мнимого своего спасения, получила пришедших ее возглавить желчных отличников, самый русский из которых был по матери Бланк, что обустроили черту оседлости размером в 1\6 часть земной суши, а террор сделали на десятилетия основным инструментом внутренней политики. Наконец ответ на инициативу создателей тысячелетнего Рейха был самым оригинальным: ведь те, сошедшие на небо дымом над Биркенау, евреи были в политическом смысле немцами - готовые веками жить на территории страны и разделить ее судьбу - а присланные полвека спустя им на замену - не евреи, даже не русские - это обыкновенный совок, готовый ехать в любую страну мира, где будут платить социалку. И ныне стране работяг и философов остается лишь трудиться, ибо желающих пофилософствовать теперь там полно, и философия сводится к доказательствам посыла, что именно они живут в центре Европы по праву, а все прочие именно понаехали, поскольку продуктивно трудиться упорно не желают, да еще читают вместо Библии Коран - а это уже наводит на подозрения. И кто знает, каким образом и когда отольется ныне процветающей (пока) империи одиннадцатый приказ пятидесятидолларового генерала и жизнь каждого пассажира 'Сент-Луиса'. Но при личном общении легко убедиться, что жиды под их пархатым мнением куда омерзительнее хохлов с их комплексом второсортности перед любым барином (по крайней мере, так казалось самому думающему еврею). Размышляя, потягивая 'боинг' и глазея на сияющую Москву, Алексей сам не заметил, как заснул, но, что еще грустнее, не мог определить момент, когда проснулся - в полусне увидал перед собой взгляд мышонка из вагончика - он почему-то напомнил черные доверчиво-испуганные глаза сестры. Потом услышал он обращавшихся к нему близких людей. Слова мамы 'почему ты уходишь, когда так нам нужен', жены 'зачем ты себя убиваешь', а еще до омерзения трезвый голос Филимонова: 'Ты не сможешь переступить через человека'. От того же Витьки, ловившего похмельного зверька дважды, знал Алексей симптомы 'белки', а также то, что приходит она, когда организм к регулярным возлияниям привык - а они вдруг прекратились. Но ведь пил Алеша не больше суток - да и доза небольшая. Хотя помнил он с молодости, что ему нужно очень мало - в те дни, когда женой был распекаем за пьянство, выпивал он в попутных забегаловках не больше двухсот грамм в пересчете на водку. Еще знал Гельман - также от товарища - способ борьбы с мнимым пушистиком. Филимонов говорил, что ему хватало двух стаканов сорокаградусной, чтобы упредить продолжение галлюцинаций. Леша допил из пластика - там оставалось около стакана портвейна - непорядок в голове действительно отошел, теперь можно было отличать мнимую жизнь от реальности. Последняя требовала праздник души заканчивать и возвращаться в ставший почти родным вагончик. Боль в мышцах левой ноги притупилась ровно настолько, насколько отгонял ее похмельный синдром - в общем, стало ясно, что возлияния - не панацея. Гельман подошел к краю горизонтальной поверхности монолита и в последний раз оглядел простиравшуюся под ним часть мегаполиса. Странная мысль пронеслась в голове: а что если вот прямо сейчас взять и туда прыгнуть, растворившись в пестрой столице раз навсегда - к величайшему удивлению, страха не было. Легкость решения всех проблем одним махом поражала и вдохновляла. Годами десятью ранее стоял Алексей на том же парапете той же крыши на Салтовке, что и в юности, но уже один, размышляя примерно о том же. Фирма, где тогда работал, требовала ежегодно предоставлять медицинскую справку, а в поликлинику на осмотр вход для мужчин исключительно через онколога. Тогда штатный специалист нащупал увеличение лимфоузлов у подбородка и - скорее для перестраховки - направил парня на УЗИ в медрадиологию. До обследования Гельман, вероятно, должен был опасаться за свою жизнь, но в то время чувство страха перекрывала яростная на все досада: как же так, именно теперь,когда лишь его заработки дают шанс семье вырваться из совково-коммунального скотоприемника - и вдруг он не только потеряет возможность достойно зарабатывать, а сам станет высасывать из семьи деньги в надежде продлить собственную копеечной цены жизнь - тогда боялся лишь, что не хватит духу претворить в жизнь единственно достойное решение в случае пессимистичного прогноза болезни. К счастью, беспокойство было напрасным, ничего злокачественного не нашли, к тому же опасения подтолкнули бросить курить. Теперь же держала незавершенность дел земных - нужно получить заработанную сумму и переслать жене - но ведь это сможет сделать и бригадир - Чуб не раз повторял, что с погибшими товарищами, вернее с их семьями рассчитывался во все периоды своей жизнедеятельности, поскольку 'закрысить деньги покойника может лишь настоящий душевный пидараст'. Думалось о смерти также легко, как и тогда в ранней юности - а это значит, что близости ее человек не чувствовал. Еще вспомнились Витькины слова о необходимости денежных средств, как один из поводов остаться - вдруг у Алексея закружилась голова, и он действительно чуть не слетел вниз - осторожно уже отодвинувшись от края монолита, будто найдя причину остаться и интегрироваться в Москву постепенно, но не отметая для себя и последнего аргумента, вслух сказал: 'Повезло на этот раз Филимонову, - подумав, штампованно добавил : - Кому-то из нас в этом году должно было повезти'.
По возвращении в стройгородок поразило то, как обезлюдел конгломерат - это уже должно было насторожить расслабившегося гастарбайтера. Но Гельман очень устал, замерз, от похмелья не отошел и мечтал лишь, чтобы не вырубили электричество, вскочить на свою 'пальму', включив дуйку-обогреватель и уснуть. Однако вагончик был закрыт на ключ - пришлось идти на стройку. Там возле входа в подъезд вновь не обнаружил он своих по нарам соседей - но и здесь не сработал инстинкт самосохранения - пошел Алексей зачем-то вверх по лестнице - как вдруг услыхал требование предъявить документы. Двое молодых неплохо упакованных парней на всякий случай показали в развернутом виде удостоверения и назвали свое ведомство, являющее собой один из ужаснейших кошмаров всех, нелегально работающих на территории Федерации - слово из трех невеселых букв 'ФМС'.
- Ты ведь бегать от нас не будешь? - словно прочитав Лешины мысли, спросил маскирующий раннюю лысину бритьем головы наголо чиновник. - У нас китайцы любят бегать - юркие попадаются! А как догонят такого спринтера - у него сразу сердечный или другой - какой приступ.
Неожиданная встреча случилась на втором этаже - окно на козырек над подъездом открыто, так что сейчас дернуть - не самый худший выход. Однако левый окорок продолжал предательски ныть, и неизвестно еще, сколько их там снаружи, и где засели. Был вариант не отдавать паспорта, отморозившись, мол, документ в вагончике - но тогда придется указать место проживания, если же сказать, что приезжаешь каждый день на работу без документов - имеют право передать полиции для выяснения личности - а это значит придется платить представителям еще одного ведомства. Синий цвет обложки документа бальзамом лег на душу бритого надзирателя за соблюдением законности, и Алексей проследовал на первый этаж в большое помещение - будущий холл магазина - к таким же, как он, недотепам - товарищам по несчастью. На этот раз собрать интернационал не вышло: на ограниченном пространстве находилось два гражданина Узбекистана, одна молдаванка - дама лет сорока пяти, негласно выполнявшая функцию коменданта части стройгородка - и с полсотни украинцев. Граждане союзного государства, гордые собой и своим бацькой, завидев согнанный гурт, самодовольно бурчали под нос: 'мы бульбы - нам можно!', но все равно торопились удалиться от представителей фискальных органов. Чиновников Миграционной службы задействовано было не больше пяти. Алексею вспомнились сводки с земли обетованной, согласно которых один израильский солдат мог пленить несколько десятков палестинцев - теперь понимал он, что дело вовсе не в исключительности конкретной нации, а в тех полномочиях, коими должностные лица облечены. Сейчас больше грыз себя, вспоминая, сколько раз за последние часы затупил: при известном теперь раскладе сил и побег казался реальностью, и передача паспорта излишней - но сейчас уже поезд ушел, и от заработанных денег нужно будет при подсчете отнять рубля два (максимум пять) - такая сумма тысячными купюрами у Гельмана всегда при себе и разбросана по разным карманам. Было так же досадно, как два месяца тому, когда увели оставленную в люльке без присмотра с 230-ым кругом Макиту - и новая шлифмашинка была уже на следующий день куплена на деньги из Лешиной зарплаты: грустно, но кроме самого себя винить некого. В это время среди собранного в будущем магазине контингента, одетого, правда, вместо пикейных жилетов в телогрейки и комбинезоны, началась дискуссия о дальнейшей судьбе схваченных. Сварной из Луганской области нагонял тоски, намекая на политическую волю сверху и утверждая, что раз уж хохлы настолько неблагодарные, что решили всей отарой идти в Европу, адекватным ответом будет массовая депортация нелегалов из Москвы - начать решено именно с Пролетарки, так что всем гарантированы десять суток в местном обезьяннике и бесплатная дорога домой. Другую версию озвучил пожилой полещук из отделочников, приземляя мысли всех метущихся утверждением, что ФМС - всего лишь инструмент в разборке между двумя субподрядчиками, вернее уполномочившими их лицами. Действительно, отделку нескольких этажей забрали у турков, привозивших работников из Азербайджана и отдали сербам (кого на стройке чаще звали югославами) - те набирали контингент с Западной и Центральной Украины. Самым импульсивным из плененных оказался высокорослый узбек, нервничавший настолько, что каждые пять минут кидал под язык по кусочку насвая. Он с жаром доказывал всем вокруг себя, что имеют они с напарником и оформленный патент на право заниматься трудовой деятельностью, и временную в Химках регистрацию, и уже через полчаса так утомил гражданку Молдовы, что та прямым текстом сказала, куда может рабочий затолкать свой патент, причем плашмя. У нее, как и у абсолютного большинства попавшихся, ничего легализующего пребывание и уж тем более работу в Москве не было. Алексей к этому большинству принадлежал, теперь искренне завидуя отделочникам, за кого нанятый югославами Иван из подмосковного Пушкино точно будет торговаться с миграционщиками. Обращаться к прямому или непосредственному начальству 'Промальпстроя' бесполезно: Чуб, с самого приезда твердивший, что 'крыша' есть и 'все схвачено', однажды, увидав со своей люльки нескольких полицейских (те, как оказалось, пришли лишь пообедать в армянском магазинчике, где из мяса бройлеров приготовляли недорогой хоровац) обзвонил всех подчиненных, проинструктировав, что фирму палить ни в коем случае нельзя, говорить нужно, что работаешь первый день, а предложил подзаработать совсем незнакомый, встреченный у Ярославского вокзала мужик - в общем тупо 'лепить горбатого' и ждать, пока это чиновников утомит, и с рабочего открыто потребуют взятку.
Через час стали вызывать по фамилиям, выводить в коридорный тупик и снимать на цифровой фотоаппарат каждого нарушителя трудового законодательства - никто не знал, делается ли это с целью пополнения базы данных или же для нагнетания страха среди приезжих. Вызвав Гельмана, бритый миграционщик взглянул внимательно на лицо Алексея, после еще раз в паспорт, покачал головой и с укоризной произнес: 'Тебя-то что за нелегкая сюда с хохлами занесла?' - задержанный лишь молча развел руками.
Около полуночи всех отловленных усадили в заблаговременно зафрахтованные четыре микроавтобуса и повезли в направлении офиса службы надзора. Теперь шумно стало там, хоть и выбегали не раз бритый вместе с Иваном успокаивать контингент. Никто упаковывать по всей форме лиц, подрубающих устои, не спешил - это склоняло абсолютное большинство к версии уроженца украинской части Полесья. Но, в таком случае, там на верху должны были уже договориться и дать отмашку на роспуск толпы - однако, и этого не происходило. Не могли рабочие знать, что человек, долженствовавший передать команду своим подчиненным, ужинал в тот день не дома и не со своей женой, и после так торопился не опоздать с совещания, что забыл на квартире близкой подруги телефонный аппарат, а этот факт дал возможность двум дорогим его сердцу женщинам впервые в жизни пообщаться напрямую - понятно, что конструктива в таком диалоге было крайне мало, а еще рисковал чиновник не последнего в России ведомства переночевать на улице - но непосредственно гастарбайтеров касался лишь тот факт, что средство мобильной связи попало в руки владельца уже под утро, часов около пяти. Сразу по получении команды (с опозданием в несколько часов) бюрократическая машина двинулась в нужном направлении - первыми выпущены были отделочники под управлением Ивана. Молдаванка Таня злобно материлась, покидая здание - гнев ее разделяли все, поскольку арендованные лишь до трех ночи 'Газели' в начале пятого разъехались занимать положенные места на маршрутах. Под утро оставались лишь одиночки, с которыми работали индивидуально. Так рослому узбеку разъяснили, что патент у него и товарища действителен лишь в самой Москве, Пролетарка же расположена за МКАДом, то есть формально на территории области, и для безнаказанной работы в этом субъекте Федерации надлежало оформить еще один патент, или же теперь заплатить по квитанции по четыре тысячи штрафа - но чиновники готовы пойти навстречу и взять лишь по две.
Семь утра - слишком ранний час для выхода на работу, особенно москвичей, но появление женщины средних лет не было воспринято переночевавшими на боевом посту служащими как нечто неординарное, хотя всем было ясно, что закончить работу с привезенным контингентом лучше было бы до ее прихода.
-Как всегда с шабашкой не успели, - усталым голосом констатировала среднего звена начальница.
- Это Вы, Полина Альбертовна, как всегда, рано на работу вышли! - подобострастно парировал бритый.
-Затем и вышла, чтоб чего не вышло. Если бы не прецеденты - кто бы вас контролировал! - Начальница оглядела оставшихся в коридорах трудовой власти нелегалов и уже собиралась войти в свой кабинет, как вдруг ее взгляд резко вернулся к Гельману и стал, сбросив остатки сна, слишком пристальным. Нарушитель трудового законодательства похолодел - впервые с момента начала проверки возникли у него опасения за свою дальнейшую судьбу, ведь внимание особ высоких к простолюдину редко предвещает последнему что-то хорошее. Но женщина на удивление мягким - вовсе не командным - голосом назвала его по имени.
- Вас ведь Алексеем зовут? - переспросила Полина Альбертовна - тот в ответ лишь кивнул. - Вы меня не помните?
- Нет, а должен? - все еще настороженно ответил Гельман, не догадывавшийся даже, на каком периоде собственной жизни следует сконцентрировать память, дабы вопрошающую узнать.
-Мы с Вами вместе учились в Харькове...
Алексей, сузив в мыслях круг опознаваемых, зная имя однокурсницы, ее сразу вспомнил - Полина, но фамилия никак не приходила на ум.
-А я в Москве уже больше десяти лет, У меня в мэрии дядя Георгий Валентинович - мы еще с первым мужем переехали в 99-м - сразу как-то в слишком доверительном тоне завела разговор Полина, а Гельман про себя отметил, что замужества старой знакомой ему на руку - нет нужды вспоминать ее девичью фамилию. - Пойдемте в мой кабинет, там разговаривать удобнее...
Бритый миграционщик и его со стильной прической коллега с сожалением поглядели вслед уходящему человеческому материалу и перевели алчные взгляды на несчастных частично законопослушных узбеков.
В кабинете действительно было спокойнее, но особого уюта Гельман ощутить, разумеется, не мог. Собеседница явно нервничала, суетливость, явно не присущая железной начальнице в общении с не так давно всемогущими ее подчиненными видна была невооруженным глазом. Алексей решил обстановку немного разрядить, театрально разведя руками, сказал:
- Я вот, как всегда - на заработках...
- А Вы... ты - кажется, на девочке с филфака женился - как у вас - все в порядке?
Навязчивость старой знакомой немного пугала, Алексей не хотел вдаваться в подробности своей личной жизни, а обручальное кольцо было у него на левой руке - он просто показал ей безымянный палец и, сам не зная для чего, сказал коротко:
-Мы расстались.
Женщина не юных лет покраснела - это было заметно даже под тональным гримом. И с сочувственной надеждой в голосе переспросила:
- Как расстались?
-Это как вместе - только наоборот - перефразировал Гельман одну из любимых поговорок Чуба.
Полина, улыбнувшись, задумчиво сказала:
- Ты совсем не изменился - не понятно, когда говоришь серьезно, а когда шутишь... - переключившись на другую тему, защебетала уже по увереннее. - А я тоже второй развод недавно оформила.
Для разговора задушевного служебный кабинет - не лучшее место, но следующий вопрос был здесь уместен - чиновница спросила, кем, же все-таки ее бывший однокурсник работает и где - она, знала не только фирму, но и ее директора по фамилии - Гельман со слов Чуба знал только имя.
- Андрюшка - это же Георгия Валентиновича старшего сына зять - проворный такой парнишка, мы его внучатым зятьком называем. А ты - до сих пор рабочим... Послушай, а диплом у тебя с собой?
Диплом Алексей в Москву действительно привез, но вовсе не с тем, чтобы бахвалиться - просто старого советского еще образца с красной обложкой корка форматом была много больше прочих - также лишних для нелегала документов и удостоверений - корка выполняла функцию мини-папки. С молодости привык он возить эти бумаги в дорожной сумке.
- Ты бы по специальности здесь работал? Сегодня, - Полина еще раз оценивающе оглядела своего потенциального протеже, - нет, лучше завтра, сможешь по адресу на собеседование подъехать?
-Да мне бы сначала зарплату получить... - напомнил Гельман.
- Андрюшка с тобой за работу не расплатился? Ну, так это не проблема, - сказала Полина Альбертовна, доставая мобильный из своей сумочки.
Не успел Алексей выйти из здания, как ему на только что включенную трубу отзвонился Чуб.
-Старый, ты где потерялся? Тебя уже с лягавыми питбулями обыскались, ты хоть в курсе, что миграционщики стройку штормили?
- Да, я отпетлял, - коротко парировал рабочий, не вдаваясь в подробности.
-Я в твоем интеллекте никогда не сомневался! Андрюлику деньги зашли - только тебе за своими сегодня придется самому съездить, я ему сумму назвал - прямо сейчас одевайся поприличнее, дуй на станцию метро...
При встрече с прямым начальником Гельман не почувствовал никакого разновесия, директор, в рабочей обстановке с подчиненными фамильярничать не привыкший, даже спросил, правда ли, что объект на Пролетарке вытянул один человек - поскольку личность не уточнялась, Алексей, ответив утвердительно, ничуть не слукавил. Вся полученная сумма была тем же утром выслана по привычной системе денежных переводов через салон связи и днем женой получена - о получении пришла на мобильный SMS. Звонка от жены вновь не последовало - но теперь Алексей сам его не очень хотел дождаться, установив, что, если до утра следующего дня не позвонит - значит не особо он дома и нужен.
Собеседованием менеджер по кадрам остался доволен - по поводу Гельмана звонили с такого верха, что соискателя пришлось бы трудоустроить, не умей он даже самостоятельно включать и выключать компьютер, а здесь человек, хоть и совершенно без опыта в нужной отрасли - но вполне обучаемый, к тому же не зазнавшийся - а может и не представляющий, кто за него хлопочет - значит, хотя бы на первых порах работать будет. Единственное указание, какое дал работнику непрямой начальник - насчет дресс-кода, предложив сразу получить на покупку приличной одежды аванс.
Старый мобильник - вместе с сим-картой - Алексей подарил родственнику старого Али - тот совсем недавно свое средство связи потерял.
Вопрос о профессиональных качествах руководителя был задан его бывшему подчиненному не случайно: 'Атлантида' оказалась вовсе не легендой, и пошел туда Чубов не простым рабочим. Расценка казалась настолько сладкой, что сам Груббер, бросив остекление коттеджей в Подмосковье, примчал замещать старого друга - тому нужно было срочно в Краснооктябрьск заканчивать застопорившийся было процесс покупки квартиры. Верный заместитель, пока рулил, по привычке выбрал авансами большую часть причитавшейся лично ему зарплаты и даже почти овладел искусством фрезерования кромки композитного материала. Правда работа не шла так успешно и быстро, как Чуб с самого начала напланировал, спешка при установке несущих профилей и несоблюдение указанных в чертеже размеров привели к необходимости переделывать часть работ. Вернувшийся в Москву Чуб включил всю свою харизму и навыки командира - однако, ни истерические его крики, ни придуманная Максом система штрафов, ни даже увеличение в приказном порядке рабочего дня до 20 часов не помогало, и услышал Чуб от представителя заказчика нелицеприятное:
-Александр Иванович, Вы занимаете не свое место! Ваши люди, может, что и умеют, но они не работают ни с Вашим заместителем, ни с Вами, ни без Вас, а когда работают, делают не то, что нам нужно!
Фирма была оштрафована за срыв графика на сто тысяч, выполнение работ поручено другому субподрядчику.
Но Саня Чубов - по природе боец, для таких полученный нокдаун или даже нокаут - лишь повод встрепенуться, собраться и продолжить борьбу. На хорошем объекте просто не повезло ему с персоналом - по мнению бригадира, не хотели мужики работать и зарабатывать, слишком ленивых, тупых и жопоруких набрал он себе бойцов - а здесь нужны были люди- ракеты, метеоры, молнии...История изобилует бонапартами, просравшими свои тулоны из-за нерадивости подчиненных им солдат - но терять надежду - распоследнее дело! Наступившая зима поставила новые задачи перед промышленными альпинистами. Это время обильных снегопадов, и скатные крыши центра столицы остро нуждаются в очистке от снежной массы. Если начистоту - в очистке нуждаются все крыши России, но чем ближе к историческому центру Москвы - тем дороже работа и вернее, что деньги без задержек выплатят. То, что с крыш порой пропадают явно лишние там металлические изделия, дает основания полагать, что верный Рицик все также работает под началом прежнего бугра. На одном из объектов, подлежащих очистке от снега, не закончили еще работу кровельщики - бригады мадьяр и цыган из Закарпатья. Узнав в личном разговоре, сколько выходит по расчету на круг в месяц у жестянщиков, Чуб, удрученный было тем, что азиатов уже не наймешь задешево, вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул: 'Да вот же они - мои узбеки и таджики! По-русски они понимают плохо, говорят еще хуже, а что сильно бухают - может быть, даже на руку'. План созрел молниеносно: заехать на своей машине за людьми, не боящимися высоты, оставив семье каждого долларов по триста - как гарантию того, что работник может, получив от родных денежный перевод, в любой момент вернуться домой - привезти побольше подсобников, расставив их подвое с одним, получающим хорошую ставку, альпинистом - а тем двоим платить рубль на двоих. Даже не знаю, стоит ли пожелать удачи герою, но тому, кто решился торговать на Москве желто-синим деревом, она несомненно понадобится. Успех в новом начинании вещали и гадалки - их у Чуба знакомых аж три, и все помогают в бизнесе. А пока зарабатывал он деньги на новый свой бизнес-проект в компании управляемых им земляков - Краснооктябрьск ведь являл миру не только отмороженных бандосов девяностых, но и добросовестных работяг двухтысячных, а авторитет личности такого масштаба, как Саня Чубов не растает и за десятилетия, и ехать за ним на Москву из обитателей районного центра готовы многие.
Глава 5. Москва ноябрьская.
Тебе повезло, ты не такой, как все:
Ты работаешь в офисе.
С. Шнуров, "Менеджер".
Центры цивилизации на протяжении всей мировой истории остро нуждались в рабочей силе. Потоки рабов стекались к сердцам вошедших в учебники империй, разноголосием и разноязычием порой тревожа исконное местное население, возгордившееся уже тем, что рождено в очередной столице мира. Однако гордыня - плохое в работе подспорье, а сам факт рождения индивидуума на определенной территории вовсе не прибавляет интеллекта, крайне необходимого для управления огромным количеством привезенной в столицу живой силы. И речь не о нижнем звене руководства, что соответствует по табели о рангах ефрейторскому и сержантскому составу - хотя избранные из общей массы рабов Сэмбо и Квимбо также общественно необходимы, не так для поддержания порядка и управления процессом, сколько для удержания толпы рабов в тех рамках, где не хватает глаз рабовладельцев высокородных - дабы последним ничего не препятствовало философствовать и планировать судьбы мира. Но руководящие посты высшего звена должны быть занимаемы люди непременно сведущими, каковое качество по наследству частенько не передается - в противном случае коронованные младенцы и подростки управляли бы великими державами без помощи регентов, премьер-министров и визирей - словом, советников. Последние, во все времена и во всех странах выполнявшие функцию мажордомов, формально не оспаривая первенство монархов крови, реально управляли делами не только царского дома, но подчас и всей страной. На протяжении тысячелетий процветала такая система управления в древнем Египте, где фараону с малолетства так усердно вдалбливали в голову презумпцию его же богоподобности, что, если и размещался внутри черепной коробки ребенка способный к адекватному восприятию окружающего мозг, к зрелому возрасту извилины в нем почти все до единой усердным верноподданническим лизанием разглаживались, а для подстраховки женили созревших фараончиков на их же сестрах, матерях и дочках, дабы не разбрызгать среди недостойных царское семя - тогда в союзе с мудрыми жрецами выступала уже физиология на пару с генетикой - и царские династии медленно, но уверенно вырождались. Нечто похожее, по видимому, происходило и на восточной оконечности Евразийского континента - что наверное легло в основу сказаний о царствовании дракона, то есть безмозглого земноводно-пресмыкающегося гада, от чьего имени управлял страной всесильный бюрократический аппарат. В то же время, среди самих жрецов шла яростная конкурентная борьба, аналогичная современному политическому процессу - естественный во всех смыслах отбор выявлял сильнейших, кто и брал власть в свои руки, и кровь здесь играла далеко не главную роль, а в определенные моменты истории могли к великодержавному штурвалу пробиться даже инородцы, иноверцы и иноземцы. Однако природа еще не создала идеального, способного все на свете предусмотреть индивида - мудрые в играх аппаратных мажордомы, жрецы и недокастрированные евнухи, подвластные тому же тщеславию, что и их предшественники - ленивые короли - а также животному инстинкту, призывающему все нажитое за период земной жизни передать своим по крови наследникам, в каждом веке каждого тысячелетия пытались взгромоздить на престол очередной великой державы именно своих потомков. Из последних подавляющее большинство скучному процессу познания системной сущности окружающего бытия предпочитало лучше перенимать царственные манеры, замашки и повадки принцев крови предыдущих эпох. В результате совокупный по всей популяции уровень способности грамотно управлять среди каждой новой генерации мажоров оставался традиционно низким, что обуславливало востребованность новых мажордомов - круговорот власти бесконечен и непрерывен.
В далеком прошлом осталась средневековая дикость, когда пришедший к власти клан убивал всех по крови родичей монарха прежнего, к счастью не только для элит, но и для рабских масс - ведь именно на последних ложились тяжким бременем невзгоды и лишения смутных времен.
Но принцип разделения власти как минимум на две ветви - представительскую и исполнительную - остается незыблем по причине своей эффективности, а декларируемое равенство возможностей подогревает тщеславие самой низовой черни - именно она и есть формальным источником власти при демократическом устройстве.
В первую ветвь (опять же формально) избранным может быть кто угодно - это дает надежду самым недалеким представителям низов - ведь те, кто реально властвует, всегда лишних отфильтруют, применив придуманные самим ближним кругом принципы демократии, как в запрошлых тысячелетиях применялись теократические догматы. Любовь по-прежнему верящих в добрую сказку народных масс легитимирует пребывание избранника на должности, а значит и функционирование всей пирамиды. Поскольку личное вмешательство формального руководителя в деятельность системы сейчас, как и во тьме столетий, не желательно, на роль лица системы идеально подходит объективный троечник (с любым цветом обложки диплома - главное, чтобы был во всех смыслах посредственностью): уровень интеллекта с одной стороны не позволит ему глубоко вникнуть в сложный механизм функционирования системы - средних способностей индивид просто побоится трогать то, в чем не смыслит, в лучшем случае на потеху толпе примерно накажет некоторых из элиты прежней, водрузив на освобожденные вакансии представителей своей команды - с другой стороны - даст возможность заучить несколько десятков сложных, насыщенных профессионализмами фраз, что сделает его очень умным в глазах толпы, позволив создать на местах во всех перифериях ячейки партии любителей и даже обожателей системного троечника, в чьем лице сии в восторге пребывающие будут любить и обожать собственное дешевенькое эго. Поскольку процесс введения единомыслия в отдельно взятой стране буксует уже больше века, и всем любить одного троечника даже как-то неприлично, в противовес первой можно организовать партию нелюбителей системного троечника, и, как разновидность последней - партию любителей другого, антитроечника - эти другие любители - такие же участники того броуновского движения, что зовется политическим процессом. Единственное, что обязаны в таком случае проконтролировать специально обученные органы - чтобы и этот, обожаемый другой частью населения, индивид также оказался объективным троечником - то есть как личность ничего из себя не представляющим назначенцем, кого одни боготворят, другие демонизируют совершенно напрасно. Когда процесс смены местами троечника и антитроечника станет пустой формальностью (как некогда по смерти монарха коронация наследника престола), и государственная машина, не взирая на результаты каких бы то ни было волеизъявлений, продолжит ехать в положенном направлении - это и будет означать полную победу демократических ценностей. Гораздо страшней, если вдруг антитроечник окажется системным отличником и не сделает ничего, кроме обещанного им же (а именно - осуществить передел всего, обществом нажитого, в соответствии с нормами не заскорузлого законодательства, но всеобщей справедливости), правда сделает это с присущей отличникам скрупулезностью и дотошностью: поставит на поток гильотинирование политических оппонентов, исключит идиотскую волокиту из процедуры расстрела, не только организует массовое уничтожение представителей отъявленных имперскими идеологами недонаций, но и заставит оставшихся в живых их соплеменников оплатить утилизацию трупов, раздаст малолетним обдолбышам огнестрельное боевое оружие, либо - по бедности - мачете - тогда человеческие потери придется исчислять миллионами, падение производства - десятками процентов, но самое главное - пребывавшие ранее у кормушки, перекрасившись либо сменив масть, при ней же и останутся, продолжая признаваться в любви и напевать новые гимны (как правило, на мотив старых) новым царям. Парадоксально, но системный двоечник, получив в свои руки штурвал имперской власти, сделал бы то же самое - тупая уверенность в себе подвигла бы остолопа на действия настолько же неординарные, как и неадекватные. Такой новый царь людям холопского звания окажется, согласно завету классика, много милей предыдущего хотя бы потому, что, по их глубокому убеждению, пробовал что-то для простого народа сделать. И все же длительные такого рода эксперименты не на пользу большим социумам, ибо резко сокращают их численность, а это означает, что интеллектуальный потенциал руководителя наивысшего ранга обречен со временем вернуться к определенной норме (либо сам этот руководитель должен быть смещен или уничтожен физически).
Что же до второго эшелона власти, здесь ситуация обратная. Серым кардиналам нет нужды метать бисера перед стадами электорального быдла, однако недостаток интеллекта очень скоро приведет к устранению (вплоть до ликвидации) мажордома - и уж точно к отстранению его от управления делами более проворными конкурентами. Борьба за место под властным солнцем в любом из описанных выше подразделений ведется непрерывно, порой функционер сам не осознает, в какой когорте может он добиться большего успеха, - помогают ему в этом специально обученные политологи и политтехнологи, перенявшие должности у прежних астрологов и звездочетов - однако и в этой корпорации, как и в каждом меньшего размера социуме, идет процесс, постоянно доказывающий закон единства и борьбы противоположностей. И чем ближе к центрам мировой цивилизации - тем больше представителей надстройки приходится на единицу площади, на местах же высшие продолжают обирать чернь без всяких политтехнологий - при этом вырученные периферийной элитой деньги разными путями стекаются в те же столицы империй, за ними туда же устремляются потоки черни, дабы перемещенные в метрополию средства были освоены, а с ними, в куда меньшем количестве - и кандидаты в системные второго эшелона отличники. В настоящий момент границы империй определяются не натянутой вдоль периметра колючей проволокой, не демаркационными линиями и даже не условными рамками альянсов, ассоциаций и союзов - главным мерилом стоит предмет обожания либо ненависти - тот самый системный троечник. А подалее от столицы любят либо ненавидят своего троечника - там начинается соседняя империя...
* * *
Алеша всегда любил позднюю осень. В детстве причиной тому было не столько ожидание новогодних праздников, как начинавшиеся сразу после действ самые длинные на протяжении учебного года каникулы. К ним с какой-нибудь стороны приклеивалась неделя-другая пребывания на справке по болезни, а иногда - объявляемый карантин. Коллектива он чуждался - даже когда окружающие не были настроены к нему враждебно, гулять никогда не рвался, чтению также не отдавался до фанатизма, хотя по настоятельной маминой просьбе перечел книги из составленного ею списка произведений, необходимых, по ее мнению, каждому человеку, претендующему называться интеллигентным. Мальчик никому в этом не признавался, но в свободные часы часто проходил по учебникам материал немного вперед - тогда на уроках он ловил разъяснения уже знакомого - и всем казалось, что первый ученик все схватывает налету. В то же время не могло не удивлять подростка с высоким интеллектуальным потенциалом, насколько простой курс преподают в школе, и то, что любой в состоянии эту науку освоить, если будет уделять познанию определенную часть своей жизни. Признаться остальным, что корпит над учебниками, стыдился, опасаясь подвергнуться осмеянию - ведь, по всеобщему убеждению, тратить юность на такую ерунду как учеба глупо, когда есть куда более интересные занятия.
Обучаясь наукам высоким, Алексей любимой поре не изменил - но здесь объяснение было жестче и прагматичней: поздняя осень - время, когда трудовой сезон более или менее успешно, но завершен, до следующего еще минимум полгода, купленные овощи (в основном картошка) в вырытый еще покойным отчимом погреб на хранение заложены, консервы закуплены и стоят в шкафу или холодильнике, оставшиеся деньги также вложены в капитал человеческий: новые носильные вещи и обувь для быстро растущей сестры, и, на замену пришедшим в негодность вследствие обветшания, старшему поколению, а в самый успешный в финансовом плане год - даже оплата услуг стоматолога и зубопротезиста матери. А еще Сонечка сияет счастьем оттого, что брат, наконец, дома, да и мама не отвлекает должностных лиц фирмы от размышлений о глобальном переустройстве постсоветского пространства глупыми вопросами о местонахождении сына (в местах работы Гельмана телефонная связь - тем более международная -далеко не всегда была предусмотрена), на пары можно из интереса ходить (а можно их игнорировать) - ведь до зимней сессии далеко - в общем, пока солнце идет на зиму - никаких подвижек в жизнедеятельности не наблюдается - а это ли не самая благая весть для исполнившего перед внешним миром долг интроверта?
В годы, когда пришлось зарабатывать деньги на расширение жилья, осень оставалась любимым временем года по причине природной лености, присущей в той или иной мере каждому индивиду: ставка от сезона, как правило, не зависела, а при выполнении наружных работ продолжительность рабочего дня, как уже отмечалось, корректируется длительностью дня светового - если повезет работать с местными - и шабашить будешь с ними, комсомольско-профсоюзное начальство здесь не указ.
Позже любил Гельман осень по привычке, этот же год порой он сравнивал с периодом учебы в ВУЗе. Корпорация, где обосновался среди белых воротничков Алексей, занимается... Впрочем, сфера ее деятельности вряд ли имеет существенное значение для предмета повествования. Головной офис корпорации расположен в тихом центре столицы, и если подняться на восьмой (верхний) этаж, можно увидеть и изумрудно-зеленую башню Кремля (с крыши, вероятно, видны даже куранты), и сразу три из семи сталинских высоток, и, разумеется, выделяющуюся над всем архитектурную группу Москва-Сити. Устремив взор во внутренний дворик, куда вход и въезд осуществляется под строгим контролем охраны, легко обнаружить шесть жилых вагончиков, выставленных, как и в стройгородке, двухэтажками: в недавно купленном смежном шестиэтажном корпусе вовсю идут ремонтные работы, так что рабочие живут не только во времянках, но и во многих пустующих пока комнатах приобретенного здания. Еще недавно это заинтересовало бы Алексея - ведь 'нутрянка' на зиму - заветная и часто несбыточная мечта любой этнической принадлежности гастарбайтера. Однако, теперь экономисту со стажем по плечу труд куда более важный и ответственный. Порученная Алексею работа оказалась, как всегда, посильной. Однажды поставленная непосредственным начальником задача на долгую перспективу, какую, если обозначить конкретные сроки исполнения, можно было бы назвать задачей на несправление, была новым сотрудником выполнена даже раньше, чем шеф мог предположить. При этом Гельман ничего сверхъестественного не сделал, просто свел воедино всю отчетность и сопоставил стоимость продажи на Межбанке валютной выручки по текущему курсу с данными, присылаемыми филиалами. Лишив кого-то на местах не планируемого, но верного дохода, он подвергался опасности вызвать гнев неизвестных ему лиц, а проявив служебное рвение - сотрудников, с кем каждый день встречался, и самого начальника, вынужденного искать суетливому подчиненному новую работу. Но все это сыграло бы лишь в том случае, когда представлял он на рабочем месте лишь самое себя. Теперь имел он покровителя в лице даже не самой близкой подруги, какой почти сразу стала бывшая однокурсница и нынешняя квартирная хозяйка, а тех ее родственников, места сидения которых Алексей до поры боялся даже выяснять. Причина отсутствия у женщины собственных детей - тема деликатная, а после тридцати пяти еще и больная - Гельман пока не считал их отношения настолько близкими, чтобы вникать. Однако, материнские инстинкты компенсировались заботой о мужьях, с которыми женщина оставалась в хороших отношениях - первого Алексей помнил еще по Харькову. Полина о делах служебных почему-то всегда расспрашивала подробно - и по преодолении очередного барьера, какой можно назвать просто рабочим моментом, о том, что в корпорации работает уникум, знало чуть ли не высшее начальство. Возможно, в этом и есть сущность того, что принято в последние годы называть пиаром: когда заурядный поступок преподносится окружающим как нечто из ряда вон выходящее. Московский офисный планктон не отличался от харьковского конторского - предчувствуя повышение по службе, окружающие вновь глядели на недавно равного коллегу с плохо скрываемой завистью, но ярко выраженным подобострастием - с той лишь разницей, что на этот раз от самого Гельмана уже ничего не зависело и номенклатурное его будущее было предрешено. Работать с хлыщеватыми московскими полумажорами не многим проще, чем с пропидоренными краснооктябрьскими зэками: первые, хоть и не употребляют спиртного в таком количестве, зато все как один по чьему-то блату и каждый под собственным мнением. В который раз убедился Алексей, что чем некоторых научить либо заставить работать, проще самому за них работу сделать. Но теперешние полномочия - хороший инструмент для приданию человеческому материалу нужной формы и потребительских свойств. Никем уже не подвергается сомнению законопослушность гражданина пока еще Украины (в некоторых вопросах даже на тех социальных уровнях, где обитателей тмит изобилием власти, обойти формальности невозможно), и твердое выполнение последним всех норм трудового законодательства Федерации. Алексей Яковлевич Гельман теперь зарегистрировано проживает в арендуемой им у второго мужа Полины Альбертовны однокомнатной квартире - хотя формально квартира принадлежит дяде арендодателя. Однажды Полина обмолвилась, что к очередному юбилею Победы жилплощадь была получена стариком бесплатно, как ветераном войны. Правда, пожилой человек сорокового года рождения - верно, в документации значился сыном какого-нибудь полка. Это все Алексея больше развлекало, чем интересовало - официально начисляемая ему заработная плата позволяла бы арендовать жилье и без всяких блатов, но такие вопросы он сам также не решает, равно как и вопрос о поддержании на должном уровне собственного имиджа. Какое-то время тому назад сам он сказал бы, что зарабатывает деньги, ему лишние, чтобы покупать вещи, ему ненужные. Но реальную своей работе цену (да и то с учетом фарта) узнал он еще на Пролетарке - вся сумма сверху - всего лишь должностной оклад сожителя родственницы влиятельного человека, и то, что средства эти в распоряжении подлинного их хозяина - не стоит считать ущемлением прав личности. Мечтает ли он откопать и вновь надеть припрятанную на Пролетарке робу, и было ли ему комфортнее в вагоне 'на пальме', чем в обустроенной по последнему слову техники квартире - этими вопросами предпочитает Алексей не задаваться. Еще в самом начале ноября, лишь поступив в должность, услышал он от одернувшего его коллеги, когда собирался остаться выполнить незаконченную работу сверхурочно: 'Ты что, старый, это же Москва, здесь у людей права есть!' Вряд ли понимал тщеславный советчик, что столица всеобщей Родины своя для каждого из ее жителей с постоянной, временной регистрацией и вовсе без нее. Гельман испытывал благодарность к той женщине, которая помогла ему увидеть именно такую Москву - Полина была ему симпатична еще в студенческие годы - по крайней мере, сейчас в этом он убежден. А еще проговорилась она, что многие из сокурсниц тогда его как потенциальную для себя партию рассматривали, а узнав на четвертом курсе о его женитьбе какая-то из однокашниц (женщина не призналась, кто именно) даже не смогла сдержать слез. Это лишь подтверждает посыл, что на рынке невест во всех возрастных категориях переизбыток, а в женихах - нехватка, и, кто знает, выйди Алексей, отбросив благоплюйство, на этот рынок в ранней молодости - быть может, увидал бы, даже в годы отнюдь не тучные, и совсем другой Харьков - где успешные и амбициозные не выживают, а живут, где летом ездят не в северном направлении зарабатывать деньги, а к югу их тратить, где физическую силу развивает не перевозка мешков с картошкой на удлиненной граблями кравчучке, а регулярное посещение тренажерного зала, где выискивать нужно не на продуктовом рынке товары подешевле, чтобы сэкономить 2-3 гривны за поход, а в фирменных магазинах подходящие по цвету к костюму туфли и галстук, где обедом называется приобретение в кафе или столовой первого, второго (с мясом вместо пустой подливки) и компота, а не поедание в коридорном тупичке у библиотеки куска хлеба, задобренного двумя яблоками, где молодые годы можно и должно положить не на решение квартирного вопроса, а на реализацию себя в профессии и карьере. Достойные люди всегда и везде жили достойно - жаль только, что чрезвычайно узок круг этих самых избранных. Сегрегационные барьеры надежны и проверены столетьями. В то же время целые своры людей и людишек ввысь ползут и лезут, как тараканы на кухонный стол - многих сметают и давят, но единицам до заветной цели добраться удается. В прежние времена Гельман по молодой своей неопытности старался взобраться на этот верх, уповая лишь на себя, собственную обучаемость и свое умение добросовестно и продуктивно работать - а это также бесперспективно, как пытаться пройти пешком квадрильон километров до рая. Переступать через отдельных людей действительно трудновато, да и не шагнешь слишком высоко, но вот вскочить в системный подъемный механизм, что проносится над головами миллионов - и даже не замарать собственных рук - способов масса. Тот метод, что позволил ему заветной для многих цели добиться сейчас - вовсе не противоречит закону, далеко не так аморален, как возопят ханжи, к тому же Алексей, в отличии от многих, кого 'подтянули', предлагаемую работу освоить и выполнить в состоянии. Язвительные циники, вроде Витьки Филимонова, сказали бы 'выгодно продался'. Но разве 'реализовать себя' и продать свою рабочую силу и то, что к ней прилагается - не одно и то же? Да и кто вообще такой этот Филимонов, чтобы к его мнению прислушиваться? Человек, не реализовавший собственный потенциал, не добившийся в жизни ничего, кого родной отец считает неудачником - вряд ли их с одноклассником пути когда-нибудь еще пересекутся. А вот с женой переговорить придется в любом случае - на этом, кстати, сама Полина настаивает - и определенный самим Алексеем срок в один год с момента последнего, обозначенного денежным переводом, общения (ровно столько пришлось бы Гельману зарабатывать такую сумму в Харькове на прежнем рабочем месте) - подходит к концу. Финансовые обязательства перед женой прежней супругой будущей не только не оспариваются - Полина настаивает также на том, что на харьковскую квартиру Алексей претендовать не должен, а денежное содержание должно включать также невыплаченные за последний год алименты. Чем ближе к установленному им самим сроку - тревожнее становится состояние получившего уже второе назначение перспективного среднего звена руководителя. Лишь в одном пока спорит он со своей обретенной доброй феей: с самого первого дня их отношений твердит Полина о покупке в кредит автомобиля. Водительское удостоверение Гельмана, полученное за двести долларов еще в Украине, действительно и в России. Пока Алексей отбивался, напирая на неопределенность с назначениями и слишком высокий процент кредита. Однако, беспокоит назначенца вовсе не это, а то обстоятельство, что проблемой пока считать рано, но и игнорировать нельзя. В тот самый день, когда вышел он из миграционной воды сухим, сильно мучило Алексея похмелье, а, оставшись в вагоне в одиночестве (уже после перевода денег), человек, к алкоголю вовсе не приученный, потому здоровье не поправлявший, несмотря на то, что не спал больше суток, уснуть все равно не мог. Зато в его глаза несколько часов кряду смотрел необычно большими мышиными глазищами Федор - и не мог тогда понять Алексей, как сумел простой мышонок так сильно увеличиться в размере. Но еще больше боялся человек, что за этим взглядом последуют галлюцинации звуковые - то есть боялся вновь услышать голоса людей, пусть ему и близких, но тех, с кем общаться именно в это время не хотел. Дабы не мучить себя ожиданием неизвестного, пошел Гельман в ближайший магазин, купил бормотухи в пол-литровой бутылке и по дороге в вагончик на последнюю свою там ночевку из горла выпил. С тех пор не было ни одного дня, чтобы не принимал он чего-нибудь спиртного - главным образом на ночь. И хотя суточная доза никогда не была больше трехсот граммов водки (или эквивалента в менее крепких напитках), не наблюдалось также увеличения дозы - а ведь стадия алкоголизма определяется не скоростью, а ускорением, на качестве выполняемой работы привычка не сказывалась никак - то есть не было у человека проблем с алкоголем - все же возникновение проблем без алкоголя несколько пугало. Одну ночь перетерпел Гельман без выпивки - голоса не пришли, но и взгляд Федора не исчезал - тогда до нелепости глупая мысль пришла к нему - что слух включается лишь на определенной над землей высоте. Но все равно, проблему нужно решать, а станет это возможным лишь после общения с Катей. Для этого придется ехать в родной город самому - о таких важностях по телефону не говорят. Когда неотвратимость переговоров перестанет довлеть, исполнены все обязательства, как моральные, так и финансовые - перед людьми, с кем надлежит расстаться - вот тогда со спокойною душой можно будет вступить в действительно новую жизнь - и произойти это должно очень и очень скоро.
Глава 6. Две сестры.
Случись Алексею Гельману в конце сентября доехать-таки до дому - возможно, принял бы совсем другое решение насчет дальнейшей своей судьбы, поскольку мужчина, увидевший собственную жену на пятом месяце беременности просто обязан пересмотреть планы на будущее. Однако Катя, собиравшаяся мужа порадовать столь пикантной новостью при личной встрече, усмотрела в его отсутствии не то чтобы знак судьбы - от мистики была она далека - скорее что-то для обоих рациональное. То, что с Алексеем они друг от друга медленно, но отдалялись, она не могла не чувствовать. Не питала также иллюзий неглупая женщина и относительно московских перспектив Алексея, зная, в каком статусе он поехал в отъявленную постсоветским людом столицу. И все же рассматривала как один из вариантов, что найдет там Алеша применение своим способностям, которых потенциал сам он почему-то склонен был занижать - а привязывать пузом, словно залетевшая охотница за женихами, близкого человека не хотелось. Твердо знала жена, что, если и найдет ее супруг себе кого-нибудь (в командировках такое - не редкость) - обязательств перед семьей все равно отрицать не станет: получаемые регулярно денежные переводы были лишь подтверждением правильности посыла. Поэтому слова 'Можешь вообще не приезжать' сказаны были, даже с учетом ее положения, вовсе не в сердцах, а стали результатом долгих раздумий и оценки своих жизненных сил. Второго ребенка Кате, несмотря на бешеный рабочий график, даже без учета мнения мужа, родить очень хотелось. Хотя мудрые демографы и ограничивают верхний предел фертильного возраста 45-ю годами, это касается лишь холеных особ с железным здоровьем, а для большинства биологические часы с каждым годом безжалостно снижают шансы. Женщина даже до УЗИ не сомневалась, что ждет именно девочку.
На поездке на малую родину очень настаивала сестра, суровый, но справедливый отец также снизошел до личного приглашения, да и мама, пережившая в немолодом возрасте душевное сотрясение постепенно из депрессии выходя, начинала интересоваться и семейными делами старшей дочери. О кризисе в ее жизни узнала Катя от той же сестры. В один из вечеров года три тому назад, просматривая вечерние новости какого-то федерального российского канала, незначительный по хронометражу сюжет стал больным ударом по душевному здоровью немолодой женщины. Был то репортаж об успешном окончании учений Тихоокеанского Флота России, и рапортовал верховному главнокомандующему о триумфе мероприятия никто иной, как отвергнутый ею некогда жених - ныне заместитель начальника штаба округа вице-адмирал и кавалер многих боевых орденов и медалей. Вначале реакция была довольно вялой, но вскоре заметили в семье все, включая Василия Григорьевича, что Тося Федоровна с какой-то неестественной настойчивостью собирает информацию о командном составе флотов Российской Федерации. События случайным образом совпали с временными трудностями и спадом в карьере ее мужа - Василий Гайдученко не то чтобы совсем оплошал - но на очередных выборах ставил стразу на две политические силы - то есть финансировал избирательные компании сразу двух кандидатов в облсовет, один из которых, победив, сразу от рук отбился, заявив, что успеху обязан лишь собственной харизме - связи в областном МВД делали оборзевшего урода недостижимой для кинутых спонсоров мишенью. Узнав о пошатнувшихся финансовых делах семьи, Антонина независимость Украины назвала шароварщиной, а демократию и вовсе клоунадой. Немолодой человек, никогда не складывавший все яйца в одну корзину, уже вскоре дыры в семейном бюджете залатал, влияния же в родном селе он не терял никогда, но для любимой супруги пришлось оплатить услуги психолога. Благо, за последним далеко ходить не нужно - таковой штатный специалист в пансионате престарелых 'Тихое счастье' был. Вообще новаторская идея Василия Григорьевича оказалась ходом воистину гениальным. Посреди ранее никому не известного поселка вырос городок, напоминающий кусочек (правда очень небольшой по площади) не то что центра Харькова, а, быть может, и самой Москвы. Кроме нового корпуса здания самого пансионата, выстроена стоянка, на которой не переводились представительского класса машины заботливых потомков, а еще появившийся вокруг авто заправки сервисно-торговый центр. Все это не только выделяло Хомуты из грустного ряда ранее похожих сел и поселков, но еще временами создавало рабочие места для изнывающего от безделья простого люда.
Когда приехавшая под новый год в родной край Катя получила приглашение осмотреть новую достопримечательность, она, как всегда, умея опошлить любую возвышенную идею, назвала учреждение 'вечно живым уголком' и сказала, что у нее более интересные планы, при этом в провожатых она не нуждается. Купив в минигипермаркете три пачки сигарет без фильтра и по килограмму свежего печенья и конфет, пошла беременная на восьмом месяце женщина пешком на старое кладбище. Там она вмиг налетевшим детям - обитателям дома инвалидов старого типа - кроме сладостей каждому вволю, давала также по две- три сигареты за то, чтобы привел подросток своего товарища. Катя плохих в детях привычек не поощряла, но понимала, что если отдать весь груз кому-то одному - все могут и не попробовать, а сигареты с дежурящих возле могил старшие все равно стребуют. На кладбище первым из объектов внимания женщины была могила деда с бабушкой: Екатерина Петровна умерла в начале этого года, и совсем недавно им с Григорием Степановичем установлено было общее на двоих надгробье. Долго побыть возле всех, назначенных себе для посещения могил не вышло - начинал сыпать хороший сухой новогодний снег. По словам Ани, умерла баба Катя быстро, никого не напрягая, лишь за час до смерти посетовав, что не может проститься со старшей Васиной дочкой. За несколько месяцев до печального события предлагал сын матери заселиться в пансион - даже в отдельную комнату. Но тогда ответила старая женщина, что если и съедет в богадельню - только в старую (она, кстати, довольно часто туда наведывалась, навещая подругу молодости аж до смерти последней), а при барынях она сроду не была и на старости привыкать не собирается.
Вечером того же дня за ужином зять Виталий Павлович - теперь главный врач пансионата - как всегда с восхищение рассказывал новую свою идею, что именно за прикладной геронтологией будущее современной медицины, приводя ряд неоспоримых доводов и аргументов.
Антонина Федоровна на протяжении всего ужина не переставала удивляться такому преступно-беспечному отношению старшей дочери к жизни, ведь не кто-нибудь - законный муж пропал не в тайге или в пустыне - в цивилизованнейшем городе - время бить в набат и во все колокола - в Москве сейчас найти человека - не проблема. Женщина, не терявшая духовной связи со своей великодержавной Родиной, никогда бы не поверила, что можно при столь безукоризненно отлаженной вертикали власти проникнуть на территорию закрытого города нелегально. Катя всех тонкостей статуса пребывания мужа в сопредельной столице сообщать не собиралась, осознав с годами, что родителей следует любить не за какую-то мифическую мудрость, которой если в молодости не было - к старости точно не появится, а лишь за то, что это родители, что других нет, да и этих когда-нибудь не станет - ведь на четверть века старшие ее люди по всем арифметико-демографическим законам и оставить этот мир должны ранее примерно на столько же. По этой же причине молча согласилась беременная женщина, что большой с ее стороны ошибкой был отказ от процедуры сохранения (сама Катя была уверена, что подавляющее большинство молодых в положении женщин так любят эту процедуру потому, что само пребывание в стационаре может осадить в советских традициях воспитанную настырную свекровь) - совсем недавно Аня второй раз рожала в Харькове и сохранялась за девять месяцев трижды. С отцом спорить также не хотелось - а он сразу завел разговор о новом деловом предложении. В настоящее время младшей дочерью ведется серьезная исследовательская работа - записывает Аня воспоминания людей заслуженных и незаурядных, ко многим историческим событиям причастных - благо, такими пансионате кишел, как болото жабами - собирался Василий Григорьевич предложить дочери набросанные ее сестрой тексты не только редактировать, но и немного литературизовать - ведь нанимать для исполнения интеллектуальной услуги человека так или иначе придется. Катя в спор вступать не хотела, лишь сказала, покидая собравшуюся родню:
- Дайте спокойно родить, после поглядим.
Она знала, что младшая сестра непременно придет к ней решать тот же вопрос - книжку издавать (разумеется, за папины деньги) та собиралась уже давно. Посидеть в кресле в одиночестве пришлось Кате не больше десяти минут. Аня появилась на пороге взволнованная.
- Ты бы с отцом помягче, знаешь ведь, что у него сердце - в последние месяцы почти не перестает - валидол всегда в кармане, на одни биодобавки гривен по триста в месяц уходит...
- Ну, если валидол помогает - это точно невралгия, - усмехнулась Катя. - По-настоящему больное сердце не болит, поверь, болевой синдром постоянно не проявляется. А что до мягкости - то я и так сама толерантность. У тебя-то сердце здоровое? Тогда скажи, сколько раз вы к бабе Кате за последний ее месяц входили - не по делам, а поговорить, посидеть - она во флигеле во дворе вашего имения жила! Вы хоть знаете, что в селе нашем было, какие здеcь люди жили?А теперь старые номенклатурные говна для вас кладезь житейской мудрости!
Аня уже поняла, каким будет сестры ответ на заманчивое для многих прочих предложение. Она другого и не ждала - это у родителей почему-то теплилась несбыточная надежда. Значит, редактора придется искать на стороне - расходы, конечно, но не катастрофические. Вспомнив данное самой себе обещание с сестрой обращаться по мере сил бережно, аккуратно перешла на тему давно не подававшего о себе вестей ее мужа. Здесь Катя, видимо все уже передумавшая и пережившая, ответила спокойнее, что поиски нелегала во-первых бесполезны, во-вторых - если случайно увенчаются успехом - навредят самому объекту.
- А вообще вы все за Алексея зря беспокоитесь: он сильнее, чем вам кажется, вытянет многое - он и сам не подозревает на что способен.
- Ну а если все-таки что-то случилось - или сам стратил - ведь и ты могла его переоценить?
- Если как ты говоришь, стратил - тогда мы ему точно не поможем. Но я надеюсь, он знает, что делает.
Аня с трудом подавляла в себе давно забытое - казалось, теперь к сестре она должна испытывать лишь чувства добрые: сострадание, жалость, желание помочь. Но то, что разделяло сестер с самого детства само вылезало на поверхность, а старшая как нарочно сейчас провоцировала всплески к ней, разумеется не зависти либо злобы, но уж точно отчуждения, вызванного невозможностью ее понять. То ли на зло собеседнику она это делала, то ли действительно мыслила в другой плоскости - Аня этим вопросом терзалась с тех пор, как себя помнила. А ведь сейчас младшая сестра ясно ощущает собственную силу, поскольку почти уверена, что знает о теме, куда более для старшей болезненной, чем отсутствие от мужа известий, хроническое безденежье, даже - страшно сказать - ставшие привычным фоном тусклой жизни преподавателя специализированного заведения, пребывание близких людей в состоянии ее же пациентов. Вот если бы точно знать события одного всего лишь вечера...
* * *
Бывают в природе случаи, когда особе по всему положено быть первой, а она и рождается и живет с номером два, явно чуть ли не на лбу проступающим. Анна Гайдученко всегда была уверена, что целью каждого, самое себя уважающего индивида является рост над собой, что стремление не останавливаться на достигнутом, а пробиваться по жизни все выше - нечто вроде инстинкта для тех, кто считает себя настоящим человеком, а уж превзойти поколения прежние - просто жизненная необходимость. Ввиду обозначенной аксиомы, Аня с раннего детства почитала причиною многих своих проблем то, что она - дочь младшая - хотя, если быть откровенной до конца, всегда мечталось девочке быть в семье единственной. Еще бы - первого ребенка ждут все, несмотря на то, что больше хотелось сына - любят всем семейством, и даже - наверное, чтоб к старшему поколению подлизнуться - в честь отцовой матери назвали. Катерина Петровна старшую внучку нянчила всегда с охотой, на младшую же, лишь взглянув по приезде невестки из роддома, бабушка сказала почему-то в среднем роде:
'Воно зле якесь, наче зiнське щеня'.
Всего этого Аня, разумеется, не знала, хотя опасливое отношение бабушки, публично никакую из внучек не отличавшей, всегда чувствовала. Но главное - чувствовала и даже замечала, что настроение своей матери перенимает отец, также привечавший Катю и часто повторявший, что та - его любимая доченька, а когда о чем-то беседовал со старшей девочкой в присутствии младшей - последней казалось, что рядом двое взрослых серьезных людей обсуждают темы, для нее вовсе непостижимые, а порой отец даже спрашивал у дочери совета. Аню это коробило не долго: проворная даже в мыслях девчушка рано смекнула, чьей любимой доченькой нужно быть в этой семье, чтобы иметь все, что пожелаешь. Мама, при напускной своей строгости, оказалась на лесть и откровенный подхалимаж очень податливой. А если учесть, что было тогда младшей дочери не больше трех лет, можно себе представить, насколько жизнеспособной, то есть умеющей без всякого анализа, руководствуясь лишь подсознательным, приспосабливаться к жизненным обстоятельствам, родилась младшая дочь. Различия во всем, начиная с одежды, проявлялись с ранних лет. Для обожаемой Аннушки мама выбирать платья сама ездила в Харьков, а один раз даже заказывала привезти из московской командировки кому-то из мужниных знакомых. После шла непременно долгая процедура примерки - Аня традиционно выказывала характер, стоя на табуретке перед зеркалом и требуя то лишнюю ленту убрать, то какой-нибудь бант сбоку пришить - Антонина милым причудам дочурки всегда потакала, что прибавляло работы ее свекрови: на своей (от ее матери по наследству полученной) машинке 'Зингер' дореволюционного производства пожилая женщина шить не доверила бы никому, тем более худорукой невестке. За процессом шитья всегда внимательно следила Катя, но когда бабушка спрашивала, какое бы платье хотела она, девочка всегда одно отвечала: 'Когда меня научишь на машинке, я сама себе какое захочу сошью'. Должно быть, сестра хочет такое платье, думала Аня, чтобы все ее наряды затмило сразу - она почему-то не сомневалась ни в способностях сестры научиться шить, ни в том, что бабушка доверит старшей внучке самое драгоценное свое сокровище. Быть может, поэтому каждое новое платье сестры младшей было затейливее предыдущего.
Выход всем семейством со двора в выходной либо праздник всегда предварялся долгими сборами прежде всего мамы, но еще дольше - младшей дочери. Однако, как ни парадоксально, в платьице довольно скромном, как весь стандартизованный советский ширпотреб, не отличалась старшая сестра от младшей в худшую сторону - это обстоятельство также раздражало Аню, рождая мысли мрачные, вроде: 'Если бы Катьке такое платье, как на мне - меня б вообще не видно было!'
В одну уже солнечную, но еще слякотную после ночного дождя майскую Красную горку, когда сборы были окончены и родители стояли на крыльце, Аня выбежала из калитки (медленно ходить она в детстве категорически не умела), вдруг ни с того ни с сего споткнувшись, растянулась на сырой и грязной земле. Подбежавшая первой Катя помогла сестренке подняться - родители подоспели - винить, кроме себя, некого, но горечь и досада жгли изнутри, разрядиться на ком-то хотелось, а сестра стояла рядом. Аня, по злому замахнувшись на нее, сквозь зубы процедила подцепленное среди детей:
-Ты!.. Рыжая-бесстыжая!
-Я не рыжая... - спокойно поправила ее Катя.
-Зато конопатая, - со злостью выпалила младшая сестра. Родители весело рассмеялись, мама взяла младшенькую на руки, прижала к себе, не нарадуясь находчивости ребенка, что за словом в карман не лезет, воскликнула: 'Ах ты наша куколка!'. Отец, взглянув внимательно на лицо старшей дочери, на котором действительно было немного появлявшихся лишь в апреле и к сентябрю бесследно исчезавших веснушек, почесав затылок, изображая удивление, изрек: 'А ведь действительно - конопатая!' и снова залился веселым хохотом. Катя стояла молча, глядя прямо на отца - без укора, не пробуя завести разговор или включиться в игру, но, казалось, готовая разрыдаться. Аня старшую свою сестру никогда в жизни плачущей не видала - и в тот погожий, но слякотный день слез не было. Сама маленькая модница реветь стала регулярно, как только поняла, что это - один из рычагов управления ее родителями. С того не для всех веселого праздника не называл больше отец Катю любимой своей доченькой, пересыщенные заумные словами диалоги также между родными людьми больше не велись - все выглядело как победа младшей сестры над старшей. Но в глубине души понимала и Аня, что папа не изменился в своих пристрастиях - просто боится признаться довлеющим над собой женщинам - а быть может и самому себе - что старшую продолжает он любить сильнее.
В традициях младших братьев и сестер наушничать и доносить, подставляя под удар старшего, который, в свою очередь, обладает большей физической силой и доносчика может в любой момент отлупить. Аня настолько часто прибегала к излюбленному оружий младших, что, в конце концов, оно перестало давать эффект - даже мама не воспринимала всерьез абсурдные ее поклепы, а Катя в ответ на пристрастные вопрошания любого из взрослых ни разу на сестренку не то что не пожаловалась - порой не сообщала о явном разгильдяйстве. Правда, такое благородство больше Аню раздражало, ибо давало необъяснимую над ней власть старшей сестре - этой силой, надо заметить, Катя ни разу в своих шкурных интересах не воспользовалась, требуя лишь исполнения минимально-необходимых обязанностей по обслуживанию главным образом себя - но даже этой малости никто из взрослых от непокорной младшенькой добиться никогда не мог.
Быть младшей сестрой отличницы, обучаясь в начальной школе, оказалось не таким уж выигрышем, как видится со стороны - опекунша не отставала от свободолюбивой первоклашки, аж пока все до последнего уроки не были сделаны - и такое издевательство продолжалось не один год. Правда, такие занятия позволили Ане долгое время ходить в первых ученицах - но до чего же это скучное дело - освоение школьной программы! Не раз Аней было в сердцах сказано, что всем бы жилось много легче, когда б Катя просто делала за нее уроки - но самозваная преподавательница была непреклонна, и в этом ее, как назло, поддерживали все домашние, даже добрейшая мамочка.
Однако в пятом Анином классе ее мучения неожиданно закончились. В самом начале учебного сентября появился у прирожденной воспитательницы другой объект приложения педагогических талантов - а поскольку был он и человеком тяжелым, и воспитательный процесс - запущенным, то сил у Кати работать на два фронта не стало, и Аня, поспешив поклясться всем на свете, что дальше общеобразовательную программу осилит сама, из-под ненавистной опеки ловко выскользнула.
Право оставлять отстающего ученика на второй год у преподавателей было всегда, и в те достопамятные времена середины двадцатого века, когда образование имело много больший вес, второгодники встречались почти в каждой параллели. Со временем все - включая учащихся - осознали, что обязательное среднее образование означает, прежде всего, обязанность наставников ученика из школы выпустить, дотянув хотя бы до окончания восьмилетки и спихнув в ПТУ. В восьмидесятые даже в городских школах неуспевающие второгодники почти повывелись, а уж в школе сельской нужно было отличиться чем-то совсем незаурядным, чтобы вновь сесть за парту того же класса в новом сентябре. Но сыну разжалованного за пьянство в разнорабочие тракториста и доярки Толику Бугаенко удалось так досадить преподавательскому составу, что в прежний класс он пошел повторно - при этом все учителя в один голос твердили, что и до седьмого класса парня дотянули лишь из жалости к его измотавшейся вусмерть матери, а большинство педагогов втайне надеялись, что еще до окончания восьмилетки попадет откровенно трудный подросток в поле зрения органов правоохранительных - и тогда документ об образовании получит уже в колонии. В общем, был Толик во всех смыслах не подарком, зато в кругу ровесников авторитетом пользовался - по видимому далекий его предок не зря получил свое прозвище, ставшее после фамилией: крепкое телосложение в придачу к хорошей реакции не оставляли шансов противнику в драке. В тот учебный год, когда Катя 'догнала' авторитета и стала его одноклассницей, Аня сестре обзавидовалась больше, чем за всю прежнюю жизнь, а узнав, что та сидит с Бугаем за одной партой - чуть не кусала себе локти с досады.
На чем именно сошлись отъявленный хулиган и отличница - младшая сестра точно не знала, но довольно скоро все силы маленькой учительницы были переброшены на обучение того, от кого отмахнулись учителя дипломированные. Подвижки видны были не сразу, однако уже в третьей четверти по всем предметам имел Анатолий Бугаенко в журнале заслуженные тройки. Аня новому подопечному сестры немного сочувствовала, хотя на своем опыте знала, что обучение у последней скучным не бывает: даже из наук естественных ухитрялась та делать что-то на манер игры, а уж Катины объяснения дисциплин гуманитарных можно было слушать часами, как пересказанную простым языком сказку, она могла легко связать историю с литературой, перейти к описанию искусства того же времени, знала не поверхностно политическую ситуацию в описываемых ею странах и основные постулаты религий разных народов мира. Просто Аня от всего этого устала, но не могла отрицать, что сестра может научить кого угодно чему угодно. Однако преподавательские таланты одноклассницы были далеко не главным стимулом для взятого на буксир товарища. Тому маленькая учительница сразу как девушка понравилась - но без взаимности, и повода Катя не давала, а также, не имея девичьей привычки держать про запас второразрядный вариант, при первой же попытке объяснения расставила все на свои места. Аня готова была взвыть от злости - такой случай представлялся единственной на все Хомуты девчонке - и так тупо его похерить! Она училась в одном классе с младшим Толиным братом - Славиком - и сойтись поближе даже с ним считала для себя удачей. В выпускном классе восьмилетки (что тогда уже назывался девятым) Бугай снова на учебу забил. Его можно было понять: получить положительные отметки у тех наставников, кто еще два года тому назад при всем классе называл его необучаемым дебилом, надеяться бессмысленно - да и не нужны были ему эти сраные закорючки в свидетельстве, которое выдадут в любом случае. Добиться же Катиного расположения он не надеялся - кроме гордости, есть еще логика и здравый смысл, и понять, что у женщин определенного склада выпрашивать другое, кроме сложившегося, к себе отношение бесполезно, парень был в состоянии. По окончании восьмилетки укатил Бугай в райцентр, определившись в тамошнюю бурсу - к превеликому удовольствию не только преподавателей, но и участкового милиционера, и вообще абсолютного большинства представителей старшего хомутовского поколения. Однако, радость любителей спокойной жизни омрачалась приездами на побывку ставшего авторитетом в криминальном смысле этого слова - к лету следующего года уже на собственной (правда, непонятно на кого оформленной) 'девятке'. Каждый такой приезд был тяжелым ударом для всей законопослушной, хотя и обедневшей, громады, и настоящим праздником души и сердца для малолетнего бомонда. К последнему Аня себя с гордостью причисляла, ибо гуляла не с кем нибудь, а с младшим братом Бугая, которого хоть и кликали за глаза Бугаёнком (высоким ростом и мышечной массой мать-природа его обделила), но другого пути в хомутовскую тусовку у Ани не было. Несмотря на клятвенные заверения, что допоздна гулять не будет, Аня с милыми сердцу друзьями часов не считала, познав уже все радости молодой настоящей жизни. В июньский приезд реального лидера, отправляясь на тусню, хотела было она, как и в прошлый раз, бросить родным что-то невнятное, но строгий отец ее остановил, наказав быть дома непременно к десяти вечера - как будто все то, чего так боятся родители позднепубертатного возраста девицы нельзя завершить в считанные минуты даже к восьми часам - а ночами компания именно с и д и т в клубно-тусовочном смысле глагола, и тех, кто отчаливает раньше, коллектив откровенно презирает как маменькиных сынков и дочек. Забить на родителей - вот единственный выход для уважающего себя подростка. В своем случае Аня предвидела, чем чревато ее непослушание - и выгоды в этом находила больше, чем ущерба. Забирать ее из дурной компании придет, наверное, сестра. Толян, хоть и отмалчивается всегда на счет последней, но по всему видно, досада его не отпустила, теперь же он в своей крутости уверен куда больше, чем в позапрошлый год - Аня втайне желала увидеть выяснение отношений, хоть и уверена была в поражении своей сестры. Все еще мечтала младшая сестра старшую хоть в чем-то превзойти, но для этого нужно обеим девушкам выступить если не в одной номинации, то хотя бы в одном виде состязаний, а до сих пор Катька существовала в какой-то другой системе отсчета. Что может сделать зло сестре, Аня не задумывалась - а если даже понесет Бугая, и применит он силу (раньше он Катину неприкосновенность девичью чтил- в память о прежних чувствах или помня, чья та дочь, но теперь статус кавалера изменился, да и спиртное, закуренное добрым планом, выводило его сознание на совершенно иной уровень) - это, быть может, самой Катьке на благо, хватит уже в записных целках ходить. А уж по перемещении недосягаемой ранее особы в ее весовую категорию, Аня гордячку непременно 'сделает', все вокруг увидят, что восхищение вызывала личность на самом деле мелкая и ничтожная. С детства затаенная обида подогреваема была подливаемым в ее бокал 'сухарем' - так что ни в десять, ни в одиннадцать не сдвинулась со своего места за столом гордая девица - и расчет оправдался: в половине двенадцатого Катя, как и все ровесники, прекрасно знавшая место сбора крутой компании, действительно стояла на пороге, а Бугай и правда без церемоний в повелительном режиме указал новой гостье место за столом.
- Я не гулять - только за сестрой! - спокойно сказала Катя, но тут же была схвачена за запястье железной рукой бывшего одноклассника и препровождена к мигом опустевшему за столом месту.
- Это надо коллектив не уважать, чтобы выпить со всеми отказываться, заплетающимся языком, но стараясь удержать повелевающий тембр голоса прохрипел Бугай. - Теперь без штрафной точно не уйдешь.
- А после штрафной, значит, уйду? - ровным голосом прямо спросила Катя.
- Слово пацана! Только штрафная - дело серьезное, здесь сухарем не отделаешься, и стаканчик поболе нужен. - Толик потянулся к другому краю стола за початой бутылкой портвейна.
- Если такое серьезное дело, что ж ты мне дешевый шмурдяк подлить хочешь? - гостья взяла со стола стоявшую возле нее нераспечатанную бутылку водки, - давай уже сразу по взрослому, что-ли?
В этот момент Аня впервые за весь вечер за старшую сестру испугалась - та вовсе не пила спиртного прежде - а сейчас могла назло всем даже с горла бутыль засосать - ведь на этот раз игру Катя приняла, и готова, кажется, играть до конца - а с пол-литры и тренированный мужик гигнуться может - или в лучшем случае придется полутруп сестры домой на себе волочь. Но принявшая, казалось, чужие правила девушка сделала ход, для всех неожиданный - она, поглядев еще раз на этикетку, со словами 'штрафную так штрафную', стеклянную емкость вдруг подбросила, перехватив за горлышко, и со всей дури ударила о ребро стола. Удача была в тот вечер на ее стороне: силы девичьей хватило, чтобы бутылка разбилась, обратившись почти идеальной розочкой в руке. Большой глупостью стало бы оружием этим угрожать Бугаю, имея целью пробиться к выходу, но Катя нашла ему наивернейшее применение, подведя выступающие углы стекла к собственной шее да так, что одно стеклянное острие даже вошло на полсантиметра под кожу там, где проходит артерия. Теперь любое к девушке прикосновение кого бы то ни было - даже с благой целью спасения - могло стать роковым, спровоцировав перемещение вглубь плоти всего стеклянного орудия убийства. В один момент ни физическая сила Бугая, ни его молниеносная реакция, ни тем более авторитет среди индивидов определенного сорта не стоили ничего - если только не готов он был закончить очередную гулянку незапланированным мертвым телом среди стола. А вот Катя говорить могла - это и раньше было единственным ее оружием защиты.
- Ну что, потянула я вашу норму? Не маловато будет?
Толян, протрезвевший, видимо, впервые за несколько последних месяцев, без слов и движений, но с бессильной ненавистью на сдуру званую гостью смотрел. С сидевших за столом (кроме тех, кто, перебрав, под этот стол готов был рухнуть), хмель также, будто по команде сошел, а Катя, не отнимая от своего горла розочки, продолжала:
- Штрафную я с вами выпила, догоняться не будем - теперь, значит, могу и уйти - или у вас 'Пацан сказал, пацан еще раз скажет'? - вдруг она к Толику всем корпусом медленно подалась, и, если бы не впившееся в горло стекло, могло бы показаться, что девушка парня таким телодвижением завлекает. - А, чуть не забыла, пообщаться ведь нужно, поговорить, - резко придвинулась к Бугаю совсем близко и от шевеления в ранке стекла кровь закапала интенсивней ей под блузку - Так как говоришь, ко мне относишься? Может, ты планировал что-то большее, чем разговор? Может, продолжение отношений? Тогда у тебя есть все шансы на успех: если сам себя настроишь на позитив и сильно напряжешься, сможешь еще трахнуть мой труп - а как поторопишься - он еще теплый будет. - Резко сказанные последние фраза спровоцировали еще какое-то микродвижение руки относительно шеи - капли крови превратились в тоненький ручеек.
Тут Бугай уже совершенно трезвым голосом крикнул: 'Все, хорош!' отступая от прохода и высвобождая дорогу девушке к выходу. Катя неожиданным блицкригом его игру у него же выиграла. Никто не скажет наверное, был бы шанс у любой другой девушки, окажись она тогда на Катином месте, да и у нее самой годом позже, и почему отступил авторитет: вспомнил ли он о статусе ее родителей, или свои прежние к ней чувства, а может тогда еще не до конца оскотинился он а своем иерархическом насесте, или просто не привык общаться с теми, кто его бесспорное превосходство не принимает, а еще, вероятно, что все указанные выше факторы срезонировали- но не далее как через секунду говорил он уже без нервов - как опущенный на бабки, но не теряющий самообладания лох:
- Иди! Спасибо, что заглянула. И соплячку свою подгребай- в Анину сторону он лишь пальцем щелкнул. А обращаясь ко всем, способным воспринимать реальность, сказал четко и коротко: - Если кто ее тронет - удавлю!
Следуя к родительскому дому за старшей сестрой, Аня мечтала лишь об одном - исчезнуть бесследно с этого края Земного шара. Такого унизительного фиаско она и в страшных кошмарах увидеть не могла. И дело вовсе не в публичном оскорблении - согласные существовать по законам стаи наперед дают доминирующему самцу право словесно или действием опускать каждого нижестоящего в пирамиде - в обмен на это индивид получает право щемить тех, кто по субординации ниже его. Нет, уязвлена была она расширением и углублением той пропасти, что и раньше зияла между сестрами - теперь же ненавистная Катька, вместо низвержения с пьедестала, воздвигнута еще выше, став в глазах всей местного пошиба тусовки девушкой, недосягаемой для самого Бугая, она же - всего лишь сопливая телка его тщедушного провонявшего дешевыми дэзиками братца.
Некоторые вопросы, если не хочешь услыхать прямой, тебе известный ответ, лучше не задавать. Сестры к тому времени давно задушевных разговоров не вели - Аня боялась узнать мнение сестры о своем поведении и образе жизни - старшая сестра порой отмалчивалась, но уж если говорила - то такую правду, что жгла больнее хлыста. При этом какой-то непознанный инстинкт нашептывал Ане, что даже молчание сестры - ей укор - и хотелось мстить не только за упущенное первенство, но и за то, что близкий человек ее подлость и низость видит и не прощает. Много позже дорого берущий психоаналитик разъяснил Анне Васильевне, что ее вины здесь вовсе не было, что бурное гормональное развитие в те годы повлияло не неокрепшую психику девочки-подростка, страдавшей с детства комплексом младшей сестры. Но тогда единственное, чего хотелось - сестре каким-нибудь способом за поруганную честь отомстить. Это было задачей непростой - ведь нужно было найти у сестры слабое место, а таковых у людей ее склада не бывает. Кроме одного - тот, кто сильному человеку дорог. Помимо членов семьи, в подростковом возрасте это, как правило, субъект противоположного пола - и Аня даже знала, кто, ведь полная дилетантка в делах сердечных, сестра даже не думала от близких людей свои чувства скрывать - или нет, она как раз думала, что именно скрывает, но врать-то никогда не умела (и к зрелым годам не научилась), а притворяться перед младшей сестрой - занятие априори неблагодарное.
Объект внимания Кати, с точки зрения ее разумной в житейском плане сестры, был ничтожен и косого взгляда не достоин - вот почему Аня о его существовании не задумывалась, лишь видела перед собой еще одно доказательство безалаберности старшей сестры. Племянник дяди Паши Филимонова - бригадира механизаторов - подрабатывавший по дядиной протекции в прошлом году на нарядах в агрофирме. Только и выгоды, что в первом поколении харьковчанин - о чем Катька с ним могла трепаться каждую свободную минуту прошлым летом? Тогда Аня этому значения не придала - отметив, что предпочесть такого Бугаю могла лишь круглая дура. Теперь же к Витькиному на сезон приезду готовилась сестра, как к какому-то празднику, и по приезде небезразличного ей парня дважды побывала на дискаре в сельском клубе, куда до этого не заглядывала ни разу в жизни. Правда, ему самому сельская девушка до лампочки, что тогда, что сейчас - на это у Ани также глаз был наметан. Но ведь Бугай о предпочтениях приезжего не знает, а Катька ему небезразлична - хотя бы как объект права собственности, который из принципа нельзя уступать заезжему хлыщу. Славику можно наговорить такого, что испорченным телефоном Бугая из себя выведет. Как бы там ни было, а уязвить подлую сестру удастся. Известие о том, что Катька вовсе не фригидна и жаждет личной жизни, но не с ним, Бугая действительно задело - уже в следующую субботу решено было чужака поучить и Ане выпала честь в операции участвовать: дать повод еще на самих танцах Славику с Витькой зацепиться и из клуба выйти. Правда о том, чем разборка завершилась, живица не знала: для пущей храбрости угостил ее Бугай тем, что покуривал сам - а это не та галимая солома, что растет за околицей всюду - ее бегают косить с малолетства все поголовно и дуют то косячками, то по-мокрому, абсолютному большинству не вставляет совершенно, но и признаться в этом стремно, ведь могут подумать, что толку в настоящей жизни не знаешь. Сам Толик тянул - и лишь изредка Славика угощал - то, чем с наваром приторговывал, и что сведущие люди называли гидропоном - вещь действительно настолько улетная, что от одной плюхи выпала Аня из сознательной жизни не меньше, чем на час - после, сколько Славика не расспрашивала - про саму драку он какую-то пургу нес, каждый раз с новыми подробностями. Однако сестру после того от Витьки Филимонова отвернуло - или Ане так казалось - по крайней мере на танцы Катька больше не бегала и неумело накладывать мамину тональную пудру перестала. Это была небольшая, но все же победа в незримой той войне, но самое главное - сестры еще сильнее друг от друга отдалились, а больше никто из домашних на Аню влияния не имел - тот год, что оставалось прожить Кате в родном доме до окончания школы, был для ее младшей сестры вольготным.
Что потеряла заученная дурында, отказавшись быть девушкой Бугая, увидела ее сестра лишь издали, когда старшой подтянул Славика, доверив ему следить за делами в Краснооктябрьске - те сказочные три года, когда любых препаратов для поддержания тонуса было вволю, а сама она жила между Хомутами, Харьковом и Краснооктябрьском, при своем парне первой леди. Аналог такого социального взлета, как у ее гражданского шурина, редко отыщешь в истории. Это как пэпээснику вдруг за пару лет взлететь до ранга УБОПовского майора или подполковника. Ведь система, как объясняло само мусорское офицерье, единая - это только договорились лохам ушняк парить, что одни в погонах, другие - в законе. Может, когда-то так и было - но девяностые годы двадцатого века колоду разномастной шушеры хитро перетасовали. Была у Бугая крыша в районной и областной прокуратуре, и из СБУ прикрывали, а в районную мусарню он вообще ногой дверь открывал. За травой пошли амфетамины, кокс и героин - или то, что тогда в Харьковской области этими терминами называли - значительная часть потока этих чудо-препаратов заходила из России не через Харьков. а через Краснооктябрьск. Просто удивительно, как можно говорить об экономическом упадке, когда объем потребления согревающих душу снадобий неуклонно рос - значит, и деньжат в карманах обывателей прибавлялось. Бугай рулил всем оборотом наркоты - в трех районах без его интереса стакан плана не продавался. Деньги, разумеется, шли через его руки и выше - а это уже есть бесспорное доказательство того, что в лихие, по мнению дилетантов, девяностые, правоохранительная система вовсе не ослабла, просто деятельность ее была специфически целенаправленной. Подмять под себя очень прибыльную торговлю без жестких мер никак бы не получилось. Но ведь еще классиком сказано, что революция не делается в белых перчатках - а революции делаются вовсе не ради смены общественно-экономических формаций - это лишь сказка для легковерных придурков - и не с тем, чтобы всяческое быдло бесплатно получало то, что потреблять ему по масти не положено - это лишь способ загнать лоховские стада в нужное пастуху стойло. Социальные преобразования глобальных масштабов нужны ни много ни мало для того, чтобы группа людей достойных, но системой недооцененных, пробила и проложила себе дорогу - если нет другого хода, то по головам и трупам - на достойный их этаж этой самой системы. Правда, в легендарные времена военного коммунизма власть была много благосклоннее к новым выдвиженцам: если ты сильный - убивай, грабь, пытай, насилуй, после назови все это гражданской войной, и, если повезло тебе в политической орлянке, и ты выбрал правильную сторону - будешь считаться не бандитом, но героем. На излете уходящего века личностям неординарным, выполняющим для по-прежнему народной власти самую грязную работу, было много труднее - на них все же открывались не всегда доводимые до суда уголовные дела. В архиве Красноктябрьской райпрокуратуры до сих пор десятки зависших баранов, а уж пропавших без вести без счету - и все люди из числа ранее в своей среде уважаемых. Не удивительно, что по завершении взлета семейного бизнеса, Славик не только из района, но и из Украины свалил - а вызван был такой упадок безвременной гибелью Анатолия. Что примечательно - тот, на ком жмуров было не меньше десятка - это лишь те, про каких даже Аня знала наверное - не пал жертвой ни экономических разборок, ни мести - при жизни район он держал крепко. Но было у двадцатидвухлетнего авторитета очень своеобразное хобби: вынюхав дорожку фена, садился за руль добротной иномарки, которую разгонял до ста пятидесяти и выводил на встречную полосу. Что-то пытался он доказать себе, а может загадывал на что-нибудь - и до поры постоянно у себя выигрывал: водители на встречке все сворачивали или съезжали на обочину. Толик вел счет своим 'полетам' - свернули встречные двадцать восемь раз. Двадцать девятый не свернул - и сразу два с трудом выковырянных из дорогого железа трупа были доставлены ночью в морг районной больницы. Тот, кто вертел суммами для девяностых заоблачными, на себя, как ни странно, денег почти не тратил - у Славика на одни модные тряпки уходило в разы больше, чем проживал сам Бугай (на наркоту семья наличных денег не расходовала - зачем платить за молоко тому, кто пасет корову?). Даже разбился авторитет не на своей тачке - самая новая на тот момент модель 'Ауди' принадлежала одному из бригадиров подконтрольных ему Краснооктябрьских сявок.
Резкий социальный взлет чреват столь же стремительным падением - Аня это на себе прочувствовала. Большие из семейного бюджета суммы ушли даже не на ее возвращение в семью и избавление от зависимости - девушка по собственному ее убеждению, ни на что не подсела, поскольку всегда себя могла контролировать, а подобранный позднее мужем комплекс психостимуляторов в последующие годы проблему срывов всегда снимал. Очень много ушло на взятки тем продажным тварям в погонах, что раньше за счастие почитали Бугая в ресторане коньяком угостить - теперь пришлось их четырехзначными суммами заряжать, чтобы по некоторым делам Аня проходила лишь свидетелем. Возвращение ее в лоно семьи совпало с замужеством старшей сестры - и вновь забытая то ли зависть, то ли ненависть грызла низверженную, но гордую молодую женщину. Узнав, как именно отмечала Катя свою свадьбу, Аню, помимо презрения к самой ущербной невесте и ее хлюпику-женишку, вновь охватило чувство боязни незнакомого ей даже в собственной сестре. Ведь, как бы ни упало благосостояние, свадьба для любой девушки - святое, даже сопливая девчонка-недоросток, по малолетству не представляющая, для чего нужен на свадьбе жених и для какой цели сходятся мужчина с женщиной - мечтает о том волшебном действе, что в ее честь назначено, а она, как царственная особа в белом платье будет эпицентром этой суеты и суматохи. Не могла даже блаженная Катька простить такого - это притворство убивало младшую сестру. Поначалу было последней утешением, что избрала себе сестра в мужья явное ничтожество, без денег, связей, амбиций и умения жить. Но время шло - диплом экономического ВУЗа зятем был получен, да еще безоплатно - Аня не понаслышке знала, сколько платят за каждый экзамен, зачет, курсовую особы ее круга, кому времени не хватает, а порой и масть не велит в глупых учебниках ковыряться, а еще по тихому заработал Катин муж (пусть и на физической работе) денег достаточно для увеличения жилплощади - а таких людей, что сами потянули расширение (то есть не за деньги богатых родственников и не заработанные там, куда за ручку привели и посадили покровители) - таких немного Аня знавала. И вообще с течением времени отношение младшей сестры к блеску и пыли, пускаемой в глаза кавалерами переменилось. А еще начала она осознавать - хоть и боялась себе признаться - чему именно в Катькиной судьбе завидовала. Объектом зависти были мужчины, которые ее старшую сестру выбирали. Все это люди, способные на нечто самостоятельно. Начиная с отца - был тот по хомутовским меркам мажором, не с нуля начинал - но данное ему родителем приумножить сумел. Разумеется, в отношениях отца с дочерью межполовой фактор влияет минимально (кроме случаев уникальных и откровенно скотских), но тем обиднее отверженной осознавать свой проигрыш. Анины же мужчины - чего скрывать - были годны лишь как прицепы к кому-то значимому - даже муж, по видимому, выбрал не ее, а денежного тестя, обеспечившись до конца своих дней работой.
Сестры редко, но общались лично - и опять ключа к пониманию не было. Появился у Ани повод для зависти, когда бабка Катиного мужа увезла его же дебильную сестричку на излечение в Америку - тогда в распоряжении семьи осталась целая трехкомнатная квартира в Харькове - живи, казалось бы, и радуйся - а дуреха-Катька почему-то на мужа своего волком смотрела очень долго, казалось, что ненормальная золовка ей роднее супруга.
Младшую сестру Катя никогда в гости не звала, но и нежданный приезд принимала философски, общаясь, как должно с родным человеком. Аня также не понимала, какая выгода ей в личном общении, но просьбы родителей заехать навестить сестру, когда по делам будет в Харькове, никогда не отклоняла.
Дома тем временем экономическая жизнь била ключом. Приватизированная в свое время забегаловка при сельпо давно уже превратилась в приличное место под романтичным названием 'Вечер' - и такая метаморфоза случилась под эгидой сельского головы и на инвестированные Василием Гайдученко деньги. Правда, из скромности, доверил управлять делами представитель громады своей родной сестре, а оформил заведение на ее свекра - тот был не просто ветераном, а еще и участником боевых действий - для таких налоговые льготы просто сказочные и процедура отведения земли упрощена. А то, что после ряда перенесенных инсультов не вставал он с постели, которую от осквернения спасали лишь специально закупаемые памперсы для взрослых, а по смерти жены не узнавал из окружающих никого, не мешало мужественному старику владеть одним из успешнейших в селе бизнесов. Сама же сестра Василия Григорьевича, перебравшись в Сумы, оставила управление делами (с кучей в соответствии с требованиями законодательства оформленных доверенностей) на фактического владельца, у кого была уже дочь к тому времени правой рукой. Это вовсе не означало, что Аня просиживала в обустроенном специально для нее кабинете с утра до вечера - таких же, вверенных ее заботах объектов было в родном поселке довольно много, но по необходимости или с проверкой - чтобы персонал не расслаблялся - могла наследница нагрянуть в любое время. Визит в бухгалтерию в тот день был вызван не пустым желанием что-либо проконтролировать - некоторые документы нужны были срочно, да и приезд хозяйки производимому ритуалу поминовения был не помехой.
Проводить поминки не на подворье или в хате, а арендовать на полдня кафе, уже вошло тогда в традицию. В тот день хоронили Павла Ивановича Филимонова. Болезнь, которую долго считали язвой желудка, сожрала изнутри организм не старого еще человека. Отец даже хотел на поминки прийти, ведь учились они когда-то с покойным в одном классе - но мама никогда не поощряла панибратских отношений с теми, кто семье не ровня, а соболезнования свои можно выразить и при личной встрече или по телефону - Василий Григорьевич с женой спорить не любил. Но документы, оставленные в сейфе были необходимы. Из директорского кабинета просматривался банкетный зал - тогда и увидела Аня впервые за десять лет того самого Витьку - он на похороны родного дяди приехал вместе со своим отцом. Задержав взгляд, обратила она внимание, что человек водки вовсе не пьет, поднимая за царствие небесное лишь фужер с газировкой - а поскольку, будучи подростком, хлестал наравне со всеми - вывод напрашивался сам собой. Да и выглядел человек почти тридцати лет много моложе своего возраста - такое не редко бывает с завязавшими - и не только алкоголиками. Курить, правда, выходил младший Филимонов чаще всех прочих.
Аня сама не знала, что дернуло ее выйти на разговор, превратившийся в ее же монолог. Как правило, люди, в общественной иерархии стоящие ниже, сразу принимают подобострастную позу, когда до их уровня снисходит кто-то из верхних - но в этом конкретном случае Аня выдержать фасона никак не смогла - на какую бы тему ни заговаривала. Казалось, собеседник просто терпит ее - а ведь должно быть наоборот! За глаза успокоила бы себя женщина, что перед ней - всего лишь один из серой массы тех, над кем такие, как она всегда будут, и за счастье должен почесть к себе такое внимание, а он лишь смотрит сквозь собеседницу, как часто ее сестра. А когда разговор переключился на последнюю - вдруг поняла Аня, нет скорее даже прочувствовала, в чем секрет такого невнимания к ней лично. Когда помыслы конкретного человека являются для тебя загадкой на протяжении двух десятков лет, мотивация его может и не быть понятна, но его действия, а также все, что может быть частью его жизни вполне предсказуемо. Человек, стоявший перед Аней безусловно какой-то частью жизни ее сестры был. И либо тогда, десять лет назад, Аня ошибалась, либо за это время что-то в самом Витьке изменилось - он также, как и значимые в жизни обеих сестер мужчины, выбрал старшую. А еще понимала вновь отвергнутая, почему его выбрала сама Катька, и здесь все было просто, на уровне биологии - как банальная самка, выбирала она из всех возможных самцов сильнейшего. Человек этот не умел всего на свете, но мог научиться мог, безусловно, всему. Он управлял бы агрохолдингом эффективнее отца, успешнее, чем Бугай, и с меньшим количеством трупов торговал бы наркотой, получил без взяток и протекций диплом любого ВУЗа, с нуля смог бы заработать на покупку любой площади квартиры - не то, что в Харькове, даже в Москве. Если бы Аня попыталась составить логическую цепочку и обосновать свои выводы - вряд ли смогла бы. То ли для проверки своей гипотезы, то ли желая дать толчок застопорившемуся когда-то процессу, сунула она на прощанье в руку собеседнику визитку с номером мобильного сестры - на это Витька устало-снисходительно, как глубокий старик шалостям ребенка, улыбнулся, кусок картона сразу на глазах у собеседницы порвал и перед ее лицом на землю обрывки бросил, спокойно развернулся, и пошел занять за столом свое место. Разгадать тайну мировосприятия сестры вновь не вышло, но теперь мысли Ани повернулись в другое русло. Последующие попытки Катю на острую тему разговорить ничего не дали, кроме информации, что Филимонов - бывший одноклассник ее мужа. В любом другом случае это поставило бы точку в импровизированном расследовании - ведь круг почти замкнулся, факт личного знакомства, проживание в одном микрорайоне... Но больше сестра упорно ничего не говорила, ловко меняя тему, оказавшуюся для нее более чем больной - 'съезжать с базара' она всегда умела, чем компенсировала неумение врать. С дугой стороны, наглядный пример конкретного человека показывал, что завидовала Аня сестре напрасно, ведь сам по себе потенциал еще ничего не означает, его нужно реализовать, а как раз этого и не умеют достойные, казалось бы, внимания мужчины. Нужен тот, кто потенциал преобразовывал бы в кинетику. Отцу повезло - им рулит мама, в семье даже традиционной шуткой стала фраза, что штаны не по адресу достались. А из Катьки рулиха никудышная. Ведь нужно время от времени подстегивать и людей незаурядных - иначе останется такой уникум в подмастерьях у своих рукожопых специалистов, выковав гвозди для блошиных подков, или, сконструировав трубку для получения чудо-лучей, смиренно уступит первенство нобелевскому плагиатору. А чтобы продвинуться вверх, нужно порой и прогнуться, и подтолкнуть падающего, и подмахнуть какую-то бумажку, и письмо чужое прочесть, и сказать невзначай, выполнив работу: 'барин, надбавить бы нужно' - сильные мира сего любят лесть и знают у кого отнять, чтобы подкинуть более преданному. Нужно и пожаловаться на жизнь - это также играет. В последние годы, общаясь с теми, кто некогда у власти либо при власти пребывал, поняла Аня, что людишки это в основной своей массе ничтожные, с потенциалом довольно низким - ее саму удивляла склонность не обделенного интеллектом родного отца почитать их за небожителей. Они так же пресмыкались всю жизнь перед своим начальством, отыгрываясь на своих подчиненных, их душит такая же жаба за утраченное - каждая номенклатурная единица с месячной пенсией в три тысячи гривен убеждена, что лично ее обсчитали, потрясая исписанным листком, из коего следует, что тысяч должно быть не менее пяти, а те, кто получает пять - тоже обокрадены преступным антинародным режимом и имеют право на десять при том, что этот самый прогнивший насквозь режим дает возможность их родным детям, внукам, племянникам иметь доходы миллионные, порой уводимые от налогов. Муж называет своих подопечных евро-бабушками и дедушками - имея в виду не национальность либо гражданство пациента, а лишь европейское отношение к собственному здоровью. Все они перманентно что-нибудь себе чистят: желудки, кишечники, сосуды, ауры, для чего кто-то пьет отвары и настойки трав, кто-то ложками поедает БАДы, кто-то склонен доверять медицине нетрадиционной, кто-то впадает в метафизику, все как один хулят систему здравоохранения - особенно отечественную - но, если придавит что-то серьезное, и нет у потомков выходов на медицинский VIP - без колебаний дают разрешение везти себя в ту рай- или обл- больницу, где 50 задов на одно туалетное не всегда опрятно вымытое очко, где в палатах вдвое больше, чем положено народу, а за каждый укол либо клизму берут вознаграждение, обиженными пациентами называемое взяткой - но где ургентную помощь оказывают и от смерти в большинстве случаев спасают. А еще бедные старики и старушки бывают, порой, держателями таких пакетов акций и владельцами таких счетов, что отцовы игры с налоговой покажутся перебрасыванием денег школьника на карманные расходы. Уразумела Аня к зрелости, что там наверху средний уровень интеллекта, при всем богатстве возможностей, не больно и высок, а это значит, что и пришлым снизу слишком выделяться умом не следует. С тем, что это сонмище людей физиологически обычных от природы поставлено выше прочих, что потомки их - как прямые, так и внеплановые - поступят в престижнейшие ВУЗы, даже написав на вступительных экзаменах слово 'мама' с четырьмя ошибками, а на оставшиеся места будут со всей принципиальной объективностью отбирать среди уличных медалистов, что их пустоголовые любовницы всегда в карьере будут обходить переученных отличников, что бизнес именно их семей будет всегда самым законным, поскольку именно под него и пишутся законы - с этим и еще со многими другими вещами надлежит смириться, и постепенно становиться одним из них, для чего по возможности не выделяться на их фоне ни умом, ни образом жизни. И никакие особенные люди, в том числе мужчины, женщине, поставившей себе целью повышения этажности собственной элитности не нужны - их заменят обыкновенные средних способностей: количество ни куда не денется, перейдет в качество - вот только взяли они моду работать лишь тогда, когда это выгодно лично им - вернуться бы к тем замечательным временам, где трудовую повинность надлежало исполнять каждому. Тогда и из посредственностей будет неплохой выбор. Смысл жизни постигала младшая сестра с годами, и, выполняя намеченное себе, не нуждалась она уже в сопоставлении собственных достижений с аналогичным показателем старшей, которая безнадежно от нее отстала. Что же до детей... Такого несчастья, как безнадежная болезнь ребенка не пожелаешь никому, здесь, кроме сострадания, никаких других чувств быть не может. И все же чувствует Аня, что в любом случае даст своим детям больше, выведя их на нужный уровень - материальная обеспеченность, быть может, и не сделает их счастливыми автоматически, но они, по крайней мере, не будут несчастны по причине собственной бедности. Что же неблагополучной Кате остается, кроме счастья в женском понимании этого слова, пусть и такого, ворованного у пребывающего в счастливом неведении мужа-рогоносца? Ведь если двум людям, кого друг к другу не то, что тянет - они явно ущербны по одиночке - не хватит сообразительности выполнить завет самого естественного в мире инстинкта - тогда их поведение - просто психопатология, а та порода людей, к которой относятся и его сестра и тот кого она выбрала - порода вымирающая, практически реликтовая. И то, что Катя шифруется от сестры - можно воспринимать как милую теперь уже игру - хотя за долгие годы ни слова от сестры об этой стороне ее жизни младшая не услышала - а это, в последние годы интересовало ее куда больше, чем примитивное до смешного мировоззрение старшей или даже деловое предложение.
Хотелось Ане во-первых получить подтверждение собственной догадки, что сестра - все же нормальный здоровый (в социальном плане) человек, и встречается с тем, к кому ее влечет, и что ребенок - не от мужа, а всему начало было положено именно в тот день, окончания которого сама младшая сестра не помнит, хоть и выступила катализатором процесса. Пусть прежде имен не называлось - были лишь намеки.
Катя всегда выпады сестры терпела, как человек, согласившийся, чтобы стоматолог работал с зубом без обезболивания - но теперь
будто из того, что раньше болело, теперь нерв удален - тогда зачем опять делать вид, что ничего нет и не было, даже при воспоминании о том далеком дне.
- Когда он с младшим Бугаенком из-за тебя подрался? - переспросила Катя.
- Не с младшим из-за меня, а со старшим из-за тебя! -У Витьки своего спроси, - впервые за столько лет вырвалось у Ани, но сестра не стала изображать ни удивление, ни обиду, устало ответив:
-Не у кого спрашивать - Витя умер этой осенью. Его мама в конце октября Лешу вызванивала - попала на меня. Похоронили здесь, к родне, возле дяди Паши - я была сегодня на могилке.
Такой жестокой конкретики, к тому же не прояснившей интересующей ее темы, Аня не ожидала, а еще большей неожиданностью стало то спокойствие, с которым говорила страшные слова сестра. Теперь утешать ее - смысла нет, та все уже в себе пережила, утешать себя глупо - ей-то какое до всего этого дело? Пауза сильно затянулась, и выдавила из себя Аня первое, что пришло на ум еще минуту назад:
- Как умер?..
Катя посмотрела куда-то мимо сестры, вспоминая подцепленный мужем в Москве и часто в телефон повторяемый афоризм, и, грустно улыбнувшись, сказала: