Гирфанова Маргарита : другие произведения.

В ладонях судьбы...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Судьба... Она спасла маленькую героиню и её маму в страшные годы войны. Уберегла в суровое послевоенное время. Так уж сложилось, что жизнь её в детстве и юные годы протекала поочерёдно в двух, довольно отдалённых друг от друга республиках, соединённых между собой лишь стальными нитями-рельсами. Два разных мира - тёплый, жизнерадостный южный город Украины и прохладный, отчуждённый, но очень живописный край латвийской глубинки, в котором время в начале пятидесятых годов двадцатого века словно застыло в далёком-далёком прошлом...
   В ладонях судьбы
   (повесть)
  
   Предисловие
  
  
   Судьба... Она спасла маленькую героиню и её маму в страшные годы войны. Уберегла в суровое послевоенное время. Так уж сложилось, что жизнь её в детстве и юные годы протекала поочерёдно в двух, довольно отдалённых друг от друга республиках, соединённых между собой лишь стальными нитями-рельсами. Два разных мира - тёплый, жизнерадостный южный город Украины и прохладный, отчуждённый, но очень живописный край латвийской глубинки, в котором время в начале пятидесятых годов двадцатого века словно застыло в далёком-далёком прошлом...
   Эта повесть - о жизни и приключениях девчонки Ирины, начиная с раннего детства и кончая годами юности, о её родных и друзьях. Повесть составлена из отдельных рассказов - немного наивных, но искренних.
  
  
  ________________________________________
  
  
  
   На барже
  
  
  
   Вера проснулась от какого-то странного ощущения необычной тишины. Слышался только плеск волны, изредка бьющейся о баржу, слегка покачивая её, словно люльку. Предрассветная свежесть августовского утра, холодком проникая сквозь одежду, студила кожу, вызывая озноб. Вера поёжилась, тесней прижала к себе завёрнутую в байковое одеяльце годовалую дочку. Иришка, посапывая, сладко спала и чему-то улыбалась во сне. Рядом, опустив седую голову на грудь, прикорнул отец. На скамьях, на полу сидели, полулежали, опершись на свои узлы и чемоданы, бледные, измученные люди. Где-то далеко, на берегу, за лесом просыпалось солнце, бледной желтизной высветляя небо. Вера закрыла глаза, облегчённо вздохнула: " Слава Богу, весь этот ужас позади... Даже не верится, что вырвались из этого пекла." Вчерашнее вспоминалось, как страшный сон. Родной Новгород пылал ярким огнём, горящие головешки летели в Волхов, с шипеньем падая в воду и казалось, будто горит сама река. Немцы бомбили, сжигали город, а наши войска, не в силах им противостоять, отступали. Вера, как военнообязанная, должна была отправиться на фронт, но у неё был годовалый ребёнок и потому её решили эвакуировать с престарелым отцом и дочкой в г.Череповец для работы на металлургическом заводе, который был переоборудован для военных целей.
   " Как всё-таки тихо и спокойно... - опять подумала Вера, - будто и нет совсем никакой войны." Но тревожные предчувствия не покидали: что-то было не так... и она, наконец, поняла, в чём причина её беспокойства - не слышно было рокота движка буксира, тянущего баржу.
  
   - Папа... пап... проснись!- Вера тихонько тронула за плечо отца. - Мы, кажется, стоим. Что-то случилось?.. Просыпающиеся люди недоумённо и тревожно переглядывались, тихо роптали. Наконец, кто-то громко крикнул: " Да он же нас бросил!"
   - Кто?.. Как?.. Почему? - спросонья люди ничего не могли понять.
   - Кто-кто... да буксир! Отцепились ночью и удрали, суки!!
  
   Баржа одиноко покачивалась на волнах посреди реки.
  
   - И как нам теперь быть? - люди растерянно вглядывались вдаль, надеясь увидеть хотя бы какую-нибудь лодчонку с рыбаком. Но тщетно.
   - Надо бы кому-нибудь вплавь добраться до берега и сообщить о нас, а?.. - неуверенно предложил один, бойкого вида, старичок. - Есть тут среди нас энтузиасты - спортсмены?
  
   Но на барже были только женщины, дети, да старики... Спортсмены-энтузиасты все ушли на фронт.
   Внезапно послышался гул.
  
   - Что это? Буксир возвращается? - некоторые слегка воодушевились, воспрянули духом, появилась маленькая надежда. Гул нарастал, но было уже ясно, что идёт он с неба. Из облаков вынырнули две точки, быстро увеличиваясь в размерах.
   - Самолёты! О, Господи, хоть бы это были наши...
   Приближаясь, они спускались всё ниже и ниже. И вот уже стали видны на крыльях и фюзеляже чёрные кресты. Немцы!!!
   - Поднимайте вверх детей!! - крикнул тот же активист-старичок. - Пускай они видят, что здесь мирные люди, а не солдаты!
  
   Матери подхватили ребятишек на руки, подняли их над собой. Дети кричали от страха, цепляясь за них ручонками. Самолёты пролетели так низко над палубой, что были видны пилоты в шлемах в застеклённых кабинах. Один из них, совсем молодой парень, смотрел вниз и хохотал, показывая крепкие, белые зубы. Совершив круги над баржей, они резко взмыли вверх и исчезли в облаках. Все облегчённо вздохнули.
  
   - Слава тебе, Господи, пронесло, кажись... - перекрестились две старушки. Но нет... Вновь послышался гул со стороны улетевших самолётов.
   - Они возвращаются!!!
  
   С нарастающим с каждой секундой рёвом, самолёты круто пикировали, нацеливаясь прямо в беззащитную, одиноко стоящую посреди реки, баржу с безоружными стариками, женщинами, детьми.
   Жуткий, свистящий вой снарядов... оглушительные взрывы... огонь... Как подкошенные, падали убитые, разлетались оторванные конечности... Кто-то метался по палубе с искажёнными от криков ужаса лицами, кто-то падал, прикрывая своими телами детей.
   Расходясь в небе друг с другом, самолёты пикировали вновь и вновь, пулемётным огнём круша ещё оставшихся в живых.
  
   - Кого вы убиваете, сволочи?!! - старичок вскочил, потрясая кулаком приближающемуся самолёту. - Женщин и малых де... - но тут же упал, не успев досказать, пулей сражённый в голову. Вера с содроганием глядела на его уже мёртвое, неподвижное лицо, на стекленеющие глаза, на так и не разжавшиеся кулаки. Она лежала тут же, рядом, закрыв собою дочурку. А над нею, широко раскинув руки, навис старик-отец, пытаясь собою защитить от свинцового града свою дочь.
   Наконец, они улетели. Люди не осмеливались подниматься, и было непонятно, есть ли выжившие в этом жутком пекле. Но помалу, приходя в себя, взирая на эту невыносимо страшную картину бойни, они осознали, что произошло... и протяжный, словно звериный, вой огласил пространство. Выжившие оплакивали своих погибших, истерзанных в одно мгновение, родных. Никто не замечал, что пробитая снарядами баржа медленно погружается в воду.
   Но с берега уже спешили на лодках колхозники. Лодок было три.
   - Берём только детей, стариков и раненых, могущих двигаться... Остальные добирайтесь вплавь.
   Вере удалось посадить в лодку отца с дочерью.
   - А ты, доченька? Как же ты?!.. У тебя ведь рана - кровь на шее...
   - Пустяки, папа, просто царапинка... не волнуйся, ты же знаешь, как я хорошо плаваю. Береги Иринку!
   Проплыв несколько метров, Вера оглянулась. Баржа уже скрылась под водой, унеся с собою тяжело раненных людей и... выживших, но не сумевших оставить своих близких.
   В горячке Вера не почувствовала, что ранена: из икроножной мышцы вырвало кусок до самой кости, а кожу шеи "пропахал" осколок, чудом не задев сонную артерию. Вера действительно плавала отлично, ещё в школе на соревнованиях занимая первые места. Но, проплыв полпути, поняла, что слабеет и вот-вот лишится сознания. Потеряла много крови, к тому же, одежда, намокнув, тянула вниз. До берега ещё было далеко, а она, вконец ослабленная, всё чаще уходила под воду. Вынырнув, хватала воздух ртом, и вновь скрывалась под водой. "Неужели конец?" Уже не было ни сил, ни желания бороться... "Господи, спаси и сохрани... я должна спастись ради ребёнка, ради старенького отца... Они пропадут без меня".
   Из последних сил Вера, судорожно двигая будто чужими руками и ногами, сделала последний рывок. Навстречу с берега спешил отец. Ощутив вязкое дно, встала. Жидкая грязь заполнила рану, и Вера без чувств упала отцу на руки.
  
   Очнулась Вера спустя несколько дней в доме одной доброй женщины, приютившей их.
   - Ну, вот, слава Богу, выкарабкалась наша Верочка, - сказала баба Нюра (так звали эту женщину). - Да-а-а, девонька, напугала ты нас. Вся горела в жару, бредила... Если бы не папа твой, быть бы тебе уже в ином мире. Сколько раз ежедневно ходил он к Святому роднику за пять километров и промывал, промывал твою рану целебной водицей. Хорошо, что кость не задета была, а то бы ничто не спасло. Вот так, с божьей помощью, тебя и выходили. Ну, а как же... Тебе, дочка, выжить надо было, чтобы ребёнка растить. Война войной, а жизнь должна продолжаться.
   Вера слабо улыбнулась. Она ещё не знала тогда, какие беды выпадут на их долю, сколько мытарств ждёт их. Ведь война только началась...
  
  
  
   Надо выжить
  
  
   Караван беженцев, пеших, изредка на телегах, набитых малыми ребятишками, молчаливо сидящими с узелками на коленках, медленной вереницей двигался по раскисшей от осенних дождей дороге вдоль пустынных полей, ещё не так давно весело колосившихся золотом ржи... Сейчас они были темны и мрачны, словно и сама земля страдала, предчувствуя неотвратимость страшной беды. Люди убегали от фашистов. Бежали из горящих родных деревень, в ужасе от невероятных зверств врага, забыв, или не сумев взять с собой даже самое необходимое. Немцы захватывали всё новые и новые земли Новгородчины, уничтожая всё живое на своём пути.
   Иногда из серых облаков выныривали их самолёты и, будто стервятники, нацелившиеся на добычу, с воем, от которого стыло всё внутри, снижались, чтобы истерзать ни в чём неповинную толпу. Народ в панике кидался к ближайшим канавам, падая и срастаясь с грунтом, зажимая уши от разрывающего воздух свиста, от оглушительных взрывов, от этого, сковывающего всё тело, животного страха... После атаки многие так и оставались лежать на земле.
   - Папа, пап... ты жив?! Слава тебе, Господи... - Вера, помогая подняться отцу после налёта, с тревогой осматривала, не ранен ли он.
   - Всё в порядке, доченька, не волнуйся. Сама-то ты как? Давай Иришку подержу, отряхнись, ты вся в земле. Ох, детка, сил уж больше нет идти...
  
  
   В деревне Нащи немцев не было. Но предусмотрительные латыши спешно продали свои жилища и отправились к себе на родину. К счастью, хозяин одного из домов на окраине села не успел ещё уехать, и беженцы купили у него дом, отдав за него все деньги, имеющиеся на руках - семьсот рублей. Уговорили с трудом - согласился на эту сумму, пожалев вконец измученного и замёрзшего ребёнка.
   Обретённый приют им, обессиленным, продрогшим и голодным, показался раем. Ведь все их вещи ушли на дно Волхова вместе с затопленной баржей, а здесь обнаружилось всё самое необходимое для временного, как они надеялись, проживания - матрасы, пара одеял с подушками, старые телогрейки и калоши. В связке сложенного в чулане тряпья Вера нашла, к своей радости, несколько пар шерстяных вязаных носков, вполне годных для носки, если их заштопать. В кладовке оказался небольшой запас гороха и крупы, а в погребе было целое богатство - немного картофеля, моркови, да ещё бочонок солёных грибов. В сараюшке Вера увидела аккуратно сложенные поленницы дров. Растопив печку, нагрели воды, чтобы умыться, наварили картошки в мундире, поели с грибочками, запивая кипятком, и забылись все страдания, всё пережитое в последние месяцы. Отец, разморенный теплом, задремал на лавке, а Вера, наконец, спокойно смогла покормить грудью маленькую дочку. Она улыбалась, глядя, как жадно, захлёбываясь, сосала молоко её малышка. И впервые за всё время глубоко и облегчённо вздохнула, когда ребёнок, насытившись, безмятежно уснул на её коленях. Они живы... живы!! Судьба опять смилостивилась над ними... Всё будет хорошо, только бы скорее наши прогнали этих гадов - фашистов.
  
  
   Зима выдалась суровой. Надо было экономить дрова, и отец уходил в лес, благо он был рядом, сразу за их домом. Рубил сучья с поваленных деревьев, собирал хворост. Со временем пришла нужда обменять на самое необходимое для жизни пару золотых колечек, ремень и папины почти новые хромовые сапоги. Ходил он теперь в калошах с шерстяными носками. К несчастью, резиновая обувка оказалась маловатой, и папа отморозил себе большой палец ноги. Вера, как могла, пользуясь советами деревенских бабушек, с помощью народных средств залечила его.
  
  
   С приходом весны стало легче - появилась крапива, молодой щавель, зазеленела в огороде петрушка, выпустил зелёные стрелки кое-где оставшийся в земле с осени лук. Жизнь продолжалась. Отец ходил за несколько километров по окрестным деревням, с палкой, прихрамывая, и приносил милостыню - куски хлеба, картошку. И ещё приносил новости с фронтов, услышанные от людей. И новости эти были совсем неутешительными - наша армия продолжала отступать.
  
   Однажды, возвращаясь домой, старик решил отдохнуть и перекусить заодно. Присел на пенёк на окраине леса, достал из торбочки сухарик и бутылку с водой. Грохот мотора несущегося по дороге мотоцикла не испугал деда Фёдора. Даже надежда появилась - может, подвезёт добрый человек, а то совсем уже мочи нет идти, ноги болят, да и помороженный палец опять беспокоить начал.
   - Рус партизан?!! - двое фашистов с автоматами, соскочив с мотоцикла, подошли к старику. Связав ему руки, затолкали в коляску и повезли в комендатуру.
  
  
   Ночь прошла тревожно. Вера поминутно вздрагивала от каждого звука, напряжённо, до боли в глазах вглядываясь в темноту сквозь маленькое окошко. Но ничего невозможно было разглядеть: только белёсая стена дождя, неясные очертания поникших кустарников возле забора, да загадочная, мрачная глубина леса за их избой... Нет, вовсе не мистические страхи пугали Веру, трусихой она не была. Страх за отца уже с самого вечера не давал ей покоя. Когда начинало темнеть и небо заволокло тучами, она подумала, успокаивая самоё себя, что он просто остался где-нибудь переночевать, и завтра утречком придёт. Ведь он же знает, как она за него волнуется. Но на сердце было очень неспокойно - не похоже это на него. "Только бы ничего не случилось, - как заклинание, шептала Вера, - просила ведь его не уходить далеко... не послушал". Не раздеваясь, прилегла рядом с дочкой, закрыла глаза. "Господи, спаси его, сохрани и помилуй"... - нащупав на груди, она сжала ладонью крестик - мамин последний дар...
   Дождь не прекращался, шумел мирно и успокаивающе, и Вера забылась неглубоким, прерывистым сном.
   Приснилась мама. Добрая, тёплая, такая ласковая... Веруньку любили и баловали в семье - она была самой младшенькой из шестерых детей. Какие это были счастливые годы! Летние каникулы у бабушки в деревне... Как любили они с сестричкой Тосей бродить по лесу с кузовками, бегать по обрывистому берегу Волхова, провожая пароходы. А недалеко от избы протекала узенькая речушка, длинные ветви плакучих ив клонились к воде... Как интересно было, сидя на узкой кладке, подолгу наблюдать за жизнью обитателей этого удивительного, загадочного водного мира. Крупные капли солнца, просочившись сквозь густую листву, колышутся на воде светлыми пятнышками, просвечивая неглубокий ручей до самого дна, словно фонариками. Разноцветные камушки играют в их лучах... Они с Тоськой зачарованно глядят, как резвятся в тёплой воде мальки, как медленно и грациозно, то вытягиваясь, то сжимаясь в гармошечку, плавают среди водорослей жирные чёрные пиявки с коричнево-бурым брюшком... А от прилипшей беспорядочно к плавням россыпей лягушачьей икры время от времени отделяется очередная икринка с чёрной точкой, и прямо на глазах превращается в юркого чёрного головастика, начинающего самостоятельную жизнь. Девчонки умиляются, глядя на уже подросших лягушат, как смешно они ныряют, резво работая забавными лапками. А дома бабушка печёт пирожки с капустой и с ягодами.
   У Веры вдруг заныло в животе, и она судорожно сглотнула слюну.
   Малышка заворочалась, захныкала, и женщина, расстегнув кофту, сунула ей поскорее грудь. "Что это было? - сон, или видения, вызванные голодным желудком? Да хватает ли молока ребёнку?.. - вдруг подумала она, тревожась. - Жидкая похлёбка с крупой и зеленью - какой от неё толк? Вот утром папа принесёт, может быть, немного хлеба"... Мысль об отце опять болью отозвалась в сердце. " Скорее бы уж утро наступило. Надо будет пораньше встать - печку истопить, да воды вскипятить побольше. Ноги после дождя промочит - прогреть надо будет, как бы не простыл. Бедный мой папа"... - Вера всхлипнула и закрыла глаза, пытаясь прогнать тяжёлые мысли.
  
  
   Детство у Веры кончилось в двенадцать лет... В сорокавосьмилетнем возрасте умерла мама. Умирая, она, отыскав глазами младшую дочь, жестами велела снять с себя крестик и подвести к ней её. Когда кто-то из родных надел на девочку этот крестик, мама, беззвучно, одними губами прошептала: "молись", и попыталась перекрестить дочку. Но рука безжизненно упала на грудь...
   Вера не молилась, ведь она была пионеркой, а их постоянно убеждали в том, что бога нет, что в бога верят только тёмные, безграмотные люди. Но в глубине души ей очень хотелось, чтобы он был, и когда никто её не видел, она подходила к иконке и просила боженьку сделать так, чтоб мамочке её было хорошо на небесах... А крестик всегда покоился у девочки на груди.
   Однажды, на пионерской линейке в честь первомайских праздников, председатель совета дружины, обходя строй, вдруг остановилась возле Веры.
  
   - Эт-та что ещё такое?!!
  
   Все обратили свой взор на Верку. На красном кумаче пионерского галстука ярко сиял на солнышке позолоченный крестик. Как он оказался снаружи, Вера сама не поняла. Она быстро спрятала его под воротник белой блузки, но "главная" пионерка не отходила.
  
   - Сними это! - потребовала она, - ты же пионерка, а не баптистка какая-то!
   - Не сниму! - взвилась Вера.
   - Тогда снимай галстук! - Надька схватила его, намереваясь развязать...
   - Не тронь рабоче-крестьянскую кровь! - с пафосом выкрикнула Верка, - она и так пролита! - и изо всей силы ударила Надьку по руке.
   - Ах, ты так?! - вскрикнула ошарашенная девчонка, - ставлю на голосование: кто за то, чтобы исключить Пивоварову из членов пионерской организации, прошу поднять руки! - Некоторые неуверенно подняли... Но тут подошла старшая пионервожатая.
   - Что ты себе позволяешь, Плетнёва? - спросила она строго. - Во-первых, такие вопросы не решаются на праздничной линейке, а во-вторых, не ты должна ставить их на голосование.
   Веру не исключили из пионеров. На совете дружины старшая пионервожатая защитила её, объяснив, что крестик - это просто талисман, подаренный девочке умирающей матерью.
  
  
   В семнадцать лет Веру уговорами и убеждениями вынудили выйти замуж за нелюбимого человека. Михаил был старше её на пятнадцать лет, работал дирижёром оркестра в театре. А Вера, учась в медучилище, ещё и занималась танцами в самодеятельном коллективе. Однажды, на городском фестивале, увидев на сцене с сольным номером Верку, Михаил был покорён её красотой и талантом. С той поры несчастной девушке не стало никакого покоя от настойчивости ухажёра и уговоров родни. Но устав жить поочерёдно в семьях старших сестёр, она, в конце концов, уступила. Однако жизнь с нелюбимым была мукой для неё. Верка... Верка-ветерок, как звали её друзья за порывистость, весёлый нрав и затейливость, рядом с молчаливым и нелюдимым, хоть и добрым, любящим её Михаилом, готова была вот-вот зачахнуть. И когда началась советско-финская война, она, ещё не зная о зародившейся в ней новой жизни, просто-напросто сбежала добровольцем на войну и там, пройдя краткосрочные курсы, стала командиром санитарной дружины.
   А в сороковом, вернувшись домой, подала на развод.
  
   Вера с трудом открыла глаза. За окном светлело, дождь кончился. Время тянулось невыносимо медленно. И с каждой минутой всё сильнее и тревожнее сжималось в груди сердце. Стоя у калитки, она невидящим взором глядела на тропу, уже понимая, что случилось что-то непоправимое...
  
   Отца Вера нашла только на третий день - в деревне Кромы. Привезли его домой вместе со стариком Харитоном на деревенской подводе совершенно больного. Как прошли эти дни, Вера помнила смутно. Оставив дочку соседской бабушке, она, как безумная, бегала по деревням, расспрашивая всех об отце. Наконец, кто-то сказал ей, что люди видели, как какого-то старика привезли на мотоцикле в немецкую комендатуру. Вера бросилась туда. Служащие там люди рассказали ей, что старого мужчину, подозреваемого в партизанской деятельности, допрашивали, а потом бросили в подвал. Ворвавшись в кабинет коменданта, Вера бросилась перед ним на колени. Рыдая, она, перемежая русские и немецкие слова, путано попыталась объяснить ему, что отец её вовсе не партизан, а старик с больными обмороженными ногами, и что его никак нельзя держать в сыром погребе... Нашлись и свидетели, что подтвердили её слова, рассказав, что знают этого мужичка: ходил, мол, милостыню просил.
  
   Три дня, проведённые в сыром подвале, не прошли бесследно для старика. Вера ужаснулась, увидев чёрную, распухшую ногу отца, и поняла, что это конец... Гангрена развивалась стремительно, охватывая всё новые участки, и всё, что ни делала Вера (а что могла она сделать в тех условиях, не имея ни лекарств, ни перевязочного материала), было бесполезно. Впрочем, она сознавала, что папе уже ничего не поможет, и, как могла, пыталась хотя бы облегчить его страдания.
  
   Умирал отец тяжело... Долго его тело, страдая, не хотело отпускать душу - сердце у отца было здоровое. Но вот душа отлетела, и папа, вздохнув в последний раз, отошёл в лучший мир. Готовясь к погребению, и потом, во время отпевания Вера была, как в тумане. Она смотрела на мёртвое скорбное, заострившееся лицо такого родного любимого человека, и ей казалось, что всё это какой-то дурной спектакль, или сон... Вот сейчас он окончится, и всё станет, как прежде. И папа опять будет жив. Он откроет глаза, улыбнётся ободряюще и скажет, как обычно: "Ничего, доченька, выдюжим. Помяни моё слово: как они быстро пришли, ещё быстрее будут удирать".
   Вера ничего не видела вокруг, не слышала, что говорят ей окружающие. Как сомнамбула, с сухими воспалёнными глазами шла она за подводой, на которой увозили отца в его последний путь - на деревенское кладбище.
   Схоронили его в неотёсанном, наспех сколоченном гробу (спасибо добрым людям, помогли...) Даже небольшие поминки устроили, принесли, кто что мог.
  
   Оставаться в доме, где всё напоминало об отце, Вера не могла. Собрав кой-какие пожитки, взяв на закорки дочку, она отправилась, куда глаза глядят.
   Был август тысяча девятьсот сорок второго года.
  
  
   Вера шла по лесу в сторону деревни Люболяды, что в трёх километрах от Нащей. Окоченевшее от горя сердце вдруг словно оттаяло и прорвалось изнутри обильными, жаркими слезами... Вера, будучи доселе словно застылая на морозе рыба, теперь рыдала, громко, по-бабьи причитая. И маленькая дочка, напуганная мамиными стенаниями, тоже вопила на весь лес.
  
   - О, Господи, да что ж с вами за беда приключилась?! - навстречу шла женщина с охапкой хвороста.
   Так они оказались в семье Шуры, простой крестьянки, имеющей троих ребятишек мал мала меньше. Добрая селянка приютила ещё и Веру с ребёнком.
  
   - Если соседи спрашивать будут кто, мол, ты такая, - наставляла она Веру, - скажешь, что моя двоюродная сеструха, из Боровичей, мол... А то, ежели в комендатуре прознают, что чужая, плохо будет и тебе, и мне.
   - А как же... если вдруг полицай узнает?.. - забеспокоилась Вера, - из-за меня ведь и вы пострадаете.
   - Вот тут-то как раз и беспокоиться нечего! Гришка свой человек. Стыдно сказать, но он зятем мне приходится - муж родной моей сестры. Вот так... позорище нашей семьи, чтоб ему пусто было!
  
  
   Однажды Вера сидела у окна с иголкой в руках и латала детскую одёжку. Шуры не было дома - ушла мыть полы в комендатуру. Ребятишки её играли во дворе, а Ириша спала. В избу вошёл мужик, по-хозяйски прошёл в горницу прямо в грязных сапогах и, придвинув табуретку, сел напротив Веры.
  
   - Ну, что, - будто продолжая прерванный разговор, обратился он к ней, - поговорим?..
   По тому, как бесцеремонно он себя вёл, Вера догадалась, что это и есть зять Шуры, местный полицай. Она молча кивнула головой.
  
   - В общем, так, - без обиняков начал он, - мне, как понимаешь, никакого резона нет за "просто так" из-за тебя рисковать. Поэтому будем с тобой иногда видеться... Станешь мне послушной - будешь спокойно жить.
   - Что вы имеете в виду?.. - спросила Вера, смутно надеясь, что этот тип просто шутит.
   - А то ты не знаешь... Чать, не девка, дитё уже имеешь, - хохотнул Гришка. - Короче, встречаться будем. Тайно. И чтоб Шурка об этом - ни-ни... В твоих же интересах молчать.
   - Да как же вы можете мне такое говорить?! - возмутилась Вера, - ведь у вас жена есть!
   - А чего жена?.. Будешь помалкивать, так и не узнает ни об чём. А ты баба красивая, молодая... - он растянул в улыбке толстые, мокрые губы. - Вона булочки какие... - он вдруг, протянув руку, сжал Верке грудь. Вера, вскрикнув от возмущения, неожиданно для себя всадила ему в руку толстую иглу. Гришка взвыл от боли и ярости.
   - Ах, ты ж сучка поганая!!! Гордая, да?! Ну, ла-а-адно... Не хочешь со мной - будешь ублажать взвод фрицев!! Погляжу я, что от твоей гордости останется! - Он отсосал кровь с тыльной стороны ладони и, неожиданно успокоившись, сказал:
   - Значицца, так... Как стемнеет, приходишь ко мне на сеновал. Здесь, у Шурки. Или же - я тащу тебя в комендатуру. Думай, пока время есть... И надеюсь, ты не круглая дура!
  
  
   Он ушёл, громко хлопнув дверью. Обхватив голову руками, Вера долго сидела в раздумьях. Как же ей быть? Бежать? Но куда?.. Кругом немцы... Что же теперь - из двух зол выбирать меньшее?.. Её всю передёрнуло только от одной мысли о близости с этим отвратительным типом с заплывшими сальными глазками. А каково после этого смотреть в глаза Шурке?! Вера застонала от бессилия и безысходности. Мелькнула даже мысль - вообще уйти из жизни... "А моя девочка? останется сиротой"?.. - Вера почувствовала, как стала намокать кофточка на груди от молока, и у неё больно защемило сердце. Нет... всё же она расскажет обо всём Шуре, а там - будь, что будет.
  
   - Ах, он кобель шелудивый! - всплеснула руками Шурка, выслушав Веру. - Ну, он у меня сегодня узнает, где раки зимуют! Похотливый козёл... ишь, чего удумал!
   - Шура, он ведь меня в комендатуру отведёт!
   - Да не посмеет! Я ж его с дерьмом смешаю, гада!!
  
   Ситуация действительно разрешилась легко: Гришка своих жену и свояченицу боялся гораздо больше, чем фашистов. Теперь избу Шуры он обходил стороной.
  
  
   Стала, наконец, наступать советская армия. Немцы, удирая, в ярости уничтожали целые селения и их жителей: сгоняли стариков и больных в просторное помещение, типа колхозного сарая, и поджигали его... А трудоспособных крестьян (в основном это были девушки и женщины молодого и среднего возраста), угоняли целыми эшелонами в Латвию и Германию. Шуру с семьёй не тронули, а вот Верке полицай Григорий припомнил всё, сдав её с ребёнком немцам.
  
  
   В товарный вагон (телятник) их, женщин, набили до отказа. Не было возможности даже сесть. От жары, нехватки воздуха, многие теряли сознание. Некоторые, слабые здоровьем, даже умирали... Во время остановок выносили трупы, а в вагон передавали бидончик с водой для питья. Один на всех.
   На станции Малта (Латвия) их высадили из товарняка, выстроили в длинную шеренгу.
   Вдоль неё медленно шёл немецкий офицер. Он внимательно вглядывался в лица женщин бледно-голубыми, какими-то пустыми глазами... За ним шёл переводчик.
  
   - Юда?! - он остановился возле черноволосой женщины с большими тёмными глазами.
   Женщина, непонимающе и растерянно улыбалась.
   - Ты еврейка? - спросил у неё переводчик.
   - Да вы чего?! Никакая я не еврейка! - возмутилась та.
   - Паспорт есть? - опять спросил немец.
   - Да нету... сгорели докУменты все... сами-то еле спаслись... не до паспортов было...
   - Выйти из строя! - перевёл фриц слова своего командира.
  
   Женщина запаниковала. Она со страхом в глазах оглядывалась по сторонам, выискивая кого-нибудь из односельчан...
  
   - Да русская я!!! Вот она может подтвердить! - Женщина, увидев, наконец, землячку, с надеждой обратилась к ней:
   - Надька, подтверди, что никакая я не еврейка! - Да ей-богу ж, я русская... - обернулась она опять к немцам, - ну, спросите же у неё!!!
  
   Но Надька стояла с каменным лицом, опустив взор, и делая вид, что её всё это совершенно не касается. Рыдающую женщину увели... Никто не знал тогда, что евреев увозили в специальный лагерь смерти, что находился в Малте. Там их уничтожали - сжигали в печах...
   После сортировки женщин опять погрузили в телятники и повезли дальше - в трудовой лагерь города Мадона...
  
  
  
   Стоит ли рассказывать, какой была жизнь в нацистском трудовом лагере города Мадона?.. Конечно, повезло уже в том, что попали они не в концлагерь, где ежедневно расстреливали, сжигали и травили газом людей... Но и здесь умирали люди от болезней, недоедания и тяжёлой физической работы с бетоном и цементом. Полицаями были бывшие "зеки" из латышей, выпущенные немцами на свободу. Жестокие, злобные и циничные, они изо всех сил старались угодить своим хозяевам. Насильно оторвав чад от обезумевших с отчаяния матерей, их поместили в отдельный барак. Слабые, голодные ребятишки заражались друг от друга и тяжело болели. Иногда из этого барака выносили тела умерших детей... Несчастные матери кидались к носилкам, но полицаи их грубо отгоняли, избивая нагайками.
   Однажды вечером детей вывели из барака и начали запихивать в грузовик. Никто не знал, куда их должны везти и среди матерей началась паника. Но поделать ничего было нельзя - только рыдать в голос, глядя, как кидают, словно снопы в кузов, испуганных, бледных ребятишек...
  
   Сюда, в лагерь, иногда приходила с хутора женщина, по имени Мария. Её сын служил в немецкой армии, и потому хуторянку хорошо знали и начальство, и служащие. Поэтому и пускали на территорию. Во время той злополучной погрузки Мария тоже была здесь.
  
   - Умоляю, спасите моего ребёнка!! - в отчаянии кинулась к ней Вера, - она ведь такая маленькая... не выдержит... ей всего только три годика! Смилуйтесь, пожалуйста, над нами, помогите!!! Я буду молиться за вас. Сжальтесь, добрая женщина! Они ведь вам не откажут?..
  
   И, то ли горе молоденькой мамы тронуло сердце женщины, то ли - чувство жалости к крошечной беззащитной девочке, но Мария спасла ребёнка, заявив, что решила забрать его себе.
  
  
   Теперь дочка была возле Веры. Отправляясь на работу, она оставляла её в бараке, строго-настрого наказывая не плакать, и никуда не выходить. Иришка была очень спокойным ребёнком и осторожным: едва заслышав тяжёлые шаги полицаев, она пряталась, зарываясь в солому и тряпьё... Женщины из их барака как могли, баловали её - кто-то куклу из соломы смастерит, кто-то сказку интересную на ночь расскажет... А Мария, приходя иногда, приносила молоко своей "крестнице", как она её теперь называла.
  
   Однажды она пришла и, сообщив Вере, что на днях лагерь будут отправлять в Германию, предложила ей... бежать. "Я всё продумала", - сказала она, и поделилась с Верой своим планом. Конечно, не будь у неё здесь "своих", скорей всего, ничего бы и не могло получиться из этой затеи, но Мария знала, на что шла. Она выяснила, чьё дежурство на вышке в определённый день, и, наверное, подкупила тех, кого надо. А причина у неё была простая - необходимость в хозяйстве батрачки. Поэтому побег прошёл без особых осложнений. Если, конечно, не считать стресса, испытанного беглянкой с ребёнком на руках, когда она продиралась через сплетения колючей проволоки, а потом - сквозь дикие заросли кустарников, и после - проходя вброд, под мостом, мелкую речушку... Постоянно в страхе оглядываясь в ожидании погони с собаками и автоматной очереди вослед, Вера даже не чувствовала боли в разодранных до крови руках и ногах.
  
   Тётка Мария ждала их возле повозки с запряженной лошадью. Усадив бледную от страха, запыхавшуюся от бега, Веру с дочкой в телегу, она ловко вспрыгнула сама и, натянув вожжи, коротко причмокнула. Лошадь, нехотя, стронулась с места.
  
  
   Так Вера с малышкой попали на хутор Люлякас, к зажиточным хозяевам Берзиньш.
   Тётка Мария оказалась в быту женщиной довольно жёсткой. Городская Верка научилась здесь всему - она и косила, и снопы вязала, и коров доила. Кормила хозяйка их довольно сытно - хлеб, молоко, каши. Иногда она давала Вере на мытьё сковородку из-под жареного мяса, или котлет, и тогда у мамы с дочкой был настоящий праздник: хлеб, намазанный жиром, так чудно пахнущим, был вкуснее самого лучшего пирожного! Впрочем, вкуса пирожных Иринка тогда ещё совсем не знала...
   Вера, занятая с утра до ночи хозяйственными делами, всё равно была очень благодарна тёте Марии за своё освобождение из лагеря, за спасённую дочь...
  
   Был уже август сорок четвёртого года. Советские войска гнали фашистов на запад, освобождая постепенно свои земли. Уже слышались звуки орудий приближающихся боёв. С каждым разом грохотало всё громче и громче.
  
   Они сидели в подвале, невольно вжимая головы в плечи от почти непрерывного жуткого свиста и воя пролетающих над домом снарядов. Шёл ночной бой. Орудия били с обеих сторон, гремели близкие взрывы, и им казалось, что все снаряды летят на хуторскую усадьбу. Было очень страшно... Сидя на земляном полу, они молчали, не глядя друг на друга, вздрагивая от взрывов бомб, и каждый молился соответственно своей вере. Мария и, всегда угрюмый и нелюдимый, дед Дайнис, истово крестясь, шептали католическую молитву на латышском. Вера, прижав к себе дочь, мысленно читала "Отче наш". Они были вообще-то более чем чужими - старики Берзиньш и Вера... Находясь по разную сторону "баррикад", каждый жаждал и молил победы "своим". И сейчас их объединял только животный страх смерти.
  
   К рассвету всё закончилось, и... наступила тишина. Оглушённые и изнурённые ночными ужасами, все выбрались наружу, с опаской оглядываясь вокруг. Слава Богу, всё было цело - и скотина, и дворовые постройки. Тётка Мария велела всем выйти в поле. Оставив уснувшего ребёнка дома, взрослые отправились туда.
  
  
   Иришка сидела в сенях на соломенном матрасе и играла с глиняным козликом. Услышав оглушительный грохот, она страшно перепугалась и, закутавшись в одеяло, привычно сунула голову под подушку. Грохот стих, но девочка не решалась вылезти из своего убежища...
  
   - Есть кто-нибудь в доме?! - раздался снаружи мужской голос. Голос был молодой и задорный, к тому же спрашивал он по-русски, и девочка, отбросив одеяло и свои страхи, выбежала из сеней. Перед ней стоял дяденька в чёрном шлеме и комбинезоне, с белоснежной улыбкой на тёмном, загорелом лице. Глаза у него были весёлые и смотрели по-доброму. А возле дома стоял танк с пушкой, и на нём сидели ещё двое таких же запылённых, но весёлых дяденек.
  
   - А взрослые здесь есть? - спросил мужчина у Иры, - где тут можно водицы набрать?
   - А ты кто - наш или немец? - строго спросила его девчонка, чем вызвала, почему-то, смех у парней.
   - Ну, конечно же, наш! - посерьёзнев, ответил тот. - Видишь, звезда красная на танке? А у немцев - чёрный крест.
   - Значит, т-ты мой папа?.. - от волнения заикаясь, спросила Ирка, и сидящие на танке дяденьки ещё более развеселились.
   - Может быть... - неуверенно произнёс "главный" (как решила девочка) танкист. - А что ты знаешь о своём папе?
   - Мама говорила, что он вернётся, когда война кончится. И ещё она сказала, что папа мой - командир. Ты ведь командир?
   - Да, командир, - улыбнулся танкист, - да вот война-то ещё не кончилась... Нам надо немцев дальше гнать. А где, кстати, твоя мама?.. Только нам умыться бы надо, а то она ещё испугается нас, таких чумазых.
  
  
   Они умывались у колодца, поливая друг другу из ведра, смешно фыркали и брызгались, а малышка веселилась, бегая вокруг них и хлопая в ладоши. Всем было радостно. Танкистам - что они выжили в этом бою и победили; и если повезёт, они вернутся домой живыми и здоровыми, и эта маленькая забавная девчонка слишком напоминала им о собственном доме. А Иринка радовалась тому, что, наконец, вернулся её папа, и что он оказался таким красивым и хорошим...
  
   - Ну, что, поехали к маме? - весело спросил "папа", подмигнув Ирише, и, подхватив её на руки, понёс к танку. - Показывай дорогу!
   - Ой, а ты не будешь стрелять из этой пушки?! - испугалась девочка.
   - Нет, конечно, не бойся... Отстрелялись уже на сегодня!!
  
  
   Услышав за перелеском громкий рокот мотора, все бросили работу и напряжённо вглядываясь, ждали. У края поля остановился танк. С него спрыгнули солдаты, уселись на траве. А две фигуры - мужская и детская, держась за руки, двинулись по стерне в сторону работающих в поле.
  
   - Наши... - прошептала Вера. - Это же наши!!! - закричала она радостно, отбросив в сторону серп. Она шагнула им навстречу... Ветер, сорвав косынку, разметал по плечам роскошные волнистые волосы.
  
   - Мама! Папа к нам вернулся с войны! Я его сразу узнала!!! - кинулась к ней дочка...
  
  
   Это было, как в сказке... Они полюбили друг друга с первого взгляда. Александр, так звали танкиста, пообещал вернуться к ним "при первой же возможности", но Вера довольно критично отнеслась к обещанию "заезжего молодца", и надеждами себя особо не тешила. Поэтому была несказанно удивлена, когда дня два спустя добрый молодец неожиданно явился к ним на хутор на грузовике, и велел немедленно, не теряя драгоценного времени, собрать пожитки и... в путь. Пожитки в виде холщовой торбы с одёжкой были собраны в пять минут. Мария, растрогавшись, притащила из погреба пол мешка картошки, и, слёзно распрощавшись со стариками, Вера с дочкой уселись в кабину. Александр ловко вспрыгнул в кузов и шофёр, молодой солдатик Вася, рванул по газам, оставляя позади хуторскую усадьбу и густой столб пыли...
  
  
   ***
  
  
   В освобождённой от фашистов Малте Александр загодя уже успел снять для Веры с дочерью комнату в коммуналке у одинокой, пожилой учительницы Зинаиды Поликарповны, потерявшей на войне мужа. Сумел и договориться с главврачом госпиталя о приёме Веры на работу медсестрой.
  
   Небольшая, светлая комнатка с простой мебелью и белыми ситцевыми, украшенными затейливой вышивкой ришелье занавесочками на окнах привела Иришку в полный восторг. После полутёмной кладовой, где они обитали прежде у тётки Марии, она казалась ей залом в сказочном дворце. В этот же день влюблённые зарегистрировали брак в местном ЗАГСе. Трёхдневный отпуск был на исходе, и потому Александр спешил исполнить все формальности, связанные с бытовыми вопросами, пользуясь воинским званием, напористостью и обаянием...
  
   А вечером, позвав Зинаиду Поликарповну и остальных обитателей коммуналки, они устроили скромный праздничный ужин в честь своего бракосочетания. Рассыпчатая картошечка с маслом, солёные огурчики и прочие гостинцы от соседок; всякие консервы, мясные и рыбные, сладости, даже шоколад (невиданная роскошь для ребёнка!) из папиного офицерского пайка - всё было на застеленном белой скатертью столе, украшенном вазой с цветами! Кто-то принёс старенький патефон с пластинками, звучала слегка хрипящая из-за тупой патефонной иглы мелодия, чуть хмельные гостьи подпевали певцу, кричали: "Горько!", а счастливая Иришка, вымазанная сладким шоколадом, любовалась мамой - разрумянившейся, такой красивой и нарядной - в новом ярко-синем в горошек платье с белым кружевным воротничком, поглядывая при этом на папу, который тоже не спускал с жены восторженных глаз...
  
   На следующий день Вера с Иришей провожали Александра - он опять отправлялся на фронт. Тогда никто ещё не знал, что до конца войны оставалось ещё долгих восемь месяцев...
  
   Петькина печать
  
  Жил во дворе петух. Да-да, обыкновенный петух, ни красотой, ни особой статью не выделяющийся среди своих гораздо более видных, и более крупных сородичей. Наоборот, был он каким-то бесцветным, низкорослым, даже тщедушным, что ли... Своим хриплым "кукареку" уже с трёх часов ночи спать никому не давал. Да что там ночью?! От этого поганца и днём никакого покоя людям не было, особенно ребятишкам! Проходу никому не давал! И не только детям - а даже некоторым взрослым женщинам и девушкам! Те его особенно боялись, он ведь всё норовился их в ножки клюнуть, а им не столько ног своих жалко было, сколько дефицитных в то время фильдеперсовых чулок, на которых от острого Петькиного клюва дырки оставались. Да уж, задиристый был этот Петя до невозможности! Причём нападал он всегда неожиданно, налетая как-то странно, бочком, растопырив крылья, и клевался ожесточённо. Был тот петух, кстати сказать, ещё и одноглазым. Когда и где, в каких боях потерял он своё око, никому известно не было, но мстил он за своё увечье всем подряд, и мстил отчаянно. Конечно, и от пацанов доставалось драчуну и палками, и камнями, но эта "война" только ещё более распаляла голенастого хулигана.
  
   Ирка его смертельно боялась... Но не сидеть же постоянно дома из-за глупой, агрессивной птицы! Однажды, вооружившись прутиком, она, настороженно осмотревшись и убедившись в отсутствии воинственного недруга, вышла во двор. Заигравшись, вскоре и вовсе забыла об опасности. Ушла довольно далеко от своего крыльца, и, присев на корточки, с упоением начала рисовать прутиком на влажном песке всякие каракули. Неожиданно вздрогнула, почувствовав за спиной какой-то странный шум, и попыталась встать, но было поздно... Невесть откуда взявшийся Петька успел взлететь на её плечи и впиться в них острыми когтями. Ира дико закричала от ужаса и, вскочив, попыталась стряхнуть с себя эту пернатую тварь, размахивающую крыльями и ожесточённо, с непонятной яростью клюющую её в затылок. Но безрезультатно... Отчаянно призывая на помощь маму, от страха не чувствуя даже боли, девчонка неслась к своему дому. Вернее, не одна она, а как бы одно целое, странное существо (так, наверное, виделось это со стороны) летело на неистово машущих крыльях... К счастью, мама уже бежала навстречу. Схватив петуха за горло, она с трудом отцепила его когти от плеч несчастной дочери. Швырнув драчуна, высунувшего язык от сдавивших шею маминых пальцев и уже закатывающего от нехватки кислорода свой единственный глаз, примчавшейся на шум соседке, крикнула: "Либо режь его сию минуту, Паша, либо я сама придушу его!"
   Ирку, с окровавленной шеей и глубокими ссадинами от когтей доставили в лечебное учреждение, обработали, наложили повязку, заклеили пластырем, сделали укол от столбняка.
  
   Этим вечером она, словно раненый, перевязанный бинтом солдат, сидела на кровати с книжкой-раскладушкой, купленной мамой в виде утешительного приза за все пережитые ею сегодняшние ужасы. Вошла соседка со стеклянной баночкой бульона, в котором плавала... щуплая голень злосчастного петуха.
  
   - Вот, держи гостинец и не поминай лихом нечестивца. Он понёс заслуженное наказание! - хохотнула она, поставив баночку на стол. Но худенькая ножка петуха в банке вызвала в Ирише неожиданную реакцию - ей вдруг стало нестерпимо жалко этого несчастного, и она залилась горькими слезами. У девочки началась настоящая истерика! Она плакала и винила всех и вся - себя, маму, соседку тётю Пашу, судьбу-злодейку. Вот сидит она живая, слегка пощипанная, а его больше нет... И это всё из-за неё!!! И даже похоронить Петю в старой коробке из-под туфель, как умершую кошку Муську, они не смогут... ведь ничего от него не осталось - даже косточки его наверняка уже отдали Шарику... Удивлённой соседке по настоянию мамы пришлось унести обратно свой презент.
  
   И всё-таки кое-что осталось у Ириши после той печальной истории, и не только в её памяти. Осталась реальная метка, Петина печать на затылке. Немного выпуклая, размером и внешним видом напоминающая чуть недозрелую ягодку малину. Позже, когда они с семьёй уже проживали в другом месте, все, кто видел эту метку, принимали её за обычное родимое пятнышко. Даже версию придумали, что, мол, мама Иры, будучи на сносях, захотела свежей малинки в осенне-зимний период, когда её уже и в помине не было, вот и отпечаталось её неисполненное желание на ребёнке в виде ягодки... А Ирка в этом и не разуверяла никого, боялась, что если узнают правду, то засмеют ведь!
  
   Бывает ли хлеб белым?
  
  
   А потом была весна, была Победа, была радость встречи! Отец вернулся живым и здоровым. Вернулся, чтобы увезти жену и дочь к себе на родину - в Украину. Однако уехать в этом году им не удалось - военнообязанный Александр был человек подневольный...
   Наконец, в сорок шестом году ему дали "добро" на отъезд. Были завершены все дела, куплены билеты, и молодая семья "сидела на чемоданах", с нетерпением ожидая отъезда.
   Но Иришке с мамой всё же пришлось ехать одним - папу Сашу опять неожиданно задержало командование для решения каких-то вопросов. Провожая на вокзале, он успокаивал их - задержка будет недолгой, они не успеют даже соскучиться. Вере очень не хотелось расставаться с мужем, но из коммуналки они уже были выписаны, там собирались поселиться другие люди, да и билет до города Николаева был на руках... А Иришка радовалась - она скоро увидит Москву - самый главный город, о котором ей часто рассказывала мама, и в котором она так давно мечтала побывать. И Красную площадь она увидит взаправду, а не на картинке, и даже опустится глубоко-глубоко под землю по бегущей лесенке и прокатится там, под землёй на самом быстром в мире поезде!
  
   И вот они с мамой едут в поезде, и Ира, сидя возле окошка, восторженно глядит, как проносятся мимо, сменяя друг друга, яркие, живые картинки. Ирише нравится ехать в поезде! Как же здорово, задремав под мерный стук колёс, вздрогнуть вдруг весело, когда прогрохочет, вихрем мчащийся навстречу по соседней колее, пассажирский или товарный поезд. Умчится, затихая, и за окном снова спокойный, уплывающий медленно, пейзаж с лесами и деревеньками, с железными мостами через речки, с ребятишками на пригорке, прощально машущими ладошками. Иришка тоже махала им в ответ, и ей было их немного жаль, потому что они остались на своём пригорке, а она, Иришка, совсем скоро будет гулять с мамой возле Кремля, и может быть, даже увидит самого товарища Сталина...
  
   Но не пришлось им ни Красную площадь увидеть, ни в метро прокатиться. Проторчали они с мамой весь день на вокзале, в огромной очереди, чтобы закомпостировать билет на Украину, а когда, наконец, этот вопрос решился, было уже поздно по Москве гулять. Тогда ещё неприятный случай произошёл с ними: их очередь уже приближалась к кассе, как вдруг Иринке захотелось по малой нужде. Вначале она терпела, мялась, но наконец, не выдержав, шепнула маме об этом на ушко...
  
   - Вот ведь, приспичило не вовремя... - расстроилась тогда мама, - что ж ты терпела до сих пор?! Побежали скорее!
  
   В здании вокзала на двери туалета висела табличка "Не работает" и им пришлось искать отхожее место на улице. Вернувшись, они обнаружили стеклянную дверь вокзала запертой... За ней стояли два милиционера - мужчина и женщина.
  
   - Впустите нас, пожалуйста! - взмолилась мама, - мы в кассу стоим... наша очередь вот-вот подойдёт... дочка по малому захотела, вот и вышли... - Но милиционеры повернулись к ним спиной.
   - Пожалуйста, откройте!!! - Мама отчаянно стучала в стекло. - Нам ехать надо, понимаете?! Да что ж вы за люди такие?!!
   Милиционер приоткрыл дверь, но тотчас же преградил дорогу пытающейся протиснуться маме.
   - Будешь хулиганить - в камеру закрою! Немедленно убирайтесь отсюда! - припугнул её этот злой дядька в форме и с кобурой на боку. Ириша очень испугалась тогда. Она даже зареветь не могла, настолько всё в ней внутри застыло от страха. "И всё это из-за меня..." - покаянно думала она и не решалась взглянуть на мать, боясь увидеть на её лице слёзы. Тогда бы Ирка точно не выдержала и разревелась бы во весь голос, потому что не могла видеть свою маму плачущей.
   - Давай уйдём... - тронула она маму за руку, - у него ведь пистолет, вдруг он... - Но в этот момент приоткрылась дверь и женщина-милиционер, опасливо оглядываясь, впустила их и велела быстрее бежать, пока его нет. Но они и так неслись со всех ног к кассе, страшась обнаружить, что потеряли очередь. К счастью, успели...
  
   - Почему они не хотели нас впускать? - недоумевала Иришка.
   - Наверное, решили, что мы собираемся по вагонам ходить, песни петь и у пассажиров деньги просить, - ответила мама, - увидели у меня гитару, вот и подумали так...
  
  
   Они вновь ехали в поезде, и привычные, мелькающие за окном вагона хвойные леса и берёзовые рощицы сменялись постепенно неприглядными выжженными степями, почти голыми, с пожелтевшей листвой, деревьями... а деревянные избы русских деревень - белыми хатками под камышовыми крышами... Унылые мелькали за вагонным окошком пейзажи, и на душе у Веры становилось как-то грустно и тревожно - что ждёт их там, в чужом, неизвестном городе? Как примет их незнакомая женщина - мать Александра?.. Иришка тоже погрустнела, ей совсем не нравились эти скучные картинки, да и настроение мамы невольно передалось и ей... Она уже без былого интереса глядела в окошко, рассеянно жуя бутерброд с колбасой и запивая водичкой "с пузыриками", от которой так щекотно становилось в носу.
  
   - А вот на Украине едят белый хлеб, - сказала мама, - он совсем не такой, какой ты сейчас ешь.
   - Белый? - удивилась Ира, - разве хлеб бывает белым?! Как это белый? что ли, совсем белый, как бумага?
   - А вот скоро увидишь! И узнаешь, какой он вкусный... - как-то не очень уверенно сказала мама, с сомнением оглядывая голые, безжизненные степи...
  
  
  
   Город Николаев встретил их хмуро. Августовское утро было довольно прохладным и ветреным. Вера натянула на Иришку свитерок и растерянно, с волнением оглядывалась по сторонам, выискивая среди встречающих женщину, которую видела лишь на фотографии - маму Александра... Она узнала её в невысокой даме лет сорока пяти, спешащей к ним вдоль вагонов по уже почти опустевшему перрону, и, вздохнув с облегчением, ступила ей навстречу.
  
   - А где Шурка? - спросила дама сердитым, как показалось Ирке, голосом. Выслушав объяснения Веры, вдруг затараторила, жестикулируя руками:
  
   - Ну, и зачем вы сюда явились? И где вы были тогда, год назад, когда было нужно, когда я вас так ждала?! Комнату отнял Жилхоз... самую лучшую комнату, с отдельным входом, с окном на скверик... Ну, конечно, я так и знала - мой сынок, как был, так и остался таким же безрассудным и беспечным! Сейчас надо было правдами и неправдами оставаться там до лучших времён. А теперь... может быть, вы скажете, что мне с вами делать?! И вы ещё будете меня уверять, что не получали моей телеграммы?.. я вас умоляю!
   Я ведь ясно написала, чтоб не ехали... Что, вы таки правда её не получили?.. Недели две назад послала... Четыре слова всего было: "Задержитесь отъездом Украине голодовка"...
   Ириша смотрела на эту чужую, сердитую тётку, и губы её дрожали, а из глаз вот-вот хотели брызнуть слёзы.
  
   - Мам... - тронула она руку Веры, - давай поедем домой... Эта тётя нас не любит.
   - Детка моя, прости... - тётя вдруг обняла Иришу и расплакалась. Не надо на меня сердиться, я ведь за вас переживаю. Ну, что ж, приехали и приехали... Разве не здесь ваш дом?.. Ничего, как-нибудь выживем! И не тётя я тебе, а бабушка, так и зови меня.
   - А я могу Вас называть мамой? - спросила Вера.
   - Ну, конечно, мамой, а как же ещё иначе? Ты ведь жена моего сына, а значит, и мне дочь. Вот мой старший сын взял в жёны женщину старше себя на десять лет... Она меня не называет мамой... И какая я ей мама, когда у нас с ней разница в возрасте всего пять лет?! - бабушка Рая засмеялась, как-то очень сразу похорошев. Обстановка неожиданно разрядилась сама собой, и, подхватив вещи, они двинулись в сторону трамвайной остановки.
  
  
   На втором этаже двухэтажного дома, где жила бабушка, где родился когда-то папа, было две светлые комнаты с большими окнами, и просторный коридор с верандой. Теперь он был общим с пожилой соседкой - бабушкой Ривой, той самой, которую заселили в некогда принадлежащую бабушкиной семье комнату...
   Иришке здесь понравилось - такие высокие потолки! А из окна одной из комнат открывался вид на широкую улицу, и по ней иногда проезжали машины и мотоциклы, и их так хорошо было видно с такой высоты!
  
   Вера, разглядывая на стенах гостиной фотографии в рамочках, обратила внимание на большой фотопортрет. На нём были запечатлены молодая Рая и симпатичный мужчина с улыбчивыми глазами.
  
   - Это отец Саши? - спросила она.
   - Да... Вернее, отчим... но он таки был ему настоящим отцом. И Раиса рассказала забавную историйку знакомства второго мужа с её детьми...
  
   Рая овдовела в двадцать один год. На руках осталось двое детей - два сына, пяти и четырёх лет... Сестра Евгения, приехав на похороны, пожалела растерянную, убитую горем сестрёнку, и решила забрать ребятишек к себе, в город Одессу.
  
   - Пусть поживут пока у меня. А ты устраивай свою жизнь, ходи на курсы, получай профессию. Работу себе подыщи. По деткам соскучишься, приезжай - автобусом сто с лишним километров - не так уж и далеко!
  
   Рая обучилась переплётному делу, работала в артели. Встретила хорошего человека, Сергеем звали... Поженились.
   Время от времени она ездила повидаться с сыновьями, возила им подарки, гостинца. Однажды Евгения сказала:
  
   - Надо, Рая, Мишку тебе домой забирать. Жалко мне с ним расставаться, приросла я к племянникам всем сердцем, но... В школу его уже пора определять, по месту жительства. А Шурка пусть пока ещё у меня побудет...
  
   - Это кто?.. - удивился Сергей, увидев кучерявого мальчонку.
   - Познакомься, Серёжа, это Миша... мой сын.
   - Как?.. у тебя есть сын?! И ты мне ничего не говорила об этом?.. Ну, ладно, я думаю, мы подружимся с Мишей. Миша, а я теперь буду твоим папой, ты не возражаешь?.. - Миша не возражал, новый папа ему понравился.
  
   Через год пришла пора поступать в школу младшему сыну. Рая съездила к сестре, привезла и его домой.
  
   - А это кто?.. - опять удивился Сергей.
   - Серёжа, знакомься, это мой второй сын... Саша.
   - ...Послушай, Рая, ну шо ты их по одному таскаешь, как котят?.. вези уже всех сразу!!! Сколько ещё их там у тебя осталось?..
  
   Сергей был своим приёмным детям добрым, заботливым отцом. Растил их с любовью, и они отвечали ему теплой привязанностью...
   В тысяча девятьсот сорок втором году Рая получила похоронку... Сергей погиб в бою смертью храбрых.
  
  
   - Шурка очень любил отца, - вздохнув, сказала бабушка Рая. - Он даже его отчество взял в память о нём... Ну, ладно, дорогие мои, не будем о грустном! Давайте-ка лучше сядем за стол, да перекусим, чем Бог послал...
   - Вот только простите за скудное угощение... засуха уничтожила всё! В магазинах совершенно пусто - хоть шаром покати... Правда, на рынке можно пока ещё что-то купить, но цены! Вы бы только видели эти цены... Хорошо, что в артели, где я работаю, выдают ежедневно хоть что-нибудь, чтоб только ноги не протянуть с голоду... Такие дела! Как будем зиму зимовать, не представляю... Ладно, сейчас буду кормить вас похлёбкой...
  
   - Ой, да я ж гостинцы привезла! - спохватилась Вера, радуясь тому, что не послушалась Сашу и в чемодан среди вещей сложила сэкономленные ею ещё во время войны продукты из мужниного офицерского пайка, часть которого он перевёл на неё, - тушёнку, рыбные консервы, галеты и печенье...
   - И она начала к изумлению и радости свекрови вынимать из сумки и чемодана всё это богатство, завершив своё действо "жирной точкой" - палочкой копчёной колбасы!
  
   - Вот только хлеба нет... - смущённо сказала Вера.
   - А мама говорила, что здесь у вас, на Украине, есть белый хлеб... - вспомнила Иришка, - вот бы попробовать!
   - А вот и попробуем сейчас! - Бабушка достала из шкафчика что-то, завёрнутое в полотенце. Она бережно развернула свёрток, и положила на стол четвертинку каравая... белого хлеба. - Вот, как чувствовала, купила на рынке. Только не спрашивайте, сколько я за него отдала! Это не важно... - Она отрезала ломтик хлеба и, протянув его Иришке, сказала: "Кушай, детка! И запоминай его вкус - не сможем мы баловать тебя этим лакомством, наверное, ещё долгое время"...
  
   Они скромно, без излишеств поели, не забыв угостить и соседскую бабушку, и Вера, чувствуя что угодила свекрови, подумала, как же хорошо, что она не успела сказать Саше самое главное... Если бы он узнал о её беременности, то уж точно не позволил бы ей тащить с собой эти тяжести.
  
  
   Передачка
  
  
   Светлое пятно перед глазами... Оно медленно растёт, заостряется углами и превращается в окошко. Иришка опять закрывает глаза... Где она?.. Ночью ей причудилось, будто она несчастная царевна, которую выхватил из постели и утащил к себе страшный Змей Горыныч. Утащил и бросил в темницу... Как же жутко ей было, совсем одной, там, в его тёмном логове, где скалились острыми зубками, повиснув под сводами, летучие мыши, где мелькали в черноте углов, попискивая, невыносимые твари с длинными, голыми хвостами... А она, спутанная накрепко тугой и липкой паутиной, пыталась встать с жёсткого и холодного каменного пола, чтобы убежать от огромного, чудовищного паука с множеством мохнатых лап... Иришка металась, звала маму, но... "Но где же я сейчас"?.. - подумала девочка... Забелённое наглухо окно пропускало только свет. За окошком слышны были людские голоса, карканье ворон... С трудом повернув голову, увидела она две пустые белые койки, тщательно заправленные тоже белым постельным бельём. Ириша облегчённо вздохнула - значит, она вернулась в светлый, обычный мир, пусть хоть и больничный...
  
   - Ну, что, детынька, оклемалась? Ну, и слава Богу... - Пожилая медсестрица с добрым, в морщинках, лицом, склонилась над Иришкой. - Жара, похоже нет... кризис миновал, так что всё страшное позади! И дело у нас идёт на поправку. А сейчас давай-ка сделаем укольчик! Нет-нет-нет, никаких возражений!
  
   Была зима сорок шестого года. Разбомбленная войной, высушенная жестокой засухой, Украина голодала... Родители и бабушка, уходя на работу, оставляли пятилетней Иринке треть стакана подсолнечных семечек и кусочек макухи - спрессованного жмыха. Вечером приносили немного крупы и по маленькому кусочку серого, вязкого, как глина хлеба, приготовленного из смеси муки и смолотых кукурузных стеблей... Из горстки крупы и высушенных листьев лопуха мама варила жидкую похлёбку, а если удавалось состряпать из кукурузной крупы немного мамалыги, тогда в их семье был настоящий праздник...
  
  
   Это было страшное время... Холод, одиночество и постоянное чувство непереносимого голода изматывали девочку. Она дрожала и тихонько плакала...
   Печка, растопленная отцом с раннего утра, к полудню успевала остыть, и Иришка пыталась согреться, глотая тёплую, кипячёную воду из укутанного в одеяло чайника, потом сама заворачивалась в это, ещё хранящее тепло, ватное царство, и терпеливо ждала возвращения родителей... Чтобы дочка не скучала, мама оставляла ей книжки с картинками и тетрадку с карандашами. Но, стынущие в холодной комнате пальцы плохо слушались, и рисунки получались корявые, а читать Ириша ещё не научилась... Да и картинки в книжке были уже сто раз пересмотренные, вот она и забиралась в одеяло к тёплому алюминиевому чайнику, представляя себе, будто он - это кот Мурзик, оставшийся далеко-далеко, там, где жили они прежде... Иришка скучала по нему, по его пушистой шёрстке и лапкам-царапкам, по его уютному мурлыканью... Она гладила чайник, шептала ему ласковые слова и... незаметно для самой себя засыпала.
  
   Однажды Ирише приснился сон, будто она - Герда, и они с Мурзиком оказалось в ледяном дворце Снежной Королевы... Она прижимала к себе котика, почему-то очень холодного и неподвижного, и шла босиком по ледяному пустынному дворцу Королевы и вся дрожала от стужи и страха...
  
   Оказалось, что Иришка, задремав, опрокинула чайник в постель, и вода, быстро остынув, захватила девочку в свой студёный плен. Вечером родители обнаружили её в мокрой, холодной постели продрогшую, посиневшую... Отпаивали горячим чаем, грели ей ножки в ведре с тёплой водой... Но ночью к бредящему от высокой температуры ребёнку пришлось вызывать скорую... "Двустороннее воспаление лёгких... - сообщил испуганным родителям врач. - Срочно везём в больницу"!
  
  
  
   - А кто тут у нас Ирина Ларская? Ей передачка!
   В дверях стояла нянечка с небольшим газетным кульком и, улыбаясь, смотрела на Иринку.
  
   - Это я... - прошептала сухими, потрескавшимися от жара, губами девочка, хотя и так было видно, что, кроме неё, в палате больше никого и не было. - Дайте мне... - Она высунула из-под одеяла тоненькую руку в полосатом серо-белом рукаве больничной пижамки и протянула её к заветному кулёчку...
  
   - Погоди... уронишь ещё... - Нянечка развернула пакет.
   - Ух, ты! Картошечка варёная... - с придыханием прошептала старая няня, - и где только достали?! - Она высыпала в алюминиевую миску три небольших белых картофелины.
   - Любят, видать, тебя родители... Немалых денег, наверное, стоило им это богатство! Мать-то твоя от себя отрывала, сама-то ходит, в чём только душа держится... да ещё на сносях... Скоро подарит тебе забаву, будешь нянчиться! Ты кого хочешь - братика или сестричку? Иринка не вслушивалась в слова нянечки - она заворожено глядела на мисочку с этим давно забытым лакомством... Сейчас она хотела только картошечку... Выздоравливающий организм требовал еды, и Ириша сглатывала судорожно слюну, а живот её отзывался болезненной, голодной судорогой...
  
   - Дайте мне одну... - попросила она умоляюще, - а одну себе возьмите...
  
   - Нет-нет! Мы у больных детей ничего не берём! - категорически заявила нянечка, и подставила Ирине миску. - Выбирай, которая на тебя смотрит! - Иришка выбрала картофелинку покрупнее и поднесла ко рту...
  
   - Хотя погоди! - вдруг сказала нянечка, - холодные они очень. Давай-ка я их согрею немного! Это быстро, потерпи ещё чуток! - Ириша с сожалением разжала ладошку, и старушка, открыв дверцу круглой металлической печки, стоящей в углу палаты, сунула в горячие угли миску.
  
  
   К тёплому воздуху, исходящему от натопленной печи и наполняющему небольшую палату, примешивался новый дух, невообразимо чудный, вызывающий спазмы в желудке и кружащий голову не слишком давними, но такими счастливыми воспоминаниями...
   Папа, вернувшийся с войны... Такой красивый - с белозубой улыбкой и тёмно-коричневыми, "бархатными" глазами... Он сидит за столом в гимнастёрке с расстёгнутым воротничком, а на его коленях сидит Иришка и перебирает блестящие металлические штучки, прикреплённые к его немного выцветшей военной форме. От папы пахнет табаком и ещё чем-то незнакомым, но таким родным... На столе гостинцы, что привёз с собой отец - всё диковинное, неизведанное, но такое вкусное! Мама, счастливая, улыбающаяся, с жарким румянцем на щеках, несёт кастрюлю из кухни, высыпает в миску горячую, пахучую картошку и кладёт на неё кусок масла... Иришка зачарованно смотрит на масло, которое так быстро тает, растекаясь ручейками и убегая вглубь миски, и уже готова разреветься оттого, что вот сейчас... сейчас ничего не останется от этого, такого вкусного и нежного лакомства... Как вдруг папа, сунув Иришке ложку, шепнул: "Быстро лови, а то убежит"! Иришка поймала остаток ускользающего чуда, отправила себе в рот, а папка, отщипнув кусочек от горбушки, со смехом отправил его следом вдогонку - так вкуснее! Потом они ели эту картошечку с солёными грибами, с колбаской, что привёз папа, и какими-то иностранными консервами...
   Иришке так хорошо и тепло стало от этих воспоминаний, что она и сама не заметила, как задремала.
   Проснулась она от причитаний старой нянечки:
  
   - Ох, да как же это? Да что ж я наделала?! О, господи, беда-то какая!!! Детка, прости ты меня, сожгла я твою картошку! Ну, на минуточку ж только вышла... А она... и сгорела... Ах, как же я так, а?..
   - Дайте мне её! Хоть горелую дайте!
   - Да давать-то, милая, нечего уже - одни уголёчки остались...
   Она поднесла к кровати почерневшую миску, в которой лежало три крошечных уголька.
  
   - Ну, не плачь, детынька, не рви мне душу... Я сейчас похлёбки тебе принесу, сегодня с крупой сварили... с ячневой! Слышь, ты это... матери-то не рассказывай, не расстраивай её, ладно?.. Вредно ей сейчас расстраиваться... Не скажешь?..
   Иришка молча покачала головой.
  
  
   А жизнь продолжалась
  
  
   Та зима была невероятно тяжёлой.* Природа обрушилась на истощённых голодом людей небывалыми холодами и метелями... Но жизнь продолжалась и, невзирая ни на тяжести бытия, ни на природные катаклизмы, в этот мир тяжёлых испытаний пришло время появиться новому маленькому человеку...
   В феврале, аккурат перед праздником - днём Красной Армии, у Веры начались родовые схватки. Было уже далеко за полночь, а за окном выла и злобно бушевала вьюга... Выйдя на улицу, супруги поняли, что добраться до роддома будет непросто - все тротуары и улица напрочь занесены снегом. Они медленно двинулись вдоль спящих домов, сгибаясь от ветра, который с непонятным ожесточением бросал колючий снег им в лица и мешал идти. Ноги утопали в сугробах, и Вера, с ужасом осознавая, что силы на исходе, часто останавливалась, тяжело дыша, держась рукой за живот...
  
   - Не дойду, Саш... не могу больше... Подожди, я сяду, отдышусь немного...
  
   Александр поднял на руки жену, понёс бережно, боясь оступиться или поскользнуться...
  
   - Держись, малышка... держись... Ещё немного осталось... совсем-совсем немного... - задыхаясь, шептал он.
   Каждый шаг давался ему с трудом - снегу намело почти до колен, да и сил в руках осталось совсем мало, и хоть исхудавшая от голода жена совсем не была тяжёлой в смысле веса, но тащиться им предстояло ещё квартала три-четыре, наверное...
  
  
   В роддоме светилось одно-единственное окошко. Им открыли дверь и Веру немедленно увели.
   Через несколько минут больничную тишину, нарушаемую только завыванием февральской метели, огласил пронзительный голос родившегося человека...
  
   - Мальчик! - с улыбкой сообщила вышедшая из родовой палаты медсестра, - здоровенький! Отличный подарок вам ко дню Красной Армии!
   Сынишку назвали Сергеем, в честь погибшего на фронте деда.
   Первые месяцы, за неимением кроватки, младенец спал в старом бабушкином корыте, поставленном на две табуретки. Когда Серёжке исполнилось два месяца, мама вновь вышла на работу (таков был по закону послеродовой отпуск). За няньку оставалась Иришка. Мама перед уходом сцеживала молоко, наливала в бутылочку, и укутывала в одеяло рядышком с чайником, чтобы оно не остыло, наказывая дочери в определённые часы кормить братика. Малышу оставленного молочка оказывалось мало и он громко, безутешно плакал, требуя добавки. Несчастная Иришка с трудом таскала его на руках, совала в ротик ему пустышку, поила водичкой, дрожащим голосом пела ему песенки и тоже плакала от отчаяния и жалости к братишке, да и к себе тоже...
  
  
  
   Наконец пришла весна... Оттаявшая земля спешно прикрывала свою наготу молодой, сочной травкой, деревья покрывались нежным, зелёным пухом. Оживала природа, приходили в себя, измученные голодом и холодом люди... Жизнь постепенно налаживалась, а земля, словно в награду за страшные испытания, что выпали народу в тот страшный год, за людские жертвы, количество которых превысило миллион, вознаградило их позже неплохим урожаем...
  
  
   * ЗИМА 1946-47 ГОДОВ БЫЛА В УКРАИНЕ НЕВЕРОЯТНО ТЯЖЁЛОЙ... ПРИНУДИТЕЛЬНО ЗАБРАВ У КОЛХОЗНИКОВ ЖАЛКИЕ ЗАПАСЫ ЗЕРНА, ЧТОБЫ ВЫПОЛНИТЬ ПОСТАВКИ, РУКОВОДСТВО ОБРЕКЛО ЛЮДЕЙ НА ГОЛОДНУЮ СМЕРТЬ. ПРОСЬБА Н.ХРУЩОВА К И.СТАЛИНУ ВЫДАТЬ ХЛЕБ ИЗ ГОСРЕЗЕРВА ДЛЯ ГОЛОДАЮЩИХ УКРАИНЫ БЫЛА КАТЕГОРИЧЕСКИ ОТВЕРГНУТА. ПРИ ЭТОМ ЭШЕЛОНЫ С ЗЕРНОМ ОТПРАВЛЯЛИСЬ ЗА ГРАНИЦУ. ИЗМОЖДЁННЫЕ ГОЛОДОМ ЛЮДИ ПАДАЛИ И УМИРАЛИ ПРЯМО НА УЛИЦАХ. БЫЛИ ДАЖЕ СЛУЧАИ КАННИБАЛИЗМА.
  
  
  
   ***
  
  
   А в сорок восьмом году их семье вновь пришлось вернуться в Латвию - Александру "предложили" поработать на руководящей должности при строительстве машинотракторной станции в одной из волостей Резекненского уезда. Слово "предложили" взято в кавычки, потому что партия часто "предлагала", а не приказывала. Но, попробуй, откажись от их "предложения" - и можешь лишиться партбилета, что для истинного коммуниста было страшнее смерти...
  
   Это были годы, когда "оккупанты" вовсю обустраивали молодую советскую республику Латвия. То время было очень неспокойным. Леса кишели бандитами, которым сочувствовали и часто укрывали их у себя местные хуторяне-латыши. Постоянные диверсии, поджоги, убийства... Короче, война ещё продолжалась, и хоть была она теперь не явной, а скрытой, но, тем не менее, это тоже была своего рода война, опасная своей непредсказуемостью, неожиданными действиями исподтишка, и скрытой ненавистью некоторых обычных хуторян...
  
   Ну, а дети оставались детьми... Им говорили в школе, что всё теперь общее, народное - и леса, и земля. И они, бесстрашные, самоуверенные ходили по некогда чужим лесам, собирая их щедрые дары. Однажды Иришка с подругами нарвались на прежнего хозяина этих земель, и, страшась его гнева, кинулись врассыпную... Но Ирке не повезло - споткнулась о пенёк и упала... Подскочив, он, схватив одной рукой её за ухо, другой стал хлестать плёткой по ногам... А когда она крикнула ему, что мол, лес теперь принадлежит всему советскому народу, мужик со всего размаху огрел её кулаком по лицу. А корзинку с ягодами яростно растоптал сапожищами.
   Долго потом Ирка не могла забыть его горящие злобой глаза.
  
  
   Фантазёрка
  
  
   Недалеко от хуторского дома под горкой, возле баньки речушка протекала, даже не речушка, а ручеёк, можно сказать... Узенькая такая и очень мелкая - девчонкам, наверное, чуть выше коленок воды там было. Проверять её глубину они как-то не решались - пиявок там водилось немеряно! Ирка их жутко боялась. Однажды пацаны, зная об этом, столкнули девчонку в воду... Боже! Какой ужас и омерзение испытала тогда бедняжка! Долгое время, вспоминая, вздрагивала. Ну, а с подружками она любила подолгу сидеть на деревянной кладке из трёх брёвнышек, мостиком переброшенных через этот ручеёк и любоваться красотой плакучих ив, полощущих свои длинные и тонкие ветви в прохладной водице, а также следить заинтересованно за подводной жизнью обитателей той среды. Кроме неприятных чёрных пиявок водились там целые семейства лягушек разных возрастов - от мелких головастиков до взрослых особей, любящих плюхаться в ручей с отвесного берега. Помнится, девчонок особенно умиляли маленькие лягушата - они ловили этих чудиков и, разглядывая, удивлялись их некоторой схожести с людьми - на "ручках" и "ножках" у них тоже было по пять длинных пальчиков... Смешные такие, лупоглазые пузатики! В прозрачной воде той речушки был виден каждый цветной камушек на дне, а по нему, по дну медленно, будто нехотя, бродили в своих витых домиках улитки, осторожно ощупывая рожками всякие препятствия...
   Но более всего их поражало некое странное существо, изредка появлявшееся в водах этого удивительного ручейка. Как называлось то земноводное, девочки понятия не имели, и потому сами дали ему прозвище - "волос". Каждый раз, увидав это чудо природы, они жалели, что опять забыли сачок и стеклянную банку, но когда прихватывали с собой эти предметы, чудо, как назло, и не думало появляться. Да, его же надо описать вам... "Волос" этот и в самом деле походил на обычный конский волос. Ну, может, был он чуть-чуть потолще, а извивающееся змейкой его тело было длиной где-то сантиметров двадцать, или чуток меньше. Крошечная головка имела светлую окраску, с двумя еле заметными чёрными точечками по бокам, глазами, видимо.
  
   Среди семи-восьмилетних девчонок, самой старшей была Зинка. Стриженая под мальчишку, в больших круглых очках, она казалась им очень умной и просвещённой. Зина уже изучала в школе незнакомые предметы - ботанику, анатомию и зоологию. Поэтому сразу со знанием дела уверенно заявила, что эти существа образовываются из обыкновенных волос, которые падают с девчоночьих голов, и вынужденно приспосабливаются к новой, водной среде, поскольку они живые... "Разве волосы живые?" - удивлялись подружки. "Ну, они же растут, а значит - живые!" - вполне логично отвечала им Зинка. И ей, конечно же, верили. Всё же самой старшей подружке и самой хотелось выяснить, что же это за "зверь" такой водится в ручье, и она предложила Ирке всерьёз заняться охотой на него, чтобы впоследствии отнести учителю ботаники трофей и разглядеть его под увеличительным стеклом микроскопа. Это было очень заманчивое предложение, и отказаться Ирка не могла.
  
   Улеглись они с ней с ней на кладке, высматривая добычу, держа наготове самодельные марлевые сачки и стали ждать... Долго ждали. Ире казалось, что несколько часов уже прошло, потому что водный мир в её глазах от напряжения сливался уже в одно мутное пятно. В какой-то момент она почувствовала, как упрямо слипаются веки, но внезапный радостный крик Зинки "есть!" словно пружиной подбросил Ирку, согнав накатившуюся сонливость.
  
   - Быстро воды в банку зачерпни! - весело командовала подружка, сбегая с кладки на берег с сачком, в котором что-то отчаянно копошилось. - Ой, длиннющий такой! И вообще удивительный - вместо хвоста ещё одна голова, представляешь?! Прям, тяни-толкай какой-то! Держи банку. Нет, лучше поставь на землю. Вот чертяка - вцепился в сачок, не хочет выбираться... Возьми веточку, Ир, подталкивай его тихонечко! - Наконец девочки кое-как опростали сачок, и их взору явилась аж пара(!) отчаянно извивающихся в банке особей. Вот тебе и "тяни-толкай"! Ире показалось, что Зинка была слегка разочарована.
   - А чем мы их кормить будем? - спросила она подружку.
   - Да не помрут они с голоду до завтра! А завтра мы их покажем Эдуарду Антоновичу. Впрочем, можно комаров наловить им на ужин.
  
   Подружки отнесли банку к Ире домой, поставили на подоконник, бросили туда несколько травинок и стали наблюдать. Но пленники, устроившись на дне, похоже, свыклись со своей невесёлой участью - они лежали, не шевелясь, не подавая никаких признаков жизни. Зина ушла, пообещав придти завтра утром.
  
  
   Проснувшись с первым лучом солнышка, пробравшегося сквозь щёлку в занавесках, Ирка первым делом бросила взгляд на подоконник.
  
   - Мам! - отбросив простынку, она выскочила на кухню. - Где банка?! Ты куда дела нашу банку с водой?!!
   - Фу ты, напугала... Зачем так орать? Воду я в кадку с фикусом вылила, а банка - вот она, на столе стоит. Зачем тебе она?
   - Что же ты наделала, мама... - прошептала Ира, чуть не плача. Заглянула в банку и, убедившись, что она пуста, бросилась к кадке с фикусом. Но там тоже не оказалось никого. Ирка исковыряла вилкой влажную землю, но впустую, ползала по полу, залезала под кровать - их не было нигде! Тут и Зинка пришла, стала ей помогать.
   - Вот чудачки! - смеялась мама, узнав о пропаже. - Да наловите вы их ещё с целый десяток! Нашли, из-за чего расстраиваться. Садитесь лучше за стол, молочка парного попейте!
  
   - Ну что, Зин, пойдём снова на охоту? - спросила Ира подругу после завтрака. - Ты чего такая задумчивая?..
   - Айда, выйдем! Поговорить надо... - шепнула Зинка.
   - Пошли... - заговорщический тон подруги заинтриговал Ирину.
   - Я, кажется, догадываюсь, куда подевалась эта парочка...
   - И куда же? - заинтересовалась Ира.
   - Только ты не волнуйся, ладно?.. Знаешь, Ир, я почти уверена, что они обосновались... у тебя на голове. В смысле - в волосах...
   Ирка почувствовала, как по спине побежали мурашки, а волосы на голове зашевелились.
   - Т-ты шутишь?!
   - Какие уж тут шутки... Ну, сама подумай! Тёть Вера вылила их в кадку, так? А вода вся впиталась в землю. Но они же не могут жить в земле, как земляные черви? А тут - твоя голова поблизости, бывшая их родина... знакомый с детства запах. Ты бы на их месте разве не поползла туда?! Вот то-то и оно!
   Ирка стояла, вобрав голову в плечи, и дрожала.
   - Да не пугайся ты так! - успокаивала её Зинка, - сейчас придумаю, как от них избавиться, пока они яйца не отложили!
   - Какие яйца?.. Куда не отложили? - Ире казалось, ещё немного, и она от ужаса хлопнется на землю. Голова вдруг начала дико чесаться, но она боялась даже притронуться к своим волосам.
   - Зин, может, ты их вытащишь, а? - взмолилась девчонка. - Посмотри, где они там... Пожалуйста!
   Зинка отломила с куста веточку и ею стала перебирать прядки волос подруги.
   - Да нет, Ирка, обнаружить их не получается. У тебя волос слишком много...
   - Но те волосы толще же моих волос!
   - Это когда они в воде, они толще. Потому что напитаны жидкостью. А сухие ничем не отличаются от обычных - втолковывала Ире умная Зинка. - Мы, знаешь, что сделаем? Водой с мылом попробуем их выгнать, если они не успели ещё прикрепиться к коже. Мыло наверняка им не понравится!
  
   Прихватив из бани ковш и хозяйственное мыло, они побежали к ручью. Вода была холоднючая, мыло щипало глаза, но Ира просила Зинку намыливать ей волосы вновь и вновь, не жалея ни мыла, ни её, Ирку... Бедняга никак не могла избавиться от дрожи, но теперь её трясло ещё и от холода. Мокрое платье неприятно облегало тело, с волос текло, но всё это были пустяки, недостойные внимания. Наконец, солнышко начало понемногу припекать, подсушивая одежду и голову. И с солнечным теплом постепенно приходило успокоение. Голова уже не чесалась, и Ириша была уверена, что мылом и водой они с Зинкой прогнали непрошеных гостей.
  
   - Уф, слава Богу! - радовалась она избавлению от чужеродных "волос".
   - Ой, погоди, что это?.. - Зинка глядела на лодругу с удивлением и страхом.
   - Что? Что такое?.. - испугалась та.
   - У тебя волос стало в два раза больше... Неужели они так быстро размножаются?! Слышь, Ир, похоже, они мыла не испугались, а в воду уже не хотят! Ну, понятно, там, в ручье нужно самим пропитание искать, а здесь они на всём готовеньком! Вот ведь умные какие, заразы!
   Но Ирка, видать, устала уже бояться, и понемногу начала привыкать к новым "жильцам", тем более, что они её не беспокоили. Наоборот, как ни странно, она даже обрадовалась, решив, что у неё теперь вырастет много красивых, густых волос...
  
   - Ну, и пусть себе живут на здоровье! - сказала Ира, а Зинка даже рот открыла от изумления и на минуту потеряла дар речи.
   - Ты что, дура?.. - наконец промолвила она почему-то шёпотом. - Когда на голове места не останется, они же на лице начнут вылупляться... и расти. У меня в учебнике есть картинка. На ней человек сфотографирован, и у него всё лицо покрыто волосами! И лоб, и щёки, и даже нос! Не поймёшь, даже, человек это или животное какое-то. Наверное, такой же случай...
  
   Ну, Зинка... Она словно ушат ледяной воды на Ирку вылила.
  
   - Всё! Я иду в поликлинику! - заявила та, едва не плача. - Пусть там зелёнкой, или мазью ядовитой какой-нибудь голову намажут!
   - Да ты что?! Они тебя из поликлиники сразу же в Москву отправят в какой-нибудь главный научно-исследовательский институт! А там поместят в лабораторию, в стеклянный бокс, как подопытное животное, и всякие профессора и студенты станут изучать этот, как его?.. ну, феномен. Знаешь, какой ты интерес будешь представлять для науки?! Хочешь этого, да?
   - Нет! Нет! Не хочу! Но, что же мне делать?.. - У Ирки уже начиналась истерика.
   - Успокойся, сейчас что-нибудь придумаем! Так... так... В общем, есть один верный способ, - сказала Зинка спустя полминуты, - только он тебе может не понравиться. Но другого выхода нет!
   - Ну, говори же скорее! Что?!
   - Короче, вначале надо полностью состричь волосы машинкой, а после уже смазать голову зелёнкой, или какой-нибудь ядовитой мазью...
   - А как же потом я в школу пойду? совсем лысая?.. - растерянно спросила Ира у Зинки.
   - Да отрастут они у тебя за два месяца! - заверила её подружка. - Впрочем, выбирай сама, что важнее!
   - Я должна у мамы разрешения спросить.
   - Так она тебе и разрешила! И как ты ей причину объяснишь? Да она же ни за что не поверит! В поликлинику потащит. Ну, а там, сама уже знаешь, куда повезут. А могут ещё, не дай Бог, и в психушку отправить... Соображай!
   - Л-ладно, пошли... - обречённо согласилась Ирина с Зинкиными доводами, и они двинулись в сторону парикмахерской.
   - Погоди! - Зинка остановилась в нерешительности. - Боюсь, парикмахерша откажется тебя стричь наголо. Велит с матерью придти... то да сё... Ты же всё-таки ещё совсем малолетняя.
   - И что же делать? - По лицу Ириши лились горькие слёзы отчаяния.
   - Да не реви ты раньше времени! Дай подумать... Ага, есть идея! Ты ведь знаешь бабу Дашу? Она в конторе раньше работала, а сейчас на пенсии. Так вот у неё есть такая машинка для стрижки. Я тебя здесь подожду, а ты сходи к ней. Как что сказать? Ну, придумай что-нибудь! Скажи, мать, мол, просила - братишку постричь надо. Она женщина добрая, даст!
  
   Через пару минут девчонки уже были в лесу и подыскивали подходящий пенёк.
   - А как же я домой, такая лысая пойду-у-у?.. - захныкала Ирка снова, - даже платка нет на голову натянуть! Засмеют ведь все... Пацаны, особенно.
   - Ну вот, опять - двадцать пять! Найдём какой-нибудь здоровенный лопух, прикроешься, как будто от солнца. До моего дома минутка ходу всего. А там я тебя обработаю зелёнкой и косынку дам, никто ничего и не заметит. Вот пенёк подходящий! Давай, садись.
  
   - А что это вы тут творить надумали, шкодники?! - раздался вдруг сердитый голос запыхавшейся от бега бабы Даши, едва иркиного затылка коснулся холодный металл машинки. Ирка почувствовала, как Зинка вздрогнула.
   - Какую опять дурость ты придумала, озорница? - Баба Даша выхватила у Зинки машинку. - А ведь я сразу почуяла, что тут дело нечисто, когда увидела вас, в лес бегущих. "Мама хочет братишку подстричь!" Ишь ты! - передразнила Иру баба Даша. - Не умеешь врать, так не ври! А эта фантазёрка чем тебе башку задурила?! Ох, и дурная ж ты, девонька! Да как можно быть такой овцой безропотной! А ну, марш по домам, дуры безголовые! - Сердитый голос бабы Даши долго ещё эхом разносился по лесу...
  
   Вначале Ирка каждое утро, едва проснувшись, с замиранием сердца ощупывала лицо, страшась почувствовать на нём под пальцами жёсткую щетину. Тщательно рассматривала себя в зеркале... Но дни шли за днями, ничего с её лицом не происходило, и мало-помалу Ириша успокоилась. А мама после этого злосчастного дня удивлялась, что она перестала ныть, когда во время мытья головы мыло попадало мне в глаза. Спасибо Зинке - Ирка стала закалённой и терпеливой.
  
  
   А особь эту девочкам всё-таки удалось изловить, и они показали её учителю. Оказалось, что это никакой не волос, упавший с чьей-то головы и преобразившийся в живое существо, а просто один из сотен видов пресноводных червей, живущих в таких водах, как наша речушка. Но фантазёрка Зинка убеждённо продолжала стоять на своём! И девчонки почему-то верили именно ей.
  
   Пупс
  
  
  Когда папа, приехав из командировки аккурат к Женскому дню восьмого марта, достал из чемодана ту игрушку, Ирка ахнула: "Вот это да!" Бережно, как настоящего младенца, он держал в руках... большого целлулоидного пупса. Заворожёно глядела Ира на удивительную куклу и ждала, затаив дыхание: "кому"?.. Но было уже ясно - ведь нынешний праздник чудесным образом совпадал с днём рождения двухлетней сестрёнки. И... точно! Именно ей, своей любимице отец протянул, улыбаясь, эту чудо-игрушку. Однако румяный и пухленький пупс почему-то не приглянулся крохе. Она с возмущением оттолкнула его ручонкой и... почему-то заплакала.
  
   - Мала ещё слишком, не понимает, - усмехнулась мама. - Не расстраивайся. - Она выдвинула ящик с игрушками, сунула туда папин подарок и добавила: - Пусть подрастёт немного. - Отец вручил праздничные сувениры и остальным членам семьи: маме - бусы, Ирке - альбом для рисования и большую коробку цветных карандашей, а Серёжке подарил заводного слоника. Обрадованная Ирка расцеловала папу, огорчившегося неожиданной реакцией своей младшенькой на подарок, и заверила его, что Любонька скоро полюбит пупсика, что она, Ирка, сумеет увлечь её игрой с этой замечательной игрушкой. Непременно! "Ах, если бы он подарил её мне! - подумала она, но тут же устыдилась этой мысли... Ведь она уже такая большая, кто ж играет в куклы в таком возрасте? "
  
   Когда родители вышли из комнаты, Ирка достала из комода пупса. Он улыбался и глядел на неё немигающими ярко-голубыми глазами. Такой милый... Она погладила прохладные ручки и ножки, поцеловала его пухлые губки. Ира порылась в комоде. В ящике с детским бельём она раскопала чепчик и распашонку, из которых сестрёнка давно уже выросла, и надела на пупса. После этого завернула его в старую, тёплую пелёнку, перевязала лентой и поднесла к сестричке. Любушка реветь не стала, но... равнодушно отвернулась.
  
   - Вот увидишь, она скоро привыкнет к ней! - сказала Ира вошедшей в комнату маме. - Я приучу её.
   Да, Ира старалась. Но привлечь к игре малышку никак не удавалось - та по-прежнему безразлично относилась к подарку отца. Одевая-раздевая и пеленая пупса, кутая его в разные тряпки, старшая Любкина сестрица, никогда не имевшая настоящей куклы, просто с удовольствием играла сама. Правда, сказать что у Ирки никогда не было настоящей куклы, это значит сказать неправду, ну, или вернее, полуправду... Если по-честному, была у неё однажды кукла... но очень-очень недолго. Ирка её в руках минут пять всего и подержала.
  
   ***
  
  
   Эту давнюю историю она всегда вспоминала с горечью, хотя старалась не думать о ней - настолько болезненными становились эти воспоминания... Тогда, пять лет назад папа вернулся с войны и привёз дочке в подарок большую, нарядную куклу. У неё были льняного цвета волосы, голубые глаза, розовые губы и щёчки. Платьице в клеточку украшали бархатная жилетка и белый кружевной фартушек, а на ножках красовались настоящие кожаные туфельки. Ирка, почти не дыша взяла из рук папы это чудо и бережно прижала к груди. "Можно я поиграю с ней?" - прошептала она, еще не веря своему счастью... "Конечно! - улыбнулся папа, - играй сколько хочешь, она же теперь твоя!" Радостно смеясь, девчонка понеслась по длинному коридору их коммуналки на общую кухню, чтобы похвалиться подарком перед соседками тётей Полей и тётей Зиной, показать игрушку Тётьполиной дочке, третьекласснице Тамарке. Все охали и ахали, разглядывая и ощупывая со всех сторон иностранное чудо. "Умеют же делать красивые вещи, сволочи!" - восторгались женщины. Но пришла мама и увела Ирку. Она взяла из её рук куклу и посадила на самую высокую полку в буфете. "Послезавтра мы втроём пойдём фотографироваться, - пояснила она, - возьмём с собой и куклу. И пока ты не успела у неё ничего оторвать, потерять или испачкать, пускай покрасуется здесь. Наиграешься ещё!" До "послезавтра" было ещё очень далеко, и Ирке ничего не оставалось делать, как только терпеливо ожидать, поглядывая на вожделенную игрушку сквозь стеклянную дверцу буфета.
   На следующий день, когда родители ушли на работу, в их комнату зашёл Вовка, сосед по квартире. Вовкино ухо закрывала толстая повязка, примотанная бинтом к голове, а из ноздри медленно ползла жёлто-зелёная соплища. "Ухо болит, и нос не дышит... - загнусавил он и состроил страдальческую гримасу. - Бабка поэтому в школу не пустила!" Ира терпеть не могла этого пацана за его вреднючесть и вечно сопливый нос. Будучи старше её года на три, он постоянно шкодничал, пользуясь Иркиной малолетней доверчивостью. Прошлой зимой, в один из морозных дней Вовка с ехидной ухмылочкой посоветовал ей лизнуть железный засов на сарае, чтобы "увидеть Москву". Иришка понимала, что Москву она таким способом, конечно же, не увидит, но всё-таки лизнула, просто так, из любопытства... Язык тут же примёрз намертво, дёргать его было очень больно, слёзы текли из глаз, а этот садист стоял и хохотал. Хорошо, что кто-то из соседей увидел Иркины мучения, и с помощью тёплой воды из чайника освободил несчастный её язык из ледяного плена.
   Сейчас в руке у гадкого мальчишки был длинный гвоздь.
   - Москву хочешь увидеть? - хитро прищурился Вовик, и глаза его забегали по стенам, что-то на них выискивая.
   - Видела я уже твою Москву! - буркнула Ирка, надув губки.
   - Ну, тада Лединград, а? - Вовка остановил свой взор на розетке.
   - Слышь, Вовка, иди лучше к себе домой на Ленинград смотреть, а то ещё меня своей болезнью заразишь...
   - От уха никто не заразива... зараживается! - оскорбился Вовик, - это же не скарлатида какая-дибудь... А у тебя печенье есть? - Не дожидаясь ответа, он по-хозяйски полез в буфет.
   - Эй, не трогай там ничего немытыми руками! - возмущённая наглостью соседа, выкрикнула Ирка.
   - Да я их только что вчера с мылом вымыл! - Вовик продемонстрировал свои руки в цыпках и "трауром" под ногтями, и обиженно шмыгнул носом. Мерзкая сопелька нырнула обратно в ноздрю. Взяв из мисочки горстку печенюшек, и уже закрывая дверцу буфета, Вовка вдруг увидел на верхней полке куклу.
   - Ух тыыыы! - восхитился он. - Это твоё?..
   - Ну да... Папа подарил!
   Вовка подтащил к буфету табурет.
   - Не смей, слышишь?! - испугалась Ириша. - Мама не разрешает! Она запретила трогать, пока меня не сфото-ф-фрагировали с ней послезавтра!
   - Чё ты боишься, трусиха? - удивился Вовка, - мать-то твоя нас сейчас не
   видит. Мы поиграем, а потом я её обратно засуну! - Он приподнялся на цыпочки, потянул за ножку куклу, и через секунду та уже была в его руках. Вовка запрыгнул с куклой к опешившей Иришке на диван.
   - Красивая какая... - вертел он её со всех сторон, - никогда таких не видел! Давай играть в папы-мамы-дочки! Щас как будто вечер, и мы укладываем её спать! - Вовка начал снимать с куклы жилетку...
   - Её нельзя раздевать! - возмутилась Ирка, - отдай сейчас же куклу! - Она попыталась отобрать игрушку, но не тут-то было! Вовка вцепился в ту мёртвой хваткой и не желал отпускать.
   - Это моя дочка!!! - чуть не плача, кричала Иришка. - А ты никакой не папа, у неё другой есть папа!
   - Кто? - нахмурился Вовик.
   - Мой папа, вот кто!
   - Ты дура?! - покрутил пальцем у виска негодный мальчишка. - Дочка папиной дочки не бывает папиной дочкой, потобу что твой папа ей вовсе не папа, а дедушка! Вот! - Ирка, наморщив лоб, несколько мгновений молчала, пытаясь осмыслить эту мудрёную фразу... Между тем, Вовка успел снять с "дочки" не только жилетку, но и белый, кружевной фартучек.
   - И никакой мой папа не дедушка, - спохватилась она, - у него нет бороды и усов! Отдай сейчас же мою куклу! Нам такого сопливого папу, как ты, и вовсе не надо! - выпалила Ириша злорадно, показывая пальчиком на вновь ползущих из Вовкиного носа отвратительных "слизняков".
   - За "сопливого" щас получишь! - пригрозил он кулачком, и привычным движением вытерев нос отполированным до блеска обшлагом рукава своей курточки, с пыхтением принялся стаскивать с куклы платье. Платьице не поддавалось, оно оказалось пришитым к туловищу по линии талии.
   - Не дёргай так, а то ещё порвёшь! - забеспокоилась Ира. - Дай, я попробую... - решила пойти она на хитрость, чтобы заполучить свою игрушку.
   - Ага, как же! - понял замысел Ирки смышлёный Вовик. - И какой дурак придумал пришить платье к животу?! - возмутился он.
   - Это немцы пришили... - пояснила Ира. - Папа её из Германии привёз!
   - Чтооо?.. Из Гербании?! - Вовка оторопело положил куклу на диван. Несколько мгновений он молча глядел на неё, потом приложил замотанное ухо к её пузичку...
   - Там что-то тукает... - округлив глаза, заявил он ничего не понимающей Ирке. - Бежим отсюдова, сейчас рванёт!!! - Он схватил подушку и, бросив её на куклу, отбежал к двери.
   - Ты дурак, что ли?! - опомнилась Иришка, - это в твоём ухе, наверное, тукает! - но на всякий случай, отошла подальше от дивана.
   - Тссс... В неё точно бомбу фашисты заложили... - почему-то шёпотом бормотал Вовка, наполовину прикрываясь дверью. - Залезай в шкаф быстрее! - Ирка забралась в шкаф и закрыла руками уши... Через секунду к ней пробрался и Вовка.
   - Мы их победили... - взволнованно шептал он в Иркино ухо, - так они решили советских детей своими игрушками убивать! Гады! Сталину нада приказ издать, штоб наши люди де покупали в ихних магазидах красивые куклы и всё такое...
   - В шкафу было темно, тесно, пахло нафталином и неприятной смесью Вовкиной ушной мази и соплей. Время шло, они задыхались от нехватки воздуха, но на диване ничего не происходило.
   - Да нет там никакой бомбы! - не выдержала Ирка, и вытолкнув Вовку из шкафа, выбралась на волю. - Вечно ты всё выдумываешь!
   - А вот сейчас убедишься! - Вовка решительно двинулся к дивану. - Пусть я погибну, но тебя спасу, и мне дадут медаль, или даже орден!
   - Стой, Вова, не надо, пожалуйста! - испугалась Ириша и вновь нырнула в шкаф. Но Вовка уже откинул подушку. Кукла лежала, безмятежно глядя на мир своими васильковыми глазами. Немного поколебавшись, Вовка наклонился, приблизив к её животику здоровое ухо...
   - Ну, что там?.. тукает?.. - спросила Ирка шёпотом. - Сидеть трусливо в шкафу, когда друг, рискуя собой из-за неё, было стыдно, и она с замирающим сердечком подошла к дивану.
   - Зачем вылезла?! - сделал страшные глаза Вовка. - В любой момент может взрыв взорваться! Отойди, я её в колидоре взорву от греха подальше! - Вовка, поколебавшись несколько секунд, со всеми предосторожностями поднял куклу и понёс к двери, держа её за ногу на вытянутой руке. Ирка сквозь слёзы глядела на свою ненаглядную красавицу. Вид у той был жалкий - платьице задралось, открыв взору беленькие, отороченные кружевами панталончики, светлые волосы растрепались, с одной стороны болталась развязавшаяся атласная ленточка... Вовка, резко размахнувшись, швырнул куклу в глубину коридора, и быстро захлопнул дверь. Раздался звон разбитой посуды, и Ирка в страхе закрыла руками уши.
  
   - Ииииии... - такую красоту раскокали, ироды!!! - послышались причитания Вовкиной бабушки. - Да рази ж нашим дитям можна таки игрушки в руки-те давать?! Ай-я-я-яй, што натворили, окаянные...
   Ирка, подбежав, прижала ладошку ко рту, сдерживая крик, и в ужасе глядела, что осталось от красавицы-куклы. Головка её раскололась на две неровные части, одна ножка треснула пополам, другая осталась целой, только туфелька с неё слетела...
  
   - Твоя работа, супостат эдакий?! - замахнулась на внука баба Мотя, но ударить не решилась... Повязка на ухе спасла Вовку от крепкой затрещины.
   - Да я Ирку от смерти спас! У куклы этой фашистской бомба была в башке, она и взорвалась! Вместо спасиба ругаесишь...
   - Это-ить в твоей пустой башке вечно что-то взрыватца, оболтус! Таперича не видать те новых штанов - мать за куклу будет расплачиваться, остолоп! Да и ты хороша! - накинулась она на Ирку. - На кой ляд пацану было давать енту фарфорову цацку?! - Но Ирка её не слушала. Она машинально перебирала кукольные черепки и поливала их горючими слезами...
  
   Вот так и лишилась Ириша первой и последней в её жизни куклы, не успев даже придумать ей имя... А Вовка вскоре похвалялся перед ней своими новыми штанами.
   Единственная, сохранившаяся целой ножка в кожаной туфельке до сих пор (уже пять лет!) стоит в буфете на полке. Немым укором... В ней мама хранит всякие там пуговки и прочие кнопки.
  
   ***
  
   Ирке не терпелось показать пупса и своим подружкам. Она завернула его в старый мамин платок и незаметно прошмыгнула на улицу. Увидев такое чудо, Таська и Оля завизжали от восторга. Понятно, ведь и у них, росших в годы войны в глухой деревне, никогда не было подобных игрушек. Если и были куклы, то самодельные, тряпичные, сшитые любящими бабушками и набитые опилками, с кривовато нарисованными чернильным карандашом глазами. Затаив дыхание, девчонки гладили прохладное тельце пупса, умиляясь крошечным пальчикам на пухлых ручках и ножках.
   С соседнего сарая Олькины братья-подростки сбрасывали снег лопатами и с интересом поглядывали на подружек, пытаясь понять, чем это они там так восторгаются?.. Наконец, младший Генка, не выдержав, спрыгнул с крыши в сугроб и подбежал к девчонкам.
  
   - Эй, что тут у вас? А ну-ка, дай сюда! - Он бесцеремонно выхватил у Ольки куклу и помчался с ней к лестнице, приставленной к стенке сарая.
   - Отдай, дурак! - кинулась за ним Ирка. Но тот уже взлетел на крышу, и теперь уже они с братом разглядывали невиданное чудо.
   - Не стыдно вам?! А ещё мальчишки! - Ирка взобралась на крышу. - В куклы поиграть захотелось, да? - Отдай, Генка...
   - Поцелуешь, тогда отдам! - со смешком ответил тот.
   - Ты с ума сошёл?! - возмутилась Ирка. - Я сейчас отца позову!
   - Не позовёшь, его дома нету!
   - Ну, пожалуйста, Ген... Мне её домой отнести надо, пока сестрёнка не проснулась...
   - Тогда по-быстрому целуй - и баста! Получишь свою ляльку!
   - Ладно, хватит! - Валентин, старший брат выдернул у Генки куклу и швырнул в сугроб. - Забирайте, девчонки!
   - Ну, уж нетушки! - вскричал Генка, и в два прыжка очутившись на краю крыши, ринулся вниз.
  
   Его растерянное, тихое "ой", донёсшееся снизу, напугали Ирку. "Расшибся, небось, болван?!" Она без раздумий спрыгнула вниз, за нею - Валька. Не-е-ет, Генка был целый и невредимый. Встрёпанный и красный, он с виноватым видом держал пупса.
   - Помялся немного... - пряча глаза, понуро пробормотал он, протягивая Ирке пупса, - но можно выправить... я сейчас всё сделаю, не переживай.
  
   Ирка выхватила у него игрушку. Круглый животик куклы был безобразно вмят внутрь, а чуть выше пупка зияла довольно большая поперечная трещина. Грубый кирзовый сапог Генки, случайно опустившийся при прыжке тяжёлым каблуком прямо на пупса, безжалостно изуродовал его. Случайно, конечно, но... Ира взглянула в лицо израненной куклы, и ей показалось, что ярко-голубые, ещё совсем недавно безмятежные глаза потускнели, а пухлый, улыбающийся ротик искривила гримаса боли. Ирка просунула палец в трещинку и попробовала приподнять краешек измятой, как бумага пластмассы, но она оказалась очень твёрдой, неподатливой. А после того как и братья безуспешно попытались выправить искорёженную игрушку, Ира забрала её у них, наскоро замотала в платок и ушла.
  
   - Ох, попадёт теперь Ирке... - услышала она, сказанные ей вслед вполголоса Таськины сочувственные слова. Но неотвратимость наказания меньше всего сейчас волновала девчонку. Она бережно прижимала к груди этот безмолвный свёрток, и сердце её ныло от горя, словно в руках у неё было страдающее живое существо. Ира растерянно стояла у крыльца, не решаясь войти в дом. Она даже не плакала... не могла, настолько всё в ней застыло от нежданной этой беды. Что же делать теперь?.. Ноги, будто сами понесли её к сараю. Она забралась на сеновал, развернула платок, и, глядя на то, что осталось от ещё недавно такой прелестной игрушки, чувствовала себя самым разнесчастным человеком на свете.
   Она слышала, как мама несколько раз выходила из дому и звала её, Ирку, вначале требовательно, а потом в её голосе всё более и более чувствовалась обеспокоенность. Ира понимала, что всё глубже загоняет себя в тупик, что скоро стемнеет и домашние забьют тревогу, но заставить себя пойти домой никак не могла. Она услышала, как мама зашла в хлев подоить корову Ночку, и когда тугие струйки молока звонко застучали о подойник, ощутила, как во рту скапливаются голодные слюнки... Потом Ирка глядела в крошечное чердачное оконце, наблюдая, как мама процеживает через марлю молоко в бидон и... страдала. Уже почти совсем стемнело, и из этого чердачного отверстия ей было видно, как в окне кухни мама зажгла лампу, и стала процеживать сквозь марлю молоко. Мамина тень, удлинённая и искажённая прыгала по стене, и повторяла каждое её движение, как будто кто-то чёрный, дурачливо извивающийся, специально дразнил маму, изображая её какой-то странной, совсем не похожей на себя. Ирка глядела в оконце и с нетерпением ждала момента, когда мама понесёт молоко в погреб. В эти несколько мгновений она решила заскочить незаметно в дом и спрятать израненную куклу. Сделать это ей удалось - мама немного замешкалась в погребе, Любка уже сладко спала в своей кроватке, братишка сидел на кухне с кружкой молока и хлебной горбушкой, а отец ещё не вернулся с работы. Ира торопливо засунула пупса в сундук, накрыла его тряпьём, и едва успев закрыть крышку, увидела входящую в комнату маму.
  
   - Ты где была?! - возмущённо спросила мама. - Я тебя звала, искала весь вечер! Что случилось?
   - Я... мы... мы с Олей арифметику решали... - соврала Ирка и ужасно покраснела. - Там задачка трудная была.
   - А меня не могла предупредить?! Я вся издёргалась. А ты чего красная такая? Заболела, что ли?
   - Устала, мам... и голова болит.
   - Ладно, иди молока выпей, да ложись. Кстати, у меня хорошая новость! - улыбнулась мама. - Ты умничка, у тебя всё получилось! Любка вдруг вспомнила про куклу, представляешь? Она даже спать не хотела без неё ложиться! "Дай лялю!", и всё тут. А я где только не искала... Ты куда её засунула?
  
   "Ну, вот и всё! - замерла Ирка. - Как быстро и легко раскроется сейчас её горькая тайна... И это после того, как мама похвалила Ирку! А мама хвалила её не слишком часто". Ира почувствовала, как жар всё сильнее приливает к лицу: так стыдно, больно и горько ей ещё никогда не было! Но тут в передней послышались шаги вернувшегося с работы отца, и мама поспешила ему навстречу. Ирка облегчённо передохнула - неприятности откладывались до утра.
  
   Поужинав и пожелав родителям спокойной ночи, Ирка отправилась в детскую. Помогла раздеться и уложила в постель зевающего братишку, постелила себе на сундуке и легла. Пыталась уснуть, но сон никак не хотел приходить к расстроенной девчонке. То, что Любка неожиданно заинтересовалась папиным подарком, стало для всех приятной новостью. Как бы радовалась и она, Ирка, этому событию в другое время! Но не сейчас... Сейчас у Ирки болела душа. Раньше, слыша иногда от взрослых выражение "болит душа", она не понимала ни слова "душа", ни как она, эта самая душа, может болеть... Но теперь, она, кажется, почувствовала, что это такое. Ей до боли было жаль сестрёнку, безмятежно спящую, и, быть может, видящую сейчас в своих сладких снах неожиданно полюбившуюся игрушку. Как же завтра утром положить в её ручонки то, что от неё осталось? А если сказать, что ляли больше нет, что её утащил к себе Кощей Бессмертный?.. О, нет! Увидеть наполняющиеся слезами тёмные, как вишни глаза сестрёнки будет совсем невыносимо. Как ни странно, предстоящее наказание за её поступок мало трогало сейчас Иру. Все её мысли занимало совсем другое - жалость к сестричке...
  
   ***
  
   В детской комнате было почти светло от сияющей в окне круглой луны. Ирке показалось, что она глядит на неё как-то даже сочувственно. Ночная тишина в квартире прерывалась лишь негромким храпом и сопением спящих в соседней комнате родителей. Ирка встала и на цыпочках прошла на кухню. Нащупав на плите спички, зажгла свечу и, открыв навесной белый шкафчик с нарисованным красным крестом, достала пакет с ватой, бинтами и прочими медицинскими принадлежностями. Ножницы, неожиданно выпав из рук, громко стукнулись об пол, и Ирка застыла, затаив дыхание...
   - Кто там? - встревожено прозвучал сонный голос мамы.
   - Это я, мам... Водички попить... кружка тут упала.
  
   Задув свечу, Ира вернулась в комнату. Несколько секунд сидела, прислушиваясь к звукам из родительской спальни, и, убедившись, что всё спокойно, открыла сундук и достала куклу. При свете полной луны израненное тело пупса было мёртвенно бледным и выглядело жутковато. Ира наложила на вмятину широкий пласт ваты и начала перевязывать игрушку бинтом. Под дрожащими от волнения пальцами бинт соскальзывал, смещался ватный слой, но вскоре Ирке удалось приноровиться, и повязка получилась довольно тугая и держалась крепко. Для большей надёжности она закрепила бинт в нескольких местах пластырем, и, убедившись, наконец, что шаловливым Любкиным ручонкам вряд ли удастся стянуть бинты с куклы, принялась её наряжать. Ирка надела на пупса самую нарядную из Любкиных крошечных распашонок, натянула повыше самые маленькие ползунки, туго завязав узелками тесёмки на плечиках и на лодыжках. Пупс снова стал похож на крошечного младенца, и Ира, ещё раз придирчиво осмотрев и ощупав проблемные места, облегчённо вздохнула и улеглась спать.
  
   ***
  
   На следующий день во время уроков Ирка то и дело получала замечания от учителей. В самом деле, она была далека от происходящего в классе и думы её, совсем не связанные с учёбой, отягощали голову, не давая сосредоточиться на изучаемом предмете. Все мысли девочки были там, дома... Спрятанный под слоем ваты и бинта мерзкий её грешок в любой момент может раскрыться и она, скорее всего уже сегодня предстанет перед всеми родными обманщицей и преступницей, и Ирке даже подумать было жутко, какие слова скажет ей папа, какими глазами посмотрит на неё мама. А мысль о сестрёнке вызывала самую острую боль.
   Домой Ириша плелась медленно, нехотя, словно старенький её портфель отягощал дневник с жирной двойкой. И хотя было всё наоборот, в тетрадке по арифметике за контрольную работу гордо красовалась пятёрка с подписью учительницы, радости она совсем не добавляла. Даже наоборот, улыбку и слова похвалы от родителей слышать ей совсем-совсем не хотелось. Под предлогом, что ей нужно кое-что в сельмаге, Ира отстала от подружек. Их весёлая болтовня немного раздражала, бесил их беспечный, беспричинный смех, и попытки "расшевелить" её, развеять непонятное унылое настроение. Ира в самом деле решила заглянуть в магазин, в канцелярский отдел. Возле него стоял и грустно рассматривал почти пустые полки мальчишка, учившийся в соседнем классе. Ира купила себе две тетрадки в клеточку, и отошла к другому отделу. На стене на полоске ватмана гордо красовалась крупная надпись цветными карандашами "ИГРУШКИ", но из игрушек в коробках на полке лежало несколько маленьких мячиков, разные погремушки в виде разноцветных попугаев и шариков, картонная коробка с конструктором и штук шесть кукольных головок с плечиками. Раньше такие головки продавались только в райцентре и пользовались у детей спросом. Бабушкам или мамам только требовалось сшить из тряпки куклу, набить ватой и через отверстия, проделанные в плечиках, пришить головку к туловищу. Ирке раньше и самой хотелось заиметь себе такую куколку. Но такая игрушка ни в какие сравнения не шла с нынешним пупсом. Правда, с тем, недавним, пухленьким, а не с теперешним, изуродованным. У Ирки опять засосало под ложечкой от горечи воспоминаний. Продавщица со скучающим видом смотрела то на Ирку, то на мальца, как бы спрашивая, долго ещё будете вы торчать возле прилавка, не давая ей возможности прикорнуть в тишине хоть минут пятнадцать?..
  
   - Скажите, пожалуйста, а что в той маленькой плоской коробочке на верхней полке? - спросила Ирка, понимая, что молчание слишком затянулось, и надо либо чем-то заинтересоваться, либо просто уходить из сельмага.
   - Это кукольный набор "Доктор Айболит" - подавляя зевок, ответила продавец.
   - А можно посмотреть?
   - Посмотри, только крышку не открывай. Через неё и так всё видно!
  
   В коробочке лежали предметы миниатюрных размеров: трубка, похожая на ту, через которую доктора прослушивают лёгкие у ребёнка, пластмассовый градусник, крошечный металлический шприц, свёрнутый бинтик и пузырёк с крышечкой с надписью "Микстура". Ирка, вздохнув, вернула коробку продавщице.
   - А у вас есть набор цветных карандашей? - робко спросил мальчик, - двенадцать штук?..
   - Есть только набор из шести цветов. Будешь брать?
   - Мне двенадцать надо...
   - А у меня в коробке аж двадцать четыре карандаша! - заявила вдруг Ирка. - Самых разных цветов и оттенков! - Она раскрыла портфель и достала яркую коробочку. - Смотри, совсем-совсем новые! Я ими даже ещё и не рисовала. Если очень нужно, я могу их тебе... продать, - помедлив, добавила она.
   - Мне очень нужно. У сестры сегодня день рождения... Но у меня не хватит на них денег, - взглянув на цену, напечатанную на коробочке, ответил мальчик, с сожалением возвращая карандаши Ирке. - Спасибо!
   - Скажите, пожалуйста, а сколько стоит набор "Доктор Айболит"? - вдруг поинтересовалась у продавца Ирка, и, получив ответ, спросила у парнишки, наберётся ли у него такая сумма. Такая сумма у мальчишки набиралась. В результате он получил вожделенные карандаши, Ирка - набор "Доктора Айболита", и оба они, довольные друг другом оставили в недоумении хлопающую глазами продавщицу.
  
   Но, оставшись опять наедине со своими мыслями, Ирка вновь засомневалась. Теперь получалось, что она не только сломала сестрёнкину игрушку, а ко всему прочему продала и свой собственный, подаренный ей отцом подарок. А ведь она так радовалась этим карандашам! Если папа о них спросит, что же ему ответить?.. Потеряла? Украли? Опять врать?!! В сенях она остановилась, глубоко вздохнув, и прислушалась. В доме было тихо, спокойно, и Ира вошла.
  
   Любка сидела на диване с куклой на коленях и сосредоточенно, прикусив кончик язычка, безуспешно ковырялась в туго затянутом узелке на штанишках пупса. Увидев сестру, малышка обрадовалась.
   - Няня, няня! Никак не лазвязать... - залопотала она. - Лялю надо лаздеть, мы будем купаться!
  
   У Ирки похолодело в груди. "Ну, теперь уже точно - всё! Сейчас наверняка выяснится и эта злополучная история, и её враньё. Впрочем, а чего ещё она, Ирка, должна была ожидать?.." Вдруг она вспомнила про купленного "Доктора Айболита". Нельзя было терять ни минутки - мама, наверное, уже приготовила ванночку с тёплой водой, и вот-вот зайдёт в комнату за дочкой.
  
   - Любонька, подожди... - жарко зашептала сестрёнке на ухо Ирка. - Знаешь, лялю нельзя пока купать - она болеет! У неё животик болит, и ещё она кашляла ночью. Мы с тобой её сначала полечим. Вот, смотри... - Ирка, торопясь, открыла коробку, высыпала на диван инструментики. - Вот... Это шприц, мы ей уколы в ручку будем делать, а вот градусник... Вот ещё трубочка... А в пузырёк мы микстурку нальём! А купать её сейчас совсем-совсем нельзя, а то она ещё больше простудится. Ты ведь не хочешь, чтобы она сильно заболела, правда же?
   - А она не умлёт?! - В глазёнках Любки отразился ужас.
   - Нет, конечно, если мы её будем лечить, она выздоровеет. Давай, пока уложим лялю под одеяльце.
   - Ай да сестричка у тебя, Любаша, целую кучу каких-то цацек тебе притащила! - войдя в комнату, удивлённо покачала головой мама. - Как она любит-то тебя!
  
   Мама унесла малышку на кухню. Ирка проверила, прочно ли держится повязка на животике пупса, уложила его на Любкину кроватку, и облегчённо вздохнула. Но на душе легче не стало - ведь волшебства не случится, и рана на животике пупса не срастётся ни от "уколов", ни от "микстуры". А значит, конец этой некрасивой истории совсем близок, и он будет ужасным. В этом Ирка не сомневалась.
  
   ***
  
   Наступило воскресенье, вся семья была в сборе, и приобретённая Иркой игрушка неожиданно для неё самой захватила всех - и малых, и взрослых. Родители с улыбкой наблюдали игру ребятишек в "больничку": серьёзная "докторша" в старой белой отцовской рубахе вместо халата, с игрушечным шприцем в руке бегала за малышами, умоляя их сделать укольчик, и уверяя, что это "совсем-совсем не больно", но визжащие, то ли от страха, то ли от восторга "больные" удирали под кровать. Этой душераздирающей картиной была напугана даже кошка Муся, вскарабкавшаяся на верхотуру шкафа, и глядящая оттуда круглыми от ужаса глазами. Только пупс, с почему-то перевязанным левым глазом стойко, с улыбкой позволял делать уколы в обе ручки, которые Ирка после этой "процедуры" перевязывала бинтиком. "Больного" прослушивали по очереди трубочкой, ставили градусник, поили понарошку микстурой - сладким чаем, укрывали пелёнкой и верили, что теперь он обязательно поправится. Даже Ирка, увлёкшись игрой с малышнёй, забыла о своей беде, и в какой-то момент ей стало легко и беззаботно, как прежде, и даже поверилось, что всё, как в сказке, решится само собой, и она снова станет, как и положено в сказке - счастливой. Но бросив случайный взгляд на ничего не подозревающих, улыбающихся родителей, Ирка словно очнулась. Сказка вдруг исчезла, осталась горькая явь, словно вязкое болото, всё более и более затягивающее девчонку в трясину лжи, не давая ей свободно дышать полной грудью.
   - Оставьте вы, наконец, несчастную "больную", медики! - смеясь, заметил отец. - Вы её совсем уморили своими уколами и лекарствами!
   - Да, конечно, пусть спит и выздоравливает! - с радостью подхватила Ирка папину реплику, и, укутав куклу, засунула её в ящик комода. - Вот, полечи лучше зайку, - достав оттуда довольно потрёпанного, некогда белого кролика, Ира всучила его сестрёнке.
   - Он не больной, он плосто глязный! - сморщила носик Любка. - Его надо купать с мылом.
   - Зайцы не любят мыться с мылом! - убеждённо заявил Серёжка. - От мыла он ещё хуже заболеет и умрёт насовсем! А с мылом нужно искупать ляльку, она уже поправилась от уколов и лекарствов всяких. Правда, папа?
   - А что вы у меня спрашиваете? - с лукавой улыбкой взглянув на Ирку, сказал папа. - У вас тут главная докторша всё решает, не так ли, Ира?
  
   Ирка растерянно стояла, опустив безвольно руки, и молчала. Как же так всё неожиданно получилось?.. Кто её дёрнул за язык с этим чёртовым зайцем?! И Серёжка тут ещё не вовремя встрял с этим купанием.
   - Мне кажется, её ещё рано купать... - Ирке хотелось сказать это твёрдо, уверенно, но голос неожиданно дрогнул, и она замолчала.
   - А вы ей градусник поставьте! - посоветовал папа. - Если температура будет тридцать семь градусов, то купать пока нельзя, нужно ещё лечиться!
  
   Куклу достали из комода, вынули из коробки с "Доктором Айболитом" пластмассовый термометр и сунули "больной" под мышку.
   - Посмотри, сколько там? - спустя пару секунд поинтересовалась сестрёнка.
   - Градусник надо держать восемь минут! - машинально ответила Ирка. ..."Что дадут мне эти восемь минут? - с отчаянием думала она. - На игрушечном градуснике всегда только тридцать шесть и шесть, и ни на пол-градуса больше... И об этом знает папа, и если Ирка соврёт, он, наверное, удивится, зачем это ей нужно. О, Господи, что же будет через несколько минут?! Какой ужас отразится в Любкиных огромных глазёнках?.. С каким недоумением и осуждением посмотрят на Ирку родители?.. А как посмотреть ей в глаза им всем?! Как оправдать своё поведение, свою ложь?!"
  
   - Температура нормальная... - промямлила она еле слышным голосом, выждав определённое время. - Но я должна вам сказать, должна признаться... Голос Ирки дрожал, глаза наполнялись слезами. - Я очень-очень виновата... - Из Иркиных глаз капали слёзы, но она их не замечала. Она с трудом выдавливала из себя слова, низко опустив голову. - Из-за меня кукла получила очень тяжёлую рану на животе, и никогда больше не будет здоровой... - Не в силах больше произнести ни слова, она замолчала. В комнате стало очень тихо, и Ира, наконец, решилась поднять голову и взглянуть в лицо сестрёнки. У Любаши дрожали губки, а Серёга глядел, с недоумением хмуря брови.
   - Так вы будете купать свою ляльку? - ничего не понимающая мама стояла в дверях с тазиком и кувшином с водой. - Что тут у вас стряслось?!
   - Не волнуйся, мать, конечно будем! Давай, Ира, раздевай пупса, снимай все бинты! У бывшей вашей больной нормальная температура, глаза блестят, значит, она здорова!
   - Папа, я правда не шучу! Ты даже не представляешь... Любке это нельзя видеть!
   - Там кловь?! - испугалась малышка и закрыла ладошками лицо.
   - Там хуже... - прошептала Ирка, - простите меня, пожалуйста!
   - Хватит пугать сестрёнку! - нахмурился папа. - Давай сюда куклу! Он снял с пупса одежду, и стал медленно, аккуратно сворачивая, снимать с его живота широкий бинт. В комнате воцарилась необычная тишина, и все придвинулись поближе к отцу. Все, кроме Иры. Она стояла поодаль с опущенной головой, и ежесекундно ожидала услышать вскрики ужаса, или плач, или, же наоборот, сдавленное всеобщее "ох"... Эти несколько секунд почему-то казались Ирке слишком долгими, и развязка, без сомнения ужасная, уже ожидалась ею, как ни странно, с нетерпением...
  
   - Ну, вот... ваша лялька здорова! - услышала она спокойный голос отца и не поверила своим ушам. - И животик у неё вроде бы ещё пухлее стал от вашей сладкой микстуры! - рассмеялся папа.
   - Ура-а-а! - закричал Серёжка, - мы вылечили ляльку!
   - Няня, няня, посмотли! У ляли нету клови, её можно купать! - дёргала за платье съёжившуюся, ничего не понимающую сестру Любашка. Ирка подошла неуверенно, поглядела затравленно, недоверчиво, но взглянув в папины смеющиеся глаза... всё поняла.
  
  
   ***
  
   - Ну, что, дочка, представляю, как намаялась ты за эти дни! - сказал вечером отец, когда в доме всё стихло, и они сидели вдвоём за столом, тихо беседуя. Ира молча кивнула.
   - А что же ты молчала?
   - Просто боялась, пап...
   - Наказания?
   - Нет. За Любку переживала... Ну, и да... боялась, конечно, что вы меня любить перестанете...
   - Какая же ты глупышка! Никогда ничего не скрывай от нас, только мы с мамой можем по-настоящему понять тебя и помочь... И ещё: знай, из всякой, даже самой неприятной ситуации всегда есть выход!
   - Пап... А как ты узнал про это?
   - Той же ночью, когда ты, доставая из аптечки бинт с ватою, уронила большие ножницы. Маме ты сказала, что упала пустая кружка. Но большие стальные ножницы и маленькая алюминиевая кружка падают с разным звуком, и поэтому меня озадачила твоя ложь. Я подумал вначале, что ты поранилась чем-то, и решила, чтобы нас не беспокоить, втихаря наложить себе повязку, благо, луна яркая тогда была. Я, конечно, встревожился, и хотел уже было окликнуть тебя, чтобы помочь, но проследив за твоей вознёй с куклой, удивился, и даже испугался, потому что не мог понять, что за странные игры ты затеваешь среди ночи. Но потом, когда ты уже спала, прощупал место повязки у куклы, и всё понял. Кстати, соображалка у тебя работает, Иринка, молодец! Ну, а кукла, целая и невредимая вечером следующего дня была уже в руках у своей владелицы!
   - Значит, пап, это совсем не тот пупс, а другой, да?..
   - Ничего подобного, тот самый! Мне просто на фабрике удалось договориться, и ему заменили туловище, а прежнее, испорченное, пошло на переплавку. Да и это тоже с небольшим изъяном, хоть и выбрали из всех, что было, бракованных, самое лучшее. Если внимательно поглядеть, можно заметить крошечную вмятинку возле пупка... Так что небольшая ранка, хоть и затянувшаяся, осталась, как память о том происшествии, о котором ты мне, надеюсь, как-нибудь расскажешь.
   - А почему ты ничего мне не сказал?! Я ведь так переживала...
   - Знаю, дочка, и мне было невероятно больно за тебя, поверь. Но я хотел понять, как же ты собираешься выйти из создавшегося положения? Что ещё, кроме набора "Доктора Айболита" придумаешь ты для того, чтобы обвести всех нас вокруг пальца? - улыбнулся папа и хитро прищурил глаза.
   - Папуль, прости меня за это, но... но у меня есть ещё одна плохая новость...
   - Ну, давай, выкладывай!
   - Я продала твой подарок - цветные карандаши.
   - Я и это знаю. Викентьевна рассказала, как ты за полцены отдала их какому-то пацану, чтобы купить тот набор с инструментами. Вот за это я тебя хвалю! И горжусь, что моя девочка может совершать и добрые дела! А за карандаши не переживай - они у тебя в ящике тумбочки лежат. Купил я тебе такие же, не оставлять ведь без карандашей нашу юную художницу!?
   - Папа!!! Ты самый-самый добрый папа на свете!
   - А ты будь самой умной девочкой и что бы ни случилось, любой бедой или радостью делись с нами, твоими родителями, самыми близкими тебе людьми! И никогда больше не обманывай нас! Договорились?
   - Да, да, пап, конечно, договорились!!! - воскликнула Ирка и выдохнула: "Уф-фф"! Ей стало легко и радостно. Оказывается, иногда быль превращается в сказку, а в ней, как и положено, всегда бывает счастливый конец!
  
  
   ______________ История с лукошком
  
  
   Коротким резким свистком известив о своём прибытии, к станции медленно приближался пассажирский поезд. Окутанный горячим паром, тяжело дышащий, словно измученный быстрым бегом, паровоз постепенно замедлял ход. Скрежетали, вжимаясь в стальные рельсы, огромные чёрно-красные колёса. Вереницей катились за ним нарядные, зелёные вагоны с занавесочками на окнах, с белыми табличками названия пунктов назначения. Поезд остановился и местные бабы, подхватив свои сумки и вёдра, двинулись вдоль состава.
  
   - Картошечка горячая... малосольные огурчики!
   - Берите пирожки! Тёпленькие ещё... с капусткой, с зелёным лучком! - наперебой предлагали женщины вышедшим из вагонов пассажирам. Остановка поезда была недолгой - всего семь минут и все торопились хоть что-нибудь продать.
  
   - Айда быстрее! - крикнула Зинка и, подхватив корзинку с ягодами, побежала вперёд. Но Ириша не спешила. Она медленно шла вдоль последнего вагона с маленьким лукошком, полным черники, и с любопытством поглядывала вверх на окошки, за которыми незнакомые ей люди жили своей походной жизнью в тесноватых, но уютных домиках на колёсах. Как им Ирка завидовала! Года три назад она вот так же ехала с мамой в поезде к бабушке. Вспомнив то время, Ира вздохнула...
  
   - Эй, малявка! - прервал Иркины воспоминания мужской голос сзади. Ира оглянулась. У вагона стоял и курил мужик в синей майке.
   - Что там у тебя? - указывая на лукошко, перевязанное куском марли, спросил он.
   - Черника...
   - Сколько просишь?
  
   Ириша вдруг подумала, что ей совсем не хочется продавать свои ягодки. И пришла она сюда, к поезду, впервые - с девчонками "за компанию". Недавно Зина подарила ей кругленькое, такое симпатичное лукошко - её дедушка сам мастерит их для продажи. Ирка всё налюбоваться им не могла, такое чудное, новенькое, золотистого цвета! Жалко, братик Серёжка умудрился уже начеркать на нём каракули химическим карандашом, и за это Ира шлёпнула озорника по попе. Тот, конечно, рёв поднял на весь дом, а мама ещё и Ирку отругала: нечего, мол, карандаши разбрасывать, где попало, сама виновата!
  
   - Ну, так, за сколько же продаёшь свои ягоды? - опять спросил мужчина.
  
   Ира задумалась на мгновение и поняла вдруг, что совсем не знает, за сколько же их надо продавать... Девчонки торговали, насыпая ягоды в стакан, и просили за стакан один рубль. А у Ириши стакана не было, а сколько ягод вместилось в кузовок, она не знала... Но мужик выжидал, глядя на неё с пронзительным прищуром.
  
   - Ну-у-у, два рубля, наверное... а можно - три...
   - Хм... - пассажир насмешливо оглядел девчонку с ног до головы. - Ладно, беру. Давай сюда!
   - Подождите! - спохватилась Ира, - а во что вам пересыпать? Есть у вас газета какая-нибудь или торбочка?
   - Щас пересыплю и вынесу тебе и деньги и тару. - Мужчина протянул руку к корзинке.
   - Ой, а вдруг сейчас поезд тронется? - забеспокоилась девочка.
   - Не боись... - мужик поглядел на ручные часы, - есть ещё время, я быстро!
  
   Ира нехотя протянула ему своё лукошко, и мужчина ловко, в два шага, вскочив по ступенькам, исчез в вагоне.
  
   Ирка нетерпеливо поглядывала в проём вагонной двери. Секунды тянулись минутами, и она со страхом ожидала, что вот-вот паровоз вдалеке даст прощальный гудок, дёрнутся и медленно покатятся вагоны, и вместе с ними её сокровище - новенькое плетёное лукошко. Но проводницы ещё не заняли свои места в дверях вагонов, стояли у подножек, а возле этого вагона почему-то вообще не было проводника, и Иришка решительно взобралась по ступенькам. Миновав тамбур и узенький коридорчик, она оторопело остановилась... Вместо полок и сидений, со столиками по обе стороны вагона, увидела Ирка пустой, длинный коридор, застеленный красной ковровой дорожкой, а справа много красивых, блестящих дверей... Она скинула башмачки и робко пошла по нарядному ковру, заглядывая в открытые двери маленьких комнаток и встречая то удивлённые, то равнодушные взгляды сидящих или лежащих в них людей. В самой последней трое мужчин и одна женщина играли в карты, разложив их на огромном чемодане.
  
   - Извините, пожалуйста, - смущаясь, обратилась к ним Ирка, - вы не знаете, где тут... живёт дяденька в синей майке?.. У него, вот здесь, на руке, синяя такая наколка...
   - А! видела я здесь такого, - сказала женщина, - кажется, он или в соседнем, или через одно купе.
   Ира робко постучалась в закрытую дверь купе.
   - Чего тебе? - полная женщина, приоткрыв слегка дверь, уставилась на Ирку.
   - Извините, мне очень нужно... - начала было говорить Иришка, но тётка со словами "нет у меня ничего, топай отсюда", резко задвинула дверь перед самым её носом. "Наверное, приняла меня за попрошайку какую-то" - с обидой подумала девочка и заторопилась к выходу. В остальные закрытые двери она уже не решалась стучаться, горестно смирившись с потерей. Подходя к тамбуру, вдруг почувствовала толчок внизу под полом и с ужасом поняла, что поезд тронулся. Ирка рванулась к открытой двери вагона, и стоявшая там проводница едва успела оттолкнуть отчаянную девчонку.
  
   - Куда?!!! - заорала она, - совсем умом, что ли, тронулась?!!
   - Пустите меня скорее, я спрыгну!! - Ирка опять кинулась к двери, но проводница торопливо её захлопнула и повернулась лицом к странной "пассажирке".
   - Ты что, чокнулась?!.. или жить уже надоело? Разбилась бы сейчас, а я из-за тебя за решётку садись?!!
   - Тётенька, ми-миленькая! Остановите, пожа-пожалуйста, поезд!! - Иришка рыдала навзрыд, размазывая по лицу грязной ладошкой слёзы.
   - Да как я тебе его остановлю, соображаешь? Через час сам остановится, когда в город прибудем.
   - Я не хочу в город!! Мне домой нужно, к маме!!! Она же с ума сойдёт, если я не приду...
   - Ничего не понимаю... ты откуда? Как очутилась в вагоне? Ты нищенка, что ли? - спросила проводница, взглянув на Иркины ноги. Только тут Ира заметила, что стоит босиком...
   - Я их там скинула... чтобы ковёр не запачкать...
   - Чудная какая-то ... - удивилась проводница, - ладно, хватит уже пузыри носом пускать, ступай, обуйся - и в туалет. Умоешься, а потом поговорим. И кончай реветь - не в тайге заблудилась!
  
   Ирка стояла возле умывальника, ополаскивая заплаканное лицо прохладной водицей. Поезд уже набрал ход и уносил её всё дальше и дальше от родных мест, куда-то в неизвестные дали. И девчонка чувствовала себя самой одинокой и несчастной в этом красивом, но чуждом ей вагоне с ковром во весь коридор. Что теперь с ней будет?.. Куда привезёт её этот страшный чёрный паровоз?.. Слёз уже не было, только всхлипывания всё ещё рвались из груди. Вагон сильно раскачивало, и Ириша еле сдерживала равновесие, ухватившись за край раковины. Стучали колёса под полом вагона и сердито-ехидное "вот так... вот так... так тебе... так тебе"... - слышалось ей в их стуке. Встречный ветер врывался в приоткрытое окно, и Ирка с горечью подумала, как было бы здорово превратиться в птичку, вылететь в это окошко и скорее... скорее домой, к родному крылечку. Успеть приземлиться, пока мама ещё не узнала от Зинки ужасную новость, и опять превратиться в самою себя... И тогда она подошла бы к маме и сказала ей тихонько: "Прости меня, мамуль, пожалуйста, прости, я сказала тебе неправду. Я тебя очень-очень люблю!" А ещё было бы лучше, если бы этот ветер превратился в волшебный вихрь, подхватил бы Ирку, как пушинку и унёс обратно... во вчерашний день. В то мгновение, когда ещё не сказала она маме тех гадких, обидных слов. И она бы их не сказала никогда и ни за что на свете!!! Как бы сильно ни была обижена на маму... И пусть бы мама отхлестала её прутом, потому что она, Ирка, заслужила...
  
   - А я уж подумала, не сиганула ль ты в окошко, - в дверях стояла проводница с полотенцем, - а то с тебя станется! Пошли, чаем напою, заодно поведаешь мне о своей беде. Подумаем вместе, как нам быть дальше. Зовут-то тебя как? Ира? А меня - тётя Аня.
  
   Ириша грызла вкусное домашнее печенье, прихлёбывая сладкий чай из стакана в красивом, блестящем подстаканнике и сбивчиво рассказывала тёте Ане свою бесхитростную историю. Девочке было очень стыдно. Она поняла, насколько глупой и мелочной оказалась её выходка, и ещё она поняла, что нельзя так бездумно доверять людям...
  
   - Только не надо, дочка, всех под одну гребёнку... - выслушав её, заметила Тётя Аня. - Да, есть негодяи, но их, поверь, гораздо меньше, чем порядочных людей. А этого подлеца мы найдём, если только он в нашем вагоне едет, и выведем на чистую воду!
   - А какой теперь от этого толк? - грустно спросила девочка. - Как я вернусь теперь домой?! Что будет с моей мамой?!! - Представив себе, как мама, услышав от Катьки, что она, Ирка, уехала в поезде, обессилено опустится на табурет, в ужасе закрыв лицо руками, у несчастной девчонки опять заныло в груди и слёзы подступили к горлу.
   - Ну всё, всё... Опять, гляди, глаза на мокром месте. Неужто ты думаешь, что я тебя брошу на произвол судьбы? Как приедем в город, передам тебя своей родственнице, она на вокзале работает. Побудешь у неё, а завтра она тебя на поезд посадит и...
   - Как завтра?.. почему завтра?! - испугалась Ириша.
   - Потому что сегодня поезда в обратную сторону не будет, только завтра! Да не переживай ты так! Ну, поволнуется малость твоя мама, зато сильнее любить будет. Вставай, пошли народу чай предлагать! Я буду спрашивать, а ты на мужиков гляди внимательно, ищи среди них своего обидчика. Ты хоть его запомнила?
   - Да, вроде... - неуверенно ответила девочка.
  
   Они обошли уже почти все купе, и Ира сказала, что всё это бесполезно, и вообще она не хочет больше видеть "этого синего"...
  
   - А вот это напрасно, - покачала головой проводница, - должна же ты получить то, что тебе принадлежит? Да мне и самой уже интересно взглянуть на этого типа...
  
   Следующее купе было открыто, и Ириша сразу узнала толстую тётку, которая недавно захлопнула перед ней двери. Рядом с ней сидел, скрестив ножки, мальчонка лет четырёх и уплетал за обе щёки ягоды, запуская ручонку в кузовок, примостившийся на его коленках.
  
   - Да вот же оно, моё лукошко! - воскликнула Ирка, всплеснув руками.
   Малыш от неожиданности застыл с открытым, окрашенным черникой, ртом.
   - Ты уверена? - спросила тётя Аня.
   - Очень похоже, только... - Ира взглянула на верхнюю полку. Там, с развёрнутой газетой лежал мужчина в полосатой пижаме. - Только тот был в синей майке...
   - Что тут вообще происходит?! - мужик, бросив газету на столик, ловко спрыгнул с полки и изумлённо уставился на Ирку. Она тут же узнала этот цепкий взгляд.
   - Это ведь вы на станции взяли у меня вот эту корзиночку с ягодами? - робко произнесла Ира. - Сказали, что сейчас принесёте деньги и её обратно, а сами...
   - Что-о-о?... - мужик удивлённо поднял брови, - я у тебя брал корзинку?! Да я тебя первый раз вижу и, надеюсь, последний!
   - Да как же вам не стыдно, дяденька, обманывать! Я ведь вас узнала! Только вы были в синей майке там...
   - Ты что-то путаешь, детка! Да, был я там, на станции и ягоды покупал, но только не у тебя, а у старушки. Я их у неё вместе с корзинкой купил!
   - Послушайте, - обернулась к проводнице тётка, - наверное, вы поверили этой её душераздирающей истории, раз с ней сюда пришли? Так знайте, она ходила тут по вагону и сюда заглядывала, милостыню просила... Босиком ходила, чтобы жалость к себе вызвать. Знаем мы таких - кому хочешь, голову заморочат! - Ну что, может, скажешь, не было тебя здесь?! - прищурилась она, - я тебе ничего не дала, так ты таким вот способом решила своё, в кавычках, взять?! Не на тех напала, милая моя!!
   - Ира, это правда? Ты была уже здесь? - спросила тётя Аня, явно огорошенная услышанным. Но девчонка вся в слезах выскочила в коридор.
   - Ну-ка, ну-ка зайди! - втащила её обратно в купе проводница, - давайте-ка разбираться, кто здесь прав, а кто виноват!
   - Она всё врёт, врёт! - кричала, плача, Иришка, - никакой милостыни я ни у кого не просила! Она не впустила меня, даже не выслушала! А я искала его, этого, в синей майке! Я просто хотела взять обратно своё лукошко!! И не надо мне от них никаких денег...
  
  
   По коридору проходили, с любопытством заглядывая в купе, пассажиры, явно заинтригованные происходящим тут событием. А напротив купе примостились возле окна двое - мужчина и женщина.
  
   - Извините, это не моё дело, конечно, - повернулась к проводнице женщина, - но девочка заходила и в наше купе, здесь, рядом. Она и в самом деле искала этого мужчину... И я её послала сюда, потому что узнала его по её описанию.
   - А это действительно не ваше дело! - тётка вскочила и, оттолкнув Ирку, попыталась задвинуть двери. - Идите к своему купе и не суйтесь в чужие дела!
   - Спокойно, гражданочка, - остановила её проводница. - Во-первых, коридор место общее, а во-вторых, свидетели нам нужны, потому как собираюсь я дежурному по поезду доложить о происшествии, а он, естественно, вызовет милицию, как только в город прибудем.
   Услышав про милицию, все притихли.
   - Ой, только, пожалуйста, не надо милицию! - опомнившись, взмолилась Ирка.
   - Ага! Вот вам и ответ на все вопросы! - воодушевился мужик. - Девочка боится милиции! Это о чём-то говорит?! Мне вот нечего её бояться, моя совесть чиста! А она чего испугалась? Может, сбежала, или украла чего-нибудь, а?! И чем она докажет, что корзинку эту я у неё взял?!
   - Это моя корзиночка!! Мне её недавно подарили! - вскричала Иришка. - Ещё мой братик на её донышке карандашом начеркал. Я отмыть не смогла - карандаш потому что химический.
   Тётя Аня подошла к мальчишке, взяла с его коленок лукошко и, расстелив на столике газету, высыпала ягоды. Потом, перевернув корзиночку, показала всем Серёжкины каракули.
  
   - Держи своё лукошко! - сказала она Ирке, - а с вами мы теперь поговорим серьёзно.
   - Только закройте, пожалуйста, купе! - попросила тётка, - что ж вы нас так позорите из-за какой-то ерунды...
   - Обокрали ребёнка и считаете это ерундой?! - возмутилась проводница, закрывая двери купе.
   - Послушайте... - мужик выглядел слегка смущённым, - ну зачем вы из меня делаете какого-то монстра? Ну, так получилось - не оказалось у нас мелких денег. А с пятёрки у неё наверняка сдачи не было...
   - Почему же тогда вы, человек с "чистой совестью", не вернули ей всё обратно?
   - Ну, я же сынишке гостинец принёс, как я у него его назад заберу?! Рука не поднимется...
   - И ради прихоти собственного чада без сожаления изранили душу чужого ребёнка?.. -
   тётя Аня презрительно глядела на супругов.
   - Ну, ладно, хорош, кончаем базар! - мужик достал из кармана деньги. - Вы мне разменяете пять рублей? - Так сколько я тебе должен? - обратился он к Ирке - три или два?
   - Ну, ты чудачка, Ира! - воскликнула тётя Аня, - да здесь же не меньше пяти-шести стаканов! - А вам я ничего менять не собираюсь! - обернулась она к пассажиру. - По вашей милости ребёнок едет один за много километров от дома! А представьте себе, что испытывают сейчас её родители!! Нет, пожалуй, без милиции тут никак не обойтись! - и тётя Аня открыла двери купе, намереваясь выйти.
   - Да погодите вы! - вскричал мужчина, - может, решим этот вопрос на месте? Я готов возместить ущерб, так сказать... Скажите, сколько ей нужно?
   - Ничего мне от них не нужно... - потянула Ира проводницу за рукав, - пойдёмте отсюда скорее!
   - Как это не нужно?! - сердито воскликнула тётя Аня, незаметно подмигивая Ирке. - А за койку заплатить в гостинице?! Не на лавке же в зале ожидания тебе ночевать?! Вот там уж точно тебя милиция заберёт! А поесть? Ты когда в последний раз ела, вчера, наверное? А билетик до своей станции на какие шиши купишь?! Вот так-то вот! - Короче... - повернулась она к мужику, - по самым скромным подсчётам рублей десять, не меньше, понадобится. Плюс пятёрку за ягоды.
   - Дай пять рублей! - повернулся к жене мужчина, доставая из кармана деньги.
   - Да это же форменный грабёж!! - взвизгнула толстая тётка, доставая кошелёк. Она нервно копалась в нём и, достав три рублёвые купюры, с остервенением бросила их на столик.
   - Нет у меня пятёрки, хватит ей и этого за глаза!!
   - Да-а-а, сказала бы я вам, кто вы есть... - презрительно усмехнулась проводница, - если б не дети! А пацана вашего мне жаль - таким же воспитаете.
  
  
   В купе у тёти Ани Ира сидела совершенно разбитая после пережитого происшествия. Щёки и уши горели, будто их отхлестали и надрали за какую-то провинность. Было стыдно, что это она, Ирка, стала причиной ужасного скандала. Вспомнился полный ненависти и злобы взгляд той тётки, обращённый к ней, когда проводница, взяв деньги, положила их в кармашек её сарафанчика.
  
   - Ничего, не переживай... - успокаивала девочку тётя Аня, - таких только так и надо наказывать! Жаль, что ты не захотела, а то бы я его, этого козла, всё-таки сдала в милицию! А ты не волнуйся - я тебя сестрёнке своей передам, она там в детской комнате работает. Покормит тебя, заночуешь у неё, а завтра, ближе к обеду, на поезд посадит, без всякого билета. Деньги держи, никому не показывай! Завтра мамке привезёшь - она и подобреет, бить не станет.
  
  
   За окном вагона медленно уплывали одинокие домики с садиками и огородами, пасущиеся в густой траве козочки... Гулко прогудел металлом под колёсами поезда мост над небольшой речушкой, резво бегущей в глубоком овраге. Но Ириша рассеянно, равнодушным взглядом провожала красоты, которые когда-то её так радовали и умиляли... Тётя Аня разносила пассажирам чай, в купе иногда заглядывали люди, что-то спрашивая, но девочка их не слышала - монотонный стук колёс убаюкивал и она задремала...
  
  
   Открыв глаза, Ирка прислушалась... Что-то было не так... Выглянув в окошко вагона, поняла, что поезд стоит посреди леса... Выбежав в тамбур, увидела приоткрытую дверь. "Где же она, тётя Аня?.." - растерявшаяся девчонка бегала от купе к тамбуру и обратно, нетерпеливо дожидаясь проводницу. - "Вот она, возможность поскорее вернуться домой, но, как же уйти, не простившись с доброй тётей Аней?!" Время бежало и Иришка, наконец, решилась. Она вытащила из кармашка две пятёрки и три купюры по рублю; пятёрки положила на столик, прижав стаканом в блестящем подстаканнике и, подхватив своё лукошко, торопливо двинулась к выходу. Лесенки у вагона не оказалось, до земли было высоко, но Ира, отбросив подальше лукошко, спрыгнула сама. Круглые, мелкие камушки заскользили под подошвами. Потеряв равновесие, девчонка упала, больно содрав коленку. Вскочила, и, перебравшись через рельсы, прихрамывая, поспешила к лесу.
  
   - Ирка! Глупая девчонка! Куда же ты?!! Пропадёшь!!
   Ира обернулась. В дверях вагона стояла проводница.
   - Тётя Аня! - она кинулась обратно к поезду.
   - Стой! Стой!! - Проводница отчаянно махала Ирке рукой, веля остановиться.
   Невесть откуда вылетевший поезд с грохотом нёсся по рельсам. Мелькали коричневые, без окон, вагоны, огромные чёрные бочки с крупными надписями, низкие платформы... Ириша ждала с нетерпением, когда же кончится эта вереница вагонов, и в просветах между ними высматривала тётю Аню, всё так же стоявшую в открытых дверях. Но вот уже не видно её, промелькнул и исчез последний вагон пассажирского поезда, а товарный состав всё проносился мимо, и казалось, что нет ему конца. Наконец, он умчался и на девочку опустилась, заложив, словно ватой, уши зловещая тишина... Растерянная и испуганная, она одиноко стояла посреди высокого тёмного леса, перечёркнутого длинной чертой железной дороги. Там, куда унёсся её поезд, леса не было, но ей надо было идти в другую сторону, туда, где сплошной стеной до самого горизонта тянулся чужой, незнакомый ей, лес.
  
   Весело стрекотали в густой траве кузнечики; трепеща прозрачными, радужными крылышками, перелетали с цветка на цветок стрекозы... Отмахиваясь от кусачих слепней, Иришка шла краем леса. Не было ни дороги, ни тропинок. Густые заросли колючих кустарников хлестали и царапали девчоночьи ноги и руки, чертополох цеплялся за платье. Идти по шпалам тоже было нелегко - мелкая галька насыпи залезала в растоптанные башмаки, и Ирке часто приходилось их вытряхивать. К тому же, надо было часто оглядываться, чтобы успеть отбежать подальше, когда появится за спиной мчащийся по рельсам поезд. "Глупая девчонка" - слышался ей возглас проводницы. "В самом деле глупая... - думала Ириша, - дура, дура, настоящая дурища!"
  
  
   Ира не представляла себе, какой путь она прошла и сколько ей ещё надо идти, но спросить было не у кого - она была одна-одинёшенька в этом глухом, поросшем диким лесом, неизвестном краю. Иногда железнодорожное полотно пересекала дорога, ведущая куда-то в глубину леса. За ним, наверное, были деревни и луга, но Ирка не решалась туда сворачивать - идти по пути поезда было надёжнее. "Наверное, здесь есть волки... - в страхе думала она, напряжённо вглядываясь в густую тьму деревьев и кустарников, - только бы успеть выйти отсюда засветло..."
  
   "... Придёт серенький волчок и ухватит за бочок,
   он ухватит за бочок и утащит во лесок..."
   - вспомнилась вдруг девочке колыбельная, которую когда-то пела ей мама... Как это было давно... - горестно вздохнув, подумала Ирка. А теперь она, Ирка, сама поёт колыбельные братику и годовалой сестрёнке. Ведь она старшая сестра - ей целых девять лет! И ей частенько достаётся от мамы: то корова Ночка отвяжется и забредёт на чужие угодья, потом маме разбирайся с хозяевами... То кошка расцарапает Любкину мордашку, возмущённая тем, что та её таскает за хвост... А однажды вообще ужасная история случилась... Ириша, как обычно, пошла с детишками на луг, где паслась Ночка, привязанная к колу. Любашу тащила на закорках, а Серёжку за ручку вела. Надо было коровушку привязать в другом месте, где трава ещё не съедена... Ирка усадила сестрёнку на подстилку, сунула ей в ручку цветочки, а братику строго-настрого повелела следить за ней, не пускать шуструю малышку к пруду, что находился поблизости. Пока Ириша возилась с Ночкой, трёхлетнему братцу наскучило сидеть на одном месте, и он потащил Любашку к этому самому прудику - захотелось посидеть возле воды, полюбоваться рыбками. Он не сразу заметил, как сестрёнка, вздумав потрогать водичку, соскользнула с кладки в воду... Малышка не пошла ко дну, а зацепившись платьем за корягу, лежала в воде поверх водорослей недвижимая, с широко открытыми глазами...
   "Любонька утонула! Моя Любонька утону-у-ула!!! - кричал и плакал Серёжка.
   К счастью, женщины невдалеке косили траву, среди них была и мама. К месту трагедии прибежали быстро, выхватили ребёнка из воды, стали откачивать...
  
   - Беги за врачом! Быстрее!! - крикнула Ирке мама. Ещё никогда Ирка не бегала так быстро... Она неслась в гору, где располагалась больница и молила судьбу, чтобы доктор оказался на месте. Но не застав, кинулась к нему домой, потом тащила за руку старенького, хватающегося за сердце доктора... "Скорее! Пожалуйста, скорее!!!" - умоляла она его... Прибежав, увидели измазанную земляникой Любку живой и невредимой, бегающей по комнате, как ни в чём не бывало... А старенькому врачу, в изнеможении упавшему на стул, самому потребовалась помощь - сердечные капли... "Слава тебе, Боженька... ты услышал меня... - шептала тогда Ирка, и слёзы облегчения лились из её глаз.
  
   А вчера Серёжка, забравшись на табурет, взял мамину любимую фарфоровую статуэтку, которую ей папа подарил, но упал с ней вместе и разбил в дребезги... да и себе нос расквасил и ручку осколком поранил... Рёву было! Расстроенная мама сгоряча отхлестала Ирку прутом за то, что не уследила. И Ирка... что на неё нашло?.. как только могли вырваться у неё эти слова: "Я не люблю тебя больше, ты злая!! Я уйду от вас и никогда не вернусь!!!" Она и в самом деле, не спросив разрешения у мамы, чего никогда с ней не бывало, ушла с подружками в лес.
   Ире казалось, что это было когда-то давным-давно, а вовсе не сегодняшним утром...
  
  
  
   Лес с одной стороны кончился, открылся вид на стоящие вдалеке дома, на церквушку, примостившуюся на пригорке, на пасущееся стадо коров. Девочка очень устала, сильно хотелось пить... Она решила спуститься с железнодорожного полотна, но вдруг замерла... В двух шагах от себя Ира увидела... змею. Свернувшись колечком, змея дремала, пригревшись на солнце. Ирка в страхе отступила на шаг и змея резко подняла маленькую, треугольную головку. На девочку смотрели немигающие чёрные бусинки глаз, и Ирка сразу поняла, что перед ней настоящая гадюка. Она никогда не видела гадюку, но узнала её - точно такую же, тёмно-серую, с чёрным рисунком вдоль всего тела видела Иришка на картинке в книжке. По спине девочки поползли мурашки. Секунды три длилось это противостояние, но Ирке они показались вечностью. Внезапно змея отвернула головку и, грациозно преодолев рельс, шурша камешками, уползла с насыпи куда-то в траву. Ира обессилено опустилась на землю и, не отрываясь, глядела на то место, где только что нежилась на солнышке эта пёстрая, жуткая тварь. "Она же могла меня укусить... - с ужасом думала девочка, - и я бы умерла на закате солнца..." Почему именно на закате солнца - Ира не знала, но все так говорили: укушенный ядовитой гадюкой человек умирает на закате солнца. Представив себе как он, глядя на заходящее кроваво-красное светило, медленно отсчитывает свои последние мгновения, Ирка содрогнулась.
  
   Что-то блеснуло неожиданно среди серой гальки. Ира наклонилась, разгребла пальчиком камни и увидела... колечко! Перстенёк с крошечным камушком сверкал на солнце такими яркими, радужными искорками, что у девчонки от восторга перехватило дыхание. "Как оно могло здесь очутиться?!" - думала она, с изумлением разглядывая находку. - Наверное, какая-нибудь богатая дама обронила его..." Ириша представила себе, как богатая дама в шляпке и на высоких каблуках топает по шпалам, спотыкается и, падая, теряет одно из колечек на своих нежных, холёных пальчиках. Девчонке стало очень весело. Она принесёт маме подарок - настоящее золотое колечко с камушком! Вот мама обрадуется, и, может быть, не будет сердиться на неё...
  
   - ... Легко на сердце от песни весёлой!
   Она скучать не даёт никогда...
  
   Куда только девалась усталость?! Ира бежала вприпрыжку, громко распевая любимую песенку, и сама не заметила, как очутилась на мосту. Мост был металлический - идти по нему было неудобно и страшновато - приходилось перешагивать через большие треугольные отверстия, сквозь которые была видна узенькая, резвая речушка, окаймлённая зелёной порослью камышей. Иришка преодолела уже большую половину моста, как вдруг услышала позади протяжный гудок. "Поезд!" Девчонка заметалась в страхе. Быстро убежать вперёд было невозможно, да и поздно - страшный, ревущий паровоз неумолимо приближался к мосту. Пространство между рельсами и пролётом моста было узким даже для худенькой Ирки... " Боженька, спаси меня..." - шептала девочка, и, обхватив руками стальную балку, изо всех сил вжалась в неё.
   Мост дико гудел и дрожал под многотонным весом паровоза, и бедная Ириша с ужасом ждала, что вот сейчас... сейчас... эта страшная махина сорвёт её, как травинку и затащит под свои огромные, чёрно-красные колёса... Жизнь в девочке словно остановилась - не было уже ни мыслей, ни даже страха... Жаркий пар окутал её смесью запахов горячего машинного масла, разогретого металла и ещё чего-то непонятного, оглушил невыносимым лязгом стальных колёс... Паровоз, медленно двигаясь по мосту, миновал застывшую в немом ужасе девчонку... и всё стихло.
  
   - Жива? - двое машинистов с покрытыми угольной пылью лицами подбежали к ней.
   - В шоке она, вроде... - сказал один из них, с трудом отцепляя руки девочки от металлической балки. Он легко подхватил Ирку на руки и понёс к паровозу.
   - Где я?! - очнувшись, Ириша испуганно оглядывалась. Молодой машинист в чёрном комбинезоне кидал лопатой уголь в огромную печку. Огонь гулко пожирал его, и языки пламени отражались в глазах паренька.
   - В аду! - захохотал он, сверкая белыми зубами на чёрном лице, а я - чёрт!
   - Дурень ты, на чёрта похожий! - осадил его пожилой машинист, - чего ребёнка пугаешь?! На ней и так лица нет...
   - На, попей водички... - он протянул Ире фляжку. - И каким же ветром тебя занесло на этот мост, ведь совсем недалеко есть пешеходный? - удивляясь, качал головой машинист.
  
   - Ой, а где моё лукошко?! - спохватилась вдруг девчонка.
   - Да здесь, здесь оно... - успокоил её парень. - Что ж ты, идёшь из леса, а корзинка пустая?
   - А я продала ягоды... за три рубля...
   - Где, в лесу?! - развеселились машинисты.
   - Нет, на станции "Букмуйжа"...
   Мужики переглянулись и недоумённо уставились на Ирку.
   - Да как же ты очутилась так далеко от станции?!!
   - А я в поезде ехала... а потом спрыгнула с него... вот, коленку расшибла, болит ещё... А ещё я гадюку видела, во-о-т такую, она хотела меня укусить, но потом уползла, а мне колечко оставила золотое... - рассказывала Ириша свою невероятную историю, кусая крупное, красное яблоко.
   - Ну, заливает! - весело качнул головой парень. - Девчонка то ли в себя ещё не пришла, то ли... - он выразительно покрутил пальцем у виска. - Да... - согласился с ним пожилой, - с причудами девочка...
  
  
   На станции машинист передал отчаянно упирающуюся Ирку дежурному милиционеру.
   - А мы тут с ног сбились, разыскивая её по всем окрестностям! - обрадовался тот, - мать с ума сходит, всю округу на ноги подняла! Где вы её обнаружили?
   - В двадцати километрах отсюда, на железнодорожном мосту! Еле живая была, а, поди ж ты, оклемалась! - Ну, бывай, чудилка! По путям больше не гуляй! - машинист, погрозив Ирке пальцем, взобрался в кабину, и одинокий паровоз, дав короткий свисток, снова тронулся в путь.
   - Спасибо, вам, дяденьки! - крикнула Ирка и помахала рукой.
  
   - Ну, что, лягушка-путешественница, домой, к маме поедем? - весело спросил милиционер, усаживая девчонку в коляску мотоцикла. - На, держи, чтобы скучно не было! - и он дал Ирише жестяную коробочку с ландринками.
  
   Они неслись по просёлочной дороге, и Ирка сосала леденец, искоса поглядывая на милиционера. "И вовсе он и не страшный даже, хоть и висит у него на боку кобура с пистолетом, а наоборот, добрый... - размышляла девчонка. - И те дяденьки, что посадили её в паровоз, тоже добрые... А значит, тётя Аня правду сказала, что хороших людей больше!"
  
   Мама бежала навстречу... Она была очень бледной, и у Иришки защемило сердце.
  
   - Мамочка, прости меня, я совсем не хотела...
   - Это ты меня прости, моя девочка... - мама плакала, прижимая к себе дочку, - ты ведь у меня самая-самая любимая... Не обижайся на меня, ладно?.. А к нам завтра бабушка приезжает! Она хочет тебя взять с собой на Украину... Ты там будешь в хорошей школе учиться... Только как же я без тебя тут справляться-то буду?..
   - Мам, не плачь... - у Иринки тоже слёзы лились ручьём, - я тебя очень-очень сильно люблю!
  
  
   А вскоре знакомый поезд опять нёс Иришку, теперь уже с бабушкой, в иные края, и она, забравшись на верхнюю полку купейного вагона, с грустью и радостью одновременно, глядела в окошко, провожая милые сердцу пейзажи и предвкушая новую, теперь уже счастливую встречу с Москвой, а после и с южным городом Николаев.
  
  
   Счастливый билетик
  
  
   Утро. Сквозь густые плети дикого винограда проник в комнату солнечный лучик и, подкравшись к изголовью кровати, щекочет Иришке веки. Она отмахивается, закрываясь ладошками - ей хочется ещё поспать. Только что снилась мама... Она гладила Иришу по голове и ласково говорила: "Вставай, доча, пора"... Ирка отворачивается от назойливого солнца, но тут же вскакивает - что ж это она? Ведь сегодня они с Аллочкой и тётей Капой собираются ехать в парк. Неужели проспала?! Да нет, на часах только половина восьмого, и подружка, наверное, ещё смотрит свои сладкие сны... Бабушка Иркина уже ушла на работу, оставив на столе ей денежку - на завтрак. Обычно на этот рубль Ира покупала сайку, граммов сто - сто пятьдесят повидла и на оставшиеся двадцать копеек - самый маленький стаканчик жареных семечек у старушки, сидящей на углу с кошёлкой, полной этого, самого главного лакомства. Но сегодня свой рублик она решила приберечь - он ей в парке пригодится.
  
   Иришка так давно мечтала там побывать, но парк от их дома находится далеко, надо довольно долго ехать на трамвае. Пыталась она как-то уговорить бабушку, но у той никогда не хватает ни времени, ни желания "тащиться к чёрту на кулички". А в парк Ирке ну очень хочется, потому что там есть такое огромное колесо с кабинками, оно крутится, поднимая эти кабинки наверх, и когда они достигают самой верхотуры, оттуда открывается такой чудесный вид! Весь город как на ладони - и бульвар, и река с огромными океанскими кораблями, стоящими возле кораблестроительного завода, и всё-всё остальное! Сама она там не бывала ни разу, но девчонки рассказывали с таким восторгом! Хорошо, что Аллочке удалось "уломать" тётю Капу, и она согласилась взять и Ирку с собой.
  
   Сейчас август, скоро кончатся летние каникулы, и Ира пойдёт в школу. И её маленькая подружка пойдёт в первый раз - в первый класс. Когда начнётся учебный год, в их уютном дворе станет шумно и весело. Но на лето многие разъехались, кто куда, остались только они с Аллочкой, ну и конечно дворовый пёсик Робин Гуд, или просто Робка, - неизменный спутник и участник всех ребяческих игр. Чем бы ни занималась ребятня, он постоянно с ними. Прыгают через скакалку - Робка прыгает рядом, норовя схватить зубами верёвку. Играют в классы - выхватывает из-под ног биту... А сколько мячиков он прокусил своими остренькими зубками - и не счесть! Ну а если у них игра в прятки, то, не успеет ведущий сказать "я иду искать", как этот вредина уже стоит возле какого-нибудь укромного местечка и тявкает, подло подсказывая.
  
   Ирка сейчас живёт вдвоём с бабушкой, на Украине. Бабушка приехала к ним в гости и уговорила родителей отпустить дочку пожить у неё, потому что Жилхоз у бабули опять собирался отнять одну комнату из двух, хотя и обещали её сыну сохранить обе на время его длительной командировки в другой республике. Ира вновь вернулась в город, в котором жила с родителями и бабушкой в тяжёлые, послевоенные голодные годы, когда он был полуразрушен и мрачен... Но теперь он ей нравился: побелённые известью, большей частью одноэтажные дома под красными черепичными крышами, с верандами, увитыми диким виноградом или сине-лилово-голубыми колокольчиками "крученого паныча", они смотрятся очень уютно. Улицы ровные, с каменной мостовой и тротуарами, покрытыми крошащимися от старости плитами. Вдоль тротуаров растут акации и высокие тополя. И во дворах много зелени, цветов и плодовые деревья - черешни, шелковица... Вот у Аллочки, например, самый красивый дом в глубине двора. За калиткой вишнёвые и абрикосовые деревья, над дорожкой навес из настоящего, а не дикого винограда, а у дома много красивых цветов. Их домработница Клашка постоянно ухаживает за ними. Соседские ребятишки только через забор могут любоваться всей этой красотой - Клавдия за калитку не пускает. Мальчишки, правда, умудряются, когда стемнеет, воровать эти абрикосы, рискуя попасть под тяжёлую Клашкину руку. Такие дураки! Ходят потом неделю с горящими ушами!
  
   Папа у Аллы - капитан дальнего плавания. Приезжает домой он очень редко и всегда привозит своей любимой дочке много подарков - игрушек, платьев красивых. Только у неё одной есть куклы с закрывающимися глазами и говорящими "мама", всякие плюшевые мишки и прочие зверюшки. А с каким восторгом смотрят девчонки, когда эта семейка выходит из своей калитки. Папа в белом кителе с золотыми погонами и пуговицами, тётя Капа в шляпке с вуалью, а между ними, держа их за руки, идёт, прискакивая, нарядная и очень гордая дочурка. У ворот она оглядывается, машет им ручкой и сообщает, что они поедут на такси в кафе, мороженое кушать. " Счастливая"... - вздыхают девчонки, провожая завистливыми взглядами свою благополучную подружку. А потом Аллочка с родителями уезжает в отпуск куда-нибудь на курорт. Вот и теперь они недавно вернулись из Крыма, и Алла взахлёб рассказывала, как они катались в горах по канатной дороге, как плавали по морю на огромной яхте... На днях она рассказала Ире, как они с папой и мамой побывали в парке, катались на огромном чёртовом колесе, и это было так здорово!
  
   - А у нас тоже в парке есть такое же колесо! - сообщила ошеломлённой подружке Ирка. - Татка с Людой уже побывали, прокатились.
   - Нет там никакого колеса! - Алла даже ножкой топнула, - я там сто раз бывала и никакого колеса не видела!
   - Ну, значит, недавно поставили...
   - Всё равно там, наверное, не такое огромное! - не сдавалась маленькая упрямица. - Спорим?
  
   Они поспорили, хотя сравнивать эти штуки, установленные в разных городах, у Ирки не было никакой возможности. Но её хитрая маленькая подружка в случае проигрыша получала одну из Иркиных картонных самодельных кукол с набором нарядов из цветной бумаги. А на вопрос, что же получит Ира, если выиграет, Аллочка ответила, что она и так будет в выигрыше, если ей, Аллочке, удастся уговорить маму поехать в парк и взять с ними Ирку.
  
   И вот вчера Ира узнала радостную весть: тётя Капа, хоть и неохотно, но всё же вняла слёзным мольбам упрямой дочки и, скрепя сердце, согласилась.
  
   Почти весь вчерашний день Ирка была, к неудовольствию скучающей подруги, занята делами. Бабушка оставила ей, как обычно, задание. Она работает переплётчицей - переплетает документы. Имея всегда много работы, бабуля её даже домой приносит и, сидя вечерами, сколачивает, сшивает и оформляет всю эту прорву старых, больших и маленьких листов в красивые толстые книги, или, как она их называет, - папки. И у Ирки есть свои обязанности - делать заготовки для будущих книг. Вот вчера ей было наказано наклеить картону аж на тридцать папок! К приходу бабушки всё это должно быть готово. Кроме картона надо ещё приготовить надписи, а это довольно кропотливое дело. Аллочка всё порывалась помогать подруге, но только вся перемазалась клеем и её пришлось отмывать.
   Потом она, зевая от скуки, стояла с Иришей в очереди в овощную лавку за дешёвыми помидорами. Бабушка велела проследить, когда привезут этот не-кон-ди-ци-он-ный товар, и у Иры всегда наготове была кошёлка с одним рублём. Помидоров в овощном ларьке всегда было навалом, но стояли они - четыре рубля за килограмм. За ними никогда очередей не наблюдается. Но когда привозили эти - по десять копеек (!!) за один кг (!!!), народу сбегалось толпами и брали помногу. На один рублик можно купить целых десять килограммов!! Для сравнения: на этот же рубль можно взять один большой стакан семечек у бабушки Ривы, сидящей на углу. Конечно, Ирке хотелось бы лучше купить семечек, но тогда бабушка очень рассердится...
  
   И вот, наконец, сочащаяся буроватой жидкостью плетёная кошёлка с томатами опрокидывается в большой таз, и девочки начинают их сортировать. Получилось три кучи. Маленькая - целых помидорок, другая (побольше) - треснутых, и самая большая куча - это мятые-перемятые помидоры, из которых бабушка потом сварит томатную пасту. Они выбрали по одной треснутой помидорке и, протерев тряпочкой (воду жалко тратить - в поисках её, драгоценной, приходится бегать по всем дворам), с удовольствием съели. "Как вкусно! - удивилась Аллочка, - а Клашка их на базаре покупает. Такие крупные, красивые, но совсем не вкусные. А когда порежет их с луком, вообще гадость получается!"
  
   -АЛЛОЧКА-А-А! А-А-БЕДАТЬ !! - доносится зычный голос тёти Капы.
   - Ну, вот! - огорчается Иркина подружка, - так и не поиграли...
   - Поиграем ещё, выйдешь ведь после обеда?
   - Конечно! Я тебе тоже чего-нибудь вкусненького принесу...
  
   У них, у девчонок, есть такая привычка - как кто-нибудь вынесет чего-нибудь, булку там с сахаром или с вареньем, так к ней сразу все подскакивают: " Дай куснуть!" Одна только Аллочка никогда не попросит. Ей мама не разрешает ни самой выносить, ни, тем более, у других просить. Потому что это очень некрасиво, невоспитанно и негигиенично.
   "Интересно, что у них сегодня на обед? - подумала Иришка, - наверное, и первое, и второе, и третье... Что-то долго нет её... А вдруг мама не отпустит, спать уложит"? Но нет, бежит, и в руке что-то тащит, в бумажную салфетку завёрнутое. К ней несётся во весь дух Робка. Лёгкий взмах ручки - и... это "что-то" вместе с салфеткой исчезает в ненасытной Робкиной пасти. Кажется, он даже не понял, что это было - нюхает воздух и смотрит на благодетельницу удивлённо и выжидающе...
  
   - Зачем ты ему отдала, ведь ты мне обещала?! - с обидой накинулась Ирка на подругу. Но Алла удивлённо округлила глазки.
   - Ты что?! Это же котлета была! - сказала она с гримаской отвращения на лице. - Я же вкусненькое тебе обещала. - И она достала из кармашка измятую плитку шоколада.
  
  
   А вечером Ира готовилась к завтрашнему дню. Разбавила водой зубной порошок и старой зубной щёткой начистила им свои парусиновые туфельки. Завтра они будут белыми-белыми, как новенькие. Потом выстирала ленточки и накрутила их на гладкий и блестящий обод никелированной спинки бабушкиной кровати. Так они и высохнут и выгладятся одновременно. Электрический утюг у них давно сломался, а новый негде купить...
   Ну не разжигать же примус, чтобы нагреть чугунный утюг, из-за двух-то ленточек! Потом она достала из шифоньера своё выходное, всего один разочек надетое платье... Его перешили из бабушкиного крепдешинового в прошлом году, когда бабушка привезла Иру к себе. Помнится, они пошли вечером в гости к родне. Бабушкин брат дядя Саша в тот день наловил много бычков, рыбача на своей лодочке, а тётя Лиза их пожарила и залила томатом. Она тогда сама пришла пригласить их на обед. Ира до этого случая никогда не бывала в гостях, но видела, как прихорашивалась мама, когда они с папой были приглашены на какой-нибудь день рождения. Из гостей они обычно приносили детям сладости, рассказывали о своих впечатлениях. И Ирка представила себе стол, накрытый белой скатертью, уставленный разными вкусностями... хозяев, радушно приглашающих присесть к столу и угощаться. Но стол у родни оказался заваленным выкроенными заготовками из кожи. На полу всюду валялись обрезки и прочий мусор, а дядя Саша сидел за швейной машинкой в трусах и майке и строчил портфели. Это у него работа такая - портфели шить и сдавать их в артель со смешным названием ГАЛКУЛЬТ. А из обрезков кожи он делает кошельки, и тётя Лиза выносит продавать их на базар. Сейчас она дожаривала рыбу, и в комнате было синё от дыма. Мельком взглянув на Ирку, дядя Саша, насмешливо хмыкнув, спросил бабушку, чего это она её вырядила, как на парад? А тётя Лиза, слегка вытерев руки о засаленный фартук, поворачивала её и так, и сяк, оценивая наряд. А Ирка была разочарована, чувствовала себя очень смущённо и страшно боялась, что тётя испачкает ей новое платье... Это был единственный случай, когда Ириша надела своё нарядное платьице.
  
   И вот Ира, расстелив на кровати пропахшее шифоньерным нафталиновым духом платье, так долго ждавшее подходящего случая и, наконец, дождавшееся, любуется им. Гладит и щупает лёгкую крепдешиновую ткань нежной лиловой расцветки с жёлтыми лилиями и представляет себе, как округлятся глаза тёти Капы, увидевшей её впервые такой нарядной. Очень хочется примерить платьице, но у бабушки могут возникнуть подозрения, и она спросит, куда это Ирка собирается, а Ириша не сумеет соврать, и поездка тогда сорвётся. Бабушка может не разрешить. Ире стыдно очень перед ней, что скрывает свои намерения, ведь бабушка всё равно, конечно же, обо всём узнает в конце концов и ей попадёт за самовольство, но это будет уже потом. Потом! Только бы завтра не было дождя!
  
  
   Но вот, наконец-то наступило это "завтра"! И солнышко светит так ласково на безоблачном небе! Пока всё складывается хорошо - никаких заданий от бабушки не оставлено; ведро, полное воды - на своём привычном месте. Ира достаёт из коробочки с цветными карандашами заначку - пятирублёвую денежку. Недавно бабушка дала ей на всякие школьные принадлежности десять рублей, а сдачу не спросила. А внучка и не стала напоминать, решила ещё немного скопить и купить себе краски - давно присмотрела их в магазине канцтоваров.
  
   На часах - десять с минутками, наверное, пора собираться. Ира аккуратно заплетает косички, обувает свои "обновлённые" тапки и трепетно берёт в руки платье... Но, надевая, чувствует: что-то не то... Рукава-фонарики врезаются в подмышки, шов на талии стал выше, чем нужно, а само платьице стало чуток короче... "Да я же просто подросла!" - догадывается, наконец, девочка. Широкий пояс с бантом сзади спрятал шов выше талии. Ирка с восхищением смотрит в помутневшее от старости зеркало и видит в нём худенькую длинноногую девчонку в пышном, нарядном платье с голубыми бантами в коротких косичках. И ей становится очень весело! Она кружится, взмахивая руками, и вдруг... слышит звук треснувшего в пройме шва. "Ну вот, доплясалась! - сердится сама на себя девчонка, - теперь надо снимать и зашивать! А может быть, не надо?.. Ведь дырочка совсем маленькая, да и вот-вот позовут, а она ещё не готова... А вдруг шов ещё больше разойдётся и станет заметно? Нет-нет, всё-таки надо зашить..." Ирка стягивает с себя, торопясь, платье, но тугой шов застрял на спине и никак не желает сдвинуться с места.
  
   - Ира-а-а, выходи!! - так некстати услышала она звонкий голосок Аллочки и... резко дёрнула обеими руками взбунтовавшуюся одёжку. "О, нет... нет... нет!!! только не это"... Ириша даже не услышала, а просто почувствовала словно жалобный, всхлип. Сдёрнула, наконец, платье. Поперёк спинки зияла неровная, со свисающими тонюсенькими нитями дыра. Ира не верила своим глазам... и только смотрела на то, что ещё несколько секунд назад было её радостью и гордостью - на единственное выходное платье, которое в мгновенье ока превратилось... Она даже плакать не могла, а только сидела и машинально соединяла руками прореху, как будто надеясь на какое-то чудо...
  
   - Ты ещё не одета?! Нас мама уже ждёт!!! Ой, какое красивое платье!
   - Нарядная Аллочка в розовом платьице и белых лакированных туфельках, тряся светлыми локонами, перевязанными широченными бантами, уже щебетала возле. Но, увидев несчастное лицо подружки и её растерзанное платье, умолкла... лишь только на один миг.
  
   - Ну, так надень другое! Давай скорее, а то мама сердиться будет!
   - У меня нету другого выходного... и, вообще... Я не пойду никуда-а-а!
   Тут слёзы, наконец, прорвались из глаз девочки, и она, не сдерживая себя, разрыдалась, уткнувшись в прохладную ткань.
  
   - Как это нету?! - Алла распахнула створки шифоньера, - а это что?! Ой, какой красивый воротничок и манжетики!
   - Это же форма! В ней только в школу ходят!
   - Ну, ты же не будешь надевать фартук, а без фартука это не форма, а просто платье! Ну, давай же скорее! Ну, ты же обещала! Надевай - надевай... Посмотри в зеркало, ну-у? Здорово ведь?! Пошли, пошли скорее! - Аллочка нетерпеливо тащила подругу, подхватив под руку.
   - Погоди... - Ира взяла свою пятирублёвую денежку, но, не зная, куда её деть, сунула под отворот манжета.
  
   Тётя Капа сидела на скамейке возле ворот. Такая красивая! В шёлковом платье и туфлях на высоких каблуках. Окинув девочку с ног до головы недоумённым взглядом и, скривив яркие губы, она, указывая пальцем на её наряд, спросила:
  
   - И ты в этом собралась идти с нами в парк?! Разве у тебя не нашлось более подходящей случаю, одежды?
   - Ой, мам, если б ты видела, какое красивое платье есть у Иры, но оно... порвалось. Вот такая дырища на спине!
  
   Тётя Капа насмешливо фыркнула. А Ирка стояла с опущенной головой, как провинившаяся ученица перед строгой учительницей и безуспешно пыталась натянуть рукава на запястья. " Оказывается, я и из формы выросла"... - подумала она с горечью и, не зная, куда деть свои длинные, худые руки, спрятала их за спину.
   Ей было очень стыдно за свой несуразный вид, а более всего было так жаль себя, ещё сегодняшним утром такую счастливую... Боясь разреветься, Ирка повернулась и пошла к дому, но Аллочка догнала и схватила её за руку...
  
   - Ну, чего ты?! Из-за какой-то ерунды!! Мам, ну скажи ей!!!
   В огромных глазах подружки стояли слёзы... Иришке стало её жалко, тёте Капе, наверное, тоже...
   - Ну, ладно, пошли уж, что-ли... - сказала она недовольно.
  
   Они двинулись к остановке трамвая. Тётя Капа шла позади на некотором расстоянии, и Ирка спиной чувствуя её взгляды, невольно сутулилась, и было ей как-то очень неуютно...
  
  
   В полупустом трамвае, к неудовольствию тёти Капы, на их странную троицу сразу обратили внимание, потому что малышка была чересчур весёлой и её звонкий голосок, милая непосредственность и внешность привлекали взоры пассажиров. К тёте Капе подошла кондукторша.
  
   - Один билет, пожалуйста... - сказала тётя Капа.
   - А эта девочка, постарше, разве не ваша?
   - Нет, не моя.
   - Дочка, оплати проезд! - обратилась к Ирке кондукторша.
  
   Вот досада... Оказалось, что Ира впопыхах забыла рублик, что бабушка оставила ей на завтрак... Она достала из-под манжетки пятёрку и протянула кондуктору. Получив билетик и четыре рубля с кучей мелочи, растерялась - куда же их деть?
  
   - Вот здорово! - веселилась Аллочка, - было мало, стало много! Кидай сюда! - И она раскрыла свою изящную сумочку. В глубине розового атласа притаился одинокий кружевной платочек.
   - Не смей! - свистящий шёпот строгой мамы заставил девчонок вздрогнуть, - они же грязные!! У Иры, наверное, имеется платочек, пусть свернёт аккуратненько свои купюры, и тогда положите. - Увы! Даже платочка у Ирки не имелось... Она сложила кое-как денежки, завернула в них мелочь и, зажав в ладошке, стала разглядывать свой билетик.
   - А у меня счастливый билет! - воскликнула она, чтобы как-то разрядить неловкость...
   - Где? Где? - Алла выхватила билетик и стала его рассматривать. - И где же тут счастье?
   - А вот смотри... Сумма первых трёх циферок равна сумме вторых... Значит, счастливый билет! - Но Аллочка ещё не умела считать и смотрела непонимающе.
   - И что ты с ним сделаешь? Съешь?! - спросила она Ирку.
   Люди оглядывались на звонкоголосую весёлую девочку и улыбались.
   - Ну, что ты, это ж не сирень, где счастливый цветок съедают. Да ничего я с ним не буду делать... может быть, сохраню на память.
   - А я тоже хочу счастливый билетик! - вдруг воскликнула Аллочка. - Мама, купи мне!
   - Может быть, ты уже успокоишься, наконец! - рассердилась тётя Капа, скорее, на Иру, а не на дочку. - Помолчи хоть минутку!
   - Вот исполнится тебе семь годков, тогда и будет мама тебе билетики покупать! - заметила, проходящая мимо нас, кондукторша.
   - А мне уже исполнилось семь лет! Двенадцатого июня! Мам, ты что, забыла?!
  
   Ира взглянула на тётю Капу. Та медленно покрывалась красными пятнами... Не сказав ни слова, достала кошелёк и протянула кондуктору деньги.
  
   - Получай свой билет! - Тётя кондуктор торжественно вручила его довольной девчонке. - Никогда бы не подумала... тебя ещё спокойно можно года два без билета возить, такую миниатюрную!
  
   - На, посчитай... Счастливый? - протянула подруге свой билетик Аллочка.
   "Ну что мне стоит слукавить, - думала Ирка, складывая циферки, - ведь она же всё равно не сможет проверить... Ну, сделай вид, ну, обрадуй малышку... Но нет, не могу. К тому же, она тут же покажет "счастливый" билетик маме, а тётя Капа про меня подумает, что я ко всему же ещё и двоечница, не умею простые цифры сосчитать".
  
   - Нет, не счастливый... - досадуя на себя, ответила она Аллочке.
   - Тогда он мне не нужен! - И билетик тут же полетел в раскрытую форточку вагона.
  
  
   И вот они в парке. Тётя Капа, не успевшая ещё "отпыхнуть" от недавнего "позора", сердитая и красная, нервно тащит за руку дочку. А Ирка, едва поспевая за ними, оглядывается вокруг, удивляясь красоте и яркости пейзажа, останавливается вдруг поглазеть на фонтан. Тонкие струйки воды, взмывая вверх, соединяются и ниспадают вниз лёгким водопадом. А над всем этим великолепием - радуга, настоящая радуга! Такая красота, что глаз не оторвать! Но далеко впереди ей нетерпеливо машет ручкой Аллочка: "Идём, скорее!" И куда они так торопятся!?
  
   В парке много народу, особенно детей. И вовсе не все такие нарядные, как Аллочка. Наоборот, большинство девочек в обычных, ситцевых платьицах, в каких каждый день ходит Ириша. И зачем ей надо было упекать себя в этот школьный наряд?..
   Впереди карусель... Вот, оказывается, куда они так спешили! Карусель крутится с ужасной скоростью, то поднимаясь вверх, то опускаясь к земле... Даже когда просто смотришь, и то дух захватывает! Алла машет билетиком.
  
   - Беги скорее в кассу, сейчас запускать будут! - кричит она Ирке.
  
   Потом они хохотали над своими отражениями в кривых зеркалах "комнаты смеха" и так развеселились, что даже тётя Капа заулыбалась, глядя на них.
   Зажатый в ладошке Иры денежный комок постепенно уменьшался, а они всё ещё не дошли до главной цели - до "колеса обозрения".
   Но вот оно перед ними. Ирка задирает голову... Ух, ты! Высотища!!! Неужели и она скоро увидит город с такой высоты?! Люди, сидящие в кабинке на самом верху, кажутся игрушечными...
  
   К кассе небольшая очередь. Рядом с окошечком ценник:
  
   СТОИМОСТЬ БИЛЕТА:
   ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ - 2 руб.
   ДЛЯ ДЕТЕЙ - 1 руб.50коп.
  
   Ира разворачивает свёрточек, чтобы подсчитать остаток денег, но пробегающий мимо пацан толкает её в локоть и все копейки рассыпаются по траве. - Дурак!! - кричит ему вдогонку Ирка и, ползая на коленях, собирает мелочь. Рядом Алла тоже пытается ей помочь. Невдалеке тётя Капа нетерпеливо переминается с ноги на ногу, бросая на них сердитые взгляды. У Ирки в руке рубль и тридцать копеек, не хватает двадцати, но она и не помнит точно, сколько оставалось...
  
   - Что-то потеряли, девчонки?
   Дяденька с мальчиком лет пяти останавливается возле них.
   - Двадцать копеек не можем найти! - бойко отвечает Аллочка.
   - Держи!
   И в её ладошку мужчина кладёт монету.
   - Спасибо большое! - благодарят хором подружки дяденьку, но тут появляется тётя Капа.
   - В чём дело? - спрашивает она. - Сейчас же верни деньги!
   - Простите, мы не нуждаемся в вашей помощи! - обращается она к незнакомцу.
   - Но Ире не хватает на билет! - сердится на маму Аллочка.
   - Она что, не может попросить у меня?! - возмущается тётя Капа и, подойдя к кассе, покупает ещё один билетик.
  
   - Возьмите! - протягивает ей деньги Ира, но тётя Капа, резко повернувшись, направилась к аттракциону. Ирке очень неловко и перед ней, и перед этим добрым человеком... Оглянувшись на него, она виновато пожимает плечами и улыбается. Он улыбается ей в ответ и машет рукой.
  
   Кабинки медленно поднимаются наверх... Внизу, постепенно уменьшаясь в размерах, остаются качели-карусели, фонтаны и здания, верхушки деревьев. А до самой верхотуры ещё далеко-далеко! Но Ира почему-то не испытывает того восторга, какого ожидала. Наоборот, ей вдруг стало как-то грустно и захотелось поскорее оказаться дома...
   - НИКОГДА... НИЧЕГО... НЕ БЕРИ... У ЧУЖИХ ЛЮДЕЙ!
   - всё ещё не успокоившись, втолковывает строптивой дочери строгая мама. Но та её будто не слышит и, демонстративно отвернувшись, что-то шепчет в ухо подружке.
  
   Но Иркины мысли где-то далеко-далеко и она, совсем некстати, опять вспоминает сегодняшнее утро, полное светлых надежд, оборвавшихся в один миг с порвавшимся платьем... А когда они были уже на самой верхней точке и, казалось, что весь город лежит под ними, Ира подумала вдруг, что где-то там далеко, в одном из домов, находится сейчас бабушка... И ей придётся объясняться с ней по поводу платья и огорчать её. А ещё сообщить, что она и из формы школьной выросла...
  
  
   Возвращаясь из парка, Аллочка остановилась возле киоска с мороженым и попросила маму купить пломбир.
  
   - И тебе тоже, Ира? - спросила тётя Капа.
   - Нет, спасибо... - Ириша отрицательно покачала головой.
   - Ну и зря отказалась! - укоризненно сказала подружка, - такая вкуснятина-а! На, откуси!
   - Ты что?! - Ирка испуганно оглянулась на тётю Капу.
   - Кусай, давай! Я же вижу, что хочешь!
   - Не хочу! Я же сказала...
   - Тогда и я не буду! И едва надкусанное мороженое после секундного колебания полетело в урну...
  
   В трамвае они ехали молча. Маленькая говорунья и хохотушка почему-то загрустила...
   - А знаешь... - сказала вдруг Ирка, - пожалуй, спор выиграла ты. У нас колесо действительно не такое уж и огромное.
   Аллочка порывисто обняла и чмокнула её в щёчку.
   - А можно я сама выберу куколку? - спросила она. - А платьица к ней мы вырежем из моей бумаги. Мне купили целую пачку цветной бумаги!
   На них опять оглядывались, улыбаясь, люди. Ира посмотрела на тётю Капу. Она тоже улыбалась. " До чего же она красивая, когда улыбается"... - подумала девочка.
   - Ой, совсем забыла! - спохватилась вдруг Аллочка. - Мам, дай мне мой билетик! Он наверняка счастливый!
   Тётя Капа достала три билетика.
   - Выбирай любой!
   При этом она незаметно подмигнула Ирке, и та понимающе кивнула.
   - Посчитай... - Алла протянула подружке билетик.
   - Счастливый! - удивлённо воскликнула Ирка, подсчитав цифры, - в самом деле! Если не веришь, спроси у кого хочешь!
   - Сейчас я по-другому проверю... - шепнула ей подруга. - Мам, а можно Ира придёт к нам сегодня в гости?
   Ириша замерла...
   - И что за манера у тебя такая, всегда требовать всё, и непременно сразу? - проворчала тётя Капа. Правда, совсем не сердитым голосом.
   - Мамуль, ну пожалуйста... Ведь мы всё равно тот огромный арбуз сами не съедим!
   - Да меня всё равно Клашка прогонит! - сказала Ирка.
   - Что-о-о?! И кто такая эта Клашка, чтобы прогонять моих гостей?! - возмутилась тётя Капа.
   - Пусть только попробует! - добавила Аллочка и обрадовано подмигнула подружке.
  
   Нет, всё-таки не напрасно сегодня выпал Иришке счастливый билетик!
  
  
   Репетиторша
  
  
  В начале августа Ирка с бабушкой пришли оформляться в пятый класс Женской школы ?15 города Николаев. Проходя по широким гулким коридорам четырёхэтажного здания в поисках кабинета завуча, заглядывая в пустые, просторные классы, вдыхая ещё не выветрившийся, приятный запах краски, Ира ликовала. Неужели она теперь будет учиться в этом "дворце", а не в "сарае", приспособленном под русскую школу, где в одной большой комнате, разделённой на две половины, обучались одновременно четыре класса - первый со вторым, и третий с четвёртым?! Даже не верится, что здесь совсем не будет этих сопливых дураков, так и норовящих подставить ножку или дёрнуть за косички...
  Бабушка привезла Иру из Латвии, куда папу с семьёй четыре года назад послали в длительную командировку - строить в районе машинотракторную станцию. Обещали оставить за ними жилую площадь, но всё-таки отобрали одну комнату из трёх, и бабушке, чтобы сохранить "лишнюю" жилплощадь, пришлось забрать к себе Ирку.
  Завуч Татьяна Алексеевна прочитала Иркину характеристику, внимательно изучила табель за 4-й класс. Удивилась, что Ирина уже сдавала экзамены - математику и русский язык, и обрадовала Ирку, уведомив, что здесь, на Украине экзамены в школе сдают не каждый год, а только два раза за весь период учёбы - после седьмого и десятого выпускных классов. Однако тут же и огорчила...
   - Я не вижу в табеле оценки по украинскому языку! - нахмурилась она.
   - Ира! - округлила глаза бабушка. - Я интересуюсь знать, почему это у тебя нет оценки по украинскому языку?!
   - Так мы ж его не изучали... - удивилась Ира. - Нам только латышский преподавали...
   - А, ну да... ну да! - хлопнула себя по лбу заведующая. - Это плохо... - заметила она, в раздумьи почёсывая себе кончик носа. - У нас дети со второго класса украинскому обучаются, и я бы посоветовала вам нанять репетитора, позаниматься хотя бы месяц с девочкой. Могу порекомендовать вам хорошего педагога.
   - А почём это, извиняюсь Вас спросить, будет мне стоить? - поинтересовалась бабушка.
   - Ну, где-то рублей пять в час.
   - Спасибо, я это возьму на вид, и свяжусь с Вами в ближайшее время!
   - Та шоб воны всралысь, а воды не було! - возмущалась бабуля, когда они вышли из школы. - Пять карбованцев в час! Я шо им, Рокфеллер?! Да за такие деньжищи китайский изучить можно, не то шо тот украинский! Та и шо там учить, вы мне скажите?! Тот же русский, только изрядно исковерканный!
  Вечером бабушка Рая подозвала к себе соседскую девчонку Оксанку Микусько. Оксанка была старше Иры года на полтора-два.
  - Как ты смотришь на то, шоб немного подзаработать? - спросила Оксану бабушка. - Короче, так: один час в день учишь Ирку украинской мове, и получаешь ежедневно по два рубля! Недели, думаю, будет хватить, - Ирка, она способная, быстро освоит! Шо ты на это скажешь?
  - Ой, даже не знаю... - призадумалась Оксанка, и в мыслях её тотчас же возник любимый пломбир за рупь девяносто в хрустящем вафельном стаканчике... - Мамка заготовки на зиму делает, велит помогать... ну, мыть там всякие овощи, резать их...
  - Мамке помогать - это святое дело! Ира у меня тоже не бездельничает - каждый день оставляю ей работу - картону наклеить, пырдиков* нарезать! Час- полтора у ней на эти дела уходит, а как же? Да и ты ж не весь день, наверное, те овощи-фрухты мыть-резать будешь? Или Светлана Батьковна консервный завод открыла?!
  - Ну, нет, что вы! - рассмеялась Оксанка. - Я найду время. Только я никогда никого не учила...
  - А какую отметку тебе в табель воткнули за "украинский"?
  - Да трояк... - потупилась та.
  - А шо так плохо? - удивилась бабушка, - ты же хохлушка чистокровная, а по родному языку тройка!
  - Та то по письму... Училка просто чиплялась до мене без всякого поводу!
  - Ладно, сойдёт! - помедлив с секунду, решила бабушка Рая. - Поднатаскаешь Ирку балакать по-хохлацки, ну и покажешь, как некоторых простых слов написать... Справишься, я думаю. Так как?
  - Ну-у-у, я попробую... Только, тёть Рай, мне ведь к занятиям этим готовиться надо. На это тоже время нужно...
  - Поняла, не дура. Два пятьдесят в час, и по рукам! Идёт? - Оксанка мысленно добавила к пломбиру пол-стакана жареных семечек и утвердительно кивнула.
  - Ну, так давай с завтрашнего дня и будете начать. И разговоры разговаривай с ней только по- украински!
   _ _ _
  Оксана заявилась в восемь часов утра, бабушка ещё не успела уйти на работу.
   - Пробачте, я трохи запизнылась! - не откладывая в долгий ящик, начала она проводить в жизнь бабушкин наказ, а Ирка прыснула в ладошку.
  - Не надо с неё смеяться, Ира, Оксана с сегодняшнего дня твоя учительница! - возвестила громогласно бабуся. - Встречай, и не делай мне тут недоумение на лице! - Увидев "училку" ниже себя ростом, Ира хмыкнула. - Да мы с ней вчера во дворе в классы играли! - заявила она.
  - Ну, вот и хорошо! - сказала бабушка, - а теперь будете заниматься, как в настоящем классе! Оксана будет говорить с тобою только на украинской мове, и ты, - строго поглядела она на внучку, - не балуй мне тут и слушай внимательно, шоб я попусту не расходовала гроши и нервы! - Бабушка вышла из комнаты, но совсем не ушла... Было понятно, что она подслушивает под дверью.
  - Д-доброго ранку! - слегка запинаясь, произнесла Оксанка, и напустила на себя серьёзное выражение. - Видкрыйтэ зошит, та визьмить в рукы оливець. Напышить число, мисяць та рик. Сьогодни другэ сэрпня пьятдэсят пэршого року. З новои строкы пышемо свое призвыще, имья та по-батькови...
  - Ну, ты чё? - возмутилась Ирка шёпотом, - сразу какие-то странные слова писать заставляешь?!
  - Ладно, - тоже вполголоса ответила Оксанка, - открой тетрадку и карандашом напиши сначала по-русски число, месяц, год. А с новой строки - фамилию, имя и отчество. ..
  - А прозвище тоже нужно? - удивилась Ирка.
  - Яке таке прозвище? А-а, це не прозвище, а призвыще! Ну, фамилия, значит!
  Написала? А тепер пышемо переклад. На украинский мови твое имья та по-батькови пишется так: И-ры-на О-лэк-сан-дрив-на!
   - Почему Ирына?! - опять возмутилась Ирка. - Ужасно некрасиво звучит! Не хочу я быть никакой Ирыной! Ирина я, и точка. А то ещё дразнить начнут - Ирынка крынка!
   - Ну, то ж не я придумала! Украинська мова така!
   - А твоё имя одинаково красиво звучит на обоих языках... - расстроилась Ирка.
   - Добре, давай не будемо спорыты! Я буду дыктуваты, а ты пыши у столбэць росийськый алфавит, а потим, поруч з ным - украинськый.
   - Оксана! - заглянула в дверь бабушка. - Я шо то плохо не поняла, на шо ей нужны те алфавиты, шо схожи друг с другом, как те близнецы-братья? Да знает она той алфавит! Оно вам надо терять драгоценное время на такую ерунду?!
   - Не, тёть Рай, там три буковки отличаются!
   - Тю! всего то? Ну так и дай ей слова на те три буковки! Какого чёрта из-за них переписывать аж целый алфавит?!
   - Бабусь, а ты чего ещё не ушла? - удивилась Ирка.
   - Вернулась. Забыла тебе сказать, шоб после занятий клей сварила, мука в мешке, там, в углу. И ещё картону на десять папок наклей и пырдиков нарежь. Не забудь! Всё, я пошла!
   - Она точно ушла? - шёпотом спросила Оксанка. - Девчонки несколько мгновений прислушивались, потом Ирка выглянула в дверь, и убедившись в отсутствии бабуси, громко выкрикнула "ура!"
   - Давай говорить нормально, без этого коверканного русского! Назови мне слова на те незнакомые буквы, или предложение, я запишу их и выучу! А потом поиграем в карты! А то мне ещё столько дел надо сделать...
   - Но нам ещё аж сорок пять минут заниматься... - нахмурилась Оксанка, - тётя Рая спросит же, чему я тебя научила...
   - Ладно, давай так: я тебе говорю слова на русском, а ты мне переводишь, и я записываю в этот, как его? Ага, зошит! Как будет по-украински "стол"?
   - Стил...
   - Как просто: "Стол - стил, пол - пил, дом - дим"... Легче некуда!
   - Ну да, как же, не так уж и просто! Пол по-украински - пидлога, а дом - будынок!
   - А как будет "стул"?
   - Пидсрачнык!
   - Да ла-а-адно... Ты чё? - Ирка вытаращила глаза и хохотнула. - Не может такого быть! Значит, вот эта книжка (Ирка достала с полки томик Ильфа и Петрова) по-украински называется "Двенадцать пидсрачников"?!!
   - Неправильно! По-украински будет "Два-над-цять пид-срач-ны-кив"!
  - Ха-ха-ха-а-а! Ой, не могу... умираю со смеху! Погоди, запишу, пока не забыла!
   - Ладно, это можешь не записывать, просто запомни!
   - Ой, ну нет... Представь себе такую картинку! В детском садике воспитательница: " Детки, садитесь на пидсрачныки, а я вам буду рассказывать сказку!" Все детки сели на стульчики, а хлопчик Миша (он в украинском садике первый день) снял штанишки и уселся на горшок!
   Обе весело расхохотались.
  - Ир, я пошутила! - отсмеявшись вволю, заявила Оксанка. - Жалко конечно, но на самом деле "стул" по-украински - "стилець"!
   - Ну во-о-от... - огорчилась Ирка, - а я, как дура, поверила... Ладно, давай дальше... - Ирка задумалась. - А ка-ак будет по-украински... ну-у, например "кошка"?
  - Кишка! Ударение на И.
  - Опять шутишь?! "Мои кишки лежат на подоконнике и греются на солнышке..." Да?
  - Да нет... Если одна, то "кишка", а если больше, то "кошкы"... - пояснила Оксанка.
  - А как же тогда "кишки", ну-у-у те, что в животе?
  - Кышкы!
  - А-абалдеть! У меня даже стишок придумался, слушай: " У моей у кишкы разболелись кышкы, потому что кишка - хитрая воришка, съела вместо мышки шоколадку "Мишка"!"
  - Ха-ха! Здорово!!!
  - А "кот" - "кит"?
  - Ну да-а-а...
  - А как же тогда будет "кит"... ну тот, что в море плавает, огромный такой?
  - Ну-у-у, "кыт", наверное... - неуверенно произнесла Оксанка.
  - Ага! Сама толком не знаешь! - засмеялась Ирка.
  - Зато ты никогда не угадаешь, как по-украински "зонтик"!
  - Что тут сложного? - пожала плечиками Ирка, - "зонтык", или "зондык". Хотя... - она задумалась, и вдруг расхохоталась. - Если бы я придумывала украинский язык, я назвала бы его ну-у-у... "растапырка на дрючке", например... или "капелюх на дротике"!
  - "Зонтик" по-украински - "парасолька"! - гордо произнесла Оксанка.
  - Вот это да-а-а-а! - восхитилась Ира. - Первое красивое слово! Звучит как-то даже музыкально... Па-ра-соль-ка... Дай-ка я запишу в этот, как его, зошит! А теперь давай уже те слова на три буквы!
   - Пиши предложение на русском: "Воет чёрт на чердаке." А под ним напиши перевод: "Вые... (запомни, Ы пишется, как русское И, а Е - как буква Э, только рожками в другую сторону) бис (а И украинское - это палочка с крапкой сверху) на горыщи. Ещё есть буква ЙИ - то же И, только с двумя крапками сверху!
   - Слушай, Оксан, напиши лучше сама... Ты меня запутала этими своими крапками и рожками! ...Ну вот, теперь понятно! Ирка повторила написанную фразу несколько раз. - Всё так просто, оказывается! А теперь давай слово на это ЙИ, я его сама напишу!
   - Пиши: "Я пиду у йидальню, бо хочу йисты!" Переведи!
   - Ну, это что-то вроде: " Я хочу кушать?"
   - Ирк, а у тебя есть чё-нить пожрать? А то я к вам торопилась утром, и не поела...
   - Вареники есть и компот...
   - А вареники с вишнями?!
   - С творогом! Зато компот с вишнями!
   - А-а-а, жалко, что не наоборот... - Оксанка слегка сморщила носик. - А сметана хоть есть?..
   - Нету!
  - Ну, ладно, тащи свои вареники с компотом!
  - Ладно, ты пока лопай, а я пойду клей варить поставлю. - Ирка выставила на стол миску с варениками, кувшин с компотом, и ушла в коридор, служивший в квартире по совместительству общей кухней. Она распалила примус, поставила на конфорку воду в казанке, и не без труда развязала накрепко затянутый узел мешка. Набирая совочком муку, вдруг изумлённо ахнула - из мешка соблазнительно выглянул кончик... шоколада. Ирка достала сломанную плитку, не без опаски надкусила и даже зажмурилась от наслаждения: во рту плавился настоящий, сладкий тёмно-коричневый шоколад! Ира торопливо высыпала муку в воду и зачерпнула из мешка новую порцию. В совочке оказалась конфета в обёртке под названием "Ласточка"...
  - Оксан, иди быстро сюда! - позвала она подружку. - Глянь, чё тут есть!
  - Ни-чего себе! - удивилась Оксанка. - Где вы такую муку берёте?! - Она запустила руки в мешок и вытащила ещё две штуки - батончик без обёртки и конфету в красивом фантике под названием "Белочка".
  На примусе подгорала оставленная без присмотра водно-мучная смесь, а девчонки, забыв обо всём, запустив по локоть руки в мешок, выуживали оттуда кондитерские изделия. Кстати сказать, Оксанке почему-то везло - кроме сливочных помадок ей попались более престижные экземпляры - "Мишка косолапый" и даже дорогая конфета "Кара-Кум"!
  - Слушай, а может тёть Рая от тебя их в муку спрятала и забыла? - предположила Оксанка.
  - Да нет... непохоже на неё, она ничего не забывает. Вообще странно... - задумалась Ира.
  - Ну, всё, хватит уже рыться! - спохватившись, остановила она шуструю подругу, - давай, выкладываем всё на стол и делим поровну и по справедливости! А то так нечестно - у тебя хороших больше!
  - Да у тебя там, наверняка, ещё полно в мешке осталось! - Оксанке вовсе не хотелось расставаться со своими трофеями.
  - Похоже, там уже вообще ничего нет... - пробормотала Ира, но настаивать на дележе не стала. - Ладно уж, забирай! - подавив вздох сожаления, разрешила она.
   ***
  - А шо у вас тут происходит, имею задать я вам вопрос?! - Перед девчонками стояла бабушка, так некстати пришедшая раньше времени. - Ира, да ты только глянь, во что у тебя превратился клей?!! - Бабушка выключила примус, и залив сгоревшую массу водой из ведра, сердито взглянула на внучку. - Нет, ты таки сделаешь мне инфаркт! И шо это за вид у вас, как у тех пьяных мельников, шо весь день в муке проспали?!
  - Баб, у тебя там в мешке конфеты попрятались! Как они туда попали?! Оксана спрашивает, где ты такую муку покупаешь?
  - То-то, гляжу, у неё карманы халата оттопырены! - хмыкнула бабушка. - Не продаётся такая мука. Я кондитерской фабрике папки делаю, вот и выписали они мне её для клея. И шо, там таки конфеты очутились? Так то бракованные, наверно! Не увлекайтесь, шоб расстройство желудка, не приведи Господи, не получить! А вы, красавицы мои, интересуюсь вас спросить, учебными делами занимались сегодня, или конфеты всё это время выуживали ?!
  - Конечно, бабуль, занимались. Целый час! Мы много сегодня выучили! - заверила Ирка бабушку. - Сидай скорее на пидсрачник, та слухай!
  - Ку-куда сидай?... - оторопело переспросила бабуля и расхохоталась.
  - Ну, ты чё, Ир? - смутилась Оксанка, - скажи правильно! Она знает, тёть Рая, просто пошутила!
  - Да, баб, я пошутила! Правильно сказать: "Сидай на стилэць!"
  - Ну ладно, сидаю и готова послушать тебя с превеликим интересом!
  - Вот ты знаешь, как перевести предложение: "Чи гэпнусь я, килком пропертый, чи мимо прогуркоче вин?"
  - Вы шо, глумитесь? Да эту хохму я много раз знаю! Наверное, ещё с пелёнок! - хмыкнула бабушка. - Ну, а ещё чем можете меня удивить?
  - "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" - знаешь, как переводится?
  - Ну и как?
  - "Голодранцы усих краин, до кучи -гоп!" Правда, смешно?!
  - Аж падаю со смеху! И это всё?
  - Нет, что ты! Вот ещё есть слово... Угадай, бабуля, как по-украински будет "зонтик"? А?
  - Да так и будет, наверное... Только не "зонтик", а "зонтык"?..
  - А вот и нет!
  - Ну, може... - бабушка задумалась. - Може "дощезахыстнык" ?..
  - Нет! Нет! - смеялась Ирка. - Слово красивое такое, музыкальное...
  - Ну, говори уже ж скорее, не морочь мне то место, что находится на вашем пидс... , тобто стильце!
  - "Зонтик" на украинской мове - "до-ми-соль-ка"... Ой, нет! Сейчас... Оксанка, не подсказывай! "Ре...фа-а... солька"... Фу ты! Ну крутится же на языке... Сейчас, сейчас! "Фа-а..ре-е..соль-ка"?.. Тихо, Оксан! Сейчас точно вспомню... "Па-ра-соль-ка"! Вот!!!
  - Ну, надо же... В самом деле, красивое слово! - удивлённо покачала головой бабушка.
  - А я Ире учебник принесла за шестой класс! - похвалилась Оксанка, - мне он уже не нужен!
  - Так она, Оксана, в пятый пойдёт, и учебник у нас уже есть! За шестой класс ей аж через год понадобится!
  - Ну, пригодится, может... Зато потом не надо будет покупать... Мне-то всё равно он ни к чему уже!
  - Ну, ладно, спасибо, коли так! Ну, а ты, Ира, кроме фасольки и этого, как его... стильца-пиджопника что ещё запомнила?
  - Много чего! Вот переведи, бабуль, с украинского: "Выебиснагорищи"! - скороговоркой выпалила Ирка, а Оксанка сердито ткнула её в бок.
  - Вы... чего там дальше?.. - недоумённо переспросила бабушка.
  - Тётя Рая! - поспешила прервать Ирку Оксана, - так звучит по-украински "Воет чёрт на чердаке" - Вые бис на горищи! - с паузой после каждого слова произнесла Оксанка.
  - А у Ирки это как то не очень красиво прозвучало... - поморщилась бабушка. - Ну, ладно, давай расплачусь с тобой, как договаривались! - Бабушка достала кошелёк. - Так... сколько я тебе должна? Два рубля, пятьдесят копеек, так ведь?
  В мыслях Оксанки совершенно неожиданно вдруг вместо любимого пломбира возникло... ещё более любимое шоколадное эскимо на палочке за два рубля двадцать копеек, полстакана семечек и дополнительно стакан газировки с вишнёвым сиропом...
   - Да, тёть Рая, два-пятьдесят, но...
  - Что ещё за "но"?.. - бабушка выжидательно прищурилась на девчонку.
  - Но... ещё плюс книжка... Она пятьдесят копеек стоила... Получается - три рубля... - потупившись, пробормотала Оксанка, а у бабушки недоумённо поползли на лоб брови.
   - Во-о-он оно как... - покачала она головой. - А я-то по простоте душевной решила, что ты её за так отдаёшь Ирке, раз она тебе уже ни к чему. Ну, что ж, ладно... получи свои три рубля!
   - Спасибо, тёть Рая! - Оксанка, выдохнув с явным облегчением, взяла из бабушкиной руки трёшку. - Завтра я в это же время приду! - заверила она с воодушевлением.
   - А зачем? - спокойно возразила бабушка, - ты Ирку сегодня и так многому научила. Я думала, недели не хватит, а ты всего за час управилась. Хорошая из тебя репетиторша получилась! Ну, а Ирка дальше нехай самостоятельно работает, по учебникам! Благо, их теперь у неё аж целых две штуки. А ты беги домой, мамке помогай овощи резать! Заждалась уж Светлана Батьковна, наверное, свою смышлёную дочуру... Ну, бывай! - она лукаво подмигнула оторопевшей девчонке и, выпроводив её, пробурчала вполголоса: "Как уж там говорят? Наглость - второе счастье?.. Может быть... может быть... Но со мной такие штучки не пройдут!"
  
  *Пырдик - так бабушка называла фигурно вырезанную наклейку на лицевую сторону книги.
  
  
     Ох, уж этот дядя Аркадий...
  
  
   Иногда у Ирки бывал настоящий праздник! Он приходил всегда неожиданно, вместе с дядей Аркадием, братом бабушки! Конфеты, пирожные, ситро, анекдоты, хохмы, патефон с пластинками - всё это появлялось вместе с ним, дядей Аркадием! Иринка восторгалась его шумным гортанным голосом, задоринкам в глазах, радовалась ему и его гостинцам, и даже жарким, эмоциональным спорам с бабушкой, без которых не обходилась ни одна их встреча.
  
   Однажды он пришёл без гостинцев, зато притащил здоровенные напольные часы, которые отбивают время каждые полчаса, ну, и конечно, свой любимый патефон. Оказалось, что дядя Аркадий ушёл от очередной жены, оставив ей недавно построенный дом вместе со всем им нажитым имуществом, кроме часов и патефона.
  
   - Пока я поживу у тебя, Рая! - заявил он сестре.
   - Ура-а-а! - Ирка запрыгала и захлопала в ладоши от радости. Но бабушка почему-то особого восторга не проявила.
  
   - Ты был идиётом, Аркаша, идиётом и остался! - начала она вставлять свои ироничные шпильки, - ещё и куранты приволок... Как ты думаешь, оно мне надо, если в комнате нет ни одного свободного угла? И куда прикажешь ставить мне этот музыкальный гроб?! Что у меня тут, Красная площадь, что ли? Я уже тут голову ломаю, где мне тебя самого положить!
  
   - Это ж хорошо, Рая, шо у тебя не Красная площадь, а то бы ты меня в мавзолей положила! - смеялся дядя Аркадий, подмигивая Ирише. - Кстати, Рая, хочешь свежий анекдот? А ты, Ирэн, не слушай, это не для твоих нежных ушек! - И он рассказывал бабушке анекдоты, и самое интересное говорил ей на ухо вполголоса, и они хохотали. А вместе с ними смеялась и Иришка, ничегошеньки из тех анекдотов не понимая. И прощала дяде Аркадию даже это его "Ирэн" - переиначенное им на иностранный лад её имя.
  
  
   Теперь вечерами у них было весело - пели с пластинок Утёсов, Козин, Шульженко, Лемешев и Козловский, юморили Миронова с Менакером, и, наверное, потому совсем не слышно было сердитого ворчания бабы Раи.
  
   В один из воскресных дней дядя Аркадий на удивление соседей и к восторгу ребятишек въехал во двор на лимузине.
  
   - Прошу вас, мадам и мадамуазель! - галантно открыл он перед бабушкой и Иркой дверцу тёмно-серого Опель-капитана...
  
   - И в какой помойке ты выдряпал этот старый, грязный драндулет? - спросила бабушка с выражением брезгливости на лице, не решаясь садиться на протёртое до дыр, покрытое масляными пятнами сиденье иностранного автомобиля. - Он ещё помнит, наверное, прадеда моей бабушки!
  
   - Ну почему же "выдряпал", Рая? - обиделся дядя Аркадий, - я купил его на толчке за вполне приемлемую цену! Шикарное, кстати, авто, мощный мотор. Сейчас ты сама в этом убедишься... Садитесь быстрее, мне таки уже не терпится прокатить вас с ветерком! - Бабушка с Иркой уселись на заднее сиденье, и дядя Аркадий, сев за руль, резво тронул с места.
  
   - Нет, ну ты таки неисправимый идиёт, Аркаша, я тебя умоляю! - ворчала бабушка, чихая от густой пыли, пробивающейся сквозь дряхлую ткань из сиденья при каждой встряске. - И сколько ж ты отдал за эту калымагу, которая скопила всю пыль сражений на Куликовском поле? Неужели ты ещё не понял, что тебя обдурили, как последнего дурака?! У тебя тут окно хоть открывается, чтоб проветрить?
  
   - Тебе разве можно когда-нибудь угодить, Рая? - смеялся дядя Аркадий. - Ну, а ты что скажешь, Ирэн, нравится тебе авто? Хочешь, научу баранку крутить, а?
  
   - Конечно, хочу! - воскликнула Ирка радостно. - Машина - во!!!
  
   - Ты слышишь, Рая, устами младенца глаголит истина! Ирэн научится водить и будет возить тебя на базар, или в театр.
  
   - Не морочь мне голову, Аркадий! И зачем мне нужен тот театр, когда ты сам его мне тут через день устраиваешь?!
  
   В этот момент машина пару раз чихнула и остановилась.
  
   - Тю! шо такое? - удивился дядя Аркадий, - с утра полный бак бензина залил, а прибор показывает, шо там пусто...
  
   - Ну вот, пожалуйста, а я что говорила?! - злорадствовала бабушка, - и ты ещё будешь меня уверять, что это барахло - хорошая машина?! Слазь, Ирка, будем искать трамвайную остановку!
  
  
   Заварив дырку в бензобаке, дядя Аркадий уехал по делам в город Ковель. Через неделю приехал, но не один...
  
   - Знакомьтесь, это Катрин, моя жена! - представил он ошарашенным родным пышнотелую блондинку.
  
   - Хм... Ну что ж, поздравляю, дорогой братец! - проигнорировав протянутую ладошку Катрин, саркастично произнесла бабушка, - ты, как всегда, очень кстати женился. Только, извините, придётся вам в машине медовый месяц проводить, - у меня спальных местов для вас нет!
  
   - Ну, вот этого не надо, Рая! Ты ведь прекрасно знаешь, шо я коплю деньги на дом. Разве ж мы не уместимся временно как-нибудь на твоей жилплощади?.. Ирэн, если мы тебя пока положим на мою раскладушку, ты ведь не будешь против? - Не буду... - Ириша уныло покачала головой.
  
  
   Молодожёны разместились в крошечной, бывшей Иркиной, комнатке. А Ире бабушка устроила спальное место на своём старинном сундуке...
   Оказалось, что Катрин - полька по национальности, и по-русски знает только три слова: хочу, лублу и чалую.
  
   - Знала я, что ты идиёт, Аркадий, но чтобы до такой степени - не ожидала! - ворчала бабушка. - И когда уже ты научишься не наступать на одни и те же грабли? У тебя что, от жары совсем расплавился мозг, и ты уже не можешь отличить низкопробную вертихвостку от порядочной женщины?! Неужели ты настолько слепой, Аркадий?!! Посмотри на неё - ведь это ж видно невооружённым глазом! ...Я нисколечко не удивлюсь, если она прекрасно поняла мои слова, потому что по-русски знает ничуть не хуже нас с тобой!
   Катрин натянуто улыбалась, растерянно переводя взгляд с одного на другого. "Лублу... чалую..." - на всякий случай произнесла она и чмокнула дядю Аркадия в щёку.
  
   - Ша, Рая! Не надо оскорблений, ты меня этим очень обижаешь.
  
   - А я тебе так скажу - ты ещё помянёшь мои слова, когда она оставит тебя без единого гроша в кармане!
  
  
   С приходом сентября отпускное время закончилось, и все разошлись по местам своей работы, а у Иры начались занятия в школе. Дома оставалась за хозяйку Катька, как называла её бабушка. Катерина оказалась неплохой стряпухой, и баба Рая, которая терпеть не могла возиться с приготовлением обедов, неожиданно оттаяла к невестке. Дядя Аркадий ходил теперь гордый и довольный молодой своей женою, и, поглядывая с победоносным видом, время от времени спрашивал бабушку: "А? Ну, что теперь скажешь, Рая? Разве плохую я выбрал жену"?! И, к сожалению, ежедневных гостинцев в виде сладостей Ирке доставалось теперь гораздо меньше прежнего...
  
   В тот день она пришла домой раньше обычного из-за отменённого последнего урока. В коридоре, бывшем по совместительству кухней, угрожающе гудел чуть ли не раскалившийся от жара примус, на котором скособочилась и почернела пустая, с давно выкипевшей жидкостью кастрюля. Примус готов был ежесекундно вспыхнуть и Ирка, схватив ведро, залила его водой. От жуткого шипения и пара она едва не свалилась с ног, но всё продолжала в каком-то исступлении лить и лить на него воду из всех имеющихся ёмкостей... Сбежались, ахая и охая, соседи. В незапертой квартире всё было поднято, что называется, вверх дном - выдвинуты ящики, раскрыты створки шкафа, валялась на полу одежда... Здесь явно искали что-то ценное! Как выяснилось позже, пропали все деньги, накопленные дядей Аркадием на дом, бабушкины золотые украшения и даже её крепдешиновые платья с выходными туфельками-лодочками. А Катрин бесследно исчезла!
   Все были потрясены... А Ириша была в недоумении... Как же так?.. Ей казалось, что Катька любит дядю Аркадия, и она, хоть и немного ревновала его к ней, всё же радовалась, видя его счастливым и таким помолодевшим.
  
   - Ну, он-то ладно, ослеплённый лябовью (именно так пренебрежительно, с выражением крайнего презрения к чувствам брата), - высказывалась бабушка, - старый кретин, потерявший разум от плотских утех с молодой, цыцястой бабой, но я-то!!! Да как же могла я так глупо попасться на удочку этой хитрой аферистке?! Как удалось этой ободранной лисице совершенно заглушить во мне бдительность?! Вот тебе и "ни бэ, ни мэ, ни кукареку"! Не-е-ет, это не он, это я форменная идиётка! - терзалась баба Рая, и долго не могла простить дяде Аркадию, да и себе самой эту неожиданную очарованность коварной снохой. А Ире было просто больно за него - обманутого и оскорблённого... Как же ненавидела она теперь эту его Катрин!
  
  
   Шли месяцы, годы... Дядя Аркадий несколько раз безрезультатно ездил в те места, где некогда встретил свою ненаглядную, - та, как в воду канула. Но в один прекрасный день им принесли телеграмму такого содержания:
  
   "У тебя родился сын! Лублу. Чалую. Твоя Катрин"
  
   - Аркаша, я тебя умоляю! Ты мОзгами своими пораскинь - каким образом от тебя может родиться дитё аж через целых три года?! Ну-ну, поезжай... Но учти, если ты опять привезёшь ко мне эту дрянь белобрысую, я за себя не отвечаю! В тюрму сяду, но её, сучку, я придушу безо всякой жалости!!!
  
   Машина уже давно совсем вышла из строя, и дядя Аркадий уехал по указанному адресу междугородным автобусом. Через три дня он появился дома, держа за ручку кареглазого кудрявого мальчугана лет двух с лишком, а на руках - ...белокурую, с огромными голубыми глазами годовалую девчушку.
  
   - Ну, этот-то, похоже, наш... Твоя копия! - сказала бабушка, - я только в толк не возьму, а это что за довесок? Что ещё за бесплатное приложение?!
  
   - Вот именно, бесплатное, Рая! Ты подумай, она за Ромку потребовала аж три тыщи, но где мне взять такие деньги?! Тогда она предложила мне такое условие: если забираю обоих, то она отдаёт их мне всего за тысячу. Ну, на это я, Рая, не мог не согласиться... Наследник же он мой, Рая, разве я не прав? Шо ты на это скажешь?..
  
   - Да-а-а! Я тебе скажу на это, что будет очень хорошо, если только этот наследник не унаследует мозги своего папаши... - Нет, Аркадий, ты мне вот что объясни, ну, где ты видел такое, чтобы родной отец собственное дитё у матери покупал?! Да ещё чтоб она в качестве бесплатного приложения нагулянного с кем-то ребёнка ему подсунула?! И ты после этого ещё будешь мне говорить, что ты не идиёт?!! Я уже молчу за те деньги и золото, что она у нас украла! О, Господи! И за что только ты наградил меня таким братом-недотёпой?! ... А девочку как звать?
  
   - Анна-Мария её зовут, красивое имя, правда, Рая? Она на тебя похожа, такая же беленькая...
  
   - Тю, дурень! Я беленькая, потому что перекисью водорода красю волосы. А она натуральная блондинка! Это большая разница, Аркаша! Нет, не похожа она на нас...
  
   - Ну, хорошо, Рая, эта девочка не родная нам... А шо ты скажешь тогда про Ирэн? Она разве наша по крови?
  
   - Ша, Аркадий, что ты такое говоришь?! - возмутилась бабушка, и Ирка увидела в зеркале, как она за её спиной яростно делает какие-то знаки.
  
   - А я шо? Разве я сказал, шо Ирэн нашему Шурке не родная дочь?! Я такого не говорил! Потому шо Шурка - родной отец Ирэн!
  
   - Ох, ну какой же ты, таки, неисправимый идиёт, Аркадий! - вздохнула бабушка и рассмеялась. - Ладно, что с тобой поделаешь... будем и их рОстить!
  
   А в доме теперь опять шумно и весело. Появилось много игрушек, детских пластинок, ярких книжек и, конечно, шоколада! А бабушка сердится и выговаривает дяде Аркадию, что нельзя так баловать детей. Дядя Аркадий ей обещает исправиться и заговорщически подмигивает Ирке.
  
  
   Маковые зёрнышки
  
  
   - Айда, смотаемся к моей бабке в Варваровку на пароходике! - предложила Ирке её школьная подружка Ксенька, встретившись ей на пляже в яхт-клубе, куда Ириша частенько бегала с девчонками в летние каникулы.
   - Ой, не могу... мне уже домой пора, бабушка скоро с работы придёт...
   - Часа через полтора-два вернёшься, поехали! У бабки моей груши поспели - во! Нарвём, с собой увезёшь - угостишь там всех... Айда!
   Посёлок Варваровка находится на другом берегу реки. Мост через речку ещё не построен, поэтому добираться туда приходится на пароме.
   Сад у родственников Ксюши действительно оказался знатным - спелые жёлтые груши клонили ветви к земле, а каждая гроздь винограда весила не меньше килограмма. Но более всего Ирку поразил мак - его спелые круглые головки были размером с детский кулачёк! Из открытых "окошечек" высыпалась полная пригоршня крупных, тёмно-серых семян, настолько вкусных, что оторваться от них было невозможно. Ира и не заметила даже, как её неожиданно сморило сном...
  
   ... её несло куда-то вверх с неимоверной, всё более и более нарастающей скоростью... несло и одновременно кружило... Ирка пыталась вдохнуть воздух, но его не было... в ужасе хотела закричать, но из горла не прорывалось ни звука... Она мчалась в черноте небес навстречу чему-то очень яркому, до боли режущему глаза, и какой-то противный свист, зародившийся в голове и всё более усиливающийся, создавал впечатление, что она, голова, вот-вот расколется, не выдержав страшной скорости и этого жуткого звука... Иришка попыталась сжать голову руками, но с ужасом почувствовала, что их у неё нет... Нет ни рук... ни ног... ни вообще ничего! Она с трудом закрыла веки, но режущий свет всё равно проникал сквозь них... Мимо проносились какие-то непонятные предметы, огромные каменные глыбы... От одних шёл невыносимый жар, другие наоборот окутывали жутким холодом, и Ирка ощущала, как заливающий глаза горячий пот вдруг сковывался льдом и не давал ей разлепить веки... Нечто невероятно яркое всё нарастало, становилось всё ближе и жарче, и Ирке в ужасе казалось, что она приближается неотвратимо к солнцу и сейчас... вот-вот... вот-вот сгорит... Но неожиданно её с таким же невероятным ускорением понесло вниз, к земле, и белое пятно стало быстро уменьшаться в размерах... Потом снова мчало вверх... снова вниз... Эти жуткие качели были мучительны, изматывали, было страшно и хотелось только одного - скорейшего конца... любого... В очередной раз летя книзу, Ирка вдруг постепенно стала ощущать своё тело, с облегчением почувствовав, что может чуть-чуть пошевелить пальцами... Гул в голове не проходил, просто стал немного слабее, и хоть скорость падения немного уменьшилась, но, в страхе поняв, что через мгновенье она упадёт и разобьётся насмерть о твёрдую землю, Ира застонала...
   "Господи... спаси, сохрани и помилуй рабу божию..." - услышала она чей-то голос, словно издалека... - Во имя Отца и Сына и Святаго Духа"... Голос был незнакомым, тихим, монотонно читающим молитву. Ириша вдруг с облегчением поняла, что она уже никуда не падает, и с трудом разлепила веки...
  
   - Слава те, Господи... оклемалась. - Над ней склонилось улыбающееся старушечье лицо в глубоких морщинках. Светлые глаза смотрели ласково, а рука сбрызгивая холодной водицей, крестила её и что-то истово шептала...
   - Где я?.. - прошептала Ира, с удивлением осматриваясь. Она лежала на чужой кровати, в незнакомой хате с низенькими потолками и с образами в углу на полочке, окаймлёнными белым, вышитым рушником... с трудом припоминая всё то, что было накануне.
  
   - Видно сглазил тебя давеча кто-то сильно, дочка... Но, слава Господу нашему, всё позади. Вставай потихоньку, горяченького выпей, полегчает. О, Господи... как же ты нас напугала! Ксюха вон тоже всю ночь не спала - плакала всё...
  
   Ксенька действительно выглядела испуганной и бледной.
  
   - Ирк, это всё от мака! Ты его слишком много съела! Я уж думала, что ты вообще не проснёшься никогда - была как мёртвая...
   - Не болтай ерунды! - осадила бабушка Ксюшку, - причём тут мак?! Сглаз это у неё был самый настоящий...
   - А зачем ты его тогда заставила весь выдрать?
   - А давно уж пора было убирать, а то осыпается... Давайте-ка, завтракайте да топайте к причалу - родственники подружки твоей уж извелись, наверное. Может, даже в милицию заявили!
  
   Только тут Ирка вспомнила про бабушку, про то, что ушла с Ксенькой, даже не предупредив ни о чём девчонок. Представила себе, что сейчас творится, наверное, с ней... и ужаснулась.
  
   Бабушка, вопреки ожиданию, Ирку бить не стала. Но лучше бы уж побила, чем так молчать и яростно колотить по шилу молотком, пробивая дырки в толстой, временно скреплённой гвоздями будущей книге из разных документов... Она не смотрела на Иришу, отдёргивала плечо, сбрасывая её руку, и время от времени прикладывала платок к глазам...
  
   - Бабусь... прости меня... я не буду больше... - у Ирки слёзы лились от жалости к бабушке, она никогда не видела её плачущей. Бабушка отбросила молоток и повернулась к ней.
   - Я чуть с ума не сошла за эти сутки, ты себе не можешь представить... - прошептала она. И, помолчав несколько секунд, произнесла уже твёрдым, решительным голосом:
   - В общем так, Ира... У меня к тебе серьёзный разговор. Или ты остаёшься со мной навсегда, или отправляешься обратно в Латвию!
   - Баб... но я ведь и так с тобой...
   - Разве ты меня не поняла?.. Я хочу, чтобы ты была моей дочкой, называла меня мамой и носила мою фамилию.
   - Как это, бабуль?.. - Ирка была обескуражена. - У меня ведь есть мама... и папа.
   - Ириш, детка моя, разве ж я ожидала, что так привяжусь к тебе?.. - бабушка вздохнула. - Если бы ты только знала, как я мечтала о дочери, но... Бог меня, к сожалению, не услышал.
   - А как же мама?.. Она ведь даже, когда война была, не отдала меня никому... хоть её и уговаривали латыши-крестьяне... Она мне об этом рассказывала.
   - Тогда ты была у неё одна... А сейчас, кроме тебя, у неё ещё двое есть, и их она любит больше, поверь мне... А у меня ты будешь единственной и любимой... Я тебя одену-обую, как куклу! Смотри, это ведь всё для тебя! - Бабушка достала из шкафа несколько отрезов разных тканей. - Ещё ты говорила, что хочешь учиться в музыкальной школе? - ладно! Куплю тебе пианино, учись. Я ведь тебя пальцем никогда не тронула, а мать - била! Била ведь прутом или чем там ещё?.. ты ведь мне сама говорила!
   - Ну, иногда... Я тогда виновата была...
   - Вот и подтвердишь, если спросят.
   - Кто спросит?..
   - Из опеки спросят... Я хочу тебя усыновить, Ира... Ведь я тебя воспитываю, обуваю-одеваю-кормлю. Всё, что захочешь, для тебя сделаю, когда станешь только моей!
  
   Ирка была словно оглушена и не могла поверить, что всё это происходит наяву, а не в каком-то болезненном сне... Вначале ей казалось, что бабушка просто шутит, потом поняла, что, похоже, всё это она говорит всерьёз... И Ирке был очень неприятен этот разговор. Да как она может?.. Ведь это же самое настоящее предательство по отношению к родным людям...
  
   - Бабушка... ты не обижайся, но я... я не могу. Я маму очень люблю...
   - Тогда уезжай... Пусть отец и увозит тебя на хутор. Отправляйся обратно утирать сопли малышам, корову пасти, свиньям корм задавать!
  
  
   Прошло несколько дней. Возвратившись из школы, Ирка услышала голос отца и хотела уж вбежать в комнату...
  
   - Отдайте мне Ирку! - услыхала она умоляющий голос бабушки и остановилась.
   - Мать, о чём ты говоришь?! Как тебе такое в голову могло придти?!
   - Нет, ты мне скажи - она вам нужна?.. У вас есть свои дети. Зачем вам нужен лишний рот?.. А я её удочерю, дам образование, в люди выведу...
   - Мама, хватит! Я этот бред даже слушать не хочу!
   - Это не бред, Шурка, я вполне серьёзно говорю... Да и Ирка, кстати, согласна...
  
   - Но это же неправда, бабушка!!! - возмутилась Ирка, вбежав в комнату. - Пап, я не соглашалась... Бабушка, я тебя очень люблю, но я не согласна...
   - Ну, что ж... Тогда уезжай, неблагодарная! А я из детдома девочку возьму...
  
  
   И снова Латвия...
  
  
   И вновь пассажирский поезд привёз Ирку в Латвию и она, словно на машине времени перенеслась далеко назад, в прошлое, словно в старину, где все ещё живут, коротая вечера при свете керосиновых ламп, где редко встретишь грузовик на большаке, и где колхозная земля пока ещё не познала тяжести стальных тракторов и прочей техники...
   Она снова вернулась в поместье зажиточных крестьян, где её родители снимали часть дома, на подворье с сараями, хлевом для скота и конюшней, с небольшой мельницей и плотницкой мастерской, с банькой у протекающей быстрой речушки... Смешанный запах сена, конского навоза и дёгтя, такой знакомый с детства, но слегка подзабытый, не был неприятен Ирке, она с удовольствием вдыхала этот деревенский дух. Выпрягая лошадь из старинной пролётки, хозяйский сын Томас, привёзший их со станции, искоса, с интересом поглядывал на повзрослевшую Ирку. Встретить её вышло всё семейство Култансов. Девчонки насмешливо оглядывали "городскую" в светлом пальто (перелицованном из бабушкиного летнего) и кокетливом беретике с хвостиком и хихикали в ладошку, но Ириша держалась, как и подобает городской, с достоинством. Подросшие брат с сестрёнкой не узнавали свою "няню", дичились и прятались за мамин подол...
   В сенях большого дома пахло антоновкой, а в огромной кухне хозяев стоял дух свежеиспечённого тёткой Дарьей хлеба... Женщины накрыли на большом столе незатейливый ужин на две семьи - блины с густой домашней сметаной, с янтарным мёдом с хозяйской пасеки; отец выставил гостинцы с юга - виноград, груши и даже душистую дыню... Так уж было заведено - в праздники готовить общий стол, а долгожданный приезд любимой дочери - это ведь тоже праздник!
  
   Эзерниеки... Озёрный край... Дивные места - леса, холмы, луга и множество озёр, прозрачных, чистых и холодных даже в разгар лета. Как же явственно виден контраст между городом и прибалтийскими хуторами, словно застывшими в прошлом веке... Лошади, запряжённые в телеги или двуколки, ржущие в ужасе и встающие на дыбы при встрече с редким автомобилем... Стада коров чёрно-белой масти, пасущиеся на ещё зелёных лугах, усыпанных круглыми валунами разных размеров... Стога на сжатых вручную полях... Крестьяне, полные решимости не пустить "железного дьявола" на свои земли...
  
   А какое тягостное впечатление у Ирки от школы - старого деревянного строения, приспособленного под неё... Как часто вспоминалась ей прежняя четырёхэтажная Женская школа ?15, с её светлыми классами и коридорами, где в переменки ходили они с девчонками парами, или кружились, взявшись за руки... А здесь в перемены топот и гвалт, кулачные бои пацанов до кровавых соплей, визг и слёзы растрёпанных, обиженных ими девчонок. И старинный колокольчик вместо электрического звонка, зазывающий на очередной урок...
  
  
   Праздник песни
  
  
   Праздник Песни... Кто из любителей петь на школьной сцене, не мечтал в годы детства принять участие в певческом конкурсе? К празднику этому, проводимому в Латвии, готовились загодя, со всей серьёзностью. Отборы лучших хоровых коллективов проводились вначале на районном, потом - на областном уровнях. Победителей отправляли на праздник Песни аж в саму Ригу!
   Их, участников хора Эзерниекской семилетней школы, ребят двенадцати-четырнадцати лет везли в кузове грузовика ГАЗ-51 в районный центр, километров где-то за двадцать, на отборочный конкурс. В репертуаре было три песни: обязательная политическая, восхваляющая великого вождя, латышская песенка и любимая песня - "Эх, хорошо в стране советской жить!"
  
   Сидя на досках, вставленных в пазы бортов машины, ребята горлопанили:
  
   "Эх, хорошо в стране советской жить!
   Эх, хорошо страной любимым быть!
   Эх, хорошо стране полезным быть,
   красный галстук с гордостью носить! Да, носить!"
  
   и веселились в предвкушении такого радостного и редкого события, короче - пребывали в прекрасном расположении духа. Учитель пения Антон Петрович всё время высовывался из кабины и орал, чтобы все замолчали, поберегли связки. В самом деле, беспокоился он не зря - от холодного ветра некоторые "певцы" стали хрипеть...
  
   Пройдя отборочный конкурс, школьники русской семилетки, к сожалению, не вошли в число первых трёх мест, но всё равно получили удовольствие от праздничного волнения, от концерта и от солнечной тёплой погоды (смотр проходил под открытым небом на площади, на сооружённой для этой цели сцене). При большом скоплении народа, под градом аплодисментов, они чувствовали себя почти артистами.
   Но праздник закончился, наступила пора ехать домой, и ребятишек повели к грузовичку.
  
   Однако шофёр дядя Лёня тоже не терял времени даром - пока школьники соревновались, он тоже устроил себе праздник. Короче, дядя Лёня оказался пьяным "в стельку"... Но, что же делать?.. Автобусов в те далёкие годы в тех, довольно глухих краях ещё не было, машин было мало, шоферов - ещё меньше... А ехать-то надо! Закинули ребятишек в кузов, запихнули в кабинку весёлого дядю Лёню... Только вот Антон Петрович под предлогом, что у него ещё есть дела в судейском жюри, ехать отказался, посадив вместо себя в кабину одного из старших учеников и строго-настрого повелев шофёру ехать медленно и осторожно. "Не боись, учитель, довезу в целости и сохранности!" - заплетающимся языком заверил дядь Лёня учителя, и так резко газанул, что все пассажиры наверху опрокинулись со скамеек...
   Возле "Чайной" на окраине районного центра, водителя тормознул его приятель, тоже "вдутый" основательно. Пацана из кабины, не мешкая, отправили наверх, обратно к "своим" и, выехав на большак, дядя Лёня, позабыв про все предупреждения, начал пытаться выжимать из своего ГАЗа всё возможное и невозможное. Опасаться ему было нечего и некого - ГАИшников на дороге, естественно, не водилось, встречных машин не попадалось...
  
   "Па-а-а любил я её не на шутку... и она меня тоже невзначай!" - весело распевал, крутя баранку, дядя Лёня, и давил на газ, даже не пытаясь объехать дорожные ямки и бугры. От тряски под юными пассажирами соскакивали из пазов лавки, и, падая, отдавливали им ноги. Полусонный шофёр зигзагами "мерял" дорогу, рискуя свалить машину в кювет или впороться в столб. В эти опасные моменты девчонки визжали от страха, закрывая ладошками лица, а мальчишки яростно колотили кулаками по кабинке, пытаясь разбудить задремавших приятелей. Иногда попадались навстречу повозки. Испуганные лошади в ужасе вставали на дыбы и метались в стороны, норовя опрокинуть телегу, а возница что-то орал, грозя кулаком шофёру. Некоторые мальчишки, не желая рисковать, спрыгивали на ходу, благо скорость на этом авто водитель при всём желании не мог увеличить более тридцати км в час, и продолжали путь пешком. Подъезжая к селу, к родной школе, ребята взбодрились. Кто-то из мальчишек вдруг запел высоким голосом на мотив известной всем песни "Артиллеристы! Сталин дал приказ...":
  
   Ученики! Директор дал приказ -
  
   И все подхватили весело, облегчённо, радуясь, что все дорожные страхи позади:
  
   Поймать учителя - и выбить левый глаз!
   За наши двойки и колы, за все пропущенные дни -
   по школе залпами: Огонь! А-агонь!!!
  
   Своего учителя пения школьники больше не видели. Его уволили. Но не за то, что оставил на произвол судьбы и пьяного водителя несовершеннолетних детей... А за то, что его ученики извратили слова в песне о великом вожде, что недопустимо и позорно для советских детей и их наставника ... Кто-то из бдительных сельчан "капнул", куда надо.
  
   Ну, что ж, бывший учитель сам виноват! За детьми глаз да глаз нужен... да и уши тоже!
  
  
   Страничка из альбома
  
  
   Новенькая появилась в школе в середине ноября. В седьмой "А" втиснулась могучей фигурой завуч Ольга Андревна, "тётя Туча", - так прозвали её острословы с "камчатки" за извечно хмурый взгляд из-под широких бровей, непомерную рыхлость телес и неизменный тёмно-серый костюм. За мощным плечом завуча, словно солнышко, выглядывающее из-за хмурой облачности, сияла чья-то ярко-рыжая макушка.
  
   - Садитесь, - небрежно махнула рукой "туча" на приветствие учеников, и вытолкнула вперёд высокую девочку в синем форменном платье с чёрным фартуком. - Вот, принимайте новенькую... как бишь тебя зовут?
   - Генриетта...
   - Ну, вот, прошу любить и жаловать э-э-э... Генриетту... - Ольга Андреевна, кивнув головой нашей классной, вышла.
  
   Мальчишки бесцеремонно с ироничными ухмылками и репликами разглядывали рыженькую, в конопушках на розовых щеках, новенькую, а девчонки шушукались и хихикали, поглядывая на неё. Однако девочка, судя по всему, вовсе не чувствовала себя "не в своей тарелке". Она оглядела класс дерзким взглядом, на пару секунд задержав его на "галёрках" и, не дожидаясь приглашения, прошла к Иркиной парте, намереваясь сесть на свободное место.
  
   - А тут занято! - сказала ей Ира.
   - Но пока нет ни хозяина, ни его вещей, я посижу здесь, - ответила девчонка решительным голосом, и Ирка не нашлась, чем ей возразить.
   - Итак, продолжаем урок... - постучала по столу учительница...
  
   ***
  
   Новенькая как-то сразу, с первого дня вписалась в классный коллектив, словно всю свою тринадцатилетнюю жизнь провела рядом с ними. Мальчишки, пытавшиеся заигрывать с ней, дёргая за короткие рыжие косички, тут же получали мощный удар учебником по башке, да и вообще, будучи ершистой, она в драку с ними ввязывалась по любому поводу. "Меня... зовут... Генриетта!" - всякий раз, выделяя каждое слово, раздражённо поправляла она любого, кто окликал её коротко - "Геня!" Но однажды, на уроке математики, когда она, единственная из всех, решила трудное уравнение, и математичка восторженно воскликнула: "Да ты ж у нас просто гений в юбке!", это "гений" намертво прилепилось к ней, и с этим она уже ничего не могла поделать.
   С Генькой Ириша подружилась сразу. Бывшую соседку по парте Геньке удалось уговорить пересесть, пообещав давать списывать "матику". Оказалось, что родители новенькой - врачи. Их прислали сюда вместо прежнего, ушедшего в мир иной, старенького доктора.
   Генриетта отличалась от многих своих одноклассников удивительной любознательностью и начитанностью, вот только была она несколько высокомерной по отношению к соученикам.
  
   - Ну, хоть бы один нормальный пацан был в школе... - пренебрежительно скривив губки, говорила она Ирине вполголоса, - одни сопливые недоростки... не на ком взгляд задержать. - Впрочем, Ирка с ней была согласна полностью.
  
   - Хм, седьмой "А"... - насмешливо хмыкая, говорила Генриетта, - можно подумать, что есть ещё седьмой "Б"! Не школа, а сарай какой-то... - Тут Генька была недалека от истины. В районном центре имелась другая школа - кирпичная, двухэтажная, но она предназначалась для латышских ребятишек, которых было значительно больше, чем русских. В ней учились и дети с хутора Култансов, часть дома у которых снимала Иркина семья. Ира дружила с ними давно, ещё до отъезда к бабушке. С девчонками Моникой и Сузанной, сёстрами-близнецами они были ровесниками, Вальдемар был на год моложе их, а брат Томас - на три года старше.
  
   Вечерами Ирка и хозяйские дети просиживали на огромной кухне за длинным столом с картами, или увлечённые прочими играми. Тётя Дарья ставила им по кружке парного молока и по толстому ломтю домашнего хлеба. Однажды Ирка привела в их небольшую компанию и Геньку.
  
  
   - А они ничего ребята... - удивлялась Генька на следующий день, когда они с Иркой торопились в школу, - хоть и латыши, а по-русски почти свободно говорят.
   - Так у них же мама русская...
   - Кстати, похоже, что их старший... как его?.. Томас? к тебе неравнодушен...
   - С чего ты взяла?.. - Ирка почувствовала, как щёки у неё вспыхнули.
   - Да это ж видно по взглядам, какие он на тебя бросает... Думаешь, я не заметила? Да ты и сама на него поглядываешь украдкой... так нежно, так застенчиво... Ах! - и Генька закатила глаза, откровенно насмехаясь над смущением подруги.
   - Ничего такого и в помине не было! - возмутилась Ирка, - и нечего выдумывать!
   - Да пожалуйста, не больно мне и надо... Скрытная какая, а ещё подруга называется! Чего ж тогда краснеешь?
   - От холода, от чего ж ещё... - буркнула та в ответ.
   Была уже середина декабря, морозы крепчали, но небо почему-то не спешило укрывать продрогшую землю снежным одеялом. До школы было километров пять, если идти большаком. Так они и ходили обычно в осенне-весеннее время. А зимой путь значительно сокращался, если скользить на лыжах прямиком через озеро и лес.
   - Слушай, а может быть, вода в озере уже замёрзла? Морозы-то стояли аж целую неделю! Айда проверим! - предложила Ира.
  
   Они свернули с дороги и, пройдя сквозь небольшой лесок, остановились в изумлении... Перед ними открылся невероятной красоты пейзаж... Синевато-зелёная гладкая поверхность озера, и в самом деле уже скованная льдом, казалось огромным зеркалом, окаймлённым в причудливую рамку из тонких и хрупких ветвистых ив... Одетые в ледяную корку дождями и морозом, их ветки казались прозрачными, будто сделанными из тонкого хрусталя... Прутик отломился под рукой Ирки со звоном разбитой ёлочной игрушки...
  
   - Это сказка какая-то... - прошептала восторженно Генька. Они заворожено любовались волшебной красотой озера, не решаясь ступить на лёд. Но раздумывали недолго - минуту спустя уже бежали, падая иногда, по идеально прозрачному льду всё дальше и дальше от берега.
  
   - Ирка, бегом сюда! - громким шёпотом звала Геня, - смотри, рыба! Какая крупная!
   - Ой, гляди, гляди! - вторила ей подруга, - да подойди же скорее... такая красивая, с оранжевыми плавниками... ну, во-от, всё... - в водорослях спряталась!
  
   Девчонки легли на лёд и в изумлении стали рассматривать сквозь него, как сквозь чистое стекло, загадочный подводный мир. В тёмной глубине угадывалось дно, и через прозрачный слой льда видны были сине-зелёные, застывшие, словно во сне, длинные стебли лилий и кувшинок с огромными круглыми листьями и изогнутые в чудные узоры узколистые водоросли... И среди них, время от времени медленно, сонно плавали рыбы, открывая рты и лениво двигая хвостами и плавниками.
  
   - Невероятно... - восторгалась Генька, - просто сказочное царство какое-то! Я никогда такого не видела! А ты?
   - Если б ты знала, какие красивые здесь цветут лилии летом! - Ирка вспомнила вдруг, как она года три-четыре назад каталась на этом озере в лодке вместе с сёстрами и Томасом.
   - Вот наступит лето, и ты тоже с нами будешь кататься... - сказала она мечтательно.
   - Когда ещё оно наступит... - вздохнув, ответила Генька.
  
  
   Забыв про школу и про всё на свете, отбросив подальше портфели с книжками и тетрадками, со смехом и радостными возгласами девчонки носились по озеру, скользя по льду на подошвах ботинок и совершенно не думая об опасности.
   А на следующий день и землю, и озеро накрыло ярким белым пухом первого снега.
  
   ***
  
   - Воронцова Генриетта! Почему ты до сих пор не записалась в библиотеку? - спросила училка по литературе.
   - А зачем? - удивилась Генька. - У меня дома своих книг полно.
   - Всё равно надо записаться - такие правила.
  
   В библиотеке было пусто. Если не считать библиотекаршу "Мегеру", прозванную так не столько из-за созвучия её имени-отчества - Мира Германовна, сколько из-за вреднючего характера. Мегера корчила из себя учительницу - получая обратно книги, заставляла пересказывать их краткое содержание, иногда даже требуя отчёт в письменном виде! Книжки она выдавала строго по списку литературы для внеклассного чтения.
   Заполнив карточку Генриетты, Мира Германовна спросила, что та желает почитать.
  
   - У вас есть "Красное и чёрное" Стендаля? - спросила Генька, подумав пару секунд.
   Мегера внимательно посмотрела поверх очков на Геньку.
  
   - Есть "Белый клык" Джека Лондона... Ещё - "Белый пудель" Куприна. Ни красного, ни чёрного у меня нет.
   - Тогда может быть есть "Яма" Куприна?
  
   Мегера пробежала глазами список литературы для шестого класса, но такого произведения не нашла.
  
   - Странно... - сказала Генька, - а в той школе, где я училась, эти книги были. Бедная у вас библиотека! Запишите мне вот это! - Она, покопавшись в стопках книг, подала изумлённой Мегере "Русские народные сказки".
  
   - Если хочешь, мы можем сходить в поселковую библиотеку, - предложила Ира Генриетте, - может, там спросишь те книжки...
   - Да есть они у меня дома, - огорошила она подругу, - читала я их сто раз!
   - А зачем же ты тогда их спрашивала?
   - Да так просто... позабавиться захотелось! - смеясь, ответила Генька. - Но похоже, ваша Мегера про них и слыхом не слыхивала!
   - А дашь почитать?
   - Не-а... Ты ещё маленькая!
   - А то ты большая! Всего на полгода старше...
   - Зато я прочитала много книг и знаю гораздо больше тебя о жизни! Потому что я дочь врачей и сама буду врачом. Пошли ко мне домой - сама увидишь, какая у нас библиотека!
  
   В доме Генриетты и в самом деле все полки и шкафы ломились от книг. Кроме литературы по медицине - собрания томов Большой Медицинской Энциклопедии (Генька сказала, что там есть столько ужасно интересного!), было действительно много и художественной литературы. Ирка взяла почитать Паустовского.
  
   ***
  
   Зимние каникулы... Счастливое время! Санки, лыжи, коньки! От дома к бане и узкой речушке длинная, пологая гора. Мальчишки выкатывают дровни, и вся ребятня усаживается хором в них. Оттолкнув тяжёлые сани, резво в них вспрыгивают, и вся копелла летит вниз с нарастающей скоростью! Аж дух захватывает от восторга! Но радость полёта длится не так долго, как хотелось бы... А тащить сани обратно в гору не так уж и легко! Пару раз съехали и решили идти кататься на лыжах с более крутых горок.
  
   Генька пришла на гору без лыж: "Сломалась одна"... - пояснила она, потупив очи. "Врёт ведь, но зачем"?.. - подумала тогда Ира.
  
   - А мы с тобой по очереди будем кататься, идёт?
   - Ладно... - ответила Ирка не слишком радостно. - Но ожидать своей очереди у Геньки не было никакого терпения, и ей вздумалось пристроиться на лыжах за спиной у Томаса.
   - Если свалишься - я не виноват! - предупредил он её. Генька встала на его лыжи и обхватила Томаса руками.
   - Ну, пошли! - скомандовал он: левой - правой, левой - правой... - Они покатились, но где-то в середине горы неожиданно оба упали. Лыжи, одна за другой, неслись вниз, а эти двое, валяясь в снегу, хохотали, как безумные. Шапочка слетела с головы Геньки, и её рыжие волосы разметались по белому снегу... "Ну, чисто - лисица... - подумалось Ирке, - сама же, наверное, нарочно упала и его с собой увлекла..." И вдруг как-то ёкнуло и заныло в груди, когда Томас склонился над Генькой и, сняв варежку, бережно смахнул ладонью снег с её лица. Ирка даже зажмурилась... Ей показалось, что вот сейчас... сейчас он коснётся губами её губ. Не было сил смотреть на эту сцену и она, оставив лыжи (пусть Генька катается), ушла домой. "Нет... он не мог этого сделать... Ведь тогда бы все увидели и подняли их на смех, - успокаивала себя девочка, - но он хотел её поцеловать, хотел! Это же было видно по всему". Впервые ревность терзала и мучила её... Впервые слёзы любви и отчаяния катились по щекам. " Ненавижу её... ненавижу их обоих... - шептала она, как заклинание, - знать их больше не хочу!"
  
   Но на следующий день они снова были подружками "не разлей вода". Ирка вглядывалась в Генькины зелёные глаза, пытаясь найти ответ на мучивший её вопрос, но в них, как всегда, озорных, с насмешинкой, ничего особенного не находила. И сама она оставалась прежней Генькой - весёлой, дурачливой. Они так же сидели вечерами на кухне вшестером, играя во всякие бумажные игры, и Ирина, исподтишка наблюдая за Генькой и Томасом, ничего "такого" не замечала.
  
   ***
  
   В те времена почти все девчонки имели свой альбом. Обычно это была общая толстая тетрадь в коленкоровой обложке. Обмениваясь ими друг с дружкой, девчонки, как могли, оформляли листы, рисуя пронзённые стрелами сердца и прочую ерунду, или обклеивая их вырезанными из открыток цветами; писали пожелания, чаще в незатейливых стишках, типа: "Пусть жизнь твоя течёт рекою среди волшебных берегов, и пусть всегда живёт с тобою - надежда, вера и любовь." Или ещё: "(имя) роза, (имя) цвет, (имя) - розовый букет. На букете можно спать, крепко (имя) целовать!" Некоторые девочки к этому делу подходили формально - кое-как, лишь бы отвязаться, другие же вкладывали душу, стараясь придумать что-нибудь поинтереснее. Ирише нравилось оформлять альбомные странички, и получалось это у неё неплохо, поэтому одноклассницы и просто подружки чаще, чем другим подсовывали ей свои альбомы с просьбой "подписать".
  
   Однажды подошёл к ней и Томас, попросив что-нибудь оставить в его альбоме на память. Ира удивилась - не думала, что и мальчишек могут интересовать такие девчоночьи забавы. Тетрадка блестела чёрной коленкоровой обложкой, новёхонькая. Ирке подумалось, что ей первой доверено такое почётное дело - оформить начальную страницу альбома! Она была счастлива и смущена, да и Томас выглядел каким-то робким... Окончательно успокоившись, решила, что напрасно ревновала его к Геньке, что между ними вовсе ничего нет и быть не может, а она, Ирка, просто глупая и ревнивая дурёха.
   Дома, достав его альбом, девочка с трепетом открыла его... Как же она заблуждалась! Почти половина тетради была уже заполнена: разукрашенные цветными карандашами и вырезанными из открыток картинками и цветами листы были старательным почерком исписаны стихами и прозой на латышском языке. Ира листала страницы с возрастающим разочарованием и вдруг... наткнулась на русский текст. Он был без подписи, но этот корявый почерк не узнать было невозможно. Генька! Единственное, за что Генриетту ругали учителя - это за её размашистое, небрежное письмо. Но у той всегда был один ответ - ничего, мол, не попишешь, наследственные гены родителей-врачей. Но здесь чувствовалось - Генька старалась. Тщательно выводила, наверное, каждую буковку. Ирка прочитала стихотворение, похоже списанное из какого-нибудь сборника поэзии... Прекрасные стихи... что-то там о зарождающейся любви. И опять, успокоившееся было сердце, заныло от приступа ревности. Она отбросила этот альбом подальше, решив отдать его завтра же без всяких своих подписей, но, подумав, решила, что такая выходка будет выглядеть довольно странно и наводить на некоторые мысли.
  
  
   ...Несколько дней альбом сиротливо валялся в ящике Иркиного стола. Время от времени она доставала его, машинально листала... Но, дойдя до странички подружки-соперницы, появлялось вдруг желание выдрать этот лист и изорвать в клочья! "Подруга называется! Надо мной потешалась, а сама"... Ирка уже не сомневалась в том, что Генька влюблена в Томаса, больше всего её волновал вопрос - что же он?.. Неужели тоже... в неё влюблён?.. Эта мысль была невыносима для Ирки. Она открыла альбом на чистой странице и долго смотрела на неё, впервые не испытывая никакого желания творить. Никогда ещё перед белым листком чужого альбома не чувствовала девчонка такой растерянности... На сердце была тяжесть, а в голове пустота... В очередной раз отложив альбом в сторону, желая отвлечься от грустных мыслей, она взялась за книжку. Читая одну из повестей Тургенева, её вдруг неожиданно осенила мысль... Никаких, конечно, цветочков и пронзённых стрелами сердечек на страничке не будет! Лишь фон, переходящий из голубого в синий, можно немного и фиолетового цвета добавить... Точно! Получится небо в тучах... Но главным здесь будет текст, написанный красными чернилами. И пусть он поломает голову над ним, пусть помучается, пытаясь его понять... И ничего, конечно, не поймёт, потому что текст этот будет написан по-латыни! Не на латышском, а на латинском языке, совсем Томасу не знакомом.
  
   Ириша так увлеклась этими размышлениями, что и любовь её, и ревность отошли далеко на задний план. Ей стало даже весело. Перелистывая книгу, она искала запомнившиеся ей строки древнего римского философа по-латыни, а заодно выискивая подходящие фразы, которых так много у И.С.Тургенева и на других языках. Собрав "винегрет" из фраз на латинском, французском и итальянском языках, Ирка каллиграфическим почерком латиницей вывела небольшой текст, используя красные и чёрные чернила. Вот что получилось, если перевести на русский:
  
   От любви до ненависти один лишь шаг...
   Почему это бывает, может быть, Вы спросите?
   Не знаю, но это совершенно так, дружище!
   Я думаю, Вы меня хорошо понимаете, существо без сердца!
   Вот и всё! Прощайте...
   Ирина.
  
   Внизу листочка поместила картинку - срисовала из книжки простенький пейзаж со сломанным тонким деревцем. А сверху, для гармонии - тройку летящих птиц... Работой своей Ириша осталась довольна.
   - Переведи, что ты мне написала! - всё требовал потом Томас. Но она только загадочно улыбалась...
  
   ***
  
   - Генриетта! Воронцова! Ты где сейчас?! - классная постучала по столу указкой, - встань и повтори, что я сказала!
   - Вы сказали, что... Но я же тихо сижу, Раиса Петровна... не балуюсь и не разговариваю.
   - Но ты и не слышишь ничего! В каких мирах ты витаешь, Воронцова?
   С Генькой и в самом деле происходило непонятное. Всегда озорную и весёлую девчонку словно подменили. Она стала какой-то слишком задумчивой, иногда даже заторможенной... И в зелёных её глазах не было больше привычных смешинок. Может быть, она просто повзрослела - ведь ей уже исполнилось четырнадцать лет... Особенно странным было то, что любимица всех учителей - умная и сообразительная Генька съехала на тройки, и даже двойки! Она стала частенько пропускать уроки, под любым предлогом отказывалась от разных школьных мероприятий и даже избегала общения с Ирой, своей лучшей подругой, что было той непонятно и очень обидно...
  
  
  
   Наступившая весна радовала тёплым солнышком и яркой голубизной неба. Резвыми змейками неслись по дорожкам и тропкам весёлые ручейки. Хрустальная бахрома сосулек украсила края крыш, и гулко раздавалась повсюду звонкая музыка капели. В огромной луже, как в зеркале, отражались деревья и небесная синь, и только налетевшая неожиданно стайка шумливых воробьёв, решивших искупаться, подняла рябь на этой гладкой весенней купели.
   А Генька уже второй день не приходила в школу. "Наверное, заболела"... - подумала Ира, и вечером решила навестить подружку. Но дома никого не оказалось, а соседка сказала, что Геню ещё вчера увезли на скорой помощи. На следующий день, пропустив занятия, она пошла в больницу. Но Елена Сергеевна - мама Гени, встретила девочку довольно холодно и на её вопрос "Что с Генриеттой и где она лежит?" ответила, что серьёзно заболевшую дочь увезли в город на операцию, и больше она ничего сказать не может. "Извини, меня больные ждут"... - и Елена Сергеевна, явно не желая разговаривать, спешно удалилась. Ирка была в растерянности и недоумении...
  
   ***
  
   Украдкой, сквозь щёлку в занавесках Ириша наблюдала, как Том во дворе колет дрова. Рубил он их не спеша, привычно и ловко, и она залюбовалась им. Когда три года назад Иркина семья переехала сюда, на хутор, братья Култансы, стриженые наголо, ужасно не понравились девчонке. Сейчас же Томас был совсем другим - повзрослевшим, стройным... Волнистые светлые волосы то и дело падали на лоб и он лёгким взмахом головы отбрасывал их назад. А вот Вальдек совсем непохож на брата - прыщавый и низкорослый. Да ещё нос вечно сопливый! Противный такой... никакого прохода не даёт! Спрячется где-нибудь, и только стоит Ирке выйти - налетает, как коршун, схватит в охапку и лезет, как дурак, целоваться... Как-то раз она так огрела его пустым ведром, аж шишка на башке вскочила! И сама по носу кулаком получила. Разбил до крови. "Ну, всё, быть тебе моей невесткой"! - смеялась тогда тётка Дарья.
   Ира взяла ведро и вышла во двор. Проходя мимо Томаса, остановилась.
  
   - Привет, Том! Баню топить собираешься?
   - А, Ирка, здравствуй! Ну, да. Сегодня же банный день.
   - Давай, помогу дрова донести...
   - Так ты ж по воду собралась!
   - Да успею!
   - Ну, ладно, давай помогай! - улыбнулся Томас.
  
   Они несли дрова к бане, болтая о погоде, о том, что пора уже запасаться берёзовым соком, пока не появились на берёзах почки, и ей было радостно и тепло, то ли от весеннего солнца, то ли оттого, что рядом Том, такой красивый, улыбчивый. И с ними рядом нет никого больше...
  
   - Послушай, Ир, а куда подевалась она?..
   - Кто это - она? (в груди Ирки опять знакомо заныло.)
   - Ну-у, эта... подружка твоя, Генька?..
   - Так бы и сказал! А то - ОНА... Увезли её. В Резекне, в больницу.
   - А что с ней случилось?
   - Не знаю, не говорят...
  
   Вроде и солнце светило так же ярко, и небо оставалось таким же ясным, но краски весны сразу померкли перед глазами девочки. Говорить вдруг стало не о чем, и они замолчали.
   "Выходит, он думает о ней... - опять эта мысль сверлила мозг и мучила сердце, - значит, он всё-таки её любит"...
  
   ***
  
   Пасха... Этот праздник латыши чтили свято. Семья Култансов тоже не была исключением. В чистый четверг тётка Дарья красила яйца, пекла куличи... Иркина мама яйца не красила, но зато напекла всяких вкусностей, и в доме в Светлое Воскресенье было как-то особенно торжественно, пахло сдобной выпечкой и ванилью...
  
   Дедушка Ян поманил пальцем Ирку и вложил ей в ладонь крашеное яйцо. Яичко было некрупное, красненькое, такое гладкое и приятное...
  
   - Чокнемся? - спросил он и вытащил из кармана другое, жёлтого цвета. Они чокнулись, и дедово яйцо треснуло. - Ты выиграла! - улыбнулся он, и, отдавая его Ирке, подмигнул. В этот день ей удалось "выиграть" у всех, с кем "состязалась", пока "чокнуться" не предложил Томас. Бились они, бились яйцами, но впустую - ни одно не хотело разбиваться...
  
   - Ну-ка, покажи! - Том взял у Ирки яйцо и расхохотался. - Дед, что ли, дал?
   - Ну да, подарил. Я и у него выиграла... - Томас ещё пуще начал ржать...
   - Чего смешного-то?.. - растерянно спросила Ира.
   - Яйцо-то деревянное! - хохотал Том, - как и у меня... Ну, дед!
  
  
   На поляне в лесу мужики вкопали три высоких столба с подпорками и на длинных жердинах установили рядом двое качелей, оканчивающихся широкими досками. Качаться на них можно было только попарно, стоя друг против друга и попеременно приседая, чтобы раскачаться как можно выше. Пацаны любили соревноваться друг с другом - кто выше взлетит. Главной целью для них было - сделать "мёртвую петлю" (в принципе это было возможно), но такого случая ещё никто не видел. Пришли сюда и Ирка с Моникой и Сузанной... качались, как могли, на этих качелях. К ним подошёл парнишка, Петькой его звали, и предложил покачаться "по-настоящему". Девчонки не решались, а Ириша неожиданно согласилась. "Только слишком высоко не надо, а то у меня голова закружится"- попросила она Петьку. "Конечно, что я - дурак, что-ли?!"
  
   Петька помог ей взобраться, вскочил сам и начал раскачивать качели, призывая и её "работать энергичнее". Всё было прекрасно, но вдруг появились двое довольно взрослых ребят. Согнав с соседних качелей девчонок, резво вскочили сами, и, с силой удалецкой двигая поскрипывающую конструкцию своими крепкими торсами, в считанные секунды оказались выше их. Дух соперничества взыграл в Петьке... Поглядывая на всё убыстряющие ход соседние качели, он, дико вращая ставшими вдруг безумными, глазами, стал яростно разгонять свои, сердито требуя усилий и от Ирки, совсем забыв, что напротив него просто слабая девчонка. Качели действительно стали взлетать всё выше и выше, но до соперников им было далековато. Мелькнув, убегали вниз чуть тронутые весенней зеленью деревья, уплывали островерхие ели... Из-под оказавшихся над головой ног уплывала опора. Качели останавливались на какую-то долю секунды, словно раздумывая, куда же лететь - вверх или вниз, и неслись к земле с нарастающей скоростью.
  
   - Давай! Давай! - орал Петька, - наяривай!!
  
   Лицо его было красным и злым... А Ириша, не чувствуя под ногами опоры, судорожно пыталась обхватить пальцами скользкую круглую деревяшку. Но безуспешно... Жердина была слишком толстой для её маленьких ладошек. Рвущийся навстречу ветер трепал волосы, закладывал уши... Неслась, приближаясь с невероятной скоростью земля и... промелькнув на мгновение расплывчатыми очертаниями лиц сестёр, вновь оставалась позади, где-то внизу, за спиной. А впереди - небо и слепящее солнце, и Пётр в раздувающейся ветром рубахе с раскинутыми руками. Он, окаймлённый солнцем, казался Ирке демоном, нависшим над ней... Её ноги не чувствовали опоры, пальцы скользили по гладкой деревянной поверхности... Какая сила держит её?! Уже почти не было страха, а только восторг полёта с замиранием сердца, которое, то словно подскакивало к горлу, то падало куда-то вниз. Она уже и не пыталась помогать Петьке, а только яростно цеплялась за поручни, стараясь удержаться... "Хватит!! Я не могу больше!!!"- кричала ему девочка, но он ничего не слыша, растрёпанный и потный, с остервенением гнал вверх эту "гондолу", всё ещё на что-то надеясь. А "противники", гогоча на весь лес от восторга, и в самом деле готовы были вот-вот обернуться вокруг оси. Петька, наконец, понял, что одних его усилий недостаточно и, сжалившись над Иркой, опустил её на бренную землю. Девчонки подхватили её, качающуюся, под руки, сочувствовали, восхищались и... завидовали! А Петьку называли дураком. Но Пётр был раздосадован не на шутку. " Ещё немного, и мы бы их обогнали! Эх ты!!!"- упрекал он Иру с обидой. " В следующий раз..."- пообещала она ему, но он отрезал: "Следующего раза не будет! С девчонками бесполезно дело иметь."
  
   ***
  
   В конце апреля, субботним днём Ира в очередной раз пришла к дому, где жила семья Воронцовых, в надежде встретить кого-нибудь из них и хоть что-нибудь узнать о Гене. "Почему её мама так и не хочет говорить со мной о ней?.. - недоумевала она, - в чём моя-то вина"?.. "Нет её и будет не скоро!" - всегда одинаково отвечала она ей и захлопывала дверь. А Ирка скучала по подружке. Конечно же, она дружила и с Сузанной, и с Моникой, и с другими девчонками, но к Геньке всё-таки чувствовала какую-то особую привязанность. Хоть и жутко ревновала её к Томасу, но всё равно тосковала по ней.
  
   - Ирка! - услышала она вдруг голос Гени вслед за звуком открывшейся форточки. Оглянувшись, увидела подругу в окне. Ира хотела бежать к дверям, но Генька вдруг отворила оконные створки.
  
   - Залезай! В дверь не войдёшь - меня заперли...
  
   Они крепко обнялись. Ирка смотрела на свою милую подругу и... не узнавала её. Исхудавшая, на неестественно бледном лице поблекли даже конопушки. Но более всего поражали глаза - они были какими-то бесцветными и словно пустыми. Генриетта выглядела старше своих лет, и у Ирки просто сердце зашлось от невероятной жалости к ней.
  
   - Что с тобой случилось?! Твоя мама говорила, что ты сильно заболела...
  
   Генька молчала. А Ира смотрела на неё и не могла поверить, что это она - её, ещё совсем недавно такая смешливая и бесшабашная подружка!
  
   - Да... - наконец, заговорила Генриетта, - я была больна. Я и сейчас... нездорова. И никогда уже... - Лицо её страдальчески сморщилось, и Ире показалось, что она сейчас заплачет. Ей захотелось обнять её, но Генька слегка оттолкнула подругу.
  
   - Не надо... Нет, не бойся - я не заразная, - поспешила она успокоить её, - просто, когда ты всё узнаешь - ты сама не захочешь меня обнимать. Скажи, Ир, а ОН... Он что-нибудь спрашивал обо мне?
   - Ты про Томаса?.. - голос Ирки дрогнул. - Спрашивал... но я и сама ничего не знала. А почему ты о нём говоришь? Ты с ним разве... дружила?..
   - Мы встречались...
  
   "Они всё-таки встречались... и целовались, конечно"... - с горькой ревностью подумала Ира. И уже не слышала, о чём говорила ей Генька. Сомнения разрешились. Слабая надежда, что всё ей только показалось, растаяла без следа. Ириша представила себе, как сидят они рядышком где-то в укромном местечке и, держась за руки, нежно шепчутся... и голова её закружилась, словно опрокинулся весь белый свет. Голос Гени доносился, словно издалека, и Ира заставила себя прислушаться...
  
   - ... хотела избавиться сама. Вычитала в справочнике про одно лекарство, хинин называется... Нашла у матери в ящике - там его полно...
   - Погоди, я не поняла... От чего ты хотела избавиться?..
   - Не от чего, а от кого... Ну, я же говорю... от ребёнка. От его... нашего ребёнка.
   - Ничего не пойму... какой ещё ребёнок?.. Откуда ребёнок?! Вообще при чём тут...
   - Боже, Ирка, ты прям, как дитя малое... Как будто не знаешь, откуда берутся дети! У нас с ним всё было, понимаешь - ВСЁ! Я поздно поняла, что беременна... Но я не решилась сказать родителям. Я выпила слишком много этого хинина... В общем, еле спасли - из меня чуть ли не вся кровь вытекла. Пришлось срочную операцию делать. Теперь у меня никогда не будет... Ириш, Ира! Тебе что, плохо?! О, Господи, ты такая бледная стала...
   - Нет... ничего... сейчас пройдёт... Просто затошнило что-то... - бормотала Ирка словно одеревеневшими губами.
   - Ой, прости, я совсем забыла, что ты тоже его...
   - Нет!! Нет!!! Я ненавижу его, слышишь?! - прервала она Геньку, - презираю его!
   - А я его не виню - мы оба хотели этого... Только пострадала я одна, а он и не догадывается ни о чём. - Генька горестно улыбнулась. - Иришенька, у меня к тебе огромная просьба... Меня через неделю увезут отсюда в Ригу, к тётке. Теперь уже насовсем... Я должна его увидеть!
   - Ну, напиши записку - я передам ему.
   - Нет, он не придёт сюда сам. Ты его приведи, пожалуйста, завтра, часа в три...
   - Как ты это себе представляешь? Надеть ему на шейку поводок и вести, как козлика? - я ещё пыталась шутить, но улыбка получилась вымученная. А Генька вообще не улыбнулась, и Ире подумалось, что раньше, в той, "другой" жизни они бы обе хохотали до икоты, изображая в лицах эту сценку...
   - Просто скажи, что тебе тоже нужно меня увидеть. Уговори его... я очень хочу встретиться с ним. Пусть не волнуется - родителей не будет. Отец на курсах, а мама завтра дежурит сутки.
   - Думаю, его уговаривать не придётся, сам побежит!
   - И всё-таки, Ир, приведи, ладно? Знаешь, я всё равно люблю его. Очень люблю, понимаешь?..
  
  
  
   Они шли с Томасом по лесной тропе в сторону правления колхоза, где проживали в построенных для них домах приезжие строители и другие работники. В одном из них обитала и семья Генриетты. Горьковатый запах деревьев, одевшихся влажными клейкими листочками, яркая желтизна одуванчиков, солнечными зайчиками разбросанных по нежному бархату травы... Ещё вчера эта картина кружила голову радостью от цветущей весны и от ожидания скорого лета. Сейчас же Ирка ничего не замечала и не ощущала. Просто шла впереди него и думала только о том, чтобы поскорее выполнить просьбу Геньки, попрощаться с подругой и оставить их наедине. "Оставить их наедине"... - она вдруг подумала, что эта мысль не вызвала в ней никаких чувств. Как странно... Ни жгучей ревности, ни боли, ни горечи...
  
   - Чего ты так бежишь, Ирка? - Томас неожиданно взял её за плечи и развернул к себе лицом. - Может, не пойдём, а? Она уезжает, ну и пусть себе! Мы-то остаёмся? Ты мне давно нравишься, ты же знаешь... Мне казалось, что и я тебе тоже...
   Томас вдруг привлёк Иру к себе, пытаясь поцеловать. Резко высвободившись, она ударила его по лицу. Удар получился слишком мягким, захотелось дать ещё одну пощёчину, но Том перехватил её руки.
  
   - Ты чего дерёшься, маленькая хулиганка? - рассмеялся он.
   - Да как ты можешь?! - голос Ирки прерывался. - Ты... ты... да ты негодяй, слышишь?!! А она, она любит тебя! Пусти!!! - Он в изумлении отпустил её руки.
  
   - Ты хотел узнать, что я написала в твоём альбоме? Так знай! Я написала, что от любви до ненависти один шаг. ...Я ненавижу тебя, понял?!
  
   Резко повернувшись, Ирка пошла назад сначала быстрым шагом, потом бегом. Услышав жалобный звук хрустнувшей ветки, оглянулась. Томас быстро шагал в сторону посёлка. Сломанная им в непонятной ярости тоненькая берёзка жалко повисла, держась на одной коре...
  
   С Генриеттой Ира распрощалась спустя пару дней. Обменялись адресами...
   Длительная командировка Иришкиного папы заканчивалась. Построенная машино-тракторная станция постепенно заполнялась техникой, и после окончания учебного года семья собиралась уже окончательно уезжать домой, на Украину.
  
  
   Приближался день отъезда... Ирка складывала в чемодан свои вещицы, когда в дверь кто-то робко постучал... "Войдите!" - удивилась она. В комнату вошёл Томас, что-то пряча за спину...
  
   - Я попрощаться зашёл... - сказал он смущённо, - завтра с отцом уезжаю... Когда вернусь, тебя уже не застану, наверное... Вот, хотел подарить на память... - И он протянул Ирке книгу небольшого формата в твёрдом переплёте. "А.С.Пушкин. Евгений Онегин" - прочитала Ирка.
  
   - Спасибо, Том! - Открыв книгу и увидев надпись: "На добрую память Ирине. Всегда буду помнить. Томас ", слегка покраснела...
  
   "А что же мне подарить ему?.. - на мгновенье задумалась Ира, и, наконец, решительно подставив табурет, достала со шкафа одну из лежащих там коробочек. Это были патроны к отцовскому пистолету... В те времена в школах были уроки военного дела, как для мальчишек, так и для девчонок. Водили на стрельбища, но выдавали всего по два, изредка три патрона. Но как же хотелось пострелять побольше! Ирка это знала по себе, и поэтому не сомневалась, что такой подарок Тому придётся по душе. И не ошиблась - о таком сюрпризе Томас и мечтать не мог!
   На том они и расстались. Навсегда...
  
  
  
   И вот, наконец, их, уже окончательно встретил родной город Николаев. Но встретил не слишком приветливо... Александр не смог найти работу в самом городе (из-за знаменитого "дела врачей" в немилость к властям попали все лица еврейской национальности), и ему пришлось устроиться на работу в школу учителем за тридцать пять километров от Николаева, в одном из райцентров.
  
  
   Прислушайся к голосу сердца
  
  
  
   Старый будильник задребезжал, разрывая тишину тёмного январского утра. Ира, высунув руку из-под одеяла, сердито ударила по кнопке, обрывая не по-старчески весёлый и злорадный пляс трезвонящего чуда механики. Включив настольную лампу, взглянула на циферблат: часы показывали, как и положено - четыре пятнадцать. "О-о-о, Господи... - простонала она, - и уснуть-то не успела, а уже вставай..." Спрятав вмиг остывшую в холодном воздухе нетопленной комнаты руку под одеяло, Ирка опять зарылась в пухово-ватный уют "только на одну минуточку"...
  
   - Доченька... - кутаясь в платок, мама встревожено тормошила девушку, - что же ты? Опоздаешь ведь...
   - Ой, сколько уже?.. без пятнадцати пять?! Какой ужас!! - Ира испуганно вскочила, и, на ходу надевая шлёпанцы, кинулась в сени к умывальнику.
   - Совсем не высыпаешься, ну куда это годится?.. То с книжкой до часу ночи лежишь, то на танцульках в клубе до полночи до самой... - ворчала мама, но Ирина её не слышала. Холодная вода из умывальника освежила и взбодрила, не оставив и следа горечи от бессонной ночи и всего того, что до неё было.
  
  
   Выйдя из дому, Ира остановилась, удивлённо оглядываясь вокруг. Ещё вчера невзрачный, серый скучный пейзаж ночью обновился - прихотью природы запоздалая зима укрыла, наконец, сырую, тёмную землю мягким, пока ещё не толстым одеянием. Окрашенное лунным светом в синий цвет, нетронутое ничьими следами снежное покрывало... застывшие в немом изумлении деревья и кустарники с неповторимо причудливыми узорами покрытых изморозью ветвей... Зачарованной Иринке было жаль нарушать это хрупкое великолепие, хотелось просто стоять и любоваться нарядившейся, и ставшей сразу почти незнакомой улицей... В тёмных домах, под укрытыми снежным пухом крышами ещё не светились огнями окна, дремали собаки, свернувшись калачиком в своих тесных будках. Не проснулись ещё даже птицы, чтобы нарушить это безмолвие природы своим свистом и чириканьем... Зачерпнув ладошкой пушистую горстку, Ира отправила её в рот. Нежные снежинки, кольнув горячий язык, в мгновение растаяли, оставив во рту привкус необычайной свежести. Ирка ступала по чистому снегу, оставляя за собой тёмные влажные следы, и представлялось ей, что попала она в сказочное сонное царство снежной королевы. Было грустно, но предчувствие чего-то необыкновенного волновало грудь девушки...
  
   Здесь, в районном центре рабочий день у людей обычно начинался в восемь - девять часов. Часа через полтора посёлок проснётся, загорится огнями окон, хлопаньем дверей, весёлым детским гомоном, собачьим лаем... Ребятишки радостно кинутся лепить снежки и снежные бабы, собаки - валяться в ярко-белом снегу и осквернять его возле деревьев и заборов жёлтыми пятнами... Все они слегка разрушат эту красоту, а к обеду она может и вовсе исчезнуть: снег в этих южных широтах - явление редкое и недолгое.
  
  
   Ирише надо было идти за пять километров, в самый конец посёлка и ещё дальше, в соседнее село. Там находилось место её работы - ферма крупного рогатого скота, где она трудилась учётчицей. Работа хоть и несложная - принимать у доярок молоко, вести учёт, сдавать его, подписывать документы и т.п., но ходьба пешком отнимала довольно много времени. А опаздывать на дойку ни в коем случае нельзя - доярки простоя не потерпят, такой нагоняй устроят - только держись! Им-то в этом отношении проще - все они живут в селе, неподалёку от фермы; подоив и накормив коров, сделав всю необходимую работу, отправляются домой до следующего удоя, ведь у каждой своё дома хозяйство, свои дела.
   Справедливости ради надо сказать, что Ира ещё ни разу никуда не опоздала. К ответственности её приучил с самого детства отец - бывший военный офицер, прошедший всю войну танкистом, командиром экипажа. Теперь он был учителем математики и черчения в средней школе. Его "Пушкиным" называли из-за имени-отчества и даже некоторой внешней схожести с поэтом. Школьники уважали своего учителя за справедливость, чувство юмора, за то, что умел во время урока взбодрить учеников какой-нибудь, к месту сказанной шуткой или остротой, развеселить невинным анекдотом. Но его и побаивались - был он строгим и требовательным. А к его дочери Ирине, само собой, прилепилось прозвище "дочка Пушкина".
  
  
   Ира полгода назад получила аттестат зрелости, собиралась поступать в университет на биофак (всегда мечтала изучать морских животных), но... партия бросила клич выпускникам - перед поступлением в учебное заведение отработать год-два на производстве или в колхозе. К этому убедительно призывал и Иркин папа. "Небось, свою-то дочку Пушкин на работу не отправит..." - язвительно ухмылялись некоторые. Но они просчитались... На следующий же день после выпускного бала, не дав даже отоспаться после традиционной "встречи рассвета", принципиальный отец отвёл зевающую дочь в контору колхоза. Там её быстренько оформили учётчицей двух огородных и одной садоводческой бригад. Отвезли на бричке в бескрайнюю степь, представили поочерёдно работникам всех трёх бригад, находящихся в несколько километров друг от друга, и уехали, предупредив, что со следующего дня добираться до мест работы ей придётся самостоятельно...
  
   В первый же рабочий день с Иришкой произошёл забавный случай в садоводческой бригаде: сморенная жарой, она спросила, где можно напиться и ей указали на бетонный бассейн. Ириша опустила привязанное к верёвке ведро и, подняв его на поверхность из глубокой ёмкости, зачерпнула и жадно выпила полную кружку холодной влаги. Вода показалась Ире какой-то странной, кисловатой, но приятной. Вот только голова от неё сильно закружилась и ноги стали подкашиваться. Ириша тогда подумала, что это всё из-за жаркой погоды и бессонной ночи. Ей и в голову не могло придти, что в бассейне для воды - белое виноградное вино, тем более что она ещё не знала вкуса алкогольных напитков. Иришка добралась до виноградника и, присев передохнуть, сама не заметила, как "отключилась". Посмеиваясь, колхозники потом шутили, мол, ты же сама сказала, что хочешь "напиться", а не "воды попить"
  
  
   На папу Ира была слегка обижена за то, что отправил её на такую скучную, неинтересную работу. Ведь одноклассницы-подружки, которые не поехали поступать, спокойно устроились работать в центре - кто в библиотеку, кто на почту, а одна даже стала секретаршей у главы райкома партии! Но обсуждению поступки строгого отца не подлежали, и Ирке пришлось смириться. Ходила из одной бригады в другую: отмечала, проверяла, учитывала, составляла в конце месяца ведомости и, зачитывая перед строем колхозниц, кто из них сколько заработал трудодней, принимала на себя гнев разъярённых женщин, считающих себя незаслуженно ею обделёнными.
   Свободного времени при такой работе у Ирины было предостаточно, и она приносила с собой книгу, чтобы, спрятавшись от внешнего мира в шалаш, окунуться в прекрасную, таинственную жизнь своих любимых героев. Но сидеть с книжкой в то время, когда женщины, согнувшись "в три погибели", пропалывают бескрайние гряды, или под палящими лучами собирают урожай огурцов или томатов, Ирине казалось безнравственным, и она, отложив в сторону роман, тоже бралась за работу, помогая отстающим пожилым женщинам. Глядя на их красные лица и натруженные руки, она иногда задумывалась, многое ли изменилось в жизни простых крестьян за столько лет... Так ли уж теперь они свободны и счастливы... Если раньше они были крепостными и принадлежали помещику, то теперь крестьяне принадлежат колхозу и никуда из него не могут уйти - у них нет даже паспортов.* Нужна очень уважительная причина, чтобы тебе дали "вольную". Получить какую-нибудь сумму рублей за свою работу тоже почти невозможно - в кассе всегда "нет денег". Нужны тебе какие-то продукты - пиши заявление и получай их на складе в счёт своих трудодней. Однажды Ира была свидетельницей интересной сценки в конторе: разбитная бабёнка Одарка пришла к бухгалтеру с заявлением на небольшую сумму и, "как положено", тут же получила отказ. Однако Одарка не привыкла сдаваться и устроила скандал на глазах всего конторского коллектива. Услышав шум, из своего кабинета вышел председатель и поинтересовался, для чего же это такого важного понадобились колхознице деньги? "А вот для чего!" - Одарка повернулась к начальнику спиной, нагнулась и задрала на спину юбку, демонстрируя всем старые, заштопанные панталоны. Деньги ей тогда выдали, но долго смеялись над её выходкой. Иркины подопечные тоже крутились, как могли, чтобы заполучить денежку. С молчаливого согласия бригадира ежедневно тащили домой сумки с овощами, чтобы в выходной день вывезти на рынок... Ежели не удавалось всё распродать, перерабатывали в консервацию и... снова на рынок. Уговаривали и Иру взять "хоть немножечко, домашних угостить...", но отец строго-настрого запретил ей даже думать об этом.
   А когда окончился летне-осенний сезон, Ирину направили на ферму.
  
   ***
  
   Ира шла по пустынному большаку. Чтобы скрасить долгий, скучный путь, она частенько мысленно читала какие-нибудь любимые стихи или строки из "Евгения Онегина".
  
   "Снег выпал только в январе
   на третье в ночь. Проснувшись рано,
   в окно увидела Татьяна
   поутру побелевший двор,
   куртины, кровли и забор,
   на стёклах лёгкие узоры,
   деревья в зимнем серебре..." - шептала Ира тихонько, уводя от себя грустные мысли.
  
   Дойдя до поворота к кладбищу, она остановилась. Путь через погост был значительно короче, и был хорошо знаком Ире. Но ей ещё не приходилось идти кладбищенскими тропами в такую раннюю темень... Однако время поджимало - и она решительно свернула на узкую дорогу. "И зачем я только пошла вчера на эти танцы... - всё сокрушалась, вздыхая, Ирина, - знать бы заранее, чем всё это закончится..."
  
  
   А начиналось-то всё так чудесно: придя в клуб, она встретила там его - свою давнюю, неразделённую любовь...
   Ира ещё с восьмого класса тайно была влюблена в Андрея, но он не замечал тоненькую, молчаливую девчонку с большими серыми глазами. И на школьных вечерах он никогда не приглашал её танцевать... Андрей был старше, учился в десятом, выпускном классе. Высок, хорош собой, он, к тому же, был спортсменом - на соревнованиях занимал первые места и, конечно, был любимцем в школе. Он нравился многим девчонкам, но, ни с одной из них не дружил и это Ирку слегка обнадёживало. Однажды, в кинотеатре ей удалось занять два хороших места - себе и подружке. "Здесь можно присесть?" - услышала Ириша и, уже собираясь отказать, взглянув вверх, увидела его. "Да-да, конечно... - опустив очи, произнесла она неожиданно для себя, и Андрей сел рядом. Хорошо, что в этот момент в кинозале погасили свет, и никто не заметил, как Иришка покраснела. На экране начался, как обычно, перед фильмом, киножурнал "Новости дня". Рассказывали о достижениях на производстве и в сельском хозяйстве, мелькали кадры хроники. Ирка почувствовала вдруг на своей руке его ладонь - Андрей уверенно накрыл ею тонкую, дрогнувшую кисть девочки и нежно стал её сжимать. Ира попыталась освободить руку, но он не отпускал... "Как хорошо, что в зале темно... " - думала бедная Ириша. И в самом деле, её щёки горели огнём, а в груди часто и гулко колотилось сердце... Что там происходило на экране, она и не видела даже, сидела, едва дыша и опустив глаза. Её маленькая ладошка совсем утонула в руке Андрея, и было так хорошо, так приятно чувствовать его тепло... Ирка вздрогнула от его неожиданного хохота, от смеха других пацанов и подняла глаза на экран. Показывали новости культуры, и на сцене танцевала известная балерина в коротенькой пачке. Она кружилась, сгибая и высоко поднимая ногу, и мелькающие беленькие трусики вызывали дикий восторг у глупых мальчишек. "Но он... он же не такой, как все они..." - Ира недоумённо посмотрела на Андрея, но тот ещё пуще заржал при появлении на экране танцовщика в обтянутом трико... - Пусти, дурак! - Ирка вырвала руку и убежала в конец зала. Она была разочарована и подавлена, ведь Андрей ей всегда казался таким благородным, таким взрослым и умным...
   Но любовь всё-таки не ушла из сердца и продолжала мучить девушку. Окончив десятилетку, Андрей поступил в медицинский институт, уехал в город и в родных краях появлялся нечасто, иногда приезжая в выходные дни, или на каникулы.
  
   ***
  
   Вот и вчера Ира, придя в Дом культуры на танцы, неожиданно увидела его. Как обычно, она не успела к началу, ведь выходных дней на ферме не бывает - коровушкам нужно доиться даже в праздники. Пока пришла с вечерней дойки, пока умылась и привела себя в порядок, времени ушло достаточно, и танцы были в самом разгаре. Андрей стоял в толпе парней и что-то рассказывал им смешное - все они веселились, гогоча на весь зал. Ирина, стараясь не выдать своего волнения, прошла мимо них к девчонкам, стоявшим отдельной группкой. Грянула музыка из радиолы, стоявшей на сцене, первые пары вышли на середину зала и закружились в вальсе. К Ире подошёл Константин и, как всегда, галантно пригласил её на танец. Ирише нравилось кружиться в вальсе с Костей - он вёл её умело, бережно и так легко, что в танце с ним у неё даже перехватывало дыхание от восторга и она, словно летала, чуть касаясь пола ногами. Ими явно любовались, и Ира вдруг поймала на себе удивлённый и восхищённый взгляд Андрея. Костя так же галантно отвёл её на место и, поблагодарив, удалился.
  
   " Странный он всё-таки парень, этот Костя..." - всегда удивлялась Ирина. Она видела, чувствовала, что нравится ему, однако ни разу он не сделал даже попытки как-то сблизиться с ней. Впрочем, подозревал, наверное, что получит "от ворот поворот". Вернулся домой он из армии прошлой весной, отслужив пять лет в морском флоте.
   При встрече с Костей они просто здоровались, улыбнувшись друг другу, и почти не разговаривали, почему-то чувствуя какую-то неловкость. И даже во время танца (а приглашал её Костя только на тур вальса почему-то), они никогда и ни о чём друг с другом не говорили. Увлекаемые чудной мелодией, они словно уносились в какой-то иной волшебный мир, где не нужны никакие слова, где всё и без них понятно, где только в лёгком кружении ощущаешь восторг и радость общения. "Ну почему я не его люблю? - с грустью думала всегда Ирина, - ну и что же, что он некрасивый, зато он такой добрый, надёжный и..."
  
   - О ком задумалась? - перед Иркой, иронично ухмыляясь, стоял Андрей, - может, потанцуем? - С пластинки неслись чудесные звуки танго. Зардевшись, Ира вышла с ним на середину зала.
  
   - А ты похорошела... - Андрей бесцеремонно разглядывал девушку, в танце прижимая её к себе более, чем нужно по неписанным правилам поведения, - я тебя не сразу и узнал даже! - в его чуть насмешливых глазах мелькнула тёплая искорка. Ира почувствовала неловкость от такой его близости, от такого откровенного любования ею. После танца Андрей не отошёл, и самоуверенно отвергая попытки других пригласить её, сам уводил в круг. Ничего и никого, кроме него, не замечая вокруг, разгорячённая и смущённая Ириша была счастлива. Глаза её лучились радостью.
  
   - Ты так повзрослела и изменилась, - продолжал шептать ей в ушко любезности Андрей, - косички отрезала, но тебе такая причёска гораздо больше к лицу, честно!
   - А куда же ты поступила учиться? - спросил он вдруг.
   - Я... не учусь нигде. Я работаю.
   - Что, по конкурсу не прошла? - удивился он.
   - Я вообще не поступала... - потупилась Ира, - решила поработать годик.
   - А, понятно! По зову партии и правительства... - насмешливо скривил губы Андрей, - ты ж у нас идейная! И куда же, интересно, ты устроилась? Надеюсь, не на завод, к станку?
   - Я работаю в колхозе... учётчицей на ферме.
   - Где-где-где? - Андрей даже остановился, изумлённо уставившись на Ирку, - на ферме?! крупного рогатого скота?!! Ха-ха-ха!!! - он так захохотал, что ближайшие танцующие пары с удивлением глядели на них. - Ай да Пушкин! Ну и молото-о-ок! - от смеха у Андрея на глазах даже выступили слёзы... - Ну, надо же - свою дочку в коровник работать отправил!
   - Ире показалось, что все вокруг глядят на неё и шепчутся, усмехаясь, и, готовая провалиться от стыда сквозь землю, она, едва не плача, бросилась к выходу из зала, пробираясь сквозь толпу и наталкиваясь на людей.
   - Ну, ладно, чего ты... не обижайся, - Андрей догнал её возле вешалки и схватил за руку. - Просто я и представить себе не могу, что такая возвышенная, романтичная "пушкинская Татьяна" и вдруг... с подойником под коровой! - Андрей, не сдержавшись, опять расхохотался, а Ирка, на ходу надев шубку, выскочила на улицу.
  
   Слёзы стыда, обиды, разочарования лились по горячим щекам девушки. Ещё несколько минут назад она была так счастлива, так полна радужных надежд... Всё кончилось, так и не начавшись... "Он презирает меня, надсмехается... - думала она с горечью, - какие у него были глаза, когда он услышал про ферму..." Ирке даже не захотелось уточнять, что она вовсе не доярка... Какая ему разница?! Она колхозница - и он презирает её, и ничего, кроме пренебрежения, к ней не испытывает...
  
   Ира шла быстрым шагом по пустынной улице, слёзы высохли, но горький комок всё стоял в горле. Никаких мыслей в голове уже не было, только жгучая боль разрывала душу. Андрей настиг Ирину недалеко от её дома, обхватил, упирающуюся, увлёк в переулок, в узкий промежуток между домом и сараем, и, прижав к стене, впился влажным ртом в её губы. Ирка почувствовала резкий запах алкоголя. Попыталась оттолкнуть его, но тщетно... Он жадно целовал её губы, лицо, шею, и Ириша вдруг с ужасом поняла, что ей так хорошо от этого. Обо всём позабыв, она отдалась этим неизведанным ощущениям и неумело, но горячо отвечала на его поцелуи. Он ловко расстегнул пуговицы на её шубке, потом рванул их на блузке, и Ирка почувствовала его руку на своей груди...
  
   - Пусти, дурак! - отрезвлённая вмиг девушка резко оттолкнула наглеца. Но подогретая алкоголем кровь взыграла в парне, и он опять кинулся к ней. Ловко и уверенно пробравшись руками под лёгкий шёлк блузки, попытался расстегнуть лифчик.
   - Ну, ты же любишь меня, я знаю... - бормотал он каким-то незнакомым, сдавленным голосом, - ты же сама хочешь... я же вижу, чувствую это...
   - Ты сошёл с ума! Отпусти меня, слышишь?! Я закричу сейчас!!! - умоляла Ирка громким шёпотом, боясь разбудить соседей, и с яростью отбивалась, тщетно пытаясь вырваться из его сильных и цепких рук, но только пуще его раззадоривая. Ей было жутко, будто это не её любимый Андрей, Андрюша, как ласкательно в мыслях называла она его всегда, а совсем чужой, страшный человек.
   Кто-то рывком дёрнул Андрея за ворот пальто и молча, коротким резким махом крепкого кулака поверг на землю. Ирина, не решаясь взглянуть в лицо своему спасителю, бросилась бежать, судорожно застёгивая шубку. Захлопнув дверь сеней, остановилась, стараясь унять колотящееся сердце и поправляя растрёпанные волосы. В сенное окошечко увидела Костю и поняла, что там был он. "Боже, как стыдно... что он мог подумать обо мне?" - терзалась она и долго не могла уснуть, ворочаясь в постели. Хотелось плакать, но слёз почему-то не было, только какое-то мерзкое, гадливое ощущение, будто её окатили грязной водой, никак не проходило... "Неужели я и после такого буду страдать по нему? Нет! Ни за что!! Я ненавижу его, ненавижу... - как заклинание, шептала Ира, засыпая.
  
   ***
  
   Вчерашняя боль притупилась. Выпавший ночью чистый снег не только прикрыл неприглядную серость земли, но и словно очистил душу девушки от неприятного осадка подлой выходки всё ещё любимого ею человека. Она вспомнила его поцелуи, и опять сладко защемило сердце... "Ну почему он испортил всё, ведь так было хорошо..." - горестно думала Ириша, стараясь найти ему оправдание, и... находила. "Ну, просто выпил лишнего, ну и что? бывает же такое... сейчас, наверное, ему самому стыдно за свой поступок, и он, может быть, тоже страдает..." - убеждала себя девушка, подходя к кладбищу. Возле ворот остановилась, собираясь с духом ступить за калитку, разделяющую живой мир от мира навеки почивших...
  
   Укрытое снежным саваном с торчащими из-под него чёрными крестами и памятниками кладбище было особенно тихо и даже торжественно. В свете луны таинственно искрился снег, чуть шуршали, осыпаясь снежной пылью, задетые Иркой ветки, низко склонившиеся под тяжестью снега, и его хруст под собственными резиновыми сапожками эхом отдавался в воздухе и пугал... Она вздрагивала и оглядывалась. Ирине не раз доводилось идти этой дорогой, но было это летом, когда весело шелестела листва на деревьях и кустарниках и щебетали птички, порхая над могилами. А увядающие букеты живых цветов на холмиках рядом с яркими искусственными венками связывали между собой эти два противоположных мира, наглядно показывая, как недолговечно всё живое и как тонка грань между "этим" и "тем светом"...
  
   К последнему убежищу своих близких приходили люди, чтобы прибраться на могилке, а после горестно помолчать, сидя на скамеечке. Потом, по традиции оставив на холмике гостинец, перекрестившись, уходили, пообещав "скоро встретиться", но втайне надеясь, что встреча эта состоится как можно позже...
  
   Сейчас же кладбище было пустынно, и, как казалось Ире, даже враждебно к ней за то, что нарушает она в такую утреннюю темень покой его обитателей... Ирина шла, затаив дыхание, по аллее, стараясь не смотреть на тёмные, мрачные кресты... Но невольно воображение рисовало ей, как там, под толстым слоем земли, забеспокоился потусторонний люд, досадуя на неё за прерванный сон... "Но вдруг сугроб зашевелился, и кто ж из-под него явился?" - совсем не к месту вспомнились ей строки и даже почудился чей-то шёпот. Ирка остановилась, замирая от страха, но прислушавшись, услышала только частый стук собственного сердца...
  
  
   - Присядь, дочка, рядышком... - чей-то негромкий голос словно взорвал тишину, и Ира, вздрогнув, резко повернулась. На скамеечке у могилы, откуда доносился голос, она никого не увидела... Ужас охватил девушку, она рванулась, чтобы убежать, но... ноги словно приросли к земле, не давая ступить и шагу... Сердце готово было выскочить и гулко билось в груди... "Нет... этого не может быть... просто я... сплю ещё..." - подумала она.
  
   - Не бойся, милая... подойди... - вновь произнёс чей-то тихий голос, и, Ира, словно под гипнозом ступила на ставших вдруг, словно ватными ногах к скамеечке...
   Она узнала эту могилку с покосившимся крестом - заброшенную, заросшую высокой, дикой травой, которая проступала даже сквозь не толстый снежный покров... Ирина присела на краешек покрытой снегом скамейки и удивилась, неожиданно увидев рядом с собой старушечью фигурку в чёрном одеянии... "Странно...Как это я её не заметила?.. - мелькнула мысль. Неужели нашёлся кто-то из родных и пришёл навестить? но почему в такое необычное время?" Ира поздоровалась с женщиной, та ответила, не повернув головы. Молчание затянулось, и Ирке показалось, что старушка задремала. "Ой, опоздаю ведь, надо поторопиться..." - обеспокоенно подумала она, и привстала, чтобы тихонько уйти...
  
   - Не спеши, успеешь ещё наработаться... - заговорила вдруг женщина, - ты ранняя пташка, а кто рано встаёт, тот вдвое живёт... Сочельник сегодня... - чуть помолчав, тихо произнесла она, - а я сегодня именинница... меня Клавдией зовут.
   - Поздравляю вас... - Ира достала из кармана телогрейки газетный свёрточек, что сунула ей мама перед выходом из дому и, развернув его, положила на колени странной бабушки пирожок. - Угощайтесь...
   Старушка взяла пирожок в руки и прижала его к груди.
   - Какой тёплый...
   - Да нет, он остыл давно - мама ещё вчера их пекла... - уточнила Ириша.
   - Нет-нет, он тёплый... - сказала старушка, - в нём хранится тепло рук твоей мамы и твоё тепло...
   Ирке хотелось взглянуть в лицо удивительной незнакомки, но та, глядя куда-то прямо перед собой, так и не повернула головы.
   - Начинаются святки... - промолвила женщина, - когда-то мы гадали в эти дни на своего суженого, загадывали желания...
   Ира улыбнулась. Ей очень захотелось, чтобы произошло чудо, и, закрыв глаза, она мысленно произнесла заветные слова: "Я желаю, чтобы Андрей меня полюбил..."
   - О чём ещё может мечтать юная особа, как не о любви... - с усмешкой в голосе промолвила старушка. - Вот только тот, о ком ты загадываешь, не стоит того... Остерегайся, милая, его, он снаружи красив и блестящ, а в душе у него - чернота...
   - А откуда вы знаете, о ком я подумала? - удивилась Ирина.
   - Тебя любит другой... - не ответив на её вопрос, продолжала старушка, - он не столь красив, но в нём есть настоящее мужское благородство и надёжность... и ты тоже любишь его.
   - Нет... я люблю Андрея, - прошептала Ирка, - я всё время думаю только о нём.
   - Ты ошибаешься, милое дитя, - возразила собеседница, - вслушайся в себя: равнодушный, холодный себялюбец давно уже покинул твоё сердце... но глубокой занозой засел в твоей хорошенькой головке. Не любовь у тебя к нему - а просто наваждение. Очисти свои мысли от обманных чувств...
   - Какая яркая луна! - тихо сказала старуха. Ира подняла голову. Луна и в самом деле сняла с себя туманный покров, и залила пространство вокруг мягким светом. Ириша вдруг почувствовала, как отяжелели её веки, стало невесомым тело, куда-то исчезли все мысли, и лишь одна, новая мысль нахлынула тёплой, чистой волной. ***
   Очнувшись, Ирка увидела склонившегося над ней Константина. Испуг, боль, тревога отражались в его тёмных глазах, и она вдруг с удивлением почувствовала нежность к нему и ещё что-то, доселе неизведанное и прекрасное...
   - Иринка, ну наконец- то... что с тобой случилось?.. тебе плохо?! - Костя, опустившись на колени, взял в свои ладони её озябшие руки и пытался согреть их своим дыханием.
   - Н-нет... мне хорошо... мне очень-очень хорошо... - Ира с лёгкой улыбкой глядела в его встревоженное лицо, радуясь и удивляясь новому чувству, зародившемуся в её груди. "Почему я никогда не замечала, какой он красивый... - думала она. - У него такой мужественный подбородок, а на нём ямочка, такая трогательная... Ирке вдруг очень захотелось прикоснуться к ней губами, и она смутилась, словно он мог прочитать её мысли.
   - А почему ты здесь?.. - спросила она его.
   - Сам не знаю, почему... словно кто-то шепнул мне, что я тебе нужен... то есть, я хотел сказать, что нужна моя помощь... - чуть запнувшись, пробормотал Костя, - ну, я сел на велосипед и...
   - Ты, в самом деле, мне нужен... - тихо сказала Ира, - только ты... правда. Я сейчас это поняла.
   - Не надо, Ир... не пытайся обмануть себя, - прошептал Костя, грустно вздохнув, - не мучай меня, пожалуйста, ведь я же всё знаю. Я вчера видел, как ты смотрела на него.
   - На Андрея, хочешь ты сказать?.. - Ирка сама удивилась, с какой лёгкостью произнесла она это имя, имя, которое никогда и ни при ком не произносила вслух, боясь, покраснев неожиданно, выдать свои к нему чувства. - Андрей - он из той, школьной жизни, и это было просто детское увлечение... Я так счастлива, что избавилась от этого наваждения. - Она и в самом деле ощущала удивительную лёгкость и радость, словно очнулась после тяжёлой болезни. Все страдания и волнения прошлых лет, вчерашние разочарования и душевные муки словно растворились во времени, казались пустыми и мелочными мыслями мечтательной школьницы.
   - Давай-ка, я увезу тебя поскорее... - сказал Костя и, легко подхватив её на руки, вынес на аллею.
   - Погоди... - Ира, силясь что-то вспомнить, оглянулась на скамейку, где только что сидела. Скамейка была пуста, покрыта пушистым снегом и ничто, кроме её следов, не говорило о том, что здесь ещё кто-то был...
   - Мы придём сюда весной, правда, Костя?
   - Конечно, Ириша... а кто здесь?
   - Не знаю... просто заброшенная могилка. Но тому, кто здесь лежит, тоже, наверное, нужно иногда немного внимания. Золотистая дымка рассвета окрасила горизонт. Поблекла на светлеющем небосводе загадочная, таинственная луна. Рождался новый день, а на пороге вечности, на пересечении двух миров, позабыв о времени и обо всём на свете, шептали друг другу нежные, простые слова двое влюблённых, и их молчаливо благословляли небеса.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"