Роскошная мебель, огромная старая ваза на полу, горящая в десятки свечей люстра на потолке, сверкающая чистота. Это все осталось где-то на границе сна и яви, а сейчас, окончательно проснувшись, Эйбхилин обнаружила себя в низком кресле, полностью раздетой и завернутой в шерстяное одеяло. Ее худенькие и грязные ножки стояли в деревянной лохани с горячей водой. В комнате пахло травами - мятой, розмарином, хвоей. Как она очутилась тут, Эйбхилин вспомнить не могла. Помнила только холодную каменную лавку и медленно кружащиеся над головой снежинки.
Девочка вздрогнула от неожиданности, увидев в комнате незнакомого мужчину, но тут же вспомнила, что кто-то тормошил ее, пытаясь разбудить. Значит, этот мужчина подобрал ее на улице и привез к себе домой? Но зачем? Вряд ли только потому что пожалел ее и решил отогреть, просто так, по доброте душевной. Но сейчас она прекрасно понимала, что, останься она на улице, утром на лавке нашли бы только ее замерзшее тело, окутанное саваном снега. Что бы не замышлял этот человек, но сегодня он спас ее от смерти.
- Проснулась? - улыбнулся мужчина, заметив, что Эйбхилин уже пришла в себя. Не дав ей ответить, он взял большой серебряный колокольчик и позвонил. Тут же в комнату вошел слуга с подносом. Разлив чай по чашкам, передал одну из них девочке и тут же, ни слова ни говоря, удалился. - Пей, тебе надо согреться.
- Спасибо, мсье, я уже согрелась. - Девочка перехватила чашку так, чтобы горячий фарфор не обжигал руки, и осторожно пошевелила пальцами ног в лохани. Ступни тут же пронзило тысячами раскаленных иголочек, и она поморщилась.
- Пей, пей, не стесняйся. Как тебя зовут? - спросил незнакомец, не притрагиваясь к другой чашке.
- Эйбхилин, - осторожно отозвалась девочка. И хоть ей было слегка боязно, она была невероятна благодарна провидению, которое послало ей в ночи этого запоздалого путника. Она поднесла чашку к губам и едва не обожглась: травяной чай был ароматен, но слишком горяч.
- Какое странное имя, - удивился незнакомец.
- Ирландское, - отозвалась девочка, и тут же глаза ее испуганно округлились. - Мсье, а где моя флейта?
- Флейта? - пришел черед удивляться мужчине.
- Да, моя, деревянная, - забеспокоилась Эйбхилин, ведь без флейты она больше не сможет заработать себе на пропитание. - Она была в кармане пальто.
- Хм, я приказал выбросить твои лохмотья, но если хочешь, прикажу вернуть их и обыскать, - усмехнулся он, прищурив глаза.
- О, пожалуйста, мсье! - с горячностью подалась вперед Эйбхилин, расплескав чай и едва не выскользнув из одеяла. Она смутилась и тут же запахнулась посильнее, прижимая край одеяла чашкой.
Рассмеявшись от ее неловкости, мужчина вновь позвонил в колокольчик. В двух словах объяснив слуге, что от него требуется, мужчина вновь повернулся к девочке.
- Ты умеешь играть на флейте? - спросил он, внимательно разглядывая ее и словно что-то просчитывая.
- Да, меня научила мама, - тихо ответила Эйбхилин, глядя в пол. Сейчас ей было неловко не только от того, что слугу послали копаться в мусоре, но еще и от того, что ее раздели и, скорее всего, это мог быть этот слуга, потому что женских голосов и присутствия она до сих пор не заметила.
- А где твоя мама?
- Она умерла прошлой весной, - так же неуверенно ответила девочка и отпила из чашки уже чуть остывший чай. Он был сладкий и приятный на вкус, хоть и немного странный.
- И с тех пор ты живешь одна? У тебя нет отца, братьев, сестер?
- Нет, мсье, все умерли. - На самом деле у нее никогда не было братьев и сестер, а отца своего Эйбхилин вообще не знала, зато знала, что после таких слов монеток дают немножко больше. Монетки ей здесь никто давать не собирался, но эта фраза была уже настолько привычной, что девочка выпалила ее, не задумываясь.
После осторожного стука дверь распахнулась. Девочка вскинула глаза и увидела в руках слуги свою старенькую деревянную флейту. Господин забрал ее и, повертев в руках, отпустил слугу.
- Хочешь получить ее назад? - спросил он девочку, держа флейту прямо перед собой.
- Конечно! - глаза у Эйбхилин загорелись, но из-за одеяла она побоялась потянуться за инструментом.
- Хорошо, ты ее получишь, как только выпьешь чай, - строго сказал он и добавил мягче: - А потом сыграешь мне.