Ариан отложила книжку в сторону и выскользнула из-под одеяла. Холодный пол обжег босые ступни, но она, невзирая на эту досадную мелочь, на цыпочках подбежала к двери и прислушалась. Дом был тих, окутан дремой, даже слуги на кухне уже закончили свои дела и разошлись по комнатам. Она медленно и осторожно повернула ключ в замочной скважине, затем прислушалась еще раз, чтобы удостовериться, что никто этого не услышал. Редкие всхрапы, раздававшиеся из комнаты супруга, окончательно убедили ее в том, что она в безопасности.
Молодая женщина вернулась к кровати, обула вязаные домашние туфли, взяла с тарелки нож для нарезки сыра, подсвечник и, положив ломтик сыра в рот, направилась к своему тайнику. Восьмая половица от окна в пятом ряду от стены. Опустившись на корточки, Ариан поставила подсвечник на пол и осторожно сунула острое лезвие в щель. Просто так половицу извлечь было невозможно, только лишь поддев под определенным углом, потому жена судьи не боялась, что ее тайник кто-нибудь обнаружит. Осторожно, чтобы не пораниться об острые щепы по краям, жена судьи нырнула ладошкой в глубину, достала тонкий сверток и, не забыв веруть на место половицу, забралась в кровать.
Это не были тайные послания от любовников - Ариан до сих пор не имела любовников; это не были и детские безделушки на память - детство ее осталось в деревне, в Париж она приехала чуть ли не в чем мать родила; это не были и драгоценности - драгоценностей у нее было мало и все они умещались в маленькой шкатулке на будуарном столике, их незачем было прятать. Это была посмертная записка Жерара, ее старого друга, друга детства - единственного человека, кто связывал ее с прошлым и был самым близким в Париже, - и сложенные листки из дневника мальчика, за которые Жерар и поплатился жизнью.
'Девочка и священник. Если со мной что-то случится, отнеси в полицию', - гласила записка. 'Что-то' случилось, Жерара убили, но в полицию листки Ариан так и не отнесла: кто-то знал об этом расследовании, кто-то его предал - скорее всего, кто-то из его бывших сослуживцев, - кто-то следил за ним и убил его. А если бы она отнесла их туда, убили бы и ее, как свидетельницу. И тогда она приняла самое верное, на ее взгляд, решение: найти преступника сама. А теперь у нее есть помощник, который не только взял на себя всю ответственность за это дело, но и привлек к нему надежных людей из полиции - тех, кому он доверяет.
Про какую-то пигалицу, которую начальник Консьержери тоже привлек к расследованию, Ариан вспоминать не хотелось, потому она положила в рот еще ломтик сыра и развернула листки. Исписанные нетвердой детской рукой, листки раскрывали тайну чудовищного преступления, будоражили и одновременно с тем леденили кровь в жилах. Она знала все это уже наизусть, но раз за разом перечитывала перед сном. И тогда во сне к ней приходили кошмары и она просыпалась в холодном поту.
Зачем она это делала?
Не видя тепла и ласки, не зная материнства, будучи одна на всем белом свете, она во что бы то ни стало хотела помочь этому маленькому мальчику, спасти его, вырвать из лап чудовища, словно это был ее собственный ребенок, хотя прекрасно понимала, что это уже невозможно. Зато наутро она всегда находила в себе силы и мужество, чтобы продолжить начатое дело, не подвести старого друга, помочь пусть не этому ребенку, то всем остальным, кто мог оказаться на его месте.
Чтобы город, наконец, мог вздохнуть и уснуть спокойно, без ужасных смертей и кошмаров наяву.