В феврале смеркается рано. Старые, давно прохудившиеся ботинки хлюпают ледяной жижей, а значит, наутро будет жар и она опять не сможет играть. Да и за сегодня удалось заработать всего лишь несколько монет. Их даже на четвертинку хлеба не хватит. Ничего, скоро весна, а за ней - и лето. Вот тогда и народу на улицах побольше будет, и сердца парижан растают, подобно Сене, и они станут щедрее. Нужно только немножко подождать.
Но сейчас главное - поскорее добраться домой. Покосившийся заброшенный сарай возле кладбища - ее последнее обиталище - очень даже неплох: все лучше, чем куча грязного тряпья и гнилой соломы прямо под открытым небом где-нибудь в подворотне. Это не страшно, когда тепло и сухо, а когда слякоть или снег...
Холодно, а до дома еще далеко. Ничего ведь, если она присядет и посидит тут немножко на каменной скамейке у церкви? Передохнет, закутавшись в старый мамин платок, а потом тронется в путь.
Надо бы перебраться поближе к центру, да где ж тут найдешь! Во Двор Чудес лучше даже не соваться, в лучшем случае, искалечат и заставят милостыню просить. Ну, она, конечно, и так ее просит, но хотя бы не "Христаради": у нее есть старенькая деревянная флейта и она умеет играть. Только никто не хочет слушать. Все куда-то бегут, бегут...
Хорошо-то как, красиво. Снежинки кружатся, тают на языке. И спать охота, глаза закрываются. И ногам уже не холодно. Спинка у скамейки такая удобная...
Что-то укачивает, словно Сена на своих волнах. Или мама на коленях в детстве. Какой забавный сон.
- Эй, девочка, проснись...
А, это не Сена укачивает - это какой-то господин тормошит ее за плечо. Что ему надо? Хочет прогнать? Шел бы своей дорогой, она ведь только на минуточку присела.