Первые солнечные лучи очередного дня упали на глухо зашторенное панорамное окно. Столица просыпалась утром ранней весны. Внутри квартиры, занимающей весь последний этаж небоскреба и изолированной от внешнего мира, тишину прервал звон старинных часов. 10 утра.
Обычно в этих покоях круглосуточно также тихо, как в склепе давно забытого покойника. Только из кабинета хозяина несколько раз в день доносятся звуки жизни. В остальном, квартира примечательна дорогой отделкой и богатым интерьером. Каждая из многочисленных комнат пытается передать дух культур разных народов мира. Причудливые сервизы Востока, декоративные маски и ритуальные атрибуты диких племен Африки, античные статуи и полотна эпохи просвещения, вычурная мебель Южной Америки и множество дорогих безделушек неясного происхождения. Но все это богатство меркнет по сравнению с главным отличием от любого дома в этой далекой стране. Роскошь, которой был бы шокирован любой ее житель. В квартире не было ни одного портрета Отца Нации - Генерала Лакфорта, и ни одного радиоприемника. После этих слов, каждому гражданину Объединенной Республики Фрилэнд наверняка стало понятно, кто является хозяином пентхауса. Для иностранного читателя проясним личность этого человека.
На кровати в хозяйской спальне лежал Адам Плюр - самый влиятельный голос страны, диктор высшей государственной власти и Генерала Лакфорта лично. Плюр жил в самом центре столицы, которая также находилась почти посередине Фрилэнда. Он, словно окруженный слоеной скорлупой, был одновременно известен каждому владельцу отечественного радио, и неузнаваем для любого случайного прохожего. Поэтому описание его внешности не имеет значения.
Стянув с глаз маску для сна, Плюр снял свой ночной шарф и положил его на специальную стойку у прикроватной тумбочки. Боясь сквозняков и холодного ветра, он должен был поддерживать постоянную температуру и влажность, комфортную для связок. Однако ночной режим не подходит для рабочего дня, поэтому каждое утро он выключал многочисленные увлажнители и перенастраивал систему климат-контроля. Затем он шел в ванную, где около часа тщательно вычищал рот и многократно поласкал горло различными жидкостями в строго определенной последовательности.
После утреннего туалета, на завтрак он пил зеленый чай без сахара температурой ровно 39,5 Cо и закусывал липовым медом. Верил, что это придает его звучанию особую плавность и неповторимую бархатистость.
Закончив завтрак, он раздвигал тяжелые шторы и вставал напротив панорамного окна в гостиной так, чтобы на шею не падало солнце. Сперва он принимался проговаривать повседневные выражения, меняя интонацию, темп и громкость. Затем торжественно начинал декларировать скороговорки, любимые стихи, петь народные песни Фрилэнда, и наконец гимн Объединённой Республики, который читал с листа.
С педантичной настойчивостью, долгие годы он повторял этот ритуал каждый день, не позволяя себе пропустить ни одного из его элементов.
Не чувствуя ничего внутри - ни воодушевления, ни отвращения, он вновь зашторивал окно, погружая огромную квартиру в привычный полумрак. Нельзя сказать, что он любил эту страну. Она была ему безразлична. Любил он лишь свою работу и народный восторг, который никогда не видел вживую, но о котором читал в газетах. И даже эта радость не была слишком сильной. Десятилетиями оттачивая свое мастерство, пожертвовав семьей и дружбой, оставшись в полном одиночестве, он научился подавлять эмоции, потому как они могут нарушить звучание его бесценного голоса.
Пользуясь безусловным доверием Первого лица, он не только озвучивал официальную повестку, но и сам формулировал ее. Почему-то Генералу Лакфорту казалось, что никто в целом мире не выразит лучше его позицию, не сочинит короче тезиса, в котором уместился бы весь глубокий, почти что Божественный замысел старого тирана. Так, Плюр стал не только голосом, но и мозгом власти, незаметно для нее самой.
Ежедневно, ровно в полдень он вторгался в эфир и произносил свои речи, каждая из которых производила ошеломительное впечатление на бесчисленные массы. Он звучал в каждом доме, на каждой улице каждого города или деревни огромной республики. Радио было местом его нескончаемого триумфа. И пока весь остальной мир жил в эпоху Интернета и высоких технологий, окутанное туманом официальной риторики, население республики имело только газеты и этот неповторимой голос. Плюр лично позаботился о том, чтобы никто не мог пропустить его эфир. Радио было доступно беднейшим слоям. И даже если кого-то полдень застанет на улице, Республиканское Правительство предусмотрительно оснастило столбы громкоговорителями. Голос был повсюду.
Мистическим образом, он звучал не то чтобы в радиоприемнике, но в голове, изнутри каждого слушателя, выражая словами то самое, что каждый день бессознательно вертится на языке.
Иногда казалось, что он вовсе не один. От чрезвычайных переживаний двоится и троиться способно не только зрение, но и слух. Во Фрилэнде это помешательство было массовым. Удивительное многоголосие, целый хор в исполнении одного человека.
Во время эфира многомиллионная страна замирала и погружалась в транс. Каждый, слушая его, уходил глубоко в себя, поглощая каждое слово как давно ожидаемое откровение. Для одних он был голосом народа и правды, для других - Генерала Лакфорта, но для некоторых он стал их собственным, самым громким голосом. Целой нации он заменил совесть, заглушая весь окружающий мир, все мысли и сомнения, а иногда и сердцебиение, саму жизнь.
Не имело значения-что было на самом деле или вовсе не происходило. Если об этом сказал голос, значит это несомненно случилось и было именно так, как он описал. Каждый, кто слышал его хотя бы раз, видел наяву тонны собранного урожая, возведенные в рекордные сроки города, тысячи пленных, другие трудовые и военные победы Отечества, поражения врагов, прочие пункты повестки.
Являясь несокрушимой опорой режима, он был главным государственным символом. Им восхищались, ему доверяли, за ним готовы были идти.
И вот, по обыкновению, завершив все утренние процедуры, Адам Плюр прошел в приемную, где принялся разбирать почту. Ее приносили каждое утро под дверь еще до его пробуждения. Людей он не видел уже давно. Под страхом смерти, приказом Отца Нации, запрещено было тревожить и без приглашения входить в покои обладателя Первого голоса. Ни один человек, включая самого Плюра, не мог представить сколько сил и средств огромного государственного аппарата направлено на сохранение его уникального тембра.
В то самое утро количество корреспонденции показалось ему подозрительно небольшим - всего 3 документа. Кроме привычной газеты и письма Генерала, там было еще что-то. Внимание привлек последний лист. Гербовая, толстая бумага с водяными знаками отличалась на ощупь. Взгляд пробежал по документу.
"Приказ Верховного главнокомандующего. Всем патриотическим войскам Объединённой Республики Фрилэнд. 6 марта в 6 утра осуществить наступление на Фландрию с целью захвата и присоединения всех ее территорий."
Пальцы похолодели. В глазах потемнело. Война шла уже 4 часа.
Сознание Плюра затуманилось. Не в силах стоять, задыхаясь, он присел на ближайший стул. Неизвестно, думал ли он в этот мучительный момент о тысячах убитых и раненых, умножающихся с каждой секундой, о поражении и неминуемом унижении его Отечества, о том, что еще вчера говорил о вечной дружбе двух народов, или о единственном живом родственнике, тетушке Фриде, воспитавшей его, которая проживала во Фландрии, недалеко от границы.
Он точно вспомнил как неоднократно в приватной беседе с Первым лицом рассуждал о несостоятельности соседних стран, о главенствующей роли Фрилэнда в регионе и прочих составляющих эгоистичного национального величия. Конечно он был неправ и сперва понимал это. Однако говорил столь часто и убедительно, что и сам начинал верить. По жестокой иронии, только в моменты истинного разочарования и животного страха, исчезают ложные убеждения и ширмы самообмана, оголяя болезненную правду.
Определенно, он испугался и за свою судьбу, и за судьбу людей, к которым до этого ничего не испытывал. Глаза наполнились слезами, а к горлу подступил губительный для голоса ком. Звенящая тишина сдавила голову и все ее содержимое. Обычно невозмутимый, Плюр был на грани паники. Не в силах пошевелиться, он ожидал, когда закончится этот кошмар. В момент наибольшего переживания, пика тремора рук, на отчаянный вопрос "Кто спасет меня в этом безумном мире?", его губы будто самостоятельно прошептали чужую мысль. "Никто, кроме тебя".
Осознав сказанное, он открыл глаза. Вся комната озарилось светом, исходящим от него самого. Перечитав короткий текст приказа в 5 раз, вспомнив кто он и чем обладает, Плюр вдруг ясно представил себе, что делать. Он ворвался в собственный кабинет, сел в кресло напротив того микрофона, через который повелевал бесчисленными судьбами, и начал судорожно записывать речь. Она лилась потоком, не останавливаясь на ни миг, пока не загорелась красная лампочка над его столом - сигнал приближающегося эфира.
Бросив взгляд на наградной пистолет, висящий на противоположной стене, подаренный Генералом по случаю 50-тилетия Республики, он почувствовал, как кончики пальцев вновь похолодели. Из-за сухости в горле и нахлынувших эмоций ему потребовалось время перечитать текст еще раз.
Наступил полдень. Эфир начался. Прозвучало характерное объявление, и страна замерла в ожидании голоса. На улицах остановился транспорт, в каждом доме воцарилась гробовая тишина. С немым воодушевлением все смотрели на приемники и уличные громкоговорители. Прошло 30 секунд. Минута. Две. Наконец, голос начал.
Как всегда, он говорил кратко, ясно и искренне. Однако понимая смысл сказанного им, никто не мог поверить своим ушам. Из динамиков доносились невероятные слова. С незабываемым изяществом, самозабвенно, голос вещал о несправедливости сложившегося порядка, о приступных приказах высшей власти, недопустимости агрессивных войн и отобранной свободе. Он утверждал, что нет никакого сильного государства, мудрого Правительства и бесстрашного Отца Нации. Вся эта сила, мудрость и бесстрашие - принадлежат народу и украдены у него в угоду личных интересов нескольких человек.
Казалось, что сама атмосфера раскалилась. Воздух прекратил движение, стал вязким и липким. Каждый человек этой далекой страны будто оказался в эпицентре атомного взрыва за мгновение до того, как непреодолимая сила испепелит каждую молекулу его тела. Каждый вздох стал болезненным и требовал больших усилий. Сердца участили такт, хотя обычно их сокращения почти отсутствовали во время вещания голоса.
Оглушительным эхо, усиливающимся со временем, он разделил жизнь многомилионной страны на до и после. Резонируя от стенок черепной коробки - добровольной тюрьмы каждого ее жителя, он разбил этой звуковой волной все хрустальные представления о долге, Отце и Отечестве, своих и чужих, о добре и зле. Все, что заняло у него десятилетия ежедневного выхода в эфир и кропотливого развращения душ, было уничтожено им же менее чем за 5 минут.
Диктор закончил как всегда словами "Да здравствует Фрилэнд", не упомянув ни Первое лицо, ни его правительство. Необъятная территория республики погрузилась в полную тишину, заполняемую до этого момента одним лишь голосом. Каждый испытал примерно то же, что и Плюр, держащий в руках приказ о наступлении без объявления войны. Все пытались смириться со сгоревшими в пожаре истины идеалами, разобрать обломки чести и понять, как построить нечто достойное новое.
А потом в умах произошло немыслимое. Будто бы все, о чем говорил Плюр не было навязано кем-то, а давно являлось их собственным мнением, которое теперь кто-то осмелился произнести вслух. Каждое слово, предложение и оборот не встраивались в мировоззрение, а уже были его неотъемлемой частью. Народ взревел и извергся праведным гневом. Неосознанно спасая тысячи невинных жителей Фландрии от неминуемой смерти, эта масса забирала не меньше соотечественников в ходе кровавых восстаний. Бунты вспыхнули по всей стране. Будто напалмом самый громкий голос выжег всякую веру власти, государю лично и всей его непубличной свите. Началось тотальное сопротивление прежним порядкам и привычной несвободе.
Таков был бы последний день Объединенной Республики Фрилэнд и первый день новой, свободной страны.
Однако все это, словно целая жизнь в агонии, пронеслось перед глазами Плюра. В действительности, человек, без команды которого армии отказывались идти в атаку, а народы признавать долгожданную победу, не смог произнести ни звука. Спустя 30 секунд оглушительного, натянутого до предела молчания после начала эфира, раздался щелчок затвора. По всей стране, в каждом доме каждой улицы каждого города прогремел выстрел.