...Чем дальше, тем больше жизнь становилась похожа на визит к зубному врачу: сначала ходишь-ходишь у порога, решаясь - а потом, готова или нет - на тебя набрасываются и сверлят, и все так быстро - не успеваешь рассмотреть, и потом - рраз- оставляют с открытым ртом и уходят - и все так медленно и скучно, что виснешь на кресле, как тряпка - а потом опять выскакивают ниоткуда, набрасываются и сверлят...
И столько переживаний с твоей стороны - а с их стороны: просверлили, зашпаклевали, шлепнули по заду - иди. Едва тебя видят, а с их стороны: просто работа. И уходишь, с маленькой зубной работой, сделанной во рту, но расставшись с довольно существенной суммой денег. Что они здорово умеют - так содрать столько, чтоб даже боль от отходящего от наркоза ноющего зуба забылась! Волшебники, чистые волшебники!
... Она шла от зубного врача и клацала не железным - пластмассовым зубом. Зуб был ее и не ее.. Зуб как-то не вписывался в зубной ряд. У него и соседнего зуба была разная концепция. Один был плотный и круглый, как боровичок, а другой - квадратный, как портфель. Это был уже третий неродной зуб в ее рту, и хотя снаружи они все выглядели ровненько и красиво, но она недоумевала: что же будет на Земле через сто двенадцать лет? Что же будет с ее ртом через пять лет? Набор недружных, поставленных в разное время искусственных кубов, шариков, конусов - и еще оставшихся , разрушающихся колонн , дорических и ионических?... Все это было весьма иронично. Она еще ощупывала зуб, когда прохожий наглец ее оглядел, профессионально и быстро - и она приободрилась и удивилась: значит, она - в таком настроении, производит такие флюиды... Значит, она - потреблябельна сегодня. Значит - не она еще- ведьма, зовущая Ивашечку 'приплынь, приплынь на бережок'- а ведьмы будут с бережка зазывать ее. А она будет невинно таращиться на облачка, глазами круглыми, как у молодого барашка. А во рту уже прорывается - ведьмин железный зуб.
Но тут она вспомнила про свою миссию- и руки у нее начали трястись, глаз стал вороватый, и видно было, что за пазухой она что-то прячет... Опасный мешок, конфетки для взрослых. Она была на опасной миссии - ей нужны были деньги, к тому же ей интересно было попробовать. Ей интересно было попробовать - к тому же ей нужны были деньги. Смешно, конечно, было идти сразу после зубного врача - но что делать. Она подняла воротник плаща и влезла в автобус, идущий кругалями в ебеня.
- Дззз- она позвонила в неслышный снаружи звонок и стала ждать. Улица была пустынна. Тем подозрительнее было ее присутствие здесь. Но что бы она хотела? Чтобы вокруг катались дети на велосипедах и фургончики с мороженым, и любопытствующие тетки высовывались изо всех дверей, как суслики? Она собрала всю смелость, чтобы выглядеть совершенно не подозрительно. Но куда бы она ни шла - везде она была иностранка. Везде. От этого не скрыться, это видно за версту. Она только входит в зону невидимости - иногда, иногда. Но не тогда, когда стоит у двери дома, похожего на картонный сборный домик в детстве, и звонит в немой звонок.
Наконец вышел Пол, и все сразу встало на свои места. Пол был уже хорош, и он вытирал кровь с губы.
- Брился вот, порезался, - сказал он, смотря непонятными глазами из-под челки.
Это выглядело ужасно: полный упадок. Еще месяц назад он был вполне презентабелен.
Они пошли в комнату, где затхлый запах лежал в углах и не поднимался выше только из-за холода, а чувство запустения отступало только оттого, что на стуле посреди комнаты стоял лаптоп, а в углу - другой лаптоп, обросший проводами и подключенный к телевизору.
- Привет! - сказал Пол, промакивая губу а потом поднося бумажку к глазам и рассматривая. - Привет, ну, давай сразу, мне нужно гет хай. Да и друзьям обещал.
Она протянула ему пакетик - другой, не с конфетами, а пакетик травы, - ЫЫ ысят.
- Ну и дела! - сказал Пол. - Русская красавица с замороженной мордой. Что ты сказала?
- ЫЫ сят. Пятьдесят. Деньги давай, не придуривайся.
Но он не мог не придуриваться - он же был Пол. Еще через пять лет он станет занудой, который будет думать, что он - веселый чувак, душа компании. Сейчас он просто был милым говорливым остолопом, - обаятельным, когда удолбанный не в хлам, а слегка.
- Русская красавица принесла мне траву - а сама разговаривать не может.
Слова вываливались из его уст уже в полуобморочном состоянии, как пьяные пассажиры в автобусе, который ведет пьяный водитель. Ему было можно , он был местный, медный, сработанный на местном заводе, его челюсть и его кровь были местными, и его степени свободы были бесконечны - от полной каши во рту, до того, чтоб снизойти и выделить пару-тройку согласных в мутном мычании. Гласные же были безнадежны, гласные были - жжж - положены в пульверизатор и разжижены. Он был местный, медный, сработанный в местном дворце, окрещенный в местном пабе 'Королевские руки' - ему было можно.
Она втянула воздух и решила подойти к задаче ответственно: челюсть ее задвигалась с замороженной аккуратностью, как будто она обводила мраморные буквы, висящие в воздухе, одну за другой, медленно и не давая никакой возможности неправильной интерпретации:
- Пыдисят. Давай уж.
Он косо раскрыл рот и слегка завалился куда-то в сторону; достал свернутые бумажки из кармана, и протянул ей - она слегка раздвинула их, считая, и спрятала в бумажник. Вот так - у нее был бумажник, а такие как Пол - распихивали деньги по карманам. И всегда они были круче. Всегда. А в следующую секунду падали и рассыпались. Но это было - их рассыпание, в их манере, и они знали, когда собраться. А она всегда была не в такт. Сначала это было прикольно: забавная русская. Потом всем надоело: опять эта русская.
Расплатившись, он перещелкнулся и решил, что дело сделано - пошли дальше.
- Вина? - Он приложил платок к губе и посмотрел на него даже как-то озорно: что-то придумал.
- Нет, спасибо, - и как будто отказавшись, она произнесла кодовое слово - он внахлест прильнул к ней, как мокрый шарф. Между их телами на разных этажах происходил обмен маленькими сигналами...Ничего нельзя было предсказать - никогда нельзя предсказать, когда имеешь дело с таким бесконечно удолбанным. Она была как замороженная, но все видела. И то и другое было - зря.
Это был один из самых странных поцелуев в ее жизни. Она ничего не чувствовала левой стороной. Его кровь текла по ее замороженной челюсти- левая часть ничего не чувствовала, а . правой части нижней губы, оттаявшей, было тепло и солоно. Язык лежал круглой мягкой тряпочкой.
Они отпали друг от друга, слегка запыхавшись. Пол откинул волосы со лба кокетливым жестом. Он был доволен собой, а уж она как знает - но не надо быть дурой, предлагают-бери, а?..
В ее голове происходило обычное, женское: расчет, перерасчет, дать, не дать, а не зазнается ли... Комната - в минус, губа- в минус, удолбанный - в минус, но вот же - живой, молодой, ластится... А откажется - и этого не будет... Но тут она посмотрела вокруг, и тени из углов подняли свои головы, и в немой губе какой-то нерв решил именно сейчас начать оттаивать. Нет.
Она упихала кошелек на самое дно свое длинной безразмерной сумки - и поднялась: пора идти, пора . И сразу, как только сказала себе 'нет' - так стало до боли жалко, что 'нет', что 'пора'. Вокруг - вонючее, холодное - но было чужое жилье. С губой и лохмами - но смешное, живое существо смотрело на нее. Живое существо, от которого она уходила. Он не горевал- промакнув губу бумажкой, он пойдет куда-нибудь, найдет что-нибудь, на неведомых дорожках... Дура, все же - решил он.
По дороге она заснула, и спала с открытым ртом. Деньги, свернутые трубочкой - вечером выронила в каком-то клубе. Музыка ревела, а зуб продолжал постреливать. Назавтра надо было еще раз идти к врачу- пусть долечивают.