Зоя стояла на берегу, ее рыжие волосы трепетали, ее глаза горели, а под обрывом бились о скалы грозные синие волны. Ревайнд: не море билось о скалы- это месились пятиклашки, в фантасмагорической схватке два класса сплавились в какое-то подобие мутузящего самого себя спрута- мазохиста..Зоя смотрела вниз, над ней, в виде грозной зевсоподобной тучи, маячила завуч, понуждая ее к немедленным действиям.
- Вот ведь напасть!- подумала Зоя.
Зоя с ужасом смотрела на месилово...Пятиклашки были как раз на грани развития - большинство еще не утратило роевые инстинкты, это были неразличимые противные мальчишки, и атаковали стаей, а часть уже подросла в этаких вредных мужичков, осознавших свою отдельную силу.
Еще сегодня утром проснулась в холодном поту: опоздала на экзамен. А потом вспомнила: я уже отучилась - и лежала счастливая целых десять минут. А теперь окончательно прояснилось: и отучилась, и взрослая! Я сама - учительница! И вот теперь - вахлаков этих разнимай!
Зоя сердилась : подав заявление в школу, она намеревалась пересидеть до тех пор, когда какой-то сияющий скат прилетит за ней из будущего и все станет стильно и единовариантно. Не обессудьте - это те самые слова, которыми она описывала свое будущее: стильно и безвариантно.
Но до появления сияющего ската она могла, как ее мама до того, поработать немного в школе. Только школа, которую она помнила, не имела ничего общего с этим бассейном, полным пульсирующей биомассы, да и она сама, Зоя - не готовила себя к военно-полицейским функциям.
Зоя оглянулась на завуча - завуч налилась сизым и погромыхивала. Зоя покачала головой: тут пощады не будет.
Зоя уцепилась за карниз и стала спускаться по полуразрушенным ступенькам. Месилово внизу прислушалось к ней, не прекращая меситься.
- Что к нам поперла, целка, у тебя недоеб? - крикнул ей Коркин - наиболее сформировавшийся индивид из пятого А. Он осмелел, полурастворившись в массе и подпитавшись коллективным разумом. Если он и не очень правильно употреблял слова - его взгляд был в правильном направлении, и Зоя не сомневалась: и знает, и умеет, и сможет.
-- Иди, иди к нам, мы тебе покажем вегетативное опыление, - взвыл другой, почти размазанный по толпе, только огромное ухо и глаз расплылись по плоскости - но если она не ошибалась - ухо и глаз принадлежали Садовникову.
Зоя\ вздохнула. Хотя и вооруженная сильным, почти магическим знанием, она, преподававшая биоматлитературу, не была оборудована для реальной жизни: у нее не было приспособлений, которыми природа оснастила поколение родителей: не было ни мощных брылей, ни плоских ступней, ни кофты с брошкой, ни визгливого голоса, ни родственников в торговле, ни мужа, перестраивающего дачу .
Все это было отброшено в процессе эволюции. Скромные 47 килограммов своего тела она поддерживала поглощением кофе и жеванием чуингам. Семейные и социальные инстинкты отсутствовали. В смысле материальном присутствовала остаточная любовь к 'лейблам' - но интерес к одежде утрачивался через полгода. Количество набрюшников и чехлов для яйцеклада было минимальным - зато лучших фирм. Нора ее была в идеальном порядке - яйцо компьютера и отверстие для отходов. Моральная чистота ее была поразительна. В период спаривания любой самец обладал приблизительно одинаковой привлекательностью. Вне периода - любой самец был одинаково неинтересен.
Как только она переместилась на один уровень с месиловом, включились ее тонкие рецепторы. Она почувсвовала грубую энергию, исходящую от роя. Со стен из-под портретов Медведева и Путина проглядывали более старые тотемы Ленина-Маркса-Энгельса.
Зоя посмотрела внимательнее. На крайнем правом крае с мусульманской отрешенностью работал тонкий Маламедов- он уже откусил головы нескольким представителям противоположного роя. Его брюшко конвульсивно согдрогалось.
- Сейчас - или никогда. Сейчас я докажу им, что я не тряпка. Докажу - а потом уйду из этого осиного гнезда. Я им покажу, кто царица роя.... Я им прочищу мозги! Я на каждом тупом лбу поставлю печать! Я их научу наслаждаться словом! Я научу их ценить ритм! Я волью в их сердца, ненамного отошедшие в развитии от нервного узла, и еще не научившиеся биться - любовь к родине и любовь к человеку!
Зоя рванула страховочное кольцо, отправила в рот таблетку - и, прицепив скользящее кольцо к канату - полетела над толпой, рассыпая желтую пыльцу с конца брюшка, размахивая огненной книгой и роняя в толпу взрывчатое:
' в нем дан страшный вызов самодурной силе, он говорит ей, что уже нельзя идти дальше, нельзя долее жить с ее насильственными, мертвящими началами. В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой и над бездной, в которую бросилась бедная женщина. Она не хочет мириться, не хочет пользоваться жалким прозябаньем, которое ей дают в обмен за ее живую душу. Ее погибель - это осуществленная песнь плена вавилонского: играйте и пойте нам песни сионские, говорили иудеям их победители; но печальный пророк отозвался, что не в рабстве можно петь священные песни родины, что лучше пусть язык их прилипнет к гортани и руки отсохнут, нежели примутся они за гусли и запоют сионские песни на потеху владык своих. Несмотря на все свое отчаяние, эта песнь производит высоко отрадное, мужественное впечатление: чувствуешь, что не погиб бы народ еврейский, если б весь и всегда одушевлен был такими чувствами...!'
Слова, касаясь толпы, прожигали синие казеные пиджачки - и проникали в желтые сгустки нервных узлов, готовые превратиться в настоящие человеческие сердца.
Где-то справа тонко охнул Качман:
- Погиб народ еврейский?
- Ага, конечно, это Николай Александрович в точку попал! - крикнула Зоя и пальнула из огнемета в канделябр с рожками.
Она была полна веселой яростью, и и даже по кафе-шантанному дернула ножкой, и пятиклашки взвыли, дернулись за кусочком женского мяса, полезли друг у друга по головам, по дороге топча своих.
И перелетела, как птичка, через зал, даже не оглядываясь вниз - она была уверена, что там уже распадалось на отдельные комки, фыркало и поправляло пиджачки бывшее насекомое воинство.
- Зоюшка, молодец - подползла к ней завуч, ее синие зобы и защечные мешки переливались, индуцируя удовольствие. Но Зоя, не поддаваясь на лесть, строго зачехлила жало:
- Невермайнд, Изольда Самсонна. Еще и не таких обращали.
- Все же в следующий раз не можешь ли их обращать чем-нибудь ... посовременнее? Не то что я критикую, не дай бог! - Бугорчатая кожа Изольды покрылась мелкими извиняющимися мурашками. - Может, лучше Бегбедера?
- Старая книга, намоленная. Еще дедова, - нахмурилась Зоя и пошла прочь.
- Жевачки? - протянула ей Изольда подобострастно коробочку с Wrigley.
- Нет. Хочу сохранить во рту вкус победы, - обернулась Зоя. - Ариведерчи, тетя. Скажи вахлакам, что вся вторая четверть будет на Достоевского. Пусть порадуются.
И она легко сбежал по лестнице, предвкушая напиток победителей: decaf latte with shot of amaretto.