- Молоко прокисло, - он стоит над молоком, скособочившись - и хочется - нет, надо для его ежедневных ритуалов - и боязно, что скисло.
- Не скисло! - толкаю я молоко по пути здоровья. На лице у меня широкая, уверенная улыбка. Я - промоутер, рекламщик, американский проповедник. Одним движением руки я превращаю молоко - в самое здоровое на свете молоко. - Нет! Молоко не скисло!
Это бравое молоко, оно не боится трудностей, оно - выдержит все испытания! Тот час, что оно стояло на столе - оно боролось с микробами и только стало сильнее!
'Ха-ха-ха! - говорит молоко. - Час?! Да я... два часа могу простоять - и ничего мне не будет!'
- Ну конечно! - смотрит он подозрительно на молоко, и под его взглядом оно - сворачивается, не уверенное в своих силах.
Действительно - оно простояло час на столе! Час! И лучшие люди сворачивались! Оно - плохое, плохое молоко, у него в молекулах завелись черные зверьки гниения, оно - испорченное, гадкое, кислое. Если оно не скисло де факто - то все равно не пройдет карантин и годно только для помойки. Молоко под его взглядом - уважает законы и готово само броситься в мусорку: скисло я, скисло, пропала моя молочная голова!
Наконец он решается:
- Если скисло - свернется при кипячении.
Он дает молоку шанс: кипячение, огненное крещение, инквизиция, суд божий, который - не обмануть, если оно выдержит - то удостоится чести быть выпитым.
Белая пена вскипает шапкой, он уносит к себе в комнату красную миску с молоком, и - сомневается.
Несет и - сомневается.
С каждым шагом - сомневается все больше.
Не дает мне шанса сомневаться в том, что он - в сомнении.
Закрывает за собой дверь - и через дверь прорывается, как в мультиках, круглое, почти плотное облако сомнения 'УВЕРЕН, ЧТО У МЕНЯ ОТ ЭТОГО БУДЕТ БОЛЕТЬ ЖИВОТ!'
Молоко и я - трясемся от злобы. Даже когда нас потребляют - нас потребляют условно, с опаской, не снимая подозрения, и почти уверенности, что мы - вредны. Только потому, что нет молока - свежего.
И молоко и я - ничего, ничего не можем сделать.
***
Перед тем, как улететь - куча дел.
И повторяешь при этом: ничего тебе не нужно, только паспорт и билет.
А все билеты - электронные. Это почти - нуль-транспортировка.
Тебя переносят в Марокко - по какой-то электронной бумажке.
Это почти коммунизм.
Только почему-то ты - корчишься, в мпоследний момент перемывая черебрянные ложки в гнилой молочной воде.
Только почему-то ты - корчишься, выковыривая носки из щелей.
А так-то ты - готова к путешествию. Чистому, просторному, и душа твоя - как белый плащ, и ноги твои - легкие, и ты- вся готова к новым встречам.
Только непарный носок прилип к душе. Как сопля. Как засохшая жвачка.
А так-то тебе ничего не нужно, кроме - паспорта и билета.
Да и билет тоже не нужен.
Только номер.
***
Мы с подружкой приезжаем в Морокко. Белое и синее. Дома - как хлебные печи, и тюлевые тени.
Все выбеленное, мы движемся на автомате, у нас оборваны провода, кажется, что свежий ветер пустыни прикоснется к живому мясу, набегут пустынные муравьи и разберут нас на ржавые винтики, раскатят на кусочки, растащат по барханам, в свои подземные норки...
Я не верю ей, она не верит мне. Жара. Дорога. Неопределенность.
Какой-то скол в реальности. Я не могу быть одновременно там (молоко, белые двери) - и здесь.
Мы забываем слова. Перевод с русского, перевод с английского, мы уже язвим языками, с языка слезла мякоть, остались - колкие песчинки.
Мы- каждая - озираемся в поисках триггера - привычного крючочка, который заставляет нас действовать. Мы готовы, в который раз, как сломанные насекомые - навязать паутины, мясо нарастет на кости, напридумывать, воссоздать.
Мы заходим в лавку, нам всучивают ненужное, мы покупаем интернациональное, пугаясь, кк дорого, радуясь, что дешево, перебираем мелочь в своих кошелечках.
У меня на соседней улице дома - была точно такая же лавчонка! Стоило ли ехать! Стоило ли ехать! ... найти дом. Найти койку. Найти еду. Снять деньги. Найти людей, говорящих по-английски.
Невероятное чувство приключения.
Сделать сложным - привычное.
Обрадоваться, опять найдя - то, что у тебя было с самого начала.
На середине пути она звонит кому-то, ставит на холд другой звонок, шевелит крылышками, обрастает знакомыми, влипая, как муха, в разговоры, встречи, оживает, становится опять - она.
Существо социальное, стрекоза, упорно, как муравей, перемалывающая воздух своими крылышками.
- Я тебя так люблю! - обнимает она кого-то слабыми руками. Друг. Еще друг. Еще друг.
Л.Л.Л. Она сшивает слабыми буковками Л травяной домик. Сшила, отвернула полог, пригласила внутрь.
- Ольга, заходи!
Друг и друг и друг. Все сидят в травяном домике. У них одинаковые медлительные улыбки.
У каждого в руке - бусина. В ушах бьется - маленький ритм.
И прочерчен какой-то маршрут по карте. Пусть на несколько шагов.
- Заходи! Заходи! ... И еще кого-то ждем.
Одну ягодку - беру, на другую - смотрю, третью - примечаю, а четвертая - мерещится, мерещится...
Все встало на свои места. Сетка создана, триггер найден. Марокко - дом. Куда я без нее.
- Пойду погуляю.
Теперь, когда у тебя есть домик, я - сбегу.
Гуляю. Я гуляю только по - городу. Я выстраиваю из Марокко - Токио. Бетонные стены, суровые школьники, неоновые вывески. Не доверяйте мне планету - я вам нанесу всякой грязи. Серая, серая грязь, серый ветер, случайные фразы, летучие жесты, старики во дворах, рассматривающие судоку, за сетчатой занавеской - звук телевизора. Банкоматы, кассы, графитти, корзины в супермаркетах, телевизоры, случайных ленивых стариков, обдуваемых ветром, сидящих на пороге, разгадывающих судоку. Страна. Любая страна. Тут люди живут.
Она же видит здесь - дервишей, уличных музыкантов, ремесленников, украшающих ее бусами и венками, добродетельных крестьян, которые делятся фруктами...
- Почему белое? - спрашиваешь ты. Или: - Ах, какой белое! Какое - древнее, мудрое белое!
А потом приходит старик с ведерком белым - просто красит стену. Старый, потому что состарился. Белым - потому что такая краска в ведерке. Внук у него изучает менеджмент. Старик ждет, когда спадет жара и можно будет порешать судоку.
- Встретимся попозже.
Я тебя очень люблю. Встретимся позже.
Я забегаю вперед, останавливаюсь под толстой, как бок печи в русских сказках, белой стеной, где гулко плещется белая тень.
Все оживает вокруг. Лица и фигуры из-под арки освещаются, чужеют, двигаются в соответствии с полным отсутствием плана - так свежо. Это единственный момент, который я запомню из путешествия. Единственный момент, когда песок собрался в верхней части песочных часов. Потом он - только сыплется, сыплется, сыплется...
Тюлевые тени колеблются. Тени на земле прозрачны. На стене - нежны, уходят в глубь белого. На кувшине - тонкие, как вода. На лице старика - золотисты.
В каждом путешествии есть только один момент. Как бусина, катящаяся по нитке...
Я стою под белой толстой аркой, сытной и круглой, как русская печь.
Сердце бьется тише и тоньше.
Уходит вдаль, как потерявшаяся девочка.
***
Я вхожу в коридор, в котором нет ничего, кроме гигиенически выверенного количества пыли, накопившегося со вторника - дня еженедельной уборки.
Дом. Серый палас. Белые стены. Противопожарная пружина.
Дом.
Закрывать дверь тихо.
Убирают часто - а мы все равно чихаем и кашляем от пыли.
В Африке голодают дети, в Индии десять фунтов - это доход целой семьи за месяц (цифры приблизительны) - а вот у нас несет мусором из помойки - и мы страдаем.
Закрывать дверь - тихо.
Нельзя сравнивать страдания. Любое страдание - подлинно.
Заповедь восьмая: не разбуди!
Серо-синие полоски паласа, оттенок краски на стенах - 156. Гудит лифт. Сквозь окошко на двери - видна бетонная лестница.
Мы не пойдем по лестнице. Мы ждем лифт.
От лестницы пахнет мусором.
Я закрываю дверь.
Самолет подлетает к аэропорту. Автобус привозит меня на остановку. Я подхожу к дому. Да, вот он - стеклянный треугольник. Лифт приносит меня на пятый этаж.
Отрезки делятся делятся. Доли звука. Все тише и тише.
Движение руки бесконечно медленное, траектория вязкая, делится на отрезки, почти на точки, каждая точка - отдельная, круглая, осторожная...
Тише, тише, медленнее.. Линия превращается в крутящиеся шарики, шарики замедляют свои бег, обрастают облачными орбитами... Медленнее, медленнее. Не нарушать тишину. Не нарушать установленные здесь правила. Путешествие руки - больше, чем месяц в Марокко. Медленно, медленнее, еще медленнее.
Как белый след от самолета в небе.
За спиной рюкзак, я волочу чемодан, но дверь я закрываю бесконечно-медленно, чтобы створки ее сомкнулись тише, чем снег, падающий на землю, тише, чем смыкаются веки, тише, чем месяц отсутствия уходит в песок....Марокко и белые стены - там. Серо-синие полоски паласа.
А у нас двери, если их не придерживать - хлопают!
Вы меня пустите обратно? Я - тихая.
Шаги по коридору.
На колесиках сумки - засохшая грязь. Шаг. Еще шаг. Все тише и тише.