Машка поставила на стол борщ, улыбнулась мужу: ешь!
Он сидел уставший, умаявшийся. Его лицо было даже не детским - обиженное зверюшечье выражение, как иногда бывает у собак и ежиков, которым вместо вкусного подсунут несъедобное.
Но эта гримаска относилась не к борщу - ко всему остальному миру за границами квартиры. Это они все время подсовывали несъедобное, спрашивали неисполнимое, дразнили недоступным. Тут, в квартире, все было хорошо - была Машка и борщ.
Он похлебал, отогрелся и стал рассказывать.
- И льют и льют им говно на голову, а они молчат. Хоть бы кто встал против. Нет, лапки сложат - давайте, давайте еще лейте!
Машка, чуткое животное, молчала, а потом, когда он совсем согрелся и принял водочки -и она сама пропустила за компанию - начала лопотать:
- Бедный мой, ну опять аутичничаешь, ну что ты к ним лезешь, они могут тебя только мучать. Посидел, покивал - и все. Не надо даже пытаться. Так они не смогут тебя... - она, как всегда, замялась, - affect. Воздействовать на тебя.
Разморенный водочкой, он кивал. Они еще поговорили, выпаливая слова длинными фразами, не слушая друг друга, но испытывая оживление и удовольствие от разговора.
Потом она подошла и прижала его голову к животу, погладила его...
- У! У! - замычал он.
- Чего ты? - нежно сказала она его голове, прижатой к ее кофте. Так беременные говорят с младенцами в животике. Таким же жестом, как беременная, она одной рукой поддерживала, другой гладила его голову.
- У! - он сердито высвободился. - Царапаешь пуговицей!
Она всегда прижимала его так, по-детски, но сильно, облапливала - и всегда царапала.
Машка обиделась немного, отошла, загремела кастрюлями. Потом сердито ушуршала в комнату, завалилась на кровать и тронула лапой мобильник. В мобильнике было три сообщения, три пропущенных звонка.
Она нажала на кнопку и сложила лицо в восторженную гримасу.
- Хеллоу, ю!
Она перевернулась на живот и стала листать ночную книжку, замусоленную, распадавшуюся на заспанных местах.
- Как ты тааам?
Она слушала долгое время легкую, как бы подпрыгивающую иностранную речь, и сама через равные промежутки выпаливала предложения по три, не очень длинных, с небрежно-насмешливой интонацией, подделываясь под собеседника.
В конце они договорились созвониться еще или подумать, когда удобнее созвониться или еще что. Она отбросила мобильник на кровать и посмотрела на него неодобрительно.
Она нащупала ногами тапки под кроватью, нацепила их и зашлепала в гостиную.
Николай лежал на диване, обпившийся чаю, смотрел в потолок и щурился.
Она села поодаль, держа подальше от его лица опасные пуговицы.