Женщины заняты собой, мужчины заняты миром. Смотреть на свой портрет, наблюдать, как с него осыпаются краски - грустная меланхолия, воспитывает особый характер. А тем временем эти, повелители мира, ходят вокруг в говнодавах и сапогах, - штурмуют, исследуют, или хотя бы - с интересом записывают свидетельства очевидцев.
Встретились однажды поэтесса и журналист. Анна и Дмитрий.
Анна родилась и жила в том же среднего размера городе, жила там - но не принадлежала ему, как какая-то дама с собачкой. РОдилась, выросла и жила. Надо вам сказать, это был довольно приятный городишко, с названием, начинающимся на С. Провинциальность как-то не душила его обитателей, они воспринимали ее легко, и на столицу не злились. Мне рассказывали, сама я там не была, но мне городишко по описаниям нравится, я хотела б там сама побывать. Но продолжим про Анну.
Не будем говорить тут о ее детстве, она давно была взрослой женщиной, привыкла, и свое детство забыла и простила уже давно. У нее была установившаяся рутина жизни. несколько друзей, какой нибудь вялопроявляющийся любовник...
Анна работала в какой-то конторе, сводила какие-то спредшитс, как все мы делаем... могла стать физиком или художником - но как-то с ленцой и трезвостью в шестнадцать лет прикинула - сохранить свое, маленькое, но верное 'я' она сможет, только осообенно не загадывая, не строя планов, а так - потихоньку полегоньку, один вздох в секунду.
Но талантец проклюнулся, дал маленький, но жизнеспособный росток. Анна писала стихи. Как-то так повелось.
Она писала про форельные тени на стене, про серый мех, которым укрыто небо, и только мессяца носик выглядывает... она писала их с пятнадцати лет - и наконец они начали получаться вполне неплохо, вполне грамотно, вполне крепкие конструкции из слов, и намеком - по стропилам, полестницам - сквознячок саднящих чувств. Только одного в них не было - беспрекословности их существования. Их с таким же успехом могло и не быть. Но поскольку они были - они были вполне жизнеспособны, вполне.
И тут вот на каком-то полу-приеме- полу-частной вечеринке она встретилась с Дмитрием.
Он писал статьи в средней руки газеты - статьи про заводы, лесопилки, тюрьмы, дороги, путешествия и новые тенденции в информатике и новинки порноиндустрии. Современную литературу 'с претензией' он презирал.
Все сказано Чеховым - говорил он. Нечего растекаться - говорил он.
Итак, они оказались на одной вечеринке. Никто не ждал особенного веселья - просто возможность еще раз увидеть те же лица, встряхнуться, да выпить. Эти вечеринки, по полуформальным поводам, среди повально породнившихся и переспавших друг с другом литераторов- были вроде полуинстинктивных, но приятных почесываний - раз в месяц самопально, но неудержимо возгоралась идея - а не собраться ли нам?
В основном, литераторы были умные, пожившие люди, - все излишние Рэмбо и Ломоносовы давно убрели в столицу в поисках славы. Остались люди , у которых ума было значительно больше, чем таланта. Они нежно балансировали между взаимным отвращением и нежной жалостью. Каждый знал о другом слишком много подробностей.
Каждый из литераторов с закрытыми глазами смог бы написать график месячных всех присутствующих поэтесс. Каждая из поэтесс смогла бы составить список литераторов и распределить их соответственно размеру и толщине.
При таком избытке взаимного знания приходилось быть особенно торопливыми и забывчивыми.
Так что в целом литераторы держались бодро и славно - бойко беседовали о работах, родственниках, огородах, не приходя в сознание. Но иногда от излишнего вина кто-то пытался заговорить о высоком - и всем людям со вкусом приходилось бежать на балкон, ждать, пока бедняга оратор протрезвеет или окончательно ужрется и рухнет рылом в суп.
Вот ровно в девять часов один из гостей раскрыл рот, надулся, как рак, и перевел тумблер , регулирующий голос, на прочувствованные интонации...через секунду Анна уже была вместе с другими гостями на балконе, широком балконе, с которого был виден достаточный кусок неаппетитного мелко-индустриального пейзажа. Рядом стоял кто-то циничный и здоровый, представился Дмитрием. Мужик смотрел на нее правильно - видно, что ее зад ей нравился больше, чем ее стихи. В руке у него был стакан виски - виски - это то, что нужно было усталой душе, с которой пытаются поговорить о литературе.
Она дала ему свой телефон. Конечно, это был скорее жест, чем необходимость - узнать ее телефон от других гостей не было проблемой.
Она выглядела отнюдь не как классическая 'поэтесса' - ухоженная баба в джинсах и белой блузке, с прической стиля боб. У нее были приятные манеры - манеры женщины типа 'не дура'. В общем она была умнее и проще, чем ее стихи. Он не пошел ее провожать, дал ей затеряться среди гостей.
Вечером он нашел и прочел ее стихи - и понял, какая у всех этих форельных-акварельных строчек на самом деле гордая осанка. Он заинтересовался. И понял, как с ней надо себя вести. если это ему нужно вообще. Прикинул, что и в первый вечер унего были шансы...если оно ему надо.
Для безопасности она решила притвориться, что он ей совсем не понравился. Но вечером он позвонил, а во вторник явился, отутюженный и сияющий улыбкой, как гангстер. Даже носки вроде были лиловые.
Он завалил ее приглашениями на презентации, хитро закармливал ее вниманием, это все походило не на ухаживание, а на итальянскую комедию. Она иногда принимала, иногда отклоняла.
У них сразу началась борьба - кто меньше прилепится душой друг к другу. Вроде гонки вооружений.
Она продолжала диалог хитрыми женскими методами - отговаривалась от встреч тем, что, мол, спит, или читает, или ходит по магазинам. чаще всего она прото сидела дома и комфортно скучала, растянувшись на диване, с бутылкой вина и старыми фильмами с Бетт Дэвис. Она потягивала вино из бокала...Нет резона увлекаться им - потому что у него нет резона увлечься ей. Если б у нее были подружки - они б ей надавали советов. Но, к счастью, их не было. Была Бетт Дэвис.
Он переигрывал и буффонировал- она намеренно недоигрывала, играла на полутонах. Каждому казалось, что другому на самом деле все эти игры похуй.
Он звонил в дверь - и она была вовлечена в очередное приключение. Это было немного скучноо - иногда они смотрели те же фильмы\. и она знала, откуда эта интонация, этот трюк, этот сеттинг. Она была благодарна, что он взял на себя труд воплотить, забронировать столик на веранде, нанять машину, узнать расписание...Красить лошадь в зеленый цвет он не стал бы, но даже эта возможность не исключалась полностью.
Возвращаясь к себе, он в который раз удивлялся - эта женщина просто ждет, когда наступит пенсия!
Она же сначала ждала каждый день, 'когда он отвянет', потом привыкла. Если б у нее были подруги - они б начали ее подталкивать и пилить, что, мол, пора переходить на следующую стадию отношений - что ж женишок сватов не засылает...Она на диво мало знала о его прошлой - и настоящей жизни. Он мог бы вполне быть женат.
Наладилась очень сложная система запретных тем и тем поощряемых, появились привычки и маршруты... Они привыкли в присутствие друг друга испытывать подьем, радостное приготовление к празднику или, по крайней мере, вызов. У нее была гордость, осанка, порода - если она принимала вызов - то шла до конца.
В ноябре, когда солнышко утратило ранний осенний румянец, когда все приготовились нырнуть в долгую зиму, и ходили замороченные, подсчитывая, все ли устроено и припасено для зимовки - Анна позвонила ему и ленивым голосом предложила больше не звонить. Совсем баба сбрендила - решил он но не стал возражать и наконец 'отвял'.
Повернул от двери, с букетом и бутылкой вина, букет в помойку, вино выпил сам.
Она же не сбрендила, она просто без всяких подружек все разрешила по-женски - 'много думала и наконец решила'. На работе товарки заметили, что она неделю ходила грустная - а потом - ничего, потом выправилась. Потом выправилась, но через полгода все-таки сбрендила - сначала уволилась, а потом и вовсе уехала из городишки в столицу. Ну и там, конечно, не прижилась. Мрачная и нервная лежала она на диване и пила пиво, и Бетт Дэвис не спасала.
Может, литераторы даже были рады ее бегству- в нашей жизни так редко встречается хотть какая-то развязка истории. Чаще всего - не уезжают, сидят, стареют и мозолят глаза, а надо каждый раз на улице подходить и здороваться. Анна хоть оказалась на высоте - взяла и уехала.
Да и Дмитрий тоже укатил, только в другую сторону. Куда - никто не знал. Литераторы немного помолчали об этом событии, поигнорировали его в разговоре, обошли вниманием в газетах - а потом и вовсе честно забыли. Пошла жизнь как прежде - безрезультатно беспросветная, с миллионами ваттт такта, нежности и забвения, которые тратятся каждый день - толко чтоб вечером мы могли сказать - ну что ж, еще один полудерьмовый день по нам прошелся.
... ...Я лежу на диване, пью вино, и думаю - переиграла меня все же, сука. Выдержала паузу, вовремя смоталась... Я никогда не подозревал, что я был так к ней привязан. Этот осенний , нетребующий взгляд, это непривязывающее прикосновение...Я бегал, как мальчишка, устраивал ей хэппенинги - она снисходила или отклоняла, как королева. Считал, что я умнее всех, потому что не сам парюсь, а передираю из старых фильмов. Она,небось, все эти фильмы смотрела. Сука, сволочь. Переиграла меня.
Валяется, небось, на диване, в шелковом халате,курит сигарету в мундштуке, кривит рот, - и не думает про меня... вот единственное различие - она про счет из прачечной думает, а я - про нее.
Вот и все различие. Вот и вся разница, теперь, когда нам обоим по пятьдесят...
Эта женщина могла бы править империей. Ей бы хватило горечи и гордости. А я бы ей служил. Какое наше время мелкое и неласковое...я допиваю стакан, и песочные часы моего настроения переворачиваются, все не так уж плохо...но я продолжаю думать о ней.