Гергенрёдер Игорь Алексеевич : другие произведения.

Рассказы знавших Скорцени и Геббельса

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Автор, происходя из немцев Поволжья, 23 июля 1994 прилетел из экс-СССР в Германию на постоянное место жительства. Его встретили коренные немцы, которые имели связи с Россией и кому он был известен по газетным публикациям. Он обязан немецким друзьям знакомством с людьми, лично знавшими Отто Скорцени и Йозефа Геббельса. Рассказы знавших их, которые в точности воспроизведены в предлагаемой книге, нигде ранее не публиковались.
  Игорь Гергенрёдер
  
  
  Рассказы знавших Скорцени и Геббельса
  
  
  29 августа 1994. Я в гостях у моего нового друга Уве Ландсманна в деревне, которая, как он сказал, зовётся Wolfsruhe, что поначалу мною было понято: Волчий Отдых. Я заметил - довольно странное название. Может быть, имеется в виду волчье логово? Нет, объяснил Уве, не логово, а место, где уставший волк на короткое время приляжет. 'Ага! - сказал я себе. - Тогда я бы перевёл: Волчья Передышка'. Русский язык даёт богатые возможности для выбора синонима нужной окраски.
  
  Сегодня, когда мы проснулись и, позавтракав, выпили обязательный кофе, мой друг сказал:
  
  - Мы посетим одного человека.
  
  
  Он знал Отто Скорцени
  
  
  Уве положил в багажник своей 'татры Т613' килограммов пять помидоров, столько же репчатого лука, и мы поехали. Наш путь пролегал через город Гранзее. Мой друг произнёс:
  
  - Он был в битве под Москвой.
  
  Я понял, что это о человеке, к которому мы едем, и сказал:
  
  - Ага! Тут в супермаркете продают водку 'Московскую'?
  
  Друг ответил, что водку из России продают точно, но каких марок - не знает. Подрулив к супермаркету, он помог мне, инвалиду, войти в него. Я узнал пол-литровые бутылки с бело-зелёными этикетками, на них вверху, на белом фоне, выделялась надпись 'Moskovskaya', а ниже 'OSOBAYA', на зелёном фоне значилось по-русски 'Московская особая водка'. Стоила она десять марок. Я купил бутылку.
  
  Наша поездка продолжилась. На мои вопросы о том, к кому мы едем, Уве отвечал скупо:
  
  - Воевал всю войну до конца, потом был у русских в плену. Пусть сам расскажет, если захочет.
  
  День стоял тихий, солнце грело, но не пекло, как месяц назад. По сторонам дороги на лужайках попадались группы косулей. Потом слева открылся луг, на нём изгородь из кольев и проволоки окружала обширный участок, где я увидел довольно много бычков и крупного быка, а также жилой вагончик. По дальнему краю участка протянулось строение: как я понял, хлев, створки его двери были распахнуты.
  
  Возле вагончика стоял человек и смотрел на нашу машину. Подойдя к воротам, он открыл их, и мы вкатили на участок. Я вылез из машины. Уве, который, понятно, опередил меня, пожал человеку руку, сказал ему обо мне:
  
  - Он переселенец из России.
  
  Уве знал, что мои родители во время войны были в Трудармии в Южно-Уральских местах РСФСР, потом мы переехали в Новокуйбышевск тогдашней Куйбышевской области, оттуда я, после пяти лет учёбы в Казани, переехал в Кишинёв, из которого и прилетел с семьёй в Германию.
  
  Человек пожал руку мне, сказал:
  
  - Меня зовут Хансйорг.
  
  Я назвал моё имя.
  
  Хансйорг был худ, лет семидесяти пяти; гладко выбритый, он видимо, не стриг свои сплошь седые довольно густые волосы; слегка растрёпанные, они почти касались плеч. На нём была роба: просторные брюки и блуза из грубой материи цвета какао. Он напомнил мне советского актёра Юри Ярвета, который в начале семидесятых сыграл короля Лира в одноимённом кинофильме.
  
  Я протянул ему бутылку 'Московской'.
  
  - Это вам!
  
  Он с улыбкой произнёс французское 'мерси', пригласил нас в вагончик, где поставил бутылку на полочку. В вагончике были койка, столик, стул, металлическая печка, примус, на полках - посуда. Уве внёс пакеты с помидорами и луком.
  
  - По стаканчику! - предложил хозяин, взял со столика бутылку с напитком, налил стаканы.
  
  Напиток вспенился, это была газированная наливка из чёрной смородины крепостью семь градусов. Мы выпили.
  
  - Он не пьёт пиво, - пояснил мне Уве о хозяине.
  
  В вагончике чем-то нещадно остро пахло. В руках Хансйорга оказался свёрток, в нём был сыр.
  
  - Только лучший сыр так воняет, - сообщил Хансйорг, - мне его привозит внук прямо из сыроварни. Будем есть снаружи, здесь слишком тесно.
  
  Мы вышли наружу, у вагончика стояли стулья, столик. Я сел, Уве и хозяин вынесли к сыру белый хлеб, луковицы, солонку. Хансйорг, опять уйдя в вагончик, включил, судя по раздавшемуся гудению, примус, вернулся с ножом в руке. Точно такой нож я видел в кухне у Уве. Ножи эти, с кровостоками, с наборными рукоятками, в СССР называли финскими.
  
  Хансйорг очистил ножом луковицы мне, Уве, себе, отрезал от сыра три больших куска, мы стали есть сыр с хлебом и луком. Такого вкусного сыра я не пробовал.
  
  Уве и хозяин заговорили о делах, попутно мне давались объяснения, и я услышал: с концом ГДР Хансйорг не захотел жить на пенсию, оставил жену на попечение дочери, взял в аренду участок земли, стал разводить бычков. Сейчас их у него двадцать два. Хозяин показал мне рукой на двадцать третьего рыже-бурого, который был не бычком, а взрослым крупным быком:
  
  - Видишь того? Его зовут Аугуст.
  
  И рассказал, что, когда партию бычков загоняли в фургон, чтобы везти на бойню, Аугуст сумел соскочить с мостков и убежать. Бык трое суток скитался в лесу, но, изголодавшись, пришёл домой. Хансйорг произнёс именно 'домой'.
  
  - И я решил, что он будет жить здесь, пока сам не умрёт. Я взял с сыновей слово, что, если умру раньше, они исполнят мою волю.
  
  Уве вдруг спросил меня:
  
  - Ты знаешь Скорзени?
  
  Он сказал 'Скорзени' - так немцы произносят эту фамилию.
  
  Я уже привык к формулировкам вопроса - 'знаешь такого-то' вместо 'знаешь о таком-то' - и ответил: ну, конечно, знаю! он похитил арестованного Муссолини и доставил его Гитлеру и вообще был легендарным диверсантом!
  
  - Это сказки! - возразил Хансйорг, которого Уве заданным мне вопросом спровоцировал на разговор.
  
  - Скажи мне, какие диверсии он совершил? - обратился ко мне ветеран. - Только выкрал Муссолини и создал себе рекламу. Самолёт был маленький, лётчик не хотел сажать с Муссолини его, такого великана, боялся, что не удастся взлететь над горой, которая была перед ними. Но Скорзени настоял.
  
  - Если бы он, - продолжал Хансйорг, - вправду хотел во что бы то ни стало спасти Муссолини, то не сел бы в самолёт. Но тогда не он, Скорзени, доставил бы Муссолини к Гитлеру, не ему досталась бы слава похитителя и спасителя. И он решил - пусть лучше погибнем Муссолини и я, но никому другому славу не отдам!
  
  - И в самом деле, - заключил рассказчик, - самолёт едва-едва не врезался в склон горы.
  
  Его самого, по словам Хансйорга, там не было, но сохранились свидетельства очевидцев, всё это известно.
  
  - Я служил в подразделении Скорзени в России в сорок первом году, он тогда и сам не думал, что прославится как диверсант, - сказал ветеран.
  
  Он поведал, что был артиллеристом. Подразделение, которым командовал Отто Скорцени, включало полевые 75-миллиметровые и другие пушки, миномёты. Пушки, миномёты влекли полугусеничные бронетранспортёры и шестиколёсные автомобили. Были и самоходные орудия, а также грузовики для взвода сопровождения.
  
  - В подразделении Скорзени поддерживал дух братства - этого у него не отнимешь, - произнёс рассказчик, как мне показалось, не без сожаления.
  
  - Поддерживал каким образом?
  
  - Он мог, дав какое-нибудь поручение солдату, угостить его сигаретой, поднести к ней зажигалку, хотя сигареты мы все получали и так, - был ответ.
  
  - Он ел с солдатами из одного котла? - спросил я и услышал: - Да, но в этом не было никакого нововведения со стороны Скорзени. Во всех германских частях, в отличие от румынских, от итальянских, меню для солдат и офицеров было одинаковое.
  
  (Я мог бы добавить: и в отличие от Рабоче-Крестьянской Красной Армии, где офицеры получали дополнительный паёк).
  
  - Скорзени умел производить сильное впечатление на солдат, играя истого вожака, - ему помогали его рост и внушительно-твёрдый голос, - проговорив это, рассказчик привёл пример.
  
  Однажды он собрал вокруг себя молодых солдат пополнения и, затянувшись сигаретой, заговорил. Кто мы, мол, такие - люди Ваффен СС? Представьте: грузовик на дороге переехал кошку, она раздавлена - растеклась кровь, мозг наружу. Мы берём её за шкирку, - передавая это, Хансйорг как бы что-то сжал большим и указательным пальцами, - приподнимаем так, чтобы её повисшие лапки касались дороги. Приказываем: 'Стой!' И она стоит. Приказываем: 'Беги!' И она бежит. Её заставляет бежать сверхволя.
  
  (Поясню: Ваффен СС - части СС, воевавшие на фронте наряду с частями Вермахта).
  
  Ветеран напомнил, что в первые недели войны тяжёлых боёв с Красной армией, как правило, не было, многие русские сдавались в плен, и молодёжи в подразделении Скорцени было приятно воображать - противник пасует перед сверхволей.
  
  - Никто не сомневался, что у нас прекрасный командир, - отметил Хансйорг и продолжил рассказ: - Русские, отступая, оставляли много исправных тракторов. Один офицер говорил Скорзени, что надо взять сколько-нибудь, они нам пригодятся. Скорзени смеялся, называл русские трактора хламом.
  
  Ветеран поведал, что в конце лета Скорцени заболел, его увезли на лечение, и тогда офицер, принявший командование, приказал брать с собой попадавшиеся брошенные трактора. Был сентябрь, было тепло, о русском морозе не думали, а о том, что такое распутица в России, никто понятия не имел. Скорцени вернулся, устроил офицеру выволочку за взятые трактора, которые зря жрут горючие. А тут полили дожди, дороги превратились в кофейную гущу - тогда-то трактора и помогли.
  
  - Колёса, гусеницы нашей техники полностью погружались в грязь, при помощи одних машин мы пытались вытянуть из грязи другие, тонувшие в ней, но отказывали моторы, рвались тросы. Нам с самолётов сбрасывали новые тросы. - Хансйорг, отдавшись воспоминаниям, прикрыл глаза. - А русские трактора выдерживали, не ломались и не так увязали в грязи.
  
  
  Продолжение истории Хансйорга
  
  
  - Кажется, суп готов! - ветеран прервал повествование, он и Уве ушли в вагончик, спустя пару минут вернулись, неся кастрюльку, миски, и мы стали есть сварившийся на примусе томатный суп 'из пакетика'.
  
  Как только покончили с супом, Хансйорг сказал:
  
  - А кто надоумил нашего офицера взять русские трактора? С самого начала наступления нашим механикам требовался хороший помощник, и мы взяли русского парня из пленных. Скорзени называл его, как всех русских, Иваном, но его имя было Олег, - рассказчик сделал ударение на 'о'. - Мы его уважали как равного коллегу, звали по имени. Он научился объясняться на ломаном немецком, я с ним подружился.
  
  - В люфтваффе лучших лётчиков, которые сбили больше ста самолётов, называли экспертами, - пояснил ветеран. - А наш Олег был экспертом техники! Благодаря ему, трактора служили безотказно, но он и в нашей технике стал прекрасно разбираться.
  
  - А Скорзени не поумнел, - заметил о своём бывшем командире Хансйорг и перешёл к следующему эпизоду.
  
  На подходе к одному городу, в поле с перелесками, оборону заняла советская пехота, пушек при ней не было. Скорцени приказал не тратить снаряды, а отцепить от пушек бронетранспортёры, которые использовались как тягачи, и направить их на пехотинцев, чтобы уничтожать и рассеивать их пулемётным огнём. Но оказалось, поведал ветеран, что какое-то число русских зарылись в землю.
  
  - Такие укрепления называют лисьими норами. Их трудно разглядеть, зато оттуда, из замаскированных лазов, вас видят отлично. И у солдат в этих норах были противотанковые ружья, они продырявили два наших бронетранспортёра. Сколько после этого пришлось истратить снарядов и мин!
  
  - Теперь скажи, - обратился ко мне рассказчик, - был ли Скорзени хорошим командиром?
  
  Впереди ожидало ещё интересное. Немцы, войдя в город, увидели брошенный советский разведывательный бронеавтомобиль. Экипаж вывел его из строя, но Олег привёл его в порядок, и что же? На нём стал ездить Скорцени.
  
  - Скорость - девяносто километров в час, а у нашего аналогичного, - только восемьдесят - сообщил Хансйорг.
  
  - Поэтому Скорзени его и взял, чтобы в случае чего убежать, - сказал Уве и рассмеялся.
  
  Ветеран кивнул, потом сказал:
  
  - Благодаря этой починке, он оценил Олега.
  
  
  Бабушка
  
  
  Скорцени, сказал Хансйорг, страдал какой-то болезнью то ли желудка, то ли печени, из-за чего уезжал, как было упомянуто, лечиться, однако болезнь снова давала о себе знать. Подразделение вошло в деревню, о которой Олег сообщил, что бывал в ней и что тут живёт ведунья, исцелившая многих больных.
  
  - А мы слышали, что среди русских есть загадочные колдуны и колдуньи, кому доступны тайны, недоступные науке, - пояснил ветеран.
  
  На это я высказался: известно, мол, что элита нацистской партии и СС увлекались оккультизмом, в особенности верил в сверхъестественные силы и пытался экспериментировать с ними главный эсэсовец Гиммлер.
  
  Хансйорг кивнул и сказал: неудивительно, что Скорзени приказал найти и привести ведунью.
  
  - То была по виду настоящая ведьма! - воскликнул ветеран. - Вокруг головы - чёрная повязка, из-под неё выбивались седые длинные растрёпанные волосы. Лицо в резких морщинах, а глаза такие острые, какие я видел только ребёнком во сне, когда мне на ночь прочитали страшную сказку.
  
  Я поинтересовался, во что была одета старуха, и услышал, что обута она была, как я понял из объяснений, в лапти, до щиколоток доходила длинная юбка с многими карманами, имела их и 'куртка из овчины'. Я представил тулупчик.
  
  Старуха спросила Скорцени, на что он жалуется. Вопрос был, конечно, задан по-русски и состоял из самых простых слов. Олег его перевёл. Командир, куря сигарету, стал отвечать, Олег продолжал переводить. Старуха заверила, что знает, как вылечить, но надо заплатить. Скорцени, затянувшись сигаретой, прикрикнул: пусть она не принимает его за дурака и сначала покажет своё умение. Тогда бабка протянула руку, потребовала дать ей окурок и объявила: если это будет исполнено, заядлый курильщик больше не захочет курить. Скорцени усмехнулся и бросил ей окурок, она его ловко поймала, не обжёгшись, спрятала в карман. У неё были необыкновенно проворные руки. После этого она ушла.
  
  Через какое-то время Скорцени велел её привести - его не тянуло курить.
  
  - Мы выступили из деревни, старая женщина за деньги согласилась ехать с нами, её посадили в кузов грузовика с солдатами, - рассказывал Хансйорг.
  
  Мне представилась живописная картина: германский грузовик Опель Блиц, в чьём кузове сидят солдаты в касках, и среди них - русская мрачная бабка в тулупчике, вокруг её головы - чёрная повязка, из-под которой выбиваются седые космы.
  
  - Олег называл старуху 'бабушка', - последнее слово рассказчик произнёс с акцентом по-русски. - И её стали так называть немцы, включая командира.
  
  Когда въезжали в какой-нибудь населённый пункт, бабушка выбирала избу и, сопровождая русские слова жестами, указывала солдатам выгнать из неё всех. Потом она в избе что-то готовила - чаще на огне. Олег говорил - она варит коренья, травы, он видел у неё древесный уголь, мёд и что-то похожее на засохшую кровь на тряпке. В избу приглашался Скорцени, Олег оставался тут как переводчик. Старуха, говорил он Хансйоргу, давала командиру помаленьку снадобий, шептала непонятные заклинания. И происходил торг.
  
  - Торг? - переспросил я, думая, что не совсем понял ветерана.
  
  - Именно торг! - подтвердил он.
  
  За каждое применённое средство бабушка требовала заплатить рейхсмарками, Скорцени мотал головой, утверждая, что средство стоит гораздо меньше, чем названная ею сумма. Старуха повторяла и повторяла её хриплым голосом, направляла на немца растопыренные указательный и средний пальцы, плевала на пол. Последнее более всего действовало на Скорцени. В конце концов они уговаривались на сумме более той, какую первоначально хотел он дать, но немного меньше того, что требовала бабушка.
  
  - Ему действительно помогало её лечение? - спросил я Хансйорга, и он ответил: - А как же иначе? Ведь она продолжала ехать с нами, и он ей платил.
  
  Но когда, поведал ветеран, немцы были уже недалеко от Москвы, ударил ранний мороз, и бабушка будто узнала: русские начнут их громить. В одной деревушке она потребовала оставить её.
  
  - Скорзени покричал на неё и сдался. Она осталась с накопленными деньгами. Олег передал мне - на прощанье она сказала Скорзени, что многие погибнут, но он даже не будет ранен. Его ждут успехи и слава.
  
  
  
  Незабываемая зимняя страда
  
  
  Морозы под Москвой, вспоминал ветеран, были ужасные. Скорцени, как все заметили, опять стал курить.
  
  - Люди огромного роста обычно умными не бывают, но среди них встречаются очень хитрые, - поделился соображением Хансйорг. - Когда под Москвой русские стали нас бить, мы услышали, что у Скорзени воспалился желчный пузырь. Больного отправили самолётом на родину.
  
  Рассказчик с чувством благодарности произнёс:
  
  - А нас спасал Олег.
  
  Население, объяснил ветеран, прятало от немцев валенки - 'в ямах под досками пола, на чердаках, в хлевах под сеном', а заниматься обысками немцам было некогда. Тыловая служба присылала недостаточно еды, ничего из тёплой одежды и обуви, но поезда доставляли вывезенное из Франции вино. Оно превращалось в лёд, бутылки трескались.
  
  - Мы растапливали ледяные цилиндрики в котелках, Олег договаривался с людьми, и в обмен на спиртное ему давали валенки для нас. - Ветеран, улыбаясь от приятного воспоминания, с лаской в голосе произнёс по-русски: - Ва-лен-ки!
  
  И добавил по-немецки:
  
  - Для наших ног это был праздник!
  
  Я поинтересовался, что стало с Олегом. Хансйорг сказал: их подразделение под Москвой сопротивлялось русским, как могло, приходилось сутками не смыкать глаз. Отступишь раньше соседей, офицеры пойдут под трибунал, но, если продержаться до того, когда соседи отступят, к вам зайдут во фланги и окружат. В этих непрерывных боях Олег исчез. Для него плен был хуже смерти.
  
  - Надеюсь, он как-то где-то затерялся, переоделся и спасся, - произнёс рассказчик с тёплым чувством. - Возможно, потом воевал против нас.
  
  Ветеран пустился в рассуждения. Солдат, если у него есть голова, должен воевать, пока дела идут хорошо или хотя бы сносно. А когда всё идёт прахом, он из-за глупости высшего руководства превращается просто в отбросы.
  
  Хансйорг сравнил немцев с итальянцами. Мы, немцы, мол, извека приучены к тому, что улучшение жизни приходит сверху от правителей как награда за неустанный честный труд, за исполнение приказов, следование закону.
  
  - Нам не мешало бы хотя бы отчасти брать пример с итальянцев. Умирать за цели государства - это не по ним. Потому они плохие солдаты, зато отчаянные разбойники, которые храбро дерутся не за что-то, чего нельзя взвесить на ладони, а за свою личную выгоду. В старину они небольшой шайкой дерзко нападали на охрану сеньора и грабили его, зная, какую долю получит каждый из них. - Старый немец усмехнулся: - Это не то что изо дня в день рисковать своей шкурой с единственной надеждой - в лучшем случае остаться в живых.
  
  - Как только американцы высадились на Сицилии, - продолжил ветеран, - итальянцы, которые и до того воевали без всякой охоты, перестали сопротивляться. Свои же фашисты арестовали Муссолини.
  
  Хансйорг вернулся к личности Отто Скорцени. О нём-де пораздували сказки, в сорок пятом союзники ждали какой-то неслыханной схватки с ним и его людьми в австрийских Альпах, а он просто мирно сдался. За это его отпускали из лагеря к семье, лечили от болезней, оперировали, перестали держать за решёткой, а потом за оградой лагеря, и он скрылся. Спокойно жил в Испании, умер своей смертью, а слава о нём как о сверхчеловеке осталась.
  
  Добавлю от себя: легендарный диверсант прожил не слишком долго - шестьдесят семь лет.
  
  
  Старый немец в раздумье
  
  
  - Я должен дать корм животным, - сказал хозяин.
  
  Он встал со стула и, когда с вилами проходил к кормушке мимо бычков, один из них вдруг лягнул его задней ногой по заду.
  
  - О, проклятый! - Хансйорг повернулся к бычку, сказал ему беззлобно: - Я тебя понимаю. Ты хорошо знаешь, ради чего я тебя кормлю.
  
  Удар, видимо, был несильным. Уве, сидя со мной за столиком, смеялся.
  
  - Ты его запомни и зарежь для нас! - крикнул хозяину, а мне объяснил: зимой один бычок предназначается для друзей.
  
  Кому достаётся одна нога, кому другая, кому - печень, кому - мозги. Семья Уве получает то грудинку, то желудок.
  
  - Что вы с ним делаете? - спросил я.
  
  - Фаршируем сыром, чем-нибудь ещё.
  
  Друзья, как и Уве, привозят Хансйоргу овощи, живущие в городе привозят виски: американский, ирландский, шотландский, коньяки, мартини.
  
  - Но он ничего этого не пьёт. У него два сына и дочь, всё отдаёт сыновьям и зятю, - сообщил мой друг и добавил: - А твою водку не отдаст, сам будет пить по стаканчику в день.
  
  - Почему?
  
  - Будет вспоминать Россию, - услышал я.
  
  Тот, о ком мы говорили, прежде чем присоединиться к нам, зашёл в вагончик, вынес тазик бананов и произнёс:
  
  - Настоящий старый немец не может жить без бананов.
  
  Я выразил удивление, и мне было сказано:
  
  - Мы привыкли к ним, когда стали морской державой. Купец Адольф Людериц купил для Германии Юго-Западную Африку, потом нашими стали Восточная Африка, Новая Гвинея.
  
  Хансйорг говорил о конце XIX века.
  
  - Тогда мы почувствовали, что и у нас есть место под солнцем и потому полюбили бананы! - ветеран заключил эту фразу словами: - А потом немцы поняли, что родились заново, когда бананами их обеспечил Людвиг Эрхард!
  
  Хансйорг имел в виду министра экономики Людвига Эрхарда, благодаря которому свершилось экономическое чудо: после разгрома Германии в пух и прах Западная Германия к середине 1950-х годов избавилась от нехватки каких-либо товаров, вернулась на мировые рынки и по уровню жизни населения стала одной из самых благополучных стран Европы.
  
  - Позже и нам, восточным немцам, стали доставлять бананы, - с удовлетворением произнёс Хансйорг.
  
  Мы очищали и ели бананы, которые, сказал хозяин, ему привозят от родителей внуки, да в таком количестве, 'что хоть бычков ими корми'.
  
  - Когда я был в плену, то видел, как в колхозах не хватает кормов для животных, - сказал он. - Голодали не только мы, пленные, но и колхозники, и животные.
  
  Такое происходило, считал он, от беспорядка, а беспорядок царил оттого, что Россия всегда была велика, и цари, а потом Ленин, Сталин не могли контролировать всю территорию. Иное дело - Германия, в старину она разделялась на маленькие государства, и государь каждого из них держал всю свою землю перед глазами. Издаст указ и пошлёт жандармов проверить, как он выполняется. Жандармам далеко ехать не приходилось. Не послушался указа, тут же тебя накажут. И люди приучились слушаться. Например, было признано, что синица полезна, так как уничтожает мух. И вышел указ: кто убьёт синицу, заплатит штраф двадцать серебряных талеров. Никто не стал ловить синиц.
  
  - А как было с продуктами питания? - произнёс Хансйорг, и тут я услышал имя Фридриха II Великого, которому доложили, что сливочное масло у голландских крестьян лучше, чем у прусских.
  
  Король послал людей изучить, чем голландцы кормят коров, каков у них удой и как именно взбивается масло. Затем то же самое повелел внедрять и в своём королевстве. Он сам ездил по хозяйствам, проверял вкус масла и, в конце концов, убедился, что оно стало не хуже голландского.
  
  - А как он воевал? Он увеличил территорию Пруссии в два раза!
  
  Хансйорг повёл разговор о Силезских войнах 1740−42 и 1744−45 годов, благодаря которым у Австрии была отнята богатая Силезия с множеством мануфактур и фабрик, о Семилетней войне с её отчасти известными мне битвами 5 ноября 1757 года у селения Росбах в Саксонии, 5 декабря 1757 при Лейтене в Силезии.
  
  Я вставлял то, что знал, и мы остановились на сражении близ селения Цорндорф в Восточной Пруссии 14 августа 1758 года. Армия короля в тридцать одну тысячу солдат атаковала русскую, которая насчитывала пятьдесят тысяч. Хансйорг, который 'проходил' эту битву в школе во времена Веймарской республики, рассказал, как немцы шли с оркестром, который играл гимн 'Ich bin ja, Herr, in deiner Macht' / 'Господи, я во власти Твоей'. Русские дрались храбро, но принуждены были отступить, потеряв пол-армии.
  
  Король нередко бранил своих солдат, называл их пройдохами, канальями, но они всегда были добротно одеты, досыта накормлены, и он строго следил, чтобы они не занимались мародёрством. Не один раз он сам водил их в атаку. Отслужившие своё ветераны безбедно жили за счёт казны. Вышедшие в отставку младшие офицеры до чина капитана получали пятьсот-шестьсот серебряных талеров в год, офицеры чином выше и генералы - две тысячи талеров. В то время свинья стоила от трёх до пяти талеров, осёл - девять талеров.
  
  Мы заговорили о домах инвалидов, открытых Фридрихом Великим.
  
  - Он не скупился, нанимая служанок, их было достаточно для хорошего ухода. На каждую служанку приходилось только три инвалида, - сказал Хансйорг. - А как король заботился о сиротах, вдовах? Все солдатские семьи получали пособия. Для сирот был дом призрения, оттуда набирали гвардейцев.
  
  Я спросил:
  
  - Если бы вами командовал Старый Фриц, когда вы в морозы были под Москвой, хотели бы вы воевать?
  
  Хансйорг задумался, стал высказываться:
  
  - Мы ни в коем случае не оказались бы там без тёплой одежды и обуви. И мы получали бы двойной мясной рацион плюс сто граммов сала ежедневно.
  
  Вдруг ветеран воскликнул:
  
  - О, мой Бог, о чём я говорю? Всё вообще было бы не так, как было! Германия была бы совсем другой! Гитлер помогал Сталину, бесчеловечно поступая с пленными, с населением, и тем самым вынуждал ожесточённо сопротивляться. Старый Фриц делал бы совершенно наоборот. Он хорошо относился к евреям, опирался на их помощь. Во время Семилетней войны поставщиками его армии были евреи.
  
  
  Гостиница с мельницей
  
  
  Уве намекнул мне, что приберегает для нас знакомство кое с чем интересным. Когда нашу дочь отпустили на осенние каникулы, он приехал к нам и объявил, что забирает нас троих к себе с тем, чтобы свозить в 'гостиницу в лесу у плотины'. Это звучало заманчиво.
  
  Сделав передышку в родной деревне Уве Ландсманна под названием Волчья Передышка, я, жена и дочь опять сели в машину. Дорога, к чему мы уже привыкли, почти всё время вела сквозь лес. Перед тем как начало смеркаться, глухой лес расступился, я увидел пруд, плотину, строение, оказавшееся мельницей. Шумела вода, низвергаясь на колесо.
  
  К мельнице вплотную подступало стоящее на берегу двухэтажное розово-жёлтое здание под островерхой кровлей - судя по виду, из камышовых матов. Уве подрулил к его стороне, обращённой к лесу. На фронтоне открылась изогнутая строка из белых больших, видимо, вырезанных из дерева букв: 'У Приветливой Щуки'. Ниже буквами поменьше было набрано: 'Пансион'.
  
  По дороге у нас произошёл спор. Мы с женой сказали, что за пребывание в гостинице и питание заплатим сами, но Уве повысил голос: - Нет! - Упирал на то, что, во-первых, для нас это будет слишком дорого, а, во-вторых, ведь он нас позвал. Уговорились на том, что он заплатит за нас половину суммы.
  
  С помощью Уве и моей жены я поднялся по ступеням, вошёл в гостиницу. Навстречу нам шагнул, улыбаясь, немолодой мужчина с обширной лысиной, окаймлённой свисающими длинными волосами, на нём была не застёгнутая бежевая куртка с рядом пуговиц в виде палочек. Мужчина похлопал Уве по плечу как старого знакомого, пригласил нас внутрь, мы оказались в общем зале со стойкой и столиками.
  
  К нам подошла с улыбкой моложавая женщина в джинсах, в белом переднике, сказала, что они с мужем рады друзьям Уве. Она кивнула девушке в таких же джинсах, в переднике, и та провела нас в комнату с камином, который я, мои жена и дочь увидели впервые. В камине лежали дрова, пока не горевшие.
  
  Уве занял соседнюю комнату. Мы привели себя в порядок, Уве зашёл к нам, сказал, что хозяев зовут герр и фрау Вирфиль, девушку, горничную, зовут по имени - Беате.
  
  Мы вернулись в зал, сели за столик. За другими столиками сидели две пожилые пары. Находящийся позади стойки у стены на некоторой высоте телевизор смотрел на нас широким экраном.
  
  Напротив почти во всю стену раскинулось окно со стеклянной дверью рядом, глядевшие на пруд; начинаясь от двери, над водой выступал дощатый настил. На нём сидела на стуле спиной к нам фигура с удилищем.
  
  Уве рассказал об особенности гостиницы. Тут можно за дополнительную плату и, соблюдая принятые правила, удить рыбу, которую вам приготовят так, как вы захотите. Можно также пройти на мельницу, нажать на рычаг и смолоть зерно в муку, из неё вам испекут булочки или блины, или пирожки - словом, то, что закажете. Наш друг выдал нам секрет: вода вращает колесо для вида, зерно мелет электрический мотор.
  
  Я спросил, можно ли обойтись без этого.
  
  Друг кивнул.
  
  - Конечно! У хозяев всегда есть живая рыба. А если ты сам смелешь зерно, думаешь, пирог будет вкуснее? - он рассмеялся.
  
  Подошёл герр Вирфиль и сообщил, что вот-вот будет готов рыбный суп. Уве указал на меня:
  
  - Он - волжский немец, привык к той рыбе, какая в Волге. Надо ему сказать, из какой рыбы ваш суп.
  
  Хозяин позвал жену, и она принесла рецепт, напечатанный в цветах, снабжённый яркими картинками. В супе, прочитал я, - щука, окуни, ерши, плотва, пескари; кроме того, раки, а также помидоры, сельдерей, банан, чеснок, лук-порей, цедра апельсина и другое, чего я не запомнил. В суп вылита бутылка вина.
  
  Мне вспомнились рассказы моего отца о его детстве в пензенских местах, о человеке по имени Сила Андреев, который наставительно произносил: 'Уха без раков, всё равно что без ершей, - сорт не первый'. Вот и здесь, в Земле Бранденбург, в рыбном супе - ерши и раки. А помидоры клала в уху моя мать, она говорила, что с ними уху варят в её родных местах на Дону.
  
  Нам на стол поставили принесённый сосуд, точь-в-точь такой, как горшки, какие в детстве я видел в русских деревнях, где их доставали ухватом из печей. Мы стали есть горячий суп из большущих глубоких тарелок, я заказал к нему бутылку португальского портвейна, который отметил в винной карточке.
  
  Я налил вина в стаканы Уве и себе (моя жена отказалась). И тут в зал вошёл с настила над водой рыболов, крупный мужчина в камуфляжных штанах, которые носят и никогда не служившие в армии. Глядя на нас, на то, что на столе, он просиял улыбкой, вскричал с хрипотцой:
  
  - Я хочу того же!
  
  Придвинул соседний столик вплотную к нашему, сбросил куртку, накинул её на спинку стула, оставшись в клетчатой рубахе на тёплой подкладке. Когда он сел, я взял бутылку портвейна, рукою с ней дотянулся до его столика и налил вина в стакан, стоявший на нём.
  
  - Фантастично! Великолепно! - басовито вскричал человек, поднял стакан, кивнув и подмигнув мне, я поднял свой, и мы выпили.
  
  Он обратился к Уве, которого, как я понял, хорошо знал:
  
  - Это твои немцы из России?
  
  Уве кивнул на меня:
  
  - Он - немец, - и уточнил: - Волжский немец.
  
  - Так! Фольксдойчер! - произнёс мужчина тоном одобрения.
  
  Непосвящённым выражение покажется несуразным: народный немец. Что сие значит? А значит оно: принадлежащий к немецкому народу - в отличие от райхсдойчер - принадлежащий к империи. В достопамятные времена так различали немцев, родившихся на территории германской империи, и немцев, родившихся за её пределами.
  
  - И как тебе в этой стране? - спросил меня рыболов, его лицо в броских морщинах покрывала отросшая седая щетина.
  
  - Пока очень хорошо, - ответил я, отметив, что он произнёс не в 'нашей', а в 'этой стране'.
  
  Забегая вперёд, сообщу, что звали человека герр Тиле, он был состоятелен, владея фермой по разведению кур.
  
  Ему принесли горшок с ухой, он начал есть, а мы продолжили это занятие.
  
  По телевизору показывали Вторую мировую войну - английскую хронику об отражении налётов люфтваффе. Герр Тиле повернул голову к экрану, сказал: вон, мол, наши 'хейнкели' - 'Хе 111' - летят! На их базе-де создали такие самолёты, которые буксировали тяжёлые планёры, они были нужны, чтобы занять Британию.
  
  Я сказал, что довольно много читал об операции 'Морской лев', как был назван предполагаемый захват Англии.
  
  - Он не мог быть осуществлён, - добавил я.
  
  Уве под столом тронул ногой мою ногу.
  
  
  Любопытная убеждённость
  
  
  Герр Тиле глядел мне в глаза зоркими серыми глазами:
  
  - О, человек! И много ты смог узнать в твоей стране?
  
  Я сказал об одном из промахов Гитлера, каковых не могло не быть, ибо он никогда не командовал хотя бы взводом. Когда в конце мая 1940 года английские войска с остатками французских, бельгийских войск были прижаты к морю в Дюнкерке и их неизбежно ждал плен, Гитлер приказал остановить наступление, не подходить к Дюнкерку ближе, чем на десять километров. И окружённые солдаты противника, триста сорок тысяч, были эвакуированы в Англию. Если бы не это, её некому было бы защищать от вторжения.
  
  - Фюрер отпустил окружённых в Англию, дав ей понять, что хочет мира с ней! - объявил герр Тиле. - Это был акт доброй воли. Если бы он взял британцев и остальных в плен и захватил Британию, немцам пришлось бы обеспечивать её население всем необходимым. Фюрер сознавал ответственность и не хотел, чтобы британцы считали, что из-за Германии они терпят нужду в продовольствии.
  
  Я не мог не усмехнуться и не сказать:
  
  - Гитлер питал такую слабость к англичанам?
  
  Герр Тиле приподнялся, перегнулся через стол, взял мою бутылку портвейна и налил стаканы мне и себе.
  
  - Сейчас я выпью твой портвейн и начну тебе объяснять, - сообщил он со строгостью.
  
  Мы выпили, и он начал:
  
  - Я достаточно знаю о войне. Два моих кузена, они намного старше меня, воевали в России, мой отец воевал в Африке и побывал в плену у англичан. Те показали себя цивилизованными людьми. Отец повторял: британцы - родственная нам нация. Воевать с нами их заставили банкиры и крупные промышленники. Они не желали, чтобы Германия была финансово независимой. Их человеком был Черчилль.
  
  Я сказал, что читал о его речи, в которой он заявлял, что англичане будут драться на пляже, в горах, на улицах городов и никогда не сдадутся.
  
  - Он был краснобай и перед каждой речью подкреплял себя виски! - сказал злобно герр Тиле. - У его хозяев были большие деньги, но у нас была техника! Когда стало ясно, что Черчилль не даст заключить мир, фюрер решил более не жалеть Британию.
  
  - То-то он жалел её в сентябре сорокового года, - вставил я и напомнил о массированных бомбардировках Лондона, о том, что был превращён в руины город Ковентри. - Ради ударов по населению, люфтваффе перестало бомбить аэродромы, что стало спасением для англичан.
  
  - Человек! Слушай меня! - воскликнул с пафосом мой просветитель, словно не услышав мои слова об оставленных в целости английских аэродромах. - Ковентри бомбила только дюжина 'хейнкелей', а летом сорок четвёртого, после высадки союзников в Нормандии, у нас был 'мессершмитт' сто шестьдесят три - реактивный истребитель, каких не имели ни американцы, ни британцы, ни русские! Он сбивал знаменитые 'летающие крепости'!
  
  Я возразил, что, во-первых, дюжина 'хейнкелей' совершила лишь первый налёт на Ковентри, а потом были другие налёты. А, во-вторых, о германских реактивных истребителях. Они были далеки от совершенства и сбили всего лишь несколько американских четырёхмоторных бомбардировщиков Б-17, известных как 'летающие крепости'.
  
  Герр Тиле, повысив голос, заявил, что Ме.163 сбил последнюю 'летающую крепость' из нового оружия - 50-миллиметровой пушки - 10 мая 1945 года, то есть после того как Германия подписала акт о полной и безоговорочной капитуляции.
  
  Я не знал, было то, о чём сказал мой просветитель, на самом деле, или не было, и промолчал, тем более что Уве под столом опять тронул ногой мою ногу.
  
  - Люди! Почему пьём лишь мы двое?! - герр Тиле встал из-за стола, налил портвейн в стаканы моей жене и Уве.
  
  Выпив, мы вернулись к супу и остановились, убедившись, что больше уже не съесть. Наш новый знакомый сел к столику боком, что позволило ему откинуться на спинку стула и вольготно вытянуть ноги. Он поднял руку, щёлкнул пальцами, подозвав хозяина:
  
  - Зект, две бутылки!
  
  Зект - игристое виноградное вино, называемое немецким шампанским. Принесли две тёмно-зелёных бутылки зекта 'SCHMIDT-KUNZ' и высокие узкие бокалы.
  
  - Летом сорок четвёртого у нас появились беспилотный самолёт-бомба Фау-1 или крылатая ракета и баллистическая ракета Фау-2. То и другое - чудо германской науки и техники! - возобновил тему герр Тиле, сообщив, что Фау-2 совершила первый в мире суборбитальный космический полёт - запущенная вертикально, она поднялась на высоту сто восемьдесят восемь километров.
  
  Мой просветитель повернул ко мне голову.
  
  - На эту ракету оставалось только насадить ядерную боеголовку. Начинка была почти готова. Ты знаешь о наших залежах урана? Они недалеко отсюда - в Саксонии, в Рудных горах.
  
  Я ответил, что слышал о них, но до создания атомной бомбы немцам в сорок пятом году было ещё очень далеко.
  
  - О нет, человек! - воскликнул просветитель. - Оставались две недели! - заявил он безапелляционно. - Если бы Германия продержалась ещё эти две недели, мы применили бы наши ракеты с атомными боеголовками и выиграли бы войну!
  
  Его лицо было розовым, как с мороза, глаза пылали.
  
  - Американцы увезли наши атомные бомбы и вскоре две из них сбросили на Хиросиму и Нагасаки! Американцы и русские увезли и наши ракеты! Вот благодаря чему русские в пятьдесят седьмом году запустили околоземный спутник!
  
  
  Утешающий миф
  
  
  Герр Тиле говорил, прихлопывая ладонью по столу, налил в бокалы заказанный им зект, напиток, без преувеличения, чудесный. Я пил и помалкивал, встречая предостерегающий взгляд Уве, а потом не выдержал и стал возражать. Сказал о том, что широко известно: американцы взялись за свою собственную ядерную программу в конце 1939 года, в августе 1942 начали осуществлять Проект Манхэттен, что привело к созданию трёх первых ядерных бомб. Одну испытали в июле 1945 на полигоне в штате Нью-Мексико, две других, урановую бомбу 'Малыш' и плутониевую 'Толстяк', сбросили 6-го августа на Хиросиму и 9-го - на Нагасаки.
  
  Наш просветитель протестующе вскинул руки и как бы оттолкнул меня ладонями:
  
  - То, что это были их бомбы, - ложь! Её внедрили в бедные умы печатное слово, радио, кино, телевидение! Такая же ложь, как полёты американцев на Луну! А вот неоспоримый факт, о котором говорят гораздо меньше. В тридцать восьмом году германский физик Отто Ган открыл деление атомного ядра, отчего выделяется колоссальная энергия.
  
  Герр Тиле стал рассказывать, что статья об открытии Отто Гана была опубликована в феврале 1939 в английском журнале, в ней впервые появился термин, который стали употреблять во всём мире. Имелось в виду английское выражение nuclear fission - расщепление ядра.
  
  - Американцы пошли по нашим стопам! - заявил герр Тиле, прижав к столику руки. - Неопровержимо, что мы были впереди!
  
  - Если и были, бомбу нельзя было создать без завода тяжёлой воды, а его взорвали! - я говорил о заводе, производившем в оккупированной немцами Норвегии, в Веморке, оксид дейтерия - так называемую тяжёлую воду.
  
  19 ноября 1942 два английских бомбардировщика вылетели в Норвегию, буксируя планёры с группами британских и норвежских коммандос. Пилоты одного самолёта из-за облачности не могли определить, где отцепить планёр, чтобы он благополучно приземлился в заданном месте, и повернули назад. Трос оторвался, и планёр упал в море. Второй самолёт летел ниже облаков - лётчики рассчитывали набрать высоту над сушей. Планёр начал самостоятельный полёт неудачно и потерпел аварию. Оставшиеся в живых коммандос попали в руки немцев.
  
  14 января 1943 года была предпринята ещё одна попытка. Группа коммандос прыгнула из летящего над горами самолёта с парашютами. Путь к заводу они проделали на лыжах и 27 февраля взорвали цистерны с тяжёлой водой - производивший её цех был разрушен. Всем им удалось спастись, уйдя в Швецию.
  
  Немцы стремились восстановить производство, но 16 ноября 1943 сто пятьдесят пять американских Б-17 разбомбили завод полностью.
  
  Наш просветитель не отрицал факт уничтожения завода в Норвегии, но утверждал, что до того немцы перевезли в Германию достаточно тяжёлой воды для создания ядерных бомб.
  
  - Не хватило всего двух недель! - воскликнул с жаром герр Тиле. - Их отняли у Германии заговорщики, они тайно действовали с тридцать восьмого года! Руководил ими прирождённый хитрый из хитрых изменник адмирал Канарис - отпрыск греческого адмирала Канариса, который когда-то воевал против Турции, - просветитель развёл руками и произнёс: - Греческая кровь - что вы хотите? От человека с чужой кровью всегда можно ждать, что он предаст Германию.
  
  
  Панегирик фюреру
  
  
  По словам герра Тиле, Гитлер делал самое полезное для немцев. Дал рабочим оплачиваемые трёхнедельные отпуска, а до того у них были отпуска от восьми до двенадцати дней. Специально созданная организация 'Сила через радость' обеспечивала рабочим небывалый отдых - они отправлялись в морские туристические плавания вдоль берегов Норвегии, Испании, Португалии, Италии, других странах. Билет на комфортабельный корабль стоил втрое дешевле принятых в Европе цен, поездки были доступны и сезонным рабочим. До 1939 года в поездках 'Силы через радость' побывала четверть населения Германии.
  
  - И фюрер посадил народ на автомобили! - сказав это, герр Тиле сжал кулаки, словно взялся за руль, стал рассказывать, как Гитлер осенью 1933 встретился в берлинском отеле 'Двор кайзера' с представителями концернов 'Даймлер-Бенц' и 'Порше'.
  
  - Он, - рассказчик выразительно поднял над столом кисть руки и резко опустил её, - поставил им задачу: создать для простых немцев надёжный автомобиль, который должен будет продаваться по цене девятьсот девяносто рейхсмарок - примерно столько рабочий зарабатывал за тридцать пять недель. Автомашина приобреталась в рассрочку - вы выплачивали по пять рейхсмарок в неделю, и, когда сумма достигала семисот пятидесяти рейхсмарок, получали автомобиль.
  
  Просветитель постучал пальцами по столу:
  
  - Фюрер набросал на бумаге эскиз, обозначил главные пункты программы. И назвал будущую машину - фольксваген ('народный автомобиль').
  
  Я читал об этом и заметил, что рабочим не пришлось поездить на фольксвагенах - началась война, завод перешёл на выпуск автомобилей для военных.
  
  - Но лишь только война окончилась, англичане осенью сорок пятого дали заводу заказ на двадцать тысяч машин! - парировал герр Тиле. - А в сорок седьмом фольксваген выставили на экспортной ярмарке в Ганновере, и машина получила заказ от голландцев, через год - от бельгийцев и, главное, от швейцарцев и шведов, которых война не коснулась. Они только жирели и как жирели! но своей машины, равноценной фольксвагену, не создали.
  
  - Германского государства ещё не было, а немцы в разорённой разбитой стране уже ездили на фольксвагенах, как хотел фюрер! - вещал герр Тиле.
  
  Напомню, что Федеративная Республика Германия была провозглашена 23 мая 1949.
  
  - Благодаря фюреру Германия покрыта сетью лучших в Европе бетонных автобанов! - вставил просветитель ещё одну строку в панегирик Гитлеру.
  
  - Остаётся добавить, - сказал я, - что лагерей смерти, уничтожения евреев якобы не было.
  
  Мои слова не застали герра Тиле врасплох. Он налил себе зекта, выпил, поставил бокал на столик и с назидательным видом поднял указательный палец:
  
  - Эта тема требует научных знаний!
  
  - Научных знаний? - вырвалось у меня.
  
  - Да! Знаний науки, которая была открыта только особо испытанным партийным подвижникам! Для всех остальных она скрыта во мраке, и говорить о ней нельзя! - наш просветитель обвёл нас мрачным многозначительным взглядом.
  
  - Это из области мистики? - попробовал я копнуть.
  
  - Говорить нельзя! - прорычал басом герр Тиле.
  
  Уве, меняя тему, спросил его, растут ли цены на корм для кур, в ответ раздалось, что растут. Разговор пошёл о делах хозяйственных.
  
  Мы переночевали в гостинице, на другой день Уве забирал нас к себе, и наш просветитель, любезно прощаясь с нами, пожимая нам руки, сказал:
  
  - Пусть Уве со мной договорится и привезёт вас ко мне! Я приготовлю цыплят, фаршированных молотой свининой, - вы такого не пробовали. - Глядя мне в глаза, он добавил: - И буду объяснять вам о Германии то, чего вы не знаете или знаете неверно!
  
  В машине я спросил Уве:
  
  - Этот человек - неонацист?
  
  Мой друг мотнул головой:
  
  - Нет, он не член партии. Просто правый.
  
  - С тобой он ведёт себя по-дружески...
  
  Уве, ведя машину, глядя на дорогу, произнёс:
  
  - Мы, анархисты, принадлежим к левым силам, у нас не может быть дружбы с правыми. Но мне товарищи поручили общаться с ним, чтобы узнавать об их настроениях.
  
  - А ему его товарищи, наверное, поручили узнавать через тебя о левых? - сказал я.
  
  Мой друг спокойно, без тени улыбки, кивнул.
  
  - Нельзя доводить борьбу до гражданской войны. Поэтому я не хотел, чтобы ты с ним спорил.
  
  Я рассмеялся:
  
  - Мой спор с ним мог привести к гражданской войне?!
  
  Друг молчал.
  
  - Он говорил такую чепуху об атомных бомбах! - сказал я.
  
  Уве невозмутимо возразил:
  
  Многие немцы считают, что это правда.
  
  - Значит, они глупые! - не сдержал я раздражения. - История атомных бомб известна, как то, что Земля круглая! Сам ты как считаешь?
  
  Мой друг заговорил о другом:
  
  - Вас, российских немцев, в Германии уже полтора миллиона, и вы едете и едете ещё. Правые хотят вас использовать. Поэтому он говорил с тобой, как учитель. Он хочет продолжать, но я не повезу тебя к нему.
  
  
  А если подумать...
  
  
  После знакомства с герром Тиле я старался представить - сколько их, немцев, которые верят в то же, во что верит он? Какой процент населения? При том, что отнюдь не всё, что говорил мой просветитель, - выдумка. Были трёхнедельные отпуска для рабочих, неведомые им ранее туристические поездки, был создан 'народный автомобиль'.
  
  Разумеется, на все эти плюсы есть свои 'но', 'но', 'но'...
  
  Их заставляет не видеть национальное самолюбие некоторых немцев и, главное, заставляет заменять самое безусловное 'НО' - полнейший разгром Германии - выдумкой о двух неделях, якобы не хвативших ей до победы.
  
  Я переключался мыслью на россиян. Нет ли похожего в том, что их подавляющее большинство верит, будто СССР разгромил Германию самостоятельно - 'один на один', - а не в тесном союзе с колоссом США, с мощной Великобританией?
  
  Почему россиянам позволительно не учитывать, что воевавшая с ними Германия постоянно подвергалась массированным бомбардировкам, не имея ни единого недостижимого для них уголка, а немцам нельзя считать, будто они первыми создали атомные бомбы? Тем более что крылатые и баллистические ракеты, реактивные самолёты они действительно создали первыми.
  
  Почему россияне не желают знать, что Красной Армии нечего было бы есть, не поставляй американцы продовольствие? А американские, английские танки, автомобили, самолёты не поступали в страну? Пятнадцать процентов танков, которые вели советские танкисты, были от союзников. От них же - тринадцать тысяч зенитных и противотанковых орудий.
  
  Шестьдесят четыре процента автомашин, какими располагал СССР, составляли полученные от союзников. Они же поставили почти две тысячи паровозов, восемь тысяч тракторов, сотни тысяч раций, 380 тысяч полевых телефонов, более пятнадцати миллионов пар армейских ботинок. А сколько техники для восстановления взорванных немцами железнодорожных путей! Сколько медицинских инструментов и антисептиков!
  
  Из девяти с половиной тысяч произведённых американцами истребителей Белл П-39 'Аэрокобра', имевших по пушке и по два пулемёта, пять тысяч поступили советским пилотам. На 'кобрах' летали знаменитые советские асы Александр Покрышкин, Григорий Речкалов, Александр Клубов, Николай Гулаев, братья Дмитрий и Борис Глинки.
  
  Всего же во время войны США, Канада, Англия поставили Советскому Союзу более 18 тысяч самолётов. Стоить сравнить с тем, что 22 июня 1941 Германия имела три тысячи самолётов, СССР - восемь тысяч.
  
  А поставки 'крылатого металла' алюминия? Получаемый от США, Канады, Великобритании, он был более высокого качества, чем советский, и объёмом превосходил в полтора раза производимое в СССР количество.
  
  А авиабензин? В начале войны потребности в нём СССР удовлетворял всего лишь на четыре процента. Как действовала бы авиация, если бы не авиабензин от союзников?
  
  Между тем Германия для войны против США и Англии на море должна была всё время выпускать подводные лодки - а выпуск каждой из них лишал армию трёх танков, которые можно было бы произвести. За время войны немцы произвели 1153 субмарины. Умножим это число на три и увидим, сколько танков недополучили сухопутные войска Германии. В то же время её артиллерия лишалась 88-миллиметровых орудий, которые легко пробивали броню всех советских танков, орудия приходилось использовать как зенитки против авиации США и Англии.
  
  Взглянем на крупнейшее в мировой истории танковое сражение - Курскую битву. Англичане, располагая шифровальной машиной 'Энигма', спокойно читали все германские шифровки и информировали советское командование. Оно создало не только внушительный перевес в силах. Зная точно, где, когда какие части противника будут наступать, оно максимально укрепило угрожаемые участки, а во время сражения действовало, заранее осведомляемое о каждом ходе немцев. Это мало помогло выиграть?
  
  Таким образом, если всё известное о роли союзников в войне суммирует мыслящий человек, не подверженный болезни мелочных натур - национальному самолюбию, - он увидит, что не СССР разбил Германию. Германию разгромил союз самых сильных в мире стран, одной из которых был СССР.
  
  Если бы не огромные жертвы его народов и война протянулась ещё не две недели, а три месяца, мир узнал бы трагедию не Хиросимы, а Берлина. Какой второй город Германии называли бы вместо Нагасаки?
  
  Народы СССР пролили море своей крови не ради спасения от рабства, которое было невозможно потому, что США, Канада, Великобритания не дали бы нацистской Германии покорить страну. Народы СССР пролили море своей крови во спасение немцев от атомных взрывов и ядерного заражения.
  
  Вот что должны бы понимать те, кто загрузил черепа глупостью о двух неделях, якобы не хвативших Германии до атомных ударов по другим странам. И то же самое надо бы осознать многим-многим другим, чьи головы кружит миф о разгроме Германии одним только СССР - а иначе, мол, его людей превратили бы в рабов. СССР спасся не от рабства - СССР спас Германию от атомных бомб.
  
  Живя в Берлине, я частенько бываю на Аллее 17 Июня недалеко от Бранденбургских Ворот, гляжу на памятник советскому солдату. Фигура другого солдата со спасённым ребёнком на руке высится в Трептов-парке.
  
  Кто-нибудь из тех, кто видел и ещё увидит эти скульптуры, задумался или задумается, какой подвиг они увековечили? Они увековечили те жертвы, благодаря которым процветает, не познав атомного взрыва, сытый комфортабельный Берлин.
  
  После беседы с герром Тиле я уяснил то, что раньше не вставало передо мной со всей отчётливостью. Что было бы, если бы Клаус фон Штауффенберг успел 20 июля 1944 подготовить к взрыву и вторую привезённую им в ставку Гитлера бомбу?
  
  А удайся план генерал-майора Хеннинга фон Трескоу, когда Гитлер 13 марта 1943 прилетал в штаб группы армий 'Центр' в Смоленск? Взорвись бомбы в самолёте, каким он возвращался?
  
  Германии всё равно бы пришёл конец, но сколько не только немцев, но и сочувствующих нацизму в других странах верило бы, что она проиграла лишь из-за убийства Гитлера? Он всё, мол, делал правильно, нацистская империя победила бы всех врагов, национал-социализм открыл бы новую эру в истории человечества и т.д., и т.п. Проклятые заговорщики всё сорвали.
  
  Каким гением, каким богом представляли бы Гитлера...
  
  Но ему было дано вести его империю к последним её дням и довести до полнейшего краха. Мир увидел его бессилие, его уничижительное банкротство. Какой уж тут гений?
  
  Вот и выходит: в том, что ни одно из покушений на него не удалось, есть высший смысл. Этого не поймут заурядные умы с одной стороны и подобные им умы с другой, которые цепляются за высосанную из пальца выдумку о двух неделях, не хвативших до победы.
  
  
  Лесная вилла Геббельса
  
  
  Наша первая германская весна настала рано, подобно весне в телеэпопее 'Семнадцать мгновений', в которой Штирлиц под именем некоего господина Бользена 12 февраля 1945 привозит в лес фрау Заурих, глядит на возвращающихся с юга журавлей в небе, срывает с ветки и нюхает почку.
  
  13 февраля 1995 Уве привёз меня с женой и дочерью к себе, день спустя жена и дочь, по приглашению родителей Петры, поехали в недалёкую деревню к ним, а я отправился с моим другом взглянуть на очередную достопримечательность.
  
  Когда Уве остановил машину в лесу и мы с ним вышли по надобности, почки клёна, росшего у самой дороги, оказались набухшими. Температура в этот облачный день была плюс пятнадцать. На добрые полминуты подняв глаза к небу, где журавлей не было, и от души вдохнув опьяняющий аромат весеннего леса, я опять сел в машину, и вскоре Уве остановил её километрах в пятнадцати к северу от Берлина.
  
  Перед нами лежала покрытая потемневшими от времени плитами площадка, за которой длинное одноэтажное строение, подобное части окружности, словно раскинуло крылья, чтобы охватить нас. На нём, приземистом, возвышалась черепичная, со скатами, крыша. В здании, по словам Уве, имелось три десятка комнат, кинозал. Это была вторая вилла Геббельса, которая именовалась 'Лесным поместьем на Богенском озере'. Первая вилла не уцелела, она располагалась на острове на реке Хафель у её впадения в озеро Ваннзее, в черте Берлина. Остров зовётся 'Лебединым островом'.
  
  Я сказал моему другу, что Геббельс, отдыхая около озёр, должен был быть рыболовом.
  
  - Да, он занимался рыбной ловлей, - подтвердил Уве, - но об этом тебе расскажет Райнер.
  
  Перед поездкой друг сказал мне, что познакомит меня с человеком по имени Райнер Хирш, знавшим Геббельса. Пока же я был подвезён к Богенскому озеру, оно показалось мне довольно большим. Я прикинул, что до другого берега - метров двести. Уве показал на видневшиеся там развалины:
  
  - Охотничий домик Кёппельса.
  
  Я уже знал, что так на диалекте произносится фамилия Геббельса.
  
  По всему берегу рос лес, как и там, где были мы. Всё выглядело благословенной идиллией.
  
  Охотничий домик и прилегающую к озеру землю в 1936 году подарил Геббельсу на его день рожденья Гитлер. Позднее Геббельс распорядился построить и виллу, какая мне уже была показана.
  
  
  Он знал Геббельса
  
  
  Уве развернул машину, повёл её лесной дорогой мимо зданий заброшенного вида, какое-то время мы мчались сквозь сплошной лес, оставили позади посёлок, переехали через горку, и я увидел древнюю постройку. Похоже, то были остатки средневекового замка. Машина обогнула их и встала. Основную часть строения образовывали три высоких стены из огромных тёсаных камней; две стены с высоко расположенными узкими окнами продолжались возведёнными, видимо, уже не в старину кирпичными стенами, которые замыкались такой же четвёртой. В ней была дверь.
  
  Напротив отара овец пощипывала прошлогоднюю траву и высилась (именно высилась) постройка из, опять же, внушительных камней; двухстворчатые двери были раскрыты. Я успел уже присмотреться к Германии и не особенно удивился, что такое мощное жильё предназначено для овец.
  
  Из него вышел мужчина в вязаной серой шапочке, в тёмной куртке, направился к нам. Он был примерно метр восемьдесят ростом, выглядел лет на шестьдесят с гаком, задумчивое лицо покрывала щетина, которой бритва не касалась с полмесяца. Вылезший из машины, я пожал его протянутую руку, Уве представил нас друг другу. Тут к нам подбежал крупный баран-красавец с рогами впечатляющей величины.
  
  - Это Хеопс, - сказал мне Уве, достал из кармана конфету, дал барану. - Он привык к подаркам.
  
  Хеопс не уходил, явно ожидая ещё конфеты, но подбежавшая овчарка тявкнула на него, вскинулась и толкнула передними лапами. Лакомка нехотя отступил.
  
  - Костас! - сказал мой друг овчарке. - Ты тоже получишь твоё.
  
  И, вынув из кармана, развернув салфетку, дал псу сосиску. Была ещё одна, предназначенная овчарке, которая подбежала минуты через две.
  
  - Ютта! - сообщил мне о ней Уве и спросил хозяина: - Её щенки растут?
  
  - Подросли, я их уже раздал.
  
  Мой друг открыл багажник машины, поднял из него ящик с бутылками пива, хозяин помог нести его в дом, приглашающе кивнув мне на вход. Я, опираясь на палку, последовал за ними и очутился в помещении с высоким потолком из толстых балок. В сложенной из кирпичей печке горел огонь, стоявшая рядом пожилая женщина в переднике помешивала длинной деревянной ложкой в кастрюле на плите, видимо, суп. Она, взглянув на Уве, потом на меня, тихим голосом ответила на наше приветствие:
  
  - Добрый день.
  
  В комнате было жарковато, хозяин и мой друг сняли куртки, повесили их на вешалку около двери. Хозяйка, подойдя ко мне, взяла мою куртку и повесила там же. Поблагодарив, я спросил, как её зовут.
  
  - Анна, - ответила она.
  
  Я прошёл за хозяином и Уве в помещение, которое служило ванной, хотя казалось слишком просторным для неё и имело большое окно. Тут мы помыли руки и вернулись в кухню.
  
  Райнер поставил на стол пару бутылок пива из тех, что привёз мой друг. Пиво было не Schultheiss, а Padeberger. Я спросил моего друга - почему. Он указал на надпись на этикетке: Pilsener.
  
  - Тоже наше - северогерманское! Сварено из ячменного солода, брожение происходило у дна ёмкости.
  
  Подмигнув мне, хихикнув, Уве сказал:
  
  - Райнер любит его, потому что это пиво любил Кёппельс.
  
  Райнер тихо виновато промолвил, что Padeberger пили его отец и дед. Хозяйка тем временем вылила в кастрюлю бутылку пива, чуть-чуть помешала ложкой и налила нам в тарелки суп, называемый хлебным, о котором я позже узнал, как он готовится. Мелко нарезанные лук и имбирь обжаривают в подсолнечном масле, засыпают крошевом из подсушенного чёрного хлеба и мукой, заливают отваром из овощей, добавляют ложку мёда, перец, розмарин, другие специи и держат четверть часа на медленном огне. Перед тем как снять суп с плиты, в него выливают пиво в количестве, соответственном сваренной порции.
  
  - Я думал, у вас будет что-нибудь из баранины! - сказал я, смеясь.
  
  Анна чуть слышно произнесла, что они не едят овец.
  
  - Они считают, что нельзя есть тех, кого разводишь, - объяснил Уве.
  
  Мы молча ели суп, оказавшийся весьма вкусным, и у меня крепло ощущение некой всё пронизывающей тихости в доме и снаружи, словно из этого земного уголка вытянуты силы, способные производить шум. Анна подала большущий пирог с кислой капустой - такой, какой, бывало, 'загинала' моя квартирная хозяйка Мария Андреевна в Казани, где я учился. Поставила Анна на стол и блюдо с кусом сала.
  
  Уве, который за едой посматривал на меня и на Райнера, сказал ему обо мне:
  
  - Он напишет в своей книге, что вы с Кёппельсом знали друг друга.
  
  Райнер, не ответив, стал разрезать пирог ножом из тех, какие я видел и у моего друга, и у Хансйорга.
  
  - Ты беседовал с Кёппельсом не один раз, - с хитрым видом проговорил Уве.
  
  Хозяин, по-прежнему безмолвствуя, стал резать сало. Наконец он положил нож и сказал:
  
  - Я с ним не беседовал. Когда он мне что-нибудь говорил, я только слушал.
  
  
  Хирши - род скотоводов
  
  
  Мы пили пиво, ели пирог и сало с горчицей, которая, по сравнению с русской, была слабовата. Я попросил чеснока, Анна принесла несколько головок, хотела очистить, но я мотнул головой и стал делать это сам. Уве, подкидывая Райнеру вопросы, вытягивал из него историю его жизни. Начали с предков.
  
  - Фридрих Великий, - сказал Райнер, заставив меня замереть, - отменил крепостное право в местах Померании, где жил мой предок Ансельм Хирш. Став свободным, он перебрался сюда и стал разводить коз и овец.
  
  Райнер назвал дату: 1763 год. Я читал то, что написал Фридрих Великий: 'Среди всяческих разновидностей жизненного жребия, бесспорно наиболее злосчастным и трогающим человеческое сердце является удел крестьянина, принадлежащего земле и ставшего холопом дворянина. Разумеется, ни один человек не рождается для того, чтобы быть рабом себе подобного'.
  
  Замечу, что в 1762 году занявшая российский престол Екатерина II поспособствовала полнейшему расцвету крепостного права, запретив крестьянину жаловаться на помещика. Тот мог с неотторжимым правом насиловать малолетнюю дочь крепостного, продать его сына, самого мужика заставлять работать по семь дней в неделю. В Российской империи сложился полноценный невольничий рынок.
  
  А в это время в Пруссии близ Берлина Ансельм Хирш, как и другие свободные переселенцы, получил от Фридриха II пустошь, на которой занялся разведением мелкого рогатого скота. Я уже знал от Уве Ландсманна, что точно так же и его предок переселился из Швабии на предоставленную королём землю и взялся за овцеводство.
  
  Потомки Ансельма Хирша жили в среднем достатке. Райнер рассказал, что в 1914 году, с началом Первой мировой войны, его отца мобилизовали и направили на Восточный фронт. В сентябре 1916, при наступлении на Ригу, вблизи отца разорвался снаряд, взрывной волной солдата бросило на сруб землянки, сильно контузило. Его долго лечили, но он с трудом говорил, сильно заикаясь, остался согбенным, боли в спине нападали на него приступами до конца дней.
  
  Тяжёлое время после войны загнало семью - отца и мать Райнера, его самого и троих сестёр - в крайнюю бедность, все трудились до изнеможения, особенно хлопотно было с новорождёнными козлятами и ягнятами.
  
  - Наши руки чернели от околоплодных вод и слизи, - поведал Райнер, я невольно взглянул на его руки, черноты не увидел, и он объяснил, что теперь есть резиновые перчатки, да и окот самок проходит гораздо благополучнее.
  
  Козье молоко возили клиентам во флягах на телеге, запряжённой лошадью. С 1936 года, когда у Богенского озера обосновался Геббельс, Хирши стали привозить молоко ему и обслуге.
  
  - Тогда мы жили невдалеке от охотничьего домика, - пояснил Райнер.
  
  Во времена ГДР, по его рассказу, государство забрало их участок под строительство высшей школы социалистической молодёжи, а созданный кооператив взамен выделил то, что осталось от господской усадьбы, и помог преобразовать полуразвалины в нынешнее жильё.
  
  
  Любовники с подсаками
  
  
  Выпиваемое бокал за бокалом пиво подействовало, и Райнер стал рассказывать, не останавливаясь. Ему было семь лет, он сидел в повозке с флягами молока, отец правил лошадью, и, когда повозка остановилась около охотничьего домика Геббельса, из озера вышли он сам, щуплый, хромающий, в трусах, и статная молодая женщина - она показалась мальчику едва ли не голой. Как он потом узнал, то была актриса-чешка Лида Баарова.
  
  Слезший с передка повозки отец Райнера поклонился господам почти до земли, ибо и без того был согбенным. Женщина подошла, приветливо сказала старику:
  
  - Доброе утро, как поживаете?
  
  Тот не мог сразу ответить из-за заиканья, а она уже улыбалась мальчику, слегка ущипнула его за нос и направилась с Геббельсом в дом. Райнер решительно взялся за флягу с молоком, помогая отцу стащить её с телеги, тут подбежал на подмогу хозяйский слуга. Он был из той же деревни, что и Хирши, и во время войны служил в одной роте с отцом Райнера.
  
  Молоко привозили в усадьбу после утренней и вечерней дойки. Осенним вечером, когда уже стемнело и молоко унесли в дом, слуга сказал отцу Райнера:
  
  - Погоди уезжать, кое-что увидишь.
  
  Из дома вышли Геббельс и Лида Баарова в тесно облегающем костюме аквалангиста, но без акваланга.
  
  - Геббельс был в таком же костюме? - попросил я Райнера уточнить.
  
  - Нет, он был в пуловере, - ответил рассказчик. - Они сели в лодку.
  
  На носу лодки слуга укрепил горизонтально выступающий зажжённый факел. Геббельс и Лида Баарова, по словам Райнера, взяли в руки то, что я, переводя, называю подсаки: сак, мешок из сети, на обруче и древке, для выбиранья живой рыбы, как объяснено в словаре Даля. Удочки отсутствовали.
  
  Сидевший в лодке слуга стал потихоньку грести, а двое принялись, наклоняясь через борт, вглядываться в воду, освещённую факелом, время от времени погружая в неё и поднимая подсаки. Пока лодка не отплыла далеко, было заметно, что в подсаках подёргивалась рыба, она попадалась, привлечённая светом факела. Её вытряхивали на дно лодки. Потом Лида Баарова бросилась в воду и плавала некоторое время.
  
  Я поинтересовался, знает ли Райнер, какая рыба попадалась.
  
  - Та же, какую я и сейчас тут ловлю на удочку: карпы, форели, щуки, - ответил он и добавил: - Нас с отцом удивило, что с ней потом делали.
  
  Слуга рассказал - рыбу держали в привезённом Хиршами молоке, пока она не заснёт. Оттого она делалась особенно вкусной.
  
  - Кёппельс узнал рецепт из французского романа 'Граф Монте-Кристо', - пояснил рассказчик.
  
  - Да, Кёппельс прочитал много иностранных романов! - с авторитетным видом вставил Уве Ландсманн.
  
  Я вспомнил, что в 'Графе Монте-Кристо' действительно есть о рыбе и молоке, позднее нашёл книгу в отделе литературы на русском языке Государственной библиотеки. Привожу описанное в книге. Граф пригласил на обед банкира Данглара и королевского прокурора де Вильфора, гости полюбопытствовали, как была приготовлена рыба, ею оказались стерлядь и минога. Хозяин поведал:
  
  'Их привезли в больших бочках, из которых одна выложена речными травами и камышом, а другая - тростником и озерными растениями; их поместили в специально устроенные фургоны; стерлядь прожила так двенадцать дней, а минога восемь, и обе были живехоньки, когда попали в руки моего повара, который уморил одну в молоке, а другую в вине'.
  
  
  Маленькие Рожки
  
  
  Уве подталкивал Райнера вопросами, и тот сообщил, что однажды, по совету его матери, они с отцом привезли в охотничий домик не только молоко, но и козлёнка в подарок Лиде Бааровой. Козлёнок почти весь был белый, трогательно блеял, и актриса в умилении взяла его на руки.
  
  Когда он подрос, она дала ему имя: Мале Рохи.
  
  - Это значит по-чешски - Маленькие Рожки, - объяснил мне Райнер.
  
  Приезжая в усадьбу, Хирши видели, как козлёнок мчался к актрисе на её зов: 'Мале Рохи! Мале Рохи!' Она кормила его из рук каким-нибудь лакомством.
  
  Но пришло время, и идиллию на Богенском озере прикончил Гитлер, которому жена Геббельса Магда пожаловалась на измену мужа. То, что произошло, широко известно: Геббельс был приглашён на беседу, и от него потребовали прекратить связь с Лидой Бааровой, он отказался, подал в отставку, которую фюрер отклонил. Геббельс был в душевном срыве, хотел расстаться с жизнью, но в конце концов поддался требованию Гитлера.
  
  Перейду к тому, что услышал непосредственно от Райнера. Уже упомянутый слуга говорил при нём его отцу, что ни разу не видел рейхсминистра нетрезвым, 'а тут он несколько ночей был не в себе от коньяка'. И ещё что говорил слуга при Райнере: у Геббельса больше никогда не бывало того взволнованного, того счастливого выражения лица, какое не сходило с него, если рядом находилась Лида Баарова.
  
  Услышав это, я подумал о прочитанном. Люди Геринга записали на плёнку телефонный разговор Геббельса и Лиды Бааровой, изобилующий откровенными интимными деталями, длившийся почти два часа. Геринг привёз плёнку Гитлеру, и оба слушали запись. Комментариев этого нигде нет, и мне кажется, тут открывается простор представлениям, как тот и другой реагировали на изливаемые любовниками признания, реагировали явно, а также и втайне.
  
  Разлучение с Лидой Бааровой, можно сказать с очевидностью, стало для Геббельса ранением, которое до мозга костей пронизало его чувством невозможности для него права на счастье. Ему оставили семейное счастье добропорядочного бюргера, то есть, по сути, маленького человека, что никак не соответствовало его натуре. Он убедился в неполноте собственного высказывания о том, что целью национальной революции должно быть тоталитарное государство, проникающее во все сферы общественной жизни. Приходилось добавить: и личной.
  
  Геббельсу оставалось лезть из кожи в роли вернейшего сподвижника безумного фюрера, чьи роковые ошибки, судя по намёкам в дневнике, он осознавал. Свой посыл: 'Я не боюсь потерять голову: я опасаюсь потерять лицо', - Геббельс реализовал. Он был горд, и его гордость неоспоримо ярка в сравнении с тем, как вели себя остальные бонзы нацизма. Гиммлер пытался заключить сепаратный мир с США и Англией, дабы купить себе жизнь, а потом надеялся спастись, переодевшись в солдатскую форму. Геринг постыдно силился отвести от себя приговор к казни во время Нюрнбергского процесса, как и другие подсудимые. Трусливые ничтожества! Прежде чем потерять голову, они потеряли лицо.
  
  Я спросил Райнера, было ли что-то особенное в лице Геббельса в прямом смысле?
  
  - Он мог быть очень симпатичным и приветливым, говоря со мной. Глаза его были такими умными, что мне казалось невозможным обмануть его. Когда он меня спрашивал о том, о чём я не хотел говорить правду, я молчал, - прозвучало в ответ.
  
  Райнер сказал, что, по словам слуги Геббельса, Лида Баарова оставила козлёнка несчастному любовнику, чтобы тот, глядя на него, вспоминал их счастливую пору. Потом построили виллу, сюда приехала Магда с детьми, и слуга подвёл на привязи Маленькие Рожки, уже взрослого козла, к привёзшему молоко Хиршу и сказал:
  
  - Забирай! Госпожа не хочет, чтобы он тут был.
  
  Я спросил Райнера, что с ним стало.
  
  - Жил у нас с другими козами и овцами, а потом его зарезали русские. Это случилось без меня. Когда они пришли, я лежал в госпитале.
  
  
  Прав ли был Геббельс?
  
  
  По рассказу Райнера, незадолго до Рождества 1944 года, когда они с отцом привезли молоко на виллу, к ним вышел хозяин. Он был в охотничьей куртке, хотя они не слышали, что он ходит на охоту.
  
  - Он обвёл меня взглядом с головы до ног и спросил, есть ли у меня какой-либо талант, - рассказывал Райнер. - Я ответил, что учитель оценивает мою успеваемость ниже средней, но хвалит за усидчивость. Тогда Кёппельс спросил, член ли я союза гитлерюгенд. Я не вступал в гитлерюгенд, но ничего не ответил. Он посмотрел на моего согбенного отца, опять уставил взгляд в меня. Я ждал, что он спросит, почему я не член гитлерюгенда, но он не спросил.
  
  Меня сцена весьма заинтересовала, и Райнер продолжил. Геббельс, сказал он, произнёс:
  
  - Ты козопас, а пахари, свино- и козопасы - самые благоразумные и стойкие люди, вашу волю питает сила животворной земли. Затем Кёппельс задал вопрос, смог ли бы я презирать других себе подобных крестьян. Я ответил, что, конечно же, нет.
  
  Далее Райнер передал слова Геббельса, произнесённые после этого:
  
  - Ни один большой талант не достигнет полноты выражения без презрения к людям.
  
  Геббельс стал говорить, что он, Райнер Хирш, счастлив, ибо вместо таланта, который нуждается в презрении к людям, он наделён простотой, неосознанной мудростью и жизненной силой земли.
  
  - Вдруг Кёппельс спросил, сколько мне лет. Я ответил, что третьего дня исполнилось шестнадцать. Значит, сказал он, ты можешь вступить добровольцем в армию. Мобилизации я ещё не подлежал.
  
  Уве Ландсманн, вместе со мной слушавший Райнера, саркастически рассмеялся.
  
  - К чему он вёл! Испытывал искусство пропаганды!
  
  - Он сказал, что я рослый, крепкий и обязательно должен защищать родину в такое трудное время, - продолжил рассказ Райнер. - Он сказал ещё, чтобы я вслушался в себя, и я услышу зов родной животворной земли.
  
  Смех Уве перешёл в хохот, мой друг захлопал в ладоши.
  
  - И ты услышал этот зов?
  
  - Я не хотел в неё ложиться, - произнёс Райнер и поведал, что его отец ненавидел войну, на которой побывал.
  
  Он, по словам сына, хотел спокойно разводить скот, ничего не желал от других стран и не думал, что кто-то придёт и отберёт его участок. А теперь, передавал Райнер высказанное ему отцом о Второй мировой войне, из-за Гитлера на Германию наступают со всех сторон. Гитлер так разозлил всех, что у нас не только могут отобрать участок, но и убить нас.
  
  - Если тебя убьют на фронте, это ничем не поможет Германии, - сказал ещё сыну Хирш-старший.
  
  Но не выполнить пожелание рейхсминистра, который являлся и гауляйтером Берлина, было невозможно.
  
  - А уехать к какой-нибудь родне, к знакомым? - спросил я.
  
  Райнер удручённо проговорил:
  
  - Он обязательно спросил бы отца, записался ли я добровольцем. Если бы отец сказал 'да', он бы проверил, и отца за ложь отправили бы на гильотину.
  
  (Нацисты обычно применяли гильотину, исполняя смертные приговоры над гражданскими лицами).
  
  - Ты записался добровольцем, и, значит, Геббельс был прав в том, что произнёс о благоразумных? - спросил я.
  
  Помолчав, Хирш ответил, что, уже будучи в армии, видел у дорог виселицы с повешенными солдатами, на груди у них были плакаты с надписями, что они не хотели защищать родину.
  
  - Меня такой конец не постиг, - промолвил рассказчик, тем самым ответив на мой вопрос.
  
  Я спросил:
  
  - А сам Геббельс был благоразумным?
  
  Райнер неожиданно улыбнулся, то была его первая улыбка за всё время разговора.
  
  - Мы с отцом говорили об этом, - начал он. - Главное у Кёппельса были не руки, а голова, а в то время все люди с головой должны были участвовать в борьбе. Он должен был выбрать, служить Гитлеру или кому-то другому. Если бы он стал служить другому, то проиграл бы, остался на дне жизни или вообще расстался с нею. Значит, его решение пойти за Гитлером было благоразумным. И сначала всё шло хорошо, жизнь улучшалась, особенно - жизнь рабочих, и мы могли больше и больше продавать им мяса, молока, поднимался спрос на козьи и овечьи шкуры.
  
  Рассказчик сообщил, что годовая выручка семьи оказалась в 1938-м на пятьдесят один процент выше, чем в 1935-м.
  
  - А потом, - продолжил Райнер, - Гитлер стал сходить с ума. Отец не поверил, что на нас напали поляки, а когда нам объявили войну Англия, Франция, а мы полезли в Бельгию, в Голландию, в Норвегию, отец сказал - кончим мы плохо. Тут ещё и война с русскими. И когда Гитлер, не сумев взять Москву, объявил войну Америке, я услышал от отца, что Германию ждёт разгром гораздо более страшный, чем поражение в Первой мировой войне.
  
  Я сказал, что, выходит, Геббельс, не предвидев этого, оказался недостаточно благоразумным.
  
  - Он не мог это предвидеть до того, как мы оказались в войне с Англией, с русскими, с Америкой, с Канадой, - проговорил Хирш.
  
  - Но твой отец предвидел, - возразил я.
  
  Райнер улыбнулся:
  
  - Кёппельс не был ни пахарем, ни свино- и козопасом.
  
  - Супер! - воскликнул Уве и захлопал в ладоши.
  
  
  Стезя скотовода
  
  
  Хирш извинился, что должен прервать разговор из-за хозяйственных дел. Уве и я вышли вслед за ним из дома. Пройдя в овчарню, хозяин появился с длинным кнутом в руке, отдал приказание овчаркам Костасу и Ютте, они принялись сгонять пасшихся на участке овец в гурт. Райнер приглядывался к ним, потом быстро сделал несколько шагов, взмахнул кнутом - его конец обвился вокруг ног овцы. Хозяин присел около неё на корточки и, выпустив рукоять кнута из руки, обеими руками обхватил овцу, перевернул её кверху копытами. В его правой руке оказался нож. Он стал действовать им так, что я подумал: он отрезает у животного копыто. Но Уве объяснил мне, что Райнер только срезает с копыта вредные наросты, из-за которых, если их не удалить, овца не сможет бегать.
  
  Райнер проделал процедуру ещё над двумя овцами так, что нельзя было не залюбоваться им: никакой суеты, ни одного лишнего движения. 'Профессионализм скотовода', - подумал я.
  
  Потом он дал корм овчаркам, мы вернулись в дом, и хозяин расстелил на столе карту-двухвёрстку (если по-русски) здешней местности. У него девяносто восемь овец, объяснил он, и растущих на его участке трав для их прокорма далеко не хватает, поэтому ему разрешено гонять стадо по маршруту, который представляет собой вытянутую от участка петлю, проходя через лес с большими полянами, пролегая по холмам, где нет строений. Всюду здесь растёт трава, зачастую годная овцам и зимой.
  
  - Пройдя со стадом день, я ночую вот здесь в заброшенном домике, - Хирш пальцем указал место на карте. - Следующий мой ночлег - в гостинице в деревне вот тут, затем тут. Овцы ночуют под открытым небом, за ними присматривают собаки. А здесь, - он ткнул пальцем в карту, вытянув руку, - самая отдалённая точка. Отсюда я начинаю отклонение в сторону, поворачивая к дому, но идём мы уже другой дорогой.
  
  - Ты кочуешь, как кочевники в старину, - заметил я.
  
  Райнер кивнул, добавив:
  
  - Только кочевники не ночевали в деревенских гостиницах.
  
  Между тем наступил вечер, хозяйка приготовила ужин. Были поданы блины, которые, как оказалось, едят и немцы - главным образом, сельские. Блины мы ели со сметаной, словно в России. Был также овсяной кисель.
  
  Мы с Уве, приняв приглашение переночевать, вместе с хозяином продолжили застолье, на сей раз заедая пиво картофельными чипсами. Райнер вернулся к своей истории.
  
  
  Доброволец поневоле
  
  
  Его зачислили в 6-ю народно-гренадерскую дивизию. Дивизии под обозначением 'народно-гренадерская' формировались, в основном, из служащих вспомогательных частей люфтваффе и флота с добавлением не призванных ранее пожилых людей и юнцов.
  
  Среди сослуживцев Хирша оказались, по его словам, и русские добровольцы из пленных.
  
  Он получил карабин Kar.98A, представлявший собой укороченную винтовку Mauser 98, какими германская пехота была вооружена в Первую мировую войну. К стволу карабина крепился ружейный гранатомёт с дальностью стрельбы до двухсот пятидесяти метров.
  
  Райнер стал рассказывать о боях, начиная с февраля 1945-го. Советские войска подошли к реке Нейсе, стремясь охватить Берлин с юга, перерезали железную дорогу у города Лаубан, лишая снабжения группу армий Центр в Силезии и Словакии.
  
  Немцы предприняли контрудар двумя танковыми корпусами с приданными им пехотными частями. Один танковый корпус наступал северо-западнее Лаубана, другой - юго-восточнее, меж ними в центре продвигалась вперёд 6-я народно-гренадерская дивизия, в которой был Райнер Хирш. К 5 марта взятая в клещи советская группировка едва не была окружена, до соединения двух крыльев германских сил оставалась пара километров.
  
  - Русские вышли из котла с большими потерями, бросили много неповреждённых пушек, - сказал Райнер.
  
  - Много - это примерно сколько? - спросил я.
  
  - Я не мог видеть их все и то насчитал больше тридцати, а потом перестал считать. Было много подбитых русских танков.
  
  Рассказчик добавил, что немцы поражали танки, главным образом, из 88-миллиметровых орудий.
  
  - Они пробивали броню танков, весивших сорок шесть тонн, - самых тяжёлых машин у русских.
  
  (Имелись в виду танки ИС-1 и ИС-2).
  
  - А фаустпатроны играли какую-нибудь роль? - полюбопытствовал я.
  
  - Да, конечно. Когда нам раздали фаустпатроны, я уничтожил один танк.
  
  Я попросил рассказать об этом и услышал: бой разгорелся на улицах Лаубана, Райнер с группой солдат прошёл в тыл противника, его танки разворачивались, чтобы уйти из готового замкнуться охвата.
  
  - Мне приказали залечь с фаустпатроном в засаде за полусгоревшим перевёрнутым грузовиком. Приближался танк, я послал в него гранату, она пробила броню в башне рядом со стволом. После взрыва, который грянул внутри, я не увидел, чтобы кто-то вылез из танка.
  
  То был, как я выяснил у Райнера, Т-34, средний танк.
  
  К 9 марта немцы вернули не только Лаубан, но и город под названием Штригау. Хирша представили к награде.
  
  - И тут я узнал, что из Берлина приехал Кёппельс, - сказал он.
  
  
  Встреча старых знакомых
  
  
  Отличившихся солдат и офицеров выстроили на городской площади, где перед ними выступил Геббельс, вышедший из мерседеса. Рейхсминистр был, по рассказу Райнера, в пальто полувоенного покроя со свастикой на нарукавной повязке, в фуражке с орлом на тулье.
  
  - Кёппельс говорил, эффектно жестикулируя. Сказал, что мы должны наступать к крепости Бреслау, которую штурмуют русские. Произнёс много высоких слов. Война, говорил он, стала народно-освободительной священной войной, она тотальная, когда биться за фатерланд стремятся и дети.
  
  Передав это, Райнер продолжил:
  
  - Говоря, он медленно двигался, прихрамывая, вдоль строя, останавливался и вдруг остановился передо мной. 'Хирш! - воскликнул он и указал на меня тем, кто его сопровождал: - Я знал его мальчиком, а теперь это истый воин! Я рад такой встрече!'
  
  Командир батальона, по словам Райнера, сообщил, что тот уничтожил русский танк.
  
  - И Геббельс наградил тебя Железным Крестом? - вырвалось у меня в остром любопытстве.
  
  Нет, услышал я в ответ, Железного Креста солдат не получил. Геббельс спросил его, получает ли он письма от отца, и Райнер ответил, что получает.
  
  - Я видел его недавно. Он был бодр и непоколебимо верил в нашу победу, - произнёс Геббельс и громко уведомил всех, кто его слышал: - Отец этого солдата - мой друг пастух!
  
  Затем торжественно объявил, что передаст старшему Хиршу: тот должен гордиться своим сыном!
  
  После чего двинулся вдоль строя, удаляясь.
  
  А Райнера наградили Знаком 1-й степени 'За уничтоженный танк'. Знак, объяснил мне Хирш, представлял собой изображение танка из позолоченной бронзы на ленте из золотистых нитей. Носили его на правом рукаве выше локтя.
  
  Опережая мой вопрос, Хирш сказал, что сохранить награду было никак невозможно. В середине апреля в бою за Берлин солдат оказался тяжело ранен, его отправили в госпиталь, а после излечения, наступившего уже по окончании войны, советские военные власти направили его как пленного на работы в белорусский город Борисов. Спустя ряд лет он вернулся домой к родителям, его сёстры больше не жили с ними, устроившись в других местах. Райнер вновь стал мирным скотоводом, женился, работал в кооперативе ГДР, а затем стал частником. К этому времени родителей уже не было в живых. У него есть сын, он пчеловод, живёт неподалёку с женой и дочерью.
  
  Я попросил Райнера получше вспомнить его последнюю встречу с Геббельсом. Можно ли утверждать, что сам он верил в победу, как, по его словам, в неё якобы верил отец-Хирш?
  
  Райнер мотнул головой.
  
  - Нет. С какой стати он мог в неё верить, да ещё в сорок пятом году? Какие для этого имелись основания? И то, что при нашем положении он говорил с таким подъёмом, оптимизмом, доказывало - человек играет роль.
  
  - Значит, он знал уже тогда, что его ждёт смерть? - спросил я.
  
  - Я думаю, он понял это ещё в сорок третьем году, когда союзники высадились в Италии, а русские форсировали Днепр. Ему оставалось идти к концу, который он ясно видел, с флагом в руке.
  
  Я сказал:
  
  - Да, немцы отходили повсюду, всю Германию нещадно бомбила союзная авиация, дивизии таяли, не хватало горючего и боеприпасов. Но каким образом немцам в сорок пятом году удалась операция, подобная битве при Каннах?
  
  Я назвал событие, происшедшее 2 августа 216 года до н.э., когда во Второй Пунической войне карфагенский полководец Ганнибал, располагая меньшим по численности войском, чем римская армия, взял её в клещи около селения Канны и разгромил.
  
  Райнер ответил:
  
  - При большом перевесе в живой силе, в танках, в артиллерии, во всех боевых средствах, русские войска были неважными, разведка велась плохо. Наше февральское наступление захватило русских врасплох, я видел бегущих. Но разбитые части противник вывел во второй эшелон, пополнил людьми и вооружением, а у нас такой возможности не было.
  
  Я напомнил, что и Ганнибал после победы при Каннах не сумел захватить Рим, до которого было совсем недалеко. Между прочим, Геббельс написал в дневнике, что фюрер в беседах о Второй Пунической войне был на стороне Рима, а не Карфагена. Гитлер говорил, что пример для немцев - римляне. Они после тяжёлого поражения нашли в себе силы продолжить войну и изгнали Ганнибала со своей земли.
  
  Хирш, отпив пиво из бокала, проговорил:
  
  - А почему на место римлян не поставить русских? Они после тяжёлых поражений изгнали нас со своей земли, и Берлин постигла участь Карфагена, который упорно защищался в осаде, но был взят и разрушен.
  
  У гостеприимного Хирша каждый день был трудовым, завтра ему, как обычно, предстояло встать дотемна, и мы с Уве отправились на ночлег, чтобы и он мог поспать.
  
  
  Игра в индейцев перед страшным концом
  
  
  Нас с Уве не разбудили, и, когда мы проснулись сами, то узнали от Анны, что Райнер уже погнал овец пастись за пределами участка. Мы позавтракали копчёной колбасой, к которой Анна подала сковородку жареного батата, в последние годы обогатившего немецкую кухню.
  
  - Кофе будем пить вместе с Райнером, - сказал Уве.
  
  Мы с ним, выйдя из дома, вдохнули влажную утреннюю свежесть. Под лучами солнца, вставшего напротив над высоким строением овчарни, таял туман, застилавший участок. В уши ударил птичий трезвон.
  
  Мы сели в автомобиль, Уве повёл его к лесу, и вскоре открылась обширная поляна, на которую из-за деревьев выходили овцы. Издали была видна фигура Райнера в длинном плаще около упавшего, видимо, давно дерева. Пастух посмотрел в нашу сторону и присел над примусом, на его огне готовя кофе. С приветственным лаем к нам неслись Костас и Ютта, не отстал от них и баран Хеопс с его великолепными рогами.
  
  Выйдя из авто, Уве угостил его конфетой, а овчаркам дал по куску копчёной колбасы от нашего завтрака. Мы сели на лежащую колоду, к нам присоединился Райнер, достав из рюкзака пластиковые стаканчики и наполнив их горячим кофе.
  
  Я сказал, что мы будто охотники в рассказе Чехова, которые сидят в лесу у костра и один из них рассказывает историю из своей жизни. Мне хотелось подтолкнуть Райнера к тому, чтобы он поведал ещё что-нибудь.
  
  Уве объявил мне, что в здешних лесах запрещено разводить костры.
  
  - Значит, и рассказа не будет? - пошутил я.
  
  Тогда Райнер произнёс, что летом 1942 видел фельдмаршала Эрвина Роммеля, который после громких побед в Северной Африке оставил на время свой корпус, прилетел в Германию на лечение и был приглашён Геббельсом на виллу.
  
  - Дети Кёппельса повели Роммеля к своим качелям, потом показали ему их любимого пони, фельдмаршал почесал его между ушей. Кёппельс, Магда, гость непрестанно улыбались.
  
  Словом, было понятно, для кино- и фотокамер разыгрывалась умилительная сцена приёма отличившегося полководца образцовой германской семьёй. Но при этом пять дочерей и сын Геббельса пребывали в отнюдь не показушно жизнерадостном настроении. Они, рассказывал Райнер, жили вольготно и весело, играли в индейцев в лесу и около озера под впечатлением романов о Виннету, которые написал Карл Фридрих Май. Он был одним из любимых писателей Гитлера, поэтому в ГДР и в СССР произведения Карла Мая не выходили.
  
  Так вот, сын Геббельса семилетний Гельмут, как рассказывал Хиршам уже не раз упоминавшийся слуга, заговорил с Роммелем об индейцах. Мальчик очень сочувствовал им. Безжалостные янки изгоняли их с земли отцов. У захватчиков были ружья, а у индейцев лишь луки, стрелы и томагавки.
  
  Гельмут обратился к Роммелю: ведь вы, мол, - Лис пустыни. Если бы вы командовали индейцами, то могли бы победить наглых янки с их ружьями?
  
  Фельдмаршал, как, по словам Райнера, рассказал слуга, отвечал мальчику необыкновенно серьёзно. Ты знаешь, мол, что в то время в прерии паслись неисчислимые стада бизонов, индейцы питались их мясом. Огромным травоядным, кроме людей, никто не был страшен: держась вместе, они растоптали бы и волков, и медведя. Бизоны их не боялись, - не боялись, если только те не оказывались заражены бешенством. Бешеного хищника выдавала пена, падавшая из его пасти. Одного его укуса было достаточно, чтобы заразить и погубить огромное могучее животное.
  
  Особенно часто страдали бешенством койоты. Вид бешеного койота вызывал у бизонов панический страх.
  
  Индейцы, объяснял Лис пустыни, умели ловить койотов. Он приказал бы выследить и поймать бешеного хищника и посадить его в клетку. Затем он стал бы в прерии маневрировать с индейским племенем так, чтобы оказаться перед наступающими янки позади громадного стада травоядных. В нужный момент он велел бы выпустить койота с падающей из его пасти пеной на стадо, и оно, обезумев, бросилось бы прочь прямо на армию янки.
  
  Ты представь, сказал мальчику фельдмаршал, как сотрясается прерия от топота тысяч копыт огромных животных, какая вздымается пыль! Часть стада янки успели бы убить из ружей, но остальная масса несущихся бизонов смела и растоптала бы их.
  
  Райнер передал, что слуга, рассказывая, был в восторге от Лиса пустыни и говорил, что семилетний Гельмут в ликовании просто подпрыгивал. Геббельс сказал ему назидательно:
  
  - Вот что значит ум германского полководца! Он сильнее всей мощи вражеского оружия.
  
  Напомню, что Хирш вспоминал конец лета 1942, а 9 марта 1943 Роммель, как известно, вновь покинув африканский корпус, прилетел в ставку Гитлера около Винницы, чтобы уговорить того эвакуировать войска, которые оказались в безнадёжном положении между армиями американцев на востоке и англичан на западе. Гитлер отказался это сделать, запретил фельдмаршалу возвращаться в Африку, и 13 мая 1943 обескровленный корпус сдался англичанам.
  
  Я сказал Райнеру, что, конечно, только дети могли принять всерьёз рассказ Лиса пустыни о том, как он мог бы, командуя индейцами, уничтожить злых янки. Райнер кивнул, но, подумав, добавил, что слуга, пожалуй, поверил тоже.
  
  Пастух поведал, что услышал от отца, через много лет вернувшись домой из советского плена. В апреле 1945, когда бомбы американцев и англичан обращали Берлин в руины, дети Геббельса, как и прежде, жили на вилле и всё так же беззаботно играли в индейцев. Однажды Хирш-старший, привезя молоко, не застал весёлых обитателей. Слуга Геббельсов рассказал, что Магда накануне, включаясь в игру, объявила детям: наше племя апачей окружают янки, мы укроемся у дядюшки Адольфа, он ждёт нас на своей ферме.
  
  Магда и дети сели не в автомобиль, они с их пожитками уселись в запряжённые лошадьми открытые коляски, чьё название я перевожу словом 'брички'. Условия игры были соблюдены, дети радовались, кроме старшей Хельги. Ей было двенадцать, возможно, она догадывалась, что их ждёт.
  
  В каких-то полуста километрах от поместья множество пушечных жерл изрыгали снаряды, взвывали выпускаемые 'катюшами' ракеты, танки, ревя моторами, разрывали, словно паутину, проволочные заграждения, переезжали через окопы, а вблизи уютного одноэтажного похожего на часть окружности здания было удивительно тихо, пели птицы.
  
  Маленьких игроков, предвкушающих приключение, взрослые увозили на запряжках в лес. Дети подзадоривали друг друга разговорами об опасности, в которую не верили, - о том, что в лесу на них могут напасть янки с винчестерами. Говорили и о том, что устроят пикник.
  
  Думаю, спектакль, скорее всего, разыгрывался по сценарию Геббельса.
  
  Добрались до Берлина, где тут и там к небу поднимался дым. В их квартире увидели отца. Они, он и Магда укрылись у дядюшки Адольфа, но не на ферме, а в глубоком тесном бункере. Детям не дано было знать, какой конец приуготовил для них, прежде всего, дядюшка Адольф, обрёкший на умерщвление сотни и сотни тысяч чужих детей.
  
  Чем кончилось - известно. В ночь на 5 апреля 1970 года останки детей Геббельса, зарытые на окраине Берлина, извлекли из могилы, сожгли, пепел отвезли к реке Эльбе и развеяли над нею.
  
  
  Берлин, 24 августа 2020
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"