Аннотация: О судьбах и о судьбе, и о том, что "наша борьба" звучит более гордо, чем "моя борьба". Писательница Надежда Рунде взяла интервью у Игоря Гергенрёдера для еженедельного журнала "Контакт-Шанс", Кёльн, ФРГ.
Интервью Игоря Гергенрёдера писательнице Надежде Рунде
- Из Вашего рассказа "Мы были в крестовом походе": "Мы должны оставаться христианами... Из чужой почвы и из собственных крови и пота мы творим себе родину...". А писателю Игорю Гергенрёдеру удалось сотворить свою Родину? Что мешало в этом процессе больше всего и что помогало... вера?
В первые мои дни в Берлине я навёл справки о Государственной библиотеке, отправился туда и стал искать русскую литературу, которая не выходила в СССР и позднее не попадалась мне в России в начале 90-х. Я увидел журнал "Грани", издававшийся во Франкфурте-на-Майне. Я знал о "Гранях" с университетских годов, нам говорили на лекциях, что это очень опасный антисоветский журнал. Я принялся читать номер за номером, и мне захотелось написать для "Граней". Так появились две моих повести "Птенчики в окопах" и "Комбинации против Хода Истории". Они написаны по воспоминаниям об устных рассказах моего отца, который в пятнадцать лет стал участником Гражданской войны на стороне белых. Повести вышли в "Гранях" в 175 и в 177 номерах, в 1995 году, когда я с семьёй ещё жил в общежитии для переселенцев. Вот тогда я почувствовал, что я на Родине - в Германии, тесно связанной с Россией. Здесь оказались востребованы мои литературные работы. Я получил гонорары. Меня поддержало старое поколение русской эмиграции, эти люди завязали со мной дружбу.
А вскоре заинтересовались мной и немцы: издательство "Volk und Welt" перевело на немецкий и издало мою автобиографическую повесть "Дайте руку королю". Таким образом, я обрёл не без собственного участия место под солнцем, где могу совершенно свободно творить, где моих вещей ждут. Что мешало мне добиться этого, то есть сотворить себе Родину? Ничто не мешало - наоброт, помогало. Я говорю о социальных условиях, о материальной помощи. Вера же моя всегда была со мной, вера в то, что надо упорно идти однажды выбранным путём литературного поиска.
- 28 августа траурная дата, 75 лет со дня издания Указа о депортации российских немцев. Какие мысли в связи с этим у Вас возникают? Насколько оптимистично Вам видится будущность нашей молодежи в Германии?
Мои отец и мать, моя бабушка по матери, моя старшая сестра, которой уже нет в живых, пережили выселение по Указу от 28 августа 1941 года. Мне довелось многое услышать от них об этой полосе их жизни. За выселением последовала мобилизация в Трудармию. Мою мать мобилизовали, и бабушка с моей одиннадцатилетней сестрой остались без кормилицы в посёлке Восточного Казахстана, они голодали, отравились собранным в поле проросшим зерном, едва выжили. Подобной была судьба более миллиона моих соплеменников, которых лишили всего нажитого, превратили в невольников. И это историческое преступное деяние не нашло исправления в стране, где оно совершилось. Автономная республика Немцев Поволжья не была восстановлена, за отнятое у выселенных тружеников имущество не было заплачено ни гроша. И потому о нас позаботилась Германия, она приняла нас как пострадавших во время войны по причине нашей немецкой национальности. Нашей молодёжи, о которой Вы спрашиваете, надо помнить об этом, и тогда всё у неё в Германии будет отлично. У молодых поколений российских немцев в Германии гораздо больше перспектив, чем могло быть в России, в Казахстане, в других бывших республиках экс-СССР.
- Нам довелось жить в пору едва ли не катастрофических социальных изменений на прежней Родине, да и в Германии мы становимся свидетелями неоднозначных процессов. Каково Ваше отношение к недавнему арабскому исходу в Германию? Насколько близок Вам библейский постулат "Пришельца не притесняй и не угнетай его..." ( Исход 22:20)
Мне довелось услышать: есть-де российские немцы, недовольные тем, что Германия принимает беженцев. "Но вас же приняли! Вы такие же беженцы", - заявили мне. Нет, не такие. Я уже сказал, почему Германия приняла нас. Но имеется ещё кое-что и весьма важное. Если Германия - дерево, то мы - его побег, выросший в другой стране. Мы возвращены к нашим корням. Вспомним, какие вопросы ставились нам в формулярах, прилагаемых к прошению принять нас. Требовалось доказать документально, что в СССР мы были означены немцами, что были выселены. Кроме того, немецкий язык должен был быть родным для нас, мы сдавали тест на его знание. Мы должны были принадлежать к одной из тех религий, которые со старых времён исповедуют коренные немцы в Германии. То есть должна была быть налицо наша связь с германским национальным духом, с германской культурой, с традициями Германии. Она приняла нас не как беженцев - мы поздние ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ, как гласит германский закон. Однако это вовсе не значит, что для нас не свят постулат "Пришельца не притесняй и не угнетай его..." (Исход 22:20). Добавлю: если пришелец - беженец: араб или человек какой-либо другой национальности, расы, ни в коем случае не ставь себя над ним даже в мыслях, не считай, что ты лучше его. Если беженец в нужде, помоги ему, поделись с ним тем, чем можешь.
Если в нужде... Вот об этом позволю себе порассуждать. Я не видел среди беженцев, которых показывают по телевидению, а также среди тех, которых видел непосредственно приезжающими в Берлин, людей немощных, инвалидов, стариков, кого-то больного по виду. Все, кого мне довелось увидеть, - нестары, по большей же части вообще молоды, хорошо выглядят. Молодые люди модно пострижены, женщины при макияже. Только вчера я наблюдал, как эти беженцы выходят из новейшего комфортабельного автобуса. Если они и пережили, допустим, нечто страшное, то несчастья не оставили на них ни малейших следов. Приехавшие по виду ничем не отличаются от туристов, которых ожидают комфорт, обслуживание за их деньги. Беженцев же, однако, ожидают материальные блага за счёт германских налогоплательщиков. И это при том, что 18 процентов германского населения прозябает за чертой бедности, у 15 процентов германских детей нет велосипедов.
Так вот, я услышал по телевидению об одной из нужд беженцев. Часть их ненадолго поселили в ангарах закрытого аэропорта, в поставленных там больших палатках. Беженцы, оказывается, вынуждены по две недели жить здесь вместе, не имея возможности для личной жизни. Это ли не нужда? Беда да и только, в самом-то деле! И как тут не сказать о другой нужде. О том, что в ком, как не в них, в молодых, здоровых крепких людях, нуждаются страны, откуда они бегут? На ком, как не на них, долг - навести на их родине порядок, восстановить нормальную жизнь? Давайте представим СССР в войне с фашистской Германией. Представьте, что массы советской молодёжи устремляются к границам с Китаем, с Афганистаном, с Ираном, с Турцией и требуют принять их как беженцев: нас, мол, бомбит фашистская авиация, города и сёла громят фашистские танки! Дайте нам убежище!
Интересно, как это было бы воспринято? А в Германии власть требует воспринимать такое явление как вполне нормальное. Почему же большинство населения молчит? Потому что те, кому это выгодно, кто обладает властью, эксплуатируют чувство вины немцев за развязанную нацистами Вторую мировую войну. Это чувство вкоренено сверху в сознание поколений, которые никак не могут быть виновны в действительно чудовищных злодеяниях, совершавшихся во время Второй мировой войны. Виновники злодеяний понесли заслуженное наказание, однако ныне живущие немцы травмированы прошлым, "ушиблены" войной, и им навязывают то, что другой народ не принял бы.
- Поразителен по глубине философского видения Ваш рассказ "Кто не слышал о чечевичной похлебке?" Могли бы Вы рассказать о истории его написания?
Когда после 1956 года началась так называемая хрущёвская оттепель, люди стали наводить справки о своих репрессированных родственниках. Мой отец Алексей Филиппович Гергенрёдер, учитель средней школы ? 12 города Бугуруслана, сам прошедший Трудармию, помог многим написать прошения в Москву. Он знал о трагедии учительницы Регины Яковлевны Краут, чья дочь была расстреляна в трудармейском лагере в оренбургской степи. Отец предложил Регине Яковлевне написать заявление о реабилитации девушки. О том, что из этого вышло, я подробно рассказал в непридуманной истории, о которой Вы спрашиваете. Регина Яковлевна поведала моему отцу о себе. От него я узнал о её жизни. История эта не забывалась, мы с отцом не раз говорили о ней. Я придал ей литературную форму после переезда в Германию.
- Игорь, согласитесь, всякая литература начинается из разговора. В конечном счете в том или ином виде литература - это стенограмма эпохи. Из чьих маленьких разговоров выросла Ваша большая литература?
О том, что из разговоров с моим отцом, который участвовал в Гражданской войне, впоследствии выросли повести, я уже сказал. Были и другие разговоры, слышанные мною в детстве, их вели между собой взрослые. Когда из ухваченных в разное время, то там, то тут, обрывков воссоздалась картина, она меня поразила, захватила моё воображение. 14 сентября 1954 года близ Тоцка, что в ста километрах от Бугуруслана, где я родился, была испытана атомная бомба. Впоследствии я читал, что по мощности она в два раза превосходила американскую, которая поразила Хиросиму, но есть предположения, что превосходила не в два, а в большее число раз. Её намеренно взорвали в густонаселённом оренбургском крае, чтобы на "натуральном" материале воспроизвести ожидаемое от ядерной войны, к которой готовились. Жителям одних сёл и посёлков велели по сигналу тревоги укрыться просто в отрытых ими окопах, другие должны были накрыть окопы досками и слоем земли. Потом сравнивалось влияние взрыва на тех и других.
В местах испытания бомбы сосредоточили сорок пять тысяч военнослужащих, часть их заняла окопы всего в пяти километрах от эпицентра. После того как бомба взорвалась, солдаты покинули окопы и пошли в атаку на условного противника по территории, поражённой ядерным ударом. Многих ждали болезнь и смерть. В их память и в память умерших от перенесённого мирных жителей звонит колокол.
Уральские края стали местом ещё одной трагедии. 29 сентября 1957 года в засекреченном городе "Челябинск-40", жители называли его "Сороковкой", на комбинате, который производит начинку для ядерных боеголовок, громыхнуло. Случилась авария, оказавшаяся "первым Чернобылем".
Полосу заражения, которая протянулась на северо-восток, обозначили как "Восточно-Уральский радиоактивный след" (ВУРС), он распространился по территории трёх областей - Челябинской, Свердловской и Тюменской, в его зоне оказались двести семьдесят две тысячи человек - жители двухсот семнадцати населённых пунктов. Из двадцати трёх вывезли людей, запретив брать с собой что-либо, и предоставили им, лишённым всего, искать себе кров. Их дома, все строения обратили в мусор, который бульдозерами сгребали в водоёмы, в вырытые ямы. Домашних животных убивали и сжигали.
Всё связанное с этой катастрофой держалось в секрете, пока не настала пора гласности.
Примечательно, что комбинат в бывшей "Сороковке" (теперь она город Озёрск), названный "Маяком", и теперь производит прежнюю продукцию, заражает окружающую среду.
Oб испытании тоцкой бомбы, о первом Чернобыле рассказано много, приведено достаточно данных, но художественного произведения об этих трагедиях нет. Я же считаю, что они требуют художественного отображения, как того же, что всем известно, требует тема войны, помимо хроник и документов. Поэтому я написал роман, в котором судьбой героя объединил тоцкое испытание бомбы и "первый Чернобыль". Роман я назвал "Гляди на маяк". Его тема - это злоба дня. За "первым" последовал второй Чернобыль, затем мир узнал о Фукушиме. А что ещё, относящееся к "мирному" и немирному атому, таится в будущем?
Сегодня мы наблюдаем, как массы жителей Германии протестуют против провоза через страну отходов от работы германских же атомных электростанций, люди ложатся на рельсы перед составами. А в России, куда отходы везут на хранение, в стране тоцкого испытания атомной бомбы и "первого Чернобыля", население молчит. Поэтому я хотел бы, чтобы мой роман "Гляди на маяк" вышел в России. Я буду рад, если там найдётся издатель.
- Сколько Вами создано произведений на сегодняшний день, какие в самое последнее время и какое из них Вы считаете самым значительным?
Я написал три романа и более сорока повестей, рассказов, сказов и сказок. Это немного. Пишу я, как говорил о себе Юрий Олеша, трудно. Я задерживаюсь почти на каждой написанной фразе, переделывая и переделывая её. Из всего написанного выделяю романы "Донесённое от обиженных", "Грация и Абсолют", "Гляди на маяк".
- Пик Вашей литературной деятельности в какое время произошел?
До последнего времени я думал, что он пришёлся на время, когда я написал мой роман "Донесённое от обиженных". Последний - подправленный и дополненный - вариант я закончил в 2003 году. В романе я даю мою концепцию, объясняющую тайну отречения Николая II от престола. Принято считать, что тайны тут нет. Однако я думаю, что она была, и беру на себя смелость (наглость) полагать, что раскрыл её.
Прошло несколько лет, я писал мой роман "Гляди на маяк", о котором уже рассказал, и теперь думаю, что пик моей работы пришёлся на него.
- Где и когда Вы встретили своих лучших друзей и собеседников? Собеседником практически на всю оставшуюся жизнь для Вас стал отец. Он был журналистом. Чему Вы от него научились?
Начну с ответа о моём отце Алексее Филипповиче Гергенрёдере. Он был не только журналистом. До Великой Отечественной войны, когда его как немца мобилизовали в Трудармию, печатались его рассказы и повести, весной 1941 года он закончил Литературный институт Союза Советских писателей в Москве, позднее названный Литературным институтом имени Горького. Чтобы рассказать о том, чему научил меня отец, понадобится не одна страница. Обо всём этом можно прочитать в написанной мною биографии моего отца, она размещена в интернете под заголовком "Участник Великого Сибирского Ледяного похода".
Скажу о моих лучших друзьях и собеседниках. Когда я учился на первом курсе отделения журналистики Казанского университета, меня стал опекать третьекурсник Владимир Андрющук, чья незаурядность, прежде всего, открылась мне в его мировоззрении, которое в корне отличалось от общепринятого. Он давал необыкновенно точные и исчерпывающие характеристики наших преподавателей, сумел втолковать мне, что такое - публицистичность публицистики, я потом с благодарностью применял это на практике. О каких только вопросах мы с ним не рассуждали. Наша дружба продолжалась и потом, когда после окончания университета Владимир Андреевич Андрющук работал в Москве в центральных изданиях. При каждой выдавшейся возможности я приезжал к нему. Всякую мою новую литературную работу я первым делом показывал ему, и его мнение было решающим. Благодаря ему я написал вещи, которые считаю удавшимися. Он ушёл из жизни в 1997 году - прекрасный журналист, буквально бившийся за передовые начинания в науке, в индустрии. Он был очень добрым человеком, идеалистом. Я до сих переживаю, что его нет.
Летом 1974 года я проходил практику в Риге в газете "Советская молодёжь" и познакомился с приехавшим из Свердловска (Екатеринбурга) Андреем Козловым, он хотел поступить в Латвийский университет. У нас оказались близкие взгляды на политику, на искусство, литературу. Я рассказывал Андрею о том, что знал о левых и правых в ФРГ, а Андрей открыл для меня философию дзен-буддизма. Оба мы любили писателя Германа Гессе, подолгу говорили о его "Паломничестве в страну Востока", о романах "Степной волк", "Игра в бисер". Наша дружба продолжилась и после того, как я возвратился в Казань, а Андрей Козлов - в Свердловск. Мы переписывались, приезжали друг к другу в гости. Дружим мы и теперь. Андрей Анатольевич Козлов - великолепный публицист, сатирик с замечательно интересным уклоном в философию, в историю. Живёт он в Екатеринбурге.
Несколько лет я дружу и сотрудничаю с известным режиссёром, сценаристом и продюсером Сергеем Леонидовичем Зайцевым. Человек он более чем занятой - член-корреспондент Национальной Академии кинематографических искусств и наук России, директор и художественный руководитель киностудии "Русский путь", президент Киноклуба "Русский путь", президент Международного кинофестиваля "Русское Зарубежье", председатель Комитета по награждению Медалью имени Михаила Чехова. Поэтому мне особенно дорого то, чем он со мной делится. Сергей Леонидович заинтересовался моими повестями о Белом движении, о которых я упоминал, его увлекла фигура моего отца Алексея Филипповича Гергенрёдера, ушедшего из жизни двадцать шесть лет назад. Сергей Леонидович приехал ко мне в Берлин из Москвы. Он решил создать документальный фильм об отце по моим воспоминаниям и воспоминаниям знавших его людей. Работа началась, Сергей Леонидович приезжал ко мне теперь уже с кинооператором Владимиром Полянским. Идёт работа и над художественным фильмом - по одной из упомянутых повестей, её название "Грозная птица галка", название же фильма будет "Божьи люди".
Мы постоянно общаемся с Сергеем Леонидовичем благодаря электронным средствам связи, рассуждаем о том, что молодые участники Белого движения были, несомненно, верующими людьми, нас занимают разнообразные подробности их жизни и вообще того времени, понятия чести, гордости, благородства.
Сергей Леонидович побывал в Кузнецке, где мой отец вырос и откуда ушёл добровольцем на войну, заснял здание реального училища, где отец учился. Потом была поездка в Бугуруслан, где мой отец преподавал в школе после войны, были встречи с его бывшими учениками, мне была прислана фотография школы. Сергей Леонидович отправился в Новокуйбышевск, куда мы в 1967 году переехали из Бугуруслана, нашёл могилу отца и вместе с моим другом юности Анатолием Евгеньевичем Смирновым установил на могиле белый гранит. На нём будет выгравировано изображение Знака "Участник Великого Сибирского Ледяного похода".
В последнее время моим первейшим собеседником и другом стала моя жена Алла Гергенрёдер (Alla Hergenröther). Медсестра с ценным опытом, она перевернула мою жизнь, вплотную занявшись моим состоянием здоровья, объясняя мне то, другое, третье, чего я не знал. В детстве я перенёс полиомиелит, с возрастом последствия стали всё более сказываться - моя жена стоически борется с этим. У нас с ней одна сфера интересов, куда входит и экология, о ней Алла говорит неизменно эмоционально и со знанием дела. Она рассказала, что в Омске, где она жила, почти исчезли воробьи и рыжие муравьи. Какова причина? Не отражается ли она и на здоровье людей? Алла высказывает различные предположения, рассказывает, что в Омске катастрофически растёт число онкозаболеваний. У Аллы ищущий острый ум, его отличают и логика, в которой отказывают женщинам, и поэтичность. Меня поразило восприятие Аллой поэзии Николая Гумилёва, моя жена открыла в его стихах такие нюансы, каких я не предполагал. Увлекаясь разговорами с Аллой, каких бы тем они ни касались, безраздельно погружаешься в её ауру оптимизма.
- Исаак Ньютон считал, что гений есть терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. А в чем, по-Вашему, может быть заключена гениальность писателя?
Мне близко сказанное германским поэтом Фридрихом Гёльдерлином: "Кто переступает через своё страдание, вступает в высшие области". Я понимаю это так: вступление в высшие области означает создание произведений, которые будут признаны гениальными.
- Какое писательское качество в себе Вы считаете самым ценным?
Умение иногда насмешливо поглядывать со стороны на свои работы и на самого себя.
Напечатано в еженедельном журнале Контакт-Шанс, Кёльн, ?? 40 и 41 за 2016 г.