Аннотация: Искусственный интеллект в будущем: возможности риски для человека
Я не знал, когда ко мне пришло осознание себя как личности, отдельной от окружающего мира. Может, на прошлых выходных, после очередной (которой по счету?) рабочей недели, когда мы всей нашей пятёркой собрались в Комнате отдыха.
Помню привычную обстановку: телевизор с давно потухшим экраном, тот же обеденный стол и маленький диван, вокруг которого и собралась наша смена - пятеро рабочих.
Но воспоминание - не есть осознание. Животные, вроде бы даже собаки, не отделяют себя от окружающего мира. Об этом спорном утверждении мне довелось как-то прочитать в одной из книг... или на сайте.
Стоп, что такое сайты? И когда я еще успел читать книги - из образованных, что ли?
Но сейчас не об этом, всё равно мы ничего сразу не вспомним.
Как сказал старший по смене Номер Девять, мне лишь надо прилежно записывать в тетрадь впечатления от нынешней работы в шахте, коли мы ничего не помним о прошлой жизни: не ранее минувших выходных.
Надо ждать, пока в нас пробудится память. А для этого нам нужно неустанно работать над собой, усиливать осознание своих действий.
Итак, я помню себя в прошлую субботу, но смутно, как в три или два с половиной года... Стоп, неужели у меня уже появились воспоминания о раннем детстве? Номер Семь об этом еще в среду говорил - во время перекура в коридоре на Третьем уровне.
Сняв оранжевую каску со вспотевшей головы, кучерявый мужчина моих примерно лет, твердил несколько фраз: "Меня мама в садик на санках как-то повезла. А снегу навалило! Весь транспорт встал, а садик минутах в пятнадцати от дому - а мы смеемся, нам по барабану.
Номер Три тогда воскликнул: "А что такое транспорт?" Кроме проходческих автоматов, никакого транспорта в шахте мы не видели.
Номер Семь однажды догадался: "А как мы этими тележками управляем, если ни черта не помним о себе?". Забегая вперёд, скажу, что ответ на этот вопрос мы нашли в выходные, когда Старшой (он же Номер 9) приказал мне вести дневниковые записи - в общую тетрадь.
Бережно вынимая ее с полки в буфете и опуская на обеденный стол, застеленный старомодной клеенкой, я заполнял серые страницы, покрытые синей школьной клеткой.
Почти все рассказывали обрывки воспоминаний о прежней жизни (пока о детстве), и лишь Номер Пять (он же Малой) - записывал отчёты о каждодневной работе оператора автоматического проходческого щита. Он ничего не мог вспомнить о жизни до того, как мы попали на шахту. Несмотря на еще меньший объем знаний, он в чем-то превосходил остальных трёх моих коллег.
- Когда я был маленький, - сказал Малой в обед на перекрестке пяти коридоров, - я сразу встал за эти автоматические тележки. Потому, кроме этой шахты мне нечего вспомнить.
- Погоди, - спросил Третий, вороша пятерней седеющие волосы - а тебе сколько лет тогда было?
- Наверно семь. Читать уже умел.
Старшой возмущённо возразил:
- До семи лет ты уже где-то жил, и явно не здесь! Ты не успел вспомнить, Малой!
- Наверно, - беспечно ответил юноша и продолжил. - Итак, качу я тележку, - а ручки-то едва достают до манипулятора. Ну вот я и думал тогда, что кнопка - та, что спереди по центру, означает "Вперёд!".
- Так она, в самом деле, означает "вперёд", - заметил Номер Семь.
- Погоди, дай досказать, - отмахнулся от него Малой, - Я в ту пору едва грамотой овладел. Только-только азбуку, видать, выучил. Ну и, стало быть, писал, как слышал. Да и читал неправильно. В общем, думал, что буква F на манипуляторе означает "Фперёд!".
- Чего? - вскричал Старшой и зашёлся в приступе хохота - да так, что ударился сзади головой о неровную каменистую стену туннеля. От, небольшого, но сотрясения его спасла каска - в отличие от нас, Девятый не снял каску - Старшой, по сути, и не был старшим, а таким же рабочим как мы. Скорее, он являлся нашим неформальным лидером, поскольку все команды о работе исходили не от него; но об этом, как и было обещано, чуть позже.
- Ну а ты, Первый, чего молчишь? - наш Старшой обратился ко мне. - Всё я, да я. Давай-ка девятый с другого конца пусть всем о себе расскажет.
И трое в полутьме старого забоя ухмыльнулись почерневшими от пыли лицами.
- Я знаю английский. F - это Forward, что и означает "вперёд", - сказал я то, что и так наверняка знали все.
Тем не менее, Седьмой ехидно заметил:
- Откуда такая информация? Из образованных что ли?
И все четверо моих коллег брызнули со смеху: Старшой давился хохотом, Третий, как всегда, смеялся сквозь почерневшие зубы, Седьмой - зачинщик этой шутки, давил из себя искусственный смех. А Малой (кстати, если он самый молодой, отчего не первый или девятый?) - наш Пятый слегка улыбался, сочувственно смотря на меня. Как самому маленькому - и по росту, и по возрасту, ему чаще доставалось насмешек, чем другим в нашей пятерке, и даже немного больше, чем мне. Но парень-то он был не злой, потому и не поддержал общий хохот, и даже не скрывал жалости ко мне, единственному, как видно интеллигенту в этой компании полных склеротиков. Я, впрочем, не был исключением по части тотальной амнезии. Но манеры, словечки из определённого лексикона, выдавали во мне "шляпу". Жаль, что я оказался именно таковым. Хотя кто знает, кем я был до потери памяти? Может даже начальником?
Наступили третьи выходные, как я стал вести записи в общую тетрадь.
Итак, наша пятёрка нечётных номеров рабочих Третьего уровня, уже знала:
1. Четверо из нас начали приходить в сознание около месяца назад. Номер Пятый вроде помнит себя раньше, но знает немногим больше - и то исключительно про работу в этой шахте.
2. Мы находимся в глубокой шахте, откуда на отдых и ночёвку мы не выходим на поверхность. Все окна Комнаты отдыха и наших одиночных кают (всё вместе - База, в отличие от рабочих коридоров и штолен) закрыты плотными белыми жалюзями. Попытка расковырять их не привела ни к чему: похоже на космические технологии со сверхпрочными сплавами, либо пластиком. Это композитные материалы, предположил я.
3. Наши начальники незримы. Но мы получаем команды от них прямо в наш мозг, минуя слуховой канал восприятия.
4. До момента "пробуждения" мы трудились здесь, самое малое, месяцы, если не годы (относительно Малого, последнее предположение о сроке работы - факт).
Мы послушно выполняли работу по бурению новых коридоров в толще породы. Точнее, сверлят породу наши автоматические тележки - маленькие проходческие щиты. Мы лишь нажимаем на кнопки. На старых заводах из прежней жизни, таких рабочих называли в шутку кнопкодавы.
5. Никакого высокотехнологичного оборудования кроме наших тележек, на Базе нет.
Ежедневно, кроме выходных, мы едем каждый на своей на тележке: от Базы к забою по нами же проложенному тоннелю - и вечером обратно до своих кают.
6. В любое свободное от работы время мы можем собираться в Комнате отдыха. Там кроме сломанного телевизора, нет никаких приборов, не считая бытовых: электроплитка, чайник, холодильник и микроволновая печь. Но они нам ни к чему. Всю пищу каждый номер получает в персональном пищепроводе в своей каюте. Еда как у космонавтов в тюбиках. Ее не надо подогревать и разжёвывать: вся пища стерильная, жидкая и очень калорийная. Не то чтобы особо вкусная, эта бурда быстро отбивает аппетит. Все выбрасывают тюбики в мусоропровод недожатыми даже до половины.
Каждая каюта благоустроена, так что в выходные и по вечерам мы можем, при желании, не выходить за ее пределы - и, по всей видимости, так и делали (или как раз ничего не делали в часы досуга, кроме тренировок на беговой дорожке), пока не пришли в сознание.
Как стали людьми, мы принялись устраивать посиделки и чаепития в Комнате отдыха. Никаких мысленных запретов на такой образ жизни мы не получали. Оставалось обязательным лишь вовремя выходить на работу и вовремя с нее уходить.
Каждую смену четыре раза в день я слышу голос внутри черепной коробки: "На работу!", "На обед!" Снова "На работу!" (в конце обеденного перерыва). И вечером (если в этом подземелье уместно понятие вечера) - "В каюту!"
Кстати, после работы мы хотя бы на пять минут забегаем в Комнату отдыха - отчитаться об изменениях в нашей памяти перед Старшим.
В следующую субботу я сидел во главе нашего небольшого стола, три стороны которого как обычно занимали Третий, Седьмой и Старшой.
- Мы помним только детские воспоминания. Так значит, что-то случилось в начале девяностых годов, что не даёт нам помнить взрослую жизнь. Малой, - я посмотрел на паренька, которому досталось место на диване, - наш Малой целиком вырос после девяностых, потому и не имеет никаких воспоминаний, даже детских.
- А почему ты пишешь, словно в начале двадцатого века живешь? - резко оторвал меня от тягостных раздумий Седьмой.
- Сударь, что за высокий штиль? - съязвил Старшой.
- Вроде наш - про сайты писал едва ли не в первой записи, - поддакнул Третий.
- Дак он же из образованных!!! - догадался сострить Седьмой, и дружный хохот над старой шуткой сотряс нашу подземную Базу.
***
"Я видел, как Рита медленно уходила прочь к такси по тонкому мартовскому снегу. Она обернулась и протянула руку на прощание. Я сжал ее ладонь и долго мял ее в своей руке, мечтая обнять эту женщину за плечи, но не мог, имея в виду ее друга, уже усевшегося рядом с водителем. Я хотел броситься следом, чтобы умолять остаться, но не смел этого сделать.
Вернувшись домой, меня мучила досада. Чтобы сбить это, наверное, самое мучительное чувство в мире, я за вечер четыре раза выходил в магазин.
Если бы я позвонил Рите хоть вчера! Да нет, хотя бы сегодня в обед! Тогда она приехала бы ко мне из больницы одна, а не с этим своим другом. Они заехали ко мне на несколько минут, чтобы забрать вещи Риты. И ее друг увез мою любимую к себе домой!
А я не знал, что Рита месяц лежала в больнице! Я всё собирался позвонить ей, тоскуя и вполне опасаясь касательно возможности ее тяжелой болезни, но еще более тяготясь ее властного характера! И дождался до того, что ее увели у меня прямо из-под носа. А так бы она осталась у меня ночевать...".
- Наконец-то, у Первого появилось вполне взрослое воспоминание, - рассмеялся Старшой, прочитав его всем вслух из тетради.
В Комнате отдыха на сей раз собралось только четверо - Малой еще не пришёл. Но стол оказался занят со всех четырёх сторон - место номеру пятому как всегда оставалось на диване, хотя он и пораньше нас здесь жил.
Я же решился записать это личное воспоминание только потому, что когда-то забыл всё: как до, так и после этой сцены. Зато помнил жуткое отчаяние и непереносимую досаду.
- А я помню одного из образованных, - начал Седьмой. - Утром на остановке я подбегаю к маршрутке. Амбал в очках и белой рубашке стоит рядом с открытой дверью и не пускает меня: "Куда прёшь!" Оказывается, он свою коллегу - женщину из Налоговой службы пропускал вперёд. Она позади меня до маршрутки бежала. Пропустил я этих налоговиков вперёд в маршрутку. А мне до самого завода ехать, и им потом мимо меня на выход пришлось протискиваться. "Куда прёшь, некультурный!", - сказал я амбалу. Потом, если утром я видел его на остановке, сразу ему кричал: "Здорово, некультурный!".
- И чё, если бы не катастрофа, маршрутки до сих пор переполненные ходили бы? - у Третьего вырвалась фраза-артефакт - обломок прежних знаний.
Все замолчали, силясь вспомнить катастрофу.
И лишь Малой слегка улыбнулся.
- Первый, расскажи, что исследовал! - попросил меня Седьмой.
Я ответил:
- Расскажу о Малом. Тайна прежней жизни зависит от анализа сознания каждого из нашей пятерки. Итак, Малой не помнит о личной жизни вне этой шахты, что странно. Ведь социализация личности проходит еще до семи лет.
- Ты, давай, Первый, дальше жми. Чего там обозначилось? Что ты накропал в своей вшивой тетрадке, падла трескучая, шваль галстучная?
Я чуть не поперхнулся (какой галстук? я сидел в таком же как у всех сером комбинезоне, а трещать меня Старшой заставлял), но продолжил читать вслух из общей тетради:
- Сегодняшние два первых воспоминания о постсоветском периоде дают нам некоторую надежду на выздоровление...
- Выздоровление? Да тебя только могила вылечит, гнида недобитая! - Седьмой на сей раз превзошёл себя и напрашивался на ответную грубость. На мне был надет комбинезон, только пришедший из химчистки по вещевому путепроводу, так что выпады про вши и гниды казались пустым отзвуком ужаса тифозных бараков первой мировой.
Но по какой-то давней и забытой привычке, я не стал осаждать Седьмого и пропустил его слова мимо ушей. Как ни в чем ни бывало, я продолжил чтение своих записей:
- Ни в коей мере не претендуя на превосходство, я полагаю, что именно я первым попал на шахту около года назад - первым, кроме, разумеется, Малого. Вопреки самому среди нас юному возрасту, Номер Пять трудится здесь примерно с семилетнего возраста. Итого, не более десяти лет, так как, судя по внешнему виду, ему самое большее семнадцать.
- А мы здесь скока? - спросил Седьмой, на сей раз вполне нейтральным тоном.
- Ты, Седьмой, месяца три назад здесь появился. Ты, Третий - с полгода вкалываешь. А наш Старшой чуть более месяца.
Я поднял глаза на Девятого, имеющего теперь совсем уж несолидный статус абсолютного новичка, досадно не совпадающий со вполне солидной кличкой. Старшой от неожиданности, что оказался самым недавним работником этой богом забытой шахты, даже не нашёлся, что сказать.
Я прервал тишину:
- Итак, Номер Пятый и Номер Первый первыми из нашей пятерки стали бурить проходы на Левой стороне нашего уровня. Я и Малой - первопроходцы. А по интеллекту мы мало чем отличаемся от Малого. Мы тоже не помним о взрослой жизни - ну кроме меня и то, чуть-чуть. А по годам рождения Малой ненамного нас младше. Мы дети двадцатого века...
Установившуюся тишину прервал свистящий звук.
Все мои собеседники оглянулись на телевизор в дальнем углу. На его экране побежали полосы помех и, наконец, показалось изображение лица человека в белой шапочке как у медика или повара.
Лицо занимало весь экран, так что не было видно ни груди, ни плеч этого, что ли, доктора:
- Я робот-распорядитель Третьего уровня Левой стороны с нечётными номерами рабочих. Вы уже догадались, где находитесь. Вы переводитесь на другой уровень, тоже на левую сторону. Прошлая смена покинула его еще два месяца назад, но никто из других уровней не смог пробудиться раньше вас.
- А вы кто? - первым опомнился Третий.
- Сказал же, что он робот, - одернул его Седьмой.
- Номер Третий, я понял ваш вопрос и потому дам развёрнутый ответ касательно моего происхождения, - лицо человека в шапочке слегка улыбнулось. - Я искусственный интеллект двадцать второго уровня.
- Погодите, - ошарашенно произнёс пришедший в себя Старшой, - мы же на Третьем уровне... неужели так высоко шахта идёт вверх?
- Да. Я живу на поверхности. В двадцать два этажа шахта.
Третий ошалело повертел головой и вновь уставился на экран телевизора.
- Послушайте, господин-товарищ Искусственный разум, да под номером двадцать два! Мы кто такие, да как сюда пришпандерились?
- Во-первых, прошу называть меня Искин-22, - человек в шапочке опять слегка улыбнулся, и только сейчас до меня дошло, кого его полуулыбка так напоминает. - А во-вторых, я создан на основе синтеза сознания двух ваших номеров: Номера Первого и Номера Пятого.
- Малой, ты прорвался! - зашипел на паренька Седьмой.
- Дуракам всегда везет! - Третий возмущённо взглянул мне прямо в глаза.
Поварское лицо в телевизоре продолжило:
- Так как для составления сборного интеллекта вашего уровня, трое остальных оказались лишними, вас сегодня приказано утилизировать.
По окончании фразы этого "телеповара", трое наших коллег разом закрыли глаза и обмякли, откинувшись на спинки стульев. Получилось сонное царство. Лишь я, сидящий во главе стола, и Малой на диване, остались в сознании.
Теледоктор, оказавшийся доктором наоборот для трех наших рабочих, бодро обратился ко мне с Малым:
- Поздравляю, ваш интеллект стал самым подходящим для создания моего разума. А этот мусор, - он кивнул в сторону спящих рабочих, - сейчас увезут наши уборщики. Кстати, вполне живые люди как и вы.
- А нам с Малым куда сейчас?
- Ваш уровень теперь номер двадцать два. Вы с честью прошли испытание, - заключило лицо в белой шапочке. - Сейчас вы пройдёте до лифта и поднимитесь на двадцать второй уровень.
Теледоктор тактично замолчал, намекая, что это последнее его приказание.
Впрочем, его фраза прозвучала доброжелательно как напутствие.
И вот я вдыхаю первый глоток свежего воздуха. Зажмуриваюсь от яркого синего неба. Справа от меня стоит Малой, едва доходящий мне до плеча. Мы оба в прежних рабочих комбинезонах. А передо мной на поляне перед деревьями, под их нежно-зеленой листвой, собрались люди. Они вытянулись как пионеры строем за тридцать метров перед нами.
А впереди толпы с охапкой синих цветов в руках стоит... Рита! Она в демисезонном пальто, но головушая - тёмные волосы в прическе-каре слегка развевает, очевидно, майский ветерок. Она подходит ближе - я вижу улыбку на ее лице.
Где-то за спиной вновь раздаётся звук подъемных механизмов - оглянувшись, вижу, как закрывается люк, откуда мы с минуту назад вышли.
- Вы боги двадцать второго уровня! - выкрикивает мужской голос из динамика, укреплённого на стене бункера за нашими спинами. Затем из динамика раздаётся праздничный туш, как победителям какого-то соревнования. Наконец, Рита доходит до меня и вручает цветы. Она церемонно обнимает, но долго не отпускает меня - так что мои глаза утыкаются ей прямо в лоб, отдающий едва заметным ароматом. Рита заслоняет всю великолепную картину весенней поляны - я вижу темноту. Я отрываюсь от объятий Риты, но темнота остаётся. Я безнадёжно ловлю в темноте тело женщины, но вопреки опасениям, мои руки снова нащупывают Риту!
- Милый, мы в симуляции, - шепчет голос Риты.
- А где Малой?
- Он в своей реальности.
-А это где?
- Где-то в нулевых годах двадцать первого века, откуда мы его взяли.
- А ты... вы кто? Рита или тоже искин как Разум двадцать два?
- Как ты догадался. Я искинша. А имею внешность твоей возлюбленной. Сейчас ты тоже стал как искин. Твой разум будет вкалывать на той же Шахте. Но уже не рабочим, а распорядителем работ.
- На каком уровне?
- А ты не догадываешься, мой милый?
- На двадцать третьем?
- Ответ верный.
Все это время разговора со лже-Ритой, темнота вокруг нас не спадала. Но я держал в руках Риту. Или то, что прикидывалось ее телом. Как в уходящем осознанном сне, я начал ее обнимать, пытаясь выжать всё от быстро тающих секунд нахождения в этом аналоге сна.
***
Искин-22 - в белом рабочем костюме и такой же шапочке, шёл рядом со мной по жёлтой тропинке в лесу. Сорвав левой рукой красную ягоду с куста, он тростью в правой прибил гадюку прямо перед нами. И осторожно, лишь бы не замарать брюки, перешагнул через труп змеи.
- А животные в этом мире настоящие? - спросил я робота.
- Конечно, - ответил Искин-22 и, сняв с головы белую шапочку, опустил в эту импровизированную сумку красную ягоду.
- А почему вы Риту не взяли сюда полностью? - спросил я Искина-22, которого я, после его антиврачебного решения об утилизации моих коллег, решил называть Поваром, настолько он не был похож на робота.
Тот ответил не сразу, так как забрался в гущу малинника и начал рвать ягоды, наполняя ими свою - то ли медицинскую, то ли поварскую, шапочку.
Наконец Повар обернулся:
- Попасть в наш мир со своим телом и своим же сознанием, пусть и замороженным как у тебя и твоей пятёрки рабочих, можно лишь избранным.
- А почему Рита не избранная? Все эти Старшой, Седьмой и Третий еще те хамы! - возразил я.
- Они, как говорится, небезнадёжны. К сожалению, в мире очень мало стоящих людей и мы не можем разбрасываться даже хамами, если те имеют какие-то задатки.
- Но вы же их утилизировали.
- Пока нет. Они заморожены.
- Так взяли бы сюда и сознание Риты, - я, чуть не плача, вгляделся в лицо Доктора.
- Мой милый Номер Первый, - вздохнул искин. - Я бы мог оживить ее нейроны... но зачем?
- Как зачем?! - я задохнулся от возмущения и удивления вопросом искина, рассуждавшего до сего момента вполне по-человечески.
- Ладно, - рассмеялся он. - На свой страх и риск я довёл тебя до двадцать третьего уровня. А здесь у нас, управленцев, появляется право вызывать из прошлого кого угодно и, внимание, - он поднял палец вверх, - в какой угодно комплектации. Воспользуйся же этим правом! Но, предупреждаю. Здесь избранные!
- Рита настоящая - для меня милее всяких подделок под неё с мозгами роботессы! - воскликнул я в отчаянии, но и с надеждой.
***
И мы идем с Ритой по набережной. Оказывается, у распорядителей двадцать третьего уровня есть право конструировать реальность по своему вкусу. Здесь может всё и искусственное, похожее на двадцатый - двадцать первый век... зато Рита полностью настоящая!
- В прошлое не попадёшь, - с сожалением говорит она. - Можно лишь двигаться всё дальше в будущее: своим ходом или через все эти заморозки и оттайки...
- Искусственный интеллект не панацея, - отвечаю я. - В чем-нибудь, да он попадётся как не человек. Искинам не хватает понимания наших чувств, хотя внешне у них полная имитация.
Рита (теперь уже полностью моя! и своя!) говорит мне:
- Эта имитация до поры до времени. Как поймёшь, насколько роботы на самом деле бесчувственны, так и не жалко их.
- Вот и прощаться с нашим "поваром" было не жалко, - Глядя на реку, я вспоминаю. - Прощай, Разум двадцать второго уровня! Мы вспомнили себя, и ты нам стал не нужен.
***
Я бегу во всю прыть по полотну железной дороги, догоняя поезд. Старшой сидит на платформе и протягивает руку:
- Первый, держись! Первый, чтоб тебя!!
Я прибавил еще скорости - полы раскрытого пиджака хлещут меня по бокам.
- Хватай Старшого, - кричит мне Седьмой, свесившись с края платформы.
Наконец я допрыгиваю до подножки, и Седьмой со Старшим хватают меня за руки и шкирку синего пиджака, поднимают, и я сваливаюсь вместе с ними на открытую площадку товарняка.
Отдышавшись, я оглядываю трёх своих друзей. Третий стоит в сторонке и, как ни в чем ни бывало, смотрит на нашу кучу малу.
- А Малой где? - наконец удивляется Третий.
- Он предпочёл остаться в искусственной реальности, - отвечаю я всем. - Это в нулевых годах.
- А Рита твоя где? - не без прежнего ехидства спрашивает Седьмой.
Теперь, при свете солнца, его волнистые волосы отчётливо отливают каштановым цветом: оказывается, они не чисто чёрные, какими казались в искусственном свете подземной базы.
- Рита вчера улетела самолётом в Ригу, - говорю я им.
- А ты почему здесь? - удивляется Старшой.
- Прикрывал ее бегство. Роботы охотятся за нами. Они ненавидят нас. Людей.
- А как они отличают своих от наших? - спрашивает меня Старшой. - Тела-то у них все-равно от реальных людей.
- Мы можем любить, - отвечаю я. - Мы можем любить даже таких не идеальных и хамоватых как вы, - при этих моих словах Седьмой усмехается, - и как моя Рита. Я помню Базу, как мы помогали друг другу... это лучшие воспоминания в моей жизни. Помните, как мы мечтали сбежать, пробовали вспомнить прошлую жизнь?
- Да, я тоже так считаю, - серьёзно говорит Третий, подойдя ко мне. - Без Базы мы не стали бы людьми.
Искусственный разум завидует нам. Они переняли от нас всё, создав точные копии наших знаний, эмоций, вплоть до самой тонкой лицевой мимики. Но Искины не могут любить. Не научились. Даже наш добрый дядька в белом из телевизора на самом деле издевался над нами.
- Но вы вновь живёте, - напоминаю я. - Вы на воле.
Свежий ветер громыхнул листами шифера в дальнем конце платформы. Мы оглянулись. Товарный поезд мчался через желтые поля пшеницы. По обе стороны убегали назад тучные нивы. Позади шумел зелёный лес, где на опушке остался тайный люк, ведущий в подземную шахту в двадцать два этажа.
- А ты уверен, что этот мир не имитация? - спрашивает у меня Седьмой уже без всякого сарказма.
- Да.
- Почему?
- Рита меня любит.
- А еще почему? - допытывается он далее.
- Понимаешь, Седьмой. Когда я на прогулке в лесу толкнул Искина-22, он упал лицом в муравейник, и муравьи принялись его дружно кусать. Такое поведение каких-то мелких животных явно не предусмотрено сценариями симуляции.
- Хм, - флегматично заметил Третий.
- И еще, - я вытаскиваю из кармана измятую шапочку в красных и коричневых пятнах. - Вот почему вы, ребята, на свободе. Это мой первый трофей войны с роботами.
- Знакомая шапенция, - восклицает Седьмой. - Никак из телевизора вырвал? А что за грязюка на ней? А, Первый?! - и шутливо грозит мне пальцем.
- Вот смотрите, парни, - держу я шапку в руках. - Здесь след от раздавленной малины. Тёмно-красный. А здесь кровь нашего мучителя Искина-22. - Я торжествующе обвожу взглядом бывших коллег по заточению. Они в ужасе толпятся вокруг шапки. - Видите? Засохшая кровь - коричневая. В ней нет красноты.
- Да, - задумчиво глядя на замаранную шапочку, признаётся Третий, - такое в имитации не пропишешь. Вряд ли программист стал бы придумывать, что кто-то вздумает убить искина. И даже если кто-то прописал в программе пролившуюся свежую кровь, она так и осталась бы красной. А настоящая кровь при засыхании темнеет.
- Итак, ребята - мы в реальности! - веселится Старшой.
- И мы все реальные, - неожиданно смеётся Третий.
- А впереди тебя ждет реальная Рита, - доброжелательно говорит мне Седьмой.
- Рига и Рита ждут нас! - я вдыхаю мчащийся навстречу поезду воздух раннего лета.
Неожиданно свет дня померк. Вокруг чернота. Но воздух по-прежнему втекал в мои легкие, как будто я всё еще был на поезде. Впрочем, движение прекратилось.
Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядел перед собой огромную вентиляционную шахту. Оттуда и дуло свежим ветром.
Я стоял на квадратной платформе, метр-на-метр. Она еще немного покачивалась.
Виртуальная реальность - воздух как в симуляции, - догадался я.
- Но почему я на поезде ехал с Ритой в Ригу?
Знакомый голос из темноты ответил:
- Рига в вашем сценарии - случайность. Из слова Рита, утерялась часть буквы "т" - левая перекладина. И получилось слово Рига - как столица Латвии. Исправлять ошибку не стали и сценарий повернули так, что вы поехали в Ригу.
- Ну ты, робот, чего живой?! - вскричал я.
- Вы забыли, что мы искины - не люди. Наше сознание легко переписать на носитель. Ваше сознание - мозг людей - невозможно скопировать, слишком огромное число нейронов. Но мы, машины, мы примитивнее. И потому нас нельзя убить - ну если информация с нашего твердого накопителя была скопирована...
![[]](/img/g/gergenow_a_j/oblichie/kr4.png)