Елисеев Георгий Николаевич. Узоры судьбы

Дорогой читатель! То, с чем Вам предстоит познакомиться - не мемуары, ни роман, не очерк. Это письма друзьям, потерянным и вновь обретённым полвека спустя.

У автора, впрочем, как и у его адресатов, необычная судьба. Он родился в Китае, куда его родителей, работавших на Китайской Восточной Железной Дороге (КВЖД) вытеснила революция. В 20-е годы в Китае оказались миллионы российских граждан, ставших в одночасье людьми без Родины. Но и там, на чужбине они остались русскими. И в Китае они пытались создать свои "маленькие России". И дети их отчизной считали Россию. После Второй мировой войны судьба разнесла этих людей по всему миру. Так и не принявшие советскую власть разъехались: кто в Америку, кто в Австралию. Но очень многие (в их числе и автор) вернулись в Россию. И привезли с собой тот дух, ту закваску старой русской интеллигенции, которая и по сию пору ощущается в тех местах и местечках, куда их определили. В частности именно этот дух во многом определил и направил судьбу моего родного города, где незначительную, но очень значимую часть населения составляли репатрианты из Китая. Тем важнее и интереснее нам узнать их судьбы и истории, являющиеся частью истории России.

Георгий Елисеев

Узоры судьбы

Харбин! Харбин для нас - харбинцев, как древний Китеж-град, утонувший, но только не в озере, а в волнах времени и жизни. Но мы часто слышим звон его колоколов через эту толщу лет и событий. И тогда на сердце становится грустно и тепло. Этот образ мне невольно подсказала Ира Сюй в разговоре по телефону, сказав, что харбинцы - это отдельная нация. И только этой нации слышен звон Харбинских колоколов.

* * *

Есть такая украинская песня: "попереди Дорошенко (2 раза) виде свое вийско Запорижьско хорошенько". Может он и есть наш предок? Не знаю.

Моя информация дальше 1907 года не углубляется, но зато она достоверна. Тетя Галя рассказала, что в этом году ее - 8-мимесячную вместе с семьей отец вывез в Маньчжурию. Отец, а мой дед полковник Дорошенко Павел Иванович, во главе 3-го Заамурского железнодорожного полка был откомандирован на строительство Китайской Восточной железной дороги - КВЖД. Супруга полковника Дорошенко Екатерина Александровна (в девичестве Тупикова Е. А.) последовала за мужем. В семье было четыре дочери - старшая Нина, затем Женя (моя мама), Таня и младшая Галя. Две старшие оставались в Иркутске заканчивать Институт (среднее закрытое учебное заведение для девочек) две же младшие проследовали с родителями. Штаб полка и дом семьи полковника располагались на железнодорожной станции Хань Дао Хэдзы недалеко от Харбина. До 1914 года жизнь текла своим чередом. Полк занимался своим делом, семья полковника своим. Старшая дочь Нина уже окончила институт, вторая - Женя еще училась в Иркутске, а две младшие учились в Харбине в гимназии имени Хорвата. Но вот вспыхнула Первая Мировая! Дед был отозван в действующую армию. Начал он войну в чине генерала. А жизнь семьи продолжалась.

Продолжалась до 1917-18 года нормальная жизнь, а с этого времени всякая нормальность закончилась. Ветры, дувшие из России, проникли в Маньчжурию на КВЖД и развалили полк, т.е., как я понял из рассказов взрослых, солдаты, в большинстве своем, уехали домой в Россию, предварительно изгнав из дома семью полковника. К этому времени вся семья была в сборе и вся семья во главе с бабушкой была вынуждена переехать в Харбин. На этом месте я остановлюсь временно.

ИСТОРИЯ И ФАНТАЗИЯ НА ТЕМУ УЗОРОВ

Параллельно шла жизнь еще одной семьи. Семьи отца. Тут у меня хронологический туман. В общих чертах: мой второй дед - тоже Павел, в конце прошлого (виноват - позапрошлого века) с берегов Волги приехал в Сибирь на строительство транссибирской магистрали. Обосновался на станции Зима. Был он, видимо, человек инициативный и энергичный. Взял подряд на ремонт и обслуживание путевого хозяйства станции Зима. Здесь он и женился, и появились дети: старший Николай (мой отец) дочь Нюся (Анастасия?) и младший сын Виктор.

Николай перед самой войной закончил строительно-землемерное училище (точного названия не знаю). По теперешним меркам - техникум. Как человек, имеющий диплом о среднетехническом образовании был призван в армию в качестве офицера, с правом на звание дворянина (личного дворянства). Воевал в Гражданскую. Отступал с армией Каппеля, проделал Ледовый поход и в начале двадцатых годов оказался в Харбине.

Хочу пофантазировать на тему "Узоров". Судите сами: в одно время учатся и, наверное, заканчивают свои учебные заведения - институтка Женя и студент училища Николай. Оба учились в Иркутске, который, думаю, в то время не был таким уж большим, чтоб двое учащихся не встретились на каком либо балу! Ну, чем не начало "узора"!? Война и революция с Гражданской войной развели их далеко друг от друга. Но, полагаю, что последний завиток этого узора - я!

"БИЗНЕС" И ОТНОСИТЕЛЬНОЕ БЛАГОПОЛУЧИЕ

Но, назад, к 1918 году, к семье полковника, вернее генерала. Не знаю, как устроились бабушка с дочерьми в Харбине. Без денег, без специальности в чужом городе! Насколько я помню, из имущества увезли самовар, граммофон, пластинки, кучу папок с нотами и огромный сундук с вещами. Помню дедов парадный мундир с эполетами, парчовым поясом и палашом. Мундир лежал почти в полный рост! Мне пришлось немало поспать на этом сундуке!

Семья в Харбине

Но, вот пока папа мой будущий воюет, бабушка тоже "воюет" на фронте выживания семьи. Трудно представить себе состояние души бабушки, когда они приехали в Харбин! Какая могла быть у бабушки специальность? Она могла бы заниматься с детьми по фортепиано, но и фортепиано уже не было. И все! Но бабушка нашла таки выход. Терская казачка - умела отлично готовить, знала массу рецептов и приемов. Эти знания, она и использовала, организовав т.н. "домашние обеды". Суть этого "бизнеса" (кавычек не надо!, это действительно бизнес) в следующем. Подбирается группа людей, имеющих работу или иной доход, но по каким либо причинам не имеющих возможности на обед домой или в ресторан ездить и по предварительной договоренности устанавливают условия. От бабушки - обед из трех блюд, от столующихся - оплата. Помогали бабушке две старшие сестры. Но инфляция есть везде инфляция. Одно дорожает, а другое не может догнать первое. Приходилось менять квартиры и районы города, да и у столовников с зарплатами беда.

ВЫЖИВАНИЕ

Через несколько лет бизнес тихо окончился. Старшая сестра Нина вышла замуж за смотрителя заданий КВЖД Широких Федора Федоровича и стала жить в Славянском городке (пригороде Харбина), в казенном доме. Вроде стало полегче. Но зато подросли две младшие дочери Тоня и Галя. Одежда! Фасон тоже! У Тани способности к рисованию. И бабушка жестко экономит, делает все для дочерей. Продается все, что можно продать. Кроме парадного, тонкого белого сукна, дедовского мундира. До моего отъезда из Харбина он не был продан. Что дальше было, не знаю. Связь с Харбином порвалась. С нами жил друг деда, однополчанин подполковник Щукин Федор Георгиевич. Я не знаю, когда он присоединился к семье, но для меня он был "всегда". Он нянчил меня маленького и называл меня странным именем "Серсилёк". Он помогал нам, как мог. Служил охранником на товарных поездах. Специальность одна - военный. И все! Это был очень порядочный щепетильно честный и добрый человек. Ему, за доброту и ласку, благодарен навсегда! И вот за год или около того до моего отъезда, его разбил паралич. Мы делали все, что могли для него. Не забуду слез в его глазах, когда подойдешь к нему посидеть или поздороваться. Умер он уже, когда я был в Шанхае. Если в моем рассказе, что-то не понятно, это значит, что я многого не знаю, и по молодости лет и своей глупости не запоминал того, что слышал из рассказов взрослых. Но врезалось в память такое: что наш предок Дорошенко был дядей Натальи Гончаровой жены А.С. Пушкина, а подробности от меня ускользнули.

ВОСПОМИНАНИЯ

Но вот в Харбин, нагрянули отступавшие части Белой армии. И в их числе мой папа, а ваш дед! И тут уж "узор" завернулся! Мои родители встретились, поженились. И появился я! Хорошо, или плохо это для истории, судить не мне, но считаться с этим заинтересованным лицом придется! Болел я всеми, какими полагается, детскими болезнями. И в течение одной из них, кажется свинки, я познакомился с новейшей техникой - радиоприемником на кристалле. Было очень интересно, хотя непонятно как это работает. Да, и повязка на ушах мешала. А когда корью болел, познакомился с одноламповым приемником. И не только я, но и наш пекинец - пес по имени "Манька"! (Но об этом отдельно расскажу). И с тех пор меня потянуло на Майн Рида, на Уэллса и вообще на научную и не очень фантастику.

Я помню, как однажды дядя Федя меня, еще маленького, в длинной ночной рубашонке, принес на кухню. Поставил на стол у окна и показал мне рассвет! На всю жизнь я запомнил это состояние души (душонки) которое было тогда (или мне теперь это кажется?). Я отчетливо помню и кухню, и этот стол, и окно, и дядю Федю, и розовую рубашонку! Не знаю своего возраста в то время, но уверен - не больше трех лет мне было. Часто вспоминаю этот эпизод и всегда с чувством благодарности к дяде Феде.

Думаю, что на этой квартире я жил с рождения. Трехкомнатная квартира на улице Пограничной, рядом с ипподромом. Мы жили там всей семьей - бабушка с Тоней, мы с мамой и папой и дядя Федя. Папа видимо тогда устроился в строительный отдел Городской управы, и мы жили более или менее хорошо. Не знаю точно, сколько мне было лет, когда мы с мамой и папой переехали в отдельную квартиру на улице Брусиловской. А произошло это видимо потому, что Тоня вышла замуж за есаула Николаева Михаила Николаевича, и им понадобилось жилье.

Но, к сожалению, на этой квартире мы жили не долго. Родители мои развелись, и мы стали снова жить с бабушкой. А экономическое положение Маньчжурии и Харбина в частности ухудшалось. В Маньчжурии воевали китайские генералы между собой, а их было, как мне помнится, три, а может и четыре! И главное - японская Квантунская армия вступила в Маньчжурию. Чем не преминула воспользоваться вышеупомянутая инфляция. А когда японцы оккупировали Харбин, стало совсем "хорошо". Да плюс еще большое наводнение - разлилась одна из больших рек Китая Сунгари! Затопило промышленный и торговый район Харбина; Пристань. Это 1929 - 30 годы. И началась квартирная чехарда. Из-за всевозрастающей стоимости жилья и снижения заработков. А отец потерял работу - Городская управа "перетрахивалась", и не мог помогать нам, как это делалось до сих пор. Сколько квартир, улиц на которых находились эти квартиры, я насчитал 10, не считая тех, что я уже упомянул.

УЧЕНЬЕ - СВЕТ

"Течет река Волга..." а мне уже шесть - седьмой! У родных, наверное, головы болят и волосы дыбом! За учебу платить надо! Как уж они ухитрялись, не знаю. Отец делал чертежные и проектные частные работы. Но с заказами слабо. Все равно я учусь, сперва в двух (последовательно) частных школах Тороповой и Чесноковой (по порядку не помню). Но, в конце концов, отец определяет меня в "Русский дом", по-моему, во 2-й класс (приготовительный). Это закрытое учебное заведение типа интерната, но со строгой военной дисциплиной и уставом морских кадетских корпусов. Определен я был по причине малого роста в пятый взвод на самый левый фланг! В последнем взводе! Но "обиду" компенсировал тот факт, что на этом самом фланге я был не один, а стояло нас трое. "Три богатыря" - Гена Рюмкин, Игорь Коновалов и я! Вот и "узор" - через всю жизнь! Собственно, это был приют для сирот, и плата была для "вольных" минимальная. Кроме того, папа настаивал на "мужском воспитании". И оно было. Вся жизнь проходила по "морскому". Подъем по горну, остальная жизнь по "склянкам". И висела у нас "рында" с настоящего военного корабля. И были наказания: за малую провинность - стояние на ногах - 1,5-2 часа строго. Вина по серьезней "оценивалась" стоянием на коленях. Еще строже - на коленях на горохе. Продолжительность определялась воспитателем. И, наконец, розги! Это за кражу чего-либо или за "самоволку". Но зато давалось хорошее физическое воспитание. Все без исключения каждый день должны были пройти через спортивные снаряды. Один день одна группа снарядов, другой - другая. По расписанию "Кобыла", турник, параллельные брусья, шест, канат, партерная гимнастика. И за физическое развитие я, Русскому дому, по сей день благодарен. И за песню о "Варяге", которую мы каждый день пели перед сном.

Проучившись в Русском доме около 1,5 лет, был я переведен отцом в гимназию ХСМЛ в середине учебного года в 3-й приготовительный класс. Видимо отец получил опять хорошее место т. к. эта гимназия была самой дорогой гимназией в Харбине. Гимназисты углубленно изучали английский язык тут, а я английского не знал вообще, т. к. в "Русском доме" английский язык вводился только в первом классе. И вот посадили меня за парту. Ребята на меня глазеют, я на ребят. Но, начался урок и беда - учительница что-то говорит, ученики глядят в книжку и тоже что-то говорят. Все, что говорится о баранах и воротах, все ко мне применимо, но о самочувствии там ничего не сказано! А жаль! Паршивое самочувствие. Я, похоже, тут же разревелся. И еще много было слез. Только уже к 4-му классу я стал помалу справляться. Спасибо класс был дружный и охотно помогал мне. Мои родные знали только французский. Так что я барахтался сам. Помогли мне усвоить язык американские журналы, в которых было много приключений и фантастики. Со второго класса я стал ходить в гимназическую библиотеку, что помещалось в подвале. Хорошая была библиотека! Сперва я, если можно так сказать, "читал буквы". Постепенно начал читать уже слова и фразы, а те слова, которых значения я не знал, я угадывал по смыслу. Очень помогли "комиксы". Учился, если честно, неровно. Т.е. схватывал быстро, но домашние задания...! Готовил мало, надеясь на прослушанное, на память, но память, бывало, подводила. И много пропускалось уроков - тренировки по легкой атлетике и баскетболу. Нас для тренировок освобождали от уроков, а мы ухитрялись тренировки "удлинять". Любил я физику, историю (кроме дат, они и по сей день мешают мне) географию, ботанику (ныне - биология) психологию, литературу. Закончил я гимназию довольно прилично, но серебряной медали не получил за то, что был пойман на выпускном экзамене по математике в подсказке одному (ныне покойному) парню. А преподаватель по математике - Г.Ф. Томан был математик до мозга костей "без страха и упрека". Он был справедлив и скрупулезен в соблюдении "правил игры".

ЕЩЕ "БИЗНЕС"

Я учился и рос, а семья во главе с моей единственной и любимой бабушкой Екатериной Александровной боролась с обстоятельствами жизни. Изредка приходили письма от деда из Сербии. Помню единственную фотографию из Сербии. Худощавый, если не худой старый человек в кителе с белыми седыми волосами стрижеными "бобриком". Но (опять дата!) не знаю: в каком именно году 1933-35 (?) пришло известие о смерти деда. Он жил в крайней нужде и в одиночестве. Знакомые наши священники отслужили у нас дома панихиду, а жизнь покатилась дальше, со временем не становясь легче. На моей памяти мы переезжали 12 или 13 раз! Пока не остановились в доме на углу 2-й Румынской и Максимовской. Почти все гимназические годы до своего отъезда я прожил здесь. И именно здесь Тоня и мама занялись выжиганием и художественным оформлением деревянных пасхальных яиц и подарочных деревянных же тарелок (декоративных). Все мотивы оформления чисто русские - от вербочек, до трех богатырей и Бемовских открыток. Лет с 14-ти или 15-ти стал им помогать и я. А когда Николай Васильевич стал мужем мамы, мы с ним стали делать курительные приборы, которые опять же были художественно выпилены и склеены из фанеры. Правда, этот товар расходился главным образом перед праздниками но, все же помогал "выкручиваться".

УВЛЕЧЕНИЯ И РАЗНОЕ

Мало мне было спорта, так я еще музыкой занялся! Нашей гимназии Чешское консульство в Харбине подарило полный духовой оркестр. И медные и деревянные инструменты. Новенькие с иголочки! Родительский комитет (а мой папа был председателем) подыскал нам капельмейстера тоже чеха по фамилии Пулькрабек. Интересно, что в трех школьных оркестрах дирижеры чехи. Уже упомянутый Пулькрабек, Нискусил и Преучиль). И начались занятия. Я брал инструмент домой и нарабатывал "амбажур" и "пальцовку". Из всех домочадцев бабушка только воспринимала мои "экзерсизы" спокойно и даже говорила, что ей нравится звук моей "альтушки". Из нашего класса в оркестр вступили только мы - "четверка" - Димас (Мыслин), Ворона (Коля Воронцов), Кый (Эдгар Каттай) и я.

Я пишу по мере того, как набегают на меня воспоминания. Поэтому многое выпадает "из кадра" и я вынужден вдогонку вписывать достаточно важные для нас (семьи) моменты. Первое: где-то в 1928-30 годах тетя Галя вышла замуж и вскоре уехала в Шанхай с мужем. Тогда мы жили в большой квартире на улице Пограничной. После отъезда Гали освободилась комната, и ее немедленно сдали японцу - Ито сан. И однажды он исчез. Было это перед самой оккупацией японцами Харбина, и все решили, что он был шпионом. Тогда я не уяснил себе, что это за штука. Много позже, я уяснил себе значение этого слова. Несколько позже вышла замуж Тоня. Затем мы с папой и мамой переехали на Брусиловскую улицу.

Мое участие в оркестре приносило мне не только удовольствие, но и пользу. Правда, польза своеобразная, но все же польза. Дело в том, что японские политруки решили "воспитывать" русскую молодежь в духе "бушидо", для чего стали гонять строем раза 3 или 4 в год все школы от первого (четвертого по теперешним меркам) до седьмого выпускного класса! Вся эта организованная толпа сгонялась к месту, которое называлось Чурейто. Не то памятник, не то что-то вроде японской часовни. Для того только, чтобы школьники сделали одновременно три поясных поклона. Чему кланялись и для чего? Но, для всех ребят постарше это было непонятно и унизительно. А вот музыканты были избавлены от этого! Понятно?

Эти "мероприятия" были частью большого плана конечным пунктом, которого была "Сунгари вторая" - японская "учебка" для русских ребят, живших в Маньчжурии. Мой двоюродный брат не избежал этого т. к. был младше меня. Предполагалось создать русскую воинскую часть для войны с СССР, а для большинства русских, с Россией! Нас, воспитанных в духе любви к России и всему русскому! Но это мы, дети, поняли позже, а наши родители забеспокоились еще раньше.

В ходе воспитания было проведено еще одно большое "мероприятие". Мы заканчивали пятый класс, или уже перешли в шестой, когда во всех школах ученикам было "предложено" написать прошение о зачислении в ряды "патриотической организации "Кйо ва кай". Немедля стали нас заставлять учить слова и мелодию "гимна" этой организации. Если не ошибаюсь, он назывался "Ай коку кю син току". И еще деталь этой "работы". Класса с 3-4-го мы начали учить китайский язык. Один или два раза в месяц (не помню, может и чаще) уроки вели по очереди два преподавателя - два брата Чен. Два очень добрых милых человека. Класса до 6-го мы, я, по крайней мере, усвоили правила написания иероглифов, и знали больше полусотни иероглифов. Но однажды нам сказали, что китайского языка больше не будет, и представили нам господина Адачи. Это был маленький пожилой японец. Явно не военного вида и очень мягкий и добрый человек. И если я еще помню несколько слов по-японски, то это благодаря ему. Но видимо с "духом бушидо" у него было слабовато, и его убрали. А вместо него пришел Ито-сан. У него с "духом" было все в порядке. Это был настоящий солдафон. Кто видел фильм "Сегун", вспомните Таранагу-сан. Копия! И ныне я не знаю ни китайского, ни японского! Вся эта история с "духом душидо", организацией "Кю ва кэй" и поклонами мне очень напоминают и комсомол и пионеров! Это были 1936-37 годы, и для нас, будущих выпускников предположительно 1940 года, все шло своим порядком. Но в середине 1939 года, а может и раньше, нам объявили, что выпускные экзамены мы будем сдавать вместо мая-июня в декабре! Нам то что! А вот родители насторожились. И, в конце концов, прояснилась картина: "Сунгари вторая", военная подготовка! Нам, мне в частности, не была видна та огромная работа, которую проделали родители. Это и "ужасные письма" из свободных от японцев городов типа: " ...при смерти, немедленно приезжай" и разные другие действия вплоть до взятки.

* * *

Но 13-й выпуск гимназии ХСМЛ состоялся в начале января 1940 года и 13-го января шумел наш "Белый бал". Мы еще не думали расставаться и собирались навещать друг друга. Никто, конечно, не догадывался, что мы найдем друг друга через 60 лет (!) и найдем то не всех живых! С нами не заканчивал школу мой друг с первого по четвертый класс - Коля Сюй Хэ Чун. Очень хорошо, тепло дружили. И он был единственным, кроме Димаса, из мальчишек, с кем я виделся в Шанхае. И то, как мы встретились, я особо опишу в "узорах".

Папа договорился с нашим школьным преподавателем рисования Александром Евгеньевичем Степановым о занятиях со мной рисованием. Я был этим очень обрадован, и после Крещения приступил к занятиям. Два раза в неделю я бегал в Новый город в студию к Александру Евгеньевичу. Учил он меня работать с натуры. Рисовал карандашом, углем, собирался А. Е. учить меня работать "соусом", а затем пастелью. Я стал себя чувствовать как-то уверенней что ли. Интересней стало все вокруг. И вот один случай со мной. Шел я на очередной урок и вдруг увидел на здании аптеки водосточную, вроде ничем от других не отличающуюся трубу. Как-то выпуклей, ярче что ли, чем всегда. Я даже остановился и стал смотреть вокруг. И все выглядело по-новому. Вспоминая об этом сейчас, хочется цитировать Маяковского: "...а вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?"

Это был хороший, но очень короткий период моей жизни. В начале мая забеспокоился отец, заволновались мама и бабушка. Началось фотографирование, оформление паспорта и, наконец, получение разрешения на "выезд к больной тетушке" в город Шанхай. Я обежал всех своих друзей попрощался со всеми, кого застал дома

ОТЪЕЗД

Ну, вот! 23-го или 22-го мая 1940 года я отбыл на экспрессе "Азия" из Харбина. А до отъезда моя судьба нарисовала первый из " узоров судьбы". Мы с отцом сидим в конторе, которая занималась выдачей виз на выезд из Мань-Чжу ди Го. Ожидаем вызова к окошечку чиновника, который выдавал визы. Наконец слышим: Елисеев..? Николаевич! Имя прозвучало невнятно. Мы с папой бросаемся к окошку, но туда же бросаются еще двое. Тоже отец с сыном. В волнении, ни мы, ни другая пара не расслышали толком, но у окошка мы оказались вчетвером. Выяснилось, что они тоже Елисеевы. Правда, мой ровесник был Михаилом, но тоже Николаевичем. И это чуть не сыграло для меня роковую роль!

В конце концов, формальности позади. Вокзал, прощания, наказы, поцелуи, слезы. Мы с Михаилом оказались в одном купе (!). За дорогу познакомились и подружились. И теперь везде вместе. Вот и Дайрен! Купили билеты на пароход "Дайрен мару". Взошли на пароход в кают-компанию, где происходит проверка документов и обмен денег. На проверку в очереди впереди меня Михаил. Он благополучно проходит все формальности, и его направляют с вещами к "месту жительства", а я предъявляю свои документы и деньги. И тут японец - жандарм с криком вскакивает и тычет мне в нос мой паспорт, вернее визу. Я ничего не мог понять, пока другой офицер кое - как не растолковал мне следующее: на семью разрешалось вывозить только определенную сумму (то ли 200, то ли 350 гоби, не помню). А, по их мнению, у нас с Михаилом одна семья! Братья мы и все тут! Георгий Николаевич и Михаил тоже Николаевич. В общем, меня с вещами, но без денег, поставили к стене для последующих решений. Настроение... В это время, обеспокоенный моим отсутствием, вернулся Михаил. Я ему объяснил, ситуацию и попросил, чтоб он нашел стюарда Славу. О нем мне говорил еще в Харбине папа. Тот пришел и растолковал японцам обстоятельства. Все кончилось благополучно, хотя обошлось мне около 1/4 моих денег. Вот первый "узор судьбы". Будут и другие...

Еще на рейде мы благополучно прошли таможенный досмотр, а около 12 часов дня мы с Михаилом сошли с трапа "Дайрен Мару" в зной и стон, стоявший над причалом. Только потом я узнал, что этот стон издают кули, регулируя, таким образом, дыхание во время тяжкой своей работы. Здесь же впервые увидел живого индуса-полицейского, красивого и статного, с бородкой и в настоящей чалме! Встретили меня тут тетя Галя с мужем Павлом Владимировичем и увезли к себе домой в конец авенью Жоффр. А с Мишей мы попрощались (его тоже встретили) и впоследствии часто встречались и вспоминали "Дайрен Мару".

"ПОЛИТГЕОГРАФИЯ..."

Я знаю, что для моих родных слово Шанхай - общее место... Экзотика! И отдельные сведения из газет, книг, радиопередач. А нам, "китаёзам" понятны и "руты", и "стриты", и "авенью", и атмосфера, которая сразу окружила меня, харбинца, считавшего, что Харбин - это и есть то, как должен существовать и жить город вообще.

Слово Шан Хай, означает - "на море". Так оно и есть. Две реки, Хуан Хэ и Ван Пу, одновременно, вернее в одном месте, впадают в Желтое море. Оно действительно желтое, так как обе реки несут массу лессовых и глинистых частичек, смываемых на пути к морю. На треугольнике между устьями двух рек и расположен Шанхай. Собственно, он протянулся вдоль излучины Ван Пу, реки водообильной и с очень глубоким руслом, позволяющим заходить океанским и военным судам. И это издавна определило Шанхай, как крупный международный порт и породило новый английский глагол: "to shanghai". По-русски "ушанхаить" или "ошанхаить", что ли. То есть пьяного матроса утаскивали без сознания на судно, прикладывали к "договору" его палец, "подпись" - крестик, и отбывали в море. Такая вот вербовка. (Между прочим, нечто подобное произошло и со мной, в Советском Союзе в 1948 году. Но об этом - позже. Заинтриговал?!) Ну-с, о Шанхае. Именно из-за его статуса международного порта и возникли в начале века три "концессии". Английская ("сеттлмент"), Французская и Русская, впоследствии - японская. И огромные китайские районы. Чапей, Зикавей, Путунг на другой стороне Ван Пу. И, наконец, на территории французской концессии "мини-анклав" - китайский город. Не помню, как он назывался, но он был окружен полуразрушенной стеной (тоже китайской) с четырьмя воротами. Мне довелось жить позже на улице, которая называлась Rue portede le wuest - "улица западных ворот".

Все эти районы образовывали один большой Шанхай. Но все жили своей жизнью, имели каждый свой архитектурный облик, свое управление, полицию, транспорт, свой быт. Все резко отличались друг от друга. Даже китайские районы отличались и занятием и бытом, а знатоки говорили, что даже и речью. Что же говорить о концессиях Вейсайд или Хонкью. От русского там осталось только Советское Консульство, да гостиница "Астор Хауз". Этот район оставил у меня довольно мрачное впечатление: какие-то глухие стены с глухими же воротами и скучными "бордингами" за ними. Какая-то казёнщина.

Другое дело " сеттлмент" - английская концессия. Первым делом, "Банд" (набережная) - с массивным Customs House (Таможня) с двумя бронзовыми львами, у которых передние лапы были отполированы руками приезжающих в Шанхай. Люди верили, что если ты погладишь лапу льва, то тебе повезет в этом городе. Почему-то самая блестящая лапа была у того льва, что "ниже по течению", т. е. северней. К лапе "приложился" и я. А о везении сделаете вывод сами. А я считаю, что повезло, потому что я все еще жив. А еще на "Банде" высились многоэтажно банки, консульства, представительства, и, вдоль берега, причалы разных пароходных кампаний. Вдоль всего "Банда" и его французского продолжения - "Quai de France" (Кэ де Франс). В двух шагах от Кэ де Франс - Кровавая аллея. Коротенькая улочка с обеих сторон, вернее, по обе стороны ее впритык теснятся кабаки разных "калибров" - по коей причине ночами там происходили "бои кабацкого значения" с поножовщиной и членовредительством. Откуда и название. А днем весьма унылое место. Но назад, на сеттлмент. Эта аллея идет на север, пересекает Avenue Edward The seventh, которое является границей Французской концессии и сеттльмента, и называется теперь "Cyчoy poуд" ("Soochow road") и доходит до "Cyчoy крик" - канала "имени" Cyчoy (это по имени города), который опять является границей сеттльмента с Уэйсайдом или Хонкью. И такая история происходит со многими улицами и улочками Шанхая. Главная улица сеттлмента называется "Bubbling well road" она перед самым концом, около "Рейскорса", называется уже Nanking rоаd. Тем не менее, она - торговый центр всего сеттлмента. Ходят трамваи: темно-зеленого цвета с табличками "для европейцев", более комфортабельные, и без табличек(!) - для китайцев. Деликатно?! Автобусы тоже с табличками, но желтые и часть двухэтажные. Полицейские в хаки. Индусы - сикхи. Красивые, бородатые и невозмутимые. На ответственных местах - мосты через каналы, на границах с другими образованиями - бравые ребята в темно - синей форме английского образца. Это служащие во "Вспомогательном полку", русские ребята из эмигрантов. Командиры тоже все русские. Бабблинг уэлл роуд и Нанкин роуд - улицы первые и деловые. Но чем дальше от Банда, тем меньше контор и магазинов и к западу, все больше попадается жилья - разной этажности. А около Джесфилд роуд и дальше уже собственные частные дома. Дома все больше английские, колониальные "bunqalo" (бунгало), такие я видел на фотографиях из Индии и других стран. И весь сеттлмент пронизан и насыщен китайцами. Это и обслуга, и разные прачечные, и химчистки, и мастерские, и масса рикш, шныряющих между машинами. Шум и гам на Бабблинг уэлл и "Нянькин рот" постепенно стихают на Джесфилд роуд в районе бунгало и разных вилл. И окончательно успокаиваются в Джесфилд - парке с его огромными размашистыми пихтами (?). Есть на сеттлменте Рейскорс - ипподром и стадион, Коунтри клуб и другие социальные, как теперь модно говорить "структуры". Есть китайский ХСМЛ (Христианский Союз Молодых Людей). Но на сеттлменте я бывал мало, только когда работал в Bus Company, да и то проездом. Да, чуть не забыл: не доезжая Джесфилд роуд немного в сторону, была "Дурная земля" (Bad land). Опасный район, район греха и азарта, обмана и преступлений. Там процветала китайская азартнейшая игра "Та-Се": больше - меньше. Немало там случалось самоубийств. Проигравшегося бесплатно угощали и отправляли на такси домой. Но видимо это мало утешало. И была там еще примечательность: дансинг с качающимся полом. Там я бывал - танцевал несколько раз. Надо сказать это очень приятно. После нескольких тактов пол начинает колебаться в ритме танца, особенно танго и блюза. С быстрыми танцами такого эффекта не чувствовалось. Находилось это популярное "чудо" на площади St. Georges. И все это, вместе взятое, создавало тот колониальный дух или колорит, который мне хотелось бы вам передать. Вот, описал как мог "английскую концессию" чем, собственно, сеттльмент и является. Хотя официально он назывался "международный сеттлмент".

"...И НЕМНОГО ЛИРИКИ"

Теперь попробую описать французскую концессию, которая прямо так и называлась. И вообще все тут было менее "колониально", чем на сеттлменте. Более по - домашнему, что - ли? Постройки и жилые и официальные, т.е. конторы, магазины максимум 5 этажей. 12 - 20 этажей помню тоже всего два. Это "Норманди" и "Катэй меншонс". О последнем хочется сказать отдельно. Шанхай стоит на болоте. Фундаменты - главное в строительстве. Под это здание был сооружен огромный, в форме таза, фундамент - бетон, металл, бут. Когда я его впервые увидел, чтобы попасть на "Ground floor" (первый служебный этаж, вестибюль), надо было подняться на 7 или 8 ступенек. Мне приходилось проходить мимо него довольно часто. И я замечал, что здание наклонено то вправо то влево. А когда я уезжал, то можно было заходить прямо с тротуара. Ну, ладно, это курьез. А теперь о французской концессии. Все на свой лад. Полицейские - аннамиты и 2-х метровые китайцы из Шан Дуна. Форма черная, на головах каски. У большинства аннамитов (Вьетнам и рядом) зубы спилены в виде клыков и выкрашены, не знаю чем, в черный цвет. Трамваи бело-красные, а прицепной вагон голубой и надпись, гласящая, что он предназначен для местной публики, т.е. только для китайцев. Это до 1942 года, когда японцы, наконец, заняли полностью и сеттлмент и французскую концессию. Автобусы только одноэтажные красного цвета. Ну и все улицы называются по-французски: рут Корнейл, рю Эмманюэль, рут дель Астр. С запада на восток или, наоборот (от реки) концессию пересекают "авенью". Главное - авенью Жоффр. Правда в конце, за милю или около, оно переходит в "рю де Консюля", выходящую на Кэ дэ Франс - набережную. Их пересекают "руты" и "рю" покрупнее, а улочки поменьше переплетаются в сложную паутину между рутами и авенью. Марк Твен так описал улицу Багдада: "не такая кривая, как штопор, но и не такая прямая, как месяц". Улицы концессии недалеко ушли от багдадских - восток все-таки. В первые дни по приезде я получил убедительный урок: метался от одного конца улицы до другого несколько раз. А улица эта обоими концами упиралась в одну авенью - авенью Фош. Представляете, в какую сторону не пойдешь, каждый раз попадаешь на ту же улицу, с которой только что ушел... Набегался вдоволь, до седьмого пота. И надолго понял: Харбин - это не совсем восток, а вот Шанхай! А главное: я забыл, с какой улицы я попал на эту коварную улицу! И на Шанхайском наречии я не говорю и не понимаю, а прохожие не понимают моего "богатого" северного наречия. Потом я уже понял прелесть этих, хоть и кривых, но уютных зеленых, тихих улочек. Их названия настраивают на романтический лад. Даже не смотря на жару и день и ночь. Да, так эти улочки располагались главным образом южнее авенью Жоффр. К северу они (улочки и улицы) пытаются выпрямиться, хотя и не всегда успешно. Жить мне пришлось именно на кривых или тупиковых улочках. Но больше всего на "рут де Груши", хотя она и находилась севернее авенью Жоффр, но была кривой и короткой, всего два квартала, совсем "по южному". Скорее, квартал "с кепкой". И институт наш стоял на улочке Remi (Реми), длина которой тоже квартал "с кепкой", но прямая. На французской, или, как говорили русские, "на концессии", жили в основном выходцы из Харбина и с "линии", т. е. с КВЖД. Были и "коренные шанхайцы", т.е. приехавшие в Шанхай с первой волной эмиграции. По авенью Жоффр и прилегающим улицам много русских магазинов, кафе, кондитерских, колбасных. На улицах соседствующих с Жоффр, таких, как Буржа, Валлон, Лафойет, селились русские люди разного достатка, но в основном небогатые. Те, что побогаче, селились на Жоффр. Конечно, концессия, как и сеттлмент, пронизана китайским населением, но русскую речь можно было слышать очень часто. Были русские газеты, журналы, оперетта, радиостанция. Было спортобщество Сокол РОС (Русский Общевоинский Союз), Клуб Советских Граждан. Ну и были, конечно, Французский Клуб, Канидром (собачьи бега) и т. д.

ЭКЗОТИЧЕСКАЯ ЛИРИКА ПЛЮС СОЦИОЛОГИЯ

Получается у меня какой-то очерк. Слишком официально. А хочется написать о том, что у меня осталось в душе и памяти об этой "концессии". Попробую высказать те ощущения, впечатления и чувства. Я уже упоминал, что меня поразило, когда я сошел с парохода. Жара, живой индус в чалме, какой-то стон над пристанью. Экзотика! И жара день и ночь, к которой нельзя привыкнуть! Можно только потеть. Пройдемся немного по "концессии" днем в воскресенье. С Груши поворачиваем на Душер и выходим на Жоффр. Уже хорошо вспотели, но у нас за поясом маленькие полотенчики, промокнем лоб, шею и дальше по Жоффр. Слева кондитерская. Затем какие-то магазинчики и вот бар "Голубой ангел" - А. Вертинского. Поворачиваем на рю Альберт. На правой стороне кондитерская "Крафт". Еще какие - то магазинчики. Не забудьте "промакнуться". Выходим на Рут Валлон: поворачиваем налево. Тут начинаются "пассажи" (комплексы "бордингхаузов", глухие китайские Лун-даны - узкие улочки с калитками или скорее воротами в глухих высоких стенах). Несколько русских ресторанчиков. "Барим", "Харбин", китайские "рестораны" - стол, печка из бочки из-под бензина, навес от солнца, скамейка. Все делается у тебя на глазах. Еще русский ресторанчик "Жан". Жара! Небо какого-то охристого оттенка. 0x08 graphic

Идем дальше. Из какого-то "пассажа" вдруг напахнуло таким ароматом, что невольно остановились. Заглянули в пассаж: магнолия цветет! Белые цветы размером с чайную чашку облепили небольшое дерево. Даже жара забылась. Но недаром, однако, Шанхай "город контрастов"! Через десяток метров проходим мимо прохода между двумя домами с глухими стенами, - на тебя пахнуло таким... что магнолия завяла в твоей душе. И вся романтика! Это, наверное, и есть "колониальный колорит"? Да нет, это только часть его. Это мы были в северной части концессии. А теперь - южнее! По случаю, какого-то праздника в Институте занятия отменили (!), мы выходим из Эколь Реми (10-летка и наверху - институт) и попадаем на улицу рут Реми. Пойдем к Харахоркиным. Выходим на рут Делястр. Все меньше "бордингов" и больше частных домов с большим количеством зелени, деревьев и ухоженных, подстриженных кустов. Песочные дорожки. "Во дворе злая собака" - таких табличек нет. Но, зато есть такие: "Вход запрещен. Частное владение" или у ворот - домик сторожа. Правда, сторожа не видно, но его не минуешь. И очень тихо. Нет такого "трафика" (движения). Только пробежит рикша или "педикэб" (велорикша), да пройдет редкий прохожий. А шум все-таки есть. Это мы, как говаривали дома, в Харбине, "стрекулисты". Не знаю, что это обозначает, вернее как переводится на русский, но звучание слова и его угадываемый смысл передает правильно наше умонастроение и поведение. Но ведь войны еще нет, нам 18-19 лет и колониальный колорит нам еще не понятен, да пока и безразличен. А война 1941-го затронула наши души только, да и нет еще ее - войны - май или апрель пока. И все тихо и благостно. Только жара донимает. А она ведь тоже компонент "колониального колорита" наряду с тихими виллами, названиями улочек, табличками в трамваях и автобусах - "только для европейцев" и очень четкая несмешиваемость европейского и китайского быта. А русские, мы то есть, служили как бы смягчающей прослойкой между ними (это я так считаю). И для меня этот колорит в большой мере смывался тем, что русских, особенно на французской концессии жило очень много. Много было людей, которых я знал по Харбину и о ком, так или иначе, слышал. И таким образом я чувствовал себя почти как в Харбине. На улицах русские вывески, пусть не все, но многие (правда, с переводами) русская речь... но ЖАРА! И Цикады! Только я тогда не понимал, что это - "колорит"! Осознал это я только много лет спустя, прочитав Грэма Грина "Тихий американец" и в журнале "Смена" повесть русского (советского) журналиста "Желтый дракон Цзяо". Жаль забыл его фамилию. Видно талантливый человек. Вот так обстоят дела с "колоритом". А солнце между тем жарит, небо желтоватое, влажность такая, что пот на теле не испаряется и ночь не приносит облегчения. Сплю на соломенной циновке, вместо подушки рука. Окна открыты и комары - москиты хозяйничают вовсю. Летают огромные тараканы "кукарачи", враги женщин, т.к. они особенно "хорошо относятся" к шелку. И страдает дамское белье. Это вам не наши "родные" тараканы и пруссаки. В сущности - безобидные ребята. А вот москиты! Закрылся простыней - облился потом, открылся - "фестиваль" для комаров. Такой вот "колорит". Правда, должен сказать слово в защиту москитов. Наши таежные комары посерьезней. Ну, еще о колорите. Закаты в Шанхае особенные. Наверно в силу очень высокой влажности нет резких красок - пожара и плавленого золота. Все очень мягко: пастель и акварель. И, наверное, по этой же причине сумерки для этого климата и широты (субтропики) сравнительно долгие и сиренево-синие. Романтика и "колорит". И честно - настраивает на лирический лад. И еще колокольный звон, церковный. На концессии было две православные церкви. Большой собор находился в 3 - 4 кварталах от рут Груши, где я жил, и звон был хорошо слышен. "Вечерний звон"... да, когда слышал его - вспоминал Харбин! Еще одна церковь находилась уже по ту сторону авенью Жоффр на рут Корнель, помнится. Это была небольшая сине-голубая с белым уютная церковка. Были и католические и протестантские церкви, и синагога и мечеть. Но поскольку их я не посещал, то и не помню, где они помещались. На рут Думер был кинотеатр того же названия. И в нем демонстрировались советские фильмы. Что у многих вызывало повышенный интерес - у русского населения концессии. И не только. Ездили смотреть фильмы и те, кто жил в Хонкью и жившие на сеттлменте. Были и другие кинотеатры. Шикарные, с кондиционированием. Как, например, "Катэй". Очень было приятно просидеть 2 часа в прохладной атмосфере градусов не более + 25 С⁰. Но!!! Выходить оттуда на улицу, где светит яркое солнце и температура +40 С⁰, а иногда и гораздо выше... Так, наверное, чувствуют себя куличи в духовке! Немало было учебных заведений - колледжей, школ разного уровня, с преподаванием на французском языке. Например, Колледж де Сакре Кэр, Университет "Аврора", где учились многие мои друзья.

ОБ ОРКЕСТРЕ, КОТОРЫМ

ХОТЬ И НЕЗАСЛУЖЕНО, ГОРДИМСЯ

И еще о музыкантах. В Шанхае во многих ресторанах и дансингах играли русские музыканты. В основном приехавшие из Харбина. В их числе, вернее, из их числа выделялся оркестр Олега Лундстрема. Выделялся как мастерством и универсальностью своих музыкантов, так и энергией и музыкальным и административным талантом своего лидера. А так же историей возникновения и дальнейшего становления. Это был школьный джаз, игравший на школьных вечерах. Почти все одного возраста и, как увидите дальше, очень дружные ребята, единомышленники. Может быть, я что-то и не точно напишу, но напишу то, что знаю, что слышал. Итак, ребята закончили школу. Музыкантам найти работу в Харбине было трудно. Тем более что музыканты очень молоды, да и японская оккупация не радовала перспективами. Наконец Олег уезжает в Шанхай. Устроился в какой - то оркестр. И стал собирать постепенно своих ребят - свой оркестр в Шанхае. Как только он или кто-то из уже приехавших узнавал, что у какого-то музыканта скоро заканчивается контракт, Олег сразу посылает вызов. Уж не знаю, какие трагические причины он указывал в вызове, но очередной член коллектива приезжал в Шанхай и рано или поздно поступал на работу. А деньги на переезд собирали все, в это время имеющие работу. Играли сначала в разных оркестрах, но поскольку работа была ночная (с 7 час), то днями по возможности собирались на "сыгровки". Так сколачивался и совершенствовался оркестр. А Олег и Игорь Лундстремы умудрялись еще учиться в нашем институте. Игорь учился на первом курсе с нами, а Олег на год старше на электромеханическом отделении. В эти годы самый высокий "рейтинг" был у филиппинского оркестра Контрераса. Они играли в самых престижных и дорогих ресторанах. Чтобы получить такой контракт, надо было выиграть конкурс, который раз в год устраивала организация музыкантов. И оркестр Контрераса из года в год завоевывал контракт в самый дорогой и популярный ресторан. Если не ошибаюсь, назывался он "Мажестик". И вот оркестр Лундстрема наконец, выступил на этом конкурсе и завоевал этот контракт. И "рейтинг" оркестра уже не падал. В Советском Спортивном Клубе оркестр часто играл на вечерах для нас. В ССК был еще один оркестр. Духовой. Под руководством Добровольского. Доводилось в нем играть и Игорю Коновалову и мне. Но вот еще штрих к "узорам судьбы": мы оба занимались спортом, оба играли в духовом оркестре, но ни разу не совпало свободное время ни у Игоря, ни у меня и мы так и не встретились.

Далее этот узор дорисую, а пока... Оба оркестра в 1947 году уехали в Союз. И оркестр Олега Лундстрема теперь знает вся Россия. Он достоин своей славы, которую создали настоящая дружба еще с детских лет, талант, трудолюбие и честное сердце.

О КУЛЬТУРЕ, ГЕОГРАФИИ И АРОМАТАХ

Ну а теперь о Шанхае, о концессии. Были на концессии и иностранные школы, но о них я практически ничего не знаю. А русских школ я знал две, позже в году 1943 появилась еще одна. Это колледж Святого Михаила - школа для русских детей, построенная орденом иезуитов. Во всех школах преподавание велось на русском языке. Изучались также английский и французский. При Соборе был также организован приют для сирот имени Св. Тихона Задонского. Он был создан энергией архиепископа Иоанна, настоятеля собора. В 1948 - 49 годах приют был перевезен в Сан-Франциско, где существует и теперь. А архиепископ Иоанн при всем том хорошем, что сделал, был фанатиком, неуравновешенным, резким, и даже не всегда логичным. Слышал я, что он по всей форме предал анафеме нас, уезжающих в Союз! Русская колония в Шанхае была неоднородна, и часть людей оставалось сильно "белой". Бог ему судья.

А самым популярным "культурным центром" на концессии был памятник Пушкину, поставленный на деньги русских жителей концессии. Этот бюст поэта был заказан и отлит из бронзы в Союзе и установлен на 1,5 метровом постаменте в маленьком скверике на маленькой площади, образованной рут Пишок и еще какой-то улицей. Вечерами сюда приходили русские студенты, безработные, цыгане молодые с гитарами и своими песнями. Бывали, хотя и редко, и иные народности. Это удивительно, как точно сбывались слова Александра Сергеевича о "народной тропе" и о "жизни младой". Нигде не бывало так весело и дружно нам, как "у Пушкина". Пели, разговаривали и, не скрою, пили вино, когда удавалось наскрести денег. И делилось все на всех. Это было единственно доступное культурное развлечение для нас и возможность отдохнуть от беготни в поисках работы и денег. Были, конечно, и "Советский клуб" и спортобщество "Сокол" и РОС (Русский Общественный Союз), но по причине нашего состояния "второй производной" (смотри далее), для одних мы были "советчики", а для других - "белоэмигранты", то доступ в них был для нас закрыт. А другие места не были доступны по "финансовым соображениям". Впоследствии многие места стали доступны, но это после войны, а в войну более желанного, приятного адреса как к "Пушкину" у нас не было, да и после войны мы собирались там. Такой была для нас французская концессия, где прошли мои молодые годы, а поэтому самые прекрасные годы.

Ну, а теперь на трамвай и немного пешком на Кэ де Франс. Это французская часть набережной, за границей (рогатки и пост полицейских) начинается уже Банд - сеттлмент. Вот "вдоль да по Банду" до моста через Сучоу крик. А за ним уже Хонкью. Бывшая русская концессия, а ныне японская. На мосту опять солдаты. Японские. Пока спокойные. А за мостом вдоль канала идет Бродвей. Идет он и вдоль поворота реки, и тут за поворотом - Советское консульство. Напротив, через дорогу, бывшая гостиница "Астория", ныне японская жандармерия. А по набережной - еще какие-то консульства. Влево же от моста, тут же на Бродвее, стоит 21- этажное здание "Бродвей меншонс", самое высокое в это время в Шанхае. Население Хонкью состояло в значительной мере из австрийских евреев "рефьючжиз", т.е. беженцев. Году в 1939-40 масса их заселила Хонкью, особенно районы вблизи Бродвея. Эта часть Шанхая, несомненно, много выиграла от их деятельности в коммерческом отношении: и сферы услуг, и маленьких мастерских, и других предприятий. Меня Хонкью интересовал только в том отношении, что там, у знакомых его отца - Грошевых, остановился мой друг Димас. Это тоже начало очередного "узора". Можно, конечно, рассказать сразу, но тогда "прервется плавное течение" повести моих Шанхайских лет. А где надо я напомню о начале "узора".

Дальше на север идет Ча-Пей. Полностью китайский город, в котором при оккупации японскими войсками произошли события, названные "кровавым воскресением". Это название также относится к бомбежке японскими самолетами площади (не помню ее названия), на которую выходят две улицы: французская "рю Консуля" и английская "авенью Эдуард Севент" - "avenue Edward the seventh". Она была заполнена беженцами из других районов. Жертв было очень много. Передаю вам то, что я слышал из рассказов людей, живших тогда в Шанхае.

На юге - Хань-Чжао. Местность не очень заселенная, сохранившая немного природных уголков, и шанхайцы ездили туда отдыхать. Прямо по авенью Жоффр до конца и далее уже в Хань Чжао.

На юг, вдоль берега реки, находился Зи Ка Вей. Здесь жили люди, наверное, самые бедные, связанные с рекой. Более благополучные ютились на берегу, самая же бедность жила, рождалась и умирала в течение ряда поколений на джонках. Там всё. Спальня, кухня, место для игр и все что угодно. Никогда больше я не видел такой бедности. Никогда не забуду: на лодке, на какой-то подстилке лежит ребенок. Не знаю, сколько ему лет (месяцев) было. Только врач мог бы определить. Все ребра были видны, ручки и ножки хрупкие, как какие-то высохшие веточки. Я проходил к нашему катеру (дело было уже после войны), по деревянному легкому причалу и я видел, что он улыбается! Бог мой! Никогда не забуду! И было мне больно и стыдно за свое благополучие и здоровье. Когда говорят или пишут об обнищании, передо мной встает эта джонка (или, как еще называют, "сампан") и становится не по себе. Здесь же находилась католическая миссия (иезуиты) и женский, католический же, монастырь. Монастырь помогал населению материально. Но не могли монашенки помочь такой массе народа, да и помогали они, я полагаю, тем, кто принял католичество или был готов принять. В дальнейшем я еще упомяну об этом монастыре. Нет, ни я, ни мои друзья к этому монастырю не имели прямого отношения, но косвенная связь, я бы даже сказал - "духовная" (от слова "дух" - призрак) была. Но, как писал Редьярд Киплинг, "это уже другая история".

Хонкью пересекал еще один канал. Меньшего масштаба, но очень, видимо, длинный. Он шел на север через Ча-Пей, затем поворачивал на юг и вдоль него образовался еще один район - Ву-Зунг. Там проходила железнодорожная ветка и грузы из порта на джонках, или вернее на сампанах, доставлялись к станции и перегружались на вагоны. После войны мне пришлось здесь поработать. Здесь же, только раньше - во время войны, работал и Игорь Коновалов. На правом берегу Вам Пу вдоль берега располагались причалы, верфи, портовые здания, склады и селились рабочие, обслуживающие порт. За этой сравнительно узкой полосой находились, сколько глаз охватывал, бесконечные огороды, даже можно сказать плантации. Они снабжали город овощами. И называлось это все Пу-Тунг. Это все, что я о нем знаю.

Вот что еще я хочу написать: такая черточка Шанхая, которая не всем шанхайцам была заметна. Я сталкивался с ней по ночам после второй смены, и только на французской концессии (может это явление и бытовало в других районах). Кроме таких примет концессии как "Красная Мария" - французский вариант "черного ворона", рикш, педикэбов, аннамитов - полицейских, была так называемая "бонбоньерка". Так прозванная, я думаю, ироничными русскими резидентами. "Бонбоньерка" в переводе: конфетная коробка. И теперь вы оцените иронию. Надо сказать, что не во всех домах, особенно населенных или, вернее "владеемых" китайцами, имелась канализация и "удобства" были выносными. А куда вынесешь, если все кругом заасфальтировано? Проблему решают "бонбоньерки". Это металлические бочки с хорошо закрывающимися крышками на колесах на резиновом ходу и двумя ручками - оглоблями. Весь экипаж движется и управляется, а также наполняется ее владельцем. Экипаж едет по определенным, им обслуживаемым адресам, забирает "ночной урожай". Происходит это в 4 - 5 часов ночи. "Экипажей" на концессии много и в эти часы концессия "напоена ароматами". Но к 6 часам улицы пустынны и каждая пахнет своими запахами. А "бонбоньерки" шаландами и сампанами переправляются через Вам Пу на огороды и помогают выращивать урожай овощей для огорода. Круговорот!

Пишу я с "листа" и поэтому, наверное, много упустил. Но я старался. Может, вспомнится еще что-то, тогда я напишу в соответствующем месте дополнительную черточку, если потребует сюжет.

НАЧАЛО

Привезли меня на французскую концессию в самый конец авенью Жоффр, Линкольн аппартментс. Довольно респектабельное жилье. Пару дней я жил спокойно, а потом Галя (тетя) раза два сводила меня в лавку, где она всегда покупала продукты - для ознакомления. И стал я ходить за продуктами. Если с Галей этот поход обходился в 30-40 мин, то в один из моих рейсов я проболтался около 3-х часов. Я заблудился! Не в ту улочку повернул. Кто знает шанхайские улочки - тот поймет меня. В этом районе жили в основном китайцы. Меня никто не понимает, и я никого не понимаю. Я не мог уловить ни одного знакомого слова. Так отличается шанхайское наречие от северного. Кое-как я выбрался оттуда. Прожил я у тети месяца три, а может и больше. За это время я встретил Толю Дзгоева. Он был в Шанхае проездом. И была еще одна встреча. И начало еще одного "узора судьбы". Встретил я на улице около Линкольн аппартментс Игоря Коновалова, которого видел в последний раз в декабре. Он тогда был меньше меня ростом, а тут мне встретился парень на полголовы выше! Я его не узнал, что извинительно - рост! А вот почему он меня не узнал? Я тоже изменился? В течение 1940 года и в начале 1941-го много моих друзей по школе приехало в Шанхай. Дима Мыслин, Ира Сюй, Гедда Эпштейн, Галя Никольская с мамой Валентиной Александровной. С Димой Мыслиным поступили на 1-й курс ВТЦ (Высший Технический центр Французской концессии).

Зимой 1940-41 года приезжал в Шанхай ко мне папа - проведать меня и устроить с жильем. Через своих знакомых он устроил меня на жилье и стол к очень милым людям Харахоркиным, кроме того, их сын Жорж - мой коллега по 1-му курсу ВТЦ. А еще отец заставил меня проверить зубы. Вследствие этого у меня появилась пломба, которая продержалась больше 30 лет! Дима Мыслин по приезде устроился жить у сослуживца отца Грошева с женой его и дочкой. Жили они очень далеко от ВТЦ, на другой стороне от Сучоу крик (канала) на "Вейсайде" или "Хонкью" бывшей русской концессии, в те времена занятой японской армией. Диме было очень долго добираться, тем более что занятия в институте заканчивались около 11 часов вечера. Грошевы - это тоже начало еще одного моего "узора судьбы"! Между тем, папа уехал обратно в Харбин (это, видимо, был последний пароход на Дайрен). Письма вскоре перестали приходить из Харбина, да, наверное, и мои письма в Харбин тоже. С этих пор я не видел отца и не знал о нем до 1947 года. А маму я не увидел НИКОГДА! Это не "узор судьбы", а глубокая и болезненная борозда. Конец этой борозды уже в 70-е годы и уже в СССР.

Димас (Дима Мыслин), уехал обратно в Харбин, а я от тети с авенью Жоффр перебрался на квартиру "со столом", в семью Харахоркиных. Попал я туда в силу сложных комбинаций и переговоров, вернее переписки. Папа в Харбине кому - то отдавал деньги в той валюте - "гоби", а в Шанхае тоже кто-то (не знаю кто) отдавал Харахоркиным деньги в шанхайских "фаби". Как и кто определял курс "гоби" к "фаби" - не ведаю. Несколько месяцев я прожил шикарно. Жил я в одной комнате с Жоркой Харахоркиным, который тоже учился на первом курсе ВТЦ вместе со мной. Вроде бы все складывалось хорошо, но связь с Харбином становилась все хуже. Отец пересылал около 120 "фаби" в месяц. 100 из них шли за стол и жилье, 20 оставались на "мелкие расходы" и на уплату за учебу. Это стоило тогда 100 долларов "фаби" за семестр. И вот ввиду ухудшающейся связи с Харбином первый муж тети устроил меня на работу в Universal Engineering Co, маленькую конторку по установке и ремонту сантехники. Учеником. Учеником кого или чего, я так до сих пор и не понял. Разносил грозные письма об уплате по счетам за работы, принимал участие в выдаче материалов для работ слесарям. Между тем связь с Харбином уже безнадежно прекратилась. Месяца два или три я еще жил у Харахоркиных. Жил уже в долг. И пытался искать работу. Но специальности никакой! Связь с Харбином прекратилась совсем. И мамы своей я уже никогда не видел, а отца увидел уже только в 1947 году перед отъездом в Россию.

ВЕТЕР ПЕРЕМЕН

Для пояснения дальнейших событий надо сказать вот что. В Харбине у нас были хорошие знакомые: Волков Михаил Яковлевич и его супруга Вера Федоровна фон Люде. В это время они уже жили в Шанхае. А у Михаила Яковлевича в Шанхае жил брат, Василий Яковлевич, переехавший из Харбина еще раньше. Здесь он организовал в компании с Жоржем Казаковым мастерскую по ремонту чего угодно: от примуса до рентгеновских трубок. Была у него золотые голова и руки. Много я от него почерпнул! Я часто забегал к ним в мастерскую с названием "Ara?a" . (В Свердловске Василий Яковлевич организовал при Горпромкомбинате мастерскую газосветных реклам).

И вот однажды днем, усталый и разочарованный, я зашел в мастерскую. Я "излил ему душу", он выслушал. Помолчал, как всегда, что-то напевая про себя. И вдруг говорит: "Физику школьную помнишь?". "Кое-что помню". Надо сказать, что Василий Яковлевич кроме мастерской еще работал в Bus Сo начальником электроотдела. "Так вот, к 7 часам утра, чтоб был в Bus Сo". Как добраться, объяснил и объяснил, что делать и говорить. Короче говоря, к 8 часам я уже час торчал в конторе, ожидая главного инженера - мистера Tipple.

Появляется м-р Tipple:

-Что вы хотели?"

-Я слышал, у вас есть вакансия электрика!

-Да...

В это время в контору входит Василий Яковлевич.

В.Я: - Жорж?!!

Я: - Василий Яковлевич!

Tipple: - Мr. Волков вы знаете этого человека?

В.Я.: - Да! Мы вместе работали в трамвайной компании в Харбине.

В итоге, я был принят в компанию с окладом 210 фаби, т. е. богат и могу расплатиться с долгами. На работе справляюсь (с помощью Василия Яковлевича). Усваиваю кое-что по электричеству. Все шло хорошо до тех пор, пока я не получил задание найти течь в системе большого промышленного холодильника. Вот начало не "узора", а какого-то сумасшедшего "завитка судьбы". Их тоже будет в моей жизни достаточно. Полдня я искал эту течь. Нашел. И когда вышел на воздух, у меня перехватило дыхание. И это было начало моей астмы, которой я промучился до февраля 1943 года! Администрация компании относилась ко мне очень хорошо и вскоре перевела меня на работу в контору в статистический отдел на учет материалов по электродепартаменту. Видимо, благодаря знанию английского языка (я уже свободно болтал), а также тому, что я уже немного стал объясняться на шанхайском наречии.

Пояснения на ходу

Чувствую, что пора объясниться. По ходу рассказа я упоминал, и буду еще упоминать загадочные "пассажи", террасы, "лэйны", "апартменты" (именно так - без "а" между "т" и "м"), корты и "лун-даны". Придется перейти на язык изобразительный. Упоминаю я довольно часто и слово "бординг". С него и начнем.

Пассажами можно перейти через весь квартал на соседнюю параллельную улицу. "Террас" же, это участок, строго огороженный по периметру оградой из кирпича или железными решетками с воротами для проезда машин. Внутри участка тоже бординги, но в этих бордингах жильё гораздо дороже. Эти же "террасы", но на сеттлменте (английской концессии) уже зовутся "корт" (в переводе - двор).

"Лун-дан" - это квартал внутри квартала. Периметр квартала составляют дома и "террасы", местами могут быть и участки с отдельными частными домами или же двух-трех этажные "доходные дома", магазины и т.д. А внутри: дома и домишки китайцев - рабочих, обслуживающих магазины, дворников и т.д. И весь этот конгломерат домиков и домишек изрезан проходами шириной метра полтора, а то и меньше. Туда ходить опасно - можно заблудиться. Это лабиринт не хуже Миносского. И эта структура не даром называется "Лун-дан". По-китайски "лун" - значит дракон (если я правильно определил, что за иероглиф стоит в этом слове), а все вместе означает "драконово убежище или логово". Не хуже Минотавра! А иероглиф этот я помню с детства. Он очень выразителен, и если присмотреться то увидите голову с рогом, ниже туловище с ногами и справа, изогнутое тело с зубцами на спине и хвост.

Была в Шанхае и такая структура: "аппартментс". Это вообще дорогое жилье. Состоит оно из ряда домов, окружающих дворик с паркингом и гаражами, а сами дома разделены на "флеты", т. е. в нашем понимании квартиры, на одном этаже, от одной комнаты и более. В таком однокомнатном "флете" жила тетя Галя и туда я и приехал после формальностей на берегу (таможня, паспортный контроль, медицинские формальности). А называлось это место "Линкольн аппартментс" и находилось оно в самом конце авеню Жоффр.

ДРУЖБА И ВСТРЕЧИ

Переехал на "Рут де Груши", улицу, заселенную главным образом русскими. Снял комнату в "бординге" на первом этаже. На тенистой стороне, что немаловажно в Шанхае. Тут же только в конце "Груши", жили родственники Гали и В. А. Никольских, к которым они приехали в начале и тоже сняли комнату в той же "террасе", где поселился я, только в другом доме (в одном из "бордингов"). Внимание! Это тоже начало, первый штрих еще одного " узора судьбы". Мы часто встречаемся по воскресеньям. У Гали только и разговоров о Вите Карпенко ("Карпаче") - ее женихе, который должен был приехать следом, но так и не приехал. А я уже работаю fitter-ом (слесарем) в электрическом департаменте "Bus Company". Обзавожусь одежонкой. Моя "экипировка" уже в Харбине не была новой, и теперь требовала замены. Весь первый курс многие из нас с некоторой (не черной) завистью посматривали на одного студента. Он был старше нас лет на пять, казался нам стариком и ходил в шикарном спортивном пиджаке (sic! - начало еще одного узора). А мой латаный на локтях (правда, латанный китайцем - мастером так, что обнаружить латку можно было только на ощупь) старенький пиджак, да и многое другое, просили смены. Режим жизни у меня такой: к 6-ти часам я должен быть на остановке автобуса (на Settlement-e), который возит наших рабочих. С Рут де Груши до остановки 30-35 минут хода. Следовательно, вставать надо не позже 5-и часов, но лучше раньше - надо ведь и поесть успеть. В 7 часов начало работы, в 16 - конец. Автобусом на остановку около 17-и час. Снова 30 мин до "Рут де Груши", плюс купить какой-либо еды. К 19 час - в институт до 10.30 - 11.00. Домой в 11.20 - 11.30. Закусить и, если хватит сил, прочитать что записал. Не более - сон сильней. В субботу времени на 2 часа больше. И воскресенье. Главным образом хочется спать!

Тут хочу на время прервать течение "повести шанхайских лет", чтобы остановить, "ребята" (по 75 лет), ваше внимание на "узорах", начала которых были заложены иные даже до ХСМЛ, другие уже в Шанхае. Итак, первый узор: в Харбине в закрытом учебном заведении в 1931 - 32 гг. и часть 33-го года, которое называлось "Русский дом", учились 3 мальчишки. Это было заведение, которое пыталось воссоздать жизнь дореволюционных военно-морских кадетских корпусов, т. к. директором был капитан, кажется 2-го ранга, К. И Подольский. И было в нем 5 "взводов". В последнем, или, если хотите первом, на самом "левом фланге стояли 3 "богатыря": Гена Рюмкин, Игорь Коновалов и ваш покорный слуга Жора Елисеев. И было нам 8-10 лет в тот период. И были мы дружны, т. к. нас сблизило положение в строю - три самых маленьких "юнги" и возраст. Затем я перешел в нашу гимназию и несколько лет Игоря Коновалова не встречал. Встретились мы в сводном оркестре школ города (Харбина) и на матчах по баскетболу. Гену же Рюмкина я несколько раз встречал на улицах Харбина, но после Харбина я его больше не встречал.

Я уже писал о том, что на нашем курсе учился студент старше нас всех по возрасту. Он держался, особенно первое время, несколько обособленно. Много, очень много позже я узнал, что это - его характер. Скромность, застенчивость, доброта. Но мы по молодости не это замечали. А замечали мы, что он "шикарно" одет. Спортивный пиджак, серые фланелевые брюки. На нашем "харбинском фоне" он выглядел действительно "на особицу". И опять много позже я узнал, что он хорошо работал. Вернее зарабатывал. Работал он дамским парикмахером и был очень популярен. Видимо у него был хороший вкус и чувство художника. Много-много лет спустя, я узнал, что он тоже учился в "Русском доме"! Еще один завиток к большому "узору".

Итак, работая в Bus Company, я оперился, погасил долг в ВТЦ за почти полтора года. Я соскучился по "баскету" и пошел в Chinex Y, где меня приняли в команду "Y Hauks" , где тренировались наши ХСМЛ-овцы. Половина команды китайцы, половина русские. Я надеялся, что астма мне не помешает играть, и втайне надеялся, что тренировки мне помогут "раздышаться". Но ...увы! Пришлось мне расстаться с баскетболом! Еще не кончились наши летние каникулы, а мне пришлось уйти из "Y" . Хотя и приходилось платить за членство, но все равно жаль! В это лето я часто общался с Никольскими (В. А. и Галя) и семьей Волковых, Михаилом Яковлевичем и Верой Федоровной (он профессиональный охотник, она - биолог) и с братом Михаила Яковлевича - Василием Яковлевичем. Это тот человек, который меня устроил в Bus Со. Между нами возникла дружба. Хотя мне 19-20 лет, а он - настолько же старше. Очень много я получил от этой дружбы. Кроме работы в Bus Со, он в компании Жоржем Казаковым держал мастерскую по ремонту чего угодно. От ламп рентгеновского аппарата и газосветных трубок (неоновые рекламы) и до электроплиток. Он был очень разносторонний и талантливый человек. Говорили мы с ним на самые разные темы: от ядерной физики (что было в это время известно) и до музыки. Он пробудил во мне интерес к науке. Это из-за него я выписывал научно-популярные журналы (до момента финансовых затруднений). И эта наша дружба продолжалась до его ухода из жизни. И это не был "узор" - это была одна прямая, и для меня светлая линия.

1941 год! Начало 2-й Мировой Войны! Это даже не перелом! Это разлом! Во всей моей жизни, в моем сознании; перелом, и болезненный, в моем отношении к СССР. Ведь все равно это Россия, которую меня учили любить родители, и вся харбинская жизнь! И школа! И вы, мои однокашники, были такими же! И вот: в конце июня, в июле на курсе у нас, во встречах со знакомыми - споры, дискуссии, даже ссоры. В результате почти весь наш курс подал прошения в Посольство СССР в Китае об отправке нас в действующую армию.

А между тем время идет. Я уже сдал паспорт в Бюро Российских Эмигрантов, а из советских документов у меня только справка из Ген. Консульства о том, что я подал прошение о советском гражданстве. Мы все, я имею в виду наших студентов, стали "более католиками, чем сам Папа". И организовали мы кружок по изучению "истории ВКПБ" и биографии И. Сталина. Руководителем выбрали Сашу Вертячих. Но надо сказать, материал давался очень туго. И вскоре кружок тихо скончался. И на фронт нас так и "не пригласили". А уже второй курс. Сопромат, математика, фермы, строительные материалы и т.д.

Хочется упомянуть о "прелестях" Шанхайского лета. Это в связи с нынешним летом у нас на Урале, и в частности в Североуральске. В Шанхае летом от жары небо выцветает до какого-то охристого оттенка. Температуры до +40, +45 С⁰ (правда, бывает и ниже - +33, +38 С⁰). Днем и ночью душно - очень высокая влажность. Потеешь и днем и ночью. А днем ко всем удовольствиям - ЦИКАДЫ! Представьте: солнце, жара. Вы, наконец, попали домой, в тень. Но продолжаете добросовестно потеть. И вдруг!!! На соседнем дереве "др - р - р"! Одиночный "др". Через секунду или две ответ: "др - рр, др - рр", - дуэт! Затем еще три и тут "tutti", форте vivace и т.д. Этот хор длится минут 20 - 30. А затем, что интересно, как по отмашке дирижера сразу замолкает. А через 10 - 15 минут все вновь! Эти цикады для меня, пожалуй, были даже хуже жары. И вот параллель: у нас на Урале жара до +33С⁰! А вместо цикад у нас молодые соседи сверху и такие же снизу со всей мощной аппаратурой и "музыкой", состоящей главным образом из барабанов, и всё на полную мощь! Ну, вот! Пожаловался! Впрочем... и пожалеть себя, да и других "пеших граждан" тоже охота. Вроде: "сам себя не похвалишь - ходишь как оплеванный". Только знак другой. Но, похоже, этой "попа музыкой" (я ее именно так понимаю), извините за пошлость, во всю мощь болеет весь мир. Весь накопившийся яд выплеснул и довольно. Пора возвращаться в Шанхай. Ну, это для разрядки.

И стали мы в большинстве своем не живыми людьми, а какими-то "вторыми производными". Ни эмигрантского паспорта, ни советского. Хорошо, что на работе, английское начальство то ли не знало, то ли делало вид, что не знает. А начальник электрического департамента Василий Яковлевич сам был такой. А вздумай они нас уволить, работу найти было бы очень трудно. Но бог и начальство миловали. Между тем я продолжал посещать ВТЦ, и поддерживал отношения со всеми моими добрыми знакомыми. В воскресенье надо было зайти в 1 - 2 дома. Бывал я у Грошевых на Вейсайде и на противоположном конце, на Авенью Жоффр у тети Гали. И между этими пунктами - у Никольских, у Харахоркиных, у Волковых, еще у двух знакомых. Но не подумайте, что все в одно воскресенье! Один - два дома, бывало и три, но редко. Вечером, если не свалит сон, то с ребятами в кино. А вот об одном воскресении, когда я пообещал трем семьям посетить их, и что из этого вышло, я ещё расскажу.

Но, вернёмся к моему житью-бытью. 1941год. "Ось" Токио - Берлин - Рим воюет. Немцы, итальянцы, румыны и "прочие шведы" с Россией или СССР. Японцы с китайцами, Мао с Чжаном, а японцы ещё и на Филиппинах "дух бушидо" утверждают. А в Шанхае - вроде, как и нет ничего. То, что японцы не трогают французскую концессию можно еще понять, как бы союзники, маршал Петен - друг. А вот с сеттлментом не понятно. Как был муниципалитет со всеми британскими обычаями, так и есть. Как "Вспомогательный Русский полк" охранял границы сеттлмента, так и охраняет. Клубы, магазины, автобусная компания (очень важно для меня!), Газовая Со, Пауэр Со, Электрическая Со и т.д. - всё работает. Не трогают японцы и Клуб советских граждан, консульство. Мало того - совграждане и "справочники" (бывшие эмигранты, имеющие справку из консульства) организовали радиостанцию, которая работала до 1947 года. Радио "Голос Родины" был в эфире каждый день. Но работать приходилось осторожно - цензура "Ниппонской имперской жандармерии". А, между тем, коротковолновые приемники конфисковывались, и кто сохранил их, слушали "под одеялом", особенно в 1942 году. Те англичане, кто не уехал в 1940-41 годах, и американцы, и лица разных национальностей, имеющие такие паспорта, во второй половине 1941 года, забеспокоились и поползли слухи об интернировании, концлагерях, арестах. Забеспокоились и португальские подданные. Непонятно почему. Они, ведь вроде союзники! И не зря. А в это время идет оккупация Филиппин. И вот весь этот народ зашевелился, забегал, пытаясь как-то уберечь свое недвижимое имущество. Тут-то и стали эмигранты, и со справками и без, такими нужными и удобными. То есть, был найден такой выход: владелец имущества и "неудобного" паспорта оформлял фиктивный документ ("по всей форме") о продаже ли, о дарении ли, или как-то еще на имя нашего брата - эмигранта; и тот переезжал в роскошный особняк или квартиру со всей обстановкой и оборудованием. Наверное, оформлялся и другой документ о возврате имущества, а может и просто под честное слово. Таким образом, многие русские, до сих пор жившие хоть не бедствуя, но и незажиточно, в большинстве мелкие служащие или рабочие, стали собственниками роскошных апартаментов, а то и целых участков с садами и виллами.

Я уже писал, что часто общался с Галей и Валентиной Александровной Никольскими. Тем более что Галя тоже закончила, правда на год раньше, нашу гимназию ХСМЛ. А Валентина Александровна вела гимнастику в приготовительных классах. В Шанхае мы жили рядом - на рут де Груши в одном пассаже, только в разных бордингах. И однажды, постучав в дверь, увидел совсем других людей. - "А где Никольские?" - "Не знаем", - "А куда переехали?" - "Не знаем". И я потерял их месяца на полтора-два. Исчезли так же мои и Димаса, вернее, Димаса и мои знакомые, жившие в Хонкью - семья Грошевых. И вот однажды, направляясь, кажется, к Харахоркиным по одной из тех узеньких тихих улочек, вдруг наталкиваюсь на Галю Никольскую. Ну, как обычно: как ты, где ты? А она показывает на большой, огороженный кирпичной стеной сад, с двухэтажной сторожкой и ажурными железными воротами. - "Что, работаешь здесь?". В большинстве случаях русские женщины работали нянями, поварихами, уборщицами. И только те, кто знали английский, коммерческую корреспонденцию, бухгалтерию могли устроиться в контору - "Нет, мы живем здесь!" - "???" - "Заходи, посмотри". Когда я проходил через ворота, меня окликнули со второго этажа сторожки! Гляжу - это Оля Грошева! В один момент два таких, хоть и приятных, но шока! Впоследствии я неоднократно бывал тут и обязательно в обеих семьях. Чем не "узор судьбы"? А дело было так. У Валентины Александровны в Шанхае уже несколько лет жила родная сестра, (сестра была замужем за англичанином), которая и вызвала обычным для того времени способом. Сестра, видимо, посылала в Харбин письма и телеграммы с драматичными текстами: "при смерти приезжай" или "тяжело больна, нужен уход" и т.п. Так, они стали "шикарно жить". А вот как Грошевы попали туда, я понятия не имею. Ведь до этого они даже не были знакомы! И до начала весны 1942 года японцы таких "владельцев" не трогали. Хотя все эти письма и телеграммы были очень прозрачны, но для бюрократов этого было достаточно.

ВОСТОК - ДЕЛО ТОНКОЕ (И ОПАСНОЕ...)

Поведение японцев относительно сеттлмента и концессии было непонятно, но в отношении итальянцев абсолютно необъяснимо. Ведь третий конец "оси" была Италия! В 1941 году в порт Шанхая бросило якорь итальянское пассажирско-торговое судно "Конте Верде". Японцы его арестовали и держали до конца войны, а команда болталась по Шанхаю все это время. Падкие до женщин, они служили причиной множества драк. На что они жили - неизвестно. Стоял на рейде и японский крейсер "Иводзимо", но японских моряков я не видывал. Даже не знаю, как выглядит их морская форма. Ну а тем, у кого были Гонконгские паспорта и Макаоские, было вообще неуютно. По национальности китайцы, а по бумагам иностранцы, да еще "враги". Почему вот Макао попало во враги? Ведь это португальская колония, а Португалия, если не союзник, то уж точно нейтрал. "Восток - дело тонкое...", как говаривал товарищ Сухов.

Еще 1941 год. Ближе к лету "ниппонское имперское командование" ужесточило режим прохода через мост "Сучоу крик", мотивируя это начавшейся холерой. Для прохода через мост требовался "пасс Ниппонской Имперской жандармерии" или справка о наличии прививки от холеры. Но чтоб получить справку, надо получить укол вакцины. Что охотно и быстро сделают японские военные фельдшеры. Но вот кипятить шприцы им на мосту было негде. И поэтому те, кому нужно было проходить по мосту, старались запастись справками и уколами в больницах и поликлиниках, заверенными властями (полицией). Тот же, кому было необходимо мост пересечь, а справки он не имел, должен был принять укол, какой есть, или возвращаться. Японские солдаты - народ исполнительный и готовы применить любые методы "увещевания" вплоть до приклада. Особенно, если это китаец. И с особой жестокостью. Административный восторг! Была ли холера причиной, но этот режим перехода моста держался всю войну.

* * *

А 1941 год катился к концу. Начались занятия в институте. Второй курс заканчивается. Умные люди, наверное, должны подводить итоги года. Но мы - "стрекулисты", и в первую очередь - я. Настоящее меня устраивало. Еще бы! Работа такая, что можно позавидовать. "Бас компани" - компания английская, солидная. Правда, владелец компании имел легкомысленную для меня фамилию: Сассун. Но платили деньги весьма солидно. И получить там работу было трудно. Как поется в студенческой песне: "Бог знает, что с нами будет впереди". Это теперь я "подвожу итоги" и знаю, что будет впереди. Но пока все, в целом, хорошо. Жилье есть, работа есть, друзья и старые есть и новые появились - коллеги! На этом розовом фоне, впрочем, были и пятнышки. Например, гроза востока и субтропиков - дизентерия.

Фруктов в Шанхае было полно. От дынь до манго и бананов, а, поскольку, мылись они в большинстве случаев весьма условно, то и расстройств желудка у народа бывало много. И получив такую болячку, люди начинали "круто" лечиться. А в газетах частенько появлялись сообщения о случаях дизентерии с летальным исходом. Такое и со мной приключалось. И однажды заболев, я решил воспользоваться советом "бывалого" человека. А совет такой: берется "четвертинка" водки (чекушка), доводится до кипения и в ней, кипящей, заваривается маленькая пачка чая. Пьется по 2-3 столовых ложки 3 раза в день. Это вам не какой-то там чифир, а питье "для настоящих мужчин". Не всякий вождь команчей, да и любого другого племени, не поморщится от этой не только "огненной воды", но и выворачивающей скулы жидкости. Правда болячка не выдерживает и "обижается". Спасибо, позже мне посоветовали гранатовую корку отваривать. Это - "нежное" средство. Если умеренно употреблять. Много было еще разных "прелестей". Много было кожных заболеваний - разные лишаи, сыпи. Но меня они пока миновали. Правда, много позже я схватил - таки весьма "экзотическую" болячку. И обстоятельства, при которых я ее подхватил, были странными. Но это потом.

* * *

А теперь я хочу рассказать о явлении, которого не было в Советском Союзе, и нет в нынешней России. Это обычай наносить визиты всем знакомым на Рождество и Пасху. А потом это перекинулось и на Новый Год. А происходит это так: каждая семья готовит праздничный стол. Каждый в силу своих возможностей. Стол накрывается с вечера, т. к. гость (первый) может появиться рано. Почему - будет понятно позже. В первый день праздника с визитами ходят мужчины, а женщины принимают и угощают гостей. А накануне вечером мужчины готовят список знакомых и, если нужно, адресов, обдумывают маршрут и свою "линию поведения" на маршруте. Ведь знакомых много и обойти надо всех. Нельзя пропустить никого! Даже тех, с кем в промежутках между праздниками и не встречаешься. Не зайдешь - обида! Ввиду краткости визита (надо еще успеть и к тем и к этим) гость успевает только выпить 1 (одну!) рюмку, что-либо "укусить" и - до свидания! Дальше по списку! Списки составлялись не по чину или кошельку, а по соображениям маршрута - я предпочитал начинать с дальних адресов, а заканчивать ближе к дому. За день так натопаешься, что, несмотря на молодость, ноги болели и горели. А пьяных не было. Я, по крайней мере, не слыхивал. Бывали случаи, что пожилой визитер заснет на стуле. Но никто его не осуждал - усталость берет свое, да и вино тоже. Ходили бедные, ходили богатые и всех принимали приветливо и хлебосольно. Исключения, возможно, бывали, но я о таковых не знаю. Поздно вечером заканчивался первый день праздника, а назавтра все начиналось вновь. Только теперь гостей принимали мужчины, а женщины "наносили визиты". Правда, женщины не были столь дотошны в смысле обязательности посещения всех адресов. Но обид не было - мужчины народ более терпимый.

Хочется мне поделиться своими мыслями по поводу этого обычая. Как полагается по соцреализму: начну с истории. В дореволюционной России этим обычаем охватывалось не все общество. У аристократии были так называемые "салоны". То есть, определенная семья "держала салон" по таким-то дням, другая по другим. Бывал там "высший свет". Дни "раутов" не были привязаны к каким-либо праздникам. Видимо и интеллигенция тоже включилась в эту "игру". Не осталось в стороне и более образованная и богатая часть купечества. И вот тут-то и появилась "привязка" к праздникам. И стали "визитеры" ходить "с визитами" уже и по православным праздникам, а постепенно сюда включился и Новый Год. Революция в России этот обычай поломала навсегда. Гражданская война, "Ледовый поход" и эмиграция занесли этот, как я считаю милый и, в условиях эмиграции, даже необходимый обычай в Китай, в Харбин. Вернее по всей КВЖД. Офицеры Белой Армии, бывшие купцы, интеллигенты из разных институтов, дворяне, чиновники разных рангов - все стали "бывшими". И рядовые солдаты, казаки, приказчики и так далее, все очутились в равном положении. Надо было держаться вместе, надо выживать. Для этого надо не терять друг друга. И вот "визиты" были такой нитью, которая связывала людей знакомых в круг. Теперь наложите эти круги друг на друга с перекрытием. Каждый круг соединен с соседними. Таким образом, каждый "визитер" за праздник знакомился с множеством людей. И эти знакомства помогали находить работу или другую помощь, так необходимую в условиях диаспоры. В этой связи упреки, высказываемые евреям в том, что они, живя среди русских, помогают в основном своим, для меня являются глупыми или порожденными завистью. Они за две тысячи лет сохранили свою самобытность и мы, дети эмигрантов, тоже отличаемся от людей нашего возраста в России. "Визитерить" - это вам не "граолить" по Марку Твену ("Янки при дворе короля Артура"). Это дело очень хорошее (визиты) и полезное для общества. Хорошо бы его возродить, но кто это сделает? И когда? И мне кажется, что мою мысль подтверждает такой факт: во многих городах России есть землячества харбинцев и шанхайцев. Выпускаются газеты и журналы, ведется переписка между земляками. И даже в этих землячествах по всему миру образовались "общества" или группы людей, окончивших гимназию ХСМЛ (Христианский Союз Молодых Людей). Думаю, что в этом процессе большое значение имел столь хваленый мной обычай, да и положение харбинцев и шанхайцев, воспитание и манеры, которых отличались от окружения. Создалась своего рода диаспора и все, что ее сопровождает. Возможно, я и не прав, но факт существует.

* * *

Во! Теоретик "харбинизма - шанхайнизма"! Поедем дальше. Вот и занятия начались. Второй курс. Время все также в дефиците. Сил еще много. Но иногда на занятиях без всяких извинений засыпал. Спасибо, коллеги локтями толкали, а наши преподаватели не обижались. Начинаются сопромат, архитектура (ордера). Во втором полугодии должно начаться рисование. Вести этот предмет будет преподаватель со странной фамилии - Чопа. Я долго не верил, что это не шутка. Начала этих занятий я ждал с нетерпением. Но в этом году занятия по рисованию не начались. Как в прочем они не начались вообще. Но в то время я все надеялся. Первый курс уже позади с недосыпанием и трудностями со временем. Неумение использовать время приводило к перебоям с питанием. Т. е. питаясь в столовых, я частенько опаздывал на занятия или бросал недоеденным свой ужин. А закусить после занятий просто не получалось - я часто засыпал за столом, а еще чаще просто менял еду на сон. Завтракал на бегу, всухомятку. В обеденный перерыв из соседних с гаражом лавочек китайцы в больших корзинах, сплетенных из щепы бамбука, приносили свою простую, но вкусную еду. А после работы мы с Василием Яковлевичем покупали по мешочку жареных каштанов, пока ожидали автобуса (служебного). Постепенно все наладилось. Только со сном были проблемы. На последних лекциях я отчаянно боролся со сном. Я истово записывал то, что читали преподаватели, но часто не мог сам прочитать, что я там нацарапал. Нередко друзья меня просто-таки будили. Деликатно, но незаметно для лектора. По календарю наступила осень. А жара не спадает. Год катится к концу, чаще идут дожди. И если с июня (после ремонта холодильника) у меня был один или два приступа удушья, то осенью они зачастили. Я пил горячий чай с мятой. Вроде помогало поначалу.

* * *

Между тем стали понемногу исчезать британские и американские подданные - те, кто не успел уехать. Или не хотел. На мосту через "Сучоу крик" (канал) ужесточились правила прохода, японские солдаты стали покрикивать, а китайцев стали даже избивать. И, наконец, грянуло 8 декабря 1942 года. Для меня и моих товарищей по работе. Это перелом! Да! Перелом, а не "узор".

Утром 8 декабря 1942 г как и всегда, я побежал на остановку дежурного автобуса Вus Со. На остановке уже были рабочие и подходили еще. Ждем. 6 часов, 6 ч 15 мин, автобуса нет. Все в недоумении. Подождали до 6 ч 30 мин и решили идти пешком. К 7-ми часам мы, конечно, не успели. Т.е. к началу работы. В начале восьмого мы подошли к воротам гаража. У всех входов стоят японские солдаты с винтовками. Попытка войти закончилась криками на японском языке, но обстановку не прояснила. Затем последовали толчки прикладами. Это уже ясней. Потолкались мы еще у ворот, и пошли по домам. Заметили только, что улицы, по которым мы шли, необычайно пустынны. Все маленькие кустарные мастерские, которые лепились одна к одной напротив и рядом с гаражом, закрыты. Недоумение и тревога! Мы с Василием Яковлевичем пробовали звонить и в гараж и в контору - безрезультатно. Телефоны не отвечают. И в городе никто ничего не знает. Назавтра повторили попытку придти на работу, но нарвались на еще более грозные предупреждения. В переводе на русский, наверное "стой, стрелять буду". А на следующий день уже появились слухи: "Япония объявила войну Америке!". Но официальных сообщений никаких. Позже стало известно о закрытии многих предприятий, контор, ресторанов. Т.е. всего бизнеса, принадлежавшего британцам и их подданным и американцам. Не знаю, как у других уволенных с работы, но мы не получили ни копейки. Какие отпускные, больничные, двухнедельные пособия по увольнению! Просто остатки месячного жалования мы уже не увидели. Так сказать, "при своих" ...

Надо честно сознаться, что свое положение я не сразу осознал. За комнату, которую я снимал, было заплачено до 20-го (а может и до 15-го) января. От последней получки у меня еще оставалась какая-то сумма. За институт заплачено до конца учебного года. Одежда есть: 2 костюма, несколько пар обуви. Белье. Плащ и пальто есть. Надо только поэкономить хорошенько, а там найду какую - либо работу. Если бы! Через месяц уже стало ясно, что все гораздо хуже. Ведь столько безработных появилось. Сразу, в один день. Но моя "стрекулистость" или, может быть, оптимизм не дали мне пасть духом. Ведь в Харбине мы жили в подобных условиях. И здесь де, проживем. В общем, и прожил, как теперь стало ясно.

* * *

Между тем дела все хуже. В феврале хозяйка квартиры попросила (без кавычек) оставить комнату. Она терпела, как могла, но хозяин дома, где была эта квартира, повысил моей хозяйке арендную плату и ей нужен был квартирант платежеспособный. Спасибо хозяйке - она завесила угол под лестницей и без платы разрешила мне там жить. Выбора у меня не было и я ей благодарен и помню до сих пор. Но, к сожалению, новая квартирантка оказалась дамой "повышенной стервозности". - Она не может выйти на кухню утром в халате. Тут находится все время мужчина! - Что это за тип - он всегда приходит поздно ночью. Она спать не может. А я действительно из института очень редко приходил раньше 11ч.30! "Патовое" положение. Старался переночевать где - либо. Часто ночевал в мастерской Василия Яковлевича. То есть, выражаясь современным языком, я, как и огромное число людей разных национальностей стали БОМЖами. Только мы не знали этого, а просто считали, что стали безработными. Временно. Почти всё правильно. Временами с работой, но тоже временной. А промежутки между работами оказались многократно больше промежутков "рабочих". Но о работах - позже. Самое насущное - куда деть "имущество" - книги, чертежную доску, готовальню и недавно приобретенную одежду. Два костюма, пальто и др. Спасибо им! Они и комиссионные магазины (секонд хэндз сторз) очень меня поддержали. Но, это в скобках, а сейчас: куда девать и деваться?

В соседнем бординге жили супруги Волковы. Муж - родной брат Василия Яковлевича Волкова, а жена его, урожденная Фон Люде, - приятельница мамы. Муж - профессиональный охотник, жена - биолог. В Маньчжурии Михаил Яковлевич работал таксидермистом (изготавливал чучела зверей и птиц), а Вера Федоровна - в музее (в Харбине) биологом. И они вместе охотились и обрабатывали добычу. Вера Федоровна проводила необходимые измерения и определяла вид, семейство и т. д. Вера Федоровна открыла и описала какую-то мышь (полевую), которая ныне именуется "мышь: отряд, семейство, род и пр., а в конце её фамилия - Фон Люде. Ну, это просто для того, чтобы было понятно, какие это люди. Потому, что именно они и приютили меня у себя в комнатке 3 на 4 метра, и, однажды зимой, возились со мной, возвращая меня к жизни из самого сильного приступа астмы. Михаил Яковлевич помогал мне "раздышаться", а Вера Федоровна отпаивала меня горячим чаем с медом и малиной. Кроме того, они много ночей плохо спали, когда у меня случался приступ и в груди у меня на разные голоса "пела" моя астма. По гроб жизни обязан этим милым интеллигентным людям и здоровьем и самой жизнью. Последнее я поясню позже, в листках о послевоенном времени. А теперь ещё идет война и в Европе и на Тихом океане. В Шанхае безработица, которая не обошла и семью Волковых. Михаил Яковлевич лишился работы и работает только Вера Федоровна. В музее. И эти люди все-таки приютили меня! Что мне удавалось заработать, я, естественно, отдавал Волковым, и так мы жили несколько месяцев.

* * *

Астма - астмой, а работу искать надо. Часов с семи утра я уже "перелистывал" ногами по улицам французской концессии и сеттлмента. В Хонкью ходил несколько раз, но вскоре от этого отказались т. к. там было мало более или менее крупных предприятий, а малые были заняты беженцами из Австрии - евреями "рефьючжиз" или позакрывались. Да и народ они были квалифицированными рабочими, торговцами и т.д. И скитался я только на этих двух территориях. Возвращался я часов в 5 - 6 вечера. Такой же, безработный, как и утром. "Усталый, но довольный", довольный тем, что наконец, добрался до дома. Сталкиваться приходилось с массой людей. Случалось, что несколько раз в каких-то местах встретишь человека и уже знаком. Начинаешь делиться опытом: "... туда не ходите - закрылась лавочка", или "...там уже японцы" и в таком духе. Вот так, видимо, встретил я Петра Зайцева. Парень моего возраста и роста. Общительный, приветливый и красивый парень. И как выяснилось позже, играет на гитаре, поет неплохо и говорит на трех языках - русском, французском, английском. Мы быстро сошлись и подружились, и дружили до его отъезда, уже из Свердловска в конце пятидесятых, начале шестидесятых годов. Это он "заманил" меня к памятнику Пушкину и перевернул мою жизнь. О том, как сложилась судьба Петра, я расскажу позже. Тем более что в его судьбе я сыграл роковую роль. Больно это сознавать, но пока мы бегаем по Шанхаю, иногда вместе иногда порознь в поисках работы. И в ходе этой беготни мне стало заметно, что Шанхай меняется. Его улицы. Поначалу я не понимал в чем дело, но как-то в один день - "озарило". Идет война, японцы уже и концессию заняли. Чаще стали видны японские солдаты, а вот легковых машин и автобусов, стало меньше. Но, свято место пусто не бывает, или природа не терпит вакуума. И проезжую часть стали занимать рикши, велосипеды и, наконец, "педикэбы", о которых прежде и не слыхивали. Это трехколесные велосипеды с удлиненной рамой, двухместным сиденьем и откидным верхом. Но постепенно улицы стали завоевывать двухколесные велосипеды всевозможных марок. Это стало частным транспортом.

С Петром (Сергеевичем) меня свела безработица, а, точнее - широкое крыльцо какого-то низкого, по сравнению с другими зданиями, стоявшими на Банде (Bund). На этом крыльце, как я уже писал раньше, находилась самодеятельная контора по трудоустройству. Я часто забегал туда "на удачу". И, видимо, с такой же частотой забегал туда и Петро. То ли часто рядом стояли, то ли что-то общее, не знаю что именно, но что-то нас сблизило. Родственные души?.. Тем не менее, мы познакомились, а когда я стал обитателем Сент Майлкза (вскоре), то он стал часто там бывать и подружился со всеми ребятами. И вдруг, на какое-то время пропал, а когда снова появился, объявил что устроился в пожарную команду французской концессии. Общее торжество и поздравления!

Я стал захаживать в "пожарку". Перезнакомился со всеми друзьями Петра. Нет, получить здесь работу я не рассчитывал. Никто не собирался в ближайшее время увольняться или нарушать дисциплину так, чтобы нарваться на увольнение. Ребята мне рассказывали о разных случаях из их жизни и работы. Один из рассказов запомнился, и мне хочется вам его рассказать.

"Абсолютно русская смекалка"

Дисциплина в пожарке была военная на французский манер. Все команды и приказы были на французском языке. И построения и поверка - все по-французски. И на работу принимали людей с хотя бы маломальским пониманием французского. Когда на дежурство выходит новая смена, назначается не знаю как по-французски, а по-русски - поверка. Выстраиваются все машины, а около каждой машины выстраивается команда данной машины во главе с командиром. Выходит французское начальство и начинается перекличка. Выкликается номер машины, отвечает командир машины ..."шеф д'агрэ" - такой-то! Затем отвечает шофер и остальные с названием своего места в команде. Пока суть да дело, времени уже около 9 часов утра. Солнце жарит вовсю. Все бойцы в боевой форме - брезент, сапоги, шлемы. Не каски, а шлемы, как у древнегреческих воинов. Медные, начищенные до зеркального блеска. Начальство на месте. И поверка идет. Все бодро рапортуют... Вот последняя машина ответит, и можно уже будет разойтись, но... командир последней машины медлит! Не отзывается! А дело в том, что он заикается и ему трудно крикнуть как положено - бодро и громко. Это русский боевой офицер. У него контузия с гражданской. Остальные бойцы ждут, не дождутся, да и начальство не спокойно! Вот кто-то в свободную минуту и придумал: ты набери в нужный момент воздуха и вполголоса, про себя, скажи что-нибудь из ненормативной лексики, а потом уже гаркни кА положено: "шеф д'агрэ Плеханов"! И ведь помогло! На следующей поверке он так и сделал: "трам-тарарам шеф д'агрэ Плеханов". И с тех пор поверка проходила отлично! Вот вам чисто русская смекалка!

* * *

Постепенно становилось ясно, что постоянной работы не найти. Надо искать разовые работы. Это стало ясно и нам, студентам ВТЦ. И вот, стали на нашем втором курсе сколачиваться компании или бригады. Работу ищут каждый отдельно, а работают все. Таким образом, нам удавалось время от времени подрабатывать, растягивая деньги не хуже резины. Ну, и как я знаю, все, как и я, стали пользоваться "методом моли", то есть "методом проедания" одежды, обуви и всего, что может быть продано, и без чего можно обойтись. Так меня поддержало моё "семисезонное" пальто (ещё из Харбина), костюмы, которые я приобрел во время работы в Bus Co. Я оказался прозорливым, так как две пары хороших полуботинок я не продал. Но и их я сносил до предела. И некоторое время ходил в приличных сверху, но с протертой до "хорошего размера" дырами на подошве. Это портило моё настроение и походку. Мне казалось, что все засматриваются на мои подмётки, и я пытался идти так, чтобы не поднимать ноги высоко сзади. И всё это вместе утомляло ещё больше. А главное, я и сам понимал, что это "психология", но чувство неудобства от этого не проходило. А для получения работы, хоть бы и временной, надо выглядеть "прилично" и уверенно. Иначе мне никогда бы не предложили работы, пусть и на две недели, но в фешенебельном кафе "DD's". Так и называлось - "Дидиз". Там заболел человек, который регистрировал заказы и их выполнение. Не помню, как эта работа называлась, но для меня - клад! Приличный заработок и даровая еда без ограничений! Но поработать мне удалось только три дня! Крепкий оказался человек! А я опять на "своих хлебах". Может показаться странным, что я не обращался ни насчет жилья, ни насчет еды к тете Гале, которая жила недалеко - в "Линкольн аппартментс". Дело в том, что у неё и без меня была трудная жизнь. Её первый муж был патологически скуп. И тиранил её "экономией". А у меня с ним, вскоре после приезда в Шанхай, вышел неприятный разговор на тему "жить им трудно, надо экономить и всё дорого". Я понял, что я тут - персона "нон грата". Галя попыталась меня "оправдать", но это только ухудшило дело. Я дал себе слово, что при первой же возможности я уйду. А с Галей (добрая душа!) мы договорились, что я буду навещать её в те дни, когда не встречу "его". В воскресенье Павел Владимирович ездит в какой-то клуб или играет на канидроме. Предварительно позвонив, я ехал к Гале, и мы с ней обедали. Замечу "в скобках": Галя в то время работала управделами и зарабатывала сама неплохо. Удерживала её от развода, видимо, её религиозность.

* * *

Но настала пора поведать о "подвиге", о котором я упомянул ранее. Так вот: в одно из воскресений, имея давнюю договоренность с Галей о совместном нашем обеде и, зная, что готовы щи с гречневой кашей и котлеты с жареной картошкой, я решил сделать "тур" по знакомым. Надо сказать, что в это время я уже не жил у Харахоркиных, но часто бывал у них, т.к. Жора Харахоркин - мой однокурсник и приятель. А план был такой: 1) посетить Грошевых и Никольских (на их "вилле"), затем 2) забежать к Харахоркиным, и последний пункт - к двум часам к Гале. К тому времени я уже твердо уяснил, что точность - вежливость королей. Рассчитал: к Грошевым и Никольским - к 12^ти, к Харахоркиным к часу, ну а к Гале, как договаривались к двум. Вхожу к Грошевым - "...садись за стол! Не кочевряжься!" Сопротивление моё было 0x08 graphic

слабым и робким, ввиду отсутствия завтрака. Обед по полной выкладке. Одолел без проблем. Попрощался и к Никольским. Их не было дома. К счастью, как я позже понял. Теперь к Харахоркиным. Приветствия, и опять ... - садись за стол и т.д.! К "несчастью" это был не рядовой обед, а день рождения матери Жоржа Харахоркина! Попытки отказаться не привели к успеху. Извиняясь и убеждая в необходимости мне идти дальше, я побрел в конец авеню Жоффр к Гале. Понимая всю безнадежность попыток, уклониться от щей, каши и пр. и др., я шел, надеясь, что "протрясется". Но ... Галя готовилась, ждет, а я обещал!! Но я все-таки "одолел дистанцию", только на финише я упал в кресло и минут тридцать сидел еле дыша. Казалось бы, сыт! Куда больше! Но на утро я был снова готов "к приему пищи"!

* * *

За весь безработный период было несколько "крупных" работ, или "халтур", если угодно. Первая была, если правильно помню такая: в Т.Ц. предложили организовать желающих поработать на " ниве земляных работ". Требовалось произвести планировку площади под сад и виллу для какого-то "нового китайского", т.е. для человека, нажившего состояние, на сотрудничестве с японцами. Т.е. для "коллаборациониста", а в нашем произношении "коллаборуй", но бригада была организованна, в основном из второкурсников, на курсе нам был вручен "под расписку" теодолит и рейка, и мы отправились на место работ. Определили границы. Сделали "по науке" съемку. Определили "выемки и насыпи", нарисовали карту. На следующий день нам привезли орудия и "технику". Орудия - лопаты, кирки, ломы, "техника" - коромысла и плоские китайские корзины. Весь грунт из "выемок" перемещался в "насыпи" при помощи коромысел и двух корзин. Самым "совершенным" транспортным средством были единственные носилки. Корзин же и коромысел было в достатке. И корзины были производителей. Корзины в диаметре были сантиметров 70-80, глубина (по центру) около 20-25-ти сантиметров, дно круглое. В руках не унесешь! Остается коромысло.

Первый день еще довольно бодро работали. Разделились: бригада "экскаваторов" и бригада "транспорта". В середине дня поменялись местами. А на следующее утро... Мне, наверное, никогда больше не приходилось испытывать большую боль, чем эта. От, не то что таскания земли, а и от одного прикосновения! Но, "кусить осень хоцеца", и перед ребятами пасовать нельзя. Наверное, с тех пор появилась у меня привычка плотно сжимать зубы время от времени. Недели три мы работали и за это время плечи так и не привыкли к коромыслам! Случались и другие "халтуры". Например: чистка стальной (piano wire) проволоки от ржавчины, смазывание маслом и скатывание в бухты. Проделывалось все это ночью. Не по причине секретности, а потому что днем движение транспорта и пешеходов, даже на этой специально выбранной улочке, не позволяло работать свободно. Эту работу организовали два брата "кавказской национальности". Братья, кажется Дадиани и даже, возможно, князья. Они где-то достали эту проволоку, мы чистили, а они сбывали её японским властям (военным). Довольно много народа покормилось на этой афере. Была даже очередь: поработал три дня, дай другому поработать, но, в конце концов, князья с проволокой исчезли, а мы все снова начали искать работу. Появилась ещё одна работа, которая, похоже, обещала некоторый самостоятельный заработок. А получилось так: я уже писал о том, что многие русские начали переезжать в новые шикарные жилища, которые им оставляли британские и американские подданные. С оформлением всех бумаг. А грузовых машин в городе не стало. А переезжать надо! И возникла идея - перевозить людей. Нам приходилось видеть, как китайцы перевозят различные грузы на небольших тележках на двух колесах от легковых автомобилей. Нашли место, где эти телеги даются на прокат. Взяли такую тележку и сделали "почин". Перевезли знакомых. С квартирки, где они жили, в шикарный апартамент или флэт (flat). Все получилось хорошо. Правда, на улицах мы произвели фурор. Европейцы в роли китайских кули (рабочие самой низкой квалификации - грузчики и т.д.). Но мы стойко перенесли это испытание. Появились и ещё одни клиенты. Но тут произошёл "прокол". На одном перекрестке нас остановил полицейский - аннамит. Кое-как мы поняли, что он требует от нас "лисанс", т. е. лицензию. А вернее, как мы позже поняли, он требовал "права на управление транспортным средством" (если быть совсем точным, ему нужна была взятка). С трудом уговорили его дойти с нами до заказчика, получили деньги и отдали ему почти весь заработок, а остальное ушло на оплату аренды тележки. При попытке получить "лисанс" в полиции нам объяснили, что дать то "лисанс" дадут, но для этого надо ещё вступить в союз "транспортников" - китайцев, занимающихся этим видом работ, что более чем проблематично. И полиция "не советует" нам, белым пытаться отбивать работу у китайцев. Так провалилась наша попытка начать "свое дело"!

* * *

В остальное время снова поиски работы и попытки как-то заработать. Пытался я продавать мед. Кто-то, как-то получил (из Циндао? Это курортное место недалёко от Шанхая) банку мёда. В таких банках "Shell" продавал бензин, керосин и т.д. А размером эта банка была такая: высота - 0,45-0,5м. На основании 0,35 на 0,35 м. Представляете себе количество этого мёда!? Пуда два, наверное! Банка аккуратно запаяна, а хозяин понимает только одно: "открывать банку не буду. Продавай так!". Осилить такую покупку мог бы только богатый человек. Тем более, что к этому времени в Шанхае сахара уже не было. Только коричневый (не очищенный) сахар. Цену за эту банку он заломил, конечно, "хорошую". И товар замечательный, и пошел бы, но в розницу. Я нашел желающих купить паунда 3-4, ну 10, но не больше. А хозяин уперся - пожалуйста, покупай всю банку и, продавай как хочешь. Если бы обобрать всех моих знакомых и даже студентов, и то не набралось бы на эту банку. Потерпел я поражение на этом фронте. Были ещё "предприятия". Самое же смешное то, что я взялся за это дело. Взялся, зная, где я живу. Короче говоря, в один из безденежных (а их было много) моментов, один человек, видимо "коммерсант" моего масштаба, где-то закупил партию чая! Здесь и далее всё с восклицательными знаками! Он предложил мне продавать чай мелкими партиями, по полпаунда (около 200 грамм) вразнос! И я пошел! Не питая надежд на успех, но, а вдруг!.. Представляете - продавать чай неизвестной марки в Китае! В его субтропической зоне, где этот чай произрастает и изготавливается! Где через квартал или два можно найти китайский магазин, торгующий чаем, где все три стены заняты, наверное, сотней сортов чая! И вот Елис (то есть я) отправился по квартирам. Звонок... открывается дверь... "Не желаете ли купить чая?". Дверь захлопывается, хорошо, если без "комментариев"! А вставлять ногу в двери я не умел, да и не по моему "менталитету". Вообще-то я этих людей понимаю. Наверное, моё предложение на них производило такое же впечатление, как "у вас есть славянский шкаф?". А, может быть, и что-либо другое им почудилось. Не берусь судить. За такую "работу" можно было взяться только в отчаянии! Выдержал я только 2-3 дня. Отдал чай хозяину и "умыл руки". Стало ясно, что это не моё призвание.

* * *

Наша дружба с Василием Яковлевичем дала мне очень много. Что подружило его со мной, что ему давала наша дружба, не знаю. Загадка! О многом мы с ним говорили. Он помог мне принять теорию относительности (в популярном изложении). Убедил меня в волнообразности жизни, т. е. в чередовании светлых и темных периодов в течение жизни. Усвоил я и значение английской поговорки - "У каждой улицы есть своя солнечная сторона". И теневая тоже. Находясь на теневой стороне, ищи солнечную, не забывай теневую. Настроение бывало разным, и периоды были разные. Но упадка полного не было! И вот, в один из грустных периодов, на столе у Волковых нашел листок из отрывного календаря. Решил прочесть. На листке было несколько переводов четверостиший Омар Хайяма. Их, этих рубайи, кажется, было около десяти. Все мне очень понравились, но первое и последнее четверостишия меня поразили и запомнились на всю жизнь. Хочу поделиться ими с вами:

Там наверху, в небесном фонаре

Сияет солнце в золотом костре,

А здесь, на серой занавеске,

Проходят тени в сумрачной игре.

Это легло на мои "извилины" один к одному! И ещё одно четверостишие в конце подборки:

Во-первых, жизнь мне дали не спросясь,

Затем невязка в чувствах началась!

Теперь же гонят прочь!

Уйду. Согласен.

Но где же связь?

Правда "уходить" я еще не собирался, но настроение! Не догадался я запомнить, кто перевел их. А жаль! Потом я пытался найти еще его стихи, но тщетно. Я имею в виду Омара. Если бы я знал тогда, какая это личность! А на листке было только "восьмисотые года Н.Э." встретил я его стихи только в восьмидесятые уже в России.

И ещё плюсы к минусам. Набегавшись, с 7 часов утра, к часу приходил "домой". А у Волковых был одно- или двухламповый приёмник. Принимал он две местные станции - "Le station Francese de Shanghai" и "X. M. H. In Shanghai China", то есть французскую и английскую или американскую. Как произносится французская ясно, а вот вторая звучит так: Экс Эм Эйч ин Шанхай Чайна. На этой станции работал диктор Кэррол Алкот. По-моему он работал один. На французской, похоже, с кадрами было получше. А вещали они, и та и другая, на английском - языке, понятном всем. А русской, советской радиостанции в конце 1941 - начале 1942 гг. не было.

Пришел, сполоснулся в душе, вытерся (обсохнуть не удаётся - потеешь) и включил приёмник. На улице солнце печёт, а если и пасмурно, то всё равно не легче. Жара! И, поневоле, "сиеста". Только для кули нет "сиесты". А у нас, безработных - сплошная "сиеста". Но это к слову. И так, приёмник включен, время подошло и... "Иси ле стасьён де Шангай" или "Хэлло, хэлло, хэлло, дис (this) из Кэррол Алкот овер ди (the) рэйдио стайшен Экс Эм Эйч ин Шанхай Чайна" и - скороговорка новостей. А потом часа на полтора - классическая музыка и джаз. Когда как. Но для меня это было большой удачей, так как до этого я знал только марши и вальсы да польки. Правда, "812 год" я слышал (чуть не написал: знал), поскольку в Харбине, нас, ребят из сводного городского оркестра привлекли к репетициям и концертам симфонического оркестра. Группу медных. Так что музыка, видимо, упала на взрыхленную почву.

Конторы тогда работали так: с 8 часов до 2-х или 3-х часов дня, так что в 3 - 3³⁰я бывал "дома" - в комнате Волковых, которая, впрочем, несколько месяцев была и моим домом. Включал я тихонько приемник и слушал. Особенно запал мне в душу Первый концерт для фортепиано с оркестром Чайковского. Для меня эта музыка самая русская. И другие произведения Чайковского, и Римский-Корсаков, и Мусоргский, и Глинка. Конечно отдельные произведения, и так же, европейские композиторы. Равель, Сенсанс и другие. Не пишу просто др. о таких не напишешь так! И по сей день, я узнаю их с "7-ми нот".

* * *

А настроения бывали и не радостные. Вести с фронтов в этом году (особенно в начале) были не веселые. Да еще с работой дело "швах". И вот под "Музыку Вивальди" стал я продавать одежду. Свою! Стал, как моль, проедать свою одежду. Я уже описывал свою походку, так вот: первое, что я сделал, это отдал свои туфли в починку. А чинилась тогда обувь (мужская) путём пришивания к старой подметке - новой, вырезанной из автомобильной покрышки. Немного тяжеловато, но прочно! И надолго! Надев отремонтированные туфли, я почувствовал себя гораздо увереннее, и даже вроде выше ростом. Спасибо костюму! Это был синий костюм (зимний) австралийской шерсти. Первый костюм, купленный мной на самостоятельно заработанные деньги. И так же самостоятельно мною проданный. "Мей ю фа-изы!" - сказали бы китайцы, - не было выхода! А остальные деньги я отдал Вере Федоровне. Не думаю, что я этими деньгами возместил все неудобства и расходы, связанные с моим проживанием у них. И заработки, которые я получал от случайных работ.

Хочу сказать то, что следовало бы сказать в самом начале. Во-первых, я наврал ранее: написал, что "грянуло 8-е декабря 1942 года", а было это на самом деле в 1941 году! (Правда, я исправил теперь, но...). И в связи с этим хочу еще добавить: я мог перепутать время, когда происходило то или иное событие. Т. е. что было вперед, а что потом. Но хотя я пишу "с листа", но общая связь и последовательность верны. К сожалению, очень для меня важные факты и события стерлись из памяти. Хотя и имели огромное значение для меня и моего отношения с жизнью и с людьми. Но об этом позже. Примите мои "признательные показания".

* * *

Продолжу повесть моих Шанхайских лет. Начало сорок второго года. Живу в безработном состоянии, но "ничто человеческое мне не чуждо". И это "человеческое" довело меня до грехопадения. Дело в том, что в этом же бординге (надо будет сделать кое-какие чертежики для прояснения таинственных "бордингов", "пассажей", "террасов", "апартаментов", и "лэйнов") жила одна молодая дама с сестрой. Сестре было лет двадцать. Она часто заходила к Волковым, где мы и познакомились. Неподалеку от рут де Груши, где жили мы, находился кинотеатр "Думер". Это был единственный кинотеатр, где шли в то время советские фильмы. И именно в это время там шел фильм "Трактористы". Я, естественно, хотел его увидеть. Выпросил у Веры Федоровны денег на билет. Присутствовавшая при этом Галя (сестра дамы) тоже хотела пойти на эту картину. Вера Федоровна выделила мне сумму ещё на один билет (хоть и безработный, но джентльмен). И я пригласил её в кино. Так я вступил на скользкий и опасный путь. Какой прошел период времени до грехопадения я не помню, "человеческое" меня одолело, и я сдался. Потом я сдавался ещё несколько раз. Но вскоре произошло событие, о котором позже, а сейчас... Я уже рассказал о Пете, Петре Зайцеве ранее. В скором времени мы подружились и стали встречаться часто. Оказалось, что он играет на гитаре и неплохо поёт. По-русски, французски и английски. Он был завсегдатаем вечеров, а вернее ночей "у памятника Пушкина". Именно так "...Пушкина". Там он и подружился с цыганами и научился цыганской игре на гитаре. Там всегда бывали русские студенты иностранных университетов и колледжей. Туда приходили после 10 часов вечера. Это был очень тихий перекрёсток двух улочек. На одной стороне площади, вернее площадочки, находилось бельгийское консульство, а напротив - частные дома-виллы. Вот туда то и завлёк меня Петро. За что я ему благодарен. Подружился с цыганами и я. Это были дружелюбные ребята. Бескорыстные, всегда готовые выручить, помочь. Там я познакомился со многими студентами. Со многими мне пришлось прожить вместе несколько лет. Но не это главное! А главное то, что Петро в один из вечеров "у Пушкина" сказал: "Завтра приведу сюда и познакомлю тебя с Нонкой-саксофоном! Она моя сестра, на этих днях сдала экзамены и закончила колледж "Сакре кэр".

И верно, привел и познакомил, и верно - "саксофон"! Это прозвище она получила ещё в колледже за то, что постоянно что-то напевала себе под нос, а то и вслух. Дети обычно дают очень точные прозвища, и это было именно таким. Пришли две девушки, одетые ещё в школьную форму. А я сразу понял: вот эта и есть "саксофон". И всё! Я понял, что завтра её увижу. Обязательно! И что мне будет не просто скучно, если она завтра не придет, а очень тоскливо. В Нонке не было ни капли кокетства или всяких "женских штучек", вроде "к сердцу прижмёт, к черту пошлет". Весёлый, непосредственный, приветливый человек. Да ещё и милая девушка, да ещё и "саксофон"! Позже она мне сказала: "я знала, что ты будешь меня любить!" Благослови её бог за это чувство, чистое и светлое, которое она засветила во мне. А я!.. "То робостью, то ревностью томим", маялся в ожидании встречи. Она знала, что я маюсь (и не я один), но никакого самодовольства по поводу "покорения народов" и побед над "юношами со взором горящим". И это покоряло. Ну да вы сами всё понимаете. Любовь! Это благо неизбежное. Но, нет худа без добра, как нет и добра без худа! Узнав это чувство, эту милую девушку, я уже не мог идти на свидание с Галей, с которой я "пал" и продолжал иногда "падать". Всё во мне протестовало. Понадобилось много мужества, чтобы сказать ей, что я больше не могу встречаться с ней. Это всё продолжалось долго и мучительно. И опять "отношения худа с добром и наоборот". "У Пушкина" образовалась постоянная компания студентов, как из ВТЦ, так и из "Авроры" и "Сент Джонс" университетов. Из них "бездомных" набралось человек шесть. И мы договорились вместе искать жильё - комнату. Пяти-шести человекам заплатить легче, чем одному, правда и найти комнату, куда хозяин пустит шесть молодых, пусть и непьющих ребят гораздо труднее. И вот, все вшестером, мы отправились искать "не знай куда, не знай где". Сначала решили обследовать улицу рут Валлон, поскольку на ней жило много русских. На это ушло часов 8-9. Безрезуль 0x08 graphic

татно. На следующий день мы обследовали рю Буржа. В двух-трех кварталах от места "старта" мы нашли таки такую комнату с условием, что мы немедленно и без просьб "выметемся" из комнаты. Что мы и сделали безропотно и быстро. Хозяйка оказалась добрым человеком, и даже не взяла с нас денег за эти прожитые дни! Но опять пришлось обследовать рю Буржа.

Рю Буржа - улица довольно длинная. Мы миновали православный собор, театр "Ляйсеум" и "Катэй Меншонс" (об этом многоэтажном здании скажу особо). Пересекли уже "рут де Сэр", и недалеко от угла (кстати: в этом месте "рут де Сэр" уже называется "рут де Робэр"), видим новое кирпичное здание. Прежде мы его не видели. Ходить по этим улицам нам приходилось, но за те полгода, что нам всем не приходилось проходить этот перекрёсток, выросло 4-х этажное, симпатичное здание. Из чистого любопытства решили заглянуть - посмотреть. Тем более что были у нас строители-архитекторы (будущие). Вот и решили посмотреть "как это делается". Зашли. Первый этаж: столовая, кухня, складские помещения, все готово, блестит. Второй этаж тоже. На третьем кипит работа по отделке. На нас - никакого внимания, никаких вопросов. Вероятно потому что мы европейцы, несколько человек - наверное, комиссия (?). Идем на четвертый этаж. Тут, видимо, в одной половине спальни, а вторая половина - душевые (вернее треть этажа), три светлые просторные комнаты. Полностью готовые! Поцокали языками, покачали головами и спустились вниз. Оживленное обсуждение, главным образом выразилось в междометиях и прилагательных. Результатом всех восторгов явилась мечта: "пожить бы, хоть несколько дней, в такой славной обстановке!". Затем появились высказывания типа "А что?!", которые и вылились в единодушное решение: "завтра перенесем шмотки и будь, что будет! Ведь не убьют!". Правда, мы подождали день и только тогда "переехали". Перевезли книги, одежонку, да самое громоздкое - чертежную доску (у кого была".

А, между тем, жизнь не только шла, но и зримо менялась. Пошли увольнения работников, имеющих "справки о советском гражданстве". Может быть, этот документ был единственным, кроме метрик, "видом на жительство". И наше безработное и БОМЖевое положение в значительной степени ухудшились. Положение на фронтах было тяжелое. Доходили слухи (откуда?) о том, что зашевелилась Квантунская армия в Маньчжурии. Самая большая китайская газета "North China Daily News" (Северокитайские ежедневные известия) печатала победные реляции, поставляемые японским командованием. Замелькали названия: Минданао, Гвалдаканал, Гуам. Была и газетка с громким названием "Лучъ Азии". Читать её было и противно и смешно. Приведу содержание так, как это сохранила память. Первая заметка повествует о сражении японской пехоты с танковыми частями Чжан Кай Шистских войск: - "...числа в районе ... Ниппонские доблестные солдаты проявляли чудеса храбрости. В частности на окоп, где находился боец ... дивизии ... полка рядовой ... двигался танк противника. При прохождении танка над окопом, рядовой ... взломал днище танка и уничтожил весь экипаж танка!!!". Представляю, как смеялись русские (коллаборационисты!) работники редакции! А вот второй "шедевр". - "Выполнив задание, звено самолетов, которым командовал ... такого-то полка, летчик ... возвращалось на свой аэродром. Приземлились все машины, кроме машины командира. И вот, через (не помню какое время - час? полтора?) она приземляется. Когда механики осмотрели кабину, они увидели, что командир мёртв. Присутствовавший на аэродроме европейский врач, осмотрев тело командира, сказал: - Невероятно! Он уже 2 часа как мёртв! Европейской медицине такие случаи неизвестны!". Такие вот репортажи! Жалею, что не сохранил эти экземпляры. Действительно, европейской медицине, да и журналистике европейской "такие случаи неизвестны". Интересно, на кого рассчитана такая пропаганда? Но то, что она запоминаема, так это точно. И врезались они (заметки) в мою память видимо навсегда. Это особый склад мышления, свойственный японской военщине и особой японской бюрократии. Приведу характерный, чисто шанхайский анекдот. У еврея, "рефьюждиз" (беженцы из Австрии) умерла жена. А жили они в Хонкью, то есть для того, чтобы попасть на кладбище надо пересечь мост через Сучоу крик. А с 1942 года японцы ввели жесткий режим перехода через мост. Особенно с грузом. Требовался "пасс" (пропуск), выдаваемый Ниппонской Имперской Жандармерией. И вот, бедняга отправляется в жандармерию. А по иудейской религии требуется похоронить человека в день смерти до захода солнца! Диалог еврея с жандармом:

Е.: - "Пасс, пожалуйста!"

Ж.: - "Посрезавтра."

Е.: - "Но ведь мне надо похоронить её сегодня же. Иначе она не сможет попасть на небо".

Ж.: - "Нивозмозно! Посрезавтра!"

Е.: - "Но..."

Ж.: - "Ниппонский Имперский Жандармерии пасс - мозно ходи куда угодно и когда угодно!"

И всё это на "region English" (риджон инглиш), которым владели оба на уровне чуть выше "твоя - моя" и с присущими обоим выговорами!

* * *

Хочу пояснить, что я имею ввиду под "узорами судьбы":

-- замысловатый, хотя и не очень длинный "узор" - японская оккупация сперва Харбина (1932), затем угроза мобилизации меня в японскую армию и мой срочный отъезд в Шанхай, и полная оккупация Шанхая после моего приезда. "Из огня, да в полымя"! Чем не узор! И многие другие "узоры" связаны с японцами и оккупацией.

-- "вмененный брат" в самом начале путешествия - М. Н. Елисеев.

-- "Три богатыря" - "узор" длиною в жизнь.

-- "князья из грязи" - русские, переехавшие из комнатенок в шикарные особняки и квартиры. Жаль немного этих "узоров" помню.

И еще, "узоры разных рисунков", вплоть до удивительных и абстрактных.

Пока я перестану описывать узоры, тем более что "резец судьбы" иногда срывается и оставляет царапины. Иногда более глубокие, иногда не очень. Но, и то и другое - моя судьба, моя жизнь.

По приезду в Шанхай английский язык я знал. В гимназии преподаватели сумели дать нам хорошие знания. Читать писать и понимать я мог достаточно хорошо. Но говорить в Харбине я стеснялся т. к. разговорной практики по окончании гимназии у меня не было. А тут все болтают свободно. И я зажимался и отделывался короткими фразами или "да" или "нет". Но, месяца через три, я заговорил! Хочешь, не хочешь и на работе и на улице без разговора не обойдешься. И оказалось, что говорю я вполне грамотно. Спасибо нашим Мирандову, Парницкой, и мисс Новиковой. Стал я и книжки английские почитывать.

Но, с английскими книжками я забежал вперед, это будет после войны. А пока мы живем вольно никем не тревожимые, кроме мыслей - где же мы обитаем и у кого захватили жилплощадь? И как долго будет длиться это благополучие? Эти вопросы возникали у нас первое время часто, но "стрекулизм" брал свое и мы, в конце концов, успокоились. И начали "благоустраиваться". Когда мы выехали, вошли, вторглись (выбирайте слово, которое вас больше устроит) никакой мебели там естественно там не было. И стали мы благоустраиваться. Вся наша компания состояла из приезжих. Большинство из Харбина, но были ребята из Тяньгина, Циндао, Пекина. Пионерами "захвата" были шесть человек: Борис Игнатенко, Леня Сидоркин, Женя Воронов, Володя Говердовский, Марк Коростовец и я - Елис. За мной так и крепилось это школьное прозвище среди студентов. И вот каждый приносил, что имел и что достал из необходимого: матрас, циновка, простыни. Меньше всего у нас было подушек - в том климате подушка не подружка, а скорее недруг. От нее только жарче. Но первыми прибыли книги, готовальни, линейки, справочники. Я притащил чертежную доску - подарок Василия Яковлевича Волкова. Вещь для студента необходимая, но в наших тогдашних условиях по назначению употребляемая со значительными затруднениями. Однако свою первую курсовую работу я выполнил на ней. Подставив под нее книги и лежа на животе, на полу! Цирк! Доска также выполняла роль стола. Затем у нас стали появляться еще жильцы. Примкнули к нам Алеша Ртищев-Соловьев, Жорж Бердников, Жорж Копытов, братья Чиркины - Володя и Кирилл. Наша братия была многоязычна. Кроме русского все говорили более или менее прилично по-английски. Некоторые учились во французском университете "Аврора", что их обязывало прилично знать французский, Марк Коростовец после двух курсов в Пекинском Университете прилично говорили по-китайски, а Жорж Бердников учился в Германской Медицинской Академии (это имея справку о желании принять советское гражданство!) и, следовательно, говорил по-немецки. Были меж нас и медики, и юристы (студенты соответствующих факультетов), и строители и механики. Позже будет понятно, почему я особо это отметил. А пока жизнь почти налаживается - жилье шикарное, светлое, просторное, учеба идет. И на лекциях теперь не засыпаю - ночь все-таки теперь вся моя. И с девушкой милой и веселой, сестрой друга моего Петра Зайцева познакомился.

Но жизнь вокруг меняется. И еще как! На улицах исчезли грузовые автомобили на газолине работающие, зато стали появляться "газогенераторные". Моментально прозванные самоварами за дымок мирно исходящий и небольшой трубы от бачка с горящими дровами. Тоже не дешевое "горючее" в условиях Шанхая, где дрова, даже в мирное время продавались на вес. - "Почем фунт дров?" Легковые автомобили, было, пытались тоже оснастить газогенераторами. Но не пригодились. И владельцы - богатые китайцы, стали заправлять свои автомобили смесью спирта с эфиром. Мы узнали это позже от одного нашего товарища, которому повезло устроиться у такого "нового китайца" шоферам. И на вкус продавал эту "смесь". А повезло этому парню видимо потому, что он был на половину китаец. А траффик (движение) на улицах стало еще хаотичнее. Появилось много велосипедов, рикш, велорикш, грузовых тележек на автомобильных колесах, на человеческой тяге. А на тротуарах в дневное рабочие время стало значительно больше "свободных" людей. Была введена светомаскировка. Ожидались налеты американской авиации. Поначалу были строгости, но со временем они ослабели - налетов долго не было. Только на уличные фонари надели "намордники" и от фонаря до фонаря воцарилась непроглядная тьма. Мелким воришкам, спекулянтам тоже, влюбленным парам это оказалось на руку. Впрочем, взяточникам и взяткодателем тоже. Перемены происходили и в семейной жизни моих близких. Моя тетя Галя развелась со своим первым мужем - Павлом Владимировичем, с которым у меня всякие отношения были порваны. И все время, пока они жили вместе, я к ним не приходил. Галя переехала из Lincoln apartments и снимала комнату у знакомых. Теперь я стал чаще бывать у Гали. И я узнал, что Галя не только старший родственник, но и товарищ. Понимающий и помогающий. А Василий Яковлевич Волков покончил со своей холостяцкой жизнью, и без торжеств и формальностей, женился на Кате Лопатиной. Это меня удивило т.к. по всему укладу своей жизни, на мой взгляд, никак не вписывался в ряды "женатиков". Но они так походили друг на друга. И по уму, и по душе, и по чувству юмора, что очень считаю, важно. А чету Никольских потерял (Валентину Ивановну и Гальку).

И в нашей жизни - оккупантов тоже назревали перемены. Какие? - Неизвестно. Наша жизнь в оккупированном нами доме сложилась так: ребята, которые учились в " Авроре ", " Сант Джонсе " и медицинском немецком институте днями, естественно, бывали на лекциях, а мы, студенты вечернего Высшего Технического Центра или ВТЦ, если не бегали в поисках заработка, были дома.

И вот то ли в июне, то ли в июле мы, кто были дома, услышали какое-то движение на первом этаже. Наши сердца дружно екнули! Полиция? Тихонечко мы спустились вниз, но, не показываясь людям, ходившим там. Оказалось, что это грузчики заносят мебель и какое-то оборудование. Немного успокоенные мы вернулись в свои " апартаменты ". Но мир и покой, воцарившиеся в наших сердцах до этого дня, был грубо нарушен. Мы поняли, что развязка близка. На "общем собрании" было решено: позиций не сдавать, и будь, что будет! А тем временем нам стало понятно, что это будет учебное учреждение. Завозились парты и столы, завозились кровати, что позволило нам заключить, что это будет какой-то интернат. А это, по нашему мнению, ещё больше снижало наши шансы хоть на какое-то время задержаться здесь. До начала учебного года. Попутно стало известно, что это будет "Колледж Святого Михаила". Именно так! И колледж, и святого! А строили его, вернее заказывали, монахи ордена иезуитов!!! Всё разъяснилось позже. А пока шла работа по оборудованию классов, спален, маленького спортивного зала (вернее большой комнаты), кухни, склада продуктов с холодильником. То есть, всё солидно. Уже первый второй и третий этажи оборудованы. Но к нам, на четвертый этаж никто не заглядывает, да и мы тщательно избегаем не только встречи с кем-либо, но и шороха не издаём. Затаились. Наконец всё затихло. Ещё с месяц мы живём спокойно, если не считать грызущего нас червячка ожидания расплаты. Пользуемся душем вволю - жара.

И вот в воскресенье мы все дома. То есть и "вечерники" и "дневные" студенты. Время - около полудня. Кому-то выпала очередь идти за сладкой печеной картошкой (бататом) - это наша основная пища, поскольку и дешево, и сытно, и вкусно. Посыльный собрал копейки, которые наскребли миром, взял чемоданчик и пошел вниз. Однако через несколько секунд он вбегает в комнату (надо написать: "с искаженным лицом") взволнованный и сообщает как по Гоголю: по дому ходят монахи, хоть и не с ревизией, но видимо с приемной комиссией. Мы затаились и стали ждать, пытаясь предугадать свою судьбу. Но вот слышим шаги многих ног, какие-то разговоры... Шаги всё ближе и ближе... Хотелось бы описать сцену так, как она этого заслуживает. Нужен Н. В. Гоголь или, по крайней мере, Ильф и Петров! Но вот, открылась дверь соседней комнаты. И снова шаги - уже рядом! Раз! Открылась дверь, и в дверном проеме появилась волосатая и бородатая голова. В черной рясе православного покроя и с русским крестом на груди. Наши сердца дали перебои, а у головы отпала челюсть. Вместе с бородой. Голова с вопросом "Who are you?" прямо-таки вонзилась в комнату. За ней втиснулись остальные шесть или семь человек. Все - монахи. Как в православных рясах, так и одетые по католическим канонам. С челюстями разной степени отвислости.

Уж и не помню - хором мы ответили или вразнобой, но ответ был "We are students" ("Студенты мы")! А дальше пошло "по мотивам "Двенадцати стульев". По ходу дела мы поняли, что комиссия состояла из англичан, вернее англосаксов, французов и одного китайца. А мы говорили на всех этих языках, плюс ещё русский. Монахи, выглядевшие православными священниками, оказалось, говорили по-русски, но с хорошим английским акцентом. Как-то само получилось, что ребята, учившиеся в "Авроре" - один медик и один юрист взяли на себя французов, один, хорошо говоривший на китайском, взял на себя китайца, а остальные, говорившие на английском и русском, взялись за прочих монахов. И началось "охмурение" (смотри "Золотой телёнок") монахов "православного вида" и католических, да ещё членов ордена иезуитов! И кроме юридических обоснований, политических резонов, соблюдения христианских норм приводился и всячески подчеркивался "постулат Паниковского" (смотри "Золотой телёнок"). То есть мы втолковывали монахам, что мы все хорошие, студенты, посвятившие себя науке, люди воспитанные и окажем администрации посильную помощь. Видимо наши аргументы были убедительны, и приёмная комиссия удалилась на совещание. А мы остались решения ожидать. Это были трудные минуты! Но, наконец, к нам пришел только один "православный" священник. Представился директором колледжа Святого Михаила и попросил называть его - "отец Федор". Фамилия его была Уилкокс. Он шотландец, священник униатской церкви. Условия, которые он нам поставил, были вполне приемлемыми и мы были рады согласиться.

Мы помогали устанавливать школьное оборудование, отнивелировали школьный участок, построили волейбольную площадку, турник и шведскую стенку. Один из нас согласился преподавать арифметику, а я стал выполнять роль не то швейцара, не то консьержа, и, таким образом, у меня появилась отдельная комната с окном на улицу. Это было весьма существенно, т. к. оно позволяло нам ночью, после занятий в институте, а иной раз и по другим причинам пробираться домой через специально только прикрытое окошко. Но комната мне не была нужна - мы жили "колхозом", что и веселей и выгодней. Никакой аренды мы не платили и поэтому все, что мы добывали, деньги ли продукты ли мы пускали на еду. А еда у нас была - печеная картошка - батат. И сладко и сытно. И китайские лепешки, и "мясо бедных" - тофу. Это творогообразная масса, приготовленная из соевых бобов. Или когда решали, что можем "шикануть" ели китайские пельмени в уличных харчёвках. И было все это вкусно. И дешево. Хотя редко. Основа все-таки - батат.

Время течет, жизнь изменяется. Постоянны только любовь и безработица! А вовне меж тем перемены идут. Тетя Галя сняла новую комнату, и мне уже известен адрес. Чаще стал видеться с ней и стал узнавать ее, как человека с юмором, и не "тетка", а старший товарищ. Часто навещать ее я не мог, т. к. материальное положение у нее было немногим лучше моего, а она норовила каждый раз меня подкормить. Так я познавал цену денег! Кроме того, любовь моя, вернее ее семья, тоже переехала из маленькой квартиры на рю Лафойет в 4^х квартирный бординг на руд Порт де ль'уэст. А произошло это по той же причине, по которой многие отнюдь не богатые русские стали вдруг "владельцами недвижимости". Выше я уже описывал это явление в Шанхайской жизни. И вследствие этого переезда и была сделана попытка нашей компании заняться "транспортным бизнесом". В связи с удачным опытом перевозки пожиток семьи Зайцевых в новое "владение". Что из этого вышло, я уже тоже писал. Я понимаю, что мое повествование хронологически раздергано. Но таков "поток памяти" мой. В "бульоне" жизни происходит множество явлений связанных логикой времени, но настоящая, прочная связь - это личность, которую время и жизнь месит и бросает в пространстве. Во! Филозоф! Прошу прощения. И тут тоже круче завивается завиток очередного "узора". Я написал, что постоянны только любовь и безработица, но ведь тогда я еще думал, что астма тоже постоянна. Хорошо(?), что я ошибался и в первом и втором и третьем.

Хочу рассказать о двух приключениях, которые случились в этот же период. Одно опасное и поучительное для меня. Думаю, вы согласитесь со мной, прочитав. И второе - забавное, хотя и там присутствует элемент опасности. Итак: конец 1942 года - начало 1943. В Сейнт Майклз'е идет первый учебный год. Всё уже вошло в колею. Мы приобрели карту СССР и регулярно перемещаем флажки, прямо стратеги. Но расстраиваемся и радуемся искренне и бурно. И вот в одно, видимо из воскресений; я с компанией молодых цыган-подростков лет 14-16 направляемся к "памятнику Пушкину". Время часов 11 ночи. На фонарях "намордники" - война, затемнение. От фонаря до фонаря тьма. Цыгане играют на гитарах, а я горланю студенческую "От зари до зари..." (Эта песня у цыган была очень популярна, несмотря на мои вокальные данные). И вот я получаю хороший удар в ухо сзади. Что было дальше, я абсолютно не помню. Очнулся я под одним из фонарей на проезжей части улицы. Причём лежал я сверху, а подо мной лежал и хрипел и крупно дрожал какой-то парень. Совершенно мне незнакомый. Я понял, что дело плохо и отпустил его из "ключа" (как называют этот приём борцы), и встал на ноги. Парень зашевелился и ретировался. Я чуть его не задушил! В последствии цыганята рассказали мне, что это была компания русских ребят т. н. "мушкетеров", "шибко патриотов" и "очень религиозных". Они видимо обиделись за "Харлампия святого", о котором упоминается в песне. Их было человека четыре или пять.

А я, оказывается, ухватил (когда, как?) самого вожака. Все это хорошо, но я ведь нечего не помню! Помню первый удар и его хрип у меня в "ключе"! Мне стало жутковато, да и всем участникам еще раньше страшно т. к. когда я очнулся, уже никого не было. Урок на всю жизнь! Где мое хладнокровие и выдержка, которую я воспитывал в себе?

А теперь о том, как Петра и Егора за итальянцев приняли. Однажды мы с Петей Зайцевым услышали, что на железнодорожной станции "Маркхам роуд" скопилось много вагонов с углем, и будто бы будут нанимать людей разгружать их. Место это очень удаленное и мы, наскребя немного деньжат, решили добираться туда поездом. Прибыв на место, мы выяснили, что вагоны да, уголь да, разгрузка да. Но не нам. В том смысле, что там работает китайский профсоюз и никого со стороны, тем более европейцев не допускают. Не то, что, несолоно хлебавши, а вообще уже без надежды и без денег на обратный проезд, мы пошли пешком. Выбрали, по нашему мнению правильное направление (на Хонкью) и пошли плутать по кривым улочкам китайского района Ву Зунг.

Долго мы крутились по Китайским квартирам пока не вышли на какую-то пустошь. На краю ее, метрах в пятистах, стояло вполне европейского вида трех, а может быть и четырехэтажное здание, обнесенное забором из досок. Мы, конечно, решили, что это уже Хонкью или склады. Быстренько, весело мы перешли пустынное пространство, и пошли вдоль забора. Но забор вдруг кончился, и мы очутились лицом к лицу с японским часовым. Он сделали винтовкой недвусмысленное движение, сопровождая его очень энергичной, но непонятной нам речью. Затем он крикнул что-то за забор и оттуда вышел офицер. Его английский был немного лучше нашего японского. В результате "переговоров" офицером был задан прямой вопрос: - "Итариано?" Мы с понятным энтузиазмом ответили на "чистом итальянском" "Си!!" И мы были отпущены на волю. А дело было в следующих обстоятельствах: Япония и Италия союзники по "оси", а в Шанхае всю войну простояло итальянское пассажирское судно "Конте Верде" и итальянские матросы разгуливали по Шанхаю. Это первое, а второе то, что у нас у обоих физиономии были весьма загорелые, волосы черные, у Петра вьющиеся, вернее волнистые. А главное думаю то, что у Пети были еще тонкие усики!

Наверное, этот эпизод ничего не добавляет к моему рассказу, но вся картина стоит у меня в памяти, так четко и ярко, что не могу удержаться(!) и еще дело в том, что эпизод мог закончиться "ниппонской имперской жандармерией". Ведь это здание оказалось командованием порта японской юрисдикции. А жандармерия, особенно японская штука не только страшная, но и вздорная. В силу своей бюрократичности.

Глупости и нелепости иногда врезаются в память сильнее чего-либо доброго и поучительного. Коль зашла речь о пропаганде и агитации, расскажу немного о Харбинских впечатлениях. Однажды на пути в школу увидел я (и многие другие) новинку: поперек улицы натянут транспарант. Для Харбина невидаль. И текст интересный: "месяц любви к лошади". Коротко, но неясно, как эту любовь проявлять. Возможно, извозчики проявили её, привязав под хвостами своих друзей брезентовые ведёрки? Был и ещё один (в другой раз). Также транспарант через улицу с лозунгом: "пережёвывая хорошенько пищу, ты приносишь пользу государству!". Утверждение то, особенно первая половина, не вызывает возражений, но зато вторая наталкивает на мысль об участии человека в биохимической цепочке и круговороте веществ, только непонятно: понимали ли жующие значимость этого акта?

Ну, пока оставим японцев и вернёмся в колледж св. Михаила. А японцы ещё появятся, вернее, проявятся в моей жизни. За время нашей оккупации население нашей "квартиры - две спальни " понемногу увеличивалось. А дирекция колледжа тоже не замечала этого, толи не придавало этому значения. Тем не менее, с 6 человек выросло до 10-12 человек и на этой цифре колебалось в ту или другую сторону не намного. Время от времени появлялись ребята, потерявшие по жизни жильё и время от времени исчезавшие, видимо найдя себе пристанище. Хочу описать "отцов основателей" нашего, судьбой и отчасти нахальством дарованного приюта. По алфавиту: Женя Воронов - высокий, более 180 см. роста, красивый, хотя и несколько женственный парень с гривой черных волнистых волос. Студент медик французского университета "Аврора". Затем Вова Говердовский. Тоже высокий, шатен неизменно доброжелательный и спокойный. Своего рода феномен - у него было шесть сосков - четыре достаточно развитых на груди и пара уже деградированных на животе. Боря Игнатенко - очень целеустремлённый упорный в учебе - наш богатырь. Роста около 180 см., широкий в плечах, мускулистый. Поражала спина - ширины не стандартной. Мы шутили: "за помывку Бориной спины - двойной тариф. Марк Коростовец: высокий худощавый, жгучий брюнет с "римским профилем" прямо патриций, но... он был матушкой природой "одет" буквально с ног до головы, как мы шутили в "шерстяное трико". А характер! Полная абсолютная невозмутимость. У него была мандолина, на которой он иногда "по вдохновению" играл. На нашей памяти он исполнял неизменно "Коробейники". Когда же он играл, вы можете его спрашивать, ругать, говорить приятные вещи, гадости, толкать, умолять, но Марк никак не реагирует. Сыграв нужное количество тактов, он аккуратно поместит медиатор между струнами, спросит "А?" или отреагирует соответственно обстоятельствам. Учился также в "Авроре" медик - Лёня Сидоркин. Небольшого роста, кругленький, весёлый и острый на язык. Увлечён физкультурой. Именно физическим саморазвитием. Почему-то особое внимание уделял укреплению брюшного пресса. Постоянно просил проверять свой пресс всех нас ударом кулака в "солнечное сплетение", да посильней. Но насколько я знаю, никто из нас не мог нанести такой удар. Мы его все очень любили. И, наконец, я. Тот, кто эту жизнь прожил, и постарался вспомнить всё, что может быть для вас интересно. Весь "налицо". Вскоре после "оккупации" к нам присоединились: Сережа Колесниченко- адвокат, умница, футболист, университет "Аврора". С ним мы очень подружились и не расставались до самого отъезда в Россию. Алеша Ртищев-Соловьев - романтик в лучшем смысле этого слова. Отпрыск древнего рода, он очень дорожил словом и честью своей. И Жорж Бердников - медик, который умудрился, имея "справку о гражданстве", учиться и, по-моему, закончить Немецкую Медицинскую Академию! Вот эта компания и барахталась в жизни. А вместе и дружно было легче и вернее. Так мы и жили - ели сладкую картошку, ходили в институты и университеты, бывали "у Пушкина", танцевали на вечеринках. Спорили обо всём, влюблялись все и жадно ловили новости с фронтов войны, ежедневно переставляли флажки на карте СССР. Мы старались стать советскими, но оставались русскими, патриотами Родины, которой никогда не видели. Мы были честны и искренне хотели на фронт. И часто осаждали консульство вопросами "Когда?". Но ответа нам всё не было. И мы продолжали жить, не подозревая, что нас ожидает этой осенью.

А осенью нас ожидали начала учебного года, как в институтах, так и в Сейнт Майклз. В С. Майклзе учеба началась молебна и освещения классов и других помещений. Службу вели наши администраторы - директор О. Федор и два других священника О. Иоанн (огненно рыжий ирландец) и О. Маврикий - молодой американец. Служба велась на церковнославянском, который для нас было трудно воспринимать без улыбки из-за акцента. Позвали и нас. Все прошло, как положено. Правда, на последовавший банкет (скромно именовавшийся "трапезой") нас не пригласили.

И жизнь потекла более или менее размеренно. Мне была предложена работа в колледже за завтрак утром и комнатку при входной двери. Предполагалось, что я буду с 10 часов утра до 7 часов вечера опрашивать приходящих - кто, куда, к кому? И докладывать отцу Фрейду. Первые дни я сидел как приклеенный - должность! Но надо же и деньги добывать. И стали мы там дежурить по очереди. Один дежурит. А другой (кто в вечернем институте) рыщут в поисках заработков. А что касается семи часов, то оказалось, что никаких посетителей уже после четырех часов не было, вернее не бывало. И вышло, что и монахи довольны и нам хорошо - занятия в ПТУ начинались в 7 часов, и мы нормально успевали к лекциям.

Жизнь шла своим чередом, пока без экстремальных ситуаций, но в начале января - перед Рождеством в Шанхае выпал снег! Пролежал три дня! Когда утром увидели снег, то можете себе представить, какое у нас - харбинцев, охватило ликование?! Три года изнывали от жары, а тут - родное! Быстро, даже незаметно как организовалась компания человек 12-15 парней и девушек. И в Джесфилд парк! В снежки играть, снежных баб лепить! Сколотили деньжат на троллейбусе, пододелись по возможности и айда! Было весело, мокро и празднично, хотя, по-моему, это был будний день. И дневные и вечерние студенты, конечно без сожалений прогуляли лекции. Нам было весело, а вот что испытывали китайцы, набежавшие из окружавших домов и с удивлением наблюдавших за нашими забавами, осталось нам не известно. Поскольку на их лицах мы не 0x08 graphic

сумели прочитать какие-либо эмоции. Но мы повеселились вволю! Нафотографировались - ведь явление не рядовое! Температура держалась -8 С⁰ и так мы позже со смущением узнали: за три дня и ночи умерло - замерзло много бездомных и нищих - несколько тысяч! Больше десяти!

По воскресеньям, вечером я, и не только я, добывали велосипеды, главным образом выпрашивали у знакомых, и "верхом" являлись к своим "дамам сердца". Иногда собиралась целая кавалькада, и ехали плотной группой на прогулку предварительно получив разрешение и инструкции от родителей "дам", чаще всего по ул. Лафост. На этой улице и днем не было большого движения, а к 9-10 часам и вовсе было полупустынно. А это позволяло асфальту сохраняться в более приличном, по сравнению с другими, состоянии. Что было немаловажно, как будет понятно ниже. Дело в том, что, несмотря на наличие у каждого велосипеда сзади багажника (в. не роскошь, а средство передвижения) наши подружки предпочитали ездить на раме. Оно и понятно! Ведь ехать на багажнике - никакой романтики! Перед глазами только спина, пусть и симпатичного парня, но и только, да и разговор не получается. А на раме, хоть и жестко, зато романтики хоть отбавляй. И разговор поддержать можно и поцеловаться "невзначай". Так мы ехали некоторое время группой, но, постепенно редея, группа и вовсе вскоре распадалась. Чего уж там!

И было всё это прекрасно, чисто, наивно, но, слава богу, что со мной это было! Спасибо этому чувству и той, кто это чувство мне внушил(?) и ещё спасибо ей за то, что я преодолел мальчишеское предубеждение против танцев. Как же! Для настоящего мужчины, занимаешься танцами, да ещё с девчонками! А Нонна хорошо танцевала, и нас с ней стали приглашать на вечеринки. Она танцует без устали, а сижу в углу со своими принципами, а вернее с работою, и дуюсь. Дуюсь на парней, которые с ней танцуют и на себя. В конце концов, она таки научила меня танцевать. Что делает любовь. Я не только научился танцевать, но и полюбил это. И танцы стали для меня движением в ритме, но и в какой-то степени творчеством. И люблю танцевать до сих пор. Жаль, что редко приходится танцевать. Да и хорошую музыку танцевальную не слышно.

Как будто жизнь не-то, чтобы наладилась, но никаких больших потрясений не происходит. Волнует положение в Сталинграде. Выпросили у монахов маленький радиоприемник. Ночами слушаем. Учебный год в колледже идет к концу и в институтах тоже. Сдал начерталку, математику - дифференциалы, сделал курсовую по металлическим конструкциям, топографию. Можно было бы и больше но....Все обещают, что начнется рисование, но Чопа (такая уж фамилия) - наш художник, так и не появляется. В следующем году обещают преподавать французский язык.

Все на свете имеет начало и конец. Это ясно и мне, но мне все время кажется, что "хорошие" явления кончаются чаще, чем "плохие". Вот и опять хорошему, пусть относительно, пришел конец. И опять японские оккупационные власти! Пришли жандармы и дали колледжу и нам трое суток, чтобы "освободить помещение". Наши монахи попытались апеллировать к гуманности, но ... "Нипонсской имперской жандармерии пас..." и повышенный тон офицера сделал понятным наше с монахами положение.

Настроение упало у нас до "0". Опять надоедать знакомым, опять бегать по городу в поисках крыши над нашими головами? Грустно! Но вопреки "закону подлости" конец плохого наступил удивительно быстро. А дело вот в чем: я уже писал о том, как многие русские вдруг стали "владельцами недвижимости" и такими русскими стали родители Ноны и Петра Зайцевых. Петр был моим другом и приятелем всех "сэйнтмайкловцев", и бывал у нас практически ежедневно. Вот в один из этих мрачных дней он, как и всегда, зашел к нам. Узнав о нашем положении, он, не говоря ни слова, убежал. А к вечеру мы уже переезжали на "Порт дэль уэст"!, а дело в том, что родители Петра и Нонны были теми русскими ставшими "владельцами" бординга, состоявшего из двух больших двухкомнатных квартир внизу и наверху, а также двух маленьких квартирок, видимо по замыслу архитектора назначавшихся для прислуги. Весь первый этаж, включая и маленькую квартиру, занимала большая китайская семья. Наверху же, занимая две большие комнаты, жила семья Зайцевых. В комнате поменьше жили родители, а в большой комнате с верандой жили Петр и Нонна. Вот в пустую, жилплощадь для прислуги и уговорили родителей пустить нас жить двое наших друзей. Для меня вообще рай! Нонна рядом и Петр тут же. И для нашей компании здорово: двое изолированных комнатки! Мечта! Разговоры об аренде были сердито отвергнуты Ксенией Евгеньевной и Сергеем Петровичем. Чего еще желать? Был там стол и шкаф для одежды! Шик! И хозяева - милые интеллигентные люди. И в результате изолированно мы только спали, а днями и вечерами частенько общались очень интересно с хозяевами. И китайцы внизу спокойные приветливые. И конечно эта идиллия не могла долго продолжаться! Закон подлости не умолим.

Живем мы недели две-три. Из наших "апартаментов" выход на лестницу и в "садик", а оттуда на улицу. И мы никому не мешаем, и нам никто не мешает! Но в один ясный и тихий день появилась тревожное известие. Ксения Евгеньевна рассказала нам, что приходил к ней какой-то "человек", как она его охарактеризовала, спрашивал о возможности сдачи ему этих двух комнат. Нас это не встревожило, а зря! Дня через три появился этот "человек" опять, да еще в сопровождении отделения солдат Ниппонской доблестной армии и жандармского офицера. Солдат офицер поставил к дверям комнат Зайцевых, один был поставлен внизу перед дверями китайской квартиры. Двое проследовали в нашу квартиру. Все с винтовками и с сознанием своей значительности. Нас выставили на лестничную площадку без вещей, но с часовым. Затем человечек пояснил, что вещи мы можем забрать, и наша дальнейшая судьба ему не интересна. Ксения Евгеньевна попробовала возмутиться, но солдат толкнул ее прикладом обратно в комнату. Получил толчок прикладом и я, когда попытался заступиться за женщину. Хорошо, что дома не было Петра - он горячий и вспыльчивый парень и непременно вступился бы за маму. И последствия были бы непредсказуемы. Но, вот нашу квартиру опечатали, солдаты ретировались, а мы остались "рыдать на развалинах нашего счастья". Закон Паркинсона.

Но есть, есть поговорка: "Нет худа без добра, как нет и добра без худа"! В этот раз сработала первая часть народной мудрости!

Когда "ограниченный воинский контингент" покинул (вместе с "человечком") дом, произошёл очередной поворот колеса фортуны. Ксения Евгеньевна оказалась женщиной не только доброй и интеллигентной, но и решительной. Нас, бывших в это время дома, т. е. "вечерников", не медля, заставила затащить наши пожитки в их спальню. А, затем, после дебатов об "удобно-неудобно", она уговорила нас перетащить всю мебель, кроме стола и нескольких стульев на веранду, где они с Сергеем Петровичем и спали все время до отъезда в СССР. А мы поселились в их спальне. Впоследствии у нас появились три койки. Места на кроватях были разыграны по честному, а проигравшие располагались на полу. А через несколько дней в нашу бывшую квартиру въехал "человечек" с супругой. Она оказалась крупной женщиной, так сказать, добавляя супруга "до единицы". Оба какие-то скользкие с льстивыми улыбочками. Неприятное соседство. А позже мы узнали, хотя раньше и сами догадывались, что "человечек" по фамилии Анипкин, служил в японской жандармерии "стукачом", чем и объясняется его "триумфальный въезд" в квартиру.

Мы же стали обживать новый приют, а в нашей кампании появился новый товарищ - Юрий Орлов. За что же нас так мотает судьба?

В который раз! Но для нас всё обернулось очень хорошо, а вот для наших хозяев такое соседство могло стать причиной неудобств и стеснений. Но напрасно мы боялись. Очень скоро установились прекрасные отношения! Мы прямо таки почувствовали себя одной семьёй. Отношения были с самого начала хорошие, но когда мы стали находить у дверей нашей комнаты, то кастрюльку с горячими оладьями, то с кашей, то ещё с чем-нибудь, мы поняли, что Ксения Евгеньевна стала для нас матерью. Звучит, возможно, напыщенно, но передаёт правду. Вот она русская душа!

В этот период в моей жизни произошли изменения. Во-первых, я познакомился с сестрой (старшей) Петра и Нонны и её мужем. Который оказался также студентом нашего института, но старше курсом, да и на механическом отделении. Звали его - Самойлов Георгий Николаевич. Стали мы видеться в институте, общаться. В одном из разговоров выяснилось, что он живёт в доме одной стеной выходящей на Авеню Жоффр (центральная улица фр. Концессии), а другой стороной в маленький переулок, где к его квартире (вернее к квартире отца) полагался гараж, пустующий. При этом разговоре присутствовал ещё один Георгий Николаевич - Михалёв. В разговоре возникла мысль: все трое с детства возились с велосипедами, есть кое-какой инструмент, а у Самойлова - гараж! Велосипедная мастерская! Европейская, а все существующие принадлежат китайцам. В этом может быть шанс немного заработать на жизнь! Решили попробовать! Я достал красок, два небольших листа фанерок и нарисовал скачущую антилопу на фоне велосипедного колеса. И название: "George's bicycle shop"- велосипедная мастерская Георгиев. Учитывая велосипедный бум в Шанхае: шанс был. И вот в один прекрасный день мы открыли гараж, я вытащил два переносных щита с рекламой, и мы стали пред предпринимателями! Правда, никакой работы не было в течение месяца, или около того. Потом стали появляться, правда, редко, клиенты. И тут спасибо Василию Яковлевичу, мы осознали, что без "лайсенса"- лицензии, дело может кончиться не начавшись. Наскребли денег, где попало, и купили "лайсенс". И клиенты стали появляться: европейцы, французы, жившие в этом доме, русские, услышавшие о русской велосипедилке, где работали студенты. В самом начале наш "триумвират" распался - Жорж Михалёв ушёл в отставку. Видимо не видя перспективы. А клиентов всё прибавлялось. Мы уже расплатились с долгами, которые наделали для покупки лицензии. Всё меньше становилось работ по мелочи- проколы, слетает цепь и т.д. все больше становилось капитального ремонта.

Но эти первые дни "нового предпринимателя" дались мне не легко. Видимо это был январь или начало февраля. Было дождливо и холодно, хотя и субтропики. И у меня участились приступы удушья - астма. Случалось это обычно по ногам. Наверное "музыка", которую я производил своим дыханием, мешала моим товарищам спать, да и по человечески беспокоила. Особенно наших "медиков" и они где-то раздобыли целый ящичек (вроде посылочного) разных медикаментов. Были там разные лекарства, но главное - там были две ампулы адреналина. И один из приступов мои друзья сделали мне укол адреналина. Почему я пишу об этом - хочу поделиться теми ощущениями облегчения даже блаженства и освобождения, которые я ощутил тогда. Дело в том, что, обычно промучившись полночи, я засыпал, и все выше ощущения не проявлялись. Просто обычное утро, только ребра болят. А тут! Через несколько минут ты свободно дышишь! Ну, это лирическое отступление. Прошу прощения, но для меня оно очень лирическое, почему и делюсь этим воспоминанием. А ребятам спасибо!

А в "велосипеднике" работа налаживалась. Установилась у нас связь с несколькими китайскими мастерскими по окраске рам горячей эмалью и хромированием ободов, рулей и т.д. То есть, мы уже делали полный ремонт и стали уже немного зарабатывать, и отдавать долги, которые на нас висели после покупки "лайсенса". Мы уже с долгами почти расплатились, как... В мастерской постоянно было полно велосипедов разобранных, готовых и только поступивших на ремонт. Так было и в конце этого дня. Около двадцати машин мы закрыли, уходя, домой. А на утро...! Гараж чист! Пусто! Только замок остался на полу! И опять началась жизнь впроголодь! Надо возвращать велосипеды хозяевам. И стали мы рыскать по свалкам - искать части для сборки велосипедов для возмещения. Хозяева в основном попали великодушные и дали нам возможность возвращать вновь собранные велосипеды владельцам. И в это же время у нас с Жоржем поменялись "статусы". У него родился сын Сережка, а я стал официальным женихом Нонны! Статус накладывает обязательства, и у Жоржа появились обязанности по дому, и ему пришлось уделять больше времени дому, а мне делать немного больше работы и еще стало необходимо "рубить хвосты", которые у меня появились за этот и прошлый учебный год. За лето я позанимался и зимой начал "рубить".

Думаю, что происхождение хвостов всем понятно и не требует отдельных пояснений. Такой уж выпал мне 1942 и половина 43-го. С осени 43-го я стал уже регулярно посещать занятия, сделал две курсовых, получил головоломное задание по архитектурному проектированию. Работал в велосипедном магазине. И, наверное, за прилежание был вознагражден фортуной. Вполне материально. Однажды, направляясь на работу, я, несмотря на быстрый темп ходьбы, заметил на тротуаре кольцо. На первый взгляд невзрачное белого металла кольцо. Подняв, я увидел, что это непростое кольцо. Это был довольно массивный перстень с крупным рубином, оправленным в серебро. Кольцо было явно если не старинным то старым наверняка, т. к. было украшено, когда-то рельефным изображением неизвестно чего, так как оно было сильно стерто. Я стал носить его на безымянном пальце. Рассчитывал я, что в минуту трудную я его продам, но что из этого вышло, будет видно попозже.

Вот о чем ещё хочу написать. Считаю своим долгом. Русским эмигрантом в Китае, да и повсюду приходилось трудно. И если бы не "лавочники" и их лавочки, то трудно представить, как бы выживали люди! А лавочники, т.е. китайцы, открывшие в Харбине и затем в Шанхае свои лавочки- мини универсамы, продавали свой товар "под записи", "на книжку". Поесть в кредит. Они учились говорить по-русски. Пусть смешно, пусть не всегда сразу понятно, но говорили. А когда в середине 30-ых годов многие русские стали перебираться в Шанхай, стали перебираться и многие лавочники. Причиной их переезда была, я думаю, японская оккупация. Часто между лавочником и покупателем возникала взаимная приязнь. И вот этот кредит позволял модам выживать при всяких случайностях и трудностях.

В связи с вышеизложенным хочу рассказать два эпизода из жизни. Ксения Евгеньевна, как и все пользовалась кредитом в лавочке за углом, все шло нормально, пока в один из дней она пришла погасить кредит и сверить записи в ее книжке и в книжке лавочника. В этот раз хозяина не было, а был молодой лет 16-17 приказчик. Но при сверке у приказчика получился другой итог. Ещё раз пересчитал. Опять другой итог, вовсе новый. В другой раз в книге лавочника была запись "УК". Не сразу выяснилось, как объяснил лавочник это - упорный кумач. Туалетная бумага! Наверное, много было подобных случаев C другими людьми, другими лавочниками и другого характера случаи. Ведь чего греха таить - были и задержки с уплатой кредита и иногда на несколько месяцев! Но они (лавочники) всегда в меру своих возможностей шли нам навстречу. Мы благодарны им и пусть слово "лавочник" не будет произноситься с нелестным подтекстом. Между тем, жизнь наша уладилась, успокоилась. Из неприятностей теперь у нас только жара, да насекомые. О них позже, не пугайтесь не страшные. А наши милые хозяева подарили нам электроплиту, чем и подвигли нас на улучшение нашего питания. Наиболее доступными были арахис и соевые бобы. И мы научились из арахиса делать "peanut butter"- арахисовою пасту. Пропустишь через мясорубку, подсолишь и намазывай на лепешку, купленную у уличного пекаря, и, "голоду - бой". Соевое молоко! Удивительный продукт! Замоченные в воде соевые бобы пропускали через туже мясорубку, полученную массу кипятили с водой и получали молочного цвета жидкость, процедив через сито. За исключением не очень, вернее не для всех, приятного запаха, этот отвар вел себя, как настоящее молоко. С него можно было снимать сливки, оно образует настоящие пенки, оно прокисает - из него делают творог, а из отжимок Ксения делала вкусное печенье, похожее на кокосовое. И оба этих блюда имели три необходимых для нас "параметра" - сытность, дешевизна и простота изготовления. Бывали у нас и тревоги и радости.

Тревоги - положение на фронтах, радости тоже самое. Когда приходило известие о взятии того или иного города, на карте передвигались флажки. А когда наши брали какой-либо крупный город в республике, то мы с хозяевами готовили блюдо, более или менее похожее на национальное блюдо этой республики. А что еще мы могли? В промежутках же мы учились, ходили в "клуб советских граждан в Шанхае", в просторечии Сов. Клуб, играть в волейбол.

А теперь о насекомых. И о спиритизме. Тема, конечно, не аппетитная, но поскольку спиритизм штука не пустяковая, а в эту ночь они (клопы) и спиритизм оказались тесно связаны, да ещё внесли струйку веселья, я считаю возможным рассказать вам эту историю.

На Урале в июне бывают "воробьиные ночи", а у нас в Шанхае выдалась "клопиная ночь"! А случилось, видимо вот что: многочисленная семья, занимавшая весь первый этаж, стала бороться с этими "сожителями" с утра. И за день эта армада переместилась к нам - на второй этаж! Никто из нас никогда ни до, ни после не видывал ничего подобного! МЫ молодые, здоровье поспать, после недолгих ...попыток уснуть отказались от этого. Даже Марк Коростовец, который не проснулся, когда кошки подрались у него на груди, (это было в первой, снятой нашей комнате) и тот не смог спать. Кто-то зажег свет, и мы увидели друг друга, сидящих на своих постелях и, между зевками, ругающихся на насекомых и жару. И было от чего! ОНИ ползли по стенам, по потолку, по кроватям, по полу! В невиданных доселе количествах! Они парашютировали с потолка и довольно прицельно. Немного побоявшись с ними, мы поняли бесперспективность наших усилий, да и при свете они - клопы стали прятаться по щелям и закоулкам. Но о сне не могло и быть речи. Мы сидели сонные, почесываясь и чертыхаясь, когда кто-то, не помню кто, вдруг предложил: "спать всё равно невозможно так займемся же чем-нибудь! Хоть спиритизмом!". Идея оказалось приемлемой, и мы быстро расчертили бумагу - кто-то из нас был в курсе, и мы уселись вокруг стола. Веривших в эту чертовщину у нас не было, но хоть как-то отвлечься! Соединили мы свои руки в кольцо, по одному пальцу положили на блюдечко в середине расчерченной бумаги и стали ждать, когда появиться "дух" т.е. задвигается блюдечко. Через некоторое время блюдечко задвигалось. Сначала робко, потом уже более и более четко стало тыкаться в буквы, написанные в кругу. Но ничего понятного не получалось. Мы стали подозревать, что кто-то из нас толкает блюдце, но все утверждали, что нет, не двигал ни один из нас. Наконец Марк (ему видимо надоело ждать) провозгласил не без торжественности: - "ДУХ"! Если ты тут скажи "да", если тебя нет, скажи "нет". И тут весь наш спиритизм кончился. Взрыв смеха закончил эту "эпопею". Видимо столь категоричное требование напугало духа, ибо только потусторонней силы не под силу выполнить такое требование: не присутствие подтвердить своим отсутствием! Абракадабра!

На следующий день, конечно, началась борьба с агрессорами. Какими методами и сколько времени продолжалось, не помню, но больше ничего подобного не происходило. Хочу вам рассказать историю на тему: "заставь дурака Богу молиться..." В это время я уже прилично танцевал, и нас с Нонной часто приглашали на вечеринки. В одном из комиссионных магазинов купил я, очень по деньгам, хорошо сшитый белый пиджак. И на вечеринки я отправился в этом пиджаке. Но через 5 минут после появления в доме я, как и все ребята, немедленно от него избавился. И мальчишки оставались в рубашках и шортах с носками "гольф". Считалось неприличным приходить на "званый вечер" без пиджака, но шорты вполне допускались. Правда, на "свойские" вечеринки мы ходили, как попало, только бы в чисто стираной одежде, и "даже" без гольфов. И, однажды, я получил приглашение, в тот же день, а пиджак немножко запачкался. Поскольку другого не было, я стал стирать его, имея дефицит времени. Постирав, я его хорошо прополоскал и стал его выжимать. А, чувствуя, что пиджак может не высохнуть ко времени, я решил выжать его "хорошенько". Когда же я его развернул, он был весь, и по груди и по спине, в диагональных полосках из порванных нитей! Больше таких удачных по цене покупок мне сделать не удавалось. Впрочем, на вечеринку я, наверное, попал. Наверняка ребята, как всегда выручили.

А этой зимой 1943 года нас, нашу велосипедилку, опять ограбили. Правда, велосипедов в этот раз не так много, но машины были хороших марок уже, и возвращать их было надо. В этот раз Жорж - партнер старший сказал: "хватит! Сделаем "русский замок!"" И сделали под его руководством. Откуда он знал об этом замке, не знаю, но я позже узнал, что он называется амбарным. И верно - русский замок оказался "не по зубам" китайским ворам. Пытались взломать ворота (гаражные), но без успеха. И впредь до самой ликвидации нашего предприятия (о нем позже) мы проработали без происшествий. Расплатились мы и с этой потерей. Много пришлось поездить по разным мастерским и по свалкам различного металлолома. Поначалу мы собрали из того, что у нас осталось из запчастей один велосипед "служебный", и ездили на нем по очереди. Когда на велосипеде уезжал Жорж, я ездил на трамвае на "разведку", если не было срочной работы. И вот в один из таких дней мне уж очень "повезло". Забрел я, видимо, далеко. Память меня подводит, и я не помню, в каком месте я был и почему оказался в битком набитом очень бедно одетыми китайцами трамвае. Наверное, это была очередная партия беженцев из района военных действий. Я думаю, что именно тут мне и "повезло". А где еще мог я подхватить такую болячку, о которой в Шанхае тогда и слыхом не слыхивали?

Словом, было так! Я договорился с преподавателем нашего института Дружининым о сдаче зачета не-то по сопромату, не-то по математике. И утром, 9 февраля (эта дата врубилась мне в память) я отправился к нему на квартиру, но после нескольких фраз он меня отправил домой. И мой вид, и речь ему сказали, что я болен. Не знаю, как я ушел от него, и была ли назначена еще дата. Помню только, что, придя домой, я захотел налить себе горячего чая т.к. я, несмотря на жару, сильно замерз. Первая (впрочем, как и другие) попытка не удалась. Стоило поднести термос к стакану, как меня начинала бить такая дрожь, что ничего у меня не получилось. Пришлось идти к Ксении Евгеньевне и просить и просить ее. Дальнейшее не помню. Очень смутно помню, что кто-то отвез меня в нашу "советскую поликлинику", адреса которой и не знал. Кто меня проводил - не помню. Наверно Петро или Боря Игнатенко. Не знаю! Знаю, что диагноз был сыпной тиф! Это же надо было подхватить болячку. Которой в 5-и миллионном городе болел только я! Во всяком случае, я больше не слышал таких случаев. Приятно сознавать себя, если не единственным, то раритетом. Но не в таком случае!

Весь этот период, как бы выпал из моей жизни. А происходили тогда события, которые по своей драматичности и воздействию на меня, как человека определенного воспитания, было огромно и болезненно. И мне сейчас трудно обо всем том. Но, писать я буду. Напишу, что я помню. Помню, что в течение первых, еще не полностью больных дней, т.е. когда я был в сознании, я трижды просил Нону не приходить ко мне. И тем более не целовать, я ведь не знал, насколько я заразен! Не хотел я заразить свою любимую! Наверное я был слишком категоричен и Нонка обиделась, и больше не приходила. Зато в ее комнату стал ходить Юра Орлов. Все чаще и на все более длительные периоды! Несколько дней (2 или 3), пока я был в сознании эти визиты меня, наверное, насторожили, но далее - провал. Не знаю кто мне помогал, ухаживал за мной, больным, не знаю. Кто остриг меня под "ноль" - тайна! И вот настал день, когда я в первый раз сам, один отправился в туалет! Но торжества откладываются... Наверное, это был вечер - часов 6, начало седьмого. Моя цель - уборная (совмещенный санузел). Застекленная дверь светится в темном помещении. Я вижу только светлый круг, как иллюминатор, а вокруг - чернота, мрак. Я иду, то опираясь о стену, то держась за перила балюстрады, ограждавшей "лестничный колодец". Через несколько шагов, вернее шажков я вдруг увидел... в этой черноте пару - Нонну и Ю. Орлова. И, наверное, именно в тот миг я понял, что Орлов "любезно" взял на себя мои "обязанности", как жениха Ноны! А оттуда послышалось - "Помочь?". Я, наверное, рявкнул - "Не надо!". Вот так и происходило мое "путешествие из варяг в греки". Как протекало "из греков в варяги" не помню. Достиг я цели - двери в уборную, или нет, не знаю. Это был крах моей предыдущей светлой жизни, любви, дружбы и многих понятий порядочности. Да, "ни одно доброе дело не остается безнаказанным". Орлов попал в нашу сплоченную многими переселениями кампанию через мое(!) посредничество. Я спрашивал разрешения у Ксении Евгеньевны, спрашивал согласия у ребят - нас ведь было в комнате 5 жильцов. Нонну можно простить - молодая, почти девочка - много ли парней, вернувшись из армии снова встретились со своими девушками? А вот такое как со мной, случается не часто! И я был наказан жестоко. Но не будем слезы лить и бить себя в грудь! Дальше!

И еще одно воспоминание того периода. Вспоминаю себя на улице около дома. Ночью. Что у меня в голове и на сердце творилось можно представить... Но рядом со мной был Петро - настоящий друг. Он, конечно, все знал и мне сочувствовал и не отходил от меня, видимо всю ночь. Он для успокоения предложил, и видимо настоятельно, сигарету. Он хотел мне помочь успокоиться и не подозревал, что это прилипнет ко мне на всю жизнь.

Не знаю, что повлияло на мою память, то ли болезнь, то ли все вместе, но память моя об этом периоде, как засвеченная фотопленка. Проявляются только отдельные события, факты, встречи. Я даже не очень уверен, в каком порядке они проходили. "Что-то с памятью моею стало!". А ведь все предыдущие события, да и те, что последовали за теми, что я сейчас опишу четко всё в последовательности. Обидно, но возможно это организм включил защиту? Попробую изложить факты в соответствии с логикой, чувством меры и моим характером (как я его вижу) и обстоятельствами. Время: вторая половина марта 1944 года, провалялся в кровати больше месяца и, наконец, встал на ноги. Видимо в это время и состоялось моё путешествие "из варяг в греки", которое я описал выше. Вот опять "видимо", "наверное", "скорее всего"! и так, наверное, в это время произошло нечто, что привело меня к разрыву с Нонной. Что было и как не помню. Уверен только, что вёл я себя в этой ситуации с достоинством. Ни "страданий юного Вертера", ни "мавританских страстей с удушением" не было. Уверен, потому что ни родители Нонны, ни мои друзья не изменили ко мне отношения.

По выздоровлению я сходил в нашу поликлинику. Врач подтвердил факт моего выздоровления и дал рекомендации по диете: крепкий Куринный бульон, из мяса можно только куриное. Поблагодарив врача, я сел на диету нашего образа: китайские пресные лепешки от уличного "пекаря", соевое молоко, "пинат-баттер" - маслянистая паста из арахиса и что еще пошлет бог. И, несмотря на слабое питание, я восстановил силы

В связи со всем случившемся я не смог более жить в этом, ставшим почти родным доме и снова начал искать угла хоть бы на ночь. Сколько я не метался, а в конце концов концов я опять живу у Волковых! В это же время вышел на работу в "велосипедку".

Поскольку все "завитки" и узоры моей судьбы замыкаются, вернее, прочерчиваются на моей жизни, то точных дат назвать не могу. Когда начался "завиток", когда превратился в "узор", закончен ли "завиток" или "узор", сказать трудно. Как в случае, например, с найденным мной перстнем с рубином.

Уже упоминалось ранее о найденном мной на улице старинном перстне из серебра. Он подошел к моему безымянному пальцу. Произошло это месяца за четыре до событий, что я уже описал. А финал произошел месяца через три после! Однажды по окончании работы я стал мыть руки. И вдруг обнаружил, что нет у меня на руке перстня! Долгие поиски не привели ни к чему. Как пришел - так и ушел... но все равно жаль! И надо сказать, что в это время я уже болел своей "спру". О том, что это такое позже.

Помню еще момент. Уже жарко - наверное, май или июль. Я иду в дом к Зайцевым. Наверное, день рождения Ксении Евгеньевны. Прохожу через калитку, иду к входу. А Нонна смотрит со второго этажа на меня и говорит: - "У тебя волосы вьются - три волны". Помню, что я промолчал и пошел дальше. И вот не могу сказать - то, что я опишу дальше и то, что я уже описал, были ли они в одно время или же они происходили порознь. Помню: сидим мы в большой комнате. Кто - где. Вся наша компания кроме Орлова и Нонны. Я сидел спиной к камину. Мы о чем-то разговаривали, шутили. Вдруг меня пронзила острая до тошноты боль в животе. Что было после, не помню. Сам шел или другие вели, не знаю. Считаю, что это было начало моей (на два года) болезни "спру". Что это за "прелесть" скажу позже.

А сейчас - о необычайном происшествии случившимся со мной вскоре после выздоровления и выхода на работу. В это утро в мастерской накопилось несколько велосипедных рам, требовавших покраски. У нас было несколько китайских мастерских, с которыми у нас установились хорошие отношения. Одни делали сварочные работы, другие токарные, и вот та, куда я ехал в это утро, занималась покраской горячей эмалью металла. я положил на него несколько рам, сел на велосипед и отправился по рут Валлон, в мастерскую. Проехал я уже Куказа парк, когда меня остановила Нонна. Я неохотно остановился. Но не остановиться было нельзя - так она настаивала на остановке. Трудно мне писать об этом периоде моей жизни по причине тумана в моей памяти, но этот случай свеж в моей памяти не только своей драматичностью, но и невероятностью. Я и на сей день не могу объяснить происшедшего, но это было. Начало этого эпизода вполне в русле нормально. А вот конец его нечто фантастическое.

Но продолжу дальше. Начну с того, что того, как я вышел на работу, у меня с глазами стало неладно. Почти ежедневно в поле моего зрения, в боковом поле зрения стали появляться как лето толи блестящие, вращающиеся ленты, толи многогранники. Это явление очень мешало мне. Я оглядывался, пытаясь найти и ликвидировать помеху, но вскоре я понял, что это иллюзия и я перестал искать физическую помеху, но это изрядно действовало мне на нервы всё равно.

И в таких обстоятельствах произошла моя встреча с Нонной. В ясный полдень (май, июнь) солнце уже печёт вовсю. Мы стоим на тротуаре около какого-то частного гаража. Я держу велосипед на плече рамы велосипедные. Прямо таки сцена из производственного романа. Но чувства и слова самые настоящие! И разговор короткий и трудный. Нонна: "Вернись"! сердце рвется, но разум и гордость - нет. Она хотела вернуть нагрудный крестик, который я носил с рождения, но подарок есть подарок, тем более подаренный от всей души, с любовью! Естественно я не дал ей снять его. Что сделано, то сделано. Любить-жалеть, понять-простить, но забыть? К сожалению, обиды мы плохо забываем. Ничего этого я в тот момент не думал. Но знал - ничего обратно не вернуть. И все.

Я попрощался, сел на велосипед и поехал по "Рут Валлон" дальше. Проехал квартала два или три и был вынужден срочно затормозить. Навстречу мне ехал грузовик, но какой! Я знал, что это нормальный грузовик, но я то видел только его левую половину!!! А вместо правой половины я видел какое-то песочного вида сверкающее поле!! Наверное, я помотал головой, потер глаза, но видение не исчезло. Напротив того места, где я остановился, на другой стороне, был книжный магазин "Флит стоф"- магазин советской книги. Чтобы проверить себя я решил взглянув на витрину. Тоже половина! Ничто не помогало! Но через какое-то время это явление, наверное, прошло, и я поехал дальше. Что это было? Да, правильно. Я, как и вы, решил, что я "закуковал". В Шанхае было в ходу такое слово "куку". С ударением на первый слог. И означало это по-русски - "спятил", "свихнулся", "сошел с ума". Вот и я закуковал. Помню, что спрашивал наших "медикусов", что они думают или знают по этому поводу. Но ребята, порывшись в своих книгах, ответа не нашли. А я и по сей день не знаю, что думать. Надеюсь, что пока "куковатости" у меня не замечается.

Во еще одно воспоминание, которое не знаю в какой период "приткнуть". В жизни ведь все так переплетается, последствия от причин зачастую так отдалены, что иногда на первый взгляд и не прослеживается сразу. В моем же случае вовсе трудно определяться с последовательностью и датами. Если бы вел я дневники! Но при моей жизни и мысли не возникает о дневниках. Уже упоминалось о резкой боле в животе и, я подозреваю, это и было началом того, что портило мне жизнь в течение около 2 лет. А было вот что. Через какой-то период времени, после выше описанного, у меня начались изнуряющие изжоги. Изжог после еды, до еды, при наклоне, при выпрямлении, при повороте туловища направо и налево. Короче говоря, постоянная изжога. Немного позже началась диарея. Причем я сказал бы, беспричинная. Ел я мало, бегал много - весь день напролет, а иногда и ночью. И вот измученный такой жизнью я обратился опять таки к своим друзьям медикам. И опять поставил их в тупик. Но один из приходящих наших приятелей студентов взялся показать меня своему отцу - известному врачу Потапову. Потапов меня выслушал, расспросил и, со вздохом, сказал - "У вас молодой человек "спру" т. е. тропическая болезнь из ряда авитаминозов". Из-за недостатка в пище витаминов B₁ и B_6, печень начисто отказалась работать. Мясных продуктов в нашем рационе действительно не хватало, но перенесенный мной сыпной тиф и отсутствие после болезни достаточного питания, сделали свое дело. Не могу не привести диетологические рекомендации: надо брать свежую печень, без соли и жира, обжарить её на сухой сковороде до побеления (не более) и есть в таком виде.

А жизнь становилась все трудней. Все дорожало с завидной быстротой. Если плата за учебу (полугодие) в 1943 году стоила 100 китайских долларов (фа-би), то в 1944 году, то же стоило уже более полутора тысяч. Окончательно исчез или он перестал мне попадаться на глаза. Правда, он нам и так был "не по зубам". Но "голь на выдумки хитра", и люди с более или менее достаточным доходом нашли выход. В продаже постоянно было свиное внутренне сало, обладавшее понятно специфическим запахом и для бутербродов непригодное. И стали люди экспериментировать. Пережаривали его (сало) с яблоками (продукт доступный), морковью и какой-то травой. И получали продукт по внешним данным цвета приятного, по запаху почти ничего общего не имеющего со "свинством" и по нёбу не размазывающийся крупинками. Столовые и кафе вне досягаемости по карману, а бутерброд "с маслом" вполне удовлетворяет. И на завтрак есть еда и на работу (у кого она есть) есть чего взять! Мы же по-прежнему придерживались своей "диеты". Соевые бобы и арахис. Вернее, их субпродукты. Правда, иногда, если появлялись "лишние" деньги, мы совершали вылазки на улицу рут Валлон к китайским уличным "ресторанам" под тентом, для удобства клиентов натянутым между стеной дома или забором и бамбуковыми шестами. И стол здесь и кухня. И ели мы там очень вкусные китайские пельмени - варено-жареные. Китайские пельмени отличаются от русских размерами, формой и, главное, начинкой, в которую кроме мяса входят капуста, креветки и соя - острая соленая приправа, а не само растение. Эта соя придает вкус любому блюду (кто понимает!) даже и не китайскому. И стоит недорого. Продолжать не буду. Аппетит разыгрывается!

На этом фоне я продолжаю работать в велосипедилке. Нас порядочно "посадили" два ограбления. Успели расплатиться, а теперь нас грабит ежедневное подорожание всего и вся. Посудите сами: взяли мы велосипед на ремонт, договорились с клиентом о цене. Ремонт полный с покраской, правкой колес и всяческой регулировки с достижением легкого хода возьмет неделю. Учитывая, что в это же время идет и разный мелкий ремонт. И вот через неделю пришел клиент, а бывает, что и через две - не было денег. Договор был на такую сумму, только такую мы можем взять с него. А эта сумма уже процентов на 5-10, а то и на 15 может купить меньше необходимых материалов. Вот и выкручивайся! И конца этому не видно.

После болезни прошло месяца три-четыре. Я имею в виду мой сыпной тиф. А моя "спру" уже со мной. Живу я у Волковых. Бегаю на работу с рут де Груши (ударение по у). И в один прекрасный день...

Тут требуется пояснение. С пояснениями у меня туго. В том смысле, что больно уже их много приходится давать, но без них все мои "узоры" и "завитки" покажутся прямыми линиями. Так вот. Квартира, в которой жил Жорж Самойлов и к которой полагался гараж, принадлежала отцу Жоржа. А вернее она принадлежала советскому Торгпредству, где работал вышеупомянутый отец. Не знаю, по какой причине то ли торгпредство закрылось, то ли старшего Самойлова уволили, нам пришлось сматывать наше заведение. "Эх, раз, еще раз!" Дали нам, видимо, какой-то срок и мы ликвидировали наши заказы. Клиенты, кто сам забирал, кому мы на дом отвозили собранные велосипеды. "Sic transit Gloria mundi".

Ну, Бог с ней "глорией мунди", а дела снова оборачиваются туго. Туго для всех, кроме пары Нонна - Орлов. У них намечается свадьба, а у наших ребят намечается переселение. Молодым нужна жилплощадь. Это раз, а два - жилплощадь нужна и для семьи Жоржа. Вывод: нужны две комнаты. Старшее поколение уплотняется на веранде и, как там это называлось, молодые в комнату наших ребят, а Жорж, жена и маленький Сережка в большую комнату с камином. Положение!

В один из этих дней я был у Василия Яковлевича и излил ему свое горе. Он посопел, попыхал вечной сигаретой и пообещал "посмотреть". К нашему счастью, он "смотрел" недолго и при следующей встрече сказал, что в РОС'е нужен электрик на сцену. Я сказал, что я с радостью, но я электрик слабый, почти никакой, тем более на сцене. С софитами кулисами и рампами я и вовсе не знаком. Но Василий Яковлевич рассказал, что и, как и пообещал, что, впрочем, и сделал, познакомить меня с оборудованием и обязанностями. Я с трепетом, но согласился. А, узнав условия, я и вовсе ухватился. Зарплата, конечно, почти нулевая, но предоставляется комната для жилья! Лучше и не придумаешь! На следующий же день я был принят на работу - рекомендация В. Волкова! "Въехал" в комнату, а к вечеру и все ребята! Ура! Опять мы вместе! Из мебели - стол, железная кровать и кажется стул. Не беда! Оборудуемся потихоньку. Главное, крыша над головой! Потом появилась и полка для книг, и вешалка для одежды. Не помню как расшифровывается аббревиатура "РОС", но администрация клуба "не заметила" четверых "непредусмотренных" жильцов. И не замечала их до прихода американской армии. Везло нам на добрых людей! А ко всему этому был еще и ресторан здесь. Держал ресторан китаец, которого мы звали Василием Ивановичем, а он благосклонно принимал это. Он, видимо, много работал с русскими, знал русскую кухню и довольно хорошо говорил по-русски. И он тоже оказался добрым человеком и иногда вечерами часов в 11 он заходил в нашу комнату и приглашал одного-двух ребят спуститься в кухню ресторана. Он давал нам часть ставшихся блюд, что мы с благодарностью принимали и возвращали чистую посуду. Но, к сожалению, эти пиры были мне "не в коня корм" - спру. Я продолжал придерживаться "пинат баттера" - арахисовой пасты и лепешек. Хотя и иногда не выдерживал и ел, что приносили ребята. Но бывал жестоко наказан. И без промедления.

А работа у меня была "не бей лежачего". Поскольку сцена "моя стихия", то я был обязан находиться в готовности "номер один" по вечерам в зале ресторана, ежевечерне. А в случае концерта или еще какого-то "мероприятия" мое место - сцена. Однако на сцене у меня было не много работы. Суббота и воскресенье - танцы. Включить свет для оркестра, если таковой есть и погасить по окончании. В общем, главное было для меня занятие - менять перегоревшие лампочки. И еще - следить за затемнением. Война все-таки. А институт-то вечерний! Приходилось выкручиваться. То отпросишься, то просто сбежишь, если начальства поблизости не видно. А с утра к 8-ми часам бегал на работу в велосипедичку.

Правда, не долго пришлось бегать. Дело в том, что квартира Жоржа Самойлова, к которой принадлежал и гараж, была собственностью Советского Торгпредства. Отцу Жоржа она и была предоставлена Торгпредством. Не знаю, какие причины побудили японцев конфисковать ее, но наше предприятие, дававшее нам возможность как-то существовать, тихо "скончалось". Мы рассчитались с клиентами, поделили "прибыль" и надолго расстались. Жорж с женой (она - сестра Петра и Нонны) и маленьким Сережкой переехали к родителям жены. А я пошел "солнцем палимый" восвояси на авенью Фош. А деньги - половина в наш котел, а половина в Институт за второе полугодие. Если в 1943 году я платил 100 китайских долларов, то теперь, в 1944 году я уплатил около 2000, сохранились у меня две квитанции!

Жизнь наша потихоньку налаживалась. То есть даже здорово. Я имею в виду вот что: внизу, как раз под нашей комнатой находился ресторан. А держал его очень добрый китаец. Звали мы его Василий Иванович. Да так его звали все, кто работал в РОС'е. Так вот, Василий Иванович стал время от времени по закрытии ресторана приносить нам или звать нас вниз, чтобы вручить нам остатки не востребованных блюд, буде такое случалось. И было это для нас хорошим подспорьем. И под руководством Бори Игнатенко мы по возможности сдерживали свои аппетиты. Это было хорошо для всех ребят кроме меня. Я ел вместе со всеми, но вместе с ощущением сытости я получал усиленную порцию изжоги повышенной едкости. Но ел! Слаб человек и немощен! Зная результат наперед, ел. Но изжога не убивала во мне благодарности к этому человеку. И все мы впоследствии с добрым чувством вспоминали его. И еще один плюс. Мы, не только сами могли пойти потанцевать, но и "потащить" с собой наших девушек. Бесплатно!

Но, хватит о быте. Была ведь и романтика. Даже в нашей жизни "на птичьих правах" была своя романтика. А случай, о котором я хочу рассказать, был освящен настоящей, острой романтикой и чувством дружбы и горечи расставания.

Дело было так. В клубе была не то веранда, не то комната на первом этаже. И главное - к ней был душ! Была она заброшена, никто в ней не жил и никто не пользовался. А душ в этих широтах - ценность большая. И я выпросил разрешения пользоваться этой комнатой, упирая на то, что я со своей изжогой сплю не очень крепко и смогу до какой-то степени выполнять функцию сторожа, когда понадобится. Одна стена комнаты была застеклена на манер веранды. Света не было. Я устроил себе настольную лампу и занимался там, когда мне было удобно, особенно черчением. В жаркое время и уходил спать туда, но до 12 часов я всегда был там, пока не появится штатный сторож. Я уже улегся спать, когда постучали в окно веранды. В недоумении я встал, подошел к двери. Спросил - "Кто?" - "Елис, это я Коля Сюй Хэ Чун!" С 1940 года я не имел никаких сведений из Харбина или о Харбине, а тут Коля - мой школьный друг, с которым мы сидели на одной парте с гимназии ХСМЛ с 1-го по 5-й классы! Я открыл дверь, мы обнялись и немного постояли и посыпались вопросы:

-- "Ты из Харбина?

-- "Нет. Откуда не могу сказать"

-- "Заходи!"

-- "Не могу. Надо уходить. Елис! Ты советский?"

-- "Да"

-- "Я так и знал, что ты сделаешь это!"

-- "Расскажи Коля о Харбине!"

-- "Не могу. Надо уходить - меня ждут! До свидания!"

И Коля ушел. А я остался в недоумении, досаде и грусти. Долго не мог уснуть после этого свидания. После некоторого размышления я понял, что Коля, видимо, был на нелегальном положении, и это объясняло краткость нашего свидания. Мне и до сих пор грустно при воспоминании об этой темной и душной ночи. Я знаю, что Коля патриот своей родины и, наверное, принимал участие в борьбе против японской оккупации. Тем более ценен для меня этот ночной визит, что он рисковал очень серьезно, завернув ко мне. Как он узнал, где меня найти, я не знаю, но подозреваю, что наш Василий Иванович (зав. рестораном) был тоже связан с этой борьбой и наверно, это он рассказал Коле обо мне. Жив ли Коля сейчас, где он? Может, поможет передача "Жди меня"? Попробую.

Должен сознаться: было, было! Пили и вино, если было дешевое и китайские "напитки" (от слова питание?). Такие как "Со сан дзю", "Н-Га-пи" ("эн" произносится в нос, без гласной), "Ло-дзю". А основа этих "дзю" - самогон рисовый, настоянный на различных экзотических фруктах и ягодах. А один из "напитков", не помню его названия, был настоян на каких-то корках, по форме и размерам напоминающих сильно распухшую человеческую руку. Не всегда присутствуют все пять "пальцев", но впечатление остается сильным. Каков вкус - не знаю, но сходство с "рукой" и цена выше остальных "веселящих" жидкостей, не позволял ее попробовать. Но интерес был.

Ладно! Теперь - о другом. Думаю, что у всех у нас бывают случаи, когда об этих случаях вспоминать не хочется. То ли слово, то ли жест невпопад или неудачная острота или визит не вовремя. Мало ли! Такие случаи вспоминаются некоторое время, вызывая досадный вздох и поеживание, но вскоре забываются. Но есть такие, которые вспоминаются и через много лет, вызывая такую же реакцию - вздох и поеживание. Не могу сказать, что мне так уж хочется рассказывать об этом случае, который и по сей день заставляет меня ежиться и вздыхать. Но взялся вспоминать - вспоминай и это.

В клубе я не был "угнетен" работой. Часов в семь включаю освещение на сцене и в зале, если намечается концерт (что по причине затемнения бывало редко - война!). Свет в буфете и на кухне включен еще раньше. Ну, еще заменить перегоревшие лампочки. Лампочки в люстрах зрительного зала (он же танцевальный), по-моему, не перегорали, во всяком случае, я не помню, чтобы я менял там лампочки. А вот в буфете они перегорали часто. Для замены их, меня звала буфетчица - молодая интересная женщина лет 28-ми. И еще переносил я из склада в буфет перед началом работы разную снедь. И обратно по окончании ее. Короче говоря, завязалась банальная интрижка. Мне 21 год и она хотя и "пожилая" в моем понимании, но интересная женщина. Должен сказать, что никаких "тонких чувств" я не испытывал, да и она, я думаю, тоже. Не буду вдаваться в глубины психологии, но честно скажу, от Ф. Достоевского тут было мало, а вот от З. Фрейда было достаточно. Сколько времени продолжалась эта история, не помню, но конец ей пришел. Да такой, что бывает поеживаюсь и по сей день.

А произошло вот что. Однажды провожая свою даму (далеко за полночь) домой, я увидел в круге света, бросаемым затемненным фонарем, бегущего к нам возбужденного человека. "Муж!" - сказала она и высвободила свою руку из-под моей. Мы шли "под руку". А муж, подойдя к нам вплотную "изложил" все, что он думает и о ней и обо мне. Я, было, ринулся защищать ее. Но, прислушавшись к тому, что он говорит (вернее кричит) я понял, что по отношению к нему я делаю то же, что было сделано по отношению ко мне! Совсем недавно, 2-3 месяца назад! И стало мне погано! Именно погано! И иногда отрыгается, и теперь. Вот вам история неудавшегося Казановы. И я рад, что история закончена, и что могу закончить этот не очень мне приятный рассказ. Как мы разошлись, я не помню. Как расстались с ней - плотный туман!

А жизнь менялась. Менялась она то медленно и незаметно, и только встретив, какое-то явление, не встречавшееся ранее, понимаешь - что-то изменилось! Что и в какую сторону осмысливаешь потом сам. А таким явлением было выселение нас из колледжа Св. Михаила и превращение его в госпиталь для раненных японских солдат. Или ужесточение контроля за светомаскировкой. И какое-то неуловимое изменение настроения.

И, наконец, чего уже нельзя было не заметить: американские бомбежки Хонкью и района порта. Но ни французскую концессию, ни "сеттлмент" они не трогали. Мы уже были наслышаны о "летающих крепостях - Б-29, а теперь увидели их воочию. Это было интересное зрелище. В высоте величаво, не торопясь проплывал "большой аэроплан", по бокам сопровождаемый "детками" - двумя маленькими "игрушечными" самолетиками. А вокруг них распускались "бутоны" разрывов японских зенитных орудий, в первый момент похожие на безе. Но все эти "безе" лопались явно ниже высоты, на которой летели бомбардировщик и самолеты сопровождения. Говорили, что Б-29 носит своих спутников и защитников у себя под крыльями. Мы удивлялись, восхищались и немного в этом сомневались. Но все равно радовались, ожидая скорого окончания войны. Ходили слухи о том, что на рейде были разбомблены японский крейсер "Идзумо" и итальянский торгово-пассажирский "Конте Верде". Поскольку японская пресса (на английском и русском языках) не распространялась, то о жертвах бомбардировок мы не знали, то все наши обсуждения носили чисто умозрительный характер. А слухи ходили о больших жертвах. Но на концессии (так мы говорили) жизнь текла неспешно.

В своих "узорах" я не привожу почти никаких дат. Только "к весне", Где-то зимой", "приблизительно в июне" и т.д. Прошу меня извинить. Мы "барахтались во времени" не привязывая свои жизни к определенным датам. Тем более сейчас, по прошествии стольких лет! Полвека! Здесь (в РОС'е) появились у нас "новые - старые" друзья - братья Белоноговы. Вот еще "завиток" к узору.

Кстати об "узорах". У каждого моего "узора" есть начальный завиток, штрих, и естественно "завершающий штрих". Иногда, к сожалению - точка. Укажу для ясности некоторые начала узоров, и если есть, то и конец.

Дима Мыслин: в гимназии семь лет, один год в Шанхае - В.Т.Ц. и завершение во второй половине моей жизни.

Грошевы (друзья Д. Мыслина) начало в Хонкью 1940 год, 43-44 год встреча в богатой усадьбе (помните "владельцев" домов?) и более нет известий. Конечный слабый след резца судьбы.

Галя Никольская - учеба в гимназии (она классом старше) встречи в Шанхае, встреча как и с Грошевыми - "владельцы" шикарной виллы. Последний штрих - конец войны и мой отъезд в СССР.

Студент ВТЦ, старше всех на курсе - продолжение во второй половине моей жизни

Три богатыря: Игорь Коновалов, Геннадий Рюмкин, Георгий Елисеев. Учеба в "Русском доме", с И. Коноваловым участие в сводном школьном оркестре, баскетбол. Продолжение во второй половине жизни.

Братья Белоголовы: учились в гимназии ХСМЯ двумя, или тремя годами младше. Запомнились игрой в команде младших классов по баскетболу. Встреча в РОС'е. Продолжение во второй половине жизни.

Юра Бородин - учеба в ВТЦ, продолжение следует.

Это все "узоры" крупные "долгоиграющие". В промежутках много если не узоров, то завитков, штрихов и царапин. То, что уже описано и будет еще описано, вы уж сами определите, что можно отнести к узорам, что к штрихам, что к царапинам. Если интересно.

Но вернемся к нашим... нет, не баранам! У кого-то может и бараны, а у меня хорошие друзья и приятели. Итак, в конце 1944 года у нас стали появляться братья Белоноговы - Виктор старший и Олег - младший. Иногда заночевывали. Как я позже узнал, Олег учился в колледже Св. Михаила. То есть мы жили параллельно. Тогда же учился там с Олегом и Л. В. Дрейлинг! Появятся и еще "завитки-узоры", но о них позже.

А сейчас продолжу о переменах в обстановке, которые отметила моя память. Мы по-прежнему встречались по субботам и воскресеньям у памятника Пушкину. Это русские студенты ВТЦ "Авроры" сейнт Джонс'а молодые цыгане из таборов Минеску и Вишневских. Смеха, песен и веселья было всегда достаточно. Но немного с опаской. Дело в том, что эта маленькая площадь с маленьким же сквериком, поросшим мелкой травкой и памятником посредине, был окружен частными домами - виллами. Они, кроме одного, всегда стояли темными и тихими. А этот был тоже тихим, но у ворот в сад этого дома всегда стоял японский часовой. Это было бельгийское консульство. Мы не трогали часового, а он не трогал нас. Но однажды часовой исчез. И впредь не появлялся! Отсюда мы сделали вывод: дело близится к концу. Но еще только близится. Еще несколько раз прилетали Б-29.

А у нас в институте (где-то зимой 1944) стали набирать желающих подработать. Задача была такая. Недалеко от границу французской концессии на территории "сеттлмента" стоял так называемый "Embankment building" (эмбанкмент билдинг). Это огромное 5-ти этажное здание, занимающее весь квартал по периметру. И все полы в нем были застелены "татами" - соломенными матами сантиметров 15-20 толщиной и метра 1,5-2,0 на 3 метра. Видимо, оно было заселено японскими офицерами и теперь нам (кроме нас было еще много народа) в какой-то короткий срок очистить здание. По началу мы эти татами пытались возить вниз на лифтах. Но это оказалось очень не производительно. Пешком по лестницам и того хуже. И поступила команда просто выкидывать их из окон на внутренний двор. Там организовали вывозку их грузовиками и одноосными телегами на резиновом ходу и человеческой тяге. Работали быстро с охоткой - оплата, помнится, была хорошей. По-моему, оплата была поэтажной. Работали не выходя из здания, организовали "сухое питание". Спали там же на оставшихся татами. Заработанные деньги отдали Боре Игнатенко - человеку аккуратному и непреклонному. На эти деньги мы прожили, помнится, долго. Но вот тут стала сказываться моя "спру". Мне стало трудно в работе не отставать. Приходилось скрывать слабость. Но справлялся.

Хочу рассказать еще об одной "экзотике", которая могла появиться только в этих специфических условиях. Условиях войны и оккупации в русской студенческой среде. У нас в комнате бывало много ребят нашего возраста и "Харбинского происхождения". Часто бывал и Володя Кириллюк - абитуриент гимназии, которую называли "правилкой" (бывшая им. Достоевского) и, которую закончили многие наши приятели. Но у него была одна особенность, отличавшая его от многих и дававшая ему некоторые преимущества на "рынке труда". Дело в том, что "газогенераторные лимузины" не вошли в моду по причине дороговизны горючего - дров. Дрова и прежде продавались на вес, а по причине газогенераторных грузовиков становилось редкостью и сильно вздорожало. И легковых автомобилей стало совсем мало. Те, что остались (единицы) принадлежали китайским миллионерам ("новым китайцам"), нажившимся на сотрудничестве с японской армией (поставки?). Устроится шофером, к этим нуворишам, русским было трудно, так как японцы проводили в жизнь принцип - "Азия для азиатов". А Володя (помнится это его крестное имя) был полукровкой. Полурусский - полукитаец. Как вам удобней. И ему удалось устроиться на работу к этому миллионеру. Да, предисловие большое, но факт того стоит.

Был, мне помнится, Татьянин день! И сидели все наличные студенты в большой мерихлюндии (или мирихлюндии?). Ни денег нет, ни проблеска в ближайшем будущем! Пришел В. Кириллюк. Присел и тоже загрустил. Но вскоре он встрепенулся и не без сомнения в голосе произнес: (может быть и не эти слова он произнес, но смысл такой) - "Ребята! Моя (!) машина вместо бензина употребляет смесь спирта с эфиром! Может сбегать?" Всякие сомнения были отброшены и резолюция: "давай!".. Кто-то сбегал (наверное, я) вниз в ресторан выспросил там чего-то для закуси и Татьянин день был "спасен". Пился этот "напиток" не без труда - "вкус спцифицкий", но народ повеселел и к вечеру мы уже танцевали внизу. Не знаю, как было у других ребят, но дама, танцевавшая со мной спросила: - "вы керосин пили?" Реплики, которые я тут привел, конечно, реконструкция, но вопрос дамы я помню точно. И вся обстановка, настроение запомнились точно.

Видно я мастер "вляпываться" в разные нелепые истории! То астма, то торговля чаем вразвес, то тиф, то "спру" и еще это... А было вот что: в Шанхае не бывало минусовых температур. Самое холодное время - не ниже -5⁰С. Из одежды брюки, пиджак и плащ называвшийся "пыльник". И это все - декабрь, январь, да и то не полностью. В это самое время у меня на ладонях и на ступнях появились черные, как синяки пятна. На внешней мясистой части ладоней и ступеней. Почернения озадачили, но не встревожили. Зато на следующий день это явление вступило в свою силу. Пока находишься на улице, о черноте забываешь, зато зайдя в помещение, где теплее, чем на улице, эти места начинают чесаться!. Зуд такой - хоть ножовкой пили. И побаливает ночью. Это я терпел какое-то время, но через месяц я не выдержал и пошел в поликлинику. Врач, только взглянув на руки, сказал: - Это "chill blanes!" - пятна обморожения! Каково?! В субтропиках - обморожение! У меня, приехавшего из Харбина, где и морозы до - 35⁰С бывали, и ветры часто дули холодные зимой! Ни у кого из наших ребят я не видел такой напасти, да и из знакомых никто на такую напасть не жаловался. А врач меня утешил: весной все пройдет. И верно - до следующей зимы я действительно об этой болячке забыл. Видимо, организм был уже порядком ослаблен. Забегая вперед, скажу, что работая на Урале зимой и летом в геологоразведке, я ни разу не обмораживался.

Жизнь наша шла своим чередом не всегда гладко. Происходило, наверное, много разных событий, но помнится только хорошее или яркое. Зло должно быть уж очень злым, чтобы помниться долго, а добро, даже небольшое, помнится дольше. Вот я и пишу все подряд. А что хорошо и что плохо: судите сами. Но что точно хорошо, так это то, что мои друзья, с которыми я прожил, а вернее пережил все эти выселения, вселения, переезды, болезни и душевные катастрофы, были студентами. Разных вузов, но одного душевного склада и, видимо, были мы одного воспитания. Да и звание СТУДЕНТ многое определяет. И именно они - студенты - помогли мне выжить в той моей ситуации.

Кончился 1944 год, начался 1945-й. Новый год, Рождество, масленица. Вот, наверное, и все, что выходило из рамок буден. В этом году Пасха, видимо, пришлась на первые дни мая, а может пригласили меня Волковы отметить мой день Ангела, но в этот день - 9-го мая я был у них в гостях. Не берусь категорически утверждать, что я точно помню, но вспоминается, что это был уже вечер или около 6 часов вечера. Шанхай город шумный на центральных улицах, а на боковых, таких как рут де Груши, шум транспорта не очень слышен. А в этот день, вернее вечер (?!) мы услышали какой-то необычный ровный гул, доносящийся с ближней улицы - рут Думер. Мы вышли на эту улицу и увидели много возбужденных людей, бегущих по направлению к авеню Жоффр, центральной улице французской концессии. И мы с Волковыми побежали туда же. А на Жоффре (так мы говорили обычно) мы влились в огромную гудящую толпу. Гудели одновременно на всех "наличных" языках. Люди говорили друг другу радостно и быстро жестами, добавляя смысла сказанному. И все понимали все необходимое. Поняли и мы: это Победа! 9-е мая! Я не помню, что мы делали, что кричали и объясняли вновь прибежавшим (никто не шел "пешком"). Все бежали узнать новости и поделиться ею с другими. В этот вечер все понимали друг друга и даже любили. И вообще было то, что было до строительства Вавилонской башни. А на следующее утро произошло то же, что произошло после строительства. Население снова расслоилось по языку, по национальностям, по социальным статусам. Но что-то осталось, что - не знаю. Вся атмосфера изменилась, что ли? Не в смысле "воздух", а в отношениях. Как чувствовали себя мы - русские, особенно "советчики" объяснять, думаю, не надо. Даже "ультра белые" стали выражаться гораздо мягче. А мой день Ангела отныне освещен Победой, не мной одержанной, но мной ожидавшейся, как и моими друзьями и студентами и старшими товарищами. Собственно говоря, все, кто были моим окружением, все были "советчиками".

К сожалению, моя память не сохранила "привязок" к датам, кроме уже очень больших дат. И приходится мне "кормить" вас такими оборотами: где-то весной, в середине...года, зимой... - ...года и т.д.

Но, уж не обессудьте!.. Вот и следующий эпизод обозначим: в середине 1945 года или позже.

"Не судите, да не судимы будете". Это я к тому, что пишу опять про выпивку. Правда, эта выпивка "мягкого направления". Я о пиве. Дело в том, что с начала японской оккупации в Шанхае не стало пива, хотя имелся пивзавод с маркой EWO.

А пиво, надо сказать, единственный известный мне напиток, который по-настоящему утоляет жажду и на период, значительно более длиной, чем все кока-колы, лимонады, разные соки и уж конечно - мороженое. А пиво, хотя и прибавляло пота (как, впрочем, и все другие жидкости), но жажду укрощало и на некоторое время позволяло забыть о ней.

В 1940-1941 годах пива в Шанхае было сколько угодно. Было местное "EWO", японское "SAPPORO" и "KIRIN", но в 1942 году пива не стало. Причин не знаю, но предполагаю, что зерно Японии тоже нужно и то зерно, что имелось в Шанхае, было вывезено в Японию. И вот в 1945 году, наверное, около середины года вдруг появилось пиво. Было, наверное, суббота или воскресенье. У нас были гости человек 5 коллег-студентов. Как всегда что-то обсуждали, спорили. И вдруг появляется еще гость (наверное, та и было) и весьма эмоционально объявляет, что в буфете клуба полно пива!.. По карманам пронеслась бур и на стол было выложено все наличное богатство. Пиво, видимо, оказалось не очень дорогим и мы по студенческому старинному обычаю решили обставить нашу комнату бутылками по периметру. Благо комната была небольшая - 3х3 метра или очень немного больше. А появление давно исчезнувшего пива нам показалось праздником.

Сие событие было увековечено "фреской", выполненной лично мной на правой от входа стене данного помещения. Фреска выполнена углем в виде пергаментного свитка. "И в пивной был совет и решил комитет", что в тексте, выполненном готическим шрифтом, будет зафиксирован девиз праздника и отмечены ниже ученые заслуги присутствовавших мужей. На чистом латинском языке девиз гласил: "In pivos veritas" (в пиве истина!). Ниже идут собственноручные подписи ученых - участников праздника. Достоверность факта подтверждена прилагаемой фотографией. Да, что веритас, то веритас! Было!

Да, в 1945 году было много всего. И, прежде всего - ПОБЕДА! Это победа для каждого из нас, для ВСЕХ русских, на всех континентах, во всех странах. Для "красных" и "белых", для тех, кто воевал в гражданскую и стал эмигрантом, и для тех, кто родился в эмиграции. Это была победа РУССКОГО оружия и тех людей, кто был народом старой России. Эмиграция состояла из всех народностей, которые населяли царскую Россию и мы были их детьми. Нас и дома и в школе учили: что мы русские и нам есть чем гордиться. И мы гордились тем, что мы знали о России и любили ее. А Победа всех окрасила в один цвет: русский! И этот цвет мы сохранили до сих пор. Триколор и двуглавый орел к нам вернулись. Как в сказке - мертвая и живая вода. Сравнение может и неудачное, но уж простите! А мое утверждение о том, что Победе рады народы на всех континентах я заключаю из того, что я видел, как радовались китайцы в этот вечер на авеню Жоффр. Пусть это просто экстраполяция, но, похоже, верная. А что такое Победа, на самом деле, мы узнали позже, но сияние этой Победы для нас не гаснет. Я говорю это от себя, но уверен, что со мной согласятся мои друзья по студенческим годам (кто еще жив!). И весь "сорок пятый" оказался настолько насыщенным событиями мирового значения, что моя личная жизнь, хоть и имела для меня значение первостепенное, в значительной степени делали ее путаной и незапоминающейся. Информация стала поступать такими темпами и объемами, что было трудно ее усваивать, а теперь вспоминать. Американцы на Филиппинах воюют, в Камбодже, Сиаме (теперь Камбоджа). Уже на южных границах Китая. "Голос Родины" - советская радиостанция теперь вещает свободно, чего раньше не было. Японские часовые, которые были раньше заметны в некоторых местах "концессии" летом исчезли. В августе (или раньше?) появились слухи об атомной бомбе. Никто толком ничего не знал, но все очень активно обсуждали и делились тем, что знали или слышали об этом. Мы были одними из самых осведомленных, т. к. Василий Яковлевич давно уже помогал нам разобраться с тем, что было известно о "теории относительности" и о новом в науке. Научно-популярные журналы "из нейтральных стран" и просто научные в Шанхай поступали и В. Я. они были доступны. И через него мы знали о модели строения атома и, по-моему, даже о "критической массе", утверждать категорически не стану, но мне так кажется, что знали. Но знали на уровне "верю - не верю" и в силу этого обстоятельства споры в нашей комнате были особенно горячими.

И вот август! 6-го взорвана атомная бомба!! Разговоров и суждений со всех сторон - лавина! В основном: да, новая бомба, наука! Большинство людей представляли себе просто НУ, ОЧЕНЬ большую бомбу. "Раньше таких здоровых не умели делать". И только. И даже когда появилась информация о разрушениях, все равно еще несколько лет не усваивалась эта чудовищная информация. А о человеческих жертвах мы еще долго не знали.

Потом Нагасаки, потом в том же августе СССР начинает операцию по освобождению северной Манчжурии, Япония капитулирует перед США! В сентябре (кажется так), а может и позже, в Шанхайском аэропорту приземляются "Летающие тигры"! "Летающие тигры" - это авиационное соединение американской армии. Они воевали на Филиппинах, во Вьетнаме, а теперь вот прилетели в Шанхай. Видимо именно это событие мы освобождали "эмбанкмент билдинг". Шанхай бурлит. Начинают возвращаться интернированные английские и американские подданные. У русских "владельцев недвижимости" щемит под печенкой. Надо будет "выметаться" из "владений", а старое жилье потеряно!.. Но, как я знаю, все было по-джентельменски - договоры соблюдались, и на улице никто не остался.

И на фоне всех этих событий моя "житуха" впечатления не производит. Но на меня производит, да еще как! Дело в том, что моя "спру" (вы помните?, я - помню!) уже стала давать себя знать. Это я почувствовал на работе по "эмбанкмент билдингу". А между тем появились слухи об "эльдорадо" различных работ, которые будут нам предложены. И ринулись русачи на Кьянг Ван - аэропорт. И верно, работа нашлась всем. И тем, кто когда-нибудь водил автомобиль и тем, кто никогда не водил, но был достаточно голоден и поэтому достаточно нахален. Мои друзья все поехали на Кьянг Ван и все получили работу. Кто грузчиком, кто шофером. На шоферской работе не всем удалось удержаться, но мои друзья все получили пусть временную, но работу. А со мной дела обстояли видимо так (не помню точно) т. к. я работаю и имею за это комнату и со мной живут ребята, то комната - вклад в общий котел, а работа пока временная и с жильем туман. Я заметно слабел и изжоги стали чаще, вернее дольше мучить меня. И остальные "прелести" меня не оставляли. И теперь, думаю, пора растолковать: что это за "болячка" и что с ней делать "по науке" и что я делал на практике, сам того не осознавая. А осознал я это (что делал) значительно позже. А жаль!

Сначала расскажу о происхождении (этиологии?) этой болячки. Дело в том, что "спру" и "цинга" - сестры одной матери - "голодухи". А вот отцы у них (как и всегда бывает у таких матерей) разные. У "цинги" отсутствие в рационе свежих овощей и фруктов, а у "спру" - отсутствие мяса и мясных продуктов. С овощами у нас все было в порядке, а вот с мясом... После тифа мне было рекомендовано: крепкий куриный бульон, куриное мясо (белое только) и т.д. Наше питание вам уже, наверное, если не известно, то понятно. И в результате - "спру". Теперь уже другие рекомендации. С месяц я соблюдал "диету" - рисовый отвар и ничего соленого, сладкого и т.д. Недели две или три я "соблюдал", а затем плюнул и "не соблюдал" все подряд. И вскоре мы "открыли" peanut butter - пинат баттер - жареный арахис пропускали через мясорубку, выпрошенную у наших хозяев. Пропускали дважды, подсаливали и получали вкусный, очень сытный и дешевый продукт. Арахис я с детства любил, а тут продукт во всех отношениях более совершенный, чем простые орешки. И я вместе со всеми ел его с удовольствием и с лепешками, и с картофелем, несмотря на все кислые, сладкие, жирные, мучные и прочие запреты. И питался я этим до переезда в РОС. Там выпросить мясорубку было не у кого и "пинат баттер" из наше жизни исчез. Готовый же, покупать мы не могли - изготовленный фабрично стоил для нас дорого. Мы же делали все сами и жарили и чистили, и перемалывали. И я начал чувствовать, что слабею. В начале 1945-го мне стало трудно сидеть на лекциях. Отвлекали изжога и боли в кишечнике. Окончательно это я понял работая у "летающих тигров" "надзирателем печек" - stove supervisor, а проще - истопником. К арахису этот экскурс относится вот почему: весь этот период (в РОС'е) арахиса, вернее, "пинат баттера" я не ел и теперь - много позже я понял: я поддерживал себя пинат баттером. Видимо, в арахисе были какие-то вещества, которые позволяли моей печени пусть плохо, но работать. А после переезда печень лишилась поддержки и я явно хирел. И если вы подумали, что я пишу оду пинат баттеру, то правильно подумали. Пусть неуклюжая, но благодарственная и готов повторить снова. А пинат баттер я до сих пор люблю и даже "заразил" этим и детей! И они не против!

Работа на Кянгване вырвала из круга моих знакомых много друзей, получивших у "Летающих тигров" работу. Поначалу работа была несколько заполошная, но постепенно все пришло в норму и, было поредевшие наши ряды, стали снова восстанавливаться. Я же на аэродром не ездил по двум причинам: держался за комнату, это раз, и второе - я не умел водить автомобили. Впрочем, если бы не комната, я бы набрался нахальства и попробовал бы. Опыт уже был - автобусная компания. Но "Летающие тигры" от меня все равно не ушли. Через какое-то время после "аэродромного бума" "Тигров" перевели "на постой" на французскую концессию в помещение "Французского Клуба", где установили двухъярусные солдатские койки. В каждой из комнат установили стандартные железные печки, употреблявшие в качестве горючего дизельное топливо. И для обслуживания печек понадобились "stove supervisor'ы", т. е. истопники. И опять работа для нас, для русских. И я устроился работать этим "надзирателем печей". Даю нарочито наивный дословный перевод названия моей должности.

Устроил мне эту работу Петя Зайцев (насколько я помню). А он, как бы "взял подряд". Он закончил французскую школу, хорошо владел языком, и администрация, зная это, поручила ему или предложила "Тиграм" дать ему эту работу. Возможно все и не так было, но что я точно знаю, это то, что Петро тоже работал здесь, хотя и возможно не был "подрядчиком". Но к "Тиграм" я устроился точно через него. Работа шла в три смены - с 8-ми утра до 4-х, с 4-х до 12-ти и с 12-ти до утра. А работа заключалась в том, что внизу в подвале заправлялись дизтопливом канистры, которые по широкой парадной лестнице носились на второй этаж, где располагались спальни "Тиров". Не помню, сколько было печей, но не меньше десятка. Канистры сжигались, и в целом за смену приходилось затаскивать на этаж 12-15 канистр. Пустые канистры заменяли новыми, которые подсоединялись к печке специальным устройством (капельницей). Расчет мы получали понедельно, так что деньги появились вскоре. Для меня это было приятно, но мало "пользительно". Почему - поясню позже. А пока таскаю эти канистры по шикарной беломраморной лестнице. В начале смены покряхтывая, а в конце - скрипя зубами. Я уже писал, что к этому времени я заметно ослабел, и работа давалась мне нелегко. Видимо (опять!) именно в этот период я - "главный арендатор" комнаты, где мы все жили, я стал спать под столом! Помню как добравшись до РОС'а, до своей комнаты я сразу заваливался в свое "логово" под столом спать! Только спать! И спал я, наверное, часов до шести вечера, если работал в ночь. Спал бы и дольше, но надо и на работе показаться - комната ведь от нее! А когда во вторую смену работал, видимо договаривался со сменщиками. Точно не помню, но полагаю, так и было. А теперь - почему "логово" под столом. Дело в том, что окно нашей комнаты (второй этаж) выходило на летнюю танцевальную площадку, и никакие деревья не затеняли. И в окно целый день палило солнце. На кроватях от него не было спасения. А перед окном стоял стол и в нем, в столе, всегда стояла тень. Прохлады, конечно, не было, но и солнце не жгло. Днем ребят не было дома, и я спал без просыпа. Месяц или полтора (может и больше) так я проработал, но все хорошее, хотя бы и немного, но кончается. Улетели мои "Тигры", и я остался опять без работы, дающей деньги, а в клубе я все-таки работаю за комнату.

С прилетом "Тигров" у меня появилась надежда на приобретение лекарства от моей "спру" или как шутили мои ребята - "спруги". У меня установились хорошие отношения с несколькими "тиграми" - молодыми веселыми ребятами. Я надеялся через них (достать) купить нужные мне лекарства, а в нашей поликлинике мне сказали, что нужны витамины В₁ и В₆ и экстракт печени. Но в их кантинах, как они говорили, лекарств не было, а нам "пешим гражданам" туда в то время доступа не было. С их отъездом надежда не умерла, конечно, но захирела. Все решил 1946 год. А пока...

Пока я расскажу, хотя и не очень охота, о своей болячке - "спру". Прежде всего, уже год, а может и больше, я не посещаю институт, не хожу к знакомым, да и вообще избегаю далеко уходить от РОС'а. Но, по порядку! Дело в том, что помимо постоянной свирепой изжоги эта болячка еще "одаривала" - "чтоб не обидеть старой дуры, этой чопорной цензуры" (А.С. Пушкин) - периодически возникающими поносами (да простят меня дамы), которые не давали отойти от унитаза на расстояние более 10 метров в течение часа! Изнурительно и стыдно. И писать неприятно. Хорошо, что во французском клубе с унитазами все было в порядке! И таким образом я стал недоучкой. А в "Центре" уже преподавали французский язык. Правда, г-н Чона так и не появлялся и архитектурного рисования так я и не изучил. Я понял уже, что четвертый курс у меня уже полностью пропал и надеялся все же после выздоровления пойти на четвертый курс снова. Но это после... А сегодня, когда я пишу эти "узоры", понимаю, что к такому состоянию я пришел бы гораздо раньше, если бы не "пинат баттер". Ведь когда мы жили у Зайцевых, мы делали этот "баттер" сами, и в нашем питании он занимал почетное место. Масса у нас получалась не сухая, а довольно "масляная", т. е. все арахисовое масло, употребляемое в косметической промышленности, доставалось нам. А оно видимо содержало какие-то полезные для организма вещества. В промышленного изготовления "пинат баттер" добавляют оливкового масла, видимо, вместо арахисового, которое пошло на косметику. Мы же, переехав в РОС, лишились этого продукта (из-за мясорубки) и особенно я, т. к. моя печенка лишилась той пусть маленькой, но поддержки, которую давал арахис. Тогда я не понимал этого, а то ел бы просто орехи. И пусть меня осудят врачи диетологи, но я остаюсь его ("пинат баттера") верным приверженцем.

А 1945-й проходит. Год 2-х побед русского оружия! Освобождена Манчжурия, сгинуло Мань Чжу Ди Го, японской армии ни в Шанхае, ни в Харбине нет, а связи с Харбином все нет! В 45-м и начале 46-го в Харбин или в Манчжурию вообще выезжали две какие-то делегации американские (может, от UNRRA?). Письма взяли переслать, обещали (я просил их через знакомых) но ни от родных никаких известий, ни о делегации "ни слуху, ни духу". А я продолжаю попытки достать нужные мне медикаменты. Поскольку уже армия и флот взяли в свои руки Шанхай, а не авиация (Тигры), - стало больше "PX"'ов, т.е. армейских кантинов, то я стал разными путями проникать в них. Но в них можно было купить что угодно, кроме медикаментов. В начале 1946-го года через знакомых (жаль - не помню, через кого именно) купил 2 флакончика по 5 см³ каждый. Один с витаминами В и один с экстрактом печени. Вера Федоровна сделала мне 5 уколов: по кубику одного и кубику другого и за эти пять дней я стал совершенно здоровым! Всего пять дней, а я не чувствую изжоги и ем все, что могу купить! Впоследствии стало ясно, что и все остальные явления тоже остались в прошлом. Мир для меня изменился и я заметил, что и Шанхай изменился.

Изменился, и еще как! Я перестал бояться больших расстояний, стал ездить на транспорте, и, следовательно, стал видеть много нового. Черно-сине-серый цвет, присущий халатам китайского населения, иногда просверкивающий шелковыми халатиками неприступных внешне, холодных, изящных молодых китаянок-южанок из богатых семей. При японцах этот фон разбавлялся белыми пятнами рубашек европейцев. И до 1946 года все так и оставалось. Но теперь этот общий колорит стал сползать в сторону хаки. И не потому только, что много "GI" (джи ай - армейский персонал) - солдат американской армии появилось на улицах, но и потому, что солдатское обмундирование недорого продавалось сначала самими солдатами ("частным образом"), а затем и официально. Видимо, из списанного запаса. Обмундирование добротное и недорого - по карману нашему брату. Кроме того, появилось много машин - джипов, "уэпонс" и "персонел кэриэров", грузовиков-студебейкеров. "Джи эм си", "Интернационалов" и т.д. И все это было окрашено в "хаки". Наверное, у меня закружилась голова от этой пестроты и круговерти. Уйма разных продавцов, проститутки, матросы с "Агасты", рикши, педикэбы, мотоциклы "Харлей Дэвидсон" (тоже хаки) и, наконец, нищие. Хочу сказать о них особо, потому что появились нищие молодые и подошли они к своей "работе" творчески. Мало того, что они заняли такую выгодную позицию: вся городская набережная и рынок порта, они так еще учли перемену обстановки и психологию публики, - они придумали новую "речевку" - "но папа, но мама, но виски сода! Камишо, маста! (камишо - от слова комиссионные)". На американцев это производило должное впечатление. И джипы, носившиеся во всей этой суете, вернее - столпотворении между рикшами и педикэбами, автобусами и Бог знает еще чем! Появились еще патрули: армейский, флотский и китайский армейский, все на джипах с сиренами.

В связи с последним, не могу не рассказать чисто русско-харбино-шанхайский анекдот: из Харбина в Шанхай прибыл очередной русский беглец от японской оккупации. На улице он встретил знакомого по Харбину китайца - бывшего хозяина лавки, где он (русский) имел раньше кредит. Попросил показать город. Идут по Тэанду. Вдруг из-за угла выносится джип цвета хаки. В джипе 4 "джи ай" в белых касках с крупными буквами "МР" - милитари полис.

Русский спрашивает: - "Кто это?"

Китаец: - "Это эм пи - мириканска люди!"

Через минуту из-за угла с сиреной и визгом шин такой же джип. 4 человека в касках с большими буквами "SP" - shore patrol - флот.

Русский: - "А это кто?"

Китаец: - "Это мириканска люди тоже!"

Вылетает третий джип, но окрашенный в нежно-розовый цвет, в джипе четверо в хаки и в больших розовых касках с двумя большими черными иероглифами.

Русский: - "А это еще кто?"

Китаец с досадой: - "Это маргапи! Наша люди"

Первое слово в этом высказывании - крепкое китайское ругательство. Видимо эти каски сильно насолили китайскому населению. Для вас ребята этот анекдот возможно и не "очень", но для нас - "шанхайцев" он очень ярок и иллюстративен. Говорят, в толковых словарях слово "анекдот" толкуется как "рассказ об интересном случае из жизни". Так вот это и есть этот "рассказ...". Кто-то остроумно обобщил новые явления в нашей жизни и сумел скомпоновать сжато и остроумно. И то, что я пишу - тоже "случай из жизни". Моей. Скомпонован рассказ и изложен как умею. Может потому и смахивает на не очень веселый анекдот. Но веселого было немало. Вследствие молодости и "стрикулистости". И было немало хорошего - друзья-коллеги и добрые знакомые.

Но назад, на улицы Шанхая... Заметно было увеличение количества ресторанов, кафе и баров. Особенно последних и особенно поблизости набережных и порта. И, конечно, появились заведения с не столь афишируемыми услугами. Да и старые отнюдь не захирели. Они и расширялись и благоустраивались. И цены, говорят, тоже "расширялись". Я имею в виду рестораны и кафе. Китайцы народ предприимчивый и сразу же после занятия Шанхая американской армией и, думаю, раньше многих других людей. Населявшие Шанхай, учли изменившуюся обстановку. Каких только сувениров не появилось на улицах! Все они были изготовлены с великим мастерством и изяществом. И для американцев с их долларами все было дешево. Почти даром! И умельцы процветали. Мне очень понравились маленькие дракончики - брошки, филигранной работы из серебряной (?) по уверению продавцов, проволоки. Насчет серебра не знаю, но работа была великолепной. Перед отъездом я купил 5 или 6 дракончиков. Часть я их раздарил еще перед отъездом - на память, а часть уже в России. Оставлял одного, но он бесследно пропал еще в общежитии г. Североуральска. Но я ведь еще в Шанхае!! Все эти "меткие и острые" наблюдения я сделал, видимо, когда безработный, но уже не голодный и больной, бродил в поисках новой работы.

В поисках я давно перешел Сучоу крик и уже шел по Хонкью, когда увидел объявление о том, что командованию порта требуются работники, знающие шрифты, английский язык и умеющие работать кистью и масляной краской, то есть painter'ы (маляры). С шрифтами я был знаком по занятиям в ВТЦ. Будущий архитектор все-таки! Правда, с малярным делом я не был знаком, но полагал, что усвою. И смело двинулся искать сержанта, который заведовал этим цехом. Конечно, это было никакое не "Port command", а только цех. На следующее утро я не без замирания сердца (нахальство - нахальством, а все равно боязно) появился в цехе. Сержант "представил" четверым, на мой тогдашний взгляд, пожилым "рефьюджиз" (из Австрии) меня и показал где что взять и что делать. Первым делом мне было сказано ошкурить и покрасить кучу нарезанных и обструганных дощечек. А мои "коллеги" встретили мое появление без восторгов и рукопожатий и даже скорее мрачновато. Неделю, наверное, я шкурил и красил на два раза дощечки. А вот когда подошла очередь до шрифтов, после первых попыток вывести краской первые буквы мое сердце уже не замирало, а просто тоскливо заныло. Одно дело разметить надпись карандашом и совсем другое сделать надпись кистью и масляной краской. Да еще "коллеги" смотрят на мои мучения без сочувствия и, ни словом, ни делом помогать не собираются. Короче говоря, сержант при расчете (расчет был по-недельный) на вторую неделю "не очень вежливо" предложил мне покинуть вверенную ему часть. И то ли из деликатности, то ли по идеологическим соображениям указал мне на несовместимость моей "справки о гражданстве СССР" с секретным объектом, каковым был этот цех - подразделение командования порта. Я урок уяснил: нахальство наказуемо, но еще раньше я понял, что и чрезмерная скромность тоже. Обе, но по-разному. Надо хоть что-то уметь, а я только и умел, что вворачивать лампочки. Я, конечно, расстроился. Но судьба моя снова "выкинула коленце".

А получилось следующее: вернувшись домой (вот не помню - в тот же день или несколько позже) я нашел адресованную мне записку с предложением, любезным и даже дружественным явиться тогда-то в такое-то время по адресу: Connaught road... Подписано: Роберт Тейлор. Стало понятно - это Bus Co (автобусная компания). Мистер Роберт Тейлор (тезка популярного американского актера) до закрытия Bus Co и японского концлагеря работал в правлении Bus Co, по-нашему в отделе кадров, был женат на русской. Он был англичанин, но всей своей мощной фигурой и характером опровергал расхожие представления о сухих телом и характером британцев. Он был полон и добродушен! Во время работы в Компании, я очень мало работал электриком (и не успел получить каких-либо знаний), а был переведен в контору в качестве маленького "белого воротничка", где и познакомился с мистером Тейлором и его женой. И с ним, и с его женой у меня установились очень хорошие отношения, я даже несколько раз обедал у них дома. Они жили в квартире при конторе тут же на территории Bus Co. Оба они были интернированы в японский концлагерь. Наконец я прибыл на место, как было условлено. Мистер Тейлор немного похудел, но не сильно, а добрый нрав его не изменился. Встреча была очень теплой, только супруги я не увидел. К стыду своему я сейчас совершенно не помню, где она была и перенесла ли лагерь. После вопросов и ответов обеих сторон, наконец, перешли к сути дела. А суть состояла в том, что мне предлагалась работа! Но какая! Начать инвентаризацию уже прибывшего оборудования и прибывающего. То есть должность зав. складом огромной организации "China Highway Transport" СНТ сокращенно. Или "Китайский Шоссейный Транспорт". Вернее было бы написать "автомобильный транспорт", но в оригинале было "highway". Но, думаю, все поняли. И я понял, что предлагается перспективная работа. Несмотря на мою нелюбовь к бумажной работе, очень хотелось принять это предложение. Тем более, что CNRRA отделение VNRRA, а я являюсь гражданином (теперь) страны, которая является пайщиком этой международной организации! Это с одно стороны, а с другой: ведь нахальство опять! Правда, я не выдаю себя за специалиста, но кроме регистрации расхода материалов по электроцеху Bus Co иного опыта с материальными ценностями у меня нет. Но! Не я сам лезу, а меня приглашают, да и радужные перспективы (как у Ипполита Матвеевича - см. 12 стульев) сияли в будущем. И все это заглушило голос разума и совести. Я приступил к работе. Разобрал привезенные запчасти к джипам и грузовым машинам, завел карточки и "гроссбух", куда заносил "единицы хранения". Хорошо, если в упаковке, но много привозили и "россыпью". Однако с помощью механиков разбирался. Не без труда нашел земляка Михаила Александровича Крылова. В Bus Co он работал на контроле входящих и выезжающих машин. Я предложил ему организовать такую же службу теперь, уже в другой организации, но на той же территории. Он быстро разыскал своих сотрудников по Bus Co и наладил круглосуточное дежурство. А мне дали еще помощника - средних лет интеллигентного вида китайца мистера "Woo". Пишу латинским шрифтом, так как не знаю, как по-русски "У"? А вот "W" уже передает имя правильно. Главным механиком на сборке автотранспорта был австралиец мистер Harply. Хороший работяга и славный человек, но его австралийский акцент! Запомнился случай, когда я оказался в недоумении и растерянности по причине этого его акцента. Посудите сами: не помню точного смысла того, что он сказал, но главное в последнем слове: - "We must do it to day", но прозвучало не "ту дэй", а "ту дай". В первом случае это сегодня, а во втором - "умереть". Я, конечно, понял, что он не вынашивал никаких ужасных планов, но до меня не сразу дошло, что это акцент. Прежде с австралийцами я, видно, не сталкивался.

С мистером Харпли мы работали славно, но недолго. А события развивались так. Мы с мистером Woo (Ву? Уу?) продолжали инвентаризацию, учитывали собранные и отправленные автомашины, а Михаил Александрович проверял на выезде пропуска (gate tickets). Мистер Woo активно работал и также активно и часто общался с начальством. Очень ему хотелось на мое место. Это было видно невооруженным глазом. Да его легко понять. Он старый волк в складском деле, а вынужден работать под началом зеленого и по опыту и по возрасту юнца. Мне то было 22-23 года! Не обращал я внимания на это, да и бумажная работа мне всегда была не по душе. Меня больше тянуло в сборочный.

А судьба свое рисует. Меньше полугода я проработал и вдруг приходит из контры наверху встревоженный начальник и поручает мне срочно выехать в район порта уже не помню на какой склад (там хранились крупногабаритные вещи, даже один самолет) и разобраться тоже не помню с чем. Но, как говорят: "аллюр три креста"! Я бегом на двор, где стоят собранные джипы. Там стояло два ряда готовых к отправке машин. По одну сторону проезда к воротам стояли новенькие гражданского оформления грузовики "Shevrolet" (?) а по другую ряд штук в двадцать полностью готовых, покрашенных, с номерами светло-зеленых джипов. В ряд с ними, но через промежуток стояли четыре таких же готовых (!) но покрашенных в темно-синий цвет машин. Я уже немного ездил на них раньше. Естественно, я вскакиваю в тот, что ближе к воротам. Заводится "с полуоборота". Вижу, что в ворота мне сразу не выехать. На первой скорости поворот направо, стоп, задняя... Но увы "стопа", нет, правая нога проваливается до полика... Что я делал дальше, я не знаю. Только я очутился за 3^1/2 - 4 метра от джипа на бетоне. Джип помял переднюю дверцу и крыло грузовика. А у джипа помят радиатор и "баранка", стала параллельно рулевой стойке! Позор и стыд! А главное: я понимаю, что мне не расплатиться и за год.

Я приплелся в контору, пришел в себя. Пришел начальник, что-то сочувственно проговорил и уверил, что ущерб будет "списан". Я поблагодарил и сказал, что знаю свою вину. Присутствовавший здесь мистер Woo меня своим участием не обременял и не мог скрыть радости. Как там дальше развивались события не помню, но днями же я написал заявление об уходе, получил "рекомендацию", которая в то время в Шанхае была вместо нашей "трудовой книжки". Вот и еще повод для поеживания. В общем то, работать с мистером Woo было бы уже трудно, тем более, что после этой истории мне казалось, что все надо мной или посмеиваются или косо смотрят. Стрикулистская мнительность, конечно, и уязвленное самолюбие плохие советчики. Наверное, более выдержанный или практичный человек остался бы и сделал бы карьеру. Но мои радужные мечты были смыты жестокой действительностью. Так и лезет в голову латынь (которой не знаю) Sic transit Gloria mundi! Славы не было, но что-то действительно прошло.

В это время мистера Тейлора не было в Шанхае и обо всем узнал уже после моего увольнения. Он вторично нашел меня и насколько я помню, отругал меня. Не за джип и грузовик, а за поспешность. Дело в том, что он должен был уехать надолго, если не насовсем, в центр работы СНТ (Си Эйч Ти) в Кайфонг или Кун Мин. И не мог этот добрый человек немедленно меня куда-то устроить на работу, а поэтому дал мне записку к своему знакомому с просьбой трудоустроить. Так что англичане тоже бывают разные. Я, лично, плохого от них никогда не видел.

С этой запиской я нашел какого-то (уже не помню ни имени, ни чина) военного. Он, похмыкав и посопев, дал мне записку к другому чину помладше. А тот отвел меня в конторку, где оформили документы на меня, как на электрика. На двери конторки были буквы CID - Си Ай Ди (криминал инвестишенс департмент). Мне объяснили, что электриком я буду в тюрьме (!) для военных преступников, то есть японских офицеров. Не очень мне понравилось "тюрьма", но "для военных преступников" несколько смягчило впечатление. Но "назвался груздем - полезай...". И я, будучи безработным, покорно пошел, куда повели. Привели меня в пустую комнату, с единственным стулом. Велели сесть на стул и ждать, когда за мной придут. Я понял, что меня фотографируют. И, правда, утром я получил картонную карточку с моим портретом, что и являлось пропуском в тюрьму. Тюрьма находилась в Хонкью довольно далеко. Утром туда ходила "вахтовка" - грузовик "студебеккер", и вечером увозил обратно на Сеттлмент. Это была Ward road jail - старая Шанхайская тюрьма, теперь отданная под военных преступников.

И вот "первый раз - в первый класс"! Та процедура, а точнее процедуры, которые я должен был пройти прежде, чем я попал в свою мастерскую, навели меня на мысль, что я опять "влип". Влип во что-то вязкое и тягучее. И как показал дальнейший опыт, мысль была верной. Пройдя два или три изолированных бетонных дворика, каждый с воротами и индусами полицейскими, мы с моим новым начальником зашли в помещение, в котором мне и предстояло работать. Это помещение состояло из комнаты побольше и комнаты поменьше - моей мастерской, а вернее так называемой щитовой. Там был огромный щит с предохранителями, рубильниками и счетчиками, стол и стул. В комнате побольше сидел мой начальник - лейтенант. Человека более неразговорчивого я, пожалуй, больше не встречал никогда. Под стать ему и полицейский индус (сикх), что сидел около железной решетчатой двери у выхода в собственно помещение тюрьмы, и на зарешеченную лестницу, где после каждого марша имелась клетка с дверью в клетку и дверью из нее на следующий марш. И в каждой клетке по индусу с ключами. Каждые два марша этаж с галереей по внутренней стороне и с камерами по наружной стене. И индусы в "клетках" не более разговорчивы, да и недоступны "по определению". Одним словом, общество высоко "интеллектуальное и открытое". Вот такая сердечная обстановка - лейтенант молчит на меня, я молчу на него, а индус "отмалчивается" от нас обоих. А лейтенант, кстати говоря, держал инструмент (отвертка, плоскогубцы, кусачки, изолента) у себя в сейфе. Я по незнанию на второй или третий день взял инструмент с собой. Так его у меня отобрали на первых же воротах. Правда, при возвращении домой мне его вернули. Вход в ворота ровно в 9 часов, выход на обед ровно в 13 часов, вход с обеда ровно в 14 часов, уход с работы ровно в 17 часов. Подчеркиваю: ровно! Опоздал вернуться на 1 минуту - уже прогулял - не пустят. На обед я не рисковал ходить. Брал с собой 2-3 банана, этого мне хватало. И вкусно и сытно! Пытался я брать с собой книги. Ведь работа оказалась в том, чтоб сидеть у себя в каморке, ничего не делать и молчать на индуса и на начальника. Я бы хоть какие-нибудь патроны или выключатели перебирал бы, так инструмент у начальника в сейфе! Прошло дней десять, может быть больше, не помню. Но вдруг утром звонок начальнику. Начальник сразу нарушает "молчанку" и говорит: "6-й (может и 8-й) этаж, камера..., перегорела лампочка!" Выдает лампочку и пояс с инструментом! И началась эпопея! Индус открывает дверь, я вхожу на первый марш. Прошел, подошел к клетке. Индус номер 2 впустил в клетку. Запер дверь. Открыл дверь на следующий марш. И так далее. Когда я ввернул лампочку и вернулся в свою каморку, обед давно прошел, и уже пора было домой собираться. Ведь "открыл, закрыл" повторялось в обратном порядке! Интересно, если бы я не успел к концу рабочего дня, то что - ночевать надо бы было? Но больше работы не было. Во время "путешествия" до места работы и обратно я понял, то я для тюрьмы не создан и тюрьма по мне не скучает. Как полагается, за две недели я подал заявление об увольнении. Всего месяц я выдержал эту "работу". Опять на безработную вольницу!

Но безработное мое состояние не долго длилось. Дня через три пришел Петя Зайцев. А, может быть, Петро приходил ко мне, когда я еще работал в тюрьме и потому легко соблазнил меня на работу с ним на Markham road товарная? Не помню точно, но, кажется, именно так было. И кстати! Вот вам еще один "узор". Помните, мы с Петром ездили сюда в надежде поработать на разгрузке угля? Еще мы с ним в "итальянцы попали"? А теперь будем работать, правда, не на разгрузке угля, а на разгрузке джипов и барж с американским оборудованием для СНТ (Си Эйч Ти). Только за итальянцев себя выдавать не надо.

Короче говоря, мне предлагалось работать на подъемном кране. Как вы понимаете, на подъемном кране я не работал, что и сказал Пете. На это он сказал: "Эту неделю грузов не будет тяжелых, и ты три ночи сможешь потренироваться. А потом пойдем к начальству". То есть опять надо включать нахальство! Сказано - сделано! На утро четвертого дня повез Петро меня в контору к начальству. К мистеру Пикету. Это оказался пожилой австралиец с лысиной, рыжиной и житейским опытом. Я уверен - он видел нас насквозь, но все же принял меня с двухнедельным испытательным сроком. Две недели я безаварийно дергал за рычаги, был зачислен в штат. Вскоре мы с Петром получили повышение. Мы стали shift supervisor'ами. Мы проверяли груз по документам и грузчики грузили на железнодорожные платформы в соответствии с назначениями грузов. Иногда груз отправлялся на грузовиках (у нас их было 3 или 4) в Университет "Чи Нан", находившийся от станции километрах в пятнадцати. Шоферов у нас не было, и мы частенько сами гоняли груз в Университет (это тоже перевалочная база, названная по имени Университета). Тут пришлось немного поработать и на бульдозере. Однако вскоре нам пригнали т.н. "gookneck trailers" - платформы автоприцепы. С ними прислали и шоферов специалистов. С этими прицепами работать должны специалисты. Я увлекся картинами нашей работы, и оставил вас в недоумении: откуда на железнодорожной станции появляются джонки да сампаны. Виноват - поясняю. С левого берега Вам Пу (по течению) берет начало еще один канал. Он меньше, чем "Сучоу крик" и идет через Вей сайд Хонкью и Чайпей видимо на юго-запад (?) проходит недалеко от Чи-Нан юниверсити перерезал шоссейную дорогу километрах в пяти от него. Через канал был перекинут мост - деревянный без перил - просто настил из досок, наведенный по двум или трем бревнам. Пролет небольшой и мостик без проблем выдерживал грузовики-трейлеры, и даже подъемные краны. Этот мостик я проезжал много раз. С чего это я так живописую этот мосток? Ведь не Голд'н гэйт бридж или там "Чертов мост" в Альпах! Нет, но для меня памятен тем, что однажды... Мой "Интернационал" в Чи Нан'е разгрузили, и я выехал обратно. За это время пал (или поднялся) густой туман. Дорогу в ближнем свете я видел или вернее угадывал. Чувствую, что мостик где-то уже близко. В это время кто-то навстречу мне (наверное, только что повернул навстречу) с зажженными фарами выехал. И туман весь засветился, и не стало видно ничего, кроме дворников у меня на ветровом стекле! Я остановился, стал сигналить, чтоб встречный переключился на ближний свет, но все было бесполезно. Вылез из машины и увидел, что я стою на этом мостике. Я поспешил выйти навстречу этой машине и стал сигналить руками - дескать, стой! Он увидел мои сигналы и стал метрах в пяти. После объяснений мы пошли к своим машинам. Подойдя к своему грузовику, я увидел, что правое переднее колесо висит в воздухе!! А левое стоит на мостике. Как тут не вспомнить Ангела хранителя своего!! Еще 2-3 метра и "Аля-Улю"! Но хорошо то, что хорошо кончается! Обратно я ехал весьма осторожно, хотя мостиков больше не встречалось.

А жизнь текла, как ей угодно, а мне оставалось к ней приспосабливаться. Работа наладилась, налаживался и мой быт. С долгами (а как без них?) расплатился, о своей "спруге" и не вспоминаю. Но, хоть какая-нибудь "закавыка" обязательно появится. И не замедлила: видимо, по весне в РОС'е затеяли ремонт, о чем нас и предупредили. И начали мы потихоньку "расползаться". Процесс этот был не простой. С замены одной оккупации - японской, другой оккупацией - американской, стало трудно с жильем, и цены поползли, вернее вспрыгнули. Плату за жилье стали взимать в долларах! Хорошо, что работа была в достатке и все наши ребята, и я в том числе, нашли себе жилье. Разного качества, размера и разной арендной платы. Поселились все главным образом в районах традиционно заселенных русскими - рут Груши, Какгон, Альберт и других. Я, как и до Сейнт Майклз'а, сначала поселился на рут де Груши в бординге Пассажа N 9. Снова там же, где жил до декабря 1941 года. Комната хорошая, но плата! Не то 40 долларов, не то 50, не помню, только вскоре тетя Галя, поселившаяся неподалеку в "Груши террас" предложила мне комнату в том же бординге, где она живет комнату за двадцать долларов. Хозяйка знакомая, вернее ее фамилия знакомая - Янковская. Ее отец знаменитый охотник на тигров. Эта фамилия была известна в Харбине. Но не в известной фамилии дело, а в арендной плате - 20 долларов в месяц! Правда, с метрами слабовато - 2,5 на 3,0 м приблизительно. Зато тетя Галя живет на 3 этаже! Веселей и надежней!

И начал я "погружаться в пучину мещанства". Или как говорят теперь "прибарахляться". Купил рубашек, маек, трусов, носков. Сшил на заказ два костюма однобортных и спортивный - серые фланелевые брюки и рыже-коричневый пиджак. И конечно шорты - несколько пар. Эта "экипировка" в Шанхае абсолютно необходима. Даже в приличные рестораны, куда без галстука не пускали, шорты были вполне "комильфо". А на работу я ездил в летнем лётном комбинезоне, в свое время приобретенном у кого-то из "Летающих тигров". А под ним только майка и трусы, на ногах кеды. И еще я купил две или три пары туфель модных в то время. "Сдается добре одягнувся!" Живем дальше! На работу и с работы езжу на грузовике по дороге собираю и развожу работников нашей "желдор. и водоканал" станции. Грузооборот у нас потихоньку увеличивался, и штаты расширялись. Учетом грузов уже занимался молодой китаец Вонг. Он достаточно хорошо говорил по-английски и писал. Мы же занимались организацией перегрузки грузов в вагоны и их вагонов перестановкой.

А с этим китайским парнем мы подружились быстро. Видно было что-то общее у нас в характерах. Однажды он пригласил меня к себе домой на ужин. Уже не помню, что за событие это было - наверное, какой-то семейный праздник. Было назначено время (6 ли 7 ли часов вечера) назван и уточнен адрес. По привычке я точно вовремя явился по адресу. Остановился я перед обычными в китайских пассажах высокими больше двух метров воротами в такой же высокой стене. За стеной двухэтажное, типа бординга, жилье. На воротах скобка для сигнального стука жильцам - "я пришел, откройте". Но стучать я не решился. Из открытых окон слышался "хор" голосов, разговаривавших на тонах, заставлявших меня думать о то ли серьезном семейном скандале, то ли о какой-то небольшой домашней катастрофе. Я хорошо знал о китайской, особенно южной, манере говорить громко. Но это - на работе, на улице. Но не в мирной семейной беседе, которую я ожидал услышать! И не решился я встревать в то, что там происходило. Минут десять я потоптался, но потом ушел. Думал, Вонг меня поймет.

На следующий день Вонг, не без обиды спросил "Почему не пришел?" Я объяснил ему, как было дело. Он не сразу уяснил ситуацию, но потом рассмеялся и перенес приглашение на следующее воскресенье. На этот раз ужин состоялся, и я провел вечер в этой приветливой и гостеприимной семье. Единственной трудностью был язык. Мои несколько слов не могли поддержать беседу, и Вонгу досталась тяжелая и неблагодарная роль переводчика.

Один день, а вернее вечер, запомнился мне очень крепко. Приехал я, как всегда, с работы на своем грузовике. В комбинезоне, в кедах. Прошел через садик в дом. Поднимаюсь к себе на второй этаж. Захожу в комнату и... Что ни Мамай, ни его войска в моей комнате не бывало, я был уверен, но то, что я увидел, напомнило мне это имя. Стояла абсолютно голая железная койка. Ни одеяла, ни подушки, ни простыней, ни матраца! И одежда, которую я приготовил утром, чтобы переодеться после душа тоже отсутствовала! Я решил, что это тетя Галя решила сделать какую-то "Революцию". Поднимаюсь к Гале этажом выше и застаю ее в полной растерянности и расстройстве. Оказывается, она слышала, что у меня в комнате "гости" и что они довольно громко орудуют там. Галя испугалась, закрыла комнату и затаилась. И мне-то открывала с опаской. Мы с ней спустились ко мне и провели "инвентаризацию". В смысле какой-либо одежды - полная стерильность. То есть даже грязных носков не оставили! И остался я "яко наг, яко благ, яко нет ничего"! Правда, комбинезон, майка, трусы и кеды на мне! А моя бедная тетя Галя винит себя в том, что она, якобы, должна была воров прогнать и меня защитить! И почти полвека она себя винила, пока в конце века не "сняла" с себя вину! Ну, об этом позже.

С начала 1946 года я начал регулярно ходить в "Советский клуб", где играл в волейбол, хотя волейболист из меня "оставляет желать". Мешает баскетбол. Записался в библиотеку, где познакомился с дочерью зав. библиотекой Наташей. И тут уж возникает моя вина. Вина моя в том, что я познакомил Наталью с моим другом Петей Зайцевым. Единственно, что может немного смягчить вину это то, что я не мог предвидеть того, как это отразится на судьбе друга. Если доведется и дальше писать, т.е. писать то, что было после отъезда из Шанхая, то я напишу все, как помню.

Вскоре, а может быть и раньше, муниципалитет выделил "Клубу Советских Граждан" участок земли. Жаль, не помню, где именно, на какой улице, но на французской концессии был этот участок, и наша молодежь стала активно своими силами строить стадион (конечно сказано уж слишком сильно!) но беговую дорожку, яму для прыжков, волейбольную площадку, сектор для метания сделали. А вскоре Генконсульство выделило деньги для постройки спортзала. Спортзал был необычным. Стены были сделаны, вернее сплетены, из бамбуковых жердей и пластин. Из бамбука же были фермы и основа крыши. Мягкую кровлю клали уже сами спортсмены. Надо отдать должное китайским строителям - ни стены, ни крыша не протекали. На моей памяти, по крайней мере. Играли мы там и в волейбол и гимнастикой занимались, и "мероприятия" проводили. Главным образом танцы. Было у нас два оркестра. Джаз О. Лундстрема и духовой Добровольского. И все на общественных началах. Кроме буфета, конечно. На время танцев или других подобных вечеров выставлялись столики. Можно было подкрепиться бутербродами, салатом, фруктами. Не на "общественных началах", а на коммерческих. Подавали прохладительные напитки, чай. Холодный чай - жарко ведь и еще подавали "дикий чай". Заказывали его больше намеками или подмигивали - горячительные напитки были, конечно, запрещены - спортзал все-таки. Постоянно были дежурные из спортсменов, которые следили за порядком. Дикий чай был им "неизвестен", но за гостями подозрительно "веселыми" наблюдали внимательно и в случае необходимости принимали меры. Надо сказать, что скандалов не бывало. Пресекались вежливо, но неуклонно.

Не могу не рассказать об "издевательстве" (или как теперь сказали бы "приколах"), которые устраивал нам Олег Лундстрем со товарищи. Две вещи в исполнении этого замечательного джаз-оркестра мне всегда очень нравились: "Stardust" и "In the mood" ("Звездная пыль" и "В настроении"). Речь идет о последней вещи "В настроении". Дело в концовке. После нескольких все выше поднимающихся музыкальных фраз следует низкий продолжительный звук тромбона или сакса. И это означает конец вещи. Музыканты кто кладет инструменты, кто выходит за занавес. Танцующие начинают расходиться по столикам. Когда середина площадки пустеет, но не все еще расселись по местам, барабан вдруг дает "брейк" (особый прием извлечения звука на барабане) и "неизвестно откуда" взявшиеся музыканты, невозмутимо снова играют эту же вещь. Публика снова бросается продолжать танцевать. И все повторяется (со стороны музыкантов) снова. А танцующие не расходятся - ждут повторения, но музыканты занимаются кто чем, и молчат. Пауза: кто - кого. Не выдерживают танцоры. Расходятся. Снова "брейк" и все повторяется. Веселятся все и музыканты и танцующие. И я не раз бегал к столику и обратно. И вся эта картина прямо стоит у меня перед глазами. Было мне 22-23 года, и я счастлив, что помню до сих пор и это.

И еще о быте. После очищения моей комнаты от "излишеств" естественно пришлось опять погрузиться в "пучину мещанства" - покупать вещи. Матрац, одеяло, простыни, подушку. Не говоря уже о майках, трусах, носках. Все вплоть до плаща и "семисезонного" пальто. Костюмы сшил уже после всего. Месяцев 6 или 7 восстанавливал "гардероб" надо сказать, что оказался я не абсолютно раздет, т. к. несколько рубашек, трусов и маек были в стирке, и, через несколько дней они вернулись чистые и свежие. Но ни шортов, ни брюк не было. Надо пояснить, что я уже сам ничего не стирал, а отдавал белье в стирку приходящему "прачке". Это был пожилой китаец, приходивший по определенным дням за бельем и в эти же дни приносил стиранное. Он регулярно стирал - я регулярно платил. Он относился ко мне, видимо, немного по-отечески, бывало, советовал покупать или не покупать какой-нибудь товар. Я его советы принимал и не ошибался. Это он привел ко мне "сэйлсмена" (чеха по национальности), который и предложил мне два отреза на костюмы настоящей австралийской шерсти. Темно-синий в белую тонкую полоску и голубой костюмы, из которых я донашивал уже в семидесятые годы в России. Дети помнят эти костюмы. Материалы были добротные, да еще и в рассрочку. Спасибо "прачке" (не знаю, как это слово в мужском роде написать). Моя последняя встреча с ним уже перед моим отъездом была трогательной и немного смешной.

Однако не все и не всегда у меня было гладко и безмятежно в отношениях с китайским населением. Два случая только помню. Первый - это еще во времена японской оккупации. Рано утром я шел в "велосипедичку". В кармане ни гроша. Сворачиваю с рут Порт дель уэст на Дюбойль, и через несколько шагов ко мне пристал мальчишка лет 14-ти. Нищий китайчонок, довольно прилично одетый для нищего, и начал канючить "камишо". Я, совершенно серьезно и честно, на доступном мне китайском языке, объясняю ему всю бесполезность, финансовую беспочвенность его приставаний. Но я его не убедил и он "канючил" всю дорогу до гаража. Я был вынужден остановиться и отругать его по-китайски, но в переводе с русского. Что делать? Я тоже... Но добился я совсем не того эффекта, которого ожидал! Я думал, он отстанет и уйдет, но наоборот! Он на несколько секунд оторопел и замолчал, но оправившись, очень эмоционально стал "на чистом китайском" видимо высказывать свое мнение обо мне и мне подобных. И кричал он довольно долго, пока я не пригрозил ему физической расправой. А ведь я всего и указал то ему два или три адреса, всего! Видимо, разные у нас и у китайцев подходы к "этому делу".

И вот второй случай. Уже в американскую оккупацию. У нас на Маркхам роуд было две смены грузовиков по 6-8 человек. Контора и склад, где работали человек 5 китайцев - клерки, кладовщик, слесарь и механик, сторож и крановщик. Ну, и мы с Петром. Механик считал себя первым человеком после нашего начальника-австралийца мистера Пикета. Не знаю, как он с клерками себя вел, но над грузчиками (сяо кун или кули) он явно чувствовал себя царьком и считал, что они будут делать только то, что он им прикажет. Не помню точно, как именно было дело, но однажды у нас (видимо со мной или вернее в мою смену) произошел конфликт и наши, мои и Петра отношения с ним разладились. И однажды при погрузке каких-то картонных ящиков грузчики вдруг сели и отказались работать под предлогом того, что они устали, а эти ящики очень тяжелые. Я дал им немного отдохнуть и стал опять настаивать на продолжении работ. Но "сяо кун'ы" продолжали упорствовать. Я обозлился, влез на вагон и стал сам разбирать сетку с коробками (которые были очень легкими, наверное, с электролампами) и уже почти разобрал ее, когда грузчики влезли на платформу и взялись за работу. "Намбер уан" - бригадир грузчиков, оправдывая происшедшее, приводил такую теорию: (в переводе - "вы русские сильные, потому что пьете молоко, едите хлеб!"). Я тогда не знал, что я их начальник, сам стал делать их работу, являлось для них профессионалов позором, а они были профессионалами! Не могу не описать один (не редкий!) случай, когда худощавый, если не худой, среднего роста человек, согнувшись почти вдвое, по трапу, сколоченному из двух досок и пружинящему при каждом шаге, переносил с берега на джонку ящик, если не ошибаюсь с передвижной электростанцией! Это кило 0x08 graphic

грамм 100! Из вспомогательных средств только длинный кусок ткани, накинутый сзади на шею и пропущенный спереди через подмышки и лежащий на ладонях рук, на которые в свою очередь ложится тяжелый или громоздкий груз. И еще: ритмические, музыкальных тонов стоны, позволяющие грузчикам держать ритм и сохранять дыхание. Этот вот стон и поразил меня, когда я приехал в Шанхай. Причем стон издается при переноске и малых грузов. Прошу простить мне такое длинное отступление, но эти трудяги заслуживают уважения.

Но, дальше: все улеглось, и работа пошла как обычно. Я поторапливал грузчиков, так как мы с Петром отвечали за простой вагонов. На утро я сдал смену и собирался домой, как вдруг увидел толпу грузчиков, видимо обе смены, идут ко мне предводимые механиком. Он размахивал руками и что-то кричал. В это время я стоял около электростанции (передвижной). Меня окружили, приперли к агрегату, и механик попытался меня ударить. Я его руку перехватил и толкнул в толпу. Он "вписался" в толпу и больше из нее не выходил вперед. Только ругался и убеждал бить меня остальных. Те, без всякого энтузиазма, махали руками, мешая друг другу. Тат прибежал Петя и мы вдвоем, не применяя кулаков стали их расталкивать. Они (кули) и до этого действовали более, чем вяло, а теперь и вовсе перестали махать руками и потихоньку "рассосались". Бедный механик тоже ретировался. Мы с Петром даже "ни грамма" не разозлились. Было все это скорее смешно. И то, что мы были спокойны, нам помогло избежать неприятностей, а механика лишило "победы". То есть, если бы мы стали драться по-настоящему, была бы кровь. А по китайским законам и по обычаям это уже признак преступления. Все закончилось хорошо, кроме "мини революции", "о которой давно говорил" механик. Начальству мы ничего не сообщали, но с механиком отношения у нас были "подмочены".

Не знаю - в курсе ли событий был наш мистер Пикет, но вскоре он вызвал нас обоих к себе в контору. Мы с беспокойством гадали о причине этого вызова. Но в назначенный срок мы были в конторе и предстали "пред очи" нашего доброго пожилого начальника. Он, как всегда осведомился о нашем здоровье и о делах на перегрузке на Маркхам роуд. А потом задал нам неожиданный вопрос: - "Вы на плавучих кранах работали?" В этот раз мы не стали нахальничать, а честно ответили, что нет, не приходилось. "Ничего, научитесь!" - сказал мистер Пикет. Он написал записку для некоего мистера Боланда. Тоже начальника подразделения СНТ (Си Эйч Ти), занимающегося работами в порту по разгрузке судов и транспортировке грузов в центральные и южные районы Китая. Много различного оборудования и материалов шло туда. Что за работы шли там не знаю, но видимо что-то очень значительное. Адрес, по которому наш "папа" Пикет направил нас, находился на Банде (набережная) рядом с Bank of China с одной стороны и Garden bridge с другой. И вот опять, если не узор, то завиток! Здание с этим адресом оказалось нам с Петром знакомым. В безработные дни японской оккупации на широком крыльце этого здания работала самодеятельная "контора по трудоустройству". Кто и как ее организовал - не знаю. Но мы были частыми "соискателями", правда, без особого успеха, если не сказать - никакого. Формальностей было не очень много, и мы стали числиться по SSO - Shanghai Shupping Organisation. Мистер Боланд познакомил нас с тремя демобилизованными моряками: Bill Burnett, имен других не помню - Hitchcock и Anderson. Меня "прикрепили" к Бернетту и крану N 5, Петра к Хитчу (Hitchcock) и крану N 4, а Андерсон пока остался в резерве, т. к. кран N 3 еще не был готов и находился в стадии монтажа. Нас - всю компанию посадили в микроавтобус и отвезли на какую-то верфь (не помню, как называлась), где нам показали два буксира, которые были приписаны к нашим кранам. Один "толкач" с двумя специальными металлическими брусьями для упора в борт судна. Он сразу получил у нас прозвище "бульдог". Второй - вполне "мореходным" видом, вдвое, а то и более длинный, чем "бульдог". В кубрике (?) каюте (?) "бульдога" состоялось более близкое знакомство. Американцу естественно были нашим Начальством (они имели опыт работы на плавучих кранах), но были молоды, нашего возраста и не кичились ничем. Их чинами мы не интересовались, а они нам их не навязывали. А мы с Петром получили чин "капитанов крана" и оклад двести долларов в месяц. Это было больше, чем мы получали на Маркхам роуд, а работа обещала быть интересной.

Работа действительно была интересной. Разные суда, разные верфи, разные условия, разные решения, которые приходилось принимать. И разные грузы: от коров до таких же буксиров, которые перевозили наш кран с места на место работы и даже динамита. Правда, с динамитом не получилось. Нас (кран) вывели в устье, но пришвартоваться к борту судна не удалось - сильная волна. Надо сказать, что устье и море - одно и тоже. Никакой земли вокруг не видать! И волна такая же. Стрела крана, а в ней метров сорок, "клевала" отнюдь не сонно! Наш Билл связался с конторой, и нас отозвали назад. Полдня мы добирались до места и столько же обратно. Сутки заняло путешествие. Как была произведена разгрузка этого "веселого" груза не знаю, но нас Бог миловал. Да, насчет "звания", вернее, названия "капитан крана". Название громкое, а должность руководящая, в полном смысле этого слова. Нас на кране, кроме Билла, было двое. Николай Степаненко и я. Оба капитаны и оба руководящие. А "руководили" мы оба крановщиком - то есть Биллом. Один из нас стоял на борту судна - руководил стропалями, второй на борту баржи или сампана, или другой какой "посудине". Мы действительно руко- водили. То есть была выработана система знаков или положений рук, которые показывали крановщику что делать. Вира или майна, тихо ли быстрее, вправо или влево, опустить или поднять стрелу. А также давали команды буксирам - подать кран вперед или назад. На борту крана жили десять человек китайцев. Два механика, слесари, стропали. Одним словом, матросы. Хорошая была работа, как для нас, так и для команды. Для нас. Для меня, по крайней мере, было то хорошо, что каждый раз что-то новое. Новые задачи, поиск новых способов сделать чисто работу, несмотря на часто возникавшие затруднения с извлечением грузов из трюма. А для команды была возможность дополнительного заработка. Дело в том, что, во-первых: в Шанхае дрова продавались на вес, т. к. лесов вокруг не было. А во-вторых: под все грузы подкладывались довольно толстые доски или брусья, для того, чтобы можно было подвести стропы под ящики. Прежде, чем начать работу мы поднимались на борт и договаривались со стивидором или, кто там заведовал работами в трюме, о том, что всякое свободное дерево из-под груза передавалось на кран. А там уж команда знала, что делать. И никакой классовой, или иной какой розни у нас, включая Билла, не возникало за весь период моей работы на кране. Наверное, надо еще сказать, что грузоподъемность нашего N 5 крана и N 4 была 70 тонн. Приводился в действие мощным дизелем, управление было пневматическим.

Я еще написал бы много всяких подробностей "технологических", но воздержусь. Не всем это интересно. А я вспоминаю этот период с удовольствием. Я здоров! Молод и неплохо обеспечен материально. Вокруг столько друзей. Столько интересного! В горах на юге Китая, вернее, во Вьетнаме американцы встретили племя людей, живущих еще в каменном веке! А физика! Атомная, начала квантовой, т.е. то, что проникала в Шанхай в то время. 1946 год! Мы часто бывали у Василия Яковлевича - Петя Зайцев, Сережа Колесниченко, Игорь Лестман (недавно примкнувший к нам) и я. У Василия Яковлевича в мастерской стало тесно - она была завалена стеклянными трубками, уже ставшими неоновой рекламой, и еще только готовыми стать ею. Появились заказы, легче стало жить. Они с Катей Лопатиной уже стали мужем и женой. Но и она не сумела отучить его от курения или хотя бы от дешевых сигарет. А мы едва ли ни каждый вечер приходили, то поодиночке, то компанией, как говорил Василий Яковлевич, "потрепаться". Интересно было с В. Я. "трепаться" на самые разные темы. Благодарен я судьбе, что она свела меня с этим человеком! Удивительно, как он умел говорить с нами, по сути, еще "стрикулистами", на равных. С уважением к твоему мнению, пусть и не очень верному. В это время мы подружились с Сережей Колесниченко. Вернее мы дружили еще раньше - с "Сейнтмайкловских" времен, но тогда друзей было много - и "оккупанты" и "приходящие". И поэтому мы с ним не ощущали "созвучности" мыслей и движений души. А теперь, когда жизнь рассыпала нашу компанию, мы с Сережей стали чаще и подробней, что ли, общаться и откровенней. Когда я был "на берегу", я шел к нему на квартиру, а он заходил ко мне, когда был свободен от занятий в "Авроре". И обедали или ужинали в маленьком ресторанчике на шесть столиков с названием "Барим". Это русско-итальянское заведение (хозяева - она русская, муж итальянец) нравилось нам не только русской кухней, но и названием. Барим - это курортное место в горах, неподалеку от Харбина (!) и где мы оба отдыхали в каникулы. Сережа с родителями, а я в летнем лагере нашей школы. Правда, встретились мы с Сережей только в Шанхае. Нам была даже открыт кредит в "Бариме"! А в "Советском клубе" и ССК (Советский Спортивный Клуб) мы встречались с друзьями по Сейнт Майклу и РОС'у.

Да, и еще о еде "в плане крана N 5". К 8-ми часам утра мы должны быть в конторе для получения указаний и заданий. Добираться надо было почти через весь город, и поэтому не всегда я успевал позавтракать, и тогда я покупал где-либо колбасы, хлеба или яиц. На кране не раз мы жарили яичницу. Вот и в этот раз я купил яиц. В лавочке их положили в бумажный пакетик. На кран мы шли буксиром часа два, т. к. он был пришвартован к теплоходу, который мы должны были разгружать. Было уже часов 11 и было уже жарко. Спрыгивая с буксира, я порвал нечаянно пакетик, и одно яйцо упало на палубу и разбилось. Белок побелел моментально! Все с удовольствием похохотали над "экспресс- яичницей" и разошлись по местам. А часа через два те, кто находился на кране, почувствовали, что по ногам что-то жарко. Может быть, не будь этой "яичницы", никто и не обратил бы внимания, что подошвы через обувь изрядно подпекает. Но через два-три дня стало ясно, что мы и впрямь ходим по сковородке. И в одно утро мы насели на мистера Боланда с требованием выписать нам, не помню уже сколько досок. Требование было удовлетворено. Мы получили доски и проложили трапы там, где это было нужно для работы. А дело в том, что кран был установлен на шести (а может и больше) понтонах, покрытых водостойким покрытием черного цвета. Дальнейшее ясно!

Смазка и шприцевание проводились регулярно. За это отвечал наш Билл, а позже у нас появился еще один крановщик - датчанин Отто Ханс Бонке, вскоре почти полностью заменивший Билла. Жили мы все мирно, без инцидентов. Надо сказать наше маленькое начальство (Билл и Отто) не любило участвовать в шприцевании. Дело в том, что они жарились в своей кабине, хоть и крашеной в голубой цвет, достаточно "Хорошо" и жариться еще и в машинном отделении им не хотелось. Можно понять! Ну, и это удовольствие доставалось нам и механику. Есть у меня фотография, где я сижу на кнехте (устройство, на которое наматывают канаты). Я только в шортах, не считая туфель и тапочки. Улыбаюсь! Посмотрел бы я, как улыбнулся бы я, сев на этот кнехт в мае! Да даже и в апреле! А фотография сделана в начале февраля! По-моему, специально сделана. Для наглядности. Вообще на реке работать легче, чем на берегу, т.к. дует постоянный, пусть и слабый, но ветерок. Но от того металл меньше не нагревается.

"Солдат спит, а служба идет!" Так и у меня служба шла. И время тоже! И в декабре 1946 года, по-моему, 9-го вышел указ И. Сталина "о репатриации". И русский Шанхай закипел! Большая часть засобиралась ехать, другие отговаривали, приводя в пример судьбу работников КВЖД, уехавших в 30-х годах в Россию и сгинувших в лагерях. Были колебавшиеся. Молодежь в огромном большинстве твердо решила: ехать! Говорят, что были горячие головы, начавшие увольняться с работы! Но до отъезда было больше полугода. И приходилось опять искать работу. Я, правда, дождался первого теплохода и только тогда уволился и все равно еще месяца три или четыре пришлось ждать.

Но пока я продолжал работать и использовал это время для экипировки в расчете на морозы и снег. Заказал себе "шубу" - пальто на шелковой вате с "шикарным" шалевым воротником. Шапку меховую, которая у нас в Харбине называлась "финкой", по форме похожая на "кубанку", но с опускающейся часть на уши, великолепные рукавицы - краги из мерлушки, пуловер ("полувер"), несколько вязаных безрукавок (две из них связала мне Галя), теплые носки. Прошу прощения у дам, но кальсон в "харбинском" понимании я не нашел, а купил какие-то трикотажные трико белого цвета, армейские ботинки. Где-то в это же время я сшил два великолепных костюма - черный в белую полоску и голубой тоже с белой полоской. Это - взамен украденных ранее. Материал для этих костюмов продал мне чех коммивояжер. А его порекомендовал мне "прачка" китаец. Я уже упоминал о нем. Ну, и все остальное - майки, трусы, рубашки. Как поется в "Запорожце за Дунаем" - "здается добре одягнувся!"

А на работе я еще месяца за 1,5-2 уведомил начальство, что собираюсь ехать, но увольняться буду, как положено предупредив за две недели. Начальство приняло к сведению мою информацию, а я продолжал спокойно работать. Начальство же тоже приняло меры - (Sic!) (еще начало, если не "узора", то "завитка"), приняло на работу еще одного русского. В один из дней мы пригнали к одной из свободных верфей свой кран и опустили стрелу прямо на берег. Для смазки блоков и проверки канатов. Пока мы возились со смазкой, не заметили, как на мотоцикле подъехал Билл и привез новичка. Это бы высокий ладный молодой человек, представившийся Михаилом Прудковским. Мы с Колей Степаненко так же представились, правда, без рукопожатий, т.к. наши руки были в солидоле и для рукопожатий не годились. Затем Билл повел Михаила знакомить с "хозяйством", а мы продолжили работу с блоками. Позже мы познакомились поближе. Оказалось, что Коля Степаненко и Миша сослуживцы по "полку", правда, в разных ротах и в разное время.

В скобках: полк - "Вспомогательный русский полк" сеттлмента. С английской формой, уставом и оружием (тяжеленными винтовками восемьсот затертого года выпуска). Полк нес службу по охране границ сеттлмента и части набережной. Да и "шагистика" была английской, правда она сильно ослабла, а с американской оккупацией полк был расформирован. Размещался полк на территории "Рейскорса" обширного участка, где проходили бега и скачки, футбол и другие спортивные состязания. Я уже упоминал о "полке", но решил остановиться подробней на этом, т.к. много моих приятелей и знакомых находили приют и работу там. А во времена японской оккупации попасть в полк было заветной мечтой молодых ребят, да и не очень молодых тоже.

Покончив с блоками, мы пришли в нашу "продуваемую кают-компанию", т. е. под бамбуковый навес со столом и скамейками, где мы скрывались от солнца и перекусывали "чем Бог пошлет". Тут мы познакомились поближе и стали рассказывать о том, в чем заключалась наша работа, и познакомили с системой сигналов руками, т.к. другого способа общения с крановщиком не было, да и, думаю, лучшего и не могло быть. Это мое мнение, но и никто не возражал!

Между тем, время шло и по всем признакам приближало момент отъезда. В марте или апреле, точнее не помню, пришел первый советский теплоход (пароход?) "Смольный" и с ним была отправлена партия детей сирот из приюта, который содержался Советским Консульством. В скором времени ожидался следующий теплоход - за первой партией репатриантов. Так теперь нас называли. Правда, "скорое время" оказалось довольно длинным. Роскошный пассажирский теплоход "Ильич" с теннисным кортом. Бассейном и другими "опёрами" появился в порту в июле-августе! Я продолжал работать до того времени, когда прошел слух, что "Ильич" вот-вот станет на рейде, хотя и знал, что в первую партию я не попал, а попал я аж в пятую! Но узнал я об этом гораздо позже! В 1947 году!

И вот, чем это обернулось для меня. В начале года 1947-го конторские "умники" решили зарплату нам платить не в долларах, как раньше, а в местной валюте - "Си Эн Си" "Chinese national curreney". Спасибо! В день выдачи зарплаты в конторе вывешивался курс доллара, и выплаты производились "честно" - копеечка в копеечку. Но через неделю эта зарплата превращалась в "свою тень"! И с непривычки мы изрядно "пролетали". Хорошо, что Василий Яковлевич посоветовал нам с Петром сразу же обменивать эти Си Эн Си на доллары. Мы теряли на обмене, но могли худо-бедно рассчитывать свой бюджет. Жизнь научила! А потери на обмене никак не могли сравниться с потерями от инфляции (правда, тогда я этого слова не знал). И других сложностей хватало. Например, в Шанхае были в ходу т. н. "кастомз дьюти" (Customs duty) у этих был свой курс по отношению к Си Эн Си. Нас, конечно, надували при обмене, но все-таки этот способ нас выручал. Если б не это, я не протянул бы до отъезда. Правда, под конец стало туговато - не было поступления в виде зарплаты. А по увольнении мы с Петром получили полный расчет за проработанный месяц, за две недели неиспользованного отпуска, за 15 дней полагавшихся и не использованных по болезни и два (с половиной?) оклада - подъемных, как граждане страны, являющейся соучредителем (UNRRA) Унрра и ее отдела Синрра - CNRRA. И в итоге 3 джутовых мешка бумажных денег или тридцать два миллиона Си Эн Си. Пришлось вызвать такси! А у Петра дома, он к этому времени был уже женат на Наташке (в чем и состоит моя вина! Это ведь я их познакомил), мы высыпали деньги в кучу и посадили Наташку рядом, чтобы было с чем сравнить, а она была не мелкого десятка! Кучка получилась солидной, хотя это были деньги только Петра. Я получал расчет раньше его и на свои первым делом купил подержанный, но хорошего качества фотоаппарат, что позволило мне "эпохальную" фотографию сделать сразу. Я запечатлел момент похода за покупкой костюма Петра с мамой Ксенией Евгеньевной. Считаю, что фотодокумент получился отличный, хотя были нарекания на ракурс (сзади снято) и на дискриминацию валюты. Петро на плече нес мешок из-под муки, набитый купюрами. Фотоаппарат обошелся мне 4.500000 "CNC" и в том же роде обошелся приятелю его костюм.

К сожалению, всю сумму, полученную в купюрах "CNC" обменять на доллары не удалось, не помню: ограничения ли были введены или что-то другое помешало, но у меня в комнате было полно этих "Денег". Все карманы костюмов и пальто были забиты купюрами. И вот однажды (не помню, по какому случаю) я пригласил своих друзей поужинать и потанцевать в один из лучших ресторанов французской концессии "Кавказ". Зная, что цены там "что надо", я к условленному времени ожидал своих "гостей" в ресторане. И чувствовал себя довольно неловко. Я был в костюме, как и положено, но карманы и пиджака и брюк были до отказа набиты этими купюрами. Оказалось, что я был недостаточно прозорлив. К концу вечера костюм и брюки приняли обычный вид, и чтобы оплатить счет, мне пришлось нанимать "педикэб" и привозить вторую порцию денег. Даже побыть "нуворишем" толком не удалось!

Но насколько я помню это единственный случай моей "роскошной жизни". А так мы с ребятами питались в основном в таких, хотя и скромных, но хорошо готовивших столовых и небольших кафе. А веселились на вечеринках в домашней обстановке у друзей. А когда хотелось перемены пищи и обстановки ходили в китайские рестораны, в основном с кантонской кухней. А вот когда захочется пельменей китайских, парено-поджареных (вкусная штука), то шли в "столовую" на улице. На рут Валлон этих "столовых" было в достатке.

Просмотрев написанное в последнее время, я понял, что мой рассказ лишен романтики, сух и беден эмоциями и никакой красоты. Каюсь, но кое-какая романтика все же была, а вот красоты и особенно красивых эмоций действительно маловато. А все потому, что нет упоминаний об ослепительных встречах, нежных признаний и главное - горячих поцелуях. Не потому, что не было девушек вокруг. Были. И не такой уж я сухарь и праведник. Бывало все, но в разные периоды моей жизни.

Поясню. После сыпного тифа и последовавших событий, мои отношения с девушками прерывались не начавшись, за исключением моего "грехопадения" на "служебной почве". Я честно описал это ранее. А затем вошла в силу моя "спру". Об этом я тоже писал. Меня приглашали на вечеринки, т.к. я умел и любил танцевать, знал и умел рассказывать анекдоты (имел в арсенале много приличных). Поначалу еще как-то удавалось без особых проблем убегать с вечеринок, но вскоре стало ясно, что вечеринки мне противопоказаны. И зажил я суровой жизнью аскета. И продолжалось это до середины 1946 года. Года 1,5, а то и два. Две ампулы по 5см³ превратили меня в нормального человека. И вот тут и появляются девушки. Теперь я бываю в Советском клубе, беру книги в библиотеке. Тут работала пожилая зав. библиотекой, а у нее была дочь Наташа. Я и познакомился с ней "на книжной почве". Волей - не волей мы часто встречались, и я заметил с ее стороны признаки желания познакомиться поближе. Эта перспектива мне не очень нравилась. И вот тут я и "сделал подножку" другу. Я познакомил Петра с Наташей! И Петя попался! Незадолго до отъезда он женится! Все вроде бы хорошо. Но чем это оказалось для Петра, всегда будет мне укором (финал в конце этого "узора").

Со многими девушками я был знаком. Некоторые нравились, но дальше приятельских отношений не заходило. Но пришло и мне время "спотыкнуться". В Советском Спортивном клубе я познакомился с милой спокойной девушкой - Надей. С ней было не только приятно танцевать, но и было интересно поговорить. Она много читала и видимо не поверхностно. Мы стали часто встречаться, сперва нечаянно, но вскоре и "по сговору". Я познакомился с ее мамой совершенно седой интеллигентной дамой. Мы часто ездили в Джесфилд парк с Петром и Наташей. И одну из таких поездок я заснял на цветную пленку. Надя тоже собиралась ехать в Россию. Но ее определили в 4-ю очередь! А меня в пятую!

И еще об одном "узоре". Однажды (еще в дни работы на Маркхам роуд) завернув из нашего "терраса" на рут де Груши я услышал, что меня окликают по имени. Оглянувшись, я увидел, что меня окликнул пожилой китаец. Я узнал его не сразу. Но надо описать предысторию. Мы жили в Харбине на улице Гоголевской, угол Церковной. Против дома, где мы жили, находился кинотеатр. Сначала "Аврора", а затем он стал "Стар", и в кино этом цена билета была 10 копеек - два медных пятака ("тунзыра"), а на этот билет сиди хоть весь день! И бывало, что за 3 часа увидишь 2-3 ковбойских фильма. Это для ориентира харбинцам! А рядом с кино была китайская "универсальная" лавочка. И был у нас кредит в этой лавочке (как обычно в Харбине) и бегал я в эту лавочку то за сметаной "на пятак", а если заведется лишняя медяшка, то и за конфеткой. Много раз мы переезжали на другие более дешевые квартиры, но оставались мы клиентами этой лавочки, хотя "за сметаной" приходилось уже бегать довольно далеко. Установилось доверие, и даже теплые отношения. Мне было лет 5-6, когда мы начали "брать" в этой лавке и только когда мы переехали на Максимовскую, пришлось нам "брать" уже в другой лавке - на углу 2-й Румынской и Максимовской. А в кино я ходил все время в "Стар". Когда в лавке бывал хозяин, меня угощали конфеткой или арахисом в сахаре. И вот теперь, когда уже прошло около 10 лет после переезда на ул. Максимовскую и моего переезда в Шанхай меня окликает пожилой хозяин той Харбинской лавки! Вот и "узор" с началом в Харбине, и концом - моим отъездом из Шанхая. Приятный для меня "узорчик", и я не могу не написать об этом.

Не сетуйте на меня за то, что я все упоминаю хороших людей, приятные встречи, но ведь действительно много хороших людей мне довелось встретить, а плохие люди, неприятные - были. Были даже и враги, но их я не вспоминаю. И не хочу вспоминать! А лавка моего старого знакомого оказалась рядом с моим домом, и естественно, я стал "брать" в этой лавке.

В этой же лавке стала "брать" и Галя, не Никольская и тетя моя. В последние полтора - два года мы с Галей (тетей!) сблизились, я даже сказал бы - подружились. Галя любила петь, а я тренькал на гитаре ("слизал у цыган") и вечерами мы частенько "музицировали". Она не была по отношению ко мне "старшим родственником", а была старшим товарищем. Все было бы хорошо, если бы не вина, которую она наложила на себя в связи с кражей моего имущества. Ее почему-то больше всего мучили два моих костюма. И через много лет она "сняла с себя вину, купив мне в подарок два костюма! Хорошо еще, что я не рассказывал ей о моей "спруге" - спру, а то она, наверное, стала бы меня откармливать!

В кругу наших знакомых, а круг этот был довольно широк, было много ребят, работавших у американцев шоферами. А дисциплина, царившая в армии, для нас была хотя и удивительная, но и удобна. В силу своего либерализма, если не сказать - своеволия, позволяла нам время от времени совершать интересные и веселые дальние поездки на армейских машинах в различные интересные места. Ездили мы в Зи Вей, Хань Чжао, Нан Тао, Лун Хуа ("Цветок дракона", наверное, в переводе). Но самой памятной для меня оказалась поездка в Лун Хуа! Это древний город, расположенный километрах в 150, а может и больше) верх по реке на левом берегу с знаменитой башней с полуторатысячелетней историей. Она вся деревянная, покрашена краской, которая только потемнела, но не исчезла со временем. Как водится, мы полазили по башне, но до вершины добраться не смогли - последние 1 или 2 пролета лестницы начисто исчезли. Удовлетворив исследовательский зуд, мы оставили башню и расположились с пикником на берегу. День был жаркий, деревьев не было видно, а башня тени практически не давала - солнце практически светило вертикально (субтропики). И решили мы искупаться. Вода выглядела по сравнению с водой, которую мы видела в Шанхае, довольно чистой. И вперед! Освежились, посидели на берегу еще немного и решили отправляться обратно, чтобы приехать в Шанхай до темноты. Дорога трудная, большую скорость не разовьешь! И тут авария! Отъехали мы километров 5, как услышали громкий скрип, и машина стала дергаться! Знающие люди слезли посмотреть... Надо сказать, что это была 1,5 тонная, шестиосная машина для перевозки персонала. И получилось вот что: тяга, удерживающая среднюю пару колес, лопнула и одно колесо трется о другое колесо. Ехать так нельзя. Надо посмотреть, что можно сделать, но нет домкрата! Решили так: ребята руками приподнимают машину, а девушки собирают камни, которых оказалось немало, и подкладывают "пирамидкой" под заднюю пару колес. Через, наверное, час машина была приподнята на нужную высоту. И последовал приговор: пешком! Но это было неприемлемо. Все работают, у всех почти родители дома! И тут я внес рацпредложение, которым до сих пор горжусь! Я предложил привязать среднюю пару (ту сторону, что была смещена) поясным ремнем к передней паре, благо, что пояс оказался только у меня. И я, как предложивший выход, влез под машину и связал пары между собой. Первую и среднюю. И знаете! Доехали! Не то что до Шанхая, а и в гараж на Кьянг Ване доехали, и у присутствовавших там шоферов и механиков, вызвали удивление и недоверие.

Казалось бы, все кончилось к всеобщему удовольствию. Но не для меня! Как всегда я "вляпался". Оригинал я большой! Все утром отправились на работу. И я тоже. Только на работе я заметил, что на коже повыше запястья появились маленькие белые пятнышки. К вечеру я заметил, что маленькие пятнышки сливаются в более крупные. А на следующее утро я обнаружил, что вся внешняя сторона локтя стала сплошь белой. Под тонким слоем кожи угадывался гной. Тоже и на второй руке. Короче говоря, на следующий день я имел обе руки от запястья до плечевого сустава белыми. Только по внешней стороне. Но это мало утешало, и я обратился в нашу поликлинику. Там меня осмотрели, поставили диагноз: "Impedigo". Одно утешение, что название звучное: "Импедиго"! И сделали мне первую процедуру: вся тонкая кожица была сорвана, открывшийся гной (или что там!) счистили, стерли тампоном, обработали перекисью и забинтовали. И эта процедура должна была повторяться ежедневно до исчезновения гноя. Спасибо - процедура безболезненная. Кроме, правда, очистки раны (?) от гноя. Не ходить на работу в течение двух-трех недель было нельзя. И тут снова помогли друзья старшие - Волкова Вера Федоровна! Они согласились пускать меня к себе в любое время. А ведь с работы мы частенько приезжали и в 11 часов и позже. Процедура проводилась по вечерам. Недели через две эта бяка стал пропадать, и вскоре от нее не осталось ни следа. Но послушайте! За что мне такое? Грешил я в меру. Не больше, чем остальные члены нашей компании! Купались ведь все, а с "импедигой" проснулся я один!

Надо было описать это "приключение с последствиями" раньше, поскольку произошло оно еще до моего увольнения, как и другой эпизод происшедший также до ухода нашего с Петром увольнения.

Ходили слухи, что вот-вот придет советский теплоход, даже называли название "Ильич". Мы разгружали в это время датский грузопассажирский теплоход "Грета Маэрск". Разгрузка была сложной, т. к. груза такие суда берут побольше, а места мало. И извлекать груз, который мы были должны перегружать на баржи, было делом муторным и затяжным. Мы стояли у борта "Греты" с неделю, а может быть и больше. Не помню. И за это время у меня установились добрые отношения с помощником капитанов. И он предложил мне контракт на следующий рейс в качестве стюарда. Должность, конечно, лакейская, но условия! Зарплата порядка $ 200 в месяц плюс какие-то "бонусы". Деньги - зарплата кладется в банк (по моему выбору). Расчет по истечению контракта в любом порту. И из этого порта проезд в порт найма за счет компании любым транспортом (кроме авиа?) во втором классе. Ну, и с питанием все ясно. Соблазнительно, но... Прибытие первого транспорта в Союз ожидался со дня на день. Я уже знал, что я определен в 5-ю очередь. Мы, и я в том числе, полагали, что ожидание не превысит 2-3 месяцев. А рейс "Греты Маэрск" предполагался (вернее предполагалось, что к этому времени - концу контракта) закончится где-то в Южной Америке. Таким образом, я мог не попасть в свою "очередь" и остаться вне России. Этого я не мог допустить, как по "идейным" соображениям, так и по таким, как соблюдение взятых обязательств. Получив паспорт и получив разрешение на репатриацию, я считал себя обязанным следовать всем правилам и указаниям Консульства. И я отказался от контракта с Гретой Маэрск. Хотя впоследствии я понял, что вполне успел бы к отъезду "5-й партии".

Никто из моих друзей не остался в Шанхае, несмотря на предупреждения генерала (если не ошибаюсь, Рощина) из консульства о том, что "ваш путь не будет устлан розами". Мы хорошо понимали, что в стране тяжело, но трудностей мы не боялись и ко многому были готовы. Ко многому, но не ко всему. Но я ни о чем не жалею.

Наконец в июле пришла команда первой очереди готовиться к отъезду. Было разрешено везти все: от книг и одежды до драгоценностей и мебели. На одной из верфей был выделен открытый под железной крышей навес. Сюда и свозили люди свой багаж. Кто чемоданчик, кто и обстановку своей квартиры. Все вещи были пронумерованы краской, в соответствии со списком, составленным Консульством. Были установлены круглосуточные дежурства. Дежурили и мы с Петром, мало этого мы, как "старые докеры" распоряжались при погрузке багажа.

Вся русская колония Шанхая прибывает в волнениях, одни по причине отъезда, а другие по причине расставания. Волнения достигли апогея с приходом в порт "Ильича" - шикарного пассажирского лайнера с площадками для тенниса, бассейном и другими "не пролетарскими" причиндалами. Был это конец июля, а может и начало августа, не помню. Стояла жара, обычная для этого времени, и при работе с багажом многих, особенно пожилых людей, постиг тепловой удар. Но как бы то ни было, багаж был погружен и под звуки нашего духового оркестра "Ильич" торжественно отчалил. На берегу слезы, напутствия, улыбки. И рассказывают, даже проклятия. Я не слышал сам и поэтому утверждать не могу ничего. Но слухи ходили. Но это был последний рейс "Ильича", в дальнейшем 2-ю и последующие "очереди" возил трудяга "Гоголь". Роскоши на нем не было, но для нашего брата и это было здорово. Ведь все мы повидали всякого и спокойно восприняли снижение комфорта и своего "статуса".

К приходу "Ильича" мы уже не работали, я имею в виду Петра и себя, и не без шика стали тратить свои CNC, придерживая обменянные доллары (мы тоже не лыком шиты!) и где-то около этого времени в Шанхай приехал папа из Манчжурии. Прожил он около десяти дней. Он рассчитывал проводить меня в Россию, и побыть со мной после почти шести лет разлуки. Папа ничего не знал о маме, бабушке и Тоне с Ниной, так как все время до занятия Манчжурии советскими войсками жил и работал "на линии" (КВЖД) Гирин-Мукден-Иманьно. Собирался вернуться в Харбин, разыскать моих и сообщить мне в Шанхай. Отец привез мне 30 червонцев для начала в Союзе. Однако моего отъезда он не дождался и уехал в Харбин, везя мое письмо маме. Но в Харбин (как стало известно позже) он не попал - начались действия армии Мао Це Дуна - "па лу дин" и отец в Харбин не попал, и никаких писем я не получал. Об отце я узнал значительно позже, уже будучи в Союзе в городе Североуральске. Но об этом позже. И еще о папе. В 1940-1941 году, видимо в конце 40 года, во время его пребывания в Шанхае он присмотрел себе сундук камфорного дерева, который он просил меня купить и отправить в Харбин. Что я наполовину и сделал. Купить его я купил, а отправить его я так и не сумел, т.к. компания, занимавшиеся пересылкой грузов, видимо по причине ухудшившейся обстановки, одни закрылись, а другие не решались отправлять грузы на дальние расстояния. Так он и остался у меня и пригодился для упаковки моих вещей в Союз. И сегодня он стоит у нас дома и бескомпромиссно сохраняет нашу одежду от набегов моли и иных насекомых. Сундук до сих пор сохраняет камфорный запах видимо, отвратительный для насекомых. Вот, тоже "узорчик".

А время идет, а деньги тают, а теплоходы для репатриантов приходят со все более длинными промежутками! Или так кажется? Но деньги реально "тают" и уже не "Ильич" приходит за нами, а "Гоголь". "И труба пониже и дым пожиже". Но все-таки дело идет и все меньше приятелей остается здесь. Уже уехали первая, вторая, третья очереди, а у меня пятая! Однако пришлось переходить на режим экономии. Уже сентябрь, а четвертая очередь еще здесь.

Но, вот и четвертая очередь уехала. Октябрь! Видимо. Я в зиму приеду. Но харбинцам это не страшно. Только бы кончилось это ожидание и неопределенность. Особенно с деньгами!

Начался ноябрь! И только теперь, уже определенно, скоро поедем! В середине ноября, видимо, весь багаж уже был под навесом, на том же причале, что и предыдущие очереди использовали. Дежурства по охране багажа в три смены. И только в конце ноября пришел наш теплоход, и началась погрузка багажа.

А я стал ликвидировать долги, какие были к этому времени. Заплатил за комнату за месяц, уплатил по "книжке" в лавке. Помните - лавочник из Харбина, что окликнул меня на улице? Очень трогательно мы попрощались, а на прощание получил от него подарок - ветку бананов. Расплатился в ресторанчике "Барим", где у меня был открыт кредит. Китайская команда с "крана N5" сколотила мне деревянный ящик для книг и всякой твердой вещи: посуды, чертежных приспособлений, ботинок и т.д. И ящик этот тоже еще жив и служит, как вместилище для мыла, порошков и прочего банного инвентаря.

Но, пожалуй, самая трогательная сцена произошла в моей комнате, с моим постоянным прачкой (глупо звучит: мой прачка!). А что делать, если это пожилой китаец, который забирает твое грязное белье и приносит его чистым, глаженым, если желаешь. Накрахмаленным? Тарифы за стирку вполне по карману, сроки установлены и строго соблюдаются. Отношения деловые и даже не без теплоты. И вот все расчеты завершены и через пару дней приходит "прачка", без своего узла, в котором он носил белье, в выходной одежде. Он пришел попрощаться со мной! Я был тронут этим визитом. Я усадил его в кресло, и завязалась неторопливая беседа, несколько затрудненная моим никчемным китайским и его слабым русским. Но мы хорошо понимали друг друга. И под конец он дал мне совет. Не стану изображать особенности его речи. Эти принизило бы в моих воспоминаниях то доброе его ко мне отношение и его понятие о красоте, которое проявилось в этом пожелании. Привожу смысл того, что он сказал тогда: без оригинальной лексики. - "Ты езжай на Украину. Украинские женщины ("бабы") самые хорошие. Толстые!" Искренне и от души! Становится грустно и тепло, когда вспоминается этот эпизод.

Да. Становилось все грустней. В четвертую очередь уехали Зайцевы (и старшие и Петр). Не без слез уехала Надя Белмас. Обрывалась дружба, грозившая залечить саднившую душевную рану мою. Оставалась тетя Галя, оставалась Галя Никольская, собиравшаяся замуж за какого-то американского подданного, Игорь Лестман, да несколько просто знакомых и молодые цыгане, с которыми подружился у памятника Пушкину. И оставался Сережа Колесниченко, с которым мы уже давно дружили. Сережа тоже собирался ехать с нами, но ему пришло письмо от отца о том, что он сейчас болеет, и приехать пока не может, и просил Сережу подождать его, чтобы ехать в Россию вдвоем. И еще остались знакомые, не одобрявшие моего решения.

Итак! 30 ноября 1947 года! С утра все формальности позади. На берегу все близкие мне люди. Нас уже пустили на борт, но большинство молодых еще на берегу. Кто уже спустился с борта, кто еще не поднимался. У меня же получилось так: все друзья мои знали мое пристрастие к бананам и на прощание приносили каждый по ветке бананов. А так как подходили провожающие не одновременно, а вразброд, то приходилось несколько раз подниматься на борт относить очередную (ветку) гроздь и складывать на палубе и снова спускаться к провожающим. В результате на палубе образовалась куча бананов выше колена, и был мне еще один очень приятный сюрприз. Кто-то из начальства нашего крана N 5 или Н. Степаненко или Отто Х. Бонке подогнали к причалу наш маленький буксир с большей половиной команды крана! Капитан буксира (китаец) разрешил взойти на буксир моим провожающим, кроме тети Гали - она побоялась. И меня провожала целая толпа, аж до самого устья Вам Пу, практически уже в море. И повернул буксир назад только у того же рекламного плаката с рекламой Кока-колы, одиноко стоявшего среди "пустынных волн", который так поразил меня на пути в Шанхай.

Вот так "для берегов отчизны дальней" покинул я берега гостеприимного Китая и Шанхай "Современный Вавилон дальнего Востока", оставившего глубокий незабываемый след в моей душе и жизни. Написал последнее слово, и стало грустно. А жизнь продолжает чертить свои узоры, и не все узоры закончены!

Закончены с отъездом:	На закончены
"Брат" Миша Елисеев Галя Никольская Семья Грошевых Встреча с Харбинским лавочником Закончились узоры: "Из грязи - в князи" 1942-45 годы	"Три богатыря" Большой и удивительный узор - "Тетя с дядей" " - Миша Прудковский" "Петя Зайцев и семья. В дальнейшем всплывут: узор - Лев Дрейлинг узор - Юра Бородин

Вот и отчалили. Отдали концы! Уже мы проплыли все верфи и доки. Мы уже в устье и наш буксир, погудев на прощанье своим басовитым (несмотря на свои малые размеры) гудком, отстал и повернул назад. И тот щит с рекламой кока-колы и хорошенькой девушкой, смотрелись так одиноко среди воды. Без берегов или какого-либо признака цивилизации. Было грустно, но тревоги или беспокойства я не ощущал. Вот и щит скрылся из глаз, а мы, как нам сказали, еще не в море. И верно, только часа через два или три, под вечер, мы увидели сами, что мы в море. Четко виделась зеленая вода, только у горизонта переходящая в темную синеву слева, и грязно-желтая, речная вода справа. Но к вечеру желтая вода исчезла и мы уже "шли" по воде, к вечеру ставшей желто-синей, но по Желтому морю! По этому поводу был устроен вечер танцев. Организовался маленький оркестрик - теперь сказали бы "ансамбль". Много танцевали, веселились, благо никакой качки не было, море было спокойное и ветра не чувствовалось. Штиль! Говорят, моряки к штилю относятся с подозрением. И не зря!

Ночь прошла спокойно. И утро было ясным. Молодежь подумывала об очередных танцах. На море появились "барашки", а палуба стала немного клониться то в одну, то в другую сторону. Но это не смущало любителей танцев и вечером все же уговорили музыкантов поиграть. А к вечеру угол наклона палубы значительно увеличился. Но нас это не смущало и мы начали танцы. Надо отдать должное музыкантам, они играли невесть как, зацепившись ногами, за что не помню. Наверное, за решетки поручней, ограждавших палубу. Танцы же напоминали старинную групповую игру: "Эй, бояре, а мы к вам пришли". "Бояре" дружно скатывались то к одной стороне, то к другой. Веселья было много, а вот танца не было. И даже самые фанатичные любители танцев сдались и все разошлись спать по своим местам. Люди семейные и пожилые были размещены в каютах, мы молодежь (лет до 50-ти) на свои двухъярусные койки на нижней палубе.

Ночью еще больше усилилась бортовая качка и многим, особенно женщинам стало "лихо". Нас, ребят, которым не было "лихо" в течение всего рейса, было человек 5 или 6 и нам досталась работа - помогать выходить страдальцам на верхнюю палубу, чтобы человек пришел в себя на воздухе и помочь спуститься обратно. Плохо, почти поголовно, было женщинам, как пожилым, так и молодым. У мужского "населения" было несколько лучше. Надо сказать, что атмосфера в помещении нижней палубы на третьи сутки была, мягко говоря, сгущенной и даже человеку, не страдавшему морской болезнью, находиться там было трудно, т. к. наш пароход был явно "не первой молодости" и вентиляция работала неудовлетворительно. Поэтому те, кто не боялся испортить обивку мебели кают кампании, старались отдыхать наверху. Мы, не болевшие этой болезнью, пользовались такой возможностью тем более, что мы разделившись на смены, спускались вниз, чтобы помочь тем, кому совсем плохо, подняться наверх. А затем, когда человек немного "оклемается" помогали спуститься обратно. Дело в том, что лестница была очень крутая, и пользоваться ей даже здоровому человеку было не просто. Мы утешали и себя и других тем, что терпеть осталось не долго - как нам при отъезде объявили - на четвертые сутки будем в Находке, стало быть, уже пустяк остался.

Но не тут-то было! Скоро бортовая качка перешла в килевую. Да в такую, что не поведать о ней не могу. А попали мы в шторм в 11 баллов. Так нам сказали кто-то из начальства. Схематично можно описать это так: накатывает волна (высоты ее не видел, не мерил) под носовую часть - судно водоизмещением 10 тысяч тонн встает на дыбы. Чувствуешь, что ты в лифте. Но волна прокатывается дальше и судно шлепается ( не то слово) "ухает" с 10 тысячетонным шлепком в ложбину между волнами. И бедная посудина вибрирует от мощного удара об воду. А вибрация такова, что на ногах трудно было устоять, а на койке второго яруса надо держаться руками за койку, чтобы не "загреметь" вниз. Но тут поднимается корма и дрожит, как в лихорадке от вращающихся в воздухе винтов. Ух! Трах! З-з-з винты и сначала! Бывали ли дни или была сплошная ночь? Не помню. Двое ли, трое ли суток нас швыряло, колотило? Не могу ничего сказать, знаю только, что я здорово устал и когда уснул, не знаю, только, когда я проснулся, был ясный погожий день, никакой качки. Оказалось, что мы стоим на рейде бухты Находка! Россия! И что сегодня 9-е декабря! Это значит, что из Шанхая мы шли 9 суток, вместо 4-х! Ну, вот всегда так! То паспортный режим японский нарушаю, то сыпной тиф, то спру, то импедиго! А тут еще и морское приключение.

Но дальше! Стоим на рейде, а вдалеке километрах в двух пустынный берег, какое-то сооружение (оказался деревянный причал из бруса) да складского типа железное сооружение. И все. Кто-то сходил к капитану с вопросом: что будем делать? Сказали, что придет катер, проверят паспорта, и будут перевозить нас на берег. А позже будет разгрузка багажа, в которой будем принимать участие и мы. Часам к 9-ти нас перевезли на берег, и вскоре началась разгрузка нашего багажа, который мы складывали в вышеупомянутое сооружение, сверяя вещи по списку и номерам на каждой вещи. Мой номер - 121. И по сей день ящик, сколоченный для меня командой нашего крана и камфарный (сундук N 121) живут в нашей квартире.

До погрузки нас привели к бараку, который был нашим приютом в течение месяца. Я совершенно не помню, как было дело с "кормежкой". Вроде бы нам выдавали сухой паек, а наши женщины что-то готовили из него. С прибавлением продуктов, приобретенных у местных жителей в обмен на разные предметы одежды. Конечно, "диспаритет цен" имел место и не в нашу пользу, но "спрос и предложение" работали неукоснительно. В бараке нас ждали опять двойные нары, но после нар на пароходе они воспринимались, как "тихий приют". Устраивались все сообразно своему положению. Пожилые и семейные более "капитально", молодежь - по-походному. Было ясно, что это временное пристанище и багаж не распаковывали и продавали и обменивали то, что было с собой. Те, кто продавал вещи за деньги, сильно "пролетели" в реформу. Как впрочем и я. Дело в том, что отец привез мне из Харбина тридцать червонцев, что до реформы было приличными деньгами. А после реформы я получил тринадцать рублей, и это притом что хлеб стоил 120 руб.! 16-е декабря - памятная дата. Дата первого обмена (обмана), но будут еще. Между тем, нас поставили в известность о том, что наше начальство - Пискун, представителем какого министерства он был, я не знаю, но вот его заместитель т. Матеосов был представителем Министерства цветной металлургии. Надо сказать, что ни в Харбине, ни в Шанхае начальства выше рангом, чем постовой полицейский, да не дай Бог японского жандарма, я лично не встречал. И звание "представитель такого-то министерства" производило впечатление, если не "как удав на кролика", то вызывало как минимум уважение и доверие. Министерство все-таки! По предложению нашего начальства было установлено дежурство по охране багажа и вообще все как-то устроилось, и жизнь наша временная все-таки утряслась, организовалась. Ходили мы в местный клуб раза два - смотреть фильмы. Однажды местная самодеятельность дала для нас концерт. Я не помню сам концерт, но запомнил навсегда песню, исполнявшуюся хором. Это была песня о Сталине, не знаю, как она назвалась, но меня поразило и даже укололо бесчисленное упоминание имени Сталина в разных вариантах восхвалений и лести. Уж слишком верноподданнически. Было неприятно. Я не помню, чтоб впоследствии слышал эту такую "подхалимажную" песню. Ну, это так, для оттенка настроения. Но оно, это настроение стерлось, во времени, но не пропало до сих пор. Между тем было объявлено, что начинается составление списков для направления на жительство и на возможную работу по специальностям. Было объявлено, что мы направляемся для жительства в три области: Кемеровскую, Свердловскую и Пермскую, а так же, что прием ведет т. Пискун. Часы приема такие-то.

Недели две прием вел Пискун, но он заболел, и было объявлено, что прием будет вести т. Матеосов. "Представитель" и т. д. Вот к нему-то я и попал на прием. Он оказался человеком небольшого роста с южной внешностью, вежливый. Он осведомился - куда я желаю быть направлен. Я ответил - в Свердловск. Но оказалось, что в областные города, т. е. в моем случае в Свердловск, а также в Кемерово и Пермь направления нет. Спросил о моем последнем месте работы. Далее постараюсь воспроизвести нашу беседу в лицах.

Я - "Шанхайский порт Синрра, капитан плавучего крана".

Матеосов: - "... Прекрасно! Поезжайте в Североуральск. У нас прекрасный речной порт".

Я не представлял себе, где этот город. Я возразил, что мне надо заканчивать институт.

Матеосов: - "... Очень хорошо! В городе открывается филиал УПИ! Учитесь, заканчивайте. У нас в Советском Союзе можно учиться везде! Вот подпишите договор и езжайте".

Я и подписал. Я договор читал не слишком внимательно, да и никаких "за" и "против" у меня не было. Что и подтверждает прилагаемый мной "документ", показывая всю мою "юридическую грамотность". И не только мою. Да и с географией конфуз вышел. Где он этот Североуральск? Ну, я как говорится в сказке "...я вишь слов-то не померил, да чертенку и поверил.". И не один я попал "на крючок" к Матеосову.

Но "приемы" закончились, нам прислали вагоны типа "теплушка" привезли досок и мы стали сколачивать нары, устанавливать железные печки с трубами. Мы распределились по вагонам в соответствии с распределением по городам, личным симпатиям и знакомству. И вот 13-го января нам выдали по 10 кг селедки и по мешку (джутовому) сухарей, мы расселись по вагонам и наш "пятьсотвеселый" (эшелон) тронулся в далекий путь. Закончились все "распределения", только обидно, что все "представители того-сего" оказались просто вербовщиками, а мы "вербованными". Нас "ушанхаили" без Шанхая!

А "пятьсотвеселый" уже катил по транссибирской магистрали и мы зажили этой новой для нас "эшелонной" жизнью. А жизнь эта особая, ни на какую другую не похожая. Она ломала привычки, обычаи. Начисто изменяла или скорее уничтожала понятия о приличиях. Поскольку наш состав шел вне всякого расписания, то его загоняли в тупики на остановках или оставляли на запасных путях, что еще хуже тупика. Нам было совершенно неизвестно, когда тронется, а когда остановимся. Еще меньше было известно, сколько времени простоим, или тронемся сейчас же. И только через 3-5 дней мы уяснили, что никакой закономерности или последовательности в этом мире колес и рельсов для нас нет. То наш "...веселый" несется день напролет, то на сутки застывал в тупике или на запасных путях. На третьи или четвертые сутки всякие понятия о приличиях зачахли и даже вовсе исчезли. Посудите сами! Барабинские степи, например: с утра до вечера наш "экспресс" мчится без остановки. И вот во второй половине дня, к вечеру - остановка! Сколько времени простоит? У кого спросить? И доведенные длинным перегоном до высокой точки внутреннего давления, молодые и пожилые, интеллигентные и не очень, люди пробками выскакивают из своих теплушек. С какой целью? Вы еще не поняли? И вот побегавши вокруг в поисках укромного местечка, отчаявшиеся дамы и джентльмены устраиваются уже без претензий на состав компании и возраста присутствующих. "Что скажет графиня Мария Львовна?" Случалось, что многие оставались на месте, а наш " восточный экспресс" резво снимался с места под крики отчаяния. Осмелюсь напомнить: наш паек был 10 кг селедки и мешок сухарей. А на станциях, где мы останавливались (на кругобайкальской ж. д.) продавались "круги" молока о которых нам рассказывали родители. Правда тут же рассказывалось и о байкальском омуле. Но его мы не видели и довольствовались селедкой. И мало кого сочетание "селедка плюс молоко" оставило спокойным.

В силу вышеизложенных причин часто случалось, что на очередной остановке люди не успевали догнать тронувшийся состав, и стоило им это много нервов. Однако, со временем это явление стало менее тревожным, т. к. железнодорожное начальство охотно помогало нам догонять эшелон на пассажирских поездах, без билетов, но нервы у "отсталых" все равно "играли". Особенно много отставших было в Новосибирске. Еще в Шанхае мы слышали о новом, по последнему слову техники построенном красавце вокзале. И желающих его осмотреть было много. Шел ведь январь месяц, а мы "южане" от холода не страдали. Или это мне по молодости казалось? Перед отъездом мы сколотили двухъярусные нары, но верхняя часть была сколочена широкой - в 2 метра шириной, длиной вдоль вагона метра 3-4. не знаю, кто надоумил сделать это, но мы без проблем помещались все наверху, кроме двух семейных пар, разделивших вагон занавеской. А наша "буржуйка" - печурка исправно нагревала воздух, который скапливался именно наверху. Мы, конечно, все перезнакомились, а с некоторыми я подружился на всю жизнь. А Чернов, Б. Н. Осипов, Н. Н. Стуканов. К сожалению, все они уже ушли "в мир иной", а я вот пишу свои воспоминания. Что мне отпущено "там" использую полностью. Были и другие знакомые, в других вагонах, но часть уже отпустили, и они пойдут в Кемерово.

В соседнем вагоне ехал, тоже в Североуральск молодой армянин (забыл его имя - более 50 лет прошло!) Мы с ним встречались по работе в CIRRL ("СИРРЛ") и в порту. Он работал третьим механиком на американских LST-десантных кораблях пехоты, которые курсировали между Шанхаем и центральными районами Китая. Ехал он с пожилым отцом. По-моему с ним больше никого не было. Кроме мебели - они увезли из Шанхая всю свою мебель и в вагоне были только они одни (с мебелью) Это тоже "узор". Не очень длинный, но весьма закрученный.

По прибытии в Свердловск нас предупредили, чтобы мы не покидали вагоны, или хотя бы не отходили от них далеко. Не помню где именно мы (наши несколько вагонов) остановились, но думаю, что где-то в районе старого (воинского?) вокзала. Как-то нас разыскали наши земляки-шанхайцы - несколько человек. Говорили что здесь много работы и с жильем неплохо. Но из нашего вагона никто не соблазнился, а тем более я, и мой приятель армянин. Мы то знали (!!!) что в Свердловске нет никакого порта, а мы едем работать в порту! Вперед!

И вот 13-го февраля часов в 6-7 вечера наш "пятьсотвеселый" остановился и нам объявили, что мы прибыли на станцию "Красная шапочка". Название такое, что у нового человека, а мы таким и были, оно вызывает образы добродушной бабушки, теплого уютного дома и вообще настраивает на ожидание чего-то хорошего. А светящаяся светом стена из стекла и бетона намекала на большой благоустроенный город. Мы просто не знали что это ЦЭС - центральная электростанция и посчитали, что это одно из городских зданий, построенное на окраине. Это слева, а справа какие то темные низкие силуэты с редкими светящимися окнами, все на фоне синего вечером снега.

Вскоре подогнали два грузовика. По-моему "Студебейкеры", которые, как я гораздо позже узнал, возили заключенных строителей на работу. До посадки в машины мы мороза не чувствовали, но в поездке мы поняли, что дело серьезное градусов 30 или ниже, но к счастью поездка оказалась недолгой. По дороге мы видели двухэтажные дома, черные на фоне снега и звездного неба. Города, который мы ожидали увидеть, пока нет. Высокие в стиле "модерн", как тот, что мы первым увидели, наверное, впереди - завтра. А пока нас привезли в баню! Мы с удовольствием разделись - все-таки целый месяц в пути. Правда то ли в Омске, то ли в Новосибирске нас водили в баню, но была она правда сказать холодная. А эта обладала теплом. Первым делом всю нашу одежду отправили в "прожарку" - на предмет вшей. Мы помылись и стали ждать наши вещи, но нам был "предложен" медосмотр. Процедура медосмотра показалась мне (да и не только мне) не нужной и даже унизительной, поскольку осмотр предназначался для выявления венерических заболеваний. Что касается "прожарки" то мы восприняли ее с пониманием - была война, и это было ее последствием. А вот медосмотр, я думаю, был вызван образами "Каменных джунглей" и "Городом желтого дьявола", созданными писателями и журналистами.

Оделись мы в еще очень теплую одежду, что было приятно, погрузились опять на грузовики и нас опять повезли. На этот раз близко. В общежитие N 13 на углу улиц Ватутина и Свердлова. Сплошь "13" - 13-й выпуск гимназии, из Находки - 13-го января, в Североуральск прибыли 13-го февраля и общежитие N 13! Что дальше? А дальше вот что: выгрузились мы у общежития, вещи свои сняли со второй машины и перетаскали в кухню. Наш руководитель собрал нас всех на кухне где и "держал речь". Из этой "речи" мы уяснили что 13-е общежитие наше временное пристанище, а завтра нас поселят уже на постоянное место жительства. А в заключении он сказал слова, которые нам показались таинственными: "...сейчас придет техничка и затопит печь". Слово техничка нас заинтриговало. Техничка - женщина техник по образованию? Но тогда непонятно, почему человек с образованием и специальностью должен топить печь и таскать дрова? Безработица что ли? Но вскоре появилась молодая краснощекая довольно крупная особа, собой олицетворяющая наше представление о крестьянской девушке. На руках у нее была большая охапка метровых дров, которыми она и растопила печь. К нашему удовольствию. И еще мы уяснили, что "техничка" - это только должность, не требовавшая какого-либо специального образования.

На ночлег нас определили в угловую комнату в два окна, одно на север, другое на восток. Почему я особо подчеркиваю расположение окон - скоро поймете. На кухне, где уже стало тепло, мы поужинали тем, что у кого было. В тепле нас разморило, и мы отправились спать. В "спальне" мороз как на улице! Не раздеваясь, мы улеглись на койки, закрылись, чем могли и уснули. Спали без просыпа. А на утро!! Первое мое впечатление, когда я открыл глаза, было - сказка! Феерия! Действительно красиво! Такого я никогда не видел! А дело было в том, что проснулись мы поздно, и солнце уже всходило. Было наверно уже часов десять утра и солнце светило прямо в окна. А на стенах толстым слоем лежал иней! Был ли этот иней еще до нас или возник он от нашего дыхания - не знаю. Только замерзшие окна горели алым рассветом, а заиндевевшие стены сверкали всеми спектральными оттенками. Запомнилась мне эта картина на всю жизнь. Встреча с настоящей красотой не каждый день происходит!

Утром мы ополоснули свои руки и физиономии, привели себя в порядок и соорудили общий завтрак. Несколько позже пришла "власть" в лице коменданта общежития N 1, который повел нас, холостяков, в общежитие, которое уже получило у местного населения название "Шанхай-городок". А семейных второй человек повел селить по квартирам. В то время зимы были морозные, безветренные, ясные. И вот идем мы по улице Свердлова. Воздух чистый, морозный, небо безоблачное, солнце и снег слепят, а настроение бодрое, веселое. Два с половиной квартала до общежития прошли, не заметив мороза. Так хорошо натопила печь в кухне наша "женщина-техник", что нипочем был мороз. Наши вещи мы перевезли позже, а сейчас нам показали наши комнаты и койки, уже застеленные. Познакомились с ребятами, с которыми будем жить в комнате. Утром в общежитии было малолюдно, а к вечеру мы перевезли вещи. И вот еще одно недоумение: вещи не ежедневного пользования - белье и т. д. взять с собой, а остальное сдать в КУБОВУЮ(?). Что за кубовая? Мы поняли, что "кубовая" - это какой-то склад, хранилище. При чем здесь куб, по сей день не пойму. Ну, ладно! Б. Н. Осипов, Саша Чернов и я постарались поселиться в одной комнате, т.к. мы еще в эшелоне подружились и "вели единое хозяйство", т. е. питались и готовили вместе. К вечеру общежитие ожило - с работы вернулся "рабочий класс" из "гнилых интеллигентов". А я отправился знакомиться с общежитием. В результате я увидел трех человек, которых я знал еще по Харбину. Игорь Коновалов, с которым играл в сводном школьном оркестре и встречался на соревнованиях по баскетболу и Гену Рюмкина. Мы втроем учились в Харбине в "Русском доме" - закрытой школе по типу "школы юнг". С воинской дисциплиной и морскими сигналами вплоть до звона "рынды", извещающей о завтраке, ужине и т.д. Все трое мы "служили" в пятом взводе, все три на самом левом фланге по причине юного возраста и малого роста. "Три богатыря"! И еще Андрея Лознухо - какой-то вроде бы дальний родственник даже. И еще я встретил двух братьев Белоноговых, которых я знал не только по Харбину, но более того: они учились в той же гимназии ХСМЛ, что и я, только двумя классами ниже. Они жили с матерью на 3-м Северном (поселке), и часто приезжали в город пообщаться. Оба брата были баскетболистами (sic!). В дальнейшем выше написанные строчки получат достойное развитие, и станет понятным, почему я так напираю на наличие в этих встречах элемента баскетбола, я ведь тоже баскетболист! Бывший теперь!

Комендантом нашего Шанхай-городка был некто Кукушкин. Но общаться с ним мне много не пришлось. Очень скоро его заменил Юрий (не помню ни отчества, ни фамилии), человек более интеллигентный и даже поэт. Поэт, конечно, слишком, но стихи он писал и даже публиковал в "Правде Севера". Кроме дара стихосложения у него была еще жена, которая, как мне помнится, тоже работала в общежитии в должности "воспитателя". Кажется, это так называлось. Народ мы все уже взрослые и вроде бы воспитанные. Куда еще? Но "воспитанием" она нас не угнетала. Скорей всего, ее обязанности были устраивать наш досуг и проводить "мероприятия" по политпросвещению. Из "мероприятий" я помню только вечер танцев, а может быть, это называлось "вечер знакомств", не помню. Только к нам пришли девушки из какого-то женского общежития. Завязались ли знакомства и сколько, не знаю. И Юрий, и супруга были люди начитанные и общаться с ними было легко. А Юра был вообще очень общителен. А некоторые пожилые люди из местных советовали: "Не болтайте!".

Дня через два, а может быть и через день, я отправился в "порт". Не хочется вспоминать, в какое изумление я приводил встреченных мной людей и в какое идиотское положение я попал! Не стал я ни с кем делиться своей неудачей, но на следующий день еще раз решил пойти на речку, уже не спрашивая ни кого из встречных, дошел до деревянного моста и понял, что меня, "старого" шанхайца, "зашанхаили" или "завербовали". Мой армянский приятель по порту рассказал мне о своих "поисках", но у него было положение полегче - его папа сидел на одной парте с А. Микояном, и уже написал письмо в Москву. Вскоре в Североуральск пришел для семьи друга Анастаса специальный вагон, куда были погружены пожитки старого Багдасара (кажется, так звали отца моего приятеля) и его сына. И отправился спецвагон в далекое путешествие - в Ереван! Во что обошелся этот вагон? Тогда этим вопросом я не задавался. Но было понятно, что их судьба будет устроена.

Пожелав им доброго пути, я остался здесь в Североуральске и с финансами "на нуле". Пришлось что-то, не помню что, "загнать" (для неграмотных - продать). Я очень неохотно расставался с вещами. Тем более что незадолго до отъезда из Шанхая мне "помогли избавиться" буквально от всех своих вещей. Т. е. я остался в одном комбинезоне. И мне пришлось вновь приобретать все, начиная с матраса и постельного белья, до двух костюмов и т.д. Таким образом, они мне казались очень дорогими (не только телу, но и сердцу). Продал я, видимо, какой-то повседневный пиджак или куртку. Приобрел я на эти деньги картошки (в компании с А. Черновым и Б. Осиповым). Теперь некоторое время можно прожить, но ведь надо и работать!

И вот с Борисом Николаевичем Осиповым, имея при себе договоры, заключенные с "Представителем министерства и т.д.", направились в Горсовет. А в договоре были красивые слова - "...имеет право на получение т. н. подъемных" для обустройства на новом месте. Чуть ли ни 2,5 тыс.! Две с половиной тысячи рублей на каждого! Эта сумма была для нас равнозначна миллиону, который кружил голову отцу Федору (см. "12 стульев"). У нас она, голова, тоже кружилась, и результат не замедлил сказаться. Не помню, кто нас принимал в Горсовете, но он нам популярно пояснил, что нам пусть выплатит эти деньги тот, кто заключал этот договор с нами. Где его искать, этого "Представителя"? Гораздо позже я узнал, что "представитель" - Матеосов живет в Североуральске и является начальником 3-го Северного рудника. Но это потом, а сейчас нам посоветовали обратиться в Продснаб. Там нужны люди. Мы и направились (нам объяснили, как туда попасть) в эту контору, а оттуда нас направили к Василию Петровичу Пакусину. Поговорив с нами, он направил нас в столярную мастерскую - делать деревянные игрушки! Видимо на том основании, что я студент архитектурного факультета и умею рисовать, а Борис Николаевич хорошо рисует карикатуры. Что ж! Столярка, так столярка! И не такое было!

Тут хочется сказать несколько слов о Василии Петровиче Пакусине. О нем знал весь город, а очень и очень многие знали его лично. Т. к. он лично помогал людям, как знакомым с ним, так и не знакомым. Помогал различными способами, но всегда делом. Спросите старожилов, и они расскажут вам множество случаев, как и каким образом, он помог тем или иным людям. Не один раз он помог и мне. В дальнейшем об этом я напишу обязательно. Василий Петрович занимал не самую "могучую" должность в Продснабе (зам. начальника по хозчасти?), а добра делал столько, что не всякому "большому" начальнику под силу. Доброта действенная - товар редкий, драгоценный и надолго запоминающийся. А сам он жил очень скромно. Он и Петр Петрович, бухгалтер, жили в одной комнате на втором этаже. Сколько я помню, ходил он всегда в защитного цвета ватнике, того же цвета картузе, не фуражке или кепке, а именно картузе и брюках, заправленных в сапоги. Имея в своем распоряжении гараж и конный двор, всегда ходил пешком. В столярку за рекой Сарайной, оттуда на Крутой Лог. Все пешком. А когда он умер, его провожала в последний путь такая толпа народа, какой я не видывал ни до, ни после. Никто не знал ни его прошлого, ни откуда он родом. Говорили, что он был исключен из партии и был сослан на поселение сюда. Не знаю. Но вспоминаю о нем с теплым чувством и благодарностью.

Но вернемся к запахам свежей стружки, столярного клея и махорки. Да, мы с Борисом Николаевичем добавляли запаха масляных (в лучшем случае) красок, да местной самодельной краски, сделанной из порошка боксита, канифоли и бензина. Мебель в североуральских учреждениях в большинстве своем была коричневого цвета (художник сказал бы: "мумия"). Тоже самое относится и к меблировке квартир североуральцев. По-моему, это изобретение В. П. Пакусина. Кто ни изобрел, но эта краска очень выручала хозяйственников. Как я уже упоминал, наша должность называлась "мастер по изготовлению игрушек", и поскольку дело было связано с рисованием, мы стали именоваться "художники", "богомазы" и т.д. Мы не обижались и осваивали новую для нас работу, как могли. Методом проб и ошибок или "тыка". Вскоре игрушки были забыты в пользу надписей для магазинов над полками с товарами типа "гастрономия", "бакалея" и т.д. И это тоже было новое. Да и писалось это на стекле и еще "зеркально", т. к. для сохранности стекла с надписями помещались на полках крашеной стороной внутрь. А новое в "технике живописи" (да простят меня настоящие художники за противозаконное употребление этого термина), последовало далее.

И вот тут и начинается новая история с "судьбоносными" для меня последствиями. Был уже апрель месяц. Вторая половина. Намек понимаете? Мы с Борисом Николаевичем не понимали. Мы еще ничего не знали о праздничном оформлении советских праздников. В Шанхае мы в "Советском клубе" выслушивали лекции или "доклады", я принимал участие в спортивных соревнованиях и т.д. Но мы не знали, что нас ожидает, и поэтому восприняли новое задание от В. П. Пакусина с некоторым волнением, но без тревоги. А задание было такое: получив несколько коробок зубного порошка "Мятный", горсть мелких гвоздиков, молоток и плитку столярного клея, нам следовало явиться в контору "Подсобного хозяйства". Найти там главного агронома - женщину, получить у нее красный материал и тексты лозунгов, которые надо будет написать к 1-му мая. Получив ряд инструкций по маршруту, мы отправились искать эту контору. Путь не близкий из Петропавловска до Подсобного, апрель, солнышко уже пригревает, мы бодро топаем и по пути фантазируем: что это за "Подсобное" и что это за женщина - старший агроном. За разговорами малость заплутались - попали на "Красную Шапочку". И к концу пути пришли к общему мнению, что это, наверное, старая грымза в очках с железной оправой, в лучшем случае в пенсне и с седым пучком волос на макушке. Однако мы все-таки нашли и "Подсобное" и контору. Спросили о старшем агрономе, - "Сейчас придет". Уселись мы на скамейку. Ждем. Старую грымзу. А народ ходит туда-сюда. В основном женщины и на нас глазеют. А мы себя, как на витрине чувствуем. Ходят женщины разных возрастов, и пожилые, и молодые. Прошла одна молодая. К ней обращаются люди, о чем-то разговаривают. Мы терпеливо ждем. Грымзу старую. Нам еще в столярке сказали, что старший агроном - женщина. И сочетание слов "старший" и "женщина", видимо, и вызвало у нас образ "грымзы". Пока под этот портрет никто не подходил. Но вот...! Из одной из дверей в большую комнату, где мы сидели, выходит молодая миловидная женщина и направляется к нам. Стройная девичья фигурка, красивые ножки, это мы "засекли" сразу, но что ей надо от нас? "Вы художники?" - спросила она. Мы сознались. "Я - старший агроном". Мы были очень приятно "разочарованы" - образ, созданный нами с Борисом, рассыпался и исчез. А осталось воспринимать приятную реальность общения с доброжелательной и приветливой девушкой. Мы представились и были приглашены в кабинет, где и получили тексты, которые надо было писать, старые подрамники и электроплитку для варки клея. А также несколько метров красного материала.

На этом закончилась приятная часть задания. Будни начались! Сначала помучились с натягиванием материала на подрамники. Пока натягивали, было неприятно чувствовать себя неумехами. Ведь в первый раз! А тут все время люди ходят, и тебе кажется, что все только и следят за тобой. К концу дня мы кое-как справились с подрамниками. Наше нехитрое имущество было оставлено в кабинете, и мы отправились домой. На следующее утро мы были уже снова на Подсобном. Разметили карандашом тексты, приготовили клей. Нам выделили стол в той же комнате, видимо, раскомандировке, и приступили к написанию текста. Увы, вчерашняя приятность сменилась сегодняшней неприятностью. Отсутствие практики в любом деле создает массу ненужных проблем. Мы сначала вбухали в порошок слишком много клея. Краска с кисти сходила плохо, и каждую букву приходилось мучить, по моему впечатлению, несколько минут. Наконец нашли приемлемое соотношение клея, воды и мела. Правда, все равно приходилось несколько раз проводить по одному месту кистью, но буквы стали прорисовываться. Но краска скоро впитывалась и буквы выглядели бледными и худосочными. Мы вновь прописывали буквы и лучше почти не становились. Маялись мы до обеда. Вернувшись после перерыва, мы обнаружили, что два лозунга, которые мы мучили до обеда, подсохли и буквы, просыхая, становились белыми и почти без прогалин. Мы приободрились, подправили непрокрашенные места и до конца рабочего дня написали уже три или четыре лозунга. Всего надо было написать 8 или 11 лозунгов. И за три дня мы задание выполнили, но оказалось, что надо еще стенгазету оформить. Ну, это нам было "по руке", тем более, что Борис Николаевич отлично рисовал карикатуры. У него был свой ни с кем не сравнимый стиль и манера. Стенгазету мы оформили значительно более успешно, чем мы писали лозунги. Тем более, что ее мы оформляли под руководством и с консультациями старшего агронома, которого звали Марией Григорьевной Сиговой. "Можно Маша". Было принято с удовольствием и в свою очередь - "Жора, Борис". Вернулись мы в столярку, где нас уже ждали еще лозунги. И в большом количестве, но тут уже у нас был, пусть небольшой, но опыт, и к 1 Мая мы успели написать сколько надо.

Но надо было ведь делать что-то и по вечерам и в выходные дни (воскресение только). У нас в общежитии было много музыкантов. Человек пять или шесть еще до моего приезда играли в духовом оркестре Клуба СУБРа, а несколько - 2 или 3 человека играли в джаз-оркестре Клуба Строителей. Гена Лебедев - трубач склонил меня пойти в джаз "Строителей", руководил которым Николай Сузи. Я стал ходить в Клуб Строителей. А клубом руководила Кира Константиновна Лалетина - человек интеллигентный, культурный с творческой жилкой. Она в тот период была не только директором, но и художественным руководителем и руководителем драмкружка. Она-то и переманила меня на работу в клуб. На должность сторожа! Оклад сторожа не очень превышал мой заработок в качестве "мастера по игрушкам". Оклад в 300 рублей и предполагалось, что я буду писать афиши. В качестве испытания я должен был написать рекламу, не помню уже о чем, но текст был очень длинный. Или он мне показался таким? Но опять тоже, что и на Подсобном - отсутствие опыта и навыков! Один щит я писал всю ночь! С 9-9.30 вечера и до 10 утра, когда штатные работники клуба пришли на работу. Правда, мне бы использовать предыдущий опыт со столярным клеем, но то, что мне сказали о красках, которые мне были предоставлены - они силикатные, т.е. уже с клеем. Какой-то светлой краской я загрунтовал фанерный щит. Высушил его, сделал разметку текста и приступил к работе. Боже ж мой! Я же не знал, что эти краски хороши для покраски стен! А если по этой стене провести чем-либо мокрым, то краска тут же "полезет". Часам к 3-м ночи я уже пришел в отчаяние - под кистью все краски смешиваются и вместо цвета - грязь, да и буквы после многократного подкрашивания теряли стройность и четкость. Я перегрунтовывал и писал снова. Я готов был бросить все и плюнуть, но не хотелось подвести Киру Константиновну, т. к. в тресте и в Постройкоме она выдержала целую битву - лишний штатный работник! До самого утра я промучился с этими щитами. Уже и спать не хотелось! Глаза бы мои не видели моего "произведения", но я сделал, что мог. Что дальше было в "Постройкоме" - не знаю, но вечером за мной из клуба пришли - иди на работу! На утро я сбегал в столярку, а затем в Продснаб. Рассчитаться. И вот я штатный работник Клуба! Правда, должность почтения не вызывала, да и оклад тоже, зато диапазон моего участия в работе Клуба радовал широтой охвата и разнообразием видов деятельности. Естественно - афиши, затем сооружение декораций, лозунги, Доски почета, каждые суббота и воскресенье - танцы, т.е. игра в джаз-оркестре. Кроме того, как работник клуба, я не то, чтоб был обязан, но приходилось участвовать в драмкружке, танцевальном, выезжать с концертами на участки. Все это не каждый день, но по мере надобности. Афиши, конечно, "кровь из носа", как хочешь, но напиши. И хотя я был по штатному расписанию "сторож", эту должность я никогда не выполнял, но оклад свой я получал. Спасибо, дирекция клуба вытягивала какие-то деньги из "безлюдного фонда". Иначе я бы "ноги протянул". А работа в клубе шла так: утром в клуб к 10 часам. До 13.00-13.30. Затем вечером с 19 часов до 12-ти - 1 часу ночи. А в промежуток с 13-ти до 19-ти я еще и баскетболом занялся! Хватало на все. А о баскетболе - отдельная глава. Будет позже включена в число моих листков. В ней охвачен период - с 1948 г. до сегодняшнего дня. Но "не баскетом единым жив человек", а в жизни происходили события, изменившие не только мой внутренний мир, а и мое сознание, и отношение к жизни.

В клубе работа шла своим чередом, а я крутился между разными кружками и главное - писал афиши и играл в оркестре (джазе). Первое было моей прямой обязанностью, а второе: за игру на танцах нам платили гроши, но все-таки прибавка. Не могу и не вспомнить добрым словом П. Джеломанова - художника треста Бокситстрой. Благодаря ему афиши перестали быть мукой. Он научил меня, как делать и обрабатывать кисти из волос конского хвоста. И вообще, художники - оформители жили дружно и друг друга всегда выручали. То краской, то кистью, то клеем, а то и советом. Научился я как следует натягивать материал на подрамники. Тут тоже своя хитрость. В то время была в ходу техника, т.н. "сухая кисть". А для работы таким способом материал должен был быть натянут по всей поверхности туго и равномерно. Без тугих и слабых участков, т. к. работа ведется или тампоном или кистью, слегка смоченными в краске и почти досуха обтертыми ("сухая кисть"). Преимущества - экономия красок (дефицит), не смывается дождем. Недостаток - никакого цветного пятна не осветлишь, следовательно, работать приходиться крайне осторожно.

В связи с портретами руководителей партии и государства, а также с джаз-оркестром, хочу рассказать два характерных для того времени случая. В нашем городе, как и во всех других городах, имелся так называемый "Горлит". А по-русски - цензура. Человека, исполнявшего эту должность, так и называли: "Горлит". "Вон "Горлит" пришел!" У нас это был пожилой человек, не придирчивый, но свою работу он старался выполнять в меру своего разумения. А работа заключалась в том, что он должен был следить за идеологической и политической правильностью "наглядной агитации" и т.д. К какому-то празднику я готовил портрет 2 на 1,5 метра - портрет И. Сталина. Сухой кистью! Дня за два до оформления фасада Клуба, пришел Горлит. Он имел власть запретить и даже заставить уничтожить ту или иную часть оформления. Он подошел ко мне в мастерскую проверить "выдержано ли" оформление "в рамках". В частности, долго рассматривал портрет Сталина. Наконец, была выдана мне резолюция: "Ухо слишком большое! Переделайте. Завтра приду". (!) Выполнить такое распоряжение невозможно. Я уже упоминал об этом, а написать новый - нет времени. Ничего, конечно, я делать не стал. А назавтра, после "изучения" того же портрета было сказано: "Ну, вот, теперь другое дело!" К обоюдному удовольствию. Аналогичная ситуация случилась с нашим джазом, правда, несколько позже. Началось искоренение "преклонения перед западом". Надо сказать, что нашего руководителя Колю Сузи, то ли он сам уехал, то ли его "уговорили", но оркестром стал руководить А. Шерман. У нас был такой состав: фортепиано и аккордеон - В. В. Сперберг, 1-я и 2-я труба - Г. Лебедев и я, тромбонист, к сожалению, не помню фамилии, барабан и вокал Коля Соколов, и, наконец, саксофон - Шерман! К празднику (какому?) был приготовлен концерт, в котором было два наших номера. Что именно играли - не помню, но дело не в произведениях, а в том, что "принимать" концерт прибыли кроме представителей Горкома и Горсовета еще два Лита! Горлит и Обллит! Из области! Авторитетно! И вот по окончании программы концерта - "обсуждение". Все участники трясутся, особенно руководители. Ну, нас, оркестрантов, особо интересуют суждения по оркестру. И мы его получили. Говорил Облит, как старший по чину (званию?): "Играли вы хорошо, но у вас играет САКСОФОН! Ну, что хорошего можно сыграть на саксофоне! Снимите, снимите!!" Хорошенькое дело! Вскоре и Шерман уехал. По своей воле, или какой другой - не знаю. Но наш оркестр вскоре превратился в духовой. И никакого преклонения перед иностранщиной! И джазистов не стало. Разбежались, кто куда. Ну, и поскольку уж попал в такую "струю", то пусть будут описаны все наиболее запомнившиеся случаи, пусть выдернутые из течения жизни. Это 1949-1953 годы. В это время были и другие "коллизии" с цензурой, но их я не помню, а эти запомнил потому, что они касались непосредственно меня.

Их, этих "поправок и замечаний" о, но они относились к другим видам работы клуба. Дело было так: к концу указанного периода я уже набрался опыта, много общался с другими оформителями и стал "дерзать". Т. е. мне с самого начала не нравилось оформление "досок почета", стендов и другой наглядной продукции в виде портиков колонн и уймы красных флагов. Еще в институте, работая над курсовыми проектами по архитектуре я увлекся стилем "модерн", т.е. отношениями объемов плоскостей и неправильных форм, а также сочетания гладких и грубы поверхностей. Вот и в этот раз перед очередным праздником и соорудил (при помощи столяра) новый стенд. "Показатели работы треста", "лучшие люди треста", "показатели" по каждой стройконторе. И "венец" всего - 5 мм. Стекло, которое я просверлил вручную для того, чтобы укрепить на нем стрелку, которая показывала бы % выполнения плана трестом на любой день. Считаю, что это был мой лучший стенд. И вот вечер. Я сижу у себя в мастерской, дописываю последние лозунги. Вдруг в мастерскую со смущенным видом входит директор клуба, Мария Борисовна Куракина с той самой стрелкой в руках! В чем дело? И вот что она рассказала: в клуб явился Горлит в сопровождении секретаря Горкома Комсомола с целью проверки правильности оформления клуба на предмет идеологической выдержанности и высокой бдительности. Все другое оформление вопросов не вызвало. Но когда комиссия пришла в фойе, где стоял новоиспеченный стенд, тут возникли вопросы и проблемы. Я не знаю, что говорилось, но резюме было: немедленно снять стрелку! Я понимаю, из моего стенда так и веяло формализмом, абстракционизмом и даже, как выяснилось, и кибернетикой - "публичной девкой империализма"! но то объяснение, которое я услышал от расстроенного директора, меня поразило настолько, что я бросился было бежать защищать свое "произведение". Но меня остановила директор, сказав, что они уже ушли. Я потребовал объяснения. И вот какое обоснование для немедленного слома стрелки было: "он (т.е. Я) может этой стрелкой передавать сведения в Америку"! предел бдительности и политической проницательности. А слова, переданные мне тогда Марией Борисовной, я привел дословно, как я помню. А стрелка была восстановлена на следующий день, по разрешению Горкома партии. И еще: все те сведения, которые "я мог передавать в Америку" были написаны на огромном щите, стоявшем около 8-ой столовой, на площади перед Горкомом, где в те годы проходили митинги. Одним словом "былое и думы". Былое я изложил, а вот "думы" той комиссии, вернее логика - мне до сих пор не ясна.

Поскольку я сделал такой "рейд" во времени, прервав "плавное течение" воспоминаний, похоже, не беда, если сделаю еще один, о большой и дорогой мне части моей жизни.

Конец 1947г., начало 1948-го. В Североуральск прибыли, одна за другой, две "партии" репатриантов из Шанхая и я в том числе, 19-го февраля 1948 г. нашу "партию" расселили так: холостых поселили в общежитие N 1 (ул. Свердлова), а семейных по квартирам. Наше общежитие получило у местного населения название: "Шанхай-городок". В общежитии я встретил много знакомых мне еще по Харбину - моих однокашников по гимназии ХСМЛ братьев Белоноговых Виктора и Олега, а также Игоря Коновалова, знакомого еще по начальной школе, а затем по межшкольным соревнованиям по баскетболу и по сводному духовому оркестру, и еще Олега Веровского. Все пятеро любили эту игру, а братья Белоноговы и я учились в школе, где баскетболом занимались все с первого класса гимназии (3-го класса по-советски). А в Шанхае по ряду причин у нас не было возможности играть в "баскет" и при встрече сразу же вспомнили о нем. Нас пять человек - готовая команда! И стали мы искать возможность играть, полагая, что такая секция в городе найдется. Футбол и волейбол были. Нашли и легкоатлетов, но желаемого не оказалось. Нам посоветовали обратиться в Городской Комитет ФК и спорта. Нам пояснили, что такого вида спорта в Североуральске нет и о "баскете" не знают.

Кто-то из спортсменов посоветовал нам обратиться к заместителю директора СУБР'а Андрееву. Это был великолепный совет!

Мы воспользовались советом и на следующий же день явились всей командой на прием к Кузьме Андреевичу Андрееву. Принимал нас немолодой сухощавый человек. Оказался он человеком не только не сухим, но добрым и решительным. Выслушав нас, он сразу же распорядился выделить нам место для площадки на "стадионе" а от нас потребовал к следующему утру представить чертежи и список необходимых материалов. Что и было сделано с удовольствием.

(Вот и еще один "узор" к моей судьбе - не соберись "баскетбольная пятерка", долго еще не было бы баскетбола в Североуральске).

"Стадион" представлял собой более или менее ровную площадку, размером чуть меньше футбольного поля, ограниченную по длинной стороне забором Клуба СУБР'а, а по короткой забором и зданием Дома пионеров. С двух других сторон - рядами сараев, в которых люди, жившие по ул. Ватутина держали свои пожитки и даже домашних животных. Кроме футбольных ворот стоял еще "павильон", где хранился спортинвентарь и было помещение для обогрева конькобежцев и лыжников, т. к. здесь же зимой заливался каток. Всем этим заведовал спорт инструктор с необычной фамилией - Таран. Он и представил нам место сзади торца павильона. Вскоре появились пиломатериалы, были изготовлены баскетбольные щиты и стойки к ним. А мы приступили к "глазомерной нивелировке" площадки и к рытью ям под стойки. Был завезен шлак, мы его просеивали, мешали с грунтом и трамбовали вручную здоровенной чуркой с ручками. Были также сварены кольца и баскетбольные щиты были полностью готовы и установлены. Естественно были готовы и мы и погода благоприятствовала, дело было только за одним - за мячом и увы! Баскетбольного мяча не было, да и не могло быть, эта игра здесь не была "прописана". И все, что спортинструктор т. Таран мог нам дать был футбольный мяч. И тут хочу внести в сухой, почти научный рассказ, свежую струю. Я уже упомянул, что футбольное поле к зиме заливалось для катка и игры в хоккей. Не помню - в тот же год или в следующий при заливке катка произошел трагикомический случай. Для предотвращения неконтролируемого разлива воды, в пониженных местах создавались "запруды". И эти места постоянно проверялись, в случае надобности заливка прекращалась. Заливка велась день и ночь. И в какой-то час ночи вода прорвала запруду. По неизвестной причине ночью контроля не было и вода вольно разлилась, заливая сараи. Наутро т. Таран был яростно, если не сказать свирепо атакован хозяевами сараев. Одна из женщин была особенно сердита - в ее сарае была дойная коза. Бедное животное вмерзло в лед и ее пришлось обкалывать и отогревать дома!

Не знаю дальнейшей судьбы бедной козы, но судьба нашего спортинструктора была плачевной. С работы ему пришлось уйти и это еще не самое страшное: он стал объектом насмешек и мальчишек и взрослых. Даже появилось выражение: - "туп, как таран" - хочешь с большой буквы, хочешь - с маленькой.

Тут я прерываю малосерьезные воспоминания и перехожу к сухим, но жизненным фактам. Итак мы получили из рук вышеупомянутого т. Тарана единственный целый футбольный мяч с условием: немедленно его отдавать, когда придут тренироваться футболисты. На моей памяти не было никаких трений между нами, хотя мяч и был один. Мы понимали друг друга.

Тренировки мы начали с того, чтобы вспомнить подачу и преем пасса. Ведь у всех перерыв в 7-8 лет! И мы поняли, что футбольный мяч и есть футбольный, а не баскетбольный. Он по тяжести близок к нашему мячу, но значительно меньше. Все, казалось бы, хорошо - отдать пасс не проблема, а вот принять его, особенно на одну руку - проблема. Размер мяча оказался важным фактором. Но с тренировками мы восстановили баскетбольный прием - как бы "приклеивать" брошенный тебе мяч к руке. Наши тренировки вызвали большое любопытство у ребят пионеров, чей клуб был за забором. А вот с бросками по "корзине" было гораздо хуже. Необходимо "чувство мяча", а мяч футбольный! Но "за неимением гербовой - пишем на простой". Появится настоящий баскетбольный - будем привыкать к нему.

Весь июль мы тренировались и большую часть августа, но к концу месяца сильно похолодало и 1-го сентября пал снег! Очень мне памятен этот день. В этот день меня как работника Продснаба послали на "223-й квартал" срочно убирать картошку. Первый раз в жизни убирать картошку да еще из-под снега! Еще один опыт жизненный. Но этот снег испортил нам все. Пошли дожди и бегать по площадке стало нельзя. Спортзала в городе не было. Школьники занимались "физрой" в актовых залах, в которых баскетбольные щиты не предусматривались. И только волейболистам была "лафа". В зале разрешали крепить крюки для сетки, натягивай сетку и играй. Приходилось мириться с низким потолком, но играть можно. Да и школа тогда была в городе по-моему только одна - первая. И замерло у нас все до весны.

А весной мы поправляли площадку, поправляли стойки щитов - они несколько покосились за осень и зиму. Подсыпали еще шлака. Май и часть июня было сыро и только с июля мы снова стали тренироваться. Между тем, мы узнали, что в г. Серове есть баскетбольная команда. Следовательно, когда-нибудь можно будет встречаться. А пока нужно тренироваться регулярно, и для этого нужно как-то организовать помещение. Единственная надежда, это первая школа. Тем более, что к нам в этом году присоединился Иван Петрович Коласьев (надеюсь, не переврал фамилию) военрук первой школы. Мы были ему рады - есть у нас шестой игрок, а в баскетболе "скамейка" (запасные игроки) имеет большое значение. Но это не все! Через него мы надеялись получить разрешение установить в школе в актовом зале щит и осенью и зимой тренироваться. И началось "охмурение" школьного начальства. Особенных усилий не понадобилось - директор школы Я. В. Цепелев и завуч А. Н. Поповы оказались людьми понимающими, лишенными какого-либо бюрократизма или предвзятости. Как в последствии оказалось, что они еще оказались и прозорливыми администраторами, что станет ясно из моего последующего рассказа. А тренировки налаживались. Мы уже могли играть "3 на 3", а это уже не пассы и ловля.

Надо сказать, что в этом году произошли события, изменившие "статусы" почти всех членов команды. Почти все члены нашей команды, если не переженились, то "заженихались". Кроме Вити Белоногова. Кроме того Игорь Коновалов стал инструктором вместо оскандалившегося т. Тарана, и Рудком узнал о нашем существовании, а комитет ФК и спорта договорился с г. Серовом о дружеской встрече с командой Серова где-нибудь весной. Явка на тренировки стала теперь неукоснительной несмотря ни на какие бытовые, сердечные и иные, кроме служебных, обстоятельства. В нашей школе, где учились я и братья Белоноговы, к баскетболу относились серьезно и в последних классах (6-7-й) наш тренер давал нам то, что в то время было нового в баскетболе. Что помнил я к этому времени, то и старался передать своим друзьям. И поэтому я был "избран всенародно" (это их "Вальса сумасшедшего") капитаном и тренером и получил согласие ребят на ношение N 5, под которым я играл с первого класса.

Благодаря тому, что мы теперь уже фигурировали в квартальных и годовых отчетах как секция "баскетбола", однажды весной (даты не помню) нам выписывают командировку "на встречу по баскетболу в город Серов, снабжают деньгами и "счастливого пути". Но до этого...! С этими бумагами я прежде дела не имел, а их уйма! Но это цветочки, а ягодки - "освобождение"! С работы то есть. Только с двумя игроками не было затруднений - это И. Коновалов и я. Игорь администратор, а я к этому времени работал в "Клубе строителей". С остальными же "хождение по мукам". Сперва я бегал по разным начальникам разных цехов один. Потом подключился Игорь Коновалов. Стали помогать и остальные ребята на своих местах. Наконец эта карусель закончилась почти благополучно. Одного все-таки не пустили - нашего военрука Ивана Петровича.

Начальство можно понять - отпустить человека с работы в большинстве случаев можно, если не ломается график, но куда девать зарплату? Наверное, с зарплатой была "загвоздка". Так я думаю теперь, а тогда это все мне не приходило в голову, и я не понимал их. Может быть, что в "высших эшелонах" и знали такой вид спорта, но в "низших" явно не знали. И вот тут и зазвучало слово "Бокситбол"! Именно так и говорили первое время. В это же время началось строительство стадиона на левом берегу реки Вагран под скалой. Красивое место!

Мы побывали в Серове. Нас там встретил Лев Моисеев. Встретил очень доброжелательно. Кроме него присутствовали и другие спортсмены. Все были очень приветливы и любезны. Приехали мы утром невыспавшиеся. В то время поезд уходил с Боксит поздно ночью и до отхода поезда мы сидели в зале ожидания без сна. Серовцы устроили нас в общежитии, где мы отдохнули и вечером состоялась игра. Играли во дворце культуры металлургов. Выиграла дружба, а мы проиграли. Но дружба действительно выиграла. На протяжении всех лет, пока я играл, сохранялась эта дружба, сохранялась и после.

Пока мы не могли пригласить серовцев к нам. Но новый стадион позволит это. Мало того, строится спортзал, значит и зимой можно тренироваться и приглашать к себе гостей. И снова начали мы строить площадку и металлические стойки для щитов. Здесь произошел казус: мы полностью уже засыпали площадку и затрамбовали, как нам сказали, что это место отводится под теннисную площадку! И быстренько оградили высоким сетчатым забором. Были поставлены столбики для сетки и было объявлено, что эта площадка "табу". Начальство будет играть. Что ж, начальству тоже надо разминаться, но вплоть до постройки нового, уже второго, стадиона я ни разу не сподобился видеть эту игру разминающегося начальства.

Но вот площадка уже работает, мы тренируемся и на открытие стадиона была приглашена команда баскетболистов Серова. И состоялась первая в Североуральске баскетбольная (бокситбольная) игра. Зрители плотным кольцом окружили площадку и бурно, но в пределах нормы приличий и гостеприимства болели.

Наша пятерка отдавала все, что могла и умела, но игра закончилась с преимуществом Серова.

Тем не менее зрители остались довольны виденным. А мы заметили одного болельщика, реагировавшего очень живо на происходившее. Это был пожилой человек с пышными усами и характерным украинским говорком. Позже мы узнали, что фамилия его Кочубей (богат и славен?). Он был постоянным болельщиком Cевероуральского баскетбола, не пропускал ни одной игры и вскоре стал разбираться в правилах весьма дельно. В 1958 или 59 году мы устроили вечер в честь десятилетия баскетбола в Североуральске. Были награждения - грамоты. На вечер мы пригласили нашего верного болельщика и ему, наряду со спортсменами была вручена Грамота от имени Городского Комитета Физкультуры и спорта.

С появлением спортзала мы все стали чаще встречаться в зале со всеми, постоянно занимающимися спортсменами. И у нас возникла мысль устроить вечер для всех спортсменов. Таких вечеров мы устроили три, включая и юбилейный. Идея понравилась и вечера устраивали волейболисты - один или два и футболисты. Но, к сожалению, наш павильон сгорел и вечера закончились, а в новом не возобновлялись.

Но вернемся немного назад - к 1949-50 годам. После наших тренировок в первой школе стали появляться ребята 9 - 10-класcники, желавшие научиться играть в баскетбол. Помню трех рослых ребят неразлучных друзей. Ребята были рослые и на них мы возлагали надежды. Они быстро усваивали приемы и правила, но по окончании школы все трое уехали из Cевероуральска. Увы продолжалось это все время, пока я играл. И "освобождение" ребят от занятий осуществлялось крайне редко и мы ездили на соревнования в основном "пятеркой". Т. е. играть приходилось крайне осторожно, т. к. за 5 фолов (штрафных) игрок удалялся с поля, и мы играем вчетвером! Против пятерых, да еще у противника оставался еще один-два запасных игрока. И Коновалов играл в защите и старался не "фолить" т. е. не получать штрафных. Также играл и О. Веровский, но Игорь был опытней и лучше чувствовал игру и поэтому он всегда был в "горячих точках" и в таких ситуациях иногда забываешь об осторожности и ... а если еще и Веровский "оплошал" то мы оставались втроем. А это считался - проигрыш!

Хочу рассказать случай, который иллюстрирует нашу спортивную дружбу с серовскими спортсменами. Для начала о форме. Мы где-то раздобыли кусок оранжевого сукна и из него сделали эмблему на майки "СУБР" и такие же номера. Майки были белые и эмблема и номера были сделаны по правилам существовавшим тогда. Ну, это присказка. А теперь сказка. Соревнования проходили в Свердловске в ОДО. Играем с Каменск-Уральским. Ведем 4 или 5 очков. До конца игры осталось минуты 4-3 и тут Коновалов - 5 фолов! Игорь расстроенный убегает из помещения на улицу. Чтоб не слышать криков и стука мяча. Через пару минут вылетает Веровский! Все! Мы бредем (В. Белоногов, О. Белоногов и я) строиться и орать - "Физкультура!" но тут выбегает на площадку наш "представитель команды" Николай Кошанин (не знаю "Ко" или "Ка") в белой майке, в "семейных" черных трусах и белых тапочках. Вид у него взъерошенный, черные глаза блестят, а сам он видно был взволнован и растерян. Но судья дает свисток " к игре"! Нас четверо! Мы берем тайм аут и объясняем Коле, что он должен делать. Расспрашивать некогда. А к этому времени мы уже проигрывали. Наш "четвертый игрок" выполнял строго и неукоснительно все, что мы ему сказали, а мы воспрянув духом выиграли-таки этот матч! А одевала или вернее раздевала Кошанина серовская команда! Бывало и мы помогали им, и на моей памяти эта дружба сохранялась долго.

Но назад - в Североуральск. Года через два после того, как "пророс" баскетбол в городе стала возникать и женская команда. Новые ребята и девчата с удовольствием занимались сами, но еще и вовлекали друзей и подруг. Даже "семейственность" завелась в баскетболе Североуральска. Например, брат В. Михайлов и его сестра, Евсеев и сестра, Станкевичус и сестра, сестры Бунтман. Но были свободные от "семейных" уз. Я помню всех энтузиастов тех времен. Были очень способные ребята, но почти все по окончании школы уезжали, кто на учебу, кто в армию, и не возвращались. Один из первых уехавших и вернувшихся Вадим Михайлов и долго игравший за наш город. Не могу не упомянуть Аллу Бобровничую (Баяндину) сменив на "посту" первого капитана женской команды М. Куюмжоглу очень долго возглавляла женскую команду города. Это приятные, теплые воспоминания, но есть и трагические. В духе того времени.

В числе "отцов основателей" были два брата Белоноговых - Виктор и Олег. Олежка, так мы его звали, был на год младше Виктора, но несколько выше и крепче. Это был порядочный, добрый и надежный парень. В игре человек виден и мы его любили и ценили. Была у него невеста Зина М. Чудесная пара: оба молоды и красивы и так подходили друг другу. Несколько дней Олег ходил подавленный, избегал общения, а в один из вечеров пришел ко мне домой. Хотел поговорить, посоветоваться. Но говорил он как-то непонятно, что-то умалчивал. Не помню, что я ему сказал и было ли сказанное к месту! Если бы я знал! На следующее утро - как гром, как нож в сердце - Олежка застрелился! Он оставил записку, где как говорил Виктор были слова: "...не хочу быть сволочью". Что именно толкнуло на это молодого, честного и умного парня? Но через года полтора мы получили если не ответ, то намек на причину того шага, который сделал Олег.

На очередном "Матче северных городов" мы играли в серовском Дворце металлургов. Не помню кто играл у нас кроме Коновалова, Веровского, меня и Игоря Рудина, которого мы привлекли после гибели Олега и отъезда Виктора. Кто был пятый не помню. И вот в середине 2-го тайма судья берет время, а два "в штатском" вызывают Игоря Рудина в соседнее помещение со словами "вы арестованы" и там что-то еще. Они дали нам доиграть, но игра была уже совсем не та. Десять с лишним лет его не было в Североуральске. Но жизнь продолжалась и баскетбол тоже.

В начале пятидесятых годов у нас уже было довольно много ребят - учеников 6 - 7-х классов достаточно техничных, чтобы с ними можно было играть уже всерьез. На тренировках нам часто удавалось играть "пять на пять". Часто включали в такие тренировки наших женщин, т. к. их еще было мало. А в области баскетбол тоже развивался. Сначала был организован "Матч пяти городов" затем был организован, вернее "Матч 5-и" был переименован в "Матч северных городов Свердловской области" были другие соревнования, дружеские встречи и т.д.

В 1952-53 годах И. Коновалов передал работу на новом стадионе Виктору Белоногову. Стадион уже жил полной жизнью. Коноваловым был дан хороший старт. А в 1953 году в Североуральск приехал Л. В. Дрейлинг и конечно же был немедленно включен в нашу команду - как же, наконец у нас появился рослый игрок, хорошо сложенный и подвижный несмотря на свою плотную комплекцию. Вскоре случилось несчастье с Олегом Белоноговым. Замечу в "скобках" - Олег и Лев Дрейлинг в Шанхае учились в одном классе. Вскоре Лев принимает у Виктора Белоногова стадион и ответственность. В этот же период И. Коновалов поступает в Свердловский техникум Ф. К. имени Лесгарта. Вместо Коновалова в команде играет Л. Дрейлинг. Центровой!

Хочется сказать вот что: Льва на первых же играх в г. Серове буквально все прозвали "Джага" (персонаж из индийского фильма - "Господин 420") за его мощное телосложение и смуглую кожу. А меня и Игоря все считали братьями, только полагали, что мы от разных отцов. И еще о прозвищах. Между собой все игроки нашу команду звали "Зубрами". Что без труда вытекает из тех букв, что мы изобразили на майках - "СУБР"! А "бокситбол" к этому времени уже плавно перешел в баскетбол и таким остается и ныне.

А Игорь Дмитриевич окончив техникум вернулся в Североуральск и поступил в школу N 1 учителем физкультуры. И это начало настоящего расцвета баскетбола в нашем городе!

Этому способствовала личность Игоря, его умение находить понимание с ребятами, справедливость. И главное его любовь к баскетболу. Он воспитал массу баскетболистов. Способных, среднеспособных, талантливых, но главное он воспитал честное отношение к спорту вообще и к "баскету", в частности. Теперь каждая шахта может выставить команду на городских соревнованиях, есть баскетболисты и на других предприятиях. А главное - есть тренеры и учителя физкультуры - ученики Игоря Дмитриевича. Жаль, что рано ушел Игорь - мой названный брат и нужный всем человек!

Но дело его продолжается. В 1969-70 году из армии демобилизуется Юрий Галеев. Баскетболист, воспитанный И. Д. Коноваловым и "смертельно" зараженный, на всю жизнь, этой игрой. И с первых же дней включается в спортивную жизнь. На общественных началах ведет секцию баскетбола мужскую и женскую. У Галеева тренируются ученики И. Д. Коновалова, которые остались в городе или вернулись после учебы или после демобилизации. Но безвременно ушел из жизни Игорь, мой друг с детства и до последних дней и мой "названный брат", но дело его не умерло с ним, так круто он его "замешал"! Теперь его ученики работают в школах и "заражают" ребят баскетболом, а Ю. Галеев шлифует их технику на стадионе. А благодарные ученики его, вместе с Галеевым организовали в городе игры на "кубок имени И. Д. Коновалова". За что я им благодарен.

А я уже давно не играю в баскетбол. Годы, будь они неладны! Только и осталось, что вспоминать. Извините, если что не так, особенно в отношении дат и если не плавно идет мой рассказ. Но так вспоминалось, и что вспомнил, то я честно, без выдумок, изложил.

Это был "рейд" в будущее и теперь порог возвращается в прошлое - настоящее. Надеюсь, не слишком заумно? Я имею в виду продолжать свое повествование с той точки, где начались "рейды" и на время забыть о них. А дело обстоит так: я работаю в клубе, играю в джаз-оркестре, руководит им Шерман и саксофон еще не подвергнут "принципиальной" критике. Регулярно играем на танцах в субботу и воскресенье, в перерывах я иду в зал и танцую под баян Арнольда Гейдорфа. Завязывались новые знакомства. И вот однажды я увидел в зале знакомое лицо. Это была "бывшая грымза" тогда, на подсобном хозяйстве, как в сказке обратившаяся, или вернее оказавшаяся молодой девицей. Я написал: лицо, верно, тогда ниже лица была ватная фуфайка и сапоги. А здесь, ниже лица, я увидел стройную фигуру (вот что за платье было не помню) одетую скромно, но со вкусом. И никаких украшений, никакой "боевой раскраски", только на губах неяркая губная помада. И красивые ноги, конечно, на высоких каблуках. Еще одно приятное "разочарование". И никаких "ужимок и прыжков". Все просто и искренне. С ней было легко. Надо сказать, что несмотря на почти шесть лет прошедших с той истории с моей неудавшейся любви, я все еще остро чувствовал обиду и боль. И чувствовал себя защищенным от повторного увлечения кем-либо еще. И я весел и беспечен (опять стрикулизм?). правда, увлечения были. Во-первых, баскетбол. И приблизительно в то же время я познакомился с Сашей Ивановым, он работал в СУБРе художником-оформителем. Он учился в Красноярске в художественном училище им. Сурикова, закончил ли он его не помню. Но из всех нас оформителей его действительно можно было назвать художником. У него был крепкий рисунок и чувствовалась школа. Настоящим же художником был Григорий Романович Шевяков. Он отбыл срок по 58 статье и был оставлен в Североуральске под надзор комендатуры. До ареста он работал в газете "Известия" художником, закончив перед этим в Москве Академию художеств. А потом под "каток" за анекдот. Вот пишу и чувствую, что меня опять затягивает "будущее" и получается не один цельный рассказ, а какие-то отдельные эпизоды, хотя и относящиеся к моей жизни непосредственно. То ли дело Харбинский или Шанхайский периоды! Там все было по-военному четко и последовательно расставлено: "после этого было то, а затем вот что!" Спасибо Ниппонской Имперской армии! Не знаю: удастся ли мне слепить что-либо связное и понятное? Но как говорили ребята, купавшиеся в реке: "Пырну, мырну, где вынырну"! все начала этих "отскоков во времени" все в этих 1948-49 годах.

Вот заложу еще один "завиток". В общежитии N 1 где мы все жили была уже упоминавшаяся мной комната - "кубовая". Туда были помещены крупные чемоданы с вещами, ящики и другие более или менее громоздкие вещи - имущество жильцов общежития. Моих там были два "места" - ящик, сколоченный мне китайской командой крана N 5, камфарный сундук и армейская походная раскладушка, к которой были привязаны лыжи и японский (самурайский) лук. Лыжи мне кто-то (из харбинцев) уже на сходнях подарил. Видимо, из Харбина привез. А вот откуда лук - не помню. Вещи, как приходят, так и уходят. Так и ушли лук и лыжи. Раскладушку не взяли, хотя она была абсолютно новая. Ну, лыжи понятно, а вот лук! Он был без тетивы и походил на простую палку, хотя и склеенную из нескольких слоев дерева и бамбука. Уверен, что тот, кто стащил его, не имел ни малейшего понятия, что он стащил. Мечтал я пострелять из лука, но... И обиделся я. А тут еще в общежитии затеяли ремонт и нас стали "уплотнять". Переселяли в другие комнаты, наша компания была расселена по разным комнатам. Мы вели общее хозяйство втроем: Борис Николаевич, Саша Чернов и я. А тут нас, не спрашивая, разбросали кого куда. Я обиделся и затаил мысль снять частным образом комнату. Тайны я не держал, и эта мысль понравилась Андрею Лознухо - моему знакомому по Харбину (и даже какому-то родственнику). Недавно я познакомился с Клавой Заставной (в девичестве Шумкина) и в разговоре с ней обмолвился о моих планах. Она сказала, что у ее родителей в доме есть свободная комнатка, и она переговорит с родителями. И на следующий день она передала мне согласие родителей и очень щадящие наши кошельки условия. Сборы были недолги, и вскоре мы перенесли наши пожитки на новое место жительства. Какие были проделаны формальности и были ли вообще - не помню. А затруднения были в перевозке "крупногабаритов" - моих двух ящиков и одной, плетеной из лозы, корзины (?) или "баула". Не знаю, как называется это не очень громоздкое сооружение. Дело в том, что Андрей еще по дороге, на остановках продавал и обменивал свои вещи на картошку, молоко и т.д. Но теперь он уже работал в "Алюминразведке" и зарабатывал, не знаю, много ли, но уже такой нужды в продаже одежды не было, да и продавать особо было нечего. А комнатка, в которую ход был из кухни, была маленькой, но уютной. А старики Шумкины были приветливы и добры. Одно только: с улицы Карпинской, где стоял дом Шумкиных, до работы ходить стало дольше, чем из общежития, но нашлись и ходы, сокращавшие время на ходьбу. Карпинская была тихая маленькая улочка, застроенная частными домами, типичная уральская русская улица. Мне, сразу по приезде, понравился пейзаж (или ландшафт?) североуральский. Зимой все окружение города - заснеженные сопки, лес на скалах, все мне напоминало любимые, не раз читаные книги Дж. Лондона, рассказы Кэрвуда. Все это было мне внове и отвечало романтическим настроениям тех книг и рассказам родителей о России. Тем более, что я вырос на безлесой равнине - пойме реки Сунгари, восемь лет перед отъездом прожил на равнине. Шанхай стоит на слиянии двух больших рек, т. е. опять ни леса, ни гор! С любой точки города эта красота была видна в те времена. А когда с Сашей Ивановым и Григорием Романовичем побывал на этюдах в разных местах, да попал к "Трем братьям", прикипел я к этим местам и навсегда. И еще хочу сказать в свое "оправдание". У нас дома в Харбине была огромная пачка (высотой сантиметров 30) открыток с великолепными литографиями, наверное, всех картин Третьяковской галереи, привезенных еще из России. Я пересмотрел их все, и не один раз, но пейзажи Куинджи, Левитана, Клевера, Саврасова, Репина, Сурикова оставили во мне неизгладимый отпечаток на всю жизнь. Очень жаль, что ни в советское время, ни теперь не предпринимается нечто подобное. О патриотизме говорят и с трибуны и со страниц газет, но "лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать"! Для чего я это пишу? Да потому что высказаться хочется, хотя знаю, что толку не будет никакого. Лес и сопки были видны с любого уличного перекрестка города. А мы с Андреем поселились в доме, стоявшем на крутом берегу Ваграна с добрыми приветливыми хозяевами. И слава Богу, мы не мешали хозяевам, и они нас не беспокоили. У Андрея своя работа и увлечения, у меня свои. Мы со старшим агроном встречаемся все чаще, в баскетбол играю. Но однажды Андрей пришел домой раньше времени - его отпустили с работы пораньше, т. к. его отправляли в командировку. Он был и рад командировке и несколько расстроен: едет в большой город, где у него были знакомые, да и в театре хотел побывать. Но вот с одеждой плохо. Не хотелось выглядеть "Михрюткой", а одежонку распродал, да обменял по дороге из Находки. Он попросил меня одолжить ему брюки. Был у меня к ним хороший рыжий пиджак, но его он не взял, а попросил мою замшевую куртку. Так в куртке и серых фланелевых брюках поехал Андрей в первую свою командировку. И последнюю! Дня через три утром, я был еще дома, Фекла Григорьевна (хозяйка) привела в нашу комнату, не помню, старшего ли лейтенанта, капитана ли МГБ. Очень вежливый, даже чересчур, с постной миной объявил нам, что он с великим сожалением должен сообщить, что Андрей Лознухо (он ведь здесь живет?) арестован на вокзале Свердловска. Арестован за учиненную им драку! "Не может быть! Это ошибка!" Я был совершенно растерян. "Андрей и драка?" Офицер разводил руками, удрученно пожимая плечами, но твердил своё. В конце концов он спросил меня, какие вещи принадлежат Лознухе (именно так), сложил в пресловутую корзинку-чемодан, и ушел, пообещав на следующее утро прийти вновь. Потребовал, чтоб я в такое-то время был дома. Мои милые хозяева были взволнованы не меньше меня, но я ко всему был еще и растерян. Да! Еще офицер велел никому ничего не рассказывать. А вечером работа валилась из рук, а разучивание нового танго превратилось в муку.

Утром офицер был в нашей комнате уже в девять часов. И началось новая мука: составление протокола описи или обыска, не помню, как эта тоскливая процедура называлась. Помню, что мне страшно хотелось спать, а его монотонное бормотание - каждую пуговицу отдельно, каждую бумажку описывал: "...пуговица желтая, круглой формы, массивная с позолотой..." и т. д. в этом роде. Каждую мелочь дотошно и подробно. Не знаю по уставу это или "щепетильность" заедала, а тогда мне было все равно - лишь бы поскорее закончил. По окончании он заставил меня (попросил?) подписать, кажется три экземпляра этой бумаги. Один оставался у меня. И опять предупредил "не болтать!" Я с облегчением вздохнул. Но, напрасно. Я опять должен был через день или два быть дома "в такие-то часы", т. к. за описанными вещами приедут. На душе было нехорошо, тревожно. Тем более что я видел, как были встревожены хозяева, особенно муж Клавы - Володя Заставный. Протокол обыска (или как он назывался, не помню) я в этот день не читал. Вернее читал перед тем, как подписать, но правду сказать не читал, а просто скользил глазами по тексту, ничего не воспринимая. И только через дня два или три я взялся его читать. Уж лучше бы не брался! Дело в том, что, когда офицер перебирал вещи Андрея, мне показалось, что я видел нательный крестик. Массивный, миллиметр или больше толщиной, с эмалью. А в протоколе ни при первом, ни при повторных чтениях я не нашел описания крестика! Я поделился этим с хозяевами. Старики поохали, а Володя сказал, что об этом мне нужно молчать еще крепче, чем об остальном. И пояснил "что к чему". Я понимал, что говорить надо было сразу, а "вдогонку" и глупо, и, как я уяснил из объяснений Заставного, опасно. Тем более что дня через два мне в клуб позвонил человек из "первого отдела" и сказал, что мне надо явиться в кабинет N 5 "Отдела" (МГБ) где предстояло подписать какой то "акт о сдаче на хранение". Вещей моего напарника Андрея. В этом кабинете меня ожидал всё тот же офицер. Надо сказать, что "свидание" было назначено на 11 часов вечера. Сначала меня это удивило, но, вспомнив, что из клуба мы уходим около этого времени, я даже удивился такой деликатности. "Подписание акта" затянулось, как у "старых друзей - далеко за полночь". Он очень интересовался моей жизнью в Шанхае. Я старался поскорее отделаться от этой ноши, но рассказал все. И даже то, что я работал (о чем я уже несколько раз писал в "автобиографиях") в CID (Криминал Инвестигейшен Департамент) Электриком в тюрьме для японских военных преступников. К моему удивлению он не проявил интереса к этому факту моей биографии. Мой собеседник был очень вежлив даже очень. Но некоторое время встречи не возобновлялись к моему удовольствию.

А жизнь текла. Текла так, как текла. И я в этом течении барахтался, понемногу улучшая свою жизнь, а в чем-то усложняя ее. Со своим "старшим агрономом" я встречался все чаще, все ближе становились наши отношения. Чего там жеманиться и умалчивать. Да, меня опять "постигла" любовь! Не столь яркая и пронзительная, что ли, как та, что сгорела в Шанхае. Здесь было то, что я научился ценить превыше всего - дружба! И желание понять другого. Нет, были эмоции, но они не затеняли главного - дружбы. Кроме того, Маша, так звали моего "старшего агронома", очень хорошо танцевала. Всё это делало встречи более частыми, а отношения более теплыми и близкими. Друзья, а я их всех перезнакомил с Машей, стали над нами подтрунивать в стиле "тили-тили тесто..." Всё вышесказанное и вновь возникшие бытовые обстоятельства привели к тому, над чем посмеивались мои приятели: я переехал к Маше. В ее комнатку на улице Комсомольской, планировку которой я подробно опишу, так как в будущем это понадобится для понимания некоторых обстоятельств. А к переезду меня побудило то, что сын Шумкиных, учившийся если не ошибаюсь, в Миассе, заканчивал техникум и вскоре должен был приехать домой. А комната, в которой мы с Андреем жили, принадлежала ему. Вот так и захлопнулась ловушка жизни. И напрасно веселились мои насмешливые партнеры по баскету: вскоре (очень вскоре) "погорели" и Игорь Коновалов и Олег Веровский. Самый молодой из нас - Олежка Белоногов тоже обзавелся невестой. И только Виктор, его старший брат, как Киплинговская кошка "махал своим независимым хвостом". Ибо сказано: "Какой мерой мерите, такой мерой отмерится вам!".

Не получается у меня "плавное течение рассказа"! Приходится делать отскоки то в прошлое, то в будущее. То, о чем я здесь расскажу, я узнал много лет спустя. И не знаю, как бы я поступил, узнав, что приходилось выносить моей подруге, а потом и супруге из-за меня. Дело в том, что она была членом партии и, следовательно, состояла в парторганизации Продснаба. Для меня это не имело никакого значения. Но не для парторганизации. Она (парторганизация, а может и рангом повыше организация) проявила четкую партийную бдительность и заботу о чистоте радов, для чего начала "проводить работу". Воспитательную. На тему: что, мало тебе парней что ли, что ты с этим шанхайцем связалась? Ты знаешь, что он за человек? Справедливости ради надо сказать, что не все члены партбюро принимали участие в этой "кампании". Были и те, кто не одобрял ее, хотя и сказать свое слово не мог. Однажды, спустя несколько месяцев, Маша вдруг засобиралась в Свердловск. По каким делам не говорила, а я не спрашивал. Говорила "в Обком по делу". Я уже понимал тогда, что в Обком просто так не поедешь. Значит по партийным делам. Не знал я, что дело это и меня непосредственно касается. Короче говоря, в Обкоме у Маши работала подруга по институту и она просила подругу помочь ей. Подруга оказалась настоящей подругой и помогла. После этого моего "старшего агронома", слава Богу, оставили в покое! И много лет Маша молчала, "как партизан"! То ли меня оберегала, то ли парторганизацию. Но как бы то ни было, этот период прошел и дальше рассказ пойдет уже не обо мне одном, а о двоих - Марии и Георгии. Что происходит с одним, отражается на другом. Но продолжать буду писать от себя, "от первого лица".

В моей жизни, кроме слов клуб, баскетбол, появилось новое слово: дом! Пока еще с маленькой буквы. Потому с маленькой, что мы с Машей еще не привыкли к жизни в семье, доме. Тем более, что наш рабочий день сильно отличается друг от друга. Маша вставала в 6 часов и убегала на работу - "в поля и угодья", а я спал до 8.30 - 9.00 т. к. в клубе надо было быть к 10 часам. Вечером Маша возвращалась около 6 часов вечера, а я в 7.00 опять уходил в клуб, возвращался часов в 11, а то и в 12 ночи. Таким образом наладить нормальный, "как у людей" режим было трудно. Хотя позже этот режим оказался для нас очень удобным. Поскольку я употребил слово "дом" считаю, что комната является существенной частью "дома".

Вот план этой комнаты

Причина столь подробного описания комнаты станет понятна позднее.

Еще до того, как "жизнь семейным кругом" я ограничил, произошло два события, которые повлияли на мое душевное равновесие. В один из спокойных уже, после всех неприятностей дней, я, вернувшись из клуба днем, застал моих хозяев опять в расстроенных чувствах. Оказалось, что в мое отсутствие в дом приходил незнакомый человек очень быстро и без объяснений передавший хозяевам крошечную записку для меня и так же быстро исчезнувший. Меня поразили и сама записка и способ ее пересылки. Записка была размером 2,5-3 см на 6-8 см. А может и меньше. Я не помню текст полностью, но содержание могу передать и довольно точно содержание: "...меня посадили на 10 лет, обвинение - шпион, это неправда. Сохрани мои вещи". Была еще просьба передать какую-то вещь, кому уже не помню. Написано мелко, легко. Осталось недоумение и сожаление о такой судьбе. И еще я понял, что и серые брюки и замшевая куртка, которые я ему одолжил для поездки, уже не вернутся, а вернется ли Андрей тоже не понятно. Несколько дней мысли об Андрее и его судьбе не давали мне покоя.

Успокоившись, через несколько дней я начал собираться ехать в Свердловск. Поступать в УПИ. Я понимал, что на третий курс мне не попасть и я надеялся уж на первый то попасть. Я советовался с людьми, знающими все о времени приема заявлений на факультеты. Выяснил, что архитектурного в УПИ нет и решил поступать на строительный. Договорился в клубе о "без содержания", что-то продал, не помню что, и отправился в Свердловск. Путешествие было длинным. Ведь приехав с "трудовым" на ст. Бокситы вечером, всю ночь сидишь в вокзале, а сев на поезд, едешь еще часов 15. После почти суток, я наконец-то приехал на свердловский вокзал. Вот опять "отскок"! Чуть было не написал, что не знаю, откуда у меня был адрес Василия Яковлевича Волкова. Но вспомнил, что в Североуральске я встретил Георгия Филипповича Казакова, много лет работавшего с Василием Яковлевичем в Шанхае, где я и познакомился с ним, и адрес был от него. Выйдя с вокзала, я пустив в ход язык, который "и до Киева и до Колымы доводил", добрался на ул. Щорса, где я и остановился у Волковых. Утром опять при помощи языка нашел УПИ и приемную комиссию. Не буду пытаться описать все происшедшее в подробностях. Приведу только суть: на первый курс я не могу быть принят т. к. моя зачетка не действительна в УПИ и Советском Союзе вообще! Не говоря уж о третьем курсе! Тогда я попытался записаться на сдачу приемных экзаменов. Но, ознакомившись с моими документами об аттестате зрелости, приемная комиссия объяснила мне, что и аттестат мой не свидетельствует о наличии у меня среднего образования. Люди! Не думайте, что я "нагнетаю". К сожалению так было!

Эта комната была одной из трех, составляющих нашу коммунальную квартиру. Жили в ней кроме нас еще две симпатичные семьи. Жили мы дружно и каких либо недоразумений за те два с лишним года я абсолютно не помню.

В эти первые мои годы в Североуральске я перезнакомился со многими людьми и понял, что население города разделялось на "контингенты". Не буду, думаю, очень уж не прав, но вот какое представление у меня сложность: основа - "петропавловские", коренные жители, затем - "шестилетники", "раскулаченные", "освободившиеся из лагерей под контроль коменданта", "вербованные", "эвакуированные ленинградцы" и, наконец, мы - "шанхайцы". С первой категорией все ясно, а со второй сложнее. Шестилетники это воины, попавшие в плен и по освобождении осужденные на шестилетнюю ссылку. Раскулаченные - более или менее зажиточные крестьяне, сосланные навсегда. С остальными более или менее ясно. Вот в таком социальном бульоне и варился вместе с моим "контингентом". И была еще одна категория людей - партийные. Они не были "контингентами" т. к. не могли по определению быть выходцами из вышеупомянутой части населения. К этой группе и принадлежала моя "старший агроном" - Маша пока Сигова. Что и принесло ей массу неприятностей.

Но неприятности жили как бы сами по себе, а мы тоже сами по себе. Молодость! И мы с Машей продолжали ходить на танцы в кино и вообще "прожигать жизнь". Поскольку наша баскетбольная команда почти полностью была уже окольцована, то начались совместные отмечания дней рождения и праздников, и сколотилась постоянная компания, а через Белоноговых мы познакомились с парой по фамилии Куюмжоглу. Они с Белоноговыми жили на 3^мСеверном руднике. Интересно: фамилия греческая, а состав: муж - русский, Валентин; жена - Маша, полу-русская, полу-китаянка. Позже мы уговорили Машу Куюмжоглу возглавить женскую баскетбольную команду. Кроме того, в нашу компанию влились еще пара Кретовских. Он - музыкант, харбинец, с женой, и очень милая пара Фоминцевых - они были соседями И. Коновалова с супругой. Мужская половина компании, кроме В. Фоминцева, состояла из шанхайцев, закаленных безработицей и безденежьем японской оккупации, и потому стойко переносила бескровность семейного бюджета. Правда, подруги наши к дырам в бюджете относились более "трепетно", но самообладания не теряли и все надеялись на будущее. Я старался "латать" бюджет при помощи "халтуры", но, к сожалению, этот заработок отличался крайним непостоянством. Надежным заработком он был только перед праздниками. Перед "красными листками календаря". Первое время "халтурка" была жидкой, как по количеству, так и по времени, т. е. редкой и скудно оплачиваемой. Меня еще не знали как оформителя и потому давали работу другим. Затем я подружился с Сашей Ивановым и стали мы работать вместе. Вдвоем мы работали несколько лет - года три или четыре до самой его безвременной смерти, "халтурили", и в ходе этой дружбы Саша меня соблазнил заняться живописью - мы ходили на этюды, рисовали с натуры. Работа в клубе позволяла мне заниматься и ИЗО и баскетом. Промежуток с 12^и часов дня, когда мы уходили из клуба и до 19^и часов, когда начинались занятия давали такую возможность. Так начались мои "творческие муки". С рисунком было сравнительно прилично - в Харбине около полугода я занимался у художника А. Е. Степанова. Рисунок у меня шел неплохо, а я был увлечен полностью рисованием, а Александр Евгеньевич обещал взять меня на "пленер" (на природу) уже работать не карандашом, не углем а цветом, т. е. красками. С нетерпением ожидал я этого поворота моей жизни. Но, увы! Не состоялось - пришлось срочно уезжать в Шанхай. Поступив там в институт (В. Т. Ц.), я четыре года ожидал уроков рисования с таинственным преподавателем со страной фамилией Чопа. И как оказалось напрасно. А тут предложение - "на этюды"! Саша подарил мне свой старый этюдник, мы загрунтовали несколько кусков материи, запаслись красками, какие были доступны, кисти мы тогда делали сами и начались наши походы в лес. Приблизительно в это же время появился в Североуральске Григорий Романович Шевяков. Это был настоящий художник, закончивший Академию в Москве и работавший до ареста в газете "Известия". И образовался у нас триумвират: Григорий Романович, Саша и я. Мы были учениками у Григория Романовича. Я вообще чувствовал себя слабым учеником. Года через два или три Саша простудился и умер, а Григории Романович отбыв свой срок ссылки (после освобождения из лагеря) уехал в Ташкент к своей семье. В это же время в Североуральске появился Женя Коровников, и позже мы с ним стали вместе и работать и "ползать на этюды". У Жени была "школа", т. е. до войны он учился в художественном училище в Москве. И снова я пытался учиться у него. Но ни один из них, кроме разве Григория Романовича не был награжден педагогическим даром! Или я был туповат? Так ли, иначе ли, но я продолжал заниматься и этюдами и рисунком. А о "муках" потом. И еще я занимался фотографией. Из Шанхая привез я два фотоаппарата, книги на английском языке по фотографии, банку пленки и немного химикатов. Первое время все шло хорошо, пока не кончились проявители-закрепители и тогда начались другие, "химические" муки и "фотобумажные" тоже. Сколько рулончиков проявленной пленки не были отпечатаны на бумаге! Половину той банки с пленкой, что я привез, раздал таким же фотолюбителям как я. А часть я заснял и проявил, другая часть просто "состарилась" и на ней часто спали появляться позитивные изображения. С одной стороны хорошо: сразу видишь кого или что снял, но с другой: как печатать? Так и пропала пленка. Но дело это было интересное и доставляло не столько "муку", сколько досадные неудобства. А о "творческих муках" - позже.

Жизнь кипела, и я с ней крутился. Времени хватало на все, но когда мне объявили, что я буду отцом!.. Кто объявил - понятно! Стали мы с Машей соображать: что предпринять. Советовались с опытными людьми. Выяснилось, что надо готовить "приданое". Пеленки, распашонки. Оказалось, что надо что-то шить, надо покупать что-то. Люди добрые помогали и советом и делом. Во всех этих делах я был полный профан, но дело как-то двигалось. Сознаюсь: я здесь был мало, а то и во все бесполезен, и все ложилось на плечи Маши. Единственно, чем я помог - это перед Октябрьскими праздниками мне удалось немного "подхалтурить", не помню много ли но все же это позволило что-то купить. Вот и Новый Год прошел, январь миновал, и февраль... наступил, и с ним пришла ясность, что приближается "день Х". Маше становилось все тяжелее, а я мучался своими незнанием и неумением помочь. Тяжелое, трудное это чувство: чувство беспомощности! Но вот пришло 21^е февраля! Утром "началось"! Надо везти жену в больницу! На чем? Побежал я по Продснабу - искать Василия Петровича Пакусина. Хоть я и не работал уже в Продснабе, но с ним у меня сохранились хорошие и даже деловые отношения. Иногда я писал для него то таблички, то лозунги. Видно я развил приличную скорость, если вскоре "поймал" Василия Петровича, а он во всех местах "только что был" несмотря на пеший способ передвижения. Он велел дать мне кошевку с доброй лошадкой. Лошадка и впрямь оказалась доброй т. к. бежала она довольно быстро, хотя "рычага переключения скоростей" я не включал ни разу, так и не применив кнута. Благополучно доставил Машу в нашу барачную, каркасно-засыпного типа больницу, отвел лошадку обратно и вернулся в приемный покой. Наверное, я основательно намозолил глаза персоналу и мне вежливо предложили приходить утром. Утром мне сообщили, что я стал отцом девочки. Мать и дочь здоровы, но увидеть их я смогу через день или два и только через окошко, благо больница была одноэтажная. Не помню на которой день я, наконец, увидел дочку и жену, на второй или третий. Честно скажу: никаких особенных чувств я не испытал увидев этот сверточек с крохотным личиком в нем. Разворачивать видимо было нельзя т. к. от окон шел холод. Рад был увидеть жену веселой, улыбающейся. Должен сказать, что этот период помнится как бы отдельными картинками, эпизодами и ощущениями. 10 дней пролежали мои родственники в больнице. На десятый день я снова раздобыл сани с лошадью и в этот раз с кучером. Забрал я своих из больницы и торжественно мы поехали к своей "резиденции" на улице Комсомольской. Нести дочку мне не было позволено и шел я по лестнице рядом, выполняя роль поддержки и страховки. Наконец мы оказались в своей комнате, уложили драгоценный сверточек на кровать, разделись, поцеловались, поделились новостями. А "сверточек" лежал тихо и никаких сигналов не подавал. Оценив температуру воздуха в комнате и признав ее теплой, Маша решила развернуть ребенка и предложила познакомиться с дочкой, это я с любопытством и сделал. Это было первая в моей жизни встреча с новорожденным человеком! Какое же это маленькое существо! Лежит маленький человек, непроизвольно взмахивает то ручками, то ножками. И глядит на тебя доверчиво, а может и не на тебя? Неважно, но это маленькое существо полностью зависит от тебя, и ты отвечаешь за него. Я еще не осознал, наверное, в этот момент, что это мой ребенок, но я отчетливо помню то щемящее чувство жалости - той жалости, что испокон веков на Руси означало: любовь! И еще очень хорошо помню ее мизинчик крохотный и ещё более маленький ноготок на нем. Как сейчас вижу! К вопросу о внешнем сходстве и близком родстве. Когда мы (трое!) вошли в квартиру, нас встретили женщины нашей коммуналки. Рассмотрев нового жильца все в один голос заявили, что сходство несомненно: "капелька Жоры"! Я был польщен, но несколько смущен т. к. кроме черных волосиков другого сходства не заметил, разглядывая махонькую мордашку. Может мизинчик с ноготком заслонили мне все остальное? А любовь осозналась через несколько дней благодаря происшествию в котором, как в жизни, сошлось трагическое с комическим. Правда сперва трагическое, и только потом комическое.

Я, ведь, не зря несколькими страницами раньше нарисовал план нашей комнаты. Ознакомившись с рисунком, вы поймете, что ни о какой колыбельке, а тем более о кроватке не могло идти речи. Единственное, что можно бы было убрать - это "китайская роза", но не трогать было нельзя т. к. бывший хозяин розы, уступивший нам комнату, просил ее сохранить. Да и ящик, в котором она стояла, и сама роза были под силу перенести только трем здоровым мужикам. И решили мы, что ноша дочка будет спать на кровати. Между нами. Ночи три, наверное, мы промучились, но, не выспавшись ночи три (или больше?) поняли мы, что так мы долго не протянем. Вариантов у нас было мало и перебрав все приняли решение: положим на стол подушку, на подушку ее - нашу маленькую дочку, наш сверточек. Маша ее перепеленала со всей любовью и заботой уложила на подушку. Там подоткнула, там подложила и, еще раз взглянув на уже спящую девочку, мы легли спать. После несколько ночей, практически, без сна, мы естественно сладко уснули. Мы были спокойны: дитя мало, туго запеленато, если проснется - заплачет, и если не оба, то уж мама проснется. Но судьба, что бы нам "служба медом не казалось" приготовила урок. Маша время от времени рукой проверяла: все ли в порядке на столе. Надо сказать, что стол мы пододвинули к кровати, и Маша несколько раз проверяла: как там, на столе, дела. Должен отметить, что наше окно выходило на улицу Комсомольскую, а освещение уличное было еще очень скудное, и никаких "ночников" или настольных ламп у нас не было, и тьма в нашей комнате была, что называется "тьма египетская" (слышал я в детстве такое выражение). И вот один раз, протянув руку, Маша не нащупала на подушке ребенка!!! Представляете?! Мать не нашла своего новорожденного ребенка! Был разбужен и я. Мы поняли, что ребенок мог только упасть, или скатиться с подушки на ту часть стола (большую) которая была дальше от кровати, или что не дай Бог упасть на пол. Оказалось, что по ту, дальнюю сторону подушки ребенка нет! Вот Маша спускается с кровати со всей предосторожностью нащупывая ногой пол. А я перелезаю через железную спинку кровати. Попав в "объятья" китайской розы становлюсь на четвереньки и, ощупывая перед собой пол, продвигаюсь к выключателю, который был около двери. Зажигаю свет, и мы видим, что наш милый сверточек тихонько лежит на полу!! Тихонько? Трудно себе представить, что пережила мать в этот момент! Шекспировские бури эмоций. И меня не миновали переживания. Помню, сердце билось раз в несколько секунд и в груди какой-то холодный вакуум. Дрожащими руками подняли мы с пола молчащий "сверточек". А сверточек открыл глаза!! И пошевелился в своих пеленках! Жива!! И ни звука не издала, геройская девочка! Ни когда падала, ни когда лежала на полу! И вот теперь с нас можно было писать картину "святое семейство" пол ночи мы с Машей и дочкой на руках сидели на кровати! Это было самое сильное переживание, которое было в этой квартире. Было еще одно, но оно не идет ни в какое сравнение с этим по силе эмоций. Но эмоции эмоциями, а вопрос со "спальным местом" надо срочно решать! И стали мы с Машей опрашивать всех наших знакомых и сотрудников по работе на предмет какой либо детской кроватки. Не помню, кто тот добрый человек, который одолжил нам "малогабаритную" самодельную кроватку - качалку, в просторечии "качка". Одолжил с условием вернуть при первых признаках подобной надобности у хозяев. Жаль, что не помню, а хороших людей надо помнить. Но, жизнь идет, мы работаем и каждый вечер, на ночь, мы производим перестановку - рокировку мебели. Стол передвигается к розе, вместо него ставится "качка". А утром: наоборот. Что во всей этой истории нас поражало: ребенок, пролетев со стола на пол, не заплакал и далее уснул без плача! Что это? Уже характер? Ведь и в последствии ребенок не жаловался ни на кого и ни на что!

Мы продолжали работать на своих местах: Маша на подсобном, а я в клубе. Работа в клубе тогда имела свою особенность: должность были только на бумаге, а фактически все делали всё. То есть помогали друг другу, особенно в авральных ситуациях. Были у нас и директор, и худрук, и руководители кружков, и слесарь, и плотник и, наконец, я - сторож-художник. Или наоборот! Слесарем-сантехником (в клубе было центральное отопление) работал Василий Еремизин. Человек безототказный в работе и по натуре доброжелательный. С ним у нас установились теплые приятельские отношения, которые сохранялись много лет. А когда в середине 1951 года мы переехали в квартиру на ул. Жданова 19, он изготовил мне железную качалку нормальных габаритов. И еще оказалось, что наши дома стоят рядом. И это обстоятельство сыграло для нашей семьи огромную роль. Но об этом позже, а пока в клубе произошла важная для меня перемена. К нам на работу худрука (художественного руководителя) перешел из Клуба СУБР'а Николай Васильевич Романов. С его приходом в клубе стало интересней работать, для меня по крайней мере, как художнику, так и как члену драмкружка. До войны он работал в Ленинграде актером, в каком театре (уже не помню). Он был эвакуирован из Ленинграда в Североуральск. В городе был небольшой "контингент" ленинградцев. И те из них, кого я знал, не "отличались" упитанностью. Таким был и Николай Васильевич - худощавый, небольшого роста, подвижный. Он бал творческой личностью обладал великолепным чувством юмора и был интеллигентен. Все это мне импонировало и мы быстро стали друзьями. Вмести играли в скетчах и спектаклях, вместе ставили декорации, вместе ездили по участкам с концертами. Он был из тех, кто не будет сидеть, когда другие работают. Наша дружба длилась несколько лет. И опять забегу вперед на несколько лет. История, как и биография, не имеют сослагательного наклонения. То же и со мной. Если б не безвременная кончина Николая Васильевича, я, конечно, работал бы в клубе и дальше.

Но назад в 1950 год! После рождения дочки жизнь наша сильно переменилась, особенно после ее "полета". Во-первых, к этому комочку жизни, у меня в особенности возникло острое, жгучее, чувство любви и жалости. Что естественно наложило свой оттенок на нашу жизнь. С утра Маша убегала на работу, а мне в клуб - к 10 часам. Потом с 2^х до 7^ми я дома, если нет заданий написать афиши или объявления или какой либо другой работы, а работа была очень часто и приходилось "прихватывать" ночь. Оставаясь наедине с дочкой я молился, чтоб она не плакала. Но это было нечасто, и я, пусть плохо, но научился, пеленать дочку. И было это для меня испытанием. Ведь все такое маленькое, такое хрупкое. Я так боялся сделать больно, или того хуже - сломать. А когда не помогало, и она плакала, укачивание тоже не помогало, я приходил в такое отчаяние, что единственное, что меня немного успокаивало - это железные прутья спинки кровати. Что бы сбросить нервное напряжение я набрасывался на них и пытался их выгнуть. Прямо таки - Самсон, разрывающий пасть льва! Но помогало! А с клубом пришлось договариваться о времени работы. Спасибо, шли навстречу. Вскоре супруга договорилась с кем-то из работников или работниц, договорилась о том, что какая то младшая родственница работницы будет сидеть с Наташей. К этому времени дали мы дочке официально имя (по обоюдному согласию!). И вот пришла утром наша, вернее Наташина, няня. Это была почти девочка, татарочка по имени Флера или Флюра, я так и не знаю как правильно. Флюра оказалась доброй и ласковой девушкой. Она видимо выросла в большой семье и с грудными детьми умела найти контакт. А когда Флюре надо было приступать к учебе, вместо нее пришла Роза - ее старшая сестра. Жизнь как будто налаживалась. За Наталкой смотрят хорошо, мы - родители работаем, и не помню уж сколько, но по согласию обеих сторон мы платили нашим няням.

Ко всякой бочке меда найдется ложка дегтя. Моя часть "меда" была испорчена звонком в клуб часов в 10.30' - 11.00' из "первого отдела" треста с приглашением пройти немедленно в трест (кстати, имя начальника этого отдела было ангельски благостным - Серафим). Там мне сказали, что меня ожидают в МГБ и назвали фамилию того самого лейтенанта (а может капитана) который описывал имущество Андрея. Причем явиться после двенадцати часов ночи! Делать нечего. Я уже знал, что это учреждение весьма могущественно и уже "повыдергивало" немало шанхайцев из нашего контингента. Условие - чтоб я не говорил, куда я ходил из клуба и вообще молчал об этом. В другое время это все могло бы показаться романтичным, но в данном случае никакой романтики, кроме тревоги я не ощущал. Явившись, как было указано, я встретился с тем офицером, с которым уже встречался прежде. Сначала он повел разговор "за жисть". Как-де дочка, как жена. Затем взял с меня расписку "о неразглашении". Затем пошли вопросы на тему: знал ли я такого то, бывал ли в "Соколе" или в РОВС'е (Русский общевоинский союз) или в ССК (Советский спортивный клуб). Бывал, кроме РОВС'а (не путать с РОС'ом). Где бывал - бывал, кого знал - знал. В большинстве спрашивал о людях, которых я не знал или знал очень мало. Расстались на том, что надо, чтоб меня никто не видел. Мне показалось странным такое напоминание часов в 3 ночи. В дальнейшем было еще две или три (не помню точно) в том же духе. О людях же, о которых он меня спрашивал я или ничего не мог сказать т. к. не знал их, или же не мог сказать ничего такого, чего от меня ждали. И только несколько лет спустя, я дал точный ответ, работавшему тогда в МГБ В. Н. Киселеву, знакомому мне по стадиону - "...да, знал Онипкина и знал, что он работал на японскую жандармерию". Помните? Он явился с японскими солдатами и офицером в квартиру Зайцевых и выселил нас, бездомных студентов из двух крошечных комнат. И в последствии мы слышали о его "работе". И все равно на душе осталось царапина - "мужику" от этого худо будет и мне никакого удовольствия. Интересно тут другое - я ни в каких "автобиографиях" не упоминал, да и не мог упомянуть об Онипкине и его роли в нашей (моей) жизни. Как же "узор". На улице Комсомольской мы жили уже около 2^х лет, и половина этого периода проходила моя жизнь в ожидании. В ожидании очередного "приглашения". Приглашали не часто - за это время раз 5 или 6. А в промежутках занозой в голове было ожидание, которое нет-нет то вспыхивало тревогой, то угасало, но не совсем. А "мой" офицер каждый раз оставался недовольным. А я должен был выдумывать Маше какую то "срочную работу". Хорошо еще, что я не знал, что Машу тиранит ее "родная партийная организация". Тогда хоть вешайся! Я был "с глузду з'ехал бы". Но эту "работу" МГБ проводило "тихой сапой" и на цыпочках, а вот в одном случае, уже к концу нашего проживания на Комсомольской, власть проявила себя очень "слышно". И этот случай дал мне представление о том, какова была бы на все это реакция Маши! В одну памятную ночь в дверь нашей коммуналки раздался, часа в 4 ночи, сильнейший стук. Мне вспоминается одна фраза из фильма Г. Чухрая: "...судьба пришла ночью. ... В сапогах". Точно! И в сапогах и ночью! Весь этот шум еще сопровождался и различными "высказываниями", которые относились ко мне. Это был тогдашний начальник милиции "товарищ" Булатов.

Кое-как одевшись, мы открыли дверь и впустили "начальника". Он приказал мне одеваться и следовать в отделение милиции. В чем моя вина? "Там узнаешь, собирайся"! На что это было похоже, вы, наверное, догадались! И мы с Машей тоже! И соседи тоже. Я сейчас не помню (60 лет прошло!) как вела себя и как выглядела Маша, но вы и сами представляете себе. Как чувствовал себя я, вам тоже не надо объяснять. Ведь у других наших ребят (которые "исчезли") все происходило если не по аналогичному сценарию, то похоже. Своей вины я не чувствовал, но свою беззащитность и беспомощность я чувствовал остро. Впоследствии это чувство посещало меня еще не раз. Тем более, что я был "правоверный совок". И пошли мы вдвоем в ночи. Я, снедаемый тревожными предчувствиями, а он не знаю чем. По прибытии в милицию Булатов посадил меня на стул в коридоре около кабинета с утешительной надписью "начальник ГОВД", или вроде этого, сказал дежурному, чтоб "смотрел в оба" и ушел в неизвестном направлении. А я, устав гадать о причинах своего ареста (?) крепко уснул на стуле. Какие сны смотрел, не знаю, но проснулся от "ласкового прикосновения" того же Булатова. Время 9 часов 30 минут утра. В состоянии "обалдения" я был введен в кабинет, посажен на стул напротив начальника и настольной лампы. Свет лампы, естественно, светил мне в лица, а точнее в глаза. Начался "допрос". "Имя... место рождения... проживаешь..." и дальнейшая официальщина. Когда же начались вопросы по существу, я вообще не мог понять что от меня хотят. Под конец выяснилось, что в клубе или на улице под конец вечера произошла драка. Я о ней даже не знал, т. к. в это время у нас была какая то репетиция или еще что-то и я ушел домой, не зная ничего о драке. А от меня требовалось подтверждения или опровержения того или иного эпизода! Когда же начальник понял, что я и впрямь ничего не знаю, я был отпущен не без разочарования. Кому и зачем был нужен весь этот спектакль, поставленный не без "психологической линии" и с убедительными шумовыми эффектами. У нас с Машей от всей этой истории осталось двоякое впечатление: "... кончилось!... кончилось?" Тем более, что вскоре весь Североуральск узнал: "Булатов - (тот самый) и какой-то еще человек (?) убили на городском рынке ночного сторожа и ограбили магазин!" "Веселый разговор!"

И вот в жизни нашей семьи (Наташка, Маша и я), появляется добрый волшебник - Василий Петрович Пакусин! Он велел нам бежать на улицу Жданова 19, и договориться с жиличкой квартиры N 10 о времени, когда она будет съезжать, что бы мы въехали сразу же после нее. Когда мы сходили туда, переговорили с хозяйкой - очень приветливой латышкой, и увидели квартиру... Большая комната, довольно просторная прихожая и приличных размеров кухня. Аж дыхание перехватывало. А Наташа уже ходить начала! Пакусин тут же занарядил кучера с телегой к утру. И весенним утром мы со своим скарбом въехали в квартиру! А скарба - железная кровать с пружинным матрасом, стол, два стула, этажерка, Наталкина качалка, мои два ящика и два чемоданчика - мой и Маши. Все! И "мебель" утонула в квартире! Опять Пакусин. Он выделил нам однодверный платяной шкаф (славянский?) стол и пару стульев. И еще прежняя хозяйка оставила нам собачку - Жульку. Жулька быстро к нам привыкла в силу своего дружелюбного нрава и хорошего воспитания, данного ей прежней хозяйкой. Видимо мы очень бурно выражали свой восторг, что и не удивительно. А Жулька явно разделяла наши восторги. И что мы заметили тогда и замечали и потом - собака ни разу не переступила порога ни комнаты, ни кухни! Ну, надо сказать, и мы к Жульке привыкли и ценили ее "цивилизованное" поведение, не смотря на ее явно "дворянское" происхождение, хотя и с претензией на породистость. Ее явно "овчарская" масть и уши торчком говорили об овчарке, но маленький рост и хвост кренделем сводил на ней весь "породистый" антураж. И пусть "ученый сосед" утверждает, что у животных нет "самосознания", или души, или чего-то там еще "ученого", у нашей Жульке все это было, пусть в загадочном состоянии, но было! А главное, у нее было любящее и верное сердце. Понимаете: с утра она провожала Машу на работу на "Подсобное", а к часам к 12^и она прибегала ко мне в клуб, наблюдала за тем, чем я занимаюсь, общалась с работниками клуба, а затем отправлялась со мной домой. И только в "выходные" этот режим нарушался - я по воскресеньям работал, а Маша была дома. И ей приходилось выбирать, а это всем трудно и ей было тоже трудно. Почему я столько пишу об этой собаке? Да потому, что трудно и горько терять друзей, пусть и безмолвных и "безыдейных". И мы долго еще с грустью вспоминали о ней, когда она исчезла из нашей жизни. И иногда вспоминаем и сейчас.

В начале этого периода я пытался связаться с родными в Харбине, но на письма не было ответов, и письма назад не приходили хотя бы с отметкой: "адресат выбыл"! Вскоре мне удалось познакомиться с молодой парой геологов, очень симпатичные люди. И вот однажды они мне сообщили, что скоро их командируют в Китай! Естественно готово письмо, даны обещания переслать письмо обязательно. Но опять ни ответа, ни привета! Прошло года 1¹/₂- 2 мы выписывали газеты: "Правда" и "Правда севера". Но читать их было не интересно, особенно "Правду". И вот однажды сидя у кого-то в гостях взял газету "Известия". Посмотрел (именно посмотрел, потому что и эта газета оказалась такой же "интересной"). Перевернул последнюю страницу и наверное боковым зрением заметил слова "...в Мукдене...". Прочитал заголовок: "Выборы в правлении Общества Граждан СССР в Мукдене".! И в первых же строчках читаю: "заместителем председателя правления избран Н. П. Елисеев..."!! Папа!? А вдруг однофамилец! Такой опыт у меня уже был. Все равно напишу. Написал, и недели через две получаем заказное письмо. Папин почерк! Жаль, не сохранил это письмо. После уже узнали мы, как папа, уехав от меня из Шанхая, попал в "непонятное". Это было время, когда 8^я армия (на лу дин) Мао-Цзе-дуна воевала с японцами и с Чжан-Кай-Ши, а последний воевал и с теми и с другими. А были там еще два самостоятельных генерала - Чжан Цзо Лин и Чжан Сгой Лан и вот эта каша не позволяла папе попасть в Харбин и остановила его в Мукдене. Нужно было везенье и опыт боевого офицера, чтобы выжить в этом жарком хаосе. Помогло, конечно, знание разговорного китайского языка. Только когда советская армия заняла Маньчжурию отец смог попасть в Харбин. Но, ни маму, ни бабушку, ни Тоню с Ниной в Харбине не застал, а дядя Федя умер еще раньше. И только, от знакомых он узнал, что тетя Галя всех их выписала в Штаты. А их адрес он получил только году в 1954, и тоже через знакомых, а может и позже. Короче говоря, мамин и Галин адреса папа вручил мне году в 1956, когда приезжал к нам в гости на улицу Жданова N 19. Ну, вот и опять "отскок" в будущее.

А мы еще в 1952^м. Пришлось искать няню. Нам повезло: мы нашли Тетю Полю - не очень старую женщину. Аккуратную и чистую, а с Наташкой она быстро нашла общий язык. Надо сказать, что мы не расстались бы с Флерой и Розой, но у них началась учеба, и они уже не могли нам помогать. Маме пришлось дальше бегать на работу и с работы. И на обед она уже не успевала. И я не сидел на месте. Я жил интересно - интересная (правда не всё время) работа, интересные люди - художники, этюды, спорт. И дома у меня все хорошо. Такая дорогая, милая и веселая дочурка! Чижик непоседливый ласковый и некапризный! Я был счастлив! Это я сейчас понял, а тогда видимо, не хватало времени осмыслить это.

И все истории с "речным порталом" и "поступлением в УПИ" и другими "царапинами жизни" в это время побледнели и не портили общую картину. На Жданова 19 жизнь входила в свою колею. Мы познакомились со всеми соседями по подъезду. Очень мы подружились с соседями по этажу. Семья Быковых и семья Дроганов. Дуся и четверо его детей. Дядя Гриша - сама доброта, то, как мне представлялся настоящий русский человек. Быковы были раскулачены и сосланы в наши края. Дядя Гриша сохранил детей, но жена его умерла, и мы ее не знали. Григорий Иванович Быков полностью разрушил мое представление о "кулаках", которое я имел на основании чтения разных книг и статей того периода. Таким же темным и жестоким был другой наш сосед - добродушный и веселый "молдавский кулак" Иван Дроган. Постепенно этот жутковатый образ кулака побледнел, а впоследствии и вовсе перестал мешать мне видеть в "кулаке" человека. "И было им число" контингент. А на первом этаже жили еще три семьи: Сербиновы, Львовы, и ещё одна семья. Но к стыду своему их фамилии я не помню. Рядом, метров через 50, стоял еще один, такой же, как наш 12^и квартирный дом. И оказалось, что в нем живет Вася Еремизин с семьей: двое взрослых и трое ребят сыновей. Вася одно время работал слесарем в клубе строителей, а позже перешел в Рембазу Бокситстроя. В клубе у нас сложились хорошие отношения, и я был рад узнать о таком соседстве. Вскоре мы начали ходить друг к другу в гости, начались вечеринки по поводу дней рождения, праздников и даже без поводов. Веселились вопреки скудости "бюджетов".

А нашему с Машей бюджету уже грозили, в недалеком будущем, дополнительные трудности: мы ожидали рождения нового человека. Но веселью и танцам это не мешало. И вот 9 июня я снова ищу Василия Петровича: транспорт нужен! И когда я подбегал к дому "выездной экипаж" уже стоял наготове: он появился чуть раньше меня! Только успели слезть с экипажа (не знаю, как называется) - и через 1¹/₂- 2 часа узнаю: сын! Спустя положенное время я привез маму и сына домой.

(И опять Пакусин). Состоялось знакомство сестренки с братишкой. Наташка приняла "новичка" Благожелательно и с любопытством. Прошло несколько веселых спокойных дней, но счастливая мать все же огорчалась - сын родился рыжий! Волосенки у парня и впрямь были с рыжиной, начались муки выбора имени для человека. Супруга предлагала ряд имен, но ни на одном остановиться не могла. Наконец я решил вопрос так: пошел (втайне) и зарегистрировал сына под именем Никита. И это стало еще одним поводом для расстройства. Рыжий, да еще и имя какое-то древнее: Никита! Однако жизнь все примирила - с годами сын стал, если не брюнетом, то темным шатеном, и имя оказалось "впору", да и в то время в городе было долгое время единственным! Год 1952^й!

С приездом на улицу Жданова у нас возникла острая нужда в помощи "нянь" и вскоре появилась у нас сухонькая пожилая женщина. Представилась она как "тетя Поля". И прожила она у нас с 1950 до 1957 с перерывом, когда она уезжала куда-то. После ее отъезда жили у нас две татарочки - обе Зины. Но первая была "Зина маленькая" большая рукодельница, очень она дружила с нашими ребятами, и было грустно с ней расставаться. Она устроилась на официальную работу, почему и ушла, но она рекомендовала нам свою подругу - тоже Зину, но большую. Это была крупная женщина с типично восточным обликом - смуглая черноволосая, прямо актриса из индийского фильма! И если "маленькая Зина" - рукодельница, то "большая" - кулинар. Из ничего делала вкусную еду. Обе они полюбили детей, и дети любили их. И расставания были не без слез. Мы платили им, конечно, гроши, но договоренность была обоюдная. Мы им помогали прописаться - они приехали из колхозов, и без прописки нельзя было устроиться на работу, на производство. И только с одной из нянь - молодой девицей весьма "простого вида и поведения" нам не повезло. Была она неряшлива и ленива, а главное - она не любила детей. И, кроме того, оказалась она вороватой. Никаких драгоценностей у нас не было, и одежда ей была ни к чему, ввиду ее "габаритов", но в наших вещах она рылась. А прояснилась это после ее "отставки". Из Шанхая я привез ряд разных бумаг, которые там заменяли трудовую книжку. Это были т. н. "рекомендации" со всех мест, где я работал хотя бы месяц. В них говорилось, что я такой-то, поступил тогда-то, в "........." компанию, в качестве "........", его работой удовлетворены, рекомендуем его как "........", уволился тогда-то, подпись. Мы все их хранили, как ценные документы. У меня их было штук шесть или семь. Кроме того, я хранил аттестат зрелости на русском и китайском языке об окончании гимназии Христианского Союза Молодых Людей. И была у меня Библия, которую нам вручали на торжественном акте. И после этой девицы у меня осталось только три "рекомендации", аттестат, диплом на английском языке весь с оборванными и помятыми краями. И это все. Начисто исчезла Библия. Кому она понадобилась? Во всяком случае, не девице. Ну, да Бог с ней! Недолго она у нас пожила, но неприятный след оставила. "А в остальном прекрасная маркиза".....

И в самом деле, почти все было хорошо. Теперь-то, вспоминая те годы, я понимаю, что я был счастлив! Чего еще надо человеку?! Я молод, полон сил, у меня хорошая понимающая жена - друг, двое милых малышей, которых любил до боли в груди, есть два друга: Игорь Коновалов и Николай Васильевич Романов. И много приятелей и много интересной работы в клубе. ИЗО. И баскет! Возможно, я и тогда бы понял, что я счастлив, если бы не тень МГБ, постоянно висевшая над нами - шанхайцами. И время - от времени появившиеся слухи о ком-то "исчезнувшем" при достаточно прозрачных обстоятельствах, самоубийство Олежки Белоногова. В такие моменты, разрушался порядок жизни и появились мысли себе, о детях и чувство бессилия от невозможности защитить их. Трудное это чувство, но жизнь снова затягивала в себя и оставалась только тень, но присутствовала она всегда. Не помнить об этой теме невозможно, но постоянно думать тоже нельзя и память эта уходит на дальний план, а жизнь с ее радостями и заботами (чего больше) захватывала снова. И может быть именно поэтому так часто возникают вечеринки по поводу и без.

Никто не может жить вне политики! Разве на абсолютно не обитаемом острове. Она, политика, найдет тебя, если ты живешь в каком-либо обществе, везде и всегда. И будет вертеть тобой, как ей угодно, хотя ты можешь считать себя свободным от политики человеком. А я в силу своей работы даже ее инструментом! Лозунги, плакаты, стенды, радио, газеты - сплошная политика! И невольно в голове откладывалось, то что тебе встречалось постоянно и на работе и дома. А сенсации тех лет! Не говоря уже о смерти И. Сталина, которая была для всех, кого я знал, страшным ударом, прямо личной трагедией. Люди растерялись и спрашивали друг друга: "что теперь будет?" были растеряны даже те, кто не был, да и не мог быть почитателем личности Сталина. Хотя мне не пришлось испытать ту настойчивую, неизбежную, навязчивую пропаганду "отца всех народов, корифея всех наук" и т. д. я не был так подавлен, но некоторую растерянность ощущал. Еще в Находке меня покоробила песня, которую для нас приезжих, исполнял самодеятельный хор клуба. Эта песня состояла из одного слова: Сталин! Видимо этот "перебор" и помог мне не придти в отчаяние. Возвращаясь к "сенсациям" должен сказать, что науку я уважал (и теперь тоже) и был склонен верить выводам ученых. Когда эти сенсации появлялись, то даже газету "Правда" приходилось читать, хотя в другое время читать ее я не стал бы - скука зеленая. Другое дело супруг - она член партии - она обязана, а я человек вольный и так проживу! Но когда такие события..! Итак - "дело врачей"! Жуть! Заговор! Нити тянутся заграницу! Правда "с налета", начитавшись, вдруг подумал: зачем столько народа? Ведь хватило (одного лечащего) врача и одной медсестры? Затем "Вейсманизм - Морганизм" и его "посрамление". Приобретенные признаки тоже наследуются вопреки Вейсману и Моргану! В биологии я мало понимаю и вернее - не понимаю ничего. Фантазия заполняет вакуум знаний и воображение не упускало случая нарисовать "картины будущего", в котором жили всякие уроды вроде "тяни-толкая". И с "Вопросами языкознания" я путался - где "базис", где "надстройка" а от статей, которые мне довелось читать, не прибавлялось ясности. И я так и не знаю кто прав, кто виноват. И еще Лепешинская (не путать с балериной) ученая. То ли профессор, то ли доктор наук со своей "содовой теорией" и по ее заявлениям успешными экспериментами. Особенно меня "тронули" идея, и даже "ряд успешных экспериментов" по омоложению организма путем принятия ванн с содовым раствором! Идея заманчивая, но у "широких масс" или сода была в дефиците, или ванн не хватало, но мне не довелось встречать или слышать о людях омолодившихся или пытавшихся омолодиться "по Лепешинской". Последней крупной сенсацией, очередным "разоблачением" в науке была "публичная девка империализма" - кибернетика! Сейчас, когда благодаря этой "девке" мы (главным образом люди моложе 70^и) пользуемся самыми различными автоматами вплоть до стиральных машин, и того более - пользуемся компьютерами и Интернетом и много еще чем, стыдно об этом вспоминать и смешно. Невольно приходит на ум один из офортов Франсиско Гойи "Сон разума рождает чудовищ". Были и другие сенсации и разоблачения, но эти запомнились больше.

Но сенсации сенсациями, а дети растут! И настало время заниматься воспитанием. Совершенно незаметно оно началось. Укладывание ребенка спать это уже воспитание, и мы с Машей с удовольствием этим занимались. Правда, наши малыши иногда упрямились, но нам всегда удавалось придти к "консенсусу" без труда. Я понял, что занимаюсь воспитанием, да простит мне Наташа, когда усаживал ее, простите, на горшок. И происходило это при "отягчающих обстоятельствах". Для меня. А дело было так: после тренировки мы всей командой пришли к нам домой, не помню, по какой причине. Дома Маши не было, а няня (тетя Поля) отпросилась пойти к знакомым. И остались: Наталка и пять баскетболистов. Не помню, почему надо было дочурку посадить на вышеупомянутый предмет. Наверное, пора было укладывать ее спать. А она почему-то заупрямилась и никак не желала сесть. Раз за разом я ее усаживал на горшок, а она раз за разом с него соскакивала. Был я абсолютно спокоен, да и Наталья не скандалила. И происходило все это под смех и подначки друзей. Да я и сам смеялся, но согласитесь - это все-таки "отягчающие обстоятельства". Все это так, но именно тут я понял, что я занимаюсь воспитанием. А вся эта история закончилась ко всеобщему удовлетворению. Наталка спокойно уснула, а баскетболисты неплохо отдохнули!

Когда мы переехали на улицу Жданова, так называемая "Школьная площадка" была почти пуста, а по улице Жданова 19 (Молодежная ныне), от ул. Белинского вниз до ул. Чайковского" "по нашей стороне" стояли четыре 12^и квартирных дома. Один из них обозначался вывеской "Почта, Телеграф, Телефон", а перед ним, вдаваясь несколько внутрь квартала, стояло одноэтажное здание - детский сад. На другой стороне были еще два 12^и квартирных дома, и дальше началось строительство еще одного детского сада. А через ул. Белинского строился сразу целый квартал - тридцать какой-то. То есть город интенсивно рос. Я все это к тому, что наша жизнь целых восемь лет была связана с этими домами и строительством. Позже эти связи так или иначе проявятся.

А пока хочу рассказать об одном случае в нашей жизни. Году в 1952 - 53^м (не ручалось за даты) был построен магазин N 23. По тем временам это был самый современный магазин и в него часто завозился "дефицит". В частности вся стена (торцевая) до потолка была заставлена банками "СНАТКА" т. е. крабовыми консервами. И вот в первый (и в последний) раз в городе появились в продаже гуси. То ли мы с Машей получили к этому времени зарплату, то ли я получил "гонорар" за очередную халтурку, но мы были "при деньгах" и решили "шикануть". И, отстояв очередь, ощутили себя, если не счастливыми, то удачливыми охотниками, заслужившими добычу. Дома развернулась горячая дискуссия. Все три стороны - Маша, Зина большая (няня) и я пришли к соглашению, что его (гуся) следует жарить в духовке. Совещание запнулось на вопросе: чем его (гуся) начинять? Экстремистское, нереалистическое предложение (я) было - яблоки или гречневая каша. Но две другие стороны убедительно доказали, что такое предложение не может быть принято ввиду отсутствия "на рынке" вышеуказанных товаров. И было единодушно решено - начинять картошкой, т. к. данный продукт не был в дефиците. И на следующее утро Зина большая приступила к выполнению необходимых работ. И к вечеру гусь был готов. Тогда мои друзья по команде, да и по жизни, часто приходили к нам. Отдохнуть, поболтать, чаю попить. После тренировки всегда пить хочется, и не только. И в один из таких случаев мы зашли на кухню попить воды. Не заметить гуся, стоявшего в противне на плите, во всей красе золотисто поджаренной кожи, издающий до слюнотечения приятный аппетитный запах! Я, как хозяин не мог не угостить ребят. Тем более, что этот гусь так напоминал всем дом, Харбин. И я взял нож и вилку, стал отрезать по кусочку... Когда Маша вернулась с работы, гусь походил на анатомический препарат! Я только ноги сумел сохранить!

Я ещё не понимал, что для меня началась пора потерь. Только теперь я увидел, что этот период длиной в жизнь!

Конец шестидесятых - середина семидесятых! Кроме того, что я уже написал, стали мы терять моих "лаосянов" - земляков - шанхайцев! Всю нашу шанхайско-уральскую компанию к "восьмидесятым" выкосило почти полностью. Только Игорь Коновалов не сдавался. Многие ушли, не только "шанхайцы", но и многие из приятелей уже здесь "приобретённых" тоже. Печально и грустно и даже обидно.

Но 1977-1978 годы были ко мне особо жестокими. По тем обстоятельствам, которые сопровождали кончины моих отца и матери. Во-первых, оба они умерли вдали от меня. Отец в Риге, а мама в Сан-Франциско. Между этими смертями промежуток в полгода. Но отца я хотя бы смог похоронить. А вот мама...! Эта смерть для меня особо горькой из-за всего того, что сопровождало, вернее, предшествовало ей. Постараюсь как можно точнее описать всё, что предшествовало и сопутствовало этой истине.

Начну с того, что, уехав из Харбина в 1940 году, я потерял через полгода всякую связь с родными и друзьями в Харбине. Кто конкретно "отрезал" его от остального Китая - японцы-ли, или Китайская армия, или Мао-Цзе-Дун - не знали мы в Шанхае ничего. К тому времени, о котором я пишу, после расставания с мамой (позже будет понято, почему я говорю здесь только о маме) прошло семнадцать лет! А грустные письма от неё всё чаще звали приехать. Хоть увидеться. И наконец пришёл вызов - приглашение. Юридически оформленное. Никто из моих, ни близких, ни дальних знакомых не знал ничего о таких поездках. И решил я пойти в "паспортный". Там работники тоже ничего вразумительного сказать не могли и решили связаться со Свердловском, а мне велели приходить через неделю. Наконец мне было сказано, что я должен принести следующие бумаги: характеристика и согласие на предоставление мне надлежащего отпуска от начальника Экспедиции, где я тогда работал, то же от непосредственного начальника моего, от парторганизации экспедиции и от Разведкома (профсоюз экспедиции). Не помню сколько времени взяло у меня собрать все справки, но не менее месяца. Особенно затянулось дело с "партийной" справкой. Когда же я, собрав все справки, принёс их в "паспортный" выяснилось, что всего этого мало! Оказалось, что нужна "высочайшая резолюция" городской власти, а это первый секретарь ГК КПСС! Лицо это, как известно, являлось у нас, единственно реальной властью. Мне стало досадно за потраченное время предыдущие справки - разрешения. Однако я не думал, как всё это кончится, так как это лицо я знал. Знал ещё школьником. Сталкивался с ним по линии самодеятельности. Встречался в Экспедиции, т. к. он часто бывал в главной конторе СУКГРЭ, где много лет работал его отец. После окончания института он приехал в Североуральск и через несколько лет стал фактическим главой города. Я полагал, что здесь не будет особых препятствий. Но самонадеянность наказуема, не то, что нахальство. И поделом.

Получив новое направление для хлопот, я несколько расстроенный пришёл домой и поделился новостью с супругой. Попадать на приём к партийным "бонзам" штука не простая даже для партийных, а для меня, беспартийного - тем более. Маша посочувствовала и взялась пойти к "первому" с моими справками и уладить дело. Тем более, что ей попасть в "логово льва" легче, хотя кабинет начальства для подчинённых и есть такое "логово". Я обрадовался, поскольку ходить "по начальству" мне уже порядком надоело. И мне казалось, что такой манёвр сулит успех. Манёвр был... Пришла супруга домой, как она выразилась "злая как кобра". Вперемежку со слезами она рассказала следующее: попав к "первому" по какому-то "заделью", в конце разговора она изложила суть дела. Рассказала, как получилось, что я с семнадцати лет не видел маму, но и до последнего времени не имел ни какой информации, ни о маме, ни об остальных родных. Благосклонно выслушав эту информацию, не менее благосклонно сказал: "Ничего ему не сделается, если не увидит её и впредь"! На этой резолюции разговор и закончился. Так деликатно и по-отечески решительно был поставлен на место зарвавшийся гражданин Советского Союза.

Мне и сегодня тяжело вспоминать не столько этот отказ, как те "ужимки и прыжки" которые мне пришлось выделывать в письмах в Штаты, пытаясь оправдать "моё нежелание" приехать! Я боялся, что если я напишу, всё как есть, то мои родные "там" поймут, что "это неспроста" и я чуть ли не репрессирован! А в результате я получил письмо от старого знакомого мамы, в котором он обвинял меня в жестокосердии и не неблагодарности. Он был в праве так писать. Из этого письма я узнал, что мама больна диабетом. После этого письма мне стало совсем скверно. А когда, через месяц или два, уже не помню сколько, пришла телеграмма от лечащего врача о серьёзном положении, угрожающем жизни мамы, я снова предпринял попытку поездки в США. Не успел я собрать бумажки, когда, приехав с участка (это было воскресенье), я застал дома наших друзей Колю и Люду Базил. Друзьям всегда рад - с ними всегда интересно, но на этот раз меня поразило и их и Машино поведение. После нескольких минут такого странного общения они, наконец, сказали мне то, что им было трудно мне сказать. Мама умерла! Утром принесли телеграмму. Я ещё полностью не осознал, вернее не почувствовал ещё пустоту. Это я почувствовал через два дня, когда меня вызвали к начальнику милиции! Начальник был мне знаком и "визит" начался с вопросов о здоровье и т. д. А при переходе к сути засмущался, замолчал и полез в сейф. Вытащил из него бумажку не очень официального вида. Просто половина машинописного листка, с текстом отпечатанным на машинке. Были ли печати - не помню, а из текста помню только "в связи со смертью вызывающего поездка просителя не целесообразна ". Только это, но зато дословно. И надежда хоть когда-нибудь увидеть маму теперь умерла окончательно. Меня поразило тогда, поражает и сейчас: "органы" рады сообщить "сразу и всё", если это отказ или что-либо ещё более "приятное". И какова оперативность! А через несколько месяцев умер в Риге папа. Я хоть похоронить его успел. Много помог мне Коля Базил. Всё! Как написал на кольце царя Соломона его отец, царь Иудеи Давид - "и это пройдёт".

Позже станет ясно, что меня заставило писать то, что сейчас прочтёте. Может это покажется высокопарным или слишком заумным, попыткой философствовать, но мысль эта настырна, и я сдаюсь. Мне моя жизнь, да и жизнь вообще всех нас, напоминает "кубик Рубика". Была такая головоломка в моде в семидесятых - восьмидесятых годах. Помните наверное? Этот "кубик" несколько другой, каждая его сторона состоит из мини кубиков. Все "мини кубики" только двух цветов: белого и чёрного. Если хотите, тёмного и светлого, и на каждой стороне должно быть тех и других в разных отношениях. Не обязательно, но и те и другие должны присутствовать. Так, как это бывает в жизни. Худо и добро вместе "ведь ходят"! И вот "кто-то" или "что-то" крутит этот кубик, перегоняя их "по своему усмотрению", комбинируя в разных пропорциях.

Я все это нагромоздил вот почему.... Последний период для меня был весьма богат черным цветом и, по справедливости, белый цвет должен был появиться. И он появился. Незадолго до печальных и трудных событий наша Наташа вышла замуж за Вадима Чекасина, и появилась на свет Танюшка - наша милая внучка. Наше маленькое, но очень яркое светлое пятнышко. Тогда мы еще не знали, как оно - это "пятнышко" поможет нам жить и в этот период и осветит и маме и нам дальнейшую нашу жизнь! Пятнышко разрасталось и светило нам все ярче. Наточка привезла малышку к нам, и несколько месяцев они пожили у нас. Это был коварный шаг. Мы все - папа, Маша и я, о Наташе и речи нет, полюбили этот комочек жизни навсегда и бесповоротно. Прадед Коля успел понянчить правнучку до отъезда в Ригу, не говоря уже о нас. Затем, к сожалению, Наташа с Вадимом развелись и мама с дочкой переехали к нам, Наташа поступила в музыкальную школу, которую оканчивала, а мы "завладели" нашим пятнышком - нашей милой внучкой. Но на деле это она нами завладела! И "до конца времен"! Судьба по мере своих возможностей высветляла затемненную "сторону кубика", вслед за первым светлым пятнышком в Свердловске появилась еще одна внучка - Женечка! Никитина доченька. О них - об этих пятнышках надо писать отдельно. То ли статьи, то ли книги. Должен, просто обязан похвастаться. Обе внучки оказались талантливыми, целеустремленными и трудолюбивыми. Обе получили два высших образования! (В себе таких качеств я не замечаю!) Мы не только любим наши "светлые пятнышки, но и "свирепо" гордимся ими.

В это нелегкое для меня время мои занятия этюдами и самодеятельностью сошли на нет. К кисти я уже не прикасался за исключением "халтурки", да и работы стало больше - строились новые шахты, открывались новое горизонты, а всю первичную инженерно- геологическую и гидрогеологическую информацию обеспечивает наш "отряд опытных гидрогеологических исследований" (звучит здорово!) для дальнейших заключений по условиям проходки и строительства. Единственное, что я еще не бросал - это спорт, в это время уже только настольный теннис. Прошу простить за "высокотехнологическое изложение сложившихся жизненных обстоятельств. А наши светлые "пятнышки" с ростом становились ярче. Но Танюшка живет с нами и потому невольно Таня нам ближе, а Женечка приезжает летом к нам и мы просто ездим в Свердловск на Северский переулок, где у другой бабушки, Нины, живет бесконечно обожаемая Женечка с родителями. Не меньшие чувства овладели и нас с бабушкой Машей по отношению к Тане. Слава Богу, взаимно! О том, как росла у нас Танечка надо бы написать отдельно, но хватит ли времени? А жизнь бежит и даже несется и все, что в жизни происходит - события, отношения, поступки, все так переплетено. Одно цепляется за другое, подталкивает третье, затрагивает прошлое, что моя попытка описать "все, как было" терпит фиаско. Так что, принимайте как есть! Вернее, как было.

Ну вот! Все, казалось, успокоилось, и жизнь потекла своим обычным руслом. Живем мы втроем - Маша, а и Танюшка. Наташа уехала в Свердловск. Квартет (Игоринки) снова поет, а наша дочь ведет на телевидении программу "Юность комсомольская моя". С Сан-Франциско идет регулярная переписка. Все вроде бы ладно, но судьба "чтобы служба медом не казалась" вплела в нашу жизнь новую и больную для нас беду. Летом мы ездили в Краснодарский край, в станицу Красногвардейскую в гости к старшей сестре Маши - Ане. И конечно же брали с собой внучек - Таню и Женю. Им тогда было по 3-5 лет. И в один из таких приездов случилась беда: Таню внезапно испугала собака, и с тех пор ребенок стал заикаться! Мы пытались бороться с этим, как могли. Обошли в городе всех "бабок" знахарок, или как там их звать, но без толку. Возили в Свердловск к известному врачу нейропсихологу (если не ошибаюсь) тот же результат. Наташа ездила с Таней в Воронеж и еще куда-то. Все оставалось по-прежнему. И только значительно позже удалось сдвинуть эту проблему, но об этом позже. Если уж взялся писать подробно и "в режиме реального времени".

Идет 1978 год. Мне 55 лет и это дает мне возможность выйти на пенсию по льготному стажу, т. к. я проработал "в поле" т. е. в лесу на воздухе больше 13,5 лет. Что я и сделал, однако, не увольняясь с работы. Это позволяло мне получать и свою зарплату и половину пенсии. Не буду приводить "выкладки", но жить стало полегче. Переписка - "связь с заграницей" продолжалась, и в ней все настойчивей звучали призывы приехать "хоть на две недели". В конце концов, приходит "приглашение".

Полностью оформленное, с приклеенным нотариальным свидетельством о "с подлинным верно, именно так" и расписка с его же нотариуса подписью об уплате за услугу $100. После получения вторичного приглашения я решил попробовать с благословения семьи опять хлопотать о выезде. Снова был привлечен "триумвират" - парторг, профорг и администрация. Без труда три бумажки были получены. На этот раз я прямо подал и бумажки и свое заявление в паспортный стол. Паспортисты были встревожены и попросили зайти "на той неделе". Паспортист запрашивал ОВиР (отдел виз и разрешений), а ОВиР в свою очередь запрашивал кого-то (полагаю МГБ) т.к. дело затягивалось. А Сан-Франциско уже "запрашивал" меня - когда же? А мне, наконец, было пояснено, что мне надлежит явиться в Свердловск по адресу ул. Ленина 17 - ОВиР! На работе мне пошли навстречу, и я поехал. Какие секреты братцы! Туда не ступи, там не сиди. Подождал в одной комнате, потом в другой и только туда попал пред светлые очи ОВиР'овской дамы. Дав исчерпывающие сведения о себе, о семье, о степени родства "за границей" т. е., о Гале я отбыл домой ожидать "высочайшего" решения, которое придет в паспортный отдел.

В это время я пытался узнать, сколько будет стоить билет до Сан-Франциско? "Вопрос конечно интересный" но настолько, я даже не догадывался. В городском агентстве Аэрофлота мне резонно сказали - звоните в Свердловск. Никак не дозвонюсь. Попросил детей узнать на месте. Результат тот же. Надо звонить в Москву. Надо, но никто не называет телефона. Не помню, какими путями я дозвонился до касс Аэрофлота, работающих на заграничные рейсы. Со всей возможной вежливостью, но с душевным трепетом задаю вопрос: "Сколько может стоить билет до Сан-Франциско?" Ответ: - "Предъявите визу, тогда узнаете!" Я снова - "Но я ведь нахожусь на Урале! Не ехать же за тридевять земель только чтобы узнать цену!" Ответ - "Предъявите визу...!" Славно! Когда я рассказал всю эту эпопею моему доброму приятелю Коле Дударенко, он смеясь сказал - "Ну, у Елисеева вечно не понос, так золотуха!" Я же подумал, что и то и другое присуще нашей сфере услуг и отношению к людям. А вскоре мне опять нужно было ехать в ОВиР - уже за визой. И решил я собрать всю свою наличность (в Сберкассе и Кассе взаимопомощи на предприятии) а также занять у кого смогу. Насобирал я около 1200 руб.

Но в этой сумме не было денег, на которые я возлагал очень большие надежды. Это были золотые небольшие (дамские?) часы-хронометр с тремя крышками с механизмом полностью выполненном из бронзы. На первой - внешней крышке эмалевые цветы и две бутоньерки с десятью маленькими бриллиантиками, размером чуть больше пшенного зерна. На внутренней крышке гравировка: "Павел Буре. Поставщик Двора" и т. д. Явный антиквариат! А главное - подарок отца в день окончания гимназии! Я не продал их в долгие голодные годы в Шанхае, в конце периода даже опасные для жизни! Приехав в Свердловск за визой, я зашел в магазин "Кристалл" мечтая получить достойную оценку своего единственного сокровища. Получил! На втором этаже магазина девица оценщик, долго изучавшая часы, взвесила на своих весах, и устало заявила: "двести рублей"! Я попробовал указать на бриллиантики, на что получил: "Бриллиантики уже стерлись(!)" Я человек, в общем-то сдержанный, хотя "ненормативной лексике" и обученный, чуть не озвучил свои мысли по данной оценке. Забрал свои богатства и поехал домой собираться в дорогу. Собрал свою "суму", состоявшую из моих отпускных и многочисленных займов и под добрые пожелания родных и сослуживцев отбыл в Москву.

Мое "Путешествие из Сибири в Москву" омрачалось "предвкушением" разных препятствий и задержек, навеянным опытом предыдущих дней и дел. Но самолет благополучно приземлился. Приехав в собственно Москву, я первым делом сунулся в Посольство США. Но это была пятница, и приема не было. Только в понедельник прием, и я отправился по старым адресам, по которым мы с ребятами квартировали, когда приезжала Галя. Но ни в Старо-Песковском переулке, ни в Останкино, ни в частных квартирах, ни в многочисленных гостиницах приюта не нашел. Мыкаясь по гостиницам, четверо сравнительно молодых людей поневоле познакомились. В Шанхае компания успешно нашла жилье. Может и здесь поможет?

Сначала мы оказались на Киевском вокзале, ночь нам пришлось переночевать "в не очень комфортных" условиях на колхозном рынке в "доме приезжих", а наутро нашлись места в гостинице. По моему "Колос" и здесь мы отметили (весьма осмотрительно) мой день рождения, правда, на день раньше. На следующий день я с утра пораньше поехал в Посольство США. Трое других - по своим направлениям - двое в ФРГ, один в Швейцарию (?). Прибыл я конечно рано, но там уже были трое "коллег". Армяне - брат с сестрой и молодая дама. В ожидании приёма мы, естественно, разговорились. На тему "Что? Где? Когда?". Армяне и дама в Нью-Йорк ехали, но на этом с братом и сестрой общение прервалось, так они держались настороженно и общались неохотно. Позже будет понятно, почему я так останавливался на них. Дама же пыталась узнать у меня "как там" проверяют багаж, визы и так далее. К сожалению, никакой такой информации я дать не мог. Сам маялся неизвестностью. Нас четверых приняли часам к двенадцати. Позже подходили ещё люди, а мы с дамой, получив американскую визу, отправились промышлять билеты и выяснить, где можно обменять наши рубли на доллары. В кассе Аэрофлота (на какой-то набережной) я узнал, что билет до Сан-Франциско стоит восемьсот двадцать рублей. Я ожидал большего. Оказалось, что период до 16-го мая - льготный и какая-то была еще льгота. И надо сказать без всяких "штучек", как дома. Кассирша оказалась любезной и подробно объяснила нам, как проехать в банк, который нам обменяет наши деньги. На следующее утро к восьми часам мы были у банка. И вот тут мы поняли, что это нам хороший тормоз. Очередь такая, что запись в очередь начинается в 5 часов утра! Очередь мы с дамой заняли, будучи по очереди где-то за семьдесят! Настроение естественно "с вибрациями" в сердце! Несколько утешало то, что из банка время от времени выходил человек, что-то объявлял, и несколько человек уходили из очереди. Да и сама очередь подвигалась. В банк запускали по 5 или 6 человек с интервалом в 20-30 минут и в результате мы оказались в 5 или 6 часов - к закрытию операций, в первой двадцатке, а назавтра в 5 часов утра я был уже у банка. Через несколько минут появилась и моя "товарищ по очереди". К обеденному перерыву мы уже были с долларами. Не знаю как обменяла свои рубли и сколько моя напарница, а я обменял 318 рублей (18 рублей взял банк за услуги) и получил взамен 475 долларов! Курс доллара у нас был установлен (именно установлен) $1.00 - 0 руб. 66 коп! О действительном курсе я не знал, да и все равно мне было, что там "на валютном рынке"! Скорей в Аэрофлот! Там меня "постигла" и радость! Билет в Сан-Франиско и обратно на 1-е апреля стоил мне всего восемьсот двадцать рублей! 820! Забота теперь сохранить свое богатство во всех автобусах и другом транспорте. На те дни до отъезда я "снимал" койку в частной квартире вместе с еще двумя людьми. Наутро, проверив свои финансы, я рассчитался с хозяйкой и поехал в Шереметьево. Билет у меня был с 1-го апреля до 16-го мая. Т. е. на полтора месяца!

Вот я и в Шереметьево! Невиданная дерзость - ехать (лететь) на Запад! Через океан. И куда? - в США! Для Москвы это "не происшествие", а для Североуральска не рядовое событие. И я будучи Североуральцем волновался, хотя знал, что теперь уж все! Лечу! Против ожидания все формальности прошли гладко. Таможенный досмотр не выявил никакого криминала несмотря на бутылку "Столичной" и бутылки "Рябины на коньяке". Паспортный контроль тоже прошел гладко. Расхождений с фотографией не было замечено. И я уже в "загранице". Тут ковры, тишина, "не по-нашему" оформлены и набиты товарами бар и магазинчики. Все на доллары. Я ничего покупать не стал, а спокойно уже дождался посадки в самолет. "Согласно купленным билетам" занял свое место, и вскоре - взлет. За моим рядом сидели две молодые американки и старушка явно колхозница лет 65-70. Они пытались с ней разговаривать, но она ко всему оказалась украинкой, и разговора у них не получилось. Американка обратилась к нашему ряду, я оказался единственным, говорящим по-английски. И стал я переводить с английского на "украинский". С моим знанием украинского языка и весьма "подзасохшим" английским, перевод носил довольно веселый характер.

Таким вот образом завязался разговор, несмотря на мой скуповатый английский. Одна из девиц видимо в Москве приобрела меховую шубу, которую она время от времени поглаживала. Я спросил, что за мех и какова цена - "пять тысяч!" Я подумал - не иначе миллионерка, но уточнять не стал. Неудобно про такие вещи спрашивать. Похвалил шубу, а сам подумал: сколько времени мне пришлось бы работать на такую шубу! В остальном полет как полет, только "аэрофлотская курица" больше и вообще угощение лучше, чем дома. Да лететь долго - всего часов 16. Первая посадка в Гендере-Ньюфаундленд, оттуда в Нью-Йорк, оттуда уже американским самолетом в Сан-Франциско. В Гендере мы вышли на летное поле . Вокруг лес. Точно, как наш уральский, только гор не видно! Затем прилетели в Нью-Йорк, где мы прошли паспортный контроль и таможню! Удивило, что из самолета сразу по выдвижному тоннелю попали сразу в здание аэропорта. А далее... опять очередь. В помещение паспортного контроля. Нас предупредили приготовить листки-анкеты, которые мы заполняли в самолете. Передо мной человек 50, сзади не меньше. Очередь несколько времени неспешно продвигалась, но вдруг остановилась. Стал слышен раздраженный голос офицера, ведущего паспортный контроль. Очередь стала уже волноваться. Я решил пройти вперед, узнать в чем дело. Обеспокоилась украинская старушка - дескать не оставляй меня, пожилая пара, стоявшая после меня, тоже просила помочь им. Я протиснулся в дверь и увидел здесь взволнованную и растерянную армянскую пару, знакомую мне еще по Посольству США в Москве, и разъяренного офицера, на повышенных тонах толкующего им что-то. Я спросил офицера, не могу ли я помочь? Офицер обрадовался мне, как ангелу хранителю. То, что офицер сказал можно перевести так: "скажи им ради Бога, этим тупицам, что анкету надо заполнять разборчивым почерком, лучше печатными буквами. Что эти чертовы имена, ни прочитать, ни произнести невозможно!" Я объяснил и помог заполнить новую анкету. А ведь этот братец там в Москве ходил по вестибюлю посольства подходя к разным объявлениям на стенах, приговаривая с серьезным видом: "е-а" на манер американского "ye-ah". Наверное, силен мужик в английском, подумал я тогда. Совершив доброе дело, пришлось мне и дальше помогать офицеру. Но и добрые дела не всегда наказуемы: по просьбе офицера мой "багаж" (в виде чемоданчика) таможенники даже не тронули, и тут я без очереди перешел в другой зал аэропорта, где предстояло оформить билет на Сан-Франциско. Тут же ко мне подошла украинская старушка. Ее тоже направили к стойке компании TWA, как и меня. Тут я опять выступил в роли переводчика с украинского на английский и обратно. Ей надо было попасть в Пенсильванию, где живет ее сын. Когда ее билет был оформлен, ее направили в зал отлета, по-моему, N18 или 8? Не помню. Во всяком случае, я ее проводил в этот зал, нашел главного в этом зале и объяснил ему положение. Он все понял и нашел среди пассажиров молодого человека, которому и поручил заботу о старушке, т.к. он летел тоже в Пенсильванию. Парень оказался добрым малым и с такой заботой и даже нежностью отнесся к ней, что меня это не только растрогало, но и успокоило. И я отправился в свой зал отлета (номера не помню) на Сан-Франциско. Эта встреча в воздухе и за океаном привела меня к воспоминаниям о моей маме и дала явственно понять, осознать ту силу материнского стремления к своему ребенку. Без языка, без навыков общения с бюрократами уже на склоне лет я отправился не в Тмутаракань, а на ту сторону земли! Сердце матери! И еще вспоминается мне реплика человека, от которого зависела моя поездка по вызову мамы: "с семнадцати лет не видел, и ничего не случится, если не увидит!" Ну да ладно! Я понимаю, что ответственность не каждому по плечу.

Вскоре, однако, я опять в воздухе. Часа через четыре самолет приземлился. Тут я впервые познакомился с американским обычаям - аплодисментами встречать приземление и этим отдать дань пилотам, их мастерству. Дождался багажа (!) прошел досмотр и со своей спортивной сумкой через плечо стал подниматься на второй этаж аэропорта. Еще на середине лестницы я увидел наверху массу народа. Некоторые держали в руках на палочках плакатики с разными именами и фамилиями. Увидел я и плакатик с надписью на чистом русском - "Жорка"! Так с самого детства тетя Галя звала меня. И хорошо сделала плакатик, т.к. в толпе я ее не увидел бы по причине миниатюрности. Я быстренько протолкался к ней, и мы обнялись. Отрывочные вопросы и такие же ответы. Наконец мы вышли на улицу, и на парковке Галя посадила меня в машину и повезла домой. До Сан-Франциско ехали минут 30-40 и наконец заехав на очень крутой холм мы остановились у одноэтажного дома "приехали"! сказала Галя и пригласила в дом. Выходя в приходную я услышал негромкий мелодичный звон. Подняв голову, я увидел свисающие с потолка трубочки и пластинки, которые звенели и колебались от воздуха из открытой двери. Нечто подобное я видел в Китае. Следующим моим движением было снимать туфли, остановили: "у нас так не принято". А я вспомнил дорожку коврового покрытия, тянувшуюся от двери до края тротуара, т.е. к машине. Галя провела меня на кухню, где нас встретил доселе мне незнакомый дядюшка. Первые слова, как и полагается. Вопросы: "как долетел? Как чувствую?". В этот момент я, можно сказать, себя никак не чувствовал, поскольку для меня это была глубокая ночь, да и перелет сказывался, но после задумчивых дядькиных слов: "если это тот Жорка, что учился в Высшем Техническом Центре..." И с меня слетела дрема. Вот так встреча! Я понемногу улавливал знакомые черточки того старшего на нашем курсе студента! Т.е. мало того, что родственник, так еще и коллега! Вот вам и узор судьбы! Затем меня усадили за стол - было время ланча. Ел я кое-как, да и разговор, видно, поддерживал не лучше. Меня пожалели и уложили спать. Вечером же этого дня я был бодр и общителен, охотно рассказывал все, о чем меня спрашивали. На этот раз носами клевали мои хозяева, и тут уж я отправил их спать. А сам отправился в отведенную мне комнату - Галин рабочий кабинет, где она рисовала и работала на пишущей машинке. Здесь был диван, уже мной опробованный и изрядная полка с книгами. Я взялся за книги. Перебирая их, я нашел книгу с лаконичным названием - "Азеф"! То что я прочитал, не очень отличается от фильма, который недавно шел по нашему TV - "крах империи". Я наконец устал читать и решил выйти на улицу. Было часов пять - шестой. Улица пуста в пределах видимости, на тротуарах у домов стоят огромные баки "ростом" пожалуй больше метра. Это были баки для мусора. Хозяева их выставили часов в одиннадцать вечера, соответствующая служба, как я позже увидел, их опустошает. Мусор весь находится в больших черных мешках из полиэтилена. Машина приходит точно по времени, указанному на плакатиках, стоящих на углах улицы. Это был, пожалуй, один из редких случаев, когда я топтал землю Золотой Бухты, а все остальное время, то дядя Шура, как мы все его называли, везет меня куда-то, то Галя. С дядей я побывал во многих маленьких городах вокруг Сан-Франциско, где у Шуры (это я на правах коллеги) были больницы и школы, в которых он устанавливал и обсуждал внутренние коммуникации. В одном городке у одного из домов я увидел тронувшую меня картину - три березки на донной из веток сидела крохотная колибри. Не сомневаюсь, что хозяева дома русские! Побывал на русской речке, где у моих родных была дача. Эта речка так похожа на Вогран. Течет она между белыми скалами на верху которых растут секвой или как их называют Американцы "Red Wood"), разительно похожи на наши лиственницы. Я очень рад, что мне довелось побывать в "Форт россе" принадлежавшем "Русско-Американской компании". Форт расположен на высоком берегу океана у впадения в него той самой Русской речки. Гордость и легкая досада поселились во мне. Гордость за русских людей, поселившихся в такой дали во славу России, и досада, что такой форт - именно форпост пришлось продать. Надо отдать справедливость Американцам, хорошо сохраняющим и восстанавливающим этот памятник, русской инициативе. Привез оттуда трехцветный флажок с двуглавым орлом- флаг "Русско-Американской компании". Побывал в Сан-францисском краеведческом музее. Огромное впечатление произвел зал аквариумов с всеми видами морских рыб. Красивое и удивительное зрелище. Калейдоскоп самых разнообразных цветов, форм и рисунков. Некоторые экземпляры поражают необычайностью конструкции, поведения, и на рыбу не более чем слон на ежа. К магазинам у меня иммунитет - еще Шанхая я их повидал достаточно, но вот "Safeway" оставили впечатление удобствами и обилием фруктов и овощей, ягод и обширнейшим выбором продуктов на любой вкус - китайский, японский, арабский и т.д. И еще огромный выбор вин всех видов и напитков "убойной силы" и закусок от копченостей, красной и черной икры до салатов... Нет, соленых огурцов нет! Этот продукт можно купить в небольшом магазинчике "У Баранова". Тут все на русский вкус. И мы с дядей Шурой каждое утро к ланчу ездили к Баранову за пирожками с красной рыбой и "визигой" или "финтезой". Это еще Харбинский "стиль" - с "финтезой". И быстро и хорошо. Во время завтраков и ланчей и сильно озадачивал Галю тем, что я мажу хлеб не сливочным маслом, а "пинат баттером" - это аразисовый орех, растертый до состояния пасты и слегка досоленный, но можно и посластить. Это моя "Шанхайская мода" - этот баттер позволил мне пережить очень трудные для меня годы до окончания войны. И я до сих пор люблю. Вел я там, можно сказать, французский образ жизни. То к нам гости, то мы в гости. Встретился я в эти дни с Шуриным племянником из Австралии и его женой - Игорем Ереминым. Он представился: "Айгор, моя жена Хейчь". "Айгор" по-русски - на уровне среднего американца, т.е. практический ноль его жена тем более, что она коренная австралийка. Таким образом я имел хорошую практику в английском разговорном. Мы с ним ездили к мосту "Голден Гейт", осмотрели старинный форт, расположенный под мостом. В старину он контролировал поток золота через вход в бухту, откуда и название моста "Золотые Ворота". Надо написать вот о чем: однажды Галя усадила меня в "карт" (автомобиль) и повезла без объяснений в магазин, там она заставила меня примерить костюм. Я понял ее намерения и запротестовал - мне не хотелось, чтобы Галя покупала мне что-либо. У меня были свои 450 долларов, правда уменьшавшихся на 120 долларов. Я приобрел Маше очки (по советскому рецепту) со стеклами "хамелеон". Тогда у нас диковинка. Но Галя рассердилась, и сказала, что она все равно купит два костюма! Дело в том, что в Шанхае незадолго до отъезда меня ограбили, в том числе два новых костюма пострадали и плащ. Это происходило в бординге, где мы с Галей в то время жили в разных комнатах и на разных этажах. Галя слышала шум, но побоялась выйти из своей комнаты и с тех пор, оказывается, считала себя виноватой! При всем моем желании "не уронить достоинство советского человека", пришлось таки мне принять эти два костюма и плащ тоже. На этом будто бы все закончилось. В один из дней Шура повез нас с Галей в "Laguna Honda" - приют для престарелых, где жили две сестры Гали - Нина (старшая) и Тоня (тоже старше Гали (моя мама была второй после Нины). Эта встреча произвела на меня тяжелое впечатление. Ни одна из сестер, знавших меня с пеленок, меня не узнала! Время от времени они спрашивали Галю, "кто этот молодой человек?" Это я это их пятидесяти летний племянник! Оно и понятно - Нине было уже за сто, а Тоне за восемьдесят! Нелегкая оказалась встреча! Но утешали обстановка, обслуживание и отношение персонала к моим бедным теткам. Обращались с ними ласково и с пониманием. Видимо, подбирали работников очень тщательно и придирчиво. Да и не мудрено: пребывание в этом приюте (даже как-то неудобно применять это слово к этому учреждению) стоило немало денег да и попасть туда было нелегко. И мои родные до самых последних дней содержали там сестер. Через день или два мы поехали на "Сербское" - так называли почему-то кладбище, где хоронят русских. Поехали мы навестить могилу мамы. Так я встретился с мамой! Грустно, обидно и стыдно. И я, сам уже и отец и дед, понимал и ощущал, как маме трудно из-за этого жилось. И глядя на ухоженную мамину могилу, на холодные равнодушные слова "родилась..." "умерла..." на памятник я не хотел подавить обиду и злость, на те идиотские препятствия, с которыми я столкнулся при первой попытке. А рядом с маминой могилой бок о бок стоит такой же как у мамы памятник с именем и фамилией Гали только не обозначены даты. Галя купила себе землю рядом со своей старшей сестрой. Они были близки по жизни и будут в будущем рядом. Трогательно, но немного жутковато. Время, таким образом, двигалось неуклонно. Вот и шестое мая - мой день ангела. Шура подарил мне электронные наручные часы марки "Сейко". У нас еще диковинка, но приятно. Вот самые яркие впечатления, которые сразу всплывают в памяти. Тут должен рассказать о случае, который произошел у нас на Кубани. Приехав в очередной раз на Кубань, мы привезли с собой двух наших внучек - Таню и Женю. Аня - старшая сестра Маши и ее муж Иван Федорович приняли нас со всей душой, тем более, что с нами детишки, которых они очень любят. Так вот в станице Красногвардейской произошло следующее (было это еще до моей поездки в Штаты). На дворе перед домом играют наши ребята в тени огромного орехового дерева Таня уже бойко разговаривала, но не выговаривала букву "р". И Маша пользуясь моментом подошла к Тане и попросила: - "Таня, скажи "рыба"!" Таня взглянула на бабушку и с хитрой улыбкой сказала: "Селедка!". Было не мало смеха над этой уловкой маленькой Танюши. Этот случай я рассказал Шуре. Ему очень понравился ответ девчушки и впоследствии он ее называл "селедка". А позже этот случай радикально повлиял на Танину судьбу.

Изобилие же товаров, их разнообразие, роскошь магазинов и их количество не смогли поколебать мое душевное равновесие, поскольку я был подготовлен ко всему этому, как художественной, так и политической литературой да и своим опытом жизни в Шанхае. Только одно меня "задело" наличие в продаже свежих фруктов и овощей, особенно свежей кукурузы в початках. Уж на ней-то я и отыгрался, ежедневно, выгрызая по две-три вареных початка. Одним словом "не жизнь, а масленица". Но не все коту масленица, а нужна и горчица. Для контраста. Контрасты? - пожалуйста! Подошел срок окончания визы и пора оформлять обратный билет. Шура довез меня в агентство Пан-Американ, у которого был контракт с Аэрофлотом. Но! Все закрыто - забастовка! Подсказали, что компания TWA взяла на себя обязанность Пан-Американ. Но "но" и есть "но" чтобы прерывать плавное течение всего, чего угодно. В TWA тоже забастовка! А уже пятнадцатое мая, а виза по шестнадцатое. И шестнадцатое по Сан-Францисскому времени уже семнадцатое по нашему! Пришлось утрясать вопрос в сов. консульстве, а TWA, то что еще там работало, со своей стороны организовало мне авиабилет на самолет местных линий - через Филадельфию на Вашингтон, а там уже Аэрофлотом домой. И настало время прощания и сборов. Галя набила "солидный" чемодан всякими далекими штучками для моих женщин и еще два чемодана с нашими вещами. И моими двумя костюмами, плащом и рубашками. А Шура подарил магнитолу, цена которой меня убила - 149 долларов. Но вот и аэропорт: прощание, посадка, взлет! Самолет мне показался небольшим - "Дуглас" если не военной постройки, то такой же конструкции. Полет как полет, но что-то уж больно трясет! И головы впереди сидящих время от времени то едут вправо, то влево! В Филадельфии заправка и через часа два посадка в Вашингтоне. Часа через четыре дождался нашего самолета, посадка, взлет и через часов 10 - Москва. Дома! Здесь меня встретил Аркадий Волков - родственник Наташи - Никитиной жены и моя Маша, специально прилетевшая из Североуральска. Не могу, не хочу, наконец, не желаю (А. Вертинский) молчать о том, как проходил таможенный досмотр моих вещей, которые были при мне (Машины два чемодана шли грузовым рейсом компании British Airways) все шло без происшествий до того момента, когда в вещах обнаружилась тонкая в белых бумажных корочках книжка - Саша Черный "Солдатские сказки" - эту книжку я любил еще с детства. Их читал нам дома у нас бывший артист в то время иеромонах о. Рафаил. И сам текст, и то, как он читался, врезалось мне в память и в сердце. С. Черный записывал эти сказки "с натуры". Сидя в окопах первой мировой вместе с авторами этих словечек и выражений чисто русских и поворотов сюжета и чисто русской хитринкой и находчивостью и доброй усмешкой. Будь я литературовед, я, наверное, многое мог бы еще добавить, но что помню, то дорого, и помню все. Извините за многословие, но хочется, чтоб все прочитали "сказки". А особенно мне хочется все это сказать в связи с тем, что вы сейчас прочтете.

Таможенник, найдя книжку, приостановил досмотр и вызвал специалиста по литературе. "Специалист" долго листал книжку, вчитывался в какие-то абзацы, а может фразы, и наконец спросил меня напрямую: "Антисоветчины нет?". На что я заметил, что сказки писаны за несколько лет до "Великой Социалистической...". Спец снова задумался, полистав еще немного снова спросил: "порнография есть?". Получив опять отрицательный ответ, отдав книжку первому таможеннику, изрек: "Проходит"! Не мог не рассказать эту почти детективную историю. В назидание потомкам. Подобного рода казусы встречались мне и раньше, но я от них уже поотвык, работая большей частью в лесу. А тут вот в такой волнующей обстановке, да с риском потерять книжку, о которой мечтал!

По окончанию всех формальностей Аркадий повез нас с Машей на Таганку, где у них была квартира. Эта семья от мала до велика оказалась милой гостеприимной и доброй, главное, на полном основании, у нас завязались родственные отношения. Аркадий много мне помог с получением, таможней и отправкой багажа из Москвы в Свердловск. Не менее действенной была и помощь Наташиных друзей Калягиных, особенно Марка. Прожив около недели у нашей новой родни, закончив "багажные дела" мы с Машей отправились домой на Урал - Свердловск, где нас с нетерпением ожидали дети, и тут у меня началась жизнь, схожая с анекдотами "армянского радио". Спрашивайте - отвечаем. Ведь в это время моя поездка в США даже для Свердловска была в диковинку, а дома в Североуральске, особенно на работе, тем более! И я отвечал, отвечал возможно подробней, напирая однако на то, что я в Штатах не жил, а "гостевал" на всем готовом. Было даже и такое: у нас в гидропартии в один из обеденных перерывов я лишил и тех, кто "с поля" приехал, и тех, кто "сидел на камералке" своего законного обеда. Не я виновный - они сами просили! И вот этот час я излагал коллегам свои впечатления. И была еще одна такая "лекция". Только в детском саду нашего предприятия, нет, не для милых малышей на горшочках, а для персонала - воспитателей и нянечек. "В тихий час, в тихий час". Отвечали двое - Бакеновский и я. Мы даже сорвали аплодисменты! Все было бы хорошо и приятно, если бы по возвращении не узнал бы о потерях в рядах Шанхайцев - знакомых, друзей!

Жизнь продолжалась, и водоворот жизни исправно вращал в себе, и мою семью, и меня. Снова работа, лес, дом, семья. Снова хожу на стадион, играю в настольный теннис, а "водоворот" равномерно и неуклонно движется по шкале времени. Так прошло несколько спокойных лет. Один раз мы с Машей съездили отдыхать в Подмосковье да съездили в Псков к Базилам, где они жили уж несколько лет да ездили на Кубани к старшей сестре Маши. Вот и все, что было!

ХАРБИН!..

Да, хочется о колоколах, праздниках и других приятных вещах писать, но ведь и для хорошего нужно обоснование хоть маломальское, дилетантское. Не будет ни цифр, ни ссылок на исследования ученых. Будет... "а я это знаю, видел" и т.д. А, точнее, "так помню".

А помню я, что Харбин создавался для КВЖД, силами КВЖД и ее служащими и рабочими. Как узловая станция и управление. Были в городе все необходимые структуры и город жил уже полной жизнью, когда население резко увеличилось - влилась Каппелевская армия по завершении "Ледового похода". Большая часть - офицеры. Еще необходимо сказать: рядом вплотную жил китайский город Фу-дзя-дан. Русского населения в Харбине, как мне помнится, к 1940 году насчитывалось около 100 тысяч. Не менее жило и в Фу-дзя-дане китайцев. Харбин пересекала маленькая речка с названием "Мадяловка" (китайское "Ма-дзя-гоу"). Речка делила город на две части - нижнюю "Мадягоу" и верхнюю - Новый город и пристань. Мадягоу делилась опять на Гондатьевку, Славянский городок и другие районы, которые я сейчас не помню. Через речку перекинут большой мост, по которому ходит трамвай, автобус и другой транспорт, есть и пешеходные дорожки. За мостом трамвай поднимается в гору, и наверху - остановка. Прямо справа стоит знаменитый на всю Маньчжурию магазин "И.Я. Чурин". Он знаменит качеством товаров и еще больше - качеством обслуживания. Если хотите, потом расскажу о нем. Там же находятся театр драмы, два кинотеатра и магазины. Трамвай поворачивает налево - и остановка "Вокзал ж.д.". А в центре площади Святониколаевский собор. Это необычный для Харбина храм. Он срублен в России. Каждое бревнышко помечено и все отправлено в Харбин. Там, так же по меткам, собран и стоит (стоял?..), возвышаясь над площадью. Бревенчатый собор на совершенно безлесной равнине. Напоминание о России. А за мостом, на самом подъеме, "Североманьчжурский технологический институт", где преподавали бывшие поручики, есаулы, капитаны и т.д. И этот диплом котировался везде. Даже в СССР! Было пять средних учебных заведений: четыре гимназии и Коммерческое училище. Два из них хочу особо отметить. Гимназию им. Хорвата закончили две моих тетки - Тоня и Галя, а Коммерческое училище подарило миру оркестр Олега Лундстрема. Было еще Высшеначальное училище. Каков его уровень я не помню. А в гимназии Х.С.М.Л. (Христианский Союз Молодых Людей, по-английски - YMCA), где я учился, были вечерние: Колледж делопроизводителей (на английском языке), курсы переводчиков (английский язык) с вручением официального диплома, и переводчиков (уже со времени японской оккупации Харбина) японского языка.

Теперь с площади поворачиваем направо, через виадук на Пристань. Это деловой и торговый центр Харбина. Его центральная улица - "Китайская", по обеим сторонам забита магазинами, главным образом промтоварными. На параллельных улицах вперемешку - конторы компаний, магазины, некоторые консульства и большой трехэтажный магазин "Мацуура", думаю, что государственный, так как вывеска гасила: "Мацуура", а ниже мелким шрифтом - "кокусай унью кабусики кайся". Слово "кокусай", видимо, и означает государственный. Можете представить, как мы, мальчишки, "переводили" эту вывеску! Есть у Пристани еще и районы: Нахаловка, Затон, Миллеровские казармы, были, наверное, и другие, но я не знаю их. И, наконец, собственно пристань. У берега дежурят десятки "Марусь", "Ласточек" и т.д. Это лодки плоскодонки, которые держат хозяева китайцы, они же и гребцы-перевозчики. Это сезонный, но достаточно верный заработок в теплое время, а зимой они же - "тяни-толкай". Так называются кресла (сиденья), снабженные коньками и утепленные чем-то вроде ватных одеял. Мест обычно два, но были и четырехместные. А бывший лодочник теперь "двигатель экипажа". И весело носятся зимой эти экипажи по льду замерзшей Сунгари. Опять "Маруси" и "Ласточки". Видимо, под этими названиями они зарегистрированы в транспортном департаменте Городской управы(?). Немного ниже по течению стоит "Яхтклуб". При нем ресторанчик "Поплавок". И, конечно, качаются на волне многочисленные яхты, как принадлежащие Яхтклубу, так и частные, пришвартованные и приписанные здесь.

А на той стороне Сунгари... В "мое время" от "этой" до "той" стороны было около километра, если меньше, то немного. Итак, на той стороне - место летнего отдыха харбинцев. Была там и так называемая "Зотовская протока", то есть рукав реки с тихим течением и отличными желто песочными пляжами. Еще были: чья-то заимка, чья-то дача и отличный летний ресторанчик. Протока была достаточно глубока и велика, чтобы доставить удовольствие и взрослым пловцам и ребятишкам. Почему я упомянул о тихом течении в протоке, Сунгари - река полноводная и быстрая, а тут, в протоке, отдыхай спокойно.

Вот, пожалуй, и все о "географии и этнографии". Собирался писать если не сухо, то хоть "наукоподобно", а писал и вспоминал с теплом. И пойдет вся "история м географией" в тему о Граде Китеже. Только если вдруг прочтет кто-то из старых харбинцев, не судите строго, коли что-то не туда поместил, или не так назвал. Ведь более семидесяти лет прошло с тех пор! А теперь о культах и культуре.

Православных церквей было не сорок-сороков, но много. В каждом районе, наверное, по церкви. А кроме них - католический костел польского землячества, протестантский храм, синагога (возможно две), мечеть, два китайских храма: один буддийский, второй назывался "ти-лао-сы", видимо по усопшим. Оба этих храма стояли рядом с русским кладбищем. И, кроме этих религиозных учреждений, была масса разных сект. Все легитимные религиозные объединения свободно пускали в свои храмы, и мы, молодежь, во всяком случае, в них побывали. Общение со всеми ребятами и взрослыми позволило нам, вернее внедрило в нас веро- и вообще терпимость к иным убеждениям, хотя своих не меняли.

Воспитание в семье! Это же главное для нас на всю жизнь. Меня, да и наверное всех нас учили: "помоги в беде товарищу!". Приводили слова А.В. Суворова, которые он обращал к своим солдатам. Часто говорили: "не дав слова, крепись, а давши держись!" Льщу себя надеждой, что я хорошо усвоил этот посыл, но судить не мне. Внушали уважение к старшим, к обществу людей, занятых делом. Учили уважать чужую собственность, но и беречь свою собственную. Чего это я вас воспитываю? Ведь все это вы и без меня знаете! И еще, что я считаю очень важным: русский язык! С нами говорили хорошим русским языком и дома, и в школе, и в магазине, и в парикмахерской. И на улице! Ведь населяли город Харбин в основном люди со средним, как минимум, образованием. Вспомните, как заселялся город! Каким бы русским ни был Харбин, но находился ведь он в Китае, был окружен китайским народом. Дома нам всем наши родные нет, не внушали, а просто вся атмосфера в доме, весь быт были пронизаны тем фактом, что мы - русские. И наша Родина, даже тех, кто родился здесь, в Харбине, ...там, в России. У взрослых всегда жила надежда - вернуться, и мы очень и очень часто слышали разговоры "...у нас дома в Курской губернии..." или "...в станице Николаевской..." или... И эти рассказы слушались внимательно и укладывались в наше подсознание. Так мы осознавали себя русскими и гордились этим. И надо сознаться: мы были жуткими монархистами, я, по крайней мере. Но, несмотря на такой в разной степени патриотизм (с квасным оттенком), мы начисто были лишены ксенофобии. Мы ежедневно общались с китайцами, в основном в сфере обслуживания. Во многих школах вместе с нами учились китайцы, и в нашей школе, тем более, что у нас на очень высоком уровне было поставлено преподавание английского языка. В нашем классе учились пять китайцев (три девочки и два парня), два еврея, полька, молдаванин, латыш. Какая уж тут ксенофобия! (И разбрелись мы все по континентам!)

Воспитание? То, что я написал выше, и было воспитанием жизнью. А домашнее воспитание тоже было, но его я не помню подробно. Скажу только, что я не помню каких-то наказаний - угол, долгие лекции на тему... Зато помню, как при каком либо моем проступке, мама говорит: "За то, что ты сделал, я с тобой не буду разговаривать!" И свято выполняет сказанное. Я же, будучи "абсолютно правым и дьявольски гордым", "принимаю условия" (а куда деваться?) и тоже молчу. Правда, не читается и не играется. И хотя я абсолютно свободен - хочу, иду на улицу, не хочу, не иду - но ничего не хочется. Мысли, понимаете ли, всякие бродят. И к вечеру, наверное, я прихожу к мысли, что ...ну где-то я не прав. Молчать тяжело, но признать свою вину чертовски трудно. И, наконец, с великим трудом, я, перед сном, признаю свою вину. Не знаю, кто более счастлив, я или мама. Теперь-то я знаю, каково это взрослым - "игнорировать" свое любимое дитя! Ну, поскольку я все о себе, то напишу еще, мне кажется довольно важное для моего восприятия мира. Еще в 1907 году, когда семья деда переезжала в Китай, бабушка захватила в новую страну огромную пачку, высотой сантиметров 25, великолепных цветных открыток с картин Третьяковской галереи. И многие картины русских художников, как передвижников, так и других, я помню почти "наизусть". И это еще прибавило мне "русскости".

Теперь о факторах, которые создали в нашей памяти "синдром Китежа". Не по порядку, а как вспомнится. Представьте: конец марта, идет Великий пост. Тепло. Погулять бы с ребятами, в лапту поиграть бы или в "зоску" (пояснить?), но не очень-то выйдешь. Пыльная буря! Весной в Харбин (конец марта - начало апреля) приходит пыльная буря , и недели полторы, а то и две мелким и темным песком из пустыни Гоби и Шалю буйный ветер забрасывает город беспощадно. На зубах скрипит, глаза в постоянной опасности, дома по уголкам, между тщательно проклеенными оконными рамами - песок, песок, песок! Но вот Великий пост приближается к концу, уже Вербное воскресенье, уже лучший баритон в Святониколаевском соборе поет о "благоразумном разбойнике". А в доме - все при деле. Бабушка уже испекла куличи и украшает их, мама с Тоней готовят закуски и фрукты, я протираю сквозь сито сырную пасху. А в духовке жарится бараний окорок, нарезается с окорока копченого, готовится "кутья" - сладкое блюдо из вареного риса, изюма и ореха. Красятся яйца. Сегодня уже "Вынос плащаницы", а завтра к заутрене надо отнести куличи, пасху и яйца к церкви на Церковной же улице, для освящения. Заутреня пропела "Христос воскресе" и мы, всей семьей, домой - раговляться. Все похристосовались, поели и спать! А утром..! Еще толком не проснувшись, бегу к окошку. Оно уже свободно от бумажных уплотнений, я, скорей, распахиваю его, и в комнату врывается колокольный звон и весенний воздух! И радость! Я молод, и мои друзья молоды и веселы. И все мы всегда помним эту обстановку и настроение. И еще предстоит мне, как "мужчине", ныне потерянный обычай - "визиты". В первый день Рождества и Пасхи все мужское население приодевается во все праздничное, и, составив "маршрутный лист", отправляется с визитами к знакомым, и даже малознакомым людям. А женщины принимают визиты, угощают, беседуют не без вина и даже водки! Но в этот день пьяных нет - сорок визитов, да в разных концах города! И это тоже память об общении. На второй день праздника визиты наносят дамы! Об обычаях напишу далее по ходу моего рассказа.

Общение повседневное тоже создает, как теперь говорят, "ауру", и она тоже живет в нашей памяти. Дома, в гостях, в школе, в магазинах - везде русская речь, везде спокойно, благожелательно. По крайней мере, к нам, "молодежи", "надежде" и пр. Общение с китайцами, взрослыми людьми, работавшими частным образом по снабжению русского населения овощами, фруктами вразнос и с работниками "микро-супермаркетов", или, попросту лавок, было тоже спокойным и взаимозаинтересованным. "Товар - деньги - товар". Подробнее об этой сфере нашей жизни напишу далее.

А теперь немного о хулиганских поступках мужской половины молодежного населения. Может кому-то покажется и неправильным с теплом вспоминать об отрицательных своих поступках и действиях. Но сердцу не прикажешь! Часть Харбина, которую можно назвать "спальным районом", состояла из частных (личных) и небольших, на несколько квартир, домов для аренды. И все это жилье было обсажено множеством фруктовых деревьев, не считая клумб с цветами. Климат и земля благоприятствовали, и сады пышно цвели и плодоносили. Росли и груши, и яблоки, и абрикосы и многое другое. И, понятно, набеги на них и поспешные ретирады от разъяренных владельцев. Не нужны нам были эти фрукты - все можно было купить. Наверное, манили таинственность "мероприятия" и риск получить хорошую затрещину. Вот и мчались мы, не жалея штанов и рубашек, подальше, в "свой двор", где жили. И родительские реакции на повреждения "туалета", равно как и кожи, вспоминаются с теплом.

Поездка на Сунгари! На отдых ехали всей семьей, а то и двумя, иногда тремя семьями. Переезд через реку на "Ласточке", "Стреле" или какой-либо иной лодке, еда у костра, купание в протоке, особый воздух! И наши взрослые, довольные и снисходительные. А мы носимся, по определению взрослых "бесимся", по пляжу и по траве.

Все это относится к Харбину, но к нему же относится и все, что вспоминают все. Школа и твой класс, дружба на всю жизнь и взаимовыручка, прогулки всем классом в Городском саду или Питомнике, дни рождения и именины дома у "виновника", и снова мы вместе! Первая школьная любовь! Да что я! Этого никто не миновал, и мы тоже.

Вот так и создался наш "Китеж град". И эта харбинская теплая жизнь со всеми нами, харбинцами, всегда.

Написал, как мог, не судите строго.

Воспоминания о Харбине для меня всегда радость! До середины 90-х годов я не знал, что эти воспоминания - не вся радость, а ждет меня еще большая и более материальная радость! Пять абитуриентов 13-го выпуска Гимназии ХСМЛ нашли друг друга! После более чем 55 лет с момента окончания школы и полной неизвестности о судьбе друзей! Не стану подробно описывать всю переписку, которая привела к получению первого адреса, вернее телефона Иры Сюй. Но, конспективно, все же изложу. "Отправной пункт" - мой друг еще по Русскому дому, харбинец, живущий в Североуральске, Гена Рюмкин. И далее - пять ступеней-адресатов в России, с "возвратно-поступательной" перепиской. И вот я, с волнением набираю номер с цифрой "1" впереди. На том конце провода - "Hello"! Я, тоже по-английски, спрашиваю: "Can I speak..." и т.д. И в конце называю себя. Пауза... "взрыв" эмоций с обеих сторон! Нетрудно представить нашу радость! В конце разговора Ира сказала, что пришлет мне "наш журнал". В следующий раз она позвонила мне и сказала, что его создали Ира, Дима Мыслин - член нашей "четверки", и его младший брат, и сто журнал уже в пути. Когда я получил его, я понял и оценил труд, который они положили на его создание. В журнале помещены краткие и не очень описания жизни всех наших ребят, которых разыскали Ира и Дима. Это были описания жизни, которая началась после окончания школы. Был там рисунок, центром которого была эмблема нашей гимназии, а от нее во все стороны расходились линии-лучи, на концах некоторых из них были написаны фамилии найденных наших друзей. Остальные были пусты, и один из лучей был мой. Без фамилии.

Мы все радовались этим событиям, и я, и моя супруга Маша, и наши дети Наташа и Никита. Несколько лет нашей жизни были расцвечены такими радостями. Ира дала мне адрес Димы Мыслина (Димаса), Коли Воронцова, Лены Петровой )девичья фамилия). Димас дал адрес Эдгара Каттая (Кыя). В течение года были установлены все контакты, и началась переписка. Несколько розже я узнал адрес Гедды Эпштейн (Илвес), а от нее адрес Коли Сюй-Хэ-Чуна.

Но переписка перепиской, а все друзья стали спрашивать у меня мою биографию. Начал было я писать каждому о своей послешкольной жизни... Представьте себе: каждый раз в 6 адресов пиши опять то же самое! Утомительно, но положение "вновь появившегося" обязывает! Добросовестно пишу. Пытаюсь я как-то разнообразить свой рассказ, но из-за "красот" сюжет либо блекнет, либо запутывается, а у корреспондентов возникают вопросы. Однажды моя семья - и супруга, и оба "ребенка" жестко раскритиковали эту мою практику, и посоветовали взять какой-то период жизни, последовательно и ясно изложить его, сделать шесть копий и разослать. Это помимо самих писем. Я попробовал. Все хорошо, но когда вспоминаешь все, то одно событие тянет за собой другое! И, в результате, получилась книга, которая Вам предлагается.

165

Комментарии: 2, последний от 06/07/2022. © Copyright Елисеев Георгий Николаевич (NikEl1952) Размещен: 14/04/2011, изменен: 30/04/2015. 471k. Статистика. Статья: Мемуары Иллюстрации/приложения: 2 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: Воспоминания репатрианта

Елисеев Георгий Николаевич : другие произведения.

Узоры судьбы