Приходит Рабинович на работу, поднимается на свой родной этаж, где у Рабиновича располагался офис, а дверь ему услужливо открывает секретарша, загадочно улыбаясь. Небывалый случай! Видимо, ждала специально. Решительным шагом входит Рабинович в свой шикарный кабинет, и вдруг... у него подкашиваются ноги! Он начинает медленно оседать в красное кожаное кресло для посетителей, предусмотрительно установленное недалеко от входных дверей, предчувствуя неотвратимое.
Дело в том, что в этот день Рабинович пришёл на работу позже обычного, так как долго обсуждал одно новенькое дельце, сулящее большие выгоды, со своим давним компаньоном Мойшей, встретившим его специально вне офиса. Мойша, между прочим, неоднократно на что-то намекал ему в ходе продолжительной беседы. Смысл этих намёков Рабинович поймёт чуть позже, а сейчас и вдруг, его сковал какой-то страх, отняв былое нахальство, язык и ноги.
В считанные секунды, как перед смертельной опасностью, в сознании Рабиновича пронеслись все его последние "деяния". Не напрасно он так испугался. Рабиновичу казалось, что он всегда был готов к этой встрече и боялся её, хотя где-то в подсознании считал, что "пронесёт", как не раз уже бывало в подобных ситуациях, так как он слыл везунчиком. Но на этот раз предчувствие подсказывает, что везению его пришёл конец, как и ему самому...
Долгое время Рабиновичу действительно везло. Его активы росли как на дрожжах, и он даже начал было подумывать об "оффшорах". Уже всё было продумано и подготовлено, но, как говорится: "жадность фраера губит". Неожиданно подвернулось ещё одно очень выгодное дельце, требующее значительных вложений, и он не устоял. Вот тут-то и закончились все его везения. Очень быстро растаяли, как сахар, все его накопления и вот-вот ждал он главного удара от Закона, которого опасался всю свою жизнь.
Предчувствие ожидания неотвратимого притупило обычную бдительность Рабиновича, и он допустил возможность разыграться своему воспалённому воображению на неожиданно увиденном незнакомце в своём кабинете, повергшем его в шок. О, Боже! В его кресле, по-хозяйски, как у себя дома, расположился Суровый мужчина с лысиной, в котором Рабинович узрел угрозу для себя, сквозь непроницаемую маску его лица!
- Вы Рабинович? - спросил Суровый мужчина.
- Да, я... я...! - замямлил Рабинович и опустился в кресло для посетителей ещё глубже, вжимаясь в него, как бы прячась от действительности. Весь он стал как бы ещё меньше и тщедушнее, чем был на самом деле. Ноги его уже не держали, правая рука Рабиновича гулко отбивала замысловатый негритянский ритм по кейсу, в то время как левая - судорожно вцепилась в ручку кейса, пытаясь выломать её, но добротно сделанная вещь не поддавалась увядающей мускулатуре стареющего мужчины, каковым в действительности и являлся Рабинович.
Он встретился с Суровым взглядом. Взгляд Сурового ничего хорошего Рабиновичу не предвещал. Это был взгляд Закона и Рабинович это знал. Рабинович решил держаться до конца, ничего не признавая. Он хотел выжить, во что бы то ни стало, отрицая всё, вспомнив только сейчас таинственные намёки Мойши.
- Ну? - сказал Суровый. - Поговорим о деле!
"Что он знает?" - сразу же мелькнуло у Рабиновича. - "Неужели Мойша? Не может быть?! Ведь всегда с ним... всё было чисто! А его намёки? Он всё свалил на меня?! Но как он мог?! Я так ему доверял, больше чем родному брату!" - вихрем неслись тревожные мысли в голове Рабиновича.
- Что Вы молчите? Мойша - Ваш брат? - продолжал "допрашивать" Суровый с интересом наблюдая за Рабиновичем.
"Всё знает?!" - подумал Рабинович. Знакомые в шутку называли их братьями, так как часто видели вместе.
"Тоже мне, брат?" - подумал Рабинович. - "Братья так не поступают, а всё отдают друг - другу, если даже ссорятся. Надо не поддаваться на провокацию! Надо всё отрицать, надо выиграть время и что-нибудь придумать, чтобы выпутаться," - этому его учили опытные люди, у которых он старательно учился и которым доверял больше, чем себе.
- Нет...! Нет у меня никакого брата Мойши! - почти закричал Рабинович, и сам не узнал своего голоса, таким он прозвучал чужим и противным.
- Отказываетесь? - уже вкрадчиво вежливо спросил Суровый. В этих словах Сурового почудилось издевательство "кота над пойманной мышью" и Рабинович истерически закричал, не выдержав "пытки":
- Да...! Да...! Да...!
- Ясно! - сказал Суровый. - Распишитесь тогда о том, что отказываетесь, и мы Вас больше не потревожим, - продолжал Суровый, роясь в бумагах.
Суровый встал, взял со стола какой-то документ и подошёл к Рабиновичу, который во второй раз лишился дара речи от такого оборота дела, тупо соображая, выискивая провокационную суть в странных словах Сурового.
- Вот здесь и здесь, - указал Суровый, подавая Рабиновичу ручку, указывая места для подписей.
Рабинович, как загипнотизированный, подчинялся Суровому, уже потихоньку радуясь, что "пронесло". Суровый аккуратно собрал и уложил подписанные Рабиновичем бумаги в кейс, закрыл его на замок и встал. Выходя из кабинета, Суровый обернулся и благодарно посмотрел на Рабиновича:
- Мы предполагали, что Вы - благородный человек и поступите именно так. А эти деньги, от которых Вы отказались, пойдут в благотворительный фонд по оказанию помощи пострадавшим при теракте 11 сентября в Нью - Йорке. Ваш брат Мойша погиб в этой катастрофе. Он был одинок. В нашей страховой компании хранилось его завещание. Деньги предназначались Вам в случае, если Вы соблаговолите принять их, учитывая ваши сложные взаимоотношения, которые нам известны из этого же завещания. В противном случае миллион долларов Вашего брата поступают в благотворительный городской фонд. Спасибо Вам и прощайте.
Только теперь Рабинович вспомнил о своём двоюродном, противном во всех отношениях братце, который на всю жизнь привил к себе его, Рабиновича, отвращение. В молодости Мойша был ещё большим везунчиком, чем Рабинович. Мойша увёл у Рабиновича красавицу - невесту Сару и сбежал с ней в Америку. Рабинович проклял их обоих и с тех пор ничего о них не слышал. И вот, оказывается, его братец стал миллионером! Но что же с Сарой? Мойша умер одиноким, значит, их совместная жизнь не сложилась, как не сложилась семейная жизнь и у самого Рабиновича.
И вдруг, Рабинович вскакивает, как ужаленный:
- Как же так?! Его одурачили?! Где этот агент страховой компании, так ловко разыгравший самого Рабиновича, - но того и след простыл. - Скорее! В полицию! Нет, в суд! Но как его зовут? Откуда он - этот нахальный агент? Может, это был просто первоапрельский розыгрыш? Нет! - сколько сил и денег потребуется истратить Рабиновичу, чтобы достоверно выяснить всё! Рабинович знает и то, что дело будет проиграно во всех инстанциях, если есть его собственные подписи на соответствующих документах. В этих тяжбах можно потерять даже то, что ещё осталось у него в загашниках: - Не такие "лохи" эти американцы, чтобы отдать обратно... уже отнятое! Будьте вы прокляты! - сердито прошипел Рабинович.
Только тут Рабинович почувствовал дикое чувство неудовлетворённости только что разыгравшимися позорными для него событиями и особенно собой, смешанное с чувством жалости к своему погибшему брату и к себе самому, так ловко обокраденному мошенниками - американцами в лице Сурового мужчины с лысиной. Но, превыше всего, Рабиновича терзал инстинкт собственника, потерявшего сразу же в жизни всё. Ещё несколько минут назад он страстно хотел остаться на свободе и сделать для этого всё мыслимое и немыслимое, а теперь, позабыв об этом, Рабинович впадает в другую крайность - сделать всё, чтобы вернуть его миллион долларов. В считанные минуты Рабинович привык к тому, что миллион долларов - это его кровные денежки и только его!
Роза - секретарша Рабиновича, не мешала разыгравшемуся здесь спектаклю, так как интуитивно почувствовала угрозу своему положению. Она хорошо привязала Рабиновича к себе, будучи тоже одинокой. Роза знала, что Рабинович в её руках и он всё сделает, чтобы только она не отвергала его, будучи свободной на самом деле. Рабинович ей пока что тоже нужен, и она всё сделает, чтобы увести его от необдуманных решений - уехать из страны.