- - А вы, не трахните меня случайно, на Новый Год?
- - Случайно? - я удивленно поднял глаза
- - Тогда, если не можете случайно, сделайте это специально.
Эта девушка пьяна, но не в умат, не до положения риз, не до отключки, а так, как... Ну, как, по-вашему, выглядит девушка выпившая литр джина с тоником или немного больше. Это если пить быстро, а закусывать парой зеленых маслин, лохмотьями крошеных чипсов и ментоловыми сигаретами. Ее черные глаза глубоки, но не бездонны, как пишут поэты, а просто выразительны. Зрачки блестят, словно пуговицы бального платья под софитами.
Почему именно на Новый год, а скажем не на католическое рождество или еврейскую пасху? - спрашиваю я, мне просто интересно, что она скажет в ответ.
Это будет мне подарок, на елку. - голос девушки чуть заметно дрожит.
Хорош подарок, а я похож на Санта-Клауса Трахальщика?
Почему бы и нет, осталось только приклеить ватную бороду и нарядиться в звездистый полушубок...- ее сильно шатнуло на зеркальную стенку клуба.
На слабо блестящем зеркале остались опечатки ее влажных ладоней.
Осторожнее. - Я не узнал свой голос, нервно прозвучало, и даже вспотел. Капли пота образовались на лбу и начали скатываться к носу.
Сейчас из туалета должна выйти моя близкая подруга. Не то чтоб совсем близкая, не будущая жена, и не то что бы сожительница, выражаясь шершавым языком милицейского протокола, но очень ревнивая стервоза. Мы знакомы давно. А теперь, с недавнего времени проводим нечастые вечера и ночи вместе. Надежд на законный брак Анна не питает, но все же плохо понимает ситуации, которые трудно объяснить, а надо принять как должное.
Принять своим пока еще неумиротворенным сердцем. Так, с покорностью мазохиста, должно принимать осенний холодный дождь, пролившийся с чернильного неба и приближающиеся с тупостью подмосковной электрички, дни выплаты ссудного процента. Как принимаю это я.
- Милая, тут подошла женщина, не лишенная некоторой приятности, и попросила, как тебе сказать мягче, произвести соитие во всенародный праздник, в качестве подарка. Как ты на это смотришь? Да, это не будет стоить ни копейки, такое миленькое развлечение. Положительно?
- Придешь на Новый год? - она обнимает меня тонкими руками за шею. На левой руке розовый след от недавнего термического ожога. Теплые ладони, даже жаркие. Животворящее тепло. Тепло, которое растекается волной, достигает пальцев ног и уходит дальше в бетон фундамента и мерзлую землю.
До Нового Года еще почти десять дней. Только-только на городских площадях и улицах стали устанавливать праздничные елки. Что же будет за два дня до боя курантов, когда начнется ежегодный, двухнедельный, рождественско-новогодний удар по печени? В трамвай, пожалуй, не войдешь.
Приду, конечно, где ты живешь? - зачем было это спрашивать? Все равно я никуда не пойду. Освобождаюсь от ее настойчивых, обещающих негу рук.
Сейчас, вот визитка, здесь телефон, адрес. Меня зовут Ольга. Поклянись, что в Новый год будешь у меня.
Что б я сдох. - Улыбаюсь, вспомнив Штирлица, и прячу маленький прямоугольник плотной светло-кремовой бумаги в нагрудный карман рубашки, даже не посмотрев на него.
Что там, может быть написано, менеджер? Сейчас все менеджеры. Любая девка, умеющая читать, писать и считать до десяти - менеджер.
Ольга. Олььгааа. Звучит приятно, но сейчас выйдет Анна. /Действие следующее. Те же и она, входит она/ Анннна. Тоже здорово.
Я буду ждать. - Ольга неловко переступила с ноги на ногу и подвернула каблук, потеряв равновесие, упала мне на грудь. Специально так не упадешь.
Осторожнее. Шла бы ты милая, с богом. До Нового года еще палкой не добросить. - Видимо скорбь в голосе прозвучала слишком явственно, слишком нервно.
- Я жду. - Она поправила свое вишнево-алое платье и пошла чуть неуверенным шагом по потертым керамическим плиткам пола в глубь клуба, откуда раздавалась убойно-громкая музыка.
- Хороша. Жюстина или скорее Жюльетта. - так подумалось, я улыбнулся своим мыслям.
Громкая музыка. Излишне громкая. Слов не разобрать, что-то про, "не любовь" исполняемая со щенячьим восторгом и лихим присвистом присутствующих дам и кавалеров. Какая уж тут любовь...
Что бы сказал об этом чувстве Даль? Наверное, что-то вроде - чувствовать любовь, сильную к кому привязанность, начиная от склонности до страсти; сильное желанье, хотенье; избранье и предпочтенье кого или чего по воле, волею (нерассудком), иногда и вовсе безотчетно и безрассудно. Парень любит девку; или что-то в этом роде.
Что знает о любви, певица - сопливая девчонка, чья мордашка светится на большом мониторе... Может быть, что-нибудь и знает. Хочет знать.
Любовь. Само собой, не вздохи на скамейке и не прогулки при луне. Вечные чувства. Старинное изобретение потертых в блуде и алкоголизме рифмоплетов. Томление вечноозабоченого и недовольного духа. Беспокойство возмущенной плоти самим провокационным присутствием особи противоположного пола. А также ритмические, возвратно-поступательные движения, совершаемые с определенной частотой и амплитудой движения. Участившийся пульс, дыхание, спазмы. Его оргазм, ее, может быть.
- Ты не скучал? - спрашивает Анна, поправляя волосы.
- Нет, я был занят разглядыванием рисунка на этих дивных, пластиковых панелях. Расписанных неизвестным мастером под цвет белой сосны.
- Лгунишка, скажи лучше, женских ножек, хотя приличных ножек я здесь не вижу, кривули на одну ногу и ужасные жопы. Ха-ха-ха, смешно, правда?
- Заправилась маркой? - тихо, почти шепотом спрашиваю я.
Это кислота. Анна часто смеется некстати и обнажает свои зубы, когда сожрет пару марок чуда подпольно-подвальной литовской фармакопеи. Пять баксов марка. Она недавно отремонтировала все зубы, на халяву, у знакомого стоматолога, и теперь раскрывает рот, во всю ширину демонстрируя окружающим, милый, но слегка неправильный прикус.
Иногда, в минуты раздражения, я говорил - не жри кислоты, лучше выпей. И не читай "Комсомолки" на ночь, от этого происходит неконтролируемое, турбулентное завихрение в мозгах и ухудшается сон.
"Мать старушка плачет, инопланетянин изнасиловал ее четырехлетнюю дочь". Вот и все что она, способна прочитать.
Лет пять тому назад, когда мы познакомились, Анна могла прочитать на сон грядущий десяток страниц Фихте или Шеллинга и растолковать на пальцах содержимое. У нее был кавалер, мой друг, археолог. Анна живо интересовалась скифами причерноморья. Это было давно, две жизни назад. Где теперь те скифы, где Володька, археолог?
Пять долларов марка экстази. Ха. Два раза по пять долларов - большой пузырь трехзвездочного дагестанского коньяка, в круглосуточном гастрономе за углом. Сдачи хватит на толстокожий лимон, привезенный морем из солнечной Испании и отечественную шоколадку для дежурной дамы.
- Ты старомоден, суслик. Не надо трагедизировать. От этого не умирают. - Анна поправила прическу.
- Какая уж тут трагедия. Так-с, морализаторство одно, никому не нужное. А что не умирают, это ты, милая, зря. - глубокомысленно отпускаю реплику, зная что мои слова повиснут в воздухе.
Еще как умирают. Соседка по подъезду, симпатичная бабенка, с первого этажа, обожралась развесного, нигерийского наркотика, купленного у университета имени Дружбы народов, и вышла в своем натуральном виде на улицу. То есть, была абсолютно голой. Ноги, покрытые фиолетовыми мурашками, не чувствовали холода, а голова была свободной от стыда и смущения. При виде мигающих разными огнями светофоров в ее башке что-то замкнуло, и она начала бегать по проспекту, ловко уворачиваясь от сплошного потока машин возвращавшихся с покинутых на зиму пригородных дач, но ее все равно задавили.
Нагая пришла в этот мир, нагая и ушла.
Это не сказка, я сам был свидетелем. К всеобщему удивлению очевидцев, пожилой дядя с лицом уголовника, был невменяем от принятого глюкогена и не осознавал вершин своего падения. Дядечке, пристало больше разводить ангорских кроликов в ближнем Подмосковье и впаривать их на птичьем рынке. Лучше б, он пил домодельный самогон, однообразно бранился в кругу семьи и меланхолически бросал окурки с балкона.
Я был пьян, соображал туго. А никто из зрителей не догадывался, что этот водитель был большим оригиналом и ориенталистом - востокоманом, о чем свидетельствовала разноцветная татуировка дракона, обвившего своим телом шею и плечи владельца. Одноглавый дракон, скаля на окружающих свою щербатую челюсть, одной лапой опирался на земной шар, а другой лапой пытался ухватить стилизованное солнце.
Осень, никто не увидел тату водилы. Дракон спрятался под рубашкой и курткой. Кто-то был с ним, кто именно? Я не разглядел. Я чувствовал только запах серы и навоза. Хотя, дядечка с дачи, возился по хозяйству, испачкался. Обычное дело.
- Жми на газ. Дави ее, будет весело. - Настойчиво шептал водителю в ухо случайный пассажир. Зачем, шофер, ты его послушал? Что за таблетки он ел?
- Разве он авторитет, рыжий попутчик в помятой кепке и тельняшке? Рыжий голосовал на обочине дороге. Дядечка остановился. Проклятая надежда на два лишние червонца.
- Кому нужны советы случайных людей... Кто он такой, попутчик... Как дальше жить... Кто она такая... Что будет с кроликами...
- Народ, что любопытствовал на голое, окровавленное, нескладное, лежащее тело, из ран которого еще клубился теплый пар, стоял молча. А водитель, выходя из транса, спросил, вначале негромко, некстати:
- Как имя этой, суки?
Потом заорал громко, совершенно неожиданно:
- Как имя этой, суки?
-Тебе напомнят его в аду, - нагло скаля зубы, сказал рыжий пассажир. Эти слова я слышал совершенно отчетливо.
- Сильно прихрамывая, рыжий пошел через шести рядное шоссе. Не обращая внимания на движение. Его должны были бы сбить, но машины не причинили ему никакого вреда.
- Хромой черт. Проклятый, хромой черт. - Пробормотал дядя и сел на помятый капот своего авто, ожидая прибытия милиции и скорой помощи.
- • Как ее имя?
- • Ему скажут имя молодой женщины в милиции, ему напомнят его в аду.
И Ад следовал за ними.
* * *
Как убога жизнь городских окраин! Удивительно просты развлечения, а какие простые болезни - перелом конечностей, стригущий лишай. Какие наивные удовольствия - секс, водка, наркотики. Окраина лишена излишнего пафоса - граждане отдыхающие и гости столицы, предпочитают употреблять наркотики наружно и внутривенно без рецепта врача, словно аспирин, без нарочитых эмоций и театрального заламывания рук перед озабоченными родственниками. Тем более что наркоту все чаще потребляют целыми семьями.
Конец очередного века. Начало нового тысячелетия. Предсказанное старухами падение нравов, приправленное народным цинизмом, любительским оккультизмом совершилось. Только слепой не видит символов грядущего Апокалипсиса.
Миллениум! На нас надвинулся новый век и дурацкое слово, похожее на линолеум. Век новый, а игрушки старые.
* * *
Странная женская логика. Если все ее знакомые гоняют кубы опия по венам, а ты нет, значит старомоден!
А вдруг я просто боюсь уколов? Нет, впрочем, не боюсь, у меня в конторе долго стоял кактус и я периодически кололся об эти странные шипы. Я написал тогда еще стихотворение:
ТЕКИЛА
Небрит три дня,
Уколовшись о кактус,
Я вспомнил - текила...
Ее заначил с позапрошлой пьянки,
Льда пол стакана, ноги на подоконник,
Кайфовая штука,
Чем не латино любовник?
Как говорил мне дружок, Андрей скульптор: - счас, стихо сочиню... Напивался, при этом, сильно. Хороший мастер, старомодный.
Ах, да, я старомоден, и будь моя воля, ввел бы рабовладение, для неспособных к гражданской жизни. Рисовые плантации Кубани и хлопковые поля Узбекистана разгрузили бы битком, забитые тюрьмы. Преступников на галеры! По приговору военно-полевых судов. Экологически чистый двигатель в сто человеческих сил для рейсов река-море, наверное, и сейчас довольно рентабелен. Ясон со своей немногочисленной бандой догребал от антично - архейской Греции покрытой голыми камнями и скудной растительностью, до богатой красными винами и золотыми рунами Колхиды, и обратно за один сезон.
- Ты что застыл, пойдем в зал. - Анна решительно тянет меня за рукав.
- Иду, иду.
В глубине зала гремит дурацкая музыка и мелькает неоновый огонь надписи " "Добро пожаловать в рай". Это вывеска из бара, который в позапрошлом месяце закрыли за розничную и мелкооптовую торговлю наркотиками. Вывеска на здании поменялась, а сущность заведения и улыбчивые хозяева кавказской национальности остались прежними. Остались от прежней жизни даже пластиковые стаканы и небьющиеся пепельницы. Я знаю этот бар, хозяин покупает у нас курятину.
Когда-то я любил ходить в ресторан "Донбасс", что стоит на центральной площади в маленьком шахтерском городке на юге России. Там местный оркестр вяло отгудев пару мелодий, объявлял перерыв. После длительного перерыва, исполнив один-два шлягера, начинал медленно складывать инструменты и прощаться с публикой. Потом, получив червонец от друга из солнечной, мандариновой страны Сухумии весело играл попурри из Сулико и цыганских мелодий, придавая своему пению кавказский колорит криками "ОССССА". Отмытые забойщики, проходчики и прочие маркшейдеры принявши по двести или более, проникаясь важностью момента, из патриотических убеждений главному оркестранту приказывали петь "Листья желтые"... Вокалист делано морщился, но пел заказанное четыре раза подряд.
Теперь в публичных местах, предназначенных для танцев и праздного время провождения молодежи, забыты зеркальные шары, моего безмятежно-блаженного детства. Забыты сладкоголосый слепой негр Стиви Вандер и медленные танцы.
Раньше я приглашал девушку и прижимался к ней телом, тело чувствовало, будет близость или нет. Теперь нужно предложить дозу. Все упростилось. Регресс.
Сетчатку глаза обжигает ослепительно зеленый луч лазера, а японские усилители качают что-то неудобоваримое. Поют вроде на русском языке, но слов не разобрать.
- Да, не "Депеш Мод".
- А ты, такой древний, что танцевал под "Машину Времени".
Какая-то малолетняя, огненно рыжеволосая лярва, сукина дочь, снимает с себя майку - сеткой и бюстгальтер и запуливает все это в толпу. Потом своими голыми, и на удивление невыразительными грудями падает на грязный пол. Ее чудом не затаптывает в сутолоке народонаселение. Девушку поднимают, но она чуть жива и не стоит на ногах, и падает снова. Охранник перебрасывает ее худощавое тело, без капли жира, через плечо и уносит его прочь.
Бар исполняет роль сводни, и "массен толерантности" в одном и том же помещении. Удобно и сердито.
- Правда, здесь весело.
- Да, здесь очень весело.
Какой-то давно небритый сукин сын, с наглой мордой, и сбитыми в кровь костяшками пальцев, локтем спихивает чужой коктейль с барной стойки и вспыхивает локальная потасовка. Охранники с толстой выей и большими мускулистыми руками не дают этой милой драке перейти в побоище. Их лица были бы непроницаемо серьезны, если бы не были так тупы, и глаза - полны сознания важности своей миссии. Это называется - обеспечение общественного порядка.
Впрочем, нанести серьезный ущерб зданию невозможно, массивную барную стойку не свернуть, а стулья прикручены намертво к полу.
Анна не любит мордобоя в любых его проявлениях.
Пошли отсюда и побыстрее, это грязный лохарник.
Ко мне?
Я сегодня не трудоспособная. Критические дни...Ха-ха-ха. Тут недалеко есть один дивный бар. Зайдем ненадолго?
Нет, мне завтра на работу.
Анна медленно одевает свою простеганную суровыми желтыми нитками войлочную куртку "Гуссвенн" и в раздумьях натягивает вязаную шапку на глаза.
Ну, тогда, дай полтинник или лучше сотню. Ты же знаешь, я бедная, как Демьян Бедный.
- Ну, тогда я горький, как Максим Горький. Максимальногорький.-
подаю ей купюру, сложенную пополам. Она не говорит - ни спасибо, ни до свиданья. Вероятно, это тоже старомодно.
Она ушла. Я снова остался один. Опять один. ОДИН. Не бог древних скандинавов, а я сам, человек из костей и мяса. Куда направила стопы свои Анна? В бар.
Наверное, нет в округе ни одного заурядного бара с дансингом, в котором она не пропустила бы стаканчик красного итальянского вермута, и который не стал бы дивным после этого стакана.
"Здесь Анна. К не разу не побывала".
Мраморная мемориальная доска с золочеными прорезными буквами. Короткобородый священник в парадном одеянии, с большим золотым крестом на груди, благословляет собравшихся, оптом и машет своей метелкой, разбрызгивая святую воду. Толстый мэр города с трехцветной лентой через плечо, со слезами на глазах перерезает огромными ножницами ленточку и передает их своему помощнику. Прыщавый юноша, с заостренным носом хронического кокаиниста, держит бархатную подушку на вытянутых руках, а сводный духовой оркестр вооруженных сил и морского флота играет государственный гимн. Солнце радует всех своими золотыми бликами, а умытые пожарниками и матросами деревья тянут свежие зеленые листочки к месту всеобщего ликования. Пионеры, или как их там теперь называют, возлагают цветы и клянутся быть достойными...
Ее бросил любовник. Мой товарищ. Анна сказала как-то - он редкая сволочь. Таких поискать. Для чего поискать? Что бы жить в горести и радости?
Она сама бросила его. - так Анна говорит вслух. Разговор в пользу бедных.
Анна рассказывала об этом коротко и всегда одинаково, эту историю можно привести дословно.
* * *
АМУЛЕТ АННЫ К.
Тонкий черный кожаный шнурок. Оправленный в серебро, зуб дракона. Его подарок.
Мифический герой голыми руками убил дракона, и сам стал драконом. Владимир никогда не говорил, куда он едет. Конспирация. Черный археолог. Маньяк, охотящийся за золотом Шлимана.
У нее собралась даже небольшая коллекция безделушек из его экспедиций. Маленькая пузатая амфора, критские бусины, старинный испанский дублон. В последний раз он отсидел шесть месяцев в перуанской тюрьме за попытку раскопок в Мачу - Пикче.
- Это только из-за денег?
- Нет. Это очень важно для науки.
- Для науки важно, что - бы ты сидел в тюрьме?
- Ты ничего не понимаешь...
Как ей понять, она работает в дорогом, парфюмерном магазине. Еще немного и она перестанет его ждать. Она молода, ей нравится, когда на нее оборачиваются мужчины на улицах. Ей делал предложение рябой датчанин. Она отказала.
Год назад, под рождество, любимый прислал ей смешную открытку из Бенина. Она долго листала географический атлас. Африка.
Пока она носит этот амулет, с ним ничего плохого случится, не может. Он так говорил. Он обещал.
- Девушка, покажите вот этот одеколон, для мужчин.
Он итальянский? А этот, французский? Запах зеленого лимона? Да, пожалуй, я возьму французский.
Покупательница ищет в косметичке кредитную карточку "Виза". Лето. Кондиционер натужно гудит, он не справляется с духотой. Женщина находит кусочек пластика и расстегивает пуговицу на блузке. Эта женщина, довольно привлекательна и выглядит сексуально, для своих лет. На ее шее амулет на тонкой золотой цепочке, оправленный в серебро зуб дракона. Его подарок.
Анна роняет флакон на мраморный пол, и запах зеленого лимона наполняет магазин.
Шесть часов вечера. Метро. Пока этот амулет у нее, с ним ничего плохого случится, не может. Он так говорил. Он обещал.
Она снимает тонкий черный кожаный ремешок с шеи и бросает, оправленный в серебро, зуб дракона под стремительно надвигающийся электровоз.
* * *
- Интересно где сейчас Володька? Мой приятель, археолог.
Мой друг Володька выбивает дракону зубы.
Он в детстве, мечтал столкнуться с непознаваемым. Вот и столкнулся с драконом. Старый змей, которого знали все народы мира. Дракону посвящены мифы и сказки. Володька испробовал питье дракона, но не был им очарован. Питье давало сон и утоляло боль, но... сны что давал напиток, были так страшны, а слова дракона были так лживы. Дракон, что был мирным и ласковым поднял лапу, но Володя увернулся от удара.
Володькиных друзей пожрал зверь, и он решил убить дракона. Убить Дракона.
***
Солнце камнем упало за горизонт, и наступила тьма.
Тьма - страшное слово, что за ним? Пустота. Пусто-пусто. Домино. Почему домино? - подумал Володька. - Это верно, виноват свет, из окон домиков, хижин или как тут их называют, этот свет и напомнил точечки на костяшках. Может быть.
Группа домов, не обозначенных на карте, в центре этого населенного пункта стоит огромный склад, куда собирают урожай мака и маковую солому. Ангар, в котором после их налета должно остаться пусто-пусто.
Бывший археолог и еще девять человек, членов общества Святого Георгия общества лежат на цветущем маковом поле. Прямо в осыпавшихся лепестках мака. Прямо над их головами бесконечное море зеленых головок. Любимый цветок дракона. Золотой треугольник. Бирма. Мьянма. Самое логово Дракона.
Общество Святого Георгия уже нанесло Дракону три болезненных удара. Эпический Змей, враг всего сущего, лишился нескольких своих зубов. Это были сильные удары, но не смертельные.
В первый раз, Володька пронес адскую машину на торговое судно, которое ходило под панамским флагом. Корабль стоял в европейском порту. Уже готовый к разгрузке, груз строительных блоков и колумбийский зубной порошок. Кокаин - Девяносто тонн, хорошее средство для прочистки мозгов матери Европы.
Дракон отвлекся и пропустил удар. Под видом представителя страховой фирмы, Володька пронес на корабль чемодан, полный взрывчатки. Через десять минут, его выпроводили с миром. Десяти минут скандала, что организовали у трапа несколько членов общества Святого Георгия, хватило, что бы лжеагент переложил груз из чемодана в платяной шкаф капитану.
Из машины, Володька сделал телефонный звонок в пейджерную кампанию. Сообщение предназначалась Дракону. "Иду на Вы. Святой Георгий".
Корабль подпрыгнул от взрыва и разломился надвое. В пару минут затонул у причальной стенки пирса.
Девять человек команды и шесть портовых грузчиков погибло. Сирены "АМБУЛАНЦ", пожарных, полицейских, чем они помогут покойникам?
Дракону наплевать на людей, погиб груз. Люди Святого Георгия в кафе, в центре Картахены, откупорили бутылку шампанского. Они спасли тысячи людей от смерти, и пусть Господь осудит их, за это преступление. Потом, когда-нибудь. За них заступится Святой Георгий. Дракон потерял зуб. Этот зуб эпического змея, оправленный в серебро, теперь у Анны К.
Из Европы воины переместились в Азию.
- Пора.
- С богом.
Заклацали затворы автоматических винтовок. Пригибаясь к самым цветам опиумного мака, Люди Святого Георгия молча двинулись к деревне. Тропический воздух мешал запахи пота, оружейной смазки, новой кожаной обуви, но сильнее всего был запах молока дракона.
Молоко Дракона. Капли, что выступили после надреза кривым ножом головки мака. Капли загустевают на солнце и ветру, распространяя характерный запах. Запах опия, крови и денег. Мак - деньги, которые пахнут.
Окажут ли деревенские жители сопротивление? Сколько там оружия? Будут ли жертвы? Наверное. Опий, единственное, что кормит обитателей этих мест. Дети Дракона. Они с детства знают вкус опия и не его в чужие руки. Будут жертвы, обязательно будут.
Вот и конец поля. Сто метров до деревни, пятьдесят.
Откуда взялись сигнальные ракеты? Почему ночное небо наполнилось вертолетным гулом? Кто первый начал стрелять?
Дракон зажмуривал глаза, делал вид, что спит, а сам, выпустил когти.
- Вперед. Аванте. Твою мать...
Куда делась тишина? Зачем стало так светло?
Вертолеты расстреливали людей на маковом поле. А Люди Святого Георгия бежали вперед, расчищая себе узкую дорогу теперь уже редкими выстрелами и бросая гранаты в окна домов.
Только вперед. К складу. Только не споткнуться, только не упасть... Кто там упал! Вставай, вставай.... Нет, уже мертв.... Твою мать.
Этот большой металлический ангар и есть склад. Последняя граната разметала охранников. Огромный, освещаемый заревом горящей деревни ангар полон смертоносного зелья. Сеновал.
- Кто остался жив? Вилли? Джек?
- Нет, никого. Ты один остался, дружочек. - Глумливо засмеялся Бес. - Беги, пока не поздно!
- Поздно. - Глухо сказал Ангел. - Слишком поздно.
- Да ладно тебе, нехай побегаеть. Беги направо. Там есть овраг, тудыть и беги, потом лесом, лесом, огородами, огородами.
- Слишком поздно. - Глухо произнес Ангел. Ангел достал из кармана своего больничного балахона уже прикуренную сигарету и смачно затянулся.
- Дай мне дернуть. - Сказал устало Володька, и бросил винтовку на бетонный пол. Ангел протянул сигарету.
- Курение опасно для Вашего здоровья. - Загоготал Бес, теребя, свои усы. - Ты, давай, стреляйся, скорее. Узкоглазые, склад запалить боятся, не знают, что ты один здесь. А то ведь умучат, жилы вытянут. Стреляйся, легче будет.
- Что мне надо делать? - спросил археолог.
- Делай, как знаешь. - Пожал плечами Ангел.
- Это все, что я должен был услышать от Ангела? - Володька уже догадывался, каким будет ответ.
- Ну, знаешь... сложный вопрос, может быть, еще не все.
- Не надо. Я все понял. - Володька воткнул сигарету в тюк, и солома вспыхнула адским пламенем.
Голова закружилась от дыма, и Володька упал около горящего сена. Почти сразу он задохнулся в дыму. Потом пламя пожрало тело бойца воинства Святого Георгия.
- Ничья, - сказал Ангел.
- С какого это перепугу? Мой клиент, чисто моя победа, - откликнулся бес.
- Пусть нас рассудит Отец.
- Да и не фига спрашивать, он стоки людей положил, чисто в ад дорога.
Склад выгорел дотла. И когда упали стропила ангара, грянул страшный ливень. Несезонный. Хлестали молнии, и был редкий в этих местах град. Дождь шел всю ночь. Это Святой Георгий омывал тела своих павших воинов.
***
Интересно, куда пошла Анна? Впрочем, к свиньям собачим. Когда леди покидает дилижанс, пони становится легче. Не буду думать о ней, слишком своенравная особа, она хочет кормить дракона с ладони, но боится. Хочет и Боится.
Что будет делать Анна, когда придет домой?
Изучать "Историю. О" Полины Реаж? Заниматься самосовершенствованием, и что, само собой разумеется, самоудовлетворением? Подцепит в новом баре нового кавалера с большим кошельком? Что может делать баба, когда чувствует отсутствие любви? Что-то будет. Пить, наверное. Отсутствие любви. Разве это не достаточный повод, бухать как грузчик?
Многие пьют из-за отсутствия видимых причин для тоски и это главная причина алкоголизма.
Почему так хочется быть востребованным, и почему так хочется, что бы меня оставили в покое?
А ведь мне действительно завтра на работу. Там где я сейчас работаю, спокойно. Никто не лезет в душу и не пытается учить жить. И это успокаивает.
Не слишком умственная профессия, но и не мордовский лесоповал. Торговая компания по продаже американских куриных окорочков с частичным немецким капиталом. Не монополист на рынке, но очень активный участник.
Домашний холодильник под завязку забит окороками, на балконе высится небольшой штабель картонных коробок. Стратегический запас не тянущий карман. Водки и продуктов никогда не бывает много. А вдруг завтра кончится мой настрой, сядут батарейки и брошу ходить на службу, то бишь, на работу. Первое время переживу.
Мы недавно отгрузили со склада пятьсот килограмм перемороженных на смерть куриных ляжек, в один из розничных магазинов на рынке. Когда грузовик, везущий два десятка коробок, истошно сигналя и моргая фарами, прилагая чудовищные усилия не задавить кого-нибудь из нерасторопных покупателей припершихся на рынок ни свет, ни заря, пробился к месту назначения, оказалось, что налоговая полиция в масках и с автоматами, обложила заказчика, аки хищного зверя в берлоге, и ломала монтировками запертые двери лавки. Владелец магазина лихорадочно жег документы в открытом пламени и орал что-то непотребное пришедшим, в зарешеченное окошко.
Народ, сбился в плотную толпу, предвкушая зрелище.
- Шли бы они все, отсюда, в тихое место, в Третьяковку, к примеру, посмотрели бы "Арест пропагандиста". - Проворчал я, ожидая неприятностей.
- Поехали отсюда. Мы чужие на этом празднике жизни. Сейчас еще пальбу устроят. - шофер зевнул и повернул в замке зажигания ключ.
- Шофер в своей жизни прочел всего одну книгу. В нарядах по автопарку в Советской Армии. Любимая книга помятых жизнью россиян. Бестселлер Ильфа и Петрова. "Двенадцать стульев" и "Золотой теленок" под одной мягкой обложкой. Издательство Ашгабад. Тираж триста тысяч экземпляров. Засаленный томик, отпечатанный на плохой газетной бумаге и лишенный рисунков. Вот еще притча, иллюстрировать массовую литературу! Впрочем, за качество содержания книги, издательство ответственности не несет.
О похождениях Бендера и его камарильи водитель читал раз сорок, то нахватался цитат с избытком, на всю оставшуюся жизнь.
В его машине на ветровое стекло наклеен " огоньковский " цветной портрет Муамара Каддафи. Смуглое, морщинистое лицо в черных солнцезащитных очках. Я узнал его - заслуженный лидер ливийской революции, верховный шаман всего северного побережья Африки, бывший друг СССР, известный также как Одинокий ястреб, Мыслитель, Халиф вечного бога и прочая, прочее. Раньше на это место в машинах клеили фото Генералиссимуса, лучшего друга всех лучших людей.
Почему Каддафи, а не голая баба, как у всех уважающих себя работников автомобильного транспорта?
Узнал? Одобряю... А что, хороший мужик, добрый...
Не все признают, говорю - мой дядя, многие верят.
Барыгу, сейчас возьмут, минут пять может и продержится, затем на кичу отправят. И будет ему, болезному, не до куриц будет еще года два, или больше? Или откупится? Что с грузом будем делать?
Из окна магазина бухнул в утреннее и сырое небо выстрел, затем второй, почти сразу. Народ бросился в рассыпную, прижимая покупки к грудям. По путно сметая на своем пути прилавки с товарами и роняя торговцев на землю.
Да, лет пять, минимум.
Груз оплачен. Деньги получены и пущены в дальнейший оборот. Бизнес nonstop. Картонные коробки, если принципиально, могли бы подождать юридического владельца, и пять лет, и десять. Не так давно были найдены на Крайнем Севере запасы исследовательской экспедиции Толя, пролежавшие в мерзлоте восемьдесят лет. Все харчи можно есть и теперь.
Но суперларек на рынке и экспедиция Толя немного разные предприятия. Мороженую курятину на склад не вернешь, это никому не нужно. Военный трофей.
Тебя от этих трупов петушиных не тошнит? - сочувственно спросил водила отдышавшись. Прикурив трясущимися руками, он внимательно осмотрел место жительства напарника. Ничего выдающегося. Книги, драная мебель. Лифт, как положено по закону подлости в таких случаях, не работал, и они перетаскивали все пятьсот килограмм курятины на руках, в квартиру.
Шофер, малый сообразительный, хотя и не слишком образованный, как-то сделал для себя вывод, что работает на большом кладбище птицы. Водитель похоронного катафалка. В этом своем добросовестном заблуждении он был солидарен с дремучими буддистами. И свой домашний белоснежный двух дверный "Стинол" рассматривал исключительно как трупохранилище.
А ты что, стал вегетарианцем?
Не дождетесь. Я мясо люблю. Сено жрать? Не умею.
- Мне по большому счету все равно, что есть.
- А в меня больше казенные харчи не лезут. Мать, заколебала, "поешь курочки". Орал на нее, вчера. Зря, конечно, с одной стороны экономно...
- Зря. Орать на родную маму очень даже не хорошо. Хотя завтракать, обедать и ужинать окорочками утомляет и закаленных рыбными консервами туристов - холостяков.
В зимних норах полосатых бурундуков находили до двенадцати килограммов кедровых орехов, а хомяки могут натаскать в свое жилище до девяноста килограммов еды.
Мне орать не на кого. Кричать на улице - значит обеспечить усталое тело ночевкой в вытрезвителе. Надрывать горло в пустой квартире можно, если только совсем болен на голову.
Еще не давно я был болен. Тяжело, но не безнадежно. Оставалось немного здравого смысла, чуть-чуть условных и безусловных рефлексов и моторных качеств, достаточных что - бы развязать себе шнурки на ботинках и запереть дверь ключом.
Эта болезнь - АГОРАФОБИЯ.
Я запирал себя в квартире и забрасывал ключ далеко под ванну. Так истреблялось желание лишний раз выходить из убежища. За филенчатой дверью оставались уличная суета, мерзость новых подъездов и старых подворотен исторического центра.
И Мой друг, замурованный в замкнутом пространстве между коммунальной кухней и туалетом, написал (как он сам думал) гениальную поэму и оклеил распечатанными листами всю стену. По ночам он декламировал строфы луне, но луна оставалась холодной. Дракон стучал к нему в дверь, но не решался ее сломать. Поэт не открыл дверей. Потом уехал, на Камчатку.
Здесь, в своей берлоге, я размышлял о мистическом начале, что-то писал на длинных, узких полосах бумаги и рисовал графики бытия.
Сначала безумный Новый год. Кислый по содержанию женский праздник. Грустный день дурака. Май с его демонстрациями в последние годы ставшими нерегулярными, и социально разными. Лето, уборка урожая... круг замкнулся. Россия страна сезонная.
В порядке абстрагирования от самого себя спал на голом полу и закусывал водку проросшими зернами пшеницы и проса, но это ежедневное священнодействие не прибавляло мне ни здоровья, ни просветленности.
Под потолком без смысленно крутилась проволочное коромысло Кальдера.
Без смыслено. Безнадежно. Бесссс... Какая-то чертовщина.
На вопрос - "на хрена, все это", обращенный вверх, к стоваттной лампе накаливания не получал ответа. Может "это" было слишком абстрактно и расплывчиво, а вопрос был поставлен так, что ответа не требовалось.
Я вообще был с создателем на "ты", особенно после обильно выпитого алкоголя. Теперь, мы снова на Вы.
Когда смотрю на географию трещинок, на давно не беленом потолке, и размышляя вслух, он уподобляя себя монахам средневековых монастырей, которые годами толковали Библию и Аристотеля и совсем не смотрели на звезды.