Аннотация: Великий слепой точно нащупал ћзлобу дняЋ - необходимость примера, дабы случилось наконец то, что фарисейским способом не соединяется и что решает, в конечном итоге, вопрос жизни и смерти.
Достоевский - второй по величине пророк России (ч.4)
(глава 34 книги 19)
1. Через Достоевского Отец подсказывает Толстому, что надо бы в жизни самой воплотить декларированное опрощение 2. "Надо бы" порося превратить в гуся, да вот условие: поросенок сам должен догадаться обо всем 3. Вскормленный обманом поросенок не только не хочет ни о чем догадываться, но и рад посмеяться над советами очень уж умных 4. Не получается примера из Толстого, не получается и советника из Достоевского, потому что каждый зверь в свой лес смотрит 5. Никак нельзя вернуть человека домой, пока в нем живо Эго 6. Эго устраивают обещанные ему перспективы роста и возможность стать пастухом над баранами 7. "Стать русским" требуется, чтобы справиться со своим Эго 8. Надо вытравить в себе еврейскую меркантильность и обрести русскую жертвенность 9. Надо как минимум избавиться от "презрения" в себе, если оно есть, и как максимум забыть о недовольстве 10. Надо отказаться от идеи навязывания своего "счастья" прочим народам 11. Надо забыть о стремлении своего Эго к внешнему благополучию Запада 12. Лишь тогда почувствуешь когти своей второй родины-матери на своей шее 13. Старый Отец всех своих детей учил успешной жизни, но вот беда - золотой успех черепками грозит обернуться 14. Черепками становится родное золото в будущем и тем более и сразу же в черепки превращается искусственно созданное 15.Не получается из русского даже плохонького французика 16. Да и что может получиться, если САМ УЧИТЕЛЬ не знает, в какую сторону склониться 17. Русским трудно становиться, потому что и Эго больно, и подделка скоро обнаруживается 18. Скоро обнаруживается потом, а во времена Пушкина и внук арапа Петра Великого хорош как русский гений 19.Комедия вся эта пушкинская любовь, пушкинский язык и пушкинская жизнь 20. Слушают Достоевского, но не слышат 21. Хотят снести все памятники большевики, но не сносят 22. Везде весь мир Хозяин разукрасил красивой неправдой, и только в мусоре нецензурщины правде удалось затеряться 23. Сам Достоевский удивляется, что образцовый идеалист Грановский в цинизме вдруг находит отдушину почему-то 24. Вдруг освобождается душа, когда сбрасывает с себя оковы правил 25. Мы накануне развязки, сказал великий Достоевский 26.Репетиция это хорошо, а спектакль лучше 27. Законы "веры и неверия" вдруг открывает Достоевский, наблюдая на практике за пертурбациями в своей душе 28. Верующих много - они все на виду плавают, а вот верящих совсем не видно - настоящая вера, как и правда в этом мире, вынуждена прятаться
1. Всякий человек, живущий на Земле, имеет в своем организме определенное количество гедонов, имеет Эго, - то есть имеет все, что необходимо для жизни на Земле, или имеет полный набор качеств, присущих Сатане, с тем отличием от своего Отчима, что у живущих всех этих качеств гораздо меньше. Когда их много, получается Сталин, которого Троцкий точно назвал "великим ничтожеством", мало - вырастает этакий самодовольный баранчик. "По делам их узнаете их", - сказал Иисус Христос, тем самым предупреждая, что нельзя верить на слово ни пророкам, ни фарисеям, ни, добавляем, вообще никому, поскольку все, каждый в свою меру, по образу и подобию, это великие маленькие ничтожества. А ничтожества, как известно на примере Сталина, такие правильные слова умеют говорить, что если поверишь хоть одному и начнешь действовать в соответствии, то станешь Павликом Морозовым, или предашь отца родного ради отца неродного. То есть судить о человеке лучше по поступкам его, хотя и поступки могут быть фарисейскими. Но на одних фарисейских поступках, в отличие от слов, жизнь не проживешь: гедоны в организме заставят показать себя. Разделившись на Толстого и Достоевского, Сатана разыгрывает мизансцену, в которой Толстой, получив задание опроститься, пытается это сделать, а Достоевский, наблюдая за всем этим со стороны, рассказывает, что, в результате, получилось: "Прежде чем проповедовать людям: "как им быть", - покажите это на себе. Исполните на себе сами, и все за вами пойдут" (стр.418). Через Достоевского наблюдая, Творец как бы подсказывает Толстому, что это очень просто: достаточно начать жить как говоришь. Все остальное, чтоб за тобой пошли, дело техники. Творец поможет пойти. Но увы и ах! Если из грязи в князи хорошо рифмуется, то наоборот нескладуха получается. Левушка Толстой, по поручению Хозяина, как ни старается стать крестьянином, даже чуть-чуть им не становится. Не становится потому, что Лев-ин, то есть не прав. Правым надо быть, а на верхах, особенно на самых высоких, не бывает правых, потому что левые тропки туда ведут, и чем выше, тем левее они заворачивают.
Достоевского очень заинтересовал диалог Левина со Стивой Облонским, до этого диалога роман ему не нравился. Эту главу с диалогом Достоевский назвал "одним из главнейших современных вопросов". Рассуждают Левин и Стива о возможности передачи имения мужику, дабы восстановить справедливость, чтобы работающий имел. Достоевскому это разговор интересен для разговора, как и вся жизнь для Хозяина всего лишь игра, хотя вопрос, вроде бы, очень уж серьезный, как для разговора разговаривают и Стива с Левиным, и это как раз очень хорошо видно на их примере, что разговор есть, а дела нет и быть не может. "Как же я отдам (имение) ему? - говорит Левин. - Поеду с ним и совершу купчую? ...У меня есть обязанности и к земле, и к семье" (стр.408). Хочется Левину-Толстому (поскольку приказано сверху) опрощения, а вот там, где без приказа все должно случиться, то есть на деле и по своей воле, ничего не вытанцовывается. Не вытанцовывается потому, что никогда слово у него не соединялось с делом. Нет механизма реализации у него в этом направлении. Его и не может быть, потому что никто во дворе у Хозяина его не нарабатывал.
2. "Злобой дня" называет этот вопрос Достоевский, даже "наизлобнейшим в нашей злобе дня". Нащупал слепой точно: вот оно! Вопрос есть. А ответа, как всегда, нет. И Достоевский сам видит, что такие как Левин, Облонский, Вронский не способны ответить на него. "Лица, как Вронский, например ("Анна Каренина")... и говорить не могут между собою иначе как о лошадях. Это жеребцы в мундирах", - говорит Достоевский (стр.405). И там же добавляет: "Но когда автор стал вводить меня в внутренний мир своего героя серьезно, а не иронически, то мне показалось это даже скучным. И вот вдруг все предубеждения мои были разбиты. ...В самом центре этой мелкой и наглой жизни появилась великая и вековечная жизненная правда и разом все озарила. Эти мелкие, ничтожные люди стали вдруг истинными и правдивыми людьми, достойными имени человеческого". Не видит великий слепой, что он на качелях качается, на одной стороне которых правда из него источается, на другой - ложь, озаренная розовым светом магии. Соответственно, и в ответах на вопросы Достоевский точно также противоречив: то он совершенно как зрячий отвечает, что "все эти старания "опроститься" - лишь одно только переряживание , невежливое даже к народу, и вас унижающее; вы слишком "сложны", чтобы опроститься, да и образование ваше не позволит вам стать мужиком" (стр.416), то вдруг говорит о личном примере, что само по себе тоже верно: "Исполните на себе сами, и все за вами пойдут. - Но вот дальше несколько на насмешку похоже: - Что тут утопического, что тут невозможного - не понимаю! Правда, мы очень развратны, очень малодушны, а потому не верим и смеемся. Но теперь почти не в нас и дело, а в грядущих" (стр.418).
3. Знакомое упование на будущее. Все идеи, в том числе и откровенно утопические, настраивают людей на светлое будущее, при условии... А что эти условия невыполнимы, об этом Хозяин молчит или говорит в таком контексте, который один к одному будет повторен и даже реализован большевиками по отношению к буржуям: "...Коноводы (большевиков) прямо уже говорят, что братства (буржуа с пролетариями) никакого и не надо, что христианство - бредни и что будущее человечество устроится на основаниях научных. Все это, конечно, не может поколебать и убедить буржуа. Он понимает и возражает, что это общество, на основаниях научных, чистая фантазия, что они представили себе человека совсем иным, чем устроила его природа; что человеку трудно и невозможно отказаться от безусловного права собственности, от семейства и от свободы; что от будущего своего человека они слишком много требуют пожертвований как от личности; что устроить так человека можно только страшным насилием и поставив над ним страшное шпионство и беспрерывный контроль самой деспотической власти. В заключение они вызывают указать ту силу, которая бы смогла соединить будущего человека в согласное общество, а не в насильственное. На это коноводы выставляют пользу и необходимость, которую сознает сам человек, и что сам он, чтоб спасти себя от разрушения и смерти, согласится добровольно сделать все требуемые уступки. Им возражают, что польза и самосохранение никогда одни не в силах породить полного и согласного единения, что никакая польза не заменит своеволия и прав личности, что эти силы и мотивы слишком слабы и что все это, стало быть, по-прежнему гадательно. Что если б они действовали только нравственной стороной дела, то пролетарий и слушать бы их не стал, а если идет за ними теперь и организуется в битву, то единственно потому, что прельщен обещанным грабежом и взволнован перспективою разрушения и битвы" (стр.414).
4. Схема такова, что внутри каждого из ответов Достоевского раскачивает еще и на внутренних качелях, как это было бы, если бы на синусоиде, взяв ее саму за ось, начертить еще одну малую синусоиду. Туда-сюда Достоевского швыряет, как лодку на большой волне или головешку в проруби. Поэтому много правды пропускает здесь бдительный Хозяин, мимо которого ни одна мышь обычно не проскользнет. Пропускает специально, чтобы потом сказать, мы первыми открыли шлагбаум, а у вас всего лишь плагиат! Однако у нас есть то, чего у Хозяина нет и не могло быть, - это пример. Мы соединили конец с началом на практике так, что следующий этап развития сознания будет проходить на уровне, который выше на порядок, в отличие от соединений коллективных переразвитых Эго, где все материалы трещат по швам, или недоразвитых, которые коллективно трахают малолетнюю девочку так, что у той соединяются зад и перед. Мы, параллельно с рождением сознания, стираем черты характера (нейтрализуем Эго, то есть все, что в человеке от Сатаны), - вот один из главных секретов технологии, о чем Хозяин теоретически, конечно, знал. Потому и разговоры такие точные о том, что будет, когда "коноводы" потребуют от человека "пожертвований как от личности". Точность такая оттого, что Хозяин уже заглянул в будущее и узнал, что никто ничем у "коноводов" не пожертвует.
5. Знал Хозяин мира сего, что и пример, о котором говорит Достоевский, будет. Будет, когда все его попытки каким-то иным способом решить вопрос жизни и смерти, в том числе и примером, не увенчаются успехом. Сам через Толстого войдя в мир, он хотел предвосхитить будущего первопроходца. Однако, как это получается в фильмах о терминаторе (изменить в прошлом будущее), это опять все мечты и фантазии. Мне, также имеющим возможность частично видеть будущее, очевидно, что изменить его нельзя, а главное, нет смысла менять, потому что не в этом смысл жизни. Нельзя, в первую очередь, хотя бы потому, что всякий, созданный по образу и подобию, и в будущее заглянуть и в прошлом изменить будущее хочет, чтобы получить какую-то свою выгоду. Не дело созданного по образу и подобию что-то менять в Замысле или, другими словами, лезть в чужие дела, что так любит делать Эго и, поскольку постоянно этим занимается, то и не представляет, как это жить по воле вышней. У него в его эгоистической голове не укладывается, что оно всего лишь баран в стаде, которое гоняют пастухи по пастбищам, отведенным для пастьбы.
6. Самое большее, на что может рассчитывать баран, это стать пастухом, для чего надо быть очень старательным учеником пастухов, развивая сверхмерно свое Эго. "Вернуться домой" это значит действовать наперекор пастухам, чем обычно очень хорошо и наглядно занимались наши диссиденты. Но диссидентский путь это совсем не то, что требуется. Наши диссиденты это те же самые сверхмерные Эго, которые хотели бы просто улучшить существующий мир, чего хотели и Робеспьер, и Ленин, которым удалось захватить власть. Что из этого получилось, всем известно. То же самое, если не хуже, получилось бы у прочих диссидентов. Дай, например, власть нашему более других славному Солженицыну! Он бы тут же взялся бы обустраивать Россию так, как это было до революции, восстанавливая земства. Как будто в патриархальности все было прекрасно?! Любое внешнее решение вопроса, как то показала практика жизни и как о том говорили и Гоголь, и Достоевский, и Толстой, ни к чему хорошему не приводит, потому что внутренний мир человека не устроен. Именно внутренний мир души человека видоизменяется, когда он встает на Путь. Изменяется не самим человеком, так как сам себя за волосы из болота вместе с конем не вытащишь, изменяется, когда человек сознательно передоверяет свою волю богу или настоящему Христу, который есть у каждого в душе его и ждет своего часа. Однако чтобы связаться с ним, надо иметь подготовленное для того сознание, то есть надо родиться русским или стать русским. В самом начале Пути передо мной была поставлена эта задача "стать русским".
7. "Стать русским" это значит приобрести (нарастить) в душе те качества, которые, в целом, присущи русской нации. О них мы говорили подробнее чуть раньше, то есть еврейскую выгоду в душе надо заменить на способность жертвовать, страдать и терпеть. Сказать легко, а вот сделать! Тем более что тогда у меня не было четкого представления, что такое русскость. Все остальные задачи я щелкал как орешки, а вот эта задача никак не давалась. При этом я видел, что абстрактно где-то вверху у меня она решается, а вот логически - нет. Тогда я передоверил ее решение своему внутреннему Христу. И постепенно эта моя абстракция стала преобразовываться в логику в душе моей, - параллельно прояснялось и логическое понимание вопроса. И лишь сейчас, спустя около четырнадцати лет, встретив у Достоевского ту же формулировку и ряд рассуждений на эту тему, я приземлил окончательно задачу и решение ее. Я бы ее и без Достоевского решил, тем более что Хозяин решает ее совсем не так, а наоборот, как бы в зеркальном отображении, отчего, как это всегда бывает при дифференциации, решение получается с такими наворотами и ответ таким сложным, что никакой головы не хватит, в то время как ответ прост до элементарного.
8. Во-первых, зачем становиться русским? Это надо обязательно, как обязательно надо стать евреем, хоть в какой-то степени, чтобы жить в этом мире. Не став русским по характеру своему, не попадешь в место, где построены Врата. Так надо обязательно попасть в группу баранов в стаде, которая лишь в меру послушна пастухам, не шестерит и постоянно стремится вырваться из стада. Есть у меня такое видение, где все мы сидим в тюрьме, и вот среди других кучкующихся (блатные там живут своим миром, суки - своим) этак незаметно живет группа, которая учится летать. Не о том они думают, как блатные, чтобы жить послаще за счет других, не о том, как суки, чтобы предать-продать кого-то, они учатся летать, чтобы, научившись, улететь отсюда. В отличие от чайки Джонатан Ливингстон Ричарда Баха, которая хотела всех своих соплеменников научить летать, как она, в моем видении заключенные агитацией не занимаются, они учатся летать, чтобы самим улететь. И когда кто-то достигает необходимого уровня в мастерстве своем, он улетает из мира заключенных. И никто не замечает, ни суки, ни блатные, что заключенных стало меньше. Конечно, в целом русская нация не так мала, чтобы никто в мире не замечал того, что творится на территории, равной одной шестой части земной суши. Мало того, здесь столько разных блатных и сук, что они гораздо лучше западных своих коллег и воруют, и предают-продают. Но как территория России собою соединяет Азию и Европу, так и духом своим через сердце свое малая и никому не заметная часть России соединяется с небом, то есть именно здесь находятся врата или игольное ушко. То есть надо не только попасть в Россию, но - и в самой России оказаться в числе тех, кто учится летать, чтобы улететь. И никто этой малой части не мешает заниматься своим делом, потому что никакой конкуренции ищущим выгоды они не составляют, как никто не хочет стать русским: наши соседи поляки, немцы и вообще весь Запад смотрят на русских, как на чудаков, становиться которыми просто глупо. Даже украинцы, грузины и прочие в той степи, вырвавшись на волю, поскорее спешат залезть в западную кабалу. И это нормально, если смотреть на мир по-еврейски.
9. "Стать русским, - говорит Достоевский (стр.375), - значит перестать презирать народ свой". Едва ли в свое время эту его фразу кто-нибудь, кроме высоких Эго, понял. Чтобы понять ее, надо знать, что такое презрение. А чтобы знать, надо в себе иметь, поскольку, в соответствии с нашим правилом, заметить в ком-то что-то можешь, если это в себе имеешь (во второй книге мы этим подробно занимались). Презрение это недовольство в высшей степени, возникающее лишь у сверхмерных Эго, как точно так же рождается свирепость из гнева и прочие качества Эго, которые чем выше Эго, тем большей величины достигают. Я не знал, что такое презрение (и никто из нормальных людей этого не знает), пока не присоседился ко мне пришлый Друг, имеющий в полном наборе все эти сверхкачества. Не знал я, что такое и славянофобия, и славянофильство. Другими словами, любить славян так же противоестественно, как и презирать их. Причем нельзя сказать, что надо любить или надо презирать, потому что если есть Эго определенной величины, то будешь иметь данное качество точно такой же определенной величины и в соответствии с ним будешь или не будешь любить и презирать. И довольно долго (до сих пор продолжается этот процесс) мне приходилось постигать, что такое презрение. Виновата в том мощная оболочка доброго покоя, не позволяющая колючему презрению пришлого зверя пробиться наружу. Таким образом, можно согласиться с определением Хозяина, что всякий, не способный презирать, это русский, то есть не имеющий очень уж большого Эго. Соглашаюсь с ним я пока. Пока не исследовал пределы допустимых величин недовольства, после которых начинается презрение. Наверное, и здесь действительны известные нам цифры 50% - первого предела и 67% - второго предела. Просто в этом случае (с презрением) я пока их недостаточно четко ощущаю. Весьма неприятное для исследования качество Эго. Ничего противнее в этом мире я не ощущал. И - такой парадокс - именно благодаря этому качеству достигается наивысшее наслаждение в садомазохизме.
10. "А между тем (стр.375) нам от Европы никак нельзя отказаться. Европа нам второе отечество, - я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорога, как Россия; в ней все Афетово племя, а наша идея - объединение всех наций этого племени, и даже дальше, гораздо дальше, до Сима и Хама. Как же быть? Стать русским во-первых и прежде всего. Если общечеловечность есть идея национальная русская, то прежде всего надо дать каждому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу все изменится". Все правильно, а вот результат решения (вывод и, как следствие, инструкция к действию) - неправилен до противопложного: не объединение, а одиночество требуется, чтобы попасть в игольное ушко. Эта вечная подлость системы Зла, когда под видом доброго дела творится захват чужих территорий и порабощение других народов. Мол, национальная русская идея в том, чтобы всех объединить. Вопрос, зачем? Той же самой идеей всемирной революции были вдохновляемы большевики. У них даже получилось создать Союз Советских Социалистических республик, а в сорок пятом еще и пол-Европы прихватить к нему. Теперь едва ли кто будет спорить с тем, что объединение народов творится не ради блага объединяемых народов, а с определенной эгоистической целью инициатора объединения. В 1922-м Союз четырех большевики создали с перспективой подчинения этому Союзу всего мира, и очень долго, вплоть до крушения системы Советов в 1985 году, по всему миру Союз финансировал компартии, настраивая их на захват власти в своей стране. То же самое сейчас делают США под эгидой насаждения самой справедливой и самой самоопределяющейся системы под названием д е м о к р а т и я.
11. Европа это как Эго, как центр всего этого мира, хозяин которому создатель его. И когда мы вместо "Европа" подставляем "Эго", то сразу, поскольку все мы живем здесь, становится понятным, почему Европа нам вторая родина, а для душ, корнями своими оторвавшимися от первой родины, вторая родина это уже как первая, от которой тем более нельзя отказаться. Поэтому Достоевский, как один из представителей высшей Иерархии, вполне прочувствовал момент и сказал то, что другим и в голову прийти не может. Нельзя отказаться от второй родины, если хочешь себя похоронить в ней, и наоборот - надо отказываться от нее или, что то же самое, надо стать русским, чтобы получить возможность вернуться на первую родину. Как сказано в Библии, нельзя служить двум господам сразу. При этом если первая родина сознательно и легко отпускает сына своего в путешествие, понимая, что испачкаться во зле надо, чтобы стать полноценным творцом, вторая родина мертвой хваткой, не считаясь со средствами, вплоть до убийства, впивается своими когтями в приблудившегося сына.
12. О когтях "охранки" этого мира говорю я, поскольку в полной мере прочувствовал их на себе. Никто их обычно не замечает, потому что по-настоящему никто не пытался уйти отсюда. Не может львенок ничего знать о когтях своей матери, которая на своих детей когтей не выпускает. Запад это любимый сынок своего Отца. У этого сынка и мысли не возникает куда-то бежать, он с таким превеликим наслаждением ныряет в "золотой мешок", что его еще приходится удерживать от излишнего усердия. А вот Россия, наоборот, какими прекрасными "золотыми мешками" ее ни соблазняют, смотрит в другую сторону. Практически все, за исключением России, и, в первую очередь, самый умный сын Ноя Иафет (Афет), от которого, по преданию, произошла вся Европа, вполне прилепились к Отцу своему неродному, как к родному, напрочь забыв о родном. И на протяжении всей истории развития России, за исключением времени правления Советов, Отчим только тем и занимается, что отшлепывает по всем местам своего русского пасынка "золотым мешком", не забывая при этом ставить в пример своего успешного западного сына. Благодаря этим шлепкам "лучшие люди" России всегда смотрят на Запад, стремятся туда и перерождаются в европейцев, насколько это возможно.
13. Парадокс в том, что "золотой мешок", а вместе с ним и успешный западный сын, не имеет будущего, а у "беспутного" российского сына оно есть. Заглядывает Отчим вперед и видит, что европеец (или еврей) со своими евриками и долларами летит в тартарары, а у России ясное светлое небо над головой. Лучше всего, как это обычно делает Хозяин, было бы подчинить Россию Западу, то есть хорошо было бы посадить успешного западного сына на беспутного и въехать таким образом в светлое будущее. Увы, не удалось ни Франции, ни Германии, несмотря на все их успехи в делах экономических, оседлать бесшабашную Русь. Было почти победив (Наполеон, Гитлер), в конце они терпели такое сокрушительное поражение, что круче не бывает.
14. Через Достоевского Хозяин хочет понять, почему русский никак не перерождается в европейца. В этом неперерождении, подозревает Хозяин, скрывается тайна, которая, если раскрыть ее, может стать ключом к заветной дверке освобождения. Ведь дичка, когда на нее прививают культурную яблоню, начинает плодоносить сладкими яблоками!? Почему Россия не принимает прививок?! Достоевский берется за эту тему и довольно точно раскрывает ее. Начинает он свое исследование с языка, который есть определенное выражение Духа. Для девятнадцатого века разговор о языке, в смысле связи с духом народным, вовсе не был праздным, каким он может быть сейчас, когда все снивелировалось и как бы замазалось. Вся знать тогда с детства обучалась языку французскому. Если буквально сто лет назад во времена Петра всего иностранного на Руси боялись, как чумы, теперь, наоборот, как это обычно бывает во зле, когда из одной крайности в другую, иностранное стало признаком принадлежности к высокому сословию. Если первый помощник Петра-I Александр Меншиков был вообще неграмотным, то в высшем свете (19 в.) теперь не разговаривающего на французском невозможно найти, так как вся знать с детства обучается французскому. "Я сам, например, встретил в одну уединенную вечернюю прогулку мою по берегу Ланна двух русских - мужчину и даму, людей пожилых и разговаривающих с самым озабоченным видом о каком-то, по-видимому, очень важном для них семейном обстоятельстве, очень их занимавшем и даже беспокоившим. Они говорили в волнении, но объяснялись по-французски и очень плохо, книжно, мертвыми, неуклюжими фразами и ужасно затрудняясь иногда выразить мысль или оттенок мысли, подсказывали, но никак не могли догадаться взять и начать объясняться по-русски; напротив, предпочли объясниться плохо и даже рискуя не быть понятыми, но только чтоб было по-французски. Это меня вдруг поразило и показалось мне неимоверною нелепостью, а между тем я встречал это уже сто раз в жизни. ...Отвратительно тоже в этом неумелом мертвом языке это грубое, неумелое, мертвое тоже произношение. Русский французский язык высшего общества отличается опять-таки прежде всего произношением, то есть действительно говорит как будто парижанин, а между тем это вовсе не так - и фальш выдает себя с первого звука, и прежде всего надорванной выделкой произношения, грубостью подделки, усиленностью картавки и грассейемана, неприличием произношения буквы р и, наконец, в нравственном отношении - тем нахальным самодовольством, с которым они выговаривают эти картавые буквы, тою детскою хвастливостью, не скрываемою даже и друг от друга, с которою они щеголяют один перед другим подделкой под язык петербургского парикмахерского гарсона. Тут самодовольство всем этим лакейством отвратительно. Как хотите, хоть все это и старо, но это все продолжает быть удивительным, именно потому, что живые люди, в цвете здоровья и сил, решаются говорить языком тощим, чахлым, болезненным. Разумеется, они сами не понимают всей дрянности и нищеты этого языка (то есть не французского, а того, на котором они говорят) и, по неразвитости, короткости и скудости своих мыслей ужасно пока довольны тем материалом, который предпочли для выражения этих коротеньких своих мыслей. Они не в силах рассудить, что выродиться совершенно во французов им все-таки нельзя, если они родились и выросли в России, несмотря на то, что самые первые слова свои лепечут уже по-французски от бонн, а потом практикуются от гувернеров и в обществе; и что потому язык этот выходит у них непременно мертвый, а не живой, язык не натуральный, а сделанный, язык фантастический и сумасшедший, - именно потому, что так упорно принимается за настоящий, одним словом, язык совсем не французский" (стр. 283).
Известно в литературе выражение "смесь нижегородского с французским", которым люди, чувствующие правду языка, критиковали этот вычурный язык, иного назначения не имеющий, как только показать претензию на культуру, которой в действительности нет, и выдающий, наоборот, бездуховность его носителя. В целом же, попытка офранцузиться высшего сословия того времени это аналогия попытки Хозяина русского сделать европейцем.
15. У Достоевского убедительно доказано, что не получается из русского даже самого плохонького французика. "Для этого нужно переродиться во француза совсем, - говорит он, - а с боннами и гувернерами этого счастья все-таки никак не достигнешь, а сделаешь разве лишь одну первую станцию по этой дороге, то есть перестанешь быть русским" (стр.288). "А между тем, если он чуть-чуть человек, то в целом он будет несчастен. Он будет вечно тосковать как бы от какого-то бессилия" (стр.289). ...Интеллигентный русский, даже и теперь еще, в огромном числе экземпляров - есть не что иное, как умственный пролетарий, нечто без земли под собою, без почвы и начала, международный межеумок, носимый ветрами Европы".
16."На каком языке говорить отцу отечества?" - такую фразу выносит в заголовок Достоевский, имея в виду дослужившегося до тайного советника благовоспитанного сына. Перефразируя это выражение по-нашему, находим, что "отец отечества" это Хозяин всей планеты Сатана, которого проблемы языка, вроде бы, не должны волновать, потому что абстрактное мышление подобного земному языка не имеет. Однако и Отцу надо приземлиться, чтобы понять себя и определиться в своих приоритетах. Такова действительность, что не хочется Отцу быть со своим западным Сыном, у которого нет будущего, не очень хочется и русским становиться - на фига ему страдания, - но светлого неба над головой в будущем хочется. То есть "и хочется, и колется". А о результате выбора мы можем судить по "тайному советнику", который вполне счастлив со своим уродливым французским, потому что неизменно и каждый день получает свои законные тридцать среберенников.
17. "Я знал одного русского писателя, - пишет Достоевский, имея в виду Д.В.Григоровича, воспитывавшегося в частном французском пансионе (мать и бабушка писателя были француженками, русскому языку он выучился от дворовых и крестьян), - составившего себе имя, который не только русскому языку выучился, не зная его вовсе, но даже и мужику русскому обучился - и писал потом романы из крестьянского быта. Этот комический случай повторялся у нас нередко, а иногда так даже в весьма серьезных размерах: великий Пушкин, по собственному своему признанию, тоже принужден был перевоспитывать себя и обучался и языку, и духу народному, между прочим, у няни Арины Родионовны. Выражение "обучиться языку" особенно идет к нам, русским, потому что мы, высший класс, уже достаточно оторваны от народа, то есть от живого языка (язык - народ, в нашем языке это синонимы, и какая в этом богатая глубокая мысль!)" (стр.285).
18. Как о комическом случае говорит Достоевский о возможности стать русским, научившись русскому языку. Для Достоевского очевидно, что, обучившись русскому языку внешне, нельзя внутренне (всей душой своей) стать русским. То есть у Григоровича вся его русская литература это подделка, такая же, как французский язык у русского барина. И Пушкин, хоть Достоевский и называет его великим, и действительно Пушкин велик, как русская душа - тоже подделка. Такой парадокс, что внешне Пушкин вполне велик, поскольку основал тот простой литературный русский язык, на котором стали писать после него, но внутренне, о чем мы уже знаем и на что намекает Отец через Достоевского, Пушкин это посланник Отца, пророк, пришедший на землю с заданием перевести русских на следующую ступень развития. Парадокс в том, что развитие Эго идет обязательно в ущерб настоящей душе. Для русской души пустить Пушкина к себе в дом это как сесть за стол с человеком, которого послали специально отравить тебя и который держит под столом в своих умелых руках разные яды. Яд "Анчара" это любовь, через которую человек, вроде бы, становится счастливым, а в действительности попадает в рабство. И в "Анчаре" и в "Пророке" поэт описывает свои видения:
"...И шестикрылый Серафим на перепутье мне явился,
...И выдрал лживый мой язык,
...И жало мудрыя змеи в уста разверзшие мои вложил десницею кровавой"
Прямо сказано, что Пушкин это человек, которому язык обычный фарисейский был заменен Ангелом Сатаны на жало. Для чего?
"...Иди, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей..."
"Жечь сердца людей" - вот назначение этого яда. Однако в свое время все это понимается в положительном смысле, хотя вполне ясно, по Достоевскому, что, мол, комедь все это.
19. Любовь, таким образом, это комедия, привнесенная Пушкиным на русскую землю, в лучшем случае, и отрава - в худшем. Комедия и наш прекрасный русский литературный язык. Комедия потому, во-первых, что это вовсе не тот язык, на котором говорит русский народ. В каждом толковом словаре в качестве синонимов обязательно даются еще слова, называемые просторечными. Вся жизнь, в результате, выстроенная так называемым Отцом нашим родным, тоже комедия. На Западе это более стройная комедия, потому что там правила свыше принимаются и реализуются (душа там более эгоистична и, соответственно, более дисциплинирована, поскольку само по себе искусственное Эго хорошо понимает искусственные правила), в России плохо приживается все искусственное и потому жизнь у нас всегда через пень-колоду. Вот такой парадокс получается, благодаря которому Отчим никак не может ни подчинить пасынка, ни приспособить ожидающее его светлое будущее для своего сынка.
20. Достоевский честно рассказывает о том, что нащупал, и, вполне владея средствами выражения (языком Пушкина), подробно и доказательно говорит о многих вещах, о которых ни до него, ни после никто не говорил. Никто не говорил до потому, что не мог дотянуться до того, о чем можно было бы говорить, пощупав, после никто не говорил по той же самой причине, во-первых, и во-вторых потому, что сказанное, если бы оно сказалось, не укладывалось в голове, а чтобы на уровне парадокса оперировать мыслями, как Достоевский, надо было быть не менее Достоевского. Это как с верой в бога, в которого, вроде бы, все веруют, в том числе и Достоевский (веруют, так как есть авторитетные источники, не верить которым просто не по правилам этого мира, и потому, что все добропорядочные или, вернее, желающие таковыми казаться считают себя верующими), но в душе своей веры не имеют, что обязательно и выскакивает у них наружу во многих словах и в самой жизни их. Действительно, как поверить здравомыслящему человеку в Бога, если кругом одни доказательства его небытия!? Как поверить Достоевскому, хоть и убедительно все у него, с одной стороны, если с другой - одни сплошные парадоксы!? Все ищут смысл в сказанном, делают вид, что верят, потому что авторитет у писателя уж очень велик, но в действительности не верят. По той же самой причине, по какой не верят Достоевскому, не верят сейчас и мне, потому что авторитета у меня, в сравнении с Достоевским, вообще никакого нет. Не верят и потому еще более не понимают, о чем речь. Кто ты такой, хочется им сказать, чтобы покушаться на наши святыни!?
21. Большевики Достоевского очень долго не праздновали, в первую очередь, за его "Бесов", где революционеры совершенно справедливо выведены как бесы. У большевиков вначале было желание все памятники снести. Вообще без памятников русский народ жил до Екатерины-II, которая известна своим вольтерьянством и приверженностью к европейскому свободомыслию на словах. Это она решила соорудить первый памятник в России. И логично, что именно Петру-I, первому низвергателю русской патриархальщины, выпало быть первым на памятном постаменте. В Европе памятники давно уже стояли на площадях, а вот в России "не сотвори себе кумира" покоилось в центре самой души. Святотатством считалось возводить памятники. И Екатерина-II, обрусевшая пруссачка, ощущала в своей душе защищающий русскую душу страх перед "европскими" новшествами. Но страх был преодолен пруссачкой, тем более что в Петербурге, окне в Европу, все европейское через окно поддерживалось самим Хозяином мира сего. По замыслу Фальконе, Петр-I должен был вознестись над всей Россией, для чего нашли огромный камень и посадили царя на породистого скакуна. Но опять незадача: недотащили камень. Зачем Петру камень, если он сам камень?! Хватит России той лжи и басурманства, как во времена Петра называли все нерусское, коими порадовал каменный Петр патриархальную страну. Собирались большевики снести все памятники, ликвидировать как класс всех авторитетов прошлого, но завязалась борьба: живые авторитеты не хотели умирать, да и сами большевики, в правительстве чуть не сплошь одни евреи, были весьма образованными людьми. При том же, очень скоро выяснилось, как и свидетельствовал Достоевский, что массы людей вовсе не так благоразумны, чтобы строем шагать в отгороженное для них "светлое будущее", и как-то надо управлять ими. И, как это и раньше обычно происходило и как Иммануил Кант о том говорил, разрушив старое, реформаторы начинают строить новое здание, еще выше старого, а в данном случае большевики, еще не успев снести старые памятники, начали возводить свои и называть пароходы, паровозы, города именами своих героев.
22. Со всех сторон Хозяин мира сего обложил русскую душу. Замкнулась она. Однако осталось и снаружи кое-что, в чем великий Достоевский нащупал что-то настоящее. "Язык-народ это синонимы", - повторим мы вслед за Достоевским и попробуем договорить недоговоренное. Покопаемся немного в мусоре, как называл Достоевский нецензурщину. Сочный русский язык, что никакие другие языки не делают, предметом своего надругательства выбирает как раз те самые святые институты, на которых зиждется весь этот мир. "Еб твою мать" - самое распространенное в народе выражение, смысл которого лучше, чем русские, понимают наши южане, которые за оскорбление рода своего убьют врага на месте. Фактически это проклятие того места, откуда человек появляется в этом мире. Однако русские произносят это выражении как говорят в России, для связки слов, и никто не обижается. "Пиздой накрылось", - говорят о деле, потерпевшем крах, или, если чуть масштабнее, о человеке, который любви посвятил свою жизнь. Писками сейчас называют в эротических журналах женские половые органы. Писка - это же и тончайшее лезвие, которым за предательство воры режут глаза, горло, о чем можно сказать, поскольку на уровне физических глаз расположен "третий глаз" и на уровне горла отвечающий за творчество пятый эфирный центр, что женщина перекрывает человеку как видение вышнего мира, так и способность творения (управления сверхфизическими силами). Вот тебе и язык, где в самом мусоре прячется тайна творения.
23. "А помнит ли кто статью незабвенного профессора и незабвенного русского человека - Тимофея Николаевича Грановского, писанную им... в 1855 году, - пишет Достоевский в главе "Идеалисты-циники" (стр.266) о том же самом парадоксе. - ...Поразило меня одно особенное соображение: во-первых, взгляд тогдашнего западника на народ, а во-вторых, и главное - так сказать, психологическое значение статьи. Грановский был самый чистейший из тогдашних людей; это было нечто безупречное и прекрасное. Идеалист сороковых годов в высшем смысле, и, бесспорно, он имел свой собственный и чрезвычайно оригинальный оттенок в ряду тогдашних передовых людей наших, известного закала. ...Не знаю, согласитесь ли вы со мной, но когда наш русский идеалист, заведомый идеалист, знающий, что все его и считают лишь за идеалиста, так сказать "патентованным" проповедником "прекрасного и высокого", вдруг по какому-нибудь случаю увидит необходимость подать или заявить свое мнение в каком-нибудь деле (но уже "настоящем" деле, практическом, текущем, а не то что там в какой-нибудь поэзии, в деле уже важном и серьезном, так сказать, в гражданском почти деле), и заявить не как-нибудь, не мимоходом, а с тем, чтобы высказать решающее и судящее слово, и с тем, чтоб непременно иметь влияние, - то вдруг обращается весь, каким-то чудом, не только в завзятого реалиста и прозаика, но даже в циника. Мало того: цинизмом-то, прозой-то этой он, главное, и гордится. Подает мнение и сам чуть не щелкает себе языком. Идеалы побоку, идеалы вздор, поэзия, стишки; вместо них одна "реальная правда", но вместо реальной правды всегда пересолит до цинизма. В цинизме-то и ищет ее, в цинизме и предполагает ее. Чем грубее, чем суше, чем бессердечнее, тем, по-его, и реальнее. Отчего это так? А потому, что наш идеалист, в подобном случае, непременно устыдится своего идеализма. Устыдится и убоится, что ему скажут: "Ну, вы идеалист, что вы в "делах" понимаете; проповедуйте там у себя прекрасное, а "дела" решать предоставьте нам". Даже в Пушкине была эта черта: великий поэт не раз стыдился того, что он только поэт. Может быть, эта черта встречается и в других народностях, но, однако, вряд ли? Вряд ли, по крайней мере, в такой степени, как у нас. Там, от давнишней привычки к делу всех и каждого, успели рассортироваться веками занятия и значения людей, и почти каждый там знает, понимает и уважает себя - и в своем занятии, и в своем значении. У нас же, при двухсотлетней отвычке от всякого дела - несколько иначе. Затаенное глубоко внутреннее неуважение к себе не минует даже таких людей, как Пушкин и Грановский".
24. С точки зрения Достоевского, тоже, в своей мере, идеалиста (достаточно вспомнить его утопическое описание будущего человечества в "Подростке"), цинизм идеалиста это, конечно, тоже парадокс. Однако парадокс вдруг исчезнет и все логически уляжется, если мы вспомним о настоящей вере, которая вынуждена прятаться глубоко в душе каждого и народа, пока идеализм правит. Там же, где вера, находится и истина, и правда. О правде говорят, что она страшна, в первую очередь, потому, что так хочет говорить ложь, которая в качестве одного из средств своей защиты употребляет страх. Однако когда ложь слишком зажимает правду, происходит самоуничтожение той жизни, которая, как ракета, должна лететь точно в заданном направлении, а не туда, куда хочет. Профессор истории Грановский, как говорит Достоевский, вынужденный обратиться в дипломата, этот "невиннейший и правдивейший человек дошел до удивительных вещей в своих приговорах". "Правдивейший" здесь надо понимать как идеальнейший, то есть, наоборот, ложный. И лишь когда Грановский берется за относительно настоящее дело (дипломата), то начинает говорить правду, которая тоже весьма относительна, но все же по отношению к идее в целом, ложной по существу, неправда дипломата это, конечно же, правда.
25. Чтобы не разрушилось все созданное ложью, вынуждена ложь давать место правде. И чем ближе момент истины, тем правда все более становится правдивой. "Самые передовые умы, наши и в Европе, согласились уже, что мы стоим накануне "последней развязки". И вот вы стыдитесь того, что и Россия может принять участие в этой развязке, стыдитесь даже и предположения, что Россия осмелится сказать свое новое слово в общечеловеческом деле. Но вам это стыд, а для нас вера. И даже то вера, что она скажет не только собственное, но, может, и окончательное слово. Да этому должен, обязан верить каждый русский, если он член великой нации и великого союза людей, если, наконец, он член великой семьи человеческой" (стр.265). Что здесь можно добавить? Только то, что чует великий слепой феноменально. Однако, прежде чем развязке наступить, репетиция должна быть. Ошибся Достоевский лишь в этом: конец девятнадцатого века был лишь репетицией. Вот и мы сейчас, ровно через сто лет (в 1978 началась астрологическая Перемена), можем сказать, что "стоим накануне". Развязка точно будет. Уже почти развязались все старые узлы. Но процесс этот требует времени. Слишком намертво старая система завязала свои узлы, старалась так, чтобы никто не смог развязать их. Все ногти я переломал, развязывая узлы на веревке, которую принес от В., а завязывал их у нее Абрам, после взял отвертку и шило с пассатижами, поранил руки, но развязал. Особенно тяжело дались первые четыре узла, следующие двадцать, поскольку кое-чему уже научился я, пошли легче. Так будет и с системой в целом. Разберемся постепенно во всех ее чертах и черточках.
26. Схема развития всего в этом мире такова, что вначале говорится обо всем (как при чтении диктанта вначале вся фраза зачитывается быстро, затем - медленно и по частям). Если одного раза для понимания целого мало, текст пьесы читается еще раз, после чего начинают репетировать спектакль мизансценами, соединяя их в акты. Работы очень много. Не один месяц репетируются спектакли в театрах, прежде чем зритель увидит их на сцене. А в нашем случае, когда рождается сознание, и того больше может потребоваться.
27. "Я думаю, - говорит Достоевский (стр.215), - что кто захочет уверовать (в данном случае о спиритизме речь у Достоевского), - того ничем не остановишь, ни лекциями, ни даже целыми комиссиями, а неверующего, если только он вполне не желает поверить, - ничем не соблазнишь. Вот именно это-то убеждение я и выжил на сеансе у А.Н.Аксакова... До тех пор я просто отрицал спиритизм, то есть, в сущности, был возмущен лишь мистическим смыслом его учения (явлений же спиритских, с которыми я и до сеанса с медиумом был несколько знаком, я не в состоянии вполне отрицать никогда, даже и теперь, и особенно теперь - после того как прочел отчет учрежденной над спиритизмом ученой комиссии). Но после того замечательного сеанса я вдруг догадался или, лучше, вдруг узнал, что я мало того что не верю в спиритизм, но, кроме того, и вполне не желаю верить, - так что никакие доказательства меня уже не поколеблют более никогда. Вот что я вынес из того сеанса и потом уяснил себе. И, признаюсь, впечатление это было почти отрадное, потому что я несколько боялся, идя на сеанс. Прибавлю еще, что тут не одно только личное: мне кажется, в этом наблюдении моем есть и нечто общее. Мерещится мне какой-то особенный закон человеческой природы, общий всем и касающийся именно веры и неверия вообще. Мне как-то выяснилось тогда, именно через опыт, именно через этот сеанс, - какую силу неверие может найти и развить в самом себе, в данный момент, совершенно помимо вашей воли, хотя и согласно с вашим тайным желание... Равно, вероятно, и вера".
28. Все сказанное Достоевским сказано так точно, что остается лишь восхищаться чутьем великого слепого. Мы о спиритизме вообще не говорили, потому что сейчас, хоть и спиритизм есть, в передовых ходят явления более сложные. Спиритизмом мы не занимались потому, что слишком явно здесь заметна отрицательность и грубость явления. Нам интереснее было разобраться с явлениями порлтергейста, например, где духи тоже явно уж отрицательные, даже хулиганские, но более разнообразные. Интересна магия и экстрасенсорика в целом, чем в девяностых годах занимались очень многие. Все эти узелки мы в свое время развязали. И сейчас нам интересно, по аналогии с интересом Достоевского, отношение людей к иноматериальным мирам вообще, а конкретнее, нас интересует вера и неверие, о которых мы не только говорили, как Достоевский, но и познавали на практике, в результате чего (практического познания) я пришел к точно таким же выводам, к каким пришел Достоевский в приведенном выше отрывке из "Дневника". То есть, если в душе у Достоевского в основе ее больше неверия, чем веры, то как ты ему ни доказывай обратное, хоть колом по голове стучи, он все равно останется при своем мнении. Этим неверием больны все сверхмерные Эго, тем более Достоевский, у которого неверия почти сто процентов. Как правило, на практике мне приходилось иметь дело именно с такими душами. При этом их глубинном внутреннем неверии, внешне они могут быть очень даже верующими. И в церковь они пойдут, и молиться будут, и десятину отдадут, и духовного наставника примут, но на деле останутся обособленцами, которым, как лягушкам, лишь свое болото по-настоящему дорого. То же самое и в новых духовных школах, где их учители с иными мирами вполне на ты. То есть довольно много сейчас желающих всей душой, казалось бы, идти в ногу со временем, но копни их поглубже - там ничего, кроме большого Эго-Зверя, исполняющего тот или иной приказ Хозяина, у которого одна забота - не дать развязать его узлы, не дать развернуть свое Колесо так, чтобы оно покатилось куда надо Эволюции. Но не получится у него "не дать", хотя бы потому, что не знает он, каким образом оно покатится "куда надо". Ему, в принципе, не важно, как и куда катить Колесо мира, главное - чтобы оно катилось под его контролем. Отсюда попытки угадать обратный ход патриархальными выпадами, иногда вполне впечатляющими, как например в случае с Анастасией, которая и с шариком-богом общается, и мужа-журналиста захороводила, и наследника родила, и главное - через книжки, которых журналист одним махом выпустил восемь штук, проповедует решение мировой проблемы выделением каждому гектара земли. То есть проповедуется та же самая частная собственность, которая на Западе вполне достаточно и успешно развилась. В книжке даже пример дается, как заключенные в зоне получают по гектару земли и к ним затем их родные с воли стараются попасть, а сами они, по окончании срока, не хотят покидать свои участки. Очередная утопия на грани с издевательской иронией, как и роды у Виссариона в бане, когда муж держит роженицу за одну ногу, теща за другую.