Гендель Казимир Казимирович : другие произведения.

Наследницы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Дочь, на которую родители рассчитывали опереться в старости, с приходом советской власти, отказалась от своей репрессированной семьи.

  Начиная только с 1915 года, Донат и Катрина Далецкие смогли обрести душевный, семейный покой когда, по всем признакам, их четвертому по счету наследнику, а точнее дочери Геле, повивальная бабка обещала долгую жизнь. До этого же, трое деток не дожив и до года, покинули этот свет. Как водится в любой глубинке, толковых врачей не было, и всей местной медициной заведовал обыкновенный выездной аптекарь-самоучка, в наличии с собой имевший только короткий деревянный стетоскоп для прослушивания, скальпель для пускания крови, флакончик с йодом, ихтиоловую мазь, лопатку для прижатия языка, да бинты с ватой. А, для определения температуры, под мышку больного засовывал свой указательный палец.
   Как обычно в нормальных семьях, выжившему первенцу, родителями отдается даже больше того, что тот заслуживает. Чрезмерным вниманием родителей была обласкана и Геля. Даже после того, как через три года у неё появилась сестренка Зося. Жили километрах в двадцати от Даугавпилса со стороны Краславы и, как коренные латгальцы, сперва в своем распоряжении имели пять гектаров относительно плодородной земли с лугом, а потом прикупили ещё пять. Кроме того, деньги были припасены ещё на десяток гектар, но по соседству, продажных земель пока что не было. Донат, получивший образование по строительству дорог хотел, что бы и дочь вошла в образовательную когорту людей, в которой некогда вращался он сам. Поэтому, по окончании местной семилетки, было решено не жалеть средств на её образование и отдали на учебу в престижную, на то время, гимназию в городе, и поселили на квартире там же, у овдовевшей родственницы. Пусть только учится и "выходит в люди"! Для нужд хозяйства, подрастет последующее поколение, которое намеревались ещё увеличить.
   Среди подружек одноклассниц, выдающимися успехами в учебе Геля не отличалась, зато обилием новеньких платьев да жакетов затмевала, даже городских девчонок, которые ей отчаянно завидовали. Все догадывались о беспредельной любви родителей к дочери, поэтому обговаривать отваживались только втихаря.
   И вдруг, Геля заболела. Неужели ожидается очередная потеря! - ужаснулись родители. Как спасать свое наследие? А тут как раз, в городскую больницу, где лежала Геля, прибыл новый главный доктор из самой Риги. Донат - к нему. Так, мол, и так, нужна ваша помощь, за расходами не поскуплюсь. То ли помогли "расходы", то ли сам организм сумел за себя постоять, но через месяц, в течение которого отец чуть ли не ежедневно, верхом на лошади, наведывался в больницу, девчушка пошла на поправку, выписалась из больницы и снова стала посещать занятия в школе. В доме - отлегло!
   Но с некоторых пор, родители стали замечать как их любимица, кроме тех продуктов, что ей "выделяли" на неделю, ухитрялась прихватить и "довесок". На это, первым обратил внимание отец.
   - Катрин, - обратился он к жене, - Геля просила у тебя добавки? То продукты у неё оставались, не съедала, а то, вдруг, стало не хватать!
   - Пусть кушает, что нам жалко, что ли. Главное, что бы только хорошо училась, - добродушно отвечала Катрин.
   - Нет, конечно, не жалко, но должна же, быть какая-то причина на это.
   - Я как-то и не подумала. До сих пор, голодные не ходили, с едой пробивались, ну и пусть кушает.
   - Она могла бы и попросить, а то, идет в клеть и добавляет.
   - Такая нынче молодежь пошла, - вздохнула жена.
   Но когда однажды, отец не досчитался в кошельке нескольких лат, не выдержал и у дочери потребовал отчета.
   - Мы с девочками..., - начала та, и запнулась.
   - Ну, ну, - поторопил отец. - Так что там с теми девочками случилось?
   - Одной на день рождения решили подарить брошку, - нашлась дочь.
   - Она что, была золотой?
   - Нет, обыкновенная, но ей очень понравилась.
   - Я понимаю, что другие тоже, по сколько-нибудь скинулись?
   - Они бедные, у них нет денег.
   - А у тебя, значит, есть! И когда они у тебя появились, если не секрет?
   Геля замолчала, но взгляд не потупила. Девочка входила в свой характер.
   - Твоей сестре скоро четырнадцать лет стукнет, и ей тоже, хочется приличнее одеться, но не может. Все лучшее достается тебе, как старшей. Да и нам с мамой для тебя ничего не жалко, но, только в пределах разумного. Наша цель, тебя выучить, да выпустить в люди, как говорят.
   Геля упрямо молчала.
   - Придется деньги прятать, - сказал он жене, после объяснении с дочерью.
   - Да, что-то с ней там не так как надо, - согласилась Катрин.
   - На днях, поеду в Даугавпилс к нотариусу, постараюсь что-нибудь пронюхать, если удастся. Там у меня куча знакомых.
   - И зайди к Алижбете, у которой она квартирует. Та женщина с огоньком, она всегда в курсе всех дел, творящихся в городе.
   Алижбета маленького роста, худенькая, подвижная женщина жила в центре города в обширном кирпичном особняке, доставшемся ей в наследство от покойного мужа. Один конец дома она сдавала под контору местному адвокату, а во втором жила сама с квартиранткой Гелей, которой была отведена отдельная комната, но кухня считалась общей, а продукты хранились здесь же, в прохладном подполе.
   Как всегда, хозяйка оказалась дома, и приняла Доната по свойски, как и положено родственникам, хоть и не кровным.
   - Геля дома, или нет? - в первую очередь, поинтересовался гость.
   - Нет, на учебе, а что, что-нибудь случилось?
   - Да нет, дома все в порядке. Больных нет, голодных тоже, - пошутил Донат. - Меня, вернее нас с Катриной сегодня интересует Геля. Скажи мне, как она ведет себя дома, когда возвращается с уроков?
   - В каком смысле, не понимаю твой вопрос?
   - В самом житейском. Не поздно ли возвращается? Не приводит ли в дом друзей, подружек?
   - Ни в коем случае. Об этом мы с не договорились ещё тогда, когда обосновалась у меня первый день. А, что?
   - Неудобно тебе говорить, но раньше от продуктов, что мы ей давали, даже отказывалась, мол, не съедаю, а теперь постоянно не хватает. Нет, нам не жалко, пусть берет, но в душе стало как-то не совсем спокойно. Годы такие, сама понимаешь...
   - Как не понять! Но, если быть откровенной, то на обед в школу, она набирает столько бутербродов, что одному человеку трудновато их осилить.
   - Я так и догадывался! - воскликнул Донат. - Ладно, ей ещё целый год учиться. Посмотрим.
   А дома, посоветовавшись с женой, деньги решили припрятать. Все-таки надежнее. Но ученица и тут попыталась найти выход.
   - Все мои подружки одеваются, как подобает гимназисткам, а я хожу в том самом целый год, как неприкаянная, - пожаловалась Геля родителям, когда возвратясь в субботу домой, и на прежнем месте не обнаружив свободно доступных денег.
   - В прошлом месяце, мы же тебе давали на новую кофточку, как ты просила, - напомнила мама.
   - Мы всем классом ходили в театр. Там я их и растратила.
   - Ты что, опять одна приобретала билеты для всего класса! - удивился отец. - Удивительно, но те деньги, что мы тебе даем, снова уходят, то на разные брошки, то на театр, то ещё куда-то.
   - Как я уже говорила, многие в нашем классе очень бедные. Учительница попросила.
   - Ну, если учительница, тогда другое дело, - с сомнением, согласился отец. - Но, если она и впредь будет просить тебя помочь подружкам, то что, ты опять будешь раскошеливаться на всех? А как они жили до сих пор? Я же не ростовщик, что бы финансировать вашу гимназию, или, на худой конец, твой класс.
   Но деньги на новую "кофточку", все равно дали. Не ходить же девчушке, хуже других. И на пару недель всё успокоилось, пока однажды Донат не полез за кошельком, что бы расплатиться с пастухом.
   - Катрин, ты деньги на что-нибудь брала? - спросил он жену.
   - Зачем мне они! Ты же, финансами распоряжаешься. Я ведь никуда не езжу. Дома работы хватает, только успевай.
   - В таком случае, кошелек снова обнаружен. Придется прятать ещё дальше.
   - Что это такое, с Гелей происходит! - ужаснулась жена. - Воровать у своих родителей. Только такого в нашем доме ещё не хватало. Причем, не в первый раз.
   - Да, там что-то не особенно чисто, в той гимназии. Времена какие-то смутные настали. Расплодились всякие активисты, коммунисты, агитирующие несмышленую молодежь в свои грязные сети. У нормальных хуторян всегда найдется кусок хлеба, что бы дать ребенку в школу, а у этих безсермяжных наследников пролетариата, постоянно пустые карманы.
   - Зато глотки хорошо настроены на восточный лад.
   - Правильно ты сказала. Не связывается ли и наша любимая доченька с такой заразой? Ну, подумай, зачем ей столько харчей потребовалось? Зачем ей деньги, когда и так всем обеспечена? Не зря же, как она сама говорит, ей все завидуют.
   - Знаешь, что я подумала. У Лобзова сына Броньки, этот, что в одном классе учится с Зосей, по его словам, в городе есть дружок, кажется Мишкинь его фамилия, и учится в той же школе, что и Геля только в меньшем классе. Не подговорить ли нам его, когда родители пришлют "одолжить хлеба", или сам появится, что бы списать арифметику, когда встретит своего городского дружка, поинтересовался, конечно, невзначай, не мог ли тот Мишкинь ненароком что-нибудь подглядеть необычное в поведении нашей дочурки? Дети ведь везде и всегда любопытные и суют свой носик туда, куда бы им и не следовало. Если Геля там у всех на виду, то не может того быть, что бы дружок Броньки не знал его соседку.
   - Надо будет посоображать, как его настроить на такую тему, что бы мальчишка ни подумал, что мы его приучаем к шпионажу.
   - Поговори сам. Вам, как мужчинам, сподручнее разговаривать на такие темы.
   Броньке было за тринадцать лет, и выглядел уже вполне сложившимся парнишкой.
   - Бронька, - позвал Донат, когда тот появился в доме. - Что-то твой дружок Мишкинь, не помню, как звать, по моим наблюдениям, давно не гостил в нашей деревне. В крайнем случае, никто из моих домочадцев его не замечал. Со здоровьем, у них все в порядке? Когда ты его в последний раз видел?
   - Давно. Папка с мамкой не разрешают без дела таскаться по городу. Перед Рождеством встречались на районных лыжных соревнованиях.
   - А когда ещё предстоят какие-нибудь соревнования?
   - Если снова по лыжам.... В зимние месяцы, с участием районных школ, другие мероприятия, кажется, и не проводятся.
   - В последнее время, мы с мамой замечаем, что Геля выглядит как-то болезненно. О себе дома, ничего не рассказывает, но родительское сердце все равно переживает за здоровье дочки. Может быть, она себя перетруждает учебой, или тому ещё какие причины, о которых мы не знаем, но в случае надобности, по мере возможности, готовы помочь. Что бы узнать о ней что-то подробнее, надо ехать в город, а у нас и без того делов дома хватает. Когда ты встретишь своего дружка, не мог бы ли ты попросить его, хотя бы вскользь поинтересоваться о ней? Может быть, ей нужна какая-нибудь родительская помощь, о которой она молчит. Все-таки, вокруг неё все чужие люди, не то, что дома. Мы деревенщина, не особенно привыкши к шумным компаниям. Такая смена обстановки тоже может привести к нервному расстройству.
   - Ладно, как только представится возможность, не забуду ему напомнить, - почти по взрослому, отвечал мальчишка.
   Лыжные соревнования, на которых Бронька обычно занимал призовые места, должны были состояться только в конце зимы. Но до этого времени, старшие Далецкие о своей дочери кое-что нечаянно успели узнать от соседа гармониста, который иногда заглядывал к ним провести долгие осенне-зимние вечера, и которого иногда приглашали поиграть свадьбы даже в самом городе, потому что, в отличие от городских музыкантов, дорого не заламывал.
   - Видел вашу Гелю с Антусем на свадьбе. Пара не плохая.
   - С каким-таким Антусем? - поперхнулся Донат, чуть не выронив скручиваемую цигарку.
   - Да с этим, что за ольшаником недавно поселились. Кажется, с лета, там им дали заброшенный хутор, да земли в три гектара. Разве ты с ними ещё не познакомился?
   - Пока что, нет, но слыхал, что большая семья. Значит и их сынок обитает в Даугавпилсе.
   - Надо же, кому-то хлеб зарабатывать.
   - Конечно, конечно. А ты случайно не в курсе дела, из каких они будут мест?
   - С хозяином я встречался только ненароком, когда ходил в лес за хворостом. Он тоже там околачивался, ветки собирал. Говорил, что родом от самой границы и фамилия его Болтрук. Дом с постройками сгорели, деваться некуда, а, так как волость одна, вот, им и выделила свободный участок схожий с тем, который были вынуждены оставить.
   -Значит, жизнь начинают с самого нуля. Бедные погорельцы!
   - Так получается.
   - Какое несчастье может постичь человека! - посочувствовал Донат, вздохнув.
   - C огнем, шутки плохи.
   - Не знаешь, откуда подберется. Из печки уголек выпадет, да ненароком закатится в какую щель, либо в трубе сажа загорится. Крыши-то у всех соломенные. И какое на тебя впечатление произвел тот, наш соседушка?
   - Хоть он и детей много наделал, но впечатление такое, что, как говорят в деревне: как мягким деланный. Неким безвольным показался.
   - Да, таким личностям, на хуторе трудновато тянуть крестьянскую лямку. Без бычьей энергии, неукротимого стремления выжить, во что бы то ни стало, здесь не поздоровится. Так ты говоришь, что видел мою ученицу в паре с кавалером?
   - Называй, как хочешь, но весь вечер танцевали вместе. Ей сколько лет?
   - Скоро стукнет семнадцать.
   - Как раз такие годы... Разодета была, чуть ли не лучше чем сама невеста. Балуете вы её, вижу. Смотрите, от такой роскоши однажды может и нос задрать. Человек быстро привыкает.
   - Охота в люди вывести. Надеемся, что под старость отплатит тем же.
   - Надеяться - это хорошо, но в жизни всякое случается.
   - Не накаркай, как говорят, хоть мы и не верим во всякие предрассудки, естественно, кроме всего того, что уже решено самим всевышним.
   - Вижу, что вы очень сильно веруете в потусторонние силы. Поэтому возможно, что, в какой-то степени вы и сильны от внешних непредвиденных напастей, а вот мне, не представилась такая умиротворяющая возможность. Все вокруг меня происходящее, я вижу только в реальном свете. Мой отец вроде бы был католиком, а мама, тоже вроде бы православной, поэтому конкретно, ни с какой религией я не связан.
   - А дети?
   - Что дети! Родители сами по себе, дети сами по себе. Они уже взрослые. Куда хотят, пусть туда и пристраиваются. Мы теперь им, не указ.
   - Так свободно ты рассуждаешь о своем наследстве!
   - Я уверен, что после похорон, ни один из них не придет на мою могилку, поэтому я и говорил, что в какой-то степени ты счастливее меня.
   - А я с Божьей помощью, надеюсь. Ну, не может в природе быть такого, что сегодня для дочери я отдаю последний кусок хлеба, а, как не буду в силах работать, она не отплатит мне тем же! Это же будет сверхъестественно! Уму непостижимо. В нашем роду никогда такого не случалось. Мой отец мне отдавал последнее, что мог. Его отец ему помогал выжить из последних сил. Таков закон существования жизни, всего живого. Посмотри, как любая скотина ухаживает, оберегает свое потомство.
   - То скотина, а мы обыкновенные люди, - парировал гость.
   - Ай, не буду я с тобой больше разговаривать на такие темы. Ты меня, только расстраиваешь. Не должно в моей семье чего-нибудь вычурного случиться, наподобие того, на что ты намекаешь. Мы все верим в Бога. Геля, то же. Она нам говорит, что каждое воскресенье ходит в костел.
   - И ты веришь?
   - Как не верить, если свои дети так говорят! В нашей семье, врать не только не принято, но считается большим грехом. Все, кончили на эту тему.
   Донат знал, что соседа старшая дочь выходила замуж за латыша, но, родив мальчика, тут же, скончалась, а старший сын нашел работу в Краславе и домой глаз не кажет. Дома у него есть ещё одна несовершенно летняя дочь и подросток сынок. Закончив четыре класса, учиться дальше обоих не пустили, или те сами не захотели. Соседи не интересовались. У каждого, своих незаконченных дел хватало.
   А у Далецких младшая дочь Зося, уже начала давать о себе знать.
   - В нашем классе все девочки одеты нарядно, а я хожу как лахудра! - жаловалась она маме. - Все лучшее вы отдаете только Геле, а мне достаются её обноски.
   - Доченька, - пыталась усовестить её мама. - Тебе нет ещё и четырнадцати, а ты уже хочешь равняться со своей старшей сестрой. Подожди, придет время, подрастешь, и тебя попытаемся одеть во все лучшее, а пока что, придется потерпеть. Скоро Геля школу закончит, пойдет работать, нам будет легче, тогда и тебя доучим.
   - Да-а-а, а мне все жди, да жди! - не унималась младшенькая. - Пока состарюсь.
   - Ещё, что скажешь! - ужаснулся отец. - Только один годик остался Геле учиться. У меня большие надежды на то что, когда начнет работать, поможет не только нам, но и тебе чем-нибудь. Хотя бы полученными знаниями, и то скажем спасибо.
   - Даже в нашей школе дети шушукаются между собой, что все лучшее вы отдаете Геле.
   - Только этого и не хватало! Откуда им знать кому что, мы жалеем, кому что отдаем?
   - Папы с мамами им о том говорят.
   - Ты так рассуждаешь, будто сама присутствуешь при их разговоре. Ладно, подумаем.
   - Зося говорит правду, - говорила Катрин мужу, когда остались одни.
   - Я согласен, от правды никуда не денешься. Из последнего выбиваемся, что бы только Геле было хорошо в школе, что бы её не обговорили, что бы только она выучилась, да вышла в большой свет не с пустыми руками, а настоящими знаниями жизни, науки.
   - С образовательной стороны, с тобой не поспоришь.
   - Как же, самого учили из последнего.
   - Латгалия, бедный заброшенный клочок земли латвийской территории.
   - Да, говорят, что, по сравнению с Курземе, здесь исключительная беднота.
   - Сами видим. Пять гектар земли на хозяйство. Это нам повезло, что хороший участок земли достался.
   - Знаю, что в других местах - то один песок, то одна глина. Что там может вырасти! Как там люди выкручиваются, что бы семьи прокормить, трудно себе представить.
   - Да. А Латгальские семьи все большие.
   - Мы тоже, не отстаем.
   - Жаль тех троих деток, жизнь которых мы не сумели сохранить.
   - Что поделать, если на все Божья воля.
   - Будем надеяться, что они, как невинные, попали в Божий рай.
   - Конечно, по-другому и быть не может. Они, как ангелочки, теперь порхают где-нибудь в пространстве вместе с остальными, им подобными.
   Определив им место на небесах, как было уже не один раз, родители успокаивались, и жизнь продолжалась, несмотря на все трудности с разного рода мелкими и крупными неприятностями, встречавшимися в деревнях сплошь и рядом.
   В связи с рано наступившей весной, районные соревнования по лыжам были отменены и Бронька не смог выполнить просьбу "одолжавших" без отдачи, благодетелей. Но такая смена обстановки Далецких не смутила, потому что, после последнего объяснения с родителями, на время, Геля присмирела, да и тащить из дома было уже, почти что нечего. Забивать на мясо скот начнут только осенью, а соленое сало и так всем надоело. В связи с этим, Геле выделялась на неделю определенная сумма денег на пропитание, вырученных за сданное зерно, бекон и, не сантима больше. Деньги были положены в такое место, что кроме родителей, другие члены семьи о нем не знали. Единственное, что возмущало родителей, было то, что во время летних каникул, когда шли интенсивные полевые работы, и дорогă была каждая минута, каждые рабочие руки, Геля под видом неотложных дел в школе, каждую неделю на велосипеде, на пару дней отправлялась, по её словам, в город, не забыв попросить денег "на дорогу".
   - Как помочь сено убирать, так тебя нет, а как в город, так только деньги давай, - ворчал отец, роясь в кошельке.
   - Но без меня в школе, ничего не могут начинать делать, - оправдывалась дочь, сжимая в кулаке драгоценные латы.
   - Ну, а если бы тебя не было вообще, или ты, вдруг, заболела, не смогла прибыть. Что тогда там случилось бы?
   - О-о-о, тогда...., - закатывала к небу глаза Геля.
   - Ну, что тогда?
   И она начинала плести всякую чепуху, что бы только сбить с толку любопытного родителя.
   - Что мы с тобой сегодня можем знать о современном образовании, - вздыхала Катрин, когда муж начинал сомневаться, жаловаться на современные нравы, порядки, в самую горячую пору, отрывающие детей от помощи родителям в хозяйстве.
   - Нет, пусть учится, я не против, - отвечал Донат. - Мы же с тобой решили, что ничего не пожалеем, лишь бы только помочь Геля выйти в люди, но..., - здесь он запинался, не найдя слов для продолжения разговора.
   Оба очень любили дочь, и воздерживались от крайне резких суждений в её адрес. Оба надеялись на её помощь в старости, когда на своей земле сами не смогут работать в полную силу. По их понятиям, Геля, получив соответствующее образование, должна "удачно" выйти замуж тоже за образованного парня со своим домом и от неё можно будет ждать помощи только в денежном выражении, конечно, если только потребуется, да самим быть удовлетворенными тем, что род, хоть и деревенский, но сумели-таки дать образование ребенку. А, что с младшенькой? Серьезно о ней подумают потом, когда закончит семилетку. Но, кому-то же, и хозяйство придется досматривать, когда оба занемогут. Придется подобрать женишка, пусть оба правят унаследованным хозяйством. Пусть идет по стопам родителей, и создает новую крепкую семью, не знающую нужды и нищеты.
   Незаметно пролетел год. Окончив гимназию, Гелю определили учительствовать в одну из четырехклассных небольших школ, что при въезде в Даугавпилс. Далецким отлегло. Как и предполагали, одно из чад успешно определилось в жизни и, по их расчетам, прежняя всесторонняя помощь уже не потребуется. Настало время определяться с младшей, хоть ей всего только пятнадцать. Замуж рано, но присматриваться к будущим женихам самое время!
   - Зосенька, - однажды начали родители. - Начальную школу ты закончила отлично и теперь тебе надо привыкать к самостоятельному ведению хозяйства.
   - Как! - вспыхнула девушка. - А гимназия! Я хочу учиться дальше.
   - Но доченька....
   - Как Геле - так все! И лучшие платья, и кофточки. Наряжаете, как куклу, а мне только её обноски. Теперь даже учиться не разрешаете! - и расплакалась.
   Она была права, и отец, не выдержав разразившейся сцены, ушел в другую комнату.
   - Зосенька, родная, - начала мама, гладя ту по рыжеволосой головке, когда девочка немного успокоилась. - Мы очень хорошо понимаем твое молодое настроение. Надо учиться, надо получать образование, которое все больше и больше требуется в наши дни. Но, что поделать, если жизнь так распоряжается своими подданными! Геля выучилась, выйдет замуж, а там, только её и видели! Теперь ты можешь от нас отлучиться. Мы не вечные. Придет время, и кому-то придется нас заменить. Мы с твоим папой не один раз обговаривали этот вопрос и пришли к одному мнению, что в хозяйстве нашим продолжателем будешь ты и только ты.
   Зося опять расплакалась, и, сквозь слезы:
   - Я хочу учиться! Почему я должна буду всю жизнь ухаживать за овцами, да коровами!
   - Доченька, вот я за ними ухаживаю, но, разве от этого мне хуже жить? Конечно, работать на своем хозяйстве - не пером писать, только кому-то же надо и эту работу делать. Подрастешь, окрепнешь и увидишь сама, что на хозяйстве трудиться не так уж и плохо. Конечно, если вести его с умом, как говорят в деревне. Вот, если взять нас. Ты наверно ещё не слыхала, но соседи поговаривают, что мы живем припеваючи. И, они правы. У нас всего хватает, а, когда человек поевши, попивши, что ему ещё требуется? Да, я понимаю, что нужно развлечение, которого здесь недостает, как в городе. Но молодежь по своему, здесь счастлива. Город тоже рядом.
   - А Геля будет жить в городе...., - все ещё всхлипывая, не унималась Зося.
   - Жить - это одно, а работать совсем другое. Вот она закончила только гимназию, но учительствовать ей разрешат только до четырех класс, да и то, только потому, что не хватает учителей. Дальше учиться она не хочет, сколько мы её не уговаривали.
   - Это, почему же? Институт на месте.
   - Подрастешь, тогда поймешь, а пока, лучше не спрашивай.
   Причины были. Но, если точнее, только одна, которая доводила родителей до крайне нервного состояния. Той причиной, был Антусь!
   Этот долговязый лоботряс, с незаконченным семилетним образованием, на пять лет старше Гели, в последний год её учебы был определен в гимназию, где училась Геля, да должность физрука, а до этого, бесцельно скитавшегося по городским улицам, расклеивая различные прокламации на телефонных столбах.
   К этому времени, Далецкие досконально знали почти всю подноготную о недавно поселившемся соседе - погорельце от случайного проезжего, не "дотянувшего" до города и остановившегося у них на ночь. В этих местах, такая оказия случалась довольно часто и уставшим путникам, как и их лошадям никто не отказывал в крове, корме. За ужином, завязался разговор.
   - Сам-то ты, из каких мест будешь? - полюбопытствовал Донат, наполняя чарки самогоном.
   - Да мы живем у самой границы с Белоруссией.
   - И такую даль ехать на лошади! Туда же ходит поезд, сколько мне известно.
   - После смерти родителя, мне понадобилось оформить наследство. Волостное начальство отправило в Краславу, но оказалось, что такие дела оформляются только в уездном городе. Поразмыслив, решил домой не возвращаться, а продолжить свой путь дальше. Думал, добрые люди не дадут умереть с голоду ни моему коню, ни мне самому.
   - Ты поступил правильно. Раньше на лошадях, до самой Риги доезжали, так что Даугавпилс никакой не предел. Когда срочно понадобится, до любого пункта доберешься. Как там говорят: язык и до Киева доведет. И как вы там живете-поживаете в самом глухом месте Латгалии? Недавно в нашей местности появилась одна семья из ваших мест. Болтрук фамилия, но мне так и не довелось встретиться с самим хозяином. Говорили, что он погорелец, а так как свободной земли там не оказалось, либо по какой другой причине, ему и отвели здесь участок в три гектара.
   - Не Иван ли?
   - Да, кажется, так его звать, а фамилия Болтрук. Так сказал мой сосед, с которым тот встречался.
   - И у него четверо детей...
   - Не знаю сколько, но говорили, что много.
   - Значит, тот самый! - воскликнул гость.
   - Ты с ним знаком?
   - Ещё бы! Кто только с ним не был знаком в нашем захолустье!
   - Ты так загадочно отвечаешь...
   - Это же, деревня! Все друг друга знают на много верст вокруг! Разве здесь не так?
   - Ты прав. Над этим, я как-то никогда не задумывался. Знаком - и знаком, что добавить.
   - То-то же! Если не пожалеешь ещё одной чарки, то поведаю кое-что больше, - пошутил путник, засмеявшись. - Очень хорошая у тебя получается марка. Научишь и меня такую делать.
   - Обыкновенная, паровая хлебная. Так ты обещал мне интересные сведения...
   - Да, конечно. Начну с того, что таких "крестьян", это слово я беру в скобки, как он, в нашем крае, хоть пруд пруди. Пьют, работать не хотят, детей понаделали, а кормить нечем.
   - Как так можно жить?
   - Представь себе - живут. Граница-то рядом. Но, поскольку наше государство ещё новенькое, то и граница не на надежном замке. Да и без того замкă, в нашем государстве полнейшая неразбериха. Партий много, за какую кричать, крестьяне не могут привыкнуть. Но, одна все же, доминирует только потому, что её идеи приносят рабочие, крестьяне из-за границы, куда, как я сказал, они довольно свободно шастают. Ты наверно уже догадываешься?
   - Коммунисты?
   - Как в воду глядел! Именно они создают нервозную обстановку на деревне. Эти шатуны, как мы их называем, за даром туда не наведываются. Там тоже знают, кого принимать, а кому делать от ворот - поворот. Так вот тех, кто у них на хорошем счету, как могут, облагораживают. То покормят, то подпоют, то деньжат с прокламациями против правительства на дорогу дадут. Вот те и стараются, расклеивая бумажки на каждом столбу. Отрабатывают. А те, это отребье учат: пропагандируйте преимущество советского строя над капиталистическим. Творите смуту у себя на родине, а мы потом поможем. Когда? Да когда обстановка накалиться до точки кипения, мы ваше государство снова присоединим к России, а вас поставим во главе всех государственных институтов. Теперь эти активисты лезут вон из кожи, что бы приблизить то время.
   - Вот оно, как!....
   - Не буду больше об этой швали распространяться, а то, только нервы себе портить. Расскажу о Болтруке, теперь уже, вашем соседе.
   - Ну, ну...., - насторожившись, поторопил хозяин.
   - Я обратил внимание, что здесь хуторские дома отстают дальше друг от друга, нежели у нас. К чему бы такое?
   - Ответ прост. Там, в вашей стороне, наделы меньше, чем здесь, поэтому и дома кажутся теснее. Но ты про этого, про Болтрука собирался рассказать.
   - Это я, к чему.... Да, про эти самые прокламации. Утром выйдешь на улицу, а на стенке овсяной кашей приклеена прокламация, в которой восхваляется советский строй, и к поддержке которого призывается, униженный латвийской властью крестьянин. Окончательно испугавшись, я решил недоспать, и подкараулить такого заплатанного "патриота". Ведь этакая сволочь, однажды может придти и поджечь постройки. Иди потом, разбирайся, кто такое мог сотворить, конечно, если сам останешься живым! И кого бы ты думал, я опознал? Антуся, сына Болтрука! Может, слышал такое имя? Оно очень распространено в Латгалии.
   - Ещё бы, не слышать! - в ужасе, воскликнул Донат, припомнив случайное сообщение гармониста. - Говори дальше.
   - Как оказалось, с теми коммунистами связан не только Иван, его отец, но и сынок. Два активиста, безустали мутившие воду в близлежащих деревнях. Не знаю как у вас, но у нас, многие к ним относились с подобающей благосклонностью. Давала о себе знать не только огульная агитация, но и, как я уже говорил, алкоголизм, бедность.
   - Во-о-он оказывается, что за птицы к нам прилетели!
   - Неужели они здесь ещё не успели свить себе активистские гнезда? Тогда мне остается только удивляться. Неужели тот пожар их не образумил?
   - Расскажи о нем подробнее. То, как говоришь, они могли поджечь других в любую минуту, а то, у самих случилась такая трагедия.
   - Банальная история. По слухам, из Белоруссии, вместе с листовками да самогоном, Болтруку привезли керосин для освещения. У нас-то, он в дефиците. Напились, а ночью Иван решил опохмелиться, но, вместо полуторалитровой бутыли с напитком, наткнулся на такую же стекляшку, только с керосином. Открыв её, и сообразив разницу, попытался поставить на место, но, пока возился, опрокинул. На звук разбитого стекла, вышел собутыльник, а, так как было темно, зажег спичку. Что бы все разглядеть, одной не хватило. Бросив, видимо, недогоревшую первую, зажег вторую, но за это время, пламя охватило весь мокрый пол. Такой ходил слух. В общем, спаслись все, но сами постройки сгорели. Они-то и были почти рухлядью, никто их никогда не подновлял, но все же, под крышей люди жили. Не знаю, как им могли здесь жильё выделить, но думаю, что без вмешательства некоторых прокоммунистических политиков, коих в нашем государстве полным полно, дело не обошлось.
   Да, Далецким теперь было яснее ясного, с какой личностью путается их любимая дочь, которой всеми силами старались угодить в только что начинающейся взрослеющей жизни. Значит, всякие Болтруки и здесь моментально находят типов, себе подобных, загребая в свои сети таких несмышленышей из молодежи, как Геля. И это, только начало! Ясно, что обосновавшись на новом месте и не имея твердых доходов от собственной земли, как сам Иван, так и его дети, изо всех сил будут выкручиваться, что бы добыть пропитание. Особенно, привычной пропагандой. Только как оградить молодежь от тех пагубных наскоков, когда она сама лезет им в сети!
   Несмотря на появившуюся твердую, пусть и не роскошную, зарплату Геля, по приезде в родительский дом, по-прежнему старалась забрать с собой на неделю, как можно больше продуктов.
   - Геля, - как-то не выдержал отец. - Какая у тебя теперь зарплата?
   - Сантимы! - не моргнув глазом, отчеканила дочь.
   - Впервые слышу, что бы зарплата вмещалась в слово "сантим". Ты ничего не напутала?
   - А, что там путать, если самая мизерная зарплата.
   - Ты же только вступаешь в большую жизнь, а хочешь, что бы зарплата была как у президента. Да и средняя школа, ещё не специальность. Мы же с мамой тебе предлагали учиться дальше, так ты не согласилась. Потом пожалеешь, да будет поздно.
   - Я никогда ни о чем не жалею! - задорно выпалила дочь.
   - О-о-о, это становится уже интересным. И с каких пор?
   - Нет, я не так думала, - спохватилась она. - Я не жалею, что не пошла дальше учиться в институт. Надоело. Я и так довольно образована. Буду учительствовать в младших классах, и что тут плохого! Кому-то же надо и маленьких детей учить.
   - Ага, значит таким человеком, будешь ты. Но мы с тобой начали разговор о деньгах. Говоришь, что не хватает на пропитание?
   - Да, маловато. Организм развивается, требуется больше еды.
   - С тобой не поспоришь! Веские аргументы - на лицо. До нас дошло, что однажды видели тебя вместе с нашим новым соседом Антусем. Это, правда?
   - Ябеда! Это гармонист успел разболтать! Ну, мы его...., - и замолчала, сообразив, что хватила лишнего.
   - Кто это, "мы", - воспользовался зацепкой отец. - Я, например, вступать с ним в спор не собираюсь. Ты надеешься на того самого Антуся, которого, как мы с мамой полагаем, ты подкармливаешь нашим провиантом?
   - Кто вам сказал? - почти вскрикнула Геля, подскочив со скамейки.
   - Можешь не подпрыгивать. Нам уже все известно. Известно не только о нем и чем он занимается, но и обо всей его родословной.
   - Он в школе физрук, что ж в том плохого!
   - У него, как и у тебя, нет соответствующего образования. По некоторым сведениям, у него и среднее-то не закончено.
   - Зачем ему образование, когда он и так умный.
   - Как и ты! Два сапога - пара. Да, отзыв сногсшибательный. Ладно. Разберетесь. Так вы что, может быть, уже поженились, а мы с мамой ничего не знаем. Будем пеленки готовить. Ты сама совсем недавно из них вылезла, а уже такие дела заворачиваешь!
   - Нет, мы только встречаемся, - только и нашлась, что ответить дочь. - Можете спросить у Алижбеты.
   - Да знаю, выгонит с квартиры, и болтайтесь оба по миру. Я помню тот уговор. Женщина строгая, за словом в карман не полезет. И какой заработок у твоего кавалера? Кто это так сообразил, что вы оказались в одной школе? Сколько мне известно, он здесь не учился, а только лоботрясничал.
   Дочь потупилась, и не отвечала.
   - Так, так, - продолжал отец. - Сперва я кормил тебя одну, теперь продукты требуются на два рта. Если и он получает столько же, сколько ты, то сильно не разгуляешься. Я правильно понимаю?
   Ответа не последовало.
   - Случайно, но мне удалось разузнать подноготную семейки твоего кавалера, если можно так выразиться. Ты хоть, знаешь ещё что-нибудь о нем, кроме того, что он тебе нравится?
   - Он хороший парень....
   - Сногсшибательное познание случайно встреченного человека, ничего не скажешь!
   - В своей округе, что за Краславой, эта семейка занималась советской пропагандой, расклеивая на столбах и стенах домов различные листовки против нашей власти. Он что, здесь тоже такой гадостью занимается?
   - Не знаю.
   - Очень жаль, что не знаешь. Без образования, а сумел втереться в доверие простачкам из министерства образования, которые доверили ему воспитывать нашу молодежь. Тебя, в том числе. Значит, и там сидят такие же негодяи, ждущие того часа, когда возвратиться к нам российская власть. Дожили, ничего не скажешь! В общем, так: продуктов из этого дома будешь получать столько же, сколько и до этого, а с деньгами, как я понимаю, у тебя проблем не должно быть. Конечно, лучше бы было, ели бы ты отказалась от того пропагандиста, потому что такие люди, до добра страну не доведут, а тебя, тем более! Ладно, я тебя предупредил, а, если ты продолжаешь молчать, то дальше нам с тобой говорить не о чем.
   Несмотря на такое предупреждение, поведение Гели не менялось, а продукты из дома продолжала тащить в тот момент, когда родители по воскресеньям, находились в костеле. Благо, до денег не могла добраться, хотя родитель замечал не один раз, тайно перерытые доступные места.
   А, что с младшенькой Зосей? Не помогли никакие слезы, что бы родители позволили дальше учиться. Кто-то должен был остаться на хозяйстве! И такая судьба, выпала ей.
   С приходом к власти Карлиса Улманиса в 1934 году, и его положительных реформ в сельском хозяйстве, Далецкие ещё больше воспрянули духом. Теперь будет где развернуться! Вот, только бы земли иметь побольше. И тут, одним на счастье, другим на горе, выпивший сосед с сыном, на лодке рыбачили, да лодка перевернулась и оба, в весенней холодной воде утонули. Оставшаяся вдова продала Далецким свою землю в десять гектар, а сама перебралась жить к родственникам неподалеку. А к осени, вдобавок к приобретенной земле, ожидалось и семейное пополнение. Катрина ходила на сносях. Кроме виновников будущего расширения семьи, не меньше радовалась и Зося. Значит, будет, кому оставить хозяйство, о котором постоянно твердил отец, и она сможет продолжить учебу!
   Когда же, о состоянии мамы узнала Геля, то с ней случилась настоящая истерика! Как, так! Мама уже в годах, а забеременела! Какой её ждет позор в школе, когда узнают учителя. Да и от местных соседей стыдно за такой семейный случай. Что они подумают? Позор, позор, да и только.
   И надо же было такому случиться, что роды пришлись как раз на тот день, когда Геля была дома, а повивальная бабка Доня, в её присутствии раскладывала на виду все необходимые принадлежности. Ей помогала Зося, с увлечением проверяя чистоту пеленок, остроту ножниц, доступность йода, как и прочих аксессуаров. А, что Геля? Она заперлась в соседней комнате и никого туда не пускала. Ей было стыдно! Ей было стыдно от людей, как она выражалась своей сестре, за то, что мама забеременела и решилась на роды! Что теперь подумают люди, ученики, как и учителя в её школе! Подумать только, её мама будет рожать! Какой ужас! Какой позор! А когда услышала первый крик новорожденного, схватила пальто, шарф, выскочила за дверь и, забежав в сарай, сунула голову между кипами льна. Так не было слышно пронзительного, чуждого её слуху голоса, и через времечко, на душе немного отлегло. Там она просидела до глубоких сумерек, пока окончательно не замерзла. Мальчику дали имя - Стась.
   Годы пока что не летели, а попросту шли своим привычным чередом. Благосостояние Далецких постепенно укреплялось. Особенно выгодным оказалось свиноводство на бекон, и Донат стал подумывать о механизации этой отрасли, а, заодно и приобретении некоторых сельхозмашин. Ведь до сих пор, все работы производились вручную, дедовским способом, как тогда говорили. Правда, от сохи отказались давно. Её заменили пароконные плуги. Стась рос завидным крепышом и в 1940 году шестилетнего мальчугана собирались отправить в школу. К этому времени, он свободно читал, писал и говорил, как по-польски, так и по-русски. По окончании семилетки, Зосе пришлось-таки остаться дома, и помогать маме. Геля работала в той же школе, и по-прежнему продолжала тащить из дома продукты. Поскольку Алижбета не переносила присутствие мужчин в её доме, квартирантке пришлось перебраться в другое жилье, которое для неё и себя подобрал Антусь. Теперь они хоть и не зарегистрированные, но жили вместе. Домой же Геля, приезжала только одна. Здесь не могли простить её легкомысленное поведение, но поделать уже, ничего не могли. Дома она могла так нагрубить, что родители были вконец шокированы. Но, продуктов хватало с излишком, поэту ей никто в них не отказывал. Только Зося иногда не могла сдержать своего возмущения.
   - Опять лучшие куски мяса увезла с собой, - жаловалась она маме, когда сестра уезжала.
   - Потерпи доченька, - успокаивала её мама, - Может, одумается, бросит этого проклятого коммуниста, продолжит учебу, а, выйдя в люди, ещё нам чем-нибудь поможет. Жизнь ведь, не стоит на месте. С Божьей помощью, станет на путь истинный.
   "Гляди, станет!" - иронически, про себя, добавляла девушка, но вслух свои мысли никогда не выдавала. Своих родителей, их поступки, она ценила превыше всего на свете. Старшие лучше знают, что делают и, как делать. В отличие от старшей сестры, для неё они священны почти так же, как сам Всевышний. Ведь, они кормильцы! Что бы она без них делала! Несмотря на молодость, такие же задатки, стали откладываться и в сознании Стася, с которым Зося проводила больше времени, нежели их вечно занятая по хозяйству мама.
   17 июня 1940 года, по большаку, что проходил в нескольких сотнях метров от дома Далецких, в сторону Даугавпилса загрохотали танки, машины с прицепленными орудиями, потянулась несметная вереница солдат. Из сообщений по радио, которое у них было и работало на батарее, эта семья уже знала о заключенном пакте между Латвийской республикой и Российской федерацией, по которому соседям разрешалось размещать здесь свои военные базы, но не думали, что будет их такое большое количество. Вся семья высыпала из дома, что бы понаблюдать за таким невиданным перемещением военных, а уже 21 июня сообщили, что создан новый кабинет министров, который возглавил Кирхенштейн и оставался ровно месяц до того дня, когда Латвия была включена в состав Советского союза.
   - Это - оккупация! - вздохнул Донат, выключая радиоприемник. - Что же теперь будет дальше? Чего нам ждать от новой власти?
   - Может быть, все образумится, Бог не даст нам погибнуть! - предположила Катрин, глядя на лик Иисуса Христа, что висел в углу над столом.
   - Если бы он тебя услышал, - добавил Донат, то же взглянув в ту сторону.
   Через пару недель после оккупации, в сильнейший ливень, во двор к Далецким на велосипедах заехали Геля с Антусем. Зайдя в дом, и поздоровавшись, Геля, как бы извиняясь перед родителями, сказала:
   - Мы ехали к родителям Антуся, да в дороге такой ливень начался, что света не видно. Мы подождем его конец, а, заодно, и обсушимся.
   - Что ж, располагайтесь, коли такое ненастье случилось в дороге. Может быть, плиту затопить, что бы обсушиться?
   - Нет, не надо, - поторопилась заверить Геля. - Такие сильные грозы долго не длятся. Ветер их быстро уносит.
   - Ну, смотрите сами, - согласился отец, прогоняя с широкой скамейки пушистого кота. - Садитесь, отдохните. Тут недалеко вам осталось ехать.
   Поздоровавшись, Антусь остался стоять у стенки, переминаясь с ноги на ногу. Геля ушла в свою комнату переодеваться.
   - Садись, садись, не бойся, - подбодрил его хозяин, когда остались одни. - Ещё неизвестно, сколько продлится ненастье, а в ногах, как сам знаешь, правды нет.
   - Где она вообще есть! - ни с того, ни с сего, ляпнул гость, мокрым задом опускаясь на край коричневой скамейки, где только что дремал кот.
   - О-о, это уже интересно. Говоришь, что с правдой у нас немножко туговато?
   - Так до сих пор было. Теперь будет все по-другому.
   - Как это понять?
   - Власть поменялась.
   - И достаточно, что бы выправить правду?
   - Все говорят, да и я так думаю, что, да.
   - Тогда похвально, ничего не добавишь.
   - Да, курс правительства давно надо было менять.
   - Тот курс, тебя тоже, чем-нибудь не устраивал?
   - А как же! У богатых - всё, а у бедных - ничего.
   - В таком случае, конечно, плачевно, - с наигранной грустью в голосе, согласился хозяин.
   - А я, что говорю! - подхватил гость, воодушевленный положительным ответом.
   - Ну, как я и предполагала, дождь прекратился, - вышла Геля, поправляя складки цветастого, шелкового платья, подаренного родителями на выпускной бал. - А где остальные, не вижу в доме?
   - Их на току ливень застал. Сено перекладывают. Должны скоро вернуться
   - Тогда мы поедем.
   - Подожди, - задержал отец дочь, когда Антусь удалился к велосипедам.
   - Что ещё? - состроила недовольную мину Геля.
   - Этого прощелыгу в своем доме, что б я больше не видел!
   - Ещё новости! Чем же он тебе не понравился?
   - Спущу собаку, так и знай. Можете уматывать.
   - За что же Бог нам дал такое наказание! - воскликнул Донат, когда парочка отъехала от ворот. - Подтверждается, что этот тип, как и его родители, самый настоящий коммунист! И эта, дура ....! Тьфу! Тьфу!
   - Геля приезжала? - спросила Катрин, обнаружив развешанное на просушку платье.
   - Была, - хмуро отвечал Донат.
   - Что ж, она нас не дождалась?
   - Торопилась. Я после тебе все расскажу.
   В самом начале августа, к дому Далецких подъехала телега с несколькими ездоками, среди которых оказался и один военный с винтовкой. Одним из них, был Болтрук, новый сосед. Поспрыгивав на землю, гости как бы засовещались, оглядываясь по сторонам, и руками указывая в разные стороны. Так как у порога неистовствовала немецкая овчарка, один из них постучал в окно, вызывая хозяина.
   - Джимми, в будку! - скомандовал Донат, выходя. - В чем дело?
   - У тебя план земельной собственности есть? - спросил Болтрук.
   - Как же, без него. Конечно, есть.
   - Тогда неси его сюда.
   Один из прибывших, видимо, разбирался в планах, поэтому тут же, его развернув, указательным пальцем стал очерчивать замысловатые линии, после чего сказал:
   - Все то, что я здесь очертил, изымается в пользу государства, - и властно посмотрел в глаза хозяину.
   - Да, да, государство нуждается в вашей крестьянской поддержке, - вступил в разговор ещё один приезжий.
   - В общем, Далецкий, ничего не надо жалеть для блага государства. Сам должен понимать, что оно - превыше всего.
   - Но позвольте хоть убрать урожай, - попытался вставить слово хозяин.
   - На такую роскошь государство пойти не может и только потому, что часть зерна ты можешь припрятать. А это, как сам понимаешь, строго наказуемо.
   - Так вы хотите отрезать у меня землю со всем урожаем?
   - Молодец, ты все правильно понял, - похвалил его Болтрук.
   - Покажите мне ещё раз, что отнимаете? - взмолился Донат, видя, что спорить здесь бесполезно.
   Тот, что водил пальцем по плану, достал толстый столярный карандаш и четко обозначил отчуждаемую территорию.
   - Только без шуток! - пригрозил Болтрук, садясь на передок в телегу, и свешивая над колесом ноги.
   - Ну, что там стряслось? - не могла дождаться Катрин мужа.
   - Слухи оправдались. Оставляют не больше пяти гектаров на хозяйство. Страшнее всего то, что землю отрезали со всем урожаем! Через неделю, другую, надо начинать уборку, а тут, на тебе!
   - Какое несчастье принесла с собой Советская власть! - всплеснула руками Катрин. - Обрабатывали, удобряли, сеяли, а убирать будут другие.
   - Чует мое сердце, что это только её начало. В костеле говорили, что и живность могут отобрать.
   - Как же тогда жить дальше?
   - Посмотрим. Думаю, что такое несчастье постигнет не только нас одних.
   - Боже, Боже, куда ты смотришь! Как можешь ты допустить такую страшную несправедливость для людей, от всей души в тебя верующих!
   - Да, в мире что-то перевернулось не в ту сторону, - только и мог добавить Донат. - Надо бы пару бекончиков заготовить на зиму, пока не поздно.
   - Жалко сразу двоих. Кормить, тоже есть чем.
   - Другого выхода нет. Кроме них, придется пожертвовать и барашками. Не будет хлеба, так хоть мясом будем питаться.
   Дурное предзнаменование сбылось! С оставленного клина, пшеницы и ржи собрали лишь по несколько мешков, да и тех негде было молоть, кроме как на своих жерновах, что стояли в клети. Хозяевам ветряных, водяных мельниц, под страхом конфискации, было запрещено молоть частным лицам. К слову, весной их и так конфисковали в пользу государства.
   На Пасху, как всегда, Далецкие всей семьей направились в костел. Это место не только проведение священных обрядов, но и обновление, как житейских, так и политических новостей. По окончании службы, на паперти, прихожане собирались группами, что бы обсудить последние известия. А их в последнее время было, хоть отбавляй! Кому-то пустили "красного петуха", у других конфисковали то-то и то-то, кто-то уехал в город и не вернулся до сих пор, а о его пропаже, сообщать в милицию, бесполезно. Там с посетителем, просто не разговаривают, хотя многие, так называемые истребки, набраны из местной бедноты, и в лицо отлично знают просителя. Как быстро человеческие отношения перевернулись с ног на голову! Забыты совместные танцы, мужская дружба, взаимная выручка и так далее. Да, кто был никем, тот стал всем! А такое внезапное перевоплощение здорово кружит обесцвеченные мозги хозяина. Чудно такую мгновенную метаморфозу наблюдать собственными глазами! Но, её видели. Более того, стали чувствовать на собственной шкуре.
   Направляясь домой, Донат, как обычно, заехал в магазин, что стоял на выезде, и в нем торговал вечно шаматливый Соломон, купил конфет "Коровка", и железные путы для лошади на случай, если кто вздумает увести её с поля. Такие случаи уже были. Говорили, что виноваты цыгане, но пойди, узнай, где там, правда. Начиная от границы и до самого Даугавпилса шастали всякие пришлые подозрительные личности, которых раньше здесь не видели. Кто с торбами просил милостыню, кто настойчивостью добывал себе корм, кто угрозой оружия, в случае неповиновения. Донат только собирался свернуть с большака на свою дорожку, что вела к дому, как их догнал автомобиль с черной будкой и перегородил путь. Из неё выскочили два военных и подбежали к полнорессорной линейке.
   - Ты есть Далецкий? - спросил один из солдат, подходя вплотную, в то время как другой, взялся лошади за узды.
   - Я, а в чем дело?
   - Председатель волости хочет выяснить с тобой некоторые вопросы, поэтому прислал нас за тобой. Твоя семья пусть едет домой, а ты садись к нам в машину, мы тебя отвезем в Даугавпилс.
   - Разве председатель волости теперь в городе?
   - Да, его перевели туда работать, - спокойно отвечал военный.
   - Так я лучше высажу свою семью, а сам поеду на линейке. Ведь мне же надо будет возвращаться обратно.
   - Нет времени. Там тебя срочно ждут, а на своей линейке ты десять часов будешь тащиться.
   - Мы тебя и привезем обратно, - добавил тот, что стоял у головы лошади.
   - Ну, если только так..., - нехотя согласился Донат. - Вы разговляйтесь без меня, - сказал он, отдавая вожжи Катрине. - Не забудьте напоить коня, - и, легко спрыгнув на землю, пошел за солдатом.
   В кабине, рядом с шофером, ему показалось где-то виданное лицо. Уже сидя на скамейке в будке рядом с солдатом, он сообразил: "да это же мог быть только Иван Болтрук, чуть ли не родственник! А, что он тут делает? Осенью забрал у меня хлеб, а теперь? Какова здесь его роль, если, по выражению гармониста, представляет собой безвольного, мягким деланного крестьянина? Разве таким в политике место? А, впрочем, кто их знает этих активистов, да коммунистов! Может быть, у них так организм создан".
   За такими "сложными" рассуждениями, Донат и не заметил, как въехали в Даугавпилс. Оба замызганные окошка, что располагались по сторонам будки, были затянуты железными прутьями, но сквозь них можно было разглядеть деревянные домики, телефонные столбы, а когда заехали на мост, что протянулся через железную дорогу, то и выбеленные стены тюрьмы, что возвышалась рядом с насыпью. К его удивлению, едва переехав мост, машина круто свернула налево, хотя он точно помнил, что до райисполкома надо ещё долго ехать прямо. Потом остановились, а рядом что-то так душераздирающе заскрипело, что мороз по коже пробежал. Оказалось, что это открывали ворота на заржавевших петлях. Как только они закрылись позади, через несколько десятков метров машина снова остановилась. Хлопнули дверцы кабинки, и снаружи кто-то открыл дверь будки. Первым выпрыгнул солдат, а за ним удивленный Донат. Он оказался во дворе Даугавпилсской тюрьмы! Здесь сновали военные с винтовками на плече и примкнутыми штыками, но того, кто показался ему схожим с Болтруком, здесь уже не оказалось. Возможно, что он вылез из кабины ещё перед воротами, а, возможно, забежал в рядом расположенное мрачное здание с высоким крыльцом, на которое приказали подниматься и ему.
   Дома главу семьи ждали до самой темноты и не садились разговляться, как предложил им Донат, садясь в машину. Покормив и напоив скотину, все же решились распаковать освященные в костеле продукты. Хотелось кушать, а запоздавшему, они еды оставят. Так решили все домочадцы.
   Наступил понедельник, а о хозяине - ни слуху, ни духу! Все, даже мальчуган Стась, встревожились. Значит, с ним произошло что-то совсем неладное! Только неладное! Другого - быть не могло. Донат, если куда уезжал по надобностям, то всегда сообщал, когда должен вернуться. А, тут! Притом, увезли солдаты на своей машине "черный ворон", как её здесь окрестили. Этого "ворона" часто видели в таких местах где, казалось бы, ему и быть не должно. То у озера, то на берегу Даугавы, но, чаще всего, в лесу. Ходили слухи, что в упомянутых местах советская власть избавляется от неугодных ей людей. Были даже очевидцы, между деревьев замечавшие свеже вскопанную землю. Но, доверительными разговорами дело и кончалось. Все боялись не только попытаться капнуть рыхлую почву, но и громко говорить о ней.
   Что делать? Где искать пропавшего? Неужели и его постигла участь без вести пропавших? А дома скотина, требующая мужского вмешательства, мужской силы. Разве женщины успеют справиться с коровами, овцами, свиньями! Вода в ручье, далеко. Ток с кормом, тоже далеко. Нет, они не пустят хозяйство на самотек, но каких трудов им это будет стоить! Значит, надо ещё денек подождать, может к вечеру вернется! Мало ли что, могло его задержать. Может быть, зашел к Геле побалакать, или к которому-нибудь из старых товарищей. В городе их, хватает. Все-таки, не один год вместе трудились, пока не ушел работать на собственную землю. Всю ночь Катрин с Зосей не могли уснуть, ожидая внезапного стук в дверь возвратившегося хозяина. Но, нет, напрасно прислушивались к каждому шороху за окнами. Кроме ответного завывания Бонзы на отдаленные призывы собратьев - никаких звуков. Итак, ещё одна ночь прошла уныло и тревожно. Дальше тянуть было нельзя.
   - Зосенька, ты возьми папин велосипед и съезди в город к Геле, - предложила мама. - Скорее всего, она тоже ничего не знает, но вы вместе попробуйте что-нибудь придумать. Может быть, тот хамюга Антусь сможет что-нибудь подсказать. Такие как он пролетарии, теперь в почете. В общем, на месте тебе будет лучше видно, как поступить дальше.
   Опустив седло под свой рост, Зося энергично закрутила педали в сторону города, и приехала так рано, что сестру с Антусем застала ещё дома завтракающими.
   - Какой ужас! - как-то наигранно, как показалось Зосе, воскликнула сестра, услышав такую новость, откладывая вилку. - Прямо на дороге и забрали, не дав доехать до дома?
   - Да, на самом повороте.
   - Ещё чего не хватало! Антусь, ты не в курсе дела? Что там такое могло стрястись.
   - Не знаю, - уклончиво, как снова показалось Зосе, отвечал Антусь, вытирая рот рукавом пиджака. - Отпустят, куда они денутся. Он же ни в каких политических передрягах не был замешан, насколько мне известно.
   -Значит, там произошла какая-нибудь ошибка, - предположила Геля. - Что вы собираетесь теперь делать?
   - Как, что! Надо искать папу, может быть, его уже нет в живых, а ты спрашиваешь, что мы намерены делать. Он же и твой такой же папа, как и мой!
   - Да, да, тут надо обдумать, что делать, где его искать.
   - Что тут думать! Если его забрала власть на "черном вороне", то у неё надо и спрашивать.
   - Антусь, что ты на это скажешь? У тебя там знакомые, в той милиции.
   - Но, мне же, надо торопиться на уроки.
   - Я скажу в школе, что ты приболел.
   - Если только так... Ладно, придется рискнуть уроками.
   - Какой ужас! - снова проныла Геля. - Так, ни про что, забрать человека и, с концами. - Как же вы теперь справитесь со своим хозяйством? Остались одни женщины.
   - Как одни женщины! А Стась! Ты что, не считаешь его за мужчину?
   - Ну, от него вам помощь будет совсем слабенькой, - вставил Антусь, одеваясь. - Пройдет ещё много, много лет, пока он станет для вас достойным защитником.
   - От кого? От чего? - не поняла Зося.
   - Ну, это смотря по обстоятельствам, которые сложатся к тому времени, - очень заумно, как показалось Зосе, ответил Антусь.
   - Хорошо, я тоже буду собираться. Надо поспеть на первый урок, - заторопилась Геля. - А ты приедь к нам завтра, в это же время. Будем надеяться, что к утру все прояснится.
   Зосе ничего не оставалось, как сесть на велосипед и направиться в обратный путь, так и не прояснив вопрос, по которому ехала сюда.
   - Ну, что? - встретила её мама, ещё на повороте с большака, где она глаза проглядела, ожидая младшенькую.
   - Ничего, - уныло отвечала запыхавшаяся девушка. - Будут искать, разбираться.
   - Что говорит Геля?
   - Стыдно признаться, но мне показалось, что она нисколько не взволнована пропажей нашего папы. Спокойно доела колбасу, убрала со стола, будто ничего особенного не произошло.
   - И это ответ, на всю к ней, нашу любовь! Просто не хочется верить в то, что ты только что сказала. Ты не могла ошибиться, прослушать что-нибудь?
   - Да нет, как я могла прослушать то, что касалось моего папы! Передаю слово, в слово. Ей боженьки, ничего не вру и не добавляю.
   - Ладно, ладно, я тебе верю. Это, от переживаний. Прости. Неужели ещё до завтра, а, может быть и дольше, мы будем жить в полном неведении! Как страшно! Как страшно! - и заплакала. - Пойдем в дом, сообщим Стасю, что узнали. Он хоть и маленький, а все равно переживает, как взрослый.
   - Я тоже, это заметила.
   В томлении, ожидании, протянулись ещё одни самые длинные для семьи, сутки. Теперь мама со Стасиком, несмотря на холодный ветер, дежурили у большака, ожидая возвращения Зоси, которая, как на беду, не возвращалась особенно долго. Не выдержали, промерзли до косточек и, возвратясь в дом, прилипли к оконным стеклам, что выходили к дороге. Только к обеду, показалась долгожданная.
   - Все расскажу, когда зайдем в избу, а то так устала, крутя педали мужского велосипеда, что духу не хватает. Значит так, - как-то особенно осмысленно начала девчушка, когда торопливо, все вошли в дом. - Папа - в тюрьме!
   - За что?! - воскликнула пораженная таким страшным известием Катрин, и невольно плюхнулась на скамейку. - Ты все точно узнала?
   - Такое известие мне сообщил наш проклятый родственничек, что б ему глаза на лоб вылезли.
   - Нельзя человеку такое плохое желать. Ты о ком, о Антусе?
   - А о ком же ещё! Оказывается, что у этого коммунистического прихвостня, полный Даугавпилс единомышленников. Через них он и добыл сведения о нашем папе.
   - Может быть, он и в тюрьму заглядывал?
   - Смотри, как раз такой человек, который побежит выяснять судьбу другого человека!
   - Все-таки какой-никакой, но стал, будто на родственную тропу.
   - Седьмая вода на киселе, а не родственник. Они же не зарегистрированы в Загсе. Просто так сошлись, и живут.
   - Да, ты права. Не принято в нашей семье такое неслыханное безобразие, но что поделаешь, если Геля совсем сошла с ума от этого цыбатого прощелыги. Уже времечко, как живут они вместе, никого не стесняясь, и нам с таким положением вещей, тоже приходится смириться. За такое распутное поведение, Бог её ещё накажет, вот увидишь. Но, рассказывай дальше. Что говорит Геля?
   - Мне стыдно тебе признаться...
   - Говори, говори.
   - Ей теперь очень неудобно будет перед учениками, учительским персоналом за то, что они могут узнать правду о её отце.
   - Ни больше - ни меньше!?
   - Да, передаю слово в слово.
   - С тех пор, как она связалась с этим коммунистическим выродком, от неё теперь оказывается, всего можно ожидать.
   - Я тоже, так думаю. Она себя уже успела показать при рождении Стася, когда бежала из дому, куда глаза глядят, лишь бы не слышать его голоса. Рождение своего братика ей было стыдно пережить, а сходиться и жить с посторонним мужчиной, для неё это норма.
   -Ты опять отвлекаешься от главного. Почему ты так долго задержалась в городе? Не у Гели же, ты все время сидела.
   - От них, я поехала в тюрьму.
   - Ты с ума сошла! Только этого и не хватало. Тебя же тоже могли забрать, если бы узнали, кто ты есть.
   - Я им сама о себе рассказала.
   Мама всплеснула руками, и схватилась за голову. Потом, через минутку:
   - И, что?
   - Видишь сама, я жива, здорова, и вернулась домой. Только очень устала. Ветер встречный.
   - Рассказывай дальше.
   - Там нечего много рассказывать. Я зашла на проходную, назвалась, и попросила встречи с папой. Охранник долго куда-то звонил, уточнял, и, в конце концов, сказал, что встреча с ним запрещена.
   - Негодяи, советские!
   - Я вышла на улицу и хотела сесть на велосипед, что бы съездить к Геле, может быть она сможет чем-нибудь помочь, Все-таки с коммунистическим отродьем вожжается. Но тут, смотрю, подъезжает "черный ворон", из него вылезает офицер. Я, к нему, так, мол, и так, не пускают к родителю. Зашли опять на проходную. Но, видимо, он там не самый главный, потому что, положив трубку, ответил тоже, что и первый.
   - Какая ты настойчивая. Молодец. В жизни не пропадешь.
   - Тогда я снова к Геле. Я уже знала, что в этот день её уроки начинались только после обеда. Попробуй, говорю, зайти к ним ты. Все-таки ты с ними теперь одной коммунистической крови. Нет, не бойся, последние слова, я не сказала, а, только про себя подумала.
   - Ну, и...
   - Замахала руками, как сумасшедшая. Я, говорит, учительница, у всех на виду. Если узнают, что мой отец посажен в тюрьму, то меня могут прогнать с работы.
   - Так они без твоего напоминания узнают, отвечаю. Если информированные сотоварищи, успели все донести твоему Антусю о нашем папе, так такую новость им ничего не стоит сообщить и дальше, куда следует.
   - Упаси Бог, что ты говоришь Зося! - воскликнула она.
   - Ага, и Бога вспомнила, клятвоотступница! - язвительно, заметила мама.
   - Я тоже удивилась.
   - Значит, помощи нам ждать неоткуда. Надо попробовать через гармониста. Перед Пасхой, он как-то хвастал, что играл свадьбу какому-то большому начальнику из города. Думаю, что не откажет. Мы его не раз выручали тоже. Зайду к ним переговорить.
   - А он, не из коммунистов?
   - Твой папа говорил, что он, как вашим, так и нашим. Есть такие люди на свете.
   - Тогда другое дело.
   А назавтра, в линейке, управляемой Зосей, набравшей рюкзак продуктов, сидел гармонист, утешавший девушку, что все будет хорошо, что произошла какая-то ошибка. Вот, он возьмется за это дело, все выяснит и её папу обязательно отпустят.
   - Я просто удивлен, - говорил он, - что моего соседа загребли военные. Он же не состоял ни в каких партиях, ничего противоестественного за ним не числилось, сколько мне известно. И тут, на тебе! Нет, тут что-то не так. Попробуем выяснить. Этот майор, дочь которого выходила замуж, и я у них играл, хвастал, что в его руках большая власть находится. Посмотрим, не перехвалился ли он по пьянке, но говорил: заезжай, когда будешь в городе. Рулюй прямо к военкомату. Болтал, что там работает.
   В военкомат зашел только гармонист. Не обманул. Майор действительно, там и нашелся.
   - Над тюремными надзирателями, я не имею никакой власти, но, посмотрим, - говорил он гармонисту, спускаясь по ступенькам, рядом с которыми остановилась линейка. - Там у них, свои законы, а у нас, свои. Но, с начальником тюрьмы я знаком. Как же, на свадьбе дочери так отплясывал цыганочку, что одно загляденье. Не каждый сегодня способен выкинуть такие коленца. Что значит, военная закалка.
   Мужчины уселись сзади, а Зося, перебравшись на облучок, кнутом легонько прикоснулась лошади к спине и повозка покатила к тюрьме. Через проходную пропустили только майора. Довольно долго, оттуда он не возвращался, а появившись, взял передачу и снова скрылся за воротами.
   - Ваша передача отдана по назначению из рук в руки, - доложил майор как-то по-военному, отчеканивая каждое слово.
   - А папа...?
   - С ним все в порядке, - не дал досказать военный. - И впредь, я договорился с начальством, что раз в неделю можете носить ему передачу. Но, не чаще. Ваш папа на особом положении, поэтому свидание с ним запрещено, но передачи, как уже сказал, ему передадут.
   - А, не могут обмануть и, взяв для виду, слопать сами?
   - Настойчивая девушка, ничего не скажешь. Ты давно её знаешь? - обратился к молчавшему гармонисту.
   - Как не знать, если мы соседи.
   - О-о, хорошие у тебя соседи. Впрочем, их не выбирают. Отвезите меня на работу, а сами можете направляться домой.
   - Но, папа...
   - Девушка, все что мог, я для вас сделал. Вернее для знаменитого гармониста. Здорово он тогда отдубасил на своей трехрядке. Надо же, почти без отдыха, и до самого рассвета. Я тоже жилистым себя считаю, но на столько времени, силы не хватило бы. Больше ничего не требуйте.
   - Спасибо за похвалу, и не будем тебя дальше утруждать своим присутствием. И так много сделал для несчастного семейства. Поехали, стегай по оглоблям. Высадим товарища, заверни в магазин. Надо домой гостинца привезти из города.
   Мама со Стасиком выбежали навстречу, едва заметили сворачивающую к дому линейку.
   - Какие нетерпеливые, - улыбался гармонист, свешивая ногу.
   - Слава Богу, вернулись, - как дитё, радовалась Катрин, накидывая вожжу на специально вбитый в стенное бревно крюк. - Сначала все мне расскажите, только потом разрешу отвезти тебя домой.
   - Не так далеко, могу и пешком дойти.
   - За твои услуги, тебя на руках к дому надо нести.
   - О-о, я согласен, если понесешь ты, - засмеялся гармонист. - Но, почему ты уже радуешься, если не знаешь, с каким результатом мы вернулись?
   - Если бы его уже не было в живых, упаси Боже, то не с такими бы лицами я вас встречала, а когда не увидела в линейке рюкзака с провизией, то сразу все поняла. На этот момент, для меня и такой малости достаточно.
   - Догадливая.
   - Жизнь заставляет.
   Когда после краткого объяснения, Зося отвезла гармониста домой, вернулась, распрягла лошадь, вошла в дом, с мамой начали обсуждать сложившееся положение.
   - Говоришь, вовнутрь не пустили? - спрашивала мама.
   - И разговору быть не могло! Этот майор даже гармонисту приказал не вылезать из линейки. Даже у самих ворот, там очень строго.
   - Хорошо что, хоть передачу разрешили. Он теперь будет знать, что мы в курсе его положения. Ты уже говорила, но я забыла: когда теперь можно будет снова нести передачу?
   - В неделю, один раз.
   - Приложим и записочку с карандашом, пусть за нас не беспокоится. Как-нибудь придется пережить такое несчастье. Что бы его там только не замучили. Говорят, что там избивают человека до полусмерти, что бы только выведать нужные им тайны.
   - Какие же могут быть тайны у нашего папы, кроме как количества собранного урожая, да запасов продовольствия в доме!
   - Для советской власти может быть, и такие сведения очень важны и нужны, кто их поймет, - предположила мама. - Ах, так ни с чем отпустили гармониста! Человек нам помог, а мы его ничем не отблагодарили. Надо было хоть баночку малинового варенья дать ему на лекарство от простуды. Деньгами же, он не взял бы.
   - Он бы только засмеялся. Сам у леса живет, где полно малины.
   - Да, ты права, я совсем запуталась. Надо бы как-то Гелю уговорить, чтобы она, через своего, тьфу ты, Господи, не знаю, как его назвать, попробовала договориться о свидании. Если он теперь при власти, почему бы не попробовать.
   - Я тебе уже рассказывала, как она испугалась за свое положение, когда узнала от меня, что папу арестовали.
   - Подумать только! Передача, только раз в неделю, а остальное время он должен сидеть голодный. Геле на месте, куда сподручнее было бы навещать его чаще. Папа для неё ничего не пожалел, что бы выучить, а она, вот какой неблагодарностью расплачивается! Если в это воскресенье она здесь не появится за продуктами, то, когда повезешь передачу, попробуй снова к ней заглянуть. Ну, никак не хочется верить в то, что его любимая дочь так сразу и отмахнулась от родителя.
   - Ладно, договорились.
   - Молодец, что ты такая напористая. Я уже говорила, что с таким характером, в жизни пропасть не должна. Вся в папу.
   Очень тягостно, протянулась ещё одна неделя. Как и перед этим, пока сестра могла быть дома, Зося заторопилась в город с большим запасом сала, хлеба и сменным бельем. В бумажке было написано, что бы свое грязное, вернул с солдатом. У проходной его будут ждать.
   Прежде чем ехать в тюрьму, Зося заглянула к сестре. Как и предполагала, та была ещё дома.
   - Может быть, ты уже побывала у папы? - с порога, поинтересовалась она.
   - Что ты, что ты! - замахала та руками.
   - А, что?
   - Я же теперь работник системы образования, поэтому не могу показывать свою нелояльность к власти. Антусь тоже очень недоволен, что так случилось с нашей семьей. Он посоветовал мне, реже с вами встречаться.
   - Вот как! - удивилась Зося. - Значит, тебе неудобно, даже страшно то, что я, дочь тюремщика, появляюсь в твоем доме? А?
   - Да, конечно лучше бы было, если бы вы у нас реже появлялись.
   - Даже так! - не в шутку, испугалась Зося за здравый рассудок своей сестры. - Хорошо, маме так я и передам. Интересно, что после твоих слов, если бы он их слышал, подумал бы о тебе твой папа. Он, может быть, там с голоду умирает, а ты его стала бояться.
   - Я же вижу, что ты возишь ему передачу, так что с голоду не умрет.
   Зосе здесь, больше нечего было делать и, сев на велосипед, направилась к тюремной проходной. Внутри пахло водкой, и было сильно накурено. Трое солдат и офицер о чем-то спорили у деревянной стойки, отделяющей внутреннее помещение от коридора.
   - Смотрите, какая юная красавица к нам заявилась! - воскликнул офицер, бесцеремонно разглядывая посетительницу с головы до ног. - Не к нам ли, в гости. Только таких как ты, сегодня нам и не хватает.
   - Далецкому, своему папе принесла продукты. Раз в неделю, разрешено. Прошу передать.
   - Какой милый приказ! - все тот же офицер. - А если мы передачи не принимаем, что тогда?
   - Разрешено один раз в неделю, - снова, смело повторила Зося.
   - Разрешено! Удивительный ответ. Кто и когда разрешил? Я не слышал такого указания.
   В это время, к воротам подъехал "черный ворон" и Зося видела, как из него выпрыгнул офицер. Открыв дверь в проходную, закрутил носом и матерно выругался.
   - Фу, как навоняли, проклятые! Открывайте ворота, А эта девушка, что здесь делает?
   Пока подвыпившие парни собирались с ответом, Зося шагнув вперед, попросила:
   - Товарищ начальник! Я принесла своему папе передачу, а они не хотят её принимать.
   - Ты к кому?
   - Далецкий, его фамилия.
   - А-а, знаю, знаю. За него ещё из военкомата приезжали хлопотать. Илья, - обратился к одному из солдат. - Сейчас же отнеси передачу по адресу и подожди ответа, ели, конечно, будет. А ты, девушка, пока что погуляй по улице, тебя позовут. Здесь так накурено, что хоть топор вешай.
   Удивленная таким поворотом событий Зося, тут же выскочила на улицу к велосипеду. В это время заскрежетали серые ворота, и вовнутрь въехал "воронок" с очередной жертвой советского террора. Об этом она догадалась по зычному окрику, кому-то командовавшему, в какую сторону идти и не задерживаться.
   "За меня не беспокойтесь, - писал Донат на второй стороне, присланной ему бумажки с текстом. - Нас в камере - семь человек и все знакомые, так что за разговорами, и скучать некогда. В крайнем случае - пока. С кормежкой здесь туговато, но мне и кушать не хочется. Разве что моим сокамерникам ваши передачи пригодятся. Здесь они, уже давно находятся в полуголодном состоянии. Что бы вам самим не мучиться, преодолевая такое расстояние от дома, скажите Геле, пусть она подойдет. Здесь ей, на месте и, если что понадобится, попрошу у неё. Надеюсь, что пока меня выпустят, с хозяйством вы справитесь сами. Целую, и до следующей встречи".
   Прочитав записку, Зося поехала не домой, а повернула к школе, в которой работала её сестра. Шел урок, поэтому пришлось подождать, а на переменке, сразу перегородила дорогу Геле в учительскую.
   - Ты с ума сошла! - зашипела та, оглядываясь. - Нас же могут заподозрить.
   - В чем? - почти издевательски, спросила Зося.
   - Ещё спрашиваешь! На меня и так здесь все стали косо смотреть, а тут, ещё ты появилась. В чем дело, говори быстренько.
   Зося дала почитать записку от отца.
   - Ещё что придумал! - чуть не взвизгнула она, но сдержалась, так как мимо проходили. - Не могу я ходить к нему на свидание, да и денег у меня в обрез, что бы лишнее покупать, да кормить какую-то чужую братию. Ты же читала, что сам он кушать не хочет. Значит, ему хватает и того, что там дают. Лучше было бы, если бы вы оставили меня в покое. У вас своя жизнь, у меня - своя. Антусь и так недоволен за то, что ты приезжала к нам утром. Арест папы, может лечь черным пятном и на его репутацию. Все-таки...
   Разговор с сестрой, был слово в слово пересказан дома.
   - Признаться, другого от неё, я и не ожидала, а почему, сама не знаю. С тех пор, как нас оккупировали, я её больше не узнаю. Со времени ареста папы, она даже дома боится показываться.
   - И продукты не стали нужны!
   - Ну, она их тащила больше для Антуся. У того такая требушина, что целого поросенка может туда запихать и не ёкнуть.
   - Я помню, как она втихаря таскала продукты из дома, а все думала, что этого никто не замечает. Ей казалось, что она может и от яйца отлить незаметно.
   - Её-то и в костеле больше не видно.
   - Молодой муж не разрешает.
   - Тьфу, она, недостойная своего рода. А мы-то для неё.... Да, впрочем, хватит о ней. Надо думать, как самим выходить из создавшегося положения. На носу май месяц, скоро скотину в поле придется выпускать.
   -У нас её уже мало и осталось.
   -Да, твой папа правильно сделал, что часть пустил под нож, а то, что бы мы, женщины, с такой оравой живности делали!
   В каждодневных заботах, прошел исключительно холодный май, о котором говорят: коню сена дай, а сам на печь залезай. За этот месяц, с помощью гармониста сумели обработать свои мизерно оставленные гектары, посадить картофель, засеять немного зерновых, прочих овощей у самого дома. Надвигался сенокос. Небольшой лужок, что был им оставлен, Зося собиралась скосить сама. В этой работе, она уже пару сезонов, как помогала отцу, и у неё здорово получалось.
   А июнь наоборот, оказался на редкость теплым и солнечным. Удивительно, но по температуре воздуха, год на год, не совпадал. В самый разгар косовицы, по радио сообщили о начале военных действий против Советского союза, а уже, недели через полторы, немецкие войска заняли Даугавпилс, и стремительным маршем продвигались к российской границе. Кто радовался, а кто и переживал появлению немцев на латвийской земле. Латгалия, где преобладали поклонники России, на первых порах, впала в уныние. Ещё бы! Вылезая вон из кожи, старались приблизить, и им это удалось, родную духу советскую власть, и, на тебе, все достижения рухнули в одночасье. Как жить дальше? За месть своих односельчан они не волновались, зная, что этим людям Бог велел прощать все погрешения, в отношении себе подобных. А вот, немцы. Кто их знает, как поведут себя впредь! Велел ли их Бог, прощать им всякие погрешения! Но, на всякий случай, часть отступила вглубь России, часть подалась партизанить в леса, а большая часть, особенно оседлые крестьяне вроде Болтрука, притаились. Авось, пронесет.
   Как только в доме Далецких узнали о том, что из Даугавпилса русские войска отступили, Зося села на велосипед и помчалась в город. По всему, её отец уже должен быть на свободе, если только ещё жив. Ходили слухи, что при отступлении, в тюрьмах многих убивали. Не тащить же их с собой, в Россию! Самим бы, успеть ноги унести! Уже где-то на полдороги, ещё издали заметила она чуть пригорбленную, знакомую фигуру отца, тащившего какой-то узел. Расцеловавшись, обменявшись объятиями, поинтересовалась:
   - Неужели ты оставшиеся продукты забрал с собой?
   - Нет, доченька. Здесь вещи, которые доверил мне отнести к нему домой Дилба, что живет, нет, теперь уже жил, за рекой.
   - Почему жил?
   - Нет его больше в живых. Мы сидели в одной камере, и когда во дворе, озверевшая охрана его расстреляла, я решил забрать немудреные вещи, что бы отдать его семье, на память.
   - Даже из твоей камеры увели на расстрел? - испугалась Зося.
   - Не только из моей. Несмотря на толстые стены, мы слышали не только звуки выстрелов, но и стоны несчастных умирающих, под окнами.
   - И это, называется советской властью!
   - Смертельно раненый зверь без разбору, готов растерзать любого, кто попадет ему на пути. Так создано в природе.
   - А как вас выпустили?
   - Не знаю, кто открыл камеру, но не немцы.
   - Если под окнами убивали, то вы, оставшиеся в живых, наверно видели их трупы?
   - Нет, они были уже убраны, а куда, не знаю. У меня ведь, ничего с собой не было, поэтому я наспех скрутил узел из вещей моего товарища по несчастью, и чуть ли, не бегом, заспешил к выходу. Остальные, тоже.
   - Так ты немцев и не видел?
   - Как же! Во дворе их было полно, но, ка мне показалось, на нас, ни один из них не обратил внимание. Ухŏдите, ну и уходите. Надо будет, после разберемся. Сейчас идет война, и нам совсем не до вас.
   Так рассуждали между собой отец с дочерью, шагая по большаку, по которому, то и дело, в обоих направлениях, мимо проносились трехколесные мотоциклы, иногда машины. Устав шагать, отец посадил Зосю на раму, вещи на багажник, и они весело покатили к дому.
   Не прошло и трех дней после описываемых событий, как в доме появилась Геля. Оказалось, что Антусь где-то основательно запрятался, хотя, по слухам, его никто специально и не искал. Как впоследствии выяснилось, сидел в домашнем погребе, вылезая наружу только тогда, когда от родителей было точно известно, что поблизости никаких подозрительных личностей нет. "Бабушкина потеря, находилась в дедушкиных штанах", как тогда, в адрес Антуся, шутили односельчане, догадывавшиеся о его истинном местонахождении. В школе до первого сентября, каникулы, существовать не на что, вот Геля и "вспомнила", как призналась Зосе, что у неё есть дом, родители, которые ей все простят, так как в летнюю пору она может помогать по хозяйству. И действительно, все плохое было забыто, и жизнь в доме, потекла давно налаженным чередом. До поры, до времени, пока родители на стали замечать некоторое таинственное уменьшение заготовленных продуктов на зиму, а заодно, и Гелины непонятные отлучки из дома в вечернее время. Подкараулил Стасик, не поставив в известность родителей, проследил её путь до дальних кустов, в которых её уже ждал Антусь. О своем "открытии" он поведал только Зосе, а, посовещавшись, эту тайну так и решили оставить тайной, потому что видели, как Геля изменилась в лучшую сторону за то время, пока жила в своем доме. Зачем расстраивать родителей, если пока что нет причин к чему-то особенно опасному. У них и без Гели, всяких проблем достаточно. Ведь с приходом немцев, им снова вернули всю отнятую землю, а это значило, что пришло время восполнять уменьшенное поголовье скота, и отец много времени проводил в его поиске, так как вся крестьянская округа оказалась в одинаково плачевно бедственном положении.
   Как и все в жизни, незаметно быстро для Далецких промелькнули три, относительно спокойные годы. В полном объеме, как до прихода к власти коммунистов, хозяйство было восстановлено. Дома в семье, все в порядке. Зосе основательно подыскивали подходящего жениха, Стасик ходил в школу, Гелю, благодаря помощи отца, приняли учительствовать в ту же школу, что и до этого. Живи, да радуйся! Но.... Да, в жизни ничего нет постоянного.
   По радио ещё звучали победоносные немецкие марши, диктор уверял слушателей, что войска не отступают, а только "выравнивают" линию фронта, но было очевидно, что линия фронта с востока так же, стремительно приближается к Латвии, как некогда налетала с запада. Подняли головы всяких мастей завистники, активисты, коммунисты, и им сочувствующие, как и прочее отребье, вечно чем-нибудь недовольное, и готовое в любой ситуации поживиться за чужой счет. И так, в середине июля 1944 года, по большаку мимо хутора Далецких в сторону Даугавпилса, потянулись бесконечные вереницы советских солдат. Немцы в этих местах, отступили ночью и без боя. Какая судьба в дальнейшем, может быть уготована Далецким, родители уже догадывались. Поведение, почерк, пролетариата, им был знаком с 1940 года. Лучше было бы с этих мест скрыться, но куда? Это люди, жившие у побережья моря, могут позволить себе отправиться, куда глаза глядят, а здесь же, глухомань. Да и как можно осмелиться в одночасье, бросить все нажитое! Некоторые городские жители такое, позволить себе ещё могут, но крестьянин, который всем существом привязан и сжился с родной земелькой! О, нет, здесь не так все просто.
   На полях уже колосились зерновые. Получив обратно свою землю, Донат так увлекся каждым её сантиметром, что вспахал даже половину межи с соседом и теперь, что бы попасть в отдаленный участок, должен был чертыхаться по собственному кривому разору, когда раньше, свободно ходил по меже. Зато, на нескольких прибавленных метрах, надеялся собрать не меньше мешка зерна. Зося, как и её мама смеялись над такой "добавкой", но хозяин был непреклонен. В нем не давала покоя хозяйская жилка к накоплению богатства. Но случилось так, как и в "первый приход русских", так здесь именовали возврат к прошлому. Прибыли на телеге пара солдат во главе с соседом Иваном Болтруком, отрезали землю со всем урожаем по точно той же линии, что и в 1940 году, оставив опешившему Донату, причитавшиеся ему пять гектаров, и уехали.
   - И как только этот Болтрук там не сгорел вместе со своим домом! - возмущался Стась в присутствии Зоси.
   Родителям такие слова, он бы не сказал, боясь их религиозного гнева.
   - Если бы я не верила в Бога, я бы с тобой могла согласиться. Но...
   - Ладно, не будем об этом, - как взрослый, закончил мальчишка.
   - Мы снова в проигрыше, - в это время, говорил Донат своей жене.
   - И как только Бог терпит таких людей, как Иван! И как он вообще может терпеть такую власть, которая не признает его в корне!
   - Да, вопросов Иисусу Христу ты задала много, но ни на один из них не получишь исчерпывающий ответ. Там, у него, свои законы, свои взгляды на окружающий мир. Но, с моей точки зрения, кое-что поправить он должен был бы. Подумать только! В сороковом году почти что, весь урожай отдал коммунистам, в этом - поступил точно так же. Не иначе, как вся коммунистическая свора ему симпатизирует, - пошутил Донат.
   - Не надо Бога гневить, а то, ещё хуже что-нибудь может сделать для нас, - парировала Катрин.
   - Ну, что ещё может быть хуже? Снова меня посадить в тюрьму, или турнуть куда подальше!
   - Замолчи ты, говорить о таких страшных вещах, а то...
   То был только семейный разговор, но через несколько дней, во дворе появился знакомый с прошлых лет "черный ворон", который снова увез хозяина дома в Даугавпилсскую тюрьму.
   " Что это советская власть не дает покоя честному труженику Далецкому! - обсуждали костельные прихожане на паперти. Ни в какой партии не состоял, и не состоит. С немцами, близко не якшался. В русских партизан, не стрелял. Дети, тоже ни в каких темных делах не замешаны, насколько всем известно. Старшая дочь даже в коммунистическую кровать залезла без венчания. Тот Болтрук, за что-то на него взъелся".
   Как только машина скрылась на большаке, по заросшей тропинке, Катрин побежала к гармонисту.
   - Опять забрали! - воскликнул тот. - Да что же это за напасть на моего соседа! За что же это у новой власти так руки чешутся на него, ума не приложу! Ладно, запрягайте лошадь, попробую прозондировать почву в городе.
   На этот раз, сама Катрин взяла в руки вожжи.
   - Ничего сегодня нельзя, ни понять, ни определить будущее тех, кто находится в застенках, - как бы жаловалась она дома дочери и сыну, по возвращении. - В военкомате сидят другие начальники, поэтому и нашему гармонисту не удалось переговорить по-человечески. Не их, мол, это дело, и пусть члены семьи сами обращаются в соответствующие организации. Но какие это "соответствующие", не уточнили. К тюремным воротам, и близко не подпускают. Вот и все, что мне удалось сделать за весь сегодняшний день.
   - Может быть, Геля..., - начала Зося.
   - Мы подъезжали к дому, где она квартирует.
   - Ну-у! - вырвалось у Зоси.
   - Хозяйка сказала, что эта парочка сегодня утром уехала на какую-то экскурсию в Ригу, и вернутся дня через два, три.
   - Если нашего папу забирал Болтрук, то не может такого быть, что бы его сынок Антусь не был бы в курсе нашего дела, - уверенно, заявила Зося.
   - Как и ты, я тоже в этом уверена. По-другому, и быть не может.
   - Это значит, что моя родная сестричка, вместо того, что бы искать выход в освобождении папы, собралась, и уехала, а, вернее, сбежала со своим хахалем.
   - К такому её поведению, мы не можем привыкнуть ещё с 1940 года.
   - Неужели её Бог не накажет за такие неблаговидные, кощунственные к родителю, поступки?
   - У Бога, свои законы, у Советов - другие, - уклончиво, отвечала мама.
   Через несколько дней, когда по расчетам Зоси сестра должна была быть уже дома после экскурсии, не спросясь мамы, села на велосипед и поехала в город. Поскольку к тюремным воротам никого не подпускали, то она прямиком к сестре.
   - Ту знаешь, что наш папа опять в тюрьме? - почти крикнула она с порога.
   - Я что-то такое слышала...., - был уклончивый ответ.
   - Я знаю, что ты помочь не можешь, или не хочешь, - торопливо, говорила он, - но я хотела бы переговорить с твоим Антусем. Я слышала, что все партийные люди живут и дышат, как одна семья. Может быть, он замолвит словечко за папу.
   - Вряд ли он решился бы на такой шаг!
   - Почему?
   - Не будем сегодня обсуждать такой щекотливый вопрос. Да, к тому же, Антусь уехал на родину.
   - А, что там? - неизвестно почему, вырвалось у Зоси.
   - Видишь ли, его младший брат решил заехать посмотреть на пепелище, что осталось от их дома и располагалось рядом с большаком, идущим в Бигосово. Со слов Антуся, там встретился с друзьями, как следует выпили, и его брат направился на автобусную остановку, что была неподалеку, что бы ехать обратно. Были сумерки и на проезжавших машинах были включены только подфарники. Шофер первой грузовой, сумел его как-то объехать, а сзади шел рейсовый автобус, водитель которого не заметил человека, и тот попал прямо под колеса. Первый суд оправдал водителя автобуса, сославшись на то, что тот не мог затормозить машину на такой короткой дистанции. Тогда Антусь подал вторично на шофера в Краславский суд, который, на этот раз, как старому коммунисту, пошел ему навстречу, присудив шоферу положенные по статье, пять лет тюрьмы. Шофер уже сидит, и Антусь поехал к судье выпить за успех дела.
   Ещё несколько раз, Далецкие всей семьей ездили к тюремным воротам, но постоянно получали категорический отказ. Оказывалось, что к слишком опасным преступникам, к каковым был причислен и Донат, свидания запрещены. В последний свой приезд, завернули к Геле, так как в родительском доме с момента прихода русских, та снова не появлялась. Как и в 1940 году, оправданием было то, что родитель сидит в тюрьме и ей, как родственнице, да ещё работнику сферы образования, не пристало иметь контакт с неблагонадежными власти, лицами. Об этом же, ей напомнил и Антусь. Вот так, ни больше, ни меньше!
   - Да, я не забыла, как ты говорила, что тебе неудобно встречаться с родителем из-за своего щекотливого положения, - говорила ей мама, когда заехали, - но мы в неведении. Может быть, его уже нет в живых, может быть, ему требуются лекарства, теплая одежда, еда. Поговорила бы ты со своим Антусем, в таком случае. Ему-то, как истинному, проверенному коммунисту, я уверена, что ничего не грозит.
   - И не собираюсь его, ни учить, ни уговаривать. Ещё что придумали! Мало того, что на меня пятно ляжет, так вы хотите ещё его впутать в то темное дело! Ни на него, ни на меня, можете не рассчитывать. Как власть решит, так и будет. Бороться с ней, мы не только бессильны, но и не собираемся.
   - В таком случае, от имени твоего папы, от моего имени, как и от всей нашей семьи: будь ты проклята на веки вечные, и чтоб мы о тебе, больше не слышали и в глаза не видели! Отныне, двери нашего дома для тебя закрыты, - в сердцах, воскликнула, не выдержавшая обидных слов дочери мама, и, хлопнув дверью, села в линейку и уехали, не обернувшись, где Геля, выбежав на крыльцо, что-то кричала им вдогонку, размахивая руками.
   Спустя неделю, от чудом избежавшего дальнейшего наказания, и освобожденного из тюрьмы дальнего родственника, Далецким стало известно, что Доната, вместе с несколькими земляками, будто поездом отправили куда-то в Россию. Только через полгода получили от него письмо, из которого узнали, что тот находится в Карагандинской области Казахстана на урановых рудниках. Кроме скупых слов о своем положении /письма подвергались строгой цензуре/, они узнали, что "за измену родине", ему дали пятнадцать лет строгого режима и, что только два раза в год, разрешалась обоюдная переписка, плюс одна посылка.
   Из Карагандинского заточения, Донат вернулся в 1955 году, не "досидев" до положенного срока целых пять лет.
   - Как же это тебе удалось досрочно освободиться? - удивлялись обрадованные встречей, домочадцы.
   - С приходом к власти Хрущева, где-то в верхах стали пересматривать дела политзаключенных, - отвечал исхудавший "до косточек", бывший ЗК. - Но, лучше всего, вы спросите меня, как я выжил? - и, не дожидаясь ответа, продолжал: - На урановые рудники, где мне довелось поработать, ссылали, в основном, политических и тех, не ужившихся с законом типов, которые были приговорены к смертной казни. Но, зачем их стрелять, или вешать, если перед своей кончиной они ещё немножко смогут поработать на благо государства! По "традиции", в шахте, под землей, где пришлось и мне поковыряться, человек "протягивал" не больше трех месяцев, после чего умирал от лучевой болезни. Их никто не лечил специально, да и насколько мне известно, никто не знал как и чем всю ту заразу можно вылечить. Дело-то совершенно не опробованное. Вот на людях и экспериментировали.
   - Кощунственно удивляться, но ты же, как-то выжил! - не вытерпела Катрин.
   - Да, о том секрете знает только один Бог. Когда через три месяца врачи не обнаружили у меня никаких отклонений от нормы, несказанно удивились и сообщили о таком феномене руководителю шахты. Полковник там такой был, из местных. Потом его сменили. Надзирателей он даже попросил доставить меня к нему, что бы лично посмотреть, что я живой и никакое облучение меня, вроде бы не тронуло. Убедившись, и, как все прочие несказанно удивившись, приказал перевести меня "на гора", то есть не поверхность. Здесь тоже было не безопасно, но радиации меньше. Потом узнав, что я имею "дорожное" образование, вообще поставили бригадиром на строящиеся подъездные пути. Вот так, дорогие мои, я и протянул все десять лет. Теперь поработаем в вашем колхозе. Кажется, что советская власть всех кого хотела и не хотела посадить в тюрьму, посадила, или уничтожила. Всех, кого хотела и не хотела, в Сибирь, на Дальний восток и Колыму сослала. Что нас ждет завтра, один Бог знает.
   - Так ты говорил, что Геля тебе не прислала не только посылки, но и, ни одного письма? - не утерпела уточнить Зося.
   - Более того! Когда я ей написал и попросил выслать немного денег, там был ларек, и в нем можно было кое-что докупить из продуктов, так она мне ответила, что бы я ей вообще больше не писал. Видите ли, по обратному почтовому адресу люди могут узнать, где я нахожусь и тогда её с Антусем, будут ждать большие неприятности с ужасным позором не только от учеников, учителей, но и от всего советского общества.
  
   Послесловие
   Не дождался возвращения на родину Доната его недоброжелатель Иван Болтрук. Глубокой осенью, в очередной раз, напившись у соседа, домой не добрался. На следующий день его нашли колхозники сидящим у дерева, недалеко от дома, и уже давно холодным. После его смерти, остальные члены семьи уехали жить в Ригу, получив жилье в качавшемся у бетонного причала, семейном дебаркадере.
   Антуся, теперь уже официального мужа Гели, внезапно парализовало. Выпивая за обедом, а в последние лет двадцать, вместе с Гелей они часто прикладывались к бутылке, он, почувствовав себя плохо, поспешил в туалет, что через коридор, где и упал на бетонный пол, успев лишь выговорить: вот и все кончено! Три года пролежав в немом, беспомощном состоянии, так же внезапно и скончался. Сразу же после его смерти, у Гели обнаружили болезнь Альцгеймера. Знавшие её люди, часто приводили домой бывшую учительницу начальных классов, бесцельно блуждавшую по городским улицам. Она умерла через пять лет после смерти мужа, оставив двух сыновей, во взрослой жизни, оказавшихся такими же обыкновенными подхалимами власти, что и их трусливые родители. Гармониста выбрали председателем колхоза, который в свою очередь, не побоялся Зосю предложить на должность главного бухгалтера. И действительно, обладая только начальным образованием, самоучкой, с помощью соответствующей литературы, постигла основные принципы новой ответственной работы, что позволило родителям не беспокоиться за её будущее.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"