Мирошник вызвал майора Дерябина к восьми утра. На следующий день после назначения и обильного празднования упомянутого назначения с новыми сослуживцами. Настроение, головная боль и ощущения во рту от вчерашних напитков скверного качества (виноградники вырубили прошлым летом) вполне коррелировали между собой и звали к отмщению.
--
Я тут это...- загадочно начал полковник безопасности, - проверял вашу статистику...
--
Чего? - переспросил Дерябин. Он обычно плохо понимал слова длиннее пяти букв в такой ранний час.
--
Статистику, говорю! - разозлился Мирошник и напряг лицевые мускулы для усиления качества артикуляции и произношения, - раскрываемость у вас хреновая! И нарушений зарегистрировано мало. Плохо следите за контингентом! Где отчеты по прослушиваемым телефонам? Где списки борцов с существующим строем? Слухачи развелись - не вижу отчетов по глушению западных голосов! А где разборы перлюстрированной корреспонденции? Распустились тут!
--
Да, у нас вроде все в порядке!
--
Что значит в порядке? По моим сведениям до трехсот приглашений на ПМЖ приходит нашему, кстати, с вами, контингенту в месяц! А ни один из этих врагов не уволен их советских организаций и предприятий, начиная с января 1987 года. Вы расслабились, видать совсем! Перестройка-перестройкой, а что враг никогда не дремал, вы быстро позабыли! И вот еще, почему одни местные задержаны в связи с декабрьским бунтом? Найти нарушителей других национальностей не можете?
--
Разберемся, тарищ полковник! С чего начать?
--
Прослушайте для начала телефоны вот этих! - Мирошник бросил на стол список получателей иностранной корреспонденции из секретного отдела почтамта.
Дерябин пошел к себе в кабинет. По дороге треснул в дверь сапогом своему новому сотруднику лейтенанту Аубакирову. Тот вылетел из норы и побежал за майором, пытаясь при этом заглянуть в лицо начальнику пятого отдела.
Майор повторил до деталей интонации речь Мирошника и швырнул в Аубакирова почтамтовским списком.
--
Чтобы, бл.. сегодня нАчал прослушивать! Убью вас всех бездельников.
--
Есть. Товарищ майор!
+++++++++++++++++
Анжелика едва не упала со сходней причала Ост-Индской компании прямо на глазах у де Грие, королевского посланника. Полтора месяца плавания через Атлантику, - хорошо, что шторм в Бискайском заливе отменил швартовку в Бресте, - довели ее до полного изнеможения. Этому добавилось еще и физическое истощение, связанное, больше с ленью английского повара, который кормил пассажиров и команду изысками солонины почитай последние десять дней. Анжелика выбрасывала чайкам противную несъедобину, невольно раздражая отсутствием аппетита пассажиров трюма, которые давно уж доели сухари и жестоко страдали от расстройства желудка и начинающейся цинги. Примерно с двадцатого для путешествия капитан запретил выходить подвальным, как он их сам называл, на верхнюю палубу, после того, как один из трюма, испортив ужин, потерял сознание прямо перед дверью ресторана первого класса, где и так не подавали ничего свежего уже неделю.
Амстердам был портом назначения. Анжелике никогда не нравился этот город: шумный, грязный, беспутный, как и все, что связано с третьим сословием и его странными источниками доходов. Где каждый с тысячей золотых гульденов мнит себя принцем, ну, или, в крайнем случае, бароном, а при этом не способен носить панталоны и ездить верхом. Зато всё норовит построить корабль, чтобы проплыть по лондонской Темзе и причалить невдалеке от Кенсингтонского дворца, где поселился бывший земляк в новом качестве короля. На этом кончается фантазия этого nouveau riche, и оставшиеся деньги быстро пропиваются вместе с рыжими шотландскими проститутками, переполнившими Сохо в последнее время.
Странный образом, но город на Амстеле напомнил ей Бостон. С такой же грязью и пропитыми рожами ирландцев-кораблестроителей, где ей пришлось пробыть почти месяц в ожидании приличного судна, направляющегося в Европу. Город, считающий себя столицей североамериканских колоний, оказался просто-напросто деревней, перенаселенной непонятными людьми, несподобившихся выучить даже пары французских слов. И в дополнение к отчаянью и невозможностью поговорить хотя бы с одним приличным человеком, во всем городе не существует трактира, где бы подвали корм - едой такое нельзя называть - не на оловянных плошках.
++++++
Феликс распечатал конверт с давно обещанным приглашением. Сволочь Журавлев, - так и хотелось написать с маленькой буквы эту поганую птичью фамилию, - не наврал, в этот раз таки отнес в голландское посольство писулю с феликсовыми фамилией и именем, и бросил в ящик для приглашений потенциальным израильтянам. И теперь это приглашение-вызов на встречу с фальшивой тетей наконец-то пришло. Осталось уговорить Ирку-жену. Дочь Сашка готова была удрапать хоть в Йемен. Что ей уже почти удалось. Но на самом пороге ЗАГСа до потенциального жениха из иностранных студентов дошло, что с таким богатым генофондом его невесте будет не очень просто выжить в пригороде Адена, и быстренько перевелся в столицу соседней республики.
Ирку уговорить сложнее. Новостью и перспективой свала можно нарушить шаткое равновесие из любви к еврею-мужу и площадного антисемитизма, которые как два спина электрона, удерживали жену от партизанской войны, инсталлированной расстрелами родителей в те веселые предвоенные годы. Ненависть была настолько всепоглощающей, что Ирка закончила наш факультет только для того, чтобы знать, как cделать динамит для какого-нибудь из комиссаров. До дела, слава Богу, не дошло: вовремя пришла любовь, от которой родилась Сашка. И потом лет двадцать, было некогда. И печатанье диссертаций приносило нормальный доход. Но сейчас любой толчок может привести от простой мелочи - перепечатки самиздата - к варке тола прямо на кухне. Ну и так далее.
Феликс залез глубже в почтовый ящик и вытащил ещё и письмо от самого Журавлева. Распечатал конверт и попытался разглядеть каракули партнера по бизнесу при свете 15-ваттной лампочки. Журавлев, в своем стиле бывшего секретаря поэта Суркова, потребовал в качестве расчета за приглашение дописать Анжелику. И только против законченного текста он отдаст долг и гонорар, сумма которых должна покрыть безболезненный выезд из, что называется, пределов отечества. Феликс постоял минуту, покачался вперед-назад с пятки на носок, засунул приглашение глубоко под майку и пошел к двери своей квартиры.
Кошки выбежали первыми. За ними вышла Ирка, радостно и с матами рассказывая, как Горбачев взасос целовал Хонеккера, прямо как Брежнев семь лет до того - новый генсек был в гостях в соседнем бараке лагеря миролюбивых сил. Для Ирки поцелуй был безусловным подтверждением ее главного тезиса, что власть не способна меняться. Феликс "c чувством глубокого удовлетворения" оценил правильность своего решения о приглашении и прошел в комнату. Он приподнял крышку пишущей машинки, стоявшую на его письменном столе, и увидел, что Ирка снова перепечатывает доктора Живаго.
--
Кто теперь-то заказал? - спросил он, не надеясь на ответ, - тридцатую копию лепишь, уже на память знаешь этого доктора, небось.
--
Да, это просто Сашкин знакомый.
--
Ох, Ирка, накроют все нашу банду из-за твоей наглости, - пробурчал Феликс.
--
А что мне, тол варить прикажешь? - ответила Ирка весело, и Феликс вздрогнул.
Он еще чуть подождал, когда сварятся сосиски с несдираемыми обложками, и сказал:
--
Тут это, Журавлев со мной связался. Просит Анжелику. Говорит, что пойдет лучше Агаты и даже последнего Чендлера. Короче, денег даст. Говорит, народу нужен женский роман. Давай я возьму отпуск, и мы за пару недель напишем? Хорошо?
--
Он же за Пуаро деньги не отдал. И ты сам сказал, что никогда с ним больше не будешь иметь дело?
--
Да, но обстоятельства изменились. И тут все должно быть точно. Он поклялся - вот его письмо. Говорит, ходил в Худлит, а там у них есть коммерческая типография где то на Дальнем востоке - все точно, -повторил он дурацкое слово.
Ирка выхватила конверт и долго разглядывала его на свету.
--
Вроде не распечатан, - выдала она приговор конверту. - А что пишет твой дружок?
--
Просит дописать, я же тебе сказал.
--
А откуда он знает, что ты уже пишешь?
--
Ничего он не знает. Но, когда мы договаривались про "Пуаро в Варшаве", я проболтался, что придумал...
--
Так он уже издал твоего Пуаро...
--
Да, все напечатано. Семьсот тысяч экземпляров.
--
И где деньги?
--
Обещает скоро отдать. Говорит много ушло на редактирование, взятки в ЛИТО, бумагу. Ему все пришлось делать самому, - Феликс залопотал заведомую журавлевскую чушь, которой сам не верил.
--
Пошел бы он в жопу, твой дружок и ты с ним и Анжеликой в придачу, - ответила на предложение о сотрудничестве Ирка и включила видак с "Греческой смоковницей".
+++++++
"Графиня! Моя любовь к Вам и только к Вам заставляет снова обратиться за той помощью, которую можете предоставить только Вы. Только Ваши знания, Ваша красота и беспримерный опыт подлинной дипломатии смогут разрешить задачу, которую сама история поставила нашему отечеству. Мой верный барон де Грие будет Вас встречать в Амстердаме каждый день, начиная с сегодняшнего. Он все скажет. Но я прошу Вас поторопиться, ибо каждый день бездействия сдвигает чашу весов нашим врагам. Ваш король. Версаль, 20 июня 1697 года".
У Анжелики забилось сердце от страстных воспоминаний. Она попробовала одернуть себя. Ведь еще месяца не прошло, как умер Жоффрей. Сколько раз она хоронила его, но муж всегда возвращался. Но теперь уже всё. Она сама закрыла ему глаза, сама омыла и уложила в гроб, и сама простояла всю ночь перед похоронами. Жоффрей, ее опора и смысл жизни ушел так же, как и пришел. Некрасивой птицей он влетел в ее жизнь, но пройдя через огонь, ужасы расставания и кошмары ненужных приобретений, он стал для нее всем. Опорой, основой всего. И вот прошлым новолунием он потерял сознание и упал с балкона мезонина. И теперь его нет. Есть вот только его девятнадцатилетний сын, как зеркальная копия, похожий на него. И все...
Анжелика подозвала Клотильду, бывшую ирокезку по имени Голодная Лисица, которую Анжелика окрестила вместе с Жоффреем младшим, своим восьмым сыном, родившимся в 1670 году.
--
Мадмуазель, - обратилась она к ней высоким грудным голосом хозяйки, - я вынуждена уехать надолго. Я прошу вас наблюдать за моей усадьбой. Но главное, я запрещаю принимать ваших родственников в моё отсутствие.
"Зачем я сказала последнюю фразу", - засомневалась про себя Анжелика, но краснокожая дикарка не заставила сомневаться.
--
Мадам де Пейрак, я не смогу выполнить ваше поручение в таком случае! - ответила Клотильда, выстрелив своими большущими глазами, - я вынуждена буду призвать своих родственников к помощи!
--
Для чего? - Анжелика не поверила своим ушам. Впервые дикарка ответила ей.
--
Во-первых, я не могу оставаться одна в усадьбе без мужчины. А во-вторых, я беременна!
--
От кого?
--
Я не могу вам сказать!
Анжелика схватила со стола потухший канделябр и ударила им о стену, как шпагой, в полудюйме от виска Клотильды. Та упала на колени и разрыдалась.
--
Я обещала ему, - зарыдала ирокезка, - я не могу...
--
Говори, несчастная, или я пробью тебе голову, как тому лосю, которого нашел д'Оржеваль. Ты что, забыла, кого звали двадцать лет демоном Акадии. Забыла, ты, дрянь и мерзавка, которую я! Я вытащила из помоев!
--
Это Жоффрей!
--
О боже, какой их них?
--
Ваш муж...
Анжелика потеряла сознание и медленно опустилась в кресло-качалку, которую Жоффрей купил ей в Бостоне за пару месяцев до своей смерти. Клотильда подхватила свою хозяйку, повернула ее голову набок, и побежала стремглав к дому доктора Дидье.
+++++++++
Журавлев позвонил из Читы. Долго что-то гнусавил про типографию и бумагу, и что переименовал книгу в "Пуаро и варшавские воры". Феликс не выдержал и крикнул в трубку, чтобы перебить монотонное гудение голоса партнера:
--
Где мои деньги, черт бы тебя побрал!
--
Мне пока не заплатили... Обещают через месяц.
--
Но ты-то мне обещал еще полгода назад. Плати мне немедленно, а ни то я расскажу всем нашим, какой ты мерзавец. Габриэляну-то ты заплатил за подстрочник к Индиане Джонсу. Я у него спросил. А почему не мне? Ему-то просто переписать фильм назад в текст. А мне?
--
Что тебе?
--
Я работаю с чистого листа! Придумываю.
--
Слушай, чего ты хочешь? - не выдержал Журавлев, - ты, что ли, думаешь, что я не обойдусь без тебя? Я же тоже не сижу на месте. За всех вас творцов отдуваюсь. Даже свою Санта-Барбару забросил.
В мозгу Феликса блеснула вчерашняя картинка с рекламой восьмитомника Санта-Барбары. Ах, да, ну конечно. Там же автор Александр Крейн! Журавель американский, хрен бы его побрал. "Весь мой гонорар влупил",- подумал Феликс про многокнижие и снова закричал в трубку.
--
Ты ничего не забросил. Я видел рекламу твоей писанины - целое кило томов набабахал. Больше, чем в Торе! Заплати мне, прошу тебя в последний раз. Мне надо документы начинать собирать - сам знаешь, сразу выгонят с работы, и жить станет не на что.
--
Ну, погоди немного. Я вышлю тебе тысячу пока. Больше на почте не принимают. Ладно? Протянешь? Но Анжелику допиши. Я ее уже в план поставил на апрель. Тираж такой, что на пять отъездов хватит и пару ковчегов на случай потопа!
--
Чтоб ты сдох, - мысленно ответил Феликс и добавил вслух, - Ладно. Если Ирку уговорю. Сам я медленно печатаю. Но деньги мне нужны поскорее - я хочу подавать документы немедленно.
--
Ну, уж уговори. И потерпи немного с подачей документов. Я слышал, всё с отъездом хотят сильно упростить.
--
Не верю. Я уже пропустил две волны эмиграции.
--
Ну, ладно, успеешь в этот раз, - заворчал чертов Крейн-Журавлев, - тут дорого звонить... Мне проще приехать. Уговорил. Буду завтра. Привезу чуток.
--
Что значит чуток? - Феликс замер, подбирая правильные матерки.
--
Шутка. Все твое привезу!
++++++++
Аубакиров на цыпочках прокрался в кабинет к спящему майору. Осторожно, сквозь зубы, стал напевать "утро красит", чтобы пробуждение начальника не было слишком резким. Побудка удалась. Майор поднял голову и спросил:
--
Где я?
--
У себя в кабинете, - жалобно ответил Аубакиров.
--
А! Это ты! Чего надо?
--
Да вот удалось прослушать одного. Он хочет выехать из СССР.
--
На работу ему сообщил?
--
Сегодня сделаю! Но тут еще есть!
Майор тщетно попытался сфокусировать глаза на лейтенанте, но не смог. Тогда он повернулся к окну и махнул в знак того, что он слушает.
--
Этот Мазин еще и пишет что-то!
--
Ого! - Дерябин проснулся. И что пишет?
--
Пока не знаю, но уже послал последить за его домом. Сегодня жду к вечеру первый рапорт.
--
Молодец! А еще что ты узнал?
--
Ему должны много денег.
--
За что?
--
Я не понял, но вроде чуть ли не сегодня привезут!
--
Послезавтра делай у него полный обыск. Не завтра, а именно послезавтра. Пусть его уволят сначала. Но послезавтра - прямо с утра. И неси, все, что подозрительное найдешь, прямо ко мне.
Майор еще раз встряхнулся.
--
А красавца все-таки завтра давай-ка арестуй. Не нужно ему быть при обыске.
--
Есть! - Аубакиров притворно рассмеялся и выбежал в коридор.
++++++++
Дидье не оказалось дома. Когда Клотильда вернулась, хозяйка лежала в той же позе. Ирокезка потрогала ее лоб и послушала дыхание лежавшей. Затем сбросила деревянные башмаки и ловко натянула мокасины. Во дворе стоял нераспряженный с утра Капкейк. Клотильда сбросила седло и запрыгнула на коня. Примерно через пятнадцать минут галопа она спрыгнула на ходу, прицелилась и выстрелила куда-то вдаль. Раздался тонкий писк. Ирокезка подбежала и накрыла пронзенное стрелой животное попоной, которую прихватила со спины Капкейка.
Конь не сразу подпустил Клотильду с добычей к себе. Но потом подошел, и они вместе понеслась назад в усадьбу Анжелики. У входа в дом Клотильда снова напялила башмаки и поднесла добычу к хозяйке. Невозможная вонь разнеслась по всему дому. Анжелика вскочила, как будто ничего не случилось, и побежала вон из гостиной на улицу:
--
Дура, - кричала Анжелика, - боже какая же ты дура! Как ты могла принести в дом скунса? Очумела дура краснокожая!
Клотильда положила осторожно попону на пол и улыбнулась: хозяйка жива! Скунса отмоем...
Вечером карета отъехала от усадьбы. Анжелика ехала в Бостон. Оставаться в домке было невозможно из-за нестерпимой вони, которую могут терпеть только ирокезы. Графиня де Пейрак забыла про откровения служанки, а помнила лишь о просьбе короля и долге дорогому отечеству.
+++++++
С работы выгнали. Феликс даже не успел сообщить о своих планах. Ковригин, тайный еврей и начальник городской телефонной службы следующим утром стоял у проходной отдела, где Феликс работал главным инженером. Ковригин молча забрал пропуск прямо из рук Феликса, и, наверняка бы сломал еще и руку, удерживавшую этот пропуск, если бы не зрители из сотрудников отдела. Феликс молча развернулся и пошел назад к трамваю. Никто, кроме ворон, оравших с соседних тополей, не произнес ни слова.
Ирка все поняла без объяснений. Она вышла в подъезд, и они вместе присели на ступеньках и стали жадно целоваться, как двадцать лет назад. Потом, не разжимая объятий, потянулись назад в квартиру и бросились в кровать. И только потом, уже по дороге в душ, Ирка спросила:
--
За что?
Феликс не успел ответить, когда она крикнула из ванной:
--
Не объясняй, я знаю.
--
Ничего ты не знаешь, - пробормотал он под нос и поглядел на пятьдесят третий том Брокгауза и Ефрона, где хранил от Ирки свои заначки и тайные бумажки.
++++++++
Посланник короля, барон де Грие, осторожно переступая через грязь растоптанной зимней жижи, подошел к Анжелике и кивнул кравшемуся сзади Жану-слуге на огромный кожаный саквояж, который вытащил матрос вслед за важной пассажиркой.
Де Грие церемонно поздоровался и оттолкнул разодетого служащего таможни инкрустированной палкой.
--
Ты что, ослеп, - прокричал он на ломанном английском, - не видишь герба Бурбонов, осёл?
--
Я имею те же права, что и вы, монсиньор,- ответил гордо таможенник на чистейшем французском. И, если вы отказываетесь от процедуры досмотра и выплаты налогов за ввоз товаров из североамериканских колоний, то вам придется оставить ваш саквояж на берегу. Заключение мира с вашей страной и похищение моего родного Страсбурга вашим престолом, отнюдь не означает, что вы имеете право оскорблять граждан соседнего государства.
Де Грие не ответил наглецу и попробовал пойти вперед. Но уже группа голландцев стеной встала на его пути. А еще с десяток солдат оцепили саквояж, вытолкнув Анжелику впереди себя.
--
Я требую французского консула, - услышал барон громкий крик Анжелики, обернулся и прыжками побежал спасать бывшую фаворитку короля.
Он вытащил шпагу, но сразу же получил по голове веслом откуда-то слева, и рухнул прямо в лужу растаявшего навоза. Громкий хохот солдат и таможенников заставил замереть Анжелику. Она взялась за ручку тележки, которую привез с собой де Грие, и потянула саквояж в обход лежащего барона к выходу из порта. Никто ее не остановил. Уже за воротами, оглянувшись, увидела, как барон встает сначала на колени, а затем на ноги и, качаясь, медленно бредет вслед за нею, опираясь на громадного Жана-слугу.
+++++++++
Ирка вернулась в спальню. Все счастливая и, как бы, помолодевшая после горячего душа. Она присела на край кровати к страдающему Феликсу и сказала, медленно взвешивая слова:
--
Не грусти ни о чем. Советская власть сама помогает нам жить без работы, запрещая книги, поездки, общение с буржуями. Я понимаю, как жалко тебе перестать ходить на свою АТС, но ведь Феликс, ты же там все равно ничего не делал. Приходил, пил чай, играл в шахматы, обедал и уходил домой с чувством выполненного долга. Там ты был не нужен все равно...
--
Но я был главный инженер...
--
Ты же прекрасно знаешь, что там не нужен был главный инженер. Станция потому и называется - автоматическая телефонная станция - что там нужны автоматы, а не люди.
--
Но я там решал многие вопросы...
--
Какие вопросы? Как ветерану провести шнур, и при этом не отобрать телефон у начальника райкома комсомола? Что ты несешь? За последние полгода к вам в клуб приезжали четверо певцов бардовских песен под гитару. Вот тут ты и вправду работал...
--
Ты что меня пригибаешь, - Феликс начал сердится, - ты вообще на что намекаешь? Что я вообще не работал?
--
Работал, работал. Да только никому не нужна была твоя работа. Да и зарплата там была равно одной моей перепечатке диссера из института химии. Тоже кстати, гора бессмысленного говна. Мне кажется, там у них в химии, - пишет все один человек. К нашему разговору это не относится, но тебе, взрослому человеку, должно быть стыдно за твое бывшее место работы.
--
Ирка, ты есть дура, и ничего не понимаешь! Наш телефон хотя бы не прослушивали!
--
Я все прекрасно понимаю. И знаю, что умнее тебя нет никого. Но во-первых, твоя уверенность про прослушку не есть доказательство ее отсутствия, а во-вторых, ты тратишь свою энергию, а сейчас еще и нервы на хрен знает что. Займись лучше любимым делом - спекуляцией и книгами.
--
Но ведь посадят за первое и второе, огрызнулся Феликс, - а еще и припишут тунеядство...
--
А вот про это - не бойся. Я тут печатала одному доктору меднаук на днях. Так вот он пообещал мне любую справку. Так что за тунеядство - не беспокойся. Будешь инвалидом первой группы. Еще и пенсию получишь...
Феликс еще раз глянул на пятьдесят третий том, приподнялся с кровати и достал заветную бумажку из старой книжки.
--
Вот, читай, мне не надо становиться инвалидом... Если они здесь меня не хотят, то там мы будем нужны.
Ирка развернула лист с красной лентой наискосок, и стала вслух читать напечатанный по-русски текст:
--
Сим подтверждается приглашение Феликса Баруховича Мазина на постоянное жительство в г. Петах-Тикву, регион Тель-Авив, к его родной тете Анне Арнольдовне Мазиной, 1929 года рождения...
Ирка вскинула глаза:
--
Это тебе? Зачем? А я? А Сашка?
--
Вы все поедете со мной!
--
Куда? В Израиловку? Ты что? Точно дурак!
--
Сама ты дура....
Феликс отвернулся в стене. Ирка бросила на пол документы. Грохнул том словаря. Из кухни понеслись всхлипывания и рыдания. Феликс натянул подушку на голову и попробовал заснуть.
++++++++
Гостиница на улице Каттенгат - Кошачий угол, была под стать названию улицы. Наклонившиеся дома, полуподвалы, откуда нагло глядят небритые, обросшие неровными бородами рожи голландцев. Да и выглядывающие из-под бород женские лица оставляют ждать куда большего. Как будто вырубленные из дерева плотником. А столяра, не говоря уже о приличном скульпторе, под рукой не оказалось: Господу явно не хватило времени на этих жителей нижних земель.
Сырой апартамент с видом на полуразрушенную церковь был так же убог. Де Грие зачем-то плелся сзади и сейчас вонял навозом в прихожей.
--
Барон, - не выдержала Анжелика и отвернулась к зеркалу, - пойдите к себе и помойтесь. Вы выглядите ужасно и, как мне кажется, оскорбительно для граждан нашего государства.
--
Графиня, - ответил обиженно, и с трудом скрывавший это, барон, - я обязан отдать вам письмо Его величества. Он приказал мне лично отдать вам письмо и проследить, что оно сожжено после прочтения.
--
Что за недоверие, сир? Я уже знакома с его величеством довольно давно, чтобы он мог сомневаться. Не вы ли придумали все про сожжение?
Анжелика резко обернулась и едва не рассмеялась, настолько жалок был де Грие. Полосы грязной воды и зеленые разводы конского навоза раскрасили белоснежную форму бурбонского офицера гвардии в попугайские цвета. Была даже какая-то симметрия.
Барон церемонно отвернулся, но затем вытянул руку и достал конверт откуда-то из-за пазухи. Красно-вишневая восковая печать немного размазалась по конверту. Барон присел на колено, и Анжелика подошла к его вытянутой руке и приняла послание с легким поклоном. Она вернулась в гостиную, оставив вонючего барона за портьерой громадной залы.
Знакомый почерк короля снова заставил ее вздрогнуть.
--
Моя милая Анжелика, - прочла графиня, подавшись к окну, - мне трудно передать, что я чувствую, когда пишу тебе эти строки. Я ненавижу себя за годы нашего расставания, но ты помнишь, как именно ты уговорила меня вернуться к своим детям и оставить тебя Жоффрею.
Анжелика присела на мягкий стул. Ноги ее не держали. Она ждала новых фраз о любви, но взамен пошло обычное:
"Но судьба отечества снова в твоих руках. Новый русский царь прибывает в посольством в Амстердам. Он скрывается под вымышленным именем, но его легко узнать по несдержанному характеру и необычному, для русских, росту. Мы, хоть и отказались поддерживать корону Стюарта, короля Англии и Шотландии, не можем оставить без контроля его встреч с голландцами и двором Вильяма Оранжского-Нассау, которого я искренне ненавижу.
Но сегодня я признаю свою вину и понимаю, что кратковременные выгоды и потери от войны за Пфальцкое наследство не позволили нам вернуть истинную веру на английские острова. Но прошлого, увы, не вернуть.
Я прошу вас, - Анжелика вздрогнула: король неожиданно перешел в письме на формальный слог, - моя милая графиня, войти в ближний круг Петра, этого дикого владыки дикарей, и привнести ему урок истинного благородства. После чего, я уверен, Россия перестанет торговать с Англией, и мы сможем расправиться с этим государством и ее никчемным сувереном, как в вашей новой родине Акадии, так и в Каталонии, Монсе и Лотарингии..."
Слезы злости потекли по лицу Анжелики, скрывая продолжение текста послания от ее взгляда. Графиня ждала чего угодно, согласилась бы даже стать отверженной. А король, вместо любви, или хотя бы честного разрыва, просит ее уладить дела с каким-то русским. "Он хоть помнит, сколько мне лет? - подумала она, невольно оглядывая себя в мутное зеркало катенгаттской гостиницы,- мне же будет шестьдесят этим декабрем".
Она привстала и подошла к зеркалу поближе.
--
Ну, нет. Я пока еще вполне! - сказала она вслух и ловко подтянула корсет, который подбросил кверху ее грудь, слегка увядшую во время долгого путешествия и в отсутствие достойного мужского окружения.
Анжелика отдернула штору и бросила на пол письмо Людовика, недочитанное до конца, прямо под ноги де Грие.
--
Сожгите его. Мне все понятно. Скажите суверену, что я готова выполнить его просьбу. Но не сдвину и пальца, пока он не заплатит мне по старым долгам и оплатит вперед мои услуги, чтобы выполнить его новую просьбу. Вам понятно?
--
Сударыня, - неожиданно поднял голос де Грие, - я не смогу передать ваши слова королю! То, что вы сказали, это непозволительно в общении с государем!
--
Сделайте мне аудиенцию, и я скажу это сама!
--
Аудиенциями занимается специальный департамент престола...
--
Тогда катитесь к черту! Вон отсюда!
Де Грие взялся за ручку шпаги, но снова, уже во второй раз за последний час переломил себя и поднял бумаги с полу. Барон нарочито громко щелкнул каблуками и вышел из гостиничного апартамента.
++++++++
Уже утром Феликс собрал с пола бумаги. Нужно решать с отъездом.
На кухне что-то шипело, то есть Ирка еще не начала стучать на машинке. Он натянул синее трико с разошедшимися стрелками и вышел к жене, улыбаясь и даже немного повиливая хвостом. Ирка стояла лицом к сковородке и не обернулась на его "привет". Промаявшись с пару минут, он вышел из кухни и пошел к включенному телевизору. Шла передача про злобный корейский пассажирский самолет, сбитый доблестными советскими пилотами три года назад. Феликс не смог разглядеть и тени гримасы жалости на лице маршала Огаркова, даже когда за кадром голос произнес, что на борту самолета было 34 ребенка в возрасте до пятнадцати лет.
Как-то сразу расхотелось есть. Феликс взял большой лист бумаги, который он притащил из "Тысячи мелочей" и начал рисовать на нем схему романа про Анжелику: пусть усрётся от злости его Ирка, но деньги-то она любит, и, значит, простит. "Особенно если я принесу тыщ восемьдесят, а может и целых сто", - подумал он, вспомнив телефонный разговор с Журавлевым.
Но что-то не пошло. Он вернулся в спальню, притащил в комнату приглашение и принялся разглядывать бумажку с голубым гербом посередине. Лента была настоящая и печать внизу ее вполне объемная. На просвет были видны водяные знаки и снова герб государства Израиль по всему периметру. Феликс протянул руку и вытащил том Ленина с полки. Под обложкой с рельефным профилем вождя скрывался учебник иврита. Феликс еще раз мысленно поблагодарил дядю Жора с химфака за его смекалку и навыки переплетного дела. В конце учебника был довольно мудреный словарь, но Феликс смог разобрать исходные данные типографии министерства абсорбции. Приглашение честное. Можно предъявлять при заявке на анкету. Он взглянул поверх бумажек и увидел в проеме двери Ирку с гримасой презрения к изменникам родины. Прямо как из фильмов про оных из киностудии им. Довженко.
Феликс неловко попытался закрыть приглашение листом с закорючками про Анжелику. Но не успел. Ирка пролетела к нему через всю комнату и выхватила раскрашенную бумажку. Феликс приготовился к худшему: "Сейчас порвешь своё и моё будущее", - сказал он печально, глядя прямо Ирке в лицо.
--
Ничего я рвать не буду! Покажи мне, где тут мы с Сашкой? Ты же, гад, прислал приглашение сам себе! Ты же о нас и не думал! Ты же просто предатель! Шкура! Мешок с говном!
И уже со слезами:
--
И правильно, что тебя выгнали. Я бы у тебя еще и паспорт бы отобрала!
--
Паспорт и так придется сдать, - Феликс так же спокойно перебил ее стон, - это условие выезда на постоянное жительство. А ты и Сашка в приглашении обозначены. Как моя семья. И не хочешь ехать - оставайся. Мы с Сашкой уедем. Нам здесь делать нечего.
--
Ну, раз ты все решил, значит, так тому и быть, - угрожающим тоном закончила беседу Ирка, - иди завтракать. Я пока еще твоя жена. Мне с тобой помирающим от голода возиться неохота!
Ирка прощающее улыбнулась сквозь слезы и потащила за руку ничего не понявшего Феликса.
+++++++++
Неожиданно быстро стемнело. Де Грие вышел из гостиницы в промозглость ночного Амстердама. Под газовым фонарем грязные мальчишки перепинывали друг другу мешок, набитый опилками. Точно как в ParcdesPrincesна границе Парижа и Булони французские гарсоны пару месяцев назад.
--
Смотри-ка и сюда эта забава докатилась. Скоро уже везде будут пинаться, вместо фехтования, - сказал себе под нос Де Грие и почесал шишку на голове, полученную сегодня веслом, - и пропадет королевство Франции и Наварры...
Кто-то сзади неожиданно толкнул его в спину. Де Грие выхватил шпагу правой рукой и наугад шагнул вперед на нападавшего. Левой рукой барон придерживал письмо короля. Он даже успел подумать, что зря не сжег это проклятое письмо в камине апартамента Анжелики. Нападавший отскочил в сторону - барон все же ухитрился уколоть его в колено - но тот успел дернуть барона за руку - и листы гербовой бумаги посыпались на мокрую мостовую. Нападавший подхватил один из мелко исписанных листов и скрылся в темноте, боком-боком ухрамывая в сторону квартала красных фонарей.
Де Грие остался на месте. Подбежал Жан, его слуга, как всегда когда не надо, и бросился помогать собирать бумаги. Де Грие не выдержал и ударил его концом шпаги.
--
Беги за вором, бездельник, а ни то я разнесу тебе голову!
Жан, топоча деревянными башмаками, понесся в сторону отравленного рая платной любви. Глядя ему вслед, и слыша как радостно загоготал его верный Жан, де Грие понял, что ему, пожалуй, не дождаться сегодня Жана пока тот будет веселиться в лабиринте каналов у Нового рынка.
Де Грие скомкал собранные листы и развел огонь прямо последи улицы. Мальчишки остановили игру и приблизились погреться. Кто-то из них принес ветки и сырые доски. Костер быстро стал разгораться. И вот уже его пламя освещает всю улицу. Вот уже голландские клошары снова обступают барона со всех сторон. Барон снова вынул шпагу и спиной пошел назад к гостинице. На плечо ему опустилась гигантская ладонь верного Жана. "Вернулся- таки, подлец", - подумал барон. И уже вдвоем они пошли к Дамской площади, где их ждали верные рысаки.
--
Догнал? - спросил барон, оглянувшись на прыгающих через огонь голландцев.
--
Да куда там. Здесь евреям хорошо живется. Еврей тут накормлен и быстро бегает. У нас таких в Марэ и не найдешь...
--
А откуда ты узнал, что он еврей?
--
Ты что, хозяин, думаешь, я еврея от человека не отличу? Тебя как веслом сегодня трахнули, ты совсем уж разум потерял. А может старуха эта, ну та, что осталась в гостинице, так на тебя действует?
--
Не смей, мерзавец, именовать старухой графиню де Пейрак.
--
А что я сказал? Баба она, конечно же, видная. Но, и что бывалая, тоже видно за морскую милю. А она с нами не едет домой-то?
--
Нет. Но мы с тобой должны вернуться в Париж немедленно. Я обязан доложить королю, что одну страницу его конфиденциального письма унес какой-то вор. И что ты не смог его догнать.
--
Так меня могут за то и выпороть!
--
Ну не меня же. Ты не догнал, тебе и получать!
Жан опустил голову и глубоко вздохнул, когда вспомнил, что мог, но не остался с худой Эльзой из гостиницы.
++++++++++
Ирка села напротив.
--
Объясни мне, что я там буду делать? Там никого нет. Я не знаю языка. Там нет ни одного приятного мне человека.
Она встала лицом к окну.
--
Ни книг, ни друзей, ни нормальной еды. Даже телик чужой...
--
Но ты же смотришь их фильмы...
--
Раз в неделю. Но и смогу прожить без них. А Сашкины дети, ведь не будут читать по-русски.
--
Будут читать на другом языке. Я еще не видел ни одного человека, который не умел бы читать.
--
Говорят. ТАМ, таких много.
--
Ну, вот и проверим заодно. И в Риме побываем, - Феликс ласково улыбнулся.
--
А куда мы все твое барахло денем. У нас только набросков Шагала штук пятнадцать. А весь твой антиквариат, а китель? У тебя ведь только царских червонцев штук сто,- Ирка кивнула на закрытый ящик, где лежали все советские ордена.
--
Это не просто червонцы, а коллекционные монеты - одна к одной. Я к ним только в перчатках прикасаюсь. А еще у меня есть и империалы, 100 франковая русская монета. Да и вообще столько всего...
--
Тебе же все придется бросить. Продать-то не дадут! Вон уже с работы поперли. И, кстати, сколько тебе должен Журавлев?
--
Не знаю, но думаю тысяч двадцать. Я тут думал купить польский орден Золотого орла.
--
Зачем он тебе? Ты же уезжать собрался.
--
Ах, да! Но с орденом я уже договорился. И потом, я всегда его продам!
--
В убыток...
--
Ну, не обязательно в убыток. Может и с прибылью.
--
Никогда такого еще не было.
Ирка спрыгнула с подоконника.
--
Мне завтра за кандидатскую заплатят. И еще одного Доктора Живаго просили. Я напечатала, отнеси Жоре - он переплетет. Вот и двести рублей. Хоть на один поход на базар хватит. Пока ты там орденами расторговываешь. А сколько надо для выезда? - вернулась Ирка к утренней теме.
--
Не знаю, говорят тысячи три, три с половиной: две книжки с этой полки и орден дружбы народов.
--
На всех нас?
--
Ну да! А куда же мы все денем твоё? Ты хоть об этом подумал?
--
Не болтай, Ирка! Не знаешь - не болтай.
--
Но Феликс, - Ирка стала терять самообладание, - куда мы все это денем? Ну, подумай сам! И кто тебе даст вывезти деньги, даже если ты все продашь. За гроши.
Ирка замолчала, представив, как расплывается и исчезает со стены большая театральная зарисовка Шагала, которой Феликс сразил ее в день свадьбы.
--
И потом, где я возьму все справки на выезд? Я же с окончания факультета ни дня не работала? Вот только печатала диссертации однокурсников и их любовниц...
Феликс крякнул, прочищая горло.
--
Я не знаю. Но я узнаю завтра. А сегодня, давай вечером напьемся! Первый раз у меня в жизни отдых, а это не отпуск или выходной, и не праздник!
++++++++++++
Анжелика разложила саквояж сама. Только завтра она смогла бы пойти и нанять себе девицу в помощницы. Еще завтра надо будет сходить к камердинеру Дамского замка, и испросить аудиенции с Главным пенсионером голландских штатов, или как он там называется у них. Ненависть к протестантам, которая движущей силой несла ее по жизни, в данном случае только мешала. Но просьба короля превыше предрассудков. Придется кланяться этому мерзкому франкофобу Хензиусу и участвовать в его мелких интригах. Но ведь, в конце концов, Девятилетняя война уже позади. Осталось лишь подписать мир. Да еще бы надо пойти к бургомистру Витсену. Еще тот друг Франции. Мерзавец с деревянным рылом. Но раз надо, то уж надо.
Так что завтра и начнем. А пока Анжелика позвонила в колокольчик и, дав прибежавшей горничной самую крупную медную монету, попросила ее принести что-нибудь повкуснее. На это мерзавка бросила монету на пол и сказала на поломанным французском:
--
Извините сударыня, но такие деньги не дают у нас даже как чаевые. Чтобы купить еду нужна серебряная монета, не меньше десяти скиллсов. И то, может не хватить, учитывая ваши запросы.
Этого Анжелика уже не смогла перенести. Она вскочила с кресла и, со всего размаху, влепила дрянной служанке звонкую пощечину. Но бесовка не только не угомонилась, а пригнувшись, пребольно ударила головой постоялицу прямо ниже пояса. А когда Анжелика упала, то служанка вскочила ей на грудь, прижала голову вниз и продолжила молотить по лицу обеими кулаками.
Анжелика закричала от ужаса. Почему-то басом. На ее крик распахнулись двери и двое дюжих мужиков утащили, упирающуюся, как обезьянка, горничную куда-то вниз по лестнице. В завершение ужаса, пришел хозяин гостиницы и попросил Анжелику убраться немедленно, как представителя враждебного государства.
--
Куда же я сейчас пойду? - Анжелике изменило самообладание.
--
А хоть к Господу в рай. Я как понял, что вы, мадам, француженка...
--
Я вам не мадам. Я графиня...
--
Это вы у них там графиня. У нас в республике подобные титулы не в моде. Короче, вон отсюда, французская подстилка!
--
Как вы смеете! - Анжелика попыталась как-нибудь подействовать в последний раз.
Но тут появились те двое, которые утащили вон служанку, схватили все вещи Анжелики, запихали назад в саквояж, безобразно скомкав нежнейшее шелковое белье, и потащили ее дорожный ящик вниз, гулко топая по излишне крутым деревянным лестницам. Анжелика, вся в крови и разорванной сорочке, покорно пошла за ними. Хорошо хоть башмаки не успела снять.
Её спутники, со всей мочи, как бывает, когда тебе разрешено гадить, и нет на то наказания, бросили о земь саквояж графини рядом с огнем и ушли назад в темноту. На улице горел странный костер. Анжелика подошла к огню и протянула руки, чтобы погреться. У края золы она разглядела край страницы письма Людовика. Обжигаясь, она схватила горящую страницу, затушила ее и поднесла к губам, чтобы поцеловать строчки, написанные возлюбленным. Анжелика поглядела вверх и сказала невидимому духу:
--
Я все выполню! Я все могу! Я все сделаю! Вы все еще пожалеете! Правда всегда со мною!
В этот момент, откуда-то сзади, она услышала речь непонятного языка. Она обернулась и увидела огромного роста худого молодого человека в окружении двух крепких стариков. Этот длинный, как только увидел взгляд графини, резко ускорил шаги, протянул к ней руки и схватил бедную Анжелику за талию. От всех переживаний сегодняшнего дня, она чуть не потеряла сознание и немного притворно упала незнакомцу в распахнутые объятия. Но тут сознание ее окончательно покинуло.
++++++++
Феликса окликнул посторонний мужчина. Ничего необычного в этом не было, учитывая, что последние лет двадцать все субботы и воскресенья Феликс провел на полулегальных барахолках и в комиссионках. Феликс обернулся, и, когда увидел близнеца подзывавшего прямо за своей спиной, все понял. Он глянул по сторонам. И, на свою удачу, в толпе у остановки трамвая увидел своего старого знакомого, любителя подпольных книг, которые перепечатывала Ирка. Феликс замахал руками и закричал:
--
Данила, это я, Феликс!
Парень на той стороне улицы обернулся на крик. Феликс увидел, как дернулись в его сторону близнецы КГБшники.
--
Позвони Ирке и скажи ей, что меня забрали!
В этот момент первый пнул Феликса по колену. Стало слышно, как хрустнула коленная чашечка. Феликс нагнулся вниз и тут же получил еще один удар по лицу. Толпа на остановке подалась вперед. Раздались крики. Кто-то подбежал к автомату и набрал 02. Но тут подъехал серый уазик с красным крестом, который загородил процесс избиения зрителям с остановки. Через двадцать секунд, когда уазик отъехал, ни Феликса, ни его мучителей уже не было.
+++++++++
Анжелика очнулась не столько от качки и неожиданно громкого звука волн, бьющих о борт корабля, сколько от странного храпа мужчины, спящего с нею рядом. Это был не храп, а какое-то тонкое повизгивание. Молодой человек как бы смеялся во сне, но различить, смех ли это или просто плач переросшего младенца, было невозможно. Анжелика откинула простыню и оглядела себя. Она была нага. Ни единого гармента. Так было впервые с ее рождения. Даже с Жоффреем и султаном такого не бывало. Даже в бане.
--
О, Боже,- произнесла она вслух.- Что это было? Кто эти люди? Что со мной? Где я?
Подбежавший на ее возгласы матрос, не глядя в ее сторону (Анжелика и не думала прикрываться для всякого сброда) ответил на неожиданно правильном, правда с легким валлонским оттенком, французском:
--
Мадам, вы на корабле, который везет laGrandeambassadedeRussie. Я помощник Николааса Витсена бургомистра Амстердама. Моё имя Дамиан ван ден Берг.
--
А это кто? - показала Анжелика пальцем на спящего.
--
Пётр Михайлов, урядник Преображенского полка русской армии.
--
Урядник - это хотя бы дворянин? - Анжелика испугалась за поруганную честь.
--
Урядник - это унтер-офицер.
--
За что же мне это! - вскинула глаза Анжелика. - Господи, что же было ночью...