Вторник был хорош тем, что Миркин шеф весь день оперировал, и она могла незаметно опоздать на четверть часа с обеденного перерыва. Эти пятнадцать минут были принципиально важны, поскольку дорога до бани и обратно занимала полчаса. Остававшихся от обеденного часа тридцати минут было раздражающе мало даже для быстрой дневной любви. Сорок пять минут - было уже кое-что.
Я парковался на неприметной, круто сбегающей с холма улочке и, ждал в машине, глядя на серую громаду госпиталя. Ровно в двенадцать среди снующих в стеклянных дверях людей появлялась узкобедрая, с высокой грудью, фигурка Мирки. Драгоценное время перерыва уже шло, но быстроту шага из соображений конспирации ей приходилось сдерживать, отчего походка ее лишалась плавности и делалась как у заводной куклы. Меня всегда возбуждала эта ее обузданная торопливость.
Дойдя до машины, Мирка быстро оглядывалась и впрыгивала на сиденье. Я мгновенно трогал с места и, действуя левой рукой, выруливал с территории госпиталя. Моя правая рука в это время расстегивала молнию на Миркиных брюках и тут же ныряла вглубь. Сотня шагов от ступеней госпиталя к машине под обстрелом глаз возможных свидетелей заводила ее не меньше, чем меня, поэтому она всякий раз уже успевала намокнуть. Вообще говоря, я никогда не видел ее сухой.
В маршруте был выверен каждый поворот, все едва зафиксированные остановки перед знаком "стоп", даже пропускаемые между колесами выбоины на асфальте. Два критерия были основополагающими - минимум затраченного на дорогу времени и объезд улиц, где мы могли напороться на Миркину свекровь. Мирка надевала темные очки и откидывала спинку кресла. Последнее, помимо маскировки, облегчало доступ ее гениталиям.
Ее левая рука, перекрещиваясь с моей правой, забиралась ко мне в штаны. Сильное возбуждение сковывало Миркины движения, поэтому ее пальцы судорожно сокращались, словно она сжимала свечку или стакан.
Первый оргазм накатывал на Мирку еще по дороге, обычно при выезде на Лексингтон стрит. Там всегда долго горел красный свет, что позволяло мне на полминуты отвлечься от дороги. Я сгребал в горсть помокревшую Миркину промежность, ее тело конвульсивно выгибалось в кресле, раздавалось короткое "ахах", и ее темные очки сползали на запрокинутый лоб, открывая недвижное лицо с запавшими глазами. Моя рука возвращалась на руль. От нее чудесно пахло Миркиной секрецией.
Через несколько минут я высаживал Мирку у ступенек бани, и она змейкой проскальзывала в стеклянную дверь. Я парковал машину за углом и, оглянувшись, входил в пахнущий хлоркой вестибюль.
Мирка дожидалась в углу под растущей в ведре пальмой. За стойкой на вертящемся стуле восседала дежурная. Обычно это была низкорослая задастая мексиканка в фиолетовой футболке. Справа от нее были сложены стопкой махровые полотенца. На стойке возвышался стаканчик с одноразовыми расческами. На футболке кассирши, на полотенцах и расческах красовалась одинаковая надпись - "Relax Saunas".
Я оплачивал часовой сеанс и торопливо заполнял обязательный бланк, каждый раз ставя одно и то же имя - John Smith. Мексиканка захлопывала кассу. Мирка, реагируя на этот звук, вскакивала со стула. Дежурная, равнодушно скользнув по ней взглядом, снимала с крючка ключ, и, зажав под мышкой полотенца, шествовала по длинному коридору, перекатывая мощные ягодицы под черными трикотажными брюками. Справа и слева располагались "номера", и мы с Миркой всякий раз пытались угадать, какой из них нам выпадет в этот раз.
прочем, догадками мы делились уже на обратном пути, а пока нас заполняло ощущение последних мгновений перед соитием. Этих секунд было больше, если свободный номер оказывался в конце коридора, или совсем мало, если он бывал в начале. Нам больше нравились дальние номера. Это время уже не считалось потерянным, как в дорожной пробке. Внешний мир для нас больше не существовал, и выкрашенная зеленой краской кишка коридора воспринималась, как врата рая. Мы шли, слегка касаясь друг друга боками, как два лосося, стремящиеся вверх по порожистой реке к заповедным нерестилищам.
Наша провожатая открывала заветный вход в райские кущи, с порога отработанным движением бросала полотенца на кушетку и, пропустив нас вперед, захлопывала дверь. В первые посещения под стук двери мы уже целовались и одновременно торопливо раздевали друг друга. Постепенно мы поняли, что гораздо быстрее раздеваться по отдельности. Так что теперь под затихающую вибрацию захлопнувшейся двери в угол летели уже последние комки одежды.
Мы, стоя, переплетались телами, вдыхая аромат возбужденных гениталий и легкий, появляющийся за полдня сидения в офисе, запах пота. Все происходило быстро, но в нашей торопливости все же был ритм, всегда сопутствующий настоящему наслаждению.
Я разворачивал Мирку спиной, она опираясь локтями о кушетку, расставляла свои циркульные ноги. Я с ходу входил в мокрую горячую глубину, замирал на несколько секунд и, с трудом сдерживаясь, после нескольких фрикций выходил обратно. Мирка, присев на корточки, принималась за работу ртом, скользя губами по смеси наших соков. Она старательно двигала коротко стриженой головой, и я чувствовал ее нетерпеливые губы и шершавый, как у кошки, язык. В преддверии развязки она впускала меня глубже, так что я ощущал ребристую поверхность ее нёба. Наконец она с покрасневшей шеей и закрытыми глазами азартно вбирала меня до предела и, борясь со спазмами, начинала издавать отрывистые, сдавленные всхлипы. Услышав их, я терял какой-либо контроль над собой. Мирка мне как-то говорила, что я ржу, как жеребец. Возможно это был лишь расхожий штамп, но из моей груди в этот момент действительно вырывались несвойственные мне гортанные звуки. Тягучие волны накатывали одна за другой, принося наслаждение освобождения.
Придя в себя, я целовал Миркин солоноватый рот, держа в ладонях ее маленькие вздрагивающие ягодицы. Ее большие груди, не пострадавшие от двукратного материнства, упруго упирались в мои ребра. В ней было много кошачьего - и скуластое лицо с чуть раскосыми зелеными глазами, и беззащитность пополам с беззастенчивостью, и плодовитость, и блядовитость, и даже скорость, с которой проходили поставленные мужем синяки. Способность беременеть у нее была феноменальной, так же как и способность стремительно восстанавливать форму после абортов и родов. Это не требовало от нее никаких усилий - Мирка не придерживалась никаких диет и не признавала никаких физических упражнений, кроме секса.
Я укладывал ее на кушетку и целовал ее плечи, щедро осыпанные веснушками, часть которых просыпалась между грудей. Плечи были ее сильной эрогенной зоной; иногда она могла кончить лишь от поцелуев плеч. Впрочем, в большей или меньшей степени эрогенным было все ее тело, а оргазмы всегда были где-то рядом, и она легко добывала их один за другим, словно обрывая малину с куста.
От плеч я с упоением погружался языком между Миркиных ног. Она была неожиданно сладковатой, может быть именно из-за постоянно сотрясавших ее оргазмов. Слушая раз за разом ее "ахах", я представлял, скольких женщин природа безжалостно обделила, чтобы сделать ей этот поистине царский подарок.
После череды Миркиных оргазмов мы отправлялись в подсвеченную лампами ванну с гидромассажем - блядский аквариум, как называла ее Мирка. Включив струи на полную мощность мы плавали в хлорированной воде, сплетаясь потерявшимми вес телами.
Потом я садился на бортик джакузи, и Мирка жадными губами возвращала мне прежнюю твердость. Торопливо вытираясь, мы возвращались на кушетку, и тут уже начиналось настоящая действие - вдохновенное и изобретательное. В какой-то момент Мирка ложилась на правый бок, чуть подтянув левую ногу. Я вытягивался за ее спиной и втискивался в нее, преодолевая сопротивление плотно сжатых бедер. В этой позе она получала серию сливающихся один с другим оргазмов, горстями отправляя малину в рот.
Минут оставалось все меньше, и я, поставив Мирку на колени, разламывал ее похожую на сливу задницу на две дольки, смазывал ее припасенным гелем и осторожно входил в розовую сердцевинку. Мирка утверждала, что я был первооткрывателем в ее прямой кишке. По ее мнению, это обстоятельство делало наши отношения более интимными.
Я наслаждался скользкой теснотой Миркиной задницы, смакуя каждую оставшуюся минуту. Напротив меня мерцала лампочками термостата маленькая парная, в которой у нас никогда не хватало времени побывать. Впрочем, нас не очень манила ее сухая духота.
Вскоре висевший на стене телефон начинал мурлыкать. Не нарушая ритма движений, я брал трубку и слышал любезный голос дежурной:
- You have ten minutes left.
- Okay, we are coming, - каламбурил я и бросал трубку на кушетку.
Плотно сжав ладонями половинки сливы, я в несколько движений добирался до заветного пика. Изливаясь в Миркин зад я избегал ненавистных мне презервативов и не подвергал ее опасности забеременеть.
Когда затихали наши последние судороги, мы разъединялись и начинали действовать быстро и четко. Мгновенный душ, - не приняв его было немыслимо появиться в офисе, - мелькание полотенцев, вжиканье молний, и мы выходили в коридор. Дежурная с удивлением смотрела на нас со своего вертящегося стула, явно не ожидая столь быстрого нашего появления. Иногда она все еще сжимала телефонную трубку в руке, недоверчиво поглядывая то на нее, то на нас.
Я выходил первый и подгонял машину к ступеням. Мирка, завидев меня сквозь стекло, быстро выходила наружу и впрыгивала в кресло через притокрытую изнутри дверцу. На ней вновь были темные очки. Короткие волосы были влажными у корней.
На обратном пути молчаливое возбуждение у Мирки сменялось расслабленной болтливостью. Она смеялась каждому пустяку. Это длилось недолго. По мере того как сокращались, возвращаясь в исходное состояние, мышцы ее влагалища и ануса, малиновый куст тороплво отцветал, покрывался зелеными узелками завязи, и когда я высаживал ее у госпиталя, он вновь пламенел спелыми ягодами.
Поскучневшая Мирка выскакивала из машины и быстро шла под колоннами к стеклянным дверям. Скорый шаг теперь можно было не скрывать. Торопливость возвращающегося на работу сотрудника выглядела естественно.
Мирка была суеверной и верила во множество примет. Равнодушной ее оставляла только черная кошка, которую она, очевидно, считала близким по духу существом. Зато в магию цифр она верила свято. Ее несчастливым числом было одиннадцать. Если вторник попадал на одиннадцатое, свидание отменялось, несмотря на всю похоть, которую я с самого утра разжигал в ней телефонными звонками и короткими электронными посланиями. Однажды в бане нам выпал одиннадцатый номер, и она категорически воспротивилась туда идти, пожертвовав несколькими минутами, ожидая, пока освободится другой. Она не позволяла мне ехать по одиннадцатой улице даже если взамен приходилось сворачивать на тринадцатую.
Весной нам повезло. В субботу вечером Миркина свекровь уехала с внуками в отпуск. Муж хрестоматийно находился в командировке, собираясь вернуться домой в воскресенье вечером. Весь день был в нашем распоряжении.
Мирка придирчиво проэкзаменовала подарок судьбы на предмет нежелательных цифр. Дата - двадцать пятое марта выглядела безопасно. Поинтересовалась номером моего дома - он был трехзначным. Впервые обратила внимание на номер моей машины - единицы в нем отсутствовали вовсе.
Было решено встретиться в десять утра в парке. Выходить из дому раньше было бы неконспиративно - могли позвонить муж или свекровь. Встреча в одиннадцать исключалась. Ждать двенадцати не было сил.
В воскресенье я проснулся в половине восьмого в предвкушении великого дня. После разминки и небольшой пробежки принял душ. Легко и калорийно позавтракал.
Без четверти десять я уже сидел в машине недалеко от Миркиного дома. По-весеннему голые ветви деревьев бросали на асфальт подрагивающие фаллические тени. На магнолиях набухли бутоны, размером с девичью грудь. На джазовой волне негромко звучал низкий, с волнующей хрипотцой, женский голос.
Воскресным утром аллеи парка были пусты, и любой прохожий был виден издалека, так что Мирка в случае появления знакомых могла конспиративно пройти мимо меня. Если у госпиталя нашим прикрытием была толпа, то теперь нам помогали дальний обзор и пустынность места. Мы гордились тем, что сумели приспособиться к новым условиям.
Из-за поворота аллеи показалась Мирка в темных очках. На ней была легкая спортивная куртка и шорты, доходящие до середины ягодиц. Я сглотнул слюну и почувствовал в штанах деятельный набор упругой массы. Мирка заметила мою машину. Я это понял по сбою в ее походке и знакомому принужденно-укороченному шагу. Мои спортивные штаны украсились внушительной выпуклостью, словно в них закатился бейсбольный мяч.
Мирка оглядевшись скользнула на сиденье и захлопнула дверцу. Я повернул ключ зажигания, прервав на мгновение работу радио. Мои пальцы уже знакомилась с застежкой Миркиных шортов, когда оно зазвучало вновь:
- Мы приветствуем радиослушателей джазовой волны и напоминаем тем, кто
еще не перевел стрелки своих часов, о переходе на летнее время. Итак, сейчас у нас на Тихоокеанском побережье одиннадцать часов утра...
Мирка с ужасом посмотрела на радио. Отодвинув мою руку, она достала из кармана мобильный телефон. В прямоугольном окошечке темнели две отвратительные безносые единицы и отделенные от них ехидно мигающим двоеточием два бездарно прямоугольных нуля.
Мирка, отбросив мою руку и не заботясь больше о конспирации, опрометью выскочила из машины и прямиком, через кусты бросилась к соседней аллее. Я с тоской глядел на ее мелькающие меж ветвей полуприкрытые ягодицы.
Аллея по-прежнему была пуста. Я зашел за мощный сосновый ствол, покрытый рубчатой красно-бурой корой, приспустил штаны и после нескольких возвратно-поступательных движений, выстрелил а опавшую хвою белыми тягучими каплями. Одна из них краем угодила в рыжего - под цвет хвои - муравья и он отчаянно замельтешил свободными лапками, пытаясь освободиться из липкого плена.
В понедельник Мирка позвонила с работы.
- Представляешь, возвращаюсь я вчера из парка, а мой благоверный как раз на шаттле подъезжает! Говорит, пусть другого идиота ищут по воскресеньям по командировкам ездить. Хотя, я думаю, просто закончил дела пораньше и выделывается, какой он от начальства независимый... А дома чайник еще теплый был. Он потрогал, незаметно так... Так что все нормально. Сказал только, что в таких шортах одни бляди ходят.
Дальнейшее мне можно было не рассказывать. Я знал, как Мирка умела отблагодарить за комплимент.
После понедельника наступил вторник. Он был хорош уже тем, что Миркин шеф весь день оперировал, и она могла незаметно опоздать на пятнадцать минут с обеденного перерыва.