Газизулин Григорий Михайлович : другие произведения.

Стихи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

СТИХИ


Апрель

Земля лежит сегодняшней вдовой,
Чернее антрацита запеклась.
Еще свежа заснеженная связь.
Былая боль не поросла травой.

Еще ночами иней сходит к ней
И гинет привиденьем по утрам.
Но солнце — ловкий врачеватель ран —
Чарует, искушает все сильней.

Небрежно облачившись в облака,
Небесный щеголь смотрит с высока.
То, огненные кудри распушив,
Бесовскими лучами мельтешит.

И жарит, не торопится домой,
Клянется опекать, не допекать...
Земля лежит сегодняшней вдовой,
Распутав узел вдовьего платка.


* * *

Черепаховое сердце. Панцирь.
Список брошенных тобой станций...
Жил портняжка-смельчак в сказке.
Стер за сказкой его ластик.

Мимоходной прошел расплатой,
Вот и нечем смеяться, плакать.
... Список брошенных тобой станций.
Долгий и необратимый — красный.

И потерянно скулит совесть:
Где утраченный тобой пояс?
Деловитый перестук шансов.
Черепаховое сердце.
Панцирь.


* * *

Что сидеть — бумагу мучать?
«Зарифмованное чувство».
Просто знаешь, мой колючий,
Почему-то очень грустно.

Слушай — быть иголконосцем,
То и жить, наверно, легче?
Если самому колоться,
То наверно, колют меньше.

Ты в надежнейших доспехах.
Почему ж в глазах-росинках
Чаще торжества и смеха
Появляется грустинка?

Значит, и тебе охота,
Чтобы не забавы ради,
Не случайно чтобы кто-то
Иглы бережно пригладил?


Снова ёжику

Ты недаром снилась в белом саване —
Чувство и во сне мелькнет шестое.
Равнодушно ветер шаркал ставнями.
Уходила ты легко, спокойно.

Так спокойно, словно за покупками.
На минуту. И сейчас вернешься.
Пустота. Лишь, тягостно аукая,
Трется подле ног серьезный ежик.

Ежка, милый, не фырчи отчаянно —
Ей, наверное, так будет лучше.
Просто мы с тобой не очень паиньки.
Слишком, видимо, колючи.


* * *

Издержки все и все достоинства
Переплелись в одной судьбе.
Они обязаны запомниться,
Как показанья на суде.

И, словно свыше откровение,
Вбираешь, правом облечен,
Поползновения и веянья.
Уполномочен. Обречен.

И неприметною обочиной,
Приговоренный не молчать,
Безадресатные пощечины
Несешь, как Каина печать.


Магия

Белый тигр... два белых тигра,
Три белых ти...
И ты в незапертой квартире,
И позволительно уйти.

И снег забывчивость доверья
Распишет и запорошит.
И расступились звери перед
Переселением души.

Очерчен круг движеньем медным
Необязательности игр.
Пора идти — чего ты медлишь? —
Уже четвертый белый тигр!

За опрокинутым вопросом
Крючка на красном потолке
Сотрет придуманную зыбку
Шероховатая улыбка,
И облегченно, безголосый
Взгляд затихает на крючке.

В дверь гулливеровская кошка
Вкатила полосатый рев.
В невозмутимое окошко —
Луны серебряная плошка...
Что ли, завыть на нее?


Марина
(31 августа 1941 г.)

Континентальная Елабуга,
Сквозь твой засиженный уют,
Так целомудренные яблоки
На ветках сентябрем встают.

Эх, Елабуга, Ела-буга,
Опоздают твои снега.
Ты теперь, городок, помедли,
Нам еще не пели про петли.

Губы в соль, неласковый привкус, —
Задыхается в петле август.

Ты его приголубь, прикармань,
Глухомания — глухомань.

(«Я-то знаю — настанет черед,
Тороплюсь опоздать наперед.
Опоздать заслужить почет.
Опоздать смолчать, что почем.
И в такой-то, такой-то зной
Колесить в борьбе с саранчой.

Ты прости — устаю участьем,
Крохой славной больших столов.
Да поэты в сумятице слов
Сами правят свой жесткий ластик.»)

Никого собой не нарушив.
Без записок великодушных.
Так умеют поэты
Уходить незаметно.
Незаметно, передрассветно.
И в холодных суставах прокушенных папирос
Долгожданно остывает вопрос.

Городу четыре черствых года брести,
Некогда руками всплеснуть, развести.
Город глохнет.
— Контужен, ранен ты?
Ты прости мою обиду, ты прочти мою,
Ты запамятуй...


Настоятель

С — у.

Слабительное «позвольте».
Размашистое «разрешите».
На памятном горизонте
Покачивается вершитель

Моей и подобных судеб,
Мой Соломон сомнений,
Проникший до главной сути
Анахронических трений.

Уверенностью пророка,
Причастного абсолюту,
Врачует язвы и струпы
Ущербных моих пороков.

Евангельским отголоском
В сознании отразится
Его золотых полосок
Классическое триединство.

И я по привычке только
Путаю — извините —
Слабительное «позвольте»,
С размашистым «разрешите».


Ноктамбула

Давно благоустроен Китеж,
Души не бередит и во хмелю не снится.
И явь, конечно, полнокровней сна.
И мир благополучен.
Что ж ты липнешь
К его бесстрастно-величавой пояснице
Горчишником бессонного окна?


* * *

От зари до зари
Вам молиться истово.
И пивные пузыри
Принимать за истины.

И поочередно петь
Библии и кодексы.
И свече, и кочерге
Кланяться приходится.

Исповедь — «молю, скорблю» —
Съеденные сказки.
Тосковать по журавлю —
Вам, с синицей в пазухе?


Перед годом

Божественная канитель
И души, заткнутые ватой.
И за немножко до утраты
Мы беззаботны до апрель.

........................
........................
........................
........................

Слова... Они еще несут
Игру дурашливых поступков,
Но глупые кликуши-губы
Вдруг заметались по лицу.

И запоздалая досада
Перехлестнувших шею рук.
И тонкий судорожный звук
Немого отклика Кассандры.


* * *

В дистиллированную заводь
Откладывали якоря.
Так амнистируют — вчера,
Ведут на гильотину — завтра.

Пошла задумчиво и смирно
На перемирие душа.
И хор осанну Нивелиру
Торжественно провозглашал.

И в целомудренной оправе
Держали чувственные рты.
Молчанье праведных анафем
Писало острые черты.

И вот — расправленные плечи —
Незапланированный бред.
Кто говорил — больная печень,
А кто — оглядывался вслед.


* * *

И впору начинать с визитной —
Почти чужая и почти
Несбывшееся «прости»,
Как две обиды, две призывных.

И синие под голубыми
Улик излишних двойники.
О, предусмотренность изгибов
И непредвиденность тоски.

Тогда молчанье златоусто,
Как отрезвленный алкоголь.
Воображаемое чувство
И непридуманная боль.


* * *

В архиве — бредить перекрестками,
Замысловатость чертежей,
И неправдоподобно броскими
Предстанут призраки ежей.

Ты слышишь — просится потерянно
Из складок скомканных надежд
Отвергнутый самонадеянно
Старинный звательный падеж.

То замолчавшее раскаянье
Почувствуют же наконец
В бессмысленном кумироздании
И жертва, и толпа, и жрец.


По марту

Весна прошла без сновидений и без строчек,
А первый грач приходит безголоc.
Так скриплый выплеск холостых колес
Новорожденно плачет и бормочет.

Уже седым — опять простоволосым
И желтогубым вымарался грач.
Переиначив свой гортанный плач,
Хохочет над неопытным вопросом.

Строитель долгожданного разлада,
Какою лаской обрядит тоска?
И тычется по соловьиным гландам
Которая бездомная строка?

И человек разглаживает путы
И скриплый выплеск сохнущей руки:
«Я мог устать искать свой первопуток,
Все время утыкаясь в тупики».


Причастие

Прищуренная мысль на тайной страже
Хоронит шум усталого ума.
Процесс согласных — церемонен даже
Комар.

Сверкают параллельные гримасы
Шнуровками извилин-близнецов.
И белый ворон, хохлясь от оваций,
Вымарывает бледное лицо.

И торжествует хоровое «браво»,
А на два пальца влево от виска
Совсем не в рамках птичьего устава
Глядит непоправимая тоска.

Могучая прививка от наскоков —
Его уподобления печать.
Так что же холерические сойки
О перевоплощенье не трещат?


Прощание

Есть, говорят, одна примета:
Дороги вновь пересекутся
И в море бросившим монету
Вновь суждено к нему вернуться.

И с простодушным упованьем
На суеверное всесилье
Вы безнадежное отчаянье
За борт «Абхазии» топили.

И море волновалось мудро,
Дары приемля величаво.
А пенные седые кудри
Тонули за кормой печально.

Я знал — возвраты невозможны.
И ни к чему нам с Вами это.
Я сжал до судорожной дрожи
В руке волшебную монету.


Рождение

Небо первыми теплыми тучами
Затянулось. Прокашлялось глухо.
И в ветвях, ожиданьем измученных,
Дождь легко заскользил повитухой.

И деревья — присели расслабленно,
Закряхтели от щедрых примочек.
Рыжий клен — торопыга отъявленный —
Взял и выпустил первый листочек.

И влюбленно юнца зеленого
Дождь погладил и сник торопливо,
Солнце, всплыв, огляделось пытливо,
Лист нечаянно осветило
И — застыло, завороженное.


* * *

Семитическая поволока
Этих странных загадочных глаз.
В них застывший отчаянья глас,
Отблеск древних пожарищ Востока.

Иорданской купели роптанье,
Затаенной надежды беда.
Как предчувствие вечери тайной
Твой взыскующий взгляд в никуда.


* * *

Страсти обуревают —
Оберегает разум.
Словно осел буриданов,
Между врачом и проказой.

Жить бы сплошной аксиомой,
Как холостой выстрел,
В заводи сонной
Не требуя искры.

Только — в ночи пропавшей
Видит чудак понурый
Тень Вавилонской башни
Предтечею Байконура.


Строка

В. П.

До свидания, милый мой мальчик.
Мой забывчивый, мой ламанчский.
Я давно безнадежно стара.
Как хромающий всхлип кукушки,
Скрип сухого пера.
Сокровенный мой, непослушный,
До свидания, милый мой мальчик,
Не начать, не переиначить,
Запоздалый мой, мой горячий,
Мой, который другим чета.
До свидания, юный, славный.
Неудавшейся Ярославной
Молчаливо блестит плита.
До свидания, мальчик.
Уходи, беззаботный, пропащий,
Мой изгой.
Мой небудущий, ненастоящий,
Мой чужой.
Ни начать, ни переиначить.
До свидания, милый мой мальчик.


Трансцензус
(Элегическая шуточка)

Когда затихну, неподсудный,
Упрячут, вежливо скорбя,
Как духа в новую посуду,
Пустынножитель мой, тебя.

Какие, сумасбродный, колкий,
Наложат на тебя посты? —
Инакомыслящим недолго
Умалишенными прослыть.

Как ты покаешься, изверясь,
И образумится тоска,
Твоя божественная ересь,
Звон голубого колпака?

И новый ум в сухой оправе
Немеет в оргиях весны.
Какие он увидит яви
И — господи! — какие сны.

Как содрогаются заветы
«Не возлюби!», «Не укради!»
И сердце мертвого поэта
Дрожит в бухгалтерской груди.


Увольнение

Это все потом — как отгуляет,
Выдохнется, зацветет настой.
Вытомленным скрипом отстреляет
Терпеливый зимний сухостой.

Все потом — по-за тугие плечи,
Через перемерзшие ручьи,
Через плачи, наговоры, речи —
К пламени ворованной свечи.

Мимолеток выщербленных сказок —
Хмелем опрокидывал полон
Затаенных ласок
Обделенных жен,

Горестной отравы
Выкраденных ран.
Правым ли, неправым —
Да чего уж там...

Там опять, звенящ и безупречен,
Клацал плац, отскакивал от ног.
Выплакав несбывшиеся встречи,
Гулко ликовало полотно.

Шалый блеск зрачка в овале пыльном.
Там в глазах торжественно встает
Торопливый выплеск зимних крыльев
Запоздалых зимних соловьев.


* * *

Снова снишься и морочишь.
Снова твой приход.
Снятся призрачные ночи
пополам с грехом.

Помнишь, жил один прелюбо-
И священнодей?
Зацелованные губы
Нес на суд людей.

Клятв не требуя ненужных
и не веря им,
ты с решимостью замужних
книжных героинь

оставалась до рассветных
жадных глаз людских
с соловьиной песней спетой
в логове тоски.

Но подумав, успокоясь
и раскаясь вдруг,
ты не бросилась под поезд,
а — в привычный круг.

Ты не Анна, ты не Анна!
Грех свой замолив,
Ты живешь, и всё, и странно —
я ведь тоже жив!

Только — хочешь ли, не хочешь —
Снится твой приход.
Снятся призрачные ночи
Пополам с грехом.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"