Гавриленко Василий : другие произведения.

Теплая Птица (Ч.1; 10-13)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   10
  
  
   ВАСИЛИСК ЗАШИПЕЛ
  
   Там, в слепой белизне, скрывался Василиск. Спустись другой сотрудник ЯДИ, Смолов, или, например, Нечаев, в святая святых ОПО, высокая конструкция, обложенная изумрудной плиткой, скорее всего, представилась бы ему не Василиском, а чем-то другим... Андрей же, в силу начитанности и присущей его душе некоторой поэтичности, порой воображал себя древним воином, сражающимся с чудовищем.
   Василиск ждал в конце коридора, наполненного змеиным шипением, с каждым шагом становящимся все громче. Зач- чем ты идеш-шь сюда, ч-человече?
  В последний раз проверив застежки на защитном костюме, Андрей двинулся вперед по коридору. Стекло шлема запотело - никогда он так не волновался, как сегодня, и никогда так рано не приходил в институт - раньше всех, даже Кузьмича. Островцев приехал в Обнинск на первой электричке, и когда шел через бор к ЯДИ. У земли еще клубился не тронутый солнцем туман.
   Змеиное шипение становилось назойливее, проникало под шлем. Не помогали даже восковые беруши. Остановис - сь, если хочеш-шь жить!
   Неестественное зеленое мерцание было невыносимым. Пот градом катился по спине.
   Хотелось повернуть, выскочить на воздух, напиться холодной воды.
   Вот и Василиск... Он не свободен. Над ним - белый люк, сработанный из цельного куска сверхпрочной породы, покрытый гафниевой плиткой. Что будет, если чудище вырвется из плена, не знает никто, даже директор ЯДИ Невзоров, а уж старший научный сотрудник Островцев - и подавно. И все же именно Андрей время от времени дает Василиску свободу - куцую, как заячий хвост.
   Островцев открутил узкий клапан на люке. Замер на пару секунд перед панелью, сверкающей разноцветными кнопками. Надавил на красную. Из клапана вырвалась зеленоватая струйка.
   Краем уха Андрей слышал, что предыдущий хозяин ОПО ненароком подставился под струйку, и Василиск растерзал его.
   Чувствуя, что жар становится невыносимым и пот застилает глаза, Островцев приспособлением, похожим на сачок, зачерпнул зеленый пар. Повернулся к экрану на белоснежной стене, мерцающему под толстым стеклом. На экране - желтая кривая, под ним - большая красная кнопка. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Андрей надавил кнопку.
   Под люком заскрежетало, словно провернулись жернова чертовой мельницы, струя пара исчезла.
  Неуклюжими, в защитных перчатках, руками Андрей возвратил клапан в первоначальное положение.
  Едва передвигая ноги, направился к выходу, сопровождаемый шипением Василиска.
   "Сиди, тварь", - скрипнув зубами, сказал Андрей.
  
   На дне сачка поблескивали несколько зеленых капелек, будто старший научный сотрудник наловил светлячков. В защитном костюме неудобно собирать капли в пипетку, затем наносить их на cell-стекло. Островцев негромко ругался, когда пипетка, дрогнув, роняла светлячка на белую столешницу, а не в ячейку cell-стекла. Наконец, все светляки очутились в ячейках. Андрей упаковал cell-стекло в защитную пленку и положил на конвейер. Теперь - в душевую и наверх.
   Он в костюме стоял под розовыми струями, думая почему-то о фильмах ужасов.
  Выйдя из душевой, снял костюм, оставшись в тренировочных брюках и водолазке. Под мышками расплылись желтоватые круги. Босиком по прохладному кафелю Островцев проследовал в раздевалку. Морщась, стянул прилипшую к спине водолазку, бросил ее в корзину для мусора. Туда же - штаны. Похлопав себя по безволосой груди, Андрей нашарил на полу шлёпки и пошел к лифту.
  
   Наверху в своем кабинете Островцев наконец-то вынул беруши и еще раз побывал в душевой, на этот раз обмыв собственное тело.
   Всякий раз после Василиска, когда Андрей поднимался к себе, ему казалось, что он изменился.
   Разглядывая в зеркале посеревшее лицо, старший научный сотрудник испытывал злость: кто виноват в этой серости, если не Василиск? Василиск и Невзоров... И Галя, и Анюта, и мать. Все они, каждый по-своему, виноваты.
   Из-под пола доносилось приглушенное шипение. Андрею показалось: кто-то читает странный стишок:
   Пастушок, не ходи босиком!
   Видишь - ленты шуршат по земле?
   Слышишь шепот - колышется шмель?
   Чуешь скошенной запах травы?
   Пастушок, не ходи босиком.
  
   -Проклятая! - Островцев размахнулся и стукнул по своему отражению кулаком. Зеркало треснуло - из разрезанной руки пошла кровь.
  -Проклятая жизнь.
  Андрей опустился на пол. Он ходил босиком, не разглядел в высокой траве змею и теперь ее яд все глубже проникает в душу.
  
   Багровая вода исчезала в решетке на полу, находя дорожки в мыльной пене.
  "Что я есть? Пена! Кто-то - пенки, я - пена. Вся жизнь, как лабиринт. Лабиринт Минотавра. Лабиринт Василиска. Как выбраться? Как мне выбраться из этой ловушки?"
   Натыкаясь на стены, Андрей нашел аптечку, вылил на рану полпузырька йода. Жжение отрезвило его.
  -Ну и пусть, - прошептал Островцев, туго перематывая руку бинтом. - Черт с вами со всеми...
   К кому он обращался, кого ненавидел, Андрей осознавал смутно. Но одно было совершенно ясно - жизнь проходит, как гроза над созревшими хлебами. Она бессмысленная и нелепая, его жизнь.
   Одевшись, Островцев подошел к конвейеру, взял запечатанный конверт - сквозь танталовую фольгу мерцают светлячки. Присел к столу. Оцепенев, пару минут таращился на крошечные частицы Василиска.
   В старшем научном сотруднике уже не было ни сомнений, ни раскаяния: в черепе словно сидел генерал, четко и размеренно командующий парадом. Андрей же - всего лишь солдат на этом параде.
  "Фаталист" - усмехнулся Островцев и, взяв клейкую бумагу, быстро и крупно написал: "Опыт с Биоатомом (23767t по классификации UAA)".
   Сжав зубами до хруста кончик карандаша, мелкими буквами: "Незавершенный".
   Андрей отрезал надпись и аккуратно приклеил ее на конверт. Так, где портфель?
  После того, как конверт исчез в пахнущей кожей темноте и щелкнула застежка, Островцев зажмурился, ожидая рева сигнализации, секьюрити с автоматами.
  Тишь да гладь.
   Нехорошо усмехнувшись, Островцев надел плащ.
  
  Андрей взглянул на часы, удивился: оказалось, он пробыл в ОПО всего полчаса. Сонно мигали таблички "Выход" и "Будь осторожен". Здесь, в холле, змеиное шипение уже не слышно.
  "А что если?"
   Андрей повернул к кабинету директора.
   Какой код на двери Невзорова? Андрей по собственному опыту знал, что сотрудники используют совсем простые коды. Может, и директор? Дрожащим пальцем ввел четыре ноля. Щелчка не последовало. Четыре единицы - нет. Четыре двойки - бесполезно.
   В сердцах Андрей несильно ударил по двери ногой и - к его ужасу - она отворилась.
   Островцев замер на пороге. Что думает мышь, видя желтеющий в мышеловке сыр?
   В глубине невзоровского кабинета мерцали зеленые цифры. Едва слышно гудел кондиционер.
  Твердым шагом Андрей подошел к столу директора, схватил стопку бумаг с чертежами, и кинулся прочь, на ходу запихивая бумаги в портфель.
   Уже в сосновом бору, когда Островцев спешил к подходящему автобусу, в голове сверкнула мысль: если бумаги лежат так открыто, то место им, скорее всего, в туалете. Ну и пусть. До чего приятно напоследок стукнуть обидчика по скуле!
  Кроме задремавшей кондукторши, в автобусе не было никого.
  Обнинск клубился за окном потяжелевшим туманом. Изредка навстречу проносились полупустые маршрутки.
  У магазина "Продукты" стояла закрытая на замок бочка с квасом.
  "Квас хранится надежней, чем документы ЯДИ", - подумал Андрей и засмеялся. Кондукторша вздрогнула, огляделась: "Ой, уже Белкинский овраг". Подошла, строго глядя на Островцева.
  -Обилечиваемся, молодой человек.
   Показалась башня - макушку скрывают кучевые облака. К башне приварена лестница, кажущаяся сбоку лестницей в небо.
   На остановке в салон ввалилась толпа, стало шумно, пестро, запахло духами, потом; кто-то что-то рассказывал, кто-то с кем-то спорил. Андрей, с готовностью отвлекаясь от своих мыслей, стал прислушиваться к разговору двух стариков, присевших напротив.
  -И вот я ему говорю, - откашлявшись, продолжил старик в серой панаме, очевидно, начатый на остановке рассказ. - "Товарищ, говорю, жить-то, конечно, все хотят, но такой ценой жизнь себе я покупать отказываюсь". Он на слово "товарищ" прямо взбеленился - пена на губах, глаза - пятаки, орет: "Да я, тебя, падла партизанская, через мясорубку пропущу!". "Власть, - говорю, - ваша, пропускайте".
  -А многие ломались, становились полицаями, - вздохнул его собеседник, человек с длинным, изможденным лицом.
  -Не то слово - гестаповцам по части зверств фору давали, все старались отплатить за жизнь свою паскудную, задобрить фрицев. Знал я одного, однорукого Занько, работал на лесопилке. Пришел немец - Занько всех предал, стал убивать, насиловать, грабить...
  -А вы "Сотникова" не читали? Там это самое подробно описано.
  -Да где уж мне читать? - вздохнул старик в панаме и поднялся. - Ну ладно, Семен Иваныч, я пошел: Аксеново.
  
   В электричке, рвущейся к Москве, Островцев думал про стойкого партизана. Портфель жег колена, под сердцем настойчиво копошился червь сомнения, несмотря на то, что Андрей считал сами понятия - родина, патриотизм - пережитками прошлого, атавизмом, таким же, как хвост или шесть сосков у человека.
  "А старик-то остался жив", - пришло ему на ум у платформы "Победа", и это была победа над сомнениями. Как он выжил, этот стойкий партизан? Освободили свои, или, в конце концов, он уступил напору палачей? Жаль, недорассказал дед...
   За окном пронеслась лента реки.
  Теперь Андрей размышлял о деле: сейчас не начало девяностых, когда ученые, прихватив по возможности секреты отечества, драпали в Америку. Времена кувыркнулись на триста шестьдесят градусов, и никто никому не нужен, даже тащи он на плечах атомную бомбу...
  Атомная бомба не заинтересует америкосов... Но 23767t - это не атомная бомба.
   "Станция Сколково. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Очаково".
  О, черт! Контролеры.
  Островцев вскочил и метнулся к тамбуру. Контролерша с разноцветной бляхой на груди преградила путь:
  -Куда намылился?
  -Курить.
  Андрей протиснулся мимо.
  -"Кур-и-ить" Знаю я... Взрослый мужик, а бегает! Ладно студенты, еще можно понять.
   Андрей прошел в тамбур, оттуда - в соседний вагон. Слегка пошатываясь - вперед, подальше от контроля. Ему казалось, что люди, сидящие на лавках, смотрят на него с презрением.
   Андрей не замечал, что многие поднимались и следовали вереницей за ним. Пройдя три вагона, Островцев остановился в тамбуре и, оглянувшись, обрадовался: зайцев много.
  -Ну, где они? - тревожный шепот.
  -Да вроде в четвертом.
  -До Очакова дотянем...
  -Быстро идут...
  -Придется перебегать.
  -Да уж...
   "Очаково. Следующая - Матвеевская".
   Увлекаемый толпой, Островцев выплыл из вагона и понесся по перрону к голове электрички. Рядом бежали студенты, рабочие, дачники.
  Зайцам повезло - двери закрылись, когда они уже погрузились в безопасный вагон.
   Андрей уселся на сиденье и вздохнул с облегчением.
  Теперь до Киевского можно наслаждаться покоем.
  
   Андрей редко бывал в Москве, и всегда она начиналась для него с Киевского вокзала, с металлической крыши-арки. Не верилось, что арка создана людьми. Нет, конечно, - ее построили великаны, легко гнущие арматуру и, как пушинки, поднимающие куски железа.
   Нельзя сказать, чтоб Островцев любил этот странный город, разросшийся во все стороны. Город шума, суеты, денег, ласковых мошенников и злых пророков.
   Непрерывный гул размягчает мозг, постоянная тревога за карманы портит карму... Провинциал ошалело бродит по улицам, толкая прохожих и рискуя попасть под машину.
  
   Некоторые зайцы прыгали через турникеты, кое-кто спускался на железнодорожные пути и обходил вокзал стороной. Андрей присоединился к последним, так как прыгать в плаще неудобно.
   В подземном переходе порадовался, что ему не надо соваться в переполненное метро. Купив в автомате телефонную карту, Островцев протолкался через пышущую жаром толпу и побрел в сторону площади Европы.
   Скоро он понял, что ошибся: вокруг ни единой телефонной будки. Проклиная мобильники, из-за которых убрали таксофоны, Островцев повернул обратно, хотя мог бы через мост добраться до арбатских переулков, где наверняка найдется таксофон. Но Андрей не желал покидать площадь Киевского вокзала, тем самым как бы оставаясь дома.
   Засланцы от цветочников, караулившие у Европейского, принялись наперебой зазывать его пойти с ними и купить розы.
   "Неужто я похож на ухажера?" - подумал Андрей, протискиваясь сквозь толпу.
   Выбравшись на Брянскую улицу, он свернул в первый попавшийся переулок и тут же наткнулся на таксофон, укрытый от дождя стеклянным козырьком. В переулке не было ни души, лишь воробьи скакали на обочине тротуара.
   Андрей вставил карту в щель.
   "Карта повреждена либо заблокирована. Выньте карту" - высветилось на узком сером экране.
  -Черт! - выругался Островцев и хлопнул по аппарату ладонью. Ну почему ему всегда так везет? Раз в жизни купил карту - и та бракованная!
   Взгляд уперся в крошечный рисунок прямо под щелью на таксофоне - перевернутая кверху чипом карта. Андрей выругался, обозвав себя идиотом.
  Вставил карту как положено.
   "Приветствуем вас! У вас 50 единиц".
   Островцев замер на мгновение, не решаясь набрать номер из записной книжки. Вспомнил лицо Ираклия Водянникова, известного российского ученого, эмигрировавшего в США в нулевые.
  -Если прижмет, Андрюша, - сказал Водянников перед расставанием.- То...
   И сунул в руку своему лучшему ученику Островцеву, боготворившему Ираклия Львовича, вот эту записную книжицу с единственной записью - 7707070 - Mr. Nick Zvonsky, Moscow.
   Ну, вот и прижало.
   Андрей набрал необычный номер, где счастливые семерки уравновешивались равнодушными пустотами нулей. Чего он боялся больше: того, что номера не существует - времени-то утекло столько; или того, что ему ответят?
   Ему ответили:
  -Хеллоу?
  -Гуд монин, мистер Звоньский. Ай эм, - Островцев мучительно подыскивал слова, во рту пересохло. - Ай эм рашен скайнс... сайенс жобер... джоуббер... Май нэймс Островцев.
   На другом конце провода засмеялись и Андрей, к своему облегчению, услышал русскую речь с едва заметным акцентом:
  -Говорите по-русски, мистер Островцев.
  Ответивший снова засмеялся, но Андрей не обратил внимания на это и горячо заговорил, прикрывая трубку ладонью:
  -Вам нужно встретиться со мной, мистер Звоньский.
  -С чего вы взяли?
  -Нужно. Это очень важно.
   Звоньский замолчал, раздумывая. Андрей с тревогой смотрел на экран, равнодушно отсчитывающий в обратном порядке единицы на его карте - осталось всего 30.
  -Откуда у вас этот номер?
  -Мне дал его Ираклий Водянников.
   Дыхание Звоньского на мгновение зачастило. Андрей понял: имя эмигранта мистеру кое о чем говорит.
  -Что вы можете мне предложить?
  Островцев понизил голос до шепота.
  -То, что мой учитель Ираклий Львович называл "гуд бай, Америка".
  -Завтра в десять, ресторан "Крабби" у Никитских ворот, - сказал американец.
  -Завтра не могу.
   Голос Звоньского стал капризным:
   - Хорошо. Когда?
  -Сегодня, сейчас. И не в ресторане, а в вашей машине. У вас ведь есть машина?
  -Хорошая шутка, мистер Островцев, - отозвался Звоньский. - Куда подъехать?
   Андрей задумался, бросил взгляд на экран таксофона: "10 единиц, 9 единиц..."
  -Брянская улица, напротив "Тайской утки".
  -Людное место, - раздумчиво проговорил Звоньский. - Как мы вас узнаем?
   "Мы? - мелькнуло в голове Островцева. - А, черт с ним! Мы так мы".
   -Белый плащ, в руках черный портфель.
   Трубка пискнула, на экран выскочила надпись: "0 единиц. Выньте карту. Карта непригодна".
  Андрей последовал совету.
  
   Через стеклянные стены "Тайской утки" виден основной зал с сидящими за столиками немногочисленными посетителями и официантками в пестрых туниках; часть кухни, где желтолицый повар кромсал что-то на разделочной доске.
   Жарко...
   Андрей приглядывался к паркующимся машинам, в первую очередь, обращая внимание на крутые авто.
   Однако кратким сигналом к нему обратился не "мерс" с мигалкой, а неприглядного вида "черри".
  В машине сидели двое.
   Сделав удивленное лицо, Островцев указал пальцем себе на грудь: "Вы мне?".
   "Черри" повторно просигналила.
   Осмотревшись, Андрей приблизился к машине. Задняя дверца открылась, он сел в пропахший сигаретами салон.
   За рулем - плешивый мужик с бакенбардами. Кожа в синеватых прожилках, глаза прищурены; одет в белую рубашку, тщательно выглаженную. Второй - молодой, скорее всего, иностранец.
  -Здравствуйте, - сказал Андрей. - Мне нужен Звоньский.
  -Это я.
  -А он? - Андрей кивнул на молодого.
  -Кирк Салливан, ваш коллега из института штата Мэн, - представил Звоньский, вытирая платком лысину.
   Услышав свое имя, Салливан встрепенулся, уставился на Звоньского. Тот что-то сказал по-английски.
  Островцев расстегнул портфель, протянул Звоньскому три первых листка из бумаг Невзорова. Звоньский, даже не взглянув, переадресовал Салливану. Американец с ленцой взял листки.
  Через мгновение стало ясно: удар нанесен в не прикрытую метафизической броней область. Лоб Салливана покрыла испарина. Ученый что-то сказал Звоньскому, но тот будто бы не услышал, лишь процедил сквозь зубы фразу, оказавшуюся знакомой Островцеву: "Не паникуйте".
   Звоньский повернулся к Андрею.
  -У вас, я полагаю, и образец есть?
  -Есть.
   Глаза у этого человека вдруг стали жесткими.
  -Покажите.
  Андрей пожал плечами и вынул из портфеля танталовый конверт. Салон машины наполнился зеленоватым сиянием. У Салливана вырвалось:
  -Fuck.
  Островцев спрятал конверт.
  -Сколько вы хотите?- небрежно осведомился Звоньский.
  "Кто он по национальности - русский или еврей? - подумал Островцев. - А может, поляк?"
  Вслух, неторопливо:
  -Миллион.
   Звоньский посмотрел на Андрея, как на паучка, спускающегося в турку с кипящим кофе.
  -Вы ввязались в опасную игру, мистер Островцев, - процедил он, едва заметно шевеля тонкими губами. - Гораздо опаснее круга первого. Солженицына ведь читали?
  -К черту Солженицына. Миллион.
   Салливан шуршал листками, что-то бормотал и, когда Звоньский рассмеялся, не поднял головы.
  "Привыкли тандемом скупать чужие секреты, - со злостью подумал Островцев. - Торгаши!"
  -Не стоит играть, ох, не стоит, мистер Островцев, - выдавил Звоньский. - Вы не хотите встретиться с Невзоровым? Можем организовать.
   Если бы он с ходу, без предупреждения, ударил Андрея, тот не изумился бы так.
  -Вы знакомы с Невзоровым?
  -И очень близко, - лицо Звоньского окаменело, глаза по-волчьи вспыхнули. Он сунул руку между кресел и выудил увесистый черный пакет.
  -Здесь сто тысяч. Берите и считайте, что повезло. Времена, мистер Островцев, повернули, и повернули круто. Вы молоды, и этого, видимо, не заметили...
   -Заметил, - тихо сказал Андрей, взял пакет и опустил на дно портфеля.
   Досье Невзорова и конверт из фольги он положил на сиденье рядом с собой: Звоньский следил в зеркало заднего видения. Не произнеся ни слова, старший научный сотрудник выбрался из машины и, не оглядываясь, направился к переулку. Купил в кассе билет, не желая бегать по электричке от контролеров, когда в портфеле сто тысяч долларов.
   "Сто тысяч долларов" - три слова перекатывались во рту, как леденцы.
   Вспомнив волчьи глазки Звоньского, Андрей встревожился. Раскрыл портфель, надорвал черный пакет. Зелень бросилась в глаза. Островцев никогда прежде не видел доллары, но сразу догадался: они.
   За окном перелистывались подмосковные пейзажи.
   Эйфория прошла. Андрей начал подозревать, что стал пешкой в чьей-то игре: пешку побили ферзем и щелчком убрали с доски.
  Вспомнились дрожащие пальцы Салливана: что же тот обнаружил в бумагах Невзорова?
  Невзоров! Островцев побледнел: а вдруг директор ЯДИ нарочно оставил кабинет открытым?
  "А может, Невзоров и избил меня нарочно? Спровоцировал?"
  Рубашка прилипла к спине.
  Бред. Невозможно так все подстроить.
  А вдруг - возможно? Если знать, за какие ниточки дергать... Неужели его, Островцева Андрея Сергеевича, столь подробно изучили? Безапелляционно, грубо, как препарированного лягушонка?
  Андрею стало страшно. Захотелось швырнуть портфель с валютой в окно.
  
  
  
   11
  
  
   ЕШЬ АНАНАСЫ
  
   Стук босых ног по деревянному полу.
  -Ты чего?
  -Холодно, хочу камин затопить. Погреемся напоследок.
  -Ну, еще бы не холодно, ты же голая.
   Марина засмеялась, перенося огонек зажигалки на березовую кору.
  Я смотрел, как лучи утра, проникая в окно, обшивают силуэт сидящей девушки светящейся нитью. Вдруг острая зависть к бывшим пронзила меня: как жаль, что в жизни моей никогда не повторится это утро!
   Шаги босых ног, солнечный луч, тепло постели, ненавязчивый шорох леса, обступившего дом. Чаша радости выпита большими глотками до дна. Мне же, игроку, убийце, досталась случайная капля. Но в этой капле не радость, в ней - счастье. Спасибо, Джунгли.
   Огонь заплясал в камине.
   Марина поднялась, увидев, что я смотрю на нее, потянулась, поднявшись на цыпочки, отбросила с лица волосы.
  -Красивая?
   Я засмеялся, протягивая к ней руки. Она на цыпочках вошла в мои объятия. Наши губы встретились, и опять все случилось, как и накануне ночью, - трепетно, радостно.
  
   Солнце слепило глаза. С деревьев падали сосульки. Зима вернется, но пока - весна.
  -Марина.
   Она обернулась, подождала, пока я догоню ее. Пошли рядом.
  -Смотри, какое солнце.
  -Да, - она зажмурилась.
  Я поправил ремешок автомата.
  -Слушай, а почему на Поляне ты выбрала меня?
  Выстрел зеленых глаз.
  -Ты не похож на других.
   Марина взяла мою руку.
  -Посмотри, какие тонкие у тебя пальцы - они совсем не загрубели от жизни в Джунглях.
   Я невольно усмехнулся.
  -Ты чего?
  -Знала бы ты, сколько этими руками я пригвоздил игроков... А единственный игрок, одолевший меня, был похож на обтянутый кожей скелет...
   -Расскажи, - загорелась она.
   Пришлось рассказать, как мне оставили Теплую Птицу у Восточной балки.
  -Наверное, игрок решил, что твари доделают начатое им, - вспоминая желтолицего, проговорил я.
  -Нет, - Марина покачала головой.- Он просто пожалел тебя.
  Я пожал плечами.
  
   Весна, и правда, оказалась короткой. Небо заволокло тучами, пошел снег.
   Железная дорога снова извивалась перед нами.
   Почему мы не остались в доме с камином? Почему собрались и ушли?
   Я сплюнул на снег: что осталось за спиной, того не существует - это и есть Джунгли.
  
   Вынырнув из лесу, к железной дороге прикорнула испещренная колдобинами автодорога, посреди которой замер фургон - черная развалюха, напоминающая оскалившую зубы тварь.
   Марина свернула с насыпи.
  -Ты чего?
   Она не ответила, коротко махнула рукой.
   На фургоне - едва заметная картинка: румяная женщина подает такому же румяному мальчику тарелку с чем-то желтым.
   -Андрей, помоги.
   Я обошел грузовик. Марина боролась с металлической створчатой дверью - ржавые чешуйки летели на снег из-под ладоней.
  -Зачем тебе это?
  -Помоги.
  Я вцепился в створку.
   -Погоди, Марина. Пальцы оттяпает на хрен. Отпускай!
   Едва приоткрытая дверь снова захлопнулась, снег вокруг нас порыжел.
  Я отлучился в лес, вернулся с толстой палкой. Марина сидела на корточках, чертя пальцем по снегу.
  -Как думаешь, что там? - она кивнула на дверцу.
  -Посмотрим.
   Вставив рычаг в щель, надавил что было силы. Поначалу не чувствовалось ничего, кроме равнодушного сопротивления металла, но затем - щелчок, и дверь распахнулась, да так резко, что я едва успел отскочить в сторону.
   Марина охнула.
   Фургон был доверху набит продолговатыми ящиками, целыми и невредимыми.
   Я залез внутрь и выкинул наружу один ящик. Ударившись, он распался.
   -Ананасы, - воскликнула Марина.
   Это слово породило всполох в моей голове: празднично накрытый стол, елка, украшенная гирляндой, включенный телевизор. Андрюшка хмуро ковыряет вилкой в тарелке, рядом с ним - Марина Львовна. Входит Галя - в руках у нее зеленая банка.
  -А посмотрите, что я припасла! Ну-ка, Андрюшка, открывай!
  
   -Открывай скорее, Андрей, - взмолилась Марина.
   Достав заточку, я срезал крышку на зеленой банке: желтые кубики, залитые белесым соком.
  -Какой запах!
  -Держи, - я протянул банку Марине. Она отпила сока.
  -Вкусно.
  Взяла пальцами желтый кубик, стала есть.
  Я открыл банку для себя.
  Правда, вкусно. Но мясо лучше... Оно дает силы.
  
   -Неплохо, - сказал я, отшвырнув пустую банку. - Бывшие, наверное, по праздникам это ели?
   Марина наморщила лоб:
  -Не знаю... Кажется, на праздник они ели свежие ананасы... Ну, то есть... Богатые ели свежие каждый день, а бедные - на праздник.
  -А это тогда для кого? - я кивнул на коробки.
  -А это, наверное, для бедных - на каждый день. Или, может, для путешественников - таких, как мы. Не знаю. А почему ты спрашиваешь?
  -Всполох, - я замялся. - Похоже, Андрюшка открывал эти банки по праздникам.
   Пару секунд Марина смотрела на меня, потом рассмеялась.
   -Выходит, у тебя сегодня большой праздник.
   Для нее Андрюшка и я - это одно и то же...
  
   Тишину нарушал лишь скрип снега под ногами. Автодорога свернула в лес. Все чаще попадались КТСМ, разрушенные или уцелевшие. В чащобе замелькали остовы каких-то зданий.
   Но вот тишина разрушилась, отступила перед настойчивым гулом.
   Между тем мы добрели до моста. Река неторопливо гнала куда-то темную воду.
   За мостом рельсы поворачивали и вдруг обрывались. Впереди, все еще на значительном расстоянии, застилая солнце, - высилась ржавая стена, оттеснившая Джунгли, уходящая за горизонт.
  -Московская резервация, - прошептала всезнайка-Марина, положив руку мне на плечо.
  
  
   12
  
   НЕВИДИМЫЕ СТРЕЛЫ
  
  
   В Малоярославце палило солнце, плавился асфальт на платформе. Молодая пара, дожидаясь электрички на Москву, кормила хлебом голубей, слетающихся отовсюду. Хлопанье крыльев, воркование.
   У синего, похожего на терем, вокзала старушка продавала пирожки, но немногочисленные пассажиры, мучимые зноем, не хотели пирожков, а хотели пить.
   Островцев купил в ларьке небольшую бутылку газировки и тут же выпил, наслаждаясь. Помнится, в детстве он любил лимонад и, когда мать возила его в Обнинск, просил: "Мама, купи "чебурашку". Мать сердилась:
  -Потом по туалетам тебя таскай!
  Но все-таки покупала.
   Опустив бутылку в урну, Андрей двинулся через привокзальную площадь. Таксисты, поджидающие пассажиров у потрепанных "жигулей" и "волг", окинули ленивыми взглядами: "Нет, не поедет"; лишь один - порядку ради - окликнул: "Парень, в Медынь?".
   Островцев проследовал мимо таксистов, мимо автобусной остановки, гудящей народом.
   Улицы Малоярославца широки и пустынны.
   Многоэтажек здесь немного и почти все - новые.
   Сразу за памятником героям 1812 года - частный сектор, полукольцом огибающий центр города.
   Идя по пустынной улице, где низенькие скромные домики перемежались с огороженными высокими заборами коттеджами, Островцев задумался о стремлении людей даже здесь, в ста тридцати километрах от Москвы, жить по - столичному.
   За его спиной раздался рев моторов. Мимо, подняв пыль, пронеслись два тяжелых мотоцикла. Татуированные бородачи, закованные в кожаные безрукавки, за спинами - длинноногие девицы, волосы трепещут, будто флаги.
   Островцев вспомнил: летом в Малоярославце проходит байкерский слет. Любители мотоциклов, природы, пива и девочек съезжаются сюда отовсюду, преимущественно из Москвы.
   "Отдыхают люди", - позавидовал Андрей.
   У одного из коттеджей его напугала собака, молча высунувшая из-под забора безухую морду. Залаяла, обнажая клыки.
   "У, зверюга, - подумал Островцев. - Понавыводили, сволочи".
  
   Дом Анюты прилепился у дороги к глубокой чаше оврага, дно которого - луг, изрезанный рекой. Там-то и тусуются байкеры. Неподалеку от дома церквушка - маковки сверкают на солнце.
   Увидев человека, млеющая от жары дворняжка вскочила, хрипло залаяла, загремела цепью.
   Андрей вошел в калитку. По тропинке - мимо кустов смородины и крыжовника - к дому, сложенному из добротных осмоленных бревен.
  Надавил кнопку звонка.
  За дверью раздался треск, затем - голос:
  -Сейчас!
   Дверь открыла женщина лет шестидесяти. Лицо широкое, глаза слегка раскосые, домашний халат открывает сильные руки в разноцветной сетке кровеносных сосудов.
  -Вам кого? - спросила женщина, без любопытства рассматривая Островцева.
  -Я к Анне Владимировне.
  -А ее нет.
   Андрей глядел на женщину, ничего не говоря и не торопясь уходить.
  -Ну, пройдите, - вздохнула та. - Подождёте... Вы, наверно, с ее работы?
  -Да, - соврал Андрей, переступая порог.
  -Так может - передать что? Оставляйте смело - я мама ее.
  -Нет, - Островцев замялся. - Мне бы лично...
   Здесь было царство запахов - приятных и не очень. Андрей уловил запах шалфея, свежего огурца, петрушки, а еще кошки и картофеля в мундире.
   Он опустился на лавку в углу - грубую, деревенскую. На окнах занавески с бахромой, на столе - букет полевых цветов.
   Мать Анюты присела к столу. Жужжала, билась в стекло муха. Пришла кошка, растянулась на полу посреди комнаты; ходики на стене лениво тикали. Молчать стало неудобно, и Островцев собрался заговорить о погоде, но женщина опередила.
  -Чаю не хотите?
  -Нет, спасибо.
  -Да, в такую жару лучше квас... Да вот нету квасу. Хоть бы уж дождик, что ли, пошел.
   Андрей кивнул.
  -Земля как камень... Огурцы завяли совсем. А вы сами откуда?
   Островцев наклонился, погладил кошку, подошедшую к его ногам.
  - Я на станции Родинка живу.
  -О, так вам еще дальше ездить, чем Анюте, - на лице женщины мелькнуло сочувствие и вместе с тем незлобивое ехидство. - Рано, наверно, встаете?
  -В пять.
  -Ах-ах, - всплеснула руками женщина.
   Кошка метнулась под лавку, выскочила с мышью и скрылась в чулане.
  -А вы бы сняли комнату поближе.
  -Дорого.
  Андрею стало скучно.
  -Да, дороговизна.
   Залаяла собака. Женщина посмотрела в окно.
   "Идет", - мелькнуло в голове Островцева, и ему стало не по себе: придется ломать комедию перед матерью Анюты.
   -Идет Анна Владимировна? - спросил он.
  -Не, соседка в магазин.
   Андрей поднялся с лавки.
  -Тогда я, пожалуй, пойду. Завтра на работе переговорим.
  -А может, спуститесь на поле? Она ведь с жильцом нашим пошла этих самых байкеров смотреть.
   Андрей встрепенулся.
  -С жильцом?
  -С жильцом. Мы ведь уже три года как сдаем комнату.
  
   За извивами грунтовой дороги, слегка присыпанной гравием, ревели мотоциклы и слышались крики.
  Вроде бы совсем рядом, но на деле Андрей уже пару раз останавливался передохнуть: идти под уклон тяжело, приходилось сдерживать ноги, невольно стремящиеся к бегу.
  Даже здесь, вблизи реки, где земля постоянно подмывается разливом, некоторые умельцы умудрились построить коттеджи. Так и казалось: сейчас дом съедет с фундамента и поползет вниз.
   У колонки Андрей напился холодной, ломящей зубы воды. Пожалел, что выбросил бутылку из-под лимонада, - можно было бы наполнить.
   "С жильцом? С жильцом! И ведь - ни гу-гу! "Живу с мамой"!".
   Ручка чемодана жгла кисть. Островцев подумал о ребенке, зародившемся в этой Анюте и тем самым привязавшим его к ней. Он ужаснулся, поняв, что почти ненавидит и Анюту, и ее ребенка.
   Моторы ревели, девицы хохотали. Бородачи в черных банданах, скинув косухи, выписывали на "харлеях" круги по черной поляне.
   Кто-то пытался пересечь речку на "Запорожце".
   В небе парил треугольник параплана с едва заметным человечком, а на пригорке сгрудился палаточный лагерь.
   Андрей понаблюдал за лихими трюками бородачей и, не обнаружив в толпе Анюты, направился к реке.
  И тут же увидел ее, - розовую, сисястую, хохочущую.
  Она не замечала никого, кроме черноволосого мужика, - мощный торс, горбатый нос, белозубая улыбка от уха до уха.
   Свернув в заросли ивняка, Островцев наблюдал за купающимися, стиснув зубы. Когда Анюта и черный начали целоваться, Андрей повернулся и через кусты побрел вдоль реки в сторону дороги, задевая портфелем росистую траву.
  "Шлюха ебаная! Потаскуха! С чуркой спуталась!"
   Островцев и не подозревал, что способен на такую злость, тем более из-за Анюты. Эта злость была сильнее его и искала выхода.
   Андрей остановился.
   Убить Анюту, утопить, чтоб захлебнулась грязной водой, проклятая тварь!
   Но не сделав и десятка шагов в обратном направлении, Островцев понял: возможная история, с убийством, со скандалом, не для него, потому что он - трус. Просто трус.
  Безжалостный в своей простоте вывод ошеломил Андрея. Он покачнулся, и если бы не подвернувшийся ствол дерева, полетел бы с обрыва в реку. Сухие рыдания сотрясли его грудь. Прислонившись к плакучей иве, Островцев плакал из-за женщины, которую никогда не любил.
  Неподалеку ревели мотоциклы, визжали купающиеся девицы, пьяно горланили байкеры.
  
  Бомбила остановил "волгу" у железнодорожной платформы в Обнинске. Повернул к Андрею загорелое лицо.
  Островцев полез в карман плаща. Так. Банка пива. Денег нет.
  Бомбила нахмурился.
  -Секунду, - сказал Андрей.
  Поставил на колени портфель, расстегнул. Повернулся спиной к водителю.
  -Держи.
  Бомбила вытаращился на протянутую купюру.
  -Сдачи нет.
  -Не надо сдачи.
  Островцев вылез из машины. Горят фонари, вокруг маршруток и автобусов - вечерняя суета. Свистя, проследовал экспресс на Калугу.
  Андрей открыл пиво, хлебнул. Третья банка за вечер... Он постоял, глядя, как мечутся у фонаря мотыльки, и вернулся к припаркованной "волге", в которой шумело радио.
  -Слушай.
  Бомбила крутанул регулятор звука.
  -Да?
  -Есть тут ночной клуб?
  -Есть.
  -Вези.
  Островцев уселся рядом с водителем, пиво из банки выплеснулось на пол.
  
  
  CRAZY HORSE - точно великан накарябал красными чернилами. Перед входом - искусственные пальмы, освещенные зелеными фонарями.
  Андрей открыл массивную дверь и вошел.
   В холле, задрапированном синим бархатом, стоял секьюрити. Приглушенно звучала музыка.
   -Сегодня по приглашениям, - неприветливо сообщил охранник.
   Островцев протянул заранее заготовленную купюру. Секьюрити спрятал ее в нагрудный карман, пожал плечами:
   -Проходите.
  
   Музыка оглушила. Казалось, она доносится отовсюду, даже из-под пола, на котором танцевали в полутьме какие-то люди. Помещение пронизывали мечущиеся лучи изумрудного, красного и желтого цвета. По обе стороны танцпола - прозрачные шары, подсвеченные прожекторами, в которых извивались под музыку голые девушки.
   Пахло сигаретным дымом и духами. Андрею стало не по себе: он раньше не бывал в подобных заведениях. Заметив бар, направился к нему, сжимая в запотевшей ладони ручку портфеля.
   -Что будешь? - крикнул бармен.
   -А что ... посоветуешь.
   -Это зависит от того, есть ли у тебя бабки.
   "Бабки? А, деньги..."
   -Есть бабки.
   -Тогда - мохито.
   -Давай.
   Бармен занялся приготовлением коктейля. Андрей повернулся к танцполу.
   -Скажите, горячо? - закричал кто-то. Толпа ответила мужскими и женскими возгласами.
   -Ледиз энд джентльмэнз, дамы и господа, разрешите представить вам. Ди-джей Солярррррис!
   Танцпол зашелся в экстазе.
   -А ю рейд?
   Музыка - громче и быстрее.
   Андрей уловил запах мяты, повернулся к бармену.
   -Твой мохито.
   Принял холодный бокал, взял в губы трубочку. Отпил. Ого! Приятно.
   -Еще.
   Бармен ухмыльнулся.
  
   -Слушай, я вижу, ты здесь впервые, - бармен, перегнувшись через стойку, смотрел на Андрея. - А бабло у тебя водится.
   Островцев кивнул.
   -Водится, да. Эта сука с жильцом спуталась. Шлюха.
   Андрей сбивчиво рассказал бармену про Анюту; тот слушал вполуха.
   -Слышь, братан, тебе надо расслабиться, - крикнул он, когда Андрей умолк. - Возьми вот это.
   Протянул Островцеву белый кружочек. Таблетка.
   -Что это?
   -Это - кайф. Проглоти, узнаешь.
   "Наркота", - мелькнуло где-то на окраине сознания. Андрей поднес таблетку ко рту, замер на мгновение и проглотил.
  
  
   Ему казалось, что он чувствует себя ясно, не ощущая ничего, кроме эйфории. Но главное, в нем появилась внутренняя сила. Волшебное ощущение. Оставив портфель у бара, Андрей шагнул на танцпол.
   Лучи музыки пронизывали его насквозь.
   Островцеву стало жарко, он сбросил плащ, оставшись в рубашке. Чьи-то руки обнимали его, и он обнимал кого-то.
   Люди, что танцевали вместе с ним, были в эту минуту самыми близкими для Андрея, самыми родными. Ему хотелось сделать что-то для них. Достать с неба луну, повернуть время вспять, остановить память...
  
  
  
   Он, пошатываясь, сошел с электрички на темной платформе. Родинка, его полустанок. Мрачно и тихо: окна не светятся, не слышно густого шума лесопилки.
   Посмотрев, как гаснет вдали желтое пятно поезда, Андрей побрел по знакомой улочке - серой, как шкурка мыши.
   "Уходи - и дверь закрой,
   У меня теперь друго-ой
   Мне не нужен больше
   Твой..."!
   Прогорланил хрипло:
   -Номер в книжке записной... - и умолк, почувствовав напряжение, повисшее над спящими домами.
   Больше не порываясь петь, Островцев добрался до своей двери, сильно и резко постучал.
   Окна разом засветились, дом зашелестел голосами, зашуршал шагами.
   -Андрюша, почему так поздно?
   С распущенными седоватыми волосами Галя походила на ведьму. Андрей вошел в круг света, Галя осеклась, потом заговорила - быстро-быстро, со слезой в голосе.
   -Андрюшка, да что это? Да кто это? Где твой плащ? Что с лицом? Ну, говори! Что с тобой? Где ты пропадал?
   Она зарыдала, некрасиво искривив рот, ухватилась тонкими руками за Андрея, несильно встряхнула.
  -Отойди, пустоцветная, - сказал Островцев и, отстранив ее, прошел в дом. Наткнулся на испуганные глаза матери.
  -Ты что, пьян? - проговорила она.
   Андрей и сам не знал - пьян он или трезв. Пил? Кажется да, пил. А может, и не пил...
   Пробурчав что-то сквозь зубы, он завалился на диван и тут же захрапел, не слыша рыданий Гали и болезненно-убедительного голоса матери:
   -Ну что ты, детка? Ну, какая ты пустоцветная? Он просто пьяный! Пьяный дурак!
   Портфель Островцев из руки не выпустил, точно боясь, что отнимут.
   Вот только застежка на портфеле была расстегнута, крышка раскрылась, обнажив пустоту.
  
   К счастью, ни Галя, ни Марина Львовна не донимали Андрея расспросами о том, почему он перестал ездить на работу.
   С неделю Островцев ждал визита гостей - Невзорова или кого посерьезней; поднялся на чердак, отыскал охотничье ружье, почистил, смазал, зарядил.
   Тишина.
   Анюта, сто тысяч, жадный блеск глаз торгаша Звоньского, Crazy Horse мало-помалу стали казаться Островцеву сном - гадким, унизительным сном. А реальность... Реальность - это испарина на лбу Кирка Салливана, изучавшего секретные документы Невзорова.
  
   Островцев жадно просматривал выпуски новостей.
  Дикторы наперебой рассказывали про перезагрузку в американо-российских отношениях.
   Вскоре караул у телевизора наскучил Андрею.
   Конверт из танталовой бумаги, 23767t... Будь что будет...
   А вдруг и вправду, времена поменялись, (кажется, так сказал Звоньский).
   Островцев стал помогать Гале по огороду: окучивал картошку, собирал в банку колорадских жуков, срезал пасынки с помидорных кустов.
  
   Однажды ранним утром Андрей вышел из дому.
   Зябкий воздух щекотал лицо, влажно шевелился в низинах, скучиваясь в белые подушки. Высокая трава хлестала по сапогам с длинными голенищами, делала их блестящими и чистыми. Сапоги Андрей нашел на чердаке - оказались впору. Там же был и прорезиненный зеленый плащ с крупными золотистыми пуговицами.
   Островцев не помнил, когда последний раз был в поле: для него оказалось в новинку и легкое головокружение от предрассветного воздуха, и краски восхода, с каждым мигом все более многообразные, и резкий вскрик какой-то птицы, и журчание спрятавшегося в траве ручья...
   Андрей засмеялся от переполнившей его радости.
  Бегом спустился с заросшей луговыми цветами кручи, вброд преодолел звонкую речушку и очутился в лесу.
   Вдохнул полной грудью. О, Боже!
  Как жалко, как обидно ему стало за то время, что он провел в подземном мешке под названием Подлинный ЯДИ!
  Вот паучок, повисший на тонкой ветке.
  -Ты умнее меня, - прошептал Андрей пауку, но тот не понял и спрятался в листве.
   Деревья замахали ветками, словно приветствуя нового берендея. В прохладном сумраке таилась земляника. Где-то стучал дятел.
   Лес понемногу спустился в низину, земля стала влажной, но не вязкой; все чаще попадались сгорбленные низкорослые березы и замшелые пни.
  Андрей, почувствовав усталость, присел на пень.
  
  И вдруг...
  Солнце будто взорвалось перед изумленными глазами Островцева, покрыв небо ровным оранжевым налетом, тут же покрасневшим. Налетел ветер - колючий, знойный, швырнул в лицо несколько осенних листьев с красными жилками.
  Миллионы невидимых стрел со всех сторон летели к Андрею, безжалостно втыкаясь в тело, проникая в легкие, причиняя нестерпимую боль. Островцев встал было с пня, но тут же упал на колени: носом хлынула кровь. Он захрипел, схватился руками за горло, тщетно пытаясь избавиться от стрел, рухнул лицом в пожухлую траву. Листья равнодушно сыпались на него.
  
  
  
  
  
   13
  
   БЕЛЫЙ ОЛЕНЬ
  
  Я глядел на бесконечную стену, не в силах произнести ни слова. В Джунглях я слышал россказни о резервациях, но не верил в них. И вот резервация передо мной.
  -Что это? - повернулся к Марине.
  -Я же сказала, Москва - самая большая резервация в Джунглях.
   Ветер поднял с земли снег, заслонивший от наших взоров Москву. Когда вихрь угомонился, Марина уже направлялась к резервации.
  -Марина, - я догнал, преградил ей путь. - Нам не стоит туда соваться.
  -Почему, Андрей?
  -Вспомни, что было в Калуге.
  -Это не Калуга.
   Марина рукой отстранила меня.
  Я посмотрел, как удаляется ее фигура, сплюнул на снег и побежал следом.
   -Подумала было, что ты не пойдешь, - улыбнувшись, сказала Марина, когда я поравнялся с ней. - Хотела поворачивать обратно.
   Я хмыкнул - что тут скажешь?
  
  Небо скукожилось.
  Вблизи стало понятно, что стена сооружена из кубов, плотно подогнанных друг к другу. Каждый куб - несколько спрессованных автомобилей.
  -Пойдем, я знаю, где лазейка.
  -Ты что, уже была здесь? - удивился я.
  -Я родилась в Москве.
  Вот оно что!
  -А как же тебя занесло в Джунгли?
  -По глупости.
   Я умолк, пораженный простотой ответа.
  Марина нетерпеливо махнула рукой, мы двинулись вдоль стены.
   Когда началась метель, я заволновался: скоро ночь и здесь, на открытом пространстве, нам придется худо.
  -Что ты ищешь, Марина?
   Она повернула ко мне щеку, облепленную снегом. В глазах растерянность.
  -Белого оленя.
  -Чего?
   Отмахнулась и побежала вдоль стены, задрав голову.
   Черт возьми, она что, свихнулась?
  -Надо искать убежище - скоро стемнеет!
   Метель скомкала мои слова, пригвоздила к земле крупными снежинками. И тут я увидел белого оленя: в один из кубов попался белый автомобиль, причудливо изогнувшийся под прессом.
  -Вон он, твой олень! - закричал я.
   Марина вынырнула из метели.
  -Отлично, Андрей.
  Под оленем, став спиной к стене, она отсчитала девять шагов вперед. Руками расчистила снег.
   -Что стоишь? Помоги!
   Ржавая крышка с надписью "Мосводоканал", прихваченная кое-где льдом, поддалась не сразу.
   Облако пара поднялось из черной дыры. Запах плесени, болота. Узкая лестница ползет вниз, цепляясь за стену бетонного колодца, дна которого не видать.
   Этот колодец ведет в резервацию... Резервация! Оживший бред игрока. Неужели я попаду в нее?
   Марина ступила на лестницу, стала спускаться. Совсем исчезла из виду...
   -Андрей?
   Голос нетерпеливый, недовольный.
  Иду.
  Я полез в колодец.
  
  -Марина.
  -Тс!
   Тонкий палец прижался к моим губам. Колодец привел нас в широкий тоннель.
  -Здесь лучше тихонько. Пошли!
   Держа меня за руку, Марина двинулась вперед. Под ногами хлюпала вода.
   Мало-помалу мои глаза стали кое-что различать в темноте.
  Тоннель со щербатыми сводами, ржавыми балками. С потолка - вечный дождь.
   Из тоннеля вышли в просторный зал с колоннами.
  -Метро, - глухо сообщила Марина. - Осторожно, лестница.
   Мы взобрались на каменную платформу. Из-под поддерживаемого колоннами купола шел дождь, звонко стуча по граниту. Напротив нас остановился поезд.
   Марина подошла к одному из вагонов, встав на цыпочки, сняла что-то с крыши. Щелчок - и у нее в руках возник сноп света.
  -Мой тайник, - сообщила Марина, направив фонарь мне в лицо.
  -Прекрати, - сказал я, заслоняясь рукой.
   Она повернула луч в сторону: я увидел в вагоне поезда пассажиров. Видимо, из-за высокой влажности или по какой-то иной причине они сохранились гораздо лучше, нежели встреченные нами в Джунглях и в Калуге бывшие. Время сделало фотографию себе на память: перегруженный вагон метро, кто-то из пассажиров тревожно смотрит на часы, кто-то читает, кто-то спит.
  -Пойдем, Андрей.
   Луч переметнулся на залитый водой пол. Светлые пятна запрыгали на стенах и потолке. Я увидел люстры, рисунки.
   Мы спустились на пути перед носом поезда.
   Марина пошла впереди, я следом, радуясь, что под ногами тянутся рельсы.
   Скоро я перестал обращать внимание на выныривающие из темноты станции - ноги налились свинцом, в голове гудело от капели, крысиного писка, глухого шлепанья наших ног по лужам.
   Хотелось наружу - к холодному сухому воздуху и звездам.
   Очередной зал распахнулся перед нами. Нащупав фонарем лестницу, Марина направилась к ней.
   У красноватых колонн застыли бронзовые фигуры.
  
   Луч фонаря заметался по гранитному полу, залитому водой. Нашел люк.
   -Андрей, открывай.
   Я напрягся, откинул крышку в сторону. Вода устремилась в отверстие гулким водопадом.
  -Лезь!
   Невозможно было не заметить появившуюся в Марине резкость. С чего бы это?
   Однако ни спорить, ни возмущаться я не стал.
  Бетонная кишка вела в короткий темный тоннель, в конце которого - сердце радостно забилось - серпик луны.
  Марина отключила фонарь.
  Ночное небо подалось навстречу.
  Мы оказались посреди темной улицы - очертания полуразваленных домов неясно рисовались в ночном свете.
  Я с наслаждением вдохнул.
   Не успел выдохнуть, как пронзительный стрекот разорвал тишину, и над нашими головами пронеслась вертушка.
  -Стрелки! - я повернулся к Марине, но она не выразила ни страха, ни удивления. В руке у нее что-то белело.
   -Прости.
   Это произошло мгновенно, а мне показалось - длилось целую вечность. Острие шприца с месяцем на самом кончике, приблизилось к моей шее и вонзилось в нее, сразу же разлив по телу слабость, не позволившую устоять на ногах. Марина подхватила меня, уложив на снег лицом к небу.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"