Опубликован в журнале "Вселенная. Пространство. Время" (Киев), N 9 (52), 2008. Также опубликован в журнале "Очевидное и Невероятное" (Харьков), N 3(8), 2009.
Океанариум был огромен. Притягивая взгляд, мелькали в тропическом отделении радужно-разноцветные рыбки, в антарктическом щеголяли золотыми жабо королевские пингвины, а по соседству скромно жалась к имитации скал их невзрачная, редкостная родня - привезенные из Эквадора пингвины Гумбольдта. В толще воды над коридорами лениво скользили сильные, хищные тела акул, величественно проплывали скаты, и в небольших аквариумах с табличкой "редкие виды" лиственные драконы прятались в зарослях водорослей, не отличимые от них формой разветвленных тел.
Океанариум жил напряженной жизнью. С раннего утра он поглощал человеческий поток и распределял его по многочисленным отделениям. Только к вечеру шарканье ног в помещениях становилось тише, и над негромкой музыкой реже возносились голоса экскурсоводов.
Это была последняя группа. Пройдя весь океанариум, она вошла в конечный, затемненный и уже почти совсем пустой зал. Здесь, явно с целью напоследок еще раз изумить посетителей, была установлена огромная хрустальная колонна - четверо мужчин едва бы смогли обхватить ее руками. Внутри, в удивительно прозрачной воде, безостановочно кружилась плотная стена маленьких рыбок. Они были длиною с палец, и их чешуя отсвечивала перламутровыми и нежно-голубыми бликами в рассеянных лучах прожекторов. Монолитный небыстрый вихрь властно приковывал к себе взгляды. По группе прошел восхищенный вздох.
- Перед нами - отдаленная, не имеющая промышленного значения родня всем нам хорошо знакомых анчоусов, - заговорил Энрико, и с его губ слетело звучное латинское название. - Типичные стайные рыбки. В одиночестве, даже в самых благоприятных условиях, они быстро погибают, поэтому для декоративных целей составляется стайка как минимум из десяти, лучше же из двадцати и более особей. Наша стая не составная. Она отловлена в своей целостности, специально для нашего океанариума, и это - самая большая в мире из отлова в природе. В ней восемь тысяч особей.
Усиленные щелчки фотоаппаратов.
Энрико сделал паузу, подождал. В каждой группе ему всегда задавали один и тот же вопрос. И этот вопрос пришел.
- А им не скучно вот так весь день-деньской кружиться? - серьезно спросил с высоты отцовских плеч загорелый мальчишка. - Так ведь и с тоски помереть недолго.
В группе послышались смешки.
- Это совершенно исключено, - с готовностью отозвался Энрико. - Дело в том, что памяти этих рыбок хватает ровно... на три секунды.
- Три секунды! - воскликнул бородач в цветастой футболке. - Но ведь это же рай! Жизнь, полная открытий. Каждую четвертую секунду - новые лица, или что у них там...
Окружающие засмеялись, и Энрико, вежливо улыбнувшись, позволил себе перейти к следующей обязательной части:
- Стайное поведение играет важную роль в выживании обитателей глубин, и, разумеется, диких сородичей наших рыбок. Коэффициент интеллекта каждой отдельной особи ничтожно мал, но в сообществе они приобретают способность к сложным действиям. Например, в случае опасности вся многотысячная стая начинает двигаться совершенно синхронно, и по необходимости сбивается в плотный вертящийся шар, защищаясь таким образом от нападения хищников...
Вскоре экскурсия закончилась.
Приближалось время закрытия. За прозрачные стены к акулам спустились аквалангисты и принялись чистить дно. Тигровая акула, словно доверчивый теленок, уткнулась тупоносой мордой в колени одному из них. Энрико помог охранникам проводить к выходу последних посетителей. Освободившись, он подошел к колонне и внимательно присмотрелся к монолитному движению в ней. Кажется, или рыбки в последнее время действительно кружатся медленнее? Прошлая стая передохла через шесть месяцев после доставки: двигалась все медленнее, пока вовсе не задохнулась. Неужели, и этой чего-то недостает в воде или корме? Он покачал головой, и решил все же сделать соответствующую пометку в общей книге наблюдений.
Оврель медленно приходил в себя. Света стало меньше, и из-за тела опустившейся на него гигантской медузы перестали приходить раздражающие, болезненные колебания. В это время ему всегда становилось лучше, к тому же, сама собой появлялась еда - дрянная, невкусная, и все же еда, - но сегодня он к ней не притронулся.
В последнее время он почти совсем перестал грезить. Память о том, как хорошо было раньше плыть как хочешь и как надо, еще жила в его теле, но все более бледнела и исчезала, вытравляемая проклятым круговым движением. Раньше он так уходил из кольца косаток, от страшных ударов их хвостов - взвивался вихрем и бывал таков. Теперь он кружился, но уйти от опасности было некуда, да и опасность все не нападала, ходила вкруг него странными вертикальными тенями, когда становилось светло. Ходила уже так давно, что он даже начал привыкать к ней: не так плотно выстраивался вертящимся щитом, стал медлительнее, да и кружился уже более по инерции и потому, что иначе ему все равно не хватало места.
Да, раньше было хорошо. Опасно, голодно, но так хорошо. Было много-много простора, и он мог уйти в темную, покойную прохладу глубин, или же подняться в светлые, полные пищи, неспокойные высоты. Лучше всего бывало, когда вода надолго теплела, а хуже всего, конечно, когда становилось холодней и одна за другой приходили огромные, прожорливые Сельди. Вслед за ними всегда появлялись косатки и странные рокочущие рыбы. Они были в несколько раз массивнее косаток, и все же не так умны, ходили всегда в одиночку и совершенно не ценили глубину. Рокочущие рыбы тащили за собой водоросли, так что та или иная Сельдь запутывалась в них и навсегда исчезала наверху, или же от нее оставалось поглупевшее убожество - жалкая сотня-другая, легкая добыча косаток. Оврель водорослей не боялся, поскольку свободно проходил даже сквозь самые плотные из них - хотя один раз замешкался и потерял половину массы среди всеобщей панической толчеи. Потом ему потребовалось несколько долгих смен тепла и холода, чтобы нарастить тело.
И все же, как оказалось, он зря недооценил коварство рокочущих рыб. Однажды, во время долгого тепла, наверху появилась одна из них - небольшая, едва ли со взрослую косатку. Она выбросила что-то необычайно вкусное из себя, так что он еще издали почуял эту вкусноту, и не смог воспротивиться искушению. Конечно, Оврель сразу заметил, что вместе с лакомством рокочущая рыба выбросила из себя и водоросли, но был совершенно уверен, что ускользнет от них, как всегда бывало. Однако от съеденной вкусноты ему стало нехорошо, а потом произошло нечто настолько страшное, что навсегда запечатлелось в его памяти. Водоросли сомкнулись вокруг него и потащили наверх! Оврель сопротивлялся, как мог, но они оказались очень плотными, а ему было так плохо... Он перестал что-либо воспринимать еще прежде, чем его поднесло к последней, смертельной вышине.
А потом очнулся здесь, под этой огромной, неподвижной медузой.
Он заметался. Вот же, совсем рядом - свобода. Только пробей преграду, уйди вниз, в глубину, и ты в безопасности. Но он не смог пробить ее. Когда же вокруг - страшно близко - возникли первые вертикальные тени, Оврель в панике завертелся щитом, как не вертелся, даже уходя от косаток - и вертелся с тех пор, не переставая.
Тени всегда были рядом с ним. Даже ночью, когда они исчезали вместе с болезненными колебаниями, одна из них все же проплывала мимо него. Он не знал, что это были за создания, но боялся их до полусмерти. И еще он боялся, что твердотелое чудовище, опустившееся на него, вот-вот сожмется, погубит окончательно - но со временем понял, что этого не произойдет: это была очень странная медуза. Впрочем, все здесь было странным - вода, еда и эти вертикальные тени.
Постепенно он привык к теням и перестал их бояться, даже начал за ними наблюдать. Но щит на всякий случай не разрывал. Давно должно было похолодать, а вода по-прежнему оставалась непонятной - ни теплой, ни холодной, - и ему было скучно и тоскливо. Очень скучно и очень тоскливо. Оврель кружился и кружился, чувствуя, что у него все меньше остается сил.
Через несколько дней после того, как Энрико Романо сделал пометку в книге наблюдений, произошло событие, надолго всколыхнувшее размеренную жизнь океанариума.
Все случилось на глазах у самого Энрико. Подведя очередную группу к хрустальной колонне, он как раз приступил к объяснениям, когда за хрусталем начало твориться что-то неладное. Мощная размеренная круговерть серебристых тел вдруг сильно замедлила движение, словно натолкнувшись на невидимую преграду - и начала распадаться! По ней прошла судорога... Мгновенье - и в прозрачной воде воцарился хаос. Тысячи взблескивающих тел метались и давили друг на друга, и неожиданно стало понятно, как же их там безбожно набито. Казалось, в колонне вскипел адский котел.
Энрико оцепенел, но, к его чести, ненадолго. Бросив несколько слов в передатчик, он закрыл двери в зал и кое-как выпроводил туристов. А когда бегом вернулся к колонне, все уже были там: кто надо, и кто не надо. Стояли вокруг в полном молчании и смотрели. Сквозь приятную музыку едва слышно доносился странный шелест: удары множества бьющихся о хрусталь тел.
- Да это же они на нас кидаются, - прошептал с благоговением толстяк Пабло, охранник.
- Отойдите, ребята... Выключите свет!
Люди попятились. Когда главное освещение погасло, бурление на мгновенье притихло, словно растерявшись, но потом упрямо пошло вновь.
- Да что же это с ними? - спросил кто-то со страхом из темноты.
- Бешенство, - пришел определенный ответ, и Энрико по голосу узнал аквалангиста Мануэля.
- У рыб!?
- А то. Я такое уже раз видел - в Норвегии, на разведении лосося. Там в одном из садков рыба вот так же ни с того ни с сего на стенки полезла - все восемнадцать тысяч в одночасье передохли. Говорят, такое регулярно случается, особенно у стайных, и особенно, если "дички".
Они замолчали. В тусклых, желтоватых лучах ночных прожекторов казалось, что хрусталь сжимает в себе взбесившийся пчелиный рой, но рой, уже задавливаемый собственной массой. Они присутствовали при агонии, и это было понятно всем и каждому. В спазматических, ворочающихся волнах стаи уже появились мертвые, расплющенные тельца - их бросало на стены вместе с живыми. На людей смотрели сотни пар выпученных глазок. Энрике охватило непреодолимое желание перекреститься.
- Ну что, ребята, - сказал наконец Мануэль, ни к кому не обращаясь, - вот будет нам опять сверхурочных - новую-то стаю сажать.