Термометры остановились на отметке 94 градуса, и это означало, что из-за влажности воздух намного жарче. Теплый ветер, дувший со стороны океана, нес привкус соленых водорослей.
Многое бы дали горожане, чтобы оказаться в прохладном убежище, но были вынуждены страдать во имя заработка, прокладывая свой жизненный путь сквозь душные улочки, ловко уворачиваясь в потоке велосипедистов. Этот вид транспорта, завезенный когда-то на восток белыми дьяволами, зарыл здесь свое сердце.
Близится время ланча, когда вот-вот тысячи служащих покинут рабочие места и отправятся с коллегами в ближайшие закусочные, но еще есть время, и главные улицы пустынны. Туристы вынуждены дожидаться наступления вечера под прохладными навесами. Перебегая из одной забегаловки в другую, точно пчелы с цветка на цветок, они попутно знакомятся с достопримечательностями Шанхая через витрины. Местные, в свое время живо откликнулись на эту особенность приезжих, и - по чистой случайности - рядом с историческими и культурными постройками выросли мелкие кафетерии и трактиры.
Один из посетителей - молодой человек лет двадцати восьми, не походил на туриста. Он сидел за столиком на открытом воздухе, под прямыми лучами солнца, погруженный в свои мысли настолько, что не замечал, как давно уже стал объектом пристального внимания остальных клиентов. Выкини он какую-нибудь шутку никого бы это не удивило, все полагали, что парень - не в своем уме.
- Вы бы не могли попросить этого молодого человека перебраться внутрь, - обратилась пожилая дама в широченной шляпке к проходящему мимо официанту. - Глядя на него, нам всем тут становится дурно.
- Интересно, почему он решил жариться снаружи? - Переговаривались посетители между собой и выставляли разные гипотезы. Двое поспорили на шляпу, третий бросил монетку и тут же проиграл стаканчик капуччино, потому что молодой человек вскоре ушел сам, оставив монетки в папке счета, рядом с недопитой чашкой кофе и исписанной салфеткой - официант, минуту спустя убиравший за ним столик, прочел на ней фразу: "Остаток жизни провел в кафе. P.s. - Кофе дрянь".
Одиночный удар часов Кастомс Хаус со стороны набережной Вайтань эхом разлетелся вдоль высотных зданий. Хельмут - а именно так звали молодого человека, неспеша возвращался домой. С двух сторон на него шипели и плевались жаровни, обдавая запахами прогорклого масла и вареной кукурузы, но его это не занимало. Он переживал за свою работу, срок сдачи которой неумолимо приближался.
Через три дня, включая выходные, киностудия ждала его сценария полнометражной картины. Мысли о двух-трех листках с сомнительным содержанием, над которыми он корпел последние несколько недель, не давали покоя. Сегодня он вышел в город понаблюдать за жизнью. Это помогало раньше, когда он оказывался в подобной ситуации, но сегодня ничего не вышло.
Сегодня он испытывал приступы отчаяния. Норов киностудии не допускал поблажек, если разговор касался больших денег. Одной неудачи было бы достаточно, чтобы навсегда потерять доверие этих людей. Прежние его проекты, хоть и имели достаточный успех, тем не менее не позволяли отделаться от студийных кандалов. В дверь продюсера ежедневно терлись лбами десятки изголодавшихся авторов, и Хельмут прекрасно знал об этом. Он сам когда-то принадлежал к их числу.
Зайдя в минимаркет, он выбрал соевые подушечки и захватил пакет холодного кофе. Кассирша пробила товар.
- Ваша сдача, - сказала она.
- Моя сдача, - повторил Хельмут.
- Что?
- Сдача.
Девушка из-под копны искусственных ресниц внимательно наблюдала за этим необычным иностранцем с нечесаными волосами. Он, уловив ее взгляд, поспешно взял пакет и вышел на улицу, устланную солнечными бликами от зеркальной облицовки зданий. Пакет раскачивался в руке и бился о колено.
Во дворе дома его встретила музыка из старого магнитофона - на небольшой площади, освежаемой фонтаном, кружились в танце семь-восемь пожилых пар. Их робкие движения, скованные старостью шептали о прошлом. Широкая листва над ними бросала прохладную тень, порывы ветра время от времени качали ветки.
Ему не впервые приходится видеть эту пляску старости. Здесь особый мир, рядом с которым лучше не задерживаться надолго.
Когда-то он задумал сюжет - о встрече двух солдат второй мировой войны. Один - немец, другой - американец. Спустя семьдесят лет они встречаются, чтобы пропустить по стаканчику и порассуждать о своих ролях, которыми распорядилась жизнь без их на то согласия. Один стрелял - другой падал... Семьдесят лет понадобилось для того, чтобы бруствер стал барной стойкой, а пулеметный треск превратился в звон стаканов.
Нет, эта тема исчерпана. Это уже пройденный этап.
Портье - Ху Лао Ши, сидел как обычно у стеклянного порога, умиротворенно наблюдая за танцем пожилых. В руках он держал термос с чаем, а возле его стульчика прикорнула кошка, периодически подергивая во сне хвостом. Взгляд старика был характерен для тех, кто в виду профессии сталкивается с большим количеством людей. Пристальный и наблюдательный. Морщины вокруг глаз и губ, изогнутые кверху, выдавали в нем доброе, отчасти простецкое содержание. Старик плохо читал и мало говорил.
С самого первого дня своего приезда Хельмут ощутил необъяснимую симпатию к этому человеку. Подобные чувства порой бывает трудно облечь в слова.
2.
Квартиру на тридцать третьем этаже предоставила кинокомпания. Хельмут провел в ней немало вечеров, тех озорных вечеров, которые потом долго заставляют краснеть по утрам. Его имя было на слуху, потому что его сценарии имели успех. О тех счастливых моментах теперь напоминали лишь вырезки из газет, украшющие стены кабинета. Успех окрылял, но одновременно тяжелым бременем ложился на повседневность. Бесконечное веселье начало со временем притуплять чувства. И если поначалу запах чужой готовки и немытые стаканы будоражили воображение по утрам, то потом все сменилось унынием, тягой к покою и одиночеству. Потребовалось немало усилий, чтобы сломать привычный образ жизни. Распродав дружеские отношения, он прикупил немного одиночества и заново учился мыслить в тишине. Его сценарии тоже изменились - к неудовольствию продюсерского ландсгевдина. Требовались закрученные истории с легким текстом, а Хельмут ощущал потребность в чем-то более возвышенном. Ему казалось, что низко писать на опостылевшие темы ради выгоды. В этом не было ничего привлекательного. Он считал, что не должен фальшивить, а его правда весила слишком много для покупаетелей.
Шел девятый год с тех пор, как Хельмут покинул свою холодную родину - Аляску и сделался вояжером Востока. Его вдохновляли и покинутые храмы, и безбрежные рисовые поля, и случайные знакомства, покрытые пылью алтари, и быстро строящийся мир вокруг, и эпохальные перемены свежего века. Была Индия, Бирма, Вьетнам, Филиппины. Куда бы он ни попадал, везде его окружали перемены. Жизнь бурлила как река во время оттепели, только вместо льдин потоки уносили остатки давно забытого прошлого.
Хельмут убрал сою и кофе в холодильник, не видевший ничего другого за последние месяцы. Включил свет в кабинете и заставил Дороти встрепенуться от неожиданности.
- Не пугайся милая, - успокоил подружку Хельмут.
Скинул обувь. Включил кондиционер, стараясь избегать смотреть в сторону стола, на котором лежали зачатки будущего сценария.
Пока он принимал душ, за окном стемнело. Где-то вдалеке раздавались приглушенные раскаты грома. Из-за шума воды Хельмуту показалось, что звонит телефон.
- Звонка не было? - спросил он Дороти, вернувшись в комнату энергично суша волосы полотенцем.
Но звонка не было. В последнее время такое часто случалось. Телефонный звонок стал настоящим наваждением. Временами он даже снился ему по ночам.
- Ну, слава богу, Дороти!
Дороти - скалярий тигровой окраски. Хельмут назвал рыбку в честь персонажа Дастина Хоффмана. Молчаливая компаньонка стала его близкой подругой. В самые трудные минуты он всегда искал поддержку у Дороти и всегда получал ее. Мудрость за стеклом аквариума медленно скользила от одного края к другому и он слышал ласковые слова - не волнуйся, все будет хорошо. Все будет хорошо...
Хельмут с грустью наблюдал за ней, когда гром за окном и телефонный звонок слились воедино. Он осторожно поднял трубку.
- Да.
...И услышал липкий голос Жоржа. Жорж являлся посредником между авторами и студией. Его голос происходил из огромной капли меда, вывалянной в шерсти ковра.
- Да, Жорж, я знаю, что сроки поджимают. Я прекрасно все понимаю. И ты пойми, что я не сижу, сложа руки. Мне просто нужна еще одна неделя.
Липкий голос, казалось, готов был вытечь на пол. Хельмут инстинктивно отстранился от трубки.
- Послушай, Жорж. Я тебя не подводил ни разу. Ни тебя, ни компанию, ни студию. Все эти годы я прилежно работал. Единственное, что я прошу - это одна дополнительная неделя. Я не привык халтурить, и никому это не нужно, согласен?
Липкость согласилась.
- Передай им, пусть не волнуются. Я решу этот вопрос. Даже больше того, я вышлю тебе первую копию... Ну так что по поводу одной недели?
Собеседник обещал сделать это за счет своего неисчерпаемого великодушия.
"Ублюдок", - промолчал Хельмут и добавил:
- Спасибо Жорж. Я очень ценю твое понимание. Значит, договорились. К концу месяца я посылаю копию и приложенную к нему бутылку Сигрэма двенадцатилетней выдержки. (Чтоб тебя нашли утром с пробкой в горле).
Хлюпанье в трубке стало просто невыносимой. Хельмут был счастлив наконец положить конец разговору.
За окном прогрохотал гром. Но дождя не было. Ложные раскаты стали не редкостью в последнее время. А Хельмут обожал грозу.
3.
Он стоял на набережной реки Хуанпу, смотрел, как вода уносит брошенные им плевки и думал о тюремной камере. Ничего не стоит спуститься в подземку, толкнуть любого зеваку под колеса поезда. Конечно же в ходе несчастного случая. Или устроить пожар в торговом центре. Лишь бы не было много жертв. Надо уложиться в пятилетний срок. За такой срок можно в одиночной камере набраться сил, и никто не будет обвинять в уклонении от обязательств. Интересно сколько людей, ищущих покоя, сидит сейчас в одиночных камерах? Все это чушь...
Он подумал об Александре. Накануне про него писали в газетах.
Они познакомились давно. Случайная встреча внезапно обернулась той дружбой, которая тянется до конца жизни. Александр был старше на поколение, и со временем их пути разошлись, но теплота осталась. В статье, которую прочитал Хельмут, говорилось о новом владельце транспортной компании, была размещена фотография главного офиса. Это здание в несколько десятков этажей находилось в минутах ходьбы от набережной, где стоял сейчас Хельмут.
Было еще не очень поздно, и Хельмут надеялся застать друга на рабочем месте. Погрузив руки в карманы, он попробовал представить, как пройдет их встреча и вообще - стоит ли идти?.. Он решил, что в худшем случае сегодня напьется.
Перед главным входом стояли дорогие машины. У порога горячий ветер забавлялся с ошметками праздничных хлопушек. Но людей не было видно.
Он прошел в здание и направился к лифтам. В кабине пахло духами. Вскоре послышались приглушенные звуки музыки, которые усиливались по мере того, как поднимался лифт.
Хельмут уже подумывал дать обратный ход.
Наверху, он по-прежнему никого не встретил, на полу прыгали тени из-под закрытых дверей. Эхо веселья просачивалось сквозь щели.
Хельмут топтался у лифта, борясь с самим собой. Его заметила проходившая мимо немолодая китаянка, видимо администратор.
- Вы кого-то ищите? - спросила она.
- Нет, я просто перепутал здание, - солгал Хельмут.
Он повернулся, чтобы нажать на кнопку лифта, как услышал знакомый голос за спиной:
- Хельмутидо! Черт возьми! - Ты ли это?
Через секунду Хельмут оказался в объятиях Александра. Его поразили перемены, точнее - их отсутствие во внешнем виде Александра. Те же выделенные скулы завершают утонченные черты лица, те же приятные волнистые волосы, куда любили погружать пальчики все его многочисленные подружки. Все та же удлиненная челка щекочет край левой брови.
- Рад тебя видеть, Алекс. Я...
- Конечно же тебя занесло сюда случайно? Ты ведь собирался ляпнуть что-то в таком роде? - с улыбкой перебил Александр.
- Извини, мне следовало предупредить тебя, - промямлил Хельмут.
- Теперь ты конечно понимаешь, что на своих ногах ты отсюда не выйдешь, приятель.
- По правде говоря, я чувствую себя неловко, Ал... Давай как-нибудь в другой раз.
Александр провел двумя ладонями по влажным от лосьона и пота волосам.
- Давай сделаем так.
Он скинул с плеч пиджак, передал его Хельмуту.
- В кармане найдешь электронный ключ, - пояснил он. - Поднимайся-ка на последний этаж - центральная дверь, прямо по коридору. Бар отпирается четырехзначным кодом - тот самый год, когда мы с тобой встретились в этой замечательной стране. Пользуйся всем. Я скоро.
Дружески подмигнув, Александр исчез. Хельмут, немного потоптавшись, направился к лифту и нажал на последнюю кнопку.
В кабинете было темно. Ему долго не удавалось найти выключатель. Наконец он догадался воспользоваться электронным ключом. Свет загорелся.
Оу! Кабинет был обставлен со страстью. По углам шесть торшеров с великолепным восточным орнаментом расчленяли свет, распределяя его по углам комнаты. Левая стенка была полностью занята под книжный шкаф - от пола до самого потолка. Корешки книг с позолоченными буквами таинственно мерцали из-под тусклого стекла. Бильярдный стол с красной сердцевиной царил в правой половине кабинета. Рядом же располагался камин, обе стороны которого величественно обрамляли две вазы из белого фарфора.
Хельмут оказался под пристальным взором десятков глаз, блестевших в темноте - больше трех десятков портретов. Загорелые от обилия красок изображения следили за каждым его шагом. Хельмуту даже сделалось неловко. Вот портрет китаянки в западном костюме. Она держит на руках болонку с мерзким выражением плоской морды. Чуть дальше двое детишек запускают воздушных змей на берегу реки. Мамаши в соломенных шляпах поглощены разговором и не замечают, как через мгновение шалуны окажутся в воде. Дальше - небольшой квадратный портрет старика с огромной сигарой.
Хельмут отыскал барную стойку. Четырехзначный код немедленно распахнул перед ним неисчерпаемые запасы эталонного горючего. Он остановился на бутылке, чем-то напоминавшей по форме кактус. Содержимое в ней оказалось текилой. Он налил себе,
не устояв перед соблазном рухнуть в огромное кресло, и, наконец, смог вздохнуть спокойно. Он еще раз оглядел комнату. Подумал, что именно в таких местах водится вдохновение для работы. Сами стены, эти коричневые панели капля по капле вытягивают усталость и раздражение, щедро подаренное другими людьми.
Внимание Хельмута привлек низенький шкаф, который он вначале не заметил.
На полках лежали предметы странной формы. Конусообразные деревянные фигуры. Некоторые напоминали лисьи морды и заканчивались отполированной рукояткой с овальным концом. Хельмут, в конце концов, понял, что перед ним раскинулись предметы эротического искусства.
Грохнувшая за спиной дверь заставила его виновато вздрогнуть. Александр быстрыми шагами направился к бару.
- Уже налил себе? - Отлично!
Он взял сперва одну бутылку, потом бросил беглый взгляд на стакан в руке Хельмута.
- Что там у тебя?
- Текила.
- О, Agnus Dei, - воскликнул Александр, заметив открытую бутылку на барной стойке. У тебя хороший вкус, Хэл - эта бутылка стоит четверть миллиона долларов. Успокойся, - быстро сказал он, увидев, как побледнел Хельмут, - твой стакан обойдется гораздо дешевле.
Александр налил себе и друзья чокнулись.
- За тебя!
- За тебя!
- Ничего, что ты оставил гостей внизу? - спросил Хельмут.
Александр покачал головой.
- Не страшно. Вся эта вечеринка - просто чушь собачья. Кобылья задница, откорм свиней. Небольшая восточная шалость. Лицо фирмы. Сам понимаешь. И идея вылупляющейся из яица девушки уже порядком устарела. Так развлекались наши старики. А у нас не хватило фантазии пойти дальше.
- Трудно поверить, что когда-то мы начинали вместе.
- Это ты о чем?
Хельмут смерил взглядом комнату.
- Про твои успехи. Компания...
Александр вздохнул.
- Да. Транспортная компания. Завладеешь сетью - завладеешь яйцами востока. - Было заметно, что Александр часто употреблял эту фразу. - Дороги управляют всем в наши дни. Транспортная система - не последнее место, куда стоит вкладывать душу, однако придется теперь из кожи вон лезть, чтобы выкупить ее обратно. Если бы у меня тогда был выбор, я бы пошел другой дорогой.
Александр поймал на лице Хельмута недоверчивое выражение.
- Подозреваю, о чем ты подумал. Однако, веришь ли, не веришь, а я тебе говорю, что так оно и есть.
В облике Александра прослеживалось величественное спокойствие, вместе с тем и усталость. Гонщик, завершивший многодневку Тур де Франс - наиболее подходящий эпитет для него, думал Хельмут. Ему понадобится некоторое время, чтобы осознать весь спектр своих нынешних владений.
Александр дружелюбно улыбнулся:
- Мы начинали вместе... Время покажет, кто из нас выиграл. Я - со своим успехом, или ты - со своими книгами. Я читал твои сценарии. Над чем сейчас работаешь?
Хельмут не нашелся что ответить. На миг он мысленно вернулся в свою комнату. Белые листы, как хищные исполинские клещи, ждали его возвращения.
- Анна в Шанхае? - спросил Александр.
- Вернулась в Европу много лет назад, - вздохнул Хельмут. - Ей осточертел Восток.
- Я был о ней лучшего мнения. Печально, что у вас ничего не вышло. Только из уважения к тебе я не стал ее клеить. У нее были самые поразительные зеленые глаза, которые мне приходилось видеть в жизни.
- Да, глаза у нее были зеленые.
Александр вытащил телефон из кармана, отключил его и бросил на стол, потом указал на два кресла.
- Сядем.
Хельмут ощущал, как его внутренности омывает жидкость за миллион долларов. У него плыло перед глазами. Он молча согласился.
- Я хочу знать, что тебя привело ко мне сегодня? - спросил Александр, когда друзья оказались лицом к лицу.
Неожиданная прямота испугала Хельмута. Пристальный взгляд Александра раскроил ему череп не хуже, чем топор справляется с орехом. Отнекиваться не было смысла, и он все выложил.
Александр внимательно слушал, ни разу не перебив его. За все время он не издал ни звука.
Было заполночь, когда Хельмут умолк. Он ощущал себя опустошенным. Ему не хватало смелости взглянуть в глаза Александру. Должно быть его нытье со стороны выглядело просто омерзительно.
За дверью уже перестала греметь музыка, не раздавались больше аплодисменты и смех. В здании не было ни одной живой души, кроме них.
Монотонно тикали часы. За окном, где-то в ночном городе, далеко-далеко проехала полицейская машина с сиреной. Хельмуту было обидно за свою слабость, за свою неожиданную откровенность. Он хотел одного - как можно скорее уйти отсюда и вообще забыть об этом вечере, но в голову лезли дешевые мысли и он не находил достойного предлога, чтобы отлепиться от кресла.
Александр тем временем открыл сейф над камином. Он вернулся в кресло с каким-то маленьким круглым предметом.
- Посмотри на меня, - мягко сказал Александр.
Хельмут поднял глаза. Лицо его друга было серьезным, во взгляде прослеживалась непривычная сосредоточенность - несмотря на алкоголь, он был на удивление ясным.
- Однажды я чуть было не сдался. Весь мир напоминал отсиженную ногу. Все цвета сливались в один серый комок, звуки раздражали, и жизнь перестала вдохновлять. Я был готов отпустить свои мечты, сделаться обычным, неуклюжим прохожим, которыми заполнены тысячи улиц в сотнях городов. Я был близок к этому так же, как близко сейчас сижу перед тобой. Я рассказывал тебе, что собирался жениться? Точнее не я, а меня собирались женить. Отец распорядился моей судьбой с такой же легкостью, с какой он любил распоряжатся всем вокруг. Я был молод, полон жизни, полон собственных желаний, у меня были цели, но они не входили в список дел в ежедневнике отца. Меня никто не слышал. В стенах дома я по-прежнему оставался маленьким Алексом, которого надо направить, которого надо приодеть, подготовить для сложной и, конечно же, неподвластной ему жизни. Отец хотел, чтобы я работал под его началом в семейной корпорации, от которой меня воротило. Нечего и сказать, что я оставил все это с легкостью и бежал на Восток - как можно дальше от всего родного, от всего, что тянуло меня к земле. Деньги ушли быстро. Я начал подрабатывать. Начал уставать. Мои прекрасные юношеские фантазии разбивались одна за другим о плотно закрытые двери, о грубые, недалекие физиономии. Я начал сдавать, Хельмут. Я начал подходить к обрыву. Сначала избегал приближаться к краю, но со временем меня стало тянуть к нему. Мое невероятное упрямство, на которое шли последние запасы жизненной силы, не позволяло мне вернуться домой. Я знал, что меня там примут с радостью. Простят и приласкают. Я бы снова мог жить в свое удовольствие, беззаботно катить по городу в машине без верха, иметь любую красотку, наладить отношения с отцом, получить место в совете директоров. Однако они бы сделали меня своим рабом окончательно. Это моя выходка стала бы козырной картой в их аргументах. Они бы напоминали мне о моем поступке до конца жизни. Я прекрасно это знал. Вот почему я был готов даже на самый отчаянный шаг. Я уже стоял на пороге. Знаю, ты смотришь на меня с недоверием. Но говорю тебе, так оно и было на самом деле.
Я не зря хочу спросить тебя про судьбу. Однажды ночью мне помогли. Что-то странное случилось той далекой неизвестной ночью. Это перевернуло все во мне и вокруг меня. Мне повезло меньше, чем тебе - я не имею возможности поблагодарить того, кто оказался рядом в последний момент. Его уже нет в этом мире. Но его наследие я храню как символ, который не позволяет мне забыться. Сегодня особенная ночь для тебя, Хельмут. Особенная ночь, которую ты запомнишь. Я завидую тебе, потому что ты напоминаешь мне меня самого в те далекие времена, когда я блуждал в неведении... Ты перестал верить в судьбу, верно?
- Да, - ответил Хельмут после непродолжительного молчания.
- Ничего. В конечном итоге это не так важно. Главное, что ты не просто пришел сегодня проведать старого приятеля, не так ли? Ты пришел, потому что тебе больше некуда идти. Ты на краю, где когда-то стоял я. Ты подсознательно пришел к старому другу, потому что, как ни странно, у старого друга есть именно то, что тебе нужно.
Александр нагнулся вперед, взял в ладони руку Хельмута и положил туда какой-то предмет. Небольшой круглый предмет. Он мог походить на монету, но был чуть больше размерами и изготовлен из чужого материала, с шершавыми, местами отбитыми краями. Странный запах, исходящий от него, напомнил смесь табака и сырых книг. С одной стороны он был покрыт сетью мелких трещинок и отполирован, с другой стороны имел вид чеканки с горельефом в центре. Никаких надписей, никаких дат. Только один единственный позолоченный иероглиф, выступающий над поверхностью.
- Что это?
- То, что ты держишь в руке, называется Золотым Иероглифом.
- Золотым Иероглифом?
- Скажи, - Александр забарабанил пальцами по столу, - тебе известно, где находится улица Чанпин?
- Улица Чанпин. Да, я помню где. Но что...
- Тише... Дай же мне сказать. На улице Чанпин есть старый особняк шикумэнь*. Он похож на многие другие в иностранном квартале, но этот особенный. Его фронтон украшен единственной табличкой, а на нем выгрирован год - 1926. Свет в мансардном окне зажигается всего лишь несколько раз в году. Это особый знак, который говорит о том, что время пришло. И завтра после полуночи он снова зажжется. Найди этот особняк, Хельмут.
- Я не понимаю.
- Когда найдешь, обойди с левой стороны. Тропинка ведет под деревья. Иди по ней, пока не увидишь деревянные двери. Будь там к полуночи и не опаздывай!
- Но я действительно не понимаю!
- Оденься поприличнее.
- Что?!
- Проклятье! Не заставляй все разжевывать! - рассердился Александр. - А теперь, будь добр - убери свою физиономию из моего кабинета.
Хельмут молча поднялся.
- Удачи, - услышал он за спиной, прежде чем покинул комнату.
4.
Ночью Хельмут плохо спал. Пару раз он вставал, зажигал свет, чем всякий раз очень пугал Дороти.
На столе, обрамленный листами неоконченного сценария, тускло поблескивал Золотой Иероглиф.
Если бы не этот странный предмет, Хельмут мог бы подумать, что все случившееся недавно привиделось ему во сне. Вокруг Золотого Иероглифа вилась какая-то история, и Хельмут это чуствовал. Он снова и снова брал его в руки, вертел, подносил близко к свету...
Вещица могла быть старинной, но с тем же успехом могла оказаться и подделкой. Мелкие трещинки создавали причудливые образы. Значение единственного иероглифа было ему не известно. Он никогда не видел ничего подобного.
Под утро, наконец, сон свалил его, и он проспал до самого вечера.
Когда Хельмут вышел на улицу, было так же душно, как накануне. Он направился в аптеку неподалеку, потому что в фойе расшиб локоть, растянувшись на полу. Дело в том, что кошке старика Лао Ши вздумалось свернуться прямо перед лифтом.
Затем Хельмут взял такси. За окнами, под красными лучами заходящего солнца умирал дневной мегаполис, чтобы дать рождению другому - ночному городу.
Улицы одна за другой погружались в темноту, зажигались фонари ресторанов, просыпался неоновый зов публичных домов, замаскированных под массажные салоны, пробуждались самые смелые желания, трусливо упрятанные от укора дневного света.
Хельмут заставил таксиста блуждать по городу. Ему надо было убить время и еще раз хорошенько обдумать случившееся. Все это время его рука, вспотевшая и онемевшая, сжимала круглый шершавый предмет в кармане.
Было без четверти десять, когда Хельмут ступил на улицу Чанпин. Улица была пуста - ни души, как и подобает офисным районам. К своему ужасу, он увидел множество похожих особняков, стоящих упрямым строем. Это были прекрасные образцы английской, испанской, французской архитектуры - когда Шанхай был молод и дерзок, не стеснялся называться самым бедовым городом Китая, они становились свидетелями сказочных историй. Этот город был способен удивлять самого себя.
Но те времена прошли. Шанхай возмужал, оделся в модный современный костюм, и уже не может позволить себе подростковую легкомысленность, думал Хельмут, разглядывая таблички. Он успел обойти несколько домов. Указатели, о которых говорил Александр, растворились в лабиринтах улочек.
Хельмут посмотрел на часы. Уже без четверти двенадцать. Времени оставалось не так много. Как же он жалел, что днем ранее не наведался сюда - ведь ночью все выглядит иначе...
Куда ни глянешь - давно забытые имена и даты. Упоминания о строительных компаниях, о людях, живших тут когда-то, заметки о богатых и об ушедших. Повсюду гордые вывески - heritage architecture... Но ничего из того, что он искал. Время, проклятое время подходило к концу. Он ускорил шаги, тяжелое дыхание, казалось, сливается с визжанием тишины. Он понимал, что опаздывает, и что-то важное сейчас ускользает от него.
Вдруг женщина, идущая вдоль каменной стены с другого конца улицы, привлекла его внимание. Ее торопливый шаг и целенаправленность силуэта подсказывали, что к ней следует присмотреться. Хельмут скрылся с освещенной части улицы и наблюдал. Он остался незамеченным. Женщина то и дело поглядывала на часы. Было видно, что минуты подхлестывали ее, как извозчик стегает кобылу. Хельмут осторожно последовал за ней. Ее стройную крепкую фигуру облегала китайская ткань, но волосы и телосложение выдавали в ней европейку. В тишине эхом разносился стук каблучков. Оранжевые фонари под пляшущими от ветра деревьями бросали беспорядочные тени на тротуар. Хельмут старался не привлекать внимания и держал дистанцию.
Дама остановилась у ограды, за которой темнела двухэтажаная постройка с черными окнами и остроконечным верхом. Два ряда бельевой веревки тянулись от окна второго этажа к ближайшему столбу. Женщина посмотрела по сторонам, отворила калитку в ограде и исчезла. Все произошло так плавно, будто она прошла сквозь решетки. Хельмут подошел ближе. Так вот же! Та самая табличка с единственным указателем 1926 года. Какие же глаза надо иметь, чтобы заметить этот двухэтажный неприметный особнячок! Александр был прав - тьма, царившая вокруг, обрамляла освещенный прямоугольник мансардного окна, внутри которого царил свет. Белый, ослепительный свет.
Он обошел дом. Заросшая мхом тропинка терялась под кронами деревьев. Хельмут сделал несколько шагов и остановился. Очередной порыв ветра раскачал тени. Ему стало жутко. Тропинка вела в неизвестность, а ветки то и дело хлестали по лицу. Внезапно за спиной он услышал чужие шаги и невнятную речь. Слова уносил прочь ветер - ничего нельзя было разобрать, но говорящий был не один, и, самое неприятное - голоса приближались.
Хельмут заторопился. Дважды заплутал и оказался в траве, но каждый раз возвращался на мощеную дорожку и шел вперед. Вскоре наткнулся на деревянную двустворчатую дверь.
Ошибки быть не могло - тропинка вела именно к ней. Хельмут попытался толкнуть, но дверь была заперта. У него возникло глупое желание скрыться, спрятаться в кустах, лишь бы его не заметили, лишь бы не увидели его неловкость, не заподозрили, что он тут впервые. Едва он сделал шаг в сторону, как услышал голос над самым ухом. Голос принадлежал мужчине и был обращен именно к нему. Хельмут растерялся, попытался было открыть рот, но язык прилип к гортани. Все, что ему удалось, это издать нечленораздельный звук, напоминающий кашель чахоточного больного. Он не видел лица говорившего, но слышал его дыхание, ощущал запах летнего салона дорогой машины, откуда тот только что выбрался.
- Так вы проходите?
- После вас, - с большим усилием смог ответить Хельмут.
Мужчина взялся за ручку и с легкостью толкнул дверь. Хлынувший свет поглотил незнакомца в пиджаке с широченными плечами, и даму, которую тот сначала пропустил вперед. Через секунду створки замкнулись, и все вернулось во тьму.
Хельмут не понимал, куда он попал. Любопытство смешивалось с неловкостью, которую он в себе внезапно обнаружил. Воздух был наэлектризован, и он ощущал себя так же, как в детстве, когда прокрадывался на кухню, чтобы стащить кусочек торта.
Он опустил руку в карман и нащупал знакомый круглый предмет. Это внушило ему уверенность и он распахнул деревянные двери.
Узкий коридор был освещен одним большим прожектором. В конце коридора крутая лестница вела на нижний этаж. Кем бы ни были те люди, они могли пройти только в этом направлении. Снизу дуло прохладой. Хельмут начал спускаться.
Он едва смог устоять на ногах, когда добрался до нижнего уровня. Вместо обветшалых стен и заляпанных пометом времени полов, перед ним раскинулся современный, ярко освещенный зал. Пурпурные шторы, за которыми раздавались приглушенные голоса, скрывали десятки комнат. Черный, как смола, паркет блестел, точно зеркало, и приятно хрустел под ногами. Но одно привлекло внимание Хельмута больше, чем все остальное. Знакомая эмблема на стенах венчала двери. Эмблема, не дававшая ему спать этой ночью. Золотой Иероглиф.
Мимо него проплыла дама в сопровождении господина. Ему показалось, или женщина подмигнула ему, точно давнему знакомому? Лицо мужчины он уже где-то видел, однако как ни старался, не мог припомнить, где именно. Двое торопливо подошли к стойке, за которой сидел старый китаец в черных перчатках и с моноклем на глазу.
- Ваш взнос, - произнес старик.
Хельмут приблизился, внимательно следя за происходящим.
- Позволь мне, дорогая, - обратился кавалер к своей даме.
Он взял из рук своей спутницы сумочку и достал из кармана мобильный телефон.
- Давай сделаем это вместе, - отозвалась дама. По виду ей можно было дать не больше двадцати. Кавалеру же, сопровождающему ее, было далеко за сорок.
- Конечно, - мягко улыбнулся мужчина.
Они одновременно положили на прилавок по Золотому Иероглифу. Старый китаец взял один, внимательно осмотрел его через монокль, потом проделал то же самое со вторым. Часы тикали. Старик кивнул и указал на одну из дверей. Парочка испарилась.
Настала очередь Хельмута.
- Вы опаздываете, - предупредил старик, вперив в него взгляд, вооруженный моноклем. В стекле Хельмут уловил искаженное, омерзительное собственное лицо.
Хельмут опустил руку в карман, нащупал круглый предмет и вынул его. Возможно он закричал, потому что старик вдруг зло оскалил зубы. Не ухватись вовремя за стойку, Хельмут рухнул бы на пол, потому что его ноги стали восковыми. Он не верил своим глазам - вместо Золотого Иероглифа на ладони лежала обычная монета в один юань.
Старик ждал.
Хельмут вдруг решил, что все происходящее - лишь жестокая шутка Александра. Он умоляюще посмотрел на старика, пытаясь разглядеть у того на лице какие-нибудь признаки дурачества. Но лицо китайца оставалось непроницаемым.
- Мне надо отойти, - сказал Хельмут упавшим голосом.
- Вы опоздаете.
- Мне просто надо...
- Это там, - указал старик рукой.
Хельмут, не осознавая куда идет, направился в указанном направлении и очутился в туалете. Слава богу, тут никого не было. Первое, что он сделал, дважды обыскал карманы пиджака, штанов. Золотой Иероглиф исчез. Видимо, перед выходом он стянул со стола не ту монету. Теперь он думал лишь об одном - как удрать из этого места. Машинально подошел к писсуару и расстегнул ширинку. Удрать! Удрать, пока есть возможность... Что он скажет Адександру? А чем станет оправдываться перед самим собой? Чем утолить любопытство?
Так и не выдавив из себя капли, Хельмут подошел к зеркалу. Его лицо отделилось от тела и жило своей жизнью - на нем перекатывались волны отчаяния, страха, презрения и дикого желания согрешить. Хельмут решил для себя, что пойдет до конца, даже если ему суждено погибнуть. Возможно, недописанный сценарий или вся его жизнь - беспорядочная, до крайности капризная, заставили его принять окончательное решение.
Он осторожно выглянул. Старика уже не было на месте. Монокль лежал на стойке и еще покачивался.
Хельмут поспешно вышел и направился дальше по коридору. Мимо него проплывали двери, исполинские зеркала, лакированные столики с цветами и лентами, мраморные статуи, переплетенные между собой. Дорогие бра, точно стражи, бросали ему вслед неодобрительные взгляды. Хельмут, разгоряченный, шел дальше и дальше, пока коридор, наконец, не уперся в стену.
Два кресла стояли друг против друга, между ними стол и шахматная доска с неоконченной партией. Хельмут, тяжело дыша, оглянулся по сторонам.
Одна из дверей отличалась цветом и размерами. Недолго думая, он направился к ней. За дверью обнаружил комнатку со множеством металлических шкафов. Посредине стоял гигантский кинопроектор, нацеленный на затуманенное окошко. Стараясь не наступить на пустые бобины из-под кинопленки, Хельмут подошел к одному из шкафов. Все было покрыто щедрым слоем пыли. Хельмут машинально достал одну из катушек с полки, послюнявил большой палец, чтобы стереть пыль, и прочел надпись: "Волшебник страны Оз".
Внезапно комната наполнилась звуками аплодисментов. Хельмут положил бобину на место и подошел к окошку. Хотя он ничего не увидел, но прекрасно ощутил присутствие множества людей внизу. Дождался, пока вновь раздадутся аплодисменты, и толкнул створки. Окно поддалось наполовину, со скрежетом, но этот звук, кажется, остался незамеченным.
Сквозь узкую щель он увидел темный зал и множество освещенных лампой столиков, за которыми сидели люди. Столики, точно крошечные островки посреди моря тьмы, раскинулись вокруг деревянных подмостков.
Проекторная стояла высоко над залом, и окно располагалось на уровне его груди, поэтому, неудобно согнувшись, Хельмут мог видеть лишь часть зала. Он попытался на глазок прикинуть количество столиков внизу и решил, что их, должно быть, не меньше двух сотен. Сидевшие за ними люди курили, выпивали, общались между собой вполголоса.
Неожиданно свет стал тускнеть. Шепот в зале угас, стало тихо и жутко. Хельмут опасался, что его могут заметить, поэтому он как можно дальше отошел от окошка.
Томительное ожидание продолжалось недолго. Крохотный лучих красного света зародился из лона черноты. Он рос и рос, пока не приобрел очертания китайского фонаря с человеческий рост. Шестнадцать человек - по восемь с каждой стороны - бесшумно проскользнули на сцену с фонарями, которые раскачивались у них над головой. Сцена начала оживать. Вслед за светоносцами показались мальчики, совсем еще дети. Легко маневрируя между громадными по сравнению с ними фонарями, они с удивительной ловкостью растянули длинную шелковую ткань лазурно-голубого цвета. Хельмут поддался вперед в изумлении. Словно из ниоткуда, почти бесшумно - сперва из-за колонн, отскакивая от стен и рассекая паркет, а вслед - из запечатанных бобин с фильмами, из недр мертвого проектора пробудились звуки музыки. Чистейшие, тончайшие переливы, редкий образец восточной сонорики, лихорадящей душу, затуманивающей разум. Чьи-то гениальные пальцы управляли этой могучей силой, подчиняли своей воле. Хельмут знал, что не только он сам, но и весь зал, все эти незнакомцы внизу, слившись в единое целое, поглощены страшной, необузданной стихией.
Музыка защекотала память. Ему вспомнился летний домик на Аляске, где он встречался с индианкой из небольшого племени по соседству. Они устраивали свидания каждую ночь - насладившись друг другом, взбирались на крышу и любовались звездами, пока заря их не гасила. Ее черные, длинные волосы, пропахшие еловой смолой и дымом от костра, щекотали ему ноздри. Он жил этими мгновениями, и именно тогда формировались его надежды и произрастали фантазии, все то, из чего соткана жизнь взрослого человека. Эти мгновения сейчас воплотились в музыке. Хельмут понял, что в нем пробуждается нечто давно забытое - столь необходимое, исключительно важное. Он мог только слушать, не в силах шелохнуться.
Внезапно музыка оборвалась. Хельмут даже вскрикнул от неожиданности. Осколки эха, еще мгновение дрожавшие в пространстве, обрушились вниз. А он все хватал ртом воздух, не в силах совладать собой. Но прежде, чем улетучились последние отголоски музыки, из-за лазурной ширмы, растянутой по сцене, стали вырастать бамбуковые стебли - изящно и плавно, они поднимались, напрягая ткань, в которую были обернуты. Хельмут забыл об опасности быть замеченным, забыл о страхах и сомнениях, поддался к окну, и ноздри его с жадностью глотали воздух. Стебли всходили, рассекая воздух, напряжение в складках ткани росло, и вдруг - она лопнула с громким треском. Покрывало спало, обнажив дюжину восхитительных девичьих ножек. Точно оторванные от тела, они жили своей жизнью - изгибались и падали, переплетались и снова расходились, отбеленные ступни смыкались в бутоны орхидей. К действию подключилась одна из тончайших мелодий, когда-либо схваченная человеческим ухом. Вот ступни трансформировались в две прекрасные джонки, плывущие по волнам вдоль горного хребта, воздвигнутого из коленок и лодыжек, а ветром для парусов служили грациозные веера, зажатые крепкими пальчиками. Еще мгновение - и картина вновь рассыпалась. Свет сделался ярче, но что сталось с недавней нежностью? Движения отныне подчеркнуты напряженными мышцами под атласной кожей, лодыжки обвязаны причудливыми браслетами в виде змей и драконов, чьи пасти нанизаны на пальцы ног. Кровь приливает к коже - видно, как встают дыбом микроскопические волоски от икр и выше, выше... Эта борьба плоти и металла кажется чересчур опасной. Еще секунда, и сейчас эти несчастные создания не выдержат цепких змеино-драконовых объятий, но секунда проходит, и крепкие лодыжки точно отпускает судорога - они не напряжены больше, а висят в изнеможении.
Хельмут в порыве безумия откидывается на исполинский проектор - тот, раскачавшись, падает со страшным грохотом. Эхо от падения сотрясает воздух. Хельмут видит во тьме изумленный блеск в глазах зрителей, направленных прямо на него. Слишком поздно! Его заметили! Хельмут бросается вон из комнаты, наплевав на всякую осторожность. Бежит по освещенному залу, за ним с грохотом, одна за другой, распахиваются двери, он слышит недоуменные крики за спиной...
Сном ли было то, как он вскочил и бросился к ближайшей арке, перевернув по пути столик с цветами? Ночным кошмаром ли стала опостылевшая жара, когда он обнаружил себя, стоящего на улице Чанпин? Боль ли он ощутил - от потери, от необъяснимой пустоты, когда открыв двери такси, он ввалился в свою комнату, где лежали чистые листы, и преданно дожидалась хозяина маленькая рыбка тигровой окраски?.. Все кончилось.
В ту ночь за окном сверкала молния и лил дождь. Но ни гроза, ни долгожданная прохлада не могли вернуть покой и стереть горечь утраты, которыми был объят Хельмут в ту ночь.
5.
Еще не рассвело, когда зазвонил телефон. Он поднял трубку и услышал голос Александра.
- Жду тебя через пятнадцать минут внизу.
Старик Лао Ши все еще спал, когда Хельмут проскочил мимо него на улицу. Неспелое утро окрасилось в синий цвет. Птицы еще не пели. У дома стояла машина с включенными фарами, ловившими капли дождя. Хельмут неуверенным шагом подошел и открыл дверцу.
- Садись - сказал Александр. - Поедешь со мной завтракать.
Ехали молча. Только сейчас Хельмут задумался о том, каким образом Александр узнал его домашний адрес.
Они катили вдоль набережной - туда, где Александр заранее распорядился подготовить яхту. Несмотря на дождь, столик был накрыт на верхней палубе. Внизу готовили завтрак. Раздавалось шипение, временами валили клубы пара, приправленные запахом жареной ветчины.
- Не откажешься от омлета? - спросил Александр.
Хельмут молча покачал головой.
Уже за столом, слушая, как барабанит дождь по брезенту, глядя на плывущий мимо берег, Хельмут ощущал на душе тяжесть. Ему хотелось кричать, растормошить своим криком этот сонный мегаполис, закричать что-то спящим обывателям... Но он не мог.
- Что может сравниться с завтраком на восходе, у набережной Шанхая, не так ли, друг мой? - Подбодрил его Александр. - Может, расскажешь, что вчера случилось?
- Я... не знаю...
- Насчет разбитой вазы не волнуйся - это пустяки.
- Тебе все известно.
- Скажем так, мне рассказали кое-какие детали... Я одно только не могу понять - с какого момента все пошло не так?
Хельмут вздохнул.
- Я думал, что оставил его на столе, - сказал он. - Но дома его тоже не оказалось. Он исчез.
- Ты говоришь о моем подарке?
- Да.
Александр задумчиво закивал. Хельмут ждал реакции, но Александр вглядывался в горизонт, откуда пробивались лучи солнца.
- Мощный город, - сказал он.
Друзья оглядели небоскребы, верхние этажи которых только что пропадали в утреннем тумане - их очертания становились резче с каждой минутой, теперь все выглядело иначе. Хельмут перестал узнавать свой город.
Принесли кофе. Они пили и вслушивались, как винты месят воду.
- Сегодня ночью ты должен вернуться туда. В последний раз в этом году снова будет гореть свет в окне, - неожиданно сказал Александр.
Хельмут молчал.
- Сегодня ночью ты пойдешь туда снова.
- Алекс, я не могу... Как я могу?..
- Я хотел оставить последний себе, - поднимаясь с места, продолжал Александр, - но, как я уже говорил, ты нуждаешься в нем больше.
Он подошел к краю брезента. Виновато сжимаясь, капли дождя падали на его лакированные туфли. Александр вытащил из кармана круглый, хорошо знакомый предмет, и вернулся к столику:
- Держи!
- А если я не пойду? - сказал Хельмут, взяв в руки Золотой Иероглиф.
- Пойдешь.
- Почему ты так уверен?
- Иначе тебя сожрет твое любопытство, глупый мальчишка, - засмеялся Александр -
Ты ведь хочешь понять, что это было, не так ли? Тебе ведь хочется постичь смысл Золотого Иероглифа?
- Да, я хочу знать.
- Узнаешь... Я, по правде, удивлен, как тебе вообще удалось вырваться из-под власти этого искусства, и как ты умудрился унести оттуда ноги, несмотря на устроенный переполох... Но ничего. Сегодня ты ощутишь все на собственной шкуре, Хельмутидо.
- Я кажется знал одного из них.
- Не удивительно. Ты спросишь, кто эти люди? Обычные ли прохожие с улицы? Нет. Писатели, художники, политики, спортсмены, бизнесмены - все, кому надо найти нечто утерянное.
- Но что же это такое, Алекс?
- Китайский Театр Ног. Форма симпатического искусства, магия, наркотик - называй как хочешь. Считаешь меня сумасшедшим? Да, я сумасшедший, раз добровольно дарю тебе свой последний шанс снова побывать там.
- И я никогда не слышал об этом?
- Потому что информация запечатана Золотым Иероглифом. Посмотри на этот город. Веками люди приезжали сюда, казалось, лишь ради восточной экзотики, но их притягивала сюда не только сила этого города. Шоу, Сэр Спенсер, Тарантино, другие... В лабиринтах улочек притаилось кое-что гораздо интереснее... Только очень жаль, что некоторые не способны держать рот на замке...
Хельмут поднялся со своего места.
- А как же быть с тем, что я потерял. Что, если его кто-нибудь найдет?
- Не беспокойся, - ответил Александр, - рано или поздно они оказываются в нужных руках.
6
...Когда Лао Ши положил Хельмуту на ладонь маленький круглый предмет с шершавыми краями, у него странно блестели глаза. Хельмут догадался, что потерял свою метку в тот злополучный момент, когда споткнулся о кошку старика.
Сначала он хотел вернуть находку Александру, но поразмыслив, передумал и оставил у себя. Запер вместе с остальными сокровищами. Он помнил слова Александра, что Иероглиф всегда ищет нужные руки.
- Когда-нибудь придет время передать его другому, - объяснил он Дороти.
Той же ночью Хельмут вернулся и досмотрел действие. Было странно вернуться туда, откуда он так позорно бежал. Но когда все закончилось, когда десятки людей, вспотевшие и разгоряченные, стали толпиться в зеркальном коридоре, Хельмут ощутил родство с ними. Он больше не был здесь чужаком. И каждый посторонний, с кем они случайно сталкивались взглядами, казался до боли знакомым, родным человеком.
В ту ночь он вернулся и продолжил работу над сценарием. Когда закончились листы, он развернул туалетную бумагу, исписав этот деликатный свиток вдоль и поперек.
Липкий Жорж был шокирован, как, впрочем, и сотрудники студии. Но Хельмута больше не волновало мнение этих людей. Отныне он знал сам, как работать над собственными проектами, и ни разу больше не сбился с намеченного пути.
Как-то ночью Хельмут вернулся на улицу Чанпин. Отыскал старый особняк с остроконечной крышей. Стоял посреди ночной улицы и разглядывал темное окно мансарды. Ему казалось, что божественная музыка и сейчас звучит где-то рядом, и прекрасные образы живут в темноте - там, куда уходит заросшая мхом тропинка.