Впервые я приметил ее около фонтана на People Square, в момент, когда губы ее отсасывали огонек папироски, зажатой между средним и большим пальцами на мужской манер.
Я, посчитав, что имею дело с очередной развратницей, которыми была запружена вся площадь, поспешил отвести взгляд. Но минутой позже, когда я снова оглянулся, то увидел ее, взиравшую на меня, меж тем, как папироска в ее пальцах выгорела до фильтра - с конца свисал длинный пепельный хоботок.
Таковым явилось первое впечатление, оставленное этой женщиной в моей памяти. Не успел я опомниться, как она обратилась ко мне на свободном английском, предложив разделить с ней удовольствие от чашечки капуччино в "Старбаксе". В ней не было ничего вульгарного, наоборот - я давно не встречал женщин с такими изысканными манерами.
Следующий образ - это крохотный кокроач, ползущий по эркерному окну кофейни под ее озорной смешок.
- Хотите пойти ко мне?
- А это не опасно?
- По-крайней мере не сегодня, - улыбнулась она.
- Вы даже не сказали как вас зовут.
- Можно подумать, это что-то изменит!
- Это, как минимум, избавит от мысли, что я надругался над кем-то, - изрек я.
- Мне нравится ваше амплуа, - она взяла сумочку и скрылась за солнцезащитными очками. - Пойдемте.
Мы лежали на футоне, и она накручивала на пальцы мои волосы. Я украдкой оглядывал ее упругое тело, не в состоянии обуздать восхищения, но боялся показать излишнюю заинтересованность. Мои штаны отрешенно забытые в порыве страсти, валялись в углу комнаты и, при взгляде на них, меня обуревали тяжелые ощущения. Впервые в жизни я почувствовал, что они меня не беспокоят. Я не желал подняться и одеть их. Не желал уйти, убраться без оглядки, как это делал много раз прежде. Мне хотелось остаться в этой комнате навсегда. Превратиться в камень, и вместе с тем я жаждал, чтобы ее тело приварило к моему. Эти мысли были настолько мне чужды, что я испугался. Впервые я не знал, как вести себя, что сказать. Мне хотелось понравиться ей, одновременно хотелось забыть ее. Выпестованный годами цинизм разбился в пух и прах об ее непроницательность и приволье. Море женщин побывало в моих объятиях, но ни одна не сумела подкопаться так близко - я не позволял. Самое ужасное заключалось в том, что я не знал о ней ничего: ни прошлого, ни будущего, ни даже настоящего. Я не знал имени этой женщины. Даже тогда, когда ее головка покоилась на моей груди, мне чудилось, будто она витает где-то высоко с моим телом, а разум остается там же где и был - в низинах жизни. Она завладела телом и ей было все равно, что станется с душой незнакомца.
Широкая ромбическая комната, окружавшая меня, отражала мысли, как лучи света от поверхности зеркал, словно в аттракционе кошмаров. У потолка я заметил старые стропила, обляпанные фестонами паутины. По сути, место напоминало мастерскую, а так как в воздухе еще пахло красками, я пришел к выводу, что она имеет дело с художественным искусством. Но я молчал, не в силах спросить что-либо, прекрасно сознавая, что любое слово выдаст мою слабость. Я вознамерился ждать, пока она сама не сказала то, чего я с опаской предвидел:
- Тебе пора.
- Да. - Отозвался я.
Пока я одевался, она молча любовалась мной, уступив свое тело ласкам предзакатного солнца. Я надеялся, что она заговорит, пока я с незаметной медлительностью облачался в одежду, но она молчала. Когда я уже стоял одетый, держа в руках барсетку, готовый навсегда покинуть эту комнату, меня охватила паника. Дыхание спирало, я был готов броситься к ней, умолять пощадить меня, позволить навсегда остаться рядом. Я хотел поведать ей, что никто никогда так не разделял со мной любовь, как она. Что на долю секунды я, наверняка она тоже, почувствовали близость, словно были знакомы много лет. Я был готов на любые условия, согласился бы сидеть на привязи около ее ног как шелудивый пес и лизать ее ступни. Я орал и неистовствовал внутри, но был бессилен внешне выразить хоть толику своей страсти.
- Что ж, пока. - Сказал я непомерно сдавленным голосом, понимая, что проиграл.
- Пока, - с той же податливой улыбкой ответила она, даже не шелохнувшись.
Мой последний взгляд, брошенный на нее, оказался дольше, чем я рассчитывал - я хотел отпечатать образ безымянной в своей памяти, как кровоточащее тавро, принять в себя прощальный взгляд незнакомки.
Через мгновение меня отрезвил грохот двери, затем чужие ноги унесли прочь.
Весь последующий месяц я провел в прострации, воскрешая события порочного дня у фонтана или в кофейной. Перед моим взором на пустом кресле материализовалась Безымянная, чтобы так же быстро раствориться. Все было как прежде: я не скупился воссоздать прелести того часа - я, моя прежняя одежда, запах горячего капуччино, даже зуд в левой лодыжке. Не хватало лишь ее. Я бродил денно и нощно, в надежде, что рано или поздно припадок мономании сотрется временем. И в тот момент, когда странный силуэт за окном начал рассеиваться, а недуг сдавать позиции, когда она из предмета желанной любви сначала превратилась в Ремедиос Прекрасную, а потом и вовсе в простую Безымянную, судьба постановила, что настала пора свести с ней вновь.
И снова мы лежим на футоне, где недавно услаждались друг другом, позабыв все на свете. Она льнет ко мне, кладет голову на грудь, словно прислушивается к сердечным мыслям, пальчиками перебирает волосы. И вновь в комнате стоит запах масляных красок, снова я вперил взгляд на паутину у потолка и снова царствует невыносимая тишина.
Солнце медленно ползет по нашим телам, склоняясь к закату. На стезе рдяного луча стоит дерево, чем-то напоминающее пальму. Мощный ствол уходит под самый потолок.
Пару раз она встает, чтобы справить нужду или взять папиросы, но каждый раз возвращает голову на мою грудь. Я сплю с этой женщиной во второй раз и не знаю ее имени. Перед глазами ползет табачный дым, принимая формы моих помыслов. Определенно кто-то из нас ненормальный. Однако же я не позволю, чтобы все завершилось как в первый раз. Внезапным порывом смелости, зачатым деланным зевком, я непринужденно спрашиваю, глядя на картины, украшавшие стены:
- Тебе нравится творчество Босха?
- Да, - моментально отвечает она, будто ожидавшая этот вопрос.
- Здесь пахнет краской. Ты рисуешь?
- Нет.
И снова власть тишины. Я нарочно кладу ладонь на ее голову, лаская лицо. Она упоительно закатывает глаза. Пользуясь моментом, изучаю ее лицо. Маленький африканский носик, кожа с терракотовым загаром, египетские глаза, обрамленные нежными ресницами. Озорная прядь волос ниспадает на открытый блестящий лоб, едва задевая сочные брови.
Кто покрывал это лицо теплыми поцелуями? Кому принадлежала эта облаченная в кожу неугасаемая страсть?
Я понимаю, что испытываю к ней неоднозначные чувства, и тем больше распаляюсь. Меня раздражает пассивность и неопределенность, витавшие вокруг. Мне хочется быть узнаваемым. Почему она не спрашивает мое имя? Неужели ее не интересуют род занятий или положение? Неужели все ее желания ограничиваются лишь плотским вожделением? В таком случае почему выбор пал на меня?
Немало трудов стоило мне набраться храбрости, чтобы задать ей вопрос, который подтолкнул бы нас к общению, но прежде чем я открываю рот, она говорит:
- Тебе пора.
Во второй раз мне приходится одеваться под ее молчаливым приглядом. Я чертовски зол. Ухожу, демонстративно не попрощавшись, унимая предательские рыдания своего сердца. Оказавшись за дверью, разбиваю в кровь кулак об стену, и даю клятву, больше сюда не являться.
Она преподнесла мне какое-то пойло, разившее тухлыми яйцами.
Больше месяца прошло с нашей последней встречи, я по-прежнему не знал ее имени. Она осталась для меня Безымянной победительницей. Я нуждался в ней, как в батарейке, от которой зависела жизнь. Еда, питье, все, что в этой жизни когда-то приносило удовольствие, меркло, если я не чувствовал ее близости. Влюбился как мальчишка - доведенный до крайности своей слепотой.
Ее скупые ответы, тишина стали нераздельными атрибутами наших встреч. Мы услаждались друг другом под солнечным взглядом и тенью дерева, а потом я уходил, подгоняемый красным маревом угасающего дня. Она держала меня между средним и большим пальцами, и высасывала жизнь, как из папироски.
- Что это за мерзость?
Она засмеялась.
- Это дуриановый сок, не бойся - пей.
Я сделал глоток. Вкус не шел ни в какое сравнение с запахом. Она отошла к дереву и стала вытирать пыль с коры. Я собирался задать вопрос, но в последний момент уступил предложению:
- Я хочу остаться тут на ночь.
Она взглянула на меня. Ее лицо оставалось непроницаемым, как стальной лист.
- Нет. Допей сок и уходи.
- Ты действительно этого хочешь? Может нам пора поговорить? Или тебя вообще ничего не интересует, кроме как кувыркаться в постели с незнакомцем? Тебя именно это возбуждает? Тебе хочется, чтобы я оставался никем, просто серой тенью?
- Имя? А зачем мне знать? - прошептала она. - Мне надо видеть твое лицо... Ночью, в темноте, если ты обнимешь меня... я могу не выдержать... сойти с ума...
- Что это значит?
Она даже не шелохнулась, проклятая фетишистка! Не обернулась, словно мой вопрос прозвучал за пуленепробиваемым стеклом. Но я смутно понимал, что гнев ознаменует конец наших встреч. Она не нуждалась во мне - так, как я в ней. Я хорошо знал это. Пришлось взять в себя в руки.
- Знаешь, я тебя называю Безымянной и, честно говоря, мне это по душе, - солгал я.
- Хочешь еще сока? - Спросила она, не оборачиваясь. - Это мои плоды. Я сама вырастила это дерево.
- А чем ты поливаешь?
- Водой, - ответила она.
- Я-то думал дерьмом, потому что запах не лучше.
Я поспешно оделся и покинул ее, больше не проронив ни слова, но, заведомо оставив кошелек на стуле (как планировал раньше, чтобы иметь предлог для возвращения).
Однажды, когда, по привычке, она лежала рядом, и я гладил ее коричневую гибкую спину, умащенную теплым потом, она спросила, давал ли я кому-нибудь клятву любви? В отместку за ее молчание я решил оставить вопрос без ответа. Но теперь я понимаю, что кривил душой, так как побоялся признаться, что меня пугает разлука с любимой, именно по этой причине никогда не позволял чувствам дойти столь далеко. Я был трусом, и трусость уничтожила последнюю возможность узнать ее.
Я ловко направил разговор по другому руслу, спросив о причине столь неприятного запаха дурианового питья.
Она ответила:
- Не знаю.
- Ну должна же быть какая-то причина. Ты же китаянка, у вас в крови суеверие, неужели нет никакой легенды?
Она промолчала, потом я услышал ее голос:
- Тебе нужна легенда?
- Это последнее, что сможет удерживать меня здесь.
Она впервые обратила вдумчивый, подернутый грустью взгляд на меня. На какую-то долю секунды я вдруг принял этот взгляд и каким-то внутренним чутьем преобразил его в смысл. Все встало на свои места, пришло понимание... слишком хрупкое, неустойчивое... Прежде чем мое сознание добралось до цели, зыбкое осмысление рассыпалось как пепельная статуя от порыва ветра.
- Легенда гласит, что жила девушка, которая любила своего супруга без ума. Когда он умер в расцвете сил, она не захотела, чтобы его кремировали, поэтому девушка украла тело и зарыла у себя в саду. На том месте выросло дерево со странными, дурно пахнущими, но очень вкусными плодами. Те, кто могли, превозмогали запах смерти и пробовали вкусную мякоть жизни. Те, кто сдавались, полагая, что плоды отравлены мертвечиной - навсегда оставались в неведении божественного вкуса.
- Путь в рай лежит через ад, - сострил я.
Она улыбнулась, как мне показалось не без тоски.
- Возможно.
В тот день я еще не знал, что это была наша последняя встреча.
Потом, оказавшись перед неприступной дверью, страдая от налета всевозможных догадок, прося неумолимые врата отвориться, я был близок к безумию как никогда.
Я грыз зубами стальной замок, погружалногти в дерево, отколупывая филенки, выбил плечо, стараясь снести с петель осклабившуюся дверь. Мне надо было узнать, навсегда ли это, потому что я больше не мог жить с неопределенностью. В порыве помешательства, готовый протаранить головой препятствие, я не сразу заметил подкрадывавшуюся за спиной тень.
Старая кошелка-англичанка, крикнула так, что я чуть не умер, потом, взявшись за сердце, выдохнула:
- Господи, вы меня так напугали. - Она, отдышавшись, внимательно посмотрела на меня. - Вы ведь понимаете английский?
- Да, конечно, - машинально ответил я, еще не успев отойти от своего припадка.
- О Боже, если бы вы знали, как напугали. Я думала это он. Мистер Нештерваль.
Я молча глядел на нее, абсолютно не вникая в смысл ее слов. Она продолжила:
- Они переехали сюда пару лет назад, этой весной он скончался от лейкемии. Жаль, талантливым был художником, даже обещал набросать мой портрет. Боже, вы не представляете, как вы на него похожи! Особенно, если приглядеться сзади. Я как старая англичанка, конечно же имею предрассудки, но так еще пугаться не приходилось. Вы случайно не доводитесь родственником Мистеру Нештервалю?
- Нет.
- Удивительно, до чего похожи! - Она указала пальцем на дверь. - Если вы ищете миссис Нештерваль, то должна сказать, что она уехала. Собрала сегодня чемоданы и утром, едва кольнул восход - вспорхнула.
Я почувствовал, как в горле скорчился комок.
- Она вернется?
Англичанка, уже демонстрирующая свою прирожденную проницательность, оглядела меня с ног до головы и фальшиво улыбнулась:
- Понятия не имею. Я бы помогла вам связаться с ней, но девушка не оставила никаких зацепок, словно спешила убежать от чего-то...
Я слепо попрощался и вышел. ...Вышел, чтобы на протяжении последующих четырех месяцев неизменно возвращаться к пустой двери... жадно поглощать аромат краски, просачивающийся сквозь щели... Завсегдатай кофейни "Старбакс", меня притягивал столик у эркерного окна, где я просиживал часы, наполняя легкие ароматом капуччино, пока девственная чашка не остывала и не приходилось заказывать новую... Шум фонтана на People Square, навеки проникший в мои сны... подушка, заменяющая ее голову на моей груди и мнимое ощущение пальчиков в волосах... Бесконечно параноидальное желание выведать ее имя у времени, узнать и запомнить, как помнил я каждый изгиб, каждую ложбинку ее неповторимого тела... Иногда мне казалось я выпрашивал ее имя у сна, но оно растворялось прежде, чем я успевал пробудиться... Остался дуриановый сок, вобравший плоть покойного супруга Безымянной, который я некогда пил.
R.G.
2007
Послесловие
Дуриан - азиатский фрукт и, как показывает опыт, самый дурно пахнущий фрукт на планете. Но вкус у него действительно - божественный. Мне это показалось забавным, и я решил написать рассказ, приурочив к нему маленькую легенду (из дуриана не выжать и капли сока, но это между нами ))).
