- Вы знаете, недавно священник венчал сына моего соседа по даче. Я тоже был приглашен. Так он там так великолепно говорил, что я невольно заслушался! Да, многого нас лишили в годы советской власти, не познакомив с Библией!
В лаборатории я рассказал об этом Сереже Пинчуку.
- Ты знаешь, Сережа, профессор в самолете проявил какое-то подобие религиозного чувства. При его-то отношении к жизни! Я удивился.
- Геннадий Алексеевич, это он от страха. Он же ужасно боится летать самолетом. Он сам говорил мне. Сойдя на землю, он опять стал циником, отрицающим все святое. Не сомневайтесь.
***
Я, Ампиров и Швец летели из Питера. Между мною и Ампировым сидела молодая красивая девушка. У меня с нею завязалась интересная беседа. Выяснилось, что она вокалистка, летит из Кельна, где выступала с сольным концертом из классических произведений. Ампиров сначала молчал. Потом неожиданно ввязался в разговор. Стал говорить пошлости. Она краснела, а он скабрезно шутил.
- Это что, Вы из самого Кельна колбасу везете?
- Да.
- Там что, действительно колбаса хорошая или это у Вас просто приятные ассоциации после общения с тамошними мужчинами?
- Ну, как Вам кельнские мужчины? Лучше наших или просто богаче? Молчите? Значит богаче.
- Валентин Аркадьевич, нельзя ли быть чуточку скромнее? Человеку же неудобно!
Он улыбнулся своей деланно сдерживаемой улыбкой, сжав губы в куриную задницу:
- Гена, так я же ничего плохого не говорю. Это же обычное дело, верно? - обратился он снова к артистке.
Она встала и ушла.
- Гена, чего Вы беспокоитесь? Это же артистка! Вы что, не знаете, что это за публика?
Он напомнил мне того пьяного бригадира, который в колхозе, когда мы ехали в автобусе к месту работы, стал рассказывать скабрезный анекдот "француженке" Жанне. Когда Жанна в смущении отвернулась к окну, красномордый бригадир решил, что она не поняла сути, и начал тормошить ее, грубо растолковывать в пошлых подробностях, "называя вещи своими именами".
Я, как старший от института, вмешался.
Ответом был тюремный мат и оскорбления в мой адрес и вообще всех "вонючих интеллигентов".
На поле я пожаловался парторгу колхоза, о чем тут же пожалел. В адрес бригадира он разразился не менее грязной руганью в нашем присутствии.
- Гад! Сука пьяная! - кричал он, - С утра рога вмочил! И лезет к городским девкам! Не про твою грязну сраку они, понял? Иди проспись, говно засратое!
Потом, уже на кафедре, смеясь говорил Швецу:
- Вот Геннадий Алексеевич вступился за артистку, пуританского к ней отношения требовал. Витя, объясните ему, что это за публика. Мельпомена есть Мельпомена. Там к таким отношениям привыкли. Других не признают. Для Вашего, Гена, развития говорю, а все остальные это давно знают.