Написание моей диссертации близилось, как мне казалось, к завершению. Я был, что называется, на взводе и, отложив все дела в сторону, сидел над бумагами. Секретарша Ларочка обещала сегодня допечатать мою правку последнего раздела - и все. На этом печатные работы должны закончиться. Рисунки уже готовы, библиография оформлена. Останется только разложить по разделам, проставить номера страниц и переплести фолиант. Потом - к шефу на критику. То-то удивится! Еще бы! Чуть не каждый день я слышу, как он возмущается аспирантами и соискателями, которых никак не может вынудить "положить работу на стол".
- Сколько здоровья они у меня отняли! Все из людей приходится выколачивать. Никто ничего не хочет делать, даже писать свою собственную диссертацию. Это же не для меня - для них самих, для их авторитета, престижа и денег, наконец. Все материалы налицо, а они все тянут, тянут резину, лодыри бессовестные! - жаловался он в моем присутствии Шориной, когда та приходила к нему как парторг кафедры за сведениями по науке для партбюро.
- Что ж, не берите таких в аспиранты и соискатели, Валентин Аркадьевич, - подпевала она в унисон шефу.
- А кого? Кого, Элла, брать? Других нет. Приходится работать с тем людским материалом, который имеется в наличии. "За неимением гербовой пишем на простой", говорит народная мудрость.
А я вот возьму да и преподнесу ему готовый фолиант. Как говорится, на блюдечке с голубой каемочкой. Пусть читает, черкает, критикует, заставляет переделывать - это уже не то, что "начать да кончить". Арнольд Горбань, мой консультант из авиационного, сказал, что теперь все должно быть "в полном ажуре". Если, конечно, в моей работе нет принципиальных научных ляпсусов. А какие тут ляпсусы? Самые последние измерения, известные параметры, статистика, выводы. Арнольд мне очень даже существенно помог в процессе формирования этой диссертации. "Практика, опытность - великое дело", - говорил Корпенко-Карый устами отставного солдата Банавентуры в пьесе "Сто тысяч". Обожаю его пьесы! А опыта и практики Арнольду не занимать. И голова у него светлая - классный парень. "Повезло твоему профессору, говорит. Твоя диссертация будет ему лучшим новогодним подарком. Без хлопот, без нервов, без подгоняловки - готовый диссертант с готовой работой. А доводка, шлифовка - это уже ерунда. Мне бы такое. Ты только подготовься как следует и подходящий момент выбери - чтобы ему под настроение".
И вот, наконец, такой момент настал. Тему, по которой я написал диссертационную работу, сдали мы с оценкой "отлично", и заказчик выделил по ней солидную премию. Шеф был на седьмом небе от радости. И я, пользуясь благоприятным стечением обстоятельств, взял подмышку свой фолиант и направился в кабинет шефа. Интересно, как много недочетов он в нем найдет? Все же это моя первая в жизни проба себя, как ученого...
- Разрешите, Валентин Аркадьевич? - с трудом выговорил я, потому что от волнения во рту у меня было сухо и горячо, как в пустыне Сахара.
- Входите, Гена, входите, - добродушно отозвался шеф. - Вы очень даже кстати. Тут пришло письмо от возможных гражданских заказчиков. Нами вот в Институте Геофизики и Земного Магнетизма заинтересовались. Интереснейшее для нас предложение. Как раз по той части, которой вы с Вадимом Гайдуком занимались. Если точность счета наших реверсивных счетчиков повысить всего на полпорядка, то можно считать, что эта работа уже выполнена и у нас уже в кармане солидная премия!
Ампиров протянул мне письмо и с улыбкой на устах, довольно потирая руки, ждал моей реакции.
Я прочитал письмо и вернул шефу.
- Ну как, Гена, возьмемся? Это же на Камчатку, на Сахалин и Курилы придется ехать. Места потрясающей красоты! - сказал шеф с нескрываемым ликованием.
- С превеликим удовольствием, Валентин Аркадьевич. Всю жизнь мечтаю там побывать. Судя по письму, тут и на корабле придется поплавать. По Охотскому морю и Тихому океану. А счетчики у Вадика уже готовы. Он с упреждением сделал.
- Что вы говорите! Когда же это он успел? Все один к одному складывается, как нельзя лучше. Даже настораживает. Ведь слишком хорошо - это тоже плохо. Передайте Гайдуку, пусть подготовит и продемонстрирует. Я думаю, на эту работу надо соглашаться. Миша Будник тоже в восторге от такого предложения. Заказ на работу, которая у нас в принципе уже готова! К тому же Дальний восток - давняя его мечта. На будущей неделе, в среду, соберем "хурал". Я доложу о предложении заказчиков, а вы, пожалуйста, подготовьтесь сообщить о том, насколько мы готовы к выполнению этой работы. Если есть задел, то это резерв на подтягивание хвостов по другим темам. Ведь там у нас, откровенно говоря, разгильдяйство ужасное. Да Вы, собственно, и сами знаете наш стиль работы.
Шефа несло все стремительнее. Он так разговорился, что не оставлял ни малейшей паузы, чтобы можно было вставить хоть одно слово ответа на им же поставленный вопрос. Наконец он на мгновение запнулся, и я вклинился:
- Постараюсь, Валентин Аркадьевич.
- Ну вот и отлично, Гена. Вы мне что-то хотели сказать? А то я тут на радостях заговорил Вас.
- Да, Валентин Аркадьевич. Вот, я хотел бы, чтобы Вы эту работу посмотрели, - сказал я хриплым от волнения голосом.
Ампиров взял из моих рук фолиант и стал листать с конца.
- Я не понял, Гена, что это? У Вас уже и отчет по предстоящей работе готов, что ли?
- Да нет. Это диссертация.
- Диссертация? Чья? - с удивлением спросил он и стал перелистывать страницы.
Наконец он открыл титульную и с изумлением прочитал вслух:
- Диссертация на соискание ученой степени кандидата технических наук... Автор... Как-как? Откуда? Не понял, это что, шутка? Или как это понимать прикажете?
В течение нескольких секунд лицо Ампирова резко преобразилось. Губы сжались, брови сомкнулись, лицо приобрело пунцовый цвет, а глаза вспыхнули каким-то необыкновенно злым, сатанинским блеском.
- Нет, Валентин Аркадьевич, это не шутка. Это я написал диссертацию по материалам выполненной мною в прошлом году работы. Научных трудов у меня по этой тематике тоже вполне достаточно... - начал, было, я.
- Как?! Что за сюрпризы?! Кто вам позволил?! - неожиданно вскричал Ампиров, пронизывая меня насквозь гневным взглядом. - Мы с Вами так не договаривались! Когда я принимал Вас на работу, Вы ни словом не обмолвились, что собираетесь защищаться! Это в высшей степени непорядочно! Я не позволю ставить меня перед фактом! Таких нахалов у меня на кафедре пока еще не было! Даже Нерубенко такого не позволял себе!
От изумления я чуть не грохнулся в обморок, словно жеманная барыня. Я набрал, было, полные легкие воздуха, намереваясь возразить, но в это мгновение открылась дверь, и в кабинет вошла кладовщица Надя.
- Валентин Аркадьевич, можно у Вас подписать... - обратилась она к шефу и на ходу стала перебирать бумаги в папке.
- Нет! Нет! - вскричал Ампиров не своим голосом. - Я занят! Не видите, что ли?
Надя от неожиданности замерла на месте и даже несколько присела, как мне показалось.
- Да это пара секунд, Валентин Аркадьевич, - попыталась, было, она возразить.
Шеф ударил о стол моим фолиантом и стукнул по нему кулаком.
- Вы что, не расслышали?! Я занят! Позже придете! - выкрикнул шеф, как ужаленный. И Надя пулей вылетела из кабинета.
Шеф мгновенно перевел огонь снова на меня:
- Я не ожидал от Вас такой подлости! Я не позволю Вам представлять это как диссертацию! Люди годами трудятся, чтобы стать кандидатами наук! А Вы - нате, здрасьте вам! Пришел, увидел, победил! Без году неделю на кафедре, а уже по головам лезете! Товарищей бы постыдились! Это в первую очередь по отношению к ним подлость!
Ампиров от крика закашлялся. Покраснев до корней волос, он надрывно кашлял, отвернувшись в сторону окна. В приступе кашля он достал из кармана носовой платок и приложил ко рту. А я тем временем взял стоящий на столе стакан, налил из графина воды и протянул Ампирову. Он взял его из моих рук и сделал несколько глотков. Потом еще.
Кашель постепенно утих. Ампиров поставил стакан, утер губы и глаза, после чего спрятал платок.
- Видите, из-за Вас чуть не надорвался от кашля. В общем, так. Никаких защит, слышите? Вашу филькину грамоту я положу в сейф. Будем считать, что ничего этого не было. Если Вы хотите защищаться - трудитесь. Когда мы тут убедимся в том, что Вы того достойны, я подумаю, что Вам поручить, чтобы Вы обрели возможность сделать работу.
Шеф встал и положил мой фолиант на кипу бумаг на полке шкафа за спиной. Он снова сел в свое кресло и посмотрел на часы, давая понять, что аудиенция окончена. Я не двинулся с места, пытаясь собраться с мыслями и продолжить диалог - попытаться разъяснить ему, что ничего подлого в том, что я написал диссертацию, вовсе нет.
Ампиров придвинул к себе телефонный аппарат и набрал какой-то номер. Мне были слышны длинные гудки - на другом конце никто не отвечал. Ампиров положил трубку и уставился на меня в упор.
- Геннадий Алексеевич, у Вас что, работы нет? Чего Вы здесь сидите? Идите работать! - Он немного помолчал. - Пожалуйста, - добавил он, наклонив голову, словно в знак уважения.
Я сидел на месте, глядя в злобные глаза шефа.
- Все. Идите. Я, по-моему, недвусмысленно выразился: никаких защит. Только по результатам Вашего будущего труда на благо кафедры. Вам понятно?
- Но я-то работу написал, - ответил я упавшим голосом. - Я хочу доложить ее на научном семинаре нашей проблемной лаборатории. Это мое право, и я хочу им воспользоваться, Валентин Аркадьевич.
Ампиров переменился в лице.
- А кто Вам позволил использовать материалы лаборатории в личной работе? Да еще и по закрытой теме! На это нужно специальное разрешение заказчика! Вы об этом подумали?! - выпалил шеф мне в лицо.
- Давайте напишем заказчикам. Возразят - Бог с ним. Что мы теряем?
- Вы меня перед фактом ставите! Это в высшей степени непорядочно - я говорил уже! Да сколько раз Вам можно повторять? У Вас вроде бы и шея не длинная, как у жирафа, а до мозгов все никак не дойдет такая простая истина! - снова взбеленился шеф.
- Нет. Не перед фактом. Я принес ее Вам первому. Об этом еще не знает никто. Кроме того, никаких секретов я там не разглашаю!
- Насчет секретов - это как сказать! Кроме того, это коллективная работа!..- вскричал Ампиров, и его крик сорвался на хрипоту.
- Но я в своей диссертации использовал только свое, кровное. Ничего чужого не присвоил, - ответил я, пытаясь казаться сдержанным. Но на самом деле я был напряжен до предела.
- Все равно, не заключи я этой темы, не выполни ее вместе с Вами Ваши товарищи, Вы бы шиш с присыпкой что сделали. Ведь верно
- Верно. Но и они бы...
- Они - бы! Если бы да кабы во рту выросли грибы! Так. Отложим эту беседу до лучших времен, когда Вы меня убедите в ваших личных качествах, когда Ваши коллеги поддержат Вас. А пока идите к коллегам и трудитесь над учебой, методикой и прочим! - Ампиров на мгновение умолк и, не зная, что делать, стал механически перекладывать на столе бумаги с места на место. А потом, словно найдя, наконец, ответ на этот вопрос, перешел на крик. - Достаточно! Оставьте меня, Бога ради, одного! Иначе я с ума сойду от Вашей демагогии! И имейте в виду, Ваша, с позволения сказать, работа, будет лежать у меня в сейфе. Если Вы, избави Бог, начнете тут насчет нее права качать, я передам ее в первый отдел вместе с рапортом о том, что Вы самовольно, без разрешения заказчика использовали результаты закрытой работы в личных целях, к тому же в открытом фолианте! А Вы, думаю, понимаете, чем это пахнет!Диссертации делаются совсем не так. Требуется разрешение заказчика, утверждение темы на совете и так далее. А вы хотите одним прыжком -- и в кандидаты наук!
Я встал и, преисполненный отчаяния, покинул кабинет шефа. Хотелось кричать, сквернословить, выть волком, ломать и крушить все подряд. Я ожидал чего угодно, только не такого исхода нашего разговора. Что за дикость? Где здесь логика? Почему так? Быть может, у шефа с мозгами не все в порядке? Или это я умом тронулся?
В преподавательской никого не было. А жаль. Мне край нужна была какая-то поддержка. Так хотелось с кем-нибудь поделиться случившимся. Будь здесь Исаков, он бы меня непременно выслушал, как-то прокомментировал бы то, что только что произошло в кабинете шефа, высказал бы на этот счет свое мнение, дал бы какой-то нейтральный совет. Но его не было. Я сел за свой тол и, сложив руки на столе, положил на них голову. В ушах шумело, стучало в висках, мысли беспорядочно роились в голове, налезали одна на другую, путались и рассеивались, как дым на ветру. Я вспомнил, что в шкафу есть аптечка, а в ней пузырек с валерьянкой. Надо сейчас найти его, накапать и выпить, чтобы хоть немного успокоиться.
И я встал, подошел к шкафу и открыл дверцу. Аптечка была в самом низу. Накапав валерьянки в стакан, я плеснул туда воды из чайника и залпом выпил белесое пойло, от которого меня передернуло.
Зазвонил телефон. Я машинально снял трубку.
- Кафедра, - тихо сказал я.
- Гена, Элеонора там? - послышался спокойный и даже веселый голос шефа. Будто он только что посмотрел концерт с участием Райкина или Тарапуньки со Штепселем.
- Нет, - ответил я, стараясь не показывать своего волнения.
- Не в службу, а в дружбу, оставьте ей, пожалуйста, записочку, чтобы она собрала сведения о выполнении нашими преподавателями учебной нагрузки в осеннем семестре, - сказал он с исключительной вежливостью. - Туда же занесите сразу сведения и о своей нагрузке. И еще. Повесьте, пожалуйста, в преподавательской объявление о заседании кафедры в ближайший вторник в двенадцать ноль-ноль. В повестку дня включите пункт номер один - о подготовке к зимней экзаменационной сессии, докладчик заведующий. Номер два - о состоянии лабораторной базы по курсу "Основы радиолокации" для специальности "Автоуправление движением". Докладчик Краус а-эр. Пункт номер три - утверждение экзаменационных билетов. И, наконец, четвертый пункт - разное. Договорились? Ну вот, собственно, и все, - мелодично и ласково пропел шеф.
- Сейчас сделаю, - ответил я, с трудом ворочая во рту пересохшим языком.
- Спасибо, - сказал шеф и положил трубку.
Как будто мы с ним только что расстались после дружеской беседы! Удивительный человек этот Ампиров, - отметил я про себя. Да, так владеть собой способен далеко не каждый. Наверное, это одно из многочисленных немаловажных качеств, обеспечивающих его успех в жизни. Не зря им так открыто восхищается Шорина. Я тоже не мог им не восхититься.
Заседание кафедры, от которого я не ждал ничего плохого и, конечно же, ничего хорошего, проходило, как обычно. Сначала шеф долго и очень занудно говорил о том, что к предстоящей сессии нужно тщательно подготовиться, чтобы не опозориться, как в прошлый раз, когда некоторые преподаватели редко встречались со своими студентами в семестре, а перед самой сессией пропустили всех чохом, устроив зеленую улицу. Потом он обратил внимание на то, что вечерники и заочники получают точно такие же дипломы, как и дневники, что с них нужно спрашивать точно так же, как и со студентов дневного отделения. Предстоит горячий месяц, когда все мы будем работать в условиях острейшего цейтнота, поэтому нужно заранее составить расписание приема лабораторных и курсовых работ, а также создать условия студентам для сдачи задолженностей в дополнительное время. Преступникам в суде, и тем дают возможность оправдаться, а мы - тем более должны обеспечить возможность реабилитироваться тем отстающим студентам, которые решили взяться за ум. И на экзаменах и зачетах спрашивать следует не так, чтобы только отбояриться, а добросовестно, в соответствии с нормами и планом. Если уж мы пишем на экзамен треть часа на студента, то давайте и беседовать с каждым не менее трети часа. В общем, нужно засучить рукава и поднапрячься как следует. Всем быть на работе с восьми утра и уходить не раньше восьми вечера. Чтобы студенты нас не искали и не дергали его несчастного вопросами - где, скажем, сейчас Элеонора Спиридоновна или Алексей Артемович.
Потом Ампиров еще раз повторил то же самое, потом еще. Словно со сцены "на бис". Затем, осведомившись, есть ли у кого-либо к нему вопросы, окинул взглядом аудиторию, и, убедившись, что вопросов нет, бурно возмутился:
- Ну, все понятно! Вопросов ни у кого нет. Это значит, что: либо всем все ясно, либо, что более вероятно, все только ждут, когда кончится заседание, чтобы поскорее уйти домой. Больше ничего. На работу всем решительно наплевать. Как с глухими разговор! - шеф придвинул к себе бумажку с повесткой дня. - Что там у нас дальше? Так, о состоянии лабораторной базы по курсу "Основы радиолокации". Слушаем, Анна Рольфовна. Не нужно выходить к доске - с места, пожалуйста, докладывайте.
Анна, одетая как всегда аккуратно и даже несколько чопорно, встала и, поправив очки, стала докладывать. Четкость, логичность и строгость ее сообщения вызывали невольное уважение к этой маленькой стройной женщине с хорошими манерами. Как всегда, все у нее было в полном порядке. Тем не менее, Ампиров цеплялся к мелочам, пытался найти изъяны в ее докладе, задавал нелепые вопросы, бессовестно стремясь придраться хоть к чему-нибудь. В конце концов, он торжественно изрек:
- Предлагаю состояние лабораторного практикума по этому курсу признать удовлетворительным, но обратить внимание Анны Рольфовны на недочеты в ее работе. Кто за это предложение, прошу голосовать.
- Простите, Валентин Аркадьевич, какие недочеты Вы имеете в виду? - недоуменно спросила Краус.
- Вам что, мало тех недочетов, которые только что были названы? Кроме того, если сейчас пойти в лабораторию и включить все лабораторные установки, то я уверен, что недочетов будет более чем достаточно. Хотите, чтобы мы это сделали?
- Но это были абсолютно несущественные мелочи, - заметил Исаков.
На его реплику никто не обратил внимания. Все молчали.
- Ладно, недочеты у всех есть, так что не будем терять время. Проголосуем, - сказала Шорина и подняла руку.
Не голосовали Окин, Исаков и я.
- А вы что, против, что ли? - обратился Ампиров к тем, кто не голосовал.
Мы промолчали, а шеф бодро продолжил вести заседание.
- Кто против? Никто. Так, а Вы что, воздержались? - спросил Ампиров, глядя на меня уничтожающим взглядом.
- Да, я воздержался, - спокойно и совершенно серьезно ответил я.
Все почему-то засмеялись.
- Что ж, принято при трех воздержавшихся, - объявил шеф и посмотрел в повестку дня. - Дальше у нас утверждение экзаменационных билетов. Читаем по очереди по часовой стрелке. Начинает старший преподаватель Очерет. Пожалуйста, Геннадий Алексеевич.
Я читал свои билеты, а шеф то и дело прерывал меня замечаниями. То ему не нравилось, что вопрос слишком длинный, то что слишком короткий, то что в билете оба вопроса очень уж простые, то наоборот - сложные. В конце концов, шеф сказал:
- Предлагаю принять с учетом замечаний. Возражения есть? Нет. Принято. Дальше читает Антонина Саввична Буланова. Пожалуйста. Слушаем.
И так все лекторы по очереди. У некоторых было по два курса. Ампиров заставил всех прочитать каждый вопрос от буковки до буковки. Вслед за шефом участие в обсуждении принимали почти все. В том числе и я. Каждому делались замечания, задавались вопросы, высказывались пожелания. Возникали дискуссии, споры, перепалки.
Когда очередь дошла до самого шефа, за окнами уже стояла глубокая непроглядная темень. Сыпал мелкий снег и завывал пронизывающий ветер. Шефу тоже сделали несколько замечаний, и он с ними спокойно согласился. Даже картинно поблагодарил за них.
- И последний пункт - разное. Все устали, я понимаю. Имеет кто-нибудь, что сказать в разном? - спросил шеф, оглядывая присутствующих.
После восьми часов говорильни преподаватели смотрели на шефа осоловевшими глазами, моля его взглядом о пощаде. Я уже подумал было, что наступил вожделенный конец мытарствам, когда руку подняла Шорина.
- Я хочу сказать пару слов, Валентин Аркадьевич, - сказала она, вставая с места.
- Слушаем Элеонору Спиридоновну, - сказал Ампиров.
Все недовольно загудели.
- Тихо, тихо, уважаемые преподаватели, - обратился он к присутствующим. - Заседание продолжается!
- ...господа присяжные заседатели, - добавил я с сарказмом. Но шеф зыркнул на меня таким злобным взглядом, что я тут же осекся.
Шеф постучал карандашом по столу, призывая к порядку:
- Внимание! Слушаем Элеонору Спиридоновну! Элла, что там у Вас?
- У меня всего несколько слов. Как ученый секретарь кафедры я хочу сказать, что у нас по методической части недогружен старший преподаватель Очерет. Он все наверху сидит, в науке зарылся, а методической работы на кафедре - пруд-пруди. Предлагаю заменить часть его научных поручений методическими. За работу по науке он полставки эсэнэса получает, в конце концов. Я тут написала, что ему предлагается поручить, - сказала она, потрясая какой-то бумажкой. Позвольте, я зачитаю, Валентин Аркадьевич.
- Элла, а что, если Вы ему в рабочем порядке это изложите? Все устали - восемь часов с лишним уже заседаем. Кто-нибудь возражает?
Все молчали. Я оторопел от неожиданности и обалдело смотрел по очереди то на Шорину, то на шефа, то на коллег, не зная, как вести себя в создавшейся ситуации. А шеф продолжал:
- Поддерживаю предложение Элеоноры Спиридоновны. Кто "за"? Голосуем.
- Правильно, - раздраженно и с нескрываемым возмущением сказала Буланова, высоко поднимая руку. - Или всем условия роста, или никому! А то кто-то будет клепать лабораторные макетики, а кто-то - диссертации!
- Рано, рано ему еще с головой в науку, - спокойно добавила Луганская. - Пусть немного на методике посидит!
- Не понимаю, почему этот вопрос возник именно сейчас, а не весной, когда распределяли нагрузку? Менять коней на переправе? - пожимая плечами, спросил Кусков, раздувая свои полные щеки.
Феклушин, рисуя на листке чертиков, добавил
- Вот-вот. На переправе коней не меняют.
Остальные не реагировали никак. Шеф посмотрел на часы и, заранее подняв руку, деловито сказал:
- Кто за предложение Элеоноры Спиридоновны, прошу голосовать. Против? Против нет. Кто воздержался? Элла, запишите в протокол - принято при всеобщем одобрении и воздержавшихся Кускове и Очерете. Все. Заседание окончено.
Такое решение устраивало всех. Кроме меня, разумеется.