Случилось это совсем недавно, в 1993 году. Сотрудница моей жены, Любовь Алексеевна, пришла на работу в необычном настроении. Обычно разговорчивая, она не реагировала ни на шутки, ни на обычные указания начальства в лице завсектором. Она даже не заметила, что первая модница отдела Лорочка Лукина пришла в новой роскошной блузке с пышными оборками и глубоким вырезом.
Усевшись на рабочее место, Любовь Алексеевна, или по словам моей жены просто Люба, сразу принялась за документацию. Но работа у нее явно не клеилась. То не хватало каких-либо сведений, то вдруг обнаруживалось, что кто-то увел ее личный справочник и т. д., и т. п.
В конце концов Люба отодвинула в сторону все срочные бумаги и отрешенным взором посмотрела на мою жену.
- Что случилось, Любань?
- Вы не поверите, Людмила Александровна, это не для обыденных бесед.
- Любочка, ты меня интригуешь! Расскажи, пожалуйста, в чем дело?
- Вы надо мной насмеетесь или за сумасшедшую сочтете.
- Ни в коем случае, Любочка, все останется между нами, ты меня знаешь. Что тебя беспокоит?
Люба, дождавшись, когда завсектором вышел, тихо повела беседу. Она порой проникновенно смотрела в глаза, а временами застенчиво отводила взгляд. Чувствовалось, что Люба повествует о том, во что бы сама никогда не поверила раньше.
- Началось это, Людмила Александровна, с месяц тому назад. Вы были у меня дома? Нет? Тогда Вы не знаете, что мы с мужем и дочерью живем в трехкомнатной квартире, распашонкой. Из маленькой прихожей вход прямо в небольшую гостиную, из которой справа вход в спаленку дочери, а слева - в нашу с мужем. До того времени все было хорошо, только с месяц тому назад по ночам мы стали слышать, что в гостиной кто-то двигает мебель. Мы с мужем решили, что это дочь, вставая по нужде, спросонок натыкается на стулья или еще на что-либо. Спросили. Она удивилась и сказала, что тоже слышала те же звуки, однако решила, что это кто-то из нас. Мы ей, конечно, не поверили, а она нам. Так продолжалось с месяц, пока не пришлось мне самой встать этой ночью часа в три, простите, в туалет.
Надевая спросонок шлепанцы, я услышала как кто-то в гостиной осторожно передвинул то ли стул, то ли еще что-то из мебели. Ну, думаю, дочка тоже в туалет встала. Если что - подожду. И вышла прямо в ночнухе в гостиную. А время было предрассветное, где-то около четырех утра. Сейчас, в июне, это уже светло.
Направляясь к двери в прихожую, я внезапно увидела справа от этой самой двери, где висит у нас календарь с репродукцией картины Ильи Глазунова "Россия ХХ века", знаете, незнакомого человека небольшого роста, мне по плечо, не больше. Он стоял и увлеченно рассматривал эту самую картину! Я еще успела заметить, что у него нет шеи. Голова росла прямо из плеч, как у лягушки, что ли. И цвет его кожи тоже был совершенно необычный - какой-то серовато-зеленый или зелено-голубой, в словах передать трудно.
Я едва не заорала от страха. Но он словно услышал мое намерение вскрикнуть и резко оглянулся в мою сторону. На меня смотрели белесые спокойные и безэмоциональные глаза. Они словно говорили: "Ну, чего ты испугалась? Я ничего плохого не сделаю ни тебе, ни твоим домочадцам". И чувство страха, да и вообще всякое волнение тут же спокойно покинуло меня. Эмоции совершенно угасли. Осталась только строгая логика, которой не мешало ничто. Пришел - ну и пусть пришел, мне-то что? Он же никого не трогает и безо всякого злого умысла. Смотрит картину, и на здоровье. Полюбуется, и уйдет себе. Не воровать же он пришел. А если что и украдет, то что нам от этого? Какая мелочь! - рассуждала я сама с собой. Это напомнило мне одно неординарное обстоятельство из моей жизни в недавнем прошлом. Я тогда лежала на операции в нашей областной клинике. Когда я вышла из наркоза, меня начала мучить ужасная боль. Я не могла удержаться от крика, и ко мне пришел врач и велел ввести мне промедол. Я пришла в странное состояние. Боль не утихла до конца, а может быть и вовсе не ослабла. Но она совершенно перестала меня беспокоить. Как будто болит у кого-то другого, а не у меня. Болит - ну и пусть болит, - рассуждала я, - мне-то что за печаль? Пройдет со временем. А если не пройдет? Да не все ли равно в конце-то концов? Так и теперь. Словно все это происходит не со мной. И воспринимается все как-то философски, словно со стороны.
С такими мыслями я спокойно сходила в туалет, справила малую нужду и, возвращаясь назад, спокойно прошла мимо этого субъекта и уже открыла дверь в спальню, намереваясь завершить свой сладкий утренний сон. Но разум все же работал четко. Я решила, что как бы там ни было, такие визитеры мне ни к чему. Если я его не боюсь, то дочь может перепугаться в усмерть, узрев такого непрошенного гостя в доме, когда все спят. Я остановилась и произнесла про себя: "Я не знаю, кто ты и откуда. Но кто бы ты ни был - просто жулик и вор, инопланетянин, пришелец из параллельного или еще какого иного мира - оставь наше жилище. Можешь посмотреть так понравившуюся тебе картину или еще что. Возьми ее с собой, если она тебе так по сердцу пришлась. Возьми что угодно, что тебе понравилось. Но потом уходи и больше никогда сюда не возвращайся, не нарушай нашей мирной жизни. Пусть мы с тобой не друзья, но ведь и не враги тоже. Уходи с миром."
Я вошла в спальню, легла в постель и тут же спокойно уснула.
Проснувшись, я проводила мужа на работу, дочку в школу, и вот я здесь, рядом с Вами. Что это было по-вашему, Людмила Александровна?
- Сон, Любушка, такой яркий сон. Не тревожься. Больше он тебе не приснится, вот увидишь.
- Но как же он погасил во мне такие буйные эмоции? Только теперь я поняла, что нами правит никакой не разум, а только эмоции, животные эмоции.
Людмила Александровна попыталась ее убедить, что все же разум взял верх в этом случае, что только разумной волей она приказала своему ночному визитеру убраться вон, и что он больше у нее не появится. Подумав, Люба возразила:
- Но все же эмоции сильнее нас. Вот, к примеру, пьяница. Он ведь великолепно знает, что водка разрушает его организм, ставит его вне общества. Из-за водки он теряет работу, семью, друзей, близких... Но пить продолжает, потому что не может побороть эмоций. Да только ли это?
На этом разговор прервался, так как им обеим нужно было работать. К этой теме они несколько лет не возвращались, и лишь недавно Любовь Алексеевна как-то вскользь сказала, что после того случая уже никто в семье не слышал, чтобы в гостиной по ночам двигали мебель.