Мерно погромыхивая на стыках, электричка весело мчала нас к месту практики - на ампировский полигон. Ольшевский и Минченко резались в карты, а я молча смотрел на проплывающие за окном луга, перемежающиеся с небольшими лесами, поля, речки, болота. Смотрел на буйство яркой зелени в теплых лучах утреннего июньского солнца и мечтал. Мне не терпелось приступить к инженерной практике и сразу же сделать что-нибудь этакое выдающееся - такое, что заставило бы заговорить обо мне ведущих специалистов не только на кафедре Ампирова, но и на факультете, и в ученых кругах института, а то и за его пределами. Но что, что такое можно сделать в принципе? Действительно, что? После нескольких минут эйфорических размышлений до моего сознания наконец-то дошло, что все, о чем я мечтаю - не что иное, как чистейшей воды маниловщина. Однако желание творить науку никак не пропало.
По тому, как пассажиры нашего вагона стали готовиться к выходу, я понял, что мы, наконец, подъезжаем к пункту назначения. Мои напарники тоже это сообразили. Ольшевский собрал карты, а Минченко поднялся с места и начал снимать с полки наши вещи.
Поезд остановился у высокой платформы, и мы вышли из вагона, с трудом разминая затекшие ноги.
- Куда теперь? - спросил никогда не унывающий Шурик Ольшевский.
- Это Миня знает, - сказал я, кивнув в сторону Минченко.
- Держись Мини - никогда не пропадешь, - с деланной гордостью подтвердил Минченко, легонько постучав себя по груди ладошкой.
Он повел нас сначала по пыльной грунтовой дороге, а потом свернул на узкую тропинку, ведущую в лес.
- Миня, твоя девичья фамилия - Сусанин? - неудачно сострил я.
- Не дрейфь, Генка. Держи хвост пистолетом. Чуть срежем. Через лес тут и идти не хрен. Минут через пятнадцать-двадцать будем на месте, - уверенно ответил Миня. - Я же у Ампирова до поступления в институт лаборантом работал.
- В течение какого времени? - спросил я.
- Два года. Чтобы стаж заработать для поступления. Это ты у нас салага, сразу после школы пришел, - высокомерно ответил Миня.
- Он вот сумел после школы, а мы с тобой - нет. Пороху не хватило. Так что гордиться тут особо нечем, - вступился за меня Ольшевский.
- Лично я сумел бы, если бы захотел, - возразил Миня.
- Почему же не захотел? - не унимался Ольшевский.
- Хотелось трудовой опыт приобрести, - упорствовал Миня.
- Так ты не пытался поступать после школы, что ли? - поинтересовался Ольшевский.
Миня ответил после паузы:
- Можно сказать, не пытался.
- Как это, "можно сказать"? - допытывался Шурик. - Не поступил, так честно и скажи. Завалился, ведь верно?
- Не совсем. По конкурсу не прошел - баллов не добрал, - недовольно буркнул Миня.
- А чего же ты тогда с трудовым опытом голову морочишь? Добрал бы, тоже бы поступил, - никак не унимался Ольшевский.
- Так я же почти не готовился. Так - спустя рукава.
- Вот и не хрен тут выпудриваться высокопарными фразами. Не смог, и все, - пробурчал Ольшеский.
- Да хватит вам препираться, - вмешался я. - Миня, долго еще нам пильдючить?
- Не очень.
Миня достал сигарету и закурил. Я последовал его примеру, Ольшевский тоже. Несколько минут мы шли молча. Наконец, в просвете между деревьями показались строения полигона.
- Вот и пришли, - констатировал Миня. - Вся территория за колючей проволокой - это и есть наш, то есть ампировский полигон.
Сразу за воротами стояла трансформаторная будка, потом ряд аккуратных домиков и антенное поле. Дальше - два двухэтажных здания, рядом с которыми возвышалась тридцатиметровая ферма антенной мачты.
Миня уверенно повел нас в двухэтажное здание. Мы вошли в помещение, где у аппаратурного шкафа возились два парня на вид чуть постарше нас. Они кивнули в ответ на наши приветствия, не отрываясь от своего дела.
- Михаил Всеволодович, - обратился Миня к одному из них.
Худенький парень небольшого роста с родинкой на щеке поднял голову и вопросительно посмотрел на нас. Его моложавое лицо озарилось приветливой улыбкой.
- Здоров, Колюня. Ты что, опять к нам на работу? - спросил он.
- Да вот - на практику прислали. В распоряжение Олега Арсеньевича Почепы.
- Он рядом, в лаборатории. За дверью налево, - ответил парень, которого Миня так почтительно назвал Михаилом Всеволодовичем.
Мы вышли за дверь, и Миня постучал в лабораторию. На стук никто не отозвался, и мы вошли без приглашения. В лаборатории гудел вентилятор охлаждения передатчика, около которого с отверткой в единственной руке сидел мужчина лет сорока пяти. Он был в легком спортивно-тренировочном костюме, и левый рукав его футболки был пуст и заправлен за пояс. Увидев нас, он остановил свой приветливый взгляд сначала на Ольшевском, потом на мне и на Мине, которого, очевидно, узнал как бывшего сотрудника.
- Здорово, орлы! На практику прибыли?
- Здравствуйте, Олег Арсеньевич. Совершенно верно, на практику. Все в ваше распоряжение, - подтвердил Миня.
- Знаю, знаю. Валентин Аркадьевич уже сообщил по радио. Практикантские дневники привезли? - поинтересовался Олег Арсеньевич.
- Разумеется, - ответил Миня и начал, было, развязывать рюкзак.
- Потом, потом, - остановил его Олег Арсеньевич. - Сначала устройтесь. Не на день ведь приехали. Борис Галактионыч Вас обустроит. Он в гараже сейчас. Ступайте к нему - Коля Минченко в курсе. Верно?
Миня понимающе кивнул, и мы под его чутким руководством пошли устраиваться. Миня с Ольшевским, как заядлые картежники, да к тому же и одногруппники, разместились в одной двухместной комнате, где мне уже не было места. Поэтому Галактионыч поселил меня в соседнем домике, в котором он сам занимал отдельную комнату.
- Тебя как зовут? - доброжелательно спросил Галактионыч.
- Гена, фамилия Очерет, - ответил я. - А Вас как?
- Меня - Борис Галактионович Кошевой. Слышал, наверное?
- Слышал, конечно.
- Вот и чудесно. На кафедре меня все, начиная с шефа, зовут просто Галактионычем.
- Угу, - кивнул я, кладя на пол рюкзак. - Кому здесь деньги на пропитание сдавать?
- Сдавайте мне - меня назначили ответственным за ваш быт. Постели уже, как видишь, на месте. Еду также на вас Савельевна приготовила. Так что располагайся, Гена. Через полчаса я поведу вас всех в столовую и покажу где здесь что. Потом пойдем к Почепе. Он даст вам задание. Кстати, если тебе что понадобится, обращайся ко мне. Я постараюсь помочь.
- Спасибо, Борис Галактионыч. Через полчаса буду готов, - сказал я вслед выходящему Кошевому.
Он показался мне исключительно приветливым, искренним и доброжелательным молодым человеком. На вид ему было лет тридцать пять. Сухощавый, смуглый, небольшого роста, немного сутулый и с неизменной приветливой улыбкой на лице. Доброта, казалось, так и прет из него.
Соседей по комнате у меня не было, и я не знал, радоваться мне этому или наоборот - печалиться. Моя мама всегда советовала ни по какому поводу не огорчаться, в любой ситуации искать что-то для себя полезное и стремиться его использовать с максимальной отдачей. Я решил последовать ее совету, устроиться в своей комнатке как можно удобнее, а по вечерам заняться чтением художественной литературы.
Моя комнатка была маленькой, но светлой и даже уютной. В ней едва размещались две кровати, стол и два стула. Кровать, стоящая у окна, была аккуратно застлана свежевыстиранным бельем, а вторая - явно бывшим в употреблении, от кого-то из не так давно выбывших жильцов. Я, было, подумал, стоит ли перебраться на вторую, но потом решил, что так как есть будет лучше. В коридоре стоял потертый веник, которым я тут же воспользовался, чтобы навести в своем обиталище полный марафет. "Вот бы еще настольную лампу достать, чтобы читать по вечерам и выключать свет, не вставая с постели. Потом спрошу Галактионыча", - подумал я и стал выкладывать из рюкзака вещи первой необходимости.
Через несколько минут за дверью послышались голоса Мини и Ольшевского.
- Генка, где ты?! - позвал Ольшевский.
- Здесь я! Здесь! - отозвался я, радуясь в душе тому, что ребята обо мне вспомнили.
Они вошли и бегло окинули взглядом комнату.
- Ну, как ты устроился? - поинтересовался Шурик.
- Видишь, товарищ Шура, у Генки на одного такая же комнатка, как у нас с тобой на двоих. И он ее уже примарафетил. Не то, что мы, - констатировал Миня.
- Ну, твою пещеру мы посмотрели. Теперь пойдем, Гена, посмотрим нашу, - предложил Ольшевский.
В это время вошел Кошевой и пригласил нас на обед:
- Все в сборе? Отлично. Пойдем подкрепимся - Савельевна такой борщик сварила - класс! На второе - котлетки с пюре. А компот из вишен и черной смородины - как вино.
В столовой уже обедали Олег Арсеньевич с Михаилом Всеволодовичем и еще трое мужчин лет около сорока. За столом у открытого окна сидели три парня и оживленно о чем-то спорили. Как выяснилось позже, это были дипломники - будущие сотрудники кафедры.
Мы подошли к окошку, и Галактионыч представил нас полнотелой поварихе:
- Савельевна, это наши практиканты. Ну, Колю ты знаешь. А это - Гена и Шура. Деньги за все время до конца их практики я тебе отдал. Так что корми их, как своих сынов. Чтоб они тут не отощали.
Савельевна, не проронив ни слова в ответ, налила нам по тарелке ароматного борща и в каждую положила по полной ложке сметаны. Мы заняли свободный столик и направились, было, снова к окошку, чтобы получить второе и третье. Но Савельевна деликатно вернула нас на место:
- Сiдайте їсти, хлопцi. Друге й трет" я вам сама пiднесу.
Когда мы перешли ко второму, к нашему столу подошел Почепа. Своей единственной рукой он достал из кармана носовой платок, тщательно вытер губы и сказал:
- Ребятки, после обеда часок отдохните. Потом заходите ко мне в лабораторию, где вы уже были сегодня. Будем разбираться, что да как.
В лаборатории Почепа вручил нам по листку бумаги с четко сформулированными заданиями. Мы принялись, было, их изучать, но Олег Арсеньевич с серьезностью в голосе сказал:
- Прочитаете потом, после того, как я разведу вас по рабочим местам и выдам все необходимое. Вы будете заниматься оцифровкой результатов измерений, зафиксированных на кинопленках. Я понимаю, что вам хотелось бы всем троим работать в одном помещении. Но здесь, к сожалению, условия таковы, что в одной комнате имеется только два незанятых рабочих места, а в другой - одно. Кто будет отдельно, решайте сами. Я здесь, в полевой лаборатории, буду не все время - скоро уеду. Поэтому одного из вас я назначу старшим. Колю Минченко мы знаем давно, поэтому старшим пусть будет он. Возражения есть?
- Нет, - ответил за всех Ольшевский.
- Вот и хорошо. Думаю, что Николаю, как старшему, сподручнее будет работать отдельно, а вам, - он указал на нас с Ольшевским, - друг возле друга на втором этаже.
Неожиданно Миня спросил:
- Олег Арсеньевич, а можно, чтобы мы с Шуриком работали вместе? Мы и поселились в одной комнате, и учимся в одной группе, а Гена - в другой.
Почепа пожал плечами:
- Я же сказал: решайте сами. Это я так - предложение внес. А принять его или не принять - дело ваше.
- Гена, ты не против? - спросил Миня.
- Конечно же, нет, - спокойно ответил я, хотя оттого, что я был так бесцеремонно отвергнут, меня слегка покоробило.
Мы вошли в полутемную комнату, где около приборов с экранами сидели три лаборанта и что-то записывали на листах миллиметровки, освещенных настольными лампами. Несмотря на полумрак, в комнате было душно и жарко, и лаборанты сидели без рубашек - только в тренировочных штанах. Почепа подвел нас к свободному рабочему месту и включил прибор.
- Вот этот прибор, парни, называется микрофот. Сюда вставляется пленка - вот так. Изображение фокусируется на экране. Ваша задача совместить начало вот этой кривой с этой точкой на экране. Потом записать в клеточки на миллиметровке отсчеты кривых по вертикали. Затем вот так сдвигаете кадр и проделываете все то же самое для следующего кадра. Потом для следующего и так далее - до конца пленки. Когда пленка закончится, вставляете другую и все начинаете сначала. На миллиметровке обязательно записываете вот этот индекс обработанной пленки, дату оцифровки и фамилию обработчика. И так будет до самого конца практики. Понятно все?
- Конечно, - ответил я. - А что, другой работы вы нам давать не будете? - спросил я.
- Ну, если понадобится что-нибудь погрузить, перенести и тому подобное, то придется помочь, - ответил Олег Арсеньевич. - Другие вопросы имеются?
Все молчали.
- Если в процессе работы возникнут какие неясности, спрашивайте у лаборантов, у меня и вообще у тех, кто в курсе дела. Итак, двое остаются здесь, а третий - со мной.
Мы с Почепой спустились в нижнюю лабораторию, где он показал мое рабочее место.
- Вас, кажется, Геной зовут? - спросил он, доставая папиросу.
- Да. Гена Очерет.
- Вот, Гена, в этом шкафчике лежат необработанные пленки. После обработки будете складывать их в эти коробки. Не забывайте только записывать дату и свою фамилию на миллиметровках с результатами. Вам понятно все?
- Да, - кисло ответил я.
Олег Арсеньевич вопросительно посмотрел на меня, вынув изо рта незажженную папиросу.
- Вы, Гена, чем-то недовольны?
Я пожал плечами, но промолчал.
- Нет, вы не молчите. Давайте все неясности разрешать с самого начала, - спокойно ответил Почепа, пристально глядя мне в глаза.
- Да как вам сказать, Олег Арсеньевич. Я думал, что на инженерной практике мне поручат какую-нибудь инженерную работу, а не эту...
Работавшие в комнате сотрудники тихо хихикнули. Почепа снова внимательно посмотрел на меня и спокойно сказал:
- Дорогой Гена, в этой лаборатории сидят инженеры и научные сотрудники - люди с высшим образованием. Посмотрите, какую работу они выполняют. Сортируют пленки по определенным признакам. Так что порученная вам работа - самая, что ни на есть инженерная или даже научная. Можно расценить по-разному, в зависимости от точки зрения. Это работа, которой занимается научный коллектив кафедры основ радиотехники. Так что давайте, трудитесь. Работа никогда и никому не дается по собственному заказу. Любая работа - не удовольствие, не отдых и не развлечение. Это необходимость, порой очень даже досадная. А удовольствие от работы человек может получать, как правило, только потом - в результате ее высококачественного и своевременного выполнения. Кстати, передайте своим товарищам, что все вы будете зачислены на должности лаборантов. И если правильно и в срок выполните задание, в конце месяца получите зарплату. Другие вопросы имеются?
- Вопросов, Олег Арсеньевич, больше нет, - ответил я, стараясь казаться довольным и оптимистичным.
- Ну, тогда с Богом. Я тоже пойду трудиться дальше.
Вечером в столовой сразу после ужина к нам снова подошел Почепа.
- Ну как, орлы, поработали?
- Стараемся, Олег Арсеньевич, как только можем, - ответил Миня, ковыряя спичкой в зубах.
- Пойдемте посмотрим, что вы там "настарались", - сказал Почепа и пошел по направлению к лаборатории.
Мы двинулись вслед за ним. Проверка началась с меня. Почепа бегло просмотрел все листы миллиметровки, проверил, на всех ли проставлены индексы пленок, фамилия обработчика и дата оцифровки. Затем он ловко одной рукой заправил в микрофот пленку и стал дотошно сверять записи с отсчетами на микрофоте.
- Так. Нормально. Только маловато, Гена. Медленно работаем. Надеюсь, что завтра вы освоитесь, и дело пойдет быстрее. Ну что ж, пойдем теперь на второй этаж. Посмотрим, как поработали Коля и вы... Простите, как Вас зовут? - обратился Почепа к Шурику.
- Ольшевский, - ответил Шурик.
- Это фамилия, а я спросил, как Вас зовут, - сказал Почепа, отворяя дверь рабочей комнаты моих сокурсников.
- Ну, Ольшевский Александр Михайлович, - смущенно ответил Шурик.
- Очень приятно, Александр Михайлович. А ничего, если "Михайлович" я буду временно опускать? - пошутил Почепа.
Мы с Миней рассмеялись, а Шурик, еще больше смущаясь и густо краснея, скороговоркой ответил:
- Конечно. Конечно, Олег Арсеньевич.
Дальше все пошло так же, как и при проверке моей работы. Просмотрев листы Мини, Почепа заключил:
- Коля успел немного больше остальных, но это, очевидно, потому, что он уже имеет опыт в такой обработке. Верно?
- С завтрашнего дня будете работать самостоятельно. Завтра я уезжаю первой электричкой. Приеду в конце месяца и проверю результаты вашей работы. Не забывайте заносить все сведения о выполненной работе в книгу регистрации. По ней я буду ориентироваться, какая у вас производительность. Вопросы ко мне имеются?
- Нет. Пока все ясно, - ответил за всех Миня.
- Ну, тогда отдыхайте, а завтра в семь тридцать в столовую на завтрак. Потом сразу же на труд праведный. По всем организационным вопросам обращаться к Борису Галактионычу Кошевому. По научным - к Михаилу Всеволодовичу Буднику. За сегодняшнюю работу всем спасибо. Все. До завтра вы свободны.
Ободренные тем, что Почепа завтра уезжает и появится на полигоне только в конце месяца, мои сокурсники шли в свой домик в бодром настроении. А мое расположение духа было прескверным. Ведь я ожидал, что на инженерной практике мне поручат разрабатывать схему какого-нибудь блока или, на худой конец, что-то паять, налаживать, осваивать какой-либо современный прибор, вести измерения, дежурить у передатчика или у регистратора. И вдруг я получаю работу какого-то там обработчика пленок. Зачем тогда меня учили теоретическим основам электротехники и радиотехники, усилителям и всему прочему, что мы изучали на кафедрах радиофакультета? Да эту работу можно поручить любой девчонке с семью классами, и она с нею великолепно справится! Какой от нее толк для формирования будущего инженера? А считается ведь, что практика у нас на кафедре с такой классной наукой! Так ведь можно дойти до того, что заставлять наших практикантов сортиры чистить. Это же не просто сортиры, а сортиры полевой научно-исследовательской лаборатории!
Мои размышления прервал Шурик Ольшевский:
- Ну что, Генка, пойдем к нам - "пулю" распишем?
- Спасибо, Шурик. Я не умею в преферанс играть, - отказался я.
- А мы с Миней тебя научим. Ты ведь толковый парень. Надо же когда-то учиться. Что ж это за радист, не умеющий "пулю" писать? Тебя на следующий год в общаге не пропишут. Мы с Миней перед отъездом радовались, что едем втроем - готовая преферансная компания! - не отставал Шурик.
- Ты знаешь, Коля, я не люблю карты. Лучше я почитаю что-нибудь из того, что привез. Видел, сколько я чтива набрал? - сопротивлялся я изо всех сил.
- Оставим его в покое, товарищ Шура. Для "префа" еще созреть надо, - шутил Миня.
- Полностью согласен с Миней. Так что, товарищ Шура, считай, что я еще не созрел.
И потекли наши полигоновские будни. Текли они поначалу скучно и однообразно. Вставали мы в восьмом часу, втроем бежали к озеру на зарядку, окунались. Бодрые и свежие, мы прибегали к восьми в столовую, завтракали и шли по рабочим местам. В час снова встречались в столовой, обедали, обменивались остротами и шутками, час - отдыхали в своих обиталищах, а потом снова шли в лаборатории и трудились до ужина. После ужина опять шли на озеро, смывали с себя дневной пот и лабораторную пыль, а затем Миня с Шуриком усаживались за преферанс, если им удавалось затянуть в свою компанию кого-нибудь из сотрудников полигона или командировочных. Я шел читать прихваченную с собой художественную или интересующую меня техническую литературу, которую читал с таким же увлечением, как и художественную. Иногда мы совершали выходы в соседнее село, где делали покупки или пытались знакомиться с местными девочками. Если это в силу каких-то причин не получалось, мы шли в столовую, где был установлен старенький телевизор, и смотрели фильмы, концерты или другие вечерние передачи.
Меня постоянно мучило щемящее чувство зависти из-за того, что Миня и Шурик успевали обрабатывать чуть ли не вдвое больше пленок, чем я. Корпели они над микрофотом, как мне казалось, гораздо меньше, чем я, а результаты были впечатляющие. Сначала я относил это в счет того, что Миня ранее уже имел опыт такой работы, а я - нет. Но ведь Шурик так же, как и я, видел этот проклятый микрофот впервые в жизни. Что поделаешь, если я такой медлительный? Но ведь Почепе до всего этого нет никакого дела. Ему работу подавай, чтобы вовремя представить результаты. На него, небось, тоже наседают. Чувствуется, что Ампиров на своей кафедре не дает спуску никому.
Время спокойно текло, и срок приезда Почепы неумолимо приближался. Я все сильнее нервничал, а мои сокурсники наоборот, вели абсолютно беззаботный образ жизни. Они все больше играли в волейбол, все раньше шабашили, все дольше спали после обеда. С увлечением удили рыбу в озере, ловили раков, варили уху. Собирали, жарили, сушили и мариновали грибы. А по вечерам иногда и принесенным из сельмага винцом баловались.
Михаил Всеволодович Будник с утра до ночи был занят своей работой и не обращал на нас никакого внимания. Но иногда он полушутя походя бросал реплику:
- Коля, вы с Шурой что, уже все пленки обработали?
- В поте лица трудимся, Михаил Всеволодович! - в тон ему отвечал Миня, обаятельно улыбаясь от уха до уха.
- Главное, чтобы Почепа доволен был. Вот приедет он в конце месяца вместе с шефом - зачет по практике принимать, там и посмотрим, чем вы отчитываться будете.
- Это - всегда пожалуйста, - спокойно отвечал Шурик.
Даже либеральный Галактионыч как-то уколол их:
- А вы все отдыхаете? Ну, прямо как на даче. Ничего, вот приедет Почепа, он вам пропишет клистиры с перцем. Ох, вижу - пропишет!
Я был очень удивлен, узнав, что нам предстоит еще сдавать зачет по практике. Да не кому-нибудь, а самому Ампирову вместе с Почепой. Да, как видно, не все мне дано в жизни. Если в учебе я и превосхожу Миню и Шурика, то в этой дурацкой работе я им явно уступаю.
Но не все было так трагично, как это мне казалось в первые дни практики. Я обнаружил, что могу заинтересовать себя даже такой скучной работой, как обработка пленок на микрофоте. Мне удалось найти в ней кое-какие элементы творчества. Я разработал приемы, с помощью которых можно было быстро центрировать изображение на экране и привязывать его к координатной сетке. Мне удалось сосредоточить свое внимание на минимизации манипуляций с пленкой, я стал следить за тем, чтобы не делать лишних движений при считывании данных, и дело пошло быстрее. Но все равно темпы оставляли желать лучшего. Я чувствовал, что Почепа останется недоволен производительностью моего труда, ибо сокурсники успевали сделать гораздо больше.
Вскоре я убедился в верности своих прогнозов.
Чувство голода напомнило, что время приближается к обеду, и я уже начал нетерпеливо посматривать на часы. Мое внимание стало несколько рассеянным. Я откинулся на спинку стула и потянулся. В это время открылась дверь, и в лабораторию вошел Почепа, приезда которого я ожидал только на следующий день.
- Здравствуйте, - сказал он, укоризненно глядя на меня.
Мне стало неловко, и я рефлекторно вскочил.
- Здравствуйте, Олег Арсеньевич, - ответил я, смутившись.
- Ну как, Очерет, уже проснулись? - колко пошутил он, остановившись у моего стола. - И каковы результаты ваших упорных трудов за время моего отсутствия?
- Вот, здесь все, что я успел сделать, - сказал я, указывая на стопку листов миллиметровки на соседнем столе.
- Прямо скажем, не густо, - недовольно пробурчал Почепа, пересчитывая листы. - Ваши товарищи трудятся более плодотворно.
Пересчитав листы, Почепа надел очки и сделал своей единственной рукой запись в тетради.
- Очерет, вам не стыдно плестись в хвосте? - спросил он, глядя на меня поверх очков.
- Быстрее не могу, Олег Арсеньевич, - ответил я с сожалением.
- Надо меньше кунять, потягиваться да смотреть по сторонам! Небось, работаете, а сами о девочках думаете. Вы хоть видели, сколько ваши товарищи наработали?
- Видел. Но что поделаешь? Уж как выходит. Корплю, стараюсь, но больше сделать не получается. У меня, видимо, реакция замедлена.
- Вот-вот! Приедет Валентин Аркадьевич - ему это и расскажете. Да вы представляете, что он из Вас сделает? От-бив-ну-ю!
- Что ж, сделает, значит сделает! - сказал я в отчаянии.
- Н-н-да-а-а, - угрюмо протянул Олег Арсеньевич. - Но кое-какое время на реабилитацию у Вас пока еще есть. Так что дерзайте, Гена. Спасение утопающих - дело рук самих утопающих.
Почепа закрыл тетрадь и, как-то ссутулившись, вышел, тихо затворив за собой дверь. А я остался в лаборатории в упадочном настроении.
За обедом Ольшевский спросил:
- Генка, что случилось? Обычно ты цветешь: улыбаешься, шутишь, интересные истории рассказываешь. А сегодня надулся как сыч. Даже в разговоре не участвуешь. Ты что, от Почепы вертулю получил?
- Получил, Шурик. Сам видишь - сижу, вкалываю, как негр на плантации, а сделал чуть не вдвое меньше, чем ты или Миня вот. А он меня в бездельники записал, Ампировым пугает.
- Ампировым - это серьезно, - с издевательской улыбкой добавил Миня, сыпнув таким образом еще одну порцию соли на мою и без того болючую рану.
- Вы с Шуриком так быстро работаете! Успеваете и на озеро, и в лес, и мяч все время гоняете, а делаете вдвое больше моего. Не представляю, как это у вас получается? - спросил я, стараясь казаться беззаботным.
- На то он и полигон, чтобы на поле гонять. Вот мы мяч и гоняем, а ты отказываешься. Я же говорил тебе, присоединяйся к нам, - сострил Шурик.
- Слово "полигон" ни к полю, ни, тем более, к мячу, никакого отношения не имеет, - заметил я, стараясь уйти от больной для меня темы.
- А что же оно тогда означает? По-моему, какое-то "поле для испытаний" или что-то в этом роде, - стоял на своем Шурик.
- "Поли" - много, "гониа" - угол. Это по-гречески. Многоугольник, выходит. Так же, как "пентагон" - пятиугольник, - сказал я.
- Да будет тебе, Генка, умничать. Лучше скажи, как ты работаешь? - поинтересовался Миня и заговорщически улыбнулся.
- Как Почепа сказал. Считываю с микрофота по координатной сетке и записываю оцифровку в таблицу. А вы?
- Да ты что, чокнулся, что ли? Ты же знаешь, как должна пойти зависимость? - спросил Миня, скорчив постную физиономию.
- Конечно. А что? - ответил я, недоумевая.
- Возьми с пленки пару начальных точек, а относительно них впиши в графы любые значения - "от лампады". Только чтобы не очень отличались от других. Быстро, аккуратно и похоже. И Почепа будет доволен, и Ампиров лаборантскую ставку заплатит, и ты практику, как курорт проведешь! Надежно, выгодно, удобно, - сказал Миня.
- А если проверят? Тогда не то, что не заплатят, а даже практику не зачтут. А то и вообще из института выпрут, - возразил я.
- Да кто там будет проверять?! Ты же знаешь, какой там поток чисел! В них сам дьявол утонет! Пусть потом обсчитывают, получают новые закономерности, открытия делают! Они, небось, все только и мечтают об открытиях. Так предоставь им это счастье, - цинично заключил Шурик.
- Ну, знаешь, Шурик! Я так не могу, - сказал я, смущенный тем, что у меня "не хватает характера" поступать так, как они.
- Ну и дурак, - подытожил Миня. - Может, пойдешь еще на нас донесешь?
Ампиров приехал тридцатого июля первой электричкой. Прямо из ворот он со своим видавшим виды толстенным портфелем направился в гараж, где застал Галактионыча за перекуром. Шофер Сашко Цапенко показывал в это время механику Паше фотографии своей первой, недавно родившейся внучки.
- Вот! Вот так мы трудимся! Работающих - ноль! - выкрикнул в сердцах Ампиров, красный как рак от гнева.
- Да мы все время как лошади вкалываем, Валентин Аркадьевич, - попытался, было, возразить Кошевой.
- Вижу! Вижу, как вы вкалываете! Вот что лично вы, Боря, успели сегодня сделать? - беленился Ампиров.
- Ну, двигатель начал разбирать...
- Начал! Хорошее вы слово подобрали - "начал"! У нас тут много чего начать успели, но мало что закончили, к сожалению. Правда, кое-кто тут за счет рабочего времени начал и полностью закончил показ фотографий своей любимой внучки. Верно, Сашко?
Сашко в смущении пожал плечами и спрятал в карман черный конверт с фотографиями.
В это время с папкой в руке энергичной походкой вошел в гараж молодой начальник полигона Виктор Иванович Нахимов и прямо с порога обратился к шефу:
- Здравствуйте, Валентин Аркадьевич. Что же вы не предупредили о своем приезде?
- Зачем? Что это меняет? Разве что все делали бы вид, что работают? - сказал шеф, не ответив на приветствие.
- Как это, зачем? Мы бы успели вам подготовить комнату. А так у нас даже комплекта чистого белья нет. Или вы здесь ночевать не намерены? - поинтересовался Нахимов.
- Нет уж, еще как намерен! В этом хаосе надо как следует разобраться, что здесь делается и как. А отдельной комнаты мне не надо. Какое-нибудь свободное место в жилом домике есть?
- Одно есть. Только это в одной комнате с практикантом, - ответил Нахимов. - И там постель несвежая - месяца полтора назад доцент Лагода спал. Стирка только на будущую субботу планировалась.
- Вот и отлично, - перебил его Ампиров. - Там я и буду ночевать. Пусть все идет, как у Вас запланировано. Отведите меня туда - вещи положить. Потом соберите, пожалуйста, общее рабочее собрание. Те, кто сейчас на вахте - измерения ведут - пусть на рабочих местах остаются. А остальные - через полчаса на собрание в столовую. О стульях позаботьтесь, чтобы на всех хватило, - распорядился Ампиров.
Через полчаса шеф уже темпераментно вел собрание. Сначала он заставил отчитаться руководителей каждого подразделения и сделал вывод о том, что дела на полигоне идут из рук вон плохо. Потом выругал начальника полигона за то, что решетка под антенной - "идеальная земля" - до сих пор не закончена. Тот попытался было оправдаться тем, что сварочный аппарат маломощный, но Ампиров оборвал его на полуслове:
- Кто хочет работать, изыскивает возможность, а кто не хочет, находит причину. Плохой плотник всегда винит инструмент, а наихудший - гвозди. Бригаде сварщиков немного подскипидарить одно место надо, тогда будем во все планы укладываться, Виктор Иванович.
Потом шеф напомнил о скором окончании очередного этапа крупной хоздоговорной работы. Говорил, что такого отставания от намеченного плана он еще не помнит за все время своей работы на кафедре. Говорил, что пора засучить рукава и немного ударить пальчик о пальчик, грозился заменить начальников секторов, и что он больше не намерен вытирать носы инфантильным сотрудникам, которые забыли, сколько им лет по паспорту и до сих пор ходят в коротких штанишках.
Я с восхищением наблюдал за действиями Ампирова, и меня не оставляло чувство, что передо мной - будущий академик. Уж в этого человека народ поверит, пойдет за ним в огонь и в воду. Потому что такой своего добьется при любых обстоятельствах.
А шефа все несло и несло. Наконец, он сменил тему своего выступления:
- В заключение хочу добавить, что в прошлый свой приезд я очередной раз обращался ко всем, кто работает в нашей полевой лаборатории, с просьбой не бросать в полигоновский туалет бумажек. И что изменилось? Аж ничего ровным счетом. А ведь мы обещали председателю соседнего колхоза. Он для нас столько сделал: и с земляными работами помог, и трубы нам достал, и строительный лес, и много еще чего. А мы такой простой просьбы не можем выполнить. Позор!
Ампиров посмотрел на часы и кивнул Буднику. Тот понимающе кивнул в ответ и тут же удалился в сопровождении двух лаборантов - пошли включать передатчик. А шеф продолжил:
- Вы знаете, как народ называет содержимое выгребных туалетов? Золото! Если вдуматься как следует, то это и есть золото! Ибо ценится на вес золота! А вы к нему как относитесь? В своем хозяйстве люди каждый грамм собирают! Это же будущий урожай! А вы туда бумажки бросаете. Как его тогда на поле вывезешь осенью? Нехорошо так! Ко всему относитесь по системе "тяп-ляп" - к работе тоже. Впрочем, о какой работе может идти речь, если вы даже такой элементарной истины постичь не желаете?
После небольшой паузы он, как бы невзначай, спросил Почепу:
- Олег Арсеньич, а как тут наши практиканты? Справились с заданием?
- Справились, но по-разному.
- Что значит "по-разному"? - насторожился Ампиров.
- Ольшевский и Минченко - отлично. А вот Очерет работал безобразно медленно. Раза в два меньше сделал, чем каждый из этих двоих, - спокойно ответил Почепа, кивнув в мою сторону.
- Лодырь? - с возмущением спросил Ампиров, испепеляя меня своим пронизывающим взглядом.
- Да вроде нет, просто медлительный. И сидит, казалось бы, с утра до вечера, но мало успевает. Огня в одном месте маловато, - с улыбкой заключил Олег Арсеньевич.
- А-а-а-а, - протянул, вернее - прорычал Ампиров. - Лодырь, значит! Мы и поступим с ним, как с лодырем. Этим заплатим по полной ставке, а Очерету - шиш с маслом! Пусть в следующий раз побыстрее чухается!
Ампиров свое слово сдержал. Ребята потешались надо мной, как только могли, а я ужасно досадовал, что не умею поступать так, как Миня с Шурой. Но денежки они получили, практику им зачли на "отлично". Мне же с трудом вывели "хорошо" и лишь потому, что в зачетке у меня были в основном пятерки. В итоге, возвращая мне зачетку, Ампиров выругал меня еще раз:
- Курорт себе в полевой лаборатории устроили! Здесь вам не санаторий, а рабочая командировка! В командировке, к вашему сведению, рабочий день от зари до зари, потому что на работу полевой лаборатории идут государственные деньги! Государство, между прочим, не дойная корова, средства у него не бесконечны! Здесь отдача нужна! А у Вас ка-пэ-дэ меньше, чем у паровоза!
К вечеру я собрал свои вещи, чтобы на следующий день первой электричкой уехать в Харьков, а оттуда домой. Отвлекшись от насущных проблем, я с увлечением читал Клиффорда Саймака, лежа в постели, когда в комнату вошел Ампиров, молча положил на стол папку с бумагами и уселся на свободную кровать. Он вытащил из-под кровати свой раздутый портфель, достал полотенце, зубную щетку и тюбик пасты. Пошарив в портфеле, он в сердцах сказал, глядя в пустоту:
- Черт! Мыльницу забыл! У Вас мыло есть?
- Конечно, Валентин Аркадьевич, - ответил я, поднимаясь с постели.
- Вы позволите воспользоваться? - спросил он каким-то официальным тоном.
Я развязал рюкзак, вынул дешевенькую мыльницу с моим любимым "кокосовым" мылом и протянул Ампирову. Взяв ее из моих рук, он вышел, не закрыв за собой дверь, и голодные лютые комары сразу же несметным роем ринулись в комнату, привлеченные ярким светом лампы. Я выключил свет, и тут же со двора послышался недовольный голос Ампирова:
- Включите, пожалуйста, свет, чтобы я мог умыться. Здесь темно, как у негра в жж...желудке!
Я подчинился. "Вот досада, - подумал я. - Теперь комары всю ночь спать не дадут. Но что поделаешь? И зачем ему там свет понадобился? Как будто он там собирается не умываться, а вышивать мелким бисером. Ну да черт с ним - все равно последняя ночь на полигоне!"
Натянув на голову простыню, я слышал сквозь комариный писк, как Ампиров гремел умывальником, крякал и отфыркивался. Вскоре он вошел, тщательно затворил дверь и, подойдя к моей кровати, протянул мне мыльницу. По ее весу я понял, что она наполовину заполнена водой, и мыло к утру раскиснет, чего я терпеть не мог. Но я решил смириться - все равно завтра уезжать.
- Спасибо. У Вас дорогое мыло. Мне такое не по карману. Обхожусь "банным", - пробурчал Ампиров и, громко сопя, начал готовиться ко сну.
Наконец он выключил свет и улегся. Сон от меня отскочил, и я слышал, как он ворочался, и сетка его кровати отзывалась противным скрипом. Несколько минут спустя он забористо захрапел. Какое-то время я еще лежал, переворачиваясь с боку на бок и отбивая атаки комаров, а потом сон одолел и меня.
Домой я уехал в прескверном настроении. Все складывалось как-то неудачно: моя первая в жизни, так сказать, официальная инженерная работа оказалась совсем не инженерной. Однако я старался выполнить ее честно и добросовестно, но этого, увы, никто не оценил. Преуспели халтурщики Миня и Шурик - их похвалили и Почепа, и сам Ампиров; за недобросовестную работу им заплатили по полной лаборантской ставке и за практику выставили по пятерке. А мною Ампиров с Почепой бесцеремонно ноги вытерли, да еще и товарищи насмеялись. Ну где же справедливость, о которой так много толковали и в школе, и в институте, и в литературе? Шурик сказал, что ее не существует, и он, как видно, прав на все сто процентов.
Но должно же мне было хоть в чем-то повезти. И повезло - каникулы я провел в свое удовольствие в обществе Тони Ампировой. Нет, она не родственница Валентина Аркадьевича - всего-навсего однофамилица. Девочка красивая - всем парням на зависть. Правда, мне она показалась не очень умной, но мой ближайший друг Вовка уверял, что ум для женщины отнюдь не главное. Быть может, это и верно, однако ее глупость меня немного раздражала.
Я часто одалживал у Вовки моторную лодку, на которой мы с Тоней ездили вниз по течению Днепра, останавливались на безлюдных пляжах, посещали также многолюдные организованные пляжи, собирали веселые компании, ловили рыбу и раков, разводили костры, варили уху.
Каникулы пролетели, как одно мгновение. Пришла пора ехать на занятия. Расставаться с Тоней мне никак не хотелось, но ничего не попишешь, занятия есть занятия. Я понимал, что такая девочка ждать не будет - ей просто не дадут. Но что было делать? Волей-неволей с болью в сердце пришлось смириться с будущей потерей. И я, конечно же, подчинился судьбе - мысленно простившись с Тоней навсегда, поехал продолжать учебу.
И снова замелькали дни, как в кино - моя студенческая жизнь потекла по прежнему руслу. Занятия, общежитие, друзья, девушки. После неудачного для меня знакомства с Ампировым я решил оставить дальнейшие попытки попасть на его кафедру. С такой аттестацией, которая сложилась в то лето на полигоне, делать мне там было совершенно нечего. И я начал приобщаться к команде кафедры Валерия Сидоровича Бурлакова, лауреата Сталинской премии Первой степени, где меня приняли без никаких аттестаций и предварительных условий.
Приближался Новый год. Я чувствовал себя на подъеме и все больше увлекался работой, которую мне поручали молодые сотрудники кафедры Бурлакова. Валерий Сидорович был умницей и душой студентов. Всегда жизнерадостный, он никогда ни за что не выговаривал, всегда поддерживал новые идеи, не давая, однако, уйти от поставленной задачи, и порой деликатно отрезвляя напоминанием о сроках выполнения работы.
Я подолгу засиживался на кафедре Валерия Сидоровича и был счастлив оттого, что мне разрешали участвовать в семинарах, где мои выступления выслушивались, как выступления полноправного сотрудника. Меня принимали, как полноценного специалиста, как равного среди равных. Я часто задерживался в лаборатории допоздна и когда вахтер выпроваживал меня, мотивируя тем, что ему нужно запирать корпус, мне не хотелось уходить, и я с нетерпением ожидал следующего дня, чтобы проверить, что же получится в результате перепайки схемы по моей новой идее.
В ампировской научно-исследовательской лаборатории царил аврал. Все готовились к сдаче очередного этапа крупной хоздоговорной работы. Взад и вперед сновали замороченные сотрудники, возбужденный голос Ампирова слышался то из кабинета, то из коридора, то из лаборатории. Не переставая, трещал телефон. По окончании рабочего дня все задерживались - кто на час, кто на два, а некоторые уходили только по требованию вахтера.
Было уже около девяти вечера, когда Ампиров заглянул в лабораторию, где в клубах табачного дыма, склонившись над листом миллиметровки, сидел Почепа и строил графики.
- Олег Арсеньевич, как результаты? Наша теория подтверждается или так... - скроив пренебрежительную гримасу, суровым голосом спросил Ампиров, рукой разгоняя дым.
- Откровенно говоря, за этот период, - Почепа указал рукой на график, - полнейший абсурд.
- Оцифровку проверяли? - поинтересовался шеф.
- Проверил, Валентин Аркадьевич. Никакого соответствия фоторегистрации, чисто "фонарные" числа, - еле слышно ответил Олег Арсеньевич.
- Как это - "фонарные"?! Кто обрабатывал?! - заорал Ампиров, и его лицо побагровело от ярости.
- Наши летние практиканты, - со вздохом ответил Почепа.
- Это наверняка тот - Очерет, или как там этого лодыря?! - распалялся шеф.
- Нет, Валентин Аркадьевич. На этот раз вы ошиблись. Наоборот, Очерет обработал свои пленки исключительно скрупулезно и добросовестно, а вот Ольшевский и Минченко напичкали нас фикцией. Их приходится переделывать заново, - спокойно сказал Почепа.
- Черт! - в сердцах вскричал Ампиров и стукнул кулаком по столу. - Так вот почему они так много сделали по сравнению с Очеретом! Они просто халтуру гнали, когда Очерет работал добросовестно! А мы его выругали, не заплатили ни копейки да еще и четверку по практике выставили! А этих халтурщиков и похвалили, и поощрили зарплатой! Просто стыдно перед парнем! Надо как-то перед ним извиниться при случае, а этим голубчикам высказать все, чего они заслужили! Какие, однако, мерзавцы! Напишите на них в деканат рапорт, хоть нам это поможет не больше, чем мертвому клизма. Быть может, Шкиц их отчихвостит как следует. Но и Очерет, надо сказать, тоже хорош. На его глазах эти шарлатаны бессовестно подсовывали нам липу, а он, несомненно, знал об этом и преспокойно молчал.
- Валентин Аркадьевич, - остановил его Почепа, - а вы бы на его месте вот так и выдали своих товарищей? Я бы, например, не смог.
Ампиров поправил свои круглые очки и, раздраженно махнув рукой, добавил:
- Не нужно шибко философствовать, Олег Арсеньевич! Все это, если хотите, результат бесконтрольности с вашей стороны. Если бы вы их в свое время проверяли как следует, этого бы не случилось.
- Что верно, то верно, Валентин Аркадьевич. Мне кажется, надо бы зачетную ведомость по практике переписать - Очерету хоть запоздало пятерку поставить. Как вы насчет такого хотя бы частичного восстановления справедливости? - спросил Почепа.
- Ни в коем случае! Это противозаконно. Как выставили, так пусть теперь и остается. Кстати, он все же виноват - бессовестно промолчал о том, что его товарищи подлогом занимались. Ведь это государственное дело! Кроме того, четверка - тоже хорошая оценка. А что просмотрели тех двух халтурщиков, так это наша с вами вина, больше ничья.
Приближалась зимняя сессия. Суровая действительность диктовала свои жесткие условия: чтобы успеть подтянуть все хвосты, мне нужно было на некоторое время оставить работу у Бурлакова. Но Валерий Сидорович уж очень не любил, когда какое-либо дело бросалось незавершенным, и я в срочном порядке заканчивал отладку своего блока. В тот вечер мне это почти удалось. Оставалось только проверить его во всех возможных логических ситуациях, но это уже было делом следующего дня. Я запер лабораторию, повесил контрольный замок и направился к выходу, размышляя о своих насущных проблемах.
- Гена! - услышал я с противоположной стороны холла хрипловатый голос Почепы.
Я остановился, обратив взгляд к Олегу Арсеньевичу. Он шел ко мне через холл с дымящейся папиросой в зубах, делая знаки своей единственной рукой.
- Гена, задержитесь, пожалуйста, на пару минут. Я понимаю, уже поздно, но не могу не сказать вам, что месяц тому назад мы начали обсчитывать результаты, которые Вы и Ваши товарищи представили нам на летней инженерной практике.
Мое сердце дрогнуло, и в мозгу начали роиться тревожные мысли: "Ну и практика! Что еще могло случиться? Неужели я там что-то напутал? Только бы не пришлось переделывать! Черт бы побрал и Почепу, и Ампирова, и всю их кафедру"! Почепа остановился, выпустив густой клуб синего дыма, и как-то несмело проговорил:
- В процессе обсчета мы заметили, что полученные результаты никак не ложатся на прогнозируемую кривую. - Он затянулся так глубоко, что в папиросе что-то затрещало, и с грустной улыбкой продолжил. - Ну, начал я проверять результаты вашей с ребятами оцифровки и чуть умом не тронулся.
- И какие же там огрехи я допустил? - спросил я с тревогой в голосе.
- В том-то и дело, что лично Вы все сделали исключительно точно и добросовестно. А вот Ваши товарищи... Да вы и сами наверняка знаете. Вы ведь обрабатывали на совесть, а они халтурили. Потому, видимо, и "наработали" больше вашего! Вы меня, ради Бога, извините, что я тогда не разобрался, да еще и Валентина Аркадьевича на Вас напустил!
- Ладно, мне не в первый раз! - ответил я, смущенный тем, что человек, который по возрасту годится мне в отцы, просит у меня прощения.
Почепа словно прочитал мои мысли и заговорил укоризненным тоном:
- Хоть Вы и сделали все на пятерочку, но все же, как Вам совесть позволила умолчать о том, что они творили? Теперь из-за этого правительственная тема задерживается. И наши люди премии лишаются!
- Знаете, Олег Арсеньевич, это уж чересчур! Я все лето работал как проклятый - как карла вкалывал! Потом Ампиров и бездельником меня обозвал, и денег не заплатил, и оценку по практике снизил! Они же получили все! Так теперь я еще и виноват в том, что сроки выполнения правительственной темы срываются! Да это уму непостижимо!
- Тише, тише, Гена. Не гневитесь, пожалуйста, - он снова затянулся и бросил окурок в стоящую неподалеку урну. - И в самом деле. Я бы на Вашем месте, наверное, тоже не выдал товарищей. Намекнули бы как-то, что ли... Ладно, смиритесь, Гена. Такова доля честного человека. Но при всех этих негораздах честь Ваша спасена, Вы полностью реабилитированы, в том числе и перед профессором Ампировым. Он в курсе.
- Толку-то? - сказал я, стараясь выдавить из себя улыбку.
- Ну, это как сказать. Посмотрим еще, как обстоятельства в дальнейшем сложатся.