Хочу поведать вам историю, рассказанную мне в поезде, следовавшем в Симферополь в 1992 году, когда я ехал на летний отдых в Алушту. Моими соседями по купе были молодая супружеская пара, занятая только своими заботами и практически не общавшаяся с попутчиками, а также пятидесятилетний житель какого-то приалуштинского посёлка, назвавшийся Михаилом Николаевичем, и рассказавший мне эту удивительную историю.
Михаил Николаевич, по его словам, работал механиком в каком-то санатории и имел свою моторную лодку, на которой от случая к случаю рыбачил неподалёку от берега. Как и большинство крымчан, они с женой в сезон летних отпусков сдавали часть своего жилья внаем отдыхающим. Наиболее активные из их постояльцев просились иногда с Михаилом Николаевичем на рыбалку. И он им, как правило, не отказывал - дополнительный заработок, конечно же, не помешает.
Об одной из таких его рыбалок в компании с квартирантом-отпускником и пойдёт речь в этой истории. Постараюсь ничего не упустить из услышанного и, чтобы изложить события как можно точнее, поведу повествование в той манере, в какой преподнес его рассказчик, и от его имени.
Погода установилась солнечная и жаркая, море было тёплым и спокойным, и мы с моим постояльцем Лёней решили, наконец, осуществить план, задуманный им ещё в начале месяца: порыбачить на моем катере вдали от берега на утренней зорьке. Более правильным было бы называть его моторной лодкой, но по документам это все же катер.
Встали мы до восхода солнца и не спеша снарядили лодку. Все остальное, необходимое для рыбалки, мы подготовили еще с вечера. Чтобы не раздражать пограничников, решили выйти в море, дождавшись рассвета, хотя я имел все необходимые разрешения.
Приятно было нестись "с ветерком", прыгая с волны на волну. Солнце сверкало ослепительно и, хоть было ещё раннее утро, день намечался по-крымски знойный. Отойдя от берега на дозволенное расстояние, мы заякорились и забросили удочки.
Прошел час, потом еще один, а клёва все не было. Какая досада! Так долго собираться и - на тебе - хоть бы разочек у кого-то клюнуло. А солнце всё поднималось и жгло немилосердно. Однако мы не уезжали, надеясь выудить хоть маленькую рыбёшку - кошке на обед. Но тщетно. И жара нас, что называется, достала. Искупавшись, мы не смогли охладиться, ибо вернувшись в горячую от солнца лодку, вновь ощутили такой жар, что рисковали получить тепловой удар. Даже непосредственная близость водной поверхности не приносила желанной прохлады.
В нескольких километрах от нас на таком же расстоянии от берега мы увидели облачко густого тумана, низко стлавшегося над водой. Лёня предложил прокатиться туда, опять-таки "с ветерком", и погрузиться в его влажную прохладу, чтобы защититься от крымского солнца хотя бы чуточку, хоть на короткое время. Я воспринял это предложение без особого энтузиазма, так как дома меня ждали неотложные дела, но наш предварительный уговор обязывал меня согласиться.
Подняв якорь, мы тут же рванули с места на полных газах, и встречный ветер приятно освежил наши тела, размякшие под лучами нещадного солнца. Лодка стремительно неслась к намеченной цели, подпрыгивая на волнах, глухо ударявших в днище. Вскоре мы достигли полосы тумана и сходу внедрились в него, не сбавляя скорости.
Нас окутала желанная прохлада, которая, по мере нашего погружения во влажную мглу, быстро перешла в такой холод, что захотелось что-нибудь на себя накинуть, да потеплее. Туман стал настолько густым, что я, глядя с кормы, едва различал силуэт Лёни, сидевшего на носу. Внезапно катер стремительно скользнул вниз с высокой волны, а через несколько секунд зарылся носом во встречную волну, обдавшую нас лавиной ледяных брызг, и тут же стал взбираться на неё. Спустя минуту мы выскочили из тумана на ослепительно яркое солнце, чему обрадовались, как дети. Мы дрожали от холода, а выступающие металлические части катера были покрыты инеем. И это в такую-то жару!
Некоторое время мы молча продолжали мчать в прежнем направлении, не обращая внимания ни на что вокруг. Но тут я почувствовал голод и предложил вернуться. Оглядевшись, мы в ожидаемом направлении не увидели берега. Вернее, увидели, но очень далеко, на самом горизонте в виде узенькой полоски в размытой синеватой дымке, что было очень странно, так как проехали мы совсем мало. До этого я никогда в такую даль не забирался, да и пограничники не позволяли, могли лишить прав вождения катера. Но как бы там ни было, нужно было возвращаться.
Поворачивая к берегу, я развернул катер влево на девяносто градусов, и тогда Лёня, сидевший на носу лицом ко мне, жестикулируя, стал указывать в сторону кормы. Оглянувшись, я увидел позади нас большой остров, покрытый лесом. До него было метров триста. Я очень этому удивился, потому что никогда слыхом не слыхивал ни о каком острове в тех местах. Ведь я там родился и живу по сей день безвыездно. Да и насколько я знаю, на Чёрном море вообще нет островов таких размеров, кроме Змеиного вблизи от Румынской границы. Лёня сказал, что тоже знает только Змеиный, но факт - вещь упрямая, и мы исключительно из любопытства решили подойти к "открытому" нами острову.
Взяв курс на остров и пройдя метров сто, я неожиданно увидел, что нам наперерез несётся пограничный катер, и офицер, стоя у борта почти на самом носу, что-то кричит в мегафон. Но мы ничего не слышали, кроме рева нашего мотора. Я понял: нам велят остановиться, и заглушил мотор. Офицер вроде бы продолжал кричать, однако мы слышали только мерный плеск волн о борт моторки и больше ничего.
Пограничный катер подошёл почти вплотную к нашему судёнышку и развернулся к нам бортом. Офицер продолжал говорить в мегафон, но голоса его по-прежнему не было слышно. На борту появился матрос, который явно намеревался кинуть нам конец, с тем чтобы мы к ним пришвартовались. Катер дрейфовал в нескольких метрах от нашей моторки, и в это время в ее правый борт крепко ударила волна. Нас резко подбросило и понесло прямо на катер. Столкновение было неизбежно. В ожидании удара я мертвой хваткой вцепился в банку и зажмурился, но никакого соударения не произошло.
Открыв глаза, я увидел то, от чего пришел в шоковое состояние. Наша моторка находилась внутри катера... и сидящие в нем матросы смотрели на нас круглыми от ужаса глазами. Через две-три секунды мы были уже по другую сторону катера, а офицер и матрос, стоявшие на палубе, ошалело глядели в нашу сторону. Как видно, они были удивлены не меньше нас тому, что наша моторка беспрепятственно прошла сквозь их катер, как привидение сквозь стену.
Неожиданно Лёня вскрикнул, указывая на корпус катера, сквозь который едва заметно просвечивали солнечные блики, плясавшие на волнах по ту сторону, откуда нас только что принесло волной. И тут мы оба увидели, что и катер, и люди на нём - полупрозрачны... Лёня в возбуждении кричал, что это не настоящий катер и не настоящие пограничники, а какой-то мираж. Как видно, на катере подумали о нас то же самое, ибо больше не пытались ни подойти к нашей лодке, ни что-либо нам сказать. Нас медленно относило от катера, который с каждой минутой становился всё более прозрачным и, в конце концов, полностью растворился в воздухе. А на том месте, где он только что качался на волнах, лишь ярко сверкали солнечные блики.
Совершенно обалдевшие, мы обменялись впечатлениями. Ни я, ни Лёня никогда ранее миражей не видели. Прежде чем возвратиться домой, мы все же решили немного осмотреть остров. Я повел лодку вдоль береговой линии в пятидесяти метрах от нее, высматривая место, удобное для высадки. Наконец, мы остановили выбор на аккуратном пляжике. Направив лодку к облюбованному месту, я заглушил мотор, и она, по инерции, с шуршанием села на ракушечный берег.
Высадившись, мы втащили на сушу нос моторки так, чтобы волны не могли ее снести, и двинулись по направлению к лесу. Ракушки, слагавшие пляж, лежали настолько рыхлым слоем, что мы проваливались в них до середины голени. На опушке я обратил внимание на обилие всякой живности. В траве шныряли какие-то ящерицы, грызуны, жуки, кузнечики и всевозможные мелкие зверюшки, а над нашими головами, противно жужжа, роями вились насекомые. Среди кустов, деревьев и над полянами порхали незнакомые птицы, украшенные разноцветным оперением, наибольшие из которых были величиной с курицу, а самые маленькие - меньше воробья. Над густой травой, усеянной цветами, вились многочисленные бабочки удивительной раскраски, и некоторые из них достигали размера чайного блюдца. Порой они, как по команде, тучей поднимались в воздух, пестрым вихрем кружили над поляной, взблескивая на солнце всеми цветами радуги, и так же дружно вновь опускались на цветы, кусты, траву. Воздух был наполнен пронзительными птичьими криками и громким стрекотанием то ли кузнечиков, то ли цикад, которых, кстати, в Крыму нет. Вернее, говорят, что какие-то есть, но они не поют.
Мы углублялись в лес, дивясь всему, что нас окружало: невиданным деревьям, плодам, животным. Идти было трудновато из-за поваленных полусгнивших древесных стволов, теплых луж и мелких ручейков. Порой ноги чвакали в теплой, словно суп, воде среди жёсткой и стабурючей, как массажная щётка, травы. От нас во все стороны россыпью шарахались то ли мелкие лягушата, то ли ещё какие прыгучие земноводные или рептилии. Мы остановились у дерева с плодами, похожими на виноград, но тяжелые гронки были по форме наподобие рябиновых, а ягоды - величиной с вишню, золотистого цвета, прозрачные и сочные с мелкими косточками внутри. На вкус они оказались удивительно приятными, кисло-сладкими с нежным ароматом. Мы стали с жадностью поглощать их, так как оба давно хотели пить.
Когда Лёня наклонил очередную ветку, чтобы я сорвал увесистую гронку, в нескольких метрах от нас послышался осторожный шелест раздвигаемых ветвей. Меня почему-то внезапно охватило чувство неясной тревоги, а по спине поползли мурашки ужаса. Я посмотрел в сторону, откуда слышался шелест, и едва не лишился чувств. Из-за ветвей на меня смотрело злобное человекоподобное существо с красными глазами. Видя мою искажённую ужасом физиономию, Лёня оглянулся, и его реакция была мгновенной. "Бежим!" - крикнул он и тут же опрометью кинулся назад, к лодке, а я - вслед за ним.
Мы неслись, перепрыгивая через бурелом, через лужи и ручейки, проваливаясь в грязь и не обращая внимания на колючие ветви кустов и деревьев, которые хлестали нас по лицу и по чему попало, рвали на нас одежду и кожу. Лёня первым выскочил на берег, столкнул в воду лодку и кинулся к мотору, а я, собрав все силы воедино, оттолкнул её ещё дальше и вспрыгнул на нос. Я оглянулся и, испытывая смертельный ужас, увидел, как гориллоподобное существо, неуклюже ковыляя по рыхлому ракушечному пляжу и злобно ухая, несется к лодке. Оно уже готово было броситься в воду, чтобы нас настичь, когда Лёня неистово рванул ручку стартёра. Мотор дико взревел, вспенив за кормой воду, что испугало обезьяну и обратило в бегство.
Отъехав от берега, мы решили идти обратным курсом через облако тумана, которое ещё не успело рассеяться, ибо интуиция нам подсказывала, что иного пути назад быть не может.
Всё было, как и перед этим. В тумане нас объял собачий холод, а когда мы вынырнули из него, в глаза нам блеснуло солнце, которое было уже у самого горизонта. Справа, совсем близко виднелся берег, и я взял курс на то самое место, от которого мы отчалили с рассветом. А удивительного острова нигде и духу не было.
Вернувшись домой, мы, наконец, заметили, что у нас поцарапаны лица, руки и плечи, а одежда висит лоскутами. Мы ощутили острый голод и незамедлительно его утолили.
На другое утро, выйдя на берег моря, мы ещё видели на прежнем месте остатки тумана, но к обеду он уже рассеялся. А спустя некоторое время я услышал в посёлке рассказ о том, как пограничники на катере недавно видели двоих нарушителей в моторке, но это оказался мираж, а говорили, мол, что в этих краях миражей не бывает.
Нашему рассказу никто не поверил и не верит до сих пор. Правда, я давно уже никому об этом не рассказывал - все только смеются да шутят, а некоторые серьёзно уверены, что мы с Лёней оба от жары умом тронулись. Не знаю, поверите ли вы. Думаю, что нет. Да мне, собственно, всё равно, ибо после прибытия поезда мы с вами расстанемся и вряд ли ещё когда-либо встретимся.