После того как я поселился в бабушкином доме, мне пока ни разу не приходилось заглядывать в почтовый ящик, прикрепленный к воротам еще покойным мужем тети Серафимы. Да и зачем? Ни журналов, ни газет я не выписывал, а писем ждать было не от кого. Разве что какое-нибудь официальное сообщение могло прийти - от местных властей или из пенсионного фонда. Кроме того, я уже лет пятнадцать не писал и, естественно, не получал "бумажных" писем - только электронные. Поэтому я удивился, когда, идя рано утром в магазин купить чего-нибудь съестного для Джека и Барсика, случайно увидел сквозь отверстия в почтовом ящике белый листок бумаги. На ящике висел амбарный замок, ключ от которого с картонной биркой с надписью корявым старческим почерком "Почта", как и при тете Серафиме, лежал на кухонной полке. Не знаю, для чего тетя вешала на ящик замок, притом столь массивный. Висел-то он со стороны двора, по которому к тому же бегал Джек и грозно лаял на каждого, кто приближался к воротам.
Я не стал возвращаться за ключом и продолжил намеченный путь в магазин за углом. Было ветрено, в лицо отчаянно хлестал холодный дождь с мокрым колючим снегом, но после посещения магазина я все-таки забежал на базар, купил продуктов да кое-чего для хозяйственных нужд и предстоящей вылазки. Все-таки жизнь в маленьком городе имеет свои преимущества. Здесь все рядом: магазины разных профилей, базар, почта и прочие государственные учреждения. И человек становится независим от транспорта. Даже в самый дальний конец города можно запросто дойти пешком, в особенности, когда располагаешь временем. А местный транспорт везет из конца в конец от силы минут пятнадцать, не более.
По возвращении домой я накормил своих четвероногих питомцев, приготовил себе нехитрый завтрак и кое-как утолил голод. Помыв посуду и подметя пол, я собрался уж было идти в подвал продолжать исследования, как вдруг вспомнил о бумаге в почтовом ящике.
Ключ с трудом вошел в скважину ржавого замка и долго не хотел проворачиваться. Ведь замок никто не открывал, почитай, с прошлого года. А любой механизм, чтобы сохранять работоспособность, должен регулярно работать. После многочисленных попыток, сопровождаемых постукиваниями, подергиваниями и потоком ругательств, мне, наконец, удалось открыть почтовый ящик. Там лежал вдвое сложенный листок отсыревшей бумаги, исписанный ровным каллиграфическим женским почерком.
"Уважаемый Артем Тимофеевич!
Заходила забрать крыночку, но дома Вас не застала. Звонила по телефону покойной Серафимы Гавриловны, но мне никто не ответил. То ли Вы в это время отсутствовали, то ли за Вами не сохранили ее номер. Или Вы вообще отказались от услуг нашей городской АТС. Номера Вашего мобильника я, к сожалению, не знаю. Поэтому, если будет у Вас возможность, позвоните мне, пожалуйста, домой: 3-47-34 и скажите, как забрать мою посудину.
С уважением, Мария Юрьевна.
1 ноября 200... г."
Телефон Марии Юрьевны не отвечал. Я нажал клавишу отбоя и позвонил еще раз. Эффект тот же. Быть может, она прилегла отдохнуть? Я снова набрал ее номер и терпеливо ждал, считая вызывные гудки. Один... другой... третий... После седьмого в трубке раздался щелчок, а за ним - сладкий женский голос: "Здравствуйте! С Вами говорит автоответчик..." Я положил трубку. Что толку разговаривать с автоматом? Терпеть не могу автоответчиков и автоматических определителей номера. Всякий раз, когда я слышу, что "трубку снял" автоопределитель, я чувствую себя униженным, воображая, что там, на другом конце линии, кто-то, глядя на индикатор, интересуется, кто ж это звонит. И потом прикидывает, стоит ли тебе отвечать. Если ты нужен и пришелся кстати - охотно ответит, а если нет - пошлет тебя заочно ко всем чертям, а то и еще куда подальше.
Но вернуть женщине посудину все же нужно. И как можно скорее, притом не пустую. Но что ей преподнести в качестве благодарности за такие вкусные пирожки? Знать бы, в чем она испытывает нужду. Однако это мне, к сожалению, пока не ведомо. Что ж, придется отблагодарить ее коробкой хороших конфет. Решение банальное, но универсальное. Другого выхода у меня нет.
Долг есть долг, который всегда, как говорится, платежом красен. Погода была прескверной, но деваться некуда. Чтобы выглядеть джентльменом, нужно выйти купить хороших конфет. Noublesse oblige, как говорят французы.
Вскоре я вернулся с солидной коробкой пижонских шоколадных конфет, наполненных ромом. Причем, свежайших, уложенных не в современном стиле - "квадратно-гнездовым способом", а плотно, одна к одной, как в добрые старые времена. Сунув для лучшей сохранности коробку в холодильник, я еще раз попробовал созвониться с Марией Юрьевной. Безуспешно. Что ж, попробуем завтра. Облачившись в штормовку и прочее туристское снаряжение, я уложил в чехол купленную накануне удочку и направился в подвал.
Открыв вход в НЛО, принялся переносить в него вещи, необходимые для запланированной вылазки. Все было уже перенесено, когда я вспомнил о компасе и стал искать его среди всякого барахла на старом хлипком стеллаже. Когда мои поиски увенчались, наконец, успехом, я, надевая компас на запястье, случайно толкнул стеллаж плечом. От этого толчка шест, которым раньше во дворе подпирали бельевую веревку, с грохотом рухнул за бабушкин шкаф. Я поднял его и снова поставил вертикально у стеллажа. При этом мне показалось, будто за шкафом что-то не так. Там на полу было полно всякого мусора, но я увидел свет от лампы, которую несколько минут назад поставил на ящик с противоположной стороны. Между задней стенкой шкафа и стеной подвала было... пустое пространство! Как это может быть? Я же через шкаф только что попадал в просторное помещение НЛО!
Я подскочил к открытой дверце шкафа и заглянул внутрь. Там был по-прежнему открыт вход в помещение НЛО, освещенное яркими лучами солнца, проникающими сквозь иллюминаторы. Я вошел в него, несколько раз обошел по периметру и осмотрелся. В помещении ничто не изменилось, и я снова вышел в бабушкин подвал. В подвале также ничего не изменилось. Решив, что мне все это померещилось, снова заглянул за шкаф. Между шкафом и стенкой по-прежнему был промежуток шириной с ладонь. Я взял тот самый шест и сунул его в шкаф, так, что один его конец торчал из двери наружу, а другой находился в помещении НЛО, из которого я только что вышел.
Во дворе у сарая лежал другой такой же шест. Я незамедлительно притащил его в подвал и тут же сунул за шкаф. Шест лег на пол, не задев ни за какое препятствие, а конец шеста, проходящего через шкаф из подвала в НЛО, даже не дрогнул! Как это может быть? Один шест прошел поперек другого, как через свободное пространство! При этом оба они остались целехоньки! Куда на самом деле уходил конец шеста, лежащего горизонтально на нижней полке шкафа? Такого не может быть! Я проверял еще и еще, действительно ли из этого странного шкафа открывается вход в то самое загадочное помещение НЛО, и это подтверждалось вопреки всем законам физики и здравому смыслу. Быть может, я помешался? Я не верил своим чувствам, хотелось пригласить кого-нибудь, кто мог бы подтвердить истинность увиденного, но страх перед неопределенностью человеческой реакции удерживал меня от этого. Этот шкаф, как его ни изучай, все время преподносит сногсшибательные сюрпризы.
Отложив размышления на будущее, я вошел в НЛО, открыл выход во внешнее пространство и выглянул наружу. За бортом жег невыносимый зной. Солнце приближалось к зениту. "Странно, - подумал я, - Елизарово, как и вся наша страна, расположено в умеренной климатической зоне, где солнце никогда не достигает зенита. Почему же здесь оно жарит сейчас в самое темя?"
Время от времени с моря налетал легкий ветер, принося некоторую прохладу. Но как только он стихал, солнце снова начинало печь нестерпимым зноем.
Спустившись по стремянке, я знакомым уже путем двинулся к зарослям, чтобы спуститься к плещущему морю с его животворной прохладой. Через несколько шагов я взмок от жары, но из-за палящих солнечных лучей не мог сбросить одежду. Кроме того, я по неосмотрительности не надел головного убора и для защиты от солнца пришлось накинуть на голову капюшон штормовки. Обильный пот, стекая по лбу, заливал глаза, и мне поминутно приходилось вытирать лицо рукавом. Дойдя до зарослей, мне под их сенью пришлось сделать небольшой привал. Очень хотелось пить. Отхлебнув из пластиковой бутыли, я утолил жажду. Достав из рюкзака полотенце, я вытер лицо, шею, а также волосы, изрядно поредевшие от возраста, и повязал его на голову как бандану.
Переведя дух, я снова взвалил на спину рюкзак и продолжил намеченный путь, прорубая дорогу в зарослях туристским топориком. Я накануне отточил его до остроты бритвы. И сделать это было очень нелегко: сталь была исключительно твердая. Все же не зря мужик, у которого я его купил, так навязчиво убеждал меня: "Да я недорого отдаю, ей-Богу. Больше нигде такого не купишь, даже на заказ - клянусь. Сам отковал. И закалил тоже сам. Я в термичке с детства работаю - металл шкурой чувствую. Раз наточишь - и на всю жизнь. Тут сталюга сумасшедшая. Смотри - напильник не берет. Для себя делал. Ни за что бы не продал, но сейчас деньги во как понадобились. Бери, не прогадаешь". И я взял.
Идти с топором было значительно легче, чем с пустыми руками, но я тут же убедился на опыте, что удобнее было бы пользоваться саблей или мачете - у них длиннее рубящая кромка. Вскоре я вышел на тропу, знакомую по прошлой вылазке. Идти стало проще. В зарослях было прохладно, но душно из-за сырости. С мокрой травы, с кустов и деревьев слетали тысячи надоедливых мошек и вились вокруг меня, забиваясь в нос, рот, глаза и уши. Пришлось укутать полотенцем все лицо, но глаза все же оставались незащищенными. Вскоре тропа вывела меня на открытое пространство. Мошки отстали, однако на смену им снова пришло жестокое солнце, от которого теперь не было спасения.
Наконец я добрел до развилки троп, пошел по правому ответвлению и достиг края обрыва, откуда открывался вид на морскую ширь во всем величии и красоте. Здесь я снова сделал короткий привал. Сбросив рюкзак, достал компас, чтобы определить ориентацию береговой линии. Мысленно проведя прямую между краями правого и левого мысов, я увидел, что стрелка компаса установилась к ней почти перпендикулярно. То есть, береговая линия проходила приблизительно с запада на восток. При этом я констатировал, что магнитная стрелка здесь устанавливается очень быстро, почти не совершая колебаний.
Попив воды, я продолжил намеченный путь к морю, спускаясь по каменистым уступам, разогретым яростным полуденным солнцем. На камнях, на ветвях кустов и деревьев и в траве неподвижно сидели не известные мне пресмыкающиеся. Многие из них были по расцветке неотличимы от камня, сухих веток и пожухлой травы. Часто я замечал их только тогда, когда они, спугнутые моим приближением, с невероятной прыткостью срывались с места и с быстротой молнии исчезали среди камней, в щелях, островках жесткой колючей травы или редком кустарнике. Другие имели пеструю раскраску и сидели, как бы с гордостью демонстрируя свой наряд. Некоторые были размером с мизинец, а иные достигали метра в длину. Хотелось рассмотреть их повнимательнее, но солнце жгло с таким остервенением, что я, опасаясь теплового удара, спешил спуститься вниз, чтобы поскорее укрыться в тени и, передохнув от солнца, окунуться в прохладу прозрачных морских волн.
В конце концов, я спустился на песчаный пляж, испещренный замысловатыми узорами, начертанными следами птиц, зверей, рептилий, крабов и прочих обитателей здешнего края, которые повсюду метались по песку в поисках пропитания. Но следов человека среди них я, как ни искал, не обнаружил нигде. "Интересно, - подумал я, - если люди здесь появляются редко или не появляются вообще, то кто тогда протоптал тропу, выведшую меня к этому пляжу? Неужто животные? Я слышал о таком, но никогда не сталкивался вживую."
Еще спускаясь по уступам, я под самым обрывом заприметил высокий куст, густой и раскидистый, отбрасывающий плотную тень. Едва ступив на пляж, я повернул налево и по крупному чистому песку зашагал к этому кусту, чтобы расположиться в его тени. Дойдя до спасительной тени, я сбросил рюкзак и стал жадно пить воду. Напившись, заметил, что выпил уже половину трехлитровой баклажки, и решил экономить живительную влагу, дабы ее хватило до возвращения домой.
Желтая полоса песчаного пляжа дугой окаймляла зыбкую синюю гладь небольшого залива. По правую сторону несколько невысоких утесов вдавались в море, образуя острый мыс. Волны с шумом разбивались о них и, бурля и пенясь, откатывались назад в морскую синь. Левый мыс оканчивался грядой черных шхер, вдали уходящей влево параллельно берегу.
До воды было не менее пятидесяти метров. Сбросив намокшую от пота одежду и полную песка обувь, я остался в одних плавках и побрел к воде. Раскаленный песок так обжигал ноги, что волей-неволей пришлось перейти на бег, дабы не обжечь стоп. Оказавшись в полосе прибоя, я, не обращая внимания на копошащихся повсюду крабов, с наслаждением плюхнулся в воду. Дно круто уходило вниз, а вода была изумительно теплой. Подхваченный волной, я энергичным брассом поплыл на глубину. Волны достигали не менее полутора метров в высоту, и, качаясь на них, я чувствовал себя на вершине блаженства. Отплыв от берега метров на пятьдесят, я барахтался, нырял, кувыркался и фыркал. Ныряя в хрустально прозрачную воду, я видел снующие вокруг меня косяки рыб, но каких именно, разглядеть было невозможно, так как мои принадлежности для ныряния остались в рюкзаке на берегу.
Наплескавшись всласть, я поплыл к берегу. Однако выйти оказалось не так просто. Волны то и дело сбивали меня с ног. Падая, чертыхаясь и снова вскакивая в полосе прибоя, я с трудом преодолел ее, выбрался на влажный песок и остановился, подставляя спину солнцу, чтобы поскорее согреться. Хорошо! Надо же, поздней холодной осенью я, при нынешних условиях жизни, не выезжая из мрачного Елизарова, имею возможность наслаждаться морем и греться в жарких лучах летнего солнца. Какая прелесть! Интересно, почему человека всегда тянет к морю? Не знаю, как для кого, а для меня даже худшие дни, проведенные у моря, несравненно лучше самых хороших дней, проведенных вдали от него.
Бредя вдоль берега по полосе мокрого песка, омываемого прибоем, я видел, как на нем суетятся крабы самых разных размеров - от крошечных, величиной не больше вишни, до крупных - с моего Джека. Они рылись в выброшенных прибоем водорослях, покрытых белой пеной, выискивая запутавшихся в них рыбешек, ракообразных и Бог весть чего еще.
Словно завороженный, я смотрел, как прибой мерно накатывает на песчаный берег, оставляя на нем пучки водорослей, причудливые раковины и хлопья белой пены. От прозрачных волн трудно было оторвать взгляд. Удивительное ощущение! У самого берега на мелководье среди уединенной группы редких валунов, быстро перебирая многочисленными лапками, плавали на боку огромные прозрачные креветки. Некоторые из них были настолько велики, что вряд ли поместились бы на тарелке. Изловчившись, я схватил одну за спинку и вынул из воды. Она отчаянно затрепетала лапками и мощным хвостом, обдав меня тучей мелких брызг. А я принялся рассматривать ее в лучах яркого солнца.
Удивительная креветка. Никогда таких не видел, даже в телепередачах о путешествиях в тропики. Боковые пластины ее панциря двигались из стороны в сторону, с тихим шипением испуская пену, а на нижней части брюшка мелкие отростки прижимали к нему приличную порцию темно-красной икры. Икринки, похожие на мелкие ягодки красной смородины, отсвечивали рубиновым блеском.
Мне казалось, что такие креветки должны быть непременно съедобными, притом очень вкусными. И я воспринял эту ни на чем не основанную мысль, как непреложную истину. Не мешало бы их наловить, да побольше, чтобы, вернувшись домой, приготовить и угостить Марию Юрьевну. То-то удивится, когда в своей крынке увидит таких монстров!
Креветки по-прежнему стаями плавали среди валунов, ныряли под них, снова выскакивали на свет божий, рылись в песке, уходили на глубину, а на их место приплывали другие.
Поймать голыми руками вторую оказалось сложнее, чем я думал, но после нескольких попыток я все же достиг своей цели. Выйдя на песок и, обжигая стопы, побежал к лагерю. Бросив под куст добычу, накрыл ее штормовкой и принялся рыться в рюкзаке в поисках рыболовного сачка. От охотничьего азарта дрожали руки, но я все же достал телескопическое древко и прикрепил к нему ободок с сеткой. Теперь у меня было чем ловить креветок, но следовало еще подумать, куда их складывать. Для этого я решил использовать болоньевую сумку, набитую едой, которую аккуратно переложил в рюкзак. Чтобы защитить от горячего песка ноги, пришлось обуться в кроссовки. Но нужно было защитить и кожу от агрессивного солнца. Поэтому я надел рубашку и брюки, а голову повязал полотенцем.
Будучи теперь при полной экипировке, я отправился на промысел креветок. Наловить их сачком особого труда не составило. Они были настолько крупными, что сумка заполнилась за несколько минут. Я отнес ее под свой куст, накрыл зелеными ветками и пошел к левому мысу, чтобы посмотреть, нет ли за ним каких-либо сооружений или иных признаков присутствия людей.
У мыса песчаный пляж заканчивался, а прибой гасили многочисленные валуны, вдающиеся далеко в море. Дальше мне пришлось карабкаться по камням среди армии крабов. Шурша, они бегали во все стороны, рылись в гальке, взбирались на камни, спрыгивали в воду, бродили по мелководью. Я едва не наскочил на краба с сине-зеленым панцирем, который был настолько велик, что не вместился бы в семилитровую кастрюлю из моего нынешнего хозяйства. Такой, подумал я, в два счета отхватит своей клешней не то, что палец, а и всю руку, пожалуй! Держа наизготовку мощные клешни, краб неподвижно сидел на плоском камне и пристально разглядывал меня черными глазами, отливающими радужным блеском. Каждый глаз двигался независимо от другого и, казалось, едва удерживался в орбите на тонкой жилке, словно бусина. Меня охватил животный страх при мысли, что если он вздумает напасть, то целым мне не уйти... Ведь под рукой у меня не было ничего, что можно было бы использовать как оружие. Однако краб, видимо, решил, что со мной ему нет смысла связываться, и с громким плеском тяжело плюхнулся в воду.
Дойдя до мыса, я вскарабкался на небольшой утес и посмотрел дальше вдоль берега. За мысом открывалась широкая лагуна, окаймленная светло-желтой полосой песчаного пляжа и вдали отгороженная от открытого моря густой грядой черных шхер. Волны, набегающие из-за самого горизонта, разбивались о них, образуя пенистые буруны, а в лагуне водная поверхность оставалась гладкой, почти зеркальной. Очевидно, только при чрезвычайно высоких волнах прибой мог достигать берега. В этом месте море глубоко вдавалось в сушу на участке береговой линии длиной более километра. Как видно, скальные породы здесь были довольно мягкими, и штормовой прибой, размывая их, со временем образовал широкую гряду причудливых скал в виде столбов, арок, башен, грибов, неправильных конусов и круглых валунов. С высоты утеса я любовался захватывающей красотой этих диковинных скал, до блеска отполированных прибоем, и невольно думал, что если среди них застигнет человека шторм, ему несдобровать.
Далее песчаный пляж постепенно расширялся - скалы вдоль береговой линии все дальше отступали от воды, их склоны становились все более пологими, сплошь укутанными кудрявой зеленью, а водная гладь выблескивала густой мелкой рябью. Было похоже, что еще дальше в лагуну впадает река. Вода в лагуне была необыкновенно синего цвета. Такой яркой водной синевы я никогда еще не видел.
Распугивая великое множество крабов, ящериц, черепах, крикливых птиц и еще каких-то созданий, я двинулся далее вдоль берега. В нескольких метрах от береговой кромки, почти рядом со мной плескались крупные рыбы. Порой они выпрыгивали из воды и с тяжелым плеском опадали обратно.
Мои предположения оправдались. Вдали за отрогом, бурля среди округленных течением валунов, несла в море свои пенные воды мощная горная река. Собственно, ее устье и образовывало эту живописную лагуну. Если бы здесь побывал Айвазовский, то человечество, несомненно, обогатилось бы еще как минимум одним великолепным шедевром маринистской живописи.
По сравнению с прибоем, обрушивающимся на плотный песок у моего лагеря, вода в лагуне была спокойной и ласковой. Мне вспомнились слова знакомой с детства песни: "И берег морской целует волна..." Волны здесь действительно целовали мягкий песчаный пляж метров семьдесят шириной. А вдоль верхнего края пляжа простиралась широкая гряда уже описанных причудливых скал и крупных валунов, самый маленький из которых был размером с грузовик.
Я вошел в узкий проход между огромными валунами и оказался внутри гряды - в совершенно иной среде, где микроклимат заметно отличался от того, в котором я пребывал минуту назад. Некоторые из валунов наполовину вросли в песок, а другие, казалось, лежали на самой его поверхности. Валуны и скалы в виде столбов, конусов, пирамид и арок образовывали высокие крутые стены извилистых коридоров. Местами они были настолько тесными, что прямые солнечные лучи могли осветить их полы, устланные ровным слоем чистого песка и мелкой гальки, только с зенита. Здесь царили прохлада и свежесть, легко дышалось после палящего зноя и хотелось прилечь, чтобы прохладить перегретое на солнце тело. Но я не стал этого делать, опасаясь змей, так как одну из них увидел в нескольких шагах от себя. Эта пестрая двухметровая бестия тоже, видимо, приползла сюда прохладиться и лежала у самой стены, не обращая на меня никакого внимания. На всякий случай я подхватил круглый увесистый камень и, лавируя среди тенистых коридоров, пошел дальше по замысловатому лабиринту. Наслаждаясь прохладой, я все более и более углублялся в него.
С интересом разглядывая причудливые стены лабиринта, я невольно обратил внимание на свисающие с них многочисленные клочья водорослей. Очевидно, при сильном волнении прибой действительно захлестывает эту гряду. И такое, по всей вероятности, в последний раз происходило совсем недавно, ибо водоросли еще не утратили своего естественного цвета и даже кое-где оставались влажными. Как видно, сильные шторма здесь не редкость.
Я никогда не страдал клаустрофобией, но в тот момент у меня от ужаса перехватило дыхание, заныло под ложечкой и захотелось поскорее выйти на открытый простор. Я повернул назад и спешно пошел, как мне казалось, в сторону моря.
Пройдя с полчаса, я засомневался в правильности выбранного направления, так как море все не показывалось. Я остановился и прислушался в надежде уловить шум прибоя. Но ничего, кроме многоголосого птичьего гомона да стрекотания насекомых, до моего слуха не доносилось. Я повернул влево, однако через некоторое время снова разуверился в верности своего решения. От волнения мое сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вдребезги разнесет грудную клетку. Я понял, что заблудился и безуспешно метался из стороны в сторону в поисках выхода. Стены были высокими и крутыми и влезть на какой-либо из валунов или столбов, чтобы осмотреться вокруг, было невозможно.
Вспомнив известное мне с детства правило выхода из коридорного, то бишь пещерного лабиринта, я воспрянул было духом. Согласно ему нужно все время идти, непрерывно касаясь одной рукой стены. Но логика тут же подсказала, что здесь это правило не сработает. В этом лабиринте, следуя такому правилу, можно зациклиться: непрерывно кружить вокруг одного и того же валуна.
Я сел на прохладный песок, стараясь успокоиться, и напряженно думал, возложив все надежды на логику и пространственное воображение. Если бы я с самого начала пошел назад по своим следам, то мог бы спокойно выйти. Но мой путь по лабиринту устилали то песок, то галька, на которой отчетливых следов не оставалось. Кроме того, я давно уже блуждал по лабиринту и оставил на песке так много следов, что теперь они могли только запутать. Нужно было придумать что-то иное.
Не знаю, сколько времени я просидел в прострации, но в конце концом меня осенила простая мысль. Я вспомнил, что когда я стоял наверху лицом к морю перед тем, как спуститься на пляж, то солнце всходило слева от меня, а заходило справа. Значит, если сейчас здесь послеполуденное время, то по освещенным солнцем верхним краям стен можно легко сориентироваться, где восток, а где запад! Следовательно, чтобы выйти к морю, нужно идти так, чтоб освещенные солнцем стены были слева! Я посмотрел вверх и, повернувшись надлежащим образом, опрометью кинулся бежать к выходу, к свободе, к прибою...
Минут через пятнадцать-двадцать в конце извилистого коридора заиграла синева лагуны. Боже, какое это было счастье!
Я вышел к морю у просторной скальной площадки. Она была усеяна осколками раковин, и по ее плоской как озерная гладь поверхности ветер перекатывал редкие клочья сухих водорослей. За площадкой берег резко уходил влево. Пройдя вдоль него еще шагов двести, я понял, что нахожусь у самого устья быстрой реки, и решил немного подняться вдоль берега вверх - против течения.
И дно, и берег реки изобиловали округлыми обточенными водой камнями. Поэтому, чтобы следовать вверх относительно течения, я вынужден был карабкаться по валунам. Довольно утомительно для моего возраста и комплекции. Нужно было двинуться обратно, чтобы успеть вернуться домой до захода солнца. С таким намерением я спрыгнул с валуна в реку и тут же, как ужаленный, выскочил на ближайший камень. Вода была настолько холодной, что обжигала, словно расплавленный металл.
Когда ноги отошли от холода, я снова подошел к воде, зачерпнул пригоршню живительной влаги и осторожно попробовал. Она была чистой как слеза, пресной и, так как я давно уже изнывал от жажды, показалась мне удивительно вкусной. Я жадно пил, не думая о том, что вместе с речной водой можно проглотить какую-нибудь заразу или паразита. Утолив, наконец, жажду, я двинулся назад, к лагерю. По дороге я не без радости думал о том, что теперь можно будет ходить на пляж, не отягощая себя излишним запасом воды, а пополнять его здесь - прямо из реки.
Дойдя до лагеря, я валился с ног от усталости. Солнце уже клонилось к горизонту, а нужно было успеть добраться до дома, прежде чем наступят сумерки. Не ночевать же здесь - прямо на пляже. Превозмогая усталость, я подошел к рюкзаку, намереваясь собраться, и увидел, что он лежит не под кустом, где я его оставил, пряча от солнца, а рядом - между кустом и стеной обрыва. Вещи, которые я в него аккуратно укладывал, были в беспорядке разбросаны поблизости. Штормовка тоже лежала не там, где я ее оставил. А креветок, которых я накануне добыл с таким азартом и тщательно под нее спрятал, доедали проворные грызуны и крупные коричневые жуки. Хлеб, яйца, сваренные вкрутую, и прочее продовольствие было также кем-то съедено. Даже яичную скорлупу сожрали. Остались только обрывки бумажных оберток да полиэтиленовых пакетов. Вокруг в изобилии, неприятно жужжа, роились мухи всевозможных размеров, мастей и оттенков: крупные, мелкие, круглые, длинные, черные, серые, синие, зеленые и еще Бог весть какие. Я поднял штормовку и отпрянул от неожиданности. Из-под нее с шипением выскочила полуметровая ящерица и стремглав кинулась наутек. Таких красивых ящериц я еще не видел даже по телевидению или на картинках. Серо-зеленая, с двумя рядами причудливых желтых пятен вдоль спины, она, отбежав от меня на несколько метров, остановилась и, вибрируя, с головой ушла в горячий песок. После бесплатного пиршества местные "пираты" оставили вокруг великое множество всевозможных следов и помета. В основном, как мне казалось, помет был птичьим.
"Что ж, - подумал я, - ничего не поделаешь. В конце-то концов, этого и следовало ожидать. Кроме того, даже если бы креветок никто не тронул, они бы все равно испортились на этой ужасной жаре". А бутерброды и яйца были бы сейчас очень даже кстати - я ужасно проголодался. Судя по высоте солнца, до заката еще можно успеть наловить сумку креветок и засветло вернуться домой.
Вооружившись сачком, я пошел на прежнее "креветочное" место и с удивлением увидел, что камни, среди которых я несколько часов назад ловил этих диковинных монстров, были глубоко под водой, а полоса пляжа стала заметно уже. Теперь креветки плавали около камней, которые раньше были далеко на суше. Уровень воды в море стал значительно выше, чем прежде. Что это, прилив? Но ведь и в Черном, и, тем более, в Азовском морях приливы и отливы совсем незаметны. А других морей в нашей стране нет. Опять загадка.
Отставив ее на потом, я принялся ловить креветок и вскоре снова наполнил ими болоньевую сумку. Положив ее в тень, начал собирать рюкзак. Вынув из полиэтиленового пакета часы, посмотрел на циферблат и не поверил своим глазам. В Елизарово было уже начало десятого вечера! Со времени моего выхода из НЛО прошло более двенадцати часов, а здешнее солнце прошло по небу всего лишь чуть больше половины дневного пути. Что тут за фокусы со временем? Или с солнцем? Связаны ли они как-то с принципом работы самого НЛО? Бог весть, что это за техника.
Удочку, которую я сегодня так и не использовал, а также рыболовный сачок, ласты, маску с трубкой и подводное ружье я завернул в старенькую пляжную подстилку, уложил за кустом, у самой стены обрыва, и сверху придавил несколькими увесистыми камнями, чтобы не унесло ветром. Зачем тащить обратно то, что в ближайшее время в Елизарово мне наверняка не понадобится? Упаковав рюкзак и с трудом взвалив его на спину, я двинулся в обратный путь.
Подъем наверх оказался значительно труднее, нежели спуск. Заметно сказывалась усталость. Подкашивались ноги. Приходилось отдыхать чуть не на каждом уступе. Скалы быстро остывали. Когда я достиг самого верха, солнце уже спряталось за горизонт. Начало смеркаться. Повеял легкий прохладный бриз, и я ускорил шаг, опасаясь, что меня в зарослях застанет темнота.
Быстро смеркалось, и я с трудом различал тропу. Чтобы остановиться и достать из рюкзака фонарик, требовалось какое-то время, но я дорожил каждой минутой и продолжал идти в сумерках, сгущавшихся с каждой минутой. В конце пути я на ощупь продирался сквозь кустарник, боясь потерять направление. Меня преследовал животный страх. Казалось, будто кто-то ужасный наблюдает за мной из темноты зарослей, выискивая удобную минуту, чтобы схватить и беспощадно растерзать.
В конце концов, я выбрался из зарослей и вздохнул с облегчением, увидав впереди темные контуры холма, а дальше, на фоне тускнеющего неба - знакомый силуэт НЛО. Забыв об усталости, я пошел к нему напрямик, не разбирая пути и спотыкаясь на ухабинах, кочках и камнях, скрытых под высокой густой травой.
Стремянка стояла на прежнем месте, белея при матовом лунном свете на фоне темной травы. Счастливый оттого, что в конце концов добрался до входа в свой дом, представлявшийся мне в ту минуту таким гостеприимным, я остановился у стремянки немного передохнуть. Усталость сковала мое тело. Казалось, у меня не хватит сил по ней взобраться. Я повернулся спиной к стремянке и, положив рюкзак на перекладину, ослабил натяжение шлей. Стоя таким образом, я отдыхал перед последним шагом к дому, уюту и комфорту. Без отдыха у меня на этот шаг, пожалуй, действительно не хватило бы сил.
Безоблачное небо успело уже стать черным, и его густо усеяли мириады звезд. Да-а-а, таких больших, ярких и многочисленных звезд в городе не увидишь даже в самую темную ночь. Необыкновенно крупная звезда горела высоко над морем. Она сияла голубым мерцающим светом, словно галогеновая лампа на столбе у моего двора. Прямо над нею, почти в зените, висела луна в фазе "первая четверть". Она тоже была необычайно яркой и будто бы крупнее, чем обычно. Мне даже показалось, что темноватые пятна на ее поверхности были совсем не такими, как я привык видеть. Но этому факту я не придал существенного значения и только пожалел, что совершенно не знаю звездного неба. Ибо по нему можно было бы однозначно определить координаты моего местонахождения.
Воздух был наполнен вечерней прохладой, ароматом цветов, стрекотом насекомых, криками птиц и других ночных созданий, сокрытых в темноте. Дышалось так легко, что вскоре моя усталость начала проходить, и я уже спокойно мог подниматься по стремянке с рюкзаком за плечами. Я чуть присел перед стремянкой, чтобы поддать повыше рюкзак, разогнул колени и, когда поворачивался лицом к стремянке, с восточной стороны над зубчатой кромкой леса моему взору предстала во всей своей красе полная луна.
Сначала я в этом не усмотрел ничего необычного, но потом вдруг вспомнил, что несколько минут назад луна была высоко в небе со стороны моря, притом в форме полукруга. Как она могла за такое короткое время поменять фазу и переместиться к самому горизонту, притом на восток? Что за нонсенс? Я снова посмотрел на то место, где видел луну в первый раз, и не поверил своим глазам: она все так же висела на прежнем месте - рядом с той самой ярко-голубой звездой. Я тут же снова взглянул на восток - там по-прежнему матово-белесым светом сияла полная луна. Уж не сошел ли я с ума? Что ж это получается? Две луны в небе! Невероятно!
Я снова и снова поочередно смотрел то на одну луну, то на другую, не доверяя собственным чувствам. Анатолий Кашпировский в одном из недавних телевизионных выступлений сказал, что однажды наблюдал на небосводе четыре солнца и объяснил это явление как своеобразный мираж. Вероятно, две луны над моей головой - это тоже какой-то мираж. От волнения стучало в висках и путались мысли. Я присел на перекладину стремянки и попытался успокоиться. Прошло не менее четверти часа, прежде чем мне удалось справиться со стрессом.
Наконец, я снова обрел способность трезво мыслить и стал внимательно рассматривать небо. Сомнений не было: на небосводе светило две луны, причем та, что возле яркой звезды, была заметно крупнее недавно взошедшей. Очертания пятен на них были разными, а также совсем не такими, какие я с детства привык видеть на луне. Только теперь я понял, что и звезд на небе было много больше, чем я когда-либо наблюдал в своей жизни. Многие из них были непривычно крупными и яркими. К тому же сама картина звездного неба была совершенно незнакомой. Все это могло означать только одно... Мне было жутко это признать... Это означало... что я, как это ни парадоксально, находился не на Земле, а на какой-то другой, неведомой планете... Да, да, именно так и никак не иначе. Теперь результаты моих наблюдений, ранее представлявшие собой набор отдельных, порой не стыкующихся между собой фрагментов, слились в единый конгломерат с многочисленными связями. Как в детской головоломке - из разрозненных кусочков складывается некая единая целостная картина. Все выстраивалось в логичную смысловую цепочку: различия во времени и продолжительности суток, буйная незнакомая природа и необычное звездное небо с двумя лунами. А шкаф и пресловутый НЛО - это соответственно терминал и шлюз для перехода из одного мира в другой. "Звездные врата", так сказать. Как в фантастическом фильме. Так вот почему выход из НЛО может быть открыт лишь в одну сторону - либо в шкаф, либо в забортное пространство, на эту чужую планету: если открыть оба выхода одновременно, то в случае разницы атмосферных давлений, силы тяжести и чего-то там еще могут возникнуть серьезные проблемы.
Техника, конечно, для нынешнего человека немыслимая: сделал всего лишь один-единственный шаг и оказался в десятках, а возможно и куда больше - в миллиардах световых лет от Земли и Солнца! Просто дух захватывает! Но кто все это построил и для чего? Кто, для каких целей и как давно пользовался этой невиданной техникой? Живы ли до сих пор ее хозяева и наблюдают ли за мной сейчас? А вдруг они вернутся? Что они тогда со мной сделают? Ведь я прикоснулся к их тайне, а тех, кто знает недозволенное, обычно убирают... Осознав это, я содрогнулся.
Я понял, что совершал невероятно глупые и опасные поступки, путешествуя в этот совершенно неизвестный мне мир, отстоящий от нашей старушки-Земли на расстояние, исчисляемое Бог знает каким числом парсек. Я распространял на него опыт, полученный в своей родной стихии, а здесь он, видимо, малопригоден.
Простирающаяся передо мной обширная поляна, несмотря на то, что здешнее солнце давно зашло за горизонт, была освещена серебристым светом двух лун и множества ярких звезд, безмолвно мерцающих на черном небе. Было видно, как ночной бриз волнует высокую шелковистую траву, переливающуюся таинственным отблеском сияния незнакомых небесных светил. Меня охватил животный ужас перед неизвестностью, и я ощутил острую необходимость немедленно убраться восвояси.