Аннотация: Лист 3 Гости Алгеброиды и геометризы (сопутствующие примечания).
Алгеброиды и геометризы
(сопутствующие примечания)
Параллель
Что такое "параллель"? Геометрия, как понимаете, здесь совсем не причем. Нет у нас пока никакой геометрии или - только формируется. И для того, чтобы не вести всевозможные линии зря и куда попало, будем сразу же говорить о них, как о линиях непосредственно в приближении к настоящему моменту, и понимать их однозначно, применимо именно к определенному моменту, а не в целом. И в данном положении, допустим, линия есть, но куда ведет - неизвестно. Здесь же, конечно, может возникнуть принципиальный вопрос относительно формулировки "допустим", а следом неминуемо и вопрос о "направлении", - куда, мол, если "есть" линия, она ведет. Но эти вопросы преждевременны. Сначала необходимо понять, что само понятие "линия", даже если рассматриваем мы ее непосредственно в приближении к настоящему моменту, может быть совершенно различно в понимании ее с разных точек зрения. А то получается не понятно уже в самом аперитиве рассмотрения. С одной точки зрения вроде - "линия". Но вот с другой точки зрения - "нет". Не учитывать такие противоречия мы не можем, поскольку едва ли тогда поймем и само это понятие - "линия". Следовательно, разбираться мы будем поначалу именно "в этом". (И вовсе не обязательно здесь, что "следовательно" обязательно вытекает из "если" - никто еще ни в чем не усомнился и, с позволения сказать, с подозрениями не оглядывается по сторонам; никто еще ничего не собирается выяснять капитально, следовательно, и отвечать на сомнение каким-либо утверждением абсолютно бессмысленно).
Теоскик Пармарен Гастотский, а за ним и мнимик Фородон Кочин в своих не безизвестных на весь бомонд лабораторных опытах прямо доказали, что дым от положенной на край пепельницы гаванской сигары струится слишком уж произвольно; запах от этой струи совершенно не запах, а вонь; форточки закрыты, а, между тем, дым, если можно так сказать, иногда ложится горизонтально по отношению к ровной плоскости стола. Линейное ли это "струение" или нет, нельзя утверждать точно, поскольку совершенно пока не ясно не только "почему" плоскость стола допускает над собой именно "такое" движение дыма, и не только не понятно "зачем" это "делает", но так же остается до конца не выясненным то положение, в котором пребывали сами лаборанты по отношению к этой "ровной" плоскости стола? И потому еще более немыслимыми становятся рассуждения о направлении этого "струения". равно, как и о его целях. Поскольку здесь необходимо учитывать цели и направления самих Пармарена Гастотского и Фородона Кочина, и преждевременно выяснить - зачем они этот опыт начали проделывать, диалектику этого опыта, в каком году этот опыт был произведен на свет (и на свет ли?), какая стояла в это время года за окном погода, чтобы держать форточки закрытыми и т.д. и т.п. И только тогда можно будет надеяться на адекватный вывод. Понятие "формула" здесь так же преждевременно. Ну, какую можно вывести формулу такого положения, когда само это положение не устойчиво для того, чтобы сдвинуться с места к положению "следующему"? Не зная конечной цели все промежуточные выводы (а формула это - вывод) неминуемо окажутся ошибочными. (И не лишнее было бы здесь еще выяснить - были ли цельнометаллическими ведра у них на головах, по какой цене в этот день продавались, и где находился в этот момент времени Сатунчаковский водопад?) И это только "маленький" пример, показывающий нам всю праздную кабалистику данного положения.
Потому, прежде, чем говорить о понятии "параллель" и фактически выяснить основные ее параметры, следует сначала непосредственно выяснить массу предварительных положений, (в том числе массу в килограммах), и проделать это гораздо раньше "начала движения" в эту сторону, то есть, не применяя пока никаких "лишних" для того шагов, дабы по ходу дела не свалилась к нам на голову какая-нибудь неожиданная сопутствующая "концепция". Итак - "линия". Что это такое на самом деле?
Надо сказать, что происхождение таких вопросов, как правило, имеет свою предысторию. и эта предыстория, как правило, приводит нас ни к чему к другому, как к понятию "философия". Гостан Ваден в своем известном трактате "Холода в начале мая" - иносказательное название ("Математическая ретушь подошвы или строение сторонних наблюдений за мнимыми закономерностями"), обсказал эту синонимичность достаточно амбициозно. "Коль берется откуда-то сомнение в том, что видно невооруженным глазом, то в авангарде искать первопричину этого сомнения следует вовсе не в исследуемом предмете, а в тех головах, где это сомнение возникло". И потому понятие "линия" он характеризует достаточно просто: "Чешуйчатая, одинаково рыхлая сторона реального понимания 2-ой Фарватерной улицы до поворота её на Будунчайскую, при нормальных погодных условиях, или заострение (вертикаль на графике) верхней части Спиридон-башни, как перст указующий и клянящий". В визуальном же отношении действительности к фантазии (общие "простые" формулировки), и если говорить исключительно простыми словами, - "линия, идущая поперек, всегда несколько иначе выглядит, чем та, которая идет вдоль и уходит вдаль, и уже совершенно иначе выглядит, если начерчена "жирно" и в 2 часа по полудню". Были и есть, в оппонент таким вольным разъяснениям, не менее издевательские опровержения, что, мол, если говорить по сложней, то "какой бы линия ни была, и куда бы она ни вела, важно не ее "значение", иже - "предназначение", а "название" И с этим нельзя не согласиться. И прежде, чем приступить к точным характеристикам линий (в том числе железнодорожных) для начала следует поговорить именно о "философии сомнений" вместе с их "точностью формулировок" или в связи с ними, или определить ту "мрачность", а следовательно "не ясность" того, собственно говоря, "подвального чулана", откуда они взялись.
Сомнения, как таковые - понятно - увлекательная вещь. К примеру, Спирик Фортан смотрит на самого себя в зеркало и пока у него не возникает никаких сомнений на счет того, что он Спирик Фортан стоит подле зеркала и смотрит в него. Но вот сзади подходит "некто" в зеленой куртке и тоже начинает туда смотреть. Здесь у Спирика Фортана может возникнуть "три сомнения". "Я ли?" - если сзади подошел, допустим, Монтаран Тырдычный в своем казакине, и тоже начал смотреть в зеркало; "он ли?" - если сам Спирик Фортан стал позади Монторана Тырдычного и начал смотреть из-за его спины; "мы ли?" - если этот вопрос они задали вместе. Сами сомнения, как видим, могут вполне остаться теми же сомнениями, что и были, но что вовсе не дает повода сомневаться в этом на семиста листах убористым шрифтом и предлагать затем проздношатавшимся энтузиастам "хорошенько вдуматься" в эти вирши. На самом же деле - сомневаться здесь не в чем. Потому и любые возражения относительно такой иносказательности во взглядах имеет не такие уж прочные основания сомневаться в чем-либо. Есть, к примеру, такое убеждения, что Манчик Сипкин дурак потому, что слушает частушки. А вот Пипитрик-летописец умный потому, что умеет обходиться без этого. Не факт. Потому, что Пепитрика-летописца совершенно спокойно можно увидеть на площади во время многочисленных и шумных праздников, но вот Манчика Сипкина в городской библиотеке можно восемьдесят шесть дней искать сряду, облазить все закуты и меблированные уборные, и все равно нигде его там не найдешь. Философский аспект восприятия окружающего мира посредством выхолащивания совсем уже никуда не идущих, но не редко присутствующих случайностей (а такие, все-таки, согласимся, есть), конечно, нельзя целиком и полностью выгребать из общей Карл Марл Шабировой фикции отождествления их с реальным положением вещей. Но ведь подобные сомнения вовсе не дают никакого права говорить о таких важных и глобальных понятиях, как "линия", и примеривать ее остов к разным фундаментам одинаково. Отсюда вот и именно следует, что и философия здесь совсем не причем. И теперь по существу.
Фундамент - Спирик Фортан - и его понятие "линия" может быть вполне и совершенно различным для понимания "линия", чем то, которое существует у Монтарана Тырдычного. Почему? Потому, что один любит говорить "прямолинейно", как паровоз, и не находит в этом никакого плохого дела, и даже чувствует в себе некоторую уверенность; ну а другой любит говорить "намеками", через схоластику и прочие шляния по колонным залам морфологии и орфографии с неожиданным заходом в морфологию и орфографию чуждую. А, между тем, привычно думать, что у обоих "такая", мол, "линия" разговора, каждый, мол, придерживается "своей" "линии". Так вот: у одного эта линия "есть", а у другого - "нет", о чем и было сказано выше. Следовательно, существование общего понимания этого понятия, как видим, - "различно", и не может быть применимо в обоих случаях. Отсюда, с этого положения, и будем приступать.
Как видим, предмет для разбирательств существует (понятие "линия"), но общего развития у нее нет. Поскольку развиваться может только в локальной своей зависимости, а не во вселенской, и характеристики иметь совершенно самостоятельные. (Кстати говоря, чтобы было потом понятно, и чтобы не размазывать данные рассуждения до бесконечности, скажем, что здесь, в этих рассуждениях, вполне можно поставить на место понятия "линия" любое другое понятие. Рассуждения при этом останутся теми же. что и были, с небольшими акцентами на современность и по месту. В этом вся прелесть подобных положений, вся их универсальность). Или само понятие "линия" может быть "общим" понятием только тогда, когда все другие понятия станут работать и самоопределяться только в этой связи. Или еще проще: для того, чтобы понятие "линия" стало доступным и "общим" необходимо, чтобы понятие, например, "лузгать" или понятие "Босфор" имели по отношению к понятию "линия" одну основу, один фундамент. Все должно быть "в связи". И для того, чтобы связать данную самостоятельность с так называемым "общим градусом тождественности" всего этого с окружающим миром (который, в свою очередь, тоже выступает здесь, как самостоятельный "мус"), необходимо того же Монтарана Тырдычного или Спирика Фортана сюда же, в эту самую "общую" "связь" обязательно привести. А то гулять будут не пойми где, и никогда тогда никакой общности положения не добьемся. Всех их скотов надо в одну кучу согнать и доходчиво разъяснить: "Вы, мои дорогие, никуда, пожалуйста, не ходите, а сидите в своем порядке совершенно дома". И как было уже сказано выше: прежде, чем идти и предпринимать какое либо действие в полном разумении того, что делаешь, надо сначала в точности знать - "куда" и "зачем" идешь, и является ли это в действительности настоящим твоим желанием, а только тогда уже разводить философию.
Светофор в чем? Любые преждевременные, перед началом самого действия, умозаключения, не несут в себе ничего естественного и приобщенного к изучаемому предмету, и способны только отдалить исследователя от сути "предмета", коего суть он старается постичь. Не то, чтобы действие - слова нельзя выговорить. Даже если Прозерпина будет издалека подходить в своем подвенечном платье - даже тогда - ни...ни. Линия сначала только должна еще появится в самом нашем сознании, появится непременно "сама", без насильственных с нашей стороны действий; ее сначала надо суметь осязать в своем тонком влечении к ассоциативным форматам настоящей действительности, где-то только на предварительном подходе к ней самой. Она - пух в аллеях, или как дождь по мостовой. Все это еще очень зыбко и не надежно. Так какими тогда должны быть наши действия непосредственно с нашей откровенной стороны? Вон идиот Мникин, как только почувствует в своем мозгу приближение понятия "линия" или приближения какого-нибудь другого понятия, начинает вдруг кастрюлей о кастрюлю бить, бегать повсюду и руки расставлять в разные стороны, будто пытаясь эту "линию" в свое сознание таким Макаром загнать. Но такие действия нельзя предпринимать ни в коем удобном для нас случае. В будни - тем более нельзя. Народу на проспектах в будни много, бывает, ходит; ветер всюду в будни летает по проспекту, куда ни глянь; витрины там всякие на проспекте тоже есть, блестя вокруг и воображая. И получается, что получается так, что как не было линии, так и нет ее нигде, и абсолютным образом никак нельзя понять, где она есть, чем привлечь ее, и что это такое на самом деле - "линия"? Бывало и мешает что-нибудь обязательно - мысль какая-нибудь другая приходит в голову, Макар вечно тут рядом стоит, как живой, или сама Фарватерная вдруг возьмет да начнет поворачивать совершенно в другую от наших настоящих желаний сторону. Словом - надо быть очевидно аккуратным.
И вот тогда, сидя на стуле неподвижно и глядя самым сосредоточенным образом прямо перед собой, можно, таки, нащупать ее фактическое приближение. Не всегда конечно оно удается - нащупать, - но такая практика все-таки существует давно и, мало того, в некоторых известных случаях полностью, можно сказать, оправдала ожидание. Есть такой факт - приближается. Но и здесь, так же, необходимо соблюдать некоторые правила поведения, некоторые каноны "чистоты" восприятия, чтобы это приближение как-нибудь ненароком не спугнуть. Прежде всего ни в коем случае не следует здесь держать при себе каких-нибудь посторонних мыслей, не идущих или идущих вразлад этому приближению. Во-вторых, ни в коем случае нельзя здесь иметь и самоего воображения, чтобы не прилагая никаких усилий, то есть, облегчив себе путь к восприятию, таким образом попытаться добиться своего результата малыми силами. В-третьих, надо обязательно снять с головы ведро (если конечно оный эксперимент имеет место быть не в Сантунчак Хвита Хавота), дабы сама линия, если даже имела неосторожность явиться, не испугалась сама. Так же есть и масса других (в килограммах тоже), сопутствующих наставлений и рекомендаций, о которых знает каждый школьник.
И вот именно здесь, когда уже мы вроде видим и ощущаем, что ожидаемое нами приближение к нашему сознанию есть, и полностью сопровождается оно сопроводительными документами со стороны Телеграфа, здесь, категорически воспрещается не только расставлять руки в разные стороны или вытаскивать из кармана невод, но даже и самоего виду здесь не следует показывать, чтобы не свести данное приближение к нулю. Это так же входит в полный реестр правил. То есть, ни в коем случае нельзя форсировать данное положение не обдуманным в голове, а, следовательно, бесполезным действием, как оно было не раз. Потому, как давно всем известен казус, который случился однажды при достаточно уже выясненных обстоятельствах когда описываемый теперь во всех учебниках этот "трюк" решительно не привел ни к какому результату. А то есть, однажды, в весеннюю пору, в доме 43 по Вишневской улице Щикин Алексей зайдя в гости к Монторану Тырдычному и увидав что тот сидит на стуле и ждет самым сосредоточенным образом приближение в свою сторону долгожданной линии решил в одночасье к нему присоединится дабы получить параллель! Вышло, как известно, курам на смех, жирафу вдогонку, и смеялись не только фонари и окна на всех близлежащих к ним бульварах до самой Манежной площади, но и сам Шестикос Валундр в синем трико и с великолепной розой в петлице самолично и до слез смеялся тоже. Получилась чётри что, а не параллель. Или, другим словами, подрядный метод здесь не оправдал себя ничуть, и стало понятно еще больше, что ничего скопом выяснить никогда не получится, и отсюда же, неминуемо, вылезло и утвердилось другое не менее известное теперь убеждение, что и опытным путем пытаться здесь обуздать явную непредрасположенность подобных предметов фокусироваться в нечто определенное, совершенно нечего. Надо прежде всего - знать. Знать точно и знать правду. Но каким же образом, мол, это знать, если способов, в принципе, не существует, или существует их до такой степени мало и до такой степени о них трудно догадаться, что спрятаны они глубоко в самой памяти, и не остается никакой реальной надежды добиться искомого результата? Но ведь этот вопрос уже давным-давно был выяснен, выяснен с точностью, можно сказать, исключительной, до самого, можно сказать, последнего метра. Поначалу никаких действий предпринимать никогда не было нужно. Надо просто сидеть на стуле и ждать. И все будет в порядке. Долго ли коротко, но линия сама должна придти, а за нею и параллель.
Движение (приближение) линии.
"Умом постигается только то, что непосредственно в уме находится. Ничего другого постичь невозможно". Данное умозаключение основано на нерушимой логике и нельзя найти ничего более естественного такому убеждению (о логике мы поговорим после - о том "чем" она является на самом деле). Все явления происходящие вокруг нас в ежедневной и, можно сказать, всегда многообещающей обстановке, имеет значение уже заранее обусловленное нашим собственным восприятием, вмещает в себя все мыслимые и не мыслимые откровения самим присутствием, и потому говорить здесь о каких-то доселе неизвестных, мало изученных свойствах и положениях этого окружающего мира, того или иного его, как глобального, так и микроскопического явления, которое целиком и полностью входит в природу самого индивидуума, не несет в себе никакого практического смысла. Сторонний наблюдатель здесь асимметричен. Потому и нельзя, и в общем, говоря прямо, не рекомендуется смотреть со стороны на то, что является, в сущности, и целиком, самим наблюдателем, и отыскивать те его закономерности, которые, собственно говоря, "у всех на виду" - необходимо сразу же, без предварительных теорий и рассуждений, смотреть в корень. Как взял самого себя в оборот (начиная от почесывания по утру спины и вплоть до эквилибристики нервов, которую ни на каком графике правильно не покажешь), таким и будет все то, что вокруг тебя стоит или обращается. Ничего не может взяться из ниоткуда и провалится в никуда - все уже давно есть в самом себе, и присутствует безусловно, и следует только, как было уже сказано, сесть покрепче на стул и все то что есть в самом себе попытаться хорошенько припомнить. Все дело не в загадках природы, а в нашей неуемной забывчивости (какая может быть загадка в здании казармы на Та площади, когда история этих стен с желтыми и заскорузлыми разводами является точной иллюстрацией собственных действий?) Иначе последствия могут целиком и полностью выйти из под любого контроля, и обязательно начнутся сначала, на фоне теорий, споры, склоки, разочарования; после начнутся. как это было не раз, крики, драки, умиротворения; затем могут начаться плачи, смехи и издевательства, - и вполне очень даже может быть, что после таких явных и ярких диссонансов в природе восприятия индивидуумом окружающего мира, дело вполне может дойти, как правило, и прямиком от молебна к факельным шествиям, и в общей зависимости от личной заинтересованности каждого найти то, что никогда не терялось, может вполне произойти с ним, на ряду каждодневного восприятия диссонанса, потеря понятия контрапункта. Примеров тому целые тысячи бывали и даже десятки тысяч. И самая потрясающая здесь глупость заключена еще в том положении, когда вместо того, чтобы "сесть на стул и постараться припомнить самого себя хотя бы вчерашнего" и проникновением этим в суть самого себя нащупать путеводную нить к последующим своим добропорядочным действием, вместо этого явного "благоразумия" и однозначного, можно сказать, "здравого смысла", применяются зачастую абсолютно иные, "не явные", отправляющие метастазы влечения к действиям преждевременным, которые по своей спешке направлены, в сущности, на поиск того, чего нет. "Тимкин пропуск" - как о том принято говорить в собраниях, но не с трибуны, а в курительной комнате, где под этим словосочетанием подразумевается некто Тимкин, решивший один раз дойти до одного очень волнующего его постулата не разобравшись предварительно со своими настоящими желаниями, и вместо того чтобы дойти до него один раз, дошел - два. Шестикос Валундр, как известно, являясь непосредственно червонным королем "моно", охарактеризовал этот математический курьез достаточно просто и с присущей ему лаконичностью: "Перебор" - сказал он. То есть, Тимкин, как видим, хотел посредством своих действий утвердится в одной концепции, а утвердился сразу в двух. - что противоречит здравому смыслу и никогда не приводило ни к чему хорошему.
И, к тому же, следует никогда при том не забывать о том, что любое открытие это, в сущности, ни что иное, как очень удачно сложившиеся воспоминание о годах минувших, и никакой никогда "эрики" здесь нет и быть не может. Вон, Шаровмана ударили однажды палкой по голове и он все забыл; а затем Кацуская его искренне приласкала и - все вспомнил. А о том, что является в нашем окружении предметов окружающего мира воодушевленными предметами, а что таковыми предметами не является, и говорить абсолютно не стоит. Есть и такой раздел в общем кабинете естествознаний и не сказать, чтобы - достаточно лишний: "Воодушевленные предметы и предметы не одушевленные". Там говорится о том, что воодушевленные, мол, предметы - это мы с вами и дятлы на всяких березах когда сидят, и потому здесь как бы иное восприятие должно быть, более изощренное и истинно впечатляющие своим не поддельным разнообразием на фоне многочисленных реальностей и иллюзий; а вот неодушевленные предметы, как то - улицы, бани, почты и т.д. - это вот предметы восприятия меньшего, риторического порядка, и имеют в своем арсенале убеждений и предубеждений совершенно различную составляющую. Ну не смешно ли!? Да у занавесок на окнах Шестикоса Валундра больше ума, чем во всех ныне известных и выставленных на всеобщее обозрение энциклопедических словарях вместе взятых. Суть то, сердцевина вопроса, именно в их связях! Так вот...
Все это, надо сказать, то есть то, о чем мы недавно говорили - достаточно простые вещи и не требуют особенной прозорливости взгляда, чтобы их понять. Просто для того, чтобы было понятно в дальнейшем и для того, чтобы был ясен сам ход данных разбирательств, должных привести нас к одному безапелляционному и явному знаменателю, необходимо-нужно было, безусловно, вкратце, и не слишком топорща взгляд, упомянуть тогда и об этом. Далее пойдет сложней, поскольку говорить мы будем уже о "некоем" движении.
Движение само по себе - вещь казалось бы тоже весьма неопределенная на первый взгляд потому, как не безусловно "всюду", и уж тем более "не везде", можно в точности дать определение тому или иному объекту - движется ли он фактически или только в нашем представлении о том, или стоит на месте. Ведь зачастую и в основном, в большинстве случаев, происходит именно так (и в частности и в общей аббревиатуре сдвига в какую угодно плоскость), что только тогда, когда мы находимся в так называемом "стоячем" положении и находимся в нем "целиком и полностью", и возникает у нас понимание того, что все вокруг нас "движется". Но так ли это? Сразу приводим для наглядности самый настоящий наглядный пример: Музимбоик Осикин, как известно "мус", как принято считать по пальцам, с большой буквы (у него и в фамилии все буквы начинаются с "большой"), измерил однажды расстояние с помощью самого обыкновенного существительного "лапта" да еще с помощью не более сложного и доступного существительного "море", расстояние между своими штиблетами и глубинной сутью классической литературы. После этих его кропотливых и добросовестных измерений сумма естественным, казалось бы, образом дала свой результат. Но он этот результат постеснялся взять. Или, личная не предрасположенность к тому или иному действию, приводит самого индивидуума к нулю. То есть - отсутствию искомой композиции, поскольку в данном случае принять ее не может из присутствия в нем некоей величины в виде "стеснительности", о которой он, по-видимому, позабыл.
Далее, нужно еще здесь сказать о том, что понимание своего "стоячего" положения тоже ведь не всегда безусловно бывает "осязаемым и понятным", и зачастую сопряжено оно со многими и не малыми подозрениями. Какая масса у этих подозрений в килограммах, вопрос конечно тоже исключительно важным бывает, но прежде всего здесь следует поначалу уметь разобраться именно с количеством подозрений. Количество - большое. Штук по восемь, а то и по девять подозрений может появиться в одну минуту времени, и здесь важно так же понять, с какого именно подозрения начинать капаться и разбираться в проблеме, соответственно. Вопрос "стоим мы или идем" для очень многих исследователей (и такое мнение бытует и по сей день) чаще всего представлялся сугубо риторическим. Но, во-первых, с каких это пор понятие "риторика" стало нести в себе "минимум" смысла, и с каких это пор под словом "риторический" стало пониматься нечто не совсем важное и второстепенное? (Отвечу сразу же: с тех самых пор это "пошло", когда некто "замшевый", сказал, что говорить правильно не обязательно. Причем, под словом "правильно" он не находил никакой связи с понятием "точно"). Во-вторых, суть такого отношения к количеству посредством выбора подозрения наиболее "важного" из суммы родившихся подозрений, определить не всегда бывает легко, поскольку в иных случаях сами подозрения могут оказаться одного удельного веса и потому само понятие "выбор" не достаточно оказывается эффективным. Порой бывает, что все восемь или девять штук таких нахохлившихся подозрений приходится складывать в одну сомнительную коробку (чаще всего от торшера) и с помощью гуталина и ваксы расчищать себе путь к истинному пониманию проблемы. И в-третьих, никому и никогда еще не было понятно (и в таком плачевном состоянии пребывает и поныне аналитическая сторона вопросов), что именно "важней" в таком положении - то положение, когда мы, ни с того ни с сего, "стоим", и не находим в этом состоянии стояния ничего плохого, и тогда все вокруг нас начинает удивительным и чудесным образом вертеться; или когда мы сами начинаем не менее удивительным образом вертеться, а, следовательно, тогда все то, что находится вокруг нас - стремится остановиться? Последний вопрос уже вовсе и ни коим образом нельзя назвать "второстепенным", поскольку не ответив на него точно и конкретно, и другие два вопроса неминуемо потеряют всякую даже разумную основу. Предположим - "стоим", но в каком смысле и где? Если мы "стоим" в каком-то "одном" месте, и находимся при этом "не пойми где", то это означает не много не мало, что "стоя" во втором месте или в третьем, мы вполне можем обрести уже иную уверенность в своем местонахождении, чем тогда, когда находимся, к примеру, "где-то". Следующая проблема состоит в том немаловажном разъяснении - "стоим на чем?" - тоже, надо заметить, не всегда оно ясно бывает, согласимся. Если "на своем стоим" - это еще - куда ни шло - много сразу же появляется преимуществ и удобностей, если место знакомое и привычное. А если стоим, к примеру, на 2-ой Фарватерной улице чуть не доходя восточного угла Телеграфа (гиблое место - там вечно выкапывают грунт) - что тогда? Тогда, как видим, здесь к понятию "риторика" вдруг может примешаться не менее широкое в этом смысле, и не такое сквозное, как нам хотелось бы, понятие "диалектика". А это уже, без шуток говоря - не сыр в масле какой-нибудь, и не орехи какие-нибудь. которые можно "риторически" намазывать на что попало и запросто их щелкать! Поскольку без диалектики, без правильного и точного разъяснения "что это такое" и "где должна быть применима" (а применима она должна быть везде) никакую ни "химию" ни "физику" никто не поймет потому, как совершенно становится не понятно "что именно" под теми или иными дисциплинами понимается. Тут уже вылезают, если можно так выразиться, проблемы посерьезней. И здесь же, в смысле этого самого "не движения", ведь существует, к тому же, невероятное количество похожих ситуаций в виде "сидим", "лежим", "молчим", "висим", "не глядим" и "в ус не дуем" - что его, это "не движение" непосредственным образом "диалектически" характеризуют. И ведь сама эта как бы естественная и всем давно знакомая и привычная разность положений, если посмотреть на нее более пристально, ведь - ужасна! Да, к тому же, не всегда оно и получается понять, особенно в свете последних событий с водопадом и Валисасом Валундриком в придачу, потому, как тот же Попарон Попагор в отсутствии Шестикоса Валундра, ведь может вполне и абсолютно не заметить того, что когда сам стоит или лежит где-нибудь - все вокруг него начинает вертеться! Иногда - ничего подобного и не происходит совсем! И это еще самый что ни на есть щадящий пример аналитического ханжества, которое теперь в ходу и на слуху у каждого аналитика, - но не надо забывать, что есть ведь еще и Булдыжный, взявший себе некогда привычку, как ни в чем ни было и особенно по четвергам, и когда на нем прочные брюки, забираться высоко на дуб кристофер и подолгу сидеть на нем. Оттуда, из чащи, надо заметить, вообще мало чего видать, и совершенно ничего не слышно, когда на ветках сидишь, и вертится ли что-либо в его окружении или нет - совсем уже неизвестно? Словом, не до формул. А двумя словами сказать - не до "второстепенной значимости". Здесь каждая значимость важна, можно сказать, априори в самом каркасе мироположений. И все это надо учитывать категорически. (Упало Ньютону на голову яблоко - ну и что? Надо обязательно знать - какое яблоко (сорт); когда именно и в силу каких обстоятельств - упало; почему упало именно на голову Ньютону?; исходя из каких своих собственных "глубинных" соображений он вывел свою формулу?; и с какой стати все кому ни лень начали "углублять" эту формулу повсеместно и зачастую именно туда, где она не работает?)
Далее, допустим нам удалось все собрать в единый целостный и отвечающий всем нужным здесь требованиям, организм в состоянии покоя, полностью в том уверится, найдя все "за" и "против" настоящего нашего положения, и выгнать, в конце концов, того непонятливого и слишком разговорчивого в таком положении карабинера за ограду в поле. Можно ли здесь быть уверенным в том, что понятие "движение" станет вдруг раскрывать перед нами закрытые двери и с распростертыми объятиями вынесет нам из дому каравай? Ничуть. Линия ни в коем случае не станет от своего ожидания лучше и выносливее, чем была, пока мы приноравливались запустить ее длину на полную мощность. Надо здесь трезво понимать, что само движение не всегда бывает привычным ее состоянием, не всегда оно ей нужно. И здесь важно еще поймать, к тому же, и некоторый подходящий в своей сути для нее момент - не пропустить его - чтобы само это действие самой этой "линии" не стало для нее насильственным отображением на ней эгоистических, в сущности, желаний оппонента. И вот, предположим, оппонент добился, таки, своего, настоял, таки, на своем, и полностью преодолел свое собственное желание, как можно дольше оставаться в состоянии покоя, и все-таки решился на это свое "понимание" движения и - дошел до него. Что тогда? И вот только тогда, только уже после стольких отождествлений и переосмыслений настоящего видимого момента происходящего вокруг, непосредственно учитывая и саму сутью "настоящего", мы вправе надеяться на дальнейшее развитие событий. И вот только тогда вправе теперь задать два следующие вопроса относительно уже движения: "куда" и "зачем"?
И, казалось бы, понимание "куда" без следующего должного обязательно здесь следовать за ним понимания "зачем", так же не должно нести в себе ничего значимого и конкретного в последующем развитии динамики данного положения потому, как понимание "куда" и "зачем" - это основополагающее единство. Но и здесь не следует торопиться - не в одной конкретике дело. Повторим: мы еще никуда не идем, а только собираемся идти - очень важный момент, на который необходимо и прежде всего, обратить свое пристальное внимание. Даже можно сказать - еще даже "не собираемся" никуда идти. "Сборы" они ведь тоже, как и любые другие, здесь, преждевременные поползновения к скорому выводу, за счет которого возможно будет целиком понять смысл понятия "движения", скорее отдаляют исследователя от нужной цели, уводят он нее к тому же "покою", нежели приближают к ней. Или, говоря другими словами, прежде чем приблизится к такому всеохватывающему и невероятно еще сложному в данном положении понятию "куда и зачем", необходимо не только выкинуть из головы всяческие вперед-сосущиие и привлекательные по самой слащавости этой привлекательности, разнообразные тихие вопли в виде "надежд", но и выкинуть еще массу других не менее приторных мантр, способствующих убеждению, что таковой вопрос уместен, а, следовательно, возможно применить следующее к нему действие. Ничего еще невозможно применить, или другими словами говоря - нельзя. И даже говорить об этом пока не стоит. Мало того, двигательно-речевой аппарат потому и пишется вместе потому, что "ходить" и "говорить" надо тоже уметь вместе и "в ладу", или хотя бы пытаться уметь соединить в одну практическую и безусловную близость свои возможности, данные изначально, с теми, которые существуют теперь. Манчик Сипкин, если б ни был до такой степени прост, в своем рождении, мог бы наглядно показать самому апробированному скептику весьма впечатляющий набор наглядных примеров. Вот один из них: "Я иду по мостовой, и когда иду - пою", - поет он, когда идет. И он так всегда делает и шагает по мостовой очень весело. И вот это самое его действие и есть ни что иное, как яркий, конкретизированный пример полного понимания собственного местонахождения, свидетельствующий о том, что здесь на лицо полный самоконтроль координации движения, в полном сознании и понимании "ландшафта" местности и собственного нахождения в нем. Дело ведь совсем не в том, что от него иногда тухлятиной несет и прыщ на правой щеке. Дело совершенно не в этом...
Сопротивление линии
Сей сопромат, надо заметить, так же не в каждом революционном действии можно категорически усмотреть, и далеко не всюду, в силу множественных простраций и умозаключений, которые являются в прямой зависимости от направления "усматривания", его найти можно. Предположим или допустим, или только постараемся предположить, что "линия" нами уже по сходной цене "приобретена" и, допустим, или предположим, что усвоены нами "кое-какие" ее видимые невооруженным глазом движения (о движении, как таковом, в целом, говорить возможно только в том случае, когда имеем полное представление о завершенности движения - то есть, "знаем" его путь и конечную цель). Но ведь и тогда даже, применимо к состоянию "кое-какие", данное положение вполне может оказаться обоюдоостро по отношению к каждому конкретному выводу и не во всех случаях даст нам точную характеристику даже с одной его стороны. И тогда подходить к каким-либо умозаключениям относительно общих характеристик линий с учетом воздействия на них со стороны внешних предметов, безусловно, не окажется ни в коем случае лояльным, и необходимо будет подходить к этому воздействию так же с учетом и внутренних параметров. Так называемые, "внешние предметы", которые, в свою очередь, могут включать в себя некоторые "внутренние" составляющие "самой" этой линии ("простые взаимосвязи") в той или иной мере сами подвержены влиянию извне "других" внешних предметов, находящихся уже непосредственно в "их" окружении, и их тоже уже совершенно нельзя сбрасывать со счетов по той простой причине, что они являются здесь совершенно "по месту" и многое категорически определяют. По причине же "сложной" (если говорить подробно), то следует так же не скидывать со счетов и то обстоятельство, когда "считает" все это не только тот, кто обязан "считать", но и во всеми любимой лавке Мерлуньи тоже считают - к примеру, Мельчиха Вукина, которую недавно взяли туда на эту должность, и которая может сосчитать все это совершенно "по-своему", и где ее счет так же надо будет учитывать в той же классификации. И здесь можно привести еще один немаловажный пример. Например, мы взяли линию в виде очень продолжительно-длинного куска арматуры, протяженностью, скажем, до высоты той же Спиридон-башни, и подняли ее вверх. Что получим? Получим, на завершении ее нечто похожее на букву "гугель". То есть, верхняя ее часть согнется под определенным углом, и угол этот уже соответственно возымеет свое собственное воздействие, образно говоря, "на какие угодно округлости". В свое время логик Геозгок Плямбу известный по всему периметру концептуальных теорий, как в 23 степени посвящения авиатор конкретики мысли, охарактеризовал данную способность "сгибаться" посредством воздействия на оконечник арматуры не только со стороны тех самых "внешних предметов", которые находятся рядом с линией и гнут ее, но и со стороны многих и многих "посторонних взглядов", которые тоже, в свою непосредственную очередь, "умножают ей цену". То есть, "взгляды" тоже имеют некоторую фактическую, а далеко не схоластическую, составляющую в виде механического воздействия радужной оболочки зрачка на предмет, и вполне способны повлиять на него с не меньшей силой. Где "меньше", где "больше" - мы не будем сейчас о том рассуждать - есть специальная литература в свободном доступе, где все эти положения рассмотрены самым тщательным образом, с теоретическими примерами, прикладными опровержениями и наоборот. Важно здесь еще ведь - "как посмотреть"! И кто теперь может возразить, что "взгляды" не несут в себе никакого практического смысла, когда некогда Гаврик Шиштейн, как известно, в своей не дюжей сообразительности находясь, и сначала "спостулировав" из портмоне Лорентца некое "преобразование", а после выгнав его самого из своего дома рассуждений, вывел из этого "постулирования" совершенно "идиотские, но "интересные" вещи"?! После чего становится уже абсолютно ясно, что эти самые "взгляды" иногда бывают по своей увесистости гораздо более привлекательными, чем самые прочные закономерности, а иногда даже сами эти закономерности. манипулируя ими, определяют. Важно - чьи именно эти "взгляды", куда направлены и с какой целью? Ведь, к примеру, если, например, Пипип Севряжный держит арматуру в руке, и держит ее крепко, и если смотрит на это "держание", допустим, Мимункус Мимикрий во всей своей сосредоточенности взгляда, то угол наклона оконечника арматуры будет составлять ни много ни мало - 20 градусов. А вот если держит арматуру Дидолон Фарамон, и держит ее на носу, и смотрит на все это панибратство Бездон Томский, то угол наклона будет составлять уже не 20 каких-нибудь градусов, как в предыдущем варианте, а 30 градусов восточной долготы, и, соответственно, 40 градусов западной широты. А это вам - не приблизительности какие-нибудь, до которых привык доходить каждый уважающий себя скептик или Сысой, никогда не уточняющий, впрочем, "на сколько" приблизительно! Во-вторых, гравитационная составляющая... Но об этом довольно было сказано в "принципах гравитационных составляющих" всех мастей и природ, составляющих, как знаем, достаточно большое количество томов научной литературы о том, что, например, у "колеса" - одна гравитационная составляющая, а, вот, у "пальмы" в березовом лесу - другая. Или почему Мазундор Постомон ходит подпрыгивая, а, вот, Вогроном Поримский так не ходит? Да потому, что у них разные гравитационные составляющие! Бывали ведь такие случаи, что и сам Шестикос Валундр летит, бывало, летит гуда глаза глядят, а прилетит обычно туда, куда и не смотрел даже. Потом, ведь, еще и не маловажно здесь - в каком настроении находится тот или иной воодушевленный или не воодушевленный предмет действительности, и, следовательно, такими же и получатся результаты. Если, к примеру, в угрюмом настроении был или, там, в состоянии выпачканного глиной мыска ботинка находился - не только гравитационная составляющая может изменится в какую угодно сторону, но и сама реальная обстановка в данный момент времени, вполне может выйти другим своим концом , напротив, - к веселью. Сами же "воздействия", говоря простыми словами, никогда не следует рассматривать в отношении между одним предметом и другим - следует их рассматривать в отношении "ко многим другим" предметам, которые могут находиться в этот момент времени рядом (и такие дисциплины, как "физика" и "химия", рассматривать в отдельности сподобится разве что Манчик Сипкин). Потому, как коль есть у нас кол в поле зрения, и есть у нас в поле зрения луг или какой-нибудь другой похожий цветущий оазис, следует рассматривать и их воздействие на тот же кусок экспериментальной арматуры. И т.д. А то получается не совсем понятно в конечном итоге, а в некоторых случаях получается так, что ничего в конечном итоге - непонятно "вообще". Значит, если есть у нас опытный пример и по этому опытному примеру видно, что гвоздь под воздействием молотка входит в стену и на основании этого действия можно будет оперировать к физическим характеристикам этого взаимодействия, учитывая только физические параметры "гвоздя" и "молотка", значит ли это то, что мы полностью осведомлены о других обстоятельствах этого "вколачивания" и имеем полное право делать выводы на основании увиденного? Нет - не осведомлены, и права такого не имеем - другие "внешние предметы" тоже здесь имеют свое воздействие. Значит ли, при этом, что если мы не осведомлены о существовании воздействия на них со стороны "других" внешних предметов, что - их нет? Нет, не значит. Поскольку такие предметы в их окружении существуют. Тогда какие выводы можно сделать при этом? Только - ошибочные. То есть - не везде этот пример применим и примеряем воочую, и потому выводов никаких здесь делать не обязательно. Но существует, как всегда, (и всегда существовала) четкая установка противоречить данным утверждениям. Мол, хухры-мухры, - есть основания. Но данное возражение не выдерживает никакой критики. Нет никаких оснований противоречить данному утверждению потому, как само основание этого "данного" утверждения зиждется на здравом смысле. Где мы видели такой молоток, который не понимал бы сути гвоздя? Тогда отчего, когда мы противоречим данному утверждению, главным резоном нашим является лишь однобокая суть нашего собственного понимания, чем и довольствуемся? Все это антилогично. Или, если говорить проще, суть подобных взаимодействий только тогда станет ясна и не вызовет никаких последующих сомнений, когда сам оппонент найдет в себе самом способность соответствовать тем предметам окружающей действительности и отыщет в себе самом данные свойства и отображения. Ведь если мы забиваем гвоздь в четверг вечером перед наступлением Сатунчака Хвита Ховота, и забиваем его полностью и всецело, то при наступлении на следующий день, предположим, Дульского Проема или Сатунчаковской Пустоши, результат данного действия может оказаться таковым, когда острие гвоздя вполне может вылезти своим острым концом с изнанки времени Монаты Жо, и пронизав все существующие на данным момент времени, гласные в отглагольных прилагательных, пронизав их насквозь, показать себя совершенно в ином ракурсе. И, причем, вовсе не обязательно, что после такого не санкционированного пронизывающего появления острия гвоздя на плоскости стены в каморке Роту, Кацусская повесит на него свой оренбургский платок. Не безусловно!
Да и само понятие оппонент, надо сказать, здесь, уже само по себе подразумевает под собой "некое", можно сказать, сопротивление...
И, вот, "что", на самом деле будет-то, когда время уткнется в Параллельный Тупик Хвита Хавота и Марта придет?
Продолжение.
Лист 3
Гости
Словоблудие это своего рода
тоже - философия.
- Вот вы хотели в прошлый раз рассказать историю с гостями, а никто ничего не дождался.
- У нас разговор конфиденциальный?
- Неминуемо!
- Тогда расскажу сначала о том, что происходило в это утро до прибытия гостей и чем это прибытие закончилось.
- Отбытием, надо полагать.
- Точно так. Был обычный будний день. И, вот, представьте - две пластины по бокам пролегают, внутри, между боков, что-то загадочное белеет, вроде густого насыщенного пара, и пар этот вьется. Представили?
- Предположим.
- Связи на виду самые благоприятные выходят: сирень цветет, весна, хоровод веселый и, как будто, слышно в лесу прятки. И вот Калгузбуд Окосава и Постромон Риссин подходят с двух сторон по краям, берутся за эти края, раздвигают по краям обе стороны и раскрывают самую глубинную матрицу, как под пыткой... А там - свадьба.
- Ух, ты!
- И, на этот счет, как знаем, всегда бывал не приятный и громкий разговор у Шестикоса и Роту по отношению к эпизодам Балбуды, а Чиськин Цезарь смеялся и говорил "кизим".
- Ну, насчет Чискина высказываний - это старая история. А вот насчет этого "тандема" - удивили!
- Что в этом удивительного? Они всегда - большие спорщики. Для виду, конечно, и ничего, как есть, вокруг их не изменится. И потому, Роту иногда молчит, когда Мяткин задирает публику. А та только что размахнется аплодировать Мяткину, только что почувствует некий прилив восторженных чувств, Шестикос Валундр не противоречит, смотрит на все благосклонно и утюга не трогает. Роту вроде молчит. Но как только видит, что дело вплотную подошло к овации, и овация сильно приблизилась, хочет Роту поднять свист - в протест новой редакции Балбуды (старая больше нравится), - но в это время бьет пушка с набережной и свиста не слышно. Шестикос полон, допустим, мысленных оваций, весел и впечатлен внутренне, но показать этот Бахчисарайский фонтан в своей натуре пока не может - права такого не имеет - и на вопрос Мяткина "какой город может быть без заборов?" - тоже молчит. Но, как только начнет приближаться рука его к руке, чтоб выдать не то, чтобы щуку, а целого сома - в ответ - пушка. И т.д. И даже тогда, когда после происшествий Роту уляжется спать и станет уже засыпать, а ему на ухо кто-то спросит - "кто вчера в третьем часу дня сказал что половина первого?" - пушка; "кому запретили чулки носить на носу?" - опять пушка; "кто десять фонарей на 2-ой Фарватерной зажег в одном месте?" - пушка, - тогда вот и не слышно от него абсолютно никаких ответов и "рассержен" ли он или "не рассержен" - никому неизвестно. Такие они и бывают закономерности по праздничкам.
- Это мы знаем.
- Случайности они ведь когда происходят? - спросил тогда, подпивши за столом, Лифоп Камушкин Ведора Тудора-Черпинского, вылупившись. Видор Турод Черипский испугавшись, закричал: "А!" - обычная его, сатунчаковская еще реакция на повторения. Тогда Лифоп еще больше вылупившись из яйца, сам ответил: "Всегда". Видор Тудор Черпинский, конечно, не выдержав этой атаки, спрятался, как обычно, за чью-то спину. Но тогда Лифоп зашел сзади, в арьергард и сам же ответил: "Случайности происходят тогда только, когда конь-Мартрадор берет ферзя при полном отсутствии возможности его взять, а после начинает сдаваться; когда через промолинейнейшую мысль о том же Хохока Мундорока стяжательстве насквозь просматривается утопия его рождения; и еще тогда происходят случайности, когда совсем дамским оказывается тот умысел и тот смысл, когда хошь ни хошь, спина потная. Так-то..."
То есть, оба, как видим, начинают показывать свои возможности в высказываниях не сходя с места. Картина, значит, такая вышла. Не знаю кто, кому и что показывал в этот раз, но знаю точно - не себе в убыток. Задраить и заподозрить надо было, не доводя до вдохновенных речей, данную кабалистику мнений в самом устье. И, в общем, казалось бы, не было никаких намеков и хорошо видимых предпосылок, ни к каким происшествиям - можно сказать. Но мы не скажем - были! Одно то, что "общая быстрота движений есть первый признак роста медлительности" говорит о смещении вектора в сторону происшествий. Не до свадеб.
- Вы правы. Случайности только тогда редки, когда Лифоп далеко живет. Ну, а когда речь заходит о чем-нибудь противоречивом и сразу не поддающемся разумному объяснению, тогда Видору-Тудору Черипскому, только Лифопа и нужно. Зайдет незнамо зачем к нему, после разговорятся и ищи их обоих, как журавля в поле.
- С другой стороны посмотреть, по себе знаю - случайности они ведь бывают иногда и как удивительное лакомство. Развиваться того гляди сподобится другая тема, допустим, в самой ширине сомнительных оваций и авиаторов еще нет. Но, как после неприличной скованности неудержимых желаний, как не бывает вздора после сильного снегопада - снег везде. Отсюда хруст, будто распарываются швы, отсюда невольная расслабленность в подозрениях, и отсюда же вроде бы никаких не намечается бедствий. Но посмотрев в лупу Миминкуса Мимикрия внимательно - плохая склеенность подошвы на лицо. У кого грязная, у кого нет - не в этом дело. Если Букин, к примеру, не проснулся бы тогда от сильного грохота по крыше над своей головой, и если не упустил бы он значение своих снов, которые ему в ту ночь приснились и где ему все время подсказывали "как поступить", задумался бы он в этот раз о пропасти, куда потом свалился и где сварился? Обязательно задумался бы!
- Его сварили что ли?
- Ну да! Говорят - сам упал, но я не верю. Вспомните о прейскуранте простых и настоящих обыкновений в их сути. Как обычно происходит? "И снимет кожу с жертвы всесожжения и рассечет ее на части". Это о живности всякой так говорится. Ну, а когда Роту надоедает одно и то же делать - дятлов и сомов ловить, - он смотрит тогда по сторонам и вполне может придти ему мысль "а ни сделать ли то же самое с самим Букиным?" Что тут странного? К тому же, если кто становится на глазах бараном или свиньей - какое будет в том преступление? Никакого.
И в этот день, когда не начался еще новый день, а только начал начинаться, появление таких дирижаблей с такими через борт подошвами, это уже - интересно. "Кому, говорю, - стоять!" - закричал тогда Роту на весь проспект (и мы после узнаем, почему он на дирижабль закричал - здесь важно). И, как знаете, тогда, после такого крика ширина улиц закругляться начинает к искомой нумерации зданий, сиюминутной плакатности афиш, и в самом что ни на есть черном сомнении к старому веретену; во втором этаже не спят, воробьи летят, и валяются листья. "Кому говорю - стоять!" - кричит он уже смеясь - а там хоровод во всю прыть, опять минутка другая сухости в чувствах, но, ни о какой должной здесь быть перпендикулярности взаимных связей разговора еще нет. И зачем это тут, вдруг, видите ли, появилось вдалеке что-то расплывчатое, потом стало пятном на бумаге, а после Чункин Солонмом попытался пятно вывести и начал доказывать, что противоречий, мол, если не существует случайностей, тоже нет - не знаю. Что прикажете делать? А вместо пятна вывели следом за таким событием другую политику. Ведь залезть длинной рукой в саму суть происшествия, вытащишь обязательно пропаганду.
А Роту хохотал, сев за стол, долго. "А я и не знал, что праздник!" - сказал он. В книжку записную надо записывать. Не знал он! Надо знать, когда тебя ждут. Время тоже надо учитывать, начиная с самой обложки и листы надо переворачивать очень аккуратно, чтобы не перелистнуть чего-нибудь значимого. Временная сиюминутность движений имеет множество самостоятельных истин и чутким слухом и не худым предчувствием надо обладать, чтобы вернуть, например, Хохлока Мундорока вместе с женой рядом с галошами стоять, а не в котел подглядывать. Хреновина может из этого огромная выйти. С морковиной. Начался карнавал.
- Наряды какие были?
- Да - разные. И город тогда вдали проехал на облаке, нота упала, кристофер расцвел - звон вышел. Потому и Машнотита как ни шла задом наперед вперед по площади, как ни танцевала под Минкин аккорд свой танец, все видно - подошва не стерлась у нее ни на грамм, улыбка не натянулась, как пузырь какой-нибудь - хороший был танец - искренний!
- Так со свадьбой то - что? Вы о свадьбе сначала начали поначалу говорить, а потом - отдалились. Кто на ком женился?
- А я знаю? Вроде Машматита хотела замуж выйти или кто-то на ней хотел жениться. А может и подменили. Отсюда хочу спросить - скажите, пожалуйста, зачем девицы всегда упираются, когда их куда-нибудь ведут? Может ведь терпение кончится. А тут еще другая подвернется, которая не против. А здесь еще, как раз, на голову с неба дирижабль свалился!
- Это после Сатунчака-то?!
- Я о том и говорю! Представьте себе!
Дирижабль был в такой день очень большая новость, интерес вызывал ошеломляющий, а здесь, видите ли, наверное, у таких капризных особ поважней дела появляются. Башмак Туткин, небось, вдали замаячил со своими выдающимися застежками, подзывал, видать, тайком из-за угла, манил, и Машмотита увлеклась. Ведь ноги иногда идут туда, куда башмак хочет. И после оказалось, что о свадьбе, оказывается, вообще позабыли. (Машмотита капризная, Машмотита тутышняя дурочка, Машмотиту каждый обидеть может!)
Ведь случайности они еще и чудесные новшества приподносят на подносе, чудесные чудачества. Кто нитками шьет, кто взад вперед ходит. И вот именно тогда, как обычно, закончив чертеж, Роту потянется, как обычно, спросонок до вешалки, снимет оттуда нагар, как со свечи, и выбежит, как обычно, на улицу. И вот тогда, он именно так и поступил: закончил чертеж, потянулся как обычно спросонок до вешалки и выбежал, как обычно, на улицу. Тоже гостей почувствовал. Но после, при повороте на Бкудунскую улицу, точно так, как Машмотита, повстречал идущую навстречу Хохлиману Хохирану идущую в свою очередь по площади из булочной - он худой, как шпиль Спиридон-башни, она толстая как бочка с пивом - разговорились, вернулись обратно, и настолько увлеклись друг другом, что обо всем позабыли. А между тем - гостей собрались встречать.
Пасторов Выдвил тут же вдалеке появился и начал уже издалека свои конусы показывать (он "геометр" известный), все наверх задирал голову, соизмерял расстояние между собой и гостями, вышагивая посреди Центральной площади, кричал, куда садиться, и предвкушая, наверное, не малые развлечения. Он всегда так: поставит стул рядом с гостем - гость, разумеется, хочет сесть, а Ведвил Посторов норовит стул убрать. Гость только приноровится сесть, а Ведвил - оп - опять стул уберет. Очень смешно и гостям весело. Да и устали все от недавней волокиты с Сатунчаком - само "время" искали, сами "провалы" еле нашли. Как в дыму еще проплывали даты, Монка, пруд, окраины, поезд. Лирики потом тоже много было после драматургии. Лирика ведь от чего бывает? Лирика бывает тогда, когда отпиливали вам голову очень тупым лезвием, били очень долго подошвой по голове, вешали вас на всех столбах сразу, а после взяли и вдруг отпустили. Вы сначала собирались, разумеется, мстить, ходили ночью с топором по улицам - искали, ждали удобный момент. Но после так же вдруг взяли и простили. Философы называют такое "прощение" глубинной суть миропонимания, не понимая притом простой вещи, что "суть" здесь совершенно "другая", и имеет в своей основе ущербную составляющую самого индивидуума в его отношении к самому себе и в надежде, что, мол, Хвита Хавата сама с такой несправедливостью разберется. Именно отсюдава "лирика" и происходит. А между тем, Хвита Хавота сама, быть может, все эти столбы вкапывала, и дарила эту самую "надежду", а после хохотала так, как заводской сигнал не гудит. Но тут все немножко иначе этих обыкновений вышло - и все из-за чего? Из-за какой-то старой поношенной сбруи! Были даже споры о том, где следует искать и где можно найти. Но "кто" спорит? Спорит по обыкновению тот, у кого дома нет. Чем споры обычно заканчиваются? Известно чем - Шестикосом Валундром?! Арена, пыл, гам, яблоки летят, и тут вдруг - Шестикос!..
- Но прилетели не яблоки, прилетели гости.
- Совершенно верно...
- Или, то есть, еще не прилетели, а только собирались прилететь...
- Ну да. А что касаемо стула (заранее говорю, чтоб не забыть после), то хотя стула после этих событий никому не поставили, зато поставили после этому событию памятник. Высокий - из бузины. Тогда сам архитектор Митронов Рулс Просторов присутствовал. Сказал накануне митинга - "ладно - сказал он - черт с вами, - поприсутствую" - и в точности исполнил свое обещание - поприсутствовал. Он тогда был в отъезде после вышеизложенных событий, был как бы долго "не в себе", долго, после вышеизложенных событий, к "себе" не возвращался, и приехал как раз к прибытию гостей, и пришел на площадь вместе с поездом. Посмотреть.
- Это тот самый Митронов Рулс Просторов, что по праздникам обязательно появляется с тарелкой в руках вместе с Мумкиным?
- Да, об них ниже. И во время начала этого события переменился вдруг сам город. То есть, не "переменился", а, так сказать, "напомнил" о себе.
- Неужто опять в казармах прорвало все наружу и опять колеса по улицам покатились?!
- Это бы еще - куда ни шло! Малибден вышку видали? Высокая такая вышка, как кран. Новая, высокая и схожая по конструкции с башней? Она только что начала возводится на месте точно такой же, но "вчерашней", и вдруг вместо шпиля на острие показался не шпиль, а швабра, причем, вверх основанием.
- Намек, что ли?
- Ну да! Именно тогда-то о свадьбе на время как бы забыли и до сих пор неизвестно - выдали ли кого за кого или нет - не знаю. Так происходит иногда - все меняется. Например, Кристельник Куст задумался однажды сидя на высоком заборе о чем- то более существенном, чем забор, и упал. И все вокруг него изменилось. Или сначала порубают утро на колбасу, смотришь, сразу вечер настает, а за этим вечером опять вечер настает, а за тем вечером настает иногда тот "шабаш", когда Роту куролесит. Сами знаете.
- Ну и каким манером переменился город?
- Очень простым манером. Если разслучаются перемены в городе, то город переменивается, как известно, тоже. "Моменто море" - сказал почему-то тогда "строитель" Дидуков. И в этот раз сам город сначала посмотрел упрямо окнами на запад, как скептик, или Сысой, а затем стал глядеть вообще не пойми куда. А Чуткин Махнат опять разбежался было на Спиридон башне в колокол ударить, да налипла на него вчерашняя слизь (с утра скоблил да не доскоблил) - споткнулся обо что-то, и потому не вышло у него никакого звона. Тогда башню закрыли, должность Чуткина Махната аннулировали, а самого Махната задвинули в галошницу, чтобы больше не обезнадеживал горожан пустыми обещаниями. Но, когда вот не стало за окном на 27-ой Кацуской улице Спиридон башни, то северная сторона этой улицы взяла вдруг и повернула налево, то есть, можно сказать, в лучшую свою сторону, и больше стала иносказательной. И тогда, поразмыслив, что таковое новшество как бы выпадает из общей схемы нынешнего (сегодняшнего) строительства (об этом ниже), поставили ее на место, а Чуткина Махната реабилитировали. Так оно - лучше. И вот теперь появилось на асфальте черное пятно в виде тени дирижабля, стало сильно увеличиваться в своем диаметре, но когда позвали Кацускую и спросили "чье?", она честно ответила "не знаю".
- Ой, предвижу какие вещи!
- Между тем, говоря просто, если посмотреть, как всегда смотришь, то 27-я Кацуская улица вроде туда идет, куда раньше шла - никаких развалин на ней нет, и никто, говоря прямо, кверх тормашками по ней не ходит; посмотреть через очки - облака вроде опять белые видно, белее некуда, а из окна верхнего этажа Додон Гудзикин высунулся и чтобы гости белизны не заметили дует на них во всю свою мощь. В общем, казалось бы, - хороший день, простой - ничего себе плохого и непредвиденного в нем практически не было найдено. Но вот если пойти дальше и начать смотреть уже не через очки, а через лупу, то получиться может такая картина, что лучше не смотреть. Посмотрите на самого себя через лупу - что увидите? Тогда, спрашивается, зачем выводить всякие концепции посредством лупы, следовать сделанным выводам на основании увиденного, когда все это ни в коей мере не согласуется с обыкновенным, натуральным видом или полностью противоречит ему? Это тогда всем надо с лупами ходить!
- Точно сказали. Сразу все оборванные нитки видать. И они - нитки, как бревна.
- А что касаемо свадьбы - что ж - свадьбы они ведь и раньше тоже бывали. О праздниках я еще только вскользь рассказывал, коснулся только прелюдии, а в сам гардероб не залазил. Там тоже, надо сказать, между другими вещами и Кузгород Амитеич попадается, между блузками. И теперь появился. Сам, как обычно, в начале без каких бы то ни было в голове умножений, рукава на нем длинные, слов никаких не говорит, дум никаких не думает, и если с боку посмотреть - вид бодрый. Здравствуй Амитеич - сказали ему тогда. Так вот.
И на этих свадьбах, скажу вам, ведь тоже ничего такого сверх неординарного никогда не происходило. Поставят, бывало, стол, ну - стул рядом поставят, ну - еще что-нибудь - ведь ничего особенного! И на этой свадьбе Машмотиты так же, наверное, ничего бы сверх неординарного не произошло, если бы ни гости?
- Слёз то, небось, было от Машмотиты после отмены, как во время утренней грозы
- Ширму хотели ей подарить в подарок - а зачем ей ширма? От кого, спрошу, загораживаться? К тому же, если бы хоть кто-нибудь знал "что" это такое, и умел отличать сверх неординарное от не ординарного и не ординарное от ординарного, сел бы тогда Праскин Будумный возле дома, задумался бы? Вроде все чинно начало происходить вокруг - по домашнему - без убийств.
И, потому свадьбы эти происходят обычно в пятницу вечером, во второй половине дня, когда только начинает светать и, как раз в то время, когда Машмотита, оказывается очень нарядной (принарядившись), бывает как всегда смешлива (кто-нибудь обязательно ее смешит), и когда она танцует, кто-нибудь обязательно подтанцовывает с ней рядом (обязательно подтанцовывает). И оказывается у нее тогда, если внимательно смотреть, то две ноги, то три (то две, то три), и шляп у нее на голове тоже оказывается тогда то две, то три (то две, то три) - очень интересно наблюдать. Оп...оп...
А здесь вдруг - абсцесс вышел, взгляд пришлось вверх перекинуть и перестать смотреть под ноги. И вот тогда, в таких ситуациях, строго начинает за собой следить и сам Маципуцу Цуцинаки. Он тогда начинает выслеживать свои же желания внутри своих собственных мыслей, чтоб глаза не вострить вдаль и опять не убежать вдслед за поездом - благо поезд тоже сюда приехал. Говорит самому себе: "Сиди на вокзале - чего тебе? Торгуй билетами, как обычно сидят в вокзальном окошке и торгуют билетами все добросовестные билетеры - чего не сидится?!" Бывало, и кричать можно: "Крышкой кастрюлю накрывать!" Или " Чего это там за шум? Скажите - меня дома нет". Ну, да ладно - не будем углубляться. Важно, ведь, чтобы сама важность действий в такие дни просматривалась в самих движениях и в самой, можно сказать, инженерной конструкции улицы - а чего там произойдет - плевать. И, чем больше произойдет, тем лучше. Смотрят не за самими происшествиями. Смотрят затем, что если "день выдохнул праздник", значит, извне не должно быть никакой опасности в принципе - и смотрят именно за принципиальностью такого положения, и чтобы кто-нибудь, что говорится, колено не выкинул за город. Там еще ничего нет (проговоримся), не построено. Оловянной подошве понятно! Коммуникабельность строений совсем не причем. Так вот. Подноготная была такая - вроде - свадьба. А получилось опять наоборот - гости.
- Ну, казалось бы, зачем тебе не сидится на умной голове, зачем тебе перья, а иному вакса? Это я о Роту сейчас говорю. Зачем допустил в такой день - новшество?
- А вы сами-то тогда где были?
- Да я все забыл. Памяти совсем нет, ничего от нее в голове не осталось. Иначе не пришел бы к вам.
- Понимаю вас. А получилось из всего этого - чего никто представить себе не мог. Гости ведь они и раньше тоже бывали. И выработана была особая тактика с ними обходиться - с какого края обходить, "что" говорить, и "что" при этом думать. Но здесь, в этот день, оказывается все оказалось из ряда вон выходящим, поскольку гостей никто не ждал. Это много усложнило дело. Потом, среди гостей ведь обязательно бывает некто "капроновый", выглядит всегда молодым, но спорит, что - старый; вечно жалуется он на плохую политическую обстановку вокруг себя; вечно ему кто-то мешает; всюду у него недосдача; часто кашляет - и вроде больной весь насквозь и жалко его до слез; куксится, бывало, простит чего-то, тихо себя ведет - а сам потихоньку ноги на стол кладет и кладет. И под конец смотришь - у него все есть, а у тебя ничего нет. И кажется - так надо.
К тому же, среди гостей бывает и барана с собой привезут, - покажут, какой жирный баран, какой вкусный, сколько шерсти у него на хребте, сколько всего у него есть - а зарежут его только тогда, когда домой вернуться и сами съедят.
Итак...
- Но об этом не говорить лучше...
- Итак, по порядку.
1
- Спроекцировалось сначала стопроцентное серое пятно вдали, - приближалось оно, приближалось, скрипело оно, скрипело, что-то такое насквозь прозрачное показалось вдали, как "розмарин" или "бусынка", а опустилось - оказалось - гости. На папирусе записал это событие Хироманский Вадлен Триворский досконально (мол, спустилось); занес в нисходящий реестр каждого авиатора по заслугам; обозвал по имени новый модный шов вдоль линии бедра и остался доволен.
Через минуту стало видно, что дирижабль большой и, что гости такие, у которых по пять сторон бывает (в широкую даль), и хобот у них ниже колен. "Ах, вот оно что!" - почуяв немыслимое, подумал Поротон Постомон и бросился на улицу. К тому же, дальше стало понятно, что летательный аппарат этот летит с самой, что ни на есть, Кульпийско-Гогомайской параллели - первый поворот от Хвита Хавотской авиаторской мысли с залетом в дворницкую, где стоят метла и грабли. И, потому, прилетит обязательно. И, хотя не надо никогда забегать вперед событий и говорить о том "что" может с ними случиться впоследствии, но забегая вперед, скажу, что оказались среди гостей игривости и подробности такие, что не расскажешь - просто маловероятно! Ведь в таком формате существования внизу того, что должно быть сверху, каждый синопсис подобен лирическому отступлению. И то - правда. Сколько всего маловероятного и непостижимого бывает в простой ветке на заборе, когда ходишь с кем-то в другом месте. Это то же самое, что Кузбалрог Сервяжный, наевшись прокламациями и набегавшись от последствий, станет вдруг отовсюду нежным и мягким. Трогаешь его за портупею, тормошишь его, почем зря, щекочешь его за подошву, а он только хохочет.
- Вот оно, значит как! Странно. Мне говорили, не помню кто, что летательный аппарат этот прилетел с Принскнайской-Васбайской долины, а ни с какой Кульпийско-Гогомайской параллели - в газетах даже было упомянуто.
- Нет. Точно известно, что оттуда.
- И второй вопрос. Сказали, ведь, что Кузбалрог Сервяжный помер. Я сам недавно слышал. Слух такой повсюду распространился.
- Какое там - помер!! Не верьте. Живее всех живых. Как латынь. Панька, Ванька, Сранька померли, а этот - живой.
А тут еще, в самом начале, то есть, до того, как все начало начинаться, пришел в город пришелец (точнее верблюд пришел, а он на нем сидел), привязал верблюда у ворот, долго не был, сказал какую-то мудрость, сыграл на базаре в кости, зашел к кому-то на огонек, там поел, выспался, а по утру сел на верблюда и уехал. Явление такое было претенциозное. И никто, даже, понять ничего не успел, и разглядеть его по основательнее. Говорят, чудеса какие-то показывал, фантазии материализовывал, реальности противопоставлял - нашел, чем удивить! У нас, бывало, и под водой многие ходят - по дну - не то, чтобы сверху. И безо всякого, заметьте, "специального обмундирования". Быстренько так появился, везде побывал, что-то сказал и исчез. И хорошо Роту не видел ничего, не слышал. Да если б видел, слышал, махнул бы на пришельца рукой. Я это к чему сейчас говорю? А говорю я это к тому, чтобы было понятно: "Никаких истинных впечатлений не может вызвать философ, если туфли всюду одни и те же, и никогда не высиживают яиц на пустом месте". Вот, вы, к примеру, много на своих антресолях зимой высидели, пусть даже с благими намерениями под каблуком?
- Ничего не высидел.
- Вот и я о том. Совершенно невозможно ничего высидеть страусу там, где песка нет, и где нет точно такого же страуса, который тебя похвалит. Не выйдет ничего. И я уже говорил, что, по крайней мере, что после такого пришествия никто не видал, чтобы птицы что-то почуяли, а лавочники позакрывали свои лавки. Птенцы сидели в гнездах спокойно, клювы свои в разные стороны не раскрывали и есть не хотели; вода, после вчерашнего ливня, текла, как обычно течет - точно по краям тротуара и никто ее за ручей рукой зря не трогал; в булочную никто ногой тоже не долбил и ничего не кричал в запертую дверь, - а у самой Монки-Запонки, запонки "не так" блестели потому, что не такие уж они перламутровые, как можно было увидеть, и опять появилась у нее презумпция невиновности. И следом уже каждый многоразовый трамвай благополучно доезжал до западной стены восточного базара, и никто на нем, на базаре, его, дурака, не валял. Никто, правда, и в поле не работал. Праздник.
2
- И тогда писатель Солодон Курминский ученик Колгоруца Плимского, взялся было за перо и спросил: "С чего начинать то?" "С конца" - хочется всегда ответить. "Все не начинается, а попросту никогда не заканчивается. Вот оттуда и начни". Глупый вопрос. А, между тем, пятно, когда приблизилось еще ближе, стало дирижаблем еще больше, но дирижабль этот был полон вздора, а не высоких принципов. Потом, когда спустился и сел, начал сдуваться. "Их ты!" - удивился Цуцинаки. После осталась лежать на пустыре пахучая скатерть из неизвестной никому материи, и, как будто, что раньше было вдуто вовнутрь, представляло собой на редкость "специфическое". Но мы-то понимаем, что ничего внутри не могло быть, кроме воздуха. Скажут - напротив - все что угодно могло быть. Все, что можно задуть в дирижабль и заискивать после перед облаками его содержимым, может иметь множество хорошо усваиваемых, далеко ни приблизительных химических составов (и в разной консистенции); множество, хотя фантастических и неизвестных доселе субстанций, но, все же, несущих в себе много практических идей (или субстанций, имеющих в себе более сложную в своем составе биохимическую структуру, способствующую более тщательному ее изучению и разбирательству). Пусть так оно все и остается - не будем спорить. Но даже сам Зимун Полимсон всегда скажет: "важно ведь не что задуешь вовнутрь, а что увидим на выходе". И он, безусловно, прав. После чего, как известно, вообще пропадает всякое желание на какие бы то ни было разбирательства внутри события, никто уже не хочет никуда смотреть - все переплетения до того надоедают, что хоть зиму заказывай.
"Я так и сделал", - сказал Цуцинаки.
- Значит и он был здесь тут как тут? Не уехал, значит, никуда?
- А куда ему ехать, если здесь такое начало начинаться, и такое начало намечаться, чего больше нигде не увидишь. Зачем?
Затем показалось сначала одно облако над горой и пролетело над ней; за ним другое облако показалось над башней, и пролетело над ней; а за ними следом по касательной - третье. И когда они сгрудились вместе и полетели в одной неуемной целостности, тогда-то и запахнуло вроде вот этим, самым, "специфическим", и быстро прибрало к рукам пейзаж с цветущей лужайкой и, собирающую на ней цветы, Мельчиху Вукину. Появился инженер с фабрики, фабрикант с иженерихой, за ними листва осыпалась, наступила зима, а когда зима кончилась, Выдор Тудор-Черипский пришел на площадь и сказал: "Сыграем в "треху"?!" И получил согласие. Тогда он на минуту исчез. но чуть погодя привел за собой Долодона Оратога за руку (дома спал и не хотел идти), привязали они к трубе веревку, расчертили линиями на горизонтали асфальт и позвали судью. Но затем все бросили и посмеялись. Машмотита тут же пришла и станцевала. Сверху налетела мошкара всякая, снизу донесся марш, будто подземный полк шел на маневры (шлеп, как по воде) и днем зажгли на всех близлежащих улицах фонари. В общем, как всегда, не смотря на общий интерес к событию и личные замешательства - в самом танцзале имеющихся замыслов, с не дюжей, можно сказать, фантазией, встретили гостей. Услышался, конечно, и вопль из леса, но очень скоро его обрезали с куста события и вверх не проросло. А над площадью, как раз пролетел в это время Шестикос Валушдр (шнурки врозь, подошва дырявая, голос приглушенный), и чья нога была до того внутри - неизвестно.
Так началось.
3
- Тогда же, в это самое время, вдоволь наговорившись с Хохлиманой Хохираной, и с канделябром в руке, и в жерновах только ему понятной жестикуляции, вышел из дому Роту, и, обойдя лужу, спросил городового о своих предчувствиях. "Не знаю" - ответил тот. Городовой стоял посреди площади и смотрел, как из расщелин тротуара растет трава. Роту его спросил, знает ли он что-нибудь о пси факторе троичной ингаляции ночных видений, и ответ хотел записать на манжете. ("Намеревается всем всучить валенки" - подумал городовой). Но, не дождавшись ответа, задал другой вопрос: "Кацускую видал?" И тут опять все запуталось.
И вот здесь, для того, чтобы у нас самих все не запуталось окончательно и не разбрелось по углам, давайте попробуем поразмышлять о том, отойдя в сторону. Со стороны поглядеть.
- Вы, наверное, собираетесь намекнуть, что кроется здесь нечто не маловажное.
- Ёбы еще. Тьфу! Еще бы! Но я конечно, ни в коей мере не стану ничего утверждать категорически. Ни...ни. Какой в этом смысл?! Завтра, например, кто-нибудь возьмет и начнет утверждать категорически совершенно обратное; послезавтра кто-нибудь опять начнет категорически утверждать еще что-нибудь; после послезавтра - еще. После чего, как известно, и говорит Миминкус Мимикрий следующие слова: "Вы, - говорит - попытайтесь сопоставить все безумные вещи правильно - говорит он любителям послушать - и тогда, не найдете ничего вокруг безумного". Те, разумеется, слушают - куда деваться? Улицы вокруг повсюду одни и те же - далеко не уйдешь.
- Вы это, к чему сказали?
- А к тому Миминкусу Мимикрию я это сказал, что вышло, в конце концов, именно так, что любые подозрения насчет действий Роту, и как бы потом не сплетничали и не говорили "кизим", не имели под собой никаких достаточных основании верить. Если болт железный и с правильной резьбой, значит он - такой. У кого-то, может быть, синий, у кого то, может быть, первый, у кого то, может быть, и не болт вовсе. А у Роту - болт. Впрочем, скоро сами поймете.
А гости, между тем, вышли наружу, заболоболили, заразноцветились, разоркердонились не на шутку, и кто-то из них сказал вдруг - "лампа всегулда" - и нельзя было поверить своим ушам. То есть, бишь - целенаправленная реплика, и направленная непосредственно на "неожиданность". Чуете к чему?
- Подозреваю...
- Ну, проведите параллель: Валисас Валундрик исчез; полк под землей ушел; Машмотиту замуж не выдали; щебенки по улицам развелось столько, что уже не обращают внимание. И тут вдруг - канделябр!
- Точно - к лазутчикам!
- Безусловно, так. Намек - смотреть во все стороны внимательно и насторожиться. Отсюда и канделябр в руках у Роту...
- Понял.
- И хотя для них, для лазутчиков, тоже подробная тактика выработана к обхождению - "многого не замечать - пусть лазают - главное чтоб "на виду", - и хотя в Сатунчак никто и без этого не сможет пролезть сквозь ограждения незамеченным (сама Фарватерная не пустит или заведет туда, откуда не выйдешь), - но ведь был еще между Сатунчаком и свадьбой целый месяц пустых дней, и хотя не таких длинных, как все другие, но все же - достаточно продолжительных. Не стоит забывать об этом.
- А я то, дурак, стоял, смотрел на все это и ничегошеньки-то не понял! Ах, вот оно что! Понимаю теперь "тот" крик в начале от Попарона Попогора "ах вот оно что!". А, кстати, - ....?
- Об этом - после.
Вторым после вас, не понял этого "вдруг" Шестикос Валундр - в самой, можно сказать, "простоте" высказывания, в самой его сути. ("всегулда" - представьте себе!) Ну, а третьим не понял этого высказывания по видимому сам сказавший, что именно такая риторика слов выглядеть может не к месту. И, тогда же, перемахнув через забор, первым, кто догадался, что "дело не чисто" оказался - Вармалион Гулский - инженер философских конструкций (в основном, "ярких") и отрапортовал: "Здрасьте, здрасте... гости дорогие. Чего невзначай приехали?" Гости, разумеется, в ответ стали озираться по сторонам, искать переводчика, разводить руками, мол, показывать всем своим видом, что опять "не поняли". Но они ведь и вправду ничего не могли понять, поскольку слова - словами, а мысли - мыслями. Слова то они - хорошо понимают. Слово, ведь стало позволительно какое угодно сказать, а вот "что" именно под этим словом подразумевают, не всегда понять можно. И вот тогда, Вармалион Глусский, нисколько не церемонясь, сел за стол и хотел было задать свой вопрос, вопрос каверзный и во всех отношениях критический, но произошло следующее.
Как знаете, какой бы ни была философия туманной и как бы ни запутывала нитки в еще больший клубок - все превосходно ее пользуют и пользуют даже тогда, когда не только баранов режут и парадом ходят, но и когда одни одинешенки на скамейке сидят. Пролетит, бывало, птица за окном - философия; пройдет, бывало, дождь ночью - философия; приснится, бывало, что-нибудь шокирующее днем - опять философия. И хотя каждый "мус" занят ею всечасно, и ни минуты не обходится без того, чтобы не уличить с помощью философии дурака, никто на самом деле ее терпеть не может. Так и здесь. Как только Вармалион Глусский сел за стол и хотел задать свой каверзный, критический во всех отношениях вопрос, стол взяли и отнесли на пустырь. Тогда Вармалион Гулский ни мало не растерявшись, пошел на пустырь, чтобы опять сесть за стол и задать свой каверзный, критический во всех отношениях вопрос, но стол взяли и отнесли в лес. Он опять пошел в лес и хотел, было, снова сесть за стол и задать свой вопрос, но стол взяли и отнесли на вокзал. Тогда Вармалион Гулский нашел в толпе Цуцинаки, взял билет на рядом стоявший поезд, уехал до конечной станции и стал по логике ждать стол там. Но стол взяли и отнесли обратно.
- Ха...а...а...а...а...а!!!.
- И ведь все это - не для одного только высмеивания произошло, и не от одной только философии - смею уверить. Ну, а то, что смешно было - не без этого, - и хохот стоял такой, что вата в ушах не помогла ничуть. Тут же события начали развиваться еще стремительнее и рядом с ними, в толпе встречающих, появился Хохок Мундорок с женой...
- Постойте. Вы прямо сами, как будто на поезде едете. Рассказывайте по медленней немножко. А то я не успеваю сосредоточиться и понять.
- Но я не специально же! Я попросту не имею права говорить иначе, и вынужден говорить именно с той скоростью, с какой все происходило - чтобы не потерять саму нить, саму точность и само правдоподобие события. Здесь такие опять черточки всякие, штрихи неуловимые, маленькие заковычки выходят. Так вот. Появился, значит, Хохок Мундорок с женой, протиснулся в гущу толпы и по настоятельной просьбе гостей, сказать "кто такой", представился: "Манчик Сипкин" - сказал он (то есть, солгал). Но гости посмотрели на него иронически и по наклону взгляда вниз спросили: "Голова у тебя на каком расстоянии от пяток?" И вопрос этот, надо заметить, был задан, по существу, правильный и своевременно был задан или, другими словами, как бы "на опережение" (Ох - не дураки приехали - подумали все). Но Манчик Сипкин оказался "не промах", вопроса не принял, а принял загадочное положение: взмахнул руками, притопнул ногами и стал невидим.
- Постойте опять. Значит, ни кто иной, как Хохлок Мундорок с женой оказался здесь, как оказывается, немаловажный участник этого события? Так что ли? Вы - серьезно? Ничего с дуру не перепутали? Вот так действительно - ландыш к носу! Сам босой, баба в каске, а он туда же!
- Он здесь чуть ли не "главное действующее лицо" оказался. Вы правы - ландыш!
- Кому сказать - засмеют.
- Смеха и без того довольно было. А тут - факт. Слушайте
Все это, как можно догадываться, развернулось впоследствии очень быстро, очень все это обезобразилось с такой быстротой, что не перекрасишь, и чрезвычайно надо бы здесь было сделать паузу - поиграть в бадминтон на поляне, задуматься о насущном, полежать одному в роще - то есть, отклониться от привычной беглости взгляда, от его мнительности - отпустить ситуацию. Или, другими словами говоря, к примеру, что такое, например, "невидимость" в самой своей непреложной сути, из чего она эта "невидимость" происходит? Берут, например, предмет, смотрят на него, смотрят, и вроде видят - галоша. Но затем, когда начинают на нее смотреть пристально, посредством множества внешних "откровений" (и через ту же лупу в том числе), тогда в конечном счете получается иногда так, что в начале была галоша, а когда начали разбирать ее в самой сути и в самой подноготной ее содержимого, то получилась вдруг - "арфа". То есть, "галоша", посредством более тщательного разбирательства сама по себе вдруг исчезла, и получилось из нее совсем другое "значение", иная "орфография" (точно так, как Манчик Сипкин исчез, когда стал виден со всех своих исключительных сторон и во всей своей настоящей действительности).
- Вы прямо Аристотеля вывели. Теорию абстракции.
- Она и есть
Или вот другой пример. Подозвал меня однажды к себе Пепитрик-Летописец и начал доказывать на семидесяти двух листах убористым почерком, что равнобедренный треугольник только тогда можно назвать равнобедренным треугольником, когда ... ну и так далее. Два дня рассказывал. А зачем, спрашивается ему такие рассуждения оказались нужны? Я и так вижу что он равнобедренный и бедра у него такие, как у Монки Спирдячной. Я ему говорю, что мне некогда, у меня в доме бардак, все разутые ходят и надо двор вымести. А он "идите-ка сюда, чего покажу и расскажу". Ему просто делать совершенно нечего, потому и занят такими "вещами". И об этом всем собравшимся захотелось было порассуждать и выяснить "почему" и "от чего" такие обстоятельства повсеместно начинают иногда происходить, но вдруг донеслось с чужой стороны следующая реплика:
"Если вы едите лимон и характеризуете его, как "кислый", зачем в характеристику лимона замешивать анархическую утопию, как разврат нравов?" - послышалось от гостей. То есть, как видим, - еще один "номер".
- Но это же явная провокация! Да неужто "так спросили"?! Вы врете!
- Во-первых - не вру. Во-вторых - не кричите. Я вам говорю - "так сказали". Если сами ни хрена не помните, то хоть слушайте. И такого вопроса явно никто не ждал. Сначала-то, вроде бы, в собрании поняли, что когда гости, то не спроста. Но, после такого "услышанного", отвлеклись от своих парадоксов потому, что новые слаще. "Это - какое такое "едите"?" - послышалось отовсюду в удивлении. "Никто у нас пока никуда не "едет" и ехать не собирается". "И что такое - "вы"? - разнеслось по окружности со всех сторон. Пистана Папаяна у нас яблоки любит, а от лимона у нее морда болит; Фотогин Алобан жир любит и вообще влюблен больше в атрибуты, а не в логотипы; Свышрин Вальчивичус - брат сестры самого Тиронского - предпочитает мед. То же самое и - другие. Не надо обобщать в отдельности для каждого встречного пешехода непрекословность подобых не безусловных утверждений". Двумя словами сказать - начались возражения.
- Еще бы. Я бы, наверное, сам тоже обязательно и безусловно возмутился и вышел бы из себя. Вышел бы из себя - и сказал: "это возмутительно!" Не смог бы я прямо на ступнях устоять и пошел бы обязательно постоять в другом месте. Непонятно ведь, если говорит посторонний - с какими целями? Моих, например, обыкновений неймет, меда, видать ни за что не любит, Тырдычного, безусловно, совсем не знает, а все норовит свой норов продемонстрировать всем и кому попало категорически!
- И все так подумали (потому, как если мысли везде и всегда повторяются, это говорит о том, что "они" одинаковые). И тогда: "Пардон", - сказал Дородон Амнимус, чтобы успокоить собравшихся. "Гости неправильно выразились - сказал он. Они просто хотят убедительно показать свой "плюс" в произнесенных словах, и откровенно думают, что общность в выборе пользования одной только "сажи с маслом" вместо "разности" чистильщих средств, объясняет отсутствие индивидуальности. Не так ли? Но у нас ведь, как ни закручивай в "жерло", и как ни приумножай "наперед", таких вопросов не бывает даже в будни. Почему - не бывает? Потому, что вообще не в ходу концепции. Мы ходим потому, что ноги есть, и не критикуем потому, что некого".
"Правду сказал - крикнули из толпы. У нас хоть размышления не такие шелковые, зато моль не заведется".
"Погостили - проваливайте" - крикнул вдруг Манчик Сипкин откуда-то. Но его не "поняли", хотели, было, самого прогнать, но не нашли.
Надо и здесь кое-что разъяснить преждевременно, прежде чем продолжить. Без обозначения некоторых жирных точек в разности положения каждого свободного нрава, не умеющего пока идти на приманку и пробовать на вкус какие бы то ни было "лимоны", здесь никак нельзя.
- Никак. И я догадываюсь - почему.
- Потому, как истинные и весьма редкие процессы с проблемами мышечных суставов и связанных с ними предчувствий, обычно являются только тогда (и, как правило, внезапно), когда вокруг много свежего воздуха и груша цветет.
- Это мы знаем
- Но мы то - знаем. А вот по каким именно подробностям можно определить что "цветет" и в связи с какими настоящими и привычными особенностями "цветет" - не всегда бывает понятно непосвященному, не всегда оно ему ясно. Потому, сразу следовало бы здесь прояснить и напомнить для самих себя, что именно по тем самым подробностям и с теми самыми особенностями "цветет", когда после Сатунчака, тот же Сипкин Манитор (тесть жены Сипкина и дальше до второго колена в родне), не как раньше выглядит - "тугой перехлест - не развяжешь", а прямо - "розовая лента"! И хотя его фасон переменивается от изначального гормона "бежать" к приобретенной привычке "стоять", и постепенно уходит от врожденного чувства "обиды", но, не смотря на это, походка его вовсе не становится такой, "что не приведи господи увидеть", а напротив, полностью отвечает тому, что "смотреть можно". И это - не критика вовсе, скорее наоборот. И никакое это ни нравоучение. Вот чего забывать не надо!
- Ну и какой несведущий сможет это понять? Я сам иногда забываю.
- А теперь - вспомните. Постарайтесь, по крайней мере, вспомнить. Ведь если уметь изначально разбираться в таких "вопросах" и не заламывать никаких других, то отсюда и берется, собственно говоря, "груша", и если мы видим, что она "цветет", то это всегда значит - радостное настроение (вспомните логику этого определения: "яблоко раздора", "груша примерения"). И тогда даже идиота можно любить от чистого сердца. Именно потому то, вот именно здесь, когда по расплывчатым линиям всем знакомого и уже давно понравившегося ландшафта появляется добродушная улыбка волн, и видно вдалеке счастливую Монку, глиссирующую на паруснике, вот именно тогда и многое другое вокруг, что можно видеть, подразумевает под собой много счастья и этого самого "добродушия" в чистом виде, а не стерилизованного какого-нибудь!
- Вспомнил...
- Ну, а если вспомнили, тогда должны тут же понять, что именно потому-то, как бы в разлад общему настроению "цветет", и когда данное цветение уже надоедает, тогда в самом этом "надоедает", как в представлении самого понятия "груша", может случиться и само "недоедание", а за ним и "недопонимание", и оно таки - случилось! А именно: возник вдруг самый простой вопрос - почему Хохок Мундорок, назвавшийся Манчиком Сипкиным, "так" повел себя и решил гостей проигнорировать? А получилось следующее.
Заранее хочу предупредить и здесь, что хотя и, не маловажно будет по возможности попытаться осветить подробности еще более подробно и ничего не упустить, но, все же, не следует забывать о том, что слишком большая сосредоточенность в этом смысле не всегда оказывается "истинно" необходима и действенна. Поскольку мы знаем много примеров, когда тот же Миминкус Мимикрий, например, будучи приучен смотреть на мир категорически, перестает видеть, что у него хлопушки разлетаются под ногами, а он даже не замечает этого. Дальше, он сидит в бухгалтерии и пытается соединить в отчете июнь месяц с ноябрем, совершенно не понимая, что в июне тепло, а в ноябре уже холодно. Да и вообще - самому ему давно стало принципиально не важно "Миминкус ли он Мимикрий или не Миминкус". (И чистит свою подошву "как попало", да еще может подобрать каблукам псевдоним). И потому само удивление гостей здесь можно понять. Просто гости мало разбираются в подобных "бытовых" подробностях, они не знают, как можно с большим удовольствием "валяться" под шкафом, и потому, естественно, не могут целиком понять смысл слов, которые им попали в уши. Их можно простить за это.
- И правда - почему, спрашивается, даже для самого посвященного в данные обстоятельства туфля, поведение Хохока Мундорока показалось не обычным? Почему Хохлок Мундорок так повел себя, пожелал быть инкогнито и исчезнуть?
- Дело было вот как.
4
- В утренний час, а может в два, сидя у себя дома, он долго просыпался после долгих снов, лениво глядел на валанданья над головой этих самых снов, уже осыпавшихся, как старая штукатурка, затем, после того, как окончательно проснулся, его надоумило выглянуть из-за штор и посмотреть в небо. И, посмотрев в небо, он увидал дирижабль - большое, приближающееся в небе пятно, летящее над горизонтальной линией горизонта. Через некоторое время он, конечно, понял что "гости", и, присмотревшись внимательно, добавил на счет гостей: "Прилетели". И ему не откажешь в наблюдательности, и вывод, который он сделал, - правильный вывод. Но вдруг он замер и надолго задумался над вопросом: "Зачем?" И он не зря задумался, как уясним после. Ох, - не зря! Затем, он закрыл коробку, вспрыснул себя духами, сел на голову жене и, когда собирался выходить наружу, то на выходе ему пришло на ум нечто поразительное: "А что если..." - подумал он, проходя мимо придорожного столба, и потому на минуту остолбенев". Но здесь мы не станем опережать события, повременим с пояснениями, и вернемся к самому началу.
Что было в начале?
- Что?
В начале, как мы уже знаем, спроекцировалось в небе стопроцентное серое пятно вдали - летело оно, летело ну и, в конце концов, прилетело. На папирусе записал это событие досконально Хироманский Вадлен Триворский (мол, спустилось); занес в нисходящий реестр каждого авиатора по заслугам; обозвал по имени новый модный шов вдоль линии бедра - и остался доволен. Но для того, чтобы нам теперь досконально узнать, "отчего" и "почему" оно летело и могло ли вообще прилететь, и для чего необходимо здесь возвратиться именно к "началу", попробуем вникнуть в те самые подробности и те самые особенности настоящего события и разъяснить некоторые его определения. А, то есть...
Ну, теперь - припоминаете?
- Начинаю припоминать
- Так все и было.
5
- Сначала-то, то есть, с самого вчерашнего вечера, и еще не то чтобы "до" появления дирижабля, а когда и день этот до конца еще не вылупился из пробирки, оказывается, в этот второй с конца день вовсю летало по городу другое событие. Какое это было событие и о чем оно говорило - никто уже не знает - забыли, как вы. Но, скажу вам чистосердечно, что говорило оно, это событие, о том, что разминулись чуть поодаль Сервяжной лавки (как раз против Штурмовых казарм) два обоюдоострых постулата: один был родом из метрики и шурупом привинчен, сетовал за наказание того, кто черпает из внешнего эфира ложкой и в ус себе даже не дует; другой, более поздний, боялся за возвращение в ум вчерашней логики. Проговоримся. "Обычно шляпы летают по городу только тогда, когда сапоги в моде, и Сатунчак здесь может быть только прелюдией - никаких тугих сыромятных ремешков при этом не надо, и никаких прочих завязок не требуется". И чтобы говорить здесь о чем-то серьезно и указывать пальцем на траекторию движения всех мыслимых и немыслимых противоречий и делать после этого какие-то выводы - теперь такого уже не бывает. Черпать - черпай, прикидывать - прикидывай, но делиться своими личными соображениями вразлад общего понимания "чей сапог виновен и чья "шапка" потерялась" ни с кем откровенно не стоит. Сначала надо заново, после Сатунчака, научиться ходить "прямо" - привыкнуть к такому положению - а только после этого ходить "взапуски". Пока что очень неудобно кажется - как в бане. Иди вот еще, кстати сказать, - казус (чтоб не забыть)- я имею ввиду - общественные бани или когда встречается в них чрезвычайно большая, всеобщая посещаемость. И кто это, скажите, в обиход ввел такую дичь трехстам индивидуальностям зараз париться и весело вениками махать - такой может возникнуть вопрос? Ведь только сумасшедшему придет в голову мыться в толпе. Это - личное. И здесь выходит некая подозрительная, на мой взгляд, склонность друг другу свои мослы показывать. Странно. Как в картинной галерее. Вот, мол, какими мы стали - без копыт...
- Не понял...
- Ну, проведите параллель. Принято считать, что, например, "Вакханалия" Рубенса это - мифология. А если - нет? Да и что такое - мифология? Некий вымысел, легенда, фантазия, где фантазия - вранье, вранье - то, чего не было или не может быть; не может быть потому, что, видите ли, противоречит каким то законам, согласно которым, например, тот же Манчик Сипкин "не может" ходить по потолку. А между тем Манчик Сипкин не только "может" ходить по потолку, но еще и очень "любит" ходить по потолку. Особенно по ночам. Его просто никто не видит. Потому что ночью положено спать. Кем положено? А вот тем самым законодателем. Теперь поняли?
- Почти...
- То есть, я хочу сказать, что в этот во второй с конца день, так же случались разные обстоятельства, и происходили разные встречи и разговоры, неминуемо повлиявшие затем на день сегодняшний. И как было уже сказано, именно в этот день, длившийся, если точно сказать, 18 арбузных долек и ночей не имевший, и подходили Калгузбуд Окосава и Постромон Риссин к "сути" происшествий и брали они за края, и затем раздвигали по краям и раскрывали по краям самую глубинную матрицу. Или, к примеру, был, например, такой, к примеру, неприличный, например, эпизод. На парковой скамейке, ровно в час дня, вместо сбруи, была найдена сегодняшняя свежая вечерняя газета (краска даже не высохла) с новым указом от сего числа этого года. И, по всей видимости, на этом указе кто-то сидел. Нонсенс? И не говорите ничего - самый настоящий нонсенс! И отсюда же, влияние подобных и уже исчезнувших обстоятельств неминуемо распространяется дальше, и не только по кривой и касательной они распространяются, но и в самую "лобовую". Ведь - так? Если, все вокруг полно математических повторений и лирических соприкосновений, значит неминуемо, какими бы заостренными постулаты ни были, мешают ложкой все равно "туда или сюда", и вот в дверь опять постучит кукушка, и войдет в незнакомое помещение Миминкус и скажет: "Само собой".
И вот теперь, ввиду именно "таковых" обстоятельств, у Казарменного Сарая и услышался Томский мотив (от фабричного гуда и слоновьей музыки), а на крыше дома на Сервяжной улице замечен был Роту бегущий за Кацуской с кривым бердышом в руке (обычная история его дубинной диалектики - "чего-то не так сказала").
- Ха! Вот тут то и промах с вашей стороны просматривается. Ведь вы говорили в прошлый раз, что Роту давно бросил свои претензии к Кацуской и заострил свой взгляд в другую сторону! Я обратил на это свое пристальное внимание и теперь говорю...
- Да. Но, дело в том, что городовой в тот день взял выходной, когда понял, что стал невольным свидетелем, когда увидал Роту и Хохлиману Хохирану идущими под руку по площади вместе.
И, вот затем уже, когда увидали Роту бегущим по крыше с бердышом в руке, в этот самый момент, небо заволокло тучами и выбежал в трико и без носок на голую ногу Холмогор Мяткин - городской заводило. Имея баритон, но с утра не в духе, он поначалу гостей не заметил и, как среди своих, нацелился на "фигуру Бомбуда" в ее изначальном, старом варианте, и еще без каких-либо интерпретаций - разгоняем тучи и смотрим за горизонт. (Все те, кто сидели дома, разумеется, бросили заваривать чай, встали из-за столов и прильнули к окнам). Это была широко известная гимнастическая групповая фигура и, в сущности, старого образца потому, как в новой его картонмендии "Малиновые шторы" (более поздняя редакция Бамбуды - аллегорическая круговерть - а эта более устойчивая) сюжет другой. И здесь он не особенно себя показывает, практически ни в чем не участвует, нигде его не видно, за исключением концовки. Концовка такая.
- Постойте, опять. Дайте хоть немного опомнится. Значит - Заростан Хикрювный да с деверем своим Растопон Мникиным, давеча, когда хотели без очереди пролезть в баню (я стоял сзади и все прекрасно видел), так же намеревались привести себя в должный вид и, по видимому, в должный вид они хотели привести себя ни почему другому, как потому, что....... Но вот - почему? Хочется заглянуть вперед. Не потому ли что - свадьба? Или - наоборот - гости?
- Сейчас мы все досконально выясним.
- А не потому ли (в своих догадках, я это мысленно чувствую), что в баню они пошли для того, чтобы после выглядеть пристойно в первых рядах - они ведь всегда сидят в первых рядах, когда смотрят "Бамбуду"? Такой вопрос. Или постулаты как-нибудь опять прилетели, и никто их в диван не успел засунуть? Я, будто, в инфракрасном луче сейчас сижу, как в тумане все. И значит - постойте. А если они приготовлялись основательно не только к гостям, но и к показу, то, следовательно, о свадьбе даже не думали! Потому - бани? Или не потому? Ведра то - до сих пор на них блестят, как новые! А, что касаемо предрасположенности табуном мыться, я об этом еще в прошлый раз знал - не целесообразно. Мыло - путаешь, щетку путаешь, подошву - тоже неминуемо путаешь. Вначале я не понял - причем тут бани. А теперь - понял. Дальше...
- Конечно! Кузимун Комков, Аманка Варда, Куськин и Федор Ихотон того же мнения насчет не целесообразности всяческих соблазнов на почве подобной общности. У Холмогора Мяткина прелюдия даже такая есть, и специально для зрителей первого ряда, где практически показаны явные погрешности в восприятии того, что вокруг, когда смотришь на что-нибудь вблизи, и перестаешь воспринимать объект таким, каким он является, даже без лупы, потому, как занят "другим". И там тоже - очень необычная концовка. Но теперь концовка - такая
Исходя из того, что день приходится на осень (а времена года могут меняться каждый день), тогда вечером обязательно должен быть практический смысл все это увидеть. И потому ходьба применяется только под фонарями и в одном воплощении (то есть, как встал с утра в определенном настроении - такой и есть до вечера - без изменений). Но в Малиновых шторах в новой редакции Холмогор Мяткин превзошел все ожидания и захотел намекнуть на другой вывод - что "именно в том-то все дело, что ничего не бывает зря и в каком угодно виде, даже если сам вид закрыт Малиновыми шторами". Общий смысл где-то такой и был и потому здесь - "Малиновые шторы" уже выглядят несколько иначе. И в концовке он просто берет за края и дергает пейзаж вниз - и летят кастрюли, мухи, Шестикос Валунд, витрины и пр. в виде телеграфной ленты и нового указа за номером 246 дробь 8. Концовка понятна. А вот само событие, в теперешнем своем положении - нет.
6
- Дело в том, что еще за день до этого события, было ведь и "вчерашнее", и именно оттуда, а то есть, "с третьего с конца дня", как раз и выходит, что ни бегать по крыше Роту не должен был, ни гнаться за Кацуской не должен был потому, как Кацуская к тому времени примеряла новый сапог на далеком причале и Шаровману была верна.
- А ведь - правда! Я сразу не уловил - говорю же, что вы слишком быстро рассказываете.
- И здесь выходит уже другая связь, не совсем понятная супротив должной, зато, по всей видимости, более заостренная. Значит Мацыпуцу Цуцинаки, да с братом Пиатоцу Цумыцу, до еще с женой брата, да еще вместе с ними с Почеломом Гускиным на ходу, не то, что в баню могли пойти, но они даже по 2-й Фарватерной устрице, которую еще не построили, так же, не могли никуда идти и, следовательно, в сумме этих параллелей, ничего параллельного здесь не проведешь. Следовательно, не только не могло быть "ничего" на это похожего и "чистого" для восприятия, но если постараться посмотреть на то во всей глубине подробностей, то выйдет так, что и самого "дна" этого события еще не было, а, быть может, и самой "реки".
- Проясните.
- Проясняю. Второй с конца день имел свои последствия и можно с уверенностью сказать - не лежи на скамейке газета, и как бы не ошибался Миминкус Мимикрий дверями, ничего в дальнейшем, как оно теперь произошло, могло бы вовсе не произойти! А это значит, что третий с конца день имел свои последствия не меньшие, чем второй и т.д. Ведь после Сатунчака десять дней прошло! И хотя в эти десять дней, параллельно, происходили другие дни (ведь если в одном месте происходит "одно", то в другом месте происходит "другое"), здесь, как бы ни было данное обстоятельство обескураживающим и выходящим из всех мыслимых и немыслимых предположений, но именно, ни кто иной, как Манчик Сипкин, как оказалось, умудрился провести здесь параллель и успел даже вывод сделать. Исчезновение то его, как раз и похоже было на некий "вывод не с проста" в самой неуклюжести исчезновения. И получается что? А получается то, что Манчик Сипкин хотел сказать: "А что если корма прохудилась, масло не залили, шестеренки начали заедать, Моната Жо приблизилась к сути переименований, (жуткое время, когда все босые ходят), Роту - провокатор, и "я боюсь"". Глупо, конечно, было так думать с его стороны, но общий "запашок" происшествия Манчик Сипкин все-таки угадал точно. Исчезновения они ведь, как ни крути в противоположенную сторону, как не заводи разговор никчемный, все норовят опять воплотится в какую-нибудь форму. "Печенья не всегда бывают вкусные, даже тогда, когда печет их Машмотита". И конечно Манчик Сипкин по статусу своему не мог ничего знать досконально - но ведь чутье, как особая область сознания, когда ума не надо, имеет свои основания и свою точку Авроры, и иногда может получиться так, что Сипкин оказывается "умней" самого Маминкуса - прозорливее. Такие абструкции довольно часто встречаются Потому, вполне резонно было со стороны Манчика Сипкина предпринять противоположенные меры и для начала сделать вид, что подошва идет вперед верха мыска, затем обратить на это внимание прочих, а затем выдохнуть и испариться. Потому, как иначе, если принять данную фантосмагорию за обыкновение, какая же здесь может быть привычная для горожан последовательность событий (завтра-вчера-позавчера-послеэавтра), когда и ногу то Кацуская почти натерла, пока ждала, и море было не спокойно, чтобы дождаться, и бердыш этот был еще только рудой, а потому и сам Роту бежать никуда не мог - сидел себе преспокойно в спальне, в колпаке, и пальцами на ногах шевелил.
- Ха!
- Именно отсюда тогда и возникает естественнейший вопрос: зачем тогда надо было обрывать шторы Холмогору Мяткину, и всовывать этот день в зиму, когда Цуцинаки еще ничего не сделал, и сам еще даже из скорлупы не вылупился?
-То есть, вы хотите сказать, что если учесть третий с конца день... Сделайте милость - не тяните за ремешок!
- Следовательно, и сама зима с зимними пейзажами и охапками снега в парке еще не могла придти, и даже права такого не имела остановиться, как столб, и на ветках лежать. И потому хочу сказать, что именно здесь надо спуститься еще ниже и еще дальше, чтобы понять и выяснить, каким был четвертый по счету с конца день, то есть, тогда, когда верно и руду для бердыша не начали добывать. И наперед скажем, что Манчик Сипкин конечно ошибся в своем подозрении (он очень мнителен), - все было задумано еще тогда, когда дирижабль находился высоко в небе и еще даже не думал приземляться. А, между тем, четвертый с конца день, как оказывается и вообще был "другим".
7
- В начале этого четвертого с конца дня, а именно в наклон поперечных Восприятий (двусторонний "Клен") и если, подобно Миминкусу Мимикрию "в лупу смотреть", ползут отовсюду разнообразные анатомические слизни, букашки, амебы разные, и по всему периметру широкого блюда, хорошо видно что - резво ползут. И трудно после сказать (дело то здесь более касаемо до анатомии, нежели до аббревиатуры и логотипов), что хоть маленькие они и склизкие, но еще никуда ползти не намереваются. Как же! Ясно уже теперь, что намереваются, и намерения эти вскоре будут - о-го-го, какие! И "должны" обязательно появиться у них после намерений - желания - это, как пить дать! Но здесь, как увидим дальше, пока что никаких "типов" и "логотипов" в помине нет, а все только начинается, хотя резво. Но ведь так оно происходит каждый день! Вы что думаете - сегодня с утра, например, такой вот Роту, которого видим теперь, точно таким и был - так что ли?! Так думать просто маловероятно получится. Все и в каждый наступающий день начинается с такого же матового пятна, которое и пятном то не всегда назовешь - тягучая и часто не приятная и неприличная на ощупь материя, из которой не то, чтобы Манчик Сипкин вышел, - из него простого "сверчка" не сделаешь. Мы просто очень часто забываем что так оно на самом деле происходит каждый новый день. А тут мы говорим, и это в минимальный наклон Сознания (а за ним есть еще и критический "напрямик" в Сефолон Дульский проем будет, где само Время только начаться может и то не всегда), говорим, что уже и площадь сама вдруг появилась в своей окружности, и сама 2-ая Фарватерная, как ни в чем не бывало, идет, куда нам надо, да еще сам Госболрот Кискин на углу стоит. Тогда ничего этого, говорю вам, еще даже не предвидится. Сначала маленькая и не редко далекая от "пламени" самого пупка точка дает почти призрачную линию, - и без каких бы то ни было направлений - заметьте. Восприятия еще нет и только под нёбом языка этого пламени происходить что-то может - бурлит, издает запах, ругается, а только после - клякса и лицо Лифопа Камушкина, как провокация, - не больше. Потому, как еще неизвестно - он ли? А мы уже сетуем на то, что вот, Машмотиту замуж не выдали, Миминкус вдруг дверью обманулся и пр. и пр. и вот, вот догонит Роту Кацускую! Да он ее в глаза еще не видал, а она его! Какое здесь может быть "вдруг" и какое "посередине"??? А Холмогор Мяткин, значит, подойдет после всего этого "невозможного" "антинатуралистического" и неизвестно откуда взявшегося дня, скажет все свои реплики, как по нотам, и преспокойно поклонится публике?! Ну и де спрашивается: вы столько театральных биноклей откуда возьмете, когда им взяться попросту не откуда?! Приготовления были к свадьбе, а не к гостям - вспомните. Ну, а к свадьбе - много ли надо ? Или вот еще загвоздочка разительная получается. В какой ширине и в какой длине и за какой темной ширмой, должно лежать-полеживать полотно прочих переименований и отклонений, когда негде искать орбиты и обороты орбит, а лучше найти разветвления тонкой рукой? Вы где такой гвоздодер отыщете да еще в сиюминутной упаковке? А тут еще Ханька Висвиличюс-полотерша полы натрет так, что диву даешься - и упадешь. Просто - маловероятно!
- Не прекословлю!
- Да и саму 2-ю Фарватерную, как думаете, не каждый ли день возводят и прочие другие за ней подворотни? А ведь "она", Фарватерная - не амеба какая-нибудь, где ничего материального не нужно - с гвоздями сложней. К тому же, во-первых, если Кооцаву Стройка еще не заработала на полную мощность и дыма из трубы пока не видно, то и ставить самое появление улицы в резон наступающему дню незачем. Почему - незачем? Потому, что трест работающий, в основном, ночью и, в основном, по принципу оптических ассоциаций, и сначала только в чувственных отображений того же гвоздя, а только затем его материальной формы, только еще собирается в заводской гудок дудеть, и никто никуда еще идти не может, да и не должен. Во-вторых, а, заодно, и в-третьих, например, рядом должен пролегать цветущий парк, висеть плакаты и возводиться другие строения по намеченной и сугубо "авторской" неповторимой разметке (ведь одинаковость - примитивна и ее всегда пытаются избежать). А для того, чтобы "правильно" была сделана "разметка", чтобы строить без плагиата, необходимо в самой подозрительности формул и неизбежности ошибок, провести сначала "разведку". И вот тогда, до блеска натертый хлыщ определенного звания стоит на вытяжку перед Роту и тот дает ему подробный план действий и топографию местности - и только после этого появиться может хоть какая-то "надежда" на успешное завершение дела. Кстати говоря, "Мыс горы надежды", именно потому так и назван был - "Мыс горы надежды" - что многие из первопроходцев дошли только до первого привала. И только после этого... А знаете ли - какая это топография-то? Туда только либо идиоту можно, либо такому бурундуку, которого не жаль. Местность эта обычно такая, что не уступает в своей архитектуре ландшафта самому неприятному пейзажу. Или, вот, например, для свадьбы - что нужно?
- Что?
- Ну, пару клумб посреди площади, два, много - три дерева, чтобы было куды ленты вешать; ну, урну поставить, площадь помыть; гармошку и всякие угощения. Но здесь - с гостями - совсем другое дело выходит, совсем другая "закономерность". И потому-то любой бег, даже пусть по крыше, здесь ничто иное, как легкое возвращение мысли самого наблюдателя, как бы в центр циклона события, в его эпицентр (чтобы не забывать о мгновенности его), а только после этого может приобрести себе хотя какой-нибудь прозаический смысл. И потому, ничего другого нести в себе не может (и ничего другого не должен нести), кроме "приблизительности" даже после того, когда Кацускую догонят. И вот - башни, сараи, крыши моментально проявляются, как одно после другого в фокусе более наименьшего сопротивления настоящему моменту, как будто на дрожжах, и только уже после всего этого нога может выйти на какую-нибудь улицу. Поняли?
- Понял
- Вот именно потому и "Моменто море" - сказал тогда "монтажник-строитель" Дидуков застегивая рукава, (а его спросят обычно - "какое такое синее море?"), но надо бы понимать "что" за этими рукавами стоит! Любая местность поначалу должна обвыкнуться сама с собой, прежде чем дать по себе прохаживаться, затем к вам должна привыкнуть, а вы к ней. Потому и никакого "вдруг" здесь никогда не бывает. И потому Шестикос Валундр справедливо удивляется и развязывает шнурки, - и по этому развязыванию следует заметить, что каждому добропорядочному "мус" должно быть понятно - в ближайший "застой" времени после Сатунчака никуда идти вовсе не стоит. Сказано - "не куда" - и куда же вы после этого пойдете? И только уже после всего "этого" можно будет с приличной и никого не обескураживающей точностью сказать, что проснулся, допустим, сегодня Манчик Сипкин не зря, и за штору выглядывал он не зря, а потом - исчез. Здесь все потому так и начало происходить - и вопросы и ответы и удивления и возмущения - что не было никакой "уверенности". И потому - кому какая может быть разница, и кому вообще может быть интересен вопрос "что" такое "лампа всегулда"?
- Просто - жуть. Но ведь если поразмыслить - все ведь очень смехотворно выходит и не прилично. Значит и о лимоне "так" только возмутились?"
- Ну, сами подумайте - кому нужен лимон? Плюс - минус - другое дело. А тут - кислятина какая-то и столько шума!
-Значит все, что говорил и Зимун Полимсон о выхлопах, тоже к тому относилось?
- Именно так. Вникните в саму суть появления Роту - "канделябр". Этой лаконичностью все сказано.
Ну, да ладно - о подробностях "возведения и продвижения блуда на основе ассоциативных проектов, как первичного замысла", я расскажу впоследствии подробно.
8
- Трудности эти, после сатунчаковских "прейскурантов", наперед скажу, по всей видимости и были предшествием и спектакля и беготни Роту по крыше и самих гостей. Кто знает о том что-нибудь большее? - как бы спросить хочется. Но это только "так" говорится - "а я знаю!?" - непреднамеренная игра слов и сугубо в их общем, административном смысле. "Всё и всегда и давно все знают" и в самой чуньке Времени и в самой ипостаси Болбуды, только, что заостренный мысок сверху постоянно запачкан грязью, и никто эту грязь пока что не чистит. Ведь ком с горы только тогда может покатиться, когда его с горы столкнешь. А без этого стоять будет там, где теперь стоит. Вот потому и гостей всегда легко принимать и прогонять без особых последствий, поскольку они в "снежных комьях" ничего не смыслят и не предвидят даже - какие они? Дурак дураком только тогда может называться и только тогда "существует", когда умный рядом стоит. А иначе - очень легко будет по-другому его назвать. Вот, например, тот же Шаровман, тот тоже сам никогда не знает, каким сегодня будет и будет ли вообще - будет ли он стоять на широкой палубе и под козырек фуражки смотреть на надвигающийся на него шторм? Фантазии у него вообще никакой нет (ему шторм для того и нужен), потому почти всегда одинаковый вылезает из самой скорлупы воплощения, и скорлупа на нем - на мачтах, на фок-рее, на корме - виснет, как те же ракушки. Но даже он смотрит на все это добродушно и не волочится при этом за мимо проходящими матросами.
И вот уже в нашей теперь концовки, в этот самый момент времени, вошел быстрым шагом в каморку к Роту тот самый "строитель" Дидуков, а так, как при открытии двери забыл выпустить из рук дверную ручку, то принес дверь с собой. "Ничего не построено!" - доложил он. "Что не построено?" - задал бы вопрос непосвященный и стал бы ожидать положенного ответа. Но, каждому дырявому ботинку здесь ясно, что не построено "ничего" - куда уж понятнее - и что в дверном проеме наступившего дня оказывается мало что успели не только построить, но и вообразить. И вот именно тогда встает обычно в полный рост следующая проблема, за ней еще одна, затем пятая, десятая, двадцатая, тридцатая и сороковая. Но первая проблема всегда, оказывается, более важная: куда вести многочисленно прибывших гостей, чтобы показывать им достопримечательности? Пусто. Никаких дорог, строений и набережных еще нет, а, следовательно, вместе с ними нет никаких достопримечательностей! Вот, потому, надо думать, Роту и затеял беготню по крыше, и делал это, как видно было, очень искусно - бежал большими прыжками по крыше на ходулях с алой розой в петлице, кричал; Кацуская на огромном надувном мяче с символикой ромашки, от него "убегала"; и вот, вот, того гляди, догонит Роту Кацускую, но делает незаметно паузу и - ускользнула!
-Вот теперь я все досконально понял! Молодцы! Умно придумали!
- Или, все это было ничто иное, как отвлекающий маневр, чтобы время потянуть - превосходный маневр! Затем Холмогор Мяткин в голом виде ног и с присущей ему всегда важной настоятельностью декламировать, чтобы тоже время потянуть, вызывает из-за кулис кромешную тьму, завертывает ее в сверток, бросает в урну, но только получается из того тьма еще кромешнее (так себе фокус - бывали у него и получше). И как раз в это самое наступление аплодисментов, послышалась спасительная пушка с набережной и Манчик Сипкин задал тогда свой следующий вопрос: "А что если - "за тем самым?" Поняли теперь?
- Предчувствие!
- Ну, рассуждая здраво, и когда, протрезвев, шляпы не ищут в тех местах, где вчера их не могли потерять - понятно - возможность выйти на прежний виток хождения "туда-сюда" (вспомните ложку), как признак пробуждения сознания, является здесь поважней любых "лимонов". Следовательно, "они", "лимоны", способны здесь только "помешать" воплощению в определенную форму и в нужных для того пропорциях (или "мешать" начнут не туда, куда надо, и все опять запутается). Вот именно "за этим", как оказалось, и прилетели гости! И отсюда же - следовало бы уяснить для себя следующую немаловажную закономерность - "фанфары только тогда уши не закладывают, когда гостей не ждут". И это только "так" кажется, что вот "так" просто можно взять кромешную тьму и смять. Из чего следует, что Холмогор Мяткин тоже оказался прозорлив, сразу все понял и предпринял надлежащие меры. Потому, как здесь, после таких "гостей" такое может произойти, что не то, чтобы сами птицы заметят и с гнезд начнут срываться, здесь сам Солодон Курминский бывало пишет, пишет свои замечания на больших листах, чертит, чертит, бывало, свои проекты на огромных чертежных досках, после возьмет пересматривать, а корректуру уже кто-то без него сделал и мало того - наложил резолюцию. Вот и думай после этого о разврате нравов!
Вот в прошлый раз, между прочим, тоже свадьба была, правда без гостей, - и даже по приличному выглядела. Свадьбы они ведь, как истина настоящего момента, как чувственная кабалистика без применения ума, но, в общем, положительная область сатирических переименований галош в красные сапоги. И хотя обязывают не ко многим перевоплощениям и многого в них не увидишь, но настроение поднимают. Но и тут выходит иногда так, что - "задумаешься". Было когда-то, сам Ридрисс Пипирус, как ни хотел жениться ото всей подошвы и ото всей замшевости своих желаний на первом повороте в Будунчайскую улицу - женился, на втором повороте в Будунчайскую улицу - фонари разом погасли; Сосуска Покопктина, было тоже, вышла в прошлом году замуж за Городской пруд в черте города - тоже не без приключений закончилось - камыш хотя и по сей день шумит и встречаются лодки, но одни рыбак прошелся бреднем от начала до конца и вытащил историческую справку: "дна нет".
Все оно, положим, и сойдет за самое настоящее обыкновение, за самое "обычное" обстоятельство и нет ничего особенного в том, что "нет". У самой Монтораны Хахлиманы, когда бывает в больших сомнениях и ползет с утра по своим таинствам по улице - тоже бывает в кувшине "дна нет", - но она идет и даже не расплескивает. Но все это - частные случаи и никто еще не занимался сворачиванием в рулон дороги, якобы - не туда ведет. Дороги идут всегда туда, куда сам идешь. Но давайте все-таки различать Холмогора Мяткина патриотизм от жертвоприношения Кацуской! И что тогда - гости?!
- Да, вот именно, гости тогда - что?
- А гости посмотрели в этот раз опасливо вокруг себя, потаращились двумя глазами кое на что, повысматривали кое-кого вблизи, повыспрашивали кое-кого еще раз, ответа, разумеется, не получили, сели в поезд и уехали...
И как думаете - "кто" на конечной станции их встретил?