Макс поморщился, глядя на свои парусиновые туфли. Трава, и вправду, была мокрой. Только не от росы, а от противной мороси, которая все утро сеялась с неба. Да и не трава это была. Как, попав в Китай, мы видим лишь толпы одинаковых китайцев, так и трава для обычного человека была всего лишь мокрым зеленым ковром. Для Макса же это был целый мир, в котором каждая травинка, каждый стебелек были непохожи друг на друга и имели свое имя. Как, если бы все китайцы вдруг стали старыми приятелями и каждый обрел свое неповторимое лицо.
Максим был "ботаном". В хорошем смысле этого слова. Он был ботаником. Именно ботаником, а не агрономом. В этом он, который год, пытался убедить сельскую родню своей жены. Эти слабые попытки, впрочем, не имели существенного успеха. И на каждом пьяном застолье, которым сопровождался каждый приезд "в гости", к нему неизменно приставали с умными расспросами, чем лучше травить колорадского жука и когда сеять буряки. Как будто, востоковеду интересны проблемы выращивания китайцев в неволе.
Сейчас Макс бродил по широкому лугу, на краю которого уютно примостилось маленькое сельское кладбище. Шли поминальные дни. Ближайшая родня жены, коей насобиралось почти пол-села, клубилась у крашеного железного столика рядом с могилой деда Мирона. Остальные пол-села, которые были дальней родней жены, кучковались у других могил. Время от времени, кто-то отходил от своей кучки и шел к соседней. Молча крестился на могилу, тихо здоровкался, опрокидывал в себя рюмку "за упокой" и шел к следующей. В этом медленном колоброжении слышались скорбные вздохи и всхлипы над недавно усопшими, а иногда и тихий вежливый смех.
Чинную обстановку разбавляла ребятня. Перемазанные шоколадом дети ганялись за местными шавками, которые норовили схарчить оставленные у надгробий печенюшки и "конхветы".
От дальней родни, равно как и от ближней, следовало держаться подальше. По количеству выпитого и съеденного родственнички оставляли далеко позади все, известные науке, пределы человеческого организма. Максим обладал менее выдающимися физиологическими параметрами. Поэтому после первой рюмки он тихо отошел в сторону и принялся с деланным интересом рассматривать брошенные могилы. Прохаживаясь между памятниками, он издали кивал знакомым, если встречался с ними взглядом. Но, чтобы не нарваться на приглашение "к столу", он быстро опускал глаза вниз, как благовоспитанная отличница. Там, внизу, он встречался со взглядами усопших. Судя по фотографиям на обелисках, жизнь они вели веселую и беззаботную. Только некоторые, на самых старых памятниках, глядели на оставленный ими мир настороженно, иные -- даже испуганно.
Пробравшись по тропке между двумя памятниками из мраморной крошки, Макс оказался в дальнем углу кладбища. Судя по всему, за могилами в этом краю ухаживали редко. Некоторые заросли так, что видны были лишь верхушки стелл (надгробий). Его внимание привлекли три одинаковых, когда-то крашеных серебрянкой, железных обелиска. Их покрывали рыжие потеки и пятна ржавчины. Таблички из нержавейки хозяйновитые местные давным давно скрутили на металлолом, а черно-белые фото оставили. "Видать, залетные покойнички", -- отстраненно подумал Макс. "Своих бы не трогали".
"Залетные", все, втроем, цепко, даже как-то напористо и требовательно, смотрели на Макса. На серьезно сдвинутые брови спадали волнистые челки. Лица обрамляли баки, а неулыбчивые губы прятались под вислыми усами. Края необъятных кримпленовых воротников разлетались куда-то вдаль, за край овальных фоток. Судя по всему, похоронили их во времена Максова "совкового" детства.
"Чего уставились?" -- Макс досадливо отвел глаза от жестяных взглядов и еле сдержался, чтобы не показать им язык. "Разлеглись тут, понимаешь, со всеми удобствами, и пялятся на прохожих почем зря". Пожав плечами, Максим пошел дальше.
Вдоволь насмотревшись на лица усопших, он принялся с профессиональным интересом рассматривать искусственные цветы на могилах. В основном это были выцветшие на солнце пластиковые убожества, отдаленно напоминавшие лилии и розы. Одинаковые листья, стебли и неотличимые друг от друга лепестки, тычинки и пестики.
"А ведь их можно считать новым видом", -- подумал с иронией Макс. "Ареал распространения -- кладбища. Размножаются при помощи человека. Неприхотливы: в удобрениях и поливе не нуждаются. Даже, когда исчезнет солнечный свет, они по-прежнему будут украшать наши могилы". Какая-то новая, еще не высказанная мысль вдруг зацепилась за край его сознания, и стала кружить в голове, как перепуганная муха, влетевшая в комнату через неплотно закрытую форточку. Он замер на мгновение, пытаясь остановить это надоедливое мельтешение, а потом, поняв, в чем дело, опрометью бросился назад, к трем безымянным эсэсэровским могилам. Рядом с ними назойливая муха-мысль нашла путь наружу и улетела, оставив в голове громкую пустоту.
Макс озадаченно почесал затылок: по чьей-то странной прихоти все три железных прямоугольника надгробий были утыканы цветами. Их было много: маленькие, большие и совсем крохотные. Это были такие же розы и лилии, что и на других могилах, но каждая из этих была неповторима. Каждый их лепесток, каждый листик и стебелек рознился формой и цветом. И если бы был в природе такой цвет, "блеклый", то можно было бы сказать, что окрашены они были во "все оттенки блеклого".
Присев на корточки, Макс недоверчиво коснулся влажно блестящего лепестка. Мокрый пластик. Никаких других ощущений не возникало. Присмотревшись, Макс увидел нечто странное, на что обратил бы внимание только знающий человек: неизвестный дизайнер в каждом цветке искусно имитировал то, чем живое отличается от неживого. Это были неуловимые для простого смертного, детали, которые так увлекают ученых. Мелочи, о которых пишутся монографии и защищаются диссертации. Бутоны, завязи, чашелистики... Все было настолько подробным, что выглядело настоящим и живым. И все-же, швы и заусенцы, оставшиеся в местах соединения форм, не оставляли сомнений: цветы отлиты из пластика.
Конечно, листья иных экзотических растений, фикуса, к примеру, или алоэ, на ощупь не отличишь от пластика. И бутафорские фрукты зачастую хочется съесть. Но, каким-то шестым чувством мы понимаем, что это -- неживое. А здесь, у могилы, такое же необъяснимое чувство нашептывало Максу об обратном.
С сухим шелестом он раздвинул густые бледно-зеленые заросли, и сделал углубление у основания одного из стеблей: как ботаник, он рвал растения только лишь, когда нужно было изучить корневую систему. Предполагать наличие таковой у пластиковых цветов было абсурдно, но Макс упорно колупался в мокрой земле. Выкопав ямку почти в ладонь глубиной, он не увидел ничего нового. Ровный стебель шел вглубь. Неизвестный дизайнер поленился имитировать корни.
Пожав плечами, Макс легонько потянул стебель вверх. Он не поддался. Макс раздраженно дернул сильнее. Потом еще. Потом -- еще и еще. Все его потуги был тщетны. Хрупкий и несчастный с виду бледно-пластиковый заморыш напрочь не желал демонстрировать кому-либо свою корневую систему, которой, судя по всему, у него и не было.
-- Тянут-потянут, вытянуть не могут, -- тихо пробормотал Макс. Потерев ладони, он ухватился двумя руками за соседний цветок. Это был большой и роскошный экземпляр пластмассовой розы без шипов на стебле. Подергав его во всю свою богатырскую немочь, Макс убедился, что и тут ему ничего не светит.
-- Вот же ж... -- тихо ругнулся Макс, когда, для проверки, сходил к соседней могиле, и легко вытянул из земли обычный корявый искусственный цветок.
Макс редко сталкивался с чем-то необъяснимым в своей научной деятельности. Все его научные работы, по большей части, были посвящены каким-то новым свойствам уже известного. А все странное и загадочное на поверку оказывалось ошибкой эксперимента или неточными данными. Здесь же, здравый смысл говорил о том, что этого не может быть. Причем, не может быть никогда. Но, в то же самое время, это самое "не может быть" ни в какую не хотело вылазить из земли.
Похлопав себя по карманам брюк, Макс подумал, что, если бы он курил, то у него обязательно была бы зажигалка. Можно было бы проверить, горят ли эти упрямые пластмассовые насаждения или нет. А так он обнаружил лишь связку ключей. Выбрав многозубый, похожий на ножовку, плоский ключ от квартиры, он попробовал пилить им стебель. Из этой затеи тоже ничего не вышло. Зубцы не оставляли на гладкой поверхности ни единой царапины.
Скрестив руки на груди, Максим стоял над тремя могилами, поросшими пластиковой растительностью, и напряженно мыслил. Не найдя разумных объяснений необъяснимому, он принялся выдвигать гипотезы, одна фантастичнее другой. Он находил доводы в пользу одной, но тут же придумывал новые, делавшие ее глупой и бессмысленной. Придумав хоть сколько-нибудь сносную теорию, Макс, помимо выдумывания убийственных контраргументов, пускался в пустые, но очень приятные мечтания о том, как он возглавит новое научное направление исследований. Как потом он напишет, наконец-то, кандидатскую и защитит ее. Не проблема это. Тема то, благодатная. Непаханная. Там потом и на докторскую хватит. Да какое там, на докторскую. Тут нобелевкой пахнет.
Потом его позвали. Надо было уезжать с кладбища. И Макс дал себе зарок вернуться из города со всем необходимым, чтобы взять образцы для исследований. Завтра же.
Потом неизвестный науке вид пластиковой растительности сгубил всю привычную земную флору. Потом не стало еды. Потом все умерли. И животные и люди.