Ганеева Екатерина Адалатовна : другие произведения.

Глава 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рукопись без названия разворачивает перед вами начало повествования о том, как в потоке времени сплетаются судьбы людей, народов и миров. Осталось только узнать, кто стоит за всеми этими событиями и куда приведут поиски приключений героиню сей истории...

ГЛАВА 1

ГОСТЬЯ

   Я предполагала, что в этом мире существует нечто недоступное моему познанию. Эти очень старые и жуткие тайны давно не давали мне покоя. Одной из этих тайн была химия, по которой я сегодня получила оценку "по двоичной системе", как говорит мой остроумный папа-программист. Попросту говоря, я постоянно получаю плохие оценки по химии, потому что совершенно её не понимаю. Это была уже третья двойка за четверть. Стоит ли говорить, с каким отвратительным настроением я возвращалась домой в тот день?
   Чтобы отвлечься от грустных мыслей об учебе, я долго бродила по поселку. Заткнув уши наушниками плеера, я постепенно приходила в себя, к тому же ноябрьская погодка была донельзя приятная и успокаивающая: абсолютно белое небо с черными обрывками дождевых туч, ледяной, до осязаемости влажный ветер, терзающие облетевшие дубы, и вода на неасфальтированных дорогах, явно играющая в море-океан. Жители поселка, прыгая по кирпичам, кочкам и доскам, вовсю ругали и погоду, и улицы. Подумаешь, грязи по колено, зато своя маленькая Венеция, только мелководная. Я люблю ходить в такие мерзкие для других осенние дни и смотреть, как земля смешивается с небом, отражаясь в лужах...
   -- Манька! Чего замечталась? -- окрикнул меня чей-то мальчишеский голос.
   Я вынула из-под вязаной шапки один наушник и обернулась. Навстречу мне шагал мой сосед Ванька.
   -- Ну ты, Марья, даешь! Стоишь тут посреди улицы и в лужу пялишься. Чего тама увидала? Глюков?
   -- Ага. Целый взвод, - холодно ответила я и зашагала дальше.
   -- Смотри, Манюнька, доведет тебя твоя бесовская музыка до ручки! А ближайшая дурка ого-го как далече! -- крикнул Ванька.
   Это была его максимально остроумная шутка.
   -- Ишь, ироды, ходють, оруть по улицам! - зашипела из-за своего ветхого заборика не менее ветхая баба Валя, буравя меня выцветшими глазами.
   -- Здравствуйте, Валентина Егоровна!
   Правила жизни в моем поселке просты--здороваться со всеми пожилыми (иначе будут судачить и материть), ни на кого ни за что не обижаться (иначе нервов не хватит), стоять за себя всеми возможными способами. Это последнее уже мое собственное правило, которое я изобрела еще в пятом классе, выиграв пару страшных боев с одноклассницами благодаря своей способности действовать не только правой, но и левой рукой. Поначалу мое прозвище "Левша" означало только то, что я правой рукой пишу, рисую и держу ложку, а левой бью, отмахиваюсь и показываю кулак. А потом мне стали говорить: "Да ты по жизни левая... Ну, чисто Левша!", и за мной закрепилась слава неправильной, не такой, как все... У нас подобных не жалуют.
   --О, вон Левша идет! Левша, помаши мне ручкой! Да любой!
   А это мои одноклассницы, легки на помине. Милейшие создания, за долгие годы эволюции их вид поднялся на ступеньку выше амеб.
   --Мы уже виделись, зачем мне вас приветствовать? Или у вас память как у Изюмчика?
   Нашу учительницу физики ни с чем другим, кроме как с изюмом, сравнить нельзя, потому что возраст ее весьма велик и засекречен. Эта дрожащая, сморщенная, завернутая в пыльные тряпки и абсолютно ничего не помнящая старуха, возможно, и является заслуженным педагогом СССР, но, по-моему, ей лучше сидеть дома, нежели в школе, брюзжа невпопад про плохое воспитание и про то, что "раньше физику знали все" (но, как мне кажется, кроме нее). В общем, тема школы у меня очень больная и трудная, не буду ее затрагивать.
   Мой поселок имеет скромные размеры. Куда ни глянь -- родственники, знакомые, учителя, одноклассники... Я знаю всех продавцов, водителей машин, работниц крошечной библиотеки и пьяниц, регулярно выползающих на улицу вечером. И меня тоже знают. Левша--это такая тихая девочка в черном и с плеером, редкой для других штуковиной. В отличие от своих нормальных сестер, читает горы книг, но учится не лучше любого подростка-шалопая. Играет на какой-то дудке и ни с кем из сверстников не общается. Отзывается на все формы имени Мария и свою кличку. В общем-то, ничем не примечательная особа.
   До своего дома я добралась к пяти часам вечера. В одной комнате типового сельского домика, немного обновленного ремонтом, рыдал телевизор -- мама смотрела очередную порцию бразильского либо русского мыльного идиотизма. В другой комнате, которую занимала я со своими двумя сестрами, завывал магнитофон. Судя по немузыкальности и примитивности звуков, это было нечто из "Фабрики звезд", так любимой младшей сестрой Варей. Я с тоской подумала, что сейчас лучше бы войти в подвал к инквизиторам, набитый всевозможнейшими орудиями пыток, чем в мою собственную комнату.
-- Машка, сегодня твоя очередь убираться! -- радостно крикнула Варя, увидев меня.
   Я прошла в левый угол комнаты и села на свою кровать. Каждый сантиметр бумажных обоев около моего места был заклеен рисунками. Некоторым уже лет по пять-семь... Все они были в основном черно-бело-красные, и у моих сестер вызывали презрительное непонимание. Правда, когда я раздобыла светящийся лак и подкрасила им некоторые картинки, сестрицы стали смотреть на них с паническим ужасом. Я улыбнулась своему любимому рисунку--красно-белому клоуну, у которого по смеющемуся лицу катились крупные слезы. Клоун взмахнул пышным рукавом, отороченным белым кружевом, и мне всегда казалось, что он приветствует меня.
-- Не рассиживай тут, все равно пойдешь полы драить, -- ехидно сказала Варя, когда стихла музыка.
   Мои клоуны и прочие чудаковатые образы усмехались, глядя на противоположную стену, где висели плакаты певцов и певиц (между ними вообще мало разницы). Я махнула клону рукой и пошла переодеваться. Варя следила за мной хитроватыми глазками из-за учебника. Она третий год пыталась вывести меня из себя то своей дурацкой музыкой, то обидными фразочками и прозвищами. Что поделать, ребенку одиннадцатый год, самоутверждается...
   - А у тебя футболка уродская! -- не выдержала она.
   Прежде чем выйти из комнаты, я глянула на себя в зеркало. На моей любимой безразмерке--большой черной футболке-- на боку появился длинный разрез. Я повернулась к Варе, уже собираясь заорать, а та визгливо захихикала и продемонстрировала мне огромные ножницы.
   -- И зачем ты это сделала?
-- А прикольно! -- гоготнула Варька. -- Не подходи--ножницами запульну, башку продырявлю, отупеешь совсем!
-- Да уж, я тогда буду точно как ты, -- бросила я и отправилась за водой.
   Уборка--хорошее средство от гнева. Его можно утопить в грязной воде. Пару лет назад я дала себе обещание не проявлять раздражение, обиду, досаду, злость, и оказывается, эффект от этого замечательный. Моя чувствительная и неуравновешенная натура быстро затвердела и пришла в норму. Для подростка очень важно найти стабильное состояние и закрепиться в нем, тогда исчезнут многие проблемы. У меня покой возникал, когда я бегала по дому с ведром и шваброй. Даже если это приходилось делать вне очереди, ка сейчас.
-- Мамуль, привет! -- произнесла я, входя в родительскую комнату, которая еще и была чем-то вроде зала.
Здесь стоял шкаф с прозрачными дверцами и полками, набитыми книгами, телевизор и большой диван-кровать. А так же был ковер, который надо постоянно и долго чистить...
-- Ага! -- послышалось с дивана. -- Уроки сделала?
-- Нет.
-- Как это?! -- гневно воскликнула мама, приподнимаясь. -- Опять троек нахватаешь?! Марш заниматься!
-- Хорошо, -- ответила я, сматывая ковер. -- Только приберусь, а то Валя вчера так и не помыла полы.
   -- Валя учится вообще-то, -- едко заметила мама. -- А тебе лишь бы от учебы отлынивать.
   Я молча собирала тряпкой грязь недельной давности. Ленятся сестрички, младшая целыми днями читает журналы и болтает по телефону, а старшая... Что угодно делает, только не учится. А средней-то и остается выполнять всю домашнюю работу, чтобы у мамы было время отдохнуть после тяжелого дня. Зато мне не надо сидеть на диетах, как Валя, чтоб пытаться похудеть.
-- А вообще, Маша, я подумала, что зря ты в десятый класс пошла, -- вдруг задумчиво проговорила мама, убавив громкость телевизора.
   Это означает--очередная воспитательная беседа в духе "Учиться и еще раз учиться, раз не учиться, то работать!".
--Ну, -- пропыхтела я, понимаясь с колен, -- я пошла, а значит, ен зря. Я много нового узнаю, старое повторяю... И оценки у меня лучше, чем у Вали, а она сейчас в одиннадцатом. И вообще, что за глупость--учиться девять лет?
-- Все учатся, -- отрезала мать. -- Ты так совсем съедешь на тройки, аттестат испортишь. Пока еще можно собрать документы и пойти...
-- В училище--нет! У меня нет ни малейшего желания там деградировать, -- пробурчала я и, быстро разложив ковер и схватив ведро, ушла.
   Мама сделала звук погромче, ворча что-то про непонятливых детей. Я взяла свой верный плеер и уже с ним продолжила убираться. Мне было не слышно, как хохотала в несчастную трубку Варя и как час спустя пришла с прогулки Валя. Она тут же заняла стол в нашей комнате, якобы для того, чтобы делать уроки. Поэтому, когда я вошла в спальню, я молча взяла учебники и пошла в кухню.
-- Иди-иди, Золушка, твое место возле печки, -- прошипела Валя, чтоб мама не услышала. -- Фу, у тебя и одёжа драная! Как ты в ней ходишь-то?!
   Я вспомнила об испорченной футболке и вернулась в комнату за ножницами. Их пришлось отобрать у Вари, которая грозила мне и хихикала. Я сняла с себя футболку, разложила ее на полу и нарезала снизу длинной тонкой бахромой. Потом ее можно будет как-нибудь заплести. Примерив новый наряд, я довольно усмехнулась--вспомнила хиппи, они мне очень нравятся.
-- Машка, ты дура! -- объявила Валя.
  

***

  
   В девять часов вечера я сидела на своей кровати, слушая музыку и что-то задумчиво рисуя. Валя беседовала с Варей. Моя сестра-одиннадцатиклассница любила пооткровенничать с глупой младшенькой. Варе было лестно, что ей рассказывают обо всех тайнах и страстях "взрослой" компании. Надо сказать, что Валя еще и любила приврать о своей популярности среди мальчиков, чтобы Варя сидела с горящими глазами, открытым ртом и постоянно охала.
   Мне это слушать было нельзя. Поэтому девчонки сидели на полу и говорили шепотом. Честно говоря, мне было невероятно скучно выслушивать всю эту ерунду, и я сделала музыку погромче. Несколько раз я замечала, как сестры косятся на меня и хихикают, наклоняясь друг к другу. Это значит - говорят обо мне, шутят по поводу моего постоянного одиночества, смеются над тем, что я не хожу на местную дискотеку "ловить парней". Потом они быстро об этом забывают, и Варя возбужденно начинает рассказывать, кого и с кем видела в обнимочку, кто ругался на улице и что сказал плохого или хорошего про Валю. Эти мелкие страстишки, грязные сплетни и ничтожные забавы двух примитивных созданий мне давно осточертели. Я иногда удивляюсь, каким образом я состою с ними родстве - может, это какая-то ошибка? Нет, в таком случае наоборот. В моем семействе из генетической программы выбиваюсь только я. Почему?
   Мой папа - программист. Я же ненавижу компьютеры - эту бездушную технику, забирающую у человека волю. Моя мама - фармацевт на местном заводе, который едва держит весь поселок. Я совершенно безнадежна в химии, таблица Менделеева для меня воплощение кошмара. Мои сестры - обычные для нашей провинции девчонки, которые немного учатся, немного кокетничают с парнями, много тусуются с себе подобными и читают журналы мод, одеваясь при этом далеко не в парижских бутиках. Я же представляю собой полную противоположность во всем. У меня давно нет подруг и тем более друзей. Я просто не могу находиться рядом с этими бешеными компаниями, которые больше похожи на стадо коров! Да и меня они не жалуют. А музыка, которую они слушают!.. Это просто пытка для моих ушей, как и моя для них. Мама ругается иногда, грозя выкинуть всю "мою мерзость": рисунки, кассеты и диски, а я просто выхожу на улицу, чтоб не слышать эти заявления в сотый раз. В общем, на обычного человека я похожа только внешне... Нет, не совсем. Даже снаружи я отличаюсь.
   У меня рыжие волосы, темного ржавого оттенка, и точно от малокровия белая кожа. В седьмом классе все девочки ужасно завидовали моему ровному и чистому лицу, потому что участь подростковой угреватости меня миновала. Валя до сих пор штукатурит лицо, пытаясь скрыть множество изъянов, а я никогда не пользуюсь косметикой. Еще у моих сестер обычные рыжевато-зеленые глаза, а у меня они какого-то бирюзового оттенка. Поэтому некоторые люди говорят, что они у меня зеленые, как у кошки, а другие - что у меня ангельски голубые глаза.
   На этом различия не заканчиваются. Моя фигура многим кажется идеальным при довольно высоком росте - я стою второй в строю на физкультуре. Ну и, конечно, меня видно за версту благодаря моей одежде. Я ношу все исключительно черного или красного цвета (у меня, правда, есть одна кофта синего и одна белого цвета для особо торжественных случаев). Собирание такого гардероба далось мне нелегко. Зато после всех родительских скандалов, истерик и лекций я с гордостью ношу именно то, что нравится мне.
   Жить в провинции - один из видов изощреннейших наказаний за злодеяния в прошлых воплощениях. Я начала ощущать всю силу этого наказания от всевышнего еще в пятилетнем возрасте. В ту пору я очень хотела научиться рисовать. Мне не посчастливилось ходить в детский сад - местный был невелик, а другой, городской, находился в получасе езды от поселка. Да и город был лишь раза в два больше нашего поселка и представлял собой то же захолустье. В нем не было художественной школы... Музыкальную закрыли вместе с танцевальным кружком. А желание как-то творчески развиваться и творить самой у меня было просто невероятно сильным. "Все живут, ничего такого не делая, и ничего, не умирают. Только деньги тратить на твое развлечение", - сердито говорила мне мама. Поэтому я, вместо того, чтоб гулять с подружками, бегать в лес и помогать родителям по хозяйству, не выпускала из рук карандаша и тетрадки. Я рисовала на чем только можно и чем угодно. Мне особенно нравятся мои первые работы на кусках старых обоев, выполненные черным карандашом (за отсутствием цветных). Там нарисованы какие-то непонятные замки, или их развалины, кривые деревья, бегущие по ветру облака... Мания "художествовать" вскоре прошла, но лет в 13 вернулась. И я опять стала "очень странным, нелюдимым ребенком, неспособным жить обычной жизнью и общаться со сверстниками", как сформулировала учительница в моей характеристике за первый класс.
   Вот такая вот личность проживает в поселке Криволипово, на Центральной улице. Да, если раньше Левшой меня называли в школе и на улице, то сейчас я это слышу уже дома...
   Когда мне надоело Варькино хихиканье, я вышла из спальни и увидела, что мама разговаривает по телефону. Звонил отец из города. Он у меня работает программистом в какой-то новорусской фирме и живет на съемной квартире, чтоб не тратить время и деньги на постоянные поездки до дома. Это первая причина, высказанная вслух для успокоения шестилетней тогда еще Вари. Я же знаю, что родители теперь просто терпеть не могут друг друга и, не тратя сил на развод, живут отдельно. Папа навещает нас каждый месяц, привозит покупки и деньги. Он без особого внимания проверяет, как мы живем и учимся, и через пару дней исчезает. Прощаясь, он виновато смотрит мне в глаза.
   - Ты, Мария, у меня самая умная вышла. Все в жизни знаешь, а не знаешь - догадываешься, - сказал он мне, когда я спросила, есть ли у него другая женщина или семья.
   Мой папа - честный и хороший человек. Я думаю, он поступает очень благородно. В поселке, если родители разбегаются, то никто никому не помогает. А отец терпит капризную Валю, которая любит дорогие шмотки. Я никогда не прошу у него подарков, но он привозит мне книги - самое ценное...
   - Ну что мне с ней делать? - вскричала вдруг мама. - Поговорить?.. А, по-твоему, я ей внимания не уделяю?! Я плохая мать, значит?.. Или это ты, - мама на минуту замолчала. - Нет, подожди! Приедешь - сам с ней поговоришь. Если надо - выпорешь... Это из-за тебя она учебники не читает!
   Я спряталась за шкаф в прихожей. Меня тут по идее не должно быть.
   - Я Левше говорила: старайся, учись, а она уши заткнет и в книгу... Ненужную. Надо решать этот вопрос... Я не знаю, что с ней делать! А Валя у меня пятерки по контрольным получает. И Варя говорит, что у нее троек в четверти не будет...
   Я тихо пробралась на кухню. Щеки горели, глаза жгло. Родители ругаются из-за меня очень часто. Мама считает, что папа виноват в том, что я "левая": это его старые, пыльные кассеты "Арии", "Rainbow", "Iron Maiden" я начала слушать в 12 лет... И сейчас слушаю, отец не против. "Ну почему ты не как все девочки?" - однажды в сердцах крикнула мать. Неужели нельзя принимать человека, каким он есть? Я не умею притворяться...
   - Не плакать! - вслух произнесла я.
   Когда мама пришла на кухню около полуночи, я прилежно занималась, мало что понимая в этих учебниках. Но мне было стыдно за свою лень, и надо было наверстывать упущенное.
   - Нашла время, - вздохнула мать.
   - Стой! - вдруг сказала она. - Что на тебе надето?
   - Футболка, - я собрала книги и направилась в спальню.
   - Ты теперь всегда будешь как нищенка ходить? Почему она драная? - мама было просто в ужасе.
   - Нууу... Мне ее Варя покромсала, вот я решила замаскировать разрез бахромой. Ничего?
   Мама посмотрела на меня классическим материнским взглядом N2 с вопросом "О-Боже-за-что-мне-такой-ребенок-и-почему-мне?" . Пожелав ей доброй ночи, я пошла лежать в темноте с плеером. Сон у меня иногда пропадал, и я просто не знала, чем ее заняться ночью. Гулять-то меня не пускали. Нет, не из страха, что я буду где-нибудь курить, пить, ходить с неизвестными и плохими личностями. Мама говорит, лучше б я делала все вышеперечисленное, чем шаталась по местному пустырю за свалкой и по старому кладбищу.
  

***

   "Ну, чего ты на меня пялишься?", - думала я, глядя сухими от бессонницы глазами на стену. Один рисунок - демон смеха - начал оживать в игре лунного света и теней деревьев. Остроугольное личико двигалось, многопалые руки тянулись ко мне и извивались, как в воде. Раздался шелест бумаги, и демон оторвался от листка. Я приподнялась на локте, чувствуя, как бешено стучит кровь в висках и кончиках пальцев.
   - Иди сюда! - с надеждой позвала я.
   Тот смотрел на меня белыми щелочками глаз. Он уже наполовину вылез из белой плоскости. Рта у него не было - только разбросанные по бордовому костюму красно-черные улыбочки, которые тоже медленно шевелились. Демоненок, смешно взмахнув тонкими руками, шлепнулся на пол. Я подскочила:
   - Эй, ты где? Не ушибся?
   На полу было темно. Я заметила, что что-то изменилось. От ковра поднимался черный дым. Мутные клубы тянулись вверх, и лунный свет пронзал их своими белыми лезвиями. Я заворожено наблюдала за эти с постели, чувствуя легкий запах гари. Нет, это не пожар... Только не пожар...
   Туман вытянулся в двухметрового демона смеха в просторном костюме. Я протянула к нему руку.
   - Подойди, Хохотун, - прошептала я. - Подойди к Хозяйке.
   Он сверкнул глазами без зрачков и боком двинулся ко мне, вытягивая дымящуюся руку. Как только мои пальцы коснулись его кривой ладошки, он сжался в комочек.
   - Не бойся, - ласково приговаривала я, - я твоя хозяйка, я тебя не обижу...
   Но демон уже бледнел и таял в воздух , глаза его гасли, алые рты осыпались с бесплотного тела.
   - Машка! Подъем! Проспали! - раздалось где-то в глубине комнаты.
   Я подскочила на кровати. Как горько, что это всего лишь один из снов... Убегая умываться, я коснулась рукой демона смеха. Его улыбки на плаще будто стали шире.
   Наступил еще один обычный день, не предвещавший ничего хорошего. И плохого. Я опять шла домой долго, по пути любуясь умершей от осенней чахотки природой. Внезапно я поняла одну вещь. Насколько же мне все это надоело...
   Когда мне снился какой-нибудь удивительный сон, или когда я читала новую книгу или смотрела захватывающий фильм, я сразу начинала чувствовать всю убогость моей реальности. Мне становилось тяжело дышать, противно было вообще что-либо делать, ведь при этом я опять сталкивалось с жизнью в самых банальных ее проявлениях. Сегодня это ощущение было особенно острым.
   - Машка! Чего на крыльце торчишь? - позвала меня Валя. - Быстрее домой, папа приехал!
   "Вот и что-то новенькое, - подумала я. - Книжки, диски, фломастеры. Опять будешь загружаться своей фантастикой, а потом рисовать сумасшедших клоунов... Сколько можно?"
   - Папа! Левша пришла! - донеслось из глубины дома.
   Я прислонилась к стене коридора. Не хочется идти. Там сестры счастливы, а родители буравят друг друга недовольными взглядами и молчат.
   - Маша, ты где?
   В коридор вышел папа. Мне было уже не настолько мало лет, чтобы со счастливым видом кидаться ему навстречу.
   - Привет, - сухо сказала я.
   До вечера в доме кипели эмоции. Пришли папины друзья. А мне хотелось сбежать отсюда, но, понятное дело, меня не выпустят. Я сидела в углу зала с плеером и рисовала. Даже мой метод раскрашивания реальности не помог заглушить родительские обсуждения политики, налогов, чьей-то личной жизни... Я нарисовала наш зал разноцветной, яркой бальной залой со множеством несуществующих предметов. Мечи в узорных ножнах на искусно расшитых коврах, длинные свечи в изящных канделябрах, резные кресла, цветы, статуи, драпировки - все это украшало комнату на моем рисунке. Валя с Верой превратились в принцесс, папа с мамой - в графа и графиню европейского образца. Я улыбнулась и пририсовала у маминых ног длинноухого щенка. Мне не хотелось поднимать глаза и видеть то, что есть на самом деле. Я и так слышала, как взрослые перешли к обсуждению своих чад, и мама начала жаловаться на меня. Она думала, я очень громко включила музыку...
   Часам к десяти гости разошлись. Была пятница, я не делала уроки, несмотря на родительские приказы.
   - Смотри, заберу все книжки! - пригрозили мне.
   Я, разумеется, ничего не ответила. Просто бросила все рисунки в печку и пошла в комнату. Папа удивленно посмотрел на меня.
   - Ты зачем так?! - окрикнул он меня. - Красиво же получилось.
   - Спасибо, - ответила я. - Но их мало кто может оценить. Спокойной ночи.
   - Маша, - тихо позвал отец. - Давай серьезно поговорим, а?
   - Мне все говорят, что я несерьезная... Ладно, молчу и слушаю.
   Я покорно села за кухонный стол.
   Папа окинул меня задумчивым взглядом, будто видел в первый раз.
   - Ты ведь уже взрослая, - начал он свою речь знакомой фразой. - Тебе действительно пора задуматься о будущем и заняться своей учёбой. Конечно, ты сильно отличаешься от остальных, но... Жизнь - это сплошные стандарты, и надо подстраиваться под них.
   - С понедельника возьмусь. Что-то новое будет?
   - Я же серьезно с тобой разговариваю, а ты! - раздраженно бросил отец.
   - Заело у вас, что ли - "серьезный", "серьезно"?..
   - Не поднимай на меня голос!
   Он подошел к окну. Ну вот, я его разозлила.
   - Вы поймите, я очень хочу быть нормальной и делать всё так, чтобы вы были довольны. Но у меня не получается...
   - А что конкретно ты делаешь?
   - Маме помогаю. Ночами не гуляю, с пьяными компашками не вожусь. Деньгин е клянчу на всякую ерунду. В школе веду себя тихо...
   - В школе учиться надо, - прервал меня отец. - Я твой дневник посмотрел и ужаснулся. У тебя мама - фармацевт, а ты химию не знаешь. А математика? А английский? А обществознание? Сплошные двойки-тройки!
   Попробуй получи пятерку у нашей Горгоны, которая по случайности ведёт обществознание... Тут уж поможет либо постоянное лизоблюдство с подношениями, либо дыба и "железная леди"!
   - Вообще-то по остальным предметам я неплохо учусь, - спокойно сказала я, царапая клеенку на столе. - Этого вы не замечаете...
   - Не надо родителям указывать! - папа явно вышел из себя. - Мама не раз просила, но видимо, мне придется её послушать и не привозить тебе больше беллетристику и музыку. Чтобы ты не забывала о нужных вещах.
   - А дышать мне можно?
   - Маша!
   Я вылетела из кухни порядком озверевшая.
   В коридоре у зеркала вертелась Валя. Увидев меня, она фыркнула и сложила накрашенные губы куриной гузкой.
   - Варя! Ты готова? Идем гулять? - крикнула она, насмешливо косясь на меня.
   Из детской вышла Варя. Как и старшая сестра, она тщательно накрасилась (а точнее, раскрасилась).
   - Мы-то идем! - звонким голоском пропела она. - А кто-то остаётся получать нагоняйчики.
   Я глянула на часы - четверть одиннадцатого. Сейчас на улицах холодно, сырой воздух пахнет приближающимися морозами, ветер жжёт кожу и что-то насвистывает чернильной темноте. Там тонкая ночная тишина смешивается с робким шёпотом деревьев, ярко светит растущая луна... А если отойти подальше от поселка, можно найти огромный дуб у речки, где я люблю сидеть. Я не была на улице ночью наверное уже два месяца, и каждый вечер мне терзало душу то, что я не могу вырваться из дома.
   - Как здорово, что вы покидаете меня! Наконец-то останусь в тишине и покое, - сказала я.
   Вместе с девочками ушёл и отец - на последнюю электричку в город. А я удалилась в детскую, села на подоконник, прихватив плеер, и стала глядеть в окно. Была ясная ночь, и мне отчетливо был виден кусок темно-синего звездного неба. Вот ещё одно мне стабильное состояние: когда смотрю в окно ночью или рано утром. В плеере шуршал диск, играли мои любимые песни, и всё в это мгновение вдруг показалось мне идеальным. А свое жгучее желание воли я опять спрячу подальше... Даже представила, как запихиваю нечто огромное ярко-голубое в окованный сундук.
   Да, слишком много тяжелого за день - приезд отца, гости, насмешки сестер, недовольство мамы, воспитательная беседа... И полная безысходность. Скажите, подростковый возраст? Простенькое такое выражение. Надоевшее, как и вся эта жизнь!
   На диске были собраны разные песни. Заиграла медленная, полная глубокой печали музыка, которую заглушал кристально-чистый голос...
   In the night I feel the cold of my loneliness
   Cold that embraces my heart
   Draining my strength to fight
   Only to breathe this suffering
   Звук был негромкий. Я услышала, как за окном поднялся сильный ветер, и старые яблони закачались и заскрипели. Пустынная улица вмиг ожила, когда всюду задрожали лунные тени, всколыхнулась мертвая трава, опавшие листья взметнулись в воздух. Затем всё утихло и началось снова. Так повторилось несколько раз. Я только хмыкнула - ну и шуточки у природы. А ветер между тем продолжал шалить.
   Больше я не могла сидеть спокойно. Когда охапка сухой листвы кидается в стекло несколько раз подряд, надо что-то делать! Или бежать к доктору, или... Я оглянулась проверить, закрыта ли дверь спальни, тихонько потянула раму окна на себя и высунулась наружу.
   Let me fly, let me be free
   To stay with him beyond this life
   Run across the sky
   Let me see the sun again*
   Плеер посадил батарейки на середине песни. Грустный высокий голос замер на долгой и чистой ноте. Я бережно отложила плеер в сторону и свесилась с подоконника, жадно вдыхая ледяной воздух. Глядишь, заболею и отдохну! От одного только глотка ночной свежести мне стало весело и легко. Забыв все свои горести, я улыбалась и дышала полной грудью, точно прощалась с холодным ветром и бесконечной, пустой темнотой. Для кого-то это бред и глупости, а для меня - романтика... Как приятно было создать себе иллюзию свободы и насладиться ею! Ха! А почему, собственно, иллюзия?..
   План сложился в голове быстро. Пока мама была в бане, я выбежала в коридор, схватила ботинки, накинула куртку, и мигом бросилась в комнату. Порывшись в шкафу, достала ворох одежды и полотенца. Не раз я видела в кино, как из тряпья скатывают "кукол", которые под одеялом походили на людей. У меня получилось, оставалось надеяться, что мама не зайдет пожелать мне спокойно ночи.
   Я вставила в плеер новые батарейки и сунула его в специальную сумку на ремне. На часах была половина двенадцатого, когда я, обувшись и попрощавшись со своими клоунами, сиганула в окно. Его створку пришлось долго прилаживать, благо, я догадалась подложить в щель между рамой и подоконником носовой платок. Не веря своему счастью, я отошла от стены дома на пару шагов, огляделась... И побежала, как безумная. Чтобы не тревожить злого цепного пса Грома, я попросту махнула через забор и очутилась на заледеневшей дороге.
   Вперёд, вперёд! Я бежала со всех ног, а в ушах пел ноябрьский ветер. Отдалившись от скопления дворов, я перешла на шаг и включила плеер. Вкрадчивая и легкая мелодия смешалась с пением ветра. Она как нельзя лучше подходила к моменту. По-моему, в ней что-то пелось о тенях, но мои познания в немецком были плачевны.
   Я тоже превратилась в тень - незаметно выскользнула из дома и иду по темной дороге, по которой никто не отваживается ходить в одиночку. А мне всё равно. Я знаю, что нечисти не существует, а каких-нибудь хулиганов встретить на открытых участках трудно - они ведь те ещё трусы. Здесь только я и этот ветер, толкающий меня в спину, будто ведущий куда-то. Я доверяла ему, свободному хозяину ночи. Так мы вместе дошли до моей любимой дубовой поляны.
   Наверное, уже перевалило за полночь. В бледно-голубом свете луны небо казалось прозрачным черным стеклом, из вязких глыб мрака выступала круглая полянка с пожухлой травой и гигантский дуб, стоящий в отдалении. Рядом с ним ледяная речушка ловила волнами монетки лунных бликов. Я стояла, тесно прижавшись к мощному дереву всем телом, ощущая ладонями грубую кору, и с закрытыми глазами присушивалась к природе. Мне казалось, что настал именно тот час, когда на кладбище мертвые встают из могил, ведьмы зажигают костры шабашей, домовые принимаются за работу, а в детских спальнях оживают куклы. Да, этот час наступил. И не хочется даже думать о том, что совсем скоро я вернусь обратно домой, и вся жизнь, хрипя и ругаясь, заковыляет дальше - в никуда и не зачем... Я открыла глаза. Ветер жонглировал сухими листьями прямо над водой, и я с замирающим сердцем наблюдала, упадут ли они в речку...
   Вдруг что-то изменилось.
   Листья всё же упали, но никуда не поплыли, насколько я могла разглядеть. Они выстраивались в линию от одного берега до другого, пока дуновения ветра подносили новые охапки листвы. Но они никуда не плыли, точно течение остановилось! Я подбежала ближе, сняла наушники, прислушалась... Вода в речке забурлила совсем по-другому, листья продолжали чудить... Может, показалось?
   Тогда почему исчезли все остальные звуки?
   Почему стало так темно?
   И почему река светится?!
   Да, было чему удивляться... Но, с другой стороны, сегодня такая замечательная ночь, почему бы сейчас чему-нибудь не случиться?
   Я стояла на выступающих из воды гладких камнях, пытаясь разглядеть, что за странное сияние разливается по неровному полотну речки. Мерцающее желтоватым светом пятно разрослось в считанные секунды и вытянулось в мостик вдоль аккуратно лежащих листиков. В довершении всего и вопреки законам физики это полоса света еще и заколыхалась поперек течения, будто призывая меня.
   "Эй, чего ты стоишь? Чего ждешь?", - недоумевала я, но именно сейчас мой разум включил тормоза в предчувствии опасности, хотя дорожка света в речке выглядела вполне мирно. Я подошла к ней и дотронулась носком ботинка до воды - та не отреагировала. Ну ладно, чудо так чудо!
   Проверив, надежно ли закреплен плеер, я разбежалась и с задорным криком прыгнула вперед. Хорошо, что чудеса продолжались - вместо того, чтоб промочить ноги и джинсы в ледяной воде, я с размаху приземлилась на что-то мягкое, похожее на резиновый матрац и тут же упала на спину. Не так-то просто было стоять на этой дорожке света! Она тряслась, как пудинг, и проминалась подо мной чуть ли не на метр. Наверное, я донельзя смешно сейчас выгляжу... Придется двигаться на четвереньках, чтобы добраться до противоположного берега. Сидя на корточках, я поправила шапку, одернула куртку и, не оглядываясь, поползла вперед среди упругих волн чего-то светящегося и прохладного. Очерченный светом импровизированный мост быстро кончился каменистым берегом, и я поднялась с колен.
   Вроде ничего не изменилось, как мне показалось вначале... Только вдохнув поглубже, я поняла, что запахло сыростью. И влажная глина зачавкала под ногами, когда я пошла вперед. Так бывало в лесу после дождя... Что тут творится?! Плотные облака затянули небосвод, будто нарочно оставив мутный просвет для луны. Отчаянно пытаясь разглядеть хоть что-то вокруг, я присела на корточки, потрогала руками землю, вернее, размокшую глину, потом камни, воду... Теперь она была самой обыкновенной мокрой и холодной водой. Так, чудеса закончились? Я сердито пнула валун поблизости и отвернулась от речки. В спину мне дохнул осенний ветер, звавший меня прочь из дома. По всему телу тут же пробежал холодок. Я припомнила, как выглядел этот берег, когда я приходила сюда раньше. Он был довольно высокий, с глинистым обрывом, а наверху его росли кусты шиповника. Но что-то ничего подобного здесь не наблюдалось! Впереди меня стоял хмурый строй высоких лысых деревьев - в темноте и не разберешь, каких. Только белели стволы берез да тянули к земле тяжелые лапы черные ели. Я долго таращилась в полумрак, стараясь разглядеть подвох в этой картинке, оба берега казались очень правдоподобными.
   Ну, допустим, галлюцинации - они всегда очень точные и четкие... А может, я просто заблудилась в темноте? Тогда почему за моей спиной так громко шумит река? Это уже не знакомая мне с детства речка. Она стремительно катит тяжелые волны, пенится над подводными валунами, и ширины в ней никак не меньше метров десяти. Теперь она отделяет меня от того берега, от моего родного мирка. А я и не заметила такого странного превращения, глазея по сторонам.
   Передо мной качался от ветра незнакомый лес. Руки начали явно замерзать, да и по ногам бегал противный холодок, так что надо было бы двигаться. Через лес, понятное дело, я не пойду. Если рядом есть река, то лучше следовать ее течению - рано или поздно найдешь населенный пункт. Я пожалела, что плохо подготовилась к ночной вылазке. У меня нет ни фонарика, ни спичек, ни компаса, ни фляги или конфет, только верный плеер со сборником любимой музыки. "Хотели приключений - получите-распишитесь! Будете, дамочка, бродить ночью не понять где", мрачно подумала я. Права была мама, надо было меньше читать фентези...
   Вскоре мои мысли как-то исчезли. Я шагала по каменистому берегу, пытаясь не думать о холоде и не паниковать, и все время вертела головой. Тот берег, которому полагалось быть низким и заросшим лесом, поднялся и покрылся мелкими деревцами. Лунный свет, продиравшийся сквозь пелену облаков, позволял увидеть лишь смутные очертания крупных волн, диких зарослей и голых ветвей, которые так и тянулись к моей бедовой голове. Мда, обстановка начинала действовать на нервы. Не люблю неясности. Я прикинула, что до рассвета, когда можно будет понять, где я нахожусь, еще часов шесть. За это время я успею окончательно замерзнуть и заплутать. Стоп! Потеряться в том лесочке, который я с шести лет лучше, чем свое отражение знаю? Нелепо! К тому же, река ведет к другим деревням и поселкам, разбросанным по диколесью.
   Пока я размышляла, мой путь прервался на крутом повороте русла. Я остановилась в нерешительности. Луна коварна и обманчива - она почти не рассеивает темноты и искажает видение. То место, откуда я начала свой путь, уже куда-то делось. Лес по обоим берегам по-прежнему стоял как мрачноватые декорации старого кино, иногда издавая леденящие (чью угодно, только не мою) душу скрипы. Махнув на все рукой, я свернула по линии отмели и продолжала путь. Речная коса стала шире, и глиняное месиво под ногами сменили камни. Когда я шла, они постоянно стучали друг о друга, и этот шум заполнял гнетущую пустоту вокруг.
   Так, все-таки я заблудилась. И замерзла. И начинаю бояться. И вообще, хочу домой, в теплую постель... Но что-то рано я отчаялась! Вдалеке показался желтый огонек, будто кто-то жег костер или даже свечу где-то у реки. Интересно, если это все же чей-то дом, меня туда пустят? Русский народ нынче не отличается гостеприимством, времена не те, но попытаюсь прорваться. Скажу, что шла домой и заблудилась...
   Домик, уже различимый во мраке, выглядел вполне мирно и просто: беленые стены, крытая тёсом крыша без чердака, маленькое крыльцо. Удивительно, что нет забора и даже собаки. За дальней стеной дома, видимо, находился огород. Метрах в тридцати я еще раз спросила себя, а стоит ли туда идти. Мне почему-то вспомнилась "Ночная фиалка" Блока. Вот зайду я сейчас в этот дом и увижу там нечто странное, потустороннее, и останусь там навсегда... Мечтать - оно иногда полезно, говорят.
   Вокруг одинокого дома двор был земляной. Я тихо подошла к окну, пытаясь что-нибудь подсмотреть, но оно было занавешено линялой тряпкой. Это настораживало. Я подняла на крыльцо и постучала в дощатую дверь. Мне показалось, прошла целая вечность после громкого сухого стука, прежде чем я услышала чьи-то тяжелые шаги и низкое ворчание. Главное сейчас - не нарваться на неприятности и попроситься, хотя бы переночевать.
   Кто-то подошедший к двери явно не спешил открывать. Я постучала еще раз. В ответ раздался шепот. Или мне почудилось? С противным скрипом отодвинулся ржавый засов, дверь приоткрылась совсем чуть-чуть. Через секунд пять низкий мужской голос прозвучал в ночи. Сказано было примерно следующее:
   - Каюн хай судолумак?
   Наверное, послышалось... Интонации были как у русского человека, но дальше пошла откровенная тарабарщина, что-то вроде "Хасудолуда!" и еще множество звуков.
   - Извините, что беспокою в такое позднее время! Я живу недалеко, но заблудилась, и мне нужно где-нибудь остановиться. Пожалуйста, не могли бы Вы мне помочь?
   Температура тела у меня, кажется, приближалась к температуре воздуха, меня трясло как осину, и мне уже было все равно, что я говорю с каким-то иностранцем. Просьбу поймут на любом языке.
   Черный провал двери стал шире. Жутко было стоять тут, точно перед бездной, и ждать ответа. Чужой голос громко произнес что-то неразборчивое, и затем человек удалился, раскрыв дверь в дом. Я нырнула в сени, где было едва ли теплее, чем на улице, и последовала за хозяином. После непроглядной тьмы пасмурной ночи свет нескольких свечей казался на удивление ярким. Я остановилась на пороге, нерешительно оглядываясь.
   - Спасибо вам большое, - зачем-то сказала я.
   Дом выглядел небогатым. В кухню, она же прихожая, справа вели два дверных проема, занавешенных тканью. Тут было довольно неуютно-затоптанный пол, потемневшие стены, печь, показывающая каменные бока. Из мебели только некрашеный стол с массивными табуретами. Грязные занавески на окнах напоминали половые тряпки. Да уж, невеселое местечко, вроде как к алкоголикам попала... Хозяин, видя, что я все еще топчусь у двери, дружелюбно сказал:
   - Хайналема,- и показал на стол.
   Я покорно села рядом, не снимая куртки и не разуваясь. Хозяин возился у печи, подкладывал дрова, и я успела его рассмотреть. Очень высокий, широкоплечий взрослый мужчина славянской внешности лет за сорок. Видимо, нелегкая у него была жизнь, о чем говорили складки скорби, спускающиеся вниз от крыльев носа и уголков рта. Хотя, нет, старым он никак не выглядел. Зачесанные назад волосы открывали широкий лоб... Удивительно! Никого еще не видела в наших краях в таком возрасте и с длинной гривой до лопаток! Белые с серебряным отливом волосы были собраны в два хвоста - один из прядей от висков, другой под ним из всех волос вместе. Смотрелось шикарно и необычно. Когда этот человек подошел ко мне, у меня испуганно вздрогнуло сердце - галлюцинации... Они, родненькие! Незнакомец отдаленно походил на того человека, чьи песни я постоянно слушала. С той лишь небольшой разницей, что этот исполнитель не мог сейчас находиться здесь, в глуши, в этом странном домике. И такие забавные серые рубахи, похожие на старорусские, он тоже не носил.
   Хозяин поставил на стол большую керамическую кружку и сложенными вместе ладонями показал на нее. Я вопросительно на него взглянула, не совсем понимая, что от меня хотят. Мужчина усмехнулся и придвинул дымящуюся кружку ко мне - значит, можно, наверное, взять. По вкусу жидкость была чем-то вроде травяного чая, но главное, она была горячей, за что я поблагодарила хозяина. Он сощурился, склонив голову вперед, и улыбнулся, хоть и лицо у него оставалось каменным. Потом, будто вспомнив что-то важное, он показал на себя пальцем и произнес, растягивая второй слог:
   - Алоксард.
   - Мария, - я представилась, пожалуй, слишком официозно, но мне мое полное имя нравилось больше, чем все остальные его формы.
   Странное имя у этого человека. Невообразимо далекое, чужое, с благородными нотками... Когда-то я назвала так клоуна. Он был большой, красивый и храбрый и некоторое время висел один-одинешенек над моей кроватью, защищая меня от нападок сестер - они тогда взяли и выкинули все мои рисунки, кроме этого... Алоксард был моим верным защитником. Забавное совпадение, что теперь передо мной стоит человек с таким именем.
   - Мари-а... Уначалур, - задумчиво проговорил Алоксард, немного искажая звуки, и что- то спросил.
   Я лишь развела руками - не понимаю, что поделать. Алоксард почему-то громко рассмеялся, покачал головой.
   - Я вас не понимаю. Вы русский? Национальность? Страна? Город? - я спрашивала наугад, не зная, как показать на пальцах общие понятия. - Ладно. Где я? Криволипово? Россия? Сибирь? Нет?
   Мужчина смотрел на меня спокойным внимательным взглядом. Пламя свечей (электричества тут, наверное, не было) сглаживало крупные черты его лица и странно отражалось в глазах.
   - Халопем, - мягко сказал он, указывая на кружку.
   Я замолчала и только сейчас почувствовала, как сильно стучит сердце от волнения. Еще бы, оказаться невесть где поздней ночью! Когда доберусь до родителей? И доберусь ли? Я сделала глоток горьковатого отвара и поняла, что мне есть еще куда удивляться. Не думала, что люди до сих пор пользуются некрашеной глиняной посудой, сделанной на гончарном круге. Зато нетоксично. А еще, когда я сняла шапку, но забыла убрать наушники, Алоксард как-то подозрительно взглянул на меня. Я вспомнила, что во время разговора положено выключать музыку, и, извинившись, достала плеер. На лице мужчины отразилось что-то вроде испуга. Я показала плеер - может, до сюда вообще цивилизация не дошла, и такой штуки он не видел. Алоксард даже отошел на шаг и что-то быстро заговорил. Я тут же смотала наушники и убрала сумку с плеером, заодно и сняла куртку. Хозяин дома взял ее у меня и повесил у двери, рядом с толстыми меховыми шубами. Потом он знаками предложил еще чаю, но я вежливо отказалась. Тогда он сел за стол и зачем-то попросил дать ему руку. Странно, это вызвало у меня ассоциации с чем-то цыганским. Сама я в хиромантию не верю, кстати сказать. Алоксард внимательно изучил мои ладони при ровном свете свечей, которых я за это время насчитала всего пять штук. Еще тут была слабо горящая деревянная палочка, вставленная в железную держалку. Света от нее было немного.
   - Вы там что-то видите? - не знаю, зачем я начала говорить. - Скажите, что меня ждет. Мне так надоело сидеть целыми днями в школе и делать бесполезную работу... Это я при всех хожу и улыбаюсь своим врагам и не кричу ни на кого. Раньше легко было. У меня подружка была. Одна-единственная за всю жизнь, представляете?.. И та уехала в город. Обещала письма писать и меня к себе пригласить, а я зря на почту месяцами бегала. Никто мне не писал. И никто с той поры со мной не дружил. Вот я и хожу всегда одна. Книжки читаю... Отвлекаю себя от тяжелых мыслей. А все равно... Тяжело. И горько. Вот, ушла сегодня из дома на ночь, заблудилась в лесу... Хоть что-нибудь интересное. Я Вас совсем не знаю, и что говорите, не понимаю, но Вы не сердитесь, что я тут болтаю. Не с кем поделиться... Ну, что там у меня на руках?
   Я наклонилась к сидящему передо мной человеку. Алоксард задумчиво провел пальцем по линиям на моих ладонях, пробормотал пару фраз прикрыл глаза.
   - Что?
   - Ффф!
   - Э...
   - Ф!
   А, наверное, это означало - тихо! Алоксард будто прислушивался, и губы у него складывались в легкую улыбку. Когда он открыл глаза, то я вздрогнула - они светились изнутри и были похожи на темный янтарь, подсвеченный огнем. Да что это такое, я сегодня совсем рехнулась? Нет, тут слишком темно. И странно... Хозяин дома заговорил, и по его интонациям я поняла, что меня успокаивали. Сияние в его глазах гасло. Он погладил меня по руке мозолистой ладонью, посмотрел мне в лицо и слегка улыбнулся.
   - Я спать хочу, - сказала я и протерла глаза. - Я. Спать.
   Я показала на себя, потом сделала вид, что ложусь, крепко зажмурившись. Мужчина кивнул, взял свечу и жестом показал следовать за ним. Отодвинув плотную штору, он впустил меня в другую комнату. Ну почему тут везде непроглядный мрак?! Хозяин оставил свечу на широком столе, которая выхватила из черноты проем окна и низкую лавку, притворившуюся кроватью. Видимо, ее-то мне и предоставили. Я сказала спасибо, склонив голову, и Алоксард ушел. Минут десять я просто смотрела на горящую свечу. Обстановка, мысли о маме, холод - все вдруг стало неважным и бессмысленным. Идею, что я оказалась в другом мире, аки какой-нибудь фентезийный герой, пришлось сразу отвергнуть. Я заплела волосы, стянула с себя джинсы и свитер, но почувствовав, как тут морозно, оделась снова, задула свечу и легла на донельзя жесткую кровать. В подушке явно были ужасные куриные перья, одеяло из натуральной шерсти кололось как еж, и вообще, более неудобной постели я еще не видывала. Чтобы отвлечься от физических неудобств, я включила плеер. Насколько мне хватит батареек?... Диск пошуршал и выдал медленную балладу, под которую я и уснула.
   Время войн, катастроф
   Я читал по картам снов,
   И на грязных площадях
   Я взывал к толпе...
   Сквозь дрему до меня доносились какие-то звуки, стук в стену. Потом мне слышалось, что Алоксард говорил с кем-то в другой комнате. Но я не замечала ничего, растворяясь в медленных тяжелых звуках.
   Знать бы мне лишь одно -
   В мире ослепленных тьмой
   Может солнцем показаться
   Пламя от свечи.**
   Мои сны - это мое безумие. Последние полгода я вообще жила только в снах. В них смешивались впечатления от прожитого дня, переживания, желания, и просто оживали мои причудливые фантазии. И сегодня они меня не оставили.
   Я была недалеко от своего дома, там, где главная улица поселка сворачивала влево и превращалась в пыльную тропу. Вокруг была надоевшая за вечер темнота, которую не нарушал ни один огонек окна. Как в любом сне, все было сильно искажено и заполнено неясными, пугающими образами, откуда-то всплывали новые предметы, которых не было. Как всегда, реальность одного сна смешивалась с прошлыми... Я шла домой, но как-то неправильно, точно искала чего-то. Дойдя до поворота, я вдруг увидела перед собой человека. Сложно было разглядеть его сутулую фигуру и лицо с бородкой, но я слышала, как он вежливо спрашивал у всех дорогу. Он подошел ко мне и попросил провести его... Куда, я то ли не разобрала, то ли просто не запомнила, но, согласившись, пошла вперед, а он следом. Я почему-то была уверенна, что этот человек то ли чародей, то ли Христос. И вправду, вся его фигура в длинном белом балахоне, закрывавшем руки, излучала спокойный и яркий свет. Оглянувшись несколько раз, я сумела различить бледное худое лицо в обрамлении каштановых волос. Круглые голубые глаза смотрели прямо на меня... Смутность - беда снов. Я шагала наугад, и все передо мной расплывалось, дорога петляла, уходила в кусты, возвращалась в открытое поле, и, наконец, я начала подозревать, что заблудилась. В нерешительности я повернулась к своему спутнику и честно сказала, что я не знаю дороги... Еще бы понять, куда именно... А позади меня яркий белый свет заливал все вокруг. Фонарей в нашей провинции отродясь не было - это светился тот самый неизвестный. Это начинало походить на больную фантазию религиозного фанатика... Особенно когда я услыхала бархатный голос, исполненный кротости:
   - Ничего, все хорошо. Я знаю, куда идти. И это я пришел за тобой, а не ты за мной.
   Мне сразу стал легче от этих слов, я решила, что сейчас окажусь дома, обниму маму и лягу спать... Но картинка перед моими глазами смазалась окончательно, я уловила лишь ласковый голос:
   - Возвращайся! Немедленно возвращайся...
   И потом все окончательно накрыла тьма. Я бросилась вперед, увидела блестящую гладь реки, огонек где-то вдалеке и побежала к нему. Там, я была уверена, меня ждали все мои клоуны, добрые, веселые, и среди них был самый главный клоун, созданный мною - Алоксард...
   Бег мой закончился, когда я повернулась на другой бок и едва не свалилась с кровати. Шею кольнуло чем-то жестким, и тут до меня дошло, что я вынырнула из своего сна. Прощай, мой персональный Христос, меня уже не спасти!
  

***

   Я проснулась в сером полумраке, совершенно не понимая, где нахожусь. В комнате было два окна - напротив двери и слева, около кровати, и они впускали блеклый свет голубого неба, едва озаренного солнцем. Пока я лежала под одеялом, окончательно пробуждаясь, я успела как следует рассмотреть комнату.
   Кровать шириной с два локтя от силы стояла в левом от двери углу. Напротив нее по стене поднимались к потолку длинные полки, занимавшие немало места. В дальнем углу я разглядела нечто высокое, прикрытое серым полотном-то ли шкаф, то ли зеркало в рост человека. Напротив кровати, у окна, помешался большой письменный стол, заваленный книгами и листами пожелтевшей бумаги. Потянувшись, я встала и подошла и столу. Протерла глаза и еще раз внимательно осмотрелась - не показалось! Тут стояла настоящая костяная чернильница, вокруг которой валялись гусиные перья! Свернутые трубками листы бумаги на ощупь были слишком плотными. Неужели пергамент? А половина из них оказалась берестой, для которой здесь же лежал заостренный прутик. Возможно, другой бы на моем месте подумал, что хозяин дома сумасшедший иностранец, прячущийся от мира в лесной глуши. Но мне безумно нравилось всё это. Стоп, да ведь я еще вчера ушла гулять! И я не дома! Неудобная чужая постель, стены с рассохшимися деревянными панелями, куцые темные занавески на двух высоких и узких окнах... Это определенно не моя комната!
   Так, теперь вспомним, что же было сном, а что явью. Понятно, что пришедший ко мне Христос был только частью ночных причуд моей фантазии, надо сказать, весьма бессмысленной... Лунная дорожка на воде, ведущая куда-то в неизвестность - как-то совсем сказочно. Путь по ночному лесу, до неузнаваемости изменившемуся в этой странной темноте, больше похож на обычный сны-бродилки, которые я часто вижу. Да и невесть откуда взявшийся дом с двумя людьми, говорящими на неизвестном языке, тоже не мог существовать в наших местах. Хорошо, тогда где я нахожусь? Ответом мне был чей-то недовольный крик из-за двери:
   - Хаисига убак!
   Ему отозвался юношеский голос, по-видимому, оправдывающийся:
   - Ладот хон хунхи алунгум...
   Всю эту белиберду довольно легко было запомнить, но вот понять... С леденящим ужасом я прислушивалась к невероятной тарабарщине, к непривычной смеси звуков и осознавала, что не понимаю ничего. Значит...
   - А, хон вана,- буркнул светловолосый незнакомец, просовывая голову сквозь занавеску.
   В буквальном смысле. Я взвизгнула, подпрыгнув от испуга, и зачем-то бросилась к кровати. Парень ухмыльнулся, довольный эффектом, и только потом вошел в комнату нормально, продолжая что-то говорить. Нет, голова посреди цельного полотна ткани мне все-таки показалась. Я беспомощно замотала головой и пробормотала что-то вроде "Не понимаю, помедленней и по-русски...". Парень прислушался к моей речи и что-то процедил сквозь зубы. Потом, махнув на меня рукой, открыл занавески на окнах, сложил разбросанные на столе пергаменты аккуратной стопкой и, покосившись, на загадочное нечто в углу под покрывалом, вышел.
   Опять ворчание... Сочный бас с нотами усталого раздражения... Говорил тот взрослый мужчина... Его звали именем моего клоуна... Нет, мне определенно надо было сходить на консультацию к подростковому психологу, когда тот приезжал к нам в школу! Это ж надо так дочитаться! Быстро распуская волосы и заплетая их вновь, я недоверчиво глядела по сторонам и прикидывала, как мне объясниться с этими чужими людьми. Вчера взрослый прекрасно понял меня, не проявил враждебности к чужой. Значит, они вполне гуманные и цивилизованные люди. Осталось только понять, кто они такие. И кстати, что это за парень? Вполне нормальной внешности, надо сказать.
   Я несмело выглянула из комнаты. На кухне было сумрачно, дымно, но очень тепло благодаря весело гудевшей печке. Увидев меня, Алоксард (для краткости я его звала про себя Ал), жестом пригласил меня погреться у печи. Я хотела помочь ему с горшком на огне, но он решительно меня отстранил. Видимо, не доверял. Я пожала плечами и отошла к столу. Вчера я не заметила почти ничего в этой избушке. А тут было немало диковин. Дощечка с выжженными кружочками и палочками - лунный календарь, как я поняла. Шкура матерого волка, растянутая на стене. Под потолком - косы из сушеных трав, прям как у бабы Луши, нашей местной знахарки... Хлопнула дверь в сени, появился замерзший мальчишка с мокрым котлом в руках и красными руками. Ага, посуду в речке моют - морока та еще! Ал что-то проворчал, отобрал у него котел и отнес в третью комнату. Ее дверь была окована железом и находилась в незаметном углу за печью. У парня сразу глаза загорелись при виде этой бронированной двери, значит, там что-то интересное.
   Когда сели есть - на завтрак была мешанина из овощей без соли и почти без масла - мне ужасно захотелось запустить в парня ложкой. Он откровенно на меня таращился! Я тронула Ала за руку, указала на своего второго соседа и спросила:
   - Как его имя?
   Он нахмурился и замотал головой, что-то заговорил на чужом языке.
   Тогда я указала на себя, назвала свое имя, потом на - него, сказала "Алоксард", а потом на белобрысого и выжидающе уставилась на мужчину. Он кивнул с короткой непонятной фразой, произнес:
   - Йона, - и ткнул пальцем в его сторону.
   Я повторила, тыча пальцем парню в голову (чтоб отвернулся, хам):
   - Йона? - в ответ - кивок.
   - Ага... Йона - Мария - не пялься!
   Я закрыла ему глаза и стукнула по затылку. Парень покраснел и больше не поднимал глаз от тарелки, а Ал зычно расхохотался.
   Да, ни посуду помыть, ни подмести мне не позволили. Думали, что я совсем дурочка, ну и ладно, я посидеть могу. На часах было девять утра.
   Ал надел толстый тулуп с большим капюшоном, Йона - меховой плащ, и я поняла, что мне тоже надо бы собраться. Они подождали меня, и втроем мы вышли во двор. Я особо не прислушивалась к разговору чужаков - все равно ничего не понятно. На улице было свежо, но без ноябрьского промозглого холода. Ал провел меня по окрестностям, показал, что речка, успевшая взяться льдом у камней, чистая, из нее можно пить. В лес разрешается заходить только до определенной границы. Она была обозначена то веревками, то тряпочками на ветвях, а то и просто заломленными деревьями. Мне безумно понравилось одно исполинское дерево на другом берегу реки, упавшее так, что получился мост. Ходить по нему было нельзя - Ал сделал очень строгое лицо, когда я попыталась взобраться на край толстого ствола. Дерево лежало метрах в ста от дома. Даже в смерти своей оно было прекрасно. А больше вокруг не было ничего интересного. Правда, я совершенно не понимала, зачем мне эта экскурсия.
   Обратно мы отправились, когда у меня уже зубы отбивали лихую дробь, хотя солнце еще припекало. Ал посмотрел на меня, покачал головой и выудил откуда-то из второй комнаты безрукавку, по цвету похожую на мои волосы. Сколько стоит лисий мех, я прекрасно знаю... Я сказала спасибо, а хозяин дома ответил на своей мове что-то вроде "Хегихеби". Йона недовольно покосился на меня и фыркнул.
   Весь день я сидела в кухне и наблюдала за этими странными людьми. Парнишка мыл, чистил, складывал все по местам, колол лучину, зачем-то валял шерсть в тонкие длинные полосы. Алоксард не подпускал его к огню, сам зажигал и гасил печь и свечи. Видимо, так у них принято. Пока было светло, он сидел у окна, читал огромную книгу, которая одуряющее пахла пылью, старостью, какими-то почти волшебными тайнами... Я косилась на желтые пергаментные страницы, хоть и ничего не понимала в разновеликих значках. Письмо было любопытное: эти значки вроде стояли по отдельности, четкие, как наши буквы, но по низу все соединялись прямой линией. Ал не заметил моего любопытства, он полностью погрузился в чтение, точно спешил срочно выведать что-то. Беззвучно шевеля губами, он хмурил черные брови и иногда запускал пальцы в волосы. Вытянутое прямоугольное лицо с крупными чертами, освещенное бледными лучами солнца из окна, теперь казалось мне чуть более старыми, чем вчера. Квадратный подбородок, широкий нос с небольшой горбинкой и слегка выдающиеся скулы придавали этому лицу решительный вид. Взгляд у Алоксарда был цепкий, настороженный, но в глубине темно-карих глаз виделась легкая усталость. А все-таки при свете не так уж он и похож на знаменитого металлиста, тем более, со своим странным хвостом...
   Из созерцательного спокойствия я вышла, когда Ал пододвинул ко мне книгу и что-то спросил, указывая на страницу. Я показала, что не понимаю написанного. Он стал листать книгу, отыскивать гравюры и спрашивать, спрашивать... Некоторые рисунки вызывали у меня смутные воспоминания, но я относила их к "жаме-вю". Часто у меня бывало, что я видела что-нибудь и думала, будто видела это во сне, но, вспомнив, понимала, что это не так. Такое ощущение сильно расстраивало мое восприятие реальности. Этими вот "жаме-вю" были: изображение черного здания с причудливой гофрированной крышей, овальная черная чаша, а может, и ванна, высокая круглая башня, на которой красным кирпичом был выложен какой-то знак. И он показался мне слишком знакомым. Я не представляла, как можно объяснить этому иностранцу, что когда-то давно я рисовала Жонглера Символами. Он перебрасывал из одной руки в другую всякие штуки вроде пентаграммы, перунова колеса, свастики, и там был и этот знак - круг, разделенный тремя разными линиями. Как же плохо, что у меня плохо с иностранными языками!
   И еще один момент. Обедать тут не принято!
   С наступлением сумерек Ал и Йона принесли воды, сварили какую-то похлебку, а потом парень нырнул в подпол. Оттуда появилась гора тряпья, и меня позвали ее разгребать. Я покорно села на пол. Тряпки были льняными, без краски и вышивок, впрочем, одежда здешних обитателей - такая же. Когда я вытащила длинный кус белой материи и немного его разгладила, Ал взял его и накрыл мне голову. Что за глупость? Мне обернули голову так, что концы отреза проходили под косой и спускались на плечи. Лицо оставалось открытым, но идея ходить в этом подобии платка меня не прельщала. Я ж тут целый день сижу, и ничего! Я стянула тряпку с себя и помотала головой. Моего протеста не приняли. Йона стал что-то лепетать, Ал же посмотрел на меня с укоризной и тихо произнес нечто в приказном тоне.
   И без перевода понятно - в этих краях живут ярые шовинисты, которым противно смотреть на простоволосых женщин. То-то Йона делал большие глаза, когда я снимала шапку. Я с крайне сердитым видом взяла эту тряпку и показала, что она грязная и ее надо постирать. Йона мигом все сообразил, повел меня в сени, где выдал ведро воды горсть золы... Я, конечно, припоминаю, из урока истории, как стирали наши предки, но на практике это осуществить оказалось жутко трудно!
   В сенях было почти темно, огарок свечи не в счет, а еще дико холодно, вода вгрызалась в пальцы жидким льдом и не желала отстирывать несчастную тряпку добела. У стен стояли коробочки с травами, большие и маленькие банки, бутыли. Подумав, я выбрала из них приятно пахнущий сосновый настой и щедро плеснула в ведро. Нет порошка, так хоть кондиционер получился! С грехом пополам разделавшись со стиркой, я побежала греться и сушить тряпку.
   Ал тем временем заставил Йону читать вслух. Я невольно вслушивалась в незнакомую речь, пытаясь уловить отдельные звуки. В принципе, все не так сложно, произношение похоже на русский и с некоторыми английскими звуками. Парень читал медленно, растягивая ударные, а Ал недовольно ворчал. Потом и вовсе дал Йоне подзатыльник и приказал идти в спальню. Насчет меня никаких распоряжений не было.
   Печка гудела совсем как дома, и ее тепло, казалось, доходило до самого сердца. Я сидела около нее на чурбаке и наблюдала за Алоксардом. Он погасил кривую свечу, оставив только лучину, и стал складывать книги. Удачный момент для разговора...
   - Алоксард, - позвала я, садясь у стола.
   - Хамикун, - спокойно сказал он.
   Еще бы объяснили мне, что это значит! Надеюсь, он не попросил меня отстать.
   - Ты - расскажи - мне - где - мы - есть, - ответом мне было, разумеется, молчание.
   - Сейчас, подожди! - воскликнула я и помчалась в спальню.
   Там в темноте я нашла пергамент, погнутое перо и пузырек чернил. Работать ими оказалось очень трудным делом, я вымазала все пальцы, но рисовать я все же умела. Я изобразила человечка и дом в кружочке, объяснила, что это - я и мой дом, потом показала, как выхожу из дома, пересекаю речку и шагаю по лесу, нахожу другой дом, в котором живут два человечка. Между домиками я провела вертикальную черту, вопрос решила не ставить - вдруг Алоксард не знает таких значков. Тыча пальцем в рисунок, я спросила:
   - Что это и что это? Где?
   У Ала было лицо, будто я делаю нечто ужасное и непростительное. Он то ли взбесился, то ли расстроился, но, помолчав, медленно взял у меня перо, крайне аккуратно обмакнул его в чернила и что-то дорисовал. Судя по тому, как он обращался с письменными принадлежностями, рисуя миниатюрные фигурки и не делая ни одной кляксы, я поняла свою ошибку. Чернила здесь - роскошь, и устраивать живопись на формат А4 явно не стоило!
   Ал изобразил небольшую бесформенную фигурку и сказал:
   - Хилвердингард, - потом внутри нее отделил еще кусочек и назвал его: - Хайханд.
   А в Хайханде стоял маленький домик, в котором жили два человека.
   - Хайханд? - удивленно повторила я, показывая на все вокруг - от земли и до неба.
   - Йим! - и прибавил несколько слов. - Хайханд.
   Он подпер голову левой рукой и прикрыл глаза. Я не прерывала его медитации, ждала, пока он очнется от задумчивости. На пергаменте появился другой островок с человеческой фигурой. Ал показал сперва на меня, потом на нее.
   - Россия! - произнесла я. - Мария - Россия.
   - Латту... Мари-а Росси-а - Хайханд.
   Подвинув пергамент поближе к лучине, воткнутой в металлический держатель на стене, Ал жестом велел наклониться к столу и, пытливо глядя на меня, спросил:
   - Лисовак?
   Я пожала плечами. Черточка между Россией и Хилвердингардом (какое изумительное название!), видимо, обозначала дорогу. Я вернулась к своему рисунку.
   - Река... Вода... тьфу, черт, я сейчас!
   Алоксард посмотрел на меня квадратными глазами, когда я принесла ковш воды и изобразила подобие реки. Так, ладно, пойдем на улицу, уж там-то все ясно будет!
   Ал возмущался, отдирал мою руку от своего рукава, но я вытащила его к реке. Тыча пальцем то в луну, то в воду, то в сторону леса, я объяснила, что лунный свет красиво лежал на маленькой речке, а потом из него соткался мост, и я пошла по нему, прямо по воде, и, не утонув, оказалась на другом берегу и нашла это место. Пока я прыгала по гладким камням и изображала такого актера немого кино, что Чаплин бы позавидовал, Алоксард что-то крикнул Йоне, и тот примчался с кожаной курткой в руках. Холод и впрямь был неслабый, а я забыла одеться. Ал подошел ко мне и накинул на плечи потертую бурую куртку, пахнущую по-особенному - натуральной кожей, а не синтетикой... Эх, с детства мечтала иметь такую, чтоб была тяжелая и большая! Я сказала спасибо и впервые за день улыбнулась. Ал повел меня в дом, что-то бормоча под нос и часто повторяя длинные мелодичные фразы. Йона молча шмыгнул за занавеску в свою комнату и больше не высовывался. Алоксард же подошел к столу, рассеянно взял чертежи и парой штрихов нарисовал речку, на ней узкую полосу и человечка, шагающего по воде. Я согласно закивала. Меня понимали! Однако у Ала радости не прибавлялось. Небрежным жестом мужчина откинул за спину мешавшие волосы, которые он в минуты задумчивости успел распустить.
   - Мари-а - Росси-а,- последнее он перечеркнул. - Мари-а - Хайханд, - незнакомое слово он обвел рамочкой.
   Перо зачеркнуло рисунок речки.
   - Мари-а - здесь, - он повел рукой вокруг себя.
   - Чееего? Только не говорите, что это другой мир, полный волшебных существ, и что я не вернусь домой, покуда не выполню свое предназначение! Я тут и так засиделась...
   - Мария - Россия - идет!
   Ал несколько раз повторил нечто вроде "им". Он выглядел сильно озадаченным, а Йона вообще притих в углу и испуганно таращился на старшего.
   - Ну уж нет, господа иностранцы! Знаю я вас... Запудрили мозги бедной провинциалке! И какого черта я потащилась невесть куда по темноте! Все, прощайте, товарищи аскеты, мне и так попадет за то, что дома не ночевала...
   Я схватила свою куртку, нырнула за дверь и, одеваясь на ходу, со всех ног побежала прочь от этого дома. Ночь была ясная, темно-синее море мрака переливалось зыбкими тенями, но я все равно видела, куда двигаться. От того дома примерно километр, там будет поворот и еще почти столько же до дубовой поляны. Ноги сами несли вперед, а в голове, точно паникующие тараканы, носились лихорадочные мысли - домой, к маме и сестрам, делать уроки и получать нагоняи... Все, наверное, с ума сходят, может, даже папу вызвали, а сижу с какими-то чудилами в глухомани... И нет никакого Алоксарда! Это мой клоун, и никто не имеет права так зваться. Так, быстро домой!
   Ветер усердно пытался превратить меня в ледяную статую, хотя и было почти тепло. Луна следила за мной как бы полуприкрытым глазом, и в том, что она плыла следом, мне чудилось нечто дурное. Я не сбавляла шагу до тех пор, пока не достигла изгиба реки.
   Во кошмар, за мной что, погоня? По-видимому, меня преследовал псевдо-Алоксард, который несколько раз что-то крикнул, маша руками. Я уже видела в серебристом свете луны развевающиеся его белые волосы. На то, чтобы отдышаться, времени не было. Это начинает приобретать дурной ход! Я мчалась сквозь зыбкий мрак, полный скрипов, шепотов, плеска и чужих голосов.
   - Мари-а! - ветер звал, играл со звуками и пронзительно свистел.
   И не было впереди ни одного знакомого местечка, сколько бы я не металась по узкому берегу. Лес, бурелом, лес густой и страшный, старый и мрачный, не родная тайга. И река была глубокой, чужой... Всё тут чужое... Не выдержав, я стала кричать. Я вообще редко это делаю, и голос у меня хрипел и срывался.
   Надо было уходить днем, чтоб не заблудиться. Может, нашла бы дорогу домой, получила подзатыльник и сказала бы маме, как сильно ее люблю. А теперь... Где я теперь?
  

***

   Сырой от недавнего дождя воздух ледяными иглами впивался в легкие. Немудрено, что девушка, стоявшая прямо посреди мелкой речной заводи, плакала тихо, почти не дыша, пряча лицо в озябшие ладони. К ней подбежал высокий мужчина с длинными растрепанными волосами. Он обнял девушку и стал утешать, что-то говоря на непонятном ей языке. Несмотря на ее отчаянные попытки вырваться и убежать, он отвел ее подальше от реки, потому что через Сигум-реку нельзя перебраться вплавь.
   Он рассказал, что живет здесь давно, и ждет, когда по лунной дороге к нему придет Странник из какого-то другого мира, существование которого отрицалось всеми. А он, изгой, верил, что Странник явится к одну и тогда... Много чего тогда свершится. Пока же ему надо смириться, что Странник-девушка, а ей придется свыкнутся с мыслью, что нет пути назад. Мужчина с белыми как осенние облака волосами смотрел на свою гостью со смесью жалости и радости. Сбывались все его предсказании, а глупые теории о единичности мира Хилвердингард рушились и таяли. Эта девушка, почти ребенок, совершила невозможное - каким-то образом вызвала лунную дорогу, самое тайное и удивительное мистическое явление. И он, старый чародей, едва верил в свою удачу. Сколько ему нужно рассказать этой гостье, многому научить, но сначала отвести в дом и спасти от простуды. Что он и сделал.
   А Сигум-река текла себе всё так же уверенно. Верхние ее пороги буквально вчера в грозу разметало мощными потоками, и теперь она несла свои темные воды чуть быстрее.
  
  
   * Nightwish, "Let me die".
   ** Кипелов, "Пророк".
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"