Двадцать тысяч лет тому назад, отступавший на север ледник беззаботно и неуклюже творил рельеф, лепя кое-где холмы, но тут же, как безумный гончар, сминал и разравнивал их в долины. И лишь только в одном месте, где теперь городок Бала, встретил ледник отчаянное сопротивление скальной базальтовой породы. Древняя застывшая лава не желала уступать напору льда, и тот не выдержал и треснул, так и не разровняв недавно воздвигнутые им самим скалы.
То, что не смог сделать ледник, через двадцать тысяч лет довершили динамит, кирка и лопата. Тысячелетний камень сопротивлялся как мог, но будучи не в состоянии сдержать человека, сделал всё, чтобы максимально затруднить постройку дороги, сбить её с прямого пути, заставить её петлять многочисленными террасами, увести от цели всякого проезжего и прохожего, завести в никуда, в каменный лабиринт бесконечных поворотов, спусков и подъёмов.
Такова была месть потревоженной горы. Так появился Линкольн-проезд.
Это именно "проезд", а не шоссе, бульвар или улица. Проезд потому, что всякий водитель, однажды попавший сюда, мечтает скорее его проехать. Свернуть с него некуда - только в скалу, или вниз, в реку, на берегах которой иногда находят помятые отлетевшие автомобильные двери и проржавевшие остовы колёс... Даже дороги-соседки не желают пересекать Линкольн-проезд.
Особенно страшен проезд в конце ноября, когда туман настолько плотен, что кажется, будто ты уже умер, и дорога эта в никуда, и время остановилось, и это мокрое и бледное утро будет длиться вечно. Вначале хочется плакать, а затем светофор меняет свой цвет, и уже хочется горячей яичницы с ветчиной. Эта яичница будет тебе наградой за нелёгкие минуты под ноябрьским дождём.
Вообще, в городке Бала можно заказать много вкусных вещей. Очень хорош в промозглый день обжигающий сырный суп с капустой брокколи. Неплох также и колбасный суп по-тоскански. Заказать его можно прямо в баре и затем наслаждаться им, рассматривая настенные часы за стойкой, галерею бутылок, расторопного бармена, футбольный матч в телевизоре, окно и дорогу.
А после супа хорошо посидеть ещё немного, и если посидишь ещё немного, то виден конец той дороги за окном, где-нибудь далеко в Канаде, у залива Гудзона. А если закажешь ещё кофе с ромом, то видно как дорога эта вначале сужается до двухполосной, затем переходит в обычный просёлок, и наконец, обрывается возле огромного камня и брошенной школьной тетради, где ещё можно прочитать: "солнце любит землю, папа любит маму, а я люблю тебя..."
"Непременно закажу себе суп на обед", -- думал Марк по дороге на работу, и ещё он жалел что у его BMW нет крыльев, а без крыльев разве успеешь вовремя..., но, с другой стороны, опоздать сегодня тоже было никак нельзя... Никак нельзя повторить вчерашнее опоздание на целых пятнадцать огромных минут. Страшно представить, сколько важных событий произошло за те злосчастные пятнадцать минут. На первой минуте в офис приехал шеф, на второй минуте он снял плащ, на третьей секретарша заварила кофе, на четвёртой зазвонил телефон, на пятой пришёл е-мэйл, на шестой шеф спросил: "Где же Марк ?", на седьмой, восьмой и девятой секретарша звонила Марку на мобильный, на десятой минуте она сказала: "Телефон не отвечает", на одиннадцатой шеф помрачнел, на двенадцатой разозлился, на тринадцатой он решил Марка уволить, на четырнадцатой он решил Марка простить, на пятнадцатой Марк приехал:
-- Намертво застрял на Линкольн-проезде, -- объявил Марк.
-- Зайди ко мне, -- сказал шеф.
Марк зашёл.
-- Прикрой дверь, -- попросил шеф.
Марк прикрыл.
-- Когда я был молодым... -- начал шеф, -- я ошибочно полагал, что...
"...можно приходить когда угодно и уходить когда угодно, лишь бы работа была сделана." -- вспомнил Марк.
-- Но вскоре я понял... -- продолжал шеф, -- что...
"...другие люди ожидают найти тебя на рабочем месте в рабочее время." -- повторил про себя Марк.
-- Тем более..., -- заметил шеф, -- что получаешь ты немалую зарплату, гораздо большую чем у сидящих рядом с тобой молодых ребят.
-- Ух, ты... -- сказал Марк, глядя в окно. Там девушка перепрыгивала лужи балансируя зонтиком.
Всё это было вчера, и шевроле, и дождь, и девушка за окном, а сегодня осталось от всего этого только дождь и окно. А за ним ноябрь, туман и сырость... "Да, горячий суп не помешал бы..." -- снова подумал Марк и свернул налево, на Линкольн-проезд.
Этим утром машины едва двигались, зажигая красные огни тормозов. Марк нервничал, поглядывая на часы: "Только бы не опоздать, как вчера...". Но время двигалось быстрее чем его BMW.
"Всё-таки жаль, что BMW не летает", -- думал Марк, -- "вот если бы из слова "BMW" взять буквы "M" и "W" и приставить их к машине справа и слева, то получатся крылья и она полетит..." Но никто не собирался никуда лететь, и машины впереди по-прежнему ползли кое-как. А затем и вовсе стали двигаться как-то спонтанно, рывками, то останавливаясь, засыпая, то вздрагивая и двигаясь вперёд, отгоняя сон. "Авария", -- понял Марк, -- "где-то далеко впереди...". Через несколько минут эта догадка подтвердилась - за поворотом, на перекрёстке, вдруг возникла и невесело замигала красно-синяя полицейская гирлянда, а вслед за этим все стали сворачивать с Линкольн-проезда. Полицейская машина перекрыла дорогу, из неё вылез здоровенный детина и замахал руками направо и налево... И также послушно направо и налево потекли автомобили, грузовые и легковые, разноцветные и серые, с людьми хорошими и плохими внутри...
"Хорошие люди всегда поворачивают налево", -- думал Марк. - "Что за чепуха лезет в голову... Куда же дальше-то ехать ?"
Дорога вдруг резко пошла вверх сквозь туман к чему-то недостижимо нереальному, едва различимому, далёкому и безрассудному как детский сон. Чем выше поднималась она, тем плотнее становился туман. Все краски вокруг внезапно выцвели, даже асфальт побледнел.
-- Я заехал в облако, -- сказал Марк, и включил фары.
Какие-то дети шли в школу пешком. Никто из них не радовался, не бежал, не улыбался, и сами они то появлялись, то растворялись в белой пустоте. Марк испугался и свернул в сторону, потом ещё, и ещё..., пока не оказался на дороге совершенно один. А дорога всё шла вверх.
Осенняя дорога не любит быстрой езды, поэтому она зажигает красный свет как можно чаще. Она устаёт от деревьев, хвастающих друг перед другом количеством золотых листьев, поэтому она укрывает их туманом. Осенняя дорога боится разбудить неизвестное, поэтому она усыпляет его дождём... Труд напрасный... Тот, Кто в Скале Сидит, непременно проснётся...
"У кого бы спросить дорогу ?" -- думал Марк, разглядывая опустевшую улицу. В тот же миг впереди показалась заправка и магазинчик при ней. Марк остановился и зашёл туда. За прилавком покачивался очень толстый молодой человек, круглолицый и круглощёкий.
-- Чем могу помочь ? - спросил круглый человек.
-- Как проехать в Балу ?
-- А это Дженни знает, -- обрадовался человек. - Эй, Дженни...? - обратился он к открытой двери, ведущей в подсобку... -- Она там ! - подмигнул молодой человек. - Хе-хе... товар принимает... Иди, позови её.
Марк заглянул в темноту подсобки и едва не закричал от страха - на полу стояло пузатое полупрозрачное существо. Когда глаза привыкли к темноте, оно превратилось в полиэтиленовый мешок с колотым льдом. Марк тихонько прошёл мимо.
-- Дженни...?
Никто не ответил и Марк пошёл дальше мимо каких-то картонных коробок и пластмассовых вёдер. На стене тёмного коридора висел покосившийся плакат: "Посторонним вход категорически...". Последнее слово было завалено трёхногими стульями-инвалидами.
-- Дженни...?
Где-то в конце тёмного коридора Марк увидел ещё одну дверь, освещённую тонкой полоской дневного света.
-- Дже...
-- Чего надо ? - рявкнул низкий голос за спиной.
Марк оглянулся. Сзади в темноте стоял человек без лица, виднелся только край его усатой верхней губы.
-- Чего надо ? - повторила усатая губа.
-- Мне в Балу нужно...
-- Какую-такую Балу ? Не знаю никакой Балы ! А ну, проваливай отсюда, пока полицию не вызвал ! Ходят тут всякие, ищут, чего бы стащить...
-- Да, я только...
-- Вали отсюда !
Марк бросился к выходу, цепляя невидимые щётки, швабры и корыта. А те, падая, норовили стукнуть его побольнее да поточнее. Со стены нагло ухмыльнулся плакат "Посторонним вход категорически...". Выбежав из подсобки, Марк налетел на толстяка в очках:
-- Хе-хе... Ну, как там Дженни ?
-- Урод ! - буркнул Марк, выбежал из магазина, вскочил в машину и уехал как можно скорее из этого странного места.
"Козлы !", -- злился Марк. -- "Маньяки !", но мало-помалу, отъезжая от негостеприимной заправки, он успокоился и, даже включил радио, чтобы не уснуть за рулём.
-- ...альди. "Времена года", -- сказало радио.
На перекрёстке снова зажёгся красный свет, и на следующем тоже, и на том, что за ним... Красная волна побежала по улице, светофоры превратились в яблони с красными плодами. Они раскачивались на ветру, опускаясь почти до земли, потому что пришла пора собирать яблоки. Их соберут, сварят из них компот, испекут пироги, подадут с поджаренным гусем, устроят пир на весь мир. И не будет страшен ни дождь, ни туман, ни то, что за ним...
-- Вы прослушали "Осень" Антонио Вивальди, -- напомнило радио. - А теперь, в эфире наша ежедневная научно-познавательная передача "Звёзды и галактики".
Когда широкие улицы сменились маленькими переулками, а пышные фасады учреждений - потемневшими заборами, Марк понял, что окончательно заблудился.
-- ...блуждают они в чёрном пространстве космоса, -- бубнило радио. - До тех пор, пока гравитационная волна от далёкой сверхновой звезды не сожмёт их вместе, как гончар сжимает глину, не слепит из них звёзды и планеты, и, в конечном счёте, и нас с вами...
На очередном светофоре рядом с машиной Марка, на соседней полосе остановилась белая тойота. Из открытого окна доносилась музыка, и водительша тойоты подпевала ей, постукивая в такт руками по рулю.
-- ...эти тяжёлые элементы рождются в недрах звёзд, -- продолжало радио, -- при температурах в несколько миллионов градусов.
-- Целовал он её ! Полюбил он её ! - напевала водительша из окна.
-- ...но, именно, из этих элементов и состоит всё живое на Земле - от огромного слона до крошечной икринки. Таким образом, можно без преувеличения сказать, что мы с вами тоже родились внутри звёзд...
-- И оставил её ! Он оставил её...
Зажёгся зелёный свет и тойота умчалась далеко вперёд...
-- ...в недра этих же звёзд мы все когда-нибудь возврати...
Марк выключил радио.
Между тем время приближалось к девяти утра, и уже давно во всех учреждениях Балы секретарши заваривали кофе, а начальники отделов добавляли к нему обезжиренное молоко. А в "Новой Таверне" бармен Рональд тоже начал разливать, но только жидкость покрепче. Часы на церковной колокольне, что стоит недалеко от Балы на Старом холме, уже приготовились громыхнуть девять раз.
После долгих поисков и бесконечных правых и левых поворотов, Марк выехал на безлюдную площадь на вершине холма. Ехать дальше не хотелось, да и некуда было - площадь была тупиком, за которым разве только пустое серое небо. В эту серую аморфную массу из самого центра площади вонзался острый штык-обелиск. Ещё дальше за обелиском край площади обрывался в белую пустоту, которая в солнечный день была совсем не пустотой, а прекрасным видом на городок Бала и всю долину одноимённой реки...
Выбравшись из машины, Марк подошёл к обелиску. Белый мрамор почти сливался с туманом, но ещё можно было прочитать: "Памяти офицеров и солдат Сто Четвёртой Пенсильванской дивизии, павших в этой страшной прошедшей войне". И рядом буквами помельче: "В год, от рождения Господа Нашего, 1867-й"
После девяти ударов Марк посмотрел на часы: те подтвердили - было ровно девять утра. Опоздал ! Второй день подряд ! Надо было срочно что-то придумать. А что, если...
Марк достал мобильник и набрал номер.
-- Да, Марк, это я, -- сказал шеф. - Что случилось ?
От обелиска вдруг отделилась туманная фигура с винтовкой и примкнутым к ней штыком, точь в точь пенсильванский солдат времён гражданской войны.
-- Алло, Марк ? Что случилось ? Всё в порядке ? - спрашивал шеф.
Пенсильванец приподнял штык и пошёл на Марка.
-- Я заболел, -- ответил Марк.
-- Заболел ? Чем это ?
-- Простудился, ничего страшного... кхе-кхе..., завтра буду...
-- Ну, болей... -- сказал шеф. - До завтра.
-- Пока, -- ответил Марк, и посмотрел на пенсильванца.
Но оказалось, что пенсильванец совсем не туманный, а самый что ни на есть настоящий, живой электромонтёр, в каске и с длинной штангой в руках, похожей на штык. Монтёр переходил от одного фонаря к другому, то поднимая это штангу, то опуская её, предварительно записывая что-то в блокнот.
Марк подошёл к нему сзади и спросил:
-- Как проехать...
-- А-а-а !!! - заорал монтёр и выронил штангу-штык. - Напугал меня до смерти ! Предупреждать надо !
-- Извини, приятель. Как проехать в Балу ?
-- В Балу ? - переспросил монтёр. - А что тебе в Бале нужно ?
-- Центральная площадь, 1
-- А-а-а, как же, знаю... Гляди сюда... Поедешь вниз, потом налево, потом на светофоре снова налево, доедешь до перекрёстка и тут же направо, на мост... А там уж и Бала...
-- Спасибо, дружище...
-- Не за что, -- ответил монтёр и пропал в тумане.
В "Новой Таверне" тоже стоял туман, только сигаретный. Рональд наливал "будвайзер" и "сэм адамс". Дик примостился как всегда в углу бара, чтобы разглядывать посетителей. Марк смотрел телевизор, глотая суп. Джон ещё не пришёл, но был уже где-то рядом, совсем недалеко...
-- Ну, что там у тебя на радио, Дик ? - спрашивал Рональд, придвигаю тому запотевшую кружку.
-- Убирают меня, Рон. Надоели им мои "галактики".
-- Что ж теперь ?
-- Да ничего... Марши вместо них играть будут. Уже закупили права на сотню маршей. В день по маршу - надолго хватит. Людей, говорят, по-утрам бодрить надо, а ты своими "звёздами и галактиками" наводишь тень на плетень...
-- Жаль, мне нравилось...
-- Ничего, привыкнешь и к маршам...
В телевизоре кто-то в кого-то стрелял. Шли новости...
Потом новости пропали, зато появился Джон.
-- Ну и погодка ! - объявил Джон, подсаживаясь к Дику. - Туман как стена !
-- Да, темновато сегодня, -- согласился бармен. - Тебе что налить ?
-- Давай "гиннесс".
-- Да разве это туман, -- подал голос Дик. - Так себе, мутновато немного и больше ничего... Вот у меня было, на Онтарио, в девяносто девятом... Вот уж был туман так туман...
-- Что же у тебя было ? У мамы в огороде заблудился ? - заржал Джон.
-- Поехали мы тогда на рыбалку, -- продолжал Дик. - Онтарио спокойное как зеркало, ветра нет... Отплыли от берега... И тут нас накрыло... Мама родная... Где вода, а где небо -- непонятно... Куда плыть - тоже загадка, берега не видно... А Онтарио, это ведь не лужа какая-нибудь, можно неделю плыть - до берега не доплывёшь. Так мы и сидели с сухими вёслами, пока не задул ветер и туман не унесло...
-- Поймали хоть что-нибудь ? - спросил Рональд.
-- Простуду, -- ответил Дик.
Рональд подал Джону кружку "гиннесса". Тот отхлебнул и сказал:
-- А-а-а... Вот у меня был туман... Летел я тогда к заказчику из Ньюарка в Атланту. А тут - бац ! Нелётная погода ! Ну, в Ньюарке особо не разгуляешься - там одни гаражи да склады... В общем, засел я в аэропорту, в местном баре... "Накатил" немного, потом по-второй... А где вторая, там и третья... Ну, тут всё потемнело, вечер, вроде, наступил..., -- Джон притих на мгновение, будто вспоминая что-то неприятное, но потом добавил:
-- Да, славный был туман... А ты что молчишь ? - обратился он к Марку.
Марк опустил ложку в суп и ответил:
-- Когда мне было семь лет, мы с отцом возвращались под утро домой с чьей-то свадьбы. Шли пешком. Я помню, было ещё совсем темно и папа держал меня за руку, чтобы я не забрёл в грязь или лужу. А когда мы уже почти подошли к дому, он вдруг остановился и спросил: "Хочешь увидеть другую сторону мира ?". Я ничего не понял, но сказал: "Да, хочу". Тогда он показал куда-то поверх вишнёвых деревьев, что росли напротив: "Вон там, видишь ?". "Нет, не вижу, папа", -- сказал я. Он взял меня на руки и поднёс поближе к дереву: "Теперь видишь ? Вон там, наверху...". Я посмотрел туда и увидел последнюю ноябрьскую вишню и кусочек светлеющего неба за ней. "Это и есть другая сторона мира, папа ?". "Да, это и есть другая сторона...", -- ответил он. А потом мы все пошли спать, а я не мог уснуть потому, что думал об этой вишне, и почему она - другая сторона, и ещё много о чём. Думал, завтра спрошу у отца. Но когда я проснулся, было уже поздно - отец ушёл на работу, а потом, когда он вернулся, я уже и сам забыл спросить... А через несколько дней отец уехал куда-то, и даже не сказал нам с мамой куда. Потом пришло от него письмо из Канады. Он писал, что ехал всё время на север, пока не доехал до залива Гудзона, и что дальше ему теперь ехать некуда. Вообще, странным он был...
Марк замолчал, доедая суп. Рональд смотрел на Марка, неотрываясь. Дик глядел прямо перед собой на стойку бара, потирая её рукой. Джон прокашлялся, шумно встал, бросил на стойку десятидолларовую бумажку и, не прощаясь ни с кем, направился к выходу.
-- Мне, пожалуй, тоже пора, -- оживился Марк, поворачиваясь к бармену. - Сколько с меня ?
Бармен посмотрел на кассу, где светились цифры "11.07", на Марка, на окно и дорогу, и, наконец, сказал: