Где оказываются души людей, оставивших незаконченные дела? Правильно, им дают их завершить, только в другом обличие.
Так было и в этот раз.
- Почти все логически закончилось...- голос оборвался, зависла пауза.
- Почему почти? - маленькая старушка подняла взгляд, блеснули стекла очков. Она знала: все ее распоряжения будут выполнены. Завершая земной путь бывший преподаватель как в былые времена методично и планомерно закрывала дела, писала завещание... нет у нее незаконченных дел. Она недоуменно вглядывалась в зеркало. Там проносилась ее жизнь. Сейчас она всматривалась в мелькавшие картинки без сожаления, возможно даже с нескольким раздражением. Она так старалась. Девяносто пять. Длинная и по-своему кому-то полезная ее жизнь. Преподаватель или училка. Кому как. Она была довольна. Дочь, внуки, правнуки. Уважение коллег, учеников, соседей. Правда друзей не было. Предательство переносилось болезненно, поэтому и не сходилась близко ни с кем, да и некогда было. Знамо дело - учитель: тетрадки, задачки, и понеслось - поехало.
Картинки стали двигаться медленнее, потом остановились вовсе. В зеркале, как на экране, возникло лицо женщины. Коротко стриженые волосы, изящные черты лица, грустные глаза. Картинка вновь ожила. Невидимый оператор переводил камеру на собеседника дамы.
Старушка закрыла глаза, затрясла головой. Более пятидесяти лет она боялась признаться себе, что упустила момент, струсила, что возможно была бы счастливее эти пять десятков с ним, чем без него. Скажи тогда: "Да!", и все стало бы иначе. Но она испугалась, спряталась за удобную фразу "что имеем не храним, потерявши - плачем". Ведь понимала: хранить уже нечего, плакать не придется. Но боялась разрушить его и свою семьи, а он...его она больше никогда не видела.
Чернильница.
Она стояла на столе, ярко поблескивая крутыми стеклянными боками, тоненькая цепочка охватывала ее талию. Именно талию. Горлышком язык не поворачивался назвать узкую часть чернильницы, когда она закрывалась пробкой. Пробка была примечательной. Лучи света проходили сквозь стекло, заставляли сверкать внутренние грани, создавали неповторимый узор, на маленьком шарике, венчавшем ее, словно повисала капелька света.
Мастер залюбовался своим творением. Создавая какую-либо вещицу, не знаешь, что получится. Порой все силы отдашь. А вещица не выйдет, то носик обломится, то трещины пойдут. Стекольных дел мастер...да, затратное это дело.
Чернильницу не покупали. Она долго стояла на полке. Многие подходили, смотрели, даже в руки брать боялись, говорили - не выдержит: треснет. Мастер сколько-то удивлялся такому положению дел, а потом решил, что и продавать ее не будет, пусть, дескать, стоит, покупателей привлекает. Так чернильница и простояла на полке много лет.
То, что происходило за стеклом витрины, не волновало ее, дни скользили мимо, складывались в месяцы и годы. Она бесстрастно взирала на мир, впитывала информацию, фиксировала все, что видела и слышала. Возможно так и должно быть. Но этот мир ей избытком надоел. Мир за стеклом, лишенный чувств. Она погрузилась в своеобразный сон.
Однажды ее разбудили. Конечно, она приоткрывала один глаз, когда уже немолодой мастер смахивал пыль с ее круглых боков, и даже могла недовольно звякнуть пробкой. Но тут ее РАЗБУДИЛИ! Не было криков, шума, звона колокольчика, хлопанья дверью, не было ничего кроме тишины, мертвой тишины. Лунный свет заливал всю витрину, грани пробки светились, искры внутри чернильницы вспыхивали и рассыпались. Она поняла - мир изменился. Время замерло. И даже на утро слабые лучи зимнего солнца не принесли покоя.
К открытию лавки никто не пришел. Несколько раз дергали дверную ручку случайные прохожие, привлеченные вывеской. Потоптавшись немного, они разочарованно уходили, кто-то высказывал недовольство.
В полдень лавку открыли. На двери появилась траурная лента. Через неделю распродали все, кроме чернильницы. Соседка мастера засунула ее в коробку с какой-то ветошью и убрала на чердак к другим ненужным вещам.
Чернильница замерзла. Чердак не обогревался. Лето не принесло облегчения. От дождей коробка окончательно размокла, внутри поселился запах плесени. Некогда сверкавшие на свету бока чернильницы покрылись черным налетом, просочившаяся влага зимой замерзла, от чего появилась маленькая трещина на дне.
- Стой! - парень постарше оттащил брата, склонился над чернильницей.
- Интересная какая...
- А что это? - младший присел на корточки, заглянул старшему в лицо, - Старинная, да?
- Наверно, давай с собой возьмем, все равно дом пустой, сегодня-завтра его снесут! Ищи-ка мяч свой! Скоро темнеть будет!
Мальчишка пошел искать мяч, случайно залетевший в оконный проем старого дома.
Чернильница внимательно прислушивалась к разговору. Она лежала на боку. Рассмотреть мальчишек она не могла. Пыль, грязь и плесень покрыли ее бока и чудесную пробку, цепочка потемнела и напоминала лохматую истертую веревочку, готовую порваться в любой момент.
Паренек аккуратно взял чернильницу в руки, слегка потер пальцем маленькую стеклянную капельку на пробке.
Предзакатное солнце простерло свои лучи над весенней землей, согревая ее и обещая вернуться завтра. Лучи заскользили по старой деревянной стене, заглянули в окно, высветили пыльные недра чердака, зажгли яркой искоркой стеклянную каплю.
Нежные розоватые отблески заполнили чердак, позолотили волосы мальчишек. У младшего они стали совсем рыжими, у старшего приобрели благородный медный оттенок.
- Ты словно огонек в руке держишь! - младший нашел свой мяч и пробирался к брату через различный чердачный хлам.
Лучи солнца прощались с сегодняшним днем. Старый дом погружался в сумрак.
- Пойдем, вратарь! - старший растрепал волосы брата, стал осторожно спускаться со старой скрипучей лестницы.
Чернильнице было приятно чувствовать тепло ладони, длинные пальцы бережно сжимали ее, изредка ласково поглаживали. Чернильница оживала с каждым прикосновением, душа ее ликовала, она знала, что будет нужна, что ее не бросят, не пренебрегут ею.
Ее тщательно отмыли от грязи, цепочку начистили до блеска. Единственное, что расстроило чернильницу, была маленькая трещинка на дне, медленно увеличивающаяся со временем.
- Ну как? Старинная? А что это? - рыжеватая голова младшего мальчишки постоянно возникала в зоне видимости чернильницы.
- Это ... скорее всего, чернильница. Для флакона с духами слишком большая, горлышко великовато. Только странно, чернил внутри нет, может из-за трещины...хотя воду держит,- старший внимательно осматривал чернильницу, поднеся близко к настольной лампе, заставляя свет проходить через внутренние грани, зажигая искорку на пробке. Игра света притягивала взгляд, манила, увлекала, завораживала.
- Красота какая! - голос младшего брата вывел из оцепенения, парень вздрогнул, растеряно посмотрел вокруг, взлохматил пятерней отросшие густые волосы.
- И куда ее теперь? В музей отнесешь? - мальчишка осторожно задел пальцем стекло пробки. - Ай! Порезался! Холодная какая! И светиться перестала! -он засунул палец в рот.
- А мне казалась - теплая...Светится! Просто тень упала...- длинные пальцы поглаживали чернильницу, свет разливался по граням, опять вспыхнула стеклянная искорка. - Ни кому не отдам, она моя...
В его глазах вспыхнули яркие огоньки, на щеках заиграл румянец.
- Ну себе - так себе! Спокойной ночи! -удивленный мальчишка закрыл дверь комнаты. Раньше брат не оставлял ничего. А тут совсем девчоночий флакончик...
- Я ее не выброшу! Не нравится - унесу на работу!
Так чернильница перебралась к нему в кабинет. Его молодая жена почему-то невзлюбила эту милую вещицу. Может быть, потому что порезалась, как тогда, давно, порезался его младший брат. А он считал чернильницу источником вдохновения. Смешно, конечно. Да только если рядом нет ее - не идут дела и все тут!
Много лет чернильница стояла на массивном деревянном столе, играла светлыми гранями, зажигала веселый огонек, радовала теплом стекла. Он ни разу не наливал чернила, не писал пером. Ему доставляло удовольствие взять чернильницу в руки, повернуть к свету, любоваться возникшим рисунком золотистых граней. Он мог поклясться, что каждый раз рисунок был другим. Иногда, сидя в кресле, он провожал закат, баюкая чернильницу в руках, поглаживая крутые бока, тогда стекло становилось теплым. И это тепло разливалось по всему телу, несло покой его душе.
Когда же возникло желание писать чернилами он не помнил. Просто налил их в чернильницу, взял перо и бумагу... Стихи писались легко, он знал кому может посвятить их. Примет ли она? Как он мог влюбиться в нее? Она старше. Семья. Как и у него. Только печальный, уставший взгляд порой выдавал отсутствие счастья в ее душе. Он заметил, что кольцо на безымянном пальце пропало и уже давно не появлялось, хотя она говорила о муже...
Чернильница долго прислушивалась к ощущениям внутри себя. Она стала тяжелее, темная жидкость заполнила ее. Там были буквы, слова, фразы, мысли того мужчины с кем она была связана, кому позволяла зажечь себя. Он снова взялся за перо! Пишет и пишет! Она радовалась, она была счастлива! Она нужна ему! Долгими зимними ночами она ждала его, весело поблескивала утром, вдохновляя на новые строки.
Наступило лето. В тот день чернильница прислушивалась к себе, к окружающему ее миру. За стеной шел ремонт, работали чем-то тяжелым, шумным. Даже массивный дубовый стол не мог погасить вибрации. На конец шум стих. Чернильница спокойно вздохнула. Рабочий день подошел к концу, и несколько минут она сможет быть рядом с НИМ. Вдруг она услышала голоса. Что-то заставило сосредоточиться именно на этих голосах. Они приближались. Дверь распахнулась. Хозяин кабинета вежливо пропустил даму вперед, шло обсуждение какого-то вопроса. Но чернильница вдруг поняла, что видит себя. Та уже немолодая невысокая женщина в легкой блузе и джинсах - это она!
Женщина еще что-то спросила, кивнула головой и вышла. Чернильница знала ее мысли, знала, о чем она никогда не осмелится сказать в той, людской жизни.
Длинные пальцы погладили стеклянный бочок чернильницы. Он закрыл лицо руками, через мгновение энергично потер его. Ударил по столу. Взгляд упал на лист бумаги и перо. Почти не понимая слов, он стал писать. Бросил перо. Перечитал написанное. Это было ее признание в любви... ему...
Опять раздался голос. Она что-то забыла в его кабинете.
Чернильница не знала, что будет дальше. Она рассказала о своих чувствах. Незавершенных дел больше нет. Трещина увеличилась в размерах. Стекло лопнуло, чернильница разлетелась на множество сверкающих осколков. Написанные строчки исчезли под растекающимися чернилами...
Маленькая старушка вновь стояла перед зеркалом жизни. На пальце блеснуло кольцо с капелькой света.