Лето понемногу уходило из города, утекало прозрачными стылыми ночами, расползалось тускнеющей листвой. Не застывал ещё лёд в лужицах, не жгли ещё костры, но тайное сладкое беспокойство уже пригрелось у Семёна на сердце. Луна сделалась мельче и круглее, смех детей за окном звучал чуточку тоскливо, а старушки во дворе стали повязывать бока шалью. Автомобильный смог красивым облаком висел в вечернем небе, когда Семён выходил покурить на балкон.
"Уже скоро", - думал Семён, - "Надо бы прибраться как следует"
Он не любил оставлять за собой бардак.
Но дни пошли быстрее и сил на уборку совсем не стало. Семён с кем-то встречался, пил где-то вино, сочинял какие-то стихи, подолгу валялся в кровати. И всё это время неосознанно и напряженно вслушивался в небо. А небо не торопилось - то шуршало бестолковый летним дождиком, то гулко хохотало заходящим на посадку самолётом, то безразлично молчало. Семёну оставалось только снова что-то пить и опять с кем-то встречаться. Когда удавалось набраться как следует, перед глазами вставали солнечно-зелёные холмы и высокие мраморные башни над ними. Так бывало каждый раз в конце лета.
Однажды Семён проснулся посреди ночи от негромкого ржавого звука. "Началось", - подумал он, погружаясь обратно в сон. И правда: "Началось", - скрипел старый флюгер, поворачиваясь вслед за переменившимся ветром.
В город влетела осень. Северный ветер принёс тучи и холодные затяжные дожди, грязь на дорогах и скрежет ветвей по стеклу. Детский смех за окном пропал совсем. Семён ходил выносить мусор с зонтом и перебрался курить на кухню. Он теперь почти не выбирался из дома, только изредка звонил по телефону и прощался со знакомыми. В этом была своя прелесть - проводить целые дни под одеялом и в полудрёме перечитывать любимые книжки. Но Семён предпочёл бы не ждать.
Птицы появились только в начале октября. Сначала одинокими тёмными точками в свинцовом море, потом - редкой сетью на переменчивом ветру, затем - стремительными океаническими потоками и чёрными смерчами над хмурыми крышами многоэтажек. Птицы отдыхали после дальнего пути: спорили, играли, спали, а потом летели дальше. Семён, закутавшись в старый клетчатый плед, наблюдал за ними с балкона и курил напоследок одну пачку за другой. Наконец, в какой-то момент, беспорядочное мельтешение в облаках сошлось для него в необычайно сложный узор, а в оглушительном птичьем гомоне явственно прозвучало короткое слово.
"Пора"
Семён зашёл в комнату, снял плед и, усевшись на кровать, неторопливо выкурил последнюю сигарету. Внимательно осмотрелся. Толком прибраться так и не получилось, да, наверное, и не требовалось. Всё на привычных местах и ничего не жалко. Семён сходил в ванную отключить воду, выкрутил пробки в коридоре, застелил кровать пледом и взбил подушки. Больше здесь заботиться было не о чём.
"Счастливо оставаться!", - ободряюще шепнул Семён своей маленькой квартирке, запирая балкон снаружи. Потом аккуратно залез на перила и с довольной улыбкой шагнул в небо.
В дальних перелётах птицы обычно стараются держаться стаями - так и безопаснее и веселее. Но Семён не был птицей, он любил летать в одиночку. Любил проходить на бреющем возле самых крыш, задевая шифер рукой. Любил нырять в мокрую хмарь облаков, где нет других направлений кроме "вперёд", чтобы, пронзив мглу, выскочить на ослепительный солнечный свет. Любил, закрыв глаза, теряться среди ветра и высоты. Он летел на юг, обгоняя журавлиные клинья и делаясь моложе с каждым километром. Многодневная щетина осыпалась лёгкой крошкой где-то над голыми полями средней полосы. Влажный речной воздух залатал прорехи на стареньких джинсах. Белоснежное сияние могучих южных вершин излечило мешки под глазами и стёрло с лица грубый городской загар.
А потом началось море. Бездонное и бескрайнее, лазурное и солёное, живое и тёплое. Семёну нравилось лететь над морем. Когда он опускался пониже, из воды выпрыгивали дельфины и весело что-то кричали на своём языке. Семён приветственно махал руками и пытался подражать их переливчатым голосам. Уже не первый год он безуспешно учил дельфиний. Потом попутчики отставали и Семён, перевернувшись животом к солнцу, нежился в жарких лучах, пока ветер нёс его к далёкому берегу. К зелёным холмам и мраморным башням.
2.
- Симеон, - сказала она. - Не улетай в этот раз. Оставайся.
- Ты же знаешь, не получится. Я тут долго не могу.
- Оставайся,- повторила она, будто не слышала.
Семён крепко обнял её, уткнувшись лицом в каштановые пряди. Она плакала у него на плече, а он гладил хрупкую спину и тихо шептал что-то утешительное. С севера тянуло талым снегом и набухшими почками. Там начиналась весна.
Больше она не просила его остаться. Она выглядела счастливой, когда они вместе гуляли в холмах, валялись на траве и, хохоча, ловили кузнечиков. Она надевала для него свои лучшие платья, а он посвящал ей свои лучшие стихи. Она держала его за руку, когда он засыпал в тени башни.
Но срок истекал. По ночам Семёна всё чаще будил отдаленный голос рожка. В такие моменты приморская духота делалась невыносимой и хотелось немедленно сбежать. Семён садился в кровати и долго смотрел на звёзды. Она тоже просыпалась и садилась рядом.
- Когда собираешься?
- Уже скоро.
- Ладно, лети. Только возвращайся скорее.
- Вернусь.
Как-то на рассвете, услышав далёкие радостные голоса, Семён очень тихо встал и подошёл к окну. Птицы возвращались домой.
"А где мой дом?" - подумал он, - "Там или здесь?"
Но на самом деле никакого вопроса не было. Поэтому он осторожно оделся, бросил на неё последний взгляд и, коротко вздохнув, перепрыгнул через мраморный подоконник.
Семён уже не видел, как она встала с кровати и долго смотрела ему вслед. Смотрела, пока его маленький тёмный силуэт в рассветном сиянии не смешался с силуэтами кричащих птиц. Она тоже не любила прощаться.
По дороге домой тяжело грустить, особенно когда летишь над морем. Взошло солнце и на волнах заиграли яркие золотые отблески. Дельфины снова прыгали из воды, едва не касаясь Семёна мокрыми спинами, и снова разносились над ликующим простором их смешливые трели.
"Привет! Я возвращаюсь!" - кричал им Семён. - "Как вы?"
Впрочем, можно было и не спрашивать - у дельфинов всегда всё было хорошо. Раньше Семён им завидовал, а сейчас и сам был таким же. Весёлым, смеющимся, беспечно играющим среди солёных брызг. Время, висевшее на душе амбарным замком, куда-то исчезло, оставив после себя только чувство лёгкости и первобытного восторга. Семён начал понимать, о чём поют дельфины и куда бегут волны. Наконец-то он был свободен.
Казалось, миг прозрения будет длиться вечно, но вот море осталось позади. Когда воздух стал свежее и внизу пошли зеленеющие пролески, Семён очнулся от грёз и с новой силой понял, чего ему так не хватало в жарких заморских краях. Он готов был обниматься с каждым сизым облачком и целовать каждый свежий листик на мокрых ветках. Он вдыхал тонкий аромат цветущих ландышей и не хотел выдыхать.
Чем ближе он подлетал к дому, тем хрупче и прекраснее становилась весна. Ландыши исчезли, уступив место пятнам слежавшегося снега, листья спрятались в рыжие почки. Дороги покрылись сверкающими лужами, а небо приобрело цвет туго надутого воздушного шарика. Птицы в голых лесах щебетали звонче и радостнее.
Опасаясь что-нибудь упустить, Семён больше не переворачивался на спину. Глаза жадно впитывали знакомые детали: причудливый изгиб реки, неказистый домик лесника, одинокую горку, поросшую березняком. Он старался лететь быстрее, разрываясь между желанием разглядеть каждый клочок прошлогодней травы и искушением подняться повыше, к стремительным надоблачным ветрам. Наконец, на закате, когда лужи покрылись тонкой корочкой льда, Семён понял, что вернулся домой.
Только города уже не было.
3.
Город пропал полностью и бесповоротно. Там, где осенью чернели гудроном крыши домов и дымили трубы заводов, теперь раскинулся обширный пустырь. Местами снег сошёл, обнажив бурую землю, кое-где ещё лежал толстыми серыми слоями. От плотной застройки не осталось никаких следов - даже обломков стен. Над голым полем возвышались только торчащие местами стволы деревьев с обломанными сучьями.
Сначала Семён подумал, что заблудился. Отклонился куда-то в сторону. Он поднялся повыше и принялся нарезать широкие круги, пытаясь разглядеть в наступающей темноте сияние городских огней или поймать гул автомобильных потоков. Семён кружил над пустошью всю ночь, забирая всё дальше по сторонам. Но всё действительно исчезло, только луна ровно горела в ночи и ветер гудел в ушах. Ничего не добившись, к утру он смертельно устал и продрог до костей. Голова отказывалась воспринимать происходящее и тем более делать какие-то выводы. Почти бессознательно, повинуясь тому же инстинкту, что и летящий в свою клетку почтовый голубь, Семён нашёл место, где раньше была его пятиэтажка, и приземлился на пятачке оттаявшей земли.
Только теперь он заметил здесь одинокую покосившуюся лачужку, неумело сложенную из разномастных листов фанеры. На плоской крыше лежал снег, поэтому крохотный домик, похожий на детскую крепость, был очень плохо виден с воздуха. Семён протёр глаза заледеневшими кулаками, но странная, неуместная здесь конструкция никуда не исчезла. Не став стучаться, он потянул большую фанерку, криво подвешенную на проволочных петлях.
Дверь была не заперта. Из лачуги сладковато пахнуло отсыревшим клеем и затхлыми тряпками. Внутри стояли укрытый грязным матрасом топчан, импровизированный стол из деревянного ящика и несколько больших картонных коробок, составленных штабелем в углу. На столе покоился большой подсвечник с огарками свечей и лежали россыпью ржавые гвозди. В доме никого не было.
Выяснять, куда девались здешние обитатели, у Семёна не было сил. Он рухнул в постель и тут же уснул, едва успев подложить плечо под голову.
Он проспал целый день и следующую ночь, однако всё осталось по-прежнему. Владельцы хижины не вернулись и город не восстал из небытия. Семён готов был упасть в грязь и, молотя кулаками землю, реветь во всю глотку, но сдержался.
"Сперва надо всё как следует выяснить", - сказал он себе и принялся за изучение окрестностей.
Первоначальное расследование мало что дало. Никаких отпечатков ног, кроме собственных семёновских, вокруг не было. Воронок от взрывов, копоти пожаров и других явных признаков катастрофы - тоже. Глядя на ободранные деревья можно было решить, что через город прошла снежная лавина. Но Семён сомневался, что самая свирепая лавина может начисто выдрать из земли фундаменты домов и канализацию, к тому же ближайшая серьёзная возвышенность находилась отсюда за тысячи километров. Других разумных объяснений у Семёна не было - в нападение огромных жуков камнеедов или спонтанную телепортацию он верил ещё меньше. Казалось, зима просто слизнула город шершавым ледяным языком.
Хижина представляла собой ещё одну загадку. Кем бы ни были её строители и жильцы, они куда-то исчезли, оставив после себя солидный запас спичек и свечей, набор садовых инструментов, а также обширный погреб, забитый разнообразными сортами консервов. В подпол Семён попал случайно - дощатая крышка посреди комнаты прогнила и не выдержала человеческого веса. Он сильно оцарапался, ушибся и едва не переломал ноги, но находка того стоила. Среди ровных рядов жестяных банок нашлось всё, что нужно для жизни: от говяжьей тушёнки и сгущенного молока до оливок с анчоусами и консервированных абрикосов.
Семён хорошенько убрался внутри домика, почистил крышу от снега и высушил на солнце влажную постель. Каждое утро он вставал с рассветом, делал во дворе зарядку, завтракал разогретыми на свече консервами и улетал на разведку. Прилетал поздно вечером, съедал банку холодных оливок или корнишонов и мгновенно засыпал.
Так прошло две недели. Несмотря на все старания, ничего нового узнать не удалось. Никаких инопланетных тарелок или миллионных армий кочевников в округе не было, как и других домов. Занятая Семёном хижина оказалась единственной, а её обитатели так и не появились. Под тающим снегом скрывалась только голая земля.
Семён ещё не отчаялся и продолжал ежедневные облёты, но начал теперь больше времени проводить дома. Заниматься нехитрым хозяйством оказалось неожиданно интересно. Он окопал хижину рвом, сколотил из дубовых веток и фанеры новую крышку для погреба, прорубил в стене окно и затянул его найденным в коробках полиэтиленом. Странно, но за это короткое время прежняя жизнь успела потускнеть и провалиться в какую-то недосягаемую глубину. Казалось, Семён всегда жил в фанерной лачуге и никогда не ел ничего сложнее тушёнки.
В начале третьей недели ситуация изменилась. Прямо перед дверью из утоптанной земли показались три крохотных ростка. Это была довольно загадочно, учитывая, что никакой другой зелени в округе не было - деревья остались голыми, а трава почему-то не взошла. Семён был плохим природоведом и затруднялся даже приблизительно определить, что перед ним такое. С равным успехом это мог быть лук-порей, картофель, батат или баобаб.
"Посмотрим, что будет дальше", - подумал Семён, решив пока приостановить дальнейшие поиски. Чтобы уберечь ростки от заморозков и прочих бедствий, он обнёс делянку заборчиком и соорудил из полиэтиленовой плёнки неуклюжую теплицу. Дверь домика пришлось перенести на другую сторону - заниматься пересадкой Семён по неопытности побоялся. Заодно он принялся укреплять фанерные стены лачуги, подпирая их свежеспиленными брёвнами.
К лету сооружение могло без потерь выдержать сильный ветер и проливной дождь. Ростки в теплице вымахали до колена, и стало ясно, что это какие-то экзотические цветы. Семён проводил с ними почти всё свободное время - поливал, окучивал, спрыскивал водой или просто садился рядом и подолгу рассматривал странной формы листья.
Он понимал, что уделять столько внимания и сил растениям, пусть даже и необычным, не совсем нормально. Но больше заняться пока было нечем - Семён уже утолил свою страсть к зодчеству, а бродить средь унылых холмов совершенно не тянуло. Вокруг фанерного бастиона жизни царило совершенное запустение. Пропали все жучки, червячки и бабочки. Даже птицы сюда больше не залетали, над головой проносились только облака горячей пыли.
Тем дороже стали Семёну три маленьких зелёных росточка.
"Хоть какая-то, но семья", - иронически говорил он себе перед сном.
4.
За следующий год Семён дважды пытался бежать.
В первый раз это случилось осенью. Когда дни стали короче, а лучи звёзд острее, в душу вернулся знакомый маленький зверёк и принялся с упоением точить когти.
Семён не обращал на такие мелочи внимания. Впервые в жизни он готовился встретить зиму - пытался соорудить печку из глиняных кирпичей и заготовить для неё дров. Пригодных деревьев поблизости не осталось, так что приходилось ходить за дровами в бывший городской парк. С печкой дело тоже клеилось плохо - о технологии обжига кирпичей Семён имел очень смутное представление, а метод проб и ошибок давал пока только ошибки. Сил для грусти почти не оставалось и это не могло не радовать.
Но в день, когда перелетные птицы заполнили небо протяжным криком, Семён сорвался. Ни о чём не думая, он вышел за порог, отряхнул джинсы от присохшей земли и улетел вслед за птицами.
Всё земное осталось на земле - он снова был привязан только к небу и скорости. Чем дальше оставался дом, тем слаще становился запах встречного ветра. Удивительно, как быстро исчезла из виду лачуга, вмещавшая всю его жизнь, и как близко оказались огромные облака. Удивительно, как он мог провести целое лето без единого полёта.
Семён отправился в путь после обеда, поэтому к закату едва успел добраться до побережья и решил заночевать на пустынном пляже. Он закопался в тёплый песок и заснул, удовлетворенно вслушиваясь в размеренное шуршание прибоя. К нему вернулось что-то очень таинственное и важное.
Наутро его первой мыслью было проверить, как сохнет во дворе свежая партия кирпичей и не засыпало ли цветы пылью. Потом Семён вспомнил, где находится, вылез из намокшего песка и тщательно отряхнулся. Он немного постоял, посмотрел на море, почесал заросшую щеку и полетел обратно домой.
Весной ему пришло сложенное самолётиком письмо. Оно прилетело с попутным южным ветром и упало ночью прямо на порог. Семён аккуратно развернул лист плотной бумаги, а потом медленно моргнул и сел где стоял. Писала она.
Она писала, что ненавидит, проклинает и презирает. Писала, что любит, ждёт и верит. Писала, как пережила одна эту бесконечную зиму. Писала, как хотела научиться летать. Как прыгала с башни и падала в море. Как ждала, стоя целыми днями у окна. Она писала коротко и путано, но он понимал больше, чем было написано. Он тоже пережил эту зиму.
Семён перечитал письмо четыре раза и предпринял вторую пытку к бегству. На этот раз не удалось добраться даже до моря. За зиму он очень ослаб, а весенний ветер всё время бодро дул навстречу. Семён рвался вперёд изо всех сил, матерился и рычал, судорожно загребая руками воздух. Но ветру было совершенно безразлично, кто и что на себе рвёт. К вечеру пришлось вернуться домой.
Семён понял, что это судьба, и больше убегать не пробовал.
За весну ростки ещё вытянулись и стали доставать ему до плеча. А к середине лета на мясистых стеблях распустились сотни прекрасных нежно розовых бутонов, и загадка неожиданно разрешилась. В северных краях такие цветы не встречались, но Семён видел очень похожие, когда гулял с нею в закрытом саду у подножия мраморной башни. Он не знал, как называются растения и для чего служат, но понял теперь, как они сюда попали. Семён ещё раз внимательно посмотрел на розовые чашечки, потом - на свои стоптанные ботинки, и невесело усмехнулся. Он твёрдо решил дождаться окончания этой истории.
Ждать пришлось недолго. Когда пришли холодные дожди, цветки опали, оставив вместо себя небольшие продолговатые плоды. Примерно месяц они созревали, обрастая твёрдой складчатой кожурой.
Почти всё это время Семён провёл в саду. Он часами сидел на низенькой самодельной скамейке и наблюдал за неторопливым ростом зелёных стручков, отрываясь лишь на еду и сон. В эту осень Семён не чувствовал ни грусти, ни печали. Только огромную безнадёжную усталость.
Как-то ночью дождь перестал и Семён услышал во сне знакомую мелодию рожка. Он осторожно сел в постели и прислушался. Рожок исчез, но за окном раздавался странный сухой треск, как будто что-то горело.
Семён накинул на плечи одеяло и вышел во двор. Никакого огня видно не было, только ровно светила с неба полная луна, а над землёй висел странный серебристый туман. Треск доносился откуда-то из сада. Когда Семён подошёл поближе, он понял, в чём дело. Плоды наконец-то созрели, оказавшись коробочками, полными мелких семян. Теперь они с громкими щелчками лопались, а лёгкий северный ветер подхватывал блестящую в лунном свете пудру и разносил над землёй клубящимся облаком.
"Ну вот и всё", - сказал себе Семён. - "Больше мне здесь делать нечего"
Он залез на скамейку и сильно оттолкнулся ногами.
Но взлететь не получилось. Семён с размаха упал в грязь и сильно ушибся. Попробовал ещё раз, уже осторожнее. Результат не изменился. Похоже, он слишком много времени провёл на земле. Запасы той неуловимой субстанции, что раньше помогала ему подняться в воздух, были исчерпаны - ушли на постройку дома, на заботу о прекрасных цветах, на бесконечное слепое ожидание.
Семён сел на скамейку и впервые за всё это время зарыдал. Он кривил рот, стараясь сдержать слёзы, и кусал сжатый кулак, но ничего не помогало. Он оплакивал своё прошлое и будущее. Оплакивал недостижимые башни и пропавший город. Оплакивал себя и её.
Но когда слёзы закончилось, Семёну стало легче. Он вытер глаза и посмотрел на искристое облако семян, неторопливо летящих к югу. Потом улыбнулся и зашагал вслед за ними.
Он не знал, сколько ему потребуется времени, чем он будет питаться в дороге и, главное, как перебраться через море. Но на душе у него было легко и спокойно.
"Ничего, дельфины помогут",- думал он. - "Теперь-то они должны меня понять"