Галимов Брячеслав Иванович : другие произведения.

Короткие рассказы о Генрихе Iv Наваррском, муже королевы Марго

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Генрих IV Наваррский, известный по роману А. Дюма "Королева Марго", один из самых ярких персонажей в мировой истории. Во Франции он до сих пор почитается как национальный герой, о нем сложено множество баллад, преданий и песен: например, "Жил-был Анри IV, он был добрый король, имеющий три доблести: сражаться, любить и пить вино!" - песня, переложенная в 1962 г. на русский язык для фильма "Гусарская баллада". В народе о Генрихе ходили байки, показывающие его мудрым и хитроумным правителем, королем-рыцарем, королем-повесой и т.д. На основе этих народных баек и написана данная повесть. Она не претендует на точное соответствие историческим фактам, автор просто старался передать характер этого короля таким, каким он запомнился французкому народу.
  Б. Галимов
  
  
  
  Короткие рассказы из жизни Генриха Наваррского
  
  
  
  
  Предисловие
  
  Генрих IV Наваррский - один из самых ярких персонажей мировой истории, благодаря произведениям А. Дюма и Г. Манна он хорошо известен читателям. Генрих до сих пор остается любимым героем французского народа, в какой то мере олицетворением Франции, - о нём сложено множество песен (например, 'Жил-был Анри Четвертый', переработанная для советского фильма 'Гусарская баллада'), преданий, а также незамысловатых историй, похожих на байки. Вымысел и правда настолько сильно перемешались в них, что трудно отделить одно от другого.
  Эти истории стали основой для рассказов, представленных вашему вниманию; автор постарался сохранить их простой незатейливый язык, но главное не нарушить представленный в них образ короля Генриха - весельчака, балагура, любителя вина и женщин, но в то же время человека глубокого ума и подлинного гуманиста.
  
  
  Бегство из Парижа
  
  Погода была мерзкая, - холодная и сырая; порывы ветра бросали мелкий колючий снег на поля, непросохшие после зимней слякоти. По раскисшей дороге скакали всадники, копыта их коней громко чавкали по грязи. Лошадям давно нужен был отдых, но всадники не останавливались - их настигала погоня: всего один переход отделял ее от небольшого отряда.
  - Мы долго так не продержимся, сир! Необходим привал! - закричал один из всадников невысокому человеку, возглавлявшему отряд.
  - Есть предел человеческим силам, но силы судьбы неодолимы. Еще немного, друзья! - ответил он.
  И всадники продолжали бешеную скачку, пришпоривая несчастных коней.
  Дорога вдруг резко пошла под гору, в болотистую долину неширокой реки. Лошади проваливались здесь в жидкую грязь по самое брюхо и отряд еле-еле добрался до моста, около которого стоял окруженный мощеным двором трактир.
  Невысокий человек поднял руку и сказал:
  - Тут мы отдохнем. Полагаю, у нас есть время. По такой дороге погоня вряд ли скоро нас настигнет. И не забудьте проследить, чтобы лошадям был обеспечен должный уход, - от их выносливости зависит наша свобода.
   Всадники спешились и прошли в единственную, почерневшую от копоти комнату. Трактирщик угрюмо выслушал их приказания и заявил, что у него не наберется и половины той снеди, которую они заказывают.
  - Неси же хоть что-нибудь, черт тебя возьми! Да скажи своим помощникам, чтобы притащили побольше воды для умывания, а то глядя на моих спутников я чувствую себя предводителем шайки бродяг, а не благородных господ! - воскликнул невысокий человек и расхохотался. Его друзья устало заулыбались.
  Через час, утолив голод и жажду, они задремали прямо у стола. Их командир щурился на огонь в очаге и усмехался своим мыслям. Потом под мирное сопение своих товарищей он и сам заснул.
  Всех разбудил дозорный, оставленный наблюдать за дорогой:
  - Сир! Сир! Проснитесь! Погоня! Они приближаются! Они уже на холме! - закричал он.
  Спящие люди вскочили и, наталкиваясь друг на друга, бросились к выходу.
  - Спокойнее, господа! Мы вполне успеем удрать, - весело заявил их командир.
  Опомнившись, они расступились, пропуская его вперед. Однако в дверях встали трактирщик и его помощники. Судя по их решительным лицам, они явно собирались задержать своих гостей.
  - Эй, любезный, ты, что, забыл? Тебе уже заплачено за обед! - воскликнул невысокий человек.
  Трактирщик с угрожающим видом наставил на него нож. Спутники невысокого человека моментально выхватили шпаги и бросились на трактирщика; слуги последнего предпочли не рисковать жизнью из-за своего хозяина и разбежались.
  - Похоже, твои люди не очень-то ценят тебя, приятель, - заметил командир отряда. - А мои готовы отдать за меня жизнь. Но тот, кто умеет завоевать людские сердца, завоюет весь мир... Прочь с дороги, негодяй, не тебе прервать мой путь!
  Оттолкнув трактирщика, он вышел на улицу. На вершине холма, действительно, показались преследователи, но вид у них был измученный и жалкий; их загнанные кони хрипели так, что было слышно у трактира, - спускаясь с пригорка, две лошади упали, подмяв седоков. Невысокий человек усмехнулся и громко сказал своим спутникам:
  - Мы выиграли, господа! Мы выиграли! Осталось только получить выигрыш. Вперед!
  Их отдохнувшие кони легко взяли с места в галоп. Отряд промчался по бревенчатому мосту и выехал на уложенную булыжником дорогу на другом берегу реки. У преследователей вырвался крик отчаяния; раздались пистолетные выстрелы, которые были абсолютно безопасными на таком расстоянии для тех, кому они предназначались.
  Невысокий человек снова рассмеялся. Он снял шляпу и помахал ею своим преследователям, чем вызвал взрыв бессильной ярости у них, - а потом поскакал вперед, с наслаждением подставляя лицо холодному ветру. В разрыве туч показалось синее небо, засияло солнце, на полях стала видна молодая зеленая поросль, пробивающаяся сквозь прошлогоднее остье.
  Невысокий человек был счастлив. Он чувствовал, что его судьба наконец-то переменилась к лучшему и возврата к прошлому уже не будет.
  Впереди, совсем близко, начинались его личные владения. Там тысячи людей восторженно встретят своего короля Генриха, города откроют перед ним ворота, сотни храбрых воинов придут к нему на службу. И он станет настоящим королем, вначале в собственных владениях, а со временем во всей Франции!
  
  Замок Нерак. Радости жизни
  
  Генрих сидел в кресле и слушал доклад своего главного министра - барона Рони. Тот монотонно перечислял беды королевства: крестьяне не хотят платить подати, откупщики обманывают казну, разбойники бесчинствуют на дорогах, - к тому же, неспокойно на границах: соседи угрожают отнять приличный кусок территории.
  Генрих слушал и кивал. Он и так знал все, что творилось в Наварре. Вдоль и поперек изъездил он свое маленькое государство, попросту заходил в дома жителей, угощался их нехитрой едой и сам угощал их мясом и вином из собственных запасов. Он хорошо знал свой народ - трудолюбивый и ленивый, прямодушный и лукавый, добросердечный и злой, отзывчивый и черствый. Такие уж они есть, его подданные, и их не переделать, но если немного улучшить их жизнь - глядишь, и они малость изменятся к лучшему!..
  Думая так и одновременно продолжая кивать министру, король посматривал в окно. По склонам горы, от замка Нерак в долину, спускались аллеи парка. Там струилась вода по каскадам искусственных водопадов, там над фонтанами мерцали радужные блики; там, в тени деревьев, стояли оплетенные виноградом и плющом беседки; там, около сложенных из камня павильонов, цвели розовые кусты, а на клумбах возвышались мраморные статуи. Генрих любил цветы. По его приказу садовники каждое утро разносили букеты роз женам и дочерям его придворных, а сам он всегда дарил огромную корзину цветов своей возлюбленной. И неважно, что за год у короля сменилось уже четыре фаворитки, - каждую из них он обожал и боготворил, как будто она была единственной женщиной в его жизни.
  Сейчас, слушая министра, Генрих вспоминал прошлую ночь, проведенную с возлюбленной. Он как наяву видел овальное личико красавицы, ее грациозный носик, капризные губки, - прикосновение которых так волнует и возбуждает, - пряди пышных пепельных волос, спускавшиеся на открытые плечи, спину и грудь молодой женщины. Он вспоминал пленительные изгибы бедер и ягодиц этой дамы, а его руки как будто ощущали тепло ее бархатистой кожи, покрытой нежнейшим персиковым пушком.
  Генрих любил женщин и они отвечали ему любовью. Он умел угодить даме, завоевать ее расположение галантным ухаживанием и учтивыми речами, радостным исполнением любого ее шаловливого каприза. Добившись интимного свидания, неутомимый и изобретательный в любовных играх он проводил женщину через все искусы наслаждения, угадывая ее тайные желания и охотно выполняя их. Неудивительно, что он слыл первым любовником страны, несмотря на свой невысокий рост и неказистую, в общем-то, внешность.
  Вспоминая свою прекрасную возлюбленную, Генрих вновь захотел к ней. Остановив доклад Рони, он сказал:
  - Вы говорите, народ не хочет платить подати? Правильно делает! Если бы он выразил стремление расстаться со своими денежками, я бы решил, что народ сошел с ума.
  - Но, сир...
  - Черт возьми, я тоже не хочу делиться с кем бы то ни было своими деньгами, а вы разве хотите?
  - Но, сир...
  - Даже если мы сможем когда-нибудь обеспечить роскошную жизнь нашим подданным, то и тогда они будут ворчать, выплачивая налоги, а мы, заметьте, пока еще очень далеки от роскошной жизни.
  - Но, сир...
  - Подати! После их выплаты остаются плохая еда, старая одежда, убогий дом. Планы, которым не суждено сбыться, отнятый запас на черный день - вот что такое подати!
  - Но, сир...
  - Вот что, мой любезный Рони, подготовьте мне проект об уменьшении податей и об отмене некоторых из них!
  - Вы, должно быть, шутите, сир! На что же будет существовать государство, чем мы покроем расходы? - возопил покрасневший от негодования министр.
  - А помните, вы говорили, что откупщики обманывают казну? Как я понимаю, они прибрали к рукам самых лучших коровок из государственного стада и выдаивают их до последней капельки.
  - Но, сир, мы же не можем...
  - Что если мы убедительно попросим их делить надой по справедливости? Подумайте, какие доводы мы можем привести, чтобы они не смогли отказаться, кроме того очевидного факта, что нельзя же доводить корову до полного истощения!
  - Хорошо, сир, я продумаю проект постановления, - Рони почтительно поклонился.
  Король проводил его до двери, что было высокой честью. Он ценил этого человека - хотя тот был еще очень молод, но умен, рассудителен и прекрасно разбирался в государственных делах. Правда, характер его не отличался приятностью, - Рони был не по годам ворчлив, зануден и высокомерен. Но кто из людей совершенен?..
  Отпустив министра, Генрих пошел к своей возлюбленной. Его управляющий передал ему большую сапфировую брошь на золотой цепочке; Генрих спрятал брошь за манжету камзола, взял у слуги поднос с завтраком и вошел в покои юной красавицы. Она только что проснулась и еще не успела одеться. В одной тонкой сорочке стояла она перед зеркалом и служанка протирала влажной ароматической губкой ее лицо, руки и шею. Генрих поставил поднос на стол, нетерпеливым жестом отослал служанку, подошел к своей возлюбленной и спустил сорочку с ее плеч, так что она упала к ногам красавицы.
  - Ах, сир! - воскликнула дама, закрываясь руками. Генрих достал из-за манжеты цепочку с брошью и одел ей на шею.
  - Это мне? Боже мой, какая красота! - выдохнула его возлюбленная и взяла брошь, чтобы лучше рассмотреть ее, открыв, таким образом, тайны своего обнаженного тела.
  - Никакая красота не сравнится с вашей, мадам! - сказал Генрих, любуясь великолепными формами стройной молодой женщины.
   Она слегка покраснела, поправила цепочку на шее и убрала локон волос со лба.
  - Ваши глаза - ярче любого самоцвета, а подобной оправы не найти нигде в мире, - Генрих провел кончиками пальцев по ее лицу.
  Грудь красавицы вздымалась от прерывистого дыхания, взгляд стал зовущим и страстным; ее ротик приоткрылся, показывая ровные белые зубки и розовый кончик языка. Генрих впился поцелуем в эти милые уста, легко поднял ее и положил на кровать...
  Через открытое окно спальни стоны и вскрики дамы отчетливо были слышны в парке. Придворные останавливались, прислушивались и со знанием дела обсуждали способы, которыми можно довести женщину до любовного экстаза. Слуги, шнырявшие по парку, посмеивались и перемигивались.
  - А наш король не промах! Еще бы! Он - славный парень, настоящий мужчина! - шептались они.
  ...Уставшая красавица лежала в объятиях Генриха, а он поглаживал ее волосы и плечи. Она томно потянулась и сказала, что ужасно голодна. Генрих вскочил с кровати, взял поднос со стола и подал завтрак:
  - Прошу вас, моя повелительница! Для меня - великое счастье угадывать и исполнять ваши желания!
  Весело болтая, они съели почти все, что было на подносе, и выпили графин легкого красного вина. После завтрака дама позвала служанку, чтобы одеться, а Генрих вышел прогуляться в парк. Приказав придворным не сопровождать его, король быстрыми шагами проходил аллею за аллеей, вдыхая чудесные ароматы цветов, трав и вечнозеленых деревьев.
  Дойдя до края парка, он заметил какое-то движение в стоящей в кустах беседке. Стараясь ступать бесшумно, Генрих подкрался туда, осторожно отодвинул листья дикого винограда и заглянул вовнутрь. В беседке расположились его шуты - карлик и карликовица, на редкость безобразные на вид. Карлик, склоняясь перед своей подругой, говорил сладким голосом:
  - Ах, моя дорогая несравненная мадам, вы достойны занять место на Олимпе, потеснив оттуда саму Афродиту! Поистине, вы - божество, сошедшее на землю!
  - Вы льстите мне, сударь! Впрочем, вы сами такой галантный кавалер, такой видный мужчина, что никакая дама не устоит перед вами, - жеманно отвечала карликовица, прикрываясь веером.
  Карлик сжал ее в объятиях и принялся целовать.
  - Ах, сударь, что вы делаете: вы помнете мне платье! - отбивалась она.
  - Ну, так снимете его! - пропищал карлик и начал торопливо расшнуровывать завязки ее одежды.
  - Что вы, сударь... Как можно... - шептала карликовица, в то же время лихорадочно расстегивая камзол своего кавалера.
  Обнажившись, шуты улеглись на скамью и бурно занялись любовью, причем карлик оказался большим выдумщиком по этой части. Генрих наблюдал за ними с омерзением и усмешкой одновременно. Странно, они почти точь-в-точь повторяли те приемы, которые он использовал в интимных играх со своей дамой, - так что эта шутовская любовь сильно напоминала пародию на королевские развлечения. Он хотел, было, выгнать карликов из беседки и наказать их, но подумал, что если об этом узнают во дворце, то главным шутом станет, пожалуй, он сам!
  Закусив губу, фыркая от негодования и смеха, Генрих медленно отошел от беседки и направился к дворцу. По пути он встретил свою фаворитку.
  - Где вы были, сир? Я ищу вас, - обиженно сказала она.
  - Извините, мадам. Я гулял по парку и не заметил, как зашел слишком далеко, куда мне, конечно, не следовало заходить, - ответил Генрих, целуя ей руку.
  Дама улыбнулась в знак прощения.
  - А я специально отослала всех, чтобы остаться с вами наедине, - многозначительно произнесла она, призывно глядя на него.
  Он понял ее намек и в другое время обязательно удовлетворил бы ее желание, но теперь перед его глазами все еще была картина, увиденная в беседке. 'Когда шут пародирует короля - это забавно, но когда король начинает вести себя как шут - это противно', - подумал он и сказал:
  - Еще раз извините меня, мадам, но я чувствую, что прогулка утомила меня. Я нуждаюсь в отдыхе, а потому вынужден покинуть вас ненадолго.
  - Ах вот как, сир! Тогда и я прошу вас простить меня, но я тоже очень устала; боюсь, что не смогу даже присутствовать вечером на балу, который вы устраиваете, - капризно произнесла дама, вспыхнув от негодования, ибо знала, что у Генриха быстро восстанавливаются мужские силы, а значит, он говорит неправду и просто пренебрегает ею.
  - От всей души сожалею, что больше не увижу вас сегодня, мадам, - вежливо, но холодно произнес король, в свою очередь, обидевшись на свою возлюбленную, которая не заметила его душевного состояния.
   Дама, сдерживая слезы, повернулась и ушла во дворец. Генрих посмотрел ей вслед, хмыкнул, пробурчал что-то про себя, потом щелкнул пальцами и сказал вслух:
  - Ладно. Женщина есть женщина, черт возьми! Завтра я найду способ задобрить ее, а сегодня пусть перекипит и поостынет. По крайней мере, повеселимся всласть на балу, если уж оно так вышло.
  ***
  Вечером дворяне со всех окрестных местечек съезжались в Нерак на королевский бал. Придворные, с усмешкой рассматривая их одеяния, шептались:
  - Должно быть, портные этих господ имеют собственные представления о моде...
  Король был приветлив и любезен со своими гостями.
  - Рад вас видеть, сударь! Ваша жена прелестна, барон! Счастлив, что вы смогли откликнуться на мое приглашение! О, сударыня, вы будете украшением бала! - радушно говорил он. Генрих знал в лицо почти всех своих дворян, что, впрочем, не составляло особого труда в крошечном королевстве.
  Большой зал дворца был освещен сотнями свечей, пламя которых отражалось в хрустальных подвесках люстр и канделябров. Из-за духоты все окна были открыты и в темноте южной ночи были видны факелы, горевшие на стенах и башнях крепости. Гости в ожидании начала бала оживленно разговаривали; музыканты на хорах настраивали арфы и виолы и дули в гобои для пробы.
  Наконец, король хлопнул в ладоши, требуя тишины. Разговоры немедленно стихли, дворяне повернулись к нему.
  - Ну что же, господа, все собрались, кажется, за исключением моего Рони, который, хотя и молод, но столь добродетелен, что отдает предпочтение молитве, даже когда объявлен бал, - сказал Генрих. Среди гостей послышались смешки: барона Рони многие недолюбливали.
  - Однако о вкусах не спорят, - продолжал король. - Прошу к столу!
   Зазвучала музыка, слуги распахнули двери в парадную столовую. Гости степенно прошествовали туда и королевский мажордом принялся рассаживать их, - каждого на определенное место. Сразу было замечено, что за столом короля было только одно кресло. Это обстоятельство вызвало пересуды: все знали, что обычно рядом с Генрихом сидела его возлюбленная.
  - Что случилось? Наверно, государь охладел к ней, - судачили гости.
  Для того чтобы пресечь сплетни, Генрих громко сказал:
  - Как жаль, что моя прекрасная Венера занемогла и не смогла придти на бал! Мне недостает ее присутствия.
  Тем не менее, дворяне продолжали шушукаться, а дамы немедленно задействовали весь свой арсенал обольщения, дабы обратить на себя королевское внимание.
  Но вскоре обильная и удивительная гастрономия отвлекла гостей от сплетен. Король ценил хорошую кухню, у него служили наилучшие повара. Гостей угощали всевозможными супами, не утолявшими, а возбуждавшими аппетит, дивными многослойными паштетами, таявшими во рту, рыбой, вымоченной в винном и лимонном соусах, дичью, запеченной вместе с земляными орехами и травами, пряным мясом, истекающим соком. Кроме того, здесь были омары и устрицы, виноградные улитки и садовые лягушки, овощные и фруктовые салаты, а также горы сладостей на десерт. И, конечно, вино - белое и красное, кислое и сладкое, пресное и терпкое, слабое и крепкое - на любой вкус.
  Не заставляя себя упрашивать, дворяне принялись за еду, воздали должное и винным погребам короля, причем, старые воины больше налегали на арманьяк, отцы семейств наполняли бокалы хересом, а дамы и девицы пили мальвазию; Генрих же предпочитал всем винам терпкое бордо.
  Наевшись и напившись, гости развеселились. Послышались забористые истории, без которых в этих краях не обходилось ни одно застолье и тут же раздались взрывы хохота мужчин и хихиканье женщин. Король подмигнул мажордому. Тот зазвонил в колокольчик и прокричал:
  - Танцы, господа! Кавалеры, приглашайте дам! Танцы, господа!
  Дворяне тяжело поднялись из-за стола и пошли в большой зал. Музыканты заиграли медленную мелодию первого танцевального выхода. Дамы и кавалеры, разбившись на пары, грациозно прошлись по кругу - на радость старикам и на зависть тем, кто не участвовал в танце.
  Король не пригласил никого, хотя каждая дама с замиранием сердца ждала, что он пригласит именно ее. Скрестив руки на груди, он вместе со своими приближенными стоял у окна.
  - Танцуйте, друзья, - говорил им Генрих. - Общение со мной менее приятно, чем вон с той блондиночкой, например... Или с этой брюнеткой. Какая грудь, так и рвется из корсажа!.. Вперед, господа! Добывайте себе пока славу в амурных сражениях, а потом придет черед марсовых битв!..
  Едва он остался один, к нему подошла статная рыжеволосая девица в пурпурном платье.
  - Сир, позвольте вас спросить?
  - О чем вам будет угодно, моя прелесть!
  - Отчего вы не танцуете, сир?
  - Оттого, что нет охоты, моя прекрасная любопытствующая.
  - А если я попрошу вас пригласить меня?
  Генрих рассмеялся.
  - Вы обезоружили меня вашей наивной хитростью! Позвольте пригласить вас на танец, моя несравненная. Извините, если я был нелюбезен с вами.
  Появление короля среди танцующих вызвало их бурный восторг и внесло заметное оживление в ход бала. Запыхавшиеся кавалеры огромными платками вытирали пот со лба, дамы обмахивались веерами, слуги не успевали подавать прохладный лимонад и фруктовый лед. Старики решили, что в зале стало слишком шумно, и удалились на террасу, где можно было спокойно поговорить или вздремнуть.
  Рыжеволосая девица ни на шаг не отставала от короля.
  - Сир, - вкрадчиво шептала она, - ваше обаяние столь велико, что ни одна женщина не устоит перед вами. Ходят слухи, что счет ваших любовных побед перевалил за сотню. Это правда?
  - Я не собираю трофеев на поле любви и не веду им счета.
  - О, вы - рыцарь, сир! - девица низко склонилась перед королем, что давало возможность лучше рассмотреть ее глубокое декольте.
  - Но рыцарь должен быть верен даме сердца, - с намеком сказал Генрих, поклонился и вышел из зала.
  Он приказал вызвать в библиотеку своих придворных. Когда они пришли туда, Генрих небрежно уселся на краю стола, постукивая пальцами по стоявшему на полу огромному глобусу.
  - Вы звали нас, сир?
  - Да, друзья мои. Мне пришла в голову презабавная идея. Мне кажется, у наших дам весьма игривое настроение. У меня есть план...
  Генрих наклонился и принялся нашептывать что-то окружившим его молодым дворянам. Выслушав его, они громко расхохотались.
  - Вы согласны осуществить мою затею? - спросил он, переждав смех.
  - Мы ваши слуги, сир, - ответили они.
  ...Бал был в самом разгаре; один танец сменялся другим, а быстротечные романы завязывались с такой легкостью, будто дамы только и ждали, чтобы их обольстили. Внезапно из дверей выскочили молодые придворные Генриха; в считанные минуты они погасили все свечи в зале. Гости изумились, но подумали, что им приготовлен какой-нибудь сюрприз. Однако того, что затем случилось, никто не мог себе представить: в наступившей темноте молодые друзья короля набросились на дам и принялись целовать их, а некоторые решились на гораздо большее, чем простые поцелуи.
  Раздался отчаянный женский визг. Отцы и мужья несчастных дворяночек остолбенели от неожиданности, а может, не осмелились мешать королевской шалости. Когда через некоторое время в зале все же зажгли свечи, многие дамы были, увы, окончательно опорочены! Веселье прекратилось, смущенные гости стали торопливо покидать королевский замок.
  ***
  Утром король, как обычно, приготовился слушать доклад Рони. Но на этот раз барон не спешил докладывать; он был очень мрачен.
  - Ну, что же вы молчите? Я жду. Впрочем, вид у вас сегодня неважнецкий. Не страдаете ли вы несварением желудка? - поинтересовался Генрих с самым невинным выражением лица.
  - Благодарю вас, сир. Я здоров, поскольку предпочитаю молиться вместо того, чтобы ходить на бал, - угрюмо ответил Рони.
  - Полноте, друг мой! Чем обижаться на шутку, лучше посмеяться над ней!
  Но Рони обиженно поднял брови и сказал:
  - Мой отец верой и правдой служил вашей матушке, покойной королеве...
  - Я никогда не забываю этого.
  - Я, по мере моих слабых сил, стараюсь служить вам, государь...
  - Я это ценю.
  - Я работаю с утра до вечера во имя процветания вашего королевства...
  - Я знаю, что лучшего министра мне не найти.
  - Я, ни минуты не сомневаясь, отдам жизнь за вас...
  - А я скорее дам отрубить себе правую руку, чем расстанусь с таким помощником!
  Тут обычно хладнокровный Рони не выдержал и прослезился, вытирая слезы тончайшим батистовым платочком. Генрих обнял его:
  - Что вы, мой друг! Что бы я делал без ваших советов, - и во что бы превратилось наше королевство без вас? Поверьте, я отношусь к вам как к родному брату!
  Тогда Рони убрал платок и отстранился от короля.
  - Позвольте же мне, ваше величество, на правах брата сказать вам, что событие, произошедшее вчера на балу, потрясло всех добропорядочных жителей нашей страны и уронило ваше достоинство в их глазах.
  - Как непрочно мое достоинство, если его так легко уронить, - заметил Генрих.
  - Тысячи добрых дел перечеркиваются одним неблаговидным поступком, - высокопарно произнес Рони.
  - Вот как? По-моему, вы слишком строги, мой друг. А я где-то читал, что тысячи неблаговидных поступков искупаются одним добрым делом. Не помните, где могла быть написана подобная чушь?
   Рони поперхнулся. Откашлявшись, он сказал:
  - Не следует забывать, сир, что вам уготована великая судьба. Позаботьтесь о своем величии!
  - Но мне совсем не хочется о нем заботиться. Я даже, честно говоря, не представляю, что такое величие и как о нем надо заботиться. Лучше я буду делать то, что умею: управлять, с вашей помощью, государством и стараться улучшить жизнь моих подданных... Ладно, мой дорогой министр, я вижу, что сейчас не время для деловых бесед. Жду вас с докладом завтра поутру. В утешение вам могу добавить, что я раскаиваюсь во вчерашней шалости.
  - Душу надо беречь смолоду, избегая не только дурных поступков, но и греховных помыслов, - назидательно проговорил Рони.
   Апостольский вид и мудрые стариковские изречения Рони настолько не соответствовали его цветущему молодому облику, что Генрих прыснул от смеха:
  - Черт возьми, не стать ли вам пастором? Ну, ну, не хмурьтесь! Я же сказал, что раскаиваюсь. Прощайте, до завтра!..
  Оставшись один, он проворчал:
  - Весь в своего отца: тот отчитывал меня, когда я был ребенком, и этот туда же! Хотя он младше меня, я иногда чувствую себя перед ним просто мальчишкой.
   Генрих долго расхаживал по комнате, а потом сказал:
  - Все-таки он прав, вчера я перегнул палку. Но мне показалось, что многие дамы, плакавшие после нападения моих молодцов, не очень-то сопротивлялись им в темноте, когда не было видно, чем они занимаются. А рыжеволосая девица... Как это она отыскала меня в потемках? Господи, прости мне мои прегрешения!..
  ***
  Случай на балу помог Генриху примириться со своей возлюбленной. Она была до крайности раздосадована тем, что король развлекается без нее, и ревновала его к дамам, присутствовавшим на празднике. Поэтому она злорадно рассмеялась, узнав о проделке Генриха, и тут же решила простить его. К счастью, ей ничего не было известно о рыжеволосой девице.
  Тем не менее, когда Генрих пришел мириться, его возлюбленная была холодна и неприступна. Тогда он, уверяя ее в своей любви, встал на колени и смиренно попросил прощения. Могла ли она не простить, если перед ней стоял на коленях тот, кто ни перед кем, кроме Бога, не становился на колени? Получалось, что король приравнивает ее к самому Господу - вот куда возносит женщину мужская любовь!
  Примирение было полным и закончилось бурными ласками, а через неделю Генрих устроил еще один праздник специально в честь своей возлюбленной и все дамы, пострадавшие на предыдущем балу, получили дорогие подарки от государя, а отцы и мужья - различные привилегии. Рыжеволосую девицу Генрих выдал замуж за одного достойного дворянина, который сразу после свадьбы был отправлен постоянным королевским представителем в далекую страну, - с тем условием, чтобы он непременно взял с собой свою молодую жену.
  
  Штурм Кагора
  
  Королевское войско выступило в поход. Впереди ехал сам Генрих в окружении своих друзей. Глядя на них, он вспоминал, как пятнадцать лет назад они мчались с ним через всю Францию, спасаясь от погони, и думал о том, сколько всего произошло с тех пор.
  За прошедшие годы он навел порядок в Наварре и его маленькое королевство процветало, - в то время как остальные области Франции, потеряв единое управление, погрязли в хаосе и междоусобицах. И люди все чаще вспоминали Генриха Наваррского, веря, что став государем всей страны он выведет ее из того кошмара, в котором она пребывала. Но правители больших областей и те ловкачи, которые привыкли ловить рыбку в мутной воде, не хотели подчиняться Генриху; с ними надо было воевать и он начал войну.
  Его небольшое войско направлялось к сильной крепости Кагор, преграждавшей дорогу в центральные районы Франции. Откровенно говоря, Генрих не представлял, как он с таким войском сумеет взять эту крепость, но был уверен, что она будет взята, ибо сама судьба вела его вперед. И он сумел передать свою уверенность в победе солдатам, они были бодры и полны отваги. Весело вышагивали они по дороге, распевая задорную песню о храбром воине, который лихо брал приступом крепости и девичьи сердца, и города отдавали ему свои ключи, а девушки - свою любовь.
  Работавшие на винограднике крестьяне выпрямились, чтобы посмотреть на бравое королевское войско.
  - А вот и король, вот наш Генрих. Вот он, впереди! Видите, так и крутится в седле! Хоть он уже и не молод, а задорен, как мальчишка, - сказал старый крестьянин, вытирая шляпой пот со лба.
  - Да он некрасивый... - разочарованно протянула молоденькая девушка, загораживаясь рукой от солнца, чтобы лучше разглядеть короля.
  - Глупенькая! Разве красота мужчины в смазливой физиономии? - рассмеялась пожилая крестьянка.
  - А в чем же?
  - Мужчина должен быть мужчиной. А наш Генрих - мужчина из мужчин. Сильный, ловкий, умный, в душе огонь! А какой он учтивый с женщинами! Если бы он заговорил с тобой, ты скоро сама захотела бы уединиться с ним на часок.
  - Ах, бабушка, что вы такое говорите! - покраснела девушка.
  - Старуха права. Наш король просто дьявол в любви. Сколько женщин отдались ему, когда он останавливался на постой в их домах! Сколько королевских бастардов родилось в Наварре за последние годы! Да уж, Генрих нам не чужой, он теперь - зятек народа, - сказал старый крестьянин.
  Разговор крестьян был отчетливо слышен на дороге. Рони, ехавший рядом с Генрихом, недовольно поморщился.
  - Не наказать ли нам этих болтунов, сир, за их непозволительную дерзость? - спросил он короля.
  - Вы что же, сударь, хотите взбунтовать моих крестьян? Если мои добрые подданные не смогут посудачить и позлословить о власти, то они затаят зло в себе и рано или поздно поднимут мятеж. Пусть уж лучше смеются!
  - Но королевское величие...
  - Опять вы о том же! Мое величие охотно посмеется вместе с тем старым ворчуном. Ведь, он прав, каналья, я действительно породнился со своим народом! - и Генрих расхохотался.
  Рони с досадой отвернулся.
  'Просто статуя, а не человек! - подумал Генрих. - Правильный и несгибаемый. А жизнь - штука гибкая и не переносит зачерствелости. Впрочем, министр он необыкновенный: умелый и талантливый. А как разбирается в денежных делах: будто он вырос в доме банкира, а не при королевском дворе! Вообще-то, мне здорово повезло, что у меня есть такой министр'.
  Генрих обратился к нему с каким-то сложным вопросом по части финансов, на который Рони ответил обстоятельно и подробно. От сознания своей мудрости у него прошла досада, и он развеселился, насколько мог развеселиться.
  ***
  После трех дней пути королевское войско подошло к Кагору, но взять крепость с ходу не удалось: кто-то предупредил защитников и они приготовились к обороне. Ничего не поделаешь, - надо было идти на штурм. Но перед этим король приказал раскинуть походный лагерь, чтобы солдаты смогли отдохнуть после перехода; и вот теперь они ставили палатки и разжигали костры, весело переговариваясь, как будто пришли на пикник, а не на войну. Для того чтобы еще больше поднять им настроение, Генрих приказал выдать солдатам жалование вперед.
  - Сир, лучше сделать это после боя, - возразил Рони. - Мы сможем избежать лишних трат.
  - Да, завтра деньги многим уже не понадобятся... Так пусть же сегодня наши вояки повеселятся от души, - сказал Генрих.
   Получив жалование, солдаты с довольными лицами пересчитывали свои монеты, а самые бойкие немедленно принялись звать интенданта.
  - Где этот старый плут? - кричали они. - Хватит кормить нас солониной и сухарями! Тащи сюда мясо, свежее и сочное, ставь бочку с вином, неси сыр и овощи! Слышишь, как звенят денежки? Торопись, сегодня ты сможешь хорошо заработать!
  - Эх, жаль - девок нет! - воскликнул молодой солдат. - Говорят, в крепости полно красивых девушек.
  - Говорят также, что местные девицы податливые и страстные, - подмигнул его товарищ.
  - Ох, доберусь я до них!
  - А я залезу в винный погреб и буду пить целый день, а назавтра - опять! Здешнее вино не имеет себе равных, - мечтательно произнес старый солдат.
  - А ведь дело-то нам предстоит нешуточное, - с тревогой пробормотал кто-то.
  - Не будем загадывать, будь я проклят! Чему суждено быть, то и будет, - назидательно сказал старый солдат.
  - А пока ешь, пей, веселись - и да здравствует наш король Генрих! - молодой солдат поднял чашу с вином.
  - Да здравствует король! - подхватили все.
   Услышав приветствие, Генрих вскочил на повозку и поклонился.
  - Да здравствует король! - еще громче завопили солдаты.
  - Позвольте спросить вас, государь, каков ваш план сражения? - поинтересовался Рони.
  Генрих спрыгнул с повозки и повернулся к нему:
  - Охотно вам отвечу. Никакого плана у меня нет.
  - То есть как? - опешил Рони.
  - Какой же может быть план, когда любой человек, хоть сколь-нибудь понимающий в военном деле, скажет вам, что взять эту крепость с таким количеством солдат, как у нас, нельзя! Вот если бы у меня было большое войско, тогда пришлось бы ломать голову над планом и строить хитроумные комбинации. А с небольшим войском никакого плана не нужно; мы просто пойдем на приступ и возьмем крепость. Вот и все.
  - Но, сир, передовые укрепления...
  - Их мы возьмем первыми!
  - Однако основные укрепления...
  - Их мы возьмем во вторую очередь!
  - А цитадель?
  - Ее мы оставим на десерт!
  Рони недоверчиво посмотрел на Генриха, пытаясь понять, не шутит ли он? Но выражение лица короля было, как всегда, простодушным и несколько наивным, только в глазах проскальзывала ирония.
  Рони откашлялся и сказал:
  - В таком случае позвольте мне оставить вас, государь.
   Генрих удивленно взглянул на него.
  - Я должен удалиться в свою палатку, чтобы составить завещание. Я обязан подумать о своем семействе, - пояснил Рони.
  - Поистине, вы - образцовый дворянин! На вашем примере надо обучать юношество. Идите и выполните ваш долг перед семьей, сударь!.. Если кому-нибудь еще нужно составить завещание, господа, отправляйтесь и пишите, - обратился король к своей свите. - Мне-то завещание писать не нужно: моя Марго вряд ли еще приедет в наше маленькое королевство - один раз побыла, и хватит: она привыкла жить на широкую ногу. Ходят слухи, что Марго тратит огромные деньги на свои удовольствия и меняет любовников, как перчатки, прости ей Боже! Ну, не мне осуждать ее, - да только прошлого не воротишь, вдребезги разбитое зеркало не склеишь. А законных наследников, которым я мог бы передать престол, у меня нет... Так что, посижу-ка я лучше со своими солдатами - ах, как смачно они едят мясо и пьют вино! У меня разыгрался зверский аппетит при виде их веселой трапезы.
  ***
  На рассвете королевское войско выстроилось на краю поля, вне досягаемости пушечных выстрелов из крепости. День обещал быть ясным, но не жарким. Солдаты ежились от утренней прохлады, разглядывая крепостные башни, стены и цитадель, возвышающуюся над городскими кварталами. Защитники Кагора в полном вооружении стояли на стенах, приготовившись к обороне. Увидев, сколь мала королевская армия, они засмеялись и заулюлюкали.
  - Ничего, посмотрим, кто посмеется последним! - крикнул Генрих.
   Им овладело какое-то странное чувство; ему было страшно, очень страшно, и одновременно весело, как в детстве, когда он вместе с крестьянскими мальчишками прыгал с обрыва в реку. Конь короля, чувствуя его настроение, горячился и вставал на дыбы; показывая рукой на крепость, Генрих говорил своим дворянам:
  - Первым делом нам надо проскочить поле, преодолеть ров и попробовать взорвать ворота передового бастиона. Сделать это не просто - ставлю сто против одного, что по нам станут палить изо всех пушек и ружей. Хорошо бы поставить несколько наших орудий вон там, на пригорке, - тогда удастся хотя бы частично подавить пальбу из крепости. Но идти к этому пригорку придется по открытому полю под сплошным огнем неприятеля. Кто хочет совершить подвиг, господа?
  - Позвольте мне, сир, - вперед выехал Рони, одетый в красивые дорогие доспехи.
  - Вы? Ну, что же... Прославьте свое имя! Наберите себе отряд добровольцев, - среди солдат всегда есть отчаянные ребята, которые готовы поставить на кон свою жизнь, - и да поможет вам Бог! У меня к вам одна личная просьба: постарайтесь остаться живым. Нас ждут большие государственные дела.
  Рони слез с лошади; слуга помог ему снять красивые доспехи и надеть другие, полегче и попроще - в них было удобнее идти в атаку и не так жалко подставлять под пули. Набрав отряд добровольцев, Рони построил их, вытащил шпагу и повел солдат через поле.
  Крепость окуталась пороховым дымом. Гулкие раскаты орудийных залпов и треск ружейных выстрелов донеслись до Генриха в тот же миг, когда около четверти солдат из отряда Рони попадали на землю. Но Рони продолжал размеренно шагать вперед, не оглядываясь на убитых и раненых. Снова раздались выстрелы из крепости и отряд уменьшился еще на треть, но Рони всё так же шел к пригорку.
  - Браво! - закричал Генрих. - Вот это министр у меня! Другого такого нет!
  Рони уже взобрался на горку, здесь его таявший с каждой минутой отряд успел развернуть пушки и дать по крепости несколько удачных залпов, весьма озадачивших ее защитников.
  - Теперь наш черед, - сказал король. - Долго ему не продержаться - собьют. Вперед, на бастион!
  Вдруг ворота крепости открылись; обороняющиеся решили совершить вылазку, чтобы уничтожить остатки сумасшедшего отряда, ведущего огонь по укреплениям бастиона. Увидев это, Генрих возликовал: судьба вновь дала ему шанс! Он пришпорил коня и крикнул:
  - Вперед! Изо всех сил - вперед! Мы ворвемся в крепость на плечах ее защитников!
  Пули засвистели вокруг короля, одна из них срезала плюмаж на его шлеме, но он не чувствовал сейчас страха. Отчаянно мчался Генрих к воротам с единственной мыслью - успеть, успеть во что бы то ни стало! И он успел: разметав вышедших на вылазку вражеских солдат, конница короля ворвалась в предместья Кагора.
  Тогда обороняющиеся закричали в восторге от этой дерзкой и храброй атаки:
  - Да здравствует король Генрих! - как будто они уже признали его своим королем.
  Но они были хорошими воинами и готовы были исполнить свой долг до конца, поэтому поприветствовав славного государя, быстро перестроились, отбили нападение его войска и в полном порядке отступили за основные укрепления.
  Генрих спешился, снял шлем и вытер мокрую от пота голову.
  - Фу, - выдохнул он, - первую часть работы мы сделали. Где наши пушки? Поставьте их против главных городских ворот и пусть стреляют непрерывно, пока не разобьют эти чертовы ворота! Саперы, где вы? Пришла пора и вам потрудиться. Делайте подкопы, ставьте мины, взрывайте стены! Откройте нам дорогу в город. А вы, стрелки, бейте по каждому неприятельскому солдату, который высунется из амбразуры, - дайте возможность пушкарям и саперам спокойно поработать.
  - А где мой храбрый министр? - спросил Генрих, переведя дух.
  - Я здесь, государь, - слабым голосом ответил Рони.
   Он стоял, опираясь на плечо слуги. Вид Рони был плачевным: из-под повязки на раненой ноге текла кровь; панцирь, весь посеченный пулями и побитый осколками, превратился в груду металла.
  Король осторожно обнял своего доблестного министра.
  - Очень рад, мой друг, что вам не понадобилось ваше завещание. Отныне вы - маршал, а со временем обещаю подарить вам какое-нибудь герцогство. А теперь отдыхайте, мой милый! Выглядите вы, хотя и геройски, но, признаться, довольно жалостно. Отдыхайте, отдыхайте, не спорьте! Сегодня ничего интересного не случится. Будем стрелять по крепости, делать подкопы... А вот завтра примемся за осуществление второго пункта нашего плана!
  - Что за план, сир? - спросил кто-то из королевской свиты.
  - О, прекрасный план! Не думаете ли вы, что мы решились штурмовать Кагор, не имея плана? Мы с бароном Рони разработали хитроумнейший план взятия города, - но, тсс, господа, я не могу вам открыть всего, сами понимаете, военная тайна. Не дай бог, прознают вражеские лазутчики... - Генрих с самым серьезным видом приложил палец к губам.
  Свитские с пониманием закивали, а Рони помимо своей воли улыбнулся.
  ***
  Однако ни на второй, ни на третий, ни на четвертый день королевская армия не смогла взять Кагор. Трижды солдаты Генриха взбирались на городские стены, и трижды защитники крепости отражали приступ. Когда были разбиты ворота, обороняющиеся завалили проем большими камнями и бревнами; когда была взорвана часть стены, защитники Кагора выстроили баррикады и продолжали мужественно отбивать атаки королевских солдат.
  И теперь уже Генрих прокричал приветствие защитникам крепости и прибавил:
  - Какие молодцы! Какая честь сражаться с ними!.. Но мы должны взять эту проклятую крепость. Нам помощи ждать неоткуда, а к ним она обязательно прибудет. Поторопимся, господа!
  - Сир, - сказали ему, - мы потеряли половину войска. Наши солдаты измучены, а боеприпасы на исходе. Разрешите армии отдохнуть немного.
  - Нет, - ответил он. - Нельзя останавливаться, иначе мы потеряем все! Город получит резервы, и нас погонят отсюда, как лисицу, забравшуюся в курятник. Всех, кто еще способен воевать, - вперед! Раздать все оставшиеся боеприпасы солдатам! Огня, больше огня!..
   К концу пятого дня Кагор, наконец, пал: его защитники сложили оружие. Им нечего было стыдиться, - они дрались до последней возможности. Просто их противник оказался сильнее, потому что он сражался за правое дело, и удача сопутствовала ему.
  В окружении своих дворян Генрих объезжал городские улицы, на которых лежали трупы солдат и мирных жителей. Многие дома горели, от дыма першило в горле. Король приложил платок к носу и покачал головой:
  - Бедные горожане! Худо им пришлось. Когда солдат погибает в бою, это естественно, такова его доля - сражаться и погибать. В конце концов, смерть на поле битвы почетнее, чем на старческом одре от размягчения мозга и расслабления кишечника. Но мирные жители... Их убивают мимоходом, невзначай и гибель их не вызывает уважения... Бедные горожане!..
  Объехав город, Генрих остановился в цитадели, не тронутой разрушениями и пожарами, так как ее защитники сдались сразу после падения основных городских укреплений. В доме коменданта для короля приготовили ужин и постель; пошатываясь от усталости, он направился туда, как вдруг из сторожки, стоявшей у стены, грохнул выстрел и пуля прожужжала в воздухе.
  - Что за шутки?! - сердито воскликнул Генрих, а его дворяне приготовились к бою.
  - В сторожке живет полусумасшедший старик, - пояснил насмерть перепуганный комендант. - Раньше он был лихим солдатом, а когда состарился, стал никому не нужен. Из уважения к его былым заслугам я дал ему работу - следить за сараем, в котором хранится всякий хлам. Видимо, старик совсем спятил: он решил оборонять свою сторожку от вашего величества.
  - Вот как? - сказал Генрих. - Хорошо, поговорим с ним на его языке. Эй, воин, в стрельбе из-за укрытия нет доблести! Выходи и сразись со мной в открытом поединке, если ты настоящий солдат!
  Дверь сторожки открылась и старый вояка появился на пороге. Ветеран был изрядно пьян и мог стоять только привалившись к дверному косяку, но лицо старого солдата выражало непреклонную решимость сражаться.
  - Защищайтесь, сир! - прохрипел он.
  Выставив старинную шпагу, старик бросился на короля, - однако, не пробежав и трех шагов, упал на землю.
   Дворяне захохотали, а Генрих укоризненно заметил им:
  - Полно, господа! Конь о четырех ногах, и то спотыкается. Пропустите меня, я сражусь с этим доблестным сыном Марса.
  Старик с большим трудом поднялся, причем, его панцирь от падения съехал набок, а шлем закрыл ему глаза; тем не менее, этот смелый воин бесстрашно пошел в атаку. К его большей досаде, король легко отражал все выпады, а дворяне тем временем прыскали от смеха. Правда, лицо Генриха выражало тревогу и он говорил со всей серьезностью:
  - Эге, любезный, да вы отлично фехтуете! Мне приходится туго. Боже мой, какой потрясающий выпад, - всего три пяди вправо и вы пронзили бы мне бок!
  - Сдавайтесь, сир, вам не устоять против меня! - выпалил старик, преодолевая одышку.
  - Пожалуй, вы правы, сударь. Кончено, сдаюсь! Давно я не фехтовал с таким сильным противником, - король отступил на шаг назад и церемонно поклонился.
  - То-то же, - пробормотал старый воин, тяжело опираясь на шпагу.
  - Заключим мир. Вы как победитель вправе диктовать условия, - сказал Генрих.
  - Не думайте, что попали на простака, ваше величество. Мои условия будут жесткими.
  - Слушаю вас.
  - Значит, так... Моя должность и моя сторожка остаются за мною!
  - Согласен.
  - Кормежку пусть мне приносят с комендантского стола!
  - Принято.
  - И раз в год - новую одежду!
  - Справедливо. Это все?
  - Пожалуй... Что же еще?
  - А вино?
  - Проклятье! Чуть не забыл про самое главное! Конечно, вино! Я требую две бутылки красного в день, а по воскресеньям и по праздникам - три бутылки.
  - Ваши условия тяжелы... - задумался король. - Но, похоже, у меня нет выбора: я принимаю их. Как-никак, вы победитель!
  - Вот именно. А уж я буду служить вам верой и правдой, ваше величество! Вам крупно повезло сегодня: во-первых, вы остались живы, а во-вторых, приобрели такого солдата, как я.
  - В самую точку попали, милейший. Мне крупно повезло сегодня, - устало сказал Генрих и направился к дому коменданта.
  
  Дела государственные
  
  Оставив Париж на попечение Рони, Генрих объезжал страну. С тех пор как он стал править всей Францией, в Париже для него был построен великолепный дворец, но Генрих редко жил в нем. Хотя седина уже посеребрила бороду и голову короля, но он все ездил и ездил по городам и селам, разбирал жалобы своих подданных, вершил суд и восстанавливал справедливость. Так же как прежде, он часто бывал с простыми людьми, ел и пил с ними, щедро оплачивая обед, - и за стаканом вина они рассказывали ему о своих горестях, которых пока еще было больше, чем радостей.
  Сейчас Генрих сидел за выскобленным деревянным столом в доме суконщика и ел чечевичную похлебку, в которую по своему обыкновению добавил красное вино.
  - А что, кум, наверное, не каждый день твоя жена варит курицу на обед? - спросил он.
  - Где уж там, ваше величество! Дай бог, в праздник побалуемся курятиной, а в простой день - никогда, да и по воскресеньям не часто, - со вздохом отвечал суконщик.
  - А что так, кум? - наивно удивился Генрих.
  Суконщик отвел взгляд и закашлялся.
  - Ты, никак, подавился? Выпей скорее винца, а то далеко ли до беды! - встревожился король и налил хозяину полную кружку: - За твое здоровье, кум!
  - За ваше здоровье, ваше величество! - возразил суконщик и выпил кружку до дна.
  - Налоги-то теперь, вроде, поменьше? - Генрих быстро взглянул на него.
  - Налоги-то меньше, ваше величество; но по-прежнему дерут с нас три шкуры все, кому власть дана, - и попробуй возмутиться! - горячо сказал раскрасневшийся от вина суконщик.
  - А жаловаться не пробовал?
  - Жаловаться? Кому?! Не в обиду будь вам сказано, но ваши чиновники да судейские одним мирром мазаны! - осмелел суконщик.
  - Ох, кум, верно говоришь! А скажи по совести: ваши чиновники из Городского Совета честнее моих?
  - Еще бы! Совет о городе печется! - возмутился хозяин.
  - Ой ли, кум? Свой-то карман, поди, каждому ближе. А по мне и пусть тот карман полнится, но чтобы и казна не запустела! Однако как одному за всем углядеть? Ты в своей мастерской без подмастерьев не управишься, а мне в государстве без помощников и подавно не обойтись.
  - Так-то оно так, но уж больно бессовестные и вороватые эти помощники! - совсем расхрабрился суконщик.
  - Эх, дружок, тебя бы в министры - до того ты хорошо в государственных делах разбираешься, - король похлопал его по плечу. - И казну ты, наверно, не расхищал бы, а напротив, свой доход в нее вкладывал, - так ли, кум? Отвечай, как на духу!
  - Не знаю, ваше величество... Не могу ручаться, - задумался суконщик.
  - То-то же! Где мне набрать помощников честных и неподкупных, да в делах сведущих? Хотя бы тысячу таких найти, - да, что тысячу, хотя бы сотню! Да, что сотню, - хотя бы десяточек! Вот бы уж жизнь наладилась: поставил бы я их наиважнейшими делами заправлять, и было бы у нас сплошное процветание, - король налил себе вина и выпил залпом.
  - Неужто и десятка честных нет? - изумился хозяин, выпив вслед за королем.
  - Пока я нашел только одного: он у меня главный министр. А остальные... Любого можно вешать без разбора - либо за воровство, либо за глупость... Так что не взыщи, кум, не могу тебя пока от поборов освободить. Не сердись и продолжай делать свое сукно. Оно у тебя отменное, и продаешь ты его недорого: будут сукно твое покупать, - будет у тебя курица к обеду.
  - Да поможет мне Господь! - перекрестился суконщик.
  - Однако мне пора в дорогу. Мои дворяне меня заждались, - сказал Генрих, вставая из-за стола.
  - Куда же вы, ваше величество, на ночь глядя? Не осмелюсь предложить вам ночлег в моем доме, но председатель Городского Совета с радостью примет вас у себя, - засуетился хозяин, подавая королю шляпу и плащ.
  - Нет, любезный, надо ехать. Спасибо за еду. Возьми эту монету, пригодится! Да прикажи кому-нибудь посветить мне, а то впотьмах не найду выхода.
  - Конечно, ваше величество! Один момент, ваше величество! Эй, племянница, принеси огня и посвети его величеству! Живо! - закричал суконщик, ударив кулаком по столу.
  - Какой ты сделался официальный, кум, прямо мой мажордом! - усмехнулся король.
  Прикрывая рукой свечку от сквозняка, в комнату вошла юная девушка. Генрих, уже направившийся к двери, остановился. Девушка была поразительно красива: на свежие щечки падали из-под чепчика густые локоны черных волос; темное платье с белым передником изящно облегало грациозную фигуру; большие карие глаза красавицы смотрели весело и живо. Генрих улыбнулся.
  - Твоя племянница - просто чудо, кум!
  - Сирота, - пояснил суконщик. - С детства живет у нас. По летам ее пора замуж выдавать, но кому нужна невеста без приданого?
   Тем временем девушка бросила быстрый взгляд на короля. Несмотря на немолодые годы, он был крепок и строен; взгляд его был не вялым и недовольным, как у старика, а живым и энергичным, полным желаний, - если бы не седина в волосах, короля можно было бы принять за юношу. А ведь он столько перенес в своей жизни!.. И девушка тоже улыбнулась Генриху, отчего стала еще привлекательнее.
  - А знаешь, кум, - сказал он, - ты, пожалуй, прав, не надо мне ехать в ночь. К тому же, я что-то не наелся. Вели принести все лучшее, что у тебя припрятано в погребе - я заплачу вдвойне. Попируем, как следует, а потом я заночую у кого-нибудь из ваших городских богатеев.
  - О, ваше величество, вы оказываете мне такую честь! - низко склонился хозяин.
  - Брось кланяться и причитать, кум, что это на тебя нашло? Мне гораздо веселее видеть, как ты осушаешь стакан за стаканом, чем твои упражнения в учтивости.
  ***
  Ужин продолжился и вскоре суконщик совсем разомлел. Он засыпал, вздрагивал, просыпался и бормотал что-то бессвязное. Генрих же только немного раскраснелся. Он рассказывал племяннице хозяина всякие уморительные истории, которые заставляли ее хохотать до слез. Как бы невзначай он брал девушку за руку или обнимал за талию; она отстранялась, но не уходила и все чаще смотрела на короля с волнением и ожиданием. Генрих очень хорошо знал эти признаки разгорающейся страсти: предчувствие ее было таким же прекрасным, как сама любовь. Как восхитительны были все эти мимолетные взгляды, легкие прикосновения, ничего не значащие слова! Все это было счастьем, но еще большее счастье ждало его впереди...
  Наступила ночь. Суконщик спал, уронив голову на стол. Генрих встал, обнял девушку и поцеловал ее.
  - Ах, ваше величество, - пролепетала она.
  - Ты прекрасна, как майское утро; твой нежный голос веселит мне сердце, как пение соловья на рассвете... Разве я виноват, что моя кровь кипит от любви к тебе, а сердце стучит так сильно, что больно дышать, - шептал Генрих.
   Девушка томно вздохнула, глаза ее закрылись, она обвила рукой шею короля и тоже поцеловала его.
  - Я приду к тебе сегодня, моя любимая, - продолжал шептать Генрих. - Где твоя комната?
  - На втором этаже, под крышей... Но мой дядя, но моя тетка? Они могут нас услышать, их комната прямо под моей.
  - Твоя тетка давно уже спит, - вон какой славный храп раздается в доме, - а твой дядя уж точно не проспится до утра. Иди к себе, моя прелесть, скоро я приду, - король нежно погладил и поцеловал ручку юной красавицы...
  Когда девушка поднялась наверх, он подошел к суконщику и тряхнул его за плечо.
  - Эй, кум, вставай, иди спать к своей женушке!
  - Ваше величество, такое внимание, ваше величество, - заплакал суконщик.
  - Ну, полно, любезный! Давай я помогу тебе дойти до спальни, обопрись на меня, - благо никто не видит, как ты попираешь королевское достоинство.
  Уложив суконщика в постель, Генрих вышел на улицу и тихонько свистнул. Как из-под земли перед ним появился начальник его стражи.
  - Вот что, дружок, я остаюсь ночевать в доме этих добрых людей. Придется твоим ребятам поскучать здесь до рассвета. Обещаю всем хорошую выпивку за мой счет.
  - Благодарю вас, сир! Мы готовы исполнить любое ваше приказание! - вытянулся начальник стражи.
  - Тише, дружок, а то разбудишь соседей...
   Вернувшись в дом, Генрих осторожно поднялся в комнату на втором этаже и тщательно запер за собой дверь. Девушка сидела на кровати, прикрывшись одеялом; он покрыл поцелуями ее лицо.
  - О, ваше величество! - прошептала она...
  Лишь на рассвете Генрих расстался со своей юной возлюбленной.
  - Увы, мне пора, любовь моя! Государственные дела не терпят отлагательства, - сказал он, нежно поцеловав ее на прощание. - Я никогда не забуду тебя и эту ночь любви, которую ты мне подарила.
  - И я никогда не забуду вас, государь, - ответила она и на ее глазах блеснули слезы.
  Не оборачиваясь, Генрих вышел из комнаты, ибо знал, что если обернется, то не в силах будет уйти...
  В переулке его ждали полусонные дворяне из охраны. Они подали королю лошадь; усевшись на нее, он дал знак следовать за ним. Отряд вернулся к дому суконщика; не слезая с коня, Генрих громко постучал в дверь и закричал:
  - Эй, хозяин, проснись!
  В соседних домах тут же открылись ставни и в окнах появились любопытные лица соседей. Суконщик, перепуганный внезапным пробуждением, с трудом открыл незапертую дверь.
  - Держи, хозяин! - король бросил ему мешочек с золотыми монетами. - Это тебе в благодарность за угощение и дельные советы по управлению государством, которые ты мне дал... И пусть половина этих денег пойдет на приданое твоей племяннице, которая достойна называться лучшей невестой города! - во всеуслышание произнес он.
  - Ваше... ваше величество, - бормотал потрясенный суконщик.
   Стараясь не глядеть на окошко под крышей дома, Генрих развернул коня и пустился вскачь по пустой улице.
  - Да здравствует король! - завопили горожане, свесившись из окон.
  - Вот настоящий король, - продолжал бормотать растроганный суконщик. - Он всегда готов выслушать простых людей и щедро оплачивает их советы. Какое великое государство мы с ним построим!
  
  Королевское величие
  Каждый день в Лувре начинался с одной и той же церемонии. Как только король просыпался, на середину приемного зала выходил важный, облаченный в расшитую золотом одежду мажордом. Он ударял тяжелой тростью в пол и кричал:
  - Король пробудился!
  Придворные, собравшиеся к утреннему выходу государя, переставали шептаться и замирали. Дождавшись полной тишины, мажордом снова ударял тростью в пол и выкрикивал:
  - Первый держатель королевского горшка!
  Двери в дальнем конце зала открывались, из них выходил знатный дворянин, который торжественно нес роскошный сосуд, предназначенный для удовлетворения естественных потребностей его величества. Под завистливыми взглядами собравшихся первый держатель горшка шел к мажордому, а тот опять стучал тростью и кричал:
  - Второй держатель королевского горшка!
  Второй держатель подходил к первому держателю, склонялся перед священным сосудом, брал его и доносил до дверей в королевскую опочивальню.
  Мажордом кричал:
  - Третий держатель королевского горшка!
  Дворянин, занимающий эту должность, происходил из знатнейшего рода королевства и был надменен, как и подобает человеку столь высокого происхождения. Совершив какой-то сложный поклон, он вносил горшок в королевскую спальную и, побледнев от важности своей миссии, нес его до кровати короля.
  Генрих, уже давно ожидающий этого момента, дергал ногой от нетерпения. Третий держатель горшка ставил этот сосуд около кровати и с сознанием выполненного долга отходил в сторону, предоставляя королю возможность облегчиться.
  - Ох! - говорил Генрих, справив нужду и утирая пот на лице. - Когда-нибудь я не дотерплю до конца церемонии. А в былые времена я мог запросто облегчиться у любого куста и никто не кричал об этом на всю округу.
  - Величие обязывает, сир, - почтительно заметил Рони, который теперь назывался герцогом де Сюлли.
  - Я бы сказал, оно угнетает! - ответил Генрих, в то время как лекари внимательно осматривали содержимое горшка, чтобы убедиться, что оно соответствуют норме.
  Началась вторая утренняя церемония - одевание короля. Она продолжалась более часа: предметы королевского туалета медленно передавались из рук в руки.
  Генрих, чувствуя голодные колики в желудке, ворчал:
  - Бог мой! Эти церемонии уморят меня!
  - Сир, вы - великий король! - говорил ему Рони. - Это признано всеми...
  - Вот только росту мне это не прибавило ни на йоту!
  - Ваши дела навечно вписаны в скрижали мировой истории...
  - Ради бога, не давайте читать эти записи детям и молодым девицам!
  - Ваши подданные готовы носить вас на руках...
  - Так я им и дался! А если они меня уронят?
  - Сир! - с глубоким волнением произнес Рони. - Ваше величие - это величие всего государства. Прошу вас, сир, будьте серьезнее!
  Генрих посмотрел на него и подумал: 'А старость ему к лицу. В сущности, он уже в юности был стариком и теперь принял свой истинный вид'.
  - Ну, ну, герцог, не огорчайтесь! - сказал он ему. - Разве я не соблюдаю весь этот утомительный этикет, не сижу, как манекен, на троне - в парадном одеянии, да еще с регалиями? Иногда мне кажется, что я и есть манекен, а настоящий я куда-то пропал! Не сердитесь, мой дорогой друг, обещаю, что буду исполнять все дурацкие церемонии, раз они идут на пользу государству. Однако позвольте мне заметить вам, что вы тоже выражаете собой величие Франции и, признаться, это получается у вас куда лучше, чем у меня. Вы поистине великий человек, - как по вашим заслугам и достоинствам, так и по длине ваших чулок!
  Рони через силу засмеялся:
  - Ах, сир, вы не способны быть серьезным! И все-таки, вы - великий король, нравится вам ваше величие или нет.
  - Будь по-вашему. Каких еще жертв потребует от меня мое величие сегодня?
  - Одни приятные обязанности, сир! После завтрака вы покажитесь своим благодарным подданным, которые жаждут лицезреть вас.
  - Ага! Что я вам говорил: становлюсь манекеном, а не человеком! - воскликнул Генрих.
  - Затем вы будете позировать художнику, который рисует ваш парадный портрет.
  - В прошлый раз он дал мне взглянуть на то, что у него получается. Прекомичная картина! На переднем плане стоит маленький человечек с нелепой физиономией, выставив вперед ногу, как петух. Он опирается на нечто, похожее на сундук, а на заднем плане какая-то занавеска.
  - Сюжет был одобрен Государственным Советом, но возможно мы упустили что-то... Может быть, у вас есть какие-нибудь предложения? - терпеливо спросил Рони.
  - Да! Да! Есть! Предлагаю изобразить мое величество с чашей вина в руке, в окружении веселых девиц, которым нашептывают на ушко любезности пьяные херувимчики.
  - Государь, умоляю вас, будьте серьезнее! Если картина вам не нравится, мы можем пригласить другого художника или изменить сюжет.
  - Делайте, как знаете. Во имя государства я готов на все!
  - И сегодня вы докажете это, сир! В два часа пополудни начнется церемония вашей свадьбы.
  Король сразу же помрачнел:
  - Черт возьми, вы думаете, я мог забыть об этом радостном событии? Вы думаете, я могу забыть, как из высших государственных интересов вы продаете меня этой девице?
  - Но Мария молода, почти на тридцать лет моложе вас...
  - Хорошенький союз: старик и девчонка! Сто против одного, что у старого оленя скоро вырастут ветвистые рога!
  - Но она симпатична...
  - Настолько, что вы до сих пор не позволяете мне взглянуть на нее!
  - Таков обычай в ее стране: жених не должен видеть невесту до свадьбы.
  - Очень странный обычай, - покачал головой Генрих. - Все равно, что покупать, не глядя, лошадь, - а жена ведь важнее кобылы!
   Рони помолчал немного.
  - Сир, с тех пор, как вы развелись с вашей супругой...
  - Да, моя Марго пыталась зачать ребенка с половиной дворян Франции, но так и не смогла этого сделать...
  - ...С тех пор, как вы развелись с вашей супругой, все ваши подданные с ужасом думают, что ожидает страну, если вы уйдете из жизни, не оставив наследника. Франция едва ожила после долгих лет хаоса, вражды, кровавых войн, - и что же, вновь междоусобицы и борьба за престол? Вы просто обязаны подарить Франции наследника.
  - Пусть его лучше подарит моя будущая жена, а я предоставлю ей для этого все, что от меня потребуется.
  - К тому же, - продолжал Рони, - богатое приданое вашей невесты поможет нам закрыть брешь в бюджете. Мало того, мы сможем еще раз понизить налоги, которые мы собираем с крестьян и горожан, а также направить часть денег на открытие новых ремесленных мастерских, о чем вы так давно мечтали. И, наконец, женитьба на Марии Медичи породнит вас с могущественным родом, который окажет вам помощь в борьбе с врагами нашей страны.
  - Знаю, знаю, все знаю, но все же трудно отдаваться без любви, - пробурчал Генрих. - По крайней мере, мое тело высоко оценено; поистине, король - самая дорогая шлюха в мире!
  ...Перед свадьбой Генриха одели в белый камзол с пышным жабо и в широкие белые штаны-буфы; на ноги ему натянули белые шелковые чулки, а на них надели белые туфли с серебряными пряжками; голову короля покрыли белой шляпой с большим белым плюмажем.
  - Вам не кажется, милейший, что белый цвет больше подходит невесте, чем жениху? - спросил король у мажордома.
  - Так положено, ваше величество, - удивленно ответил он.
  - То-то будет смеху моим добрым подданным, когда они увидят меня в одежде девственника, да еще вышагивающего на этих высоченных каблуках, - хмыкнул Генрих.
  ***
  Невзирая на нудный мелкий дождик, моросивший с раннего утра, весь Париж собрался посмотреть на свадьбу короля. Люди залезли на мокрые покатые крыши домов, уцепились за мансардные окна и выступы водостоков; некоторые уселись даже на железные вывески трактиров и торговых лавок. Все завидовали избранным счастливчикам, допущенным на площадь около собора, в котором должно было состояться бракосочетание королевской четы.
  Когда на улицах показался кортеж государя, народ возликовал.
  - Да здравствует король Генрих! - закричали горожане так дружно, что спугнули сотни галок и ворон, начавших с истошными криками носиться над городом.
  - Берегите шляпы и камзолы, господа! А не то мы прибудем в церковь в непотребном виде, - сказал король своим приближенным.
   Кортеж с трудом продвигался по заполненным народом улицам и горожане могли хорошенько рассмотреть своего государя.
  - Боже мой, как он красив! Он великолепен! Он велик! - раздавались со всех сторон голоса. - Он - воплощение Бога на земле!
  Многие плакали от восторга и умиления, а толстый булочник, посадив сына себе на плечи, назидательно говорил ему:
  - Смотри, сынок, смотри и запоминай, - ты будешь рассказывать своим детям и внукам, что собственными глазами видел свадьбу величайшего короля на свете!
  - Вот видите, сир, как вас любит простой народ, - довольно произнес Рони, сидевший в карете рядом с Генрихом.
  - Народ любит сочинять сказки, - загадочно ответил он.
  - Но согласитесь, сир...
  - Впрочем, когда две недели назад по приговору городского суда казнили вора, укравшего кочан капусты на рынке, восторга было не меньше.
  - Но, сир...
  - Надеюсь, на мои похороны соберется столько же людей, сколько собралось на мою свадьбу, - поддразнивал его Генрих.
  - Сир!
  - Посмотрите-ка лучше на мой важный вид - прямо приказчик, обманывающий своих работников!
  - Сир!
  - А, вот мы и приехали! Что же, надо идти к невесте, черт ее побери!
  Открыв дверь кареты, в которой сидела Мария, король сделал элегантный реверанс и подал ей руку; Мария оперлась на нее и не спеша вылезла из экипажа.
  - Эге! - Генрих покраснел от натуги. - А моя будущая супруга не страдает истощением.
  Распрямив пышнейшее платье, шлейф которого немедленно подхватили два пажа, Мария поправила густую вуаль, закрывавшую ее лицо. Генрих обречено вздохнул и повел невесту в церковь. Стоявшие у входа девушки из родовитых дворянских семей бросали королевской чете под ноги бутоны цветов, а в самой церкви собралось множество сановников, отчего там было невыносимо душно.
  Обливаясь потом, раскачиваясь на высоких каблуках, Генрих кое-как подвел Марию к амвону и покорно встал рядом. Епископ начал обряд венчания и новобрачная вытянулась во весь рост; Генрих еле-еле доставал ей до уха. 'Боже мой, что за комичный дуэт мы собой представляем!' - ужаснулся он и покосился на присутствующих в церкви, ожидая увидеть на их лицах усмешки. Однако все наблюдали за королевским венчанием с благоговением. 'Всеобщая слепота!' - подумал Генрих.
  - Теперь поцелуйтесь, - сказал епископ, закончив обряд.
  Генрих откинул вуаль с лица невесты и отшатнулся.
  - Боже! - вырвалось у него.
  Мария, привыкшая, что ее внешность вызывает подобную реакцию, невозмутимо ждала положенного поцелуя. Генрих оглянулся на Рони. Тот поднял брови и кивнул на Марию, показывая, что ее все же надо поцеловать. Генрих укоризненно посмотрел на него и покорно чмокнул Марию в губы.
  Грянула музыка, хор запел торжественный гимн, с башен городской цитадели бухнули пушки. Когда новобрачные вышли из собора, ликование народа достигло высшего предела: люди вопили, рыдали, кидали шляпы и чепчики на мостовую.
  Посадив Марию в карету, Генрих задержался на минуту и шепнул Рони:
  - Ну, спасибо, удружили! Чем я вам не угодил?
  - Но, сир...
  - Ладно, после об этом. Срочно попросите у моего придворного лекаря какого-нибудь возбуждающего средства для меня - боюсь, что первый раз в жизни я не смогу удовлетворить женщину!
  И, уже садясь в карету, он добавил:
  - Лишь бы моей супруге не пришла в голову фантазия залезть на меня, когда мы будем трудиться над созданием наследника, иначе от моего величия останется одно мокрое место.
  
  Занавес
  
  Генрих играл со своим сыном в мяч. Людовик изо всех сил старался обыграть отца, но никак не мог этого сделать. В конце концов, огорченный мальчик заплакал от отчаяния.
  - Ну, ваше высочество, ни к чему так переживать! - сказал ему Генрих. - Сколько раз мне не удавалось победить врага, и слезы, поверьте, никогда не помогали. Гораздо полезнее собраться с силами, изучить слабые стороны противника и попытаться снова одолеть его. Вы еще научитесь побеждать, вот увидите! Вы превзойдете меня во всем: сын должен быть впереди отца. А сейчас мне пора идти, чтобы поиграть в другие игры.
  - А нельзя ли мне поиграть в них, ваше величество? - робко спросил Людовик.
  - О, вы еще наиграетесь в них вдоволь, когда вырастете! Взрослые постоянно играют в игры, большинство из которых, увы, доставляет мало удовольствия играющим.
  - Зачем же играть в такие игры? - удивился мальчик.
  - А таковы правила большой игры, называемой жизнью. И если вы, ваше высочество, будете сильным и умным, то сможете изменить эти правила, и тогда большая игра станет приятнее для всех.
  - Я не понимаю вас, отец, - смущенно признался Людовик.
  - Это ничего, мой дорогой. Чтобы понять, надо почувствовать. Я и сам многого не понимаю... В следующий раз мы доиграем нашу партию, ваше высочество. Мне надо идти, - повторил Генрих, крепко обнимая и целуя сына.
  ...Переодевшись, Генрих блаженно развалился в кресле.
  - Людовик загонял меня до седьмого пота; удивительно, сколько энергии скрывается в ребенке! - говорил он Рони. - А знаете, по летам я, пожалуй, гожусь ему в дедушки. Жаль, что у меня так поздно родился сын. Зато я люблю его и как отец, и как дед одновременно! Ах, как бы мне хотелось посмотреть, что за король получится из этого сорванца! Прожить бы еще лет двадцать...
  - Даст бог, проживете, сир. У вас крепкое здоровье.
  - Если бы все короли умирали своей смертью, - вздохнул Генрих.
  - К чему эти мрачные мысли, сир? Вы не похожи на себя, когда говорите так, - покачал головой Рони.
  - Вы правы, мой мудрый министр. Прочь мрачные мысли! Займемся делами. Что сказали вам на прощание почтенные послы?
  - Все то же, государь. Никаких изменений в их позиции не произошло, - спокойно проговорил Рони с видом человека, заранее знавшего, что так и должно было случиться.
  Король выпрямился в кресле и взглянул ему в глаза:
  - Вот как? Значит, война? Война?
  - Да, сир, - кивнул Рони, удивляясь, что Генрих спрашивает о такой очевидной вещи.
  Тогда король вскочил и забегал по залу.
  - Я до последнего момента надеялся на чудо, - бормотал он. - Бедная страна, бедный народ, сколько пролито крови, - и конца этому не видно!
  - Мир не может обойтись без войн, - пожал плечами Рони.
  - Хорошо, что все войны заканчиваются миром! - воскликнул Генрих.
  - Нам не в чем себя винить, сир. Мы сделали все возможное, чтобы избежать войны, но мы не могли принять условия послов: это значило бы погубить Францию, - сказал Рони.
  - Да, я понимаю. Почему мы должны выдать моему венценосному собрату людей, бежавших из Испании только оттого, что кое-кому не нравится, как они молятся? А может, они своей дорогой подошли ближе к Богу, чем те, кто их осуждает? Мне кажется, что тот, кто добр, честен, справедлив и умен, - тот и есть истинный верующий. И если он, к тому же, хороший подданный и интересы государства ставит чуть выше собственных, то для меня он - единоверец, даже если он молится осиновому чурбану, прости мне Боже!
  Рони перекрестился и прошептал:
  - Господи помилуй!
  Генрих остановился перед ним:
  - Вы не согласны со мной?
  - Страшно вымолвить, но вы правы, государь. Помимо сказанного вами, могу добавить, что те люди, о которых вы изволили говорить, полезны нашей стране: среди них много талантливых мастеров и знающих специалистов. Кроме того, нельзя давать повод к расправам с иноверцами, - наше государство уже столько претерпело от внутренних распрей.
  - Вот именно! А что касается торговых соглашений, хороши бы мы были, если бы позволили испанским купцам торговать у нас чем им угодно, а наши купцы могли бы торговать во владениях Испании лишь определенными товарами с особого разрешения местных властей. Нетрудно догадаться, где будет густо, а где - пусто!
  - Конечно, сир!
  Генрих вновь уселся в кресло.
  - Что же, придется воевать, если по-другому нельзя, - после некоторой паузы сказал он. - Но мы еще успеем достойно отметить весенние праздники. Между прочим, накануне я намерен объявить Людовика наследником престола, а Марию - регентшей.
  Рони изумленно посмотрел на короля:
  - Но ведь это похоже на завещание, сир.
  - Помните, мой друг, что вы сказали мне перед сражением за Кагор? Вы сказали, что должны позаботиться о своей семье. Я могу теперь повторить эти слова.
  - Но почему, сир?
  - Вы отлично знаете, что число желающих убить меня отнюдь не уменьшается; напротив, с тех пор как меня прозвали великим королем, оно увеличилось. Раньше убийц подсылали мои политические противники или личные враги, а сейчас появилось множество честолюбцев, готовых прикончить меня из тщеславия. Представляете, как это просто: всего один меткий выстрел или удар кинжалом, - и имя убийцы великого короля Генриха навсегда войдет в историю! А теперь, когда мы поссорились с моим венценосным братом и собираемся воевать с ним, число желающих расправиться со мною возрастет еще больше.
  - Как я не подумал об этом! - огорчился Рони. - Вам необходимо усилить охрану, сир, никого не принимать и не выезжать из дворца.
  - То есть лишиться свободы? Благодарю! Лучшие годы молодости я провел под арестом в Лувре и очень хорошо знаю, как тягостно жить без свободы. Даже один день свободы я не променяю на десять лет тюрьмы, а Лувр опять будет казаться мне тюрьмой, если я последую вашему совету. И не спорьте, пожалуйста, а займитесь лучше организацией праздника, - пусть он пройдет весело и ярко!
  ***
  Официальная церемония провозглашения наследника престола была, как ей и полагается, торжественной и скучной. Придворные с нетерпением ожидали начала народных гуляний, на подготовку которых Рони не пожалел денег. Королева Мария, впрочем, не пожелала присутствовать на празднике и удалилась после церемонии в свои покои, чему Генрих был искренне рад. 'Жаль, правда, что она увезла с собой Людовика, мальчишке было бы интересно посмотреть, как веселится народ', - подумал он.
  Праздник проводился на широком поле, на котором обычно устраивались армейские смотры. Посредине этого поля был установлен майский шест, украшенный цветами и разноцветными лентами; его окружали длинные, расставленные полукругом столы под тентами, - а с другой стороны был воздвигнут королевский шатер с откинутым пологом.
  Погода была превосходной: на темно-синем небе не было ни единого облачка, солнце светило по-летнему ярко, а легкий ветерок спасал от жары. Тысячи людей пришли на праздник и не только для того, чтобы выпить и поесть за королевский счет, но и чтобы посмотреть на своего короля. Генриха любили в народе: мало того что он хорошо управлял страной и жить при нем стало легче, но он был еще и любимчиком судьбы: удача во всем сопутствовала ему. Было замечено, что за годы его правления улучшился климат, повысились урожаи, женщины стали больше рожать, а детишки появлялись на свет крепенькими и здоровенькими.
  Делегации от купеческих и ремесленных объединений одна за другой подходили к королю и подносили ему подарки. Первыми удостоились этой чести городские пекари и булочники. Они подарили Генриху огромную корзину, наполненную всевозможной выпечкой, и громадный пирог с зайчатиной, - Генрих любил пироги с зайчатиной, - на котором красовался королевский вензель из запеченного теста. Седовласый старик, возглавлявший делегацию, выступил вперед и надтреснутым голосом проговорил:
  - Ваше величество! Примете эти изделия, которые лучшие мастера нашей ассоциации выпекли из отборной муки. Позвольте заметить, что раньше такую выпечку мы изготавливали лишь для благородных особ, а теперь даже небогатые горожане покупают у нас сдобные булочки почти каждый день. Все это благодаря вам, ваше величество, благодаря вашему мудрому правлению. Поэтому на совете нашей ассоциации мы приняли решение избрать вас нашим почетным председателем, ибо вы - поистине хлебный король!
  - Значит, я - хлебный король? Спасибо, уважаемый мастер, - это самый замечательный из всех моих титулов. Я прикажу, чтобы отныне он был включен в мой титулярный список, - Генрих приподнялся в кресле и отвесил легкий поклон старику.
  - Да здравствует наш государь! - закричали пекари так громко, что у Генриха заложило уши.
  Он потряс головой и шепнул Рони:
  - Глухота и несварение желудка мне сегодня обеспечены.
  - Это была ваша идея - устроить праздник, - ответил он.
  Делегации шли непрерывным потоком и вскоре весь королевский шатер был завален дарами. Особенно растрогало короля подношение белошвеек - камзол, отделанный дорогими кружевами. Под общий смех юные прелестницы переодели его величество в этот камзол, а Генрих расцеловал их в свежие щечки.
  - Черт возьми, - сказал он, смахивая слезу, - где моя молодость?
  - Да уж, представляю... - проворчал Рони.
  - Ах, мой друг, грехи юности скрашивают старость!..
  После того как были вручены последние подарки, Генрих встал и сказал:
  - Спасибо, друзья, спасибо всем за добрые слова и подношенья! Однако пора начинать праздник. Рассаживайтесь за столы, ешьте, пейте, веселитесь, - позор тому, кто останется сегодня трезвым!
  - Вы слишком фамильярничаете с простонародьем, сир, - шепнул ему Рони.
  - Сегодня можно. Сегодня я - хлебный король, принимающий гостей. Кстати, мне полагается выбрать королеву праздника, так как моя жена не почтила нас своим присутствием. Что вы скажете насчет вон той премиленькой горожаночки? По-моему, она - дочь одного из юристов Городского Совета... Нет возражений? Тогда я объявлю о своем выборе народу.
  - Друзья! - закричал Генрих, перекрывая шум. - По обычаю я выбираю королеву праздника! Я прошу занять место рядом со мной вот эту прекрасную девицу, дочь достопочтенного юриста.
  Он подошел к пунцовой от смущения девушке, взял ее за руку и отвел за свой стол.
  Народ возликовал:
  - Король выбрал простую горожанку! Он, действительно, наш король! Да здравствует король Генрих!
  Королева праздника уселась на свое место и застолье началось. Горожане ели за десятерых, решив лучше умереть от заворота кишок, чем отказаться от бесплатного угощения. Но неразумная молодежь предпочла еде развлечения: юноши и девушки вышли на площадку у майского шеста, где играли музыканты, и принялись танцевать.
  Генрих, между тем, ухаживал за избранной им королевой праздника; он был галантен и любезен. Девица же ему попалась робкая и застенчивая. От королевских любезностей она то краснела до слез, то бледнела до потери дыхания, отвечала ему невпопад, и, казалось, вот-вот упадет в обморок. В довершение всех бед, отец девицы внимательно наблюдал за ней и постоянно делал какие-то непонятные знаки, не то предостерегающие дочь от королевских ухаживаний, не то поощряющие принять их.
  Генриха забавляла эта интермедия и он усилил натиск на девицу, что не осталось незамеченным народом. Люди вытягивали головы, стараясь через ряды танцующих разглядеть происходящее за королевским столом. Подталкивая друг друга, горожане шепотом обсуждали поведение короля:
  - Как он на нее наседает! Как голубь на голубицу!
  - А девица хороша!
  - Чем же она хороша? Длинная, худая, и лицо в красных пятнах.
  - Конечно, с вами ее не равняться, соседка. А все-таки готов поспорить, что королю она нравится, и сегодняшнюю ночь он проведет не в постели своей жены.
  - Что вы такое говорите, сосед! Король - старик, а она - сопливая девчонка.
  - Думаете, старику приятнее иметь дело со старухами, чем с девушками, если у него еще есть мужская сила?
  - Тьфу! Господи, прости меня! У мужчин только одно на уме. Все вы - грязные развратники!
  - Ева соблазнила Адама, а не он ее, соседка. Испокон веку мы становились жертвами женских чар.
  - Ой, и насмешили же вы меня, сосед! Как вы мудрено выражаетесь... Фу, устала сидеть, хочу прогуляться. Вы меня проводите? Дайте мне руку...
  Рони, сидевший справа от короля, с большим неудовольствием наблюдал за его ухаживаниями. Генрих вначале делал вид, что не замечает кислого выражения лица Рони, а потом сказал:
  - Не думаете ли вы, что я на глазах у моих подданных потащу это милое дитя вон в ту рощицу, например, куда удалилось уже немало парочек? Не беспокойтесь, мой высокоморальный друг, я не оскверню своих седин сим низким поступком! И вообще, нам пора вернуться во дворец. Моя дорогая женушка заждалась, наверно, своего муженька, хотя и спим мы в разных спальнях.
  Он поднялся и помахал рукой, требуя внимания. Музыканты прекратили игру, танцующие разошлись, все затихли, ожидая королевского слова.
  - Друзья мои, я рад, что наш праздник удался! Но я должен покинуть вас - мое время мне не принадлежит. Я уезжаю, но прошу вас продолжать веселье. Да здравствует весна, любовь и вино! Слава беспечной молодости, почет мудрой старости! Да здравствует жизнь!
  - Слава королю! - завопили горожане, бросая в воздух шляпы.
  - Ну вот, я славлю жизнь, а они - короля, - вполголоса сказал Генрих. - Но разве жизнь не выше короля? Жизнь будет продолжаться и без него, а останется ли что-нибудь от короля после жизни?...
  ***
  Наутро Генрих поинтересовался, чем закончился праздник.
  - Обыкновенно, сир. Несколько человек покалечено в драках, сотни напились до бесчувствия, восемь человек умерло, - ответил Рони.
  - Печально. Но боюсь, что мой народ не скоро сменит подобные удовольствия на более возвышенные... Мне хотелось бы встретиться с родственниками пострадавших и помочь им чем-нибудь.
  - Сир, я умоляю вас не выезжать из дворца! Мои агенты обнаружили вчера подозрительных людей, пытавшихся подобраться к вам.
  - Я уже говорил вам, что не собираюсь ограничивать свою свободу, и без того стесненную моим несносным величием.
  - Сир!
  - Перестаньте. Как сказал когда-то один старый солдат, - чему суждено быть, то и будет.
  - Тогда я поеду с вами, сир.
  - Сделайте одолжение. А по пути расскажете мне о последних приготовлениях к войне...
  По случаю жаркой погоды Генрих отправился в открытой повозке. Весть о выезде его величества моментально распространилась по городу и горожане вышли из своих домов, чтобы приветствовать короля. Опухшие после вчерашнего праздника физиономии горожан выглядели забавно и Рони ожидал острот Генриха по этому поводу, но король был непривычно тих и задумчив.
  - Что с вами, сир? Вам нездоровится? - спросил его Рони.
  - У меня странное чувство - я будто лишился своего тела.
  - Не вернуться ли нам во дворец?
  - Вернуться? Посмотрите, сколько людей позади нас. Движение возможно только вперед.
  Повозка остановилась.
  - Ага, вот и встали! Ну-ка, что там, впереди? - Генрих приподнялся, чтобы разглядеть причину задержки. В это время на подножку повозки вскочил какой-то человек и, прежде чем Рони успел перехватить его руку, дважды ударил короля кинжалом в грудь.
  - Вот и все, - сказал Генрих, сглатывая кровь, заливавшую ему горло.
  Затем снял шляпу и поклонился своему убийце:
  - Поздравляю вас, сударь, вы вошли в историю.
  - Сир, сир, сир! - восклицал бледный, как смерть, Рони, поддерживая обмякшее тело короля.
  - Ничего... Ничего... - сказал Генрих и потерял сознание.
  Он пришел в себя от острой боли, пронизывающей его грудь. Открыв глаза, он увидел, что лежит на кровати в своей спальне, и лекари обрабатывают его раны. Заметив, что король открыл глаза, один из них бодро произнес:
  - Все в порядке, ваше величество, сейчас заканчиваем!
  - Да, заканчиваем, - кивнул Генрих. - Дайте мне стакан вина.
  - О, это может повредить вам, государь!
  - Что может повредить смерти? - усмехнулся Генрих.
  Выпив вина, он почувствовал себя лучше и захотел увидеть жену и сына.Людовик, растерянный и потрясенный, едва сдерживал слезы, но Мария была невозмутима, как всегда.
  - Теперь вы - государь. Постарайтесь найти себе хороших помощников, - сказал Генрих сыну, знаком поманил его к себе и поцеловал в лоб.
  - А вы, дорогая женушка, сохраните королевство до совершеннолетия молодого короля, - обратился Генрих к жене.
  Мария молча поджала губы.
  - И ради бога, постарайтесь не похудеть, худоба вам не к лицу, - прибавил тогда Генрих. Потом к нему подходили придворные, что-то спрашивали, чего-то хотели, но он смотрел на них, не понимая, что им нужно; окружающий мир становился чужим для него. Скоро Генрих снова впал в беспамятство.
  Очнулся он от громких рыданий, раздававшихся около его постели. С усилием подняв веки, он разглядел Рони, который стоял на коленях около кровати и плакал навзрыд, не стесняясь придворных, окруживших королевское ложе.
  - Что вы, мой друг, не надо... Мы честно прожили жизнь. Спасибо вам за все, - сказал Генрих.
  - Сир, ваше величество, государь, - повторял Рони, захлебываясь слезами.
  - Не надо. Мужайтесь...
  - Сир, но как же война? Какие будут распоряжения? - спросил верный своему долгу Рони.
  Генрих удивился этому вопросу:
  - Распоряжения? Не знаю... Думайте сами, я больше не король, - еле слышно проговорил он.
  Свет начал меркнуть в его глазах; все ощущения пропали, кроме чувства перехода в новое состояние: к бытию или небытию, - он не знал. И с последним дыханием умирающий Генрих прошептал слова, которых никто уже не услышал:
  - Игра окончена... Занавес.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"